Некоторые характеристики, оценки, информация из досье спецслужб разных эпох и стран в отношении выдающихся и известных людей своего времени

Материалы спецслужб в отношении известных и выдающихся личностей — это своеобразные документы эпохи, отражающие характер общества, уровень развития политического сыска, взаимоотношения его с властью, профессионализм его служителей.

Из представленных здесь документов, относящихся к ХIХ—началу ХХ века, видно, что в этот период преобладают личностные оценки из уст чинов полиции и агентов, а также прямые указания полицейских начальников, продиктованные особенностями отслеживаемых персон (см. фрагменты записок о Марксе, о Сталине).

Знакомство с материалами более позднего периода (30-40-е годы ХХ века) позволяет выявить характерные особенности стиля сыскных документов, присущие спецслужбам тоталитарного и авторитарного периода советского общества. Документы этого периода отличает в основном констатация высказываний и минимум обобщений и выводов, минимум аналитичности (см. записки НКВД о настроениях и высказываниях поэтов и писателей того времени). Это был, по сути, рабочий материал для Сталина, который сам делал анализ и выводы.

Но уже тогда спецслужбы, озабоченные повышением своей значимости, пробовали себя в подготовке аналитических материалов, посвященных определенным персонажам (см. записку ГПУ о профессоре Лосеве; фрагменты портрета-биографии Гитлера для Управления стратегических служб США; записку, созданную в нацистской службе СД о генерале Власове, перешедшем на сторону гитлеровцев). Правда, появление этих аналитических материалов диктовалось еще и насущной необходимостью, что заставляло спецслужбы реагировать на вызовы времени. Например, гитлеровским вождям необходимо было определяться с Власовым, принимать решение о его использовании, а для этого им нужно было объективное мнение своей спецслужбы.

Анализ документов КГБ конца 60-70-х годов, когда советское общество, ушедшее от тоталитаризма, стало по сути авторитарным, показывает, что в них все больше преобладают характеристики и оценки значимых персон, а также предложения, связанные с воздействием на них, с целью изменения политической и идейной позиции. (см. записки КГБ о Ландау, Солженицыне, Окуджаве, Глазунове). Этот подход заметно отличается от констатирующего стиля документов 30-40-х годов, который был удобен Сталину: на основании изложенных высказываний самих объектов наблюдения и сыска вождь определял свою линию и линию органов безопасности в отношении их. Документы КГБ 60-70-х годов об известных людях позволяют отчасти увидеть и то, как строилась культурная политика в советском обществе того времени и роль в этом спецслужбы.

Еще одна особенность приводимых материалов: в 30-е годы в СССР документы сыска отражают борьбу власти с оппозицией реальной и мнимой, а в 70-е годы — борьбу с существующими диссидентствующими и антисоветскими группами среди интеллигенции, что сказывалось на тональности текстов, выходящих из-под пера НКВД и КГБ.

С течением времени менялась и стилистика. В сыскных документах советских спецслужб в 30-е годы господствует докладной стиль, а в 70-е годы уже преобладает политический язык, хотя и заимствованный из партийных текстов, вовсю используются политические дефиниции и аналитические «блоки» (см., например, записку о Глазунове).

Изменение содержания, стиля, языка в документах спецслужб об известных людях своего времени — яркое свидетельство тенденций в развитии органов сыска в разных типах общества, изменения их роли, функций, методов деятельности.

Поэт Пушкин ведет себя отлично хорошо в политическом отношении. Он непритворно любит Государя и даже говорит, что Ему обязан жизнию, ибо жизнь так ему наскучила в изгнании и вечных привязках, что он хотел умереть. Недавно был литературный обед, где шампанское и венгерское вино пробудили во всех искренность. Шутили много и смеялись и, к удивлению, в это время, когда прежде подшучивали над правительством, ныне хвалили Государя откровенно и чистосердечно. Пушкин сказал: «Меня должно прозвать или Николаевым, или Николаевичем, ибо без Него я бы не жил. Он дал мне жизнь и, что гораздо более, свободу: виват!»

(Записка составлена с участием агента Третьего отделения Ф. Булгарина и подана на имя начальника отделения графа Бенкендорфа в ноябре 1827 года (ГАРФ. Ф.109. СА. Оп.1. Ед. хр. 1926. Л.6.)

РАПОРТ НАЧАЛЬНИКА ТРЕТЬЕГО ОТДЕЛЕНИЯ А.БЕНКЕНДОРФА

ВЕЛИКОМУ КНЯЗЮ КОНСТАНТИНУ ПАВЛОВИЧУ

О ПОЭТЕ МИЦКЕВИЧЕ

Его Императорскому Высочеству

Государю Цесаревичу,

Великому князю Константину Павловичу

от генерал-адъютанта Бенкендорфа 1-го

Рапорт

На отзыв Вашего Императорского Высочества от 5-го сего марта поспешаю донести следующее: польский поэт Мицкевич, принадлежавший к студентскому виленскому обществу филаретов, находится на службе при московском военном генерал-губернаторе князе Голицыне и приезжал вместе с ним в С.-Петербург. В то время находился здесь министр финансов Царства Польского князь Любецкий, и особы его свиты, желая послушать импровизации Мицкевича, собирались несколько раз вместе, где было также по нескольку поляков, живущих в Петербурге. Невзирая на то, что князь Голицын отлично рекомендовал Мицкевича, за ним учрежден был строжайший надзор и все шаги его и речи были наблюдаемы, но замечено, что рекомендация князя Голицына справедлива и что Мицкевич человек отменно тихий, скромный, даже робкий в речах и поступках, вовсе не занимается политическими разговорами и предан совершенно своей поэзии.

О статье, помещенной в польской газете, знали здесь прежде. Один из приятелей Мицкевича желал подшутить над противниками и критиками Мицкевичева таланта, находящимися в Варшаве, как то над Дмоховским, Осинским и другими, и написал партикулярное письмо к поляку, жительствующему в Петербурге, а теперь находящемуся в Варшаве, старому болтуну, зная, что письмо непременно разойдется по рукам и взбесит литературных противников Мицкевича. В сем письме все преувеличено до крайности. Справедливо, что в день именин Адама Рогальского Адам Мицкевич обедал у него вместе с несколькими служащими здесь поляками и что после обеда, когда приехали особы из свиты князя Любецкого, Мицкевич импровизировал о Самуиле Зборовском, но не для того, чтоб вывести на сцену этого бунтовщика, а чтоб сделать вежливость тонкую молодому князю Сапеге и выхвалить знаменитого Замойского, предка жены его, который споспешествовал наказанию Зборовского, ибо Мицкевич прежде уже импровизировал об его предке канцлере Льве Сапеге. Мицкевич вовсе не падал в обморок, как сказано в газете, и никаких восторгов не изъявлено было криком слушателей, как сказано там же. Несправедливо также, что русские принимали с восторгом Мицкевича. Он только был вхож здесь в два русские дома, к вдове историографа Карамзина и к министру просвещения Шишкову, женатому на польке. Из поляков он бывал только у своих школьных товарищей, служащих здесь. Поэма его «Валленроде» напечатана здесь с позволения ценсуры не в польской типографии, какой вовсе не имеется, но в типографии г-на Края, а из этого в польской газете сделано krajowej, или национальной.

Мицкевич, по отъезде отсюда московского военного генерал-губернатора, возвратился в Москву, и можно утвердительно сказать, что здесь русские не обращали на него ни малейшего внимания, ибо здесь вовсе не занимаются польским языком и польскою поэзиею. Кроме того, Мицкевич был болен и лежал в постели три четверти времени своего пребывания в Петербурге. О помянутом письме говорили здесь прежде, как о мистификации варшавских литературных врагов Мицкевича, и почитали шуткою.

Генерал-адъютант Бенкендорф

23 марта 1828.

(Рапорт печатается по писарской копии: ГАРФ. Ф. 109. 1 эксп. 1828. Ед. хр. 159. Л. 4-6 (с пометой «Секретно»). Он является ответом на отношение великого князя Константина Павловича от 5 марта 1828 г. и принадлежит перу Булгарина, хотя подписан Бенкендорфом. Цит. по: Видок Фиглярин: Письма и агентурные записки Ф.В. Булгарина в III отделение. М., 1998. С. 255-256).

