Глава 6.

Авиакрыло Тангмера

Мы начали проводить полеты на малых высотах над французской территорией. Эти операции были известны под кодовым названием «Ревень», или попросту штурмовка. Идея заключалась в том, чтобы использовать преимущества, которые предоставляют низкая облачность и плохая погода. Звено «Спитфайров» должно было пересечь побережье и, держась ниже облачного слоя, атаковать любые подходящие цели: автоколонны, поезда, самолеты на земле, сосредоточения войск и так далее. Обычно для таких полетов вызывали добровольцев, но лишь немногие пилоты предпочитали действия на бреющем нормальным воздушным боям. Подавляющее большинство летчиков полагало, что дивиденды, которые принесли многочисленные вылеты на штурмовку, совершенно не оправдали понесенные при этом потери.

Прежде всего, нам приходилось сражаться с погодой. Обычно нижний край облачности находился на высоте менее 1000 футов, и наши «Спитфайры» сразу после взлета оказывались в серой дымке. Следующие несколько минут пилотам приходилось гадать, на какой высоте идут облака над французской территорией. Выскакивать из облаков рекомендовалось только над равнинами, но даже там можно было в любой момент натолкнуться на небольшой холмик высотой пару сотен футов, который представлял серьезную опасность. Если видимость не улучшалась, когда стрелка альтиметра показывала 500 футов, мы снова поднимались вглубь тучи, и спектакль отменялся.

Поэтому во время вылетов на штурмовку было очень трудно вести себя хладнокровно и расчетливо. Итак, пара истребителей в сомкнутом строю пролетела в густом облаке 50 миль, держась на высоте 2000 футов. Наступает время снижаться, так как мы вышли в район цели. По крайней мере, должны выйти, если мы выдержали правильный курс и ветер не переменился. Мы убавляем газ, и «Спитфайры» начинают плавно снижаться. Обороты не меняются, но в туче мотор гремит как-то особенно громко, а ручка управления дрожит у тебя в руке. С облегчением ты видишь в нескольких футах от себя ведомого. Он внимательно следит за тобой, чтобы повторить каждый твой маневр. Ведь если он потеряет тебя в этой клубящейся серой мути, ему придется самому вести самолет вслепую. Мы продолжаем снижение. Курс верный? Не окажется ли земля выше, чем хочется, в том месте, где мы выскочим из туч? Зенитки? Альтиметр показывает 600 футов, и ты краем глаза замечаешь мокрый унылый пейзаж, поля, изгороди, домики. Ты словно оказываешься под перевернутой чашей. Ее полупрозрачные стенки из дождевых струй кажутся опасно близкими.

Тут же возникает легкая зенитка. Гиббс говорил, что вдалеке от хорошо защищенного побережья система ПВО резко ослабевает. Однако почему-то каждый раз немецкие зенитчики начеку и ждут нас. Аэродромы всегда прикрыты очень надежно, и выполнять более одного захода на бреющем смертельно опасно. В таких случаях следует промчаться над аэродромом и побыстрее сматываться.

Немцы приготовили неприятные контрмеры против подобных атак. Практически повсюду натыканы приманки. Иногда это бронированный паровоз, который окружают хорошо замаскированные зенитки. Они готовы обрушить на атакующий самолет смертоносный ливень огня. Многие пилоты погибли во время атаки вот таких внешне безобидных целей.

Обычно вылет на штурмовку завершается уничтожением штабного автомобиля (или французского гражданского? ) или какой-то другой цели, которой хватит наших пуль. Если мы пытаемся сыграть по-крупному, атаковав аэродромы, то получаем достойный ответ. Наши первые потери пришлись именно на такие операции. Мотор «Спитфайра» охлаждается специальной жидкостью — гликолем, который находится в небольшом бачке под винтом. Бак с гликолем и радиатор крайне уязвимы для огня с земли. Единственная пуля, попавшая в них, приводит к тому, что мотор загорается или через несколько минут заклинивает. Я глубоко ненавидел подобные вылеты. Даже если не считать зенитки, нам приходилось идти на риск полета над неизвестной территорией, не зная точно высоты облаков. Все это было слишком опасно по сравнению со скромными результатами операций. В последующие 3 года сотни летчиков-истребителей погибли в ходе больших и малых операций по штурмовке. К концу 1943 года, когда я завершил свой оперативный цикл, мне удалось переговорить с начальством в штабе 11-й авиагруппы. Мои резкие возражения были приняты во внимание, после чего штурмовки над территорией Франции были прекращены, если не считать совершенно особых случаев.

В Тангмере сменилось командование. Вскоре после Бадера прибыл полковник Вудхолл. Оба вместе служили в Даксфорде, где команда Вудхолл-Бадер заслужила высокую репутацию. Хотя полковник был ветераном Первой Мировой, он вполне освоил современные методы управления авиацией. Более того, за годы, проведенные в Тангмере и потом на Мальте, Вудхолл показал себя лучшим офицером наведения истребителей во всех Королевских ВВС.

