О роде, об отношениях родства у древних славян в научной литературе (если только она не посвящена специально данному вопросу) упоминают обычно вскользь, мельком, как-нибудь так: «В IХ веке родовой строй у восточных славян уже разлагался…» Далее учёные обычно переходят к разбору юридических тонкостей, зафиксированных в памятниках древнерусского права, например порядка наследования. Это позволяет сопоставить славянскую общину тех времён («вервь», «печище», «мир») с образцами, известными из «классической» древности: римскими, греческими, западноевропейскими, но, к сожалению, проливает очень мало света на обычные родственные взаимосвязи, имевшие место в повседневном быту наших предков. Эти отношения выступают на первый план разве только тогда, когда речь идёт о каком-нибудь князе. В самом деле: от того, кому из многочисленной родни он приходился сыном, братом или племянником, непосредственно зависели его права на «стол» в том или ином городе, а если город был достаточно велик – то до некоторой степени и судьба страны. Однако не все ведь были князьями!

Обратимся к художественной литературе. В исторических романах зачастую читаем, как молодой герой – славянин «былинных» времён – уходя из родительского дома на подвиги, в лучшем случае кланяется «отцу—матери», которые, в свою очередь, вполне довольствуются заявлением сына, что он, дескать, уходит «долю искать». Ни дать ни взять современная семья и выросший сын, уезжающий в другой город учиться… Но может ли быть, чтобы родственный коллектив, существовавший тысячу лет назад, ничем не отличался от нынешнего?

Получается, что мы, читатели, так и не имеем достоверной и доступной нашему пониманию картины семейной жизни славян – ни в научных изданиях, ни в художественных.

Учёных можно понять. У них свои цели и задачи, а книги они пишут чаще всего для того, чтобы рассказать об открытиях, подытожить опыт работы, высказать свою точку зрения в научном споре. Эти книги написаны специалистами для таких же специалистов. Нам с вами было бы очень сложно в них разобраться.

Авторы же, создающие описания наподобие приведённого выше, возражают, что, мол, исторические детали – не главное, что роман не об этом и так далее. Не очень ясно, правда, какое отношение к истории имеют подобные произведения…

Как же выяснить, действительно ли только князья (впоследствии – цари) и другие знатные люди должны были жить с постоянной оглядкой на многочисленную и могущественную родню (достанется ли наследство, дадут ли жениться на той, которую полюбил, или навяжут немилую, но родовитую?), а у простых людей всё было «просто»? Или опять, как часто утверждают люди, не знающие, где находится библиотека, «об этом очень мало известно»?

Между тем, если начать внимательно листать научные книги, – оказывается, всё не так уж и безнадёжно. Что такое родовой строй, который к VIII–IХ векам у наших предков якобы почти «разложился»?

Это такая форма общественного устройства, при которой вся жизнь отдельного человека определяется жизнью его рода – большой семьи, состоящей из нескольких поколений родственников. Они живут под одной крышей или в тесном соседстве, сообща трудятся и сообща потребляют продукты своего труда.

Подобный род, «сидевший» в дебрях нехоженого леса (покрывавшего тогда большую часть Русской равнины), находился, как мы бы теперь выразились, на полном самообеспечении. Пищевых излишков было немного, но никто и не голодал. А нужда в посуде, одежде, орудиях труда полностью удовлетворялась изделиями домашнего ремесла. Торговать такой «экономической единице» было особо нечем и, главное, незачем. Это значит, что род не очень-то интересовался не то что чужеземцами, но даже и ближайшими соседями, кроме тех случаев, когда вставал вопрос о невестах для юношей или о женихах для девушек. Земля и имущество находились в общей собственности членов рода; бедность или богатство были делом неслыханным.

Сходные порядки существовали в древности у всех народов Земли, а у некоторых сохранились и по сей день. Большими семьями живут там и тогда, где «малой» семье (муж, жена и маленькие дети) трудно выжить одной, без опоры на многочисленных родственников.

К VIII–IХ векам родовой строй у древних славян в самом деле уходил в прошлое. Изменившиеся условия жизни, возросшая производительность труда привели к тому, что большая семья всё чаще стала распадаться на малые, каждая из которых жила своим отдельным хозяйством. Появились города, где встречались и соседствовали люди не то что из разных родов, но даже и из разных племён, а то и вообще «из-за моря». Усиливалось разделение на богатых и бедных…

Таким образом, род перестал быть главнейшим фактором, определявшим жизнь всего народа и каждого человека. Но от этого род никуда не исчез, не был раз навсегда «отменён» и позабыт. В условиях родового строя, как пишут учёные, прошла большая часть истории человечества. Род – объединение по признаку родства – самая древняя разновидность общественной организации, с которой познакомился человек. И пожалуй, наиболее живучая. Общественное здесь тесно смыкается с биологическим: пытаться отменить род – почти то же самое, что пытаться отменить явление природы. Подобные попытки, впрочем, предпринимались. И неизменно приводили к трагедии.

Нас и наши нынешние семьи, совсем крохотные по меркам древних, связывает с совершенно чужими людьми такое количество разнообразнейших отношений (дружеских, экономических, религиозных и так далее), которое нашим пращурам не могло даже присниться. Тем не менее и на этом фоне родство занимает особое место.

Кого во все века считали и считают обиженным судьбой, самым обездоленным и достойным жалости? Сироту – человека, по тем или иным причинам лишённого родственников. К кому, случись беда, в первую очередь обращаются за подмогой? К родственникам. А тот, кому доводилось сидеть за большим и шумным столом рядом с родителями, тётями, дядями, братьями, сёстрами, племянниками и иной роднёй – полон дом народу, и все родственники! – тот подтвердит, что за подобным столом царит совершенно особая атмосфера. И нет напасти хуже, чем семейный разлад, не говоря уж о кровавом раздоре между роднёй… «Братоубийственная война» не случайно звучит особенно страшно, хотя не бывает на свете нестрашной войны. Да и просто поссориться с родственником как-то обиднее, чем с чужим человеком!

И всё это через тысячу с лишним лет после того, как родовой строй у славян, по утверждению знающих своё дело учёных, разложился!

