На рубеже XV–XVI вв. в истории Руси происходят коренные политические изменения. Завершается процесс объединения русских земель в единое государство под властью Московского князя, происходит окончательное освобождение от татаро-монгольского ига. Единая государственная политика создала предпосылки для формирования общероссийского рынка. В сфере производства «это выразилось прежде всего в развитии ремесла, работающего на рынок, в росте товарообмена между отдаленными областями Московского государства…» (Колчин 1949: 192).

Для периода XVI–XVII вв. — времени Московского государства — существенную роль играют данные письменных источников: писцовые и таможенные книги, указы, челобитные, записки иностранцев и т. п. Эти источники достаточно подробно рассмотрены в специальной литературе, посвященной истории черной металлургии (см.: Колчин 1949; Бахрушин 1952; Никитин 1971; Сербина 1978). Особенно ценными являются данные, связанные с производством черного металла.

В XVI в. в Русском государстве выделяются железодобывающие и железообрабатывающие центры, поставлявшие свою продукцию на довольно удаленное расстояние. Базой для развития железной индустрии являлись источники сырья. В отличие от предшествующего времени, когда железодобыча была рассредоточена по всей территории Древней Руси, в это время железоделательное производство концентрируется в районах, наиболее богатых рудой. Наряду с этим происходит освоение новых для древнерусского ремесла источников сырья (руды серпуховского района).

Одним из древнейших железоделательных районов была Водская пятина Новгородской земли. В XVI в. наиболее активно разрабатывались железные руды северной части Водской пятины (район Яма, Копорья, Орешка). В это время в данном регионе по письменным источникам зафиксировано около 200 сыродутных домниц и кузниц по переработке горновых криц. Продукцией водских металлургов было как кричное железо, так и уклад (сырцовая сталь). Последний пользовался большим спросом на русском рынке. Так, Кирилло-Белозерский монастырь приобрел в Ярославле 30 клинов уклада новгородского, в Белоозере — 320 клинов уклада тихвинского.

Наряду с новгородским укладом широким распространением пользовался и каргопольский уклад. Этот материал шел прежде всего в местные кузницы на выработку орудий труда (топоров, кос и т. п.).

Большие объемы добычи железа в северных районах России (Каргополье, Карелия, Устюг) в XVI в. зафиксированы в сообщениях иностранных путешественников. При этом отмечается как особое качество местного металла его ломкость (Фальковский 1950: 232). По всей видимости, это связано с использованием лимонитов (болотных и луговых руд), характер образования которых предполагал повышенное содержание в руде фосфора.

В конце XV–XVI в. крупным железодобывающим центром становится район Каширы — Серпухова. Этот район славился обилием и легкодоступностью высококачественных руд. По словам С. Герберштейна, под Каширой «даже и на ровном месте добывается железная руда» (Герберштейн 1986: 95). При анализе руд Московской губернии в начале XVIII в. именно серпуховская руда была признана наилучшей (Сербина 1978: 11). Особенно высоко ценился серпуховской уклад, который вывозился и в другие железодобывающие центры — в Вологду, Устюг и даже на отдаленные расстояния — в Сибирь (Бахрушин 1952: 55). Высокие качества серпуховского уклада определялись характером руды, шедшей на его производство. По мнению Б. А. Колчина, речь идет о глыбовой наземной руде (Колчин 1949: 200), которая отличалась от более широко распространенных болотных прежде всего низким содержанием фосфора. Как известно, фосфор препятствует проникновению углерода в железо, вследствие чего подобное железо легче поддается науглероживанию.

Еще одним крупным железопроизводящим центром был район Устюжны Железнопольской и Белозерья. Железо и уклад, производимые в этом центре, расходились по огромной территории Московского государства. Так, в 1583 г. власти Троице-Сергиева монастыря посылали в Устюжну Железнопольскую старцев и слуг покупать «железа на варничный обиход и судов и всяких запасов» (Бахрушин 1952: 159). В 1592 г. из Москвы в Устюжну специально ездил царский посланец для приобретения «скоб железных судовых, гвоздей больших “притяжных” и тесовых, железа прутового и т. д.» (Бахрушин 1952: 159). Документы свидетельствуют о довольно дробной специализации кузнецов рассматриваемого центра. Белозерские мастера выступают прежде всего как гвоздочники и скобочники, устюженские — как оружейники (Колчин 1949: 199–200).

