Профессор Артер Феррилл в книге Падение Римской империи: военные причины (1983) проанализировал пороки армии поздней Римской империи, которые привели к ее поражению в борьбе с германцами. Другой из главных причин поражения Рима в борьбе с захватчиками была концентрация автократической власти в руках одного человека, императора. Кроме катастрофического отдаления его от подданных, эта абсолютная власть создавала другую, особую и опасную форму разобщенности, поскольку у военачальников постоянно возникал соблазн сделать в своей игре ставки на тот же привлекательный приз.

Автократия приводит к хорошо известной нестабильной ситуации. Ряд мыслящих личностей в период поздней Римской империи хорошо понимали эту опасность. Например, языческий писатель Эвнапий забросил карьеру, сожалея о такой тотальной монополии власти у одного человека. Один из императоров позднего Рима в своем публичном заявлении говорил прочувственно о «волнениях и беспокойстве его Светлого Ума». Каждого правителя подобострастно называли Его Светлость. Горечь и неосознанная ирония были скрыты в этом выборе титула, поскольку волнения и беспокойства императора всегда были на виду и мучительны для общества. Его описывали как человека, которого больше всего должны были жалеть во всем римском мире.

Более того, очень мало монархов в этот последний беспокойный век были достаточно сильными личностями, чтобы отвечать столь гигантской ответственности. Если оставить в стороне более или менее временных узурпаторов, то на последние сто двадцать лет Западной Римской империи трон занимали шестнадцать правителей, из которых действительно выдающейся личностью был только первый, Валентиниан I. Феодосия I также можно отнести к таким личностям, хотя некоторые аспекты его политики, особенно его религиозная нетерпимость, были отталкивающе ужасны по своим последствиям. К числу одаренных людей можно отнести Майорана, но он появился слишком поздно.

Другие были в своем большинстве незначительными личностями, так что реальное осуществление их автократической власти ложилось на плечи их военачальников. Двое из наиболее незначительных императоров, Гонорий и Валентиниан III, царствовали в общей сложности более половины всего периода почти в сто двадцать пять лет. Бездарность этих правителей — еще один тяжкий груз, который должна была вынести распадающаяся Империя. Однако хотя они не могли эффективно управлять страной и оставались только замкнутыми, изнеженными, слабовольными, некомпетентными людьми, они были в то время полезны уже самим фактом своего существования — как конституционные монархи.

Обреченность римской династической монархии, в частности, обусловливалась коренным пороком, который всегда подрывал корни всей имперской системы. Этим пороком было отсутствие удовлетворительного способа обеспечения мирного перехода власти от одного императора к другому. Когда Август основал имперскую систему в 31 г. до н. э., он создал множество властных структур, ни одна из которых, с формальной точки зрения, не могла быть передана наследнику или продолжателю.

Вот почему величайший из всех римских историков, Тацит, начал свои Анналы с детального перечисления всех критических моментов, которые возникли сразу же после смерти Августа. Хотя Август на практике в течение ряда предыдущих лет принимал необходимые меры, чтобы обеспечить плавный переход власти, историк хотел акцентировать потенциальную катастрофическую опасность таких моментов перехода, поскольку в эпоху Империи они приводили к кризисам, революциям и гражданской войне. «В выборных монархиях, — как указывал Гиббон, — вакантность трона — это момент, чреватый опасностью и бедой». Да и Макиавелли логично доказывал, не слишком преувеличивая, что неверное конституционное устройство было ответственно за ситуации, постоянно подрывавшие устои империи.

Теоретически считалось, что каждый новый правитель должен избираться сенатом. Но с самого начала эти выборы превратились в фикцию. Непреложным фактом является то, что все императоры продолжали сохранять свои позиции только при лояльности армии. И именно армия назначала каждого последующего обладателя трона цезаря.

В первом веке нашей эры поставщиком императоров часто была преторианская гвардия — специальное военное подразделение в Риме, которому поручалась защита личности правителя, но которое также пользовалось возможностью сбросить его с трона. Этой возможностью офицеры гвардии слишком часто злоупотребляли. И, соответственно, другие армейские подразделения и гарнизоны, расположенные в провинциях, в свою очередь сажали и сбрасывали местных правителей.

Мнения сената и армии о том, кто должен стать следующим императором, зачастую не удавалось согласовать. Все это происходило потому, что сенаторам нравилось поддерживать идею о своей неограниченной свободе выбора и инициативы так, что, когда бы ни умирал правитель, именно они должны иметь право назначать наидостойнейшего человека, не обязательно из предыдущей династии. В противовес этому желанию, уходящие императоры делали все возможное, чтобы оставить власть своей семье, выдвигая на трон своего сына либо другого родственника. Частично это происходило потому, что правители были склонны считать наиболее прочной опору на собственную семью, а частично потому, что в Древнем Риме бывали времена, когда семейственность обеспечивала наибольшую надежду на стабильный и ненасильственный переход власти.

Более того, что бы там конституционалисты ни говорили, передача власти по наследству очень сильно поддерживалась солдатами. А их лояльность главнокомандующему, императору, была личным чувством, которое легко перенести на его сына или других членов его семьи. Более того, император платил им за службу: любое нарушение спокойствия в Империи грозило отразиться на их заработках.

