В этой главе мы изучим, бесспорно, самую замечательную и самую загадочную книгу Нового завета и всей Библии — Апокалипсис, называемый в синодальном переводе «Откровением Иоанна Богослова».

По церковной традиции эта книга помещается в самом конце канона, но специалисты по Библии считают ее первой книгой Нового Завета. По нашему же мнению Апокалипсис был первой книгой всей Библии, оказавшей существенное влияние на все остальные ее книги.

Апокалипсис был предметом тщательного изучения многих поколений теологов (включая престарелого Ньютона), но до Морозова никто не сумел его рационалистически истолковать и объяснить его происхождение (с Апокалипсиса, кстати сказать, и началась работа Морозова по истории).

По Морозову Апокалипсис представляет собой поэтическое и религиозно–окрашенное описание бури на о. Патмос и сопровождающих ее небесных явлений. Это позволяет точно датировать время наблюдения этой бури — 30 сентября 395 г. н.э.

В сочетании с утверждением о приоритете Апокалипсиса это доказывает, что не только книги Царей в книги Паралипоменон были написаны после IV века, но и все библейские книги (а их большинство), связанные с Апокалипсисом системой ссылок, также были составлены не ранее этого времени.

Первая поражающая особенность Апокалипсиса состоит в его идеологическом своеобразии и явной непохожести на остальные книги Нового завета.

«Можно сказать без преувеличения, что ни одно писание Библии, ни даже псалмы, исполненные проклятий, или книги Иисуса Навина и Судей с их рассказами о разных жестокостях не содержат в себе столько чуждого учению Иисуса, сколько некоторые вещи, встречающиеся в этой странной книге. Образ Христа, воспроизведенный в ней, безжалостный, разрушительный, мстительный, гораздо более соответствует изображению Нерона или сатаны» ([51], стр. 137). «Эта выступающая в облаках страшная фигура «сына человеческого», который говорит там: «Я — альфа и омега», как Ягве у Исайи говорит себе: «я первый и я последний» (Исайя, XLVIII, 13); «глаза его и волосы белы, как белая шерсть, как снег; и очи его — как пламень огненный; и ноги его подобны халколивану, как раскаленные в печи, и голос его — как шум вод многих. Он держал в деснице своей семь звезд; и из уст его выходил обоюдоострый меч; и лицо его — как солнце, сияющее в силе своей» (Ап. 1, 13 и след.) и о нем сказано, что ему надлежит «пасти все народы жезлом железным» (Ап. XII, 5)! Или пусть вспомнят о всаднике на белом коне, на голове которого много диадем, облечен в одежду, обагренную кровью, и имя ему «слово божие он топчет точило вина ярости и гнева бога вседержителя…» (Ап. XIX, 15). Какое отношение к «простому» Иисусу евангелий имеют все эти различные фигуры?» ([36], стр. 191).

Несоответствие «апокалиптического» Христа с «евангельским» вызывало (и продолжает вызывать) бурные споры в среде ортодоксальных теологов и историков (см. об этом, напр.,[36], стр. 124). Эти споры, не приведя ни к какому решению, лишь вскрыли всю противоречивость ортодоксально–традиционной точки зрения на Христа. Немудрено, что в такой ситуации многие (в том числе, например, Древс) пришли к заключению о полной неисторичности личности Христа. (Мы, кстати сказать, считаем это заключение слишком поспешным и вызванным отчаянием перед скопищем противоречий, в которых сторонники неисторичности Христа просто отказываются разбираться).

Идеологическое своеобразие Апокалипсиса остро ставит вопрос об его авторе.

Церковная традиция приписывает авторство Апокалипсиса апостолу Иоанну. Однако по сообщению Евсевия уже в III веке александрийский епископ Дионисий писал: «… что это писание принадлежит Иоанну, не спорю. Согласен допустить, что оно есть произведение какого–то святого и богодухновенного мужа; но не легко допустить, что этот муж именно апостол, сын Зеведея, брат Иакова, тот самый, которому принадлежит евангелие, написанное «От Иоанна», и соборное послание. Из духа того в другого, из образа речи и из так называемого хода мыслей я заключаю, что писатель их не один и тот же» (см.[56], стр. 117).

Современные ученые единодушно поддерживают в этом вопросе Дионисия (сейчас мы не интересуемся, существовал ли такой епископ на самом деле или Евсевий его выдумал). Так, например, известный историк религии Мартин писал: «Как странно, что мы могли находить возможным, чтобы человек, лично помогавший служению Иисуса, мог написать или издать книгу, описывающую свирепые битвы мессии, в которых он вступает в бой с мечом, в кровавой одежде, с всепожирающим пламенем и с воинственным жезлом, как с эмблемами, предводительствует воинственным шествием и проливает потоки крови, изображая ужасы гнева божия, и… ни разу не упомянуть о жизни самого Христа, не привести ни единого его слова, ни единой черты его образа и ни разу не оглянуться на склоны холмов Галилейских, на дворы Иерусалимские или на дорогу в Вифанию» (см.[51], стр. 137). Сендерленд замечает: «В одном пункте… почти все сходятся, а именно, что если апостол Иоанн написал четвертое евангелие, то он не мог написать и Откровение: оба писания не могли быть написаны одним и тем же автором» ([51], стр. 135).

Вместе с тем, на вопрос, кто же, если не апостол Иоанн был автором Апокалипсиса, у историков никакого ответа нет: «…вопрос о том, кто написал Апокалипсис, в настоящее время не может считаться решенным» ([56], стр. 117).

По существу у историков нет даже единства в вопросе о времени написания Апокалипсиса. Имеются две большие школы, объединенные лишь стремлением как можно сильнее оторвать Апокалипсис от остальных книг Нового Завета. Еще в 1886 г. немецкие ученые Гарнак и Фишер предположили, что Апокалипсис был написан после всех книг Нового Завета, а именно, не ранее 136 г. н.э. Однако, эта точка зрения встретилась с непреодолимыми затруднениями и к настоящему времени большинство ученых склоняется к мнению основателя Тюбингенской школы критики Библии профессора теологии Баура, который еще лет за сорок до Гарнака и Фишера предположил, что Апокалипсис является самым ранним сочинением Нового Завета. ([111], стр. 127, [94], стр. 145 и [109], стр. 126).

Считается, что точка зрения Баура находит свое подтверждение в стихе Апокалипсиса: «и семь царей, из которых пять пали, один есть, а другой еще не пришел…» (Ап. XVII, 10). На этом (и по существу только на этом!) основании Апокалипсис датируется 68 г. н.э., когда у власти якобы находился шестой римский император Гальба. Очевидная шаткость этой аргументации в комментариях не нуждается. Как пишет Сендерленд: «… если мы повнимательнее отнесемся к этому вопросу, то мы увидим, что признание этого времени или даже какого бы то ни было другого времени написания Откровения сопряжено с серьезными затруднениями…» ([51], стр. 135).

Своеобразие Апокалипсиса привело также к тому, что многие богословы сомневались в правомерности включения Апокалипсиса в канон. В частности, «Лютер не признавал его «ни апостольским, ни пророческим», и объявил, что «он не видит основания, по которому мог бы верить в его происхождение от св. духа». Цвингли также не считал его «библейским писанием», т.е. не причислял его к каноническим» ([51], стр. 135).

О причинах почему все же Апокалипсис был включен в канон у историков, по–видимому, нет даже гипотезы. Они лишь сообщают, что «Откровение было только одним из великого множества апокалиптических писаний… Один еврейский апокалипсис, во многих отношениях сходный с новозаветным, тоже попал в Ветхий Завет; это книга Даниила, написанная приблизительно в 170 г. по Р.Х. Все же остальные писания этого рода не были допущены в Библию» ([51], стр. 136—137).

Кстати, любопытно, что первоначально датой, написания пророчества Даниила, считался вовсе не 170 г. или 195 г. до н.э., как сейчас принято, а приблизительно 600 г., т.е. около традиционного времени пророчеств Иеремии и Иезекиила, поскольку все эти пророчества составляют единую группу. Но, в рамках традиционной хронологии Апокалипсис уж никак нельзя было приблизить к 600 г. до н.э., и потому библеисты предпочли оторвать Даниила от других ветхозаветных пророков, чтобы приблизить его к Апокалипсису (хотя и не очень понятно, чем в такой ситуации 250 лет лучше 650–ти).

А не обстоит ли дело как раз наоборот, и не написан ли Апокалипсис (вместе с книгой Даниила) одновременно с книгами ветхозаветных пророков? Если это так, то становится ясным «неевангельский» и «ветхозаветный» характер образа Христа в Апокалипсисе.

Конечно, тогда возникает вопрос, как, вообще. Христос попал в книгу, написанную около 600 г. до н.э. Но это уже вопрос, насколько правильно ветхозаветные пророки отнесены в седьмой век до нашей эры…

Чтобы подтвердить (или опровергнуть) высказанную выше гипотезу, Мищенко предложил исследовать текстовые взаимосвязи Апокалипсиса с другими библейскими книгами.

Уже давно было замечено, что библейские книги многократно (около 18 тыс. раз!) заимствуют друг из друга отдельные куски текста. Поскольку надежно определить кто у кого заимствовал не представляется возможным, в библеистике принят осторожный термин «параллельные места».

Несмотря на то, что параллельные места библейских книг подробно изучались и все известны (в каждом полном издании Библии все они отмечены на полях), они ни разу (насколько нам известно) не исследовались «в целом» как единая система и закономерности их распределения не изучались. Не изучались, в частности, и взаимосвязи Апокалипсиса с другими книгами Библии.

Это изучение было осуществлено в 1976—77 гг. Фоменко. Мы не можем изложить здесь его методику и приведем только окончательные результаты.

1. Утверждаемое историками и филологами относительно расположение библейских книг во времени в основном правильно.

2. Авторы библейских книг чаще цитировали книги, близкие по времени, чем более отдаленные (конечно, это верно только «в среднем» с поправками на авторитетность книг, личные пристрастия и тематику).

3. Исключением являются две книги: Апокалипсис и книга Даниила. При этом, если мы вернемся к старой точке зрения и поместим книгу Даниила рядом с другим и ветхозаветным и пророками, то особая роль этой книги исчезнет и останется лишь Апокалипсис. (Таким образом, отрыв Даниила от остальных пророков неправилен; ближе к истине первоначальная точка зрения, объединяющая всех ветхозаветных пророков в одну группу.

4. Особая роль Апокалипсиса исчезает, если мы поместим его в начале списка библейских книг, как одну из первых по написанию книг канона.

5. Авторы каждого из Заветов были теснее связаны друг с другом, чем с авторами другого Завета, так что традиционное разделение авторов Библии на «ветхозаветных» и «новозаветных» имеет объективный характер.

6. Другое традиционное утверждение, что Ветхий Завет написан раньше Нового, скорее всего, неверно и эти Заветы создавались одновременно (но представителями разных течений в целом единой религии), так что эти два блока книг должны быть вставлены друг в друга как зубья двух гребенок.

Это объясняет отмеченную в гл. 7 определенную близость обоих Заветов.

Успех стандартных историко–филологических методов в установлении правильного относительного порядка ветхозаветных и отдельно новозаветных книг дает надежду, что после того, как гипноз традиции снят, те же методы могут установить правильный порядок смеси ветхозаветных и новозаветных текстов.

Мы не будем пользоваться этими результатами Фоменко. Ниже мы придем практически к тем же выводам на основе совершенно других соображений, восходящих к Морозову.

Общепринятая точка зрения на Апокалипсис состоит в том, что его автор намеренно зашифровал в грандиозных, но туманно–бредовых образах какое–то важное для него содержание (по–видимому, мистическое) и задача исследователя состоит в расшифровке этого содержания путем правильного истолкования авторского образного кода. Однако многочисленные попытки хоть что–нибудь понять на этом пути в Апокалипсисе ни к чему разумному не привели ([56], стр. 110—117).

Морозов же подошел к проблеме понимания Апокалипсиса совсем по–другому. Он предположил, что автор Апокалипсиса ничего намеренно не зашифровывал и всего лишь описывал, что он видел, и что он думал, на образном поэтическом языке. Конечно, образная система Апокалипсиса не проста, но она и не сложнее образных систем многих современных поэтов. Трудность понимания Апокалипсиса, по мнению Морозова, усугубляется, правда, еще тем, что автор параллельно и одновременно развивает три переплетающиеся темы: описание грозы над морским побережьем, описание звездного неба в момент наблюдения и его мнение о состоянии церкви и государства. Непонимание же, возникающее при чтении, скажем, синодального перевода Апокалипсиса обязано тому, что сами переводчики не понимали смысла переводимого ими текста. Каждый, сталкивающийся с проблемами перевода, знает, что никакое сколь угодно хорошее владение языком не поможет переводчику дать правильный перевод, если он не понимает смысла переводимого текста (в научно–технических издательствах привлекают, поэтому в качестве переводчиков ученых, специалистов, даже если они плохо владеют языком; в противном случае, «каменноугольный пласт» в переводе книги по геологии оказывается «холмом каменного угля», а «горящий дух» в книге по кибернетическим основам искусства «вспыхнувшим спиртом»).

Поэтому главное при изучении Апокалипсиса, это по псевдопереводу ортодоксальных переводчиков восстановить первоначальный текст автора (или, по крайней мере, его смысл). Морозов посвятил этому целую книгу [57] (см. также Пролог в [1]). Здесь мы лишь вкратце изложим основные его выводы.

Мы будем пользоваться синодальным переводом Библии, разъясняя лишь непереведенные там термины. Примером такого термина может служить слово «ангел», означающее всего лишь «гонец», «вестник», «посланник», а в переносном смысле «оглашатель» (см.[57], стр. 42). Тот факт, что Иоанн пользуется этим словом в его разговорном, но отнюдь не сакральном смысле (как это имплицирует церковный перевод) доказывает, например, следующий текст: «И Ангелу Лаодикийской Церкви напиши: Знаю твои дела… извергну тебя из уст Моих» (Ап., III, 14—16). Угроза «извергнуть из уст» (т.е. попросту выблевать) непонятна (и неприемлема) по отношению к святому ангелу, но вполне естественна по отношению к человеку, оглашателю в церкви.

Поэтому в синодальном переводе мы слово ангел всюду будем заменять на гонец или вестник.

Конечно, это не уничтожит всех нелепостей синодального перевода. Но, чтобы читатель мог по Библии следить за нашим цитированием, мы непосредственно в тексте исправлять его больше не будем, а все поправки, пояснения и ссылки на греческий оригинал будем помещать в скобки.

Для древних все природные явления были наполнены мистически–художественным смыслом, и они воспринимали их ярче и впечатлительнее, чем мы. Вот отрывки из средневековых летописей, собранные Араго (см.[57], стр. 9), иллюстрирующие, как в то время воспринимались обычнейшие метеорологические и астрономические явления:

586 г. «Свет, подобный змею, явился на небе».

838 г. «21–го февраля в воздухе был виден огонь, имевший вид змея».

838 г. «12–го мая, во все время ночи, звезды повсюду преследовали одна другую».

849 г. «2–го января видимы были ужасные копья к северу и востоку».

918г. «7–го февраля разноцветные огненные копья являются на небе и последовательно устремляются друг на друга».

993 г. «3–го марта, вечером был виден на небе змей».

952 г. «Виден был змей на небе».

1144 г. «Говорят, что в этом году являлись знамения на небе. Огненные шары блистали в различных местах и исчезали в другой части неба».

Огромность впечатления, производимая такими явлениями природы, как грозы, вулканы, метеориты и т.п., нужно всегда помнить при чтении древних книг (и, в частности, Апокалипсиса) и вносить соответствующие поправки.

Особое впечатление на древних всегда производили грозы, символы божьего гнева. На каждой грозовой туче древние видели самого Бога, летящего среди громов и молний, для того чтобы поразить своим неотразимым ударом земных грешников. Если до сих пор многие из нас чувствуют во время грозы инстинктивный страх, то что же говорить о древних, не знающих теории электричества и отягощенных грузом мистики и ужаса перед волей богов.

Все это хорошо, — скажет читатель, — но какое отношение к этому имеет Апокалипсис? Судите сами…

Перед грозой всегда наступает характерное затишье, когда природа, как бы притаясь, ждет в полном безветрии первых ударов бури. И Иоанн пишет: «И после сего видел я четырех ангелов, стоящих по четырем углам земли, держащих четыре ветра земли, чтобы не дул ветер ни на землю, ни на море, ни на какое дерево» (Ап., VII, 1).

Кстати сказать, здесь мы обнаруживаем также образ четырех ветров, эолов, распространенный в раннехристианской космографии, как доказывает, например, известный рисунок из «Христианской Космографии», автора VI века Козьмы Индикоплевста, приводимый во многих популярных книгах (этот рисунок изображает Землю в виде сундука, на дне которого живут люди; Солнце движется по крышке, заходя на ночь за высокую гору; по углам сундука четыре ангела с трубами изображают ветры; монах просунул голову через стенку и восторгается небесами). Иоанн очень уместно воспользовался расхожим и всем понятным образом.

Иоанн еще раз обращает внимание читателя на это затишье: «И… сделалось безмолвие на небе, как бы на полчаса» (Ап., VIII, 1).

Еще раньше Иоанн описывает заволакивающую небо грозовую тучу с фронтом, загнутым как полуразвернутый свиток: «И небо скрылось, свернувшись как свиток» (Ап., VII, 14).