Некоторые офицеры наведения обладали способностями и темпераментом, которые позволяли им добиться полного взаимопонимания с летчиками, находящимися в воздухе. Другие этого не имели. Нас очень часто раздражал один напыщенный тип (не в Тангмере), который всегда действовал, как шоумен на эстраде. Это были его истребители. Это он сбил 3 вражеских самолета во время последнего дежурства. Он радостно вопил «Тэлли-хо!», откидываясь на спинку кресла и размахивая руками. Все, что оставалось пилоту, это нажать гашетку. Он ухитрялся создать настоящий эффект присутствия даже с помощью передатчика. Если бы позволяли размеры кабины, пилот наверняка вытянулся бы по стойке смирно, выслушивая ценные указания.

На другом конце шкалы находился богатый фат из Вспомогательной авиации, которого я назову Дэвидом. Он ездил в дорогом автомобиле, носил рубашки с монограммами, а его мундир был подбит неизменным красным шелком. Если утро было хмурым и не обещало больших событий, он передавал бразды правления своему помощнику и отправлялся в кровать в задней комнате центра управления. Его следовало будить, только если на планшете появлялась отметка. Тогда начинал звонить телефон, стоящий рядом с кроватью. Дэвид снимал трубку.

«Неизвестный самолет возле Шербура, сэр», — сообщал его помощник.

«Высота?» — спрашивал Дэвид.

«Около 20000 футов, сэр».

«Неплохо бы поднять звено. Курс 190, ангелы 23», — приказывал Дэвид.

Потом следовал красочный диалог между возлежащим офицером управления и его помощником.

«Красное звено в 5 милях от бандита, сэр».

«Хорошо», — отвечал Дэвид.

«Они атакуют, сэр».

И немного позднее:

«Сбитый Ju-88 загорелся и упал».

«Великолепно. Будьте любезны, пришлите мне чаю».

Зато гулкий бас Вудхолла, гремящий в наушниках, придавал пилотам спокойствие и уверенность. Когда мы были глубоко над французской территорией и он говорил в свой микрофон, создавалось впечатление, что этот человек вместе с нами в воздухе. Он не только отдавал приказы, но и подбадривал пилотов, советовал и следил за временем, предупреждая, что встречный ветер может задержать ваше прибытие. Вудхолл всегда считал обязательным предупредить пилотов, что с запада идут низкие тучи, которые могут закрыть Тангмер, когда мы, усталые и почти без топлива, возвращались на аэродром. Он обычно выходил на летное поле, чтобы встретить нас после серьезного боя и обсудить результаты с Бадером и остальными командирами. Он обязательно находил возможность сказать доброе слово новичкам. И если в столовой устраивалась вечеринка после особенно тяжелого боя или по какой-то иной причине, Вудхолл всегда был в самом центре толпы. Он охотно играл на своем дорогом аккордеоне, выказывая при этом незаурядное мастерство, а его монокль всегда твердо сидел на месте, сколько ни было бы выпито. Весной и летом 1941 года мы чувствовали себя большой счастливой семьей.

Если в какой-либо из трех эскадрилий открывалась вакансия, командир крыла стремился перетащить летчиков из своей старой эскадрильи. Именно так канадец Стэн Тернер стал командиром 145-й эскадрильи. Бесстрашный летчик и великий командир, он получал самое трудное задание — прикрывать сверху 610-ю эскадрилью и нас. Me-109F имел более высокий потолок, чем «Спитфайр II», поэтому они часто оказывались выше нас. Задачей Стэна было удержать их там и прикрыть остальные эскадрильи со стороны солнца. Он всегда оказывался со своими парнями в нужном месте. И всегда был готов отпустить по радио пару ехидных комментариев. Бадер также перетащил к себе еще одного человека — Дениса Краули-Миллинга, высокого, симпатичного парня, который отличился во время Битвы за Англию.

Бадер постоянно искал наилучший строй, в конце концов он вместе с Кокки остановился на четверке, которую уже использовали Люфтваффе. В большинстве тренировочных полетов мы держались развернутой четверкой, а наш командир звена или Билли Бартон должны были постараться незаметно зайти со стороны солнца и атаковать нас. Если мы сохраняли бдительность, это им не удавалось. Опасность заключалась в том, что мы могли устать вертеть головой и немного расслаблялись. Тогда эти типы, подкарауливающие именно такой случай, сближались на несколько ярдов и начинали по радио изображать пулеметные очереди. Захваченные врасплох, мы поспешно бросались в разные стороны, но все это было прекрасной тренировкой.

В этот относительно спокойный период командир крыла часто водил четверку «Спитфайров» через Ла-Манш. Это было задолго до того, как мы захватили господство в воздухе, и потому встречи с «мессерами» происходили довольно часто. Однажды пилоты «Спитфайров» заметили «мессеры», которые пикировали на них сзади, но наша тактика оказалась ошибочной. Пушечные очереди поразили 2 самолета. Волоча за собой хвост белого дыма, Кокки направился на ближайший аэродром Хокиндж, а Бадер прикрывал его от новых атак. Кокки совершил рискованную посадку на брюхо, едва не зацепив при этом несколько стоящих на земле истребителей.

Бадер довольно быстро обнаружил недостатки в методе расхождения, и вскоре начала применяться новая тактика. До сих пор две пары «Спитфайров» расходились в противоположных направлениях и на несколько драгоценных секунд теряли из вида друг друга. Теперь ведомый должен был держаться позади ведущего, чтобы суметь заложить крутой вираж в том же направлении, не рискуя столкновением. Если ведомый находился внутри виража, он оставался внизу, тогда как внешняя пара «Спитфайров» уходила наверх. Но если ведомый оказывался внешним, он должен был держаться выше остальных, а вторая пара «Спитфайров» уходила вниз под ведущего. В этом случае всегда сохранялся взаимный визуальный контакт, и мы могли меняться местами при самых крутых виражах.