И даже более: исследователи не сомневаются, что лучше всего идут дела у коллектива, который схож с дружным родственным кланом. Достаточно вспомнить выражение «отец-командир» или лозунг процветающих фирм: «Весь персонал – одна семья!» А также «семьи» мафии – неистребимо живучей преступной организации…

О жизни древнеславянского рода когда-то пытались судить на основании порядков, бытовавших в крестьянских большесемейных общинах старой России. В этих семьях бывали нередки забитые, бессловесные невестки, которых всячески обижали деспотичные, властные свёкры (им не смели перечить даже взрослые, женатые сыновья!) и «лютые», по выражению народной песни, свекрови. Несчастные невестки с годами превращались в таких же «лютых» старух: «Я всех слушалась, а вот пусть-ка теперь передо мной другие попляшут!»

Однако потом учёные поняли, что род, как и всё на свете, со временем изменяется. В предыдущей главе уже было сказано, что с повышением производительности труда большие семьи постепенно распадаются на малые – для каждодневного выживания становится не нужен большой коллектив. Но когда условия жизни почему-либо меняются в худшую сторону (допустим, происходит переселение на новое место или верховная власть резко увеличивает поборы), малые семьи родственников зачастую вновь сплачиваются в большую. Происходили такие события и в России. Вот и оказывается, что при некотором внешнем сходстве крестьянская большая семья ХIХ века совсем не является прямой наследницей древнеславянского рода: это относительно новое образование. Остаётся только благодарить учёных-этнографов за то, что они исследовали народы, славянские и неславянские, у которых по разным причинам сохранились исконные родственные отношения, позволяющие нам судить о жизни наших далёких предков.

Как указывают историки, в глубокой древности человек воспринимался другими людьми не столько как отдельная личность, сколько как член определённого рода. Все слышали поговорку: «По одёжке встречают…» – но мало кто, кроме учёных, помнит теперь, что она явилась к нам из тех далёких времён, когда узор, покрой и расцветка одежды (см. об этом подробнее в разделе «Одежда») однозначно говорили, из какой местности тот или иной человек, из какого он племени, из какого рода. Зачастую этого хватало, чтобы немедленно решить, как следовало вести себя с незнакомцем. Ведь у каждого рода имелась вполне определённая репутация: одни славились честностью и благородством, другие были известны задиристым нравом. И лишь потом, близко познакомившись с человеком, оценив его личные качества, его «провожали по уму»…

Ни о какой власти мужа над женой, а значит, и о жестоком, деспотическом отношении к ней в древнем роду не могло быть и речи. Власть и деспотизм начинаются тогда, когда имеет место имущественное неравенство – иначе с какой бы стати женщина безропотно сносила обиды? Между тем члены рода, как уже говорилось, владели всем сообща. А кроме того, в ту пору ещё жива была память о матриархате – периоде в истории человечества, когда главное значение в повседневной жизни имели психические качества, присущие именно женщинам: уравновешенность, рассудительность, стремление умножать и хранить, а не разрушать. Конечно, не следует думать, будто при матриархате женщины охотились и валили лес, а мужчины сидели дома с детьми. Вероятнее всего, разделение труда было таким же, что и в позднейшие эпохи, ведь разница в физических возможностях была та же, что и теперь. Просто первобытный мужчина, которого мы привыкли считать «диким и грубым», гораздо лучше своего теперешнего собрата понимал, чем в действительности является Женщина для человечества (см. также главу «Женщина, Космос и украшения»). Мужчина считал себя хранителем и защитником Женщины – золотого фонда человечества, а вовсе не её «повелителем и господином». «Смена власти» произошла гораздо позже – когда человечество выучилось воевать. Надо думать, к тому времени, когда оно наконец поумнеет и будет окончена последняя война, в правительствах станет куда больше женщин…

Иногда приходится слышать, будто матриархат – это вообще выдумка. Не могло, дескать, такого быть никогда. Однако послушаем специалистов: по их мнению, явным пережитком матриархата служит, в частности, «гиноцентрическая» система терминов родства. Говоря простым языком, это значит, что точкой отсчёта родственных отношений является женщина (об этом подробнее – в следующей главе).

Или вот иной пример. В историческую эпоху главой семейной общины оказывается чаще всего уже мужчина. У русских он называется «большак», «набольшой», «старшой» и так далее. У южных славян это «домачин», «домакин», «господарь», «главатарь» и тому подобные, что в переводе, кажется, не нуждается. Термины, существующие в других языках, тоже в основном имеют значение «глава дома», «старший». Так вот, непременной спутницей большака была большуха («старшая») – главная женщина в доме. Она заправляла хозяйством внутри дома и вообще всем, чем ведали женщины. И в этой сфере большак без её согласия не мог ничем распоряжаться! Почёт и уважение, оказываемые большухе, также являются, по мнению учёных, прямым наследием матриархата.

После смерти мужа энергичная и деловая большуха нередко становилась главой рода – даже при наличии взрослых сыновей, имеющих свои семьи. Порою передача власти происходила и при жизни большака. Случалось и так, что семью возглавляла незамужняя девушка – были бы смётка да ум. Такие случаи отмечены этнографами, и где! На Кавказе, который в нашем обыденном понимании – сущий «заповедник» воинственных и властных мужчин!

Учёные пишут: наблюдения за внутренней жизнью большой семьи часто развеивают миф о приниженном положении женщины в той или иной стране, где силён традиционный уклад.

Во многих индоевропейских языках род обозначается словами, происходящими от древнего корня «ген» – «рождать». В словарях русского языка можно найти немало заимствований, например: «ГЕН» – материальный носитель наследственности; «ГЕНеалогия» – раздел исторической науки, изучающий происхождение и связи отдельных родов; «ГЕНератор» – устройство, производящее, «порождающее» некоторый продукт или энергию; «ГЕНетика» – наука о законах наследственности и изменчивости видов, «ГЕНиталии» – органы размножения. А также «ГЕНоцид» – истребление людей по классовым, расовым, национальным или иным мотивам…

Сам русский язык для обозначения рода также взял древнейшее индоевропейское слово, имевшее значение «расти, умножаться, процветать». О производных, возникших из этого корня, об именах и функциях некоторых славянских Богов можно прочесть в главе «Род и Рожаницы».

Большак и большуха древности (в отличие от позднейших времён) не были самовластными правителями семьи. По наблюдениям учёных, они осуществляли лишь исполнительную власть. При этом, распоряжаясь трудом домочадцев, глава семьи не лежал весь день на лавке: он сам был первым работником и в любом деле показывал пример. Важнейшие же вопросы, касавшиеся хозяйственной деятельности и личной жизни членов рода (скажем, вопросы брака) обсуждали и решали на семейном совете; этот-то совет и был высшей властью в семье. На совете мужчины и женщины имели равное право голоса, и весомость каждого голоса определялась лишь мерой личного авторитета.