С 97 г. н. э. и далее, в течение большей части второго столетия, испытывалось новое правило, в соответствии с которым императоры «принимали» и фактически назначали преемников, людей не своего рода, выбранных только за их деловые качества. Затем последующие правители вернулись к практике укрепления собственных династий.

Но каждая династия, если она сходила со сцены, почти немедленно заканчивалась. Поскольку, хотя армия и благоволила теоретически к династиям, на практике она очень быстро уставала из-за нарастающей неудовлетворенности личными качествами императора. И эта армия в течение всего описываемого периода продолжала сажать на трон одного монарха за другим.

В 364 г. Валентиниан I стал очередным армейским назначенцем. И даже Симмах, старого типа консервативный аристократ, верил или делал вид, что верит в оправданность этого назначения. Поскольку армии, заметил он в 369 году, лучше знать, чем кому бы то ни было, кого назначать императором, так как «сенат и другие политические институты ленивы и ни на что более не годны». Историк Аммиан также поддерживал роль армии в назначении императоров, так как он привык думать, довольно сверхоптимистично, что этим решениям нормально предшествует процесс должного отбора среди претендентов на власть.

Не установленная до сих пор группа биографов, составившая Историю Августа, с этим не согласилась и шумно превозносила тех правителей прошлого, которые, как они верили, были выбраны сенатом. В результате, эти писатели возродили и повторили древнюю концепцию, что правление империи не должно быть наследственным. Они отрицали, что рождение сына может играть какую-либо роль в определении преемника.

Валентиниан I, как и многие предыдущие императоры, придерживался противоположной точки зрения и хотел основать собственную династию. Более того, хотя он сам вышел не из императорского рода, он почувствовал себя уверенным в возможности обернуть предпочтение армии к наследственности к своей выгоде. Когда в 367 г. он выдвинул своего сына Грациана в преемники, он был достаточно осторожен и провел целую военную церемонию, где представил юношу солдатам. На этой церемонии, когда солдаты приветствовали своего нового правителя громкими криками и лязгом оружия, Валентиниан вручил ему имперские одежды и заявил: «Смотри, мой дорогой Грациан, теперь на тебе, как мы все и надеялись, императорские одежды, дарованные тебе благодаря покровительству моей воли и воли наших собратьев-солдат».

Попытка Валентиниана основать с помощью военных новую правящую династию оказалась чрезвычайно успешной. Эта династия, усиленная включением Феодосия I путем брачного союза, находилась у власти девяносто один год — один из самых длительных периодов в истории империи и замечательный пример неразрывности в это неспокойное время.

И, напротив, за смертью последнего представителя этого рода, Валентиниана III, хотя он лично был немногим лучше ничтожества, последовал период беспрецедентной нестабильности, в течение которого быстро сменялись императоры-временщики. Эта нестабильность была завершающей и фатальной, поскольку с последним из этих императоров закончилась история Западной империи.

Опыт Древнего Рима свидетельствует, что наиболее опасной оказывается постоянная смена военных фигур, каждая из которых организовывала мятежи и перевороты, чтобы занять место очередного правителя. Эти события приводили к опасному дроблению и распаду провинций. Деятели, которых в различные периоды времени и в различных регионах какая-то часть армии объявляла императорами, даже если им не удавалось оставаться в этой роли достаточно долго, были, к большому сожалению, многочисленны; они продолжали возникать из поколения в поколение. И соперничество между этими узурпаторами и «законными» конкурентами на трон (различие между ними в данном случае не всегда легко было установить) стало одной из главных причин дискредитации власти Рима.

Гражданские войны, разгоравшиеся в результате захватов власти, губительно подрывали внутреннюю безопасность римского мира. Более того, можно указать много случаев, когда в ходе этих битв германцы и другие внешние враги получали предложение начать наступление на разобщенные провинции. Начиная с первого века н. э. и до самого конца Римской империи, т. е. более, чем в течение четырех столетий, едва ли было хоть одно десятилетие, когда бы в каждый отдельный момент никто не составлял конкуренцию действующему императору, а зачастую таких конкурентов было несколько.

Такое состояние дел явилось результатом неразрешимой дилеммы: армия должна быть достаточно сильна, чтобы защитить границы государства; но если она достаточно сильна, чтобы делать это, то, значит, она достаточно сильна, чтобы повернуть оружие против императора, как только один из военачальников призовет к восстанию. Правда, только благодаря армии Империя вообще продолжала существовать. Но и виной армии и лиц, ею командовавших, было отсутствие мира внутри страны в течение очень многих лет. Из-за этой фатальной, все ослабляющей страну разобщенности, римляне претерпевали удручающие и постоянные неурядицы и несли огромные потери.

По временам возникающая в таких ситуациях анархия возрастала и приводила к национальному параличу. Например, в течение только одного периода продолжительностью в полтора столетия, перед воцарением Константина Великого (306—337), почти восемьдесят военачальников, как в столице, так и за ее пределами в других частях Империи, объявлялись императорами. Только между 247 и 270 годами не менее тридцати человек провозглашались правителями. Некоторые из них были слишком напуганы, чтобы отклонить предложение.

