Мясницкая является безусловным символом Москвы. Название улицы стоит в одном ряду с такими знаковыми для столицы наименованиями, как Тверская, Арбат, Замоскворечье. Достаточно произнести одно из них, и даже не нужно называть город: всем все понятно. Мясницкая состоит из многих внутренних миров, порой несопоставимых друг с другом. Мир Маяковского и семьи Брик, мир старообрядчества и традиционного православия, мир детских игрушек и перепачканных чернилами почтовых служащих... Именно здесь находятся главный почтамт страны и главный детский магазин. Именно здесь расположен один из лучших книжных магазинов города. Именно под Мясницкой улицей проходит первая линия московского метро. И как раз тут окончил свою жизнь Владимир Маяковский.

Мясницкая сама по себе невелика – всего полтора километра. Мясницкая неширока: ее можно перебежать за несколько секунд. Ряды домов (левый и правый, четный и нечетный) высятся друг напротив друга, нависают над прохожими таинственными серыми оштукатуренными глыбами. Здесь можно забыть обо всем – просто гулять по узким тротуарам и впитывать в себя события былых веков. Сначала аристократическая, к концу XIX в. Мясницкая стала деловой: сказывалась близость трех вокзалов, от которых направлялись в центр города обычно по Мясницкой. Имя Сергея Кирова, которое улица носила с 1935 г., досталось ей в силу тех же причин: гроб убитого в Ленинграде Кирова несли на Красную площадь по Мясницкой. Плотно застроенная, улица выглядит почти коридором: земля по московским меркам была здесь дорога. Непонятно, как могла на ней помещаться конка, а потом одна из первых трамвайных линий. Чтобы разгрузить улицу от транспорта, в 1990-х гг. придумали прорубить Новокировский проспект. Но, видно, где-то просчитались, ибо широкий проспект, ныне носящий имя академика Сахарова, почти пустынен, а Мясницкая по-прежнему забита.

Полтора километра длины и полтысячелетия истории – так, по словам знатоков Москвы, можно вкратце охарактеризовать Мясницкую (в 1920-е гг. улица недолго называлась Первомайской, но название не прижилось; с 1935 г. по 1990 г. – улица Кирова). Эта значительная магистраль одно время даже претендовала на роль главной улицы столицы. В отличие от ряда других улиц она постоянно менялась по своему направлению и по характеру застройки. Такой, какой мы ее знаем сегодня, она сложилась только к началу XIX в. Сначала на ней жили уроженцы Новгорода, переселенные сюда Иваном Грозным. Затем – главным образом мясники, откуда и пошло название улицы. С петровских времен здесь обосновалось титулованное дворянство во главе с Меншиковым, что не случайно: Мясницкая вела в дворцовое село Преображенское и Немецкую слободу (Лефортово). В XIX в. улицу облюбовали купцы, и к концу столетия Мясницкая превратилась в средоточие торгово-промышленного капитала, прежде всего фирм, торгующих самыми современными товарами: станками, металлическими изделиями, электрооборудованием, технической аппаратурой. К фирмам надо добавить банки – Мясницкая была самой дорогой, самой буржуазной улицей дореволюционной Москвы. Хотя такая характеристика страдает ограниченностью – Мясницкая издавна была и улицей искусства: два прославленных художественных училища, знаменитая Чертковская библиотека... На Мясницкой родилась и московская почта. У Мясницких ворот, напротив почтамта, долго существовал дом, находившийся во владении Измайловых. Кто-то из Измайловых принадлежал к масонству, и потому в этом доме – конечно, тайно – происходили заседания масонов. Та м существовал целый ряд комнат со всеми атрибутами и украшениями прежнего масонства. Дом этот от Измайловых перешел к Кусовникову. Оригиналы-старики прожили в доме более пятидесяти лет, ни разу не переступив порога таинственных и «страшных» комнат фармазонов. Дом этот вообще являл собой вид запустения и одичалости: ворота его редко растворялись, на дворе виднелся обширный огород. Его владельцы вели жизнь загадочную и отшельническую, не имели прислуги, кроме дворника, и выезжали кататься лишь по ночам. В Москве об этом доме долго ходило немало толков самого разнообразного характера.

В конце XVIII и в начале XIX столетий Москва положительно бредила масонами: в городе существовало более сорока масонских лож. Но что же такое были эти масоны? По словам Карамзина, это были просто христианские мистики: толковали природу и человека, искали таинственный смысл в Ветхом и Новом Завете, хвалились древними преданиями, унижали школьную мудрость, но требовали истинных христианских добродетелей от своих учеников, не вмешивались в политику и ставили в закон верность государю. Кроме того, они проповедовали чистую евангельскую любовь, не щадили капиталов в пользу благотворительности бедным и несчастным и заботились об устройстве больниц и аптек. Нравственная сторона их учения заслуживает полной симпатии: она вполне объяснена в их катехизисе. Однако про масонов ходили дурные слухи, и их обвиняли в том, в чем они были совершенно неповинны: им много вредила их таинственность. Одним из известных масонов XVIII столетия был Н.И. Новиков, много пострадавший из-за своего масонства. Он имел четыре типографии, из которых одна была тайной и помещалась в его доме на Лубянской площади. Тр и другие типографии находились: а) напротив Дома консистории, в низеньком каменном здании; б) в Армянском переулке, в доме, который позже был занят под Лазаревский институт; в) в доме Гендрикова у Сухаревой башни. В 1850-х гг. масоны уже не существовали.

Знаменитая московская церковь во имя Св. Архангела Гавриила находится близ Чистопрудного бульвара в скромном и маленьком Архангельском переулке, которому она и дала имя. В советское время он носил название Телеграфный. В историю Москвы эта церковь вошла как Меншикова башня, которую в народе еще величали «сестрой Ивана Великого». Как известно, ее построил в начале XVIII столетия светлейший князь Александр Данилович Меншиков как домовый храм при собственном московском дворце, находившемся в Мясниках. Однако вопреки этому распространенному мнению первая, еще деревянная церковь Св. Архангела Гавриила существовала здесь задолго до того, как в этих краях обосновался светлейший князь – еще в XVI столетии. Впервые она упоминается в летописи в 1551 г., где именуется Гаврииловской церковью в Мясниках. В то время она была обыкновенным приходским храмом в старинной слободе московских мясников, которые поселились тут еще в XV в. и дали название этой местности и ее главной улице – Мясницкой. Отходы их деятельности сливались в местный водоем – запруду от реки Рачки, прозванный Поганой Лужей или Поганым Прудом. О поселении московских мясников тех времен ныне напоминает и название Костянского переулка в районе Сретенки. А уже в 1620 г. этот храм именовался «Гавриила Великого, что на Поганом пруде» и был центром Патриаршей Гаврииловской слободы. Тогда же, в первой половине XVII в., вместо деревянного был выстроен каменный трехшатровый храм старинной московской архитектуры дониконовских времен – вероятно, по типу церкви Рождества Богородицы в Путинках. Он простоял недолго – на его месте была возведена Меншикова башня. Меншиков приобрел себе владение в Мясниках в самом конце XVII в. Прежде оно принадлежало Дмитриевым-Мамоновым; один из членов этого рода даже женился на царевне Прасковье Ивановне, дочери царя Ивана VI, одно время правившего вместе с Петром I. А в 1699 г. эти земли за 2 тыс. руб. купил ближайший «друг царев» и начал строить там свой знаменитый дворец с роскошным садом. Прежде всего он занялся благоустройством прилегающей территории. Жить по соседству с Поганой лужей светлейший князь не захотел и повелел ее вычистить. С тех пор мясницкий водоем стал называться Чистыми прудами.

Главное же заключается в том, что князь Меншиков, приобретя это владение, сам стал прихожанином старинного Гаврииловского храма. И тогда, в самом начале XVIII в., князь решил перестроить его в новом вкусе как домовую церковь в своем московском дворце. Новая церковь была ему нужна и для того, чтобы устроить в ней придел для чудотворной иконы, – находясь в городе Полоцке, Меншиков приобрел образ Полоцкой Божией Матери, написанный, по легенде, самим евангелистом Лукой. Вернувшись в Москву, он приказал сначала обновить старую мясницкую церковь Св. Архангела Гавриила и устроить в ней Введенский придел, куда и поместил икону. А затем Введенский придел был сооружен и в самой Меншиковой башне, где он существовал до XIX столетия.

Одну из главных трудностей для историков представляет имя архитектора Меншиковой башни, построенной в стиле раннего петровского барокко. Официально им признан известный московский зодчий И. Зарудный, хотя часто называют и архитектора Трезини, построившего в Петербурге собор Петропавловской крепости. Русский архитектор, один из основоположников петровского барокко, выходец из украинского дворянства, Зарудный впервые упоминается в делах Малороссийского приказа за 1690 г. как гонец гетмана И.С. Мазепы. С 1701 г. он состоял на царской службе в Москве, будучи на все руки мастером – скульптором, живописцем и архитектором, по-видимому, прошедшим хорошую западную школу. Заняв видное положение при царском и патриаршем дворах, Зарудный с 1707 г. надзирал «за исправлением изографов», т. е. осуществлял общий контроль за живописными работами. Его наиболее примечательной и в то же время подробно документально зафиксированной постройкой и стала знаменитая церковь Архангела Гавриила. До того, как в 1723 г. сгорел верхний ярус церкви с часами и большим шпилем, она выделялась рекордной для Москвы того времени высотой (81 м). Самое главное, что притягивало взор – волнообразные, устремленные ввысь барочные формы, наложенные на характерную древнерусскую ярусную структуру, гораздо последовательнее, с более систематическим применением ордера и пышного (в том числе и интерьерного) скульптурного декора, чем в памятниках «нарышкинского» стиля. На основании стилистических аналогий Зарудному приписывают и ряд других зданий, в первую очередь – церковь Ивана Воина на Якиманке (1709–1713). Под его руководством и при непосредственном участии были также исполнены выделяющиеся своим особым пластически-декоративным богатством иконостасы Преображенского собора в Таллине (1719) и Петропавловского собора одноименной крепости в Петербурге (1722–1727). Умер Зарудный в 1727 г.

Возвращаясь к Меншиковой башне, можно сказать, что первоначально ее купол венчал огромный шпиль-игла, как и Петропавловский собор в Северной столице, а на самом его верху тоже была позолоченная фигура ангела с крестом. Ходила даже легенда, что знаменитый Петропавловский шпиль был всего лишь точной копией московской Меншиковой башни. Загадочная башня овеяна тайнами – легенд о ее истории и судьбе слагалось великое множество. Иногда считают, что автором проекта новой церкви был сам Петр I, собственноручно начертавший ее чертеж. Такое не раз случалось с московскими церквями – кроме Меншиковой башни, Петру приписывается, например, авторство церкви Святых Апостолов Петра и Павла на Новой Басманной, тоже, кстати, построенной И. Зарудным. А поскольку, как известно, высота Меншиковой башни изначально на 3,2 метра превышала высоту Ивана Великого, то другая легенда гласит, будто князь Меншиков в гордыне захотел превзойти самого царя Петра. Потому он и выстроил у себя на дворе собственную домовую церковь выше главной кремлевской колокольни и был наказан Богом за гордыню против государя. Еще говорили, что Меншиков захотел затмить Сухареву башню, незадолго до того возведенную по указу Петра, которую в народе прозвали «невестой Ивана Великого». Та к или иначе, только первоначальная высота Меншиковой башни, превышавшая священную высоту главной московской колокольни, была не только ее отличительной особенностью, но и причиной, по которой она сразу же сникала себе народное недоверие. К тому же на башне церкви Меншиков поместил часы-куранты с боем, купленные в Лондоне за огромные деньги – такого еще не случалось с московскими храмами. Эти часы играли каждый час и били четверти, а их 50 колоколов в полдень звонили целых полчаса. В народе все эти новшества сочли за проявление княжеской гордыни и ожидали возмездия. Меншикову не удалось долго прожить в своем роскошном Мясницком дворце и помолиться в новой церкви – Петр I приказал ему переселиться в новую столицу Санкт-Петербург, где он был назначен губернатором. Московская церковь осталась недостроенной, часы сломались, а огромный верх угрожал падением.

