Мятеж начался — мятежники в изоляции

Недостатки в деятельности Побалта и командования Балтфлота особенно тяжело сказались в Кронштадте. По существу в последние недели перед мятежом органы управления крепостью были парализованы. По свидетельству очевидцев, среди руководящих работников Кронштадта возникли склоки и разброд; демагоги, все громче кричавшие в кубриках и казармах, получали робкий отпор, даже особый отдел крепости не принимал надлежащих мер пресечения, хотя поводов для этого оказывалось более чем достаточно. [266] Подстрекатели и провокаторы использовали случаи «волынки» на некоторых петроградских предприятиях и распускали вздорные слухи о расстрелах рабочих, об артиллерийском обстреле Путиловского завода и т. п. Характерно, что среди активных подстрекателей оказались два матроса, освобожденные толпой из гауптвахты Дерябинских казарм и прибывшие в Кронштадт 25 или 26 февраля. [267]

Поднимало голову контрреволюционное офицерство, привлеченное в качестве военных специалистов на командные должности. Особенно следует назвать здесь штаб крепости, откуда вышли военные главари мятежа (бывшие офицеры Б. А. Арканников и Е. Н. Соловьянов, бывший генерал А. Н. Козловский и др.). В докладах политотдела Моркронкрепости (правда, по обыкновению в очень общей форме) упоминается об антисоветских настроениях офицерства. [268]

Лишь однажды, составители доклада (за первую половину января 1921 г.) изменили своему лаконизму и более пространно отметили явление, весьма важное для оценки общей обстановки в штабе крепости: «У комсостава с командой отношения чисто официальные», а затем следует сообщение, очень важное для понимания причин назревающего мятежа: «С комиссаром особых трений цет, но замечается, что начальник штаба Соловьянов как бы по личному приказанию коменданта делает иногда словесные распоряжения, не ставя об этом в известность комиссара, что комиссар находит ненормальным». [269] Источники не сохранили сведений о том, какие именно «словесные распоряжения» отдавал без ведома комиссара Соловьянов, однако направленность его активной деятельности в те тревожные дни сомнений не вызывает. Как видно, уже за полтора месяца до начала мятежа контрреволюционное офицерство проявляло активность.

Дальнейшее развитие событий показало, что к исходу февраля 1921 г. в недрах антисоветского брожения в среде кронштадтских моряков уже выкристаллизовались руководящие центры будущего мятежа. В этом смысле «стихийность» выступления кронштадтцев, о которой много писала в свое время «левая» эмигрантская пресса и на чем до сих пор настаивают некоторые буржуазные историки, представляется более чем сомнительной.

Первое открытое выступление, представляющее собой нарушение рамок советской законности и выдвинувшее открыто антигосударственные требования, произошло 28 февраля. В этот день на линкоре «Петропавловск» состоялось собрание команды. Уже одно то, что подготовка к нему велась заранее, полностью опровергает тезис о так называемой стихийности восстания. Эсеровская газета «Воля России» впоследствии поместила беседу с «вождем» мятежа С. Петриченко, [270] который заявил:

«…Еще до 28 февраля мною и другими было составлено несколько резолюций». [271]

Характер резолюций и их направленность ясно говорят о том, сколь продуманны и организованны были первые же шаги мятежных главарей.

«Волынка» на петроградских заводах послужила для мятежных подстрекателей важным пропагандистским материалом. В Петроград потянулись самочинные делегации из состава экипажей кораблей и частей, дислоцированных в Кронштадте. Вернувшись, некоторые из этих «делегатов» распускали провокационные слухи о «расстрелах» рабочих, о «всеобщей забастовке» в Москве и Петрограде и т. п. Политическая атмосфера в крепости накалялась, однако военное и политическое командование не принимало должных мер пресечения. После создания Комитета обороны Петрограда 25 февраля некоторые партийные работники в Кронштадте предлагали также создать в крепости и на кораблях чрезвычайные тройки. Однако комиссар крепости И.Новиков заявил на это, что «Кронштадт надежен и что он сам со всем справится и никаких комитетов создавать не будет». [272] В это решающее время никаких чрезвычайных мер не предприняло со своей стороны и командование Балтфлота. Подобная самоотверженность на практике обернулась по существу самым настоящим попустительством к мятежным подстрекателям, действия которых с каждым днем становились все увереннее и смелее.

Собрание на «Петропавловске» 28 февраля явилось фактически сходкой, на которую сошлись представители всех антисоветских сил крепости. Председательствовал С. Петриченко — будущий «вождь» мятежников. В первую очередь он дал выступить «представителям», побывавшим в Петрограде во время «волынки». [273] Содержание их речей в источниках не отражено, но можно предположить, о чем они говорили, по известной уже речи подобного же «представителя» Гаевского на заседании Петроградского Совета.

В пространном документе, принятом взвинченным подстрекателями собранием, содержались требования, ставшие основными программными требованиями мятежников. Назовем важнейшие из них: немедленные перевыборы Советов тайным голосованием, свобода слова для «анархистов и левых социалистических партий», ликвидация политотделов, снятие заградотрядов, уравнение пайка «для всех трудящихся, за исключением горячих цехов», освобождение «политических заключенных социалистических партий», упразднение «коммунистических боевых отрядов» и т. д. [274]

Здесь еще не был сформулирован знаменитый лозунг: «Власть Советам, а не партиям», ставший позже идеологическим кредо кронштадтского мятежа. Но уже и в этом документе антикоммунизм маскировался под беспартийность. В этом смысле следует обратить внимание на следующий пункт «резолюции»:

«Собрать не позднее 10 марта 1921 г. беспартийную конференцию рабочих, красноармейцев, матросов гор. Петрограда и Кронштадта и Петроградской губернии».

Итак, вместо Советов — «беспартийные конференции», в которых, однако, должны принять участие представители «анархистов и левых социалистических партий», то есть прежде всего меньшевиков и эсеров.

Утром 1 марта подстрекатели попытались провести резолюцию, принятую накануне уже на более авторитетном собрании. Это им удалось, причем комиссары линкоров «Петропавловск» и «Севастополь» (в особенности комиссар последнего) проявили недостаточную твердость и не оказали должного отпора подстрекателям, хотя имели на то реальные возможности, [275] например приказать запереть люки, вооружить коммунистов непосредственно на кораблях, вызвать подмогу с берега и т. п. Эти и подобные меры неоднократно применялись во время гражданской войны по отношению к воинским частям, зараженным брожением, и комиссары линкоров не могли о том не знать. Петриченко и другие вожаки мятежников оказались более активными.

Вечером 28 февраля на корабли Балтфлота поступила телефонограмма следующего содержания:

«Общее собрание линкоров «Петропавловск» и «Севастополь» просит все морские части, находящиеся в Петрограде, как-то: линкоров, минную дивизию, подлодок и береговые части — выделить своих представителей беспартийных в Кронштадт на линкор «Петропавловск» на собрание моряков Кронбазы не позже к двум часам дня 1 марта сего года». [276]

В телефонограмме была дана ориентация на беспартийность будущего сборища, в ней еще в завуалированной форме прокламировалась идея «Советов без коммунистов».

Около полудня 1 марта на «Петропавловске» состоялась новая сходка, на сей раз оформленная как «собрание моряков бригады линейных кораблей». Помимо матросов с «Севастополя» здесь присутствовали представители других частей и кораблей Кронштадта, а также частей с южного берега Финского залива. [277] Опять раздались все те же демагогические речи о «расстрелах» и т. п. На собрании на этот раз присутствовал председатель Кронштадтского Совета П. Д. Васильев [278] и другие члены Совета. Они выступали, пытаясь овладеть положением, но добиться перелома в настроении моряков не удалось. Вновь была принята резолюция, составленная и утвержденная накануне.

