|
||||
|
|
Глава 19 ГЕСС И ЛОРД БИВЕРБРУК Был ли Гесс действительно сумасшедшим? Симулировал ли он безумие? А может быть, он, подобно Гитлеру, был так сильно одержим грандиозными идеями, что совершенно утратил связь с реальностью? Когда хотят установить, безумен ли человек, пытаются определить, живет ли он в воображаемом мире, созданном им самим, и верит ли в него сильнее, чем в реальный мир. Психиатры, наблюдавшие за Гессом, отмечали, что заместитель фюрера является эмоционально неустойчивым, невротическим человеком, ипохондриком и параноиком. Но это все слова. Диагностировать сумасшествие крайне сложно. Уинстон Черчилль попросил лорда Бивербрука посетить Рудольфа Гесса и определить, безумен он или нет. Снова были предприняты сложные меры безопасности. Лорд Бивербрук явился к Гессу в Митчетт-Плейс в сентябре 1941 года под именем доктора Ливингстона. Во время своей беседы он называл Гесса Джонатаном. Все это делалось для того, чтобы стенографистка, находившаяся в другом помещении и записывавшая разговор, не знала, кто с кем беседует. Гесс был знаком с лордом Бивербруком – он встречался с ним в Германии до войны. Он также знал, что лорд Бивербрук более тесно связан с Уинстоном Черчиллем, чем любой другой член военного кабинета. Черчилль и Бивербрук вот уже много лет были закадычными друзьями, и, хотя они не всегда сходились во мнении по вопросам политики, их связывали теплые отношения, основанные на взаимном уважении. Гесс объяснил лорду Бивербруку, что заставило его прилететь в Шотландию. Он был в хорошем настроении и решился даже пошутить. Незадолго до своего отлета, сказал Гесс, он услышал, как один офицер люфтваффе хвастался, что нацистские летчики разбомбили английское министерство информации. Он сказал этому летчику: «Очень плохо, что они его разбомбили, – ведь это был самый верный помощник Германии!» Гесс объяснил, что до того, как министром информации был назначен Брендан Бракен, британская пропаганда против Германии была абсолютно неэффективна[4]. Гесс заявил, что в Германии есть люди, которые верят, что некоторые британские лидеры обладают здравым смыслом и понимают, что воевать дальше бессмысленно. Он сожалеет, что произошли события, которые показали, что эта вера ни на чем не основана. Он также пожаловался, что цель его миссии осталась неизвестной британскому народу. Лорд Бивербрук ответил, что причина этого ясна как день. Если бы англичане узнали, что Германия ищет мира, их воля к победе была бы поколеблена. Гесс сказал, что понимает это. Но британские лидеры не обратили внимания на то, что немцы готовы заключить с Британией мир почти на любых условиях, если ее правительство даст обещание вместе с Германией напасть на Россию. – Победа Британии в войне будет означать победу большевизма, – продолжал он. – А победа большевизма рано или поздно приведет к тому, что русские оккупируют Германию и всю Европу. И Англия не сможет этому помешать. Англичане зря надеются, что немцы и русские будут сражаться до тех пор, пока не уничтожат друг друга, оставив в покое Британию и Британскую империю[5]. Он помолчал, а потом с сочувствием произнес: – Я убежден, что если мы не разгромим Советский Союз сейчас, то в будущем он будет диктовать свою волю всему миру. Великобритания в этом случае превратится в третьеразрядную сельскохозяйственную державу. Лорд Бивербрук вернулся в Лондон и имел личную беседу с Уинстоном Черчиллем. Он рассказал о своем разговоре с Гессом, и премьер-министр спросил: – Так он сумасшедший или нет? – Разумеется, нет, – ответил лорд Бивербрук. – Он рассуждает очень здраво и рационально. Быть может, он неверно оценивает себя, но он никакой не сумасшедший. Через несколько дней после этого разговора лорд Бивербрук возглавил английскую делегацию, которая отправилась в Москву, чтобы обсудить вопрос о военных поставках Британии ее новому союзнику. В разговоре со Сталиным, не подозревая, что русский лидер столь же эмоционально неустойчив, как и Гесс, лорд Бивербрук произнес несколько неосторожных фраз. Эти фразы, возможно, оказали разрушительное воздействие на всю международную политику в течение двух последующий десятилетий. Сталина очень интересовал вопрос, зачем Гесс прилетел в Шотландию, и он снова и снова спрашивал у лорда Бивербрука: – Так зачем же он прилетел в Британию? И почему его не расстреляли как военного преступника? – У нас в Британии не принято