|
||||
|
|
ЖАК КЛЕМАН УБИВАЕТ ГЕНРИХА III ИЗ ЛЮБВИ К М-ЛЬ ДЕ МОНПАНСЬЕ
Гнусный порок, которому неожиданно стал предаваться Генрих III, приводил в отчаяние Екатерину Медичи. По многу раз в день она заходила в его покои, чтобы напомнить о реальности и постараться заинтересовать сына трагической ситуацией, в которой оказалось к тому времени его королевство. Шел 1576 год, и брат короля, герцог Алансонский, только что перешел на сторону протестантов. Тридцать тысяч человек могли со дня на день двинуться на Париж, и Екатерина была вне себя от страха. — Необходимо действовать, — кричала она ему. Генрих, утонув в диванных подушках в обнимку с очередным «милым другом», в окружении комнатных собачек, отвечал на это, не стремясь даже как-то завуалировать свою мысль, что следовало бы приказать убить его брата. И тут же принимался играть в бильбоке. Но пришел день, когда войска протестантов действительно направились к Парижу. Сразу лишившись хладнокровия, перепуганный насмерть, король немедленно подписал в Болье эдикт, делавший протестантам значительные уступки… Эдикт, разумеется, возмутил католиков, которые обвинили короля в предательстве интересов религии и престола. Католики объединились в мощный союз во главе с герцогом Генрихом де Гизом с намерением «охранить славу Господа и его католической и римской церкви». Так возникла Католическая лига. Генрих III счел благоразумным признать Лигу и даже провозгласить себя ее главой. Все эти обстоятельства вынудили его покинуть будуар, начать яростную войну против гугенотов и время от времени, усаживаясь в носилки, посещать поля сражения. Наконец весной 1580 года было подписано перемирие, и на ближайшие четыре года Франция обрела покой. Король воспользовался этим, устраивая грандиозные костюмированные балы. На этих балах его видели наряженным в костюм то простолюдинки-оборванки, то блудницы, а то и амазонки с обнаженной грудью… Обожавший до безумия маскарады, он целые ночи напролет то шил костюмы, то выдумывал новые танцы. Это он, кстати, придумал небезызвестный галоп «взнуздаем коней», где надо было нежно ржать, взглянув на свою всадницу, и легонько взбрыкивать по ходу танца… * * * Екатерина Медичи, которая не могла не думать о будущем, была страшно возмущена этим бесконечным шутовством. — Они развлекаются, — сердилась она, — скачут, наряжаются, окружают себя хорошенькими мальчиками, а у самих нет наследника… Эта же проблема нет-нет да и беспокоила Генриха III, но призрак Марии Клевской, продолжавший его преследовать, мешал ему проявлять нежные чувства к королеве. Отчаявшаяся Екатерина Медичи нашла, как ей показалось, выход: она пригласила к себе Луизу Лотарингскую и посоветовала ей изменить королю ради блага Франции. Но сверхдобродетельная супруга Генриха III решительно отказалась от этого; она, видите ли, желала иметь ребенка только от собственного мужа. Кончилось же тем, что у нее вообще его не было… В 1584 году герцог Алансонский, прямой наследник французской короны, внезапно умер, и право наследования перешло к Генриху де Бурбону, королю Наваррскому… Огорченные католики отреагировали немедленно и заявили, что король Наваррский должен уступить престол Генриху де Гизу, чей род восходит к Каролинам <Мне кажется, стоит напомнить, что Гизы никогда не посмели бы заявлять подобных претензий, если бы Диана де Пуатье не превратила их дом в один из самых могущественных во Франции.