В гл. VIII Иоанн в точных художественных образах описывает саму грозу: «И я увидел семь гонцов (бури), которые стояли и перед Богом; и дано им семь труб… Первый гонец вострубил (прогрохотал гром), и сделались град и огонь, смешанные с кровью (ударила молния), и пали на землю; и третья часть дерев сгорела, и вся трава зеленая сгорела (точнее «была озарена кровавым светом молнии»). Второй гонец вострубил, и как бы большая гора, пылающая огнем, низверглась в море; и третья часть моря сделалась кровью (снова молния за завесой дождя)… Третий гонец вострубил, и упала с неба большая звезда, горящая подобно светильнику, и пала на третью часть рек и на источник вод…» (Ап., VIII, 2,7,8,10).

Очень интересен заключительный стих этой главы: «И видел я и слышал одного вестника, летящего посреди неба и говорящего громким голосом: горе, горе, горе живущим на земле от остальных трубных голосов трех гонцов, которые будут трубить» (Ап., VIII, 13).

В церковном переводе вместо «вестника» стоит, конечно, «Ангел». Но смотрим греческий оригинал в там находим слово, означающее по–гречески птицу–орла! После этого оригинал абсолютно понятен: описан полет птицы, громкий голос которой предвещает, якобы, всевозможные беды (к слову сказать, горе, горе, по–гречески звучит как крик чайки, уай—уай). Такое отступление в тексте вполне уместно, поскольку гадание по полету птиц было очень распространено и считалось вполне достоверным. («Всякий образованный римлянин должен был уметь толковать полет птиц…»([41], стр. 66)). Благочестивые же переводчики, не потерпев столь «бесовского» занятия, пошли в переводе на прямой подлог. (Любопытно, что и в английском и во французском переводах Библии речь идет в этом месте также об ангеле).

Мрачно–поэтические образы гл. IX явно навеяны картиной взволнованного грозой пенного моря: «И… вышла саранча на землю… По виду своему саранча была подобна коням (несущимся на берег пенным волнам)…; и на головах у нее как бы венцы (хлопья пены)… и волосы у ней как волосы у женщин (сорванные бурей водоросли?)… а шум от крыльев ее как стук от колесниц (шум прибоя)… Одно горе (одна волна прибоя) прошло; вот идут за ним еще два горя (еще две волны)… Так видел я… коней и на них всадников… и изо рта их выходил огонь, дым в сера (хлопья пены и брызги моря, освещенные молниями)… сила коней заключалась во рту их и в хвостах их…» (Ап., IV, 3, 7—9, 12, 17, 19; в скобках наши разъяснения).

Заметим, что еще в самом начале (см. Ап., 1,1) Иоанн подчеркивает, что все это Бог ему показал, т.е. что Иоанн описывает то, что он видел собственными глазами.

В следующей X главе автор вновь возвращается к грозовому небу, разоблачая, в частности, истинную природу «гонцов»: «И видел я другого гонца, сильного, облеченного облаком: над головой его была радуга…» (Ап., X, 1). Здесь явно имеется в виду облако, быстро гонимое ветром по небу. «… и воскликнул громким голосом, как рыкает лев; и когда он воскликнул, тогда семь громов проговорили голосами своими…» (Ап., X, 3). Мы видим, что здесь нет никаких иносказаний: Написано «гром», читай «гром», написано «молния», читай «молния».

В XI главе после заключительного удара грома гроза кончается, небо проясняется и появляется радуга. «И седьмой гонец вострубил и раздались на небе громкие голоса говорящие: царство мира сделалось царством Господа нашего и Христа его… И отверзся Храм Божий на небе (открылась лазурь чистого неба) и явилась на небе радуга… (Ап., XI, 15, 19).

Последний стих в синодальном переводе имеет вид: «и явился ковчег Завета его в храме Его», но в греческом варианте сказано не «ковчег Завета», а «хранительница завещания», что в стандартной христианской символистике означает радугу.

В заключение дадим слово самому Морозову:

«Теперь вы видите сами, как сквозь весь Апокалипсис, одной сплошной канвой проходит чудно–художественное описание грозы, пронесшейся над Патмосом во время наблюдения автора (в Ап., 1, 9, сказано: «Я, Иоанн… был на острове, называемом Патмос…» — Авт.). В этой канве не забыта ни одна типичная картина развития грозы, начиная от тяжело свернувшейся, как свиток папируса, первой тучи в характерного затишья перед грозой. Вы видите и каждый удар грома с кровавыми молниями и радугу посредине грозы и, наконец, окончание самой грозы с новой радугой и раскрывшимся окончательно шатром голубого неба. Напрасно говорят мне мои критики, будто я «толкую» образы Апокалипсиса «в смысле грозовых и астрологических картин». Я здесь не толкую ровно ничего, я только буквально понимаю то, что читаю, да и их именно прошу и убеждаю делать то же самое: пусть они попытаются читать Апокалипсис так, как они читают всякую другую книгу, а не толкуют иносказательно того, что совершенно ясно лишь при буквальном понимании и становится похожим на бред помешанного при всяких иносказательных толкованиях» ([1], стр. 32).

Для Иоанна описание грозы отнюдь не является самоцелью; его мистически настроенная душа грозные события метеорологического катаклизма воспринимает как знамения скорой гибели грешного мира и прихода светлого царства справедливости. Интересно, что в этом Иоанн отнюдь не оригинален: в древности существовала специальная наука, бронтология, задачей которой было предсказание будущего по тому, в каком созвездии ударит молния из грозовой тучи. На славянском языке этому были в XV в. посвящены специальные «Громовники», отчетливо греческого происхождения. В них бронтология была приспособлена к нуждам земледелия: «Рыбы загремят — оскудение пшеницы», «Близнецы загремят — погибель животным, а плодам умножение» и т.д. Позже эта наука выродилась и ее понятия спутались. Так в еврейском трактате «Книга Громов» XVI века зодиакальные созвездия спутаны с соответствующими месяцами, из–за чего получились полные нелепости: «Гром в декабре предвещает смерть великих людей…», «Гром в январе предвещает много болезней и т.п. (см.[58], стр. 40—-41).

Впрочем, возможно, что бронтология зародилась под влиянием Апокалипсиса, когда его смысл был еще понятен. Тогда получается, что, напротив, Иоанн был вполне оригинален и даже сам того не чая, заложил основы новой науки.

Как уже говорилось, описание грозы тесно переплетено у Иоанна с описанием небесных явлений и астрологическими замечаниями; переплетено настолько тесно, что подчас трудно сказать, где кончается бронтология и начинается астрология.

В самом начале Апокалипсиса мы находим текст: «благодать вам и мир от Того, Который есть, и был, и грядет, и от семи духов, находящихся перед престолом Его…» (Ап., 1, 4). Здесь опять обнаруживается неточный перевод; конец текста дословно переводится так: «и от семи душ, находящихся напротив его Трона…» В этом переводе текст приобретает отчетливый астрономический смысл, поскольку в древности (и в средние века) созвездие Кассиопеи называлось созвездием Трона, а семизвездная Большая Медведица, расположенная как раз напротив Кассиопеи, называлась (а на юге Франции в до сих пор называется) Колесницей душ (см.[58], стр. 91).

О тех же созвездиях говорится и в гл. IV: «И от престола (т.е. Трона) исходили молнии, громы и гласы (здесь пока еще бронтология) и (начинается астрология) семь светильников огненных горели пред престолом (Троном), которые суть семь духов Божиих» (Ап., IV, 5). Здесь в оригинале говорится о семи духах или гениях. Отождествление звезд с духами (душами) указывает на оригенитское влияние. (Епископ Ориген, живший, якобы, во II в. н.э., учил, что небесные светила суть души людей, облеченные в светлые одежды).

По–видимому, созвездие Трона играло большую роль в христианской символистике. На средневековых картах это созвездие изображалось восседающей человеческой фигурой часто с царским венцом (см., напр., карту, воспроизведенную в [58], стр. 276). В книге Радинуса, датируемой 1511 г., оно изображено в виде распятой женщины (см.[58], стр. 267; заметим, кстати, что никакого сходства с рисунками Дюрера это изображение, как и следовало ожидать, не имеет).

В полном соответствии с этим Иоанн сообщает: «… и вот престол (Трон) стоял на небе и на престоле был Сидящий» (Ап., IV, 2). Этого же «Сидящего», по–видимому, имеет в виду и стих: «… так говорит державший семь звезд в деснице своей…» (Ал., II, 1), а также вся сцена в начале Апокалипсиса: «Я был в духе… и слышал позади себя громкий голос. Я обратился, чтобы увидеть, чей голос, говоривший со мной; и обратившись, увидел семь золотых светильников, и посреди семи светильников подобного Сыну Человеческому… Он держал в деснице Своей семь звезд..»((Ап., I, 10, 12, 13, 16).

О Сидящем говорится: «и Сей Сидящий видом был подобен камню яспису и сардису; и радуга вокруг престола, видом подобная смарагду» (Ап., IV, 3). Смарагд — голубовато–зеленый камень, а радуга вокруг престола изображена на тех же средневековых картинах, где созвездие Трона с Сидящим на нем погружено в полосу Млечного пути.

Особенно интересен дальнейший текст: «И вокруг престола (Трона) двадцать четыре престола (здесь уже просто седалища); а на престолах видел я сидевших двадцать четыре старца, которые облечены были в белые одежды и имели на головах своих золотые венцы» (Ап., IV, 4). Морозов высказывает предположение, что здесь имеются в виду 24 меридиональных часовых сектора, на которые круги склонения делят небесную сферу, т.е., другими словами, 24 часа прямого восхождения.

Но что тогда их венцы? Очевидно, что здесь имеется в виду созвездие Северный Венец (Северная Корона), расположенное как раз недалеко над головами старцев–секторов (кстати сказать, именно на широте Патмоса это созвездие поднимается в зенит). Переписчики исходного текста Апокалипсиса, уже не понимая астрономический смысл этой фотографии звездного неба, переделали первоначальный «Венец» в «Венцы», стремясь обеспечить каждого старца своими венцами, тем самым, устранить «очевидную описку» автора.

В северном умеренном поясе земного шара верхние части крылыев–секторов (примерно до широты созвездия Венца) никогда не заходят, а нижние части секторов, так сказать их «колени», то опускаются под горизонт, то снова поднимаются над ними. Таким образом, раз в сутки каждый звездный час–старец как бы поднимаемся с колен в восточнюй части горизонта, а затем обратно опускается на них в западной, преклоняясь перед центром своего вращения Северным полюсом мира и созвездием Трона около него. А теперь сравните, что пишет Иоанн: «И когда животные воздают славу в честь и благодарение Сидящему на престоле (Троне), Живущему во веки веков, тогда двадцать четыре старца падают пред Сидящим на Троне и поклоняются Живущему во веки веков, и полагают венцы свои пред престолом (Троном)…» (Ап., IV, 9—10).

А, кстати, что это за животные? Впервые о них упоминается чуть раньше: «… и вокруг престола (Трона) четыре животных, исполненных очей спереди и сзади: и первое животное было подобно льву, и второе животное подобно тельцу, и третье животное имело лицо, как человек, и четвертое животное подобно орлу летящему» (Ап., IV, 6—7).

Это явно созвездия Льва, Тельца, Стрельца (Кентавра) и Пегаса (хотя на небе есть в созвездие Орла, но оно не является зодиакальным, и, кроме того, употребленное в греческом оригинале слово «Зоон» относится, обычно, не к птицам, здесь, мы снова сталкиваемся с неточностью перевода, а к млекопитающим животным). Уподобление созвездий животным сплошь покрытым очами, конечно, очень поэтично и вполне уместно, но когда более поздние художники иллюстрировали Библию, рисуя реальных животных, кожа которых густо усеяна глазами, зрелище получалось не из приятных.

Четыре упомянутых созвездия это четыре важнейших созвездия Зодиака, соответствующие началу осени, началу лета, началу зимы и началу весны. Эти созвездия были первыми зодиакальными созвездиями, выделенными древними; только позже, когда сезоны года были подразделены на месяцы, появились и остальные восемь созвездий. Кроме того, Пегас под влиянием христианской символики был заменен Рыбами.

Эти четыре созвездия–животные расположены на эклиптике в вершинах квадрата и потому к каждому из них примыкает 6 = 24:4 крыльев–секторов прямого восхождения (одновременно отождествляемые Иоанном со старцами). И, действительно, в Апокалипсисе мы читаем: «И каждое из четырех животных имело по шести крыл вокруг, а внутри они были исполнены очей (звезд); и ни днем, ни ночью не имеют покоя…» (Ап., IV, 8); в последней строке явно имеется в виду непрестанное суточное вращение созвездий вокруг полюса мира.

Таким образом, мы видим, что гл. IV является поэтичным, но вполне точным описанием ежесуточного вращения звездного неба, наблюдаемого с широты острова Патмос, причем терминология и символика совпадают с точностью до поэтических вольностей со средневековой астрологической символикой.

В гл. V начинает развиваться некий сюжет: «И видел я в деснице у Сидящего на престоле (Троне) книгу, написанную внутри и отвне, запечатанную семью печатями. И видел я вестника сильного, провозглашающего громким голосом: кто достоин раскрыть сию книгу и снять печати ее?» (Ап., V, 1—2). Тут под «книгой», т.е. свитком (сброшюрованных книг в то время еще не было) подразумевается, по–видимому, Млечный путь, «исписанный внутри и снаружи» звездами, а под «печатями» облака, его закрывающие. Главное же здесь — ожидание того, кто придет и «снимет печати». В следующих стихах это ожидание нарастает: «И никто не мог ни на небе, ни на земле, ни под землею раскрыть сию книгу, ни посмотреть в нее. И я много плакал о том, что никого не нашлось достойного раскрыть и читать сию книгу, и даже посмотреть в нее» (Ап., V, 3—4). И, наконец, ожидаемый приходит: «И один из старцев (часовых секторов) сказал мне: не плачь, вот лев от колена Иудина, корень Давидов, победил, и может раскрыть сию книгу и снять семь печатей ее. И я взглянул, и вот, посреди престола (Трона) и четырех животных (зодиакальных созвездий) и посреди старцев (часовых секторов) стоял Агнец, как бы закланный, имеющий семь рогов и семь очей, которые суть семь духов Божиих…» (Ап., V, 5—6). Если вспомнить, что «очи, которые суть духи» это звезды и что Агнец значит то же, что Овен, то все, в том числе и необыкновенно большое число «очей» у Агнца, становится ясным: в предназначенный час взошло созвездие Овна. Поскольку в христианской мифологии Овен (Агнец) является символом Иисуса Христа, становится также понятным его долгое ожидание и ссылка на «льва от колена Иудина, корень Давидов».

Тождество Ожидаемого и Иисуса явствует из текста: «… достоин Ты взять книгу и снять печать, ибо ты был заклан и Кровью Своей искупил нас Богу…» (Ап., V, 9). Предыдущий текст: «И когда Он взял книгу, тогда четыре животных и двадцать четыре старца пали перед Агнцам…» напротив чисто астрологический и указывает на кульминацию созвездия Овна на небе. Эта же кульминация имеется в виду в торжественной хвале Агнца, которой кончается эта глава.

Таким образом, содержание гл. V — это ожидание восхода созвездия Овна, его восход и кульминация.

Прежде чем переходить к следующей VI главе, мы покажем, как в рамках астрологической трактовки делается совершенно прозрачным одно из самих темных и жутких мест Апокалипсиса. Мы имеем в виду следующий текст: «И взглянул я, и вот светлое облако, и на облаке сидит подобный Сыну Человеческому; на голове его золотой венец, и в руке его острый серп. И вышел другой вестник из храма (жилища Бога) и воскликнул громким голосом к сидящему на облаке: пусти серп твой и пожни, потому что пришло время жатвы, ибо жатва на земле созрела. И поверг сидящий на облаке серп свой на землю, и земля была пожата. И другой вестник вышел из Храма (жилища Бога), находящегося на небе, также с острым серпом. И иной вестник, имеющий власть над огнем, вышел от жертвенника и с великим криком воскликнул к имеющему острый серп, говоря: пусти острый серп свой и обрежь гроздь винограда на земле, потому что созрели на нем ягоды. И поверг вестник серп свой на земле и обрезал виноград на земле и бросил в великое точило (корыто) гнева Божия. И истоптаны ягоды в точиле (корыте) за городом (там, где нет людей), и потекла кровь из точила (корыта) даже до узд конских, на тысячу шестьсот стадий» (Ап., XIV, 14—20).

Чтобы понять это место, нужно посмотреть на карту звездного неба как оно видно вечером осенью с Патмоса (см.[57], рис. 46, стр. 94 и рис. 13, стр. 35).. На горизонте только что взошедшее созвездие Жертвенник, над ним Скорпион, ближе к западу, спускающийся к горизонту Волопас, на самом горизонте в лучах заката звезда Виноградница, а почти на севере созвездие Конские Узды. Спускающийся Волопас топчет ногой землю (и Виноградницу), а кровь заката разливается от Жертвенника до Конских Узд. Все полностью соответствует описанию Иоанна (даже такая деталь, что виноград истоптан «там, где нет людей», т.е. на небе), за исключением того, что серп не является принадлежностью Волопаса. Это заставляет думать, что им является в данном случае узкий серп луны, что, во–первых, дает время наблюдения около новолуния, а во–вторых, локализует Луну в Волопасе.