В начале мая мы перебазировались с основного аэродрома в Тангмере на маленькую площадку в Вестхэмпнетте, которая была просто обычной лужайкой. Ночные бомбардировщики Люфтваффе все еще не снижали активности, и было очень важно рассредоточить «Спитфайры» как можно шире. Хотя мы спали в Рашменсе, обедать приходилось в старом сельском имении Шопвайк-Хаус, в нескольких милях от Чичестера. Когда полеты завершались, мы позволяли себе выпить пару пинт пива в пабе «Юникорн» в Чичестере, и очень быстро подружились с его гостеприимным владельцем Артуром Кингом. Кинг стал добрым другом всех летчиков-истребителей, базирующихся в Тангмере. Иногда, если позволяли деньги, мы обедали в помпезном зале «Олд Шип Клаба» в Бошеме, но это происходило крайне редко. Те жалкие шиллинги, которые мы получали, не позволяли нам слишком роскошествовать.

Двери Бэй-Хауса, расположенного в нескольких милях от Тангмера, всегда были для нас открыты. Там жил наш командир крыла, его очаровательная жена Тельма и ее сестра Джилл. Один или два раза в неделю мы ехали в Бэй-Хаус, где вокруг командира собиралось ядро нашего авиакрыла. Там неизменно оказывался Стэн, который больше слушал и почти ничего не говорил, посасывая трубку и не выпуская из рук большую кружку с пивом. Беседа никогда не улетала слишком далеко от ограниченного мирка, в котором жили летчики-истребители. Потягивая лимонад, Бадер анализировал последние бои, рассуждал об относительных достоинствах пушек и пулеметов, достоинствах наших противников (которых он всегда презирал), о задачах пилотов и о нашей печальной участи, если мы оторвемся от него в бою. Он был упрям и категоричен в своих суждениях. С ним даже никто не пытался спорить. Для него не существовало полумер, никаких «если», и на все вопросы у него имелся четкий ответ. Для нас, младших офицеров, было большой честью оказаться в компании командира крыла. Все различия между тремя эскадрильями отлетали прочь, мы все были единым авиакрылом Бадера.

Сержант Смит, темноволосый плотный юноша, всегда летал у Бадера ведомым. Он был превосходным номером вторым. Я не помню ни одного случая, когда Смит не смог бы удержаться за Бадером даже в самой жаркой стычке. Кокки возглавлял пару «Спитфайров», которая сопровождала командира, а я обычно летал ведомым у Кокки. Нам приходилось летать и отдыхать вместе с командиром. Мы плавали с ним, играли в гольф, чтобы научиться угадывать его мысли и лучше взаимодействовать с ним в воздухе.

Иногда, когда крылу отменяли часовую готовность, Бадер, Кен и еще один командир эскадрильи отправлялись играть в гольф на площадку в Гудвуд. Однажды случайно я увязался за ними и был поражен, с какой силой и точностью он бил по мячику. На его лице проступала мрачная решимость, словно в лунке торчал Me-109, который нужно было уничтожить.

В Вестхэмпнетте у телефона дежурил пилот, а рядом с домиком стоял наготове «Мэгги»[4]. Если штаб приказывал перевести крыло в готовность к вылету, пилот прыгал в кабину и пролетал на малой высоте над площадкой для гольфа, до которой была миля или две. Одновременно он выпускал красную ракету. Один из нашей компании (обычно лейтенант Джонсон) бежал к клубному домику, заводил командирскую машину и мчал прямо по площадке, чтобы забрать остальных. Мы установили, что можем прибыть на аэродром через полчаса после сигнала.

Июнь начался довольно спокойно, так как мы еще не приступили к масштабным операциям, которые были характерны для разгара лета. Несколько человек, прибывшие в эскадрильи, тоже оказались опытными пилотами. Все мы имели по 400-500 часов налета. Мы вступали в самый сложный период карьеры летчика. Мы все преисполнились самоуверенности и начали крутить петли на предельно малой высоте. При посадке мы старались сесть вплотную к домику отдыха. Летчик-истребитель всегда хочет показать, какой он смелый и умелый. Мы тоже жаждали этого и не обращали внимания на крики офицера управления полетами. Хорошей иллюстрацией нашей излишней уверенности может служить следующее происшествие.

Нип недавно начал ночные полеты и в тот день после патрулирования вернулся к Вестхэмпнетгу, чтобы дождаться своей очереди на посадку. За ночные полеты тогда отвечал Кен, и он стоял вместе с маленькой рацией в начале посадочной дорожки. Нашему асу было приказано включить бортовые огни и кружить над аэродромом на высоте 2000 футов, пока Кен посадит остальные «Спитфайры».

Наконец в воздухе остался один Нип. Кен обратил внимание на одинокий «Спитфайр» и с ужасом заметил, что красный и зеленый огни медленно вращаются. Нип, чтобы скрасить ожидание, начал практиковаться в замедленных бочках, но забыл, что огни сразу его выдадут. Вся вежливость немедленно улетела в сторону.