Положение обострялось. Назревало открытое выступление. Следует сразу признать, что военные руководители Кронштадта сделали далеко не все для подавления растущего мятежа в зародыше. Не были созданы ревтройки, не было объявлено чрезвычайное положение, как это было сделано в самом Петрограде в дни обострения «волынки». Тем самым кронштадтские коммунисты оказались в решающий момент дезорганизованы.

Комиссар Балтфлота Н. Н. Кузьмин прибыл в Кронштадт 28 февраля. Характерно, что даже этот опытный и решительный политработник в какой-то мере поддался настроению благодушия, царившему среди кронштадтских руководителей. Впоследствии он откровенно признал это. По его словам, даже утром 1 марта «в общем картина не рисовала такого положения, что будет восстание, большое движение. Если бы это было ясно, то, поверьте, можно было закрыть люки и задержать всех. Но мы имели перед собой Петроград, где тоже было тяжелое настроение и все-таки удалось успокоить, так думали и здесь. Когда я явился на корабль (имеется в виду «Петропавловск». — С. С.), создалось определенное настроение. Предлагалась резолюция, которую они приняли». И тем не менее Кузьмин, ознакомившийся с настроением собрания, с тем документом, который был им принят, тогда же сделал вывод: «Ничего страшного не чувствовалось. Чувствовалось некоторое резкое настроение». [279]

К сожалению, Н. Н. Кузьмин поспешил послать оптимистическую телефонограмму в Петроград, что положение в крепости меняется в лучшую сторону. [280] Так было потеряно время для принятия решительных мер по предотвращению мятежа. Однако Кузьмин остался среди кронштадтского гарнизона и продолжал мужественно исполнять свой долг.

Днем 1 марта на Якорной площади Кронштадта состоялся митинг. В подготовке его деятельное участие приняли будущие главари мятежа. Руководители Кронштадтской военно-морской базы не препятствовали созыву митинга, рассчитывая, что им удастся переломить настроение рядовых матросов и солдат гарнизона. На площади собралась огромная толпа самого разнообразного состава, численность ее определялась впоследствии в 12 тыс. человек. [281] На трибуне находились П. Д. Васильев, Н. Н. Кузьмин, а также специально прибывший из Петрограда Председатель ВЦИК М. И. Калинин. Председательствовал на митинге Васильев, который так и не смог навести порядок в огромной нестройной толпе, где активно действовали будущие главари мятежа.

Н. Н. Кузьмин, которому было предоставлено первое слово, произнес принципиальную, боевую речь, несмотря на то, что активисты-антисоветчики, собравшиеся вокруг трибуны, всячески мешали ему.

Дальнейший ход митинга хорошо передан в воспоминаниях очевидца. Поскольку более подробных свидетельств об этом эпизоде обнаружить не удалось, стоит процитировать отрывок полностью:

«После речи Кузьмина на трибуне выступили «желающие», ярко демагогические речи которых все больше взвинчивали слушателей. Заградилка, голод, холод, война кончена, а порядка нет, комиссарам и ответственным тепло, нас забыли, — все это разжигало страсти и электризовало массу. Одинокие голоса коммунистов терялись, заглушались ревом озлобленной толпы. Когда на трибуну вышел Михаил Иванович (Калинин. — С. С.), толпа несколько успокоилась. Но ветер относил слова, к тому же огромная площадь не позволяла охватить всю массу, зачинщики же не дремали. — Брось, Калиныч, тебе тепло, — раздавались голоса то из одного, то из другого угла. — Ты сколько должностей-то занимаешь и поди везде получаешь! — орал бородатый красноармеец из середины толпы. После выступления Калинина опять и опять враждебные лозунги, речи, выкрики. Выступил Кузьмин (с заключительным словом. — С. С.). Напрягая голос, он напомнил собранию славные боевые традиции Кронштадта, Балтийского флота. Вдруг из толпы кто-то резко крикнул: — А ты забыл, как на Северном фронте через десятого расстреливал? [282] — Долой! Долой! — забушевало кругом. Кузьмин старался перекричать: — Изменников делу трудящихся расстреливали и будем расстреливать. Вы на моем месте не десятого, а пятого расстреляли бы. — Довольно, хватит! — кричали кругом, — постреляли! Нечего нам грозить, не то видали… Гони, гони его!» [283]

Вниманием возбужденной толпы овладели подстрекатели, открыто произносившие антисоветские речи. Кузьмин позже рассказывал, что на митинге выступали и те, кто впоследствии стал активным руководителем мятежа: «Один из них, который был комендантом тюрьмы и который сначала обращался с нами мягко, потом жестче, а потом обещался расстрелять, некий Шустов», произнес на том митинге истерическую речь, закончив ее злобными антикоммунистическими призывами». [284] Показательно, что даже запомнившееся Кузьмину выступление ярого антисоветчика шло под лозунгом «Советов»! Тактика мятежников просматривалась уже довольно четко.

В заключение митинга Петриченко зачитал известную уже «резолюцию», которая была поставлена на голосование. Точного подсчета поданных голосов не производилось, но заправилы митинга объявили, что большинство присутствующих поддержало «резолюцию». М. И. Калинин, Н. Н. Кузьмин и П. Д. Васильев, находясь среди мятежных матросов, окружавших трибуну, мужественно проголосовали «против».

Пока шла говорильня на Якорной площади, руководство Кронштадтом постепенно переходило в руки заговорщиков. Центр мятежа находился тогда на «Петропавловске». Отсюда уже шли распоряжения и приказы. К вечеру у Петроградских ворот был выставлен караул мятежников; прежний караул, установленный в порядке гарнизонной службы, был разогнан силой. [285] Это была стратегическая точка города-крепости, ибо отсюда шла по льду дорога в сторону Ораниенбаума.

Тут же произошел первый эксцесс. Когда по окончании митинга М. И. Калинин с группой сопровождающих направился через Петроградские ворота, намереваясь возвратиться в Петроград, мятежный караул отказался выпустить его из города. Калинин вернулся в штаб крепости. Здесь же находился Н. Н. Кузьмин, который предпринял энергичные меры, чтобы спасти Председателя ВЦИК от мятежной толпы. Весть о задержании Калинина быстро распространилась по крепости. Большинство моряков, в том числе и среди экипажей обоих линкоров, выразили недовольство этим фактом. Вскоре поступило телефонное приказание с «Петропавловска» не препятствовать отъезду Калинина. Мятежники предложили выехать и комиссару Балтфлота Н. Н. Кузьмину, но тот решительно отказался. [286] Других лиц, ехавших вместе с Калининым, тот же караул у Петроградских ворот не пропустил. Это был первый случай открытого применения кронштадтцами силы против законной власти, хотя попытка главарей мятежа задержать председателя ВЦИК в качестве заложника не удалась не только благодаря его личному авторитету, но и потому, что основная часть матросов и солдат, даже поддавшись провокаторской демагогии, по-прежнему считали Советскую власть кровной властью.

Всю ночь на 2 марта на фортах и кораблях Кронштадта не утихали ожесточенные споры между людьми, преданными Советскому государству, и мятежными подстрекателями. Однако вследствие недостаточно решительных действий кронштадтских руководителей силы коммунистов были разобщены и они не могли создать перелома в настроении матросов и солдат. Инициатива принадлежала главарям мятежников.