Правда, узурпаторы сослужили прекрасную службу современным нумизматам, волей-неволей являющимся поставщиками исторической информации. Поскольку, как только кто-то провозглашал себя императором, он немедленно чеканил новые монеты, чтобы расплатиться с солдатами за их поддержку; монеты в то же время служили цели распространения за рубежом сведений о имени и образе правителя. И образцы этих монет в количестве от десятков тысяч, в одних случаях, до одной единственной монеты, в других, дошли до нашего времени, и их можно сегодня увидеть.

В последние годы Империи продолжались те же деструктивные процессы, а их развитие оставалось все таким же сумбурным и быстро меняющимся, как и прежде. Во времена правления династии Валентиниана I еще было много военных и других лиц, решивших захватить трон. По меньшей мере десять человек предприняли такие попытки, все в конце концов безуспешные, но имевшие различную начальную вероятность успеха. Эта цифра вырастет до тринадцати, если сюда включить трех североафриканских смутьянов с амбициозными намерениями. А возможно, их было еще больше.

Можно представить, насколько все эти попытки узурпации власти истощали уже безнадежно ограниченные людские ресурсы Империи и ее казну. Становится яснее также не только, почему Валентиниан I стремился гарантировать мирную династическую преемственность, но и почему армия и Империя в целом упорно продолжали проводить политику наследственности даже когда речь шла о некомпетентных последних членах его рода.

Еще к вопросу об узурпаторах. Практически всем императорам Востока и Запада, имевшим общие интересы в деле поддержания династии, к которой они принадлежали, удавалось работать согласно — было понятно, что пока один из императоров сохраняет власть в любой части римского мира, с другим ничего не произойдет без его согласия. Правда, это взаимопонимание не всегда соблюдалось. Тем не менее, пока династия Валентиниана I занимала оба трона — на Западе и на Востоке, никому из ее соперников не удавалось сместить любого ее представителя в любой из империй.

И все равно истощение имперских ресурсов в результате гражданских войн было ужасным. В течение последних лет Западной империи, когда династия Валентиниана I окончательно сошла со сцены, хаос углубился. К тому времени большинство сменявшихся правителей было просто марионетками, зависящими от властных военачальников, среди которых германец Рицимер (456—472) был наиболее видным. Правда, эти военные диктаторы не стремились присвоить себе монархический титул вплоть до 476 г., когда последний император Запада был изгнан из Равенны, а Одоакр стал королем Италии.

Писатели того времени в любые периоды истории империи были очень обеспокоены тем исключительным вредом, который приносили перевороты. Аммиан, в частности, называл военные перевороты высшим дьявольством. Он имел четкое и ясное понимание взаимных обязательств, которые связывали правящего императора с его народом и прекрасно осознавал, что если субъекты не будут лояльны своему императору, то вся безопасность Древнего Рима рухнет.

Августин также заявлял: «Какое неистовство иностранцев, какая жестокость варваров могут сравниться с тем вредом, который наносят гражданские войны?» И два наиболее видных мятежника, Магн Максим (383—388), чьи солдаты убили Грациана, и Евгений (392—394), чей Учитель Солдат, по-видимому, убил Валентиниана II, рассматриваются поэтом Клодианом как пара действительно виновных людей:

Два тирана вторглись в западные страны,
Их грязные души переполнены преступлениями;
Один из них родом из Британии,
Другой — урожденный германец.
Несчастные холопы-изгнанники: оба запятнаны виной,
Их руки залиты кровью хозяина.

Эти преступники, либо номинальные руководители восстаний, пока находились у власти порой контролировали территории больших размеров. И, зачастую, не было недостатка в людях, готовых вступить под их знамена. Как указывалось в анонимном трактате «О делах войны», недовольные бедняки не видели причин для отказа сменить хозяина и примкнуть к таким восстаниям.

Разрушительный характер таких движений хорошо видел Гиббон, а еще до него французский историк Монтескье. Последний называл весь этот процесс предательского захвата власти одной из главных причин падения Рима. Он прослеживает, как политические различия, которые ранее приводили не более чем к разумному обсуждению, теперь, когда Империя выросла до огромных размеров, превратились в смертоносные гражданские войны.

Теперь мы переходим ко второй причине гибели Западной Римской империи: общей неспособности армии выполнять поставленные перед ней задачи. Развал армий Рима, на первый взгляд, представляется необъяснимым явлением, так как иностранные наемники были, по крайней мере теоретически, и по численности и по снаряжению сильнее своих противников, а противостоящего врага Рим ранее всегда побеждал. В действительности, сложившееся негативное общественное настроение и почти полная потеря взаимопонимания между армией и народом, привели к фатальному ослаблению его сил.

Нашим основным источником информации об армии позднего Рима будет перечень официальных должностей, Notitia Dignitatum, в котором приводится список основных официальных должностей в Западной и Восточной империях по состоянию на 395 год. Более того, когда речь идет о военачальниках, добавляются подробности о тех подразделениях, которыми они командовали.