Когда в 1852 году в Кёльне шел судебный процесс по делу Союза коммунистов, Карл Маркс начал писать памфлет «Разоблачения о кёльнском процессе коммунистов». Агент прусской полиции из окружения Маркса доносит в Берлин, в полицай-президиум:

«Это своего рода критическое освещение процесса с юридической и политической точек зрения. Само собой разумеется, что при этом крепко достанется правительству и полиции... Его гениальное перо вам знакомо, мне, таким образом, нет нужды говорить, что эта брошюра будет мастерским произведением, которое в высшей степени должно будет привлечь внимание масс».

(РЦХИДНИ-РГАСПИ. Ф. 191. Д. 19. Л. 10)

НАЧАЛЬНИК ВОЕННОЙ КОНТРРАЗВЕДКИ ПЕТРОГРАДСКОГО ВОЕННОГО ОКРУГА ПОДПОЛКОВНИК Б. НИКИТИН ПИШЕТ НА ОСНОВАНИИ ФРАГМЕНТОВ ИЗ ДОСЬЕ НА В.ЛЕНИНА, СОБРАННОГО В КОНТРРАЗВЕДКЕ:

«Перейдем ко второй странице карточки Ленина, на которой соберем несколько моментов его жизни, взятых в разных обстановках. Они рисуют его психический комплекс, относящийся к области симпатических переживаний...

Ленин чужд идеалу, как производной чувства; именно в этой области вообще, кроме чрезмерно развитого чувства страха, Ленин не дает ни одного признака: у него не было склонности к изящным искусствам — музыке, живописи, изящной литературе; ему недоступен целый мир симпатических переживаний, который ведет к облагорожению духа. Он не поднялся даже до любви к рабочему, которая могла бы привести к героизму.

Ленин не легенда, одухотворенная подвигом; он и не фанатик. Именно не фанатик, потому что понятие о фанатизме подразумевает наличие идеала и жертвенности. Нельзя определять Ленина, как фанатика, который ни перед чем не останавливался для достижения своей цели. Нет! Останавливался: он не хотел и не мог принести собственной жизни, он и не мог стать фанатиком. Тогда, может быть, маньяк? Тоже далеко от истины: маньяк упрямо преследует свою навязчивую идею, а Ленин был жестоко упрям на все случаи жизни, не переносил чужих мнений, по поводу чего бы они ни высказывались бы, а не в одной политике. Завистливый до исступления, он не мог допустить, чтобы кто-нибудь, кроме него, остался победителем».

(Цит. по: Никитин Б. В. Роковые годы. М.: Издательский дом «Правовое просвещение», 2000. С. 197, 202-203).

НАЧАЛЬНИК МОСКОВСКОГО ОХРАННОГО ОТДЕЛЕНИЯ О СТАЛИНЕ:

 «активный и очень опасный член Российской социал-демократической рабочей партии... 17 августа 1911г.».

НАЧАЛЬНИК ОХРАННОГО ОТДЕЛЕНИЯ ГОРОДА ВОЛОГДЫ ПОЛКОВНИК КОНИССКИЙ О СТАЛИНЕ (ДЖУГАШВИЛИ):

«Учитывая тот факт, что Джугашвили очень осторожен и может поэтому уйти от одного сыщика, было бы лучше провести обыск и арестовать его уже теперь в Вологде. Для этой цели, пожалуйста, сообщите, располагаете ли вы информацией, необходимой для возбуждения против Джугашвили уголовного дела, и нет ли возражений с вашей стороны относительно производства у него обыска в Вологде, учитывая чрезвычайно конспиративный характер этой акции... 21 августа 1911 г.».

(Цит. по книге: Такер Р. «Сталин. Путь к власти. 1879-1929. История и личность». Пер. с англ. М., Прогресс, 1990. С. 107-108.)

ЗАПИСКА РОТМИСТРА КАЛМЫКОВА (ТЮМЕНСКОЕ УЕЗДНОЕ ЖАНДАРМСКОЕ УПРАВЛЕНИЕ) ДЛЯ ГУБЕРНСКОГО ЖАНДАРМСКОГО УПРАВЛЕНИЯ В ТОБОЛЬСКЕ:

«По собранным на месте данным оказалось, что Григорий Ефимович Распутин возраст имеет около 45 лет, крестьянин села Покровского Тюменского уезда, семейный, занимается хлебопашеством и вообще в домашнем быту ведет образ жизни, как и все его односельчане, исполняя всю крестьянскую работу. Смолоду отличался разными поступками, то есть пьянствовал, занимался мелкими кражами и прочее. Затем куда-то исчез и на родине появился снова лет пять тому назад духовно переродившимся, то есть стал необыкновенно религиозным. Помогает бедным советом и материально. В средствах не нуждается, так как почти со всех концов России получает денежные переводы от разных лиц, включая сюда и высокопоставленных. В народе слывет «праведным» и «прозорливым». Иногда ездит в Россию, бывает в Москве и Петербурге, как указывают, у высших духовных лиц, а весной 1907 года к нему инкогнито изволила приезжать Ее Императорское Высочество великая княгиня Милица Николаевна. Иеромонах Иллиодор приезжал в Покровское с целью, как говорят, расширить местную церковь и хотел на это дело пожертвовать 20 000 рублей, но почему-то факт этот осуществлен не был. Пробыл в Покровском около 15 дней, Иллиодор выехал вместе с Распутиным 20 декабря минувшего года, как слышно, в Петербург. Когда Распутин вернется обратно в Покровское, сведений не имеется.

Ротмистр Калмыков.

7 января 1910 года.

НАЧАЛЬНИК ДЕПАРТАМЕНТА ПОЛИЦИИ БЕЛЕЦКИЙ В 1912 ГОДУ:

 »Мною с полковником Коттеном был выработан план охраны, сводившийся к командированию развитых и конспиративных филеров (агенты наружного наблюдения. — Э. М.), коим было поручено, кроме охраны Распутина, тщательно наблюдать за его жизнью и вести подробный филерский дневник, который к моменту оставления мною должности представлял собой в сделанной сводке с выяснением лиц, входивших в соприкосновение с Распутиным, весьма интересный материал к обрисовке его, немного односторонне, не личности, а жизни».

(Цит. по книге: Боханов А. Н. Распутин. Анатомия мифа. М., АСТ-ПРЕСС, 2000. С. 301, 304)

ИЗ СПРАВКИ НАЧАЛЬНИКА ЛИЧНОЙ ОХРАНЫ ИМПЕРАТОРА НИКОЛАЯ II ПОЛКОВНИКА СПИРИДОВИЧА:

«По заключению психиатра профессора Бехтерева, Распутин больной человек, истерикоэпилептик. На этой почве, обладая ненормально повышенной половой возбудимостью, в течение длительного времени, а то иногда вообще мучительно не может закончить половой акт, что заставляет его полностью в такие моменты терять человеческий облик, беспрерывно менять половых партнерш или вступать с ними беспрерывно, в порядке очередности, в половые сношения... Именно в силу своей болезни он не пропускает ни одной красивой женщины и пользуется у многих из них таким огромным успехом... По словам Бехтерева, «если кто и хотел бы понимать все, что известно относительно покорения дам высшего общества грубым мужиком Распутиным с точки зрения гипнотизма, то он должен не забывать, что, кроме обыкновенного гипнотизма, есть еще «половой» гипнотизм, каким, очевидно, обладает в высокой степени старец Распутин...

Полковник Спиридович».

(Цит. по: Жухрай В. Тайны царской охранки: авантюристы и провокаторы. М., 1991. С. 201)

Из психологического портрета-биографии Гитлера, составленного психоаналитиками по заданию Управления стратегических служб США (предшественника ЦРУ) в 1943 году:

 «Гитлер, вероятно, психопат на грани шизофрении. Это не означает, что он безумен в общепринятом смысле, он неврастеник без надлежащих сдерживающих импульсов. Плюс страдающий раздвоением личности, в общем, тип, известный как доктор Джекил и мистер Хайд».

