11. Надежная опора командующего

В марте 1945 года из-за недостатка объектов для атак наши подводные лодки топили мало судов противника. Поэтому каждое донесение о потоплении какого-нибудь судна встречалось в штабе с большим энтузиазмом. Однако сообщение, из-за которого меня подняли с постели рано утром 2 апреля 1945 года, не могло вызвать никакой радости. В срочном донесении, врученном мне штабным офицером, говорилось: «Потопил «Ава Мару» у побережья Китая, к северу от Формозского пролива. Подобран один из членов экипажа».

«Ава Мару» имела разрешение на беспрепятственный проход из Японии в Сайгон, куда она доставила около 10 000 продовольственных посылок Красного Креста для находившихся там американских военнопленных. На бортах у нее были белые кресты, которые ночью освещались. В 23.00 1 апреля, когда «Ава Мару» возвращалась в Японию, подводная лодка «Куинфиш» (славный боевой корабль с прекрасным командиром и замечательной командой, потопивший семь судов противника) выпустила в нее четыре торпеды.

В густом тумане командир подводной лодки капитан 3 ранга Эллиот Луглин принял «Ава Мару» за эскортный миноносец, так как она не подавала туманных сигналов свистком, как это требуется правилами предупреждения столкновений судов в море. Эта небрежность, несомненно, и стала главной причиной ее гибели.

Разумеется, японское радио и дипломаты не замедлили поднять вой об отмщении и стали требовать голову командира «Куинфиш». Я считал, что в данном случае произошла прискорбная ошибка, в которой повинна была сама «Ава Мару». Ошибка чудовищная, что и говорить, но такие вещи на войне случаются.

На следующий день адмирал Нимиц получил из военно-морского министерства распоряжение предать капитана 3 ранга Луглина военно-полевому суду по обвинению в халатности при исполнении приказов командования. В свете того, что мы узнали потом о незаконных перевозках «Ава Мару», Луглин, положивший конец ее лицемерной деятельности, заслуживал награды, а не наказания. Суд вынес следующий приговор: «Объявить выговор от имени морского министра». Вероятно, Джеймс Форрестол подписывал это решение с глубоким сожалением.

Пока мы переживали неудачу, постигшую «Куинфиш», к нам для испытаний гидролокационной аппаратуры прибыла подводная лодка «Боунфиш», которой командовал капитан 3 ранга Ларри Эдж. В 06.00 я, Барни, младший лейтенант Дай и старший техник Нигретти поднялись на борт, и подводная лодка с обеспечивающим тральщиком вышла в район учений за мыс Ороте. Как специалист по электронному оборудованию, Ларри с нетерпением ожидал выхода в море на подводной лодке, оснащенной гидролокатором. Из неофициальных источников мы уже знали, что приблизительно к 1 июля придет приказ о его назначении в отдел электронного оборудования кораблестроительного управления, — приказ, который Ларри не суждено было получить.

У Ларри была темная кожа и тонкие черты лица, которые в сочетании с мягким выговором и общепризнанной красотой выходцев с юга позволили бы ему играть на сцене роль первого любовника. Но в Ларри не было ничего показного. Уже по одному его спокойному голосу чувствовалось, что это человек авторитетный, знающий и уверенный в своих силах. В море он ни минуты не оставался без дела, и его корабль славился безукоризненной чистотой и прекрасной организацией службы.

Как и всегда, первые заходы на цель дали посредственные результаты. Но когда гидролокатор разогрелся и Динки Дай со старшим техником Нигретти (Малькольм Гендерсон находился в это время в Сан-Диего) устранили неполадки в электрической цепи, переключателе и репродукторе, дальность действия установки увеличилась и тон звонка стал чистым.

Эдж ни на секунду не отходил от гидролокатора и особенно внимательно следил за его настройкой и наладкой. На новой работе в Вашингтоне знание аппаратуры могло сослужить ему хорошую службу. Вечером я послал профессору Гендерсону радиограмму со своими предложениями по дальнейшему совершенствованию гидролокатора и обеспечению большей надежности прибора в работе.

Меня очень радовали результаты разведки минных заграждений подводными лодками «Спейдфиш», «Сихорc» и «Кревалле», которые все еще находились в море. Поскольку и так многие командиры не слишком верили в гидролокатор, гибель любой из этих подводных лодок, оснащенных специальной аппаратурой, нанесла бы непоправимый удар по моральному состоянию подводников. Да, очень многие подвергали сомнению надежность и возможности гидролокатора. Поэтому мне, Барни, профессору Гендерсону и нашим немногочисленным последователям было очень нелегко переубеждать неверующих. Разумеется, недоверие к гидролокатору не могло привести ни к чему хорошему. Гидролокатор был не менее капризным, чем оперная певица, нежные голосовые связки которой требуют постоянного внимания и тонкого обращения. С капризами нашего артиста мог справиться только волевой и опытный импресарио. Учеба, учеба и еще раз учеба — только она могла вселить уверенность, а чтобы вера окрепла, нужен был успешный опыт. Один из командиров «морских дьяволов» прислал мне во время подготовки этой книги к изданию теплое письмо, в котором писал: «Вспоминая о прошлом, я хочу прежде всего отметить Вашу личную заслугу в осуществлении «операции Барни». В мае 1945 года я разговаривал почти со всеми командирами подводных лодок на острове Гуам. Все они не очень верили в гидролокатор. Но так как Вы были убеждены, что такая операция возможна, мы тоже поверили в нее».