«Нип!» — заорал взбешенный Кен.

«Сэр», — откликнулся удивленный Нип.

«Немедленно прекрати и садись», — приказал Кен.

Возбужденный Нип выровнял «Спитфайр» и начал заходить на световую дорожку. Кен следил за тем, как он снижается, но заход был идеальным. Когда бортовые огни оказались в 20 футах от земли, темный силуэт истребителя с ревом проскочил над ним. Но шасси не были выпущены! Кен завопил в микрофон, однако было поздно. Брюхо «Спитфайра» уже вспарывало зеленую травку.

Вскоре после этого инцидента Кен покинул нас. Он получил звание майора и был назначен командиром 610-й эскадрильи, базировавшейся на другой стороне аэродрома. Мы очень жалели, что потеряли его, но ведь он все равно оставался в нашем авиакрыле, а его эскадрилья должна была прикрывать нас сверху, располагаясь между нами и высотным прикрытием Стэна.

Вскоре после этого мы начали вылазки через Ла-Манш во Францию. Сначала Люфтваффе игнорировали наши высотные поисково-ударные группы и правильно делали, потому что мы не представляли для них никакой угрозы, пока патрулировали над Па-де-Кале на большой высоте. Поэтому начались операции «Цирк», во время которых мы сопровождали небольшие группы «Бленхеймов», наносившие удары по целям вблизи французского побережья. Мы надеялись, что Люфтваффе постараются сорвать эти вылазки среди бела дня.

Наши тактические построения истребительного сопровождения почти повторяли те, что использовали немцы прошлой осенью. И мы попались в ту же ловушку, привязав слишком много истребителей к бомбардировщикам. Горстку «Бленхеймов» часто сопровождали до 12 эскадрилий в самых различных ролях: непосредственное прикрытие, сопровождение, высотное прикрытие. Обычно мы встречались с бомбардировщиками над нашим побережьем, но позднее рандеву стали проводить на высоте менее 500 футов, чтобы избежать обнаружения радаром.

Ни один из летчиков-истребителей, которые участвовали в этих сверхопасных рандеву, от которых волосы поднимались дыбом, не сможет их забыть. Особенно трудно приходилось ранним утром, когда туман резко ухудшал видимость. Одни эскадрильи кружили по часовой стрелке, ожидая появления бомбардировщиков, другие крутились против часовой, изредка встречаясь друг с другом. Иногда единственным способом избежать столкновения было резко нырнуть под приближающиеся самолеты, и тогда замыкающие строй самолеты буквально скребли брюхом по деревьям. Польское авиакрыло из Нортхолта прибыло в сомкнутом строю, словно их командир ожидал, что мы поспешим расчистить ему путь. Затем, если «Бленхеймы» опаздывали хотя бы на несколько минут или уклонялись от курса на пару миль, начиналась настоящая суматоха. В эти дни только строжайшая летная дисциплина помогала избежать столкновений, и я все еще содрогаюсь, вспоминая эти огромные массы самолетов на малой высоте. Мы все вздыхали с облегчением, когда лидер бомбардировщиков поворачивал в сторону моря, и мы получали возможность занять безопасную позицию немного в стороне.

Иногда мы оставались на малой высоте до тех пор, пока «Бленхеймы» не начинали набирать высоту, чтобы лечь на боевой курс в нескольких милях от французского побережья. Затем в игру вступали смертоносные 88-м зенитки немцев, которые открывали огонь по бомбардировщикам в момент пересечения берега. Чистое небо моментально покрывалось множеством черных клубков. Когда начиналась стрельба, самые нижние истребители непосредственного прикрытия отходили в сторону и набирали примерно 1000 футов, так как не было смысла подставлять эти хрупкие машины под огонь. Однако этот маневр вызывал довольно резкие замечания пилотов бомбардировщиков, которые должны были выдерживать курс, скорость, высоту.

После прорыва через завесу зениток мы снижались, чтобы следовать дальше. Так как наша скорость была много больше, чем у бомбардировщиков, мы отходили в стороны, крутились и вертелись вокруг «Бленхеймов» парами и четверками, чтобы удержаться рядом с ними. Кто-то, не лишенный чувства юмора, метко назвал эту свалку «пчелиным роем».

В операции было задействовано еще несколько истребительных авиакрыльев. Они проводили отвлекающие удары, расчищали дорогу «пчелиному рою», обеспечивали отход, прикрывали его с флангов. Такое использование бомбардировщиков принесло желанные плоды. Люфтваффе были вынуждены принять бой, они поднимали крупные силы истребителей, чтобы противодействовать дневным налетам. Наши дальние рейды к Лиллю, Рубо, Турнэ встречали сильное сопротивление. Насколько я могу судить, эти воздушные бои были самыми ожесточенными за все время войны.

Мы всегда предпочитали свободные вылазки истребителей сопровождению, когда мы были наглухо привязаны к бомбардировщикам. Главной задачей истребителей сопровождения была защита бомбардировщиков от атак «мессеров», но это было совсем непросто, особенно когда вы летите рядом с бомбардировщиками в составе непосредственного сопровождения или ближнего прикрытия. Там болталось столько наших пар и четверок, что, когда появлялись «мессеры», было очень трудно отличить своих от немцев.

