Глава 10.

Канадское авиакрыло

Пока я ехал в Кенли вместе со своим Лабрадором Салли, которая дремала, свернувшись на сиденье, у меня было достаточно времени поразмыслить. Несколько канадцев служили в 610-й эскадрилье, но в ней оказались люди полудюжины национальностей, поэтому разношерстную толпу было довольно легко превратить в единый коллектив. Я вполне согласен с теми командирами, которые говорят, что гораздо легче командовать такой эскадрильей, чем составленной из пилотов одной национальности. Канадские пилоты славились своим упрямством, и требовалась железная рука, чтобы управлять ими. Я вспоминал Бадера, который часто ругал канадцев на все корки. Но в то же время его самым лучшим пилотом и верным другом был Стэн Тэрнер.

Кроме того, я гадал, как «Спитфайр IX» будет смотреться против FW-190. Мотор на «девятке» был больше и мощнее, но его втиснули в тот же самый самолет. Единственными отличиями были чуть более длинный нос и увеличенное количество выхлопных патрубков, а в остальном самолет выглядел точно так же, как «пятерка». Это являлось важным тактическим преимуществом. С нормальных дистанций боя немецкие летчики не могли различить эти самолеты, что нас вполне устраивало. Когда сказывалось превосходство в летных характеристиках, различать «Спитфайры» было уже поздно. Мой личный счет в это время составлял скромную цифру 8 побед.

Я размышлял над своими обязанностями в качестве командира крыла. Такое назначение в одно из лучших крыльев 11-й группы было пределом мечтаний многих летчиков. В предыдущих главах я уже говорил, что обязанности командира заключаются не в увеличении своего личного счета, а в обеспечении успеха всего крыла. Моей работой станет вести за собой и показывать, как надо драться. Нужно будет в кратчайший срок навести на противника максимальное количество орудий. Снизить потери до минимума и не подставлять крыло под внезапные атаки. Контролировать ход боя и держать крыло совместно, как единое целое, не позволять ему расколоться на отдельные изолированные неэффективные кучки. Это было уже значительно труднее. Всех этих целей можно было добиться только высоким искусством пилотирования, высокой летной дисциплиной и строгой дисциплиной радиопереговоров.

Я подъехал к офицерскому общежитию и припарковал маленький «Моррис» у стены. Канадские пилоты глазели на мою машину с веселым удивлением, так как у себя на родине привыкли к четырехколесным монстрам. Из общежития вышел широкоплечий майор и небрежно козырнул мне.

«Подполковник Джонсон?»

«Так точно».

«Я Бад Мэллой. Подполковник Ходсон, чье место вы заняли, сегодня отсутствует, как и комендант базы. Может, сначала перекусим, потом пивка, а уж потом я вам все расскажу и покажу, познакомлю с вашими дикими канадцами?»

После ленча я осмотрел свою комнату. Общежитие казалось герметически закупоренным, а паровое отопление работало на полную мощность. Так я познакомился с одной из особенностей быта североамериканцев. Однако выносить это было трудно, и вскоре я перебрался в комнату штаба, где не было такой роскоши, как паровое отопление.

В этот день небо затянули низкие тучи, моросил мелкий дождь, поэтому мы с Мэллоем не спеша прогулялись по аэродрому, встретились с двумя командирами эскадрилий и более чем 70 летчиками. Высокий, лысоватый Сид Форд, командир 403-й эскадрильи, родился в Новой Шотландии. Он уже был награжден Крестом за летные заслуги с пряжкой и зарекомендовал себя как умелый командир и агрессивный пилот. Командир 416-й эскадрильи Фосс Болтон был выходцем из провинции Альберта. Он был очень дружелюбным человеком, хотя не мог похвастать большим боевым опытом. Большую часть своей карьеры он летал в Канаде.

Я с удивлением узнал, что они все еще применяют устаревший строй и летают колоннами. Мы долго говорили об этом. Я рассказал о преимуществах развернутой четверки, или «растопыренной ладони». Сид Форд, который достаточно долго летал на «Спитфайре IX», несмотря на мои аргументы, отстаивал колонну. Болтон колебался между двумя вариантами строя. Вероятно, ему не нравилось, что новый командир крыла начинает все менять уже через несколько минут после прибытия. Я почувствовал, что настало время принимать решение.