казнить людей без суда, – дипломатично пояснил лорд Бивербрук. – Но какова же была цель его полета? У него, должно быть, был какой-то план? Лорд Бивербрук показал Сталину запись своего разговора с Гессом. И Сталин узнал, что Гесс предлагал Британии объединиться с нацистской Германией в борьбе против России. – Сталин был сражен наповал, – позже комментировал этот разговор лорд Бивербрук. Сталин и вправду был сражен. Мысль о том, что Германия и Британия могут объединиться против СССР, так прочно засела в мозгу Сталина, что отравила все послевоенные дипломатические отношения между Востоком и Западом. Гесс, вероятно, верил, что германское вторжение в Россию станет для Британии подтверждением добрых намерений Германии и ее желания заключить сепаратный мир с англичанами. А визит лорда Бивербрука, быть может, стал для него демонстрацией, хотя и запоздалой, заинтересованности британского правительства в мирном договоре. Поэтому он говорил с лордом Бивербруком очень откровенно, и у того после разговора не осталось никаких сомнений в том, что Гесс находится в здравом уме. Но Уинстон Черчилль не собирался заключать мира с Германией, и в июне 1942 года необходимость держать Гесса неподалеку от Лондона, где до него могли добраться все желающие побеседовать с ним, отпала. Поступил приказ перевести Гесса в Южный Уэльс. Заместителя фюрера перевезли в Мейндифф-Корт, расположенный неподалеку от Абергавенни. Это была психиатрическая лечебница графства. Ее превратили в военный госпиталь, где Гессу можно было оказать любую помощь, которая потребовалась бы, и при этом он находился под надежной охраной. Ему предоставили несколько комнат, окна которых выходили в сад. Перед тем как отправиться в дальний путь, Гесс в последний раз побеседовал с капитаном Персивалем. Молодой офицер получил новое назначение и сказал Гессу, что гвардия больше не будет его охранять. – И кто же теперь будет меня сторожить? – спросил Гесс. – Корпус пионеров, – ответил капитан Персиваль. – Корпус пионеров? – удивленно переспросил Гесс. – Что-то я ничего о таком не слышал. Чем же занимаются эти пионеры? – Рытьем отхожих мест, – не без злорадства заявил капитан. Заместитель фюрера посчитал это оскорблением для себя и весь путь до Абергавенни был мрачен и угрюм. В Мейндифф-Корте Гесс оказался в полной изоляции от мировых событий и лишился статуса важной персоны. Прошло уже более года его пребывания в плену, и он понял, что никогда уже не будет играть ведущей роли в переговорах о мире между Британией и Германией. Его никто не посещал, и он использовал любую возможность поболтать с врачами, охранниками и швейцарским посланником, который регулярно приезжал к нему в качестве представителя опекающей страны, следя за тем, чтобы условия Женевской конвенции и конвенции о Международном Красном Кресте соблюдались неукоснительно. Материальные условия жизни устраивали Гесса, но он жил практически в полной изоляции. Он стал мрачен и впал в депрессию, постоянно твердил о том, что его хотят убить и отравить, а время от времени падал на землю и начинал стонать, жалуясь на сильные боли в животе. Для человека, который вел активный образ жизни и занимал в своей стране высокий пост, пребывание в плену, несомненно, было источником сильных душевных страданий. Одним из немногих его развлечений были прогулки в саду, обнесенном колючей проволокой, во время которых он беседовал с молоденькой дочерью одного из психиатров. На поле, прилегающем к Мейндифф-Корту, пасся ее пони, а ее отца звали Эллис Джонс. В своих разговорах заместитель фюрера и молодая девушка затрагивали очень много разных тем – от будущего цыган до влияние гипноза на пациентов. Гесс любил эти беседы и старался выразить отцу девушки свою благодарность, хотя у него было не так уж много возможностей сделать это. Швейцарский посланник, посещавший его, перед своим отъездом всегда дарил ему сигару. Гесс не курил, но он с серьезным видом нюхал ее, одобрительно кивал и убирал в нагрудный карман куртки. Позже он заворачивал сигару в бумажку и, когда ночью к нему приходил доктор Джонс, отдавал ему сигару со словами: – Подарок для вас, доктор. Он всегда стремился поговорить с доктором Эллисом Джонсом. – Вы живете на острове, доктор Джонс, – сказал он однажды. – В определенной степени вы изолированы от Европы и от проблем, которыми живет континент. Но русская опасность велика. Очень велика! Гесс переносил свое заточение с достоинством. 