Со второй четверти XVI в. Устюженско-Белозерский центр теряет общегосударственное значение. На первое место выдвигается Каширско-Серпуховской центр (с присоединившейся к нему в конце XVI — начале XVII в. Тулой). Это было связано как с качеством сырья южного центра, таки с привлечением иностранного капитала. Именно под Серпуховом в 30-х гг. XVII в. возникают первые русские железоделательные заводы (заводы Виниуса). История отечественной черной металлургии XVII в. (вплоть до возникновения Уральских заводов) связана с Тульско-Серпуховским центром.

Итак, мы можем констатировать, что в XVI–XVII вв. в Московском государстве существовало три основных металлургических центра: северо-западный (Водская пятина, Карелия), северный (Устюжна Железнопольская, Белозерье) и южный (Кашира, Серпухов, позднее Тула). При этом к середине XVII в. значение первых двух центров заметно уменьшается.

Из приведенных выше данных со всей очевидностью следует, что железодобывающее производство было сосредоточено в сельской местности. Что же касается кузнечества, то оно традиционно было занятием городского населения. В период XVI–XVII вв. наряду со старыми ремесленными центрами, такими как Новгород, Псков, особое значение в производственной сфере приобретают и более молодые города (Москва, Тверь, Углич, Устюжна Железнопольская). Интересно отметить, что в то время как старые ремесленные центры продолжали выпускать на общероссийский рынок широкий ассортимент продукции, в некоторых городах наметилась узкая специализация по производству железных предметов: Устюжна Железнопольская изготавливает по правительственным заказам оружие, Белоозеро и села этого района — орудия труда, Тверь — иглы, крючки, сапожные и обойные гвозди, Вологда — ножи, топоры, косы, серпы и т. д. (Колчин 1949: 203).

С конца XV в. ведущее значение в экономике Русского государства начинает играть Москва. Географическое и политическое положение столицы обусловило ее роль как потребительско-распределительного центра. Сюда стекались как сами мастера со всех сторон государства, так и продукция всех ведущих ремесленных центров.

Период XVI–XVII вв. характеризуется становлением Москвы как крупного ремесленно-торгового центра нового государства — Московской Руси. Среди ремесленных производств значительное место занимало кузнечное.

Железообрабатывающее ремесло Москвы нашло отражение в названиях московских улиц. Следует отметить, что большинство этих названий возникает не раннее XVIII в. При этом улицы назывались по более ранним объектам (поселениям кузнецов и кузнечным слободам), которые сформировались на данной территории.

По косвенным данным, мастера, связанные с производством оружия в XV в., размещались к северо-востоку от Великого посада на правом берегу р. Неглинной. Здесь, на территории между современными улицами Б. Дмитровкой и Петровкой, находится Копьевский переулок. Он получил свое название в 1922 г. в память о том, что в XV в. здесь располагалась слобода мастеров, изготовлявших копья и, видимо, другое колющее оружие. Более раннее название слободы — Копье, о чем говорит название находившейся здесь до 1817 г. церкви Спаса Преображения, что на (в) Копье.

Несомненно, одним из древнейших топонимов, связанных с кузнечным ремеслом, является Кузнецкий Мост. Название улицы возникло от слободы кузнецов, работавших на Пушечном дворе. Государев Пушечный двор был основан по повелению Ивана III в конце XV в. к северо-востоку от Великого посада, в непосредственной близости от р. Неглинной. До конца XV в. эта местность пустовала. Обживается она в эпоху усиления великокняжеской власти, причем здесь были поселены новгородцы, выведенные Иваном III в Москву после присоединения Новгорода в 1478 г. Аналогичная акция последовала после упразднения независимости Пскова в 1510 г.: Василий III заселил соседнюю с Пушечным двором к востоку территорию Неглинного верха вывезенными из Пскова семьями наиболее зажиточных людей. В связи с этим можно высказать следующее предположение. Поскольку и Новгород, и Псков были крупнейшими железообрабатывающими центрами, возможно, расселение выходцев из этих городов, среди которых наверняка находились кузнецы, было связано со стремлением великого князя укрепить высококвалифицированными мастерами московское кузнечное производство.