«В первые вылеты я сам поведу эскадрилью Фосса, будем действовать четверками. Вы, Сид, займете позицию со стороны солнца на 3000 футов выше. Вы можете использовать любой строй, который позволит вам выполнить задачу. Мы посмотрим, как пойдут дела в первых вылетах, а потом решим, что лучше для всего крыла»»

На следующий день я встретился с высоким симпатичным Кейтом Ходсоном, который тоже был канадцем. Он рассказал мне о последних операциях крыла. Две эскадрильи получили свои «Спитфайры IX» несколько месяцев назад. В январе они потеряли над Францией командира крыла, и Кейт был назначен на его место.

«Погода сейчас работает против нас. У нас нет шансов собрать всех вместе. Но она в любой момент может улучшиться, и хорошо бы. Парни уже начинают немного нервничать. Они получили прекрасные самолеты и, как мне кажется, летают совсем неплохо. Они просто жаждут пары хороших стычек с „фоккерами“. Если вам удастся это во время первых вылетов, все будет нормально».

Потом подошел старший офицер разведки и сказал, что я должен выбрать себе позывной. Он передал мне длинный список утвержденных позывных, я просмотрел его и увидел слово «Седой».

«Вот это. Седой. Коротко и ясно. Мне это нравится. Вы доведете до остальных?»

«Да, сэр, — ответил главный шпик. — Но вам придется его менять каждые несколько месяцев. Иначе фрицы быстро вычислят по позывным конкретного командира крыла и будут знать, где вы. Это нарушает секретность».

Я использую этот позывной до сих пор!

Пару дней назад прибыл новый «Спитфайр», и сейчас его проверяли в мастерских. Я встретился с инженером крыла, и мы вместе осмотрели его. Самолет был новеньким, сверкал свежей краской. Позднее я поднял его в воздух и попробовал повертеть, чтобы почувствовать новую машину, ведь я впервые сел на «девятку». Истребитель казался очень быстрым, мотор работал отлично, самолет подчинялся малейшему движению ручки. Я решил, что он будет моим, и позднее ни разу не пожалел о своем выборе.

Вместо обычных больших букв, присвоенных эскадрильям, командирам крыльев было разрешено писать на борту свои инициалы. Это была высокая привилегия, и я показал своему механику, где следует написать «JEJ» и нанести сине-красный вымпел командира крыла. Шпик, слушавший наш разговор, весьма неодобрительно отозвался об этом.

«Мне кажется, вы делаете ошибку, когда пишете инициалы на „Спитфайре“. Разведка утверждает, что фрицы специально охотятся за машинами командиров. Буквы JEJ будут выглядеть крайне подозрительно. Почему бы не использовать обычные обозначения эскадрильи?»

Я рассмеялся и ответил:

«Слушай, разведка. До сегодняшнего дня я летал 3 года, и я не собираюсь попадаться им! Не забывайте, меня будут прикрывать 23 „Спитфайра“. Если фрицы хотят драки — они ее получат!»

Следующие несколько дней погода была такой же плохой, и мы просто не могли действовать целым крылом. Но мы во время коротких периодов улучшения могли взлетать по одиночке. Я несколько раз поднимался, чтобы опробовать 2 пушки и 4 пулемета. Это было стандартной процедурой, так как нужно было пристрелять оружие и определить идеальную дистанцию стрельбы для конкретной машины. Средний пилот, как правило, был неважным стрелком. Поэтому он поливал, как из лейки. Но гораздо вернее было тщательно прицелиться и дать очередь, когда противник окажется в точке сосредоточения огня. Пушки Сида Форда были настроены на такую точку. Ленты его фотопулемета показывали, как это действенно, поэтому я последовал его примеру[8].

Прошли 3 недели, но лишь раз или два нам удалось взлететь всем вместе. Однажды, еще не добравшись до Франции, мы увидели вдали большую группу «Фокке-Вульфов». Однако у нас было мало топлива и мы были вынуждены вернуться, не сделав ни единого выстрела. Мои канадцы летали очень хорошо, а их летная дисциплина была просто превосходной. Я полагаю, с этим обстояло лучше, чем в обычной средней эскадрилье. Однако нам нужна была хорошая драка с парнями из Аббевилля, чтобы почувствовать себя настоящим боевым крылом. Возможность представилась в субботу в начале апреля.

Мы сидели за ленчем, когда по громкой связи сообщили, что крылу объявляется часовая готовность. Я отправился в центр управления полетами, чтобы уточнить детали, после чего смогу сообщить их летчикам. Дело предстояло незначительное, но все-таки это было лучше, чем попусту убивать время. Крау должен был вести свою эскадрилью «Тайфунов» через пролив на бреющем и нанести удар по взлетным полосам аэродрома в Аббевилле, после чего ему следовало смыться как можно скорее. Мы должны были появиться над Францией в тот момент, когда «Тайфуны» повернут назад, и сбить все «Мессершмитты» и «Фокке-Вульфы», которые взлетят после бомбардировки.