В ночь на 2 марта во все части и учреждения Кронштадта поступила телефонограмма подстрекательского характера — первая из многочисленных последующих образчиков такого рода. Ее отправителем был один из активных руководителей мятежа Яковенко — телефонист Кронштадтского района службы связи. [287]

В телефонограмме говорилось:

«Копия, по линии постов, из Кронштадта. Ввиду создавшегося положения в Кронштадте в настоящее время партия коммунистов удалена от власти и управляет Временно-революционный комитет. Товарищи беспартийные! Просим вас временно взять управление в свои руки и зорко наблюдать за коммунистами и их действиями, проверять разговоры, чтобы нигде не делались какие-либо заговоры. Выбранный представитель от команды Кронштадтского района Яковенко». [288]

С утра 2 марта во всех частях, учреждениях и на кораблях Кронштадта происходили выборы представителей на так называемое делегатское собрание, которое должно было открыться в тот же день. Выборы вызвали острые споры и проходили порой весьма бурно. Главари мятежников посылали активистов на собрания, чтобы добиться выдвижения делегатами прежде всего своих сторонников (каждая часть или учреждение делегировали по два человека). Начало проявлять активность и антисоветски настроенное офицерство, до сих пор державшееся в тени. Например, в Управлении крепостной артиллерии по инициативе начальника артиллерии Кронштадта А. Н. Козловского [289] было самочинно созвано собрание. Комиссара управления, пытавшегося протестовать, отстранили от председательствования. Козловский не преминул сказать ему при этом: «Ваше время прошло, я сделаю сам, что нужно». Были попытки лишать слова коммунистов. [290]

560-й стрелковый полк, дислоцированный в Кронштадте, также перешел под влияние мятежников. Командир полка, бывший офицер Красняков, [291] активно поддержал антисоветское движение с первых же его шагов, полностью деморализовав тем красноармейцев, поддавшихся подстрекательским призывам двух матросов с «Петропавловска», прибывших к ним на митинг; комиссару полка, взявшему слово, не дали даже договорить.

Ясно, что «делегатское собрание», избираемое в таких условиях, получило отчетливо антикоммунистический состав. В час дня 2 марта в Инженерном училище собралось более 300 делегатов. Открывал это собрание уже С. Петриченко — власть в Кронштадте открыто переходила к мятежникам. В президиум вошло пять человек, среди них не было ни одного коммуниста.

В этой обстановке антикоммунистической истерии Н. Н. Кузьмин мужественно выступил первым. Он сказал: «У нас, конечно, есть много недостатков, боль, причиненная войной, недостатки, которые есть следствие того, что крестьяне и рабочие не учились раньше управлять, им приходится наспех строить государственный аппарат. Но помните, бойтесь козловских, опасайтесь этого, помните, что Кронштадт со всеми своими кораблями, с орудиями, как бы грозны они ни были, есть только точка на карте Советской России. Помните это, помните, что можно говорить о своих нуждах, о том, что там-то нужно исправить, но исправлять — не значит идти на восстание». [292]

Однако главари мятежников уже взяли курс на открытое восстание и, к сожалению, смогли увлечь за собой значительную часть моряков и солдат гарнизона. Тут же в зале Инженерного училища на глазах участников «делегатского собрания» П. Д. Васильев и Н. Н. Кузьмин были арестованы. Их обыскали, отобрали оружие, документы и под конвоем направили на «Петропавловск», где заключили в камеры.

Подобные действия руководителей произвели тягостное впечатление на рядовых солдат и матросов — игра зашла слишком далеко. Те, чувствуя колебания в настроении «собранид», вынуждены были придумать более или менее удовлетворительное объяснение ареста. И вот, в разгар заседания матрос с «Севастополя» подбросил собравшимся явно провокационное сообщение, будто к зданию Инженерного училища движется отряд из 2000 вооруженных коммунистов. [293]

Очевидец так описывал этот драматический момент: «Вдруг дверь в зал с шумом распахнулась, влетел матрос, опрометью добежал до президиума и, повернувшись к собранию, завопил истошным голосом:

— Полундра, беспартийные! Нас предали! Войско коммунистов окружило училище! Сейчас будут нас арестовывать! Предательство… они уже здесь… идут сюда!..

Крик матроса поднял зал на ноги. В одно мгновение все перемешалось. Тщетно коммунисты призывали к порядку, пытались успокоить соседей, выяснить, что произошло. В страшной суматохе и шуме за что-то успели проголосовать. А через несколько минут председатель совещания… Петриченко, заглушая шум, объявил: «Ревком, избранный вами Б составе президиума этого совещания, постановляет: всех присутствующих здесь коммунистов задержать и не выпускать до выяснения». В две-три минуты все. присутствовавшие на совещании коммунисты были изолированы вооруженными матросами, к этому времени заполнившими все проходы и здание училища». [294]

Никакого отряда, разумеется, не было, а описанная сцена была разыграна по заранее составленному плану. План этот весьма несложен, и здесь важен сам факт того, что руководители мятежа вынуждены были к нему прибегнуть. Масса матросов и солдат крайне неохотно шла на разрыв с советской государственностью, и Петриченко «со товарищи» понимали это. Вот почему им необходима была шумная и далеко зашедшая провокация, после которой для многих колеблющихся уже не оставалось другого пути.

В тот же день были арестованы и доставлены на «Петропавловск» Э. И. Батис, комиссар бригады линейных кораблей А. Зосимов, комиссар крепости И. Новиков, организатор кронштадтских комсомольцев Е. Герасимов, многие комиссары частей и кораблей. К вечеру вооруженные группы мятежников заняли телеграф, телефон, редакцию и типографию «Известий Кронштадтского Совета» и другие учреждения города-крепости. Вооруженный мятеж против Советской власти стал свершившимся фактом.

На «делегатском собрании» был избран штаб восстания — «ревком» («Временный революционный комитет матросов, красноармейцев и рабочих г. Кронштадта», как он официально назвал себя). «Ревком» состоял из пяти человек во главе с председателем [295] С. Петриченко.

Кронштадтские коммунисты 2 марта попытались организоваться для отпора мятежникам. Энергично действовал вновь назначенный начальник политотдела Кронштадтской морской базы В. Громов. Было принято решение собрать днем 2 марта всех коммунистов около штаба крепости. Когда вооруженные патрули мятежников заняли штаб, решено было сконцентрировать коммунистов в партийной школе Кронштадта, где имелась сильная ячейка из 80 членов РКП (б). К ночи здесь собралась часть коммунистов политотдела, особого отдела, ревтрибунала. Всего не менее 150 человек. [296] Командование взял на себя Громов. Вооружившись винтовками и пулеметами, отряд ночью вышел на берег и, не встретив сопротивления, двинулся к Ораниенбауму.

Утром 3 марта власть в Кронштадте уже безраздельно принадлежала «ревкому». Вышел первый номер «Известий ВРК Кронштадта», где публиковались известная «резолюция», а также воззвание к населению. Содержание и слог последнего документа в высшей степени характерны: предлагалось «приступить к широкой работе по переустройству Советского строя», «чтобы не было пролито ни одной капли крови… всем советским работникам и учреждениям продолжить работу» и т. п. Как видим, главари восстания в целях обмана масс упорно цеплялись за «советскую» фразеологию.

Слова словами, но в тот же день «ревком» принял ряд недвусмысленных практических мер. Петриченко и другие, расположившись на «Петропавловске», отдали приказы: учреждениям города и крепости надлежит «неуклонно исполнять все распоряжения… ревкома»; о запрещении выезда из Кронштадта без разрешения поставленного мятежниками коменданта; о запрещении ночного передвижения по городу «без особых удостоверений, выданных» «ревкомом». [297]

Тогда же «ревком» собрал па «Петропавловске» военный совет, в состав которого вошли бывшие офицеры Соловьянов, Арканников, Бурскер, [298] бывший генерал Козловский и еще ряд лиц. Крепость и форты были разбиты на четыре боевых участка, разработан план мобилизации людских и материальных ресурсов, намечено взаимодействие сил и средств мятежной крепости и т. д. По окончании совещания Петриченко подписал, приказ о назначении Соловъянова начальником внутренней обороны крепости. [299] Характерно, что этот приказ не был опубликован в «Известиях ВРК Кронштадта» — главари мятежа, учитывая настроение масс, старательно маскировали участие контрреволюционного офицерства в делах «третьей революции»! Первый раз имя Соловьянова появилось в «официозе» мятежников только в номере от 13 марта.