(Цит. по Langer W. The Mind of Adolf Hitler: The Secret Wartime Report. N.Y., 1972; Шестопал Е. Б. Личность и политика. М., 1988. С. 171-172.)

Главное управление имперской безопасности

Тайная государственная полиция

Берлинское отделение, секция 4-Н

26 октября 1944 года

Сведения № 6

Касается: генерал-лейтенанта Андрея А. Власова, 1901 года рождения из села Ломакина Гагинского района Горьковской области.

У него русско-народнический характер, он умен, с легким душком крестьянской хитрости. Он грубый и резкий, но в состоянии владеть собой. Оскорблений не забывает. Очень эгоистичен, самолюбив, легко обижается. В момент личной опасности несколько труслив и боязлив.

Телом здоров и вынослив. Не особенно чистоплотен. Любит выпить. Переносит много алкоголя, но и тогда может владеть собой. Любит играть в карты. К женщинам не привязан. Дружбы с мужчинами не имеет. Человеческая жизнь для него малозначительна. Способен преспокойно выдать на повешение своих ближайших сотрудников. Особым вкусом не отличается. Одеваться не может. Может только различать старую и новую одежду. Способностей и интереса к иностранному языку не имеет.

Очень любит спорить, а войдя в азарт, может разболтать секреты. Однако это случается весьма редко. Может быть коварным, любит задавать заковыристые вопросы, философию не любит. Его типично советское образование является поверхностным. К религиозным вопросам относится иронически и сам совершенно неверующ. К поставленной цели идет неумолимо, в средствах при этом не стесняется. По тактическим соображениям может отказаться на некоторое время от проведения своих идей. К евреям относится не враждебно, ценит их как людей умных и пронырливых. Большой русский националист и шовинист. Принципиально настроен против разделения Великой России. Его изречение: «Хоть по шею в грязи, но зато хозяин».

Против коммунизма не по убеждению, а из личного безысходного положения и потому, что потерял личные позиции. Придерживается мнения, что русский народ очень благодарен большевизму за многое хорошее. Советское воспитание оказало на него влияние. Будучи в Советском Союзе сравнительно неизвестен, получил отказ других советских пленных генералов сотрудничать с ним. Как командир хорош на средних постах (комдив), а на более высоких постах считается сравнительно слабым. Хороший тактик, средний стратег. Так как в его распоряжении мало хороших офицеров, то большинство должностей занимается случайными людьми. Поэтому он сравнительно равнодушен к своим сотрудникам. Но уже начинает верить в свою новую миссию. К измене, соглашательству с Советами, по всей вероятности, уже не способен.

Ценит, по-видимому, только генерал-майора Трухина как умного человека. Вероятно, заметил отсутствие пользовавшегося дурной славой капитана Зыкова (бывший ответственный редактор изданий «Заря» и «Доброволец»), после того как тот исчез. Раньше он говорил: «Хотя Зыков и еврей, но пока он нам нужен, пусть работает». К генерал-майору Благовещенскому питает антипатию и как интеллигента немного презирает. Офицеров своей среды, которые имеют личные отношения с немцами, не любит и с ними не дружит.

Подпись: Штунде-Сармистэ

(Из архива Ю. Квицинского)

СПЕЦСПРАВКА СЕКРЕТНО-ПОЛИТИЧЕСКОГО

ОТДЕЛА ГУГБ НКВД СССР

О НАСТРОЕНИЯХ СРЕДИ ПИСАТЕЛЕЙ

9 января 1937 г.

За последние дни внимание литературных кругов было привлечено тремя фактами: статьей Фадеева по поводу книги Савина «Нафта» (»Правда» от 8/ХII 36 г.), статьей И. Лежнева «Вакханалия переизданий» (»Правда» от 15/ХII 36 г.) и резкой критикой поведения Пастернака в докладе Ставского на общегородском собрании писателей, посвященном чрезвычайному съезду Советов.

Статья Фадеева была воспринята как инспирированный Ставским выпад против определенной части наиболее крупных беспартийных писателей.

Вс. Иванов: «Я потрясен нетоварищеским отношением Ставского. Особо обидно два момента: во-первых, мне приписывают личные побуждения, во-вторых, ведь это письмо Ставскому, он мне не отвечал, и оно долго лежало, а вот вдруг он его пустил. Самое пикантное тут то, что Федин и Толстой точно так же вступились, но о них ни звука. Ясно, что «работа» направлена против меня».

И. Сельвинский: «Я прежде верил Ставскому, а сейчас вижу, что это просто провокатор. Пильняка он продал, когда он каялся в своих грехах, а сейчас предает Иванова. Теперь я кое-что понимаю. Когда у меня были неприятности с цензурой, то я пошел к Ставскому. Случайно встретил у дверей Асеева, спрашивает, зачем идете. Я говорю: «Отгрызать кое-что от цензуры».»Ах, — говорит, — меня этот вопрос интересует, идем вместе».. Вошли, там сидит Сурков, а через несколько минут входит Кирсанов, также совершенно случайно. Ставский говорит: «Вот хорошо, как раз все поэты».

Я говорю, что вот скоро Конституция — свобода слова, акт величайшего к нам доверия, а цензура недоверчива.

Что бы вы думали? Скоро пошел слух, что поэты делегацией пошли просить об отмене цензуры на основе Конституции. Ясно, что Ставский пошел к кому-то и в таком виде представил все. Им необходимо создать наверху впечатление, что все неблагополучно и что их пост поэтому боевой и они необходимы. Они обманывают настоящее руководство, они давно ищут создать инцидент».

Статья Лежнева «Вакханалия переизданий» встречена неприязненно. В основном возражения идут не против идеи статьи, а против ряда неточностей в статье, квалифицируемых как сознательные передержки.

Леонид Леонов: «Правда» пишет о ста тысячах. Хорошо, но тогда я вправе требовать, чтобы мне эти сто тысяч дали чистоганом. А где они? Разве Лежневу не известно, что фининспектор забирает из них сорок?

Выступать против этого, жаловаться? Это недостаточно. Выйдет так, что мы не писатели, а лакеи и выпрашиваем побольше чаевых».

И. Сельвинский: «Зачем нужно ссорить читателя с писателем? Рабочий, получающий четыреста рублей, прочтет о стотысячных гонорарах. Он не знает, что почти половина уходит фининспектору, что получению гонорара предшествовали годы работы; часто для того, чтобы писать новую вещь, мы должны сидеть и работать, и что карликовые тиражи поэтов — по 3-5 тысяч не могут удовлетворить даже библиотеки; таким образом переиздания поэтов являются по существу доизданиями, приведением тиража к норме, соответствующей читательскому спросу.

В отношении ряда писателей нужно принять меры. Но возмущает грубая передержка Лежнева, который называет однотомник избранных стихов переизданием и который в доказательство плохой продукции сборника приводит пародии, написанные мною от лица мелких эпигонов футуризма, и Блока — как образец моего творчества. Ему не может быть неизвестно, что это моя издевка над ними. Ведь это стихи вкладного листа «Записок поэта», и написаны они, по поэме, на дверях уборной литературного кафе, а он заставляет думать, что это мое «серьезное» произведение. Он причисляет меня к тунеядцам, живущим на ренту и потому не пишущим, прекрасно зная, что я три года работал и закончил трехтомную поэму в девять тысяч строк».

А. Афиногенов: «Долго это не продолжится. Как в свое время было 23 апреля [1932 г.], так, я думаю, скоро появится новое постановление, что, мол, писатели — ценные труженики и что не надо их излишне нервировать и обижать. Ведь вот бывает так, что вождь переломит спичку, а где-то в районе понимают этот жест, что надо вырубать лесные массивы. Ведь и со мной тоже: кто-то из высоких людей смотрел «Далекое» и ему не понравилось. Ну вот и пошла писать губерния».