9 сентября 1942 года он написал своей жене об их сыне, Вольфе Рюдигере: «Моя жизнь всегда очень тесно была связана с горами! Не правда ли, это странно? Почти половина моей жизни прошла неподалеку от высокой горной цепи. И я более чем рад, что наш сын тоже, отправляясь в Острахталь, станет жить в горах. Проблем с языком у него не будет. Я уверен, что он быстро овладеет местным диалектом. Хотя я не могу представить его школьником, впервые столкнувшимся с серьезной стороной жизни, но это будет уже на следующий год. Для меня он – по-прежнему большеглазый мальчуган, который сидел в своей кроватке в детской комнате в Харлахинге – каким я видел его в последний раз! Но не следует забывать, что, если бы он не пошел в школу, мы бы все равно не могли удержать его в том возрасте, когда дети самые очаровательные!» 14 февраля Гесс снова написал своей жене: «Как я рад, что малыш все еще помнит своего папу и до сих пор знает, где были спрятаны все великолепные игрушки: пыхтящие поезда, колеса которых стучат по рельсам. Эти поезда мы тайком запускали в моем кабинете в те дни, которые предшествовали моему полету. Я часто думаю о том, о чем я собирался ему рассказать и что хотел показать, используя самые лучшие во всех отношениях географические и научные издания. Я никогда не думал о том, какую важную роль сыграли в моей жизни мои способности к технике и математике. Без них я не совершил бы «главного полета своей жизни», не смог бы управлять сложнейшими механизмами самолета Me-110 и проложить его курс. Если оглянуться назад, то все в нашей жизни имеет свою цель – даже если для того, чтобы понять эту цель, должно пройти полвека. Многое так и остается неизвестным!» Гесс понимал, что его письма жене читаются цензурой. Но он обнаружил изъян в этой системе. Составляя письмо, он делал его копию, и когда отправлял следующее, то вкладывал ее в конверт. Цензоры, очевидно, не читали копию того, что уже прошло через их руки. Таким образом Гесс смог сообщить жене некоторые подробности своего местонахождения. В письме от 9 сентября он писал о высокой горной цепи. Он писал о том, что его сын легко освоит местный диалект. В письме от 14 февраля говорит о важности своих технических способностей. 16 июля 1943 года в другом письме Ильзе прочитала: «Цвета здешней местности необычны и очень красивы. Основной цвет – красный, это цвет земли между лужайками и полями, которые, по мере созревания урожая, из зеленых превращаются в желтые, как и осенние деревья. Я обнаружил, что мне нравятся больше здешние цвета осенью и зимой, а не в другие времена года. С одной стороны, солнечный свет осенью и зимой мягче, а с другой – вспаханные поля кажутся еще краснее по сравнению с теми, которые пашут зимой». В первом письме упоминание о красном цвете земли было вымарано цензором. Но в копии, вложенной в следующее письмо Гесса жене, оно сохранилось. У Гесса было много времени, чтобы тщательно обдумывать свои послания, и он с большим умом вставлял намеки, зная, что верная жена тщательно взвешивает каждое слово, которое он писал. Старый друг семьи Хаусхофер объяснил фрау Ильзе: – В Англии есть два района, где земля красного цвета. Один располагается недалеко от Уиндермира в Северной Англии, а другой – в Абергавенни, в Южном Уэльсе. Поскольку в Уиндермире нет полей с такой растительностью, то я думаю, что ваш муж находится где-то около Абергавенни. Слова о местном диалекте могли иметь отношение к валлийскому языку. Быть может, Гесс надеялся, что Гитлер и германское главнокомандование организуют операцию по его спасению, но время шло, и он понял, что его надеждам не суждено сбыться. Через год, в январе 1944 года, тон его писем изменился. Он надеялся, что его репатриируют, если признают больным, и написал жене о том, что потерял память: «Дорогая моя мамочка, я буквально часами сижу, раздумывая о том, о чем бы написать тебе, но ничего не могу придумать. К сожалению, на то есть причина, и ты, рано или поздно, заметишь ее или услышишь о ней. Я совершенно лишился памяти, все прошедшее скрыл для меня какой-то серый туман; я не могу вспомнить даже самые простые вещи. Я не знаю, чем это вызвано. Доктор долго объяснял мне, но даже его объяснение со временем выветрилось у меня из памяти. Он обещает, что придет день, когда память ко мне вернется. Надеюсь, его слова сбудутся». И снова 26 февраля 