Это была очень простая операция, как для эскадрильи Крау, так и для моего крыла. Для нас все фактически сводилось к свободной охоте. Мы не были привязаны ни к какому определенному району. Погода была прекрасной, и мы должны были действовать с помощью новой радиолокационной станции в Кенте, которая быстро приобретала славу исключительно полезного инструмента управления полетами. Наступали выходные, и реакция противника, как всегда в эти дни, ожидалась более ожесточенная, чем в будни.

Я позвонил майору Хантеру, начальнику станции, рассказал о своих планах. Мы договорились, что он нарушит радиомолчание, только если на экранах появятся вражеские самолеты.

Мы пересекли французское побережье к югу от Ле-Туке. Я видел поблескивающие кабины «Тайфунов» Крау внизу. Они уже направлялись обратно в Англию. На высоте 19000 футов с неприятным хлопком включились нагнетатели, моторы зарычали сильнее, и нам пришлось убирать газ. На высоте 24000 футов я перешел в горизонтальный полет. Эскадрилья Болтона выстроилась шеренгой четверками. Эскадрилья Форда еще не завершила набор высоты, за самолетами только что появились предательские инверсионные следы, которые были видны издалека. Но прежде чем я вызвал его, он сам снизился на пару сотен футов, и белые хвосты пропали.

Молчание нарушил Хантер:

«Седому от Травяного Семечка. Более 20 бандитов набирают высоту со стороны материка. Пеленг 140».

«О'кей, Травяное Семечко. На какой высоте?»

«Значительно ниже вас, Седой. Они подходят к берегу, и я постараюсь вывести вас со стороны солнца. Держите 140».

Это был прекрасный пример взаимодействия между офицером управления и командиром крыла. Мы впервые работали с Хантером. Он обладал кое-какими качествами Вудхолла: передавал информацию спокойно и уверенно. Весь механизм взаимодействия станции дальнего обнаружения и истребительного крыла функционировал, как часы. Внезапно я преисполнился уверенности.

«Седому, бандиты под вами на высоте 15000 футов. Влево на 310. Атакуйте».

«О'кей, Травяное Семечко. Влево на 310», — скомандовал я.

«Седому. Бандиты в 7 милях от вас на 5000 ниже. Полный газ».

Я перевел «Спитфайр» в пологое пике и начал осматривать горизонт в поисках неприятеля. Пока небо было чистым.

«Седому. Еще одна большая группа бандитов позади вас. От 5 до 8 миль. Будьте осторожны».

Все могло пойти прахом. Мы находились над первой группой вражеских самолетов, но неподалеку появилась вторая. Как далеко? Хантер сказал «от 5 до 8 миль», но радар работает на пределе дальности, поэтому 5 миль вполне могут оказаться 1 милей. Или 10 милями. Должен ли я все отменить и взять курс на Дандженесс? Решение оставалось за мной. Какое-то мгновение мне казалось, что мы неподвижно висим в прозрачном небе. Канадцы держались рядом, ожидая приказа.

Теперь я увидел нашу добычу. Одна группа из дюжины «фоккеров» находилась под нами в миле впереди. Еще около десятка болтались где-то далеко справа. Это была слишком блестящая возможность, чтобы упускать ее. Высота, солнце и внезапность — все на нашей стороне. Я должен был использовать шанс, где бы ни находилась вторая группа немецких истребителей.

«Седой — крылу. Более 20 фрицев под нами от 12 до 3 часов. Сид, я беру левую группу. Спускайся и атакуй правую. Атака!»

Я слегка довернул, чтобы оказаться точно за «фоккерами», и вспомнил, что поворачивать нужно помедленнее, чтобы ведомым было легче держаться в строю. Я опустил нос самолета и ударил по сектору газа. Мы обрушились на этих уродов все вместе!

Мой собственный «фоккер» летел на крайнем левом фланге. Мы заходили им прямо в хвост длинным стремительным пике. Перед тем как открыть огонь, я посмотрел вправо. Парни Болтона летели рядом со мной. «Спитфайры» Форда стрелой мчались на своих противников, которые находились в 3 милях отсюда. Атака получилась идеально скоординированной, и мои обязанности командира крыла временно отошли на второй план. Теперь каждый пилот самостоятельно выбирал себе цель и должен был ее сбить.