И вот прибыли «мессеры»! Они могли заметить «пчелиный рой» с большого расстояния. Разрывы зенитных снарядов точно указывали наш курс над Францией. Поэтому преимущество внезапности почти всегда принадлежало противнику, и мы впервые узнавали об их присутствии после стремительной атаки с 6 часов. Иногда наше высотное прикрытие все-таки успевало заметить немцев. Тогда они бросались на врага, и к ним присоединялись полдюжины «Спитфайров» из верхнего прикрытия. Кто-то внизу, рядом с бомбардировщиками, истерически выкрикивал предупреждения, и вы могли следить за разворачивающимся вверху боем. Наступало время действовать, и действовать быстро. Но думать об атаке четверки пикирующих «мессеров» не приходилось. Нужно было успеть убраться с дороги беспорядочной толпы «Спитфайров», которая с гамом неслась вслед за ними. Опасность столкновения в такой ситуации была гораздо серьезнее, чем угроза вражеских снарядов.

Одной из вражеских частей, с которыми мы столкнулись во время этих дневных вылазок, была знаменитая истребительная эскадра JG-26 «Шлагетер». Ее 9 эскадрилий «Мессершмиттов» базировались на различных аэродромах вокруг Аббевилля. Эскадрой командовал прославленный Адольф Галланд, на счету которого числилось более 70 побед. В то время он находился в зените своей карьеры. После войны во время его допроса в Тангмере на нас произвело огромное впечатление спокойное достоинство этого человека, его непоколебимая уверенность в собственной теории и тактике. Он сказал нам, что был заядлым курильщиком, и потому ему дали разрешение курить во время боевых вылетов. Галланд сказал, что его самолет был единственным немецким истребителем, оснащенным электрической зажигалкой для сигар. Когда он стал генералом, 5 табачных фирм запросили привилегии поставлять ему сигары до конца войны. Галланд рассказал, как Гитлер возражал против его непрерывного курения на том основании, что Галланд подавал дурной пример молодежи. Гитлер даже запретил ему фотографироваться с сигарой в зубах. Галланд был во всех отношениях незаурядным человеком, но в то время мы знали его как умного и чрезвычайно опасного врага.

Вражеские пилоты проводили внезапную атаку умело и отважно. Кроме стремительного пикирования с большой высоты на «пчелиный рой», они умело использовали в качестве прикрытия облака, притворяясь четверкой «Спитфайров», прикрывающей бомбардировщики. Силуэт «мессера» был достаточно похож на силуэт «Спитфайра», и уж совершенно точно мы не искали немцев среди четверых пилотов, которые спокойно пробирались в самую гущу нашего строя. Очень часто этот тип скрытной атаки совпадал по времени с ударом с флангов или сзади, что окончательно сбивало нас с толку.

Иногда отдельные пилоты «Мессершмиттов» использовали облачный слой ниже бомбардировщиков. Они следили за тенями «Бленхеймов» или «Бостонов», а сами укрывались в облаке как можно дольше. Затем, в подходящий момент, когда мы пытались отразить атаку сверху, они выскакивали из облака прямо под бомбардировщиками. Немецкий истребитель свечой шел вверх, давал длинную очередь, после чего полупереворотом уходил обратно в облако. Такая тактика приносила определенный успех, но лишь очень смелый человек мог позволить себе в одиночку атаковать «пчелиный рой». Однако Галланд и его коллеги быстро сообразили, как использовать хаос, вызванный слишком большим количеством истребителей сопровождения. Они прекрасно использовали наши проблемы.

Примерно в это же время мы услышали, что эскадрильи 11-й авиагруппы переоснащаются «Спитфайрами Va» и Vb. Мотор «Спитфайра V» был лишь немного мощнее, чем у нашей «двойки», поэтому в летных характеристиках различия почти не было. Va был вооружен 8 пулеметами, но Vb имел две 20-мм пушки и только 4 пулемета. Пушки были очень полезны, чтобы пробивать броневую защиту вражеских бомбардировщиков. Они также повышали наши шансы при встрече с «мессерами».

Мы думали, что главное различие между «Спитфайром II» и V заключалось в том, что первый имел полотняные элероны, а второй — улучшенные металлические. В воздухе это различие становилось особенно заметным. Сопротивление ручки управления заметно снижалось, время выполнения бочки на большой скорости снижалось чуть ли не в два раза. Другими словами, использование металлических элеронов резко улучшало продольную управляемость самолета. Новые элероны были точно такой же формы и размеров, как их полотняные двойники, поэтому их можно было легко установить на наши «Спитфайры». Требовалось только как-то их достать.

Мы пустили в ход нашу разведку и вскоре выяснили, что новые элероны производятся на фабрике в Хэмбле возле Саутгемптона. Мы полетели туда, встретились с летчиками-испытателями и руководством фабрики. Они были рады нам помочь. Поэтому мы быстро договорились, что самолеты эскадрильи будут по одному прилетать в Хэмбл, где на них сменят элероны. Летчики-испытатели проверят каждый «Спитфайр» после установки новых элеронов, чтобы добиться правильной балансировки. Когда пилоты будут забирать свои машины, им придется подписать несколько документов. Но мы были готовы подписать любую кипу бумаг, только чтобы заполучить новые элероны.