1944 года он пишет фрау Ильзе: «Если ты не пишешь, я тоже не могу писать, поскольку мне нужен стимул. Без твоего письма я действительно не знаю, о чем мне писать. Ибо, как я сообщал в моем последнем письме, я напрочь лишился памяти, хотя врач уверяет меня, что это явление временное». Гесс находился в заключении уже почти три года, и психиатры, отвечавшие за него, были уверены, что его амнезия имеет истерическую природу. Они предложили вылечить ее внутривенным вливанием пентотала. Но Гесс так яростно сопротивлялся этому, что им пришлось обратиться в военное министерство за разрешением сделать попытку вернуть ему память с помощью пентотала. Разрешение было получено. В 7 часов вечера 7 мая 1944 года Гессу дали легкий ужин. В 8 часов 45 минут он лег в кровать. Присутствовали доктор Филлипс, доктор Эллис Джонс, сержант Эверетт и капрал медицинского корпуса королевской армии. Гессу простерилизовали локтевую впадину на левой руке и нашли вену, куда ввели 5,5 кубических сантиметра раствора эвипана натрия. Через четверть часа в комнату вошел подполковник Генри В. Дике. Он свободно говорил по-немецки. Мышцы Гесса полностью расслабились, и он похрапывал. Вытащили из вены иглу – крови не было. На рану наложили прокладку и приготовили корамин. Пульс был ровным, давление – в норме. В 9 часов 10 минут доктор сказал по-немецки: – Теперь вы сможете вспомнить имена и лица дорогих вам людей. Ваша память к вам вернется. Мы собрались здесь, чтобы помочь вам. Доктор Джонс тоже здесь. Он – ваш лечащий врач. В 9 часов 12 минут Гесс застонал. Доктор Дике спросил: – Вас что-нибудь беспокоит? – Боль в животе! – ответил Гесс. – О, если бы я был здоров! У меня ужасно болит живот. – Он снова застонал. – Воды! Дайте воды! Я хочу пить! – Вам скоро дадут воды, – заверил его доктор Дике. – Скажите нам, о чем вы забыли. – Не знаю, – проворчал Гесс. – Мне больно! Дайте воды! – Скажите, о чем вы забыли, – настаивал доктор Дике. – Воды! Боль во всем теле! Туман… – Как зовут вашего сына? – Не знаю. – Вы помните вашего лучшего друга Хаусхофера? – Нет. – Кто такой Вилли Мессершмитт? – Не знаю, – простонал Гесс. – Как болит живот! О Боже! – Почему у вас болит живот? – спросил доктор Дике. Ответа не последовало. – Вы жили в детстве в Александрии? – Не помню. – А вы помните, как работали с Гитлером в Мюнхене? – Нет. – Вы сидели вместе с ним в тюрьме Ландсберг? – Нет. – Ну, скажите же нам, что вас беспокоит. Вам станет легче. – Боль… – прошептал Гесс. – Я не знаю, я ничего не знаю. – Но вы ведь знаете Ильзе? – Не знаю. Доктор Джонс произнес по-английски: – Говорите и отвечайте нам. Это вам поможет. – Говорите и отвечайте нам, – повторил Гесс, словно эхо. – Leibschmerzen! (Боль в животе.) – Вас уже многие годы мучают подобные боли? – спросил доктор Дике. – Да, многие годы, – подтвердил Гесс. – Боль в животе! – Вспомните что-нибудь из вашего прошлого, – настаивал доктор Дике. – Вспомните что-нибудь из вашего прошлого, – эхом отозвался Гесс. – Все основные события вашей жизни. – Все основные события вашей жизни, – повторил Гесс. – Имя вашего сына? – Сына – его имя? – Он застонал. – О, как сильно болит живот! – Почему вы стонете? – Leibschmerzen! Leibschmerzen! – закричал Гесс. – Зачем так мучить себя? Почему вы позволяете боли завладеть вами? Гесс вскрикнул. – Каким образом боль забралась вам в живот? – Воды! Воды! – Скажите мне! – произнес доктор Джонс по-английски. – Это вам поможет. Гесс застонал. – Почему вы себя мучаете? – Воды! – Кто причинил вам боль? – Я не знаю. – Ну, давайте же, скажите нам, почему у вас болит живот, – произнес доктор Джонс. – Ведь мы хотим вам помочь. – Воды! Воды! – был единственный ответ. – Теперь скажите нам имена вашей жены и сына. – Имена жены и сына… – как попугай, повторил Гесс. – Мальчиком вы учились в Александрии. Вы помните это? Вы рассказывали, как ваш отец отвез вас в школу, как вы путешествовали по Сицилии, как ходили в цирк. Но Гесс лишь повторял слова каждого предложения. – А ваша служба в армии, в Румынии? – Не знаю. – Хаусхофер – он ведь был вашим другом, – сказал доктор Джонс по-английски. – И Зауэрбрух, великий хирург, оперировавший вас после ранения. Вы помните, что были ранены? Гесс ничего не ответил. Но доктор Филлипс и доктор Джонс уловили в его глазах проблеск воспоминания. – Но по крайней мере, вы знаете, где находитесь? – спросил доктор Джонс. – И где ваша жена? 