Перечень официальных должностей в одно и то же время исключительно важный и вводящий в полное заблуждение документ. В соответствии с его статистикой численность войск объединенных империй составляла от 500 000 до 600 000 человек, что вдвое превышает силы, защищавшие Древний Рим двумя веками ранее. Из этого общего числа солдат Западной империи принадлежало немногим менее половины — вероятно около 250 000; большинство воинских подразделений размещалось на границах по Рейну и Дунаю или рядом с границами.

Такого количества солдат, учитывая прецеденты, должно было быть более, чем достаточно для охраны границ империи от вторжений варваров, поскольку отряды варваров по численности никогда не были особенно велики — не более тех, которых римляне наголову громили в предыдущие времена. Следует сказать, что войска вестгота Алариха I и вандала Гейзериха составляли 40 000 и 20 000 бойцов соответственно, а в полчищах алеманнов было не более 10 000 воинов.

Но если мы посмотрим более внимательно на силы, противостоявшие племенам завоевателей, то вырисовывающаяся картина начинает странным образом меняться. Римские армии той эпохи делились на две части — элитные полевые войска и пограничные силы. Последние были менее мобильными и их труднее было использовать для выполнения специфических военных задач, так как они были разбросаны по местным гарнизонам и обеспечивали внутреннюю безопасность страны. Кроме того, как это следует из закона 428 года, к ним относились с куда меньшим уважением, чем к полевым войскам.

Изучая Перечень и другие источники информации, обнаруживаешь, что не менее двух третей всей армии Западной империи состояло из пограничных войск, то есть подразделений более низкой квалификации. Поскольку полевые войска несли тяжелые потери во внешних и гражданских воинах, то для их укомплектования требовалось больше солдат, возможно, не менее двух третей от личного состава. Эти резервы поставляли пограничные армии в частности, из напряженных районов Северной Африки и Галлии, что самым существенным образом подрывало безопасность на границах.

Языческий историк Зосим приходит к выводу о том, что Константин Великий, который, в основном, виноват в ослаблении пограничных сил, в значительной мере ответственен за падение Римской империи. Да и ситуация в полевых войсках не улучшалась, поскольку они были вынуждены пополнять свои ряды за счет большого количества бывших пограничных войск низкого уровня. У полевых командиров были и другие проблемы. Например, их соединения в Северной Африке теперь нельзя было перекинуть в другие кризисные зоны из-за необходимости обеспечения безопасности поставок зерна в Рим из этих районов.

Если говорить о действительном числе солдат, участвовавших в сражениях под командованием римских военачальников того времени, то ситуация выглядит еще серьезнее. Зосим отмечает, что 55 000 солдат, выведенных Юлианом Отступником на поле сражения, были одной из самых больших армий того времени. Это кажется достаточно странным. В следующем поколении наибольшее число солдат, когда-либо участвовавших под командованием величайшего полководца Рима того времени Стилихона в сражении против вождя остготов Радагайса в 405 г., не превышало 30 000, а возможно, было немногим более 20 000 человек. Большим числом солдат для любой сражающейся армии Рима было 15 000, а экспедиционные силы составляли не более одной трети от этого числа. Эти данные очень расходятся с теоретическими цифрами Перечня официальных должностей. Они куда ближе к реальностям поздней Римской империи. Нашумевшее численное превосходство над германскими завоевателями едва ли вообще существовало.

Анонимный писатель четвертого века в трактате О делах войны выражал беспокойство по поводу этой ситуации. Он также обратился к своим императорам — а ими, вероятно, были Валентиниан I и его брат — с предложениями привести военные дела в порядок. Это были чрезвычайно толковые предложения. Автор хотел, чтобы правители, кроме всего прочего, сберегали личный состав армии с помощью механизации. В частности, он предложил целую серию осадных машин нового типа и другого оборудования. Его предложения остались без ответа, будучи, по всей видимости, перехваченными и положенными в долгий ящик прежде, чем они смогли попасть на глаза императору. Трактат анонимного писателя был ценен не только тем, что он, в отличие от большинства своих современников, верил, что можно сделать что-то реальное для улучшения этого мира, но и тем, что ясно представлял себе тяжесть ситуации с комплектацией армии и предлагал меры, которые необходимо принять для улучшения положения.

Почему же эта ситуация оказалась такой плохой? В яростных атаках на границах не было ничего нового, однако они, конечно, повторялись все чаще и чаще — в основном из-за внутренней слабости, провоцировавшей внешние вторжения.

Не может быть и малейшего сомнения в том, что слабость армии позднего Рима во многом была связана с постоянными неудачами имперских властей наладить набор новобранцев. С начала четвертого века н. э. это был основной источник пополнения армии. Валентиниан I, наиболее видный военный лидер своего времени, организовывал военные призывы ежегодно, Феодосии I в начале своего правления пытался даже проводить набор новобранцев в национальном масштабе.