В таком роду невозможно вообразить себе ни всеми забытых, брошенных стариков, ни покинутых детей – стыд и позор современного «развитого» общества. Все дети, мальчики и девочки, находились сперва под присмотром женщин (в некоторых больших семьях Грузии в общем доме насчитывалось до двадцати пяти люлек), а по достижении определённого возраста (см. главу «Взросление») мальчики поступали под опёку главы семьи, девочки же – в ведение большухи.

Надо ещё учесть, что, согласно законам мифологического мышления, родственниками не рождались. Каждый новорожденный непременно проходил обряды принятия в семью (см. главу «Рождение»). Но зато, однажды пройдя их, он становился членом накрепко спаянного коллектива, из которого его могли вырвать лишь какие-то чрезвычайные обстоятельства. Смерти, кстати, это было не под силу: умершие предки, как считалось, незримо продолжали жить рядом с живыми, помогая им и храня от беды…

Слово «изгой», которым обозначали славяне ушедшего от родни человека, происходит не от слова «изгонять», как это на первый взгляд кажется, а от древнерусского «гоить» – «жить, пользоваться уходом». Былинное приветствие: «Ах ты гой еси…» – является, таким образом, не простым набором звуков, а вполне осмысленным пожеланием: «Будь здоров!». «Изгой» же – буквально «лишённый жизни», вычеркнутый из жизни. Таких «вычеркнутых» называли ещё «извергами», оттого что род «извергал» их из себя. Легко предположить, что от отчаяния и безысходности такие люди нередко обращались к разбою: наверное, не случайно в современном русском языке «изверг» – это жестокий, безнравственный человек. Живёт, однако, и выражение «изверг рода человеческого» – некто, своими делами лишивший себя звания человека…

Учёные пишут, что понятие о роде, о большой семье, по мысли наших предков, включало сразу три связанные между собою категории единства: единство жилища, единство хозяйственное и, конечно, единство происхождения, то есть собственно родственную связь.

Это последнее подразумевается само собой: кажется, о чём ещё говорить? Но, как всегда, стоит копнуть чуть-чуть поглубже, как обнаруживается множество проблем и выясняется, что мы «знаем только, что ничего не знаем». Оказывается, например, существуют разные системы родства!

Этнографы делят их на четыре группы: «английскую», «гавайскую», «ирокезскую», «арабскую». Чем они различаются? Представьте себе – обозначениями тёток по отцу и по матери. В «английской» системе родства обе тётки называются одним словом, но не так, как мать. В «ирокезской» системе мать и тётка – сестра матери обозначаются одним словом, сестра отца – другим. В «арабской» существует свой термин для матери и для каждой из тёток. И наконец, в «гавайской» системе и мать, и обе тётки именуются одинаково!

Любознательный читатель теперь сам без труда определит, какая система родства принята у народа, к которому он принадлежит. Ибо, если учёные дали системе наименование «английской», это не значит, конечно, что она присуща лишь англичанам.

Способы «исчисления» степени близости родственников ещё и меняются с развитием общества, так что каждый народ в разные времена выбирал себе ту систему, которая наилучшим образом подходит для условий его жизни. Об этом будет подробнее рассказано несколько ниже, при обзоре некоторых славянских терминов родства.

Что касается единства жилища, во многих случаях оно хорошо прослеживается археологически: сперва древние народы строили большие дома – один на весь род. Затем большие дома сосуществовали с малыми (для славян этот период приходится на VII–VIII века: именно тогда родовой строй у них и разлагался), и, наконец, начинают преобладать малые дома – по одному на семейную пару. Но, как водится, исчезнув из жизни в качестве материального предмета, большой дом и не думал исчезать в языке.

Начать хотя бы с того, что латинское «домус» (наш «дом» происходит от того же корня) означает не что иное, как большую семью. Зато латинское слово «фамилия» связано с понятием «жилище». Дескать, где и жить роду, как не в общем доме? А на Руси главу семейства именовали «домостроителем», и это вовсе не значило, что он всё время с топором в руках возводил новые избы: он поддерживал в семье и хозяйстве «строй», то есть порядок. «Домострой», знаменитый литературный памятник ХVI века, представляет собой сборник житейских наставлений и поучений по части хозяйства, а не архитектурное руководство. Когда же мы говорим «правящий Дом», «дружить домами», – речь опять-таки идёт не о сооружениях, а о семьях!

И точно так же, как и большой дом, у многих народов давно кануло в прошлое, но осталось в языке понятие о хозяйственном единстве родственного коллектива. Об этом свидетельствуют хотя бы «купщина» и «скупчина» южных славян. Таким образом, «Скупщина» – название верховного органа власти государства Югославия – можно трактовать как «большой семейный совет». (Собственно «совет» и родственное ему «вече» трактуются этимологами как «обсуждение», «совместный разговор».)

Общность имущества, вплоть до общего очага и общего котла с пищей, окрасила названия большой семьи у различных народов Кавказа, у чехов и поляков (по-польски большая семья – «хлебоедцы»). В некоторых древнерусских документах о родственниках говорится: «в едином хлебе, в одном дыму»…

Наверное, именно здесь истоки древнего языческого обычая, о котором упоминается в главах «Истоки гостеприимства» и «Свадьба»: люди, вместе отведавшие пищи, в дальнейшем считали друг друга родственниками. И вот что любопытно. Автору этих строк довелось однажды просматривать научную статью, посвящённую папуасам Новой Гвинеи. Так вот, у одного из местных племён родичи обозначаются словом, которое переводится на русский язык как «те, кто вместе ест мясо»; жён, по мнению племени, следовало брать только от тех, «с кем мы не едим мяса». И вспомнилось, что на другой стороне земного шара – у нас в России – ещё в ХIХ веке полным непотребством считалось жениться на «тех, с кем вместе едят». Вот так!