П. Антокольский (поэт): «Статья Лежнева играет на руку врагам. И так все недовольны нашей литературой, а тут явная дискредитация. Лучшие советские писатели выставляются как жулики и растратчики. До чего дошла наша литература, если в «Правде» пишут не об идеях и творческих процессах, а об издевательских договорах и считают копейки. Никто нас не уважает, народ теряет последнее доверие к нам».

В своей критике поведения Пастернака Ставский указал на то, что в кулуарных разговорах Пастернак оправдывал А. Жида.

Б. Пастернак (рассказывая об этом кулуарном разговоре с критиком Тарасенковым): «...Это просто смешно. Подходит ко мне Тарасенков и спрашивает: «Не правда ли, мол, какой Жид негодяй?» А я говорю: «Что мы с вами будем говорить о Жиде. О нем есть официальное мнение «Правды». И потом, что это все прицепились к нему — он писал, что думал, и имел на это полное право, мы его не купили». А Тарасенков набросился: «Ах так, а нас, значит, купили? Мы с вами купленные?» Я говорю: «Мы — другое дело, мы живем в стране, имеем перед ней обязательства».

Всеволод Иванов: «Ставский, докладывая о съезде, в общем, сделал такой гнетущий доклад, что все ушли с тяжелым чувством. Его доклад политически неправилен. Он ругал всех москвичей, а москвичи — это и есть советская литература. И хвалил каких-то неведомых провинциалов. Ставский остался один. Писатели от него отворачиваются. То, что на собрании демонстративно отсутствовали все крупные писатели, доказывает, как они относятся к Ставскому и к союзу. Это было также и ответом «Правде». Выходка Пастернака не случайна. Она является выражением настроений большинства крупных писателей».

Пав. Антокольский: «Пастернак трижды прав. Он не хочет быть мелким лгуном. Жид увидел основное — что мы мелкие и трусливые твари. Мы должны гордиться, что имеем такого сильного товарища».

Ал. Гатов (поэт): «Пастернак сейчас возвысился до уровня вождя, он смел, неустрашим и не боится рисковать. И важно то, что это не Васильев, его в тюрьму не посадят. А в сущности, так и должны действовать настоящие поэты. Пусть его посмеют тронуть — вся Европа поднимется. Все им восхищаются».

С. Буданцев: «Провозглашено внимание к человеку, а у писателя это должно выразиться в том, что он должен скрыть в человеке все человеческое. Десять лет тому назад было несравненно свободнее. Сейчас перед многими из нас стоит вопрос об уходе из жизни. Только сейчас становится особенно ясной трагедия Маяковского: он, по-видимому, видел дальше нас. Пастернак стал выразителем мнения всех честных писателей. Конечно, он будет мучеником такова участь честных людей».

В свете характеризованных выше настроений писателей приобретает особый интерес ряд сообщений, указывающих на то, что Переделкино (подмосковный дачный поселок писателей), в котором живут Вс. Иванов, Б. Пильняк, Б. Пастернак, К. Федин, Л. Сейфуллина и др[угие] видные писатели, становится центром особой писательской общественности, пытающимся быть независимым от Союза совет[ских] писателей.

Несколько дней тому назад на даче у Сельвинского собрались: Всеволод Иванов, Вера Инбер, Борис Пильняк, Борис Пастернак, и он им прочел 4000 строк из своей поэмы «Челюскиниана».

Чтение, рассказывает Сельвинский, вызвало большое волнение, серьезный творческий подъем и даже способствовало установлению дружеских отношений. Например, Вс. Иванов и Б. Пильняк были в ссоре и долгое время не разговаривали друг с другом, а после этого вечера заговорили. Намечается творческий контакт; чтения начинают входить в быт поселка, — говорит Сельвинский. Реальное произведение всех взволновало, всколыхнуло творческие интересы, замерзшие было от окололитературных разговоров о критике, тактике союз а и т. д. Живая струя появилась.

Аналогичная читка новой пьесы Сейфуллиной для театра Вахтангова была организована на даче Вс. Иванова. Присутствовали Иванов, Пильняк, Сейфуллина, Вера Инбер, Зазубрин, Афиногенов, Перец Маркиш, Адуев, Сельвинский и Пастернак с женой. После читки пьесы, крайне неудачной, Иванов взял слово и выступил с товарищеской, но резкой критикой. В том же тоне высказывались все, кроме Зазубрина, который пытался замазать положение и советовал Сейфуллиной все-таки читать пьесу вахтанговцам. Это вызвало всеобщий протест в духе оберегания Сейфуллиной, как товарища, от ошибки и ненужного снижения авторитета перед театром.

В беседе после читки почти все говорили об усталости от «псевдообщественной суматохи», идущей по официальной линии. Многие обижены, раздражены, абсолютно не верят в искренность руководства Союза советских писателей, ухватились за переделкинскую дружбу, как за подлинную жизнь писателей в кругу своих интересов.

Начальник 4-го отдела ГУГБ

комиссар государственной безопасности 3 ранга Курский

(АП РФ. Ф. 45. Оп. 1. Д. 174. Л. 53-58. Подлинник. Машинопись. Опубликовано: Российские вести. 1992. №29 /июль/).

СПРАВКА ГУГБ НКВД СССР ДЛЯ И. В.СТАЛИНА

О ПОЭТЕ ДЕМЬЯНЕ БЕДНОМ

9 сентября 1938 г.

Демьян Бедный (Ефим Алексеевич Придворов) — поэт, член Союза советских писателей. Из ВКП(б) исключен в июле с. г. за «резко выраженное моральное разложение».

Д. Бедный имел тесную связь с лидерами правых и троцкистско-зиновьевской организации. Настроен Д. Бедный резко антисоветски и злобно по отношению к руководству ВКП(б). Арестованный участник антисоветской организации правых А. И. Стецкий по этому поводу показал: «До 1932 г. основная задача, которую я ставил перед возглавлявшимися мною группами правых в Москве и Ленинграде, состояла в том, чтобы вербовать в нашу организацию новых людей. Из писателей я установил тогда тесную политическую связь с Демьяном Бедным, который был и остается враждебным советской власти человеком. С Демьяном Бедным я имел ряд разговоров, носивших открыто антисоветский характер. Он был резко раздражен недостаточным, по его мнению, вниманием к его особе. В дальнейших наших встречах, когда стало выясняться наше политическое единомыслие, Демьян Бедный крепко ругал Сталина и Молотова и превозносил Рыкова и Бухарина. Он заявлял, что не приемлет сталинского социализма. Свою пьесу «Богатыри» он задумал как контрреволюционную аллегорию на то, как «силком у нас тащат мужиков в социализм».

Озлобленность Д. Бедного характеризуется следующими его высказываниями в кругу близких ему лиц: «Я стал чужой, вышел в тираж. Эпоха Демьяна Бедного окончилась. Разве не видите, что у нас делается? Ведь срезается вся старая гвардия. Истребляются старые большевики. Уничтожают всех лучших из лучших. А кому нужно, в чьих интересах надо истребить все поколение Ленина? Вот и меня преследуют потому, что на мне ореол Октябрьской революции».

Д. Бедный систематически выражает свое озлобление против тт. Сталина, Молотова и других руководителей ВКП(б): «Зажим и террор в СССР таковы, что невозможны ни литература, ни наука, невозможно никакое свободное исследование. У нас нет не только истории, но даже и истории партии. Историю гражданской войны тоже надо выбросить в печку — писать нельзя. Оказывается, я шел с партией, 99,9 [процентов] которой шпионы и провокаторы. Сталин — ужасный человек и часто руководствуется личными счетами. Все великие вожди всегда создавали вокруг себя блестящие плеяды сподвижников. А кого создал Сталин? Всех истребил, никого нет, все уничтожены. Подобное было только при Иване Грозном».

Говоря о репрессиях, проводимых советской властью против врагов народа, Д. Бедный трактует эти репрессии как ничем не обоснованные. Он говорит, что в результате якобы получился полный развал Красной Армии: «Армия целиком разрушена, доверие и командование подорвано, воевать с такой армией невозможно. Я бы сам в этих условиях отдал половину Украины, чтобы только на нас не лезли. Уничтожен такой талантливый стратег, как Тухачевский. Может ли армия верить своим командирам, если они один за другим объявляются изменниками? Что такое Ворошилов? Его интересует только собственная карьера».