Моя первая короткая очередь прошли мимо «фоккера». Мне пришлось ручкой и педалями выравнивать рыскающий истребитель. Зато вторая очередь попала немцу в основание крыла сразу позади кабины. Прицельные линии пушек действительно были сведены в одну точку, и снаряды взрывались один за другим. Немец начал гореть, но, прежде чем он полетел вниз, я успел дать еще одну очередь. Затем я отвернул и круто пошел вверх, одновременно осматривая небо позади себя. Никого. Внизу падал еще один горящий «фоккер», справа в небе появился белый цветок парашюта. Хантер внимательно следил за нашей безопасностью:

«Седому. Отходите. Приближается большая группа бандитов. Почти над вами».

Я скомандовал крылу:

«Всем самолетам Седого. Уходить немедленно! Не перестраиваться. Внимательнее сзади!»

Пилотам такое не нужно повторять дважды. Мы ринулись через Ла-Манш парами и четверками. Мое звено садилось первым. Когда я вылез из кабины, меня встретили офицеры наземных служб, которые сообщили, что мы разогнали большую группу немецких истребителей. Я закурил сигарету и принялся считать кружащие над Кенли «Спитфайры». 16 сели, еще 4 в воздухе. Всего 20. Одиночка. 21. Большая пауза. Еще пара. 23. Должен прилететь еще один. Почему-то мне казалось особенно важным, чтобы он прилетел сюда и сел. Однако самолет так и не появился. Он или пропал, или приземлился на другом аэродроме.

Пилоты прошли в штаб, еще не сбросив напряжение битвы. Мы начали подводить итоги. Наши шпики внимательно слушали, всегда готовые занизить количество уничтоженных и поврежденных врагов. Дай им хоть маленький шанс, они вообще нам ничего не оставили бы! Получалось, что мы уничтожили 6 «фоккеров» ценой потери одного пилота. Как это произошло, никто не видел, но предполагали, что он нарвался на немца после первой атаки.

Я был просто восхищен этим достижением. Служба наведения работала великолепно, а канадцы действительно летали очень хорошо. Я отметил это в своем рапорте, упомянул радиолокационную станцию и поблагодарил Хантера. Потом я отправился в свой центр управления полетами, рассчитывая что-нибудь узнать о пропавшем летчике. Но у них тоже не было никаких новостей.

На следующее утро в мой офис вошел Сид Форд. Он положил на стол пару синих канадских наплечных нашивок и сказал:

«Наши парни хотят, чтобы вы носили вот это. В конце концов, мы канадское крыло, и мы хотим сделать вас своим до конца. Вы прекрасно начали».

Я ответил:

«Спасибо, Сид. Я сегодня же пришью их».

Простой жест, но мне он показался исполненным глубокого смысла. Я пришил эти полоски, и прошло 2 года, прежде чем мне пришлось их снять.

Форд хорошо показал себя в тот день. После полудня мы отправились к Парижу сопровождать 4 группы «Летающих Крепостей», по 18 самолетов каждая. Мы увидели их издалека. Солнечные лучи отражались в сотнях мест от каждой машины. Это было внушительное зрелище, когда бомбардировщики шли на большой высоте в боевом строю. Зенитки и вражеские истребители не могли остановить их. Несколько бомбардировщиков загорелись и полетели вниз, однако остальные лишь смыкали строй и шли дальше, решительные и неумолимые.

Эскадрилья Форда охраняла последнюю группу бомбардировщиков, а я возглавил эскадрилью Болтона, сопровождавшую третью группу. Я услышал, как Форд предупреждает:

«Фоккеры» атакуют «Крепости». Пропустить».

Поворачивать туда не имело смысла, так как все это происходило в 10 милях от нас. Бой закончится раньше, чем мы появимся на сцене. Сам командир эскадрильи сбил один «фоккер». Мэгвуд, который командовал одним из звеньев, сбил пару и видел, как один из сержантов сбил четвертый. Но сам сержант был атакован еще двумя немецкими истребителями и загорелся, прежде чем Мэгвуд успел предупредить его. Был также сбит и пятый «фоккер». Но при этом пропал сержант Эд Гимбел, американец, служивший в канадских ВВС.

Этот бой довел общее число уничтоженных за неделю FW-190 до 11 машин. Мы потеряли трех пилотов. Это было хорошее начало моей службы с канадцами.