Пушечный двор дал название еще одному, не сохранившемуся на карте города топониму — Пушечному переулку. Он располагался по трассе современной Пушечной улицы на участке между улицами Неглинной и Рождественкой. Кузнечная слобода на данной территории просуществовала довольно долго. Но уже в XVII в. среди слободских дворов были дворы князей, дьяков и других лиц (Сытин 2000: 138). Интенсивное кузнечное производство к концу XVIII в. в Кузнечной слободе прекращается. Здания Пушечного двора используются в качестве арсенала, а в 1803–1804 гг. они были разобраны.

С ростом территории города ремесленники, связанные с пожароопасным ремеслом, вытеснялись на пустующие земли к востоку от города. Это было связано с розой ветров: преобладающее направление ветра в Москве — юго-западное и западное. Новым районом кузнечного ремесла стало Заяузье — территория между реками Москвой и Яузой и стеной Земляного города. Сначала, в конце XV в., сюда была выселена Гончарная слобода. Позднее за гончарами последовали кузнецы. Последние оставили о себе память в названии не сохранившихся до наших дней церквей Николы в Кузнецах и Косьмы и Дамиана Старого (Косьма и Дамиан — святые покровители кузнецов). На Таганском холме во второй половине XVI в. и первой половине XVII в., а может быть, и ранее, был район поселения ремесленников, производивших кольчужную броню. Нет оснований предполагать, что в XVII в. бронники жили здесь особой слободой. Напротив, все они были тяглецами других слобод.

Можно думать, что оружейное производство в Заяузье существовало издавна. «Заяузская слободка с монастырем с Кузьмодемьяном» упоминается в духовной грамоте князя Ивана Юрьевича Патрикеева, написанной ранее 1499 г. В то время она принадлежала Патрикеевым. Возможно, что слобода и возникла незадолго до этого как белая, частновладельческая. Монастырь Кузьмы и Демьяна мог быть построен в связи с древними представлениями об этих святых как о покровителях кузнечного ремесла. Вероятно, уже в середине XV в. здесь селились преимущественно кузнецы. Интересную мысль о механизме образования кузнечной слободы в Заяузье высказал М. Г. Рабинович: Патрикеевы, которым принадлежала на первых порах слобода, владели и рядом участков земли на Великом посаде, которые были у них потом изъяты. Возможно, что образование Заяузской кузнецкой слободы связано с переселением кузнецов с Великого посада и первоначально именно с земель Патрикеевых. В таком случае ремесленники не остались на посаде после изъятия земель у их сеньора и предпочли переселиться во вновь созданную теми же князьями белую слободу (Рабинович 1964).

Так или иначе, в XVII в. эта слобода уже называлась Старой Кузнецкой, а от монастыря осталась только церковь, которая по-прежнему носила имя Кузьмы и Демьяна и называлась «что в Старых Кузнецах». Кузнецы и оружейники играли, видимо, немалую роль в Заяузье в XVI в. Недаром один из них был похоронен едва ли не на самом почетном месте Никитского кладбища, непосредственно у апсиды церкви св. Никиты — главного храма Заяузья (Рабинович 1964: 180–181).

Металлообрабатывающее производство развивалось в Заяузье в течение всего XVI в., вытесняя гончаров на их окончательное место в конце нынешней Гончарной улицы (отсюда и название). Ниже кузнецов и бронников по склону холма поместились котельники, изготовлявшие котлы и другую металлическую посуду. Они оставили свое имя в названии Котельнической набережной. Возможно, котельники были переведены в Заяузье с бурно заселявшейся Покровки в Белом городе (церковь Успения на Покровке еще в XVII в. называлась «в Котельниках», а живший возле нее гость Сверчков был одним из именитых людей Котельной слободы). Еще одна слобода ремесленников, связанных с металлообработкой — Таганная, — поместилась рядом с Гончарной (Памятники архитектуры Москвы 1989: 291–294). Следует отметить, что Таганная слобода была дворцовой.