Следующая VI глава начинается действиями Агнца: «И видел я, что Агнец снял первую из семи печатей (разошлись тучи и появились звезды; кстати, по–гречески слово «агнец», так же как и по–русски, может значить «облако–барашек») и я услышал одно из четырех животных, говорящее как бы громовым голосом (отдаленные раскаты приближающейся грозы?): иди и смотри: Я взглянул и вот, конь белый, и на нем всадник, имеющий лук, и дан был ему венец; и вышел он как победоносный, и чтобы победить» (Ап., VI, 1—2).

Мы уже знаем (см. § 1, гл. 5), что конь — это планета; в греческом оригинале он не просто белый, а ярко–белый («левкас»); к тому же он «победоносный». Это все признаки Юпитера (и возможно Венеры). Всадник с луком, это, конечно, Стрелец. Итак, Юпитер (или быть Может Венера) указан в Стрельце.

«И когда Он снял вторую печать… вышел (появился из–за облака–барашка) другой конь рыжий (в оригинале, «пиррос», огненно–красный), и сидящему на нем дано взять мир с земли, и чтобы убивали друг друга; и дан ему большой меч» (Ал., VI, 4).

Красная планета это Марс. Всадник с мечом это созвездие Персея (ср.[58], рис. 23,24 на стр. 53), которое, кстати сказать, восходит раньше Овна. Но Персей это не зодиакальное созвездие: на Зодиаке под ним находится Овен. В рамках Иоанновой системы образов указать Агнца как всадника Марса было невозможно, а Персей (Человек с мечом) наоборот подходил для этой роли идеально. Итак, Марс указан в Овне под Персеем.

«И когда Он снял третью печать… и вот конь вороный и на нем всадник, имеющий меру (весы) в руке своей» (Ап., У, 5). В оригинале конь не вороной, а «мелас», темный. Это Меркурий, планета–невидимка, прячущаяся в лучах Солнца. Это подтверждается и непосредственно следующим «торговым» текстом, поскольку Меркурий — бог торговли: «… хиникс пшеницы за динарий; и три хиникса ячменя за динарий…» (Ап., V, 6). Созвездие–всадник это, конечно, Весы. Итак, Меркурий указан в Весах.

«И когда Он снял четвертую печать… и вот, конь бледный (в оригинале «хлорос» — зеленоватый, мертвенно–бледный) и на нем всадник, имя которому Смерть…» (Ап., V, 7—8). Мертвенно–бледная, зловещая планета, это Сатурн, а всадник на нем Скорпион (мы уже отмечали в § 1, гл. 5, что со смертью обычно ассоциировалось именно созвездие Скорпиона). Итак, Сатурн указан в Скорпионе.

«И когда Он снял пятую печать, я увидел под жертвенником души убиенных за слово Божие..» (Ап., VI, 9). Здесь нет планет; описано созвездие Жертвенник, появившееся на горизонте чуть раньше Овна.

Снятие шестой печати повлекло землетрясение (?) и первые порывы бури, а снятие седьмой затишье перед бурей, о котором мы уже говорили.

Мы не будем столь же подробно разбирать дальнейший текст и приведем еще только один нужный нам фрагмент:

«И явилось (уже после грозы) на небе великое знамение, жена, облеченная в солнце; под ногами ее луна и на главе ее венец из двенадцати звезд» (Ап., XII, 1). Это опять точная фотография звездного неба: созвездие Девы (единственная «жена» на эклиптике), в котором находится Солнце, а в ногах Девы Луна (см.[57], рис. 35, стр. 80). Прямо над головой Девы находится созвездие Волос Вероники — венок из двенадцати звезд (содержащее, кстати сказать, шаровое скопление, которое так и называется «Диадема», т.е. «Венец»).

Итак, Солнце указано в Деве, а Луна в ее ногах. Выше мы локализовали Луну в Волопасе, а теперь она оказалась в ногах Девы. Однако тут нет противоречия, поскольку Волопас и Дева соседние созвездия и Луну под ногами Девы можно с полным правом трактовать и как серп в руках Волопаса.

Обратим также внимание на то, что при Солнце в Деве нижняя планета Венера никак не может быть в Стрельце. Значит, выше речь шла точно о Юпитере.

А где же была Венера? Уверенно локализовать ее трудно, но все же стоит обратить внимание на следующий текст: «Кто побеждает… тому дам власть… и дам звезду утреннюю» (Ап., II, 26, 28). Астральный символ Победителя, Спасителя мира, это созвездие Змиедержца, ноги которого упираются в Зодиак. Поэтому можно думать, что Венера была в ногах Змиедержца (т.е. в Скорпионе).

Гороскоп Апокалипсиса

Таким образом, мы имеем следующий гороскоп

Сатурн в Скорпионе

Юпитер в Стрельце

Марс в Овне

Венера в Скорпионе

Меркурий в Весах

Солнце в Деве

Луна в Деве.

Остается определить время этого гороскопа, т.е. время, когда Иоанн наблюдал на Патмосе грозу и, очевидно, сразу же под ее впечатлением написал свое «Откровение».

Но это тот самый гороскоп, который мы в качестве примера рассмотрели в § 1, гл. 5, и показали, что его время (в первом тысячелетии нашей эры) — 30 сентября 395 г. Следовательно,

АПОКАЛИПСИС БЫЛ НАПИСАН В ОКТЯБРЕ–НОЯБРЕ 395 г. н.э.

Заметим, что положение Венеры мы определили с некоторой неуверенностью. Оказывается, что для обоснования даты 30/IX 395 г. Венера не нужна (для отсева дат, остающихся после Сатурна, Юпитера и Марса, достаточно одного Меркурия). Поэтому, наоборот, наши вычисления подтверждают локализацию Венеры.

Выше мы заметили, что момент наблюдения Иоанна был, по–видимому, близок к новолунию (иначе трудно объяснить Волопаса с серпом). И, действительно, 30/IX 395 г. было новолуние.

Наконец, Иоанн пишет: «Я был в духе в день воскресный…» (Ап., 1, 10). И, действительно, 30/IX 395 г. было воскресенье.

Все эти совпадения дополнительно подтверждают дату 30/IX 395 г. н.э.

Когда Морозов, 70 лет назад, впервые опубликовал свое исследование Апокалипсиса, оно вызвало бурю оживленнейшей дискуссии. Неопровержимость астрономических вычислений, кстати, проверенных тогда же пулковскими астрономами М.М. Каменским и Н.М. Ляпиным (см.[57], стр. 303—306), оставила критикам только два пути: интерпретационность морозовского гороскопа Апокалипсиса, т.е. принадлежность его к третьей категории астрономических текстов по классификации Никольского (см. § 3, гл. 2), и несоответствие морозовской датировки и интерпретации Апокалипсиса устоявшейся ортодоксальной традиции. Второе возражение, после всего, что было сказано в предыдущих главах, автоматически отпадает (на примере Апокалипсиса так называемая традиция просто еще раз демонстрирует свою ложность), а вот первое возражение действительно очень серьезно.

Как бы ни были убедительны соображения Морозова об астрономическом (точнее, астрологическом) характере Апокалипсиса, отдельно взятые они остаются лишь всего гипотезой, пусть очень остроумной и многократно подтвержденной, но все же гипотезой. Хотя никакой другой рациональной трактовки Апокалипсиса не существует, но критики Морозова предпочитают навеки оставить Апокалипсис без объяснения, чем согласиться с объяснением Морозова.

Но голословно отрицать в науке нельзя и потому «антиморозовцы» (и в первую очередь, Никольский) настойчиво искали бреши в морозовском прочтении Апокалипсиса. Большинство их возражений, если очистить их от плоской ругани, сводилось к «опровержению» посредством ссылок на ту же пресловутую традицию и ортодоксию, но некоторые их соображения были вполне дельные.

В первую очередь, атаке было подвергнуто отождествление апокалипстических коней с планетами. Именно поэтому мы этот вопрос так подробно разобрали в § 1, гл. 5. К сказанному там, мы можем теперь добавить, что конкретно апокалипсические кони отождествлялись с планетами и до Морозова. Например, Ренан ([104], стр. 353) в своем крайне неудачном исследовании Апокалипсиса считал (как и Морозов), что рыжий конь это Марс, а вороной конь Меркурий. Однако он почему–то (объяснений у Ренана нет) принял за белого коня Луну (?!), а за бледного Юпитер.

Другое возражение касалось постоянного употребления Иоанном оборота «И я взглянул, и вот…» Как же он мог видеть созвездия при незашедшем Солнце? Но, на самом деле, в греческом оригинале стоит «эйдон» от «эйдоо», что значит: вижу, замечаю, обдумываю, соображаю. И, действительно, Иоанн, зная расположение созвездий, мог сообразить их расположение (и уточнить их прямым наблюдением ночью после грозы).

Сомнение вызвало также непрямое указание положения Марса в Овне через посредство Персея. В связи с этим стоит заметить, что к указанным выше субъективно–идеологическим аргументам, объясняющим такой способ локализации Марса, можно после того, как дата 30/IX 395 г. установлена, добавить и другое соображение уже объективного характера. Дело в том, что в этот вечер Марс поднялся над горизонтом еще до 6 часов местного времени, когда Персей уже взошел, а Овен еще скрывался под горизонтом. Поэтому проще всего и было определить положение Марса по висящему над ним Персею, а не по еще скрытому Овну.

С нашей точки зрения, правильность морозовского прочтения Апокалипсиса подтверждается главным образом тем, что, как мы увидим ниже, дата 395 г. согласуется со всеми другими уже абсолютно надежными датировками (астрономическими и математико–статистическими).

Для полноты отметим, что вне рамок первого тысячелетия есть и другие даты, удовлетворяющие гороскопу Апокалипсиса. Морозов (см.[1], стр. 56) указывает, в частности, дату 14 сентября 1249 года; но он сам же отмечает, что эта дата является слишком поздней.

Мы рассмотрели Апокалипсис несколько подробнее, чем это необходимо непосредственно для датировки (например, вся тема грозы для этого, строго говоря, не нужна). Тем не менее, мы совсем его не исчерпали и, в частности, совсем не коснулись третьей государственно–церковной и пророческой части Апокалипсиса. Мы, вкратце, коснемся последней темы в следующем параграфе, в связи с обсуждением личности автора Апокалипсиса, но читатель, желающий глубже познакомиться с Апокалипсисом, должен обратиться к сочинению самого Морозова «Откровение в грозе и буре» [57], содержащей, в частности, полный толковый перевод Апокалипсиса.

Как уже было сказано, в следующем параграфе мы попытаемся идентифицировать автора Апокалипсиса. В принципе, для целей одной хронологии это нам не нужно, но, кроме общего интереса к вопросу, кто же написал Апокалипсис, выяснение личности его автора даст новые, дополнительные факты, подтверждающие дату 395 г.

Заметим также, что мы совершенно не касались вопроса о возможной «двухсоставленности» Апокалипсиса. Как уже давно было замечено (см.[109], стр. 190) в Апокалипсисе для обозначения мессии применяются два разных термина: Христос и Агнец. О Христе речь идет в I—III, XX главах и в конце последней XXII главы. Остальные же главы (составляющие основной массив текста Апокалипсиса) знают лишь Агнца. По–видимому, это означает, что первоначально Апокалипсис был чисто «агнцевой» книгой, а его «христова» часть была присоединена к нему значительно позже.

Так это или не так, нам сейчас довольно безразлично. Что же касается датировки, то она вся основывается на «агнцевой» части Апокалипсиса.

Очень интересно как употребляется в Апокалипсисе слово «Вавилон». Оказывается, что это употребление очень специфично. Автор посвящает описанию и характеристике Вавилона всю XVII главу, используя при этом следующие выражения: «… покажу тебе суд над великой блудницей, сидящей на водах многих, и с него блудодействовали цари земные, и вином ее блудодеяния упивались живущие на земле… и я увидал жену, сидящую на звере багряном, преисполненном именами богохульными… И жена облечена была в порфир и багряницу, украшена золотом, драгоценными камнями и жемчугом, и держала золотую чашу в руке своей, наполненную мерзостями и нечистотой блудодейства ее: и на челе ее написано имя: тайна, Вавилон великий, мать блудницам и мерзостям земным… жена упоена была кровью святых и кровью свидетелей Иисусовых…» (Ап., XVII, 1—6).

Мы прервем цитирование и постараемся понять по самому тексту, к кому или к чему относится эта тирада.

Ключом здесь является слово «тайна». По–гречески тайна — «та крипта»; Иоанном же употреблено другое слово, «мистерион», означающее таинство, религиозную мистерию. Значит, речь идет о какой–то религиозной организации, враждебной Иоанну, что, кстати, и объясняет ярость, с которой он на нее накидывается. Эту мысль подкрепляет и слово Вавилон, имеющее еврейское происхождение от корня ББЛ, которое переводится как «Врата Господни».

Эта организация «сидит на многих водах» (проливах?), с ней заодно «цари земные» (императоры?), она облечена «в порфир и багряницу» (знаки императорского достоинства) и т.д. Все это однозначно характеризует героиню инвективы Иоанна как государственную церковь империи, правящую из Константинополя.

Если мы примем это понимание Иоанновой «блудницы», то весь текст станет абсолютно прозрачным, а сам Иоанн предстанет перед нами как глава преследуемой секты («упоена кровью святых»). Все же эпитеты, которыми Иоанн награждает «блудницу», встанут в один ряд с эпитетами, которыми во все времена ересиархи награждали господствующую церковь (очень советуем читателю сравнить с этой точки зрения инвективы Иоанна и, скажем, ругань протопопа Аввакума в адрес «никонианствующей церкви»; сходство поразительно).

Становятся, между прочим, понятными и слова о «чаше, наполненной мерзостями». Здесь речь явно идет о таинстве причащения, которое господствующая церковь осуществляла, по мнению Иоанна, неправильно (быть может, что–то добавляя в вино, чтобы оно имело вид крови), отсюда и характеристика его как «мерзости» (см. Ап., XIV, 10, XVII2, 6, 24).

До конца XVII главы Иоанн подробно описывает некоего Зверя, «носящего блудницу». Описание настолько недвусмысленно, что даже ортодоксальные теологи признают, что здесь Иоанн описал Римскую Империю. Опять получается, что «блудница, которую носит» империя — это имперская церковь.

Но как же быть с последним стихом этой главы: «Жена же, которую ты видел, есть великий город, царствующий над земными царями» (Ап., XVII, 18). Здесь опять неточность перевода, так как по–гречески «полис» означает не только город, но и крепость, укрепление, твердыню, а сравнение господствующей церкви с «Великой Твердынью» в устах сектанта совершенно естественно.

В следующих главах Иоанн пророчествует о падении и гибели Зверя, о приходе Страшного Суда и о победе «Верного и Истинного, который праведно судит и воинствует» (Ап., XIX, 11).

Иоанн не только предсказывает будущую гибель Зверя, Империи, и наступление Страшного Суда, но и указывает точную дату, хотя и по обычаю всех пророков не в прямом, а в несколько зашифрованном виде.

Впервые срок наступления катастрофы он упоминает в XI гл.: «И дам двум свидетелям Моим, и они будут пророчествовать тысячу двести шестьдесят дней, будучи во вретище… И когда кончают они свидетельство свое, Зверь, выходящий из бездны, сразится с ними и победит их и убьет их…» (Ап., XI, 3,7). Этому сроку в 1250 дней, т.е. в 42 месяца, Иоанн придает большое значение и изображает его в других местах разными способами, по–видимому, стремясь предохранить его от ошибок переписчиков: «… и дана ему власть действовать сорок два месяца…» (Ап., XIII, 5).

Поражение Зверя и появление Высшего Судьи Иоанн описывает так: «И увидел я отверстие неба, и вот — конь белый, и сидящий на нем называется Верный…» (Ап., XIX, 11). Мы уже знакомы с этой символикой: белый конь это победоносный Юпитер (символ Бога Вседержителя), а сидящий на коне Судья это Иисус Христос, олицетворяемый созвездием Овна. Таким образом, в день Страшного Суда Юпитер должен быть в Овне.

Замечательно, что, отсчитав от 30 сентября 395 г. 1260 дней, мы получим 13 марта 399 г., день, когда Юпитер действительно находился в Овне. По–видимому, Иоанн пришел к числу 1260 и, значит, к дате 13/III 399 г. на оснований каких–то каббалистических расчетов (которые, между прочим, пытался восстановить И. Ньютон), а когда астрологическое вычисление дало ему, кроме того, Юпитер в Овне, это окончательно убедило его в том, что день второго пришествия Иисуса он вычислил правильно.

Тот факт, что через 1260 дней после 30/IX 395 г. Юпитер, действительно, был в Овне, как и требуется по тексту Апокалипсиса, является еще одним свидетельством в пользу истинности даты 30 сентября 395 г.

В тексте Апокалипсиса разбросано довольно много сведений о личности его автора:

1. Его звали Иоанном: «Я, Иоанн, брат ваш и соучастник в скорби и в царствии и в терпении Иисуса Христа, был на острове, называемом Патмос…» (Ап., 1.9).

2. Он жил в Малой Азии или около нее: «Иоанн семи церквам, находящимся в Азии: благодать вам и мир…» (Ал., 1,4).

3. Он жил в конце IV в. — начале V в. н.э. (Апокалипсис написан в 395 г. н.э.).

4. В 395 г. н.э. он был не очень молод, так как пишет как человек, пользующийся авторитетом в семи городах Малой Азии. Не очень стар, так как явно сохранил все свое воображение и огромную впечатлительность и экзальтированность.

5. Он обладает литературным талантом и сильным красноречием. Апокалипсис является цельным произведением, написанным с большой страстностью. Весь текст этой замечательной книги указывает на литературный дар.