До конца дня мы были освобождены от полетов, но так как до темноты еще оставалось время, я полетел в Тангмер, чтобы узнать, что творится в 610-й эскадрилье. Лори встретил меня и рассказал, что накануне у них был черный день. Эскадрилью атаковала большая группа «Мессершмиттов» и «Фокке-Вульфов». Погибли четверо пилотов, а симпатичный Дуг Колиндж пропал. Пилоты мрачно помалкивали, и мне было их очень жаль, потому что мы в Кенли, наоборот, считали сбитых немцев. Мы уселись пить пиво, и я старался приободрить их. Однако они завистливо смотрели на мой новенький сверкающий «Спитфайр» и явно мечтали получить такие же, чтобы рассчитаться с немцами.

Я полетел назад в Кенли, когда на Дауне уже легли вечерние тени. Завтра нам предстояло взлететь рано утром. Немного перекусив, я переговорил с командирами эскадрилий и отправился в постель. В ту ночь я спал, как дитя.

На следующий день мы должны были пересечь территорию Голландии, чтобы сопровождать «Крепости», бомбившие цели возле Антверпена. День был серый и мрачный. Моросил мелкий дождь, однако метеоролог сообщил нам, что на высоте 8000 футов небо уже чистое. Мы полетели в Манстон, где дозаправились и стали ждать приказа на вылет. Крыло Биггин-Хилла, которым командовал неукротимый Эл Дир, тоже участвовало в этой операции. Поэтому мы выкроили несколько минут, чтобы переговорить.

«Эл, что это мы читали в газетах относительно тысячи фрицев Биггин-Хилла?» — спросил я.

«Джонни, ты же сам знаешь, мы этого еще не добились. Но можем в любой момент. Сэйлор говорит, что когда мы достигнем этой цифры, он устроит самую грандиозную пьянку в истории. В Гроссвенор-Хаусе. Мы уже начали потихоньку готовиться».

«Не забудьте Кенли, когда начнете рассылать приглашения. Я приведу тридцать очень голодных канадцев! Встретимся над Антверпеном».

Манстон был огромным лугом, покрытым зеленой травой. С этого аэродрома могли одновременно взлетать 12 «Спитфайров». Крыло Эла взлетело перед моим, и я следил, как они исчезают в облаках. Я дал своим пилотам время осмотреться после взлета, после чего мы начали нырять в облака с интервалом в несколько секунд, чтобы избежать столкновения. За стеклами кабины мелькали клочья тумана. Серые волны Ла-Манша вскоре пропали из вида. Внутри облака было ужасно темно. Если я отрывался от приборов, то мог видеть лишь соседние «Спитфайры». 10000 футов. 14000 футов. 18000 футов. А мы все еще находимся внутри облака. Я от души пожелал, чтобы метеоролог сейчас оказался рядом со мной. Верхняя граница облачности на 8000 футов, как же! Но вскоре все-таки начало светлеть, и мы выскочили в прозрачное голубое небо. Я начал кружить на месте, дожидаясь, пока остальные 5 звеньев тоже появятся из облака.

Потом мы соединились и полетели над белым рваным ковром к намеченной точке встречи с «Крепостями». Как обычно, они прибыли на рандеву исключительно пунктуально. Мы летели на сходящихся курсах, и я подумал, какими прекрасными и мощными выглядят эти самолеты, летящие большой группой в сомкнутом строю. Я разделил крыло, так как оно было слишком неуклюжим, чтобы маневрировать вокруг тихоходных бомбардировщиков. Я прикрывал ведущую группу, Форд взял на себя следующую. Вы вышли далеко за пределы действия наших радиолокаторов, и в любой стычке с фрицами нам придется полагаться только на самих себя. Внезапно меня вызвал Болтон:

«Седому от красного-3. Более 20 на 9 часов, выше. Похожи на „фоккеры“.

Я посмотрел вправо, но не увидел «Фокке-Вульфов». Это было не удивительно, так как «9 часов» означало прямо слева. Я просто запутался и лихорадочно пытался сообразить: 3 часа, 9 часов, право, лево, где это? Мне даже пришлось посмотреть на часы на приборной доске, чтобы понять, где и что.

«Фоккеры» появились в 2 милях прямо впереди ведущей группы «Крепостей». Это означало, что они намерены провести смертельно опасную, но эффективную лобовую атаку против бомбардировщиков. Они выйдут из пикирования перед самым носом бомбардировщиков, а потом слегка потянут ручки управления на себя, чтобы проскочить в нескольких футах над спинами «Крепостей». Или могут попытаться выполнить полупереворот и уходить вниз вертикальным пикированием. Лобовая атака в горизонтальной плоскости требует особого умения и отваги. Я подумал, что большинство немецких пилотов будет выходить из атаки пикированием.