Еще одним районом концентрации кузнецов было Замоскворечье (Заречье). Для средневековой Москвы эта часть города была одной из наиболее новых, включенных в городскую черту практически лишь с возведением Скородома. Однако заселение Заречья началось намного раньше. При описании великого пожара 1365 г. летописец указывает, что «…погорел весь город — и Посад, и Кремль, и Загородье, и Заречье» (Карпов 1996: 98). Около 1535 г. Василий III поселил в Заречье «пищальников», выведенных из Пскова. Иван Грозный в 1550 г. основал в Замоскворечье целую полосу стрелецких слобод. Вплоть до середины XVII в. заселение Замоскворечья носило преимущественно военный характер, в связи с чем этот район часто именовали стрелецкой слободой (Памятники архитектуры Москвы 1994: 15). Несомненно, что обслуживание большого войска, а также обслуживание сухопутных трасс, пролегавших через Замоскворечье на юг и юго-восток, требовало многочисленных специалистов по железообработке. Кузнечная слобода возникает в этом районе не позднее второй половины XVI в., что нашло отражение в названии улицы Новокузнецкой и церкви Николы в Кузнецах, существовавшей уже в конце XVI в.

И наконец, еще одним местом концентрации кузнецов была Бронная слобода. Она располагалась между современными Малой Никитской и Тверской улицами. Слобода была населена мастерами-оружейниками и находилась в ведении Оружейной палаты. В 1570 г. Иван Грозный поселил здесь иноземных мастеров сабельных дел (Сытин 2000: 243).

Таким образом, в Москве XVI–XVII вв. локализуется четыре центра, связанных с железообработкой. Это Пушечный двор на берегу Неглинной, Заяузье, Замоскворечье и Бронная слобода. Во всех этих центрах основу ремесленного населения составляли мастера, обслуживающие великокняжеский (позднее царский) двор или работающие на нужды армии (т. е. также в значительной степени подчиненные великому князю). В этом заключалась одна из характерных особенностей организации кузнечного ремесла в Москве: в столице в основном работали ремесленники, непосредственно подчиненные государственной администрации.

Кузнечные инструменты (наковальни, молотки, клещи и т. п.) высоко ценили и хранили их тщательно, передавали от одного мастера к другому, а в случае поломки — переделывали. Записи XVII в. говорят, что московский мастер-кузнец должен был дать своему ученику, окончившему учение, полный набор инструментов: «мехи, наковальни, два молота (один боевой, другой одноручной), тиски». Это оценивалось в 15 рублей — сумму по тому времени весьма крупную. Одни мехи и наковальня стоили 3 рубля.

Из находок, связанных с железообрабатывающим производством, следует упомянуть остатки горшков из Зарядья, в которых проводилось науглероживание железа при изготовлении стали. Такая же находка сделана в Кремле (Рабинович 1964: 92).

Признаки качественного перелома в московском кузнечестве (переход от ремесла универсального к выделению высокопрофессиональных мастеров с узкой специализацией) наметился еще в XIV в., и особенно в XV в. Этот перелом выразился прежде всего в совершенствовании технологии кузнечного производства и углублении разделения труда (Рабинович 1964: 141). На наших материалах это особенно ярко проявилось в росте с конца XIV в. доли ножей с наварными лезвиями.

По данным письменных источников XVII в., кузнецы входили в число наиболее многочисленных групп ремесленников. Кроме того, кузнецы наряду с серебрянниками, скорняками и кожевниками были наиболее зажиточным ремесленным населением (История Москвы 1997: 232).

Исследователи считают, что спецификой ремесленного производства Москвы было изготовление оружия. В оружейном деле наметилась наиболее дробная из всех металлообрабатывающих профессий специализация. В это время известны такие мастера-оружейники, как бронники, стрельники, сабельники, секирники. Московские сабли, по отзывам иностранцев, не уступали турецким. Очень ценились московские «пансири». Недаром бухарские послы в 1589 г. просили разрешения купить их в Москве (Бахрушин 1952: 168).