В главе «Границы во времени» довольно подробно рассказывается о том, что каждый человек во все времена неизбежно являлся и поныне является членом каких-то общественных групп: половозрастных, социальных, религиозных и так далее. Человеку неизменно делается очень не по себе, когда ему приходится покинуть привычную группу – например, когда его отлучают от Церкви, исключают из политической партии (либо он выходит из неё сам), лишают воинского достоинства… Нешуточные страдания происходят и по поводу отсутствия «знакового» предмета, свидетельствующего о принадлежности к группе, – от членского билета до той или иной детали одежды или автомобиля определённой марки…

Даже сейчас разрыв с группой зачастую происходит крайне болезненно и кончается, увы, не только переживаниями. Тут и инфаркты, и самоубийства, и алкоголизм, и наркотики – всё то, что специалисты образно называют катастрофой сознания… А в древности дело обстояло ещё намного серьёзней!

Как пишут учёные, вне своей группы человек не имел ни обязанностей, ни прав. С точки зрения общества, он был никем и даже хуже того: на него смотрели, как на зачумлённого или разбойника, объявленного вне закона (ибо законопослушные граждане – тоже своего рода группа). Его благополучие и жизнь ни для кого более не представляли ценности, а потому он, как правило, очень скоро лишался и того и другого. Соответственно, большинство людей было радо принять законы своей группы и пойти на различные уступки, моральные и материальные, чтобы ни в коем случае не оказаться изгоем, вычеркнутым из жизни. Иногда это называется здоровым коллективизмом, иногда заставляет вспомнить пословицу: с волками жить – по-волчьи выть. Стремление закрепиться в группе может облагородить человека, но бывает и наоборот: смотря какова группа и каков сам человек.

Излишне доказывать, что семья, род тоже представляет собой группу, и притом очень крепкую. И уж если её значение и сейчас для нас весьма велико, то для древнего человека его род определял поистине всё.

Уже не раз говорилось, что при родовом строе (да и много позже) человека рассматривали не столько как индивидуальность, но в первую очередь как члена того или иного рода. Сам человек воспринимал себя так же. Он мог перечислить своих предков на много поколений назад и отдавал себе отчёт, что от него так же произойдут бесчисленные поколения. Группа, стало быть, простиралась не только вширь (ныне живущие родственники), но и в глубину, и во времени (предки и будущие потомки). Когда племя африканских туарегов, в котором жила французская исследовательница, выяснило, что она едва помнит дедушку с бабушкой, её начали жалеть и подкармливать, считая сироткой…

Мощную поддержку рода человек чувствовал постоянно. Даже и через много веков после «разложения» родового строя. Случись вражеский набег или стихийное бедствие – и многочисленный род мчался на помощь: отстроить дом погорельцу, приютить обездоленных, поделиться последним. Помогал род и оступившемуся человеку. По законам древних славян, род нёс коллективную ответственность за каждого своего члена – например, платил за правонарушителя штраф или возмещение обиженному, чтобы потом, уже дома, в семейном кругу, по-свойски всыпать провинившемуся: впредь не срами рода! Позже, когда родовую общину сменила соседская, эта функция перешла к ней. А у скандинавов во времена викингов суд вполне мог решить спорный вопрос в пользу человека, который привёл с собой больше родни, – и дело тут не только в том, что родня эта была богата и хорошо вооружена.

Если же совершалось убийство, вступал в силу закон кровной мести, существовавший, о чём иногда забывают, и у славян. При этом было чётко оговорено, какой родственник за какого должен мстить. Но что интересно, эта месть была направлена не обязательно на убийцу, как такового. Мстители старались досадить не столько ему самому, сколько роду, вырастившему злодея. Как же это сделать? А вот как: истребить самого лучшего, самого уважаемого и знаменитого человека…

Мы привыкли возмущаться «диким обычаем» и при этом почему-то упускаем из виду, что в ту пору не существовало ни милиции, ни полиции, ни прокуратуры, а вождь (князь) с его правосудием был, как правило, далеко. Между тем возможность кровной мести служила серьёзным сдерживающим началом. Каждый человек знал, что отвечает не только за себя одного – его необдуманные поступки неотвратимо навлекут беду на весь род. Поэтому глубоко не правы те, кто считает, будто, следуя законам кровной мести, люди только и делали, что резали друг дружку. Подобное начинает происходить как раз тогда, когда рушатся привычные связи…

Никто не хотел срамиться перед родственной группой – как перед ныне живущими, так и перед умершими и теми, кто ещё не рождён…

Окончательно ли ушёл в прошлое страх перед авторитетным мнением рода? Отнюдь. До сих пор не случайно вызывают в школу родителей двоечников: в присутствии родни (если только ещё не вконец потеряна совесть) тех почему-то гложет такой стыд, которого никак не могут внушить строгие учителя. А вот другой пример, посерьёзнее. В одном российском городе появилась группа мелких преступников – выходцев из южной республики. Не действовали на них ни штрафы, ни кратковременное заключение в тюрьму. Наконец, местное землячество уроженцев той же республики приняло решение: пойманных снимать видеокамерой, а запись показывать в их родных местах. Буквально на другой день хулиганов и след простыл!

Энергичный старейшина, мудрая большуха, дружные, работящие взрослые, ухоженные дети, окружённые почётом старики… член родового коллектива древности жил с полным по тем временам комфортом, вещественным и духовным. Действительно, мой род – моя крепость. Но крепость не только защищает, она способна стать и тюрьмой.

Когда сегодня мужчина и женщина собираются пожениться, их первым делом спрашивают: «Любите ли вы друг друга?» Тем самым общество признаёт право двух отдельных личностей соединить свои жизни по индивидуальной склонности – по любви. И не перечесть романтических историй о мужчинах и женщинах, чьё пылкое чувство превозмогло все препятствия, чинимые судьбой, злыми людьми или слишком заботливыми родственниками. Причём наши симпатии полностью на стороне влюблённых: любовь всегда права, как выразился поэт. Личные чувства двоих – вот самое главное. Мы считаем нравственным лишь брак по любви. По расчёту или по настоянию родственников – что может быть отвратительнее?..

Но вот всегда ли так было и всегда ли понятия о нравственности в любви и браке были такими же, как теперь?