Мы ринулись вперед, обгоняя «Крепости», но «фоккеры» уже начали пикирование и приближались неровной цепочкой. Они были слева от нас, и я начал поворот, чтобы попытаться отпугнуть их лидера. Я опоздал. Через пару секунд «фоккер» был уже рядом, Я дал короткую очередь, а когда он пропал, сделал крутой вираж, чтобы втиснуться в колонну немецких истребителей позади номера три. Я дал по нему длинную очередь и смог увидеть клубки голубоватого дыма, вылетающего из пушек «фоккера», который стрелял по бомбардировщику. Позади меня были другие немцы, но я надеялся, что мои канадцы уже выбрали себе противников, иначе наше положение в этой мешанине своих и чужих станет слишком опасным.

Мой «фоккер» начал переворот, но я видел, что он продолжает стрелять. Я повторял каждый маневр вражеского истребителя, в результате чего мой «Спитфайр» оказался перевернутым, но я продолжал выпускать короткие очереди. Я даже не отваживался подумать, что там творится сзади. Янки стреляли по всему, что попадалось на глаза! В небе свистел плотный дождь свинца.

Вражеский пилот перешел в вертикальное пике. У меня не было шансов удержаться за ним, поэтому я поспешил перевернуться в нормальное положение, перевел дух и попытался оценить ситуацию. Наши «Спитфайры»» проскочили сквозь строй американских бомбардировщиков. Я отчаянно качал крыльями, чтобы показать американским стрелкам характерные очертания «Спитфайра». Но мои действия были встречены несколькими довольно меткими очередями, поэтому я поспешил удалиться на безопасное расстояние.

Оставив «Крепости», мы двинулись в обратный путь через Ла-Манш. В облаках имелись большие разрывы, по морю ползли огромные тени. Мы проскользнули сквозь дыру в тучах и увидели впереди белые скалы Альбиона. Вскоре мы уже кружили над Кенли.

Путешествие завершилось. В ретроспективе можно только посмеяться над этим беспорядочным столкновением. Но во время следующего налета проблемы могут оказаться более серьезными, поэтому я позвонил в штаб 11-й группы и получил разрешение посетить некоторые базы американцев, чтобы попытаться выработать тактику совместных действий. Совершенно ясно было одно: американцы не желают применять ближнее сопровождение, как делали мы со своими бомбардировщиками.

Я полетел к американцам и заночевал на одной из баз. Все обстояло именно так, как мы подозревали. Они не хотели, чтобы «Спитфайры» ближнего прикрытия путались между бомбардировщиками. Они предпочитали, чтобы наши истребители держались впереди и на флангах бомбардировщиков на почтительном расстоянии, за пределами дальности стрельбы пулеметов. Любой самолет, который прорвется сквозь истребительный заслон и приблизится к бомбардировщикам, будет считаться вражеским и встретит соответствующий прием. Я доложил эти соображения командиру 11-й группы, после чего поспешил порадовать командиров эскадрилий. Мы должны держаться подальше от стрелков «Крепостей», так как они имеют привычку сначала палить, а уже потом выяснять, кого сбили.

Я провел очень веселый вечер вместе с американцами. Ближе к полуночи в холле началась грандиозная игра в кости. Мы тоже поигрывали в бридж на деньги, но ставки ограничивались парой пенсов за сто очков, поэтому проиграть больше одного-двух шиллингов было трудно. Канадцы, как выяснилось, играют в кости, но предпочитают покер. Однако все это было ерундой по сравнению с американскими развлечениями. Толпа возбужденных офицеров кричала и ругалась, швыряя кости. Мне оставалось лишь следить, разинув рот, как сотни фунтов переходят из рук в руки после каждого броска. Я узнал, что американцы предпочитают коротать вечера за подобными мероприятиями. Причем часто случалось так, что младшие офицеры до нитки раздевали старших. Я решил, что при таком положении дел не может быть и речи о каком-то порядке и дисциплине!

Майор, который уже проиграл все наличные, подошел ко мне и затеял разговор.

«Так вы летаете на „Спитфайрах“?»

Я признался, что летаю.

«Прекрасный самолет, этот „Спит“. Как он против „Мессершмитта“?»

Я ответил:

«Он лучше „Мессершмитта“ или „Фокке-Вульфа“.