Письменные источники позволяют говорить об узкой специализации значительной части московских кузнецов. По росписи 1641 г. в Москве насчитывалось 152 кузнеца. Среди них наряду с мастерами, которые «делали всякое кузнечное дело», выделяются специалисты по отдельным категориям кузнечной продукции. В общей сложности специальные работы указываются у 35 кузнецов. Особенно значимо для нас упоминание ножевщиков. Несомненно, что именно их продукция должна была отличаться более высоким качеством и, возможно, оформлением.

К сожалению, аналитические материалы по кузнечному ремеслу Московского государства еще немногочисленны. Во многом это объясняется степенью изученности поздних культурных напластований. До недавнего времени археологическому исследованию памятников XVI–XVII вв. не уделялось должного внимания. В связи с этим существующие коллекции железных вещей не могут идти в сравнение с материалами предшествующего времени. Помимо всего прочего, металлические находки XVI–XVII вв. залегают в хорошо дренируемых слоях, сильно испорченных позднейшими перекопами, что способствует сильной коррозии металла и делает многие из артефактов непригодными для металлографического анализа.

Не восполняют пробел в истории кузнечества XVI–XVII вв. и русские письменные источники, в которых не нашли отражения технологические характеристики кузнечного ремесла. В нашей работе мы впервые обобщаем отрывочные свидетельства рассматриваемого времени по отдельным памятникам и вводим в научный оборот новые аналитические данные. Для характеристики технологии кузнечного ремесла XVI–XVII вв. мы располагаем материалами из Москвы (посад), Пскова, Изборской крепости, Ростиславля Рязанского, Коломны, Мякинино-2. Основу коллекции составляют ножи (157 экз.). Анализы единичных орудий (резцов, топоров, кос, серпов, ножниц и т. д.) лишь дополняют технико-технологические характеристики хозяйственного инвентаря эпохи Московского государства (табл. 16).

Наиболее представительные коллекции аналитических данных происходят из Москвы (65 ножей) и Пскова (46 ножей). Среди продукции из Москвы представлены все технологические схемы, известные и в предшествующий период (рис. 56). Однако соотношение этих схем меняется. Большее значение приобретают технологические схемы, входящие в технологическую группу I (57 %) (рис. 57). Среди изделий технологической группы II доминирующее положение занимает технология косой боковой наварки, но применяются также и другие варианты наварки: торцовая, V-образная (рис. 58–59). Отметим практически стопроцентное применение термообработки.

Рис. 56. Москва. Ножи XVI–XVII вв. и технологические схемы их изготовления

Рис. 57. Москва. Цельностальной нож. Ан. 8687

Рис. 58. Москва. Нож с наварным лезвием (торцовая наварка). Ан. 8677

Рис. 59. Москва. Нож с наварным лезвием (V-образная наварка). Ан. 8678

Близкую картину дает Псков. Здесь технологическая группа I также доминирует (61 %). Обращает на себя внимание высокая доля изделий, выполненных целиком из железа. По всей видимости, цельножелезные ножи относятся к дешевой продукции. На примере кузнечных изделий из Москвы прослеживается использование разных источников сырья: мы фиксируем здесь как низкофосфористый металл, так и высоко-фосфорное железо. Наши наблюдения о соотношении двух технологических групп по материалам Москвы и Пскова (табл. 17) подтверждаются данными из других памятников.

В целом, давая технико-технологическую характеристику такой категории, как ножи, можно заметить, что преобладают изделия технологической группы I (59 %), а среди них более половины занимают цельностальные изделия (рис. 60–61). Прослеживается явная тенденция отхода от применения сложных наварных технологий в пользу простых технологических схем. Напомним, что увеличение доли предметов, выполненных в простых технологических схемах, в ведущих ремесленных центрах (прежде всего в Пскове и Новгороде) отмечалось уже в XIII в. Ав XV в. технологическая группа I в Пскове преобладает. Причина наблюдаемого роста, на наш взгляд, заключается в расширении емкости рынка, который требовал увеличения количества продукции. Эта задача решалась за счет широкого использования стали-уклада. Данный вид сырья позволял существенно, не снижая рабочих качеств орудия, увеличить количество производимой продукции из-за меньших трудовых затрат при изготовлении цельностального ножа.