6. Его обычный язык греческий. Слог, которым он пишет, обнаруживает весьма опытную руку; это уже показывает, что написал он не одно только это произведение.

7. Он родился в богатой семье, так как драгоценные камни были для него настолько обычная вещь, что он без пояснений употребляет их для определения оттенков цветов, совершенно не отдавая себе отчета в том, что для большинства читателей названия этих весьма редких вещей простые звуки, не вызывающие никакого представления: «Основания стены города украшены всякими драгоценными камнями: основание первое яспис, второе сапфир, третье халкидон, четвертое смарагд, пятое сардоникс, шестое сердолик, седьмое хризолит, восьмое берилл, девятое топаз, десятое хрисопрас, одиннадцатое гиацинт, двенадцатое аметист…» (Ап., XXI, 19—20). В такую ошибку часто впадают авторы, с детства привыкшие к чему–либо очень редкому для остальных.

8. Он получил блестящее по своему времени образование. Он владеет астрономией и математикой; знаком с языками, в частности, с еврейским (в тексте много гебраизмов).

9. Он был оппозиционный христианский теолог, пользующийся большим влиянием и осмеливающийся обличать не только господствующую церковную фракцию, но и светскую императорскую власть.

Этих признаков должно быть достаточно, чтобы определить автора, поскольку в первые века н.э. было не так много выдающихся литераторов, поэтов, теологов, чтобы фигура такого масштаба могла бесследно затеряться.

И, действительно, просматривая список исторических деятелей того периода, мы сразу находим Иоанна Антиохийского, называемого Хризостомом или Златоустом, замечательного византийского оратора, демагога, писателя, теолога, стоявшего в оппозиции к правившей тогда церковной фракции, но в яростной борьбе сумевший ее победить и достичь вершин власти.

Биография Иоанна Златоуста полна странных событии, не объяснимых, если не признавать его автором Апокалипсиса. Поэтому, чтобы получился связный рассказ, мы изложим его биографию в этом предположении, а потом еще раз обсудим, возможно ли, что Апокалипсис написал кто–то другой.

Изложение мы будем вести, следуя Морозову (см.[57]), который пользовался «Житиями Святых», «Диалогами епископа Палладия» «Церковной Историей» Сократа Схоластика, двумя современными биографиями Златоуста в «Историей первых четырех веков христианства» Муравьева. Ссылки на эти книги нами проверены не были и потому в тексте мы их не воспроизводим. Все их можно найти в [57]. Отдельные фрагменты биографии Златоуста содержатся также в ([19], стр. 183—184).

Вопрос об аутентичности биографии Златоуста мы пока оставим в стороне.

Родился Иоанн Златоуст, по–видимому, в 354—355 гг. н.э., хотя некоторые биографы относят время его рождения к 347 г. н.э., и даже к 344 г. Таким образом в год написания Апокалипсиса, ему было около сорока лет, вполне подходящий возраст.

Его родители, язычники, были очень богатые люди привилегированного сословия и дали ему блестящее по тому времени образование. Они жили в Антиохии Сирийской, недалеко от южного берега Малой Азии, и владели в этой местности большими поместьями. Юношей Иоанн был отдан Либанию, софисту и Андрагафию, философу для обучения астрологии, математике, географии и т.д. Восемнадцати лет (т.е. приблизительно в 372 г.) он отправляется на обучение в некую языческую школу (легенда говорит об «Афинах», что опровергается информацией, изложенной нами в § 2, гл. 2), откуда возвращается в Антиохию блестящим оратором.

По словам Либания Иоанн был обращен в христианство около 370 года, а по другим источникам на 23 году жизни, после смерти матери под влиянием некоего Василия (это имя стоит запомнить). Все источники отмечают необычайную склонность Иоанна к мистицизму; он даже хотел удалиться в горы, однако просьбы матери отклонили его от этого намерения. Тем не менее, после смерти матери, он раздал бедным все свое имущество, освободил всех своих рабов и поселился в пустыне, в горах, вблизи Антиохии.

В это время Иоанн уже импонировал оригенитам. Утверждается, что уже тогда он написал ряд книг, как, например, «О горе сердца» и послание «К падшему монаху Феодору». О подлинности этих книг судить трудно, так как весь этот период жизни Иоанна переполнен легендами.

В 381 г. оригенитский епископ Мелетий назначает Иоанна своим диаконом в Антиохии. Это было время яростных религиозных раздоров. В частности, в момент возвращения Иоанна в Антиохию в храме Павлина проповедовал известный противник оригенитов и личный враг самого Иоанна Иероним Блаженный, назначенный пресвитером Павлина еще в 379 г.

Деятельность Иоанна не была чисто обрядовой; она включала в себя чтение поучений, выступления и полемику с противниками, из которых главным был Иероним. Любопытно, что среди приписываемых Иоанну речей того времени мы находим речи о физиологии, астрономии и других науках. Слушателей особенно поражала блестящая импровизационная манера выступлений Иоанна: «Прежде него не видали и не слыхали в том городе, чтобы без книги или хартии, проповедывали слово Божие: он был первый такой проповедник» утверждают Жития Святых.

Надо думать, что большинство приписываемых Иоанну сочинений, скорее всего, написаны не им, а, в лучшем случае, его слушателями по памяти; тем более, что все существующие тексты дошли до нас лишь в позднесредневековых копиях. Однако, безусловно, что он пользовался огромным влиянием как красноречивый оратор. В общественных вопросах Иоанн был весьма радикален, и легко зажигал толпы слушателей. Византийский писатель Зосим писал об Иоанне: «был он человек необыкновенный для предводительства обезумевшей толпой».

Поэтому, по–видимому, не является простым совпадением, что почти сразу после назначения Иоанна пресвитером оппозиционной властям церкви епископа Флавиана, население Антиохии в 387 г. восстает против государственной власти и разбивает на площадях статуи тогдашнего императора Феодосия, его жены (уже умершей в то время Флакиллы) и его детей, наследников престола, Аркадия и Говория. Взбешенный Феодосий посылает войска и пресекает бунт. Епископ Флавиан вызывается в Константинополь для объяснений; уже одно это показывает, что беспорядки и бунт относили за счет приверженцев Флавиана и Иоанна. Из легенд, которыми полно описание этих событий в «Житиях», также можно заключить, что низвержение статуй вышло не из–за «увеличения неких налогов», а по религиозным причинам.

Семь лет, прошедшие от антиохийской расправы до выхода Апокалипсиса в 395 г., представляют собой пробел в биографии Иоанна, и только некоторые легенды глухо упоминают, что сразу же после низвержения статуй в Антиохии, он был посажен Феодосием в одиночное заключение, в монастырь, откуда он бежал через два года. Этот семилетний пробел заполняется, если считать Иоанна автором «Откровения», так как в таком случае, как видно из самой книги, он скитается по Малой Азии, организовывая собрания своих единомышленников в Лаодикии, Филадельфии, Сардах, Фиатирах, Пергаме, Смирне, Ефесе, которым он и адресовал потом на 41–м году жизни свою книгу, оказавшись на уединенном острове Патмос (быть может, сосланный туда). За это время отношение Иоанна к византийской власти было еще более подогрето кровавой расправой в 393 г. императора Феодосия с жителями Фессалоник (теперь Салоники), жестокость которой взволновала даже западную часть империи, и окончательно сформировалось в 394 г., когда началось жестокое гонение, которому подверглись как «язычники», почти все фракции, не принадлежавшие к господствующей николаитской церкви. Члены этих фракций (в том числе и оригениты) были лишены всех общественных прав, не могли ничего продавать и покупать без соответствующей справки о благонадежности. И что же мы видим в Апокалипсисе, написанном через год? «И он сделает то, что всем малым и великим, богатым и нищим, свободным и рабам положено будет начертание на правую руку их или на чело их, и что никому нельзя будет ни покупать, ни продавать, кроме того, кто имеет это начертание или имя зверя или число имени его» (Ап., XIII, 16—17). Уже этого одного достаточно, чтобы признать Иоанна автором Апокалипсиса, а временем его написания 395 г.; кстати сказать, согласно исследованиям И. Ньютона эти «начертания» являлись крестами.

В 395 г. Иоанн пишет Апокалипсис. Мы знаем, какой ужас даже в средние и новые века наводила на массы дикая фантасмагория, какой представлялось малообразованному читателю содержание «Откровения». А ведь весь этот ужас апокалиптические чудовища Иоанна наводнили тогда, когда его книга давно отошла в прошлое, и исполнение его пророчеств относилось читателями к далекому будущему. Какой же эффект вызвала эта книга при первом своем появлении в фанатизированной массе, воображение которой было уже достаточно подготовлено событиями того времени! Отнеся исполнение своего пророчества к 13 марта 399 года и, по–видимому, не скрывая этого, Иоанн бросил зерно паники в волнующуюся массу сект и фанатиков. (Примеры паники такого рода известны и в более близкое к нам время: паника 1000 г. н.э. и паника 1492 г. н.э., когда минуло 7000 лет от «библейского сотворения мира» и ожидался Страшный Суд). Очевидная искренность автора, его глубокая вера в свои слова, хаос диких образов, торопливо нагроможденных один на другой, пророческий язык и увлекательный лиризм некоторых мест, все это придавало Апокалипсису характер абсолютного авторитета и пророчество о скором суде было воспринято как непреложный факт, сообщенный самим Богом. Абсолютная некритичность восприятия религиозных масс только усиливала весь ужас, который прокатился по всему побережью по мере того, как с первоначальной рукописи снимались новые копии и попадали в другие города. Конечно, медленность копирования, редкость и дороговизна папируса должны были, особенно в первые месяцы, сильно задержать распространение книги и, по всей вероятности, первые ее копии вышли из пределов Малой Азии не ранее 396 г. Кроме того, резкие обвинения господствующей церкви и светской власти, которыми наполнен Апокалипсис, превращали его копирование в опасное дело, что опять таки, конечно, сдерживало распространение рукописи.

В это время Феодосий уже умер, и его место занял в Константинополе Аркадий. Он был молод (около 19 лет), женат на Евдоксии, такой же суеверной, как и он, но несравненно более энергичной. Быть может, некоторая часть господствующей николаитской фракции старалась сдержать распространение обвинительного акта, каким являлся для них Апокалипсис, однако при том резонансе, который он вызвал, рано или поздно рукопись должна была дойти и до императора и поразить все его окружение тем же суеверным ужасом, каким дышала в это время вся религиозная масса. В такой критической ситуации единственный выход для императора — призвать этого грозного пророка, устами которого говорит Всемогущий и сделать его личным, придворным пророком, исполнив все, что тот прикажет, и покаявшись во всех грехах.

Эта теоретическая реконструкция политических событий полностью подтверждается источниками (в дальнейшем все цитаты из книги Муравьева в передаче Морозова). Когда в 397 г. умирает епископ Нектарий, византийская императорская чета «и все Константинопольские священники, и окрестные епископы, и весь народ… требуют единогласно», чтобы на его место посадили «помимо всех корыстолюбивых соискателей» не кого–нибудь, а опального, никогда официально не признававшегося, оппозиционного пресвитера Иоанна, рукоположенного оппозиционным епископом Флавианом, и никогда не бывшего в Константинополе! Специальный императорский посол, в сопровождении почетной стражи, прибывает в Антиохию и вручает Флавиану указ отпустить в Константинополь Иоанна, назначаемого первым епископом, патриархом церкви. Иоанн, очевидно, принял все это за очередную провокацию властей, чтобы выманить его на расправу, и укрылся от императорского посольства в храме, «и вся Антиохия сбежалась к этому храму для того, чтобы его защитить». Не в силах ничего сделать в такой бурной ситуации, посольство возвратилось в Константинополь.

При обычных условиях на ослушников императорского указа обрушилась бы гроза, и непокорный Иоанн был бы вновь сослан, тем более, что претендентов на престол первого епископа, хватало. Но здесь было не до того, и вот императорская власть поступает совершенно небывалым способом. Новому императорскому послу, адъютанту Астерию, было приказано похитить Иоанна из Антиохии. Под предлогом религиозной дискуссии посол и антиохийский градоначальник заманили Иоанна в предместье города и когда тот, ничего не подозревая, явился, Иоанна со всевозможными почестями и поклонами посадили в колесницу и, окружив почетным конвоем, отправили в Константинополь.

И вот, 26 февраля 398г., как раз за год до срока исполнения грозного пророчества, Иоанн прибыл в столицу империи. «И вышел к нему (ведомому под стражей, чтобы не сбежал) весь город со множеством вельмож, посланных императором встречать его, и принят был с почетом от царя и всего собора и народа, и все радовались о таком светильнике церковном».

Иоанн не сразу согласился занять пост патриарха. По–видимому, он не хотел принять назначения, пока не созовут в Константинополе собора империи, и это требование было мгновенно исполнено Аркадием. Все первостепенные епископы были вызваны в столицу, и закоренелый враг Иоанна, Теофил Александрийский «сам рукоположил Иоанна». Историки, чтобы объяснить этот странный собор, говорят, что он был созван лишь потому, что «император хотел торжественного поставления Иоанна»; однако, ни для кого другого таких соборов не созывали, а посвящали прямо, вызывая лишь фракийского епископа.

На панику среди христиан и, как ее результат, необычайное религиозное настроение при водворении Иоанна, единогласно указывают все источники: «Ристалища и амфитеатры временно опустели, как осушаются берега от волн, отгоняемых сильным ветром. Волны народные нахлынули в церковь. Кафедра сделалась слишком отдаленной, чтобы можно было слышать его слова, и он был принужден говорить с амвона посреди церкви». Императорский эдикт в начале 399 г. запретил всякие спектакли по воскресеньям, а в 400 г. к этим запретным срокам добавили еще одну неделю перед весенним равноденствием и одну неделю после.

О чем говорил Иоанн с кафедры? Мы уже отмечали, что ручаться за подлинность дошедших до нас его речей нельзя. Однако даже если они не его собственные произведения, то они, по крайней мере, передают дух его проповедей: «Властелин близок: ждите его. Мы не далеки от исполнения (чего? пророчества? — Авт.), и мир уже склоняется к концу. Это возвещают войны, бедствия и землетрясения. Это возвещается иссяканием любви. Как тело в предсмертной агонии испытывает всевозможные боли, как здание перед крушением роняет отваливающиеся доски крыши и стен, так и бедствия, нахлынувшие со всех сторон, возвещают кончину мира». Подчеркивая безграничное милосердие Божье к кающимся грешникам, он настаивает на необходимости быстрейшего раскаяния.

Влияние Иоанна в этот период было безгранично. Ему удалось примирить все враждующие церковные группировки. Даже ариане просили его собственноручно рукоположить в епископы их пресвитера Улинаса. Можно сказать, что в первые годы его правления не было ни николаитов, ни ариан, ни каких–либо других сект, все они были «иоаннитами».

Однако время шло. Отсутствие многих из предсказанных им промежуточных событий должно было насторожить как самого Иоанна, так и его окружение. Хотя в тексте Апокалипсиса дата Суда зашифрована, но его приблизительная дата, 399 год, которую Иоанн, надо думать, не скрывал, была известна всем. И вот, наконец, наступил день 13 марта 399 г., потом 14 марта и т.д., но ничего не произошло. Хотя окружающие Иоанна люди еще ожидали свершения пророчества, для него уже все было ясно. И это мгновенно отразилось в его речах.

Стремясь успокоить народные массы, Иоанн с навязчивой настойчивостью начинает обсуждать тему о «не свершившихся пророчествах», подчеркивая, что это всегда является знаком того, что Бог смилостивился и простил грешников. Большой список соответствующих выдержек из проповедей Иоанна приведен в ([57], стр. 230—240). Мы ограничимся только одним примером: «Чего же ради, Боже, предвозвещаешь бедствия? Для того чтобы не сделать мне того, что предсказываю. Для этого он и геенною грозил нам, чтобы не отослать нас в нее, пусть устрашат нас слова, а не опечалят вещи» (см.[57], стр. 235).

Исключительно интересен с этой точки зрения таинственный съезд малоазиатских и некоторых других епископов в Константинополе в 400 г. н.э., т.е. непосредственно вслед за ставшим очевидным фиаско апокалиптического пророчества Иоанна. Зачем они съезжались? Древние историки ничего не сохранили нам по этому поводу (или все было намеренно уничтожено). Естественно предположить, что друзья Иоанна съезжались для обсуждения, как им теперь быть, когда Иисус не явился в назначенный ему срок.

Тем же самым объясняется и его трехмесячная поездка по Малой Азии в этом же 400 году. По–видимому, жители и власти Константинополя не сразу поверив в то, что грозящая им гибель отменена, держали Иоанна как заложника, обеспечивающего безопасность вплоть до 400 года, когда действительно стало ясно, что исполнение пророчества откладывается на неопределенный срок. Только после этого Иоанн получил отпуск для того, чтобы лично съездить в Малую Азию и объяснить положение дел в тех семи городах, которым он непосредственно адресовал свое пророчество.

Он спешно отправился в Эфес, «несмотря на зимнее время и плохое состояние здоровья», а затем и в другие города. К чему такая спешка? Палладий пытается объяснить это какими–то мелкими склоками в Эфесской общине, однако все рассуждения Палладия очень путаны и натянуты. На самом же деле, если сам Бог, по словам Иоанна «извиняется» перед своими пророками за отмену их предсказаний, то тем более пророку следует извиниться перед Теми, кого он неумышленно обманул.