Беда пришла в 1723 г. 13 июня того года священник церкви Архангела Гавриила после вечерни присел на паперть передохнуть, но вдруг упал мертвым. На следующий день, когда его тело понесли в храм на отпевание, прямо над церковью внезапно нависла небольшая туча, трижды прогремел гром, и с последним ударом молния зажгла купол. Страшный пожар продолжался два часа – его не могли залить из-за очень большой высоты башни. Верх башни целиком сгорел, и на землю обрушились все 50 колоколов, подавив много людей, спасавших от огня церковную утварь. Полоцкую икону после пожара перенесли в придел церкви, а в 1726 г. тяжело заболевший Меншиков потребовал ее к себе в Петербург. После его выздоровления икона осталась в домовой церкви знаменитого дворца светлейшего князя на Васильевском острове. В 1727 г., когда опальный Меншиков был сослан, образ пропал. Потом капитан лейб-гвардии Михаил Приклонский рассказывал, что видел эту икону в молельне императрицы Елизаветы Петровны, когда стоял в дворцовом карауле. Та к что, возможно, образ находился потом и в Зимнем дворце. А мясницкий дворец Меншикова сначала был пожалован в вечное владение «бриллиантовому» князю А.Б. Куракину, увековеченному знаменитым парадным портретом кисти Боровиковского, затем от его семьи перешел к богатому армянину И. Лазареву, а от него, в свою очередь, к Московскому почтамту. Ныне его здание на Мясницкой улице вобрало в себя старинный дворец Меншикова. А вот Архангельская церковь так и оставалась недостроенной. Лишь в 1787 г. ее восстановил после пожара известный московский масон Гавриил Захарьевич Измайлов, живший неподалеку на Мясницкой. Тогда и появился ее винтообразный купол, напоминающий горящую свечку. Церковь была украшена масонскими символами и эмблемами с латинскими надписями, которые только в 1852 г. повелел уничтожить митрополит Московский святитель Филарет (Дроздов).

Здесь уместным стоит вспомнить земной путь Святителя, ибо подобные яркие личности нечасто рождаются на русской земле. Святитель Филарет (Василий Михайлович Дроздов) родился в семье коломенского диакона (впоследствии священнника). Первоначальное образование будущий святитель получил в Коломенской семинарии, затем с 1800 г. в Троицкой Лаврской семинарии, и вскоре, проявив большие способности к проповеди и языкам, обратил на себя внимание ее устроителя митрополита Платона (Левшина). С 1803 г. Василий Михайлович уже сам преподавал здесь. Вскоре митрополит Платон убедил молодого семинарского учителя в необходимости принять монашество. Постриг с именем Филарет (в честь праведного Филарета Милостивого) совершился в Свято-Духовской церкви Лавры 16 ноября 1808 г. В 1809 г. святителя (уже в сане иеродиакона) перевели в Петербург, в том же году совершилось рукоположение во иеромонаха. В 1811 г. в сане архимандрита он становится ректором Санкт-Петербургской Духовной академии и остается в этой должности до 1819 г. Здесь он блестяще преподает различные богословские дисциплины. В это же время им был начат труд всей его жизни, связанный с переводом на русский язык Священного Писания Ветхого и Нового Завета. Однако в деле перевода он встречал постоянное противодействие, в том числе и со стороны ряда иерархов; спустя несколько лет Библейское общество оказалось закрыто, и дело перевода Священного Писания было приостановлено. Тогда Святитель уже занимал Московскую митрополичью кафедру (начиная с 1826 г.). В то время его часто обвиняли в неправославии, и даже составляемые им катехизисы подвергались обязательной правке. И тем не менее влияние святителя Филарета на жизнь и Русской Церкви, и всего государства было весьма значительно. Митрополита Московского любили и почитали духовенство и миряне не только из его епархии, но и из отдаленных мест – за высокий духовный настрой, за благоговейное служение, за внимание к людям и – далеко не в последнюю очередь – за высокую образованность. К его мнению прислушивались, за помощью и советом к нему обращались императоры Николай I и Александр II. Святитель Филарет в ту пору возглавил дела российского духовного образования, посвятив много времени и сил реформированию Московской Духовной академии. По благословению святителя в стенах Академии начинает осуществляться перевод творений Святых Отцов. Известен и интерес святителя к проблемам русской культуры, связь митрополита с ее видными деятелями (вспомним хотя бы его знаменитую стихотворную переписку с Пушкиным). В конце жизни святителю все же удалось выполнить задуманное: осуществить полный перевод на русский язык Священного Писания. Однако полная русская Библия вышла из печати уже после его кончины. Незадолго до смерти святителю во сне явился отец, сказавший ему: береги 19-е число. С тех пор святитель 19-го числа каждого месяца старался обязательно служить литургию. 19 ноября 1867 г., после совершенного им с особым чувством и со слезами богослужения, по приезде домой, святитель Филарет отошел ко Господу. Он был погребен в дорогой его сердцу Троице-Сергиевой лавре. Ныне мощи святителя Филарета находятся в Лавре, в храме Преп. Сергия Радонежского.

В 1821 г. Меншикова башня была причислена к почтовому ведомству и именовалась церковью Архангела Гавриила при Почтамте как его летний (неотапливаемый) храм. Еще в 1806 г. директор Московского почтамта Федор Ключарев построил рядом с ней зимнюю теплую церковь Св. Феодора Стратилата, освященную по его именинам. Обе почтамтские церкви несильно пострадали в 1812 г., потому что за взятку, полученную от директора Почтамта, французские солдаты перед отступлением не сожгли их, а только для виду разбрасывали вокруг горящую солому, и здания не загорелись. Храм Св. Архангела Гавриила, как и соседний Стратилатовский, был закрыт только в 1930-е гг. – и тоже ненадолго по сравнению с другими московскими церквями: уже после войны в нем разместилось Антиохийское подворье. Последнее имеет в своем распоряжении два храма: храм во имя Архистратига Гавриила и храм во имя Феодора Стратилата. Эти храмы в июле месяце 1948 г., по благословению Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия I, были переданы для подворья Антиохийской Церкви. Передача была произведена в торжественной обстановке Высокопреосвященным Николаем, Митрополитом Крутицким и Коломенским, Антиохийской церковной делегации, которую возглавлял Митрополит Эмесский Александр. Эта передача состоялась в храме Св. Архангела Гавриила. Митрополит Александр от лица делегации и Блаженнейшего Патриарха Антиохийского Александра выразил глубокую благодарность Святейшему Патриарху Алексию и всей Русской Православной Церкви и сообщил, что настоятелем подворья назначается архимандрит Василий, прибывший в Москву вместе с делегацией. Прошло более года со времени этого события; в подворье стали совершаться божественные службы, которые с любовью посещали верующие. Настоятель подворья архимандрит Василий освоился с богослужением на церковнославянском языке и изучил русский язык. Ныне существующий в храме иконостас был перенесен в него в 1960-х гг. минувшего столетия из разрушенной церкви Петра и Павла в Преображенской слободе. А старый иконостас самой Меншиковой башни по благословению Патриарха Алексия I в 1969 г. передали в Успенскую церковь г. Махачкалы. В настоящее время церковь Св. Архангела Гавриила действует.

А теперь стоит обратить внимание на ту церковь, которая была снесена и, увы, не дожила до наших дней – Архидиакона Евпла на Мясницкой, построенную в 1750 г. Она состояла из двух церквей: нижней – во имя архидиакона Евпла, верхней – Живоначальной Троицы, а также придела Архистратига Михаила. По имени этой церкви Мясницкая улица до начала XIX столетия носила название Евпловки. В 1925 г. церковь Архидиакона Евпла на углу Мясницкой и Милютинского переулка разобрали. Сам же святой, чьим именем была названа церковь, – Евпл Катанский (Сицилийский), священномученик, скончавшийся в 304 г., – служил архидиаконом в церкви г. Катаньи на острове Сицилия. Помимо усердного совершения богослужения в ней, святой неустанно читал и толковал Св. Евангелие на улицах и площадях города. За это он был схвачен властями, но, представ перед градоначальником Каллисианом, бесстрашно исповедал веру Христову. Истерзанного палачами святого бросили на семь дней в темницу, оставив без еды и воды. Но ничто не смогло сломить его волю. Он был целиком погружен в молитву, и Господь, услышав ее, извел в темнице источник чистейшей воды. С новыми, небывалыми духовными силами св. Евпл предстал перед правителем и обличил того в жестокости и бесчеловечном отношении к христианам. За это мученик был приговорен к обезглавливанию. Предварительно ему оторвали уши. Когда св. Евпла привели на место казни, он попросил немного времени для молитвы и продолжил проповедовать окружавшим его людям Евангелие. Со словами благовествования святой предал душу Господу. Сщмч. Евпла очень почитали на Руси. В 1471 г. на Мясницкой улице, в память заключения Иваном III мира с Новгородом, была построена деревянная церковь Архидиакона Евпла; в 1657 г. царь Алексей Михайлович заменил ее каменной. В XVIII в. было воздвигнуто величественное трехъярусное здание памяти святого. По переписи 1620 г. на Казенной улице (ныне Милютинский переулок) упоминается «Евпл Великий». В 1547 г. около церкви Евпла была и другая «теплая» церковь Ильи Пророка. Мясницкая улица называлась по этим церквам то Ильинская (1547 г.), то Евпловская (1628 г.).

Церковь Св. Евпла (1657) на Мясницкой

Церковь Николы в Мясниках (XIV–XVIII вв.) в начале XX века

В начале XVII в. Евпловская церковь обновлялась, а в 1750– 1769 гг. строится новое здание церкви с колокольней на деньги генерал-майорской вдовы Дарьи Лукиничны Томиловой. Во втором этаже церкви были престол во имя святой Троицы, а также ходовая паперть-гульбище. С улицы сюда вела каменная лестница. Во время различных празднеств и городских торжеств многие старались подняться на гульбище. Именно к этому месту относится запись А.С. Пушкина: «В 1810 г. в первый раз увидел я государя Александра I. Я стоял с народом на высоком крыльце “Николы на Мясницкой”». Пушкин ошибается. В 1937 г. эту запись прокомментировал знаменитый пушкинист и москвовед Н.П. Чулков: «На самом деле царь был в Москве 7–12 декабря 1809 г., а высокое крыльцо существовало у церкви Евпла, а не у церкви Николы».