>. Следствием этого оказалась новая гражданская война, приведшая Францию на грань гибели. И не религиозные распри решались в этой войне, а династическая проблема, из-за которой могло нарушиться единство страны… Первые сражения произошли в Шампани, где Генрих де Гиз сразу же одержал две победы над гугенотами. В Париже после этих побед он был встречен с таким энтузиазмом, что приверженцы Лиги задумали низложить Генриха III и посадить на престол, и притом безотлагательно, столь популярного герцога. Охваченный паникой король призвал к себе в Блуа главу католиков, и там 23 декабря по его приказу герцог был убит… <Герцог де Гиз при желании мог бы спастись. Он был предупрежден о намерениях короля, и друзья советовали ему бежать. Но он отказался покинуть Блуа, так как должен был провести ночь с 22 на 23 со своей любовницей…> Тогда взбунтовавшиеся сторонники Лиги объявили Генриха III «клятвопреступником, убийцей, богохульником ереси, бесноватым, колдуном, расточителем государственной казны, врагом отечества» и потребовали его немедленной замены кардиналом Лотарингским. На Париж повеяло мятежом. Повсюду были расклеены листовки с оскорблениями в адрес «Его Величества Гермафродита», на улицах сжигали изображения королевы-матери, а однажды парижане толпами прошли перед Лувром с криками: — Долой Валуа! — На смерть Валуа! В Блуа, где находился королевский двор, примчался гонец с известием о том, что происходит в столице. Новость произвела эффект разорвавшейся бомбы. Бледные и растерянные, Генрих и Екатерина, последние представители этой ветви Валуа, терпевшей крах из-зa полного растления, поняли, что народ, уставший их преступлений и пороков, готовится их изгнать. Впервые за тысячу лет своего существования трон Франции зашатался… * * * Екатерина Медичи не смогла оправиться от этого потрясения. 3 января 1589 года она слегла с высокой температурой, и все ее компаньонки серьезно забеспокоились. Видя их в слезах, она стала их успокаивать: — Не печальтесь, — говорила она улыбаясь, — мой конец еще не пришел. Вспомните предсказание Горика, который никогда не ошибался: я умру, когда окажусь рядом с Сен-Жерменом… Но ведь мы с вами в Блуа, нет ни одной церкви, посвященной этому святому… Это предсказание неотступно преследовало королеву-матъ. Многие месяцы она отказывалась жить в Сен-Жермен-ан-Ле и даже в Лувре, поблизости от которого находится церковь Сен-Жермен-л'Оксерруа… — Пока я остаюсь здесь, я спокойна, — добавила она. 4 января к ней пришел новый врач, который, прослушав больную, заявил, что она слишком утомлена я эту ночь до утра он останется у ее постели. — Благодарю, — сказала Екатерина. Потом взглянула на него удивленно: — Я что-то вас не знаю; как вас зовут? — Меня зовут Сен-Жермен, мадам. Она умерла через три часа… * * * Приверженцы Лиги тут же принялись сочинять непотребные песенки про королеву-мать. Духовенство, не желавшее портить отношения с Лигой, повело себя довольно странно. Вот какую непонятную речь произнес с амвона священник во время панихиды в Париже 8 января: — Только что скончалась королева-мать, совершившая в жизни много как хорошего, так и плохого, и я не думаю, что больше плохого, чем хорошего. Сегодня перед нами возникла трудность: должна ли католическая церковь молиться за ту, что жила так плохо… По этому поводу я скажу вам, что если вы пожелаете из милосердия прочесть за упокой ее души «Отче наш» или «Богородица», молитвы эти помогут, чем смогут; я оставляю это на ваше усмотрение <Приведена Пьером де л'Этуалем.>… Потом о Екатерине забыли, и вся ярость народа перенеслась на королевских милашек <П. де л'Этуаль: «Обожаемая и почитаемая при жизни придворными точно Юнона, она, лишь только отдала Богу душу, была забыта».>. Действительно, все они имели огромное влияние на короля, и сторонники Лиги обвиняли Генриха III в том, что он является марионеткой в их руках. В начале весны Франция, по которой прокатилась волна мятежей от Марселя до Кале, оказалась разделенной на три части: одна в руках протестантов, другая в руках Лиги, а третья (состоявшая только из Тура, Блуа и Божанси) на стороне короля… И тут Генрих III понял, что ему необходимо объединиться с одним из своих противников, если он хочет удержать на своей голове корону. Объединиться с Лигой? Об этом не могло быть и речи, потому что они требовали его немедленного свержения. И тогда он обратил свой взор на протестантов, которым, по