Гесс назвал свое имя и добавил: – И где ваша жена? Ни на один вопрос врачей он не ответил. Ему постоянно повторяли, что врачи хотят ему помочь. Наконец заместитель фюрера сел и попросил, чтобы ему дали поесть и принесли воды. Подполковник Дике ушел. Сеанс лечения закончился в 10 часов 15 минут вечера. Гессу принесли еду и питье. Через двадцать минут подполковник Дике вернулся. Заместитель фюрера, казалось, был в хорошем настроении. Доктор Джонс заверил его, что ему не надо беспокоиться о своей памяти. Она сохранилась, но полного восстановления за один сеанс добиться невозможно. Гесс поблагодарил врачей за попытку помочь ему и сказал, что обрадовался, когда узнал, что память можно вернуть. Но тут же он пожаловался, что его мозг так же пуст, как и до лечения. На следующий день он стал жаловаться на то, что у него болит живот и кружится голова. Доктора Джонс и Дике предложили ему сделать еще одну инъекцию эвипана, но он с негодованием отказался, заявив, что только крайняя необходимость заставит его снова пройти через все это. Доктор Дике решил надавить на тщеславие Гесса. Он сказал, что человек таких талантов и такого значения имеет обязательства перед человечеством и должен сделать все, чтобы восстановить свою память о событиях, имевших огромное историческое значение. Гесс вежливо, но твердо заявил, что никогда больше не согласится на инъекции эвипана. Вне всякого сомнения, у него действительно пропала память. Но правительство Великобритании вовсе не собиралось возвращать заместителя фюрера на родину из-за его проблем со здоровьем. В течение многих месяцев все тесты, которым подвергался Гесс, показали, что его память ничуть не улучшилась. 4 февраля 1945 года Гесс встал гораздо раньше, чем обычно, и возбужденным голосом попросил, чтобы к нему привели доктора Эллиса Джонса. Он заявил, что к нему вернулась память и ему нужно сообщить миру нечто очень важное. Гессу дали лист бумаги, который, как он просил, должен был быть немедленно доставлен премьер-министру и на котором он написал следующий список: 1. Король Италии. 2. Имена немцев, которые покушались на жизнь фюрера. 3. Мистер Уинстон Черчилль. 4. Генерал (незадолго до капитуляции немцев в Сталинграде Паулюсу было присвоено звание генерал-фельдмаршала. – Ред.) фон Паулюс. 5. Рудольф Гесс. 6. Мистер Энтони Иден. 7. Генерал Дж. 8. Доктор Эллис Джонс. 9. Бригадный генерал Дж. Р. Рис. 10. Правительство Болгарии и т. д. Гесс сообщил Эллису Джонсу, что он сделал грандиозное открытие – евреи могут гипнотизировать людей таким образом, что эти люди даже не догадываются, что их личность изменилась! Находясь под воздействием гипноза, они больше не могут отвечать за свои поступки. Он объяснил, что все люди, которые указаны в его списке, загипнотизированы евреями. Король Италии ни за что бы не заключил перемирия с союзниками, если бы его не загипнотизировали евреи. Уинстона Черчилля евреи заставили изменить свои политические взгляды – из ярого врага России он превратился в союзника Сталина. Энтони Иден нагрубил Герингу на официальном банкете, поскольку находился под воздействием еврейского гипноза. Генерал Дж. был груб с Гессом, а доктор Эллис Джонс сам стал жертвой еврейского гипноза. Сам того не подозревая, он подсыпал в еду Гесса яд, который вызывал у него боли в животе. Гесс, по-видимому, действительно страдал от галлюцинаций. Когда англичане захватили его в плен, он, скорее всего, находился еще в здравом уме, но долгие годы заточения вполне могли оказать разрушительное воздействие на его уязвимую психику. После обеда того же дня заместитель фюрера попросил санитара принести ему нож для хлеба. Гесс объяснил, что хочет сделать себе тост, и нож был принесен. Гесс переоделся в летную форму, прошел в гостиную и ударил себя ножом в левую часть груди, между шестым и седьмым ребром. Но рана оказалась неглубокой, и Гессу наложили всего два шва. – Я попытался покончить жизнь самоубийством, потому что знал, что мне никогда не позволят покинуть