Разрушение церкви Николы для застройки по проекту ле Корбюзье

На месте Николы в Мясниках встало здание ЦСУ

В советские времена на месте церкви Св. Евпла был пустырь

2 сентября 1812 г. в Москву вошли французские войска и оставались там до 11 октября. Церковных служб в это время в Москве не было. И вдруг 15 сентября раздался гулкий звон. Звонили на колокольне церкви Святого Евпла. Службу вел священник одного из армейских кавалерийских полков отец Михаил Тратинский. Позднее в честь этого события была даже выпущена литография.

В 1925 г. руководство четырех советских трестов обратилось в президиум ВЦИК за разрешением построить семиэтажный дом на месте существующей церкви. Несмотря на протесты архитектора А.В. Щусева и других архитекторов и ученых, церковь снесли, хотя дом на ее месте построен не был. Дом причта церкви Евпла Архидиакона (XIX в.) на Мясницкой улице, 9, построенный в стиле позднего классицизма, стал последним уцелевшим фрагментом ансамбля. Он был снесен уже в «ельцинские» времена, в 1996 г., а на месте храмового ансамбля, судя по вывеске, строится торговый комплекс.

Церковь, освященная во имя Владимирской иконы Божией Матери, стояла до революции в Китай-городе, близ Лубянской площади, в самом начале Никольской улицы. Улица Никольская, находящаяся в центре Москвы, довольно многолюдна. Ежедневно сотни людей, желающих посетить Кремль, погулять по Красной площади и Китай-городу или сделать покупки в ГУМе, проходят по этой улице. Большинство из них так поглощены своими заботами, что не особенно задумываются, что идут по одной из старейших улиц. Она и в наши дни частично сохранила свой неповторимый облик, сформированный на протяжении столетий. Эта улица в Китай-городе была «сосредоточием православного духа, книжной мудрости и академической учености». Еще в домонгольское время будущая Никольская являлась частью Великой Владимирской дороги, соединявшей Москву с Ростовом Великим, Суздалем и Владимиром. В 1292 г. на ней был основан Богоявленский монастырь, а в 1390 г. недалеко от него встал другой монастырь – Николы Старого. В конце XV в. этот отрезок Владимирской дороги стал называться Сретенской улицей по располагавшемуся рядом Сретенскому монастырю. Как известно, это мужской монастырь, основанный в 1397 г. великим князем Василием I на Кучковом поле, на месте встречи (сретения) в 1395 г. москвичами иконы Владимирской Богоматери (ныне хранится в Государственной Третьяковской галерее), перенесенной из Владимира в Москву в ожидании нашествия Тамерлана. Располагался он на окраине Большого посада, в районе современной Никольской улицы. В начале XVI в. Сретенский монастырь был перенесен на другое место (ныне здесь стоит дом № 19 по улице Большая Лубянка). В 1552 г. у его стен москвичи встречали русское войско, возвращавшееся после взятия Казани. Монастырь был упразднен в конце 1920-х гг., в 1928– 1930 гг. его постройки частично разобрали, в том числе церкви Марии Египетской (XIV–XVI вв.) и Николая Чудотворца (XVI в.). Но сохранился собор Сретения Владимирской иконы Богоматери с приделом Рождества Иоанна Предтечи, построенный в 1679 г. по повелению царя Федора Алексеевича. Двухстолпный пятиглавый храм отличается лаконичностью и монументальностью архитектурных форм; в сдержанном декоре фасадов выделяются пластично прорисованные окна с килевидными наличниками. В интерьере его находятся фрески, исполненные в 1707 г. костромскими мастерами по заказу стольника С.Ф. Грибоедова. Вблизи собора расположились палаты XVII в. Богослужения в храме были возобновлены в 1991 г.

В середине XVI в. улица получила название Никольской (по монастырю Николы Старого). Вдоль нее постепенно возникали боярские усадьбы и дворы служилого люда. Жить на Никольской стало престижно; к моменту построения Китайгородской стены Никольская улица уже славилась своими монастырями, торговыми рядами и домами знатных бояр. Подобно другим улицам Китай-города, Никольская была извилистой, с узкими и кривыми переулками. Ее ширина никогда не была постоянной и нередко сильно уменьшалась за счет захвата уличной территории под дворы и торговые лавки. Большая скученность деревянных строений и недостаточная ширина улицы не раз приводили к беде: например, в большой майский пожар 1626 г. она полностью выгорела. Пожары были, без сомнения, главным бедствием Москвы. Городские власти пытались бороться с пожарами путем устройства широких улиц, переулков и тупиков, расчисткой их от незаконных торговых мест, понижения высоты деревянных построек и, наконец, запрещения их строительства в Кремле и Китай-городе. Если пожар все же вспыхивал, то специальные стрелецкие караулы для предотвращения его распространения быстро ломали все дома вокруг того места, где загорелось, не считаясь с протестами их хозяев. За некую символическую плату стрельцы могли попытаться спасти дом, оградив его от огня мокрыми щитами, обтянутыми бычьей кожей. За свою историю Никольская улица горела не раз, но всегда быстро отстраивалась горожанами заново.

В Китай-городе центром торговли и деловой активности были Торговые ряды, протянувшиеся по восточному краю Пожара (так в конце XVI – первой половине XVII вв. называлась Красная площадь) между Никольской, Ильинской и Варварской улицами. В 1596 г. вместо сгоревших деревянных торговых рядов горожанами были построены каменные. Новые ряды сразу стали достопримечательностью Китай-города и даже привлекали внимание иностранных гостей. Один из них оставил такие записи: «Какой везде порядок, для каждого рода товаров, для каждого ремесленника, самого ничтожного, есть особый ряд лавок». На Никольскую улицу выходили Седельный, Котельный, Железный верхний, Коробейный и Серебряный ряды. Между ними располагались проходы. Остатки этих рядов с их глубокими двухъярусными подвалами были обнаружены и обследованы во время строительства нового здания Верхних торговых рядов (ныне ГУМа). С утра до вечера вокруг рядов шла торговля. На Никольском крестце и Красной площади стояли скамьи и шалаши, деревянные прилавки, кадки и бочки квасников. Московские купцы и приезжие торговые люди деловито прохаживались между прилавками, приценяясь к товарам, иногда останавливаясь у бочек попить кваску, а заодно и обсудить между собой последние слухи и новости. Вокруг покупателей суетились продавцы, купеческие приказчики зазывали посмотреть заморские товары, попробовать дорогие вина и прикупить нечто на каждый день. Жители слобод предлагали овощи. Продавались и многочисленные поделки, дешевые, но необходимые на каждом дворе. Были здесь даже и «разбойные люди», сбывавшие краденый товар, а еще бродили многочисленные московские нищие, жалостливо выпрашивая подаяние у публики побогаче. Особенно славилась Никольская улица своими иконными лавками, за что даже заслужила в народе название «священной улицы». Иконные ряды были одними из самых больших в Китай-городе. Во второй половине XVII в. они, начинаясь у Богоявленского переулка, доходили до Печатного двора. Та м можно было приобрести или заказать любую икону. Торговля иконами, шедшая почти по всей Никольской улице, показалась властям неприличной, и ее было решено упорядочить. В связи с этим в 1681 г. был издан указ, запрещавший подобную торговлю: «В Китай-городе на Никольском крестце в иконном ряду торговым людям святых икон на промене не держать и иконному ряду впредь в том месте не быть». Продавцы икон с Никольской улицы были переведены на Печатный двор, где специально для этого было построено десять лавок.

В XVI–XVII вв. за Торговыми рядами и монастырями по Никольской улице стояли дворы знатнейших людей того времени: бояр Салтыковых, Шереметевых, князей Воротынских, Буйносовых-Ростовских, Хованских, Хворостининых, Телятевских, Трубецких и др. Улица была замощена бревнами, покрытыми поверх досками. Улиц с таким замощением было всего две-три на весь город. Московские дворы обычно передавались по наследству от отца к сыну, но часто они по разным причинам переходили в руки совершенно посторонних лиц. Двор Федора Телятевского государевым указом был закреплен за боярином Михаилом Михайловичем Салтыковым и его сыном Петром. Салтыков был хорошо известен в Москве. Он внес немалую лепту в украшение Никольской улицы, вписав несколько новых страничек в историю ее церковной архитектуры. В 1634 г. на его деньги был построен деревянный придел во имя Успения Пресвятой Богородицы к церкви Святых Жен Мироносиц. Говоря об этой церкви, не лишним будет вспомнить, что на третьей неделе после Пасхи Святая Православная Церковь празднует их память. «Когда распяли Иисуса, проходящий народ злословил Его и насмехался над Ним. И только Матерь Его с любимым учеником Иоанном стояли у Креста и женщины, следовавшие за ним и Его учениками во время Его проповеди и служившие им, смотрели издали на происходящее. Среди них были Мария Магдалина, Иоанна, Мария, мать Иакова, Саломия и другие. Когда все оставили Его, они были рядом, не испугались возможных преследований». Святая Православная Церковь отмечает этот день как праздник всех женщин-христианок, отмечает их особую и важную роль в семье и обществе, укрепляет в их самоотверженном подвиге любви и служения ближним. Во многих календарях этот день означен и как день Матерей России, но официально праздник Матерей был установлен указом президента в 1998 г. и отмечается в последнее воскресенье ноября.

Позднее попечением Салтыкова на месте упомянутой деревянной была возведена каменная церковь Жен Мироносиц и рядом с ней уже самостоятельная, также каменная церковь Успения Пресвятой Богородицы. Кроме этого, в 1639 г. Салтыков восстанавливает каменную церковь Троицы в Старых Полях, сгоревшую в один из пожаров. Широкий размах церковного строительства объяснялся еще и тем, что каждый боярин считал необходимым иметь на своем дворе собственную домовую церковь, которую могли бы посещать его домочадцы, особенно женщины, которым вообще предписывалось меньше появляться на улице, а уж если куда направляться, так только в сопровождении боярских слуг. Кроме домовых церквей, по московским улицам стояли приходские церкви. К ним было приписано определенное количество дворов. Множество церквей и монастырей заключала в себе Никольская, но, без сомнения, одним из наиболее известных и почитаемых москвичами храмов был Казанский собор, возведенный к осени 1636 г. в память об освобождении Москвы от иноземных захватчиков в 1612 г. Состроение это добавило Никольской улице еще больше парадности и значимости. Икона Казанской Божией Матери считалась защитницей и охранительницей новой царской династии, поэтому внимание властей к храму всегда было высоким. Об этом свидетельствуют богатые вклады в собор, сделанные царской семьей и знатными боярами. Крестные ходы и церковные службы в соборе часто совершались самим патриархом. Казанский собор занимал очень выгодное положение – в начале Никольской улицы, на краю Красной площади у Торговых рядов, поэтому ежедневно его посещало большое количество горожан и приезжего люда, что, без сомнения, увеличивало его популярность.