Д. Бедный в резко антисоветском духе высказывался о Конституции СССР, называя ее фикцией: «Выборов у нас, по существу, не было. Сталин обещал свободные выборы с агитацией, с предвыборной борьбой. А на самом деле сверху поназначали кандидатов, да и все. Какое же отличие от того, что было?»

В отношении социалистической реконструкции сельского хозяйства Д. Бедный также высказывал контрреволюционные суждения: «Каждый мужик хочет расти в кулака, и я считаю, что для нас исключительно важно иметь энергичного трудоемкого крестьянина. Именно он — настоящая опора, именно он обеспечивает хлебом. А теперь всех бывших кулаков, вернувшихся из ссылки, либо ликвидируют, либо высылают опять... Но крестьяне ничего не боятся, потому что они считают, что все равно: что в тюрьме, что в колхозе».

После решения КПК об исключении его из партии Д. Бедный находится в еще более озлобленном состоянии. Он издевается над постановлением КПК: «Сначала меня удешевили — объявили, что я морально разложился, а потом заявят, что я турецкий шпион».

Несколько раз Д. Бедный говорил о своем намерении покончить самоубийством.

Помощник нач[альника] 4 отдела 1 упр[авления] НКВД капитан государственной] безопасности

В. Остроумов

(ЦА ФСБ РФ. Ф. 3. Оп. 5. Д. 262. Л. 57-60. Подлинник. Машинопись).

СПРАВКА ГУГБ НКВД СССР ДЛЯ И. В.СТАЛИНА

О ПОЭТЕ М. А. СВЕТЛОВЕ

[Не позднее 13 сентября 1938 г.]

Светлов (Шейнсман) Михаил Аркадьевич, 1903 года рождения, исключен из ВЛКСМ как активный троцкист. Адрес: пр. МХАТ, дом №2.

Светлов в 1927 году входил в троцкистскую группу М. Голодного Уткина — Меклера, вместе с которыми выпустил нелегальную троцкистскую газету «Коммунист», приуроченную к 7 ноября 1927 года. В этой газете были напечатаны контрреволюционные стихи Светлова «Баллада о свистунах» и друг[ие].

Нелегальная типография, где была отпечатана эта газета, была организована на квартире у Светлова. Вместе с Дементьевым и М. Голодным в период 1927-1928 гг. Светлов ездил в Харьков на организацию вечеров, сбор с которых шел на нужды троцкистского нелегального Красного Креста. Свои троцкистские связи М. Светлов сохранял и в дальнейшем. В 1933 году Светлов, используя свои связи с предательскими элементами из работников ОГПУ, содействовал улучшению положения находившегося в ссылке троцкиста-террориста Меклера и продолжал встречаться с ним после освобождения Меклера из ссылки.

Помимо этого зафиксированы связи Светлова с троцкистами: Борисовым, Абрамским, Ахматовым, Ножницким, Мирошниковым и друг[ими].

Семьям арестованных троцкистов Светлов оказывал материальную поддержку.

Участие Светлова в троцкистской организации подтверждается также показаниями террориста Шора.

В литературной среде Светлов систематически ведет антисоветскую агитацию.

В 1934 году по поводу съезда советских писателей Светлов говорил: «Чепуха, ерунда. Созовут со всех концов Союза сотню-другую идиотов и начнут тягучую бузу. Им будут говорить рыбьи слова, а они хлопать. Ничего свежего от будущего союза, кроме пошлой официальщины, ждать нечего».

В 1935 году, на бюро секции Союза сов[етских] писателей при обсуждении кандидатур писателей на поездку за границу Светлов выступил с озлобленной антисоветской речью, доказывая, что в СССР «хотя и объявлена демократия, а никакой демократии нет, всюду назначенство» и т. д.

В декабре 1936 г. Светлов распространил антисоветское четверостишие по поводу приезда в СССР писателя Лиона Фейхтвангера.

Антисоветские настроения М. Светлова резко обострились за последний год.

По поводу репрессий в отношении врагов народа Светлов говорил: «Что творится? Ведь всех берут, буквально всех. Делается что-то страшное. Аресты приняли гиперболические размеры. Наркомы и зам[естители] наркомов переселились на Лубянку. Но что смешно и трагично — это то, что мы ходим среди этих событий, ровно ничего не понимая. Зачем это, к чему? Чего они так испугались? Ведь никто не может ответить на этот вопрос. Я только понимаю, что произошла смена эпохи, что мы уже живем в новой эпохе, что мы лишь жалкие остатки той умершей эпохи, что прежней партии уже нет, есть новая партия с новыми людьми. Нас сменили. Но что это за новая эпоха, для чего нас сменили, и кто те, кто нам на смену пришли, я ей-ей не знаю и не понимаю».

В антисоветском духе Светлов высказывался и о процессе над участниками правотроцкистского блока: «Это не процесс, а организованные убийства, а чего, впрочем, можно от них ожидать? Коммунистической партии уже нет, она переродилась, ничего общего с пролетариатом она не имеет. Почему мы провалились? Зиновьев и Каменев со своей теорией двурушничества запутались, ведь был момент, когда можно было выступать в открытую».

Приводим высказывания Светлова, относящиеся к концу июля с. г.: «Красную книжечку коммуниста, партбилет, превратили в хлебную карточку. Ведь человек шел в партию идейно, ради идеи. А теперь он остается в партии ради хлеба. Мне говорят прекрасные члены партии с 1919 года, что они не хотят быть в партии, что они тяготятся, что пребывание в партии превратилось в тягость, что там все ложь, лицемерие и ненависть друг к другу, но уйти из партии нельзя. Тот, кто вернет партбилет, лишает себя хлеба, свободы, всего. Почему это так, я не понимаю и не знаю, чего добивается Сталин».

Пом[ощник] нач[альника] 4 отдела 1 упр[авления] НКВД капитан государственной] безопасности

В. Остроумов

(ЦА ФСБ РФ. Ф. 3. Оп. 5. Д. 262. Л. 93-96. Копия. Машинопись).

СПРАВКА ГУГБ НКВД СССР ДЛЯ И. В. СТАЛИНА

О ПОЭТЕ И. П. УТКИНЕ

[не позднее 13 сентября 1938 г.]

Уткин Иосиф Павлович, 1903 года рождения, беспартийный, поэт, член ССП. Проживает в доме писателей — Лаврушинский пер., д. №17.

Уткин примкнул к троцкистской организации в 1927 году, приняв участие вместе с Малеевым, М. Голодным и Светловым в выпуске нелегальной троцкистской газеты «Коммунист», приуроченной к 7 ноября 1927 г. Организационное совещание редакции этой газеты происходило на квартире Уткина, а в самой газете были помещены его контрреволюционные стихи.

По показаниям расстрелянного участника террористической группы П. Васильева от 7/III с. г. Уткин был тесно связан с ним и в беседах с Васильевым распространял контрреволюционную клевету на руководителей ВКП(б), всячески при этом восхваляя известных троцкистов, в частности, Х. Раковского, с которым Уткин был близок и был женат на его дочери.

Арестованный участник троцкистского террористического молодежного центра Шор С. Ю. от 2/II.37 г. показал, что И. Уткин был связан с этим центром через Шацкина.

Разгром троцкистских организаций вызвал резкое озлобление у Уткина. Он заявляет, что все процессы над троцкистами «инсценированы», что идет поголовное «истребление интеллигенции», в литературе царят «зажим» и «приспособленчество».

«Идет ставка на бездарное, бездумное прошлое. Талант зачислен в запас. Это истребление интеллигенции, и при этом изничтожили тех, кто думает, кто мыслить способен и кто поэтому сейчас не нужен. Европа смеется над такой конституцией, которую сопровождают такие салюты, как расстрелы. Интеллигенция это не приемлет».