Однако освобожденные от военной службы категории граждан были чрезмерно многочисленны. От призыва освобождались сенаторы, священники и множество чиновников; среди других групп освобожденных были повара, пекари и рабы. Чтобы набрать рекрутов среди оставшегося населения, проводились интенсивные операции чистки. Призывались даже мужчины из огромных имений самого императора. Да и другие лендлорды были не очень солидарны с государством, Им полагалось поставлять в армию рекрутов пропорционально размеру их земель, но во многих случаях они наотрез отказывались это делать. Даже тогда, когда им приходилось уступать, они старались отправить в армию только тех, от кого они и так хотели отделаться. Они ссылались на то, что наборы солдат были тяжким бременем для сельского населения, которое истощено как численно, так и духовно. И, действительно, в этих словах было много правды. Ну а поскольку от горожан, как солдат, было мало толку, то основная нагрузка падала на мелких фермеров и крестьян в возрасте от девятнадцати до тридцати пяти лет.

В связи с активным сопротивлением набору в армию, вскоре стало понятно, что обычными мерами рекрутирования солдат не обойтись. Формирование полков стало на повестку дня, причем стремились призывать к сохранению отцовской профессии, т. е. все больше развивалась тенденция вынуждать сыновей солдат или бывших солдат в свою очередь становиться солдатами.

Хотя эта доктрина была давно провозглашена, ей в начале 300-х годов не очень повиновались, но уже в пятом веке это правило стало обязательным, как и для гражданской службы. Более того, за исполнением строго следили — настолько, насколько правительство обладало властью для проведения своих решений. Но результаты оставались далеки от удовлетворительных.

Христианский философ Синесий из Сирены (Шахха) заявил, что для спасения Империи необходимо вступление всей нации под ружье. Как и автор трактата О делах войны этот философ рассматривает проблему с позиций ее воздействия на римлян. Сожалея об отсутствии достаточного объема источников как рекрутов, так и ветеранов, он предложил сократить сроки военной службы, чтобы было легче призвать уклоняющихся и сопротивляющихся. Конечно, его предложение, даже будучи принятым, вряд ли сыграло бы большую роль в решении проблемы. Поскольку в Западной империи, где, как мы еще увидим, возникла серьезная социальная напряженность, уничтожавшая последние патриотические чувства, то стало казаться, что не избежать выводов св. Амвросия о том, что военная служба вообще перестала рассматриваться как обычная обязанность, и теперь на нее смотрят, как на рабство, которого каждый стремится избежать. Всеобщую обязанность служить уже нельзя было навязать силой.

По мере сужения границ Империи снабжение солдат ложилось все больше и больше на саму Италию. Но итальянцы были не в состоянии нести эту ношу, да у них и не было даже малейшего желания это делать. По закону 403 г. ежегодный призыв новобранцев еще существовал. Однако в соответствии с двумя постановлениями от 440 и 443 годов призывы рекрутов на Западе уже ограничивались только чрезвычайными ситуациями. Более того, Валентиниан III, автор этих эдиктов, заявил, что «ни одного гражданина Рима нельзя принудить служить», за исключением случаев защиты родного города, если он подвергается опасности. А после смерти энергичного Аэция вообще никто не слышал о призыве гражданина Рима на военную службу.

Аристократия сената, которая в этот финальный период истории доминировала над гражданской администрацией, естественно не хотела поддерживать такое истощение рабочей силы на своих сельскохозяйственных угодьях. Правительство, однако, уже давно сделало один важный вывод из сложившегося критического состояния дел: если не удастся набрать рекрутов у землевладельцев, то пусть они взамен расплачиваются деньгами.

В последний период четвертого столетия были уже предприняты определенные шаги, чтобы использовать эту альтернативу. В конечном счете сенаторы формально согласились с тем, что за каждого непризванного рекрута, за которого они несли ответственность, надо уплатить 25 золотых монет. Подобным же образом отдельные лица могли откупаться от призыва на военную службу. Историк Аммиан заклеймил такую замену службы. Но в условиях надвигающегося кризиса такое решение имело смысл. Так как было очень трудно, практически безнадежно, собрать необходимое число гражданских рекрутов, даже путем обязательного призыва, то деньги, по крайней мере, гарантировали службу германских солдат и их оплату. Кроме того, их службу в качестве воинов Рима гарантировали решения императоров, одного за другим разрешавших германцам расселяться в провинциях в качестве федератов и союзников. Вместо римской армии, Запад мог себе позволить иметь армию германцев. Тем временем римская армия постепенно таяла, так что ко времени окончательного крушения Западной империи от нее вообще ничего не осталось.

Совершенно верным было замечание Амвросия о том, что в его время пребывание в солдатах рассматривали как рабство, которого следовало остерегаться. Поэтому достаточно странно, что страницы историков Рима последних двух столетий полны жалоб на то, что солдатам создавались чрезмерно благоприятные условия: одного римского императора за другим обвиняли в том, что они баловали и портили солдат. Громкие и ясные, эти жалобы были услышаны от Септимия Севера (193—211). Они дали основание Гиббону назвать Септимия Севера главным автором времен упадка Рима. С этого времени и позднее солдаты получали все большую и большую зарплату в различном виде: в форме продуктов, одежды и других товаров. Щедрость Константина по отношению к своим войскам была впоследствии также объявлена чрезмерной.