Просыпалась Никольская улица, как и вся Москва, рано. С первыми петухами за высокими заборами княжеских и боярских усадеб начинался рабочий день. Заспанные слуги отпирали двери погребов и ледников, чтобы до пробуждения хозяина достать оттуда круто посоленной икры. За этим следовали ощипанные накануне цыплята и прочие разносолы. А если чего не хватит, то торг рядом, а там товаров видимо-невидимо, без покупки не уйдешь. Постепенно улица оживлялась, и сквозь Никольские ворота, крестясь на часовенку с иконой Владимирской Богоматери, в Китай-город по своим делам спешил разный московский люд – кто на рынок, кто на службу, а иные просто без дела послоняться по центру столицы. Сами Никольские ворота, построенные в 1729 г. под руководством Б.Х. Миниха и Д. Трезини, выполняли роли главного въезда в крепость с северо-западной стороны. Первоначально они именовались Вторыми Кронверкскими. В 1792–1793 гг. по проекту Ф.-О. Деранкура по обеим сторонам ворот были установлены четырехколонные портики: северный портик был увенчан треугольным фронтоном, а южный имел в завершении ступенчатый аттик с декоративными бомбами по его краям. В тимпане северного фронтона ворот был установлен алебастровый вензель Екатерины II, выполненный итальянским мастером К. Мартином. В 1874 г. в связи с постройкой нового здания Кронверка Никольские ворота были перестроены и расширены по проекту А.А. Карбоньера. В результате внешний воротный проезд стал иметь по высоте 2,5 сажени (5, 25 м), а по ширине – 3 сажени (6,3 м). В 1966 г. по проекту И.Н. Бенуа был произведен капитальный ремонт ворот.

В старину Никольская улица была широко известна не только своими монастырями и церквами, но и важнейшими государственными учреждениями. На ней стоял государев Печатный двор, для которого выстроили специальное здание справа от Никольского монастыря. Здесь, получив благословение митрополита, Иван Федоров и Петр Мстиславец напечатали первую книгу – «Апостол». Но не суждено было первопечатникам спокойно работать в Москве. В народе пошли слухи о том, что не кто иной, как нечистая сила помогает им печатать книги. Все это привело к тому, что Федоров и Мстиславец были вынуждены бежать в Литву. Об этом долго вспоминали и судачили старожилы Никольской улицы, кто жалея, а кто осуждая печатных мастеров за их начинания. Во время пожара 1571 г., испепелившего всю Москву, Печатный двор выгорел полностью, и после этого книгопечатание было возобновлено уже в царствование Федора Ивановича и продолжалось до 1612 г. При Михаиле Федоровиче книгопечатание было перенесено в Кремль, а на Никольской улице началось строительство нового здания для Печатного двора. Оно было каменным, двухэтажным, с подклетом и погребами. Книгопечатная деятельность продолжилась: мастером Василием Бурцевым была выпущена первая книга-учебник «Азбука», пользовавшаяся большим спросом у москвичей. К 40-м годам XVII в. количество выпускаемых изданий настолько возросло, что возникла необходимость строительства новых зданий на территории Печатного двора. Новый каменный двухэтажный корпус выходил фасадом на Никольскую улицу. Старое здание у Китайгородской стены приспособили под кладовую для хранения типографских принадлежностей и книг. Последняя перестройка здания была произведена в 1811–1814 гг. Новое здание, выстроенное в готическом стиле, занимала Синодальная типография, а с 1930 г. в нем расположился Историко-архивный институт (ныне часть Гуманитарного университета).

В 1680 г. при Печатном дворе открылась греческая школа. Преподавал в ней русский иеромонах Тимофей, долгое время проживавший в Палестине на Афоне и хорошо знавший латинский и греческий языки. В помощники ему был назначен грек Мануил. Вначале в школе было 30 учеников, изучавших греческий язык, но со временем общее число учащихся достигало 232 человек. Ученики набирались из разных сословий. Основной задачей школы было готовить мастеров печатного дела, чтобы «при смотрении и правлении книжному делу были в типографии люди ученые и православные, а не невегласи и раскольники». Самым знаменитым учебным заведением России долгое время было училище в Заиконоспасском монастыре, стоящем на Никольской улице. В ХVII – начале ХIХ вв. Заиконоспасский монастырь был одним из центров русского просвещения. В 1687–1814 гг. здесь располагалась знаменитая Славяно-греко-латинская академия, ставшая первым высшим учебным заведением в России. Академия, в которой давалось самое широкое общее образование, имела статус духовного училища, а ее ректор являлся одновременно настоятелем монастыря. Здание Славяно-греко-латинской академии не сохранилось. Но во внутреннем дворе находится главная достопримечательность Заиконоспасского монастыря – собор Спаса Нерукотворного, построенный в 1600–1601 гг. Теперь в Москве будет восстановлен Заиконоспасский монастырь в Китай-городе, основанный в 1600 г. Борисом Годуновым. Постановлением столичного правительства храмы и строения бывших Заиконоспасского и Никольского монастырей в самом центре Москвы переданы в безвозмездное пользование подворью патриарха Московского и всея Руси Алексия II.

Славяно-греко-латинская академия вошла в историю. В 1687 г. туда были переведены и ученики из греческой школы. Первыми преподавателями академии стали ученые-греки братья Иоанникий и Софроний Лихуды. Они преподавали все предметы, они же составляли учебники. Славяно-греко-латинская академия не была исключительно церковным учебным заведением. Она должна была давать широкое общее образование – «учение свободных мудростей, ими бо возможно обрести свет разума души». В академию охотно поступали представители высшей московской знати. Кроме греческого, учащиеся обучались и латинскому языку, знание которого как международного было важно для чинов Посольского приказа. С середины XVI в. на Никольской улице около Богоявленского монастыря находилось подворье Афонского Введенского монастыря, где останавливались приезжавшие с Афона монахи. В 1653 г. в благодарность за привезенную ими точную копию с иконы Иверской Богоматери греческому Афонскому Иверскому монастырю был отдан Никольский монастырь, где грекам разрешалось проводить службы на родном языке. Связан с греками был и последний из трех больших монастырей, находившихся на Никольской улице, – Богоявленский. В нем в 1685 г. кратковременно преподавали и жили братья Лихуды до перевода их в Заиконоспасский монастырь. Кроме греков, на Никольской имели дворы и другие иностранцы. В начале XVII в. справа от Печатного двора располагался двор «немчина» Белоборода, на его территории был Посольский двор, где жили торговые немцы. А еще раньше сюда был поселен Асманак – сын сибирского царя Кучума.

Стоял на Никольской улице и Земский двор, знакомый каждому москвичу. В обязанности его служащих входило поддержание порядка в городе, борьба с пожарами, сбор налогов на городские нужды, мощение улиц и содержание их в чистоте. Рядом со зданием Земского двора стояли лошади извозчиков, обслуживающих его нужды, а перед ним находилась Конная площадь или Съезжий двор. У Никольских ворот Китай-города в 1693–1694 гг. была построена церковь Владимирской Богоматери, снесенная в 1934 г. По ней Никольские ворота в XVIII–ХХ вв. назывались Владимирскими. В XVIII в. по Никольской улице совершались торжественные въезды царей в Кремль, для чего у выезда с нее на Красную площадь строились триумфальные ворота. Самым большим владением на улице в XVIII в. был двор князей Черкасских, в 1743 г. перешедший к графам Шереметевым. В 1808 г. дом был продан книгопродавцу Глазунову, переведшему сюда свою торговлю со Спасского моста. Его магазин был крупнейшим в Москве; при нем существовала также библиотека для чтения. В книжной лавке Глазунова бывали многие писатели, а в старой Москве Никольскую улицу нередко называли «улицей просвещения». В первой четверти XIX в. на ней и на прилегающей к ней Новой площади помещалось 26 книжных лавок из 31 существовавшей в то время в Москве. А во второй половине XIX – начале XX в. Никольская улица сделалась одной из главных «деловых» улиц Москвы. На ней были расположены «амбары» (конторы) виднейших фабрикантов Москвы и Подмосковья, гостиницы и подворья. Здесь же стоял первый русский ресторан «Славянский базар». В нем, кстати, в июне 1898 г. состоялась встреча К.С. Станиславского с В.И. Немировичем-Данченко, на которой был решен вопрос об основании Московского Художественного театра.

Никольская улица часто менялась, но всегда отличалась от других улиц Москвы своим неповторимым обликом. Церкви и монастыри перестраивались, на месте одних построек возводились другие, боярские усадьбы постепенно переходили в руки богатых купцов, но Никольская всегда оставалась одной из любимейших москвичами улиц, славной своей историей. После октября 1917 г. Никольская стала называться улицей 25-го Октября в память того, что артиллерийским обстрелом с этой улицы были разбиты Никольские ворота и Красной гвардии была открыта дорога в Кремль. Началась новая эпоха, в которой не нашлось места многим уникальным историческим памятникам, украшавшим Москву на протяжении столетий. В 1920-е гг. были разобраны Красные ворота, церкви на Лубянке, Мясницкой и в Охотном ряду, после чего пришла очередь Никольской улицы. Летом 1928 г. к реставраторам с предложением о сносе церкви Успения Божией Матери на Чижевском подворье и Никольского собора обратилось Управление зданиями Московского военного округа. Это предложение, к счастью, тогда не получило поддержки, и храмы были сохранены. В следующие годы были закрыты Заиконоспасский и Казанский соборы, в которых разместились общество «Техника – массам» и столовая для работников метрополитена. В 1929 г. была разрушена Иверская часовня, а в конце 1930 г. снесли красивейшие двухпролетные Воскресенские ворота, мешавшие проводить парады и шествия на Красной площади. В 1934 г. приступили к уничтожению собора Николо-Греческого монастыря, а в 1936 г. был разобран Казанский собор. Не пожалели и древней Китайгородской стены: ее разрушили почти полностью вместе с башнями. Полученный при этом кирпич пошел на строительство метро. Уничтожение многих архитектурных памятников привело в значительной степени к обезличиванию Никольской, она во многом утратила свою неповторимую индивидуальность, которой так славилась раньше. Лишь в последние годы были предприняты шаги по возвращению Никольской улице ее облика. Так, на старых фундаментах были восстановлены Казанский собор и Воскресенские ворота с Иверской часовней. И все же многовековая история Никольской улицы не канула без следа. Многочисленные остатки ее былой материальной жизни покоятся под асфальтом и застройкой XIX–XX вв., храня множество тайн, разгадать которые еще предстоит исследователям.

Икона Владимирской Божией Матери

Церковь Владимирской Богоматери (XVIII в.)

Необходимо также сказать и несколько слов о чтимой на Руси иконе Владимирской Божией Матери. Святой образ не раз помогал русскому воинству побеждать в решающих битвах со времен татарского нашествия на Русь. Эта икона считается одной из величайших святынь Русской земли. По преданию, она написана евангелистом Лукой на доске от стола, за которым Иисус совершал трапезу со своей Семьей. Этот образ прибыл на Русь из Византии как подарок князю Юрию Долгорукому от патриарха Константинопольского Луки Хризоверха. Икону поставили в женском монастыре Вышгорода, недалеко от Киева. По всей Русской земле ходили слухи о ее чудесных творениях. И однажды сын Долгорукого, князь Андрей Боголюбский, решил перевезти икону на север. Проезжая Владимир-Суздальский, лошади, везшие чудотворную икону, встали и не могли двинуться с места. Замена лошадей не помогла. Князь увидел в этом желание Божией Матери остаться во Владимире, где и был сооружен храм Успения Богородицы. Именоваться Владимирской икона стала после того, как была перенесена во Владимир в 1160 г. В 1395 г. завоеватель Тамерлан (Темир-Аксак) со своими ордами вторгся в русские земли, взял город Елец и, направляясь к Москве, приблизился к берегам Дона. Великий князь Василий Димитриевич вышел с войском к Коломне и остановился на берегу Оки. Он молился святителям Московским и преподобному Сергию об избавлении Отечества и написал митрополиту Московскому, святителю Киприану, чтобы наступивший Успенский пост был посвящен усердным молитвам о помиловании и покаянию. Во Владимир, где находилась прославленная чудотворная икона, было послано духовенство, чтобы доставить икону в Москву. По преданию, в тот самый час, когда жители Москвы встречали икону на Кучковом поле (ныне ул. Сретенка), татарский хан Тамерлан дремал в своем походном шатре. Вдруг он увидел во сне огромную гору, с вершины которой к нему шли святители с золотыми жезлами, а над ними в лучезарном сиянии явилась Величавая Жена. Она повелела ему оставить пределы России. Проснувшись, Тамерлан спросил о значении видения. Ему ответили, что сияющая Жена есть Матерь Божия, великая защитница христиан. Тогда Тамерлан отдал приказ полкам идти обратно. Татары в страхе бежали, столица Русского государства была спасена. Как повествуют древние рукописи, победа была одержана без единой капли крови, только при помощи лика. В память чудесного избавления Русской земли от Тамерлана на Кучковом поле, где была встречена икона, построили Сретенский монастырь, а на 26 августа (по новому стилю – 8 сентября) было установлено празднование в честь Сретения Владимирской иконы Пресвятой Богородицы. Праздник Владимирской иконы Божией Матери отмечается также 3 июня и 6 июля – в честь побед войска русского над татарскими завоевателями. В настоящее время чудотворная Владимирская икона Божией Матери хранится в храме Святителя Николая при Третьяковской галерее.