крайней мере, хватало деликатности дождаться его смерти, чтобы потом возвести на престол Генриха Наваррского. И 3 мая оба Генриха заключили перемирие в Плесси-ле-Тур. — С чего же мы начнем? — спросил король. — С взятия Парижа, без которого нам нечего делать, — ответил Бурбон. Через полтора месяца после того, преодолев множество козней и ловушек, они осадили столицу. Их командный пост был установлен на высотах Сен-Клу, в весьма благоустроенном доме Гонди, откуда открывался весь Париж, и Генрих III забавлялся тем, что с восторгом малого дитяти часами наблюдал движение карет по улицам и суету пешеходов. — Какая жалость, — вздыхал он, — что придется разрушить и погубить такой хороший и красивый город. Генрих де Бурбон был того же мнения, но ни тот, ни другой не решались отдать приказ о наступлении; Они все еще колебались, когда им сообщили, «что в городе стали возникать волнения, оттого что перепуганные жители требуют открыть ворота раньше, тем их перестреляют»… Союзники решили подождать, пока Париж сдастся, что, судя по всему, должно было произойти скоро. Однако проходили дни, но никаких новостей не поступало, потому что участники Лиги, во главе которых оказалась настоящая Пассионария, м-ль де Монпансье, сестра герцога де Гиза, отказывались выполнить требования впавшего в панику народа. 27 июля, Генрих III, начинавший уже нервничать, послал одного дворянина из своей свиты к м-ль де Монпансье «сказать ей, что ему хорошо известно, что она поддерживает недовольство парижан и подстрекает их к мятежу, но что если ему когда-нибудь войти в город, на что он надеется, и даже очень скоро, то он прикажет сжечь ее заживо». На что, без то удивления, был дан ответ: «Гореть должны содомиты вроде него, а вовсе не она, и к тому же он может быть уверен, она сделает все возможное, чтобы помешать ему войти в город» Она вскоре сделала даже больше, чем обещала… * * * В те времена жил в Париже, в монастыре на улице Сен Жак, молодой монах, слегка придурковатый, жестокий и чувственный, которого звали Жак Клеман. Монпансье знала о его существовании, потому что он довольно часто предавался с женщинами из квартала Эколь занятиям весьма предосудительным для монаха и потому что над ним потешался весь Париж. Она отправилась повидаться с ним, надев для этого декольтированное платье, не оставлявшее ни малейших сомнений относительно прелестей, которыми обладала его хозяйка. Бедняга был просто ослеплен и невероятно возбудился. И вот она, обаятельная, ласковая, обольстительная, вкрадчивая, заговорила с ним о короле как о тиране, которого надо уничтожить, и дала ему понять, что если он возьмется за это, то она сумеет быть благодарной. А в качестве аванса она одарила его пылким поцелуем. Ступайте, прекрасный монах! — сказала она. — Вам предназначено Богом свершить это славное деяние… На другой день Жак Клеман явился к дверям дома Гонди. Он заявил, что прибыл передать Генриху III важное письмо. Король принял его, взял послание и принялся читать. Преисполненный почтения, монах стоял в ожидании на коленях. Неожиданно он поднялся с колен и вонзил огромный нож в живот Валуа. — Ах, злой монах! — вскричал король. — Он меня убил… Жак Клеман в немом экстазе взирал на Генриха, корчившегося на полу от боли. И в эту минуту, без сомнения, предвкушал в простоте своей ожидавшую его сладостную награду… Но прекрасная греза длилась недолго. Вскоре на громкие стоны умирающего прибежали офицеры охраны и буквально изрешетили своими шпагами влюбленного в м-ль де Монпансье монаха… Генрих III умер спустя два дня, после того как в полном сознании назвал Генриха Наваррского своим законным преемником… * * * Последний Валуа ушел со сцены, приведя своими пороками Францию на край пропасти. При его правлении фаворитки были заменены омерзительными фаворитами. Наступило время Бурбонов, которые вернули женщинам всю их значимость и все исключительные права… |
|
||