Как говорит Аммиан, именно Валентиниан I «был первым, кто повысил роль военных, подняв их в звании и увеличив довольствие в ущерб общим интересам». Феодосия I также обвиняли в том, что он слишком потворствовал армии. Например, всеобщее раздражение вызвала выдача военным сельскохозяйственного оборудования и семян, поскольку император разрешил им в свободное от службы время заниматься земледелием — как фермерам и наемным работникам, в то время, как граждане других категорий такой работой плохо обеспечивались. Но за всеми этими критическими замечаниями скрывалась традиционная точка зрения высших классов, которые ностальгически хотели самостоятельно контролировать государство и связывали свой отход от этого контроля с ростом влияния армии.

В действительности, несмотря на кипение во многих случаях политических страстей, военным никогда чрезмерно не платили и не поощряли, так что в результате реформы, типа проводившихся Севером и Валентинианом I, повышались их заработки только до нормального уровня. К пятому веку эта ситуация не намного изменилась, за исключением того, что даже эта плата не всегда выдавалась военным регулярно, поскольку коммуникации были в скверном состоянии.

По этим же причинам результаты каждой попытки удовлетворить военных оказывались бесполезными. Да и главная притягательность военной службы в былые времена, когда горожане Рима шли после призыва в легионеры, а после демобилизации — на вспомогательные работы, теперь перестала существовать, поскольку начиная с 212 г. горожане уравнивались в правах с любыми жителями Империи, кроме рабов. Кроме того, так или иначе, военные переносили свою долю тягот этого сурового века. Никакие льготы, им предлагаемые, не могли уравновесить факторы, подрывающие их усердие.

Итак, молодые мужчины поздней Римской империи делали все, чтобы избежать воинской службы. Их уловки принимали причудливые формы. Это становится видным из текста законов того времени, в которых раскрываются отчаянные шаги, предпринимаемые во избежание воинского призыва. Как там указано, многие юноши прибегали к членовредительству, чтобы стать непригодными к службе. За это по закону полагалось сожжение живьем. Однако Феодосии I постановил, что такие правонарушители больше не должны испытывать свою судьбу, а вместо этого, несмотря на нанесенные себе увечья, все равно обязаны отслужить в армии. Землевладельцы, которые должны были поставить своих арендаторов в качестве рекрутов, могли вместо здорового мужчины, за которого они отвечали, привести двоих увечных. У землевладельцев также очень энергично отбивали охоту прятать молодых мужчин от офицеров, сборщиков рекрутов. Действительно, в 440 г. укрывание рекрутов наказывалось смертной казнью.

Такая же судьба ожидала тех, кто укрывал дезертиров. Ранее приговоры были более мягкие. Преступников-бедняков отправляли на каторгу в рудники, а у богатых конфисковывали половину их имущества. Богатых, как класс, постоянно обвиняли в потворстве попыткам уверток и укрывании беглецов с целью пополнения рядов собственных сельскохозяйственных рабочих. Жесткая официальная критика обрушилась также на агентов землевладельцев и управляющих имениями, которым в некоторых провинциях было даже запрещено иметь лошадей в надежде, что эта мера помешает им подстрекать к дезертирству.

Другим показателем озабоченности государства проблемой дезертирства было введение законов о клеймении новых солдат: на их кожу наносили клеймо как на кожу рабов в бараках-тюрьмах. Все возрастающая жестокость легальных мер такого характера показывала, насколько тяжело было правительству удержать контроль над государством. Более того, дополнительная опасность исходила от объединения дезертиров в банды разбойников, о чем специально сообщалось в серии законов.

В одном из постановлений обнаруживается поразительное влияние ситуации в стране на пограничные укрепления: из закона 409 г. становится ясно, что их потомственные защитники улетучивались. Это было завершением процесса, который развивался уже давно: в годы, последовавшие сразу же за поражением при Адрианополе, в 378 г., можно было наблюдать целую волну дезертирства, ухода с оборонительных позиций и бегства из гарнизонов, численный состав которых резко упал.

Таким образом, поскольку германцы продолжали вторгаться в Империю через Рейн и Дунай, стало ясно, что повсеместно для противостояния не удается эффективно использовать города и укрепленные пункты. Сальвиан, пресвитер Массилии (Марселя), нарисовал очень мрачную картину современных ему ужасных бед: по его словам города оставались без охраны даже тогда, когда к ним уже подступали варвары; защитники и жители города, разумеется, не имели желания умирать, и в то же время никто из них пальцем не двинул, чтобы защитить себя от смерти. Правда, часто римские солдаты, несмотря на полное отсутствие энтузиазма, продолжали хорошо драться, если у них были способные и смелые командиры. Например, Стилихон несколько раз наносил поражение армиям куда больших размеров, чем его собственная. Но во многих других случаях имперские войска чувствовали себя обреченными еще до того, как они мельком видели германских воинов. Многими столетиями позже это не вызвало никакого удивления у Карла Маркса, который указывал, что не было никаких резонов этим насильственно призванным крепостным хорошо драться, поскольку у них на было никакой заинтересованности в судьбе страны.