В память о той легендарной, судьбоносной для Москвы встрече иконы был основан не только московский Сретенский монастырь, но и Владимирская часовня на московском Посаде, а вслед за ней – и приходская Владимирская церковь на Никольской. Ее чешуйчатая главка, «как еж, ощетинившаяся колючками», по выражению некоего любителя русской старины, была далеко видна с окрестностей и красиво возвышалась над старинной застройкой Никольской улицы.

Считается, что древняя часовня с Владимирским образом была выстроена здесь, на подступах к Кремлю, в том же 1395 г., когда икону встречали в Москве, или же позднее, но именно в честь этого события, по московскому обычаю. Та к или иначе, часовня стояла тут задолго до построения стены Китай-города. И когда в 1534 г. итальянский зодчий Петрок Малый, архитектор кремлевской Успенской звонницы, стал возводить крепостную стену, то на этом участке она вплотную примкнула к часовне: тогда здесь была устроена башня с воротами, получившими официальное имя «Никольские» по местной улице и «Владимирские» – по часовне. А потом, приблизительно в XVI в., список с Владимирской иконы поместили и на наружной стене Никольской башни Китай-города. Эта башня и оказалась на участке той самой эпохальной для Москвы Сретенской дороги... И царица Наталья Кирилловна Нарышкина решила построить тут церковь, освященную во имя Владимирской иконы. Ведь к тому времени не только в Москве, но и в этом историческом месте еще не было ни одного приходского храма в честь чудотворной иконы, а только Сретенский монастырь и часовня. И праздничные крестные ходы из Кремля совершались прямо в обитель. Царица дала обет – возвести здесь церковь. Причиной тому было не только знаменательное место – царица считала Владимирскую икону своей покровительницей, поскольку ее именины приходились на день праздника чудотворной иконы. И именно Владимирским образом родители царицы (по другим данным, ее воспитатель боярин Матвеев) благословили ее в день свадьбы с царем Алексеем Михайловичем в далеком 1671 г. Именно этот фамильный образ овдовевшая государыня и пожаловала царским подарком в новоустроенную церковь, хотя до освящения своего обетного храма ей дожить не довелось. Строительство красавицы-церкви в ярком, узорчатом стиле нарышкинского барокко было начато по личному указу Петра I, очень любившего мать, летом 1691 г. на казенные средства Стрелецкого приказа, а освящена она была в октябре 1694 г. Тогда к ней был установлен крестный ход из Кремля 21 мая – в празднование чудесного спасения Москвы от набега крымского хана в 1521 г.

Интересно вот что. Из-за своего местоположения церковь была приписана к Заиконоспасскому монастырю, что на Никольской улице, и именно его духовенство служило в этом обычном московском храме. Однако у Владимирской церкви не было и не могло быть своего прихода в торговом посаде Москвы, зато, как писал один дореволюционный краевед, у этой «бесприходной» церкви приходом была вся Москва, и каждый, кто шел по Никольской улице, непременно заходил в храм помолиться Заступнице рода человеческого и Спасительнице Москвы. Бесценные святыни Владимирской церкви соответствовали «дворцовому» статусу храма, возведенного по обету царицы. Она и стала его первой дарительницей, а вслед за Нарышкиной в эту китайгородскую церковь дарили и Елизавета Петровна, и Мария Федоровна – богатые пелены и воздухи, расшитые руками императриц. Образ Спаса Нерукотворного был, по преданию, написан в манере «фряжского письма» самим Симоном Ушаковым. Во второй половине XVIII в. архитектор Василий Баженов соорудил в храме огромный иконостас. Список Владимирской иконы в начале XIX в. украсила великолепная золотая риза с драгоценными алмазами, жемчугами, изумрудами и яхонтами – это был дар знаменитого графа Н.П. Шереметева по завещанию, так как прежний оклад храмовой чудотворной иконы был «легковесен». В церкви был и другой образ Владимирской Богоматери, в серебряном окладе, – тот самый, которым патриарх Иоаким благословил царицу Нарышкину на венчании с царем Алексеем Михайловичем. А в 1805 г. у церкви появилась и новая часовня, в которую поместили список иконы в красивой серебряной ризе, устроенной на пожертвование богатого москвича.

Напротив Владимирской церкви по левой стороне Никольской когда-то стоял двор его деда Н.П. Шереметева, сподвижника Петра Великого, первого русского графа Бориса Петровича Шереметева. Об этом замечательном человеке стоит сказать несколько слов. Борис Петрович принадлежал к старинному боярскому роду, имевшему общее происхождение с царской фамилией Романовых. С 1661 г. он был стольником при дворе царя Алексея Михайловича, а в начале 1680-х гг. стал тамбовским воеводой и командовал войсками, действовавшими против крымских татар. Обладая дипломатическими способностями, Шереметев в 1685–1687 гг. участвовал в переговорах с Польшей по заключению «вечного мира», который позволил России закрепить за собой Киев. В период борьбы между Петром и Софьей Борис Петрович одним из первых бояр явился к Петру и с тех пор стал его сподвижником, хотя определенная дистанция между ними всегда сохранялась. Последнее объяснялось не только разницей в возрасте (Шереметев был на 20 лет старше царя), но и приверженностью Бориса Петровича к старомосковским моральным устоям, его настороженным отношением к «безродным выскочкам» в окружении Петра. В 1695–1696 гг., в период Азовских походов Петра, Шереметев, командовавший войсками на Украине, двинулся к устью Днепра, чтобы отвлечь внимание турок от Азова, взял несколько городов, затем вернулся на Украину. В 1697– 1699 гг. он находился в поездке по Европе, выполнял дипломатические поручения в Польше, Австрии и Италии, встречался с Августом II, папой Иннокентием XII, императором Леопольдом I и гроссмейстером Мальтийского ордена.

Как военачальник и полководец, Шереметев приобрел историческую известность в годы Северной войны. В начале этой войны наспех скомплектованные русские полки двинулись к Нарве, где 19 ноября 1700 г. потерпели жестокое поражение. С этого момента Шереметев, как и Петр I, стал уделять особое внимание комплектованию, обучению и обустройству войск. Получив под свое командование войска, собранные у Пскова, Шереметев по указанию царя двинулся в Лифляндию. Помня о Нарве, он вначале действовал робко, но уже в декабре 1701 г. в сражении у селения Эрестфер близ Дерпта принес России первую победу над шведами. Петр I так отозвался об этой победе: «Мы дошли до того, что шведов побеждать можем пока, сражаясь двое против одного, но скоро начнем побеждать их и равным числом». За Эрестфер Шереметев был произведен в генерал-фельдмаршалы и награжден орденом Св. Андрея Первозванного. Затем полководец продолжал успешно действовать против войск Шлиппенбаха в Прибалтике. Довольный действиями фельдмаршала в Прибалтике, Петр I писал Ф.М. Апраксину: «Борис Петрович в Лифляндии гостил изрядно довольно». Двинувшись к устью Невы, войска Шереметева овладели Нотебургом, в 1703 г. Ниеншанцем, Копорьем, Ямбургом и Везенбургом. В 1704 г. Шереметев осадил Дерпт и при участии Петра взял город, затем содействовал царю во взятии Нарвы.

Тяжелое бремя войны, непосильные налоги и повинности вызвали летом 1705 г. восстание в Астрахани, начатое стрельцами. Подавление восстания, грозившего перекинуться на соседние области, Петр поручил Шереметеву. Без особой охоты Борис Петрович отправился выполнять это задание, в котором не видел «ничего доброго». Взяв Астрахань в марте 1706 г. и покончив с мятежом, он вновь вернулся к войскам. К этому времени ему был пожалован графский титул.

Когда пришел день Полтавской битвы, ставший переломным в войне со Швецией, Петр, оставив себе общее руководство сражением, назначил Шереметева главнокомандующим. «Господин фельдмаршал, – сказал тогда царь, – поручаю вам армию мою и надеюсь, что в начальствовании оною вы поступите согласно предписанию, вам данному, а в случае непредвиденном, как искусный полководец». В битве, оказавшейся весьма скоротечной и успешной, Борис Петрович фактически руководил действиями центра русских войск. Вскоре Петр отправил фельдмаршала под Ригу, которая после настойчивой осады была взята 4 июля 1710 г. В следующем году, когда царь возглавил Прутский поход против турок, Шереметев исполнял в этой кампании обязанности главнокомандующего, хотя в действительности первым лицом в армии оставался сам Петр. Неудача в Прутском походе задела личную жизнь Бориса Петровича: по условиям мира с турками в числе отданных им заложников оказался сын фельдмаршала – Михаил Борисович, который затем умер на чужбине. В 1712–1713 гг. Шереметев командовал войсками на Украине, прикрывая южные рубежи России, а в 1715–1717 гг. руководил действиями русских войск против шведов в Померании и Мекленбурге. Петр I чтил своего военачальника и его родовитость: только Шереметев и князь-кесарь Ромодановский допускались к царю без доклада. Петр обычно встречал Бориса Петровича не как подданного, а как высокого гостя, говоря: «Я имею дело с командиром войск». Как полководец, Шереметев отличался ясным стратегическим мышлением, основательностью замыслов и действий, некоторой медлительностью, связанной со стремлением все наперед предусмотреть и подготовить заранее. За свои военные труды Борис Петрович получил от царя все возможные в то время награды и почести, стал графом и крупным землевладельцем. Будучи знатным и богатым, он не любил чванства, являлся довольно образованным для своего времени человеком, был хлебосольным хозяином. В 1718 г. Шереметев предпочел отказаться от участия в суде над царевичем Алексеем Петровичем, оправдываясь перед царем ссылкой на плохое состояние здоровья.

Длительные годы беспокойной военной жизни отбирали физические и духовные силы полководца, он все чаще недомогал и на 67-м году умер в Москве от водянки. Желая закрепить за Петербургом роль столицы, Петр считал нужным собирать в нем могилы выдающихся государственных людей и членов царской фамилии и в этих целях велел перевезти тело фельдмаршала в Петербург, где и состоялось его торжественное погребение на кладбище Лазаревской церкви Александро-Невской лавры.