Рис. 60. Ростиславль Рязанский. Кузнечные изделия XVI в. и технологические схемы их изготовления

Рис. 61. Мякинино-2. Кузнечные изделия XVI — начала XVII в. и технологические схемы их изготовления

Присутствие значительного количества изделий, изготовленных в сварных технологиях, возможно, объясняется социальным статусом ремесленников в крупных городах. Например, известно, что основная часть московских кузнецов проживала в белых (частновладельческих) слободах, т. е. находилась в той или иной степени зависимости от феодала. Эта зависимость гарантировала кузнецу реализацию выпущенной продукции. Стимул к увеличению объема продукции и, как следствие, к переходу к более простым технологиям отсутствовал.

Таблица 16. Технологические схемы изготовления ножей в XVI–XVII вв.: I — целиком из железа; II — целиком из сырцовой стали; III — целиком из качественной стали; IV — пакетирование; V — цементация; VI — трехслойный пакет; VII — вварка; VIII — косая наварка; IX — торцовая наварка; X–V-образная наварка

Таблица 17. Соотношение технологических групп в Московской и Псковской землях (в %)

Но, возможно, подобная ситуация связана с сохраняющимися традициями в кузнечном ремесле. Накопление материала и дальнейшие аналитические исследования позволят уточнить специфику развития кузнечного ремесла в условиях формирования общероссийского рынка.

В XVI в. русские железные изделия выходят на международный рынок. Основным направлением экспорта были восточные страны: Крымское ханство, Ногайская орда, Иран (Фехнер 1956: 96–97). Полный список экспортируемых изделий установить невозможно, но известно, что в «Татарию» ив Иран сотнями вывозились ножи, а в Ногайской орде был особый спрос на гвозди.

Несмотря на то что с конца XVI в. из-за энергетического кризиса в металлургии, связанного с вырубкой лесов, Европа начала испытывать недостаток в железе, западное направление экспорта продукции русского железообрабатывающего производства было ограничено. Прежде всего русские железные орудия вывозились в Прибалтийские земли. В этой торговле основное место занимал Псков. Так, в 1620 г. торговые люди Пскова просили новое московское правительство «поволити пашенное железо, сошники и полицы изо Пскова и изо псковских пригородов за рубеж на продажу возити». С другой стороны, иностранцы так были заинтересованы в псковском железе, что, со своей стороны, пытались воздействовать на московское правительство с «позиции силы». Зная о частых перебоях с зерном в Пскове, они выдвигали ультимативное требование: если железо не позволят пропускать из России на Запад, то они не будут пропускать в Псков хлеб (Заозерская 1970: 250).

Производство железа на протяжении всего рассматриваемого периода возрастало. Но начиная с рубежа XV–XVI вв. Московское государство стало испытывать недостаток в черном металле, и прежде всего в качественных сортах.

Определенный дефицит железа был связан с формированием постоянной армии, требующей в связи с развитием огнестрельного оружия большего, чем прежде, количества железа. По некоторым подсчетам, масса железного вооружения стрельца составляла 50 фунтов (Черноусов и др. 2006). При этом срок амортизации железных предметов был крайне небольшим — около пяти лет. Таким образом, на содержание только стрелецкого войска в год требовалось не менее 80 т железа. Всего же потребности армии превышали 300 т железа ежегодно.

В XIV–XV вв. в Европе наступает новый этап в железообработке. Широко распространяется производство чугуна. В кузнечную практику внедряются механический молот и механическое дутье. Осваивается передельный процесс получения железа. Это способствовало не только росту объема продукции, но и существенным качественным изменениям: механический молот позволял производить более тонкую и равномерную расковку листа или заготовки, обрабатывать массивные заготовки весом в несколько сот килограммов; литье чугуна упростило и удешевило производство артиллерийских снарядов, лафетов для пушек, а позднее и стволов орудий. В России же водяной привод впервые документально зафиксирован лишь в 1624 г., когда Михаил Федорович пожаловал трем иноземцам — «кузнечной мельницы мастерам» — по четыре аршина сукна за то, что они «поставили кузнечную мельницу и учали железо ковать водою» (Заозерская 1970: 371).