В этой половинчатости, неуверенности отчетливо проявлялась классовая мелкобуржуазная, анархическая, как отмечал В. И. Ленин, природа кронштадтского мятежа, «направленная против диктатуры пролетариата». [300]

На совещании 3 марта офицеры настойчиво предлагали решительные наступательные действия. В особенности важным они считали захват Ораниенбаума и его района, где, как было известно, у мятежников имелись сочувствующие в некоторых воинских частях. [301] Кроме того, в Ораниенбауме на паровой мельнице хранилось около 60 тыс. пудов муки, а запасы продовольствия в Кронштадте были ограниченны. Наконец, захват плацдарма на берегу Финского залива давал мятежникам возможность более активно влиять на Петроград. Ставился также вопрос о занятии Сестрорецка (на северном берегу залива), где не имелось советских войск. Однако природа мятежа наиболее отчетливо проявилась именно в том, что главари мятежников колебались, предпочитали выжидать события, надеялись на помощь извне, прежде всего на развитие «волынки» в Петрограде. В итоге наступательные планы офицерства были отвергнуты, в ночь на 4 марта сравнительно небольшой отряд матросов предпринял экспедицию в сторону Ораниенбаума; вылазка окончилась ничем, вся операция проводилась вяло и неуверенно. [302] В этом эпизоде колеблющееся, раздвоенное сознание мелкобуржуазной анархии сказалось чрезвычайно отчетливо.

Кронштадтский «ревком» был классическим выражением политических устремлений колеблющейся мелкобуржуазной стихии. Нерешительность, пассивность, стихийность действий — все это от начала и до конца событий осталось свойственно мятежному руководству, понимавшему, что спасение может прийти только извне. Вот откуда постоянная ложь в обращениях к рядовым мятежникам и населению Кронштадта, клятвы в самом скорейшем, буквально завтрашнем падении Советской власти. Недаром первый же номер «Известий ВРК Кронштадта» был украшен аншлагом через всю полосу: «В Петрограде всеобщее восстание». Это были мечты руководителей мятежников, и они не осуществились.

Диалектически рассматривая проблему, В. И. Ленин недвусмысленно указывал, что Советскому государству особая опасность угрожает именно со стороны подобной мятежной мелкобуржуазной стихии. Он подчеркивал, что в России мелкая буржуазия преобладает, вот почему ее шатания особенно опасны. С присущей ему решительностью и смелостью определений Ленин говорил:

«Эта мелкобуржуазная контрреволюция, несомненно, более опасна, чем Деникин, Юденич и Колчак вместе взятые, потому что мы имеем дело со страной… в которой разорение обнаружилось на крестьянской собственности…» [303]

Вот почему мятежный остров необходимо было немедленно и плотно изолировать. И партии удалось это сделать.

Заправилы мятежа еще до событий 1–2 марта засылали своих агитаторов в Петроград и на южный берег Финского залива, поручая им возбуждать недовольство на заводах и в воинских частях. После контрреволюционного переворота в Кронштадте местная радиостанция стала регулярно передавать в эфир призывы к антисоветскому мятежу — этот род агитпропаганды «ревком»

настойчиво использовал с первого до последнего дня своего существования.

В первых числах марта мятежным агитаторам все еще удавалось проникать в Петроград и близлежащие районы. Они раздавали листовки, собирали сходки своих сторонников. Основным пропагандистским материалом такого рода служила все та же «резолюция». Судя по сообщениям «Известий ВРК Кронштадта», в первые дни мятежа между посланцами мятежников и «ревкомом» осуществлялась даже кое-какая связь. [304] О масштабах деятельности агитаторов Петриченко свидетельствует, например, такой факт. Патрули коммунистического отряда особого назначения 2 и 3 марта задержали на берегу Финского залива близ Петергофа четырех матросов с «Севастополя» и отобрали у них 5 тыс. экземпляров «резолюции», а затем еще пятерых агитаторов с 4 тыс. экземпляров того же документа. [305]

Таким образом, вопрос об изоляции мятежников приобрел, чрезвычайно важное значение в первые же дни восстания. От того, в какой мере удалось бы изолировать от остальной страны мятежный остров, зависела продолжительность и острота борьбы. Заметное влияние оказывала обстановка в Петрограде, где в начале марта продолжалась «волынка» на некоторых предприятиях.

В те тревожные дни партийная организация Петрограда действовала решительно и по-боевому. Среди личного состава Петроградской морской базы была проведена серьезная разъяснительная работа. Важной вехой в этом стало общее собрание 27 февраля, на котором присутствовало 7000 моряков. Оно происходило в напряженной атмосфере, имели место случаи демагогических заявлений, враждебных выкриков и т. п. Однако выступления видных и авторитетных петроградских большевиков, в особенности речь Председателя ВЦИК М. И. Калинина, создали перелом в настроении моряков. Подавляющее большинство их одобрило резолюцию, предложенную президиумом собрания. Факт этот имел важное значение.

В резолюции подчеркивалось, что «исход из создавшегося положения — только в полном напряжении всех сил рабочих и крестьян. Только сплоченность и объединение всех под знаменем Советской власти помогут нам преодолеть» создавшиеся в стране трудности. И далее: «Кто волынит, кто жжет даром уголь в такое трудное время, тот наносит удар самому себе, тот сам будет виновен, если голод станет больше». В то же время в резолюции учитывались и справедливые пожелания трудящихся: «Собрание обращается к Петроградскому Совету, чтобы он приказал заградительным отрядам соблюдать законы и ни в коем случае у рабочих, работниц, красноармейцев и матросов, возвращающихся из отпуска, не сметь отбирать продовольствие, которое они везут для себя и своей семьи. Собрание просит Петроградский Совет обратиться в центр, чтобы этот порядок беспрепятственного подвоза для моряков, красноармейцев и рабочих был распространен на всю Россию». Резолюция заканчивалась словами: «Враг не дремлет, но и моряк зорко следит за ним. Козни его разгаданы и будут разрушены». [306] Резолюция эта, опубликованная в петроградских газетах, стала важным пропагандистским документом в политической работе среди моряков.

Усилить эту работу было тем более необходимо, что на некоторых кораблях и в частях Петроградской морской базы имелись случаи брожения в связи с начавшейся в городе «волынкой». Об этом говорят донесения комиссаров за 24 и 25 февраля. [307] В целом моряки давали правильную политическую оценку происходящим событиям. Например, во 2-м дивизионе эсминцев (он стоял у Адмиралтейского завода, где часть рабочих в те дни «волынила») у моряков было отмечено «настроение удовлетворительное»; 4-й дивизион эсминцев: «Отношение команды… сознательное и отрицательное к настоящей волынке». Число подобных сообщений можно умножить, но следует отметить факты иного свойства: «Среди команды есть брожение по поводу событий, но не выливается ни в ту, ни в иную сторону» (эсминец «Победитель»). В ледокольно-спасателъном отряде был арестован один матрос за контрреволюционную агитацию.

В те же дни по распоряжению комиссаров на многих кораблях и частях коммунисты вооружались и из их числа выставлялись караулы и патрули, а команда объявлялась на военном положении. Это обстоятельство также вызвало обостренную реакцию на судне «Самоед» и на эсминце «Капитан Изыльметьев».

Однако в целом настроение среди петроградских моряков оставалось вполне удовлетворительным.