Антисоветские настроения Уткина в последнее время углубились. Ниже приводятся высказывания Уткина, относящиеся к первой половине августа:

«Пытаться понять, что задумал Сталин, что творится в стране, происходит ли государственный переворот или что другое, — невозможно. Пока ясно одно: была ставка на международную революцию, но эта ставка бита, все время мы терпим поражения, Испания погибает. И, может быть, Сталин решил попробовать войной. Он человек решительный, властолюбивый и решил, нельзя ли добиться оружием того, чего не добились другими средствами. У нас революция переходит в бонапартистскую фазу.

За границей мы постепенно теряем всех своих друзей и союзников. Англия уже договорилась с Германией о Чехословакии. Чехословакию мы скоро потеряем — это последний наш союзник в Европе. Вот плачевные результаты нашей внешней политики. Мы как реальные политики в Европе больше не существуем. Друзья отвернулись от нас. Ромен Роллан и др[угие] молчат.

Враг не смог бы нам причинить столько зла, сколько Сталин сделал своими процессами...

Когда я читаю газеты, я говорю: «Боже, какой цинизм, мрачный азиатский цинизм в нашей политике. Объявили демократию и парламентаризм, а на сессии Верховного Совета ни одного запроса по поводу массового исчезновения депутатов и министров. Исчезает заместитель премьер-министра, член всесильного Политбюро Косиор, и об этом нет запросов, сообщений, справок».

Пом[ощник] нач[альника] 4 отдела 1 упр[авления] НКВД, капитан государственной] безопасности

В. Остроумов

(ЦА ФСБ РФ. Ф. 3. Оп. 5. Д. 262. Л. 100-102. Копия. Машинопись).

О СОЛЖЕНИЦЫНЕ

ИНФОРМАЦИЯ КОМИТЕТА ГОСУДАРСТВЕННОЙ БЕЗОПАСНОСТИ ПРИ СОВЕТЕ МИНИСТРОВ СССР

№1630-А

25 июня 1971 г.

Сов.секретно

ЦК КПСС

При этом направляются изданная в Париже (издательство «Имка-Пресс») книга А. Солженицына «Август четырнадцатого», ч. 1 «Узел» и краткая аннотация на нее.

В послесловии «К русскому зарубежному изданию 1971 г.» Солженицын пишет: «Эта книга сейчас не может быть напечатана на нашей родине иначе как в Самиздате — по цензурным выражениям, недоступным нормальному человеческому рассудку, да даже из-за того одного, что потребовалось бы писать слово «Бог» непременно с маленькой буквы. На это унижение я уже не могу пригнуться. Директива писать «Бог» с маленькой есть дешевая атеистическая мелочность... для понятия, обозначающего высшую творческую силу Вселенной, можно было бы отпустить одну большую букву».

По оперативным данным известно, что с рукописью указанной книги знакомились Ростропович М. П., Чуковская Л. К. и ее дочь, Твардовский А. Т., Копелев Л. З., Медведев Ж. А. и некоторые другие лица из числа близких связей автора.

Также известно, что Чуковская, доктор философских наук Кольман Э. Я., проверяемый органами госбезопасности в связи с его враждебными высказываниями, сожительница Солженицына Светлова и другие дают отрицательную оценку художественным качествам этого произведения.

В настоящее время Солженицын работает над второй частью книги «Октябрь шестнадцатого».

Председатель Комитета Госбезопасности

Андропов

Приложение

А. СОЛЖЕНИЦЫН «АВГУСТ ЧЕТЫРНАДЦАТОГО» (аннотация)

Из предисловия издательства «Имка-Пресс» видно, что «Август четырнадцатого» является первой частью произведения, в котором автор намерен затронуть важные общественно-политические аспекты России.

«Август четырнадцатого» состоит из 64 глав на 571 странице. Имеет послесловие автора, датированное маем 1971 года. В романе рассказывается о начале I мировой войны, ее первых десяти днях на Северо-Западном русском фронте, описывается наступление армии генерала САМСОНОВА в Восточную Пруссию и разгром этой армии.

На историческом фоне дается описание нескольких семей богатых землевладельцев и скотопромышленников Ставропольской губернии. 9 первых глав романа посвящены, в основном, жизни двух семей — ЛАЖЕНИЦЫНЫХ и ТОМЧАКОВ. Следует отметить, что в этой части роман в определенной степени имеет автобиографический характер. По описанию места жительства, биографическим данным действующих лиц можно предположить, что прообразом семьи ЛАЖЕНИЦЫНЫХ является семья деда автора Семена Ефимовича СОЛЖЕНИЦЫНА, владевшего двумя тысячами десятин земли в селе Сабля Ставропольской губернии, 2000 голов овец и имевшего до 50 батраков. Прообразом сына ЛАЖЕНИЦЫНА Исаакия является, по всей вероятности, отец автора, который также учился в Пятигорской гимназии, а затем в Харьковском и Московском университетах на историко-филологическом факультете, а в 1914 году добровольно вступил в действующую армию.

Описывая семью Томчаков, автор основывается на истории семьи крупного ставропольского землевладельца ЩЕРБАКА Захара Федоровича. Он и его сын выведены в романе под именами ТОМЧАКОВ Захара Ферапонтовича и Романа Захаровича, причем сведения о богатой жизни ТОМЧАКОВ совпадают до деталей с воспоминаниями ныне живущих старожилов Ставропольского края, бывших очевидцами событий. Прототипом Ксении — одной из дочерей Р. Ф. ТОМЧАКА является мать автора романа СОЛЖЕНИЦЫНА (ЩЕРБАК) Таисия Захаровна, которая умерла в 1944 году в г. Георгиевске Ставропольского края...

Приведенные выше выдержки и все содержание книги позволяют сделать вывод о том, что автор небезразлично относится к возможности развития России по капиталистическому пути в тот период. Его симпатии целиком на стороне образованных и националистически настроенных военных, таких, как ВОРОТЫНЦЕВ, МАРТОС и некоторых других, на стороне квалифицированных инженеров, подобных АРХАНГОРОДСКОМУ и ОБОДОВСКОМУ, на стороне рационально и оборотисто ведущих свое хозяйство землевладельцев и промышленников. Критика же царского строя не идет дальше критики с меньшевистских позиций в самом их умеренном варианте, то есть позиций реформистских и националистически-шовинистических.

В романе не имеется какого-либо четкого анализа социально-политической обстановки, если можно говорить о философских взглядах автора, то только как о преломленном отражении философских и религиозных взглядов Л. Толстого. Это сказывается в какой-то мере в оценке военных действий, в проповеди абстрактного внеклассового добра, самосовершенствование в рассуждениях о смысле истории.

В целом тенденции, заложенные в ряде политических проблем, лишь затронутых в романе, свидетельствуют о возможности интерпретации этих проблем в последующих частях задуманной автором книги с позиций, чуждых нашей идеологии.

Верно: Заместитель начальника Управления

КГБ при СМ СССР Никашкин

(Архив. Ф.3. Оп. 80. Д. 656. Л.3-13).

ОБ ОКУДЖАВЕ

Секретно

КГБ, 4 июля 1972 г. №1829-А

ЦК КПСС

Направляется справка о реагировании члена Союза писателей СССР Окуджавы и лиц из его окружения на решение партийного комитета Московского отделения Союза писателей РСФСР об исключении Окуджавы из членов КПСС.

Председатель Комитета Госбезопасности

Андропов

Секретно

СПРАВКА

1 июня 1972 года партком Московского отделения Союза писателей РСФСР принял решение об исключении из членов КПСС за антипартийное поведение поэта и прозаика Булата Окуджавы.

Окуджава в беседах со своими близкими связями следующим образом высказывался по этому поводу: «Надоела мне эта возня жутко. Они очень надеялись, что я, напуганный, соглашусь выступить в прессе. И после того как это пробушевало, я сказал опять «нет». Видимо, такое было задание, что если скажет «согласен», то значит пощадить...»