«Ох уж эти чертовы „Фокке-Вульфы“! — воскликнул американец. — Некоторые из этих малюток несут по 4 пушки. „Мессершмитт“ летит на тебя и стреляет. Но когда на тебя летит „Фокке-Вульф“, он пылает, как неоновая реклама!»

Из этой короткой встречи с американцами мне стало ясно, что их командование имеет собственные взгляды на дневные бомбардировочные операции. Англичане полагали, что дальние крупномасштабные налеты бомбардировщиков в дневное время невозможны. Поэтому американцам лучше было бы обратить внимание на проблемы ночных бомбардировок.

Чтобы понять такую точку зрения, следует обратиться к событиям начала войны. Командование Королевских ВВС сначала было уверено, что наши бомбардировщики, действующие в сомкнутом строю, могут прорвать вражескую ПВО в дневное время. Обороняться они должны были сосредоточенным огнем бортовых пулеметов. В начале войны в составе Бомбардировочного Командования числились всего несколько эскадрилий, которые должны были действовать ночью. Большую часть своих самолетов оно планировало использовать днем без истребительного сопровождения.

Первые после начала войны вылеты дневных бомбардировщиков завершились катастрофой. Но даже когда немцы сбивали половину отправленных «Веллингтонов», командование объясняло это тем, что бомбардировщики не смогли удержать достаточно тесный строй. С другой стороны, командование Люфтваффе считало, что англичане совершают «преступную глупость», отправляя в ясную погоду «Веллингтоны» без сопровождения. Но наши потери оставались такими высокими, что после декабря 1939 года «Веллингтоны», «Хэмпдены» и «Уитли» применялись только для ночных бомбардировок. Только легкие бомбардировщики «Бэттл» и «Бленхейм» выполняли тактические задания днем. Таким образом, не по доброй воле, а под давлением обстоятельств Бомбардировочное Командование было вынуждено сосредоточить свои усилия на совершенствовании методов ночных бомбардировок.

Сегодня, спустя 3 года после начала войны, американцы решили доказать, что крупное соединение бомбардировщиков в сопровождении истребителей способно прорвать немецкую ПВО и атаковать удаленные цели. Их намерения были восприняты со сдержанным скептицизмом.

Мы видели первые операции VIII Воздушной Армии, когда дюжина «Крепостей» бомбила Руан. Весной 1943 года мы часто сопровождали крупные соединения четырехмоторных «Крепостей» и «Либерейторов» к различным целям на северо-западе Европы. Их выбор ограничивался радиусом действия «Спитфайров», то есть 200 милями. Нам нравилось летать с американцами, так как немцы очень энергично реагировали на такие рейды.

Во время одного особенно жаркого боя над целью Фосс Болтон был ранен и сбит. Его место во главе 416-й эскадрильи занял огромный Бак МакНэйр. Он уже побывал в гуще сражений над Мальтой, и на его счету числились 10 вражеских самолетов.

Зато заявления бортовых стрелков «Крепостей» превышали все мыслимые пределы. Если бы они были верными, Люфтваффе просто перестали бы существовать. Например, во время одного налета на Лилль американцы заявили, что сбили и повредили 102 вражеских истребителя, тогда как в немецких документах указан 1 сбитый истребитель и ни одного поврежденного. Мы только изумлялись, слыша эти фантастические рассказы. Единственное объяснение, которое мы могли предложить — американским стрелкам обещали медаль за первый сбитый самолет. Но это не имело особого значения. Гораздо важнее было то, что бомбардировщики прорывались к целям и бомбили их с большой точностью. Дневные налеты «Крепостей» больше не выглядели уловкой, чтобы привлечь вражеские истребители. Именно бомбовые удары становились главной задачей.

Американцы начали формировать собственные соединения дальних истребителей. Вскоре двухмоторные «Лайтнинги» и тяжелые «Тандерболты» начали сопровождать бомбардировщики далеко за пределами досягаемости наших «Спитфайров». Иногда «Крепости» и «Либерейторы» совершали вылазки за пределы радиуса действия даже этих истребителей. На такой вызов Люфтваффе реагировали особенно резко. В течение одной черной недели американцы потеряли 150 бомбардировщиков вместе с экипажами. Но, несмотря на временные неудачи, они не забывали о своей главной цели, к которой шли с присущей только им энергией и настойчивостью. Соединения бомбардировщиков становились все крупнее и сильнее. «Крепости » подвергались модернизациям и получали все новые пулеметы. Но этот эксперимент оказался неудачным. Американские истребители получили специальные подвесные баки; теперь «Тандерболт» имел радиус действия почти 400 миль, тогда как модернизированный «Лайтнинг» летал на 600 миль. Наконец над Германией появились одномоторные «Мустанги». Этот прекрасный маленький истребитель мог летать так же далеко, как бомбардировщики.