Агитаторы из Кронштадта особое внимание уделяли двум сильнейшим кораблям — линкорам «Полтава» и «Гангут». На «Полтаве» еще 14 февраля имели место демагогические выступления на собрании коллектива, хотя и с соблюдением лояльности по отношению к Советской власти. [308]26 февраля на собрании команды «Гангута» открыто появились делегаты, с «Севастополя» и «Петропавловска». У кронштадтских подстрекателей нашлось несколько сторонников, выступивших с провокационными речами. Один из них, в частности, предложил избрать делегацию из беспартийных моряков, которые, мол, должны будут «выяснить положение на заводах и фабриках, а потом, совместно сделав собрание в Кронштадте на «Севастополе» или «Петропавловске», выработать резолюцию и передать ее рабочим». Все явно перекликалось с тактикой Петриченко и других деятелей будущего «ревкома». Собрание моряков «Гангута», однако, не пошло за подстрекателями. Председатель собрания, закрывая обсуждение, подчеркнул, «что все волнения среди рабочих вызваны эсерами и меньшевиками и вообще врагами Советской власти». [309] Резолюции никакой вынесено не было, но создана комиссия из 12 человек, которой поручалось подготовить ее проект для будущего собрания. [310]

Сохранившаяся сводка политотдела Петроградской морской базы за 26 февраля показывает, что в тот кризисный день комиссары и коммунисты в частях и на кораблях проявили решительность и оперативность. Провокаторы на корабли и в казармы не допускались. Попытка собрать самовольное собрание среди моряков минного дивизиона была пресечена, ибо «на некоторых эсминцах положение было тревожно». Между частями и кораблями, а также со штабом поддерживалась постоянная связь. Ночью проводилось патрулиррвание. Отмечалось появление в Петрограде делегаций из Кронштадта, однако было подчеркнуто, что большинство матросов относится к «волынке» равнодушно. «Коммунисты политотдела все время на ногах, 20 человек вооружены, остальные держат живую связь». Ораторы политотдела выступали перед моряками и на заводах. [311]

Напряженная работа коммунистов проводилась не только среди военных моряков, но и в учреждениях базы. За все время «волынки» работа в петроградском порту не прекращалась; в Гребном порту 24 февраля была попытка устроить «волынку», но уже на другой день здесь приступили к нормальной работе. [312]

В целом можно с уверенностью заключить, что к моменту начала вооруженного мятежа в Кронштадте партия уже полностью овладела положением в частях и на кораблях Петроградской морской базы. В высшей степени красноречивым документом в этом отношении является сводка Побалта о настроениях в командах военно-морских частей и кораблей, дислоцированных в Петрограде. Документ этот составлен по сводкам комиссаров за 1 марта, то есть в тот день, когда в Кронштадте состоялся митинг на Якорной площади и была сделана попытка арестовать М. И. Калинина. Как видно, командование и политические органы Петроградской базы проявили должную твердость и распорядительность.

Документ начинается сообщениями:

«1) Служба связи. Настроение команды удовлетворительное. Волынка изгладилась. Настроение коммунистов боевое. Все мобилизованы. Оружие находится у завхоза под строгим наблюдением комиссара и коллектива. На телефонных станциях дежурят коммунисты. 2) Штаб минной дивизии. Комиссар и члены объединенного коллектива на местах. Связь с эсминцами хорошая. 3) Транспорт «Ока». Настроение удовлетворительное. Коммунисты на местах. Оружие в пирамидах… За оружием строго следят коммунисты. 4) Эсминец «Забияка». Настроение удовлетворительное. Часть коммунистов на квартирах. Дежурство есть. К утру будет все по-боевому. Оружие в пирамидах… Сделано распоряжение быть всем на месте». [313]

Цитируемый документ пространен, он содержит 30 донесений, в сжатой форме рисующих напряженную обстановку того дня. Все они полны уверенности, что кризис позади, каждое донесение доказывает, что партия руководит событиями и направляет их. Всюду оружие под надежным контролем, везде комиссары и коммунисты на местах (за некоторыми немногочисленными исключениями), настроение моряков в целом вполне сочувственное Советской власти. Имеется лишь одно донесение, резко дисгармонирующее с остальными:

«Изыльметьев». [314] Настроение плохое. Комиссара на корабле не было. На корабле всего 2 коммуниста. Оружие в пирамидах под замком, имеются 2 пулемета. Надежды мало».

Это единственное сообщение, проникнутое паникой, но мрачное пророчество автора не оправдалось: в последующие дни вплоть до окончания кронштадтских событий экипаж эсминца «Капитан Изыльметьев» никакого сколько-нибудь заметного сочувствия к мятежу не проявил. Иногда контакты с кронштадтцами оканчивались даже юмористически. Об этом свидетельствует, например, донесение комиссара линкора «Полтава» (в документе отсутствует точная дата, по косвенным признакам его можно датировать 1 или 2 марта). По призыву мятежников с «Полтавы» в Кронштадт было послано два делегата. Один из них, очевидно, прижился на мятежном острове и не вернулся, второй прибыл на линкор. «Вернувшийся был пассивен, рассказывал: «Черт с их собранием, они, дьяволы, даже не покормили». Делегат, продолжает комиссар, «никакого впечатления на команду не произвел, и все отнеслись пассивно… Когда я стал говорить, что же ты не голосовал против резолюции (принятой на Якорной площади 1 марта. — С. С.), то он говорит: как же я один буду, еще арестуют». [315]

Однако — опасность зловредного воздействия кронштадтских подстрекателей оставалась, многие из них были куда как активны. На Петроградской морской базе к ним принимались cоответственные меры. Например, 1 марта Стало известно, что во вторую бригаду линейных кораблей «из Кронштадта прибыла делегация». Надо полагать, что на этот раз речь шла об активистах мятежников, которые в отличие от незадачливого «депутата» с «Полтавы» были обеспокоены не только кормежкой. Комиссар бригады осознал это и доложил в тот же день в Побалт: «Меры противодействия приняты». [316]

К сожалению, эти меры принимались не всегда и не везде. Об этом свидетельствуют, в частности, некоторые сообщения в политсводке Петроградской морской базы за 2 марта, когда мятеж в Кронштадте стал уже свершившимся фактом. В основном донесения комиссаров свидетельствовали о правильном отношении моряков к восстанию на острове Котлин (это относится к эсминцу «Уссурйец», 1-му дивизиону тральщиков и ряду других кораблей). Однако имели место и донесения противоречивого свойства, в частности с портового судна «Водолей № 2»: «Спокойно. Ведутся разговоры о засилии евреев в учреждениях». Среди прочих выделяется сообщение о посыльном судне «Кречет»: «Прибыла делегация из Кронштадта в 2 часа, состоялось общее собрание, принята резолюция…» [317]2 марта состоялось собрание команды небольшого посыльного судна «Кречет». Подробности тамошних событий неизвестны, однако сохранился текст принятой резолюции. [318] Она во многом повторяла основной программный документ кронштадтских мятежников: уравнение пайков для всех, снятие заградительных отрядов, «дать полное действие крестьянам над всей землею так, как им желательно» (как видно, это прямой перефраз известной «резолюции»), перевыборы Советов и т. д. Сравнительно новым пунктом явилось требование «в скором времени собрать беспартийную конференцию г. Петрограда, Петроградской губернии и Кронштадта». Это был уже следующий шаг после требования «перевыборов Советов»: подменить диктатуру пролетариата, возглавляемую коммунистами, «беспартийными» органами власти. В заключение следовал лозунг, от которого оставалось совсем крошечное расстояние до пресловутых «Советов без коммунистов»; формулировалась эта переходная ступень в довольно своеобразной стилистической манере: «Да здравствует только власть Советов!»