Теперь же о старом быте и укладе, когда наряду с московским посадом в привилегированном Китай-городе стояли дворы богатых бояр, там напоминают лишь имена местных Черкасских переулков – двор графа Шереметева одно время принадлежал князю Черкасскому. Позже всех аристократических жильцов вытеснили торговые лавки, учебные просветительские учреждения и деловые центры московского Китай-города.

Разрушение церкви Владимирской Богоматери

Проезжая часть улицы на месте храма Владимирской Богоматери

В XIX в. уже существовал знаменитый «Пролом» – новые проходные ворота Китайгородской стены, проломанные ради удобства прохода на Никольскую улицу. Эти проломные ворота часто именовались Владимирскими. У Пролома был знаменитый развал московских букинистов (второй по величине после Сухаревки), где постоянно рылись в поисках раритетов «зашибленные книгой» страстные библиофилы. Одним из таких обитателей Пролома был будущий историк и глава кадетов, профессор П.Н. Милюков, в бытность свою студентом Московского университета ежедневно приходивший сюда подержать старую и ценную книгу в руках – и пополнить свою домашнюю библиотеку. Уже в советское время эта традиция счастливо продолжилась – словно в память о том развале «у Пролома» именно здесь построили популярный букинистический магазин «Книжная находка».

Судьба церкви Владимирской Иконы Божией Матери оказалась печальной – осенью 1932 г. она была закрыта и передана под клуб милиции. А летом 1934 г. она была снесена вместе со стеной Китай-города – ровно в 400-летний юбилей этой московской крепости. Теперь на месте храма – проезжая часть улицы.

Церковь Трех Святителей, что у Красных ворот, впервые упоминается под 1635 г. Каменный храм типа «восьмерик на четверике» был сооружен около 1700 г. (по другим данным – около 1680 г.), колокольня – сер. XVIII в.; при церкви существовали приделы Иоанна Богослова и сщмч. Харлампия. Храм был сломан в 1928 г., но его главный иконостас сохранился в церкви Иоанна Воина, что на Якиманке.

Церковь Трех Святителей у Красных ворот (XVII в.) – разрушена

А теперь о московском барокко, в стиле которого была построена эта церковь. Процессы образования нового стиля наиболее активно развернулись в Москве и во всей зоне ее культурного влияния. Декоративность в московской архитектуре, освобожденная от сдерживающих начал, которые несла в себе традиция XVI столетия, исчерпала себя, сохранившись в хронологически отстававших провинциальных вариантах. Но процессы формирования светского мировоззрения развивались и углублялись. Их отражали утвердившиеся изменения во всей художественной культуре, которые не могли миновать и зодчество. В его пределах начались поиски новых средств, позволяющих объединить, дисциплинировать форму, поиски стиля. Архитектор А.М. Горностаев назвал его «московским барокко». Термин (как, впрочем, и все почти термины) условный. Развернутая Г. Вёльфлином система определений барокко в архитектуре к этому явлению неприменима. Но предметом исследований Вёльфлина было барокко Рима; он сам подчеркивал, что «общего для всей Италии барокко нет». Те м более «не знает единого барокко с ясно очерченной формальной системой» Европа севернее Альп.

Московская архитектура конца XVII – начала ХVIII вв. была, безусловно, явлением прежде всего русским. В ней еще сохранялось многое от средневековой традиции, но все более уверенно утверждалось новое. В этом новом можно выделить два слоя: то, что характерно только для наступившего периода, и то, что получило дальнейшее развитие. Во втором слое, где уже заложена программа зрелого русского барокко середины XVIII в., очевидны аналогии с западноевропейскими постренессансными стилями – маньеризмом и барокко. Главным новшеством, имевшим решающее значение для дальнейшего, было обращение к универсальному художественному языку архитектуры. В произведениях русского средневекового зодчества форма любого элемента зависела от его места в структуре целого, всегда индивидуального. Западное барокко, в отличие от этого, основывалось на правилах архитектурных ордеров, имевших всеобщее значение. Универсальным правилам подчинялись не только элементы здания, но и его композиция в целом, ритм, пропорции. К подобному использованию закономерностей ордеров обратились и в московском барокко. В соответствии с ними планы построек стали подчинять отвлеченным геометрическим закономерностям, искали «правильности» ритма в размещении проемов и декора. Ковровый характер узорочья середины века был отвергнут; элементы декорации располагались на фоне открывшейся глади стен, что подчеркивало не только их ритмику, но и живописность. Были в этом новом и такие близкие к барокко особенности, как пространственная взаимосвязанность главных помещений здания, сложность планов, подчеркнутое внимание к центру композиции, стремление к контрастам, в том числе столкновению мягко изогнутых и жестко прямолинейных очертаний. В архитектурную декорацию стали вводить изобразительные мотивы.

В то же время, как и средневековая русская архитектура, московское барокко оставалось по преимуществу «наружным». Историк Б.Р. Виппер писал: «Фантазия русского зодчего в эту эпоху гораздо более пленена языком архитектурных масс, чем специфическим ощущением внутреннего пространства». Отсюда противоречивость произведений, разнородность их структуры и декоративной оболочки, различные стилистические характеристики наружных форм, тяготеющих к старой традиции, и форм интерьера, где стиль развивался более динамично.

Ярким иностранным представителем, работавшим в России, был Антонио Ринальди (1710–1794). В своих ранних постройках он еще находился под влиянием «стареющего и уходящего» барокко, однако вполне можно сказать, что Ринальди есть представитель раннего классицизма. К его творениям относятся: Китайский дворец (1762–1768), построенный для великой княгини Екатерины Алексеевны в Ораниенбауме, Мраморный дворец в Петербурге (1768–1785), являющийся уникальным явлением в архитектуре России, дворец в Гатчине (1766–1781), ставший загородной резиденцией графа Г.Г. Орлова. А. Ринальди выстроил также несколько православных храмов, сочетавших в себе элементы барокко, пятиглавие куполов и высокую многоярусную колокольню.

В конце XVII в. в московской архитектуре появились постройки, соединявшие российские и западные традиции, черты двух эпох – Средневековья и Нового времени. В 1692–1695 гг. на пересечении старинной московской улицы Сретенки и Земляного Вала, окружавшего Земляной город, архитектор Михаил Иванович Чоглоков (ок. 1650–1710) построил здание близ Стрелецкой слободы, где стоял полк Л.П. Сухарева. Вскоре в честь полковника его назвали Сухаревой башней. Необычный облик башня приобрела после перестройки 1698–1701 гг. Подобно средневековым западноевропейским соборам и ратушам, она была увенчана башенкой с часами. Внутри расположились учрежденная Петром I Школа математических и навигацких наук, а также первая в России обсерватория. В 1934 г. Сухарева башня была разобрана, так как «мешала движению». Почти в то же время в Москве и ее окрестностях (в усадьбах Дубровицы и Уборы) возводились храмы, на первый взгляд больше напоминающие западноевропейские. Так, в 1704– 1707 гг. архитектор Иван Петрович Зарудный (? – 1727) построил по заказу А.Д. Меншикова церковь Архангела Гавриила у Мясницких ворот, известную как Меншикова башня, на которой мы уже подробно останавливались. Основой ее композиции служит объемная и высокая колокольня в стиле барокко.

В развитии московской архитектуры заметная роль принадлежит Дмитрию Васильевичу Ухтомскому (1719–1774), создателю грандиозной колокольни Троице-Сергиева монастыря (1741–1770) и знаменитых Красных ворот в Москве (1753–1757). Уже существовавший проект колокольни Ухтомский предложил дополнить двумя ярусами. Таким образом, колокольня, достигнув восьмидесяти восьми метров в высоту, превратилась в пятиярусную. Верхние ярусы не предназначались для колоколов, но благодаря им постройка стала выглядеть более торжественно и была видна издали. Не сохранившиеся до наших дней Красные ворота были одним из лучших образцов архитектуры русского барокко. История их строительства и многократных перестроек тесно связана с жизнью Москвы XVIII в. и очень показательна для той эпохи. В 1709 г. по случаю Полтавской победы русских войск над шведской армией в конце Мясницкой улицы возвели деревянные триумфальные ворота. Та м же в честь коронации Елизаветы Петровны в 1742 г. на средства московского купечества были построены еще одни деревянные ворота. Они вскоре сгорели, однако по желанию Елизаветы были восстановлены в камне. Специальным указом императрицы эта работа была поручена Ухтомскому. Ворота, выполненные в форме древнеримской трехпролетной триумфальной арки, считались самыми лучшими, москвичи любили их и назвали Красными (красивыми). Первоначально центральная, самая высокая часть завершалась изящным шатром, увенчанным фигурой трубящей Славы со знаменем и пальмовой ветвью. Над пролетом помещался живописный портрет Елизаветы, позднее замененный медальоном с вензелями и гербом. Над боковыми, более низкими проходами располагались скульптурные рельефы. Их сюжеты прославляли императрицу. Еще выше находились статуи. Эти аллегории олицетворяли Мужество, Изобилие, Экономию, Торговлю, Верность, Постоянство, Милость и Бдительность. Ворота были украшены более чем пятьюдесятью живописными изображениями. К сожалению, в 1928 г. замечательное сооружение было разобрано по обычной для тех времен причине – в связи с реконструкцией площади. Теперь на месте Красных ворот стоит павильон метро, памятник уже совсем другой эпохи.

Для архитектуры середины XVII в. главной движущей силой была культура посадского населения. Московское барокко, как и барокко вообще, стало культурой прежде всего аристократической. Типами зданий, где развертывались основные процессы стилеобразования, стали дворец и храм. Новый тип боярских каменных палат, в которых уже обозначились черты будущих дворцов XVIII в., сказывался в последней четверти XVII столетия. В конце XVII в. широко посредничала между русской и западноевропейской художественной культурой Голландия. То т же круг прообразов, что повлиял на форму завершения Сухаревой башни, был отражен в декоративной надстройке Уточьей башни Троице-Сергиевой лавры и колокольни ярославской церкви Иоанна Предтечи в Толчкове. Несомненно голландское происхождение ступенчатого фигурного фронтона, расчлененного лопатками, которым в 1680-е гг. О. Старцев украсил западный фасад трапезной Симонова монастыря в Москве. Увражи с гравированными изображениями построек западноевропейских городов («чертежами полатными») в это время были уже довольно многочисленны в крупнейших книжных собраниях Москвы.

Важное место в развитии архитектуры конца XVII в. занимают здания монастырских трапезных, образовавшие связующее звено между светской и церковной архитектурой. Пространственная структура этих зданий была однотипной. Над низким «хозяйственным» подклетом возвышался основной этаж. По одну сторону его смещенных к западу сеней находились служебные помещения, по другую – открывалась перспектива протяженного сводчатого зала, связанного через тройную арку с церковью на восточной стороне.