Британию, и потому, что Германия проиграла войну и будет завоевана русскими! – заявил он. – Русские дойдут до Ла-Манша, и Соединенное Королевство попадет в руки коммунистов! Далее Гесс сказал, что за попыткой самоубийства стоят евреи. Они дали ему нож, чтобы натолкнуть на мысль о самоубийстве, поскольку он один разгадал их тайную гипнотическую власть. Он сказал, что решил пить одну воду, проверенную врачами, поскольку все в Мейндифф-Корте находятся под гипнозом и хотят убить его, добавляя ему в еду и питье яд. Через четыре дня после попытки покончить с собой Гесс составил и подписал декларацию для британского и германского правительств, в которой заявил, что хочет умереть. Он считал, что болезнь его желудка неизлечима. Гесс попросил, чтобы его тело, облаченное в форму летчика люфтваффе, было отослано в Германию, где после вскрытия будет обнаружено, что в нем содержится яд. Он утверждал, что в Германии человек, страдающий от неизлечимой болезни, имеет право покончить с собой. После того как Гесс восемь дней отказывался от пищи, врачи в Мейндифф-Корте решили кормить его насильно. Он яростно сопротивлялся, но, увидев, что врачи не собираются отступать, попросил немного апельсинового сока. Ему был подан сок, и он пообещал, что завтра выпьет молока. С тех пор он уже не отказывается от еды и питья, быстро восстановил силы и снова стал живо интересоваться новостями – Германия фактически проиграла войну, и разгром Гитлера неминуем. Когда Гесс прочитал, с какой легкостью был захвачен плацдарм на Рейне в Ремагене (превосходство союзников над немцами в этом районе было подавляющим. – Ред.), он со злостью процедил: – Солдаты, оборонявшиеся на этом участке фронта, были загипнотизированы евреями! 9 марта 1945 года он писал своей жене: «Дорогая моя мамочка, хочу сообщить тебе радостную весть – ко мне вернулась память! Она стала даже лучше, чем раньше. Больше я уже ни о чем не беспокоюсь. Врачи здесь и дома были совершенно правы в своих прогнозах. Естественно, я очень рад этому. Во-первых, потому, что сознание того, что ты все позабыл и не можешь вспомнить самые важные вещи, вызывает глубокую депрессию; более того, мне теперь легче найти себе занятие, и я могу читать сложные книги, содержание которых я запоминаю и обдумываю. Короче, в целом это очень большое и радостное событие для меня». Своей тете, фрау Ротакер, жившей в Цюрихе, он писал: «…B первую очередь хочу сообщить тебе о радостном событии – ко мне вернулась память. Она осталась такой же хорошей, как и была, или даже стала еще лучше. Врачи здесь и дома были правы в своих предсказаниях. Прекращение амнезии принесло мне большое облегчение, поскольку мне теперь легче найти себе занятие. Я снова могу читать серьезные книги и размышлять…» 20 апреля 1945 года подполковник Дике сообщал: «Теперь, когда истерическая амнезия исчезла, личность Гесса сильно изменилась. Его состояние теперь примерно такое же, каким оно было по его приезде в Митчетт-Плейс, однако его психика стала еще более неуравновешенной. К нему вернулось его прежнее высокомерие и грубость, и, конечно, как следствие этого, он стал менее управляемым, чем был до этого». В июне 1945 года швейцарский посланник, навещавший Гесса, подарил ему несколько немецких книг. Заместитель фюрера отчаянно пытался найти ответы на мучившие его вопросы, и он принялся читать эти книги, надеясь обрести душевный покой и утешение. 21 июня 1945 года он написал жене письмо, в котором видны следы мучивших его сомнений: «В книге Конрада Гюнтера «Жизнь природы» я нашел абзац, в котором, как мне кажется, говорится обо мне: «Труд великого человека достигает конечного результата только после его смерти, поскольку настоящее не в состоянии понять его… Может ли быть что-нибудь более героическое, чем упорное, ни на что не отвлекающееся следование по пути решения великой задачи, избранному в самом начале жизни, даже если выбранная дорога постоянно петляет и теряется, превращаясь в хождение по мукам?» |
|
||