В тот же день аналогичные события разыгрались и в ледокольно-спасательном отряде. На небольшом ледоколе «Трувор» состоялось собрание команды. Верховодил всем матрос по фамилии Тан-Фабиан, побывавший накануне на Якорной площади. Он зачитал кронштадтскую «резолюцию» и предложил принять ее. Неизвестно, состоялось ли обсуждение, однако «резолюция» была принята большинством голосов. Любопытная деталь: среди голосовавших «за» оказалось и несколько коммунистов, комсостав ледокола от голосования воздержался. [319]

Затем тот же энергичный Тан-Фабиан провел еще одно собрание на однотипном ледоколе «Огонь», где также зачитал и поставил на голосование «резолюцию». Здесь дело у него пошло хуже: трое коммунистов голосовали «против», четверо беспартийных воздержались, но тем не менее большинство команды поддержало кронштадтские лозунги. Характерно и то, что Тан-Фабиан угрожал коммунистам «Огня», говоря: «Если кронштадтская резолюция не будет проведена в жизнь до 10 марта с. г., то «Петропавловск» и «Севастополь» будут громить Смольный…» [320] Команды двух других кораблей отряда — ледокола «Аванс» и спасательного судна «Эреи» — отвергли мятежную «резолюцию», даже не поставив ее на голосование.

Итак, из многочисленных кораблей Балтийского флота, дислоцированных на Петроградской морской базе, кронштадтскую «резолюцию» приняли лишь команды трех небольших вспомогательных судов. Все это, безусловно, свидетельствовало о том, что усилия подстрекателей и провокаторов были бесплодны там, где политорганы и партийные организации давали им надлежащий отпор. Характерно, что везде, где «кронштадтские настроения» хоть в какой-то степени имели место, отмечалась слабость партийно-политической работы. Например, об экипаже эсминца «Капитан Изыльметьев» в докладе политотдела Петроградской морской базы за первую половину февраля 1921 г. отмечено, что там «устойчивость боевого духа слабая… замечается усталость»; [321] за вторую половину февраля то же самое: «замечается усталость, недовольство…» [322] Стало быть, неустойчивое настроение команды эсминца было известно, однако должные меры своевременно не принимались. А затем закономерно последовал уже цитированный пессимистический рапорт от 2 марта.

То же самое видно и на примере ледокола «Трувор». В политсводке за 20 января 1921 г. об этом корабле говорится следующее:

«Отношение к Советской власти среднее, к РКП плохое, отношение к комсоставу, комиссару и коммунистам среднее. Отношение к обязанностям тт. партийных скверное, собрания не посещают, наблюдается скверная агитация против программы РКП партийного товарища Михайлова… Нет хорошего работника и нет организатора». [323]

Вне всякого сомнения, именно отсутствие должной партийна-политической работы на корабле привело к тому, что команда этого ледокола поддержала кронштадтцев, а часть коммунистов даже голосовала за «резолюцию».

В обстановке обострившейся классовой борьбы Советское государство для защиты интересов трудящихся вынуждено было прибегнуть к чрезвычайным мерам. После того как стало известно об аресте кронштадтских коммунистов и об угрозе их жизни со стороны мятежников, в Петрограде были задержаны взрослые члены семей-генералов и офицеров — активных участников восстания, а также некоторое число подозрительных лиц. Они объявлялись заложниками арестованных коммунистов, о чем открыто заявляла советская печать. [324]

Как уже говорилось, важным объектом агитации мятежников стал район Петергофа — Ораниенбаума: здесь находились мощные форты и батареи, прикрывавшие южный берег Финского залива с моря, военно-воздушного подразделения, стрелковые части, морские команды и т. д. В военно-организационном отношении все это в совокупности объединялось в так называемый УРЮП, входивший в состав береговой обороны Балтийского моря и подчинявшийся командующему Балтийским флотом.

Среди личного состава частей УРЮП зимой 1920/21 г. также усилились настроения, отражавшие усталость рабочего класса и недовольство крестьян продразверсткой. Подобные настроения отчетливо выявились в ходе так называемой беспартийной конференции красноармейцев и моряков УРЮП, состоявшейся в Ораниенбауме 3–4 февраля. Состав ее был в основном однороден: 102 делегата из 136 были крестьяне, рабочих насчитывалось всего 32 человека, мещан — 5, дворян — 1; 123 делегата (то есть 83 %) имели низшее образование. [325] Ясно, что конференция выражала в основном настроение крестьян. Принятая резолюция, призывая «одобрить политику, проведенную высшей властью Советов», отмечала вместе с тем, что распоряжения Советского правительства «проводятся в жизнь на местах представителями местной власти неумело, грубо-чиновнически, что отзывается тяжело на трудящихся». [326]

Во второй половине февраля, когда в Петрограде началась «волынка», а в Кронштадте уже зрел антисоветский мятеж, в частях УРЮП тоже стали появляться подстрекатели и провокаторы, как заезжие, так и «свои». В тех напряженных условиях коммунисты Укрепленного района не проявили растерянности и слабости, которые наблюдались со стороны некоторых политических руководителей Кронштадта. 25 февраля политотдел УРЮП разослал всем комиссарам частей и учреждений циркуляр в связи с «волынкой» в Петрограде. В нем предписывалось «отнестись к своим обязанностям строже, чем в обыкновенное время, и такую же строгость и твердость требовать от всех членов РКП вашей части». Циркуляр давал следующие указания:

«1) Комиссар и политрук должны находиться в своих частях все время, имея общение с командой, следить за настроением, разъяснять в случае необходимости все вопросы, поднимаемые военморами и красноармейцами.

2) Комиссар, политрук и ответственный организатор в случае отлучки из части хотя бы на короткое время должны сообщить своему заместителю, постоянному или назначаемому на это время, точный адрес своего нахождения в каждый данный момент.

3) Все члены РКП должны быть на строгом учете у «комиссара или его помощника, и никакие увольнения из их частей без уважительных причин не должны разрешаться.

4) Все члены РКП должны быть все время среди товарищей…

5) О всех более или менее выдающихся недоразумениях, возникающих в команде, надлежит немедленно сообщать в осведомительную часть политотдела». [327]

Решительные меры, предпринятые коммунистами УРЮП, сыграли свою роль. Провокационные вылазки своевременно пресекались, усилилась разъяснительная работа среди личного состава частей. Действия комиссаров и политработников УРЮП резко отличались от безвольной, колеблющейся позиции их коллег в Кронштадте. Для сравнения отметим, что политотдел Кронштадтской базы не решился ни вооружить коммунистов, ни провести партийной мобилизации, ни своевременно принять необходимых чрезвычайных мер. [328]

С началом кронштадтского мятежа положение на южном берегу Финского залива еще более обострилось. Главари мятежников понимали, что район Петергоф — Ораниенбаум является для них в стратегическом отношении ключевым, открывая путь к Петрограду и континентальной России. Именно поэтому офицерская часть мятежников так настойчиво добивалась наступательных действий против Ораниенбаума. Активных военных мер не было предпринято, но пропагандистская работа кронштадтцев велась в этом районе весьма энергично. Этому способствовали как географические условия (от Кронштадта до южного берега залива всего несколько часов пути, по льду было проложено несколько хорошо накатанных дорог), так и наличие нескольких телеграфных и телефонных линий, которые не сразу оказались перекрытыми. [329]

Изменение обстановки с началом открытого мятежа в Кронштадте не застигло коммунистов УРЮП врасплох. Все члены партии перешли с 1 марта на казарменное положение, сотрудники политорганов получили оружие и патроны, было установлено круглосуточное дежурство в штабах и учреждениях. На случай возможного вооруженного выступления в частях Укрепрайона в поддержку мятежных кронштадтцев были приняты и предупредительные Меры: в Ораниенбаум срочно вызвали бронепоезд, кавалерийский эскадрон, а из сотрудников политотдела, особого отдела и ревтрибунала составили сводный боевой отряд; в здании политотдела 'установили пулемет. [330]

Все это оказалось как нельзя более своевременно. Часть матросов и красноармейцев УРЮП, побывавшая в Кронштадте на митинге 1 марта, предприняла попытку привлечь на сторону мятежников личный состав Укрепрайона. Основным пропагандистским материалом была все та же «резолюция» кронштадтцев. Во всех частях подстрекатели получили должный отпор. Лишь в двух случаях им все же удалось вызвать смуту.