Бадер первым полетел в Хэмбл на своем «Спитфайре», а через час я сел там же на «Мэгги», чтобы забрать его. Вернулись мы вместе, полностью удовлетворенные результатами переговоров и тем, что дело можно было уладить, общаясь напрямую с фабрикой. Зато через год я получил официальное письмо, требующее объяснений, почему 616-я эскадрилья решила установить металлические элероны на своих «Спитфайрах II». Кто утвердил эту модернизацию? Какой департамент будет ее оплачивать? Я ответил, что в то время был простым лейтенантом и не разбирался в высоких материях. Может быть, пролить свет на эту проблему смогут Бадер и Бартон? Но Бадер в это время уже был в плену, а Бартон сражался в Северной Африке… Больше мы об этом ничего не слышали.

Общий счет эскадрильи и личные счета отдельных пилотов начали расти, так как мы ежедневно сталкивались с «мессерами». Кокки открыл свой счет в 1941 году, Бадер и Бартон тоже имели подтвержденные победы. Некоторые сержанты, прибывшие в эскадрилью уже после меня, тоже имели сбитые «мессеры». Хотя я много раз сталкивался с «Мессершмиттами», я никак не мог выбрать себе противника в безумном вихре, который крутился в небе.

Для меня наступил период горьких разочарований. Моей работой, как одного из двух ведомых в звене Бадера, была защита ведущего от атак справа и сзади. Смит выполнял ту же функцию слева. Поэтому мне постоянно приходилось вертеть головой, чтобы держать под контролем заднюю полусферу. Мы практически не представляли, что творится впереди, но по радиопереговорам и маневрам Бадера догадывались, что он рвется в самую гущу «мессеров». После этого мы оказывались в самой гуще боя. Мы могли видеть клубки белого дыма, вылетающие из пулеметов Бадера. Быстрый взгляд вперед — и ты замечаешь в неприятной близости пару «мессеров». Крикнуть по радио, чтобы остальные отрывались, пока вражеские самолеты заходят от солнца. Постараться не потерять сознание от перегрузок, когда резко разворачиваешься навстречу противнику. Всегда следить за ведущим. Подавить естественное желание погнаться за каким-нибудь «мессером». Постараться удержаться за Бадером во время его лихих маневров. И постараться не смеяться, когда старший лейтенант Дандас начинает выговаривать подполковнику Бадеру:

«Я же говорил, Салага, что мы не получили металлические элероны».

«О'кей, Кокки. Не паникуй. Перестраивайтесь».

Больше в небе не было видно ни одного фрица, и мы пересекли берег в районе Дюнкерка, возвращаясь назад.

Уже приземлившись в Вестхэмпнетте, командир авиакрыла полностью обрисовал ход стычки. Дюжина «мессеров» была замечена ниже нас. Однако Стэн предупредил, что еще две группы находятся выше его эскадрильи. Одна из них начала пикировать, однако мы круто отвернули влево, и «мессерам» пришлось принять бой. Бадер обстрелял один, и тот окутался черным дымом. Кокки и Смит, услышав это, кивнули. Смит добавил, что видел, как от немца отлетали какие-то куски. Сам я не видел этого «мессера», так как бой развивался слишком стремительно. Бадер закончил свой рассказ о бое. С другой стороны аэродрома приехал Кен и рассказал, что видел он. Потом позвонил по телефону Стэн. Полковник внимательно выслушал все рапорты, после чего взял слово сам. Да, два высотных соединения взлетели из района Аббевилля, а то, что держалось внизу — из Руана. Все кусочки головоломки моментально встали на свои места, и картина стала четкой. Крыло сбило пару «мессеров», не потеряв при этом ни самолета. Мы отправились в Шопвайк-Хаус на ленч. Я чувствовал, что события подхватили меня и понесли, как поток, бороться с которым было бесполезно.

Опасность заключалась в том, что обязанности ведомого входили в противоречие с инстинктивным желанием атаковать «мессер» и гнаться за ним хоть до самой земли, если это понадобится. Нужно вцепиться в него и не отпускать, пока он не разобьется, как тухлое яйцо. Если бы мы повиновались этим инстинктам и ломали строй, чтобы гоняться за своими противниками, нас вышибли бы из авиакрыла Тангмера через пару минут после посадки. Хотя в то время мы этого полностью не сознавали, мы являлись ценными помощниками у больших мастеров. Надо было только проявить терпение и дождаться, пока наступит наш черед, а пока — терпеливо ловить счастливый случай. Главная задача ведомого — не сбивать фрицев, а охранять ведущего от вражеских атак.

В эти недели нам приходилось очень много летать. Постепенно набираясь опыта, мы уже могли четко представлять себе картину воздушного боя. Мы знали, как следить за флангами и тылом, когда наш лидер выходил в атаку, после чего на несколько секунд следовало сосредоточиться на том, что видишь впереди. Мы обнаружили, что в том случае, когда летим почти одной шеренгой с лидером, то можем заняться своими «мессерами», после того как Бадер выберет себе жертву. Иногда я вел пару «Спитфайров» в звене командира крыла или эскадрильи, и тогда у меня было больше времени, чтобы обдумать свои действия, чем в тех случаях, когда я летел ведомым.