Однако, судя по дальнейшим событиям, Иоанну не удалось объяснить своим разочарованным и отныне прозаически настроенным слушателям свою «теорию святого вдохновения»; слишком велики были ужас и паника, которые долгое время держали их в объятиях. На Иоанна, и на оригенитов вообще, поднялась буря. Все ранее раскаявшиеся представители его «Вавилонской блудницы», все его противники, поднялись теперь на него и его сторонников с тем большей злобой, чем сильнее были в эти три года их страх и унижение. А ему, все еще убежденному, что сам Бог дал ему пророчество и затем отменил его в виду всеобщего покаяния, ничего не оставалось, как ответить ударом на удар, что он и пытался сделать при объезде Малой Азии. Но это лишь подлило масла в огонь. Не успел он возвратиться в Константинополь, как там, пользуясь его трехмесячным отсутствием, заменявший его Севериан, епископ Гавальский, тайно восстановил против него молодую императрицу Евдоксию, управлявшую своим мужем Аркадием. Он воспользовался тем, что в «Откровении» неоднократно говорится «о женщине, одетой в порфиру и багряницу и царствующей над земными царями» (как Евдоксия над мужем), а также об Иезавели, «проституирующейся и вкушающей принесенное в жертву изображениям». Более того, он инсинуировал, что в своих речах Иоанн прямо называл Евдоксию Иезавелью. Но этот первый удар Иоанну удалось отразить. По доносу архидиакона Серапиона тайные действия Севериана были разоблачены, и он был удален из столицы.

Однако вскоре настоящий удар нанес старинный враг, Теофил, епископ Александрийский. Для начала он обрушился на сторонников Иоанна, египетских оригенитов, обитавших в окрестности Нитрийской горы. Специальная военная экспедиция в ночь на 10 июля 402 г. перебила большинство из них. Иоанн написал Теофилу резкое письмо, на что получил послание, угрожающее уже ему самому. Оригениты подали в 402 г. жалобу императору на Теофила и потребовали суда. Тогда Теофил, в союзе с Епифанием и блаженным Иеронимом (старым соперником Иоанна) под предлогом разбирательства дела Теофила и, пользуясь поддержкой императорской четы, которая, освободившись от страха катастрофы, желала теперь удаления Иоанна из столицы так же страстно, как раньше стремилась к его воцарению, организовали в Константинополе новый собор для неожиданного суда над Иоанном и оригенитами. Иоанн отказался присутствовать на заседании собора, начавшемся в марте 403 года, и произнес против него в своем храме резкую речь.

Собор обвинил Иоанна по шести основным пунктам:

1. Он проповедовал, что церковный алтарь полон мерзостей.

2. Он называл императрицу Евдоксию Иезавелью.

3. Он воскликнул раз во время церковной службы, «я схожу с ума от любви»

4. Он оригенитов считал за своих, а тех, которые сообщались с государственною церковью, не лечил в темнице.

5. Он принимал язычников, которые дурно обращались с христианами, давал им защиту в церкви и молился за них.

6. Он похитил церковное имущество. (Латинский текст оригинала см. в ([57], стр. 256)).

Первое обвинение явно ссылается на то, что в Апокалипсисе Иоанн признавал чашу причащения, чашей «наполненной мерзостями». Второе обвинение также, как мы уже неоднократно указывали, непосредственно связано с Апокалипсисом. Наибольший интерес представляет шестое обвинение, в присвоении церковного имущества.

О том, что Иоанн похитил что–либо из материальных богатств, не может быть и речи: все сохранившиеся источники и свидетельства подчеркивают простоту его жизни, одежды и его тягу к благотворительности, средства для которой он брал у молодой константинопольской красавицы Олимпиады, служившей диакониссой при одной из церквей Иоанна, и обладавшей огромными имениями около столицы.

Следовательно, это обвинение могло относиться только к его единственным всем известным богатствам, дававшим ему такое обаяние в публике: к его литературным произведениям, которые теперь старались представить похищенными в виде каких–либо древних документов, неизвестных публике и выданных им за свои. Удар наносился в единственное уязвимое место Иоанна, так как он разрушал его гигантский авторитет как великого писателя и еще более великого пророка.

Если сопоставить этот пункт обвинения с тем фактом, что Апокалипсис приписывается в каноне уже другому лицу, то невольно приходит в голову мысль, что его оклеветали на этом соборе именно в том, что во время своего бегства в 381 г. из горного монастыря близ Антиохии, он унес оттуда находившиеся там древние рукописи, принадлежавшие кому–то другому. Кому? По–видимому, этот собор впервые назвал тут имя другого Иоанна, непосредственного ученика Христа, который, якобы, и написал Апокалипсис. При полном отсутствии литературной критики в те времена и некритичности восприятия древних, опровергать такое обвинение было невозможно, а тем более в обстановке, накаленной несбывшимся пророчеством. Мифический Иоанн, другой ученик Христа, созданный для уничтожения настоящего ученика, поднялся как грозный обвинитель плагиатора, неправильно истолковавшего мысль Бога.

Обвинение сразу отнимало у Иоанна авторитет великого христианского писателя, а вместе с тем, делало Апокалипсис из орудия, направленного против николаитской господствующей фракции, ее собственным и чрезвычайно могучим орудием устрашения паствы и противников, а эффективность этого орудия уже была продемонстрирована. Доказательством основательности такого обвинения мог служить для врагов Иоанна и тот факт, что пророчество не сбылось, а, следовательно, не было понято и самим Иоанном, выдававшим себя за его автора.

В это время среди отчаявшихся сторонников Иоанна и могла возникнуть известная легенда, относящаяся к антиохийскому периоду жизни Иоанна. Эта легенда утверждает, что некий прозорливый старец Исихия подсмотрел ночью, как в комнату Иоанна тайно вошли два человека, один из которых передал Иоанну свиток папируса со словами: «Прими этот свиток из моей руки. Я Иоанн, лежавший на груди Господа на тайной вечери. Я оттуда почерпнул божественное Откровение. И тебе Бог дает узнать всю глубину премудрости, чтобы ты напитал людей нетленной пищей и премудростью…» Легенда эта как бы говорит: автором этой книги был, конечно, апостол Иоанн, но и наш Иоанн не обманщик: он лично и таинственным образом получил рукопись из рук первого Иоанна, а никак не украл ее.

Так Иоанн Златоуст и разделился на два лица. Затем эта легенда приобрела плоть и кровь, и авторство, а возможно и само существование апостола Иоанна, было узаконено позднейшими комментаторами, уже не понимавшими истинного смысла событий.

Собор признал Иоанна виновным, он был низложен и предан анафеме. Постановление собора об отлучении и в заточении Иоанна было тотчас передано для исполнения императору. Единомышленники и толпы народа окружили храм, в котором спрятался Иоанн. Только вечером, после разгона войсками этих толп, Иоанна вытащили из церкви и ночью перевезли на азиатский берег Босфора. Там его посадили на корабль и повезли в заточение в Пренет около Никомидии. Но путешествие продолжалось только одни день. В следующую же ночь, в первых числах мая 403 г., в Константинополе произошло небольшое землетрясение, от которого несколько зданий дали трещины. Это событие (не редкое в Константинополе) сразу повернуло дело совершенно в другую сторону. Ведь в Апокалипсисе много раз говорится о землетрясении, от которого великий город, твердыня, должен распасться на три части, и земля должна содрогнуться, и вестники небесные возопят. Народ уже успел привыкнуть к мысли, что только пребывание Иоанна в городе и спасало столицу от кары. И вот теперь, когда Иоанна обидели и удалили, его пророчество и начинает исполняться. Толпы народа бросились на улицы и площади, испуганная императорская чета позабыла все свои обиды, императрица написала письмо Иоанну: «Умоляю твою светлость не верить, что я участвовала в том, что произошло с тобою. Я не виновна в твоей крови. Это злые и безнравственные люди устроили заговор против тебя! Бог свидетель в истине слов моих, как в слезах, которые я приношу ему в жертву». По приказу императора Иоанн был немедленно возвращен. Возбужденная толпа со свечами, пением гимнов повела его в город в водворила в храме, на его кафедре и не расходилась до тех пор, пока он не произнес речь, обещая остаться в столице. Почти все епископы, обвинявшие Иоанна, бежали из Константинополя, а запоздавшие с отъездом, были растерзаны разъяренной толпой. Теофил успел бежать.

Однако дальнейшие события показали всю неустойчивость положения Иоанна. Хотя в первые месяцы его возвращения авторитет пророка поднялся до прежнего уровня, и его натянутые отношения с императором временно отошли на второй план, уже в июле того же 403 года, когда на одной из площадей Константинополя была воздвигнута статуя императрицы Евдоксии, Иоанн резко воспротивился этому шагу (вспомним его роль в низвержении статуй в 387 г.) и публично протестовал против воздвижения монумента, произнеся с церковной кафедры обвинительную речь, страстность которой, по сообщению Сократа Схоластика, воспламенила весь город. Когда после этого Иоанн явился к императрице, та приказала выгнать его вон, на что тот в ответ запретил впускать ее в свой храм. В «Житиях» подробно рассказано, как император с императрицей явились на праздник в церковь и по приказу Иоанна перед ними были закрыты двери.

Взбешенная императрица вернулась во дворец, и всем епископам Империи был разослан приказ о созыве нового собора, чтобы судить Иоанна. Собор состоялся в 404 г. Иоанн объявил собор некомпетентным и отказался явиться для объяснений. После нескольких бурных заседаний была вынесена резолюция, в которой подтверждались еще раз все обвинения предыдущего собора и снова была провозглашена анафема. Иоанн отказался подчиниться и продолжал проповеди, ответив императору: «Не уйду, пока не буду выгнан силой. Пошли своих, чтобы вышвырнули меня, и тогда я буду иметь извинением то, что ушел из церкви не своей волей, а изгнан царской властью». Но перспектива второго землетрясения, по–видимому, не привлекала императора. Тогда был придуман остроумный способ. Для того, чтобы бог не разрушил города, решили не выпускать Иоанна, а держать его под домашним арестом. Бог, очевидно, пожалеет своего пророка и не будет разрушать столицу. Так и сделали. Более того, источники утверждают, что к Иоанну два раза подсылали наемных убийц, но покушения не удались.

Почему же религиозные массы не возмутились заключением Иоанна? Ответ ясен: зачем помогать человеку, которого защищает сам бог. Не исключено, что населению было любопытно, какая кара постигнет императора и императрицу за этот шаг.

Однако ничего не произошло, и враги Иоанна увидели в этом новое доказательство невмешательства бога и начали уговаривать императора отправить Иоанна в Никею, близ восточного берега Мраморного моря, недалеко от Константинополя, но по другую сторону пролива. Через пять дней император согласился и к Иоанну явился военачальник Лукий со стражей. Испуганные возможностью нового землетрясения, у дома Иоанна собрались для его защиты огромные толпы, однако его вывели через задний двор и в лодке перевезли в Вифанию на другой стороне Босфора. Обманутая толпа слишком поздно сообразила, в чем дело и когда дом был штурмом взят, в нем пророка уже не было.

Бог снова не вмешался, и в середине лета Иоанна переправили в отдаленную ссылку, в город Кукузу в Малой Армении. Находясь в изгнании, Иоанн организовал новую религиозную фракцию, но его действия были разоблачены, сторонники схвачены, а его перевезли в отдаленную крепость Арабиссу. Там его тоже не оставили в покое и летом 407 года перевезли в крепость Пифион, еще дальше от столицы. По пути в это новое место заточения 14 сентября 407 года Иоанн скончался.

Удалив из биографии Иоанна Апокалипсис, мы получим бессвязную фантасмагорию, где последующие события не вытекают из предыдущих, а одновременные не вяжутся между собой.

Ученый язычник с блестящим образованием и блестящими перспективами на будущее; пустынник–аскет, раздавший все свое имение бедным и обратившийся к мистицизму; беглый монах, приютившийся в качестве проповедника у оригенитского епископа Флавиана, не признаваемого официальной церковью; низвержение царских статуй в Антиохии и немедленная поездка Флавиана в Константинополь для каких–то оправданий и полный пробел фактов в жизни Иоанна после этого времени до 398 года. Все это еще как–то вяжется между собой. Но внезапное назначение этого оппозиционного и непризнанного проповедника на пост верховного константинопольского епископа, с титулом патриарха и неограниченным влиянием, как раз через два года после вычисленной выше даты составления Апокалипсиса; отчаянное сопротивление этому неожиданному возвышению, как его самого, так и его антиохийских сторонников; его похищение из Антиохии и привоз в Константинополь под стражей, чтобы не сбежал; его торжественная, небывалая встреча всеми сословиями столицы; его отказ принять предлагаемое назначение до созыва собора; созыв этого собора в единогласное утверждение им Иоанна; всеобщий порыв населения к его базилике в последние три года IV века и его проповеди о беспредельном милосердии Бога к раскаявшимся грешникам, со странной склонностью возвращаться при каждом удобном поводе к отмененным Богом пророчествам, все это без Апокалипсиса никак не вяжется с первой половиной его жизни. Затем уже в V веке, когда фиаско пророчества стало явным, следует бешеное гонение на оригенитов после какой–то его объяснительной поездки в Малую Азию; назначение над ним суда и его «извержение» собором; непомерная паника в Константинополе при маленьком, безвредном землетрясении после его увоза; его новое торжественное водворение; второй суд и необычная процедура удаления из города «по эшелонам», чтобы в случае чего, можно было быстро возвратить его в столицу и, наконец, смерть в отдаленной ссылке.

Только если вы вставите в хронологическом ряду этих бессвязных по внешности событий Апокалипсис, как произведение, написанное им осенью 395 года, то весь этот хаос сразу превращается в непрерывный ряд фактов, логически и хронологически вытекающих один из другого и вся личность Иоанна предстанет в новом и ярком свете.

Уже этого одного соображения достаточно, чтобы признать Иоанна автором Апокалипсиса, а годом написания Апокалипсиса — 395 год. Ведь оно ничем не хуже «доказательств», щедро разбросанных по страницам исторических монографий и статей. Но историки, вполне готовые признать такого рода рассуждения как вполне доказательные, когда не затрагивается «священная корова» традиционной хронологии, встают на дыбы при малейшем посягательстве на нее. Но, господа, надо же быть последовательными…

Когда же окончательно Апокалипсис был приписан другому лицу и другому времени, и каким образом автор, «низверженный» двумя соборами, попал потом в святые этой же церкви? Односторонность и тенденциозность имеющихся материалов позволяет высказать только гипотезу, которую еще нужно проверять. Напомним, что существует латинский вариант Библии, известный под названием Вульгаты. По преданию, римский епископ Дамас поручил в 382 г. Иерониму Блаженному собрать все имеющиеся священные книги и перевести их на латинский язык. (Неизвестно, впрочем, какие книги были включены в это собрание в то время, так как дошедший до нас свод окончательно средактирован только в позднее средневековье). Этот Иероним был личным врагом Иоанна и его соперником в качестве христианского писателя. Легенды утверждают, что Иероним трудился над этим первым вариантом Вульгаты до 420 года.

Было бы странно, если бы при всей своей враждебности к Иоанну и личных счетах с ним, Иероним не участвовал в двух соборах, осудивших Иоанна. (Хотя документально участие Иеронима не подтверждено). Для Иеронима признание Иоанна не автором, а похитителем и присвоителем такой замечательной книги как Апокалипсис, имело двойную ценность. Во–первых, это унижало серьезного соперника и делало Иеронима первым, а не вторым писателем своего времени, а во–вторых, оно давало ему, как усердному коллектору священных книг, возможность пополнить свое собрание новым произведением, приписанным легендарному апостолу, и тем самым, весьма авторитетным и редким. Вместе с тем, оно снимало с господствовавшей фракции, к которой принадлежал Иероним, все обвинения, выставленные против нее в Апокалипсисе, так как относило книгу к совершенно другому времени и другим врагам и делало ее орудием устрашения в руках самой фракции Иеронима. В этот период борьбы с Иоанном за авторство его книги и были, вероятно, сфабрикованы и те несколько указаний на Апокалипсис, которые ныне приписываются писателям II и III вв. н.э. (Папию Иеропольскому, Юстину Философу, Иринею Лионскому и Оригену); этими ссылками Теофил с помощниками и поддерживал свое обвинение на соборе. (Не нужно забывать, что все речи и поучения этих писателей известны нам лишь в копиях позднего средневековья).

Затем прошли годы. Замечательная личность Иоанна, его слава как вдохновенного проповедника, его трагическая и яркая судьба, окружили его имя ореолом в глазах всех христианских церквей. И вот через тридцать лет после его смерти господствующая церковь вдруг объявила свои собственные соборы над ним недействительными. Обезвредив его для себя отнятием важнейшего сочинения и утверждением, что Апокалипсис пророчествует гибель не Константинополю, а мифическому Вавилону, церковь причислила его в середине V века к своим собственным святым. Взамен отнятых сочинений ему приписали ряд других, от многих из которых он, вероятно, пришел бы в ужас. В средние века под именем Иоанна стали собирать кроме его действительных произведений, еще и различные речи других византийских ораторов, имена которых затерялись. И вышло, неожиданным образом, будто бы сам Иоанн произнес целый ряд толкований на некоторые из своих собственных сочинений.

Финалом всей этой эпопеи взаимных подлогов, ссор, искажений и непримиримых противоречий явился через 150 лет (в 553 г.) новый константинопольский собор. Он предал анафеме Оригена и все его книги, а его учеников и последователей, Иоанна и Олимпиаду, так и оставил в числе своих святых.