В рабоче-конвойном морском отряде поздно вечером 1 марта два матроса, вернувшиеся с Якорной площади, самочинно начали созывать митинг. Комиссар отряда решительно воспротивился, его поддержали коммунисты. Однако мятежники склонили на свою сторону часть команды, прервали телефонную связь с политотделом, угрожали комиссару расправой. В ночь с 1 на 2 марта им удалось все же собрать митинг, на котором присутствовал далеко не весь личный состав части, и принять резолюцию в поддержку Кронштадта. Тогда же был избран «ревком» во главе с Ф. Кожиным — одним из тех, кто побывал в Кронштадте. Мятежники, даже выставив свой караул у помещения части, не решились, однако, арестовать комиссара, а он смог связаться с политотделом. [331]

Аналогичные события произошли в 1-м морском воздушном дивизионе гидросамолетов в Ораниенбауме. Комиссар дивизиона запретил собрание и своевременно сообщил в центр о том, что оно готовится. [332]2 марта в 6 час. вечера подстрекателям удалось все же собрать митинг. Характерно, что председательствовал на нем начальник дивизиона Колесов; в ходе митинга ему и его сторонникам удалось навязать личному составу кронштадтскую «резолюцию». [333] Именно предательство командира обеспечило успех мятежной агитации. Инструктор политотдела, присутствовавший на этом митинге, не получил возможности выступить, но мужественно проголосовал против «резолюции». [334]

Вспышки мятежа на южном берегу Финского залива были ликвидированы в самом зародыше. В рабоче-конвойном отряде самочинный «ревком» успел даже выставить свой караул у помещения части. Однако отряд был окружен 187-й бригадой и разоружен, а главари неудавшегося мятежа арестованы. [335] Произошло это вечером 2 марта или в ночь на 3 марта.

На рассвете 3 марта казармы воздушного дивизиона были окружены частями, верными Советской власти, личный состав обезоружен, а главари задержаны (изменник Колесов впоследствии понес суровое наказание). 4 марта в сводке политотдела УРЮП сообщалось: «В дивизионе спокойно. Неблагонадежные арестованы… Волнений не замечается. Приказания выполняются беспрекословно». Командованием был назначен новый командир, кандидатуру которого выдвинули коммунисты дивизиона. [336]

Во всех остальных частях и подразделениях УРЮП мятежные агитаторы и подстрекатели успеха не имели. Некоторое брожение имело место в отряде молодых моряков, но его удалось вовремя прекратить, не прибегая к крутым мерам. 2 марта в отряде провели собрание коммунистов (66 членов и кандидатов партии), на котором наметили меры по укреплению партийной дисциплины и политической активности коллектива. [337]3 марта инструктор политотдела, посетивший отряд, доложил: «Особенного ничего нет. Коммунисты на своих местах». [338]

Следует также подчеркнуть, что никаких «массовых расстрелов» в Ораниенбауме, о которых кричала пропаганда мятежного Кронштадта, [339] не было. Об этом имеются точные данные. В 1-м морском воздушном дивизионе было арестовано 115 человек (едва ли не половина состава), но уже через несколько дней 110 из них вернулись обратно в свою часть. [340] Несколько главарей, пытавшихся подбить пилотов на антисоветское выступление, по приговору ревтрибунала были ликвидированы, как того требовала напряженная обстановка. В дальнейшем, в ходе боев по разгрому кронштадтского мятежа, личный состав воздушного дивизиона достойно сражался в числе других частей 7-й армии.

Особо важно отметить, что никаких колебаний в пользу мятежных кронштадтцев не произошло на форте «Краснофлотский» (бывшая «Красная горка»). Здесь находилась сильнейшая на побережье артиллерийская батарея. Уже 2 марта на митинге личного состава форта была принята резолюция, решительно осуждавшая антисоветское выступление на острове Котлин. Из 750 моряков форта при голосовании этой резолюции только 4 человека воздержались. [341] В дальнейшем форт «Краснофлотский» стал узловым пунктом боевого рубежа Красной Армии в борьбе против мятежников.

В ходе борьбы с подстрекателями на южном берегу Финского залива заметную роль сыграли кронштадтские коммунисты, перешедшие сюда по льду в ночь на 3 марта. Они принимали самое деятельное участие в агитационно-пропагандистской работе, разоружении частей, охваченных брожением, и т. п. [342]

Партийное руководство УРЮП в период кризисных событий 1–2 марта проявило необходимую решительность и энергию.

С полным основанием политотдел Укрепленного района мог позднее доложить:

«Чтобы цементировать слабые части, большая часть сотрудников политотдела была направлена для замены слабых комиссаров в частях или в качестве рядовых комиссаров». [343]

Столь же решительные действия продолжались и в последующие дни мятежа. Пример событий в Ораниенбауме отчетливо подтверждает, что там, где комиссары и коммунисты проявляли должную твердость и наступательность действий, мятежникам не оставалось никаких шансов на удачу.

Итак, попытки мятежных агитаторов поднять за пределами Кронштадта моряков и красноармейцев на антисоветские выступления никакого успеха не имели. Ни один сколько-нибудь крупный боевой корабль, ни одна крупная воинская часть не примкнули к мятежникам. И это явление не может быть признано случайным. Скорее следует признать случайной победу Петриченко и K° в Кронштадте, где одновременно совместились сразу несколько крайне неблагоприятных для Советской власти обстоятельств.

В. И. Ленин, который внимательно следил за кронштадтскими событиями, подчеркнул полную безнадежность мятежного восстания и заключил, что политический мятеж «уже почти побороли». [344]

К 4 марта стало ясно, что мятежный Кронштадт оказался в полной изоляции. Отныне главари «ревкома» могли рассчитывать только на собственные силы или на помощь закордонной контрреволюции.

Примечания:

2

2. В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 42, стр. 37.

3

3. Там же, стр. 28.

26

26. М. Рафаил. Кронштадтский мятеж. (Из дневника политработника). [Харьков], 1921.

27

27. Отметим как наиболее интересную работу среди прочих: М. Арсенъев. Форт Краснофлотский. (Краткий исторический очерк с приложением архивных материалов морской исторической комиссии). Л., 1926.

28

«История советского общества в воспоминаниях современников. 1917–1957». Аннотированный указатель мемуарной литературы. М., 1958; «Журнальные публикации 1917–1957», ч. II, вып. 1, 2. М., 1961, 1967.

29

29. С. Урицкий. Красный Кронштадт во власти врагов революции. — В кн.: «Гражданская война 1918–1921». Изд. «Военный вестник», 1928.

30

30. А. Слепков. Кронштадтркий мятеж. (К седьмой годовщине). М. — Л., 1928.

31

31. В. Кузнецов. Из воспоминаний политработника. М. — Л., 1930; М. Кузьмин. Кронштадтский мятеж. Популярный очерк. Л., 1931.

32

«Кронштадтский мятеж». Сб. статей, воспоминаний и документов. Л, 1931.

33

«Красная летопись», 1930, № 4 (37); 1931, № 1 (40), № 3 (42).

34

А. С. Пухов. Кронштадтский мятеж в 1921 г. Гражданская война в очерках. [Л.,] 1931.

266

268. «Кронштадтский мятеж». Сб. статей, воспоминаний и документов. Л 1931, стр. 54–56.

267

269. ЛГАОРСС, ф. 1000, оп. 5, д. 1, л. 82 об.

268

270. ЦГАВМФ, ф. р-52, оп. 2, д. 534, л. 183.

269

271. ЦГАВМФ, ф. р-52, оп. 2, д. 536, л. 7.