Вспомним ещё раз: в условиях родового строя (и много позже) в собственном восприятии и в восприятии общества человек оставался в первую очередь членом рода, а не индивидуальностью. Соответственно, моральными считались только такие поступки, которые способствовали процветанию рода. А это значит, что, если одна большая семья на своём совете решала породниться с другой, обретая тем самым новых друзей и союзников, юноша и девушка должны были вступать в брак, что называется, без разговоров. Именно такое поведение считалось высоконравственным! Вздумай кто-нибудь отказываться и нести всякую чепуху, мол, «не люблю», на него, скорее всего, посмотрели бы косо. А чего доброго – прокляли бы, сделали изгоем, вычеркнутым из жизни. Общество сурово осуждало подобное пренебрежение интересами рода, и, понятно, на это отваживались лишь самые отчаянные и сильные люди. Вот только в большинстве случаев доставалось им не всеобщее сочувствие, как теперь, а наоборот – всеобщая неприязнь.

Однако мечта о великой любви, о единственном на всю жизнь спутнике всегда жила в человеческом сердце. Пусть законы повседневной жизни, стоявшие на страже интересов родовой группы, сурово осуждали тех, кто выбрал любовь, но сказания и песни во все времена складывали именно про таких…

Их, впрочем, было немного. Большинство покорялось требованию общественной морали, вступало в брак по выбору старших, и, глядишь, после свадьбы действительно привыкало к «суженому» (или «суженой») и жило до самой смерти, не чая лучшей доли и понятия не имея о том, что же такое Любовь. Стерпится – слюбится, говорит об этом пословица. А о том, к каким трагедиям подчас приводило подобное насилие над чувством, рассказывают бесчисленные народные песни…

Не случайно любая книга, посвящённая традиционной духовной культуре русского народа, изобилует описаниями девичьих гаданий о «суженом». Поскольку свадьбе совершенно не обязательно предшествовали знакомство и любовь, «суженым» становился тот, на кого указывал перст судьбы – совокупная воля двух семейств, надумавших породниться. Инициативу при этом должна была проявить семья жениха, так что девушкам зачастую только и оставалось, что гадать.

Да и личные склонности далеко не в первую очередь определялись душевным влечением. Существовала другая пословица, ныне совсем позабытая: «Женятся ради щей, замуж идут ради мяса». Мужчине требовалась домовитая хозяйка, женщине – добытчик. Эти-то качества, да ещё физическое и умственное здоровье, чаще всего и принимались во внимание, когда совершался индивидуальный выбор. Хотя, конечно, и тут не обходилось без исключений…

Исключения вообще очень занятное дело: пусть говорят, что они лишь подтверждают правило, но интересны-то именно они!

…По мере усиления малой семьи в качестве основной экономической ячейки общества возрастало и значение индивидуальной любви как «уважительного» мотива для вступления в брак. Но лишь до известных пределов. В ХI веке, то есть через несколько столетий после того, как «родовой строй у славян разложился», специальная статья древнерусского закона предусматривала наказание для родителей, чьи дети были вынуждены против своего желания вступить в брак или, наоборот, воздержаться от брака и в результате «учинили что над собою». Если появился такой закон, значит, был и повод…

Ну как тут не вспомнить популярную когда-то песню, утверждавшую, что, при всём своём могуществе, «…жениться по любви не может ни один, ни один король»! Все знают, что такое династический брак: наследникам престола подыскивают отвечающих «государственным» интересам спутников жизни, нимало не интересуясь их личными чувствами. Таким образом, с ними поступают совершенно так же, как при родовом строе – с юношами и девушками всякой большой семьи. Знатные и тем более правящие Дома некоторых стран до наших дней сохранили систему отношений, давно исчезнувшую или ослабевшую в среде простого народа. Почему? Дело здесь в бесчисленных запретах (табу), с незапамятных пор окружавших священную персону вождя. Вождям, помимо прочего, предписывалось особенно тщательно придерживаться «отеческих» традиций, ибо, как не раз уже говорилось, по мнению древних людей, традиции эти были завещаны человечеству самими Богами. Вождь же является посредником между Богами и людьми своего племени. И если простой человек чем-нибудь согрешит – Боги могут простить либо попросту не заметить, но если согрешит вождь – всему народу не миновать беды. Оттого-то и «законсервировалось» в знатных семьях многое из того, что давно перестало волновать обычных людей.

…Окажись та французская исследовательница, к примеру, маркизой или герцогиней – она-то сумела бы по достоинству ответить туарегам, когда племя начало расспрашивать её о предках в десятом колене!

Рассказ о древнеславянском роде сам собою подвёл нас к разговору о личности и группе, о частом несовпадении их интересов. Экскурс в глубины истории, таким образом, соприкоснулся с областью социальной психологии. Тема эта столь интересна и велика, что, прежде чем перейти к разбору некоторых славянских терминов родства, сделаем маленькое отступление.

В «Песне о Буревестнике» М. Горького говорится о глупых, жирных, трусливых гагарах, не любящих бурь. И о смелых буревестниках, приветствующих шторм. А между тем такие «гагары» составляют большую часть всякого нормального человеческого общества, не взбаламученного войной или переворотом. Эта часть населения обычно довольна существующим положением дел или худо-бедно мирится с ним – во всяком случае, не стремится к революционным переменам, предпочитая стабильность. И если подумать, получается, что именно на «гагарах» держится мир. Они сеют хлеб и лепят горшки, пасут скот, охотятся и торгуют – словом, делают что-то для общества и что-то получают взамен. Поэтому учёные называют их «структурой».

Однако во все времена рождались и рождаются люди, никак не вписывающиеся в «структуру». Всегда кто-то «шагает не в ногу», не укладывается в рамки, не признаёт запретов и ограничений – вплоть до юридических и религиозных законов. Их называют белыми воронами, еретиками, диссидентами, деклассированным элементом. Они не подчиняются существующим порядкам и желают их изменить, а в своём кругу провозглашают «свободу, равенство, братство»… Эту часть человечества учёные называют «коммунитас» – от слова «общий».

Лучше они или хуже «структуры»?.. Кто они – передовая часть общества или его отбросы? Избранники или отверженные? Кто нам симпатичней: законопослушный крестьянин, ремесленник, торговец – или вольный разбойник, пират (многие читали про капитана Блада), революционер, хиппи, рокер?

«Песня о Буревестнике» однозначно отвечала на этот вопрос… Однако минуло время, и оказалось, что одной «бурей» жить невозможно.