С другой стороны, как зло заметил свидетель тех лет Синесий из Сирены (Шахха), если армия не сеет страх среди врагов, она жестока к своим согражданам.

Ритор Либаний из Антиохии (Антакия), современник Константина, показал, почему это происходит. Он говорит о солдатах в лохмотьях, слоняющихся вокруг винных лавок далеко от линии фронта и проводящих время в дебошах за счет местных крестьян.

Аммиан рисует столь же печальную картину. Прежде, чем стать историком, он был сам офицером, а потому, описывая дикую жестокость и предательское непостоянство войск, он описал, в основном, только то, что хорошо знал. Что солдатам больше всего нравилось, писал епископ шестого века Эннодий из Тицина (Павии), так это задирать местного фермера. Военная служба в лагере им надоела. Они жаловались на то, что старшие по чину их постоянно угнетают. Как только предпринимались попытки переместить солдат из мест, где они выросли, в другие районы, они тут же переставали подчиняться. Как тогда говорили, они больше походили на иностранных оккупантов, нежели на армию граждан Рима. В результате, их очень ненавидели и боялись. В Северной Африке, например, Августин критиковал личную гвардию правителя за ее возмутительное поведение. А прихожане его церкви настолько ненавидели армию, что линчевали ее местного командира. «Главные города на границах, — писал Гиббон, — были заполнены солдатами, которые считали своих сограждан наиболее непримиримыми врагами».

Не является ли все это преувеличением? Возможно, в какой-то мере, поскольку все, приведенное выше, взято в основном у писателей, которые отбирали из окружающего наиболее характерное в соответствии со своими политическими и социальными взглядами. Тем не менее все эти сообщения в сочетании с мрачными фразами из имперских законов безошибочно указывают на то, что в армии было неблагополучно.

Военный эксперт Вегетий считал, что решение проблемы было возможно только с возвратом к дисциплине античных времен. Всегда есть консерваторы, которые говорят такие вещи. Однако невозможно так просто перевести часы назад. Валентиниан I делал все, что мог, поскольку он слыл безжалостным к нарушителям дисциплины. Но ему не удалось довести этот процесс до своего логического завершения, поскольку, хотя он и был очень строг к солдатам, он чувствовал, что нужно ладить с офицерами, если хочешь быть уверен в сохранении их лояльности.

В офицерском корпусе Рима оставалось еще много хороших воинов. Но и они зачастую отходили от прекрасных традиций прошлого. Солдаты пограничных гарнизонов, в частности, зависели от милости своих офицеров, которые бесстыдно их эксплуатировали, отбирая часть жалованья, а в виде компенсации глядели сквозь пальцы на нарушения дисциплины. Ходили рассказы об офицерах, умышленно разрешавших подразделениям с неполным численным составом прикарманивать вознаграждения не существующих в действительности солдат.

Грек при дворе Аттилы рассказывал Приску из Панин (Барбарос) в Трейсе, посланнику Восточной империи, какого низкого мнения он был об офицерах Рима. В своем описании войны против Западной империи, как «более мучительной» по сравнению с войной против Восточной империи, Аттила делает мало комплиментов пресловутой мощи Запада, поскольку он не нашел солдат Запада грозными и внушительными; зато он высоко оценил боевые качества готов, которые к этому времени составляли важную часть армии Запада.

Вот почему императоры рады были обменять военные обязательства граждан римских провинций на золото: они могли на эти деньги взамен завербовать рекрутов-германцев. В самой по себе вербовке не было ничего нового. На заре империи вспомогательные армейские подразделения включали в свой состав много германцев, в основном служивших под началом римских офицеров. Затем, в начале четвертого века, Константин резко повысил роль таких солдат, заключая при вербовке с каждым из них контракт на индивидуальной основе о службе под командованием римлян. В свете таких постановлений Порфирий, который написал плохую хвалебную поэму в честь Константина, мог с полным правом заявить ему: «Рейн обеспечивает тебя армией». За исключением некоторых военнопленных, которых призывали в обязательном порядке, эти германцы ни в коей мере не были врагами Рима и стремились завербоваться в армию. Службу в армии Римской империи они рассматривали, как возможность сделать карьеру.

Юлиан Отступник (361—363) выразил свое неодобрение «проварваризмом» Константина. Но ему не хватило времени в течение короткого периода его правления обернуть эту тенденцию вспять, да и наверное он никогда бы этого не сделал, поскольку германские солдаты уже стали незаменимыми.

Когда Валенс перед сокрушительным поражением при Адрианополе пригласил в провинции Рима вестготов, основным оправданием этого поступка были необходимость увеличения армии, а также рост доходных статей, поскольку суммы, которые жители провинций должны были выкладывать за освобождение от воинской службы, превышали расходы на выплату вознаграждения германцам. Затем в 382 г. Феодосии I принял энергичные судьбоносные решения. Германские «союзники», или «федераты», которых он вербовал в солдаты, не были просто индивидуальными рекрутами. Теперь вербовали на службу племена в целом, вместе с их вождями, которые получали от императора Рима годовую сумму деньгами и товарами, чтобы платить солдатам, которыми они продолжали командовать. Эти люди служили в армии в качестве добровольцев на очень хороших условиях. Им разрешалось уволиться, если они находили себе замену.