Соображения этого и предыдущего параграфа не оставляют, как нам кажется, и тени сомнения в авторстве Златоуста и времени написания Апокалипсиса в 395 г.

Вместе с результатами § 2 это доказывает, что если не вся Библия, то, во всяком случае, большая часть Библии написана после V в. н.э. (до сих пор мы могли это утверждать только по отношению к книгам Царей и Паралипоменон).

Очень важный результат мы мимоходом получили также в отношении Вавилона. Широко распространенное убеждение, что Апокалипсис обвиняет город Вавилон и грозит ему — это величайшее недоразумение перевода. Слово Вавилон (в еврейской огласовке БАБ–ИЛУ) надо переводить, и тогда окажется, что оно означает «Врата Господни», и относится к господствующей, государственной церкви (которая также характеризуется как «Великая Твердыня»).

Что же касается расположенных в Междуречье развалин древнего города, это, все что угодно, но только не библейский Вавилон, идентификация с которым является всего лишь плодом легковерия и горячего желания «найти» якобы упоминаемый в Библии город.

Все это еще раз показывает, что если мы не хотим, чтобы из темноты веков всплывали мифические страны, государства, города и цари, необходимо все имена древних текстов переводить.

Ветхозаветные пророки тесно связаны с Апокалипсисом и потому мы рассмотрим их здесь. Мы ограничимся только кратким обозрением книг пророков, чтобы установить время их написания. Подробности читатель может найти в [58], а также в [1].

Профессор теологии Чарльз Бригг еще в 1811 г. писал: «Один из наиболее достоверных результатов высшей библейской критики тот, что Моисей не был автором Пятикнижия и книги Иова (как передает нам средневековое предание. — Авт.), что Ездра не был автором библейских хроник (Паралипоменона) и книг Ездры и Неемии, что Иеремия не писал книги Царств и плача Иеремии, что Давид не составлял всего Псалтыря, а лишь несколько псалмов, что Соломон не был автором Песни Песней и Екклезиаста, а написал только одну часть Притч и что Исайя не написал и половины той книги, которая названа по его имени. Большая часть ветхозаветных писаний была составлена авторами, имена и связь которых с их сочинениями затерялась в глубокой древности» (см.[58], стр. 119—120).

Когда Вы пишете дневник или литературное произведение исключительно для себя, вы же не будете на каждой тетради ставить свое имя. Точно так же в рукописный период истории человечества, люди писали для себя и близких знакомых, которые и без того знали имя автора. Поэтому это имя и не обозначалось. Но затем, когда талантливое произведение через десятки или сотни лет после смерти автора делалось по тем или иным причинам распространенным, потомки начинали доискиваться, кто же был автор, и им ничего не оставалось делать, как сначала предположительно, а потом и с полным убеждением приписывать это произведение какому–нибудь древнему имени, о котором ничего не известно, кроме легенд, но которое в соответствии с этими легендами «достойно» быть его автором. Поэтому авторы большинства выдающихся произведений рукописного периода совершенно неповинны в появлении многих апокрифов, которое объясняется легкомыслием и тщеславием позднейших коллекторов, естественно желавших придать имеющимся у них литературным произведениям наибольшую ценность, возраставшую в геометрической прогрессии по мере возрастания древности и славы мифического автора.

Все это мы уже подробно обсуждали в первом томе в связи с античной литературой, но здесь это уместно напомнить, поскольку аналогичный процесс, как мы увидим, имел место и по отношению к библейским книгам.

Возьмем, например, книгу библейского пророка Иезекиила, имя которого, ИЕЗК—АЛ, означает «Осилит Бог» (см.[1], стр. 226). Считается, что ее автор, Иезекиил, жил между 595 и 574 гг. до н.э. и был убит за изобличение в идолопоклонстве. Однако обращает на себя внимание тот факт, что в тексте пророчества слово «Иезекиил» используется как имя отдельного лица только два раза: первый раз в начале в строке 1,3, являющейся явной вставкой позднего переписчика, поскольку она перебивает четкий ход мысли автора, второй раз в стихе в XXIV, 24, в очень туманном и явно испорченном контексте, расшифровка которого неоднозначна, но приобретает отчетливый смысл при подстановке вместо «Иезекиил» «Осилит бог». Среди сотен обращений к автору, рассыпанных по всей этой длинной книге, бог всегда использует местоимение «ты», ни разу не употребляя собственного имени автора.

Все это заставляет думать, что «Иезекиил» вовсе не является именем автора, а всего лишь заголовком книги, кстати сказать, абсолютно точно соответствующим ее содержанию, заключающемуся в предсказании будущей победы бога.

Что же касается автора, то из текста можно почерпнуть только его принадлежность к некоей секте гонимых богоборцев. Кроме того, как мы увидим ниже, автор был образованный астролог и хорошо знал Апокалипсис.

Аналогично дело обстоит и с другими библейским пророчеством, приписываемым некоему Захарии, имя которого, ЗАХАР—ИЯ, по–еврейски означает «Помнит Бог» (см.[1], стр. 252). Считается, что этот пророк написал ее в 520—518 гг. до н.э., т.е. приблизительно через 70 лет после книги «Иезекиила». Однако слово «Захария» фигурирует только в начале книги и нигде больше не повторяется, а его смысл точно соответствует содержанию книги, в которой на все лады проводится мысль, что «Грядущий Бог» не забыл своего обещания придти к ожидающим его, но только отложил свой приход, чтобы наказать их за недоверие.

Таким образом, и ЗАХАР—ИЯ представляет собой всего лишь заголовок.

Следующий пророк Иеремия (по–еврейски, ИЕРЕМ—ИЯ, что означает «Выстрелит Бог» или «Стрела Бога»; см.[1], стр. 267), написал свою книгу, якобы, в 629—588 гг. до н.э., т.е. несколько ранее книги «Иезекиил». Снова в книге нет никаких указаний на реальное существование этого лица, а содержание книги опять состоит в ожидании грядущего бога, который возвещает о своем скором появлении посредством некоей стрелы. Что это за стрела мы в своем месте обсудим, а пока нам достаточно заметить, что «Выстрелит Бог» наилучшим образом подходит к такому содержанию в качестве заголовка.

Одно из самых длинных пророчеств традиция приписывает некоему Исайе, жившему якобы около 740 г. до н.э., но о биографии которого ничего не известно кроме фантастических легенд (см.[51], стр. 92). Поскольку слово «Исайя» (по–еврейски, ИСА—ИЯ) означает «Грядущая Свобода» (см.[1], стр. 281), что точно соответствует содержанию, у нас нет никаких оснований снова не считать это слово заголовком. К тому же книга Исайи носит явные черты составленности из нескольких книг, авторы которых условно называются Первоисайей, Второисайей, Третьеисайей и т.д.

Последним из «больших пророков» считается Даниил, имя которого ДАНИ—АЛ по–еврейски значит «Правда Бога», а, если допустить иную огласовку ДНЭ—АЛ, то «Наука Бога». Ортодоксальный перевод «Суд Бога» является, по мнению Морозова, орфографической натяжкой (см.[1], стр. 288).

Для этой книги даже ортодоксальная критика не считает Даниила ее автором: «Лучшими библейскими критиками выяснено, что автором этой книги был человек неизвестного имени…» ([51], стр. 93). Таким образом и здесь «Даниил» простой заголовок.

Заметим, что, признавая «имена» пророков заголовками «их» книг, мы можно сказать следуем в русле ортодоксальной библейской критики, которая сама признает, что «заглавия… в новом завете заслуживают так же мало доверия, как и в ветхом. В древнейших… рукописях заглавия гораздо короче, чем в позднейших… Если бы даже у нас были апостольские автографы, то… рукописи эти, наверное, как и другие древние книги, были написаны… без заглавий и подписей, даже без имени автора…» ([51, стр. 162—163).

Утверждение, что имена пророков являются результатом переводческого недоразумения подкрепляется также и тем наблюдением, что (за исключением имени Иеремия, принадлежавшем четырем святым) они не являются именами никаких христианских святых (тогда как, скажем, имя Иоанн встречается в святцах 63 раза!). Не означает ли это, что во времена, когда складывались святцы, еще понимали, что имена пророков настоящими именами не являются?

Внимательный читатель мог заметить, что слово «Бог», скажем, в ИЕРЕМ—ИЯ пишется как ИЯ, а в ДАНИ—АЛ как АЛ.

Это различие не случайно, имеет глубокий смысл и его необходимо обсудить.

Употребление в Библии двух имен бога давно замечено библеистами (см., напр.[51], стр. 70—71). Более того, выяснено, что, скажем, из Пятикнижия можно вычленить связный текст, в котором используется имя АЛ (или в другой огласовке ЭЛ), как правило, в форме множественного числа (ЭЛОИМ). Этот текст называется элогистическим. Употребление множественного числа доказывает, что в нем еще сохранились остатки политеизма, что, в свою очередь, приводит к выводу о его сравнительной древности. Другой связный текст, который может быть вычленен из Пятикнижия, называется ягвистическим или иеговистическим, поскольку Бог называется в нем Иеговой (в другой огласовке Ягве). Он явно моложе элогистического текста.

Интересующийся читатель может найти пример разложения библейской легенды о потопе на элогистический и иеговистический тексты в ([51], стр. 205—207).

Форма АЛ часто употребляется в виде АЛ—АЛЕИМ — «бог богов», и, как уже было упомянуто, в множественном числе АЛЕ—ИМ — «боги». Нет сомнения, что эти имена означают Творца Неба и Земли, Создателя всего сущего, видимого и невидимого, т.е. Бога, как его обычно принято понимать.

Имя же Иегова, по–еврейски пишется ИЕУЕ, что является формой будущего времени от глагола ЕУЕ — «быть». Таким образом, это имя следует переводить как «Грядущий». Составители книги Бытия уже забыли разницу между двумя богами, «Вечно сущим» АЛ'ом и «Грядущим» ИЕУЕ'ем, и только их неуклюжесть в компилировании позволила современным ученым расчленить элогистический и иеговистический тексты.

Замечательно, что авторы пророческих книг четко ощущают разницу между этими двумя богами и почти никогда, за исключением очень специфических ситуаций, не употребляют форму АЛ. Это наводит на мысль, что книги пророков были написаны раньше книг Пятикнижия, и мы в своем месте увидим, что это, действительно, так.

Анализируя употребление у пророков имени ИЕУЕ, мы можем надеяться понять, как они представляли себе этого бога и в чем, в их глазах, он отличался от бога–творца АЛ.

Основная характеристика бога ИЕУЕ состоит, как показывает само его имя, в том, что его еще нет и он только будет (по крайней мере, на земле).. Авторы пророческих книг его только ждут, как своего спасителя и освободителя. В соответствии с этим они и называют его не богом (АЛ), а АДНИ—ИЕУЕ, Господином Грядущим, или, ИЕУЕ ЦБАУТ, Грядущим от Сонмищ. Как всегда, переводчики оставляют все эти имена непереведенными, транскрибируя их как «Адонаи–Иегова» и «Иегова–Саваоф» или переводят «Господь» (вместо «господин») и «Бог Воинств».

К слову сказать, несмотря на кажущуюся правильность, перевод

ИЕУЕ ЦБАУТ ===> Иегова–Саваоф ===> Бог Воинств

едва ли соответствует действительности. Хотя ЦБАУТ действительно означает «воинство» или точнее «ополчение», но в Библии это слово употребляется в более конкретном значении: «Так совершены небо и земля и все воинство их» (Быт., II, 1), «Поднимите глаза ваши на высоту небес и посмотрите.. Кто выводит воинство их счетом?» (Ис., XL, 26).

Эти примеры (а также другие, приведенные в [1], стр. 253), по–видимому, указывают, что под ЦБАУТ библейские авторы имели в виду не просто воинство, а конкретно «воинство звезд». Поэтому ЦБАУТ, Саваоф, лучше переводить «Повелитель звезд» или, более нейтрально, «Повелитель небесных сонмищ».

Бог–Иегова, в отличие от Бога–Творца, обладает целым рядом чисто человеческих качеств (этот антропоморфизм отмечался всеми исследователями Библии, хотя они часто и не различали Иегову от Элоима). Например, он очень обидчив и мстителен. Он не хочет приходить к своим поклонникам до тех пор, пока они не образумятся, претерпев за свое неверие и грехи (т.е. обиды Богу) тяжелые невзгоды и наказания. Чтобы не обидеть Бога, верующий не имеет права даже произносить вслух его имя, он должен заменять его словом Адонаи, т.е. АДНИ, Господин. Впрочем, можно было (по–видимому, сначала с известным риском) произносить (а затем и писать), только начальные буквы ИЕ (или ИЯ). Именно этот формант и входит в «имена» библейских пророков ИСА—ИЯ, ИЕРЕМ—ИЯ.

Морозов думает, что от дальнейшего сокращения до И или Ю, вместе с латинским «патер», отец, и возникло имя Юпитер — Бог–отец. К слову сказать, полное его имя Йовис, Jovis, также, очевидно, восходит к ИЕУЕ. Таким образом, глава языческого римского пантеона оказывается христианским богом! В своем месте мы увидим, что кроме этих не очень надежных лингвистических соображений для отождествления Юпитера с Иеговой есть и другие более серьезные основания. В связи со всем сказанным, перед нами возникает проблема, как переводить имя ИЕУЕ, Иегова, чтобы, во–первых, отличать его от АЛ, а во–вторых, избежать традиционных ассоциаций, которые невольно могут нам помешать. Неплох был бы перевод «Грядущий», которым мы фактически уже пользовались. Однако Морозов замечает, что этот перевод вполне удовлетворительный для книг пророков, не очень хорош, скажем, для Пятикнижия, авторы которого уже не ассоциировали это имя с каким–то ожиданием.

Поэтому Морозов предлагает нейтральный перевод «Громовержец» или «Бог–громовержец», отражающий характерную черту библейского Иеговы (разделяемую им, кстати, с римским Юпитером).

В дальнейшем мы, как правило, и будем пользоваться этим переводом.

Для АЛ мы оставим перевод «Бог» или «Бог–творец». В частности, заголовки книг библейских пророков мы будем переводить теперь следующим, окончательным, образом:

Иезекиил — ИЕЗК—АЛ — «Осилит Бог»

Захария — ЗАХАР—ИЯ — «Помнит Громовержец»

Иеремия — ИЕРЕМ—ИЯ — «Стрела Громовержца»

Исайя — ИСА—ИЯ — «Грядущая Свобода»

Даниил — ДНИ—АЛ — «Правда Бога».

Заметим в заключение, что охарактеризованный выше «Грядущий Бог—Громовержец» чрезвычайно сходен с апокалиптическим Иисусом Христом, тем самым который в первой главе Апокалипсиса сказал Иоанну: «Я есмь Альфа и Омега, начало и конец…, который есть и был и грядет…» (Ал., 1, 8), и образ которого так расходится с образом евангельского Христа. Получается, таким образом, что Апокалипсис возвестил его будущий приход, а пророки ждут его.

Этот вывод будет правомерен только в случае, если книги пророков окажутся составленными вскоре после Апокалипсиса. Мы ниже увидим, что так оно и есть.

Перевод есть функция понимания текста и потому синодальные переводчики, не понимая, скажем, астрологической основы книги «Осилит Бог», выдали очень тяжелый для чтения текст. У нас нет места и особого желания распутывать и объяснять все нелепости синодального перевода. Поэтому мы часто будем пользоваться более осмысленным переводом Морозова, отмечая это специальной пометой «пер. М». Читателю будет очень полезно каждый раз сравнивать этот перевод с синодальным переводом, чтобы понять, в чем путались синодальные переводчики (сами мы будем делать это не всегда).

Цитируя синодальные переводы (не сопровождаемые никакими пометами), мы по–прежнему будем их допереводить, заменяя, скажем, «ангел» на «вестник» или «гонец». Кроме того, в соответствии со сказанным выше, мы будем вместо «Господь» иногда писать «Громовержец», если в еврейском оригинале было ИЕУЕ.

С самого начала автор четко указывает, что он будет описывать то, что он видел на небе: «И было: в тридцатый год, в четвертый месяц, в пятый день месяца, когда я находился среди переселенцев…, отверзлись небеса и я видел видения Божии» (Иез., 1,1).

Что же он видел? «И я видел: и вот бурный ветер шел от Севера, великое облако и клубящийся огонь (сверкающие молнии? — Авт.), а вокруг него тянулось сияние как светящийся поток» (Иез., 1,4; пер. М). Сияние проходит от севера и тянется в направлении юга; поскольку, по сообщению автора, все это расположено на небе, то возникает единственное правдоподобное объяснение: описана сверкающая полоса Млечного Пути, протянувшаяся от севера к югу.

Наблюдатель смотрит в направлении этого сияния, т.е. туда, куда несется бурный поток ветра (на юг) и видит: «и из середины его видно было подобие четырех живых существ, и там же выделялся облик Человека» (Иез., 1,5; пер. М.). На любой средневековой карте звездного неба (см., напр.,[1], рис. 58, стр. 229) в середине Млечного Пути на южной стороне неба видно созвездие Змеедержца, Человека, держащего Змея, извивающегося между двумя полосами, составляющими в этой области Млечный Путь. Четыре живые существа, это, конечно, планеты, оказавшиеся в этом созвездии. Змееносец со Змеем захватывает две пары уже известных нам крыльев, часовых секторов, а потому планета, находящаяся в Змееносце, имеет как бы две пары крыльев, два крыла справа и два слева. Так мы и читаем в тексте: «… и у каждого их них (живых существ — Авт.) четыре крыла» (Иез,, 1, 6). Однако в синодальном переводе животные имеют еще по четыре лица. Морозов указывает (см.[58], стр. 52) неточность в переводе еврейского текста (пропуск слов «один тайный») и предлагает следующий перевод всего стиха 1, 6: «К нему одному шли те четыре лика, и у него же одного, таинственного, были четыре крыла».