Окуджава и лица из его окружения считают, что после исключения он будет испытывать затруднения с публикацией своих произведений. Он сожалеет, что не успел выпустить свой новый роман «Похождения Шипова», а теперь это едва ли удастся сделать. Поэты В. Корнилов, Е. Евтушенко, прозаик Г. Мамлин, жена бывшего зам. главного редактора журнала «Дружба народов» Николаева и некоторые другие выражали готовность оказать Окуджаве в случае необходимости материальную помощь.

Окуджава сказал, что ближайшие пять-шесть месяцев денег у него хватит, кроме того, он надеется подработать переводами и в кино. На договора с ним сейчас якобы никто не идет, но он пишет тексты для кино и получает за это деньги. Причем оформляется эта работа, по его словам, от имени других лиц.

Поэт-песенник Я. Шведов, занимающийся составлением антологии советской песни, обещал Окуджаве включить в сборник несколько его произведений.

Проявляется интерес к вопросу о том, какова процедура утверждения решения парткома, намерен ли Окуджава обжаловать это решение. Окуджава заявляет в своем окружении, что предпринимать каких-либо шагов не намерен, так как считает это указанием «сверху» и не хочет унижаться...

Е. Евтушенко воспользовался сложившейся ситуацией для восстановления с Окуджавой и лицами из его окружения дружеских отношений, пошатнувшихся за последнее время из-за того, что он, по их мнению, заигрывает с руководством Союза писателей и инстанциями, в связи с чем пользуется «привилегиями».

Евтушенко посетил квартиру Окуджавы, выражал ему сочувствие и написал посвященные ему стихи. В спектакль «Под кожей Статуи свободы», поставленный в театре на Таганке, он включил «Песню американского солдата» Б. Окуджавы. Однако и после этого Окуджава продолжает с недоверием относиться к Евтушенко. В разговоре с женой он заявил, что Евтушенко будет рассказывать, что он его спасал. Пусть она это слушает, но не верит ему.

Из поступающих материалов видно, что Окуджава в последнее время активно общается с лицами, занимающимися антиобщественной деятельностью или допускающими политически вредные и идеологически невыдержанные поступки. В их числе Л. Копелев, В. Максимов, В. Войнович, Г. Владимов, Г. Поженян, скульпторы Э. Неизвестный и В. Сидур.

В той или иной форме сочувствие Окуджаве выразили члены Союза писателей И. Гофф, Е. Храмов, Ф. Светов, О. Чайковская, Г. Мамлин, В. Аксенов, Ю. Семенов, Б. Заходер, К. Ваншенкин, П. Вагин, Н. Атаров, Б. Балтер, В. Савельев, художники Ю. Васильев, Е. Бачурин и другие.

Интерес к Окуджаве проявляла жена корреспондента газеты «Унита» в Москве Бенедетти, которая приглашала его к себе на квартиру, чтобы показать некоторые книги Окуджавы, изданные в Италии.

Начальник Управления Госбезопасности

при Совете Министров СССР Бобков

(Цит. по: «Московские новости», №25, 22-29 июня 1997 г.)

О ХУДОЖНИКЕ И. ГЛАЗУНОВЕ

ЗАПИСКА Ю.АНДРОПОВА В ЦК КПСС

С 1957 года в Москве работает художник Глазунов И. С., по разному зарекомендовавший себя в различных слоях творческой общественности. С одной стороны, вокруг Глазунова сложился круг лиц, который его поддерживает, видя в нем одаренного художника, с другой — его считают абсолютной бездарностью, человеком, возрождающим мещанский вкус в изобразительном искусстве.

Вместе с тем Глазунов на протяжении многих лет регулярно приглашается на Запад видными общественными и государственными деятелями, которые заказывают ему свои портреты. Слава Глазунова как портретиста достаточно велика. Он рисовал президента Финляндии Кекконена, королей Швеции и Лаоса, Индиру Ганди, Альенде, Корвалана и многих других. В ряде государств прошли его выставки, о которых были положительные отзывы зарубежной прессы. По поручению советских организаций он выезжал во Вьетнам и Чили. Сделанный там цикл картин демонстрировался на специальных выставках.

Такое положение Глазунова, когда его охотно поддерживают за границей и настороженно принимают в среде советских художников, создает определенные трудности в формировании его как художника и, что еще сложнее, его мировоззрения.

Глазунов — человек без достаточно четкой политической позиции, есть, безусловно, изъяны и в его творчестве. Чаще всего он выступает как русофил, нередко скатываясь к откровенно антисемитским настроениям. Сумбурность его политических взглядов иногда не только настораживает, но и отталкивает. Его дерзкий характер, элементы зазнайства также не способствуют установлению нормальных отношений в творческой среде.

Однако отталкивать Глазунова в силу этого вряд ли целесообразно. Демонстративное непризнание его Союзом художников углубляет в Глазунове отрицательное и может привести к нежелательным последствиям, если иметь в виду, что представители Запада не только его рекламируют, но и пытаются влиять, в частности, склоняя к выезду из Советского Союза.

В силу изложенного представляется необходимым внимательно рассмотреть обстановку вокруг этого художника. Может быть, было бы целесообразным привлечь его к какому-то общественному делу, в частности к созданию в Москве Музея русской мебели, чего он и его окружение настойчиво добиваются. Просим рассмотреть.

Председатель Комитета Госбезопасности

Андропов

1976 г.

(Цит. по: Колодный Л. Два пуда соли на одну рану. Называя себя другом художника Глазунова, писатель Солоухин тайком от него держал камень за пазухой. — «Вечерний клуб», 30.10.1997 г.)

О ПРОФЕССОРЕ ЛОСЕВЕ

ИЗ СПРАВКИ ОГПУ

«О РОЛИ ПРОФЕССОРА ЛОСЕВА А. Ф.

В АНТИСОВЕТСКОМ ДВИЖЕНИИ»

Дополнения к «Диалектике мифа» были написаны Лосевым в течение нескольких месяцев — осенью 1929 года. В ответ на успешное социалистическое наступление Лосев пытался выступить перед широкими слоями населения с открытым антисоветским призывом, добиваясь в Главлите напечатания «Дополнений» и увеличения тиража «Диалектики мифа», и, когда «Дополнения» к печати разрешены не были, Лосев все же включил в «Диалектику мифа» ряд глав и абзацев из «Дополнений», содержащих резкие выпады против марксистского мировоззрения и политики Соввласти. Нужно особо отметить боевой воинствующий характер этой черносотенной поповской программы. Трактовка социализма и коммунизма в работе Лосева целиком воскрешает «научные построения» идеологов русского черносотенства, для доказательства «иудейского» и «сатанинского» характера социализма подвергается диалектическому разбору Талмуд и каббала, причем эти построения несколько «освещены» цитатами из... Маркса. Из сущности коммунизма Лосевым «с диалектической необходимостью» выводится неизбежность анархии, которая будет царством антихриста и гибелью человечества. Выход — в создании воинствующей церкви, абсолютно враждебной Соввласти, только такая церковь сможет вступить в борьбу с сатаной Израилем и сломить его владычество». В работе «Дополнения к «Диалектике мифа» Лосев создает философско-историческую концепцию, которая должна обосновать необходимость непримиримой борьбы с Соввластью. Основные положения «добавлений» в общих чертах сводятся к следующему: вся история человечества — есть история борьбы между Христом и Антихристом, богом и сатаной. Феодализм — высшая ступень в истории человечества, торжество бога; феодализм падает под ударами сатаны, дальнейшая история есть история развертывания и оформления сатанинского духа. Ступени этого развертывания — капитализм, социализм, анархизм. Историческим носителем духа сатаны является еврейство. Марксизм и коммунизм есть наиболее полное выражение еврейского (сатанинского) духа».

1930 г.

(Цит. по: «НГ» от 18.10.96 г.)

ОБ АКАДЕМИКАХ — КАНДИДАТАХ В ПРЕЗИДЕНТЫ АКАДЕМИИ НАУК СССР НА ВЫБОРАХ 1945 ГОДА

ИЗ СПРАВКИ НКГБ СССР ДЛЯ И.СТАЛИНА

ОБ АКАДЕМИКЕ КУРЧАТОВЕ. Игорь Курчатов «по характеру человек скрытный, осторожный, хитрый и большой дипломат...»