В конце 1943 и начале 1944 года над Германией начались величайшие воздушные битвы. Истребители Люфтваффе пытались остановить американскую VIII Воздушную Армию. К концу года американцы уже могли поднять в воздух более 600 четырехмоторных бомбардировщиков, которых сопровождало множество дальних истребителей. Люфтваффе ответили созданием эскадрилий «штурмовых истребителей». Эти «Фокке-Вульфы» были дополнительно вооружены крупнокалиберными пушками. Немцы атаковали американские бомбардировщики большими группами, используя самое различное оружие: пушки, ракеты и даже парашютные бомбы. Количество самолетов, участвующих в Битве за Германию, намного превзошло силы, использованные в Битве за Англию 3 года назад. Но «Спитфайр», который заслужил бессмертие в той битве, не играл заметной роли в битве, бушующей в небе Германии. Хотя мы не могли даже и мечтать, чтобы на «Спитфайре» долететь до Берлина и вернуться, все пилоты сходились на том, что «Спитфайр IX» был лучшим тактическим истребителем. Но его радиус действия остался тем же, что и раньше, поэтому мы продолжали свои тактические вылазки. Американцы были вынуждены сражаться в одиночку.

Весной 1943 года в Англию в краткосрочный отпуск прилетел Билли Бартон, воевавший в Северной Африке. Так как его жена Джин жила недалеко от Кенли, мы сумели встретиться и устроили вечеринку в нашем офицерском клубе. Как летчики всего мира, мы говорили о боях и хулиганских выходках. О Кокки, который тоже воевал в Северной Африке, о Нипе, который над Мальтой получил пулю с вражеского истребителя в очень деликатную часть тела. Билли сказал мне, что должен возвращаться через несколько дней. Его должны были произвести в полковники и дать под команду истребительное авиакрыло. Однако бомбардировщик «Хадсон», на котором Билли летел, пассажиром, пропал без вести над Бискайским заливом. Вероятно, он был сбит немецким ночным истребителем. Больше мы его не видели.

Эл Дир и я были награждены Орденами за выдающиеся заслуги в один и тот же день. Я позвонил ему в Биггин и предложил встретиться в клубе «Киммал» на Барли-стрит чтобы устроить небольшой праздник. Это уютное гостеприимное местечко принадлежало бывшему капитану Королевского Летного Корпуса Бобби Пейджу, который был и остается моим добрым другом. В годы войны клуб был популярным местом встречи летчиков всех национальностей, а запасные спальни Бобби всегда были полны. В сундуках у него хранился большой запас одеял, и если вам повезет, вы могли ухватить одно и соснуть пару часов даже на полу.

В тот вечер набилось довольно много пилотов из Биггина и Кенли. В углу стоял одинокий улыбающийся молодой офицер. Он был одет в макинтош, поэтому мы не могли определить его звание и вообще не могли сказать, летчик ли он. Он смотрел на веселье истребителей с некоторым удивлением и наконец спросил у меня:

«А что празднуют ваши шикарные парни?»

«Здесь собрались пилоты двух крыльев», — объяснил я.

«И я полагаю, вы только что получили этот Орден за выдающиеся заслуги?» — спросил он, глядя на новенькую ленточку.

«Точно», — согласился я.

«Ну, тогда вы должны выпить со мной», — сказал таинственный молодой офицер.

«Спасибо. Чуть позже», — ответил я.

Я вернулся к канадцам и больше не думал об этой встрече. Позднее я увидел незнакомца, которого окружила компания пилотов бомбардировщиков. В комнате стало очень душно, и он был вынужден снять макинтош. И тогда я увидел у него на рукаве три нашивки подполковника. После этого мне в глаза бросились ленточка Ордена за выдающиеся заслуги с серебряной розеткой, ленточка Креста за летные заслуги и какая-то тусклая ленточка перед Орденом за выдающиеся заслуги. Интересно. Я протолкался сквозь толпу, чтобы посмотреть поближе. Мои подозрения оказались правильными, это была ленточка Креста Виктории! Я одним рывком преодолел последнюю пару шагов до стойки бара, схватил его за руку и сказал: «А теперь вы выпьете пинту со мной, Гай Гибсон!»