Следующий стих он переводит так: «Непреложно было шествие этих существ, и вогнутость путей их была, как вогнутость пути окружности, и все четыре лика их сияли, как полированная медь» (Иез., 1, 7; пер. М.), тогда как синодальный вариант имеет вид: «А ноги их — ноги прямые, и ступни ног их—как ступня ног у тельца, и сверкали, как блестящая медь» (Иез., 1,7). Обоснование перевода Морозова (см. в[58], стр. 53).

На средневековых картах южной части звездного неба (например, на карте из книги Любенецкого «Кометография», воспроизведенной в ([58] на стр. 53)) изображены человеческие руки Стрельца и Геркулеса, поднимающиеся из–под небесного экватора. А вот что пишет «Иезекиил»: «И руки человеческие были под крыльями их, на четырех сторонах их» (Иез., 1, 8). Возникает невольное ощущение, что автор пророчества писал, разглядывая именно эту карту, сохранившую для нас чрезвычайно устойчивую средневековую традицию изображения звездного неба.

«И лица у них и крылья у них — у всех четырех; крылья их соприкасались одно к другому; во время шествия своего они не оборачивались, а шли каждое по направлению лица своего» (Иез., 1, 9). Снова описываются секторы–крылья, покрывающие планеты; эти крылья, естественно соприкасаются друг с другом. Кроме того, сообщается, что все четыре планеты участвуют в прямом движении.

«Очертание Льва было направлено от всех их четырех, очертание Тельца налево от всех их четырех, а очертание Орла около всех четырех над ними» (Иез., 1, 10; пер. М). Здесь описываются созвездия, причем, заметим, в полном соответствии с их истинным расположением (и, например, картой Любенецкого).

«И лица их и крылья их сверху были разделены, но у каждого два крыла соприкасались одно к другому, а два покрывали тела их» (Иез., 1, 11). Здесь нового ничего нет: опять описываются секторы–крылья, покрывающие планеты.

«И шли они (живые существа. — Авт.) каждое в ту сторону, которая перед лицом его; куда дух хотел идти, туда и шли; во время шествия своего не оборачивались» (Иез., 1, 12). Здесь опять подчеркивается, что планеты участвуют в прямом движении. Кроме того, в полном соответствии с учением Оригена указано, что планеты увлекаются живущими в них духами.

«И вид этих животных был как вид горящих углей, как вид лампад; огонь ходил между животными, и сияние от огня и молния исходила из огня» (Иез., 1, 13). Здесь обычное сравнение планет с углями и лампадами.

«И животные быстро двигались туда и сюда, как сверкает молния (т.е. зигзагообразно. — Авт.)» (Иез., 1, 14). Здесь автор описывает прямые и попятные движения планет (петли) на звездном небе. Поскольку за одну ночь он наблюдать их непосредственно не мог, надо думать, что здесь он делает теоретическое отступление.

В средние века орбиты планет изображались концентрическими кругами, колесами, вложенными одно в другое, с центром в земле (см., напр.,[58], рис. 5 на стр. 15; рис. 22 на стр. 54; рис. 65 на стр. 119). В наиболее усовершенствованной форме эта система колес связана сложными сочленениями, их ободья покрыты звездами и они катятся по Зодиаку; эту так называемую «египетскую систему мира» также можно увидеть на воспроизведенных в [58] рисунках (см.[58], рис. 136 на. стр. 254).

А теперь вернемся к Иезекиилу:

«И смотрел я на животных — и вот на земле подле этих животных по одному колесу перед четырьмя лицами их. Вид колес и устроение их — как вид топаза и подобие у всех четырех — одно (т.е. устроены они совершенно одинаково. — Авт.); и по виду их и по устроению их казалось, будто колесо находилось в колесе. Когда они шли, шли на четыре свои стороны, во время шествия не оборачивались. А ободьи их — высоки и страшны были они; ободья их у всех четырех вокруг полны были глаз. И когда шли животные, шли и колеса подле них; а когда животные поднимались от земли, тогда поднимались и колеса. Куда дух хотел идти, туда шли и они; куда бы ни пошел дух, и колеса поднимались наравне с ним, ибо дух этих живых существ был в колесах, когда шли те, шли и они; и когда те стояли, стояли и они; и когда те поднимались от земли, тогда наравне с ними поднимались и колеса, ибо дух живых существ был в колесах» (Иез., 1,15—21). Автор дважды повторяется здесь, детально описывая как ведут себя планеты и связанные с ними колеса–орбиты.

Далее идут прямые цитаты из Апокалипсиса: «Над головами животных было подобие свода, как вид изумительного кристалла, простертого сверху над головами их. А под сводом простирались крылья их прямо одно к другому и у каждого были два крыла, которые покрывали их, у каждого два крыла покрывали тела их. И когда они шли, я слышал шум крыльев их, как бы шум многих вод, как бы глас Всемогущего, сильный шум, как бы шум в воинском стане; а когда они останавливались, опускали крылья свои. И голос был со свода, который над головами их; когда они останавливались, тогда опускали крылья свои. А над сводом, который над головами их, было подобие престола по виду как бы из камня сапфира; а над подобием престола было как бы подобие человека вверху на нем» (Иез., 1, 22—26).

На этом фактически кончается гл. 1 пророчества Иезекиила (оставшиеся два стиха вполне аналогичны цитированным).

Уже по этой главе отчетливо виден характер разбираемой книги: это чисто астрологическое сочинение, написанное под сильным влиянием Апокалипсиса. У нас нет места излагать и комментировать все 48 глав этого пророчества; интересующийся читатель их все найдет в [58].

Ортодоксальные теологи уже давно заметили, что в книге Иезекиила процитирован практически весь Апокалипсис, но, конечно, они это восприняли наоборот, как цитирование Апокалипсисом из Иезекиила. Однако если бы они не были под гипнозом своей хронологии, то сразу же без труда заметили, что Иезекиил развивает идеи Апокалипсиса, а не наоборот, и более того, он иногда их искажает в худшую сторону. Например, подробно изложенная выше гл. 1 является довольно точным пересказом гл. IV Апокалипсиса, но из нее также видно, что автор уже не понимает смысла четырех созвездий Иоанна, Тельца, Льва, Стрельца, Пегаса, как символов четырех времен года, заменяя Стрельца Змеедержцем (впрочем, возможно, он пошел на это сознательно, так как Змеедержец ему нужен для аллегорий, которыми мы заниматься здесь не будем).

Когда был написан «Иезекиил»? Дата, указанная в стихе 1.1 (см. выше), нам непосредственно помочь не может, так как мы не знаем ни эры, ни календаря, которым пользуется автор. Однако в гл. XLV говорится: «В первом месяце, в четырнадцатый день месяца, должна быть у вас Пасха…» (Иез., XLV, 21). Таким образом, действие «Иезекиила» происходит на четвертый месяц после Пасхи, т.е. дня весеннего равноденствия, безразлично по какому календарю, лунному, солнечному или смешанному лунно–солнечному. В этом месяце Солнце и находящиеся рядом с ним Меркурий и Венера должны были находиться около созвездия Близнецов, т.е. в части неба противоположной созвездию Змеедержца. Но мы знаем из гл. 1 Иезекиила, что четыре планеты были в Змеедержце. Поскольку это не могли быть ни Солнце, ни Меркурий, ни Венера, то, следовательно, в Змеедержце (точнее в лежащем под ним зодиакальном созвездии Скорпиона) были остальные планеты: Сатурн, Юпитер, Марс и Луна. (Это изящное рассуждение, как и все исследование книг пророков, принадлежит Морозову).

Теперь мы можем решить вопрос и о календаре. Если бы автор пользовался лунным (еврейским) календарем, то на пятый день месяца (см. Иез., 1,1), т.е. на пятый день после новолуния, Луна, которая приходит в день около 13°, оказалась бы приблизительно на 50—60° восточнее Солнца, т.е. не так уж далеко от Близнецов и во всяком случае, не в противоположной части неба. Следовательно, автор пользовался солнечным, юлианским календарем с началом года весной, т.е. в марте. В пользу юлианского календаря говорит и тот факт, что автор пользуется римским счетом месяцев: первый, второй и т.д.

Таким образом получается, что «Иезекиил» описывает день 5 июня (июнь —четвертый месяц после марта) 30 года какой–то неизвестной эры.

Чтобы выяснить год, достаточно воспользоваться методикой, изложенной в § 1, гл. 5, поскольку в нашем распоряжении есть гороскоп:

Ответ получается следующий:

5 ИЮНЯ 453 г. н.э.

и это решение единственное на интервале от–2000 года до наших дней.

Таким образом, астрономия подтверждает наше заключение, что пророчество «Осилит Бог» написано после Апокалипсиса.

Между прочим, что за странная эра используется «Иезекиилом»? Эта эра начинается за 30 лет до 453 г., т.е. в 423 г. Мы не знаем никаких замечательных событий, относимых к этому году, кроме разве что воцарения Валентиниана Ш. Ответ на этот вопрос был бы весьма интересен.

Зато, на основании всей имеющейся уже у нас информации, мы можем попытаться ответить на вопрос: почему было написано пророчество «Осилит Бог»?

После 395 г. (года написания Апокалипсиса) 453 год был первым годом, когда Юпитер, Марс, Сатурн, Луна сошлись в зловещем созвездии Скорпиона. Если в 399 г. бог смилостивился над раскаявшимися грешниками и, по мнению адептов Иоанна, дал им отсрочку, то эта отсрочка не могла длиться без конца, и, чтобы оправдать великого пророка, погубленного в ссылке императорской властью, было совершенно очевидно, что обещанное ему богом исполнится как раз при таком же сочетании созвездий и планет, какое указывал он. А ведь в 453 г. сочетание планет было еще более зловещим, чем при Иоанне в 395г. и в 399 г. Тогда Марс был в благодетельном созвездии Овна, а теперь и он спешил в смертоносный Скорпион вместе с Юпитером и Сатурном. Две самые ужасные планеты, Марс и Сатурн, шли в начале 453 г. попятным движением около фигуры Весов, символа правосудия, причем Сатурн был уже над клешней губительного Скорпиона, которая уже была готова его схватить, а Юпитер, планета могущества, и полная Луна, лампада ночи, отмечали собою обе ноги Змеедержца, не пускающего в Мир коварного Змея ущелья Млечного Пути и попирающего своими ногами Скорпиона, олицетворение жалящей Смерти, лежащей над жертвенником Бога. И что было всего хуже, астролог V века знал заранее, что с каждым следующем месяцем, когда Луна будет возвращаться в то же положение, Марс будет быстро спешить туда же, в Скорпион, и к моменту осеннего равноденствия, когда Солнце заедет в созвездие Девы, своей матери, все эти планеты сойдутся в созвездии Смерти!

Как же было благочестивому наблюдателю не забить тревогу и не начать писать дневник, отмечая на нем все, что он видел на небе и стараясь по дальнейшим движениями планет отгадать грядущие судьбы мира, находящегося в такой ужасной опасности? И вот мы, действительно, видим, что в этом году пишется пророчество «Осилит Бог», воспроизводящее Апокалипсис с дополнениями и вариациями, соответствующими историческим особенностям наступившей новой эпохи. Как пишет Морозов: «Его книга вместе с Апокалипсисом Иоанна, это — первые порывы нашего научного творчества, грезы пытливых, но наивных, только что пробудившихся умов, хотевших одним порывом своего энтузиазма и без всякой предварительной подготовки охватить всю необъятную вселенную!» ([58], стр. 146).

Мы не знаем, кто был автором этого дневника, и что с ним было после того, как миновало поразившее его зловещее сочетание планет и созвездий. Он был весь под влиянием Апокалипсиса и делал предсказания по методу Иоанна (быть может, своего непосредственного учителя), хорошо зная сущность его основных приемов. И он, конечно, точно так же испытал потом разочарование и отчаянье, когда показанное ему на небесах не сбылось в земной жизни, шедшей своим прозаическим ходом. Но и он, вероятно, еще не был в силах объявить свой метод заблуждением, ему не оставалось ничего другого, кроме веры в мудрость прежних учителей, получивших свои «откровения» прямо от Бога, и передавших ему, неофиту, лишь часть своего знания.

Само заглавие дневника «Осилит Бог», говорит о том, что ошибочный метод заставил его автора пережить много огорчений. Автор как бы говорит нам: что бы вы ни утверждали относительно неудачи прежних пророчеств, как бы ни противодействовали враги их осуществлению, но Бог осилит все, и сбудется, наконец, то, что он указывает всем, верующим в его приход, посредством течения небесных светил!

Мы видим, что ветхозаветные пророки вовсе не были врагами Иисуса Христа, как нас пытается уверить плоская ортодоксальная критика; наоборот, они были одними из первых его почитателей и мучениками за него. Это, по–видимому, знали средневековые теологи; недаром они причислили Иезекиила к сонму христианских (!) святых (день его памяти, как можно узнать, посмотрев в любой церковный календарь, отмечается 21 июля стр. ст.).

Это пророчество было предметом пристального изучения целого ряда библиологов. В частности, ими было установлено, что на самом деле книга «Захарии» является механическим соединением трех книг неизвестных авторов (см.[51], стр. 36).

Одной из главнейших причин, почему этой книге было уделено такое внимание, является поразительный факт ее крайней близости к евангелиям. Например, в XI гл. книги фактически воспроизводится история предательства Иисуса «за тридцать серебренников» (Зах., XI, 12,13,17). Теологи приписывали это «боговдохновенности» Захарии, который, якобы, предсказал с подробностями приход Иисуса. Материалистически же мыслящим историкам, скованным рамками традиционной хронологии, это место у Захарии (и многие ему аналогичные) доставило много забот и вполне удовлетворительного объяснения ему они так и не нашли. С нашей же точки зрения никаких проблем нет: книга «Помнит Громовержец» написана, когда легенда об Иисусе в основном уже сложилась (и заведомо после его распятия), но до составления евангелий, которые щедрой рукой черпали из нее отдельные выражения и даже сюжеты. Мы ниже убедимся, что этот общий вывод находится в полном согласии с астрономически установленными датами.

Мы не будем более останавливаться на этом предмете, поскольку исследование Библии само по себе не является нашей задачей. Интересующиеся читатели могут найти подробности в ([58], стр. 175— 178 и в [1], стр. 249—252).

Когда же было написано пророчество «Помнит Громовержец» (или, хотя бы, его первые семь глав, которые считаются произведением одного автора)? С традиционной точки зрения, основывающейся на стилевом и идеологическом единстве, это пророчество было написано вскоре после пророчества Иезекиила. И мы увидим, что это действительно так.

Любопытно, что подтверждение этому можно найти в самом первом стихе книги, мимо которого все проходили из–за недоперевода. Этот стих гласит «… было слово Господне к Захарии, сыну Варахиину, сыну Аддову, пророку…» (Зах., 1,1). Если же этот стих перевести до конца, не оставляя без перевода ни одного слова, то получится (см.[58], стр. 155): «… было пророчество «Помнит Грядущий» сыну поклонника Грядущего, внуку Откровения, пророку…» Если Иоанн считался отцом Откровения, а «Иезекиил» — сыном Откровения (т.е. учеником Иоанна), то получается, что «Захария» как «внук Откровения» является учеником «Иезекиила», а значит, его книга принадлежит той же эпохе, что и книга «Иезекиила».

Мы, впрочем, на этом лингвистическом упражнении не настаиваем, поскольку у нас будут более серьезные основания связать «Иезекиила» с «Захарией».

В шестой главе книги «Помнит Громовержец» мы читаем: «И опять поднял я глаза мои, и вижу: вот четыре колесницы выходят из ущелья между двумя горами; и горы те были горы медные» (3ах., VI, 1). Символика эта нам уже известна: колесница — это планеты, а ущелья между горами — темный провал между двумя полосами Млечного Пути (ср. «… и я взглянул, и вот — ущелье в (небесном) своде…»; Иез., VIII, 7), в котором стоит Змеедержец, удерживая руками Змея, не давая выйти ему из ущелья. Новым для нас является выражение «горы медные». По–еврейски, медный — НХШТ, а Змей — НХШ (из соединения этих близких слов и получился библейский «медный Змей»). Морозов предполагает здесь описку или ошибку перевода и предлагает читать «горы Змея», что, конечно, логичнее. Впрочем, и сравнение ярких полос Млечного Пути с ярко начищенной медью (бронзой) также вполне допустимо.

«В первой колеснице кони рыжие (в еврейском оригинале АДМ — красные. — Авт.), а во второй колеснице кони вороные; в третьей колеснице кони белые, в четвертой колеснице кони пегие, сильные… это выходят четыре духа небесных…» (Зах., VI, 2,6). Ясно, что «рыжие (красные) кони» — это Марс, «белые кони» — это Юпитер, а «пегие, сильные кони» — Луна. Что же за планета изображена «конями вороными», т.е. черными, тусклыми, мрачными? Есть две кандидатуры — Сатурн (мрачный символ смерти) и Меркурий (прячущейся в лучах Солнца). Однако последний, находясь близко к Солнцу, всегда играет в астрологических вычислениях вспомогательную роль и, во всяком случае, указывается после Сатурна. Поэтому нужно считать, что «вороной конь» обозначает, в данном случае, Сатурна.