О ВИЦЕ-ПРЕЗИДЕНТЕ АКАДЕМИИ НАУК СССР БАРДИНЕ. Иван Бардин «в быту с учеными не общается вследствие чрезмерной жадности его жены...»

ОБ АКАДЕМИКЕ ВИНОГРАДОВЕ. Академик-математик Иван Виноградов «нелюдим, не эрудирован в других областях наук... холостяк, употребляет в значительных дозах алкоголь...»

ОБ АКАДЕМИКЕ ЗАВАРИЦКОМ. Александр Заварицкий «по характеру сварлив, ведет замкнутый образ жизни».

ОБ АКАДЕМИКЕ СЕРГЕЕ ВАВИЛОВЕ. Сергей Вавилов «политически настроен лояльно...» Отмечаются огромный научный авторитет и организационные способности. «В обращении прост, в быту скромен...»

Начальник 2-го Управления НКГБ генерал-лейтенант Н. В. Федотов

Июль 1945 г.

(Цит. по: Медведев Ж. «Лить воду на мельницу жебраков... Лысенко и Сталин. К 50-летию печально известной сессии ВАСХНИЛ 1948 года». Литературная газета, №29, 1998 г.)

ОБ АКАДЕМИКЕ Л. ЛАНДАУ

ИЗ ДОКЛАДНОЙ ЗАПИСКИ КГБ

ОБ АКАДЕМИКЕ Л. ЛАНДАУ

ЦК КПСС

товарищу Кириллину В.А (лично)

По Вашей просьбе направляю справку по материалам на академика Ландау Л.Д.

Председатель КГБ Серов

«В 1939 году Ландау Л.Д. арестовывался НКВД за участие в антисоветской группе, но был освобожден как видный ученый. Ландау является весьма крупным ученым с мировым именем, способным к новым открытиям в области теоретической физики. По своим политическим взглядам на протяжении многих лет он представляет собой определенно антисоветски настроенного человека, враждебно относящегося ко всей советской действительности и пребывающего, по его выражению, в роли «ученого раба».

В этом отношении КГБ располагает сообщениями многих агентов из его окружения и данными оперативной техники. Так, положение советской науки Ландау определяет следующим образом: «У нас наука окончательно проституирована и в большей степени, чем за границей. Там все-таки есть какая-то свобода у ученых... Подлость — преимущество не только ученых, но и критиков, литераторов, журналистов. Это проститутки и ничтожества. Им платят и поэтому они делают, что прикажут».

В другой беседе он говорил: «Науку у нас не понимают и не любят, что, впрочем, и неудивительно, так как ею руководят слесари, плотники, столяры. Нет простора научной индивидуальности. Направления в науке диктуются сверху. Патриотическая линия приносит вред, так как мы еще больше отрываемся от передовых ученых Запада».

Один из агентов по поводу Ландау сказал: «Ландау считает, что США самая благотворительная страна». Как-то он прочел в газетах, что какой-то американский ученый выразил желание переехать в СССР. «Ну и дурак, — сказал Ландау. — Как бы я хотел с ним поменяться!»

Ландау систематически отрицает приоритет русской и советской науки во многих областях. Его отношение к отечественной науке характеризуется следующими словами: «Я интернационалист, хотя меня и называют космополитом. Я не разделяю науку на советскую и зарубежную. Мне совершенно безразлично, кто сделал то или иное открытие, поэтому я не участвую в утрированном подчеркивании приоритета советской науки».

В октябре 1953 года, по донесению агентуры, Ландау допускал клеветнические высказывания в адрес руководителей партии и правительства по поводу разоблачения Берии.

В связи с событиями в Венгрии Ландау высказывал следующие мысли: «Венгерская революция — очень хорошее, отраднейшее явление, народ там сражается за свободу». Он отождествлял мятежников с венгерским народом, с рабочим классом. Он говорил: «Венгерский народ восстал против своих поработителей, то есть против небольшой клики, в основном против нашей. То, что они сейчас проявили, заслуживает заимствования. Вот перед Венгрией я готов встать на колени. Наши решили забрызгать там себя кровью. Нашей страной управляют преступники, а Кадар — социал-предатель».

В разговоре на квартире о Венгрии на вопрос собеседника, что «если бы Ленин встал, у него бы волосы встали от этих дел», Ландау ответил: «У Ленина тоже рыльце в пуху. Вспомни кронштадтское восстание. Ведь рабочие Петрограда и матросы Кронштадта восстали. У них были самые демократические требования, а они получили пули. В октябре 1917 года власть перешла в руки партийного аппарата».

Ландау совершенно не привязан к семье, а привязанность к сыну не есть глубокая привязанность отца. Он мало с ним общается, больше думает о своих любовницах, чем о сыне. Обстоятельства, в которых Ландау живет в последние 20 лет, и окружение, которое он себе создал, укрепили в нем характерные черты индивидуалиста и сознание непогрешимости.

Ландау подавляющее время находится дома, регулярно слушает передачи зарубежного радио и, принимая у себя многочисленных посетителей, передает им антисоветские материалы загранрадио. Основные темы разговоров его и его окружения — антисоветские темы высказывания зарубежного радио и циничные обсуждения отношений с различными женщинами.

Через агентуру и технику установлено, что Ландау считает себя свободомыслящим человеком. Так, он неоднократно заявлял: «Я свободомыслящий человек, а они (другие академики) — холуи». Касаясь членов правительства, говорил: «Ну как этому верить? Кому, палачам верить? Палачи они, гнусные палачи! В крови буквально по пояс. То, что сделали венгры, считаю величайшим достижением, они первыми нанесли потрясающий удар по идее в наше время». Ландау считает, что со времени Октябрьской революции у нас сформировалось фашистское государство. «Идея коммунистической партии — это идея послушания начальству».

«Я считаю, — говорил Ландау, — наша система, как я ее знаю с 37 года, совершенно определенно есть фашистская система. Она такой и осталась и измениться так просто не может. Поэтому вопрос стоит о двух вещах: во-первых, о том, в какой степени внутри этой фашистской системы могут наступить улучшения, и, во-вторых, я считаю, что эта система будет все время расшатываться».

«Я считаю, что пока эта система существует, питать надежды, что она приведет к чему-то приличному, это даже смешно. И я на это не рассчитываю. То, что Ленин был первый фашист, — это ясно. Наша система — это диктатура класса чиновников, класса бюрократов. Я отвергаю, что наша система социалистическая, потому что средства производства принадлежат никак не народу, а бюрократии».

По сообщению одного из агентов, являющегося приближенным Ландау, он считает, что успех демократии будет одержан только тогда, когда класс бюрократии будет низвергнут. «Подумайте сами, сейчас сложилась обстановка возможности революции в стране, она произойдет, это не абсурд. Создалось положение, которое долго продолжаться не может», — и высказал предположение, каким путем может быть ликвидирована система. Так, в 1956 году Ландау заявлял: «Сейчас ясно, что совершится переворот, это реально при такой мизерной популярности правительства в народе и его ненависти к правящему классу. Если наша система мирным способом не может рухнуть, то 3-я мировая со всеми ее ужасами неизбежна. Так что вопрос о мирной ликвидации нашей системы есть вопрос судьбы человечества по существу».

Как зафиксировано оперативной техникой, Ландау постоянно высказывает мысли о ликвидации советской системы. Так, в 1956 году он заявил: «Я считаю так: если наша система ликвидируется без войны — неважно, революционно или эволюционно — то войны вообще не будет. Сейчас у нас нет подходящих лиц для совершения переворота. Это очень легкое дело, абсолютно легкое».

В личной жизни Ландау нечистоплотен, чужд советской морали. Имея семью, он сожительствует со многими женщинами, периодически меняя их. Поощрительно относится к аналогичному поведению своей жены: читает ей письма своих любовниц, обсуждает ее интимные связи».

1-й спецотдел КГБ СССР, 20 января 1957 г.

(Цит. по: «Новое время», №50, 1998 г.)