Однажды над Гравелином со стороны солнца нас атаковали «мессеры». Они уже почти вышли на дистанцию открытия огня, когда кто-то их заметил и выкрикнул предупреждение: «Отрывайся, Салага, отрывайся!» Не дожидаясь особого приглашения, я бросил «Спитфайр» в крутую спираль. После двух витков я с удовлетворением обнаружил, что «мессеров» у меня на хвосте нет, и прекратил вращение. Прямо передо мной 3 «Мессершмитта» круто шли вверх, образовав что-то вроде пирамиды. А вершиной этой пирамиды был одинокий «Спитфайр», который беззаботно летел по прямой, ничего не замечая. Я не видел, кто это, но крикнул: «Ради бога, отрывайся!» Но было уже слишком поздно. Пушки «мессеров» распороли ему брюхо и начисто отрубили левое крыло. Крыло отлетело в сторону и, кружась, как осенний лист, плавно пошло вниз. Зато подбитый «Спитфайр» сразу свалился в смертельную спираль.

«Мессершмитты» вернулись, чтобы продолжить бой, и в небе было полно самолетов. Для одинокого пилота это было крайне опасное место. Я постоянно оглядывался, разыскивая ближайшее звено «Спитфайров», к которому можно было бы присоединиться. Внезапно передо мной на 2 часа возник «мессер». Вражеский пилот повел свой самолет в пологое пике. Я был совсем рядом и различил словно обрубленные концы крыльев и хвостовые подкосы, характерные для Ме-109Е. На серо-черном камуфлированном борту четко выделялась цифра 4 и стрела командира. На киле виднелись какие-то оранжевые метки. Я развернул «Спитфайр», чтобы пристроиться ему в хвост, и подумал: «Ну, вот и все. Пришибу его и удеру. Прежде всего, следи за хвостом».

Я находился прямо за «Мессершмиттом», и очередь моих 8 пулеметов пришлась ему сразу за кабиной. Я поливал его свинцом до тех пор, пока пилот не перевернул самолет и сбросил колпак. Я вспомнил категорический приказ Билли Бартона относительно вражеских пилотов, выпрыгнувших с парашютом: «Я отдам под трибунал каждого, кто обстреляет парашют». Однако этот парень все еще оставался в кабине, и я дал еще одну очередь. От «Мессершмитта» отлетел какой-то бесформенный кусок, после чего я заложил вираж, чтобы увидеть, как раскроется парашют. Не помня себя от возбуждения, я сделал несколько кругов, чтобы осмотреться. Стычка длилась не более нескольких секунд, и за это время не могло произойти ничего серьезного. Однако небо оказалось совершенно пустым. Я поспешил назад через Ла-Манш и приземлился в Хокиндже для дозаправки. Там уже сидели несколько пилотов из Тангмера. Кто-то из них видел выпрыгнувшего немца, поэтому моя первая победа считалась подтвержденной.

Бомбардировщики летали во Францию при каждом удобном случае. К середине лета сопротивление вражеских истребителей стало более упорным, иногда нам приходилось прорываться к цели с боем. В июле авиакрыло Тангмера сбило 500-й самолет, в том же бою наша эскадрилья одержала 50-ю победу. Это было не слишком впечатляющее достижение, так как некоторые эскадрильи, например, 610-я, уже имели более 100 побед. Однако мы прошлой осенью начали довольно скверно и теперь старались наверстать упущенное. За свое руководство действиями авиакрыла Бадер получил пряжку к Ордену за выдающиеся заслуги, а Бартон, Кен и Кокки были награждены Крестами за летные заслуги.

Но победы и лавры не доставались без потерь и жертв. Один из наших самых опытных сержантов МакКэрнс не вернулся из рейда к Лиллю. Но через пару дней Рой Марплс, пролетая на малой высоте над французским побережьем, увидел на пляже практически целый «Спитфайр». Подбитый в воздушном бою, он все-таки сумел сесть.

Возглавляя пару «Спитфайров», я потерял своего ведомого во время вечернего вылета во Францию. Мы получили тяжелый удар и не видели «мессеров» до того момента, когда они открыли огонь. Моим ведомым был сержант, сын фермера из Глостершира. Лишь позднее мы узнали, что немцы похоронили его с воинскими почестями в Сент-Омере. Через несколько дней мы потеряли командира звена В. Красавчик Томми МакФай был сбит и остаток войны провел в лагерях военнопленных.

Наш усатый король пилотажа спас свою шкуру только благодаря несравненному искусству пилота. Во время боя он был отрезан от остальных, и «Мессершмитты» принялись расстреливать его. «Спитфайр» получил тяжелые повреждения, но все-таки держался в воздухе. Летчик берег парашют как самое последнее средство. Он бросил свой истребитель в штопор, но «мессеры» продолжали гнаться за ним, намереваясь у самой земли добить подранка. Ему удалось обмануть немцев, перевернув самолет вверх брюхом и отправив его в пологое пике. «Мессеры» отошли, чтобы проследить, как он разобьется. Однако наш пилот сумел заметить пригодное для посадки поле. Проскочив над изгородью, он тут же вернул «Спитфайр» в нормальное положение и аккуратно посадил его на брюхо. Он выскочил из разбитого самолета, не получив ни царапины. «Мессеры» все еще кружили вверху. Этот замечательный человек сумел вернуться через Испанию и Гибралтар.