Без каждодневного труда «гагар» общество рухнет, как здание, в котором сгнили несущие балки. С другой стороны, если все будут беспрекословно слушаться родителей, начальников и правителей, подобно роботам соблюдать все правила, – общество лишится «закваски» новых идей, перестанет развиваться, окажется в тупике. Вывод: того и другого должно быть в меру. Чтобы общество не гнило в «застое» и не срывалось в «штопор» кровавого хаоса… Нас хотели сплошь сделать «буревестниками» и начали с того, что почти под корень истребили «гагар». Результат известен…

Видимо, истина состоит в том, что нормальному здоровому обществу равно нужны все его дети: люди-валуны, люди-колючки и даже люди – ёлочные игрушки, живущие как бы ни для чего, «для красоты».

И ещё: самые интересные приключенческие книжки, конечно, пишутся про «буревестников». Но наяву жить безопаснее и теплее среди «гагар». Вот и выбирай.

Перед таким выбором неизбежно оказывается любой наш современник. Но ведь точно так же было и в древности!

А что происходит с вольницей «свободных и равных», когда она отделяется от ненавистной «структуры» и начинает жить сама по себе? Оказывается, очень быстро она сама обзаводится «структурой». Вспомним: капитан Блад из книги Р. Сабатини скоро стал командовать кораблём и в конце концов занял губернаторский пост. Монашеские ордена, задуманные их основателями как братства «идейно» нищих (и, соответственно, равных), неминуемо обзаводились хозяйством, смиренные обители превращались в богатые монастыри, а революции порождали бюрократов…

…Несколько коротких глав этого обзора, естественно, никоим образом не исчерпывают всего, что известно учёным о родственных группах и о том, как они изменялись на протяжении столетий. Подробнее об этом можно прочитать в специальной литературе. А теперь попробуем хоть одним глазком заглянуть «внутрь» всем привычных и знакомых русских терминов родства: оказывается, у них тоже есть своя история, долгая, интересная и непростая.

Когда хотят придать слову «мать» оттенок торжественности, говорят «матерь»: например, «Матерь Божия». И мало кто знает, что при этом мы вовсе не украшаем «первичное» слово, но, наоборот, возвращаемся к исконной, древнейшей индоевропейской форме – «матэр». В некоторых однокоренных словах эта форма прощупывается и поныне, например в словах «материя», «материк» и «матёрый» («матерой») – «сильный, зрелый, старый». По мнению исследователей, слово «матёрый» образовалось невероятно давно и косвенно говорит о том, какое высокое положение занимала женщина в древности, особенно женщина-Мать.

Как пишут лингвисты в большинстве индоевропейских языков для «отца» существуют обозначения, происходящие от исконного «патэр» (в некоторых, например в английском и немецком, начальное «п» перешло в «ф»). Этимологи спорят о происхождении этого слова. Одни возводят его к корням, имеющим значение «охранять», «защищать» (мужчина – защитник женщины и детей!), другие видят в нём смысл «вождь», «господин», «глава семьи». С этим последним толкованием согласиться трудно, так как родственная терминология уходит истоками во времена матриархата. Поэтому ряд исследователей склоняется к мысли, что «патэрами» в древнем обществе назывались, так сказать, духовные отцы, воспреемники мальчика при его посвящении в юноши – старшие мужчины рода, которые уводили его в мужской дом обучать разным премудростям. Не случайно «патэр» и производные от него во многих языках слова обозначают в первую очередь именно духовного, а не физического отца.

Для обозначения физического родителя существует особый класс слов, производимых от корня «ген» – рождать (об этом корне см. выше, в главе «Большая семья»).

Часть учёных считает, что у славян древний «патэр» со временем превратился в «батю». Считается также, что это слово обозначало прежде не только отца, но и старшего брата, а значит, опять-таки старших мужчин племени – воспитателей юноши, под руководством которых мальчик превращался в мужчину. Нелишне вспомнить здесь и «батюшку» – распространённое название православного священника, то есть всё того же духовного отца.

Собственно славянский «отец» имеет не менее интересную и овеянную древностью историю, чем отдающий латынью «патэр». «Отец» происходит от индоевропейского «атта», с тем же значением. Древняя форма прослеживается, например, в старославянском слове «отний» – «отчий» или в диалектном «безотной» – «безотцовщина».

Наследниками индоевропейского «атта» были, по мнению учёных, такие обозначения отца, как русский «тятя», украинский «тато», латинский, греческий, хеттский «тата», английский «dad» – «папа», «папаша» и другие подобные им. К «патэру» эти слова отношения не имеют.

Вне зависимости от пола, самых младших членов рода во всех славянских языках называют одним из трёх терминов: «дитя», «ребёнок», «чадо».

По мнению языковедов, общеславянским и, видимо, наиболее древним из трёх является «дитя» и родственные ему слова. Не случайно при этом, что «дитя» – среднего рода, хотя уже в самый момент рождения ребёнка доподлинно известно, кто появился – девочка или мальчик. Более того: филологи пишут, что в самые древние времена словом среднего рода могло называться лишь нечто неодушевлённое в противоположность одушевлённому. Некоторое представление об этом даёт, пожалуй, английский язык. В нём нет грамматического рода, но есть местоимения «он», «она», «оно». Так вот, когда речь идёт о человеке, всегда говорят «он» или «она». Зато о маленьком ребёнке, животном или растении – чаще всего «оно». И точно так же – о неживой природе.

«Дитя» в буквальном смысле означает «вскормленное». Вероятно, средний род здесь как бы подчёркивает, что «вскормленное» ещё очень мало что умеет, кроме как есть, что «оно» ещё не проявило себя как разумная личность, достойная называться одушевлённой. Вот пример: «детиной» называли в старой России взрослого мужчину, который жил с родителями, по какой-то причине не обзаводясь собственной семьёй, а значит, по тогдашним понятиям, не реализовав себя в качестве полноценного члена общества. И до сих пор, давно забыв исконное значение, при слове «детина» мы неизменно представляем себе нечто здоровенное, не наделённое, впрочем, великим умом.

Отметим, что во многих индоевропейских языках для обозначения молодых существ служили или посейчас служат слова именно среднего рода.

«Ребёнок» (древнерусское «робя», «паробок», русское диалектное «робя», «робятко» – опять средний род! – «робёнок», украинское «парубок» – «парень» и множество родственных слов во всех славянских языках) восходит к индоевропейским корням, означавшим «маленький» (из этого последнего, кстати, развилось самостоятельное обозначение: «мальчик»).