В 388 г. Амвросий указывает на решающую роль германцев в армии Феодосия. Он мог бы сюда также добавить негерманцев — гуннов, которые в это время также обеспечивали Рим большим количеством солдат. Однажды начавшись, участие новых федератов в армии быстро нарастало. И оно росло с особой скоростью, поскольку в битвах между Феодосием I и другими претендентами на трон участвовало много германцев и неримских войск с обеих сторон.

Хотя придворные льстецы восхваляли мудрость императоров, набиравших солдат из германских племен, этот процесс широко критиковали другие римляне и греки. Синесий считал бесполезным доверять сторожить стадо овец стае матерых волков, набрасывающихся на овец, — людям той же расы, что и римские рабы. Иероним также заявлял, что римляне теперь самая слабая нация на земле, поскольку они целиком зависят от того, как за них будут сражаться варвары. И языческий историк пятого века Зосим, который мало в чем соглашался с Иеронимом, также писал, что Феодосии уменьшил истинно римскую армию почти до нуля. Это было не совсем верно. Но это очень мало отличалось от правды, поскольку римская армия, если не считать германцев, быстро угасала.

Поскольку проблема вербовки рекрутов стала совсем безысходной, действия Феодосия по замене римских солдат на германцев, по-видимому, были наилучшим практическим средством, которым он располагал. Они также предоставляли замечательные возможности для расового сотрудничества, однако из-за сочетания предрассудков римлян и непокорства германцев, эти возможности не удалось эффективно использовать и, впоследствии, иллюзии о надежности подразделения федератов исчезли.

Для того, чтобы подстраховать их сомнительную службу, центральное правительство от случая к случаю делало попытки мобилизовать местные группы самообороны против непрекращающихся извне вторжений. Уже были прецеденты таких действий, например, защита Тревери (Трира) от узурпатора в 350-х годах. Но затем, в 391 г., право использования армии против «бандитов» было даровано, в противовес обычной практике, всем, без исключения, на принципах, изложенных в Истории Августа так: люди сражаются лучше всего, когда они защищают свою собственность.

В конце четвертого столетия снова стали возникать спорадические вспышки местной обороны, но они были немногочисленны и неэффективны. Во время отчаянного кризиса при вторжении германских племен в Италию в 405 г. государство обратилось к провинциям с призывом объединиться в качестве временных добровольцев в борьбе «за родину и мир» — но без особого успеха. Сепаратистские движения в британских провинциях тремя годами позже можно рассматривать как попытки совместной самообороны. А вскоре, в 410 г., Гонорий послал в Британию инструкцию местным властям, как организовать самостоятельную оборону. Тридцатью годами позже британцы вновь получили подобное послание. В Италии, когда Гейзерих и вандалы угрожали стране, власти призвали граждан взять в руки оружие. Также и в Галлии в 471—475 гг. епископ Сидоний призвал население Арверни (Оверн) защищать свою столицу Арверни (ранее Августонемет, ныне Клермон-Ферран) от нападения вестготов.

Эти попытки местной самообороны заслуживают только упоминания, поскольку они были скорее исключением. В военных событиях они не играли существенной роли. А что касается самой армии Рима, без учета неуправляемых федератов, то ее конец был уже близок. Легальное выступление на трон Валентиниана III едва ли могло скрыть отчаянную ситуацию, поскольку император прямо заявил, что его военные планы полностью провалились.

Разваливалось все и повсюду. Британия, несмотря на все увещевания, была уже полностью потеряна. В провинциях в долине Дуная войска были распущены еще в начале века, граница вокруг них рассыпалась и никто не платил им зарплату. Только часть реки, самая близкая к Италии, вплоть до конца оставалась в руках Рима.

Некий Еджиппий, местный монах, в своей биографии описывал последние дни дунайского гарнизона, примерно, в 482 г. Он рассказал, как пограничные силы и сама граница, наконец, рассыпались, и описал, как последнее уцелевшее подразделение у Кастра Батава (Пассау) послало несколько человек в Италию получить причитающиеся им выплаты. В это время в самой Италии больше не было никаких римских войск. Последняя армия римского государства, армия Одоакра, который низложил последнего императора Запада, состояла полностью из федератов.

Если бы римляне смогли поддерживать армию, они смогли бы спасти страну от развала. Их провал в попытке восстановить армию был одной из основных причин крушения империи. В позднем Риме наблюдалось полное отсутствие взаимной симпатии между армией и гражданами; и это противоречие между нуждами обороны и желанием людей обеспечить ее, внесло весомый вклад в падение Западного Рима.

Но почему эти противоречия достигли столь катастрофических масштабов? Ответ лежит немногим ниже поверхности и заключается в глубоком расколе, потрясшем позднее римское общество. Исследованием этого раскола мы теперь и займемся.