Рой, возвращаясь из очередного рейда во Францию, пересекал Ла-Манш, держась над самой водой. Это был один из тех тихих дней, когда зеркально-гладкая поверхность моря не позволяет точно оценить высоту. Рой зацепил воду тремя лопастями пропеллера. Когда он приземлился в Хокиндже, от каждой лопасти остался огрызок длиной 9 дюймов. Рою пришлось долго оправдываться после столь глупой ошибки.

У сержанта Дерека Бидхэма, когда он возвращался из другого рейда, кончилось топливо. Он направил свой «Спитфайр» в море недалеко от Брайтона, а сам выпрыгнул с парашютом. Самолет шлепнулся в море, а самого Бидхэма подобрал патрульный катер. Жители городка встретили Бидхэма как героя, потому что он не позволил своему самолету шлепнуться на их крыши. Когда он вернулся в эскадрилью, его ждал гораздо более холодный прием. Бидхэм был обязан постараться посадить самолет на один из многочисленных прибрежных аэродромов и спасти ценную машину. Однако он искупил свою вину буквально через несколько дней. Одна нога шасси его истребителя не вышла, но Бидхэм совершил такую великолепную посадку, что повреждения «Спитфайра» оказались минимальными.

Кен тоже прошел по лезвию бритвы, когда его эскадрилья ввязалась в жаркий бой с «мессерами», и он спасся, в основном, благодаря искусству своего ведомого, молодого австралийца Тони Гейза. Тот отогнал два «Мессершмитта», которые висели у Кена на хвосте. Потом они разлучились, и Кен пересек французское побережье возле Кале в одиночку. Он шел буквально над самой землей, и, разумеется, немецкие зенитчики уже ждали его. «Спитфайр» Кена получил несколько попаданий, и он уже открыл фонарь, чтобы в случае необходимости выпрыгнуть с парашютом. Когда он дотронулся до летных очков, струей воздуха их тут же сорвало, и Кен потом нашел их на полу кабины. После этого обычно вежливый Кен позволил себе несколько довольно сильных выражений.

Иногда во время дневных налетов мы сопровождали несколько новых четырехмоторных бомбардировщиков. Однажды утром мы стали свидетелями гибели «Стирлинга». 6 бомбардировщиков летели двумя клиньями по 3 машины, и мы держались рядом с ними «пчелиным роем». Во время обратного пути солнце стояло сзади опасно низко, скрывая противника.

«Мессершмитты» не атаковали нас, когда мы покинули район цели. Наш «пчелиный рой» мирно вился вокруг бомбардировщиков, пока мы двигались к побережью. Мы все время ждали, что противник набросится на нас и начнется дикая кутерьма. Однако ничего не происходило. Единственным звуком было монотонное гудение наших моторов, в которое врывались распоряжения командиров и комментарии Вудхолла, долетавшие из Тангмера. Я думал о чудесном завтраке, который мне предстоял после посадки. Еще пару недель на нашем полевом аэродроме будет масса грибов.

Несколько отдельных разрывов тяжелых зенитных снарядов потревожили бомбардировщики. Ближайшие истребители шарахнулись в сторону и поднялись на несколько сотен футов, чтобы выйти из опасной зоны. Однако 6 «Спитфайров» остались на прежней высоте, хотя увеличили интервалы. Затем один из огромных бомбардировщиков начал постепенно отставать. Его левое крыло пошло вниз, и он начал плавно поворачивать влево. Сначала это не казалось опасным, однако неожиданно встал один из моторов, и красное пламя заплясало рядом с кабиной. Мы с ужасом думали о находящихся внутри летчиках. Бомбардировщик снижался бесконечно долго, выполнив серию медленных разворотов, однако лишь 2 парашюта появились в небе. Мы молча следили за происходящим, не в силах ничем помочь. Агония «Стирлинга» приводила в ужас. Уже возле земли бомбардировщик перешел в вертикальное пике и взорвался, выбросив огромный столб оранжевого пламени. Тотчас в небо поднялся высокий столб белого дыма, засверкали искры взрывающихся боеприпасов.

Один из пилотов нашей эскадрильи видел эту катастрофу с земли. Сержант Крэбри был сбит неделю назад и видел все это из окна фермы, на которой он скрывался. Вскоре после этого он вернулся в эскадрилью и рассказал всю историю в подробностях.

Наши погибшие товарищи из экипажа «Стирлинга» были похоронены немцами в деревне недалеко от места катастрофы. Сотни французских крестьян посетили могилу, чтобы возложить цветы к месту захоронения британских летчиков. Крэбтри сообщил, что эти паломничества приняли такой размах, что местная немецкая комендатура распорядилась запретить их. Был отдан приказ больше не класть цветы на могилу. Несколько дней никто не показывался в этом месте, цветы завяли, и казалось, что все забыли о летчиках. Но вот однажды утром обнаружилось, что могилы полностью усыпаны полевыми цветами, которые кто-то принес ночью. Потом их регулярно меняли.

Нас очень воодушевила эта простая история. Временами, когда мы летели в небе Франции, нам начинало казаться, что это наше небо. Если случится самое плохое и тебя собьют, мы могли надеяться, что на земле встретим друзей.