Пространство, объединенное по продольной оси, определяло протяженность асимметричного фасада, связанного мерным ритмом окон, обрамленных колонками, несущими разорванный фронтон. На фасаде трапезной Новодевичьего монастыря (1685–1687) этот ритм усилен длинными консолями, спускающимися от карниза по осям простенков. Самое грандиозное среди подобных зданий – трапезная Троице-Сергиевой лавры (1685–1692) – имеет в каждом простенке коринфские колонки с раскрепованным антаблементом; в местах примыкания поперечных стен колонки сдвоены. Их ритму на аттике вторят кокошники с раковинами (мотив, который повторен в завершении верхней части церкви, поднимающемся над главным объемом как второй ярус). Плоскость, подчиненная ритму ордера, его дисциплине, стала главным архитектурным мотивом храмов с прямоугольным объемом. Дальнейшее развитие подобного типа посадского храма, восходящего к московской церкви в Никитниках, особенно ярко проявилось в постройках конца ХVII – начала XVIII в., обычно именуемых «строгановскими» (их возводил «своим коштом» богатейший солепромышленник и меценат Г.Д. Строганов, на которого работала постоянная артель, связанная со столичными традициями зодчества). Тройственное расчленение фасадов строгановской школы не только традиционно, но и обдуманно связано с конструктивной системой, в которой сомкнутый свод с крестообразно расположенными распалубками передает нагрузку на простенки между широкими светлыми окнами.

Архитектурный ордер стал средством выражения структуры здания; вместе с тем он, как считает исследователь строгановской школы О.И. Брайцева, был ближе к каноническому, чем на каких-либо других русских постройках того времени, свидетельствуя о серьезном знакомстве с архитектурной теорией итальянского Ренессанса. Дисциплина архитектурного ордера, универсальной системы, стала подчинять себе композицию храмов конца XVII в., ее ритмический строй. Началось освобождение архитектурной формы от прямой и жесткой обусловленности смысловым значением, характерной для средневекового зодчества. Вместе с укреплением светских тенденций культуры возрастала роль эстетической ценности формы, ее собственной организации. Тенденцию эту отразили и поиски новых типов объемно-пространственной композиции храма, не связанных с общепринятыми образцами и их символикой. Новые ярусные структуры поражали своей симметричностью, завершенностью, сочетавшей сложность и закономерность построения. Вместе с тем в этих структурах растворялась традиционная для храма ориентированность. Кажется, что зодчих увлекала геометрическая игра, определявшая внутреннюю логику композиции вне зависимости от философско-теологической программы (на соответствии которой твердо настаивал патриарх Никон). В новых вариантах сохранялась связь с традиционным типом храма-башни, храма-ориентира, центрирующего, собирающего вокруг себя пространство; в остальном поиски выразительности развертывались свободно и разнообразно. Начало поисков отмечено созданием композиций типа «восьмерик на четверике», повторяющих в камне структуру, распространенную в деревянном зодчестве.

В Степенной книге XVI в. церковь Николы Большой Крест упоминается как стоящая «вне града», то есть за городской стеной. А это могло быть только до 1534–1538 гг., когда строили Китайгородскую стену. Церковь Св. Николая Большой Крест, стояла в самом начале улицы Ильинки. В ней приводили к присяге – «крестному целованию» – граждан, имевших судебные тяжбы; в храме по обету его создателей был воздвигнут огромный крест со 156 частицами святых мощей. В 1680 г. архангелогородским купцом Филатьевым взамен старой была построена новая каменная церковь. Она славилась нарядным крыльцом, резьбой по камню, ажурными крестами на пятиглавии... Храм сверкал нарядным блестящим убранством с бледно-голубой окраской. Подклет служил в то же время и товарным складом. Никола Большой Крест был одним из наиболее известных и красивых церквей Москвы. О его убранстве можно судить по иконостасу, который ныне находится в Трапезной церкви Троице-Сергиевой лавры.

Церковь Николы Большой Крест (XVII в.) – разрушена

Церковь Введения (XVII в.) – разрушена

История храма Никола Большой Крест тесно связана с именем епископа Серафима (Звединского). Жизненный путь этого архиерея мы постараемся вкратце проследить, чтобы познакомить читателя с этим исповедником и новомучеником Российским. Владыка Серафим Звездинский родился в Москве в мае 1883 г. на Новоблагословенной улице в приходе единоверческого храма во имя Святой Троицы и Введения во храм Пресвятой Богородицы. Отец будущего владыки, обратившись в юные годы из беспоповцев-раскольников и оставив тайно своего родителя – начетчика беспоповской секты, Иоанн Звездинский стал ревностным проповедником среди своих заблудших братьев, призывая их присоединиться к Христовой Церкви. Он принял священный сан в Петербурге, женившись на дочери иерея Василия Славского.

Днем рождения владыки Серафима был день святителя Николая. Имя новорожденному было дано в честь святого дня, и именно милости св. Николая было поручено малое дитя, осиротевшее на третьем году жизни. Николай рос под наблюдением отца, доброй няни и старшей сестры. Его любимой игрушкой была кадильница. Однажды, во время Литургии, увидев своего отца, стоящего у Престола, мальчик вошел в алтарь через Царские Врата. В этом увидели указание Божие – дитя само будет священнослужителем и предстоятелем у Престола Божия.

Шли годы. Преуспевая в духовных науках, Николай отставал от своих одноклассников в математике. Молитвенно вздыхал он о помощи и был услышан – стал преуспевать, и впоследствии всегда был одним из первых учеников. Особенно усердно молился отрок своему небесному покровителю – святителю Николаю – о своем заветном желании: «Святителю отче Николае, помоги мне проповедовать Слово Божие как можно лучше, без тетрадей и книг, твоею помощию прославлять Господа и обращать людей ко Христу». Закончив Заиконоспасское училище, Николай продолжил учение в семинарии. В 1901 г. Господь посетил семинариста Своим чудным посещением. Вечером 25 января, в субботу, юноша не пошел со своими домашними ко всенощной, а решил просто погулять по улицам. Оказавшись у церкви Богоявления в Елохове, он несколько замедлил шаг и подумал, не зайти ли, но потом решил, что уже поздно. Вернувшись домой, он почувствовал под правой рукой точечную боль, как бы укус, после чего рука стала сильно болеть. За ужином он сказал об этом своим домашним, а утром уже не мог подняться с постели: начался сильный жар. Приглашенный доктор нашел у него лимфаденит (воспаление лимфатических узлов) и советовал сделать операцию. От операции отказались, и болезнь прогрессировала. Боли усилились до того, что Николай иногда впадал в обморочное состояние, метался, кричал. 7 февраля к ним в дом неожиданно пришел игумен Саровской пустыни отец Иерофей и посоветовал обратиться за помощью к покойному старцу Саровской пустыни иеросхимонаху Серафиму, который и после своей смерти очень многим помогал. Отец Иерофей обещал прислать изображение старца Серафима. «Бог даст, по молитвам старца сын ваш выздоровеет, не унывайте», – сказал, прощаясь, отец Иерофей.

Больному становилось все хуже; особенно плохо он почувствовал себя 10 февраля. Впоследствии он рассказывал, что было чувство, будто душа отделялась от тела. Вечером этого дня от отца Иерофея были получены книга с житием старца Серафима и его изображение на белой жести. Когда больной взял образок, то его поразили живые глаза саровского старца, добрые-предобрые. «Отче Серафиме, исцели меня!» – взмолился юноша. С трудом перекрестился он больной рукой, приложил образок к больному месту, и вдруг боль утихла. Немного погодя Николай забылся. Ему рассказывали, что ночью он садился на кровати, молился, что-то шептал, целовал образок, но сам он ничего этого не помнил. Николай очнулся только в 5 часов утра и почувствовал, что весь мокрый. Он попросил переменить белье. Все подумали сначала, что он просто вспотел, но когда зажгли свечу и посмотрели, то оказалось, что нарыв размером в кулак прорвался, и все вышло наружу. Николай был спасен. Теперь надо было залечить образовавшуюся рану. В первом порыве радости Звездинские хотели написать о совершившимся чуде отцу Иерофею, поблагодарить его за образок и попросить его отслужить в благодарность старцу Серафиму панихиду на его могилке. Но все это отложили, а потом забыли. Между тем рана, несмотря на старание доктора, не заживала, хотя прошло несколько месяцев. 14 июля отец Иоанн, наконец, послал в Саров телеграмму с сообщением об исцелении и просьбой отслужить панихиду. Вскоре пришел ответ, что панихида отслужена и чудо записано в летописи монастыря. После этого рана за несколько дней затянулась так, что от нее не осталось и следа. В благодарность за спасение сына отец Иоанн составил тропарь и кондак угоднику Божию преподобному Серафиму, чудотворцу.

Окончив семинарию одним из лучших учеников, Николай Звездинский поступил в Московскую Духовную академию. На третьем курсе его постигло большое горе – он потерял любимого отца, который скончался 6 января 1908 г. В эти тяжкие для юноши дни Господь утешил его, послав отца духовного, заменившего ему родителя. Близ Свято-Троицкой лавры в тихой Зосимовой пустыни жил затворник иеросхимонах Алексей. Старец всецело взял студента под свое руководство. Николай чувствовал, как силой молитвы святого затворника от него отошло все земное и сердце зажглось духовным огнем, явилось усердие к монашеской жизни. Вместе с двумя своими друзьями-студентами академии у раки преподобного Сергия он дал обет посвятить свою жизнь Богу и Его Святой Церкви, приняв монашеский сан. Один из них изменил клятвенному обещанию, увлекшись одною девицей, но перед самым венцом неожиданно упал мертвым. «Бог есть Бог Ревнитель, – отозвался ректор преосвященный Евдоким (Мещерский) в своем надгробном слове. – Юноша дал клятвенное обещание Богу обручить себя Ему, и Господь взял его к Себе прежде, чем он Ему изменил».

Николай был тверд в своем намерении посвятить жизнь Богу. Но враг не спал, нападая на него ночными страхованиями. Когда это не подействовало, он воспользовался молодой девицей, к которой Николай расположился сердцем. Прежде неприступная для его юношеской чистой любви, теперь она стала искать встречи с ним. Готовящийся к постригу молодой студент почувствовал в своем сердце расположение к ней, увлекся мыслью о земном счастье – но, призвав Бога на помощь, отверг это искушение и ускорил свои шаги к старцу-затворнику, который в своей затворнической келье благословил его не медлить с постригом. 25 сентября 1908 г. на всенощном бдении в академическом храме Покрова Пресвятой Богородицы ректором преосвященным Евдокимом был совершен постриг студента третьего курса Николая Звездинского. Лицо новопостриженного монаха сияло неземной светлостью. Преосвященный ректор, разумея вольнодумных и ненавидящих монашество профессоров и студентов, сказал: «Смотрите на его лицо и убедитесь в светлости монашеских подвигов и Божией благодати». Новопостриженный монах Серафим был отведен в Гефсиманский скит, где семь дней провел в молитве и посте в церкви во имя Успения Божией Матери, в устроенном на хорах пределе. В душе его точно пели ангелы, восхваляя Бога, точно он слышал небесную музыку. Но воин Христов не был оставлен врагом. Неожиданно ад подошел к его сердцу – страх, тоска, беспроглядный мрак, уныние одиночества... Затем раздался страшный грохот: рухнул храм, провалившись вниз; иконостас с грохотом рассыпался в щепки. Очнулся молодой монах – все стоит на месте, храм цел, тихий молитвенный полумрак наполняет его...

Чудов монастырь (XVI в.) в Кремле – разрушен в 1928 г.