С другой стороны, «ребёнок» («робя») находится в родстве со словами «раб» (рабыню, например, обозначали словом «роба» или «раба») и «работа». Только не следует делать из этого поспешный вывод, будто дети у древних славян были с младенчества перегружены непосильной работой, так сказать не видели детства. Совсем наоборот.

Рабство у древних славян не имело ничего общего с той мрачной картиной, какую историки видят в «просвещённой» древней Греции и особенно в Риме.

Раб у славян не был «живой вещью» в ошейнике и на цепи. Он жил скорее на положении младшего члена семьи: без права голоса, но, по свидетельству древних авторов, сидел с хозяевами за одним столом, пусть и в самом нижнем его конце. Если раб искусно владел ремеслом, он вполне мог завести, как мы бы теперь выразились, своё «дело» и со временем выкупиться из неволи. Мог он и заработать себе свободу каким-то отважным поступком и тем самым пройти посвящение в свободные люди, как мальчик проходил посвящение в мужчины. Женщину-рабыню, кстати, безоговорочно освобождало рождение ребёнка…

Так жили рабы в древности не только у славян, но и у других народов со сходным общественным устройством, например в Скандинавии времён викингов. Произведениям художественной литературы, которые рисуют викингов жестокими рабовладельцами, ни в коем случае верить нельзя.

Слово «чадо» с давних пор вызывало споры между учёными. Одни считали его заимствованием из германских языков («кинд»), другие возражали. Наконец тонкий анализ позволил возвести его к индоевропейскому корню «кен», который поныне присутствует в разных языках в словах со значением «начинать», «новый», «недавний», «молодой».

Само же слово «молодой» (и с ним ещё одно обозначение маленького ребёнка – «младенец») возникло из древнейшего корня «мол» («молоть», «дробить», «размягчать»): речь, таким образом, идёт о чём-то очень маленьком, мягком и нежном, причём предполагается, что качества эти обусловлены возрастом. Недаром же говорят – «нежный возраст»…

Слово «дочь» признаётся исследователями таким же исконно древним, как и «мать». В очень похожих формах оно существует во всех без исключения славянских языках – «дочь», «дочерь», «дщерь» (где «дочерь», как и «матерь», сохранило древнейшую форму), а также и в неславянских – например, английском, немецком, норвежском, шведском и датском.

Первоначальный смысл слова «дочь», по мнению этимологов, – «выкормленная», «выпоенная молоком». А если проследить историю слов, образованных от того же корня в разных языках, можно трактовать «дочь» ещё и как «дитя женского пола, слишком маленькое, чтобы иметь своих детей, но способное родить их в будущем».

Действительно, при слове «дочь» мы в первую очередь представляем себе девочку или юную девушку, пока не создавшую своей семьи, – то есть будущую женщину. Хотя на самом деле и старая бабушка – тоже чья-то дочь…

В отношении «сына» среди этимологов царит редкое единодушие. Происхождение этого слова выяснено учёными давно и споров не вызывает: «сын» значит «рождённый». История этого термина уходит в глубокую индоевропейскую древность; правда, специалисты считают его более молодым по отношению к другим обозначениям родства – таким, как «мать», «отец», «брат», «дочь», «сестра».

Слова, сходные по происхождению и значению с «сыном», существуют во множестве языков, что легко проверить по соответствующим словарям. Интересно, что смысловой оттенок «сына» – «рождённый матерью». Обозначения сына, имеющие смысл «зачатый отцом», возникли, по мнению учёных, существенно позже, во время перехода от матриархата к «отцовскому» роду, и не получили широкого распространения. В качестве примера можно привести разве что латинское «путус» («мальчик», а также, что характерно, «чистокровный»), древнеславянское «пта», «птищь» и всем известное наше «птенец», исконный смысл которого, по мнению учёных, – просто «детёныш», совсем не обязательно птичий. Слово «птица», указывают языковеды, появилось гораздо позже «птенца». А ещё говорят, будто «яйца курицу не учат»!

В общем, любой «человеческий детёныш», увидев голубя или орла, вправе крикнуть ему, немножко подправив Киплинга: «Мы с тобой – одного… корня, ты и я!»

Существуют и интересные обозначения родственников, производные от «сына» и в наше время редко употребляемые. Скажем, «сыновец» и «сыновица» – племянник и племянница по брату, «сыновка» – жена сына (невестка, сноха). Любопытно, что эту последнюю болгары называют «синицей»…

«Брат» (как и «мать», «отец», «дочь», «сестра») относится к древнейшим индоевропейским терминам родства. Очень схожие слова с тем же значением присутствуют во множестве языков.

Но вот каков был исконный смысл этого слова, до конца так и не ясно. Учёные ХIХ века пытались трактовать его как «защитник», но позднейшие исследования заставили отказаться от этой гипотезы. Мало того. Как ни глубока индоевропейская древность, о которой постоянно упоминается на этих страницах, что-то существовало и в ещё более отдалённые времена, и есть языки (хотя бы венгерский, не являющийся индоевропейским), которые запечатлели куда более архаичный общественный уклад. Так вот, в венгерском и некоторых других языках существуют особые названия для старших и младших братьев, а также сестёр. Считается, что обозначения «брата вообще» и «сестры вообще» возникли исторически достаточно поздно. Поэтому, как пишут учёные, слово «брат» в древности, вероятнее всего, значило «лицо мужского пола, член рода одного со мной поколения».

Зато производных от «брата» и в древнеславянском, и в русском языке не перечесть. Назовём лишь некоторые. Например, в наших летописях можно встретить такие слова, как «братана», «братична», «братучада» – дочь брата, «братанич», «братучадо», «братичич», «братич» – сын брата, «братан» – двоюродный брат (а также сын брата), «самобрат» – родной брат.

Словари русского языка приводят слова «брательница» – родственница, «братаниха» – жена брата, «братан» – двоюродный брат, «двухродный братан» – троюродный брат и так далее. Одно и то же слово при этом зачастую имеет разные значения.

Слово «сестра» широко распространено в славянских и других индоевропейских языках (в качестве примера можно назвать английский, французский, немецкий). Исключение составляют разве что греческий, латышский и албанский.