270

272. Петриченко Степан Максимович, старший писарь линкора «Петропавловск», год призыва — 1914, родом с Полтавщины. В партийную неделю 1919 г. вступил в РКП (б), но во время перерегистрации выбыл из нее. Летом 1920 г. был на родине, вернувшись, высказывал, взгляды анар-хосиндикалистского толка, симпатизировал «движению» Махно. Достоверных сведений о его членстве в партии эсеров не имеется. После разгрома мятежа эмигрировал, издал антисоветскую брошюру (Петриченко. Правда о кронштадтских событиях. Прага, б/г), затем раскаялся и в середине 20-х годов вернулся в

271

273. «Воля России», 27 апреля 1921 г.

272

274. М. Кузьмин. Кронштадтский мятеж. Л., 1931, стр. 38.

273

275. «Известия временного революционного комитета матросов, красноармейцев и рабочих г. Кронштадта» (далее — «Известия ВРК Кронштадта»), 3 марта 1921 г.

274

276. Там же. (В газете мятежников «резолюция» датируется 1 марта. Фактически она была составлена до 28 февраля и впервые принята собранием так называемых представителей вечером того же дня на «Петропавловске».)

275

277. «Красная летопись», 1931, № 1 (40), стр. 10.

276

278. ЦГАВМФ, ф. 304, оп. 1, д. 46, л. 38 об.

277

279. Там же, ф. р-34, оп. 2, д. 543, л. 183.

278

280. Васильев Петр Дмитриевич, 25 лет, фельдшер, член РКП (б) с 1919 г., с того же года председатель Кронштадтского Совета; был стойким и преданным большевиком, но не обладал должной твердостью и политическим опытом, чтобы возглавить отпор мятежникам.

279

281. ЛГАОРСС, ф. 1000, оп. 5,д. 1, лл. 82–83.

280

282. «Петроградская правда», 5 марта 1921 г.

281

283. «Красная летопись», 1931, № 1 (40), стр. 13.

282

284. Н. Н. Кузьмин с сентября 1918 по апрель 1920 г. являлся членом Революционного военного совета 6-й армии Северного фронта; проявил себя умелым и решительным политработником. Болтовня о «децимациях» была злостной клеветой, рассчитанной на возбуждение масс.

283

285. Б. Кузнецов. Из воспоминаний политработника. М. — Л., 1930, стр. 67–68.

284

286. ЛГАОРСС, ф. 1000, оп. 5, д. 1, л. 83.

285

287. «Красная летопись», 1931, № 1 (40), стр. 15.

286

288. ЛГАОРСС, ф. 1000, оп. 5, д. 1, л. 83.

287

289. «Известия ВРК Кронштадта», 12 марта 1921 г. Впоследствии корреспондент газеты «Воля России» отметил, что среди главарей мятежа Яковенко — наиболее «решительный, злой» («Воля России», 26 апреля 1921 г.),

288

290. «Красная летопись», 1931, № 1 (40), стр. 16.

289

291. А. Н. Козловский, 1861 г. рождения, в 1917 г. в чине полковника принимал участие в следственной комиссии Временного правительства по делу генерала Л. Г. Корнилова, был произведен в генерал-майоры. В 1918 г. некоторое время служил под руководством Д. П. Парского в Петрограде. После подавления кронштадтского мятежа эмигрировал.

290

292. «1917-22 гг. в Кронштадте». Сборник. Кронштадт, 1922, стр. 47–49.

291

293. После разгрома мятежа бежал в Финляндию, где вступил в белофинскую армию.

292

294. ЛПА, ф. 1000, оп. 5, д. 1, л, 83 об.

293

295. «Известия ВРК Кронштадта», 11 марта 1921 г.

294

296. «Блокнот агитатора». Л., 1971, № 7, март, стр. 33.

295

297. Помимо Петриченко и его заместителя («товарища предеедателя») Яковенко в «ревком» вошли: Архипов (машинный старшина), Тукин (мастер электромеханического завода) и Орешин (заведующий третьей трудовой школой).

296

298. «1917-22 гг. в Кронштадте», стр. 49–50.

297

299. «Известия ВРК Кронштадта», 4 марта 1921 г.

298

300. Е. Н. Соловьянов, 1880 г. рождения, капитан старой армии, занимал должность начальника штаба Кронкрепости; Б. А. Арканников, 1886 г. рождения, бывший подполковник старой армии, в канун мятежа начальник оперативного отдела штаба крепости; А. С. Бурскер, 1883 г. рождения, бывший капитан старой армии, также служил в штабе крепости.

299

301. «Красная летопись», 1931, № 1 (40), стр. 38.

300

302. В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 43, стр. 24.

301

303. «Известия ВРК Кронштадта», 3 марта 1921 г. Здесь говорилось о прибытии в Кронштадт делегаций из частей гарнизона Ораниенбаума.

302

304. «Воля России», 19 апреля 1921 г. См. также: «Красная летопись», 1931, № 1 (40), стр. 37.

303

305. В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 43, стр. 24.

304

306. «Известия ВРК Кронштадта», 6 марта 1921 г. От мятежных агитаторов в Петрограде появился гонец с донесением.

305

307. «Красная летопись», 1931, № 1 (40), стр. 35.

306

308. «Петроградская правда», 1 марта 1921 г.

307

309. ЦГАВМФ, ф, р-34, оп. 2, д. 548, л. 570.

308

310. Там же, ф. р-852, оп. 1, д. 72, л. 3.

309

311. Там же, лл. 8–9.

310

312. Там же, л. 10.

311

313. Там же, ф. р-34, оп. 2, д. 544, л. 14.

312

314. Там же, д. 534, л. 133.

313

315. ЦГАВМФ, ф. р-34, оп. 2, д. 548, л. 528.

314

316. Имеется в виду эсминец «Капитан Изыльметьев».

315

317. ЦГАВМФ, ф. р-34, оп. 2, д. 548, л. 534.

316

318. Там же, л. 528 об.

317

319. Там же, л. 530.

318

320. Там же, л. 532.

319

321. ЦГАВМФ, ф. р-34, оп. 2, д. 548, л. 533.

320

322. Там же.

321

323. Там же, д. 534, л. 174 об.

322

324. Там же, л. 131 об.

323

325. Там же, д. 548, л. 651.

324

326. «Известия ВЦИК», 5 марта 1921 г.

325

327. ЦГАВМФ, ф. р-34, оп. 2, д. 542, л. 165.

326

328. Там же, л. 166.

327

329. ЦГАВМФ, ф. р-34, оп. 2, д. 542, л. 152.

328

330. Как вспоминают очевидцы событий, накануне митинга на Якорной площади Кронштадтский политотдел разослал телефонограмму: «В ход оружия не пускать» («Блокнот агитатора». Л., 1971, № 7, март, стр. 31).

329

331. «Красная летопись», 1931, № 1 (40), стр. 38–39.

330

332. ЦГАВМФ, ф. р-34, оп. 2, д. 543, л. 194.

331

333. ЦГАВМФ, ф. р-34, оп. 2, д. 543, л. 183.

332

334. Там же, д. 548, л. 541.

333

335. «Известия ВРК Кронштадта», 9 марта 1921 г.

334

336. ЦГАВМФ, ф. р-52, оп. 2, д. 543, л. 175.

335

337. Там же, л. 178.

336

338. Там же, л. 172.

337

339. Там же, д. 450, л. 615.

338

340. Там же, д. 543, л. 178.

339

341. Уже в № 4 «Известий» «ревкома» появилась крикливая статья «Первые жертвы третьей революции (к истории расстрелов в Ораниенбауме)». В дальнейшем материалы на эту тему публиковались вновь и подхватывались эмигрантской и буржуазной печатью; теперь все эхо используют «советологи».

340

342. ЦГАВМФ, ф. р-34, оп. 2, д. 542, л. 115.

341

343. Там же, д. 543, л. 178.

342

344. «Красная летопись», 1931, № 1 (40), стр. 31.

343

345. ЦГАВМФ, ф. р-34, оп. 2, д. 542, л. S3.

344

346. В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 43, стр. 368.