На Казанскую икону Богородицы, 4 ноября, Серафим был посвящен в иеродиаконы. Как благодарно было его сердце, когда держал он в руках Вседержителя Вселенной, как преисполнялся благодатью Духа Святого, потребляя после Литургии Святые Тайны! В летний праздник Казанской Богородицы, 21 июля, он стал иеромонахом. В 1910 г. иеромонах Серафим окончил Духовную академию со степенью магистра богословия и, как горячий проповедник и ревнитель Православия, был оставлен преподавателем в Вифанской духовной семинарии. В семинарии он покорял сердца учащихся своим примером и словом, молился за каждого своего ученика, вынимал за каждого частицу на проскомидии. Это чувствовали юные студенты, сердца их воспламенялись желанием служить Богу, быть верными служителями Престола Божия до смерти, подобно наставнику. Но враг и здесь воздвиг козни против подвижника Христова. Захотев изменить доброе мнение о своем наставнике, он подослал к нему женщину высокого звания, необыкновенной красоты, которая тонкой лестью, под видом духовной расположенности, стала подкупать монаха-подвижника, задаривая его ценными подношениями и подарками. Но отец Серафим зорко глядел внутрь себя и не склонился на лесть, оградив себя затвором и молчанием.

Утешением в этих скорбях было посещение Чудова монастыря, где тихим светом сиял в то время кроткий, молитвенный архимандрит Арсений (Жадановский) – добрый пастырь многочисленного иноческого стада. В 1914 г. о. Серафим стал настоятелем Чудова монастыря, а архимандрит Арсений – епископом Серпуховским. Чудовская братия и прихожане полюбили своего нового настоятеля. Владыка Арсений видел в нем верного помощника, сомолитвенника и друга, братия – доброго управителя и высокий образец монашеского жития, прихожане – утешителя, наставника, учителя. 1917 год грянул как гром с небес, а через год Чудов опустел. Отец Серафим запечатал мощи святителя Алексея настоятельской печатью и ушел из обители одним из последних. Незадолго до разорения монастыря, в июле 1918 г., архимандриту Серафиму было два видения. В Благовещенском приделе, в понедельник, во время проскомидии за ранней литургией, которую совершал владыка Арсений, о. Серафим стоял у жертвенника. Вдруг в алтарь вошел большой и сильный кабан, хрюкая и косясь на владыку Арсения и о. Серафима, и с ревом стал рыть горнее место. Второе видение видел отец Серафим из окон своих покоев – черный, как бы в трико, бес лез в окно Патриаршей ризницы...

Братию перевели в Новоспасский монастырь, но помещения не дали. Отцы поселились в Серафимо-Знаменском скиту женской Покровской общины, под заботливым уходом матушки игуменьи Фамари. Литургию служили ежедневно. В октябре 1919 г. патриарх Тихон вызвал к себе о. Серафима. « Ты мне нужен, – сказал патриарх и назначил его епископом Дмитровским. – Как ты думаешь, даром ли кадят архиереи трижды по трижды? Нет, не даром. За многие труды и подвиги, за исповеднически верно хранимую веру. Иди путем апостольским. Ничем не смущайся, неудобств не бойся, все претерпи», – наставлял патриарх Тихон нового архиерея. Свою Дмитровскую паству владыка окормлял усердно, был всем доступен, знал каждый дом. Тихо и мирно жили дмитровцы, согретые его любовью и молитвой...

В ноябре 1922 г. владыка был заключен на Лубянке. Один Господь утешал святителя в глубоком подземелье. Ничего не вкушая девять дней, он укреплял свою душу и тело Святыми Тайнами. Затем его перевели в Бутырки. Страдания его здесь были подобны тем, что претерпевали мученики первых христианских веков. Тело его, изъеденное вшами, покрылось струпьями. Сердце ослабело, начались частые сердечные приступы. Но Господь хранил святителя для Церкви и любимой паствы, которая со слезами молилась за него. Владыку поместили в больницу. Передачи заключенному были столь обильными, что ими питалось множество заключенных. Святитель не переставал улавливать души любовью Христовой. Люди, десятки лет не приступавшие к Святым Тайнам, соединялись вновь с Господом, исповедуя свои грехи. После пяти месяцев заключения о. Серафим пошел по этапу в Зырянский край. Скромное село Визинга приняло его в свои пределы. Устроили домовую церковь. Ежедневная уставная служба занимала все свободное время. Святитель-изгнанник предавался молитве. «Только здесь, в спасительном изгнании, узнал я, что такое уединение и молитва», – писал он своему другу владыке Арсению. Через два года последовало освобождение, но оно было омрачено смертью патриарха Тихона. Вернувшись в Москву, владыка поселился в Аносиной пустыни. Молитва успокаивала душу архипастыря. Летом 1926 г. он снова высылается из Москвы и Московской области. О. Серафим едет в Дивеево. Но боязливая игуменья не сразу позволила столь известному святителю совершать богослужения в обители. Долго страдал владыка; наконец, своим смирением и молитвою склонил матушку исполнить его прошение. В подвальной церкви иконы Божией Матери «Утоли мои печали» Преосвященный Серафим стал ежедневно совершать литургию, молясь за обитель и за свою осиротевшую паству. После литургии проходил по канавке, приняв сердцем правило преподобного Серафима – полтораста молитв «Богородице, Дево, радуйся» ежедневно. А 9 ноября 1927 г. владыка был снова арестован. Арзамас, Нижний Новгород, Москва, Меленки, Казахстан, Пенза, Саратов, Уральск... В Уральске тяжелая малярия чуть не лишила его жизни. Потом его перебросили в Сибирь, на 60-градусные морозы... 11 июня 1937 г. владыка Серафим был арестован в последний раз. 23 августа 1937 г. «тройка» НКВД по Омской области приговорила Звездинского Н.И. по статье 58-10-11 УК РСФСР к расстрелу. Через три дня приговор был приведен в исполнение. Известно, что владыка Серафим похоронен в Омске, в братской могиле, на месте которой теперь стоит жилой дом. Сегодня он святой нашей Церкви и молится за нас у престола Всевышнего в сонме новомучеников в земле Российской просиявших.

Возвращаясь к делу Звездинского, состряпанному в НКВД, нужно заметить, что в нем хранится история неудавшегося ухода в подполье общины храма Никола Большой Крест. Это был тот самый храм, где до ареста служил протоиерей Валентин Свенцицкий, куда он прислал свое последнее письмо, благословляя своих духовных чад не уходить в подполье, но стать членами Церкви, возглавлявшейся м. Сергием. Отец Валентин (1882–1931) был по-своему замечательным человеком и прекрасным пастырем-исповедником, много пострадавший от безбожной власти. Для того, чтобы хоть в малой степени дать возможность читателю проникнуться обаянием его слова, приведем отрывок из одной проповеди, произнесенной о. Валентином в 1920-х гг., в страшную пору гонения на Русскую Церковь. «...Церковные недостатки – это явление не нашего времени, они были всегда. Достаточно вспомнить слова святого Григория Богослова, который говорил: “Погибла вера в Бога”. Достаточно вспомнить слова святого Иоанна Златоуста, который в беседе на Послания к Коринфянам говорил: “У нас в Церкви осталось много лишь хороших воспоминаний, что и раньше, и ныне собирались для песнопений, но раньше, когда собирались для песнопений, было единомыслие, но теперь едва ли найдешь хотя бы одного человека, который был бы твоим единомышленником”. Ведь это все говорилось тогда, когда еще были живы некоторые отцы Никейского Собора, когда только что почил Афанасий Великий, когда были еще живы Василий Великий, Григорий Богослов, Иоанн Златоуст. Но что это значит? Это значит только то, что Церковь земная имеет много недостатков, которые есть результат слабостей и немощей человеческих. Могут ли поколебать святость Церкви прегрешения отдельных людей? Какой соблазн, какое величайшее неразумие говорить, что я ухожу из Церкви, потому что встретился с недостойным пастырем, что я не буду больше веровать в Церковь, потому что пришлось пережить тяжкое личное впечатление от того или иного носителя благодати. Святость Церкви не в этом заключается – она заключается в таинствах, в святости благодати Божией, во всем том добром, что сия благодать сделала с душами человеческими; она заключается в том сонме святых, которые спасены сей благодатию, она заключается в каждом истинно добром движении нашей души. Это светлое и святое составляет святость Церкви. А грехи наши – болезни наши, они есть немощи греховные, которые мы омываем и очищаем в этой Святой Церкви Христовой. Вот потому как в личной нашей жизни да не смущает нас лукавая мысль о ненужности наших трудов, когда мы чувствуем немощь грехов наших, так да не смущается в нас и наша вера в святость Церкви, когда мы видим те или иные недостатки в земной Церкви. Наше сознание грехов не уныние должно вызывать в нас, а лишь еще большее и большее старание совершать работу Господню. Сознание недостатков церковной жизни должно влечь за собою не отхождение от Святой Церкви, а еще большую к ней любовь и желание служить на пользу церковную».

Дело епископа Серафима хранит следы неоднозначной реакции прихожан на послание о. Валентина. Кое-то из них даже ушел из храма. Обращает на себя внимание, что среди арестованных чад о. Валентина нет, кроме сестры его жены. Не ясно, оставались ли те из них, кто послушался своего духовного отца, в храме Никола Большой Крест или аресты были более четко выборочными, чем это нам представляется. В той мере, в какой мы можем судить по материалам дела, в начале 1932 г. в общине Никола Большой Крест не заметно тенденции к принятию декларации м. Сергия – напротив, она является одной из самых активных непоминающих. Возможно даже, что приход воспринимал себя некоторым московским центром Православной Церкви. В частности, они принимали паломников из других городов, приезжавших исповедаться и причаститься. Например, из города Козлова к ним приезжали группы человек по 12, которых в обстановке, близкой к черезвычайному положению, устраивали в Москве на ночь. Возможно, все это сказалось на отношении к ним ОГПУ.

Храм Николая Чудотворца Большой Крест незадолго до разрушения

Осенью 1931 г., еще ранее приговора А.Ф. Лосеву, храм Никола Большой Крест закрыли. За несколько месяцев до этого, предвидя закрытие храма, его община и настоятель, свящ. Михаил Любимов, делали попытки найти формы продолжения литургической жизни. Как быть дальше? Православная община обязательно должна существовать, считал о. Михаил; «...ни в коем случае нельзя допустить, чтобы верующие признавали Сергианскую церковь, т. к. это ведет к некоторому примирению с существующим строем...» Приход храма Никола Большой Крест поддерживал постоянное общение с другими московскими храмами, не поминавшими м. Сергия: Сербским подворьем (храм Кира и Иоанна на Солянке), Никола Кленики на Маросейке, Никола Котельники, Никола Подкопай. После закрытия церкви Никола Большой Крест о. Михаил предложил своим прихожанам причащаться в одной из перечисленных церквей. Понимая неизбежность ухода в подполье, прихожане были озабочены проблемой сохранения себя в Церкви, а значит, епископского окормления. «...Те, кто суть народ Божий и суть Христовы, те – с епископом», – писал свмч. Игнатий Богоносец. Как близко стало теперь самосознание Церкви первых веков! Погруженные в атмосферу богоненавистничества, и священники, и миряне, поставленные перед необходимостью выбора, с необычайной отчетливостью осознавали свою причастность именно ко Христу и к Церкви Христовой. Они ищут этого единения во Христе друг с другом, настойчиво ищут восполнения этого единения в своих духовных предстоятелях – епископах. Повсеместно и священники, и миряне – представители общин – едут и едут к своим, ставшим общецерковными, архиереям. Храм же был снесен в 1933 г. Прихожане перешли в церковь Сербского подворья на Солянке...