По мнению языковедов, древнее индоевропейское обозначение сестры представляет собой сложное слово (произносится оно примерно так: «свэ-сор») и обозначает буквально «своя (то есть родственная) женщина». По наблюдениям учёных, «свэ» – «свой», «своя», – появляясь в терминах родства, всюду означает запрет на вступление в брак с данным лицом. В самом деле, «свой» в древности означало «принадлежащий к тому же самому роду» (см. также главу «Слобода-свобода»). Во времена возникновения индоевропейских терминов родства браки внутри рода считались уже нежелательными. Рациональная причина – браки между близкими родственниками могут привести к появлению неполноценного потомства – на языке мифологического мышления превратилась в религиозный запрет. Персонажи некоторых легенд даже кончают жизнь самоубийством, выяснив, что случайно вступили в брачные отношения с братом или сестрой, не узнанными после долгой разлуки…

Такой запрет выглядит совершенно естественным с точки зрения современного человека. Но так было далеко не всегда. На заре человечества самыми «естественными» супругами считались как раз брат и сестра. Первобытный род ещё боялся отдавать «на сторону» своих детей или принимать к себе чужих. Представители другого рода, не говоря уж о племени, воспринимались как носители неизвестных (а потому, скорее всего, опасных) свойств, очень часто – как злые колдуны или вообще потусторонние существа. Древнейший род всерьёз полагал, что за пределами его владений находится «тот свет»: отголоски подобных верований дожили до наших дней, например, в зловещих приметах, которые приписывают дороге (см. главы «Выбор деревьев для строительства» и «Выбор места для дома»). Если сравнить легенды и сказки двух соседних народов (хотя бы карелов и саамов), можно обнаружить, что те и другие в старину наделяли соседей колдовскими чертами.

Увы, время от времени человечество с прискорбием убеждается, что первобытное недоверие к «чужим» никуда не делось даже и в наш век компьютеров и космических кораблей…

Ну а давно ли браки внутри рода стали запретными? Оказывается, их ещё помнят наши былины. Яркий представитель первобытного рода – это… Соловей-разбойник, обитавший в вятских лесах. Не случайно младшие члены его рода, согласно былине, на одно лицо: так и случается при близкородственных браках. Вот как об этом говорит сам Соловей:

Я сына-то выращу – за него дочь отдам,
Дочь-то выращу – отдам за сына,
Чтобы Соловейкин род не переводился.

Не будем поспешно клеймить позором «безнравственного» Соловья: любое явление порождается соответствующими условиями жизни. Потому и мораль у каждой эпохи – своя (вспомним главу «Стерпится – слюбится»)…

…По принципу «сестры» («своей женщины») образованы и некоторые другие термины родства, обозначающие в основном вновь приобретаемых родственников: это всем известные «свекровь» и «свёкор» (родители мужа), старославянская «свесть» (сестра мужа, золовка) и иные.

Между прочим, в языках-исключениях, о которых говорилось в начале этой главы, древнее индоевропейское «свэ-сор» заменили слова, имеющие к «своей женщине» самое прямое отношение. В албанском и латышском они образованы от названия матери, в греческом же использовано обозначение сестры по матери – «единоутробная» (сестра по отцу именовалась бы «единокровной»). Этот пример особенно интересен, так как вновь отсылает нас к эпохе матриархата, когда роль отца в рождении ребёнка не была очевидна (см. об этом в главе «Женщина, Космос и украшения»).

Напоследок назовём хотя бы некоторые термины родства из великого множества образованных от «сестры».

В Древней Руси употреблялись слова «сестреница» – сестра, «сестрич», «сестричич», «сестричищ» – сын сестры, племянник по сестре, «сестрична» – дочь сестры.

В словарях русского языка присутствуют «сестреница», «сестрейка», «сестрия» – двоюродная сестра, «сестрянка», «сеструха», «сеструшка» – двоюродная или внучатая сестра, «двухродная сестреница» – троюродная сестра и иные.

Существуют сходные обозначения и в других славянских языках.

Общего индоевропейского термина для «деда» не существует. В большинстве языков этой группы для него используются термины описательного свойства типа «отец отца» (или «отец матери») либо «старый (большой, лучший) отец».

Сходное положение и со словом «дядя», только с той разницей, что во многих языках, в том числе и в древнеславянском, присутствуют различные наименования для дяди по отцу (славянское «стрый») и по матери («уй»).

По мнению учёных, и «дед», и «дядя», скорее всего, возникли из одного и того же слова, бытовавшего в незапамятные времена и служившего для общего обозначения старших родственников – причём обоего пола.

Может быть, уместно вспомнить, как обращаются дети к незнакомому взрослому мужчине: «дедушка» или «дядя», хотя ни о каком родстве речь не идёт.

Языковеды пишут, что главное значение славянского «баба» – это «бабка», «мать матери или отца». Кроме того, во всех славянских языках оно имеет ещё и смысл «жена, замужняя женщина», но такое значение оно приобрело уже позже.

Слово «баба» некоторыми авторами трактуется просто как набор звуков, один из первых доступный младенцу и вошедший во многие языки прямиком из «детского лепета». Другие предлагают обратить внимание на то, что слова, созвучные нашему «баба», у разных народов индоевропейской языковой семьи служат для обозначения самого разного родства, как восходящего («бабушка»), так и нисходящего (английское «baby» – ребёнок, малыш). Учёным ещё предстоит выяснить, в чём тут дело и куда тянутся смысловые ниточки этого слова…

Бутинов Н. А. Типология родства // Проблемы типологии в этнографии. М., 1979.

Иванов В. В., Топоров В. Н. К истокам славянской социальной терминологии (семантическая сфера общественной организации, власти, управления и основных функций) // Славянское и балканское языкознание: Язык в культурном аспекте. М., 1984.

Ковалевский М. Родовой быт в настоящем, недавнем и отдалённом прошлом. Б. м., 1905.

Косвен М. О. Семейная община: Опыт исторической характеристики // Советская этнография. 1948. Вып. 3.

Косвен М. О. Очерки истории первобытной культуры. М., 1953.

Трубачев О. Н. К этимологии некоторых древнейших славянских терминов родства // Вопросы языкознания. 1957. Вып. 2.

Трубачев О. Н. История славянских терминов родства и некоторых древнейших терминов общественного строя. М., 1959.

Тэрнер В. Символ и ритуал. М., 1983.

Щапов Я. Н. Брак и семья в Древней Руси // Вопросы истории. 1970. Вып. 10.

Щапов Я. Н. Большая и малая семья на Руси VIII—ХIII вв. // Становление раннефеодальных славянских государств. Киев, 1972.