Мы видим, таким образом, что по отношению к трем основным планетам: Сатурну, Юпитеру и Марсу это тот же самый гороскоп, что и в пророчестве «Осилит Бог». Поэтому в год написания книги «Захария» (или, по крайней мере, ее шестой главы) тот же 453 г.

То, что и вторая книга оказалась принадлежащей к тому же году (а не отделена от предыдущей на 70 лет, как утверждают историки), не должно вызывать удивления. Сочетание планет 453 года настолько зловеще, что неизбежно должно вызвать вспышку астрологической пророческой деятельности. Напротив, странно, что до нас дошло только два произведения; наверняка их было куда больше.

Явная принадлежность обоих пророчеств к одной астрологической школе заставляет полагать, что «Захария» пользовался тем же юлианским календарем (хотя в гл. 1 и сказано:«… двадцать четвёртый день одиннадцатого месяца — это месяц Шеват,…» (Зах., 1,7), но это явно более поздняя вставка). Поэтому дата «двадцать четвертый день одиннадцатого месяца» это 24 января 453 г. Таким образом, эта глава «Захарией» была написана даже раньше пророчества «Иезекиила».

В ночь на 24/1—453 г. в Скорпионе (находящемся у ног Змеедержца) сошлись, как и сказано у «Захарии», Сатурн, Юпитер и Марс, причем Юпитер и Сатурн сошлись вместе (между ними было не более 1°). Луна в это время переходила из Скорпиона в созвездие Стрельца, быстро удаляясь от этих планет. Марс пятился к югу, а пара Юпитер—Сатурн шла к северу. Все эти подробности точно описаны Захарией: «Вороные кони там выходят к стране северной, и белые идут за ними, а пегие (по–видимому, надо читать рыжие — Авт.) идут к стране полуденной» (Зах., VI, 6). Где были Венера и Меркурий? Они не описаны в тексте, и, действительно, находились далеко от предыдущей, замечательной группы планет: Венера была в Водолее (за три созвездия), и Меркурий — в Козероге.

Однако в пророчестве «Помнит Громовержец» есть и другой гороскоп. Действительно, в гл. 1 мы читаем: «видел Я ночью: вот муж на рыжем коне стоит между миртами, которые в углублении, а позади его кони рыжие, пегие и белые, и сказал я: кто они, господин мой? И сказал мне вестник, говоривший со мною, я, докажу тебе, кто они. И отвечал муж, который стоял между миртами, и сказал: это те, которых Господь послал обойти землю» (Зах., 1, 8—10).

Можно считать, что это тот же самый гороскоп, что и в гл.VI. Действительно, здесь тоже упомянуты четыре планеты: белая — Юпитер, пегая — Луна и еще две рыжих. Такое повторение рядом двух планет с одной и той же окраской наводит на мысль, что здесь ошибка переписчика, который вместо «тусклый, сумрачный» написал «рыжий». Поэтому один, ошибочный «рыжий» — это Сатурн, а другой, настоящий — это Марс. Муж, стоящий между миртами — это снова тот же Змеедержец, стоящий между двумя отрогами Млечного Пути «в углублении». Тот факт, что автор гороскопа по–разному описывает небо, варьируя терминологию и литературные приемы, нас смущать не должен, ибо, как мы уже знаем, пророчества не представляют собой цельных произведений; это составные книги, содержащие достаточно пестрый набор проклятий и видений, нанизанных на основную ткань астрологического дневника, в который автор (или авторы) мог неоднократно заносить различные замечательные небесные явления и сочетания планет.

Можно, однако, считать, что это другой гороскоп, отличный от гороскопа гл.VI, если предположить, что вторая «рыжая» планета это Меркурий, который мог быть вишнево–красным, находясь около Солнца. В этом варианте к горам Змея подходят Юпитер, Марс, Меркурий и Луна. Этот гороскоп тоже однозначно датируется 24 январем 466 г. н.э. Тем самым, если «рыжая» планета действительно Меркурий, то тогда этот фрагмент является отрывком из наблюдений 466 года, попавшим при окончательном составлении книги в гл. 1. Это толкование значительно менее убедительно, чем первое (исчезла столь важная планета как Сатурн). Кроме того, при этом повисает в воздухе День и месяц гороскопа из ra.VI (но 453 год остается!). Однако в его пользу, возможно, говорит непосредственно следующий стих (на котором и основывается традиционный интервал в семьдесят лет между книгами Иезекиила и Захарии : «И отвечал вестник Господень и сказал: «Господи Вседержителю! Доколе ты не умилосердишься над городом Святого Примирения, и над городами богославцев, на которые ты гневаешься вот уже семьдесят лет?» (Зах. 1,12.). Датировав этот фрагмент текста 466 годом, и вычтя 70 лет божьего гнева, мы получим (с учетом начала года в марте) как раз 395 год, год, когда был написан Апокалипсис, первоисточник всех этих позднейших пророчеств.

Таким образом, этот фрагмент текста является, так сказать, семидесятилетней тризной по генеральной неудаче Иоанна в 395 году. Тем не менее, впечатление его книги и порыв астрологического увлечения после нее были так сильны, что и вторая, уже обнаружившаяся после 453 г. неудача с книгой «Осилит Бог», не могла в достаточной степени охладить усердия мессианцев, продолжавших ожидать обещанного Апокалипсисом возвращения Иисуса.

Прежде чем переходить к исследованию следующих пророчеств, нам надо сказать несколько слов о кометах.

Кометы — холодные, несамосветящиеся тела, обращающиеся вокруг Солнца по сильно вытянутым эллиптическим (а, возможно, и гиперболическим) орбитам. При подходе к Солнцу материал комет (состоящий, по–видимому, в большой степени из льда) разогревается и начинает испаряться. Под действием светового давления струя пара отклоняется в сторону от Солнца и освещенная его лучами, представляет, по отзывам очевидцев, изумительное зрелище.

Ряд комет периодически возвращается к Солнцу. Из таких комет наиболее известна эффектная комета Галлея, с периодом обращения около 70 лет.

Испаряясь, кометы постоянно уменьшаются в размерах. Известны даже случаи, когда кометы разваливались на несколько кусков (комета Биелы 1846г.).

Являясь несамосветящимися телами, кометы видны только при подходе к Солнцу. Отсюда, в частности, следует, что если комета идет с севера, то она может быть видна только летом.

Кометы, особенно большие и эффектные, всегда наводили на суеверных людей ужас и обычно связывались с наступлением «конца света». Средневековые летописи поэтому тщательно фиксировали кометы, но идентифицировать по их описаниям, хотя бы возвращающиеся кометы, часто бывает затруднительно. Имеются китайские летописи Ше–ке и Ма Туан–линь, содержащие каталог комет якобы за несколько тысяч лет, но, как мы увидим в гл. 14, за пределами V века н.э. доверять им нельзя.

Практически в любой средневековой книге по астрономии–астрологии можно найти изображения комет подчас в невероятно фантастических и жутких формах, наглядно показывающих, как эти небесные странницы воспринимались в то время.

Одним из стандартных средневековых образов кометы была огненная булава или выхваченная из пламени головня (см.[1], рис. 66 на стр. 269 и[58], рис. 94 на стр. 185, воспроизводящие рисунки из средневековой «Астрономии» Бахараха 1545 г. издания). Кометы в виде змея–головастика, висящего в небе и стремящегося проглотить город (комета Змей, 1180 г. н.э. и комета Молниевидный Дракон с Детенышем, 1001 г. н.э.) и комета в виде пучка прутьев (комета Розга Божия, 1039 г. н.э.) изображены в «Кометографии» Любенецкого, 1681 г. издания (см. репродукции в [58] на стр. 28). На первом листе книги Любенецкого комета изображена в виде гигантской булавы, вспарывающей звездное небо, причем из разреза, вслед за кометой, высовывается рука с поднятой метлой, из которой сверкает молния.

Очень распространенным образом кометы был также висящий в небе меч. Так, например, изображение кометы 1528 г. н.э. представляет собой меч, опущенный острием вниз, вокруг которого плавают окруженные облаками отрубленные головы, стрелы и меньшие мечи, пронзающие звезды (см.[6], рис. 2 на стр. 4). Другие рисунки комет–мечей, заимствованные из средневековых книг (см. в [58] рис. 62 на стр. 83 и рис. 101 на стр. 195). Там же (рис. 102 на стр. 196) воспроизведено из книги Любенецкого изображение кометы, проливающейся огненными слезами.

Персонификация комет приводила к их изображению в виде гигантских лиц, окруженных пламенем, в котором сгорают звезды. (см.[58], рис. 93 на стр. 185), где воспроизведено изображение кометы из упоминавшейся уже книги Бахараха. Вообще, использовались любые изображения так или иначе связанные с пламенем (охваченные огнем деревья, кипящие котлы и т.п.).

Другая система ассоциаций приводила к изображению комет в виде труб, возвещающих беды, катастрофы и даже наступление Страшного Суда (см., напр.,[58], рис. 98 на стр. 189), где комета–труба воспроизведена из книги Бахараха.

Мы сейчас воспринимаем эти рисунки чисто аллегорически. Но, не то было в средние века. Охваченные суеверием массы на самом деле видели на небе все эти фантастические образы. Этого никогда не надо забывать. В частности, они не только изображали, но и описывали кометы как мечи, булавы и т.д. Например, явно относится к комете следующий текст из «Осилит Бог»: «А для того, чтобы истребить, меч Мой из ножен своих пойдет на всякую плоть от юга до севера меч, меч настроен и вычищен; настроен для того, чтобы больше заклать; вычищен, чтобы сверкал, как молния… Ты же, сын человеческий, пророчествуй и ударяй рукою об руку, — и удвоится меч и утроится (явный намек на распадение кометы. — Авт.); меч на поражаемых, меч на поражение великого, проникающий во внутренность жилищ их» (Иез., XXI, 4, 9.14).

Вернемся теперь к библейским пророкам.

Это пророчество, к сожалению, не содержит гороскопа и потому не может быть датировано столь же надежно, как предыдущие. Однако как уже давно было замечено (например, Д.О.Святским; см.[58], стр. 184), что в нем содержится довольно подробное описание некоей кометы:

«Смотри, Я поставил тебя в сей день над народами и царствами, чтобы искоренять и разорять, губить и разрушать, созидать и насаждать. И было слово Господне ко мне: что видишь ты, Иеремия? (Явно позднейшая вставка имени. — Авт.) Я сказал: вижу поднятую булаву. (Это перевод Морозова; ниже мы сравним его с синодальным. — Авт.). Господь сказал мне: ты верно видишь; ибо Я бодрствую над словом Моим, чтобы оно скоро исполнилось. И было слово Господне ко мне в другой раз: что видишь ты? Я сказал: вижу поддуваемый ветром кипящий котел, и лицо его со стороны севера. И сказал мне Господь: от севера откроется бедствие на всех обитателей сей земли» (Иерем.,1,10—14).

В свете всего сказанного выше о кометах содержание этого фрагмента предельно ясно. Перед нами снова послеапокалиптический Бог, который снова сообщает, что он сдержит обещанное и придет, наконец, на землю, чтобы судить людей. Символ же его скорого прихода виден на небе в виде поднятой булавы, кипящего котла и огненного лица (т.е. всех стандартных характеристик кометы).

В синодальном переводе вместо «поднятая булава» стоит «жезл миндального дерева». Чтобы разрешить вопрос, возьмем еврейский оригинал. В нем написано МКЛ—ШКД, что означает «поднятая палка», «подстерегающая дубина», «булава» (см.[58], стр. 184). Синодальные переводчики, уже не понимая смысла всех этих насквозь астрологических текстов, явно попытались придать переводу большее литературное изящество и блистательно сели в лужу.

В дальнейших стихах автор продолжает описывать ожидаемые ужасы, но затем тон его меняется. По–видимому, комета прошла, а никакой катастрофы не случилось. Суеверная толпа, которая до этого момента поклонялась пророку, «Стрельцу Громовержца», опомнившись, отхлынула от него и выместила на нем свой прежний страх, как на обманщике и лжепророке: «Горе мне в моем сокрушении; мучительна рана моя, но я говорю сам в себе: «подлинно, это моя скорбь и я буду нести ее; шатер мой опустошен, и все веревки мои порваны; дети мои ушли от меня, и нет их: некому уже раскинуть шатра моего и развесить ковров моих; ибо пастыри сделались бессмысленными и не искали Господа…. Несется слух: вот он идет, и большой шум от страны северной… Знаю, Господи, что не в воле человека путь его (т.е., конечно, я мог ошибиться в предсказании твоих поступков. — Авт.), что не во власти идущего давать направление стопам своим. Наказывай меня, Господи, но по правде, не во гневе Твоем, чтобы не умалить меня (т.е., я искренний твой слуга. — Авт.). Излей ярость Твою на народы, которые не знают Тебя, и на племена, которые не признают имени Твоего…» (Иерем., X, 19—25). Так грустно заканчивается первая часть пророчества Иеремии, резко контрастируя с торжествующим началом, когда автор был уверен в правильности своего толкования появившейся с севера кометы.

Мы не будем продолжать анализ этого пророчества (читатель может все найти его в [58]) хотя бы потому, что оно также, по–видимому, является механическим собранием нескольких рукописей (см. [51 ], стр. 92), а сказанного уже достаточно, чтобы представить себе его общий характер и пытаться датировать.

Ввиду общей близости всех ветхозаветных пророков, естественно ожидать, что пророчество «Стрела Громовержца» написано в одно время, скажем, с пророчеством «Осилит Бог», т.е. около 453 года. Чтобы подтвердить это, достаточно найти в это время комету, шедшую с северной стороны неба (и, значит, летом). И, на самом деле, такая комета есть. Это знаменитая комета Галлея 451 г., нагнавшая как мы уже знаем, много страха и связывавшаяся с нашествием Аттилы.

Китайские хроники сообщают, что эта комета появилась в мае 451г. около Плеяд, а к июню—июлю пришла в область Девы. И мы читаем У Иеремии : «… да льются из глаз моих слезы ночь и день, и да не перестают; ибо великим поражением поражена Дева, дочь народа моего, тяжким ударом» (Иерем., XIV. 17). Сопутствующие же этому тексту описания бедствий в точности соответствуют бедствиям, которые обрушил на империю Аттила.

Таким образом, можно с достаточной уверенностью полагать, что пророчество «Стрела Громовержца» написано в 451 году в связи с приходом кометы Галлея.

В этом пророчестве также вдет речь о комете: «Приступите народы, слушайте и внимайте, племена… Ибо гнев Господа на все народы, и ярость Его на все воинство их. Он предал их заклятию, отдал их на заклание. И убитые их будут разбросаны, и от трупов их поднимется смрад, и горы размокнут от крови их. И истлеет все небесное воинство [звезды] (примечание синодального переводчика! — Авт.), и небеса свернутся, как свиток книжный… (прямая цитата из Апокалипсиса. — Авт.)… Ибо упился меч мой на небесах: вот для суда нисходит он на Едом и на народ, преданный Мною заклятию. Меч Господа наполнится кровью, утучнеет от тука, от крови агнцев и козлов, от тука с почек овнов… И буйволы падут с ними и тельцы вместе с волами, и упьется земля их кровью…» (Ис., XXXIV, 1—7).

Тут не только говорится о комете, но и описывается ее путь: через звездную группу Козлят (в созвездии Возничего), через созвездие Овна («утучнеет от крови агнцев и козлов, от тука с почек овнов») к созвездию Тельца. Более того, на небе наиболее замечательный воин это Орион, и если слова «истлеет все небесное воинство» относятся к какому–нибудь созвездию, то, скорее всего, к Ориону.

Замечательно, что под 442 г. в уже упоминавшихся китайских хрониках описывается комета, которая, выйдя из Змеедержца, «… вошла в область Козлят, Возничего и Тельца, смела область головы Тельца, прошла около Гиад (т.е. линии щита Ориона — Авт.) и исчезла зимой» (см.[1], стр. 258). Полное согласие с библейским текстом!

Книга «Исайи», одно из самых больших и композиционно сложных библейских пророчеств, явно принадлежащая, как мы уже говорили, перу нескольких авторов. О комете в ней говорится не в одном месте, и нет никаких гарантий, что об одной и той же. Очень возможно, например, что в других главах «Исайя» имеет в виду комету 451 г.

Кометы 442 г. и 451 г. были самыми эффектными и грозными кометами пятого века и неудивительно, что они породили взрыв пророчеств, особенно если вспомнить, что они сопровождались зловещим сближением планет в Скорпионе. Ожидание Мессии от кометы к комете постепенно нарастало, пока не достигло кульминации в 453 г., когда, наконец, планеты заняли свои смертельные положения. Этот год и ознаменовался уже не «кометными», а «планетными» пророчествами «Осилит Бог» и «Помнит Громовержец».

Конечно, разочарование после 453 г. было страшное. Астрология потеряла свой авторитет и уже меньше чем через столетие Юстиниан приравнивал астрологов к отравителям.

Мы не будем здесь подробно разбирать книгу «Грядущая Свобода»: это не наша задача. Напомним только (см.гл.7, § 1), что она необыкновенно близка к евангелиям и фактически содержит в себе все основные моменты биографии Иисуса Христа. Недаром средневековые христианские теологи называли ее «пятым евангелием» (см. также[1], стр. 286).

Таким образом, вроде бы получается, что к средине V в. образ Христа в христианском вероучении фактически уже полностью сложился. Однако этот вывод