Автор письма имел в виду не только меня, но и Барни Зиглаффа, и, Малькольма Гендерсона, и всю нашу небольшую горстку энтузиастов. Очевидно, своей верой мы заразили остальных. Точно так же в свое время на меня самого подействовала поддержка адмирала Нимица, придавшая мне силы и уверенность. И я благодарю небо за то, что оно дало нам силу убеждения и помогло сохранить веру, несмотря на все неудачи, ибо нашим «морским дьяволам», девяти маленьким кораблям, было суждено нанести противнику смертельный удар.

До того как на испытания прибыла очередная подводная лодка, оборудованная гидролокационной аппаратурой, японский флот предпринял давно ожидавшуюся атаку. Мы знали, что запасы топлива у японцев на исходе. Наши подводные лодки потопили 76 танкеров, доставлявших топливо из их южных владений. Теперь нефть и все другие виды топлива доставлялись в Японию только через Японское море. Японцы начали использовать всевозможные заменители, в том числе горючее, получаемое из корней сосны. При таком положении с топливом японский Объединенный флот должен был скоро оказаться парализованным. Но мы не верили, что японцы откажутся от борьбы, не дав нам последнего решительного боя, боя не на жизнь, а на смерть.

Вечером 6 апреля в моем дневнике появилась следующая запись: «Сегодня наблюдалось большое оживление. Летчики докладывают о подозрительной активности японского флота. Направляю все имеющиеся в моем распоряжении подводные лодки к выходам из Японского моря. Возможно, японцы готовят психическую атаку. Если они будут оставаться на месте, наши летающие крепости В-29, конечно, разбомбят их в пух и прах».

А в 12.30 7 апреля я записал: «Получены три донесения от подводных лодок, находящихся на позициях в районе пролива Бунго (юго-западный выход из Внутреннего Японского моря), о том, что два линейных корабля и восемь эскадренных миноносцев противника следуют в южном направлении со скоростью 22 узла. Если их упустим мы, то я готов держать пари на последний доллар, что уж командующий 5-м флотом США адмирал Спрюэнс никак не упустит их. Похоже, это и есть та самая психическая атака, которой мы ожидали».

Дальше события развивались примерно следующим образом. Первое донесение прислал капитан 3 ранга Фут — командир подводной лодки «Тредфин». Он находился в очень выгодном положении, позволявшем торпедировать гигантский линейный корабль «Ямато» (еще в 1943 году подводная лодка «Скейт» атаковала его двумя торпедами), однако действовавшие в то время боевые инструкции требовали сначала передать донесение, а потом атаковать. Строгое соблюдение этого правила не позволило ему выйти в атаку и, возможно, потопить самый большой в мире линейный корабль. Но действовал он совершенно правильно. Приказами предусматривалось, что такие важные сведения, как в данном случае, должны немедленно докладываться командованию. Если бы «Тредфин» вышла в атаку, не донеся об этом предварительно командованию, и сама была бы потоплена, японское соединение специального назначения во главе с «Ямато» (другой линейный корабль, о котором упоминалось в донесениях, оказался крейсером «Яхаги») могло бы достигнуть своей цели и причинить неисчислимый урон нашим транспортам у острова Окинава. Две другие подводные лодки тоже пытались преследовать японцев, но не смогли догнать их. Тогда в погоню включились авианосцы адмирала Спрюэнса и вице-адмирала Марка Митчера, и на следующее утро оба больших корабля противника под градом авиационных бомб и торпед отправились на дно моря вместе с четырьмя эскадренными миноносцами. Так наступил конец могуществу императорского японского военно-морского флота. И надо признать, что путь свой он закончил с честью.

15 апреля мы с Барни вышли на подводной лодке «Бауфин» в район учений. Фамилия ее командира Алека Тайри уже была мне знакома. Я имел удовольствие прикрепить «Военно-морской крест» к груди его брата Джона Тайри после его возвращения из полного опасностей и риска боевого похода. С одним только 102-мм орудием на своей подводной лодке «Финбэк» Джон атаковал три вооруженных торговых судна, и лишь одному из них удалось удрать. Джон Тайри Шел на большой риск, который мог бы быть расценен как неоправданный, но такова уж война, где от награды до военно-полевого суда — один шаг. Вскоре Джон уже был назначен адъютантом в Белый дом. Я заявил по этому поводу решительный протест, но помощник президента по военно-морским делам ответил, что это назначение — честь для подводных сил.

— Да, но я думаю, что и японцы порадуются этому, — возразил я, не проявив ни малейшей благодарности за честь, оказанную подводным силам.

Алек Тайри вступил в игру довольно поздно, но успел поддержать фамильную честь, потопив пять судов противника.

18 апреля мы произвели последнее испытание гидролокатора на подводной лодке «Бауфин» и отправили ее в боевой поход с заданием определить координаты вероятного минного заграждения у восточного входа в Сангарский пролив. По нашим предположениям, там погибли две наши подводные лодки. Как выяснилось после войны, на самом деле там нашли свою могилу не две, а три подводные лодки. «Бауфин» обнаружила мины и, кроме того, потопила два неприятельских судна. Затем она возвратилась на остров Гуам для последних приготовлений к «операции Барни».