Судя по свидетельству С. Герберштейна, с литьем чугуна русские познакомились в начале XVI в. С. Герберштейн пишет, что «государь [Василий III] имеет пушечных литейщиков, немцев и итальянцев, которые, кроме пищалей и воинских орудий, льют также железные [чугунные?] ядра, какими пользуются и наши государи» (Герберштейн 1986: 71). Но секрет плавки чугуна иностранные мастера русским металлургам, по всей видимости, не передали, поскольку собственное чугунолитейное производство в России так и не было налажено: в то время как в Западной Европе налаживается производство чугунных пушек, в России даже во время Северной войны основная масса артиллерийских орудий была отлита из бронзы.

Таким образом, функционирование пушечного двора в Москве не могло полностью удовлетворить потребности Русского государства в черном металле. Первые металлургические заводы возникают вновь лишь в 30-х гг. XVII в., опять же при непосредственном участии иностранцев (заводы голландцев Виниуса, Акемы и Марселиса). В середине XVII в. начал работу «железный» завод Б. И. Морозова в Звенигородском уезде (Преображенский 1997: 8). Отметим, что первые русские железоделательные заводы хотя и создавались частными лицами, но имели существенную поддержку со стороны государства: А. Виниус, например, получил значительную денежную ссуду, а Б. И. Морозов был воспитателем, близким другом и свояком царя Алексея Михайловича.

Но и заводы середины XVII в. не смогли ликвидировать дефицит в железе. Причиной этому были как субъективные обстоятельства (тяжба Виниуса с Акемой и Марселисом; период упадка звенигородских заводов после смерти Б. И. Морозова), так и ремесленное производство железа, которое в силу меньшей технологичности могло производить продукцию с меньшей себестоимостью. Так, сложившийся к началу XVII в. в Серпуховском и Алексинском уездах (в непосредственной близости от заводов Виниуса, Акемы и Марселиса) крупный центр крестьянской железоделательной промышленности успешно конкурировал с первыми русскими металлургическими заводами. По свидетельству Кильбургера, на заводах «не делается стали, но в других местах крестьяне делают и то и другое, железо и сталь маленькими ручными роздувальными мехами и причиняют тем значительный ущерб Марселису и Акеме» (Сербина 1978: 28).

Следует отметить, что отечественное железо было намного дешевле импортного (по некоторым подсчетам, в 3,5 раза). Но именно железа высокого качества, необходимого для изготовления ружей и пищалей, явно не хватало. Поэтому много железа выписывалось из Швеции, а кроме того, ружейные стволы и шпаги привозили из Нидерландов, а также из Англии и Германии (Заозерская 1970: 335). По свидетельству С. М. Соловьева, только в 1629 г. из Швеции было выписано 25 000 пудов прутового железа (Соловьев 1988: 290). Это лишь немногим превышало годовую потребность всей русской армии (Черноусов и др. 2006). Импортное железо и сталь поступали в северные районы страны через Архангельск; привозились они и в Новгород, а через него — в Москву (Фальковский 1950: 240).

По сортам импортный металл разделялся на белый, белый листовой, волоченый, черный листовой, свейский прутовой (Западноевропейские купцы… 1992: 95). Основную часть импорта черного металла составляло белое листовое железо, процесс производства которого в России не был освоен. Под белым железом имелось в виду луженое железо, которое пользовалось повышенным спросом в связи с возросшими объемами строительных работ. Производство белого железа было широко налажено уже в середине XV в. в Пфальце (Германия). Это был достаточно сложный процесс. Первоначально производилась равномерная расковка листа черного отожженного железа механическим молотом. Затем лист подвергался обработке наждаком и специальному травлению с последующим многократным погружением его в ванну с расплавленным оловом. Особенно славилось саксонское белое железо (жесть). Для его транспортировки использовались бочки, куда помещалось несколько сотен (до 450) свернутых листов (Беккерт 1988: 78–94).

Свейское (шведское) прутовое железо ценилось за свою твердость, которая была следствием высокого содержания фосфора в металле. Такое железо хорошо сваривалось с различными сортами стали, имело привлекательный (блестящий) вид, который оно приобретало после полировки.

Что касается готовой бытовой продукции из черного металла, то основные потребности общероссийского рынка покрывались за счет собственного производства. Номенклатура ввозимых железных предметов охватывала следующие изделия: ножи, замки, ножницы, свечные щипцы и некоторые предметы вооружения (латы, сабли, шпаги, оружейные стволы и замки, мушкеты, пистоли). Как видим, перечень ввозимой кузнечной продукции очень ограничен. В нем отсутствуют такие значимые категории, как инструментарий, сельскохозяйственные орудия, бытовой инвентарь.

У нас есть редкая возможность сравнить технологию изготовления импортной продукции (прежде всего ножей) с изделиями русских мастеров.

Среди разнообразного железного инвентаря, находимого при археологических раскопках, такое универсальное орудие, как нож, во все времена был индикатором технологических знаний или технологических предпочтений, связанных с определенными традициями.

К импортным изделиям относятся ножи с клеймами, которые общепринято рассматривать как продукцию западноевропейских мастерских. Из исследованных нами материалов такие ножи встречены в коллекциях из Москвы, Изборской крепости, Твери.

Анализ клейм и свидетельства письменных источников позволяют исследователям определить, откуда именно ввозились ножи. Это прежде всего Венгрия, Чехия, Австрия и целый ряд южных немецких городов. Причем в разное время доминировали разные направления. С внешней торговлей в Москве была непосредственно связана целая группа купцов, прежде всего группа купцов-сурожан. Так, коллекция ножей с клеймами, найденных в западной части Зарядья, имеет прямое отношение к купцам-сурожанам.

Из Зарядья было исследовано 15 ножей с клеймами, относящихся к XIV–XVI вв. (Беленькая, Розанова 1988). Как было установлено, использовались известные по древнерусским ножам технологические схемы: торцовая (1 экз.), косая (4 экз.), V-образная (2 экз.) наварки, целиком из железа (2 экз.) и из стали (6 экз.). Обращает на себя внимание низкое качество изготовления некоторых ножей (загрязненность шлаковыми включениями, широкие сварные швы). Аналогичную картину демонстрируют несколько ножей из Пскова, Изборской крепости и Твери (Розанова, Терехова 2004).

На основании сравнения технологических данных, характеризующих западноевропейские изделия, с характеристиками древнерусских ножей можно заключить, что ни качество изделий, ни технология их производства не различаются (табл. 18). Возникает вопрос: с чем был связан интерес к импортным изделиям? Нам представляется, что это объясняется их внешней привлекательностью, в частности оформлением рукоятей.

О рукоятках привозимых в Россию ножей Н. И. Костомаров писал: «Ножи стырские — с желтыми черенками, свицкие [шведские] — разносторонние: одна сторона сандальная, другая — белая» (Цит. по: Беленькая, Розанова 1988). Рукоятки украшались также латунными деталями (навершия, заклепки). Частично такие детали сохранились в археологических материалах.

Таблица 18. Сравнение продукции русских и европейских кузнецов по технологическим группам (в абсолютном значении)

Полученные на основании металлографического исследования результаты позволяют сделать вывод, что технический уровень продукции из русских и западноевропейских мастерских в XIV–XVII вв. не имел существенных различий. Определенно можно говорить о том, что изделия русских мастеров по качеству исполнения не уступали импортным, а в ряде случаев превосходили их.

***

Подводя итоги рассмотренным в части II материалам, мы можем заключить, что данные металлографии хорошо укладываются в контекст письменных источников. На примере кузнечных изделий из Москвы прослеживается использование разных источников сырья: мы видим здесь присутствие продукции Каширо-Серпуховского железодобывающего центра (низкофосфористый металл) и металла из Северо-Западного и Северного центров (высокофосфорное железо). Наши данные подтверждают широкое распространение именно в это время стали-уклада, в связи с чем в общем объеме кузнечной продукции возрастает доля цельностальных изделий.

На фоне доминирования изделий, изготовленных из цельнометаллических заготовок, примечательным оказывается сохранение традиции использования более сложных наварных технологий. Весьма возможно, что в этот период такие высококачественные изделия изготавливались на заказ.

В связи с оживлением торговых контактов в быту русского населения появляется продукция европейских кузнецов. Однако, как было показано, она не имела технико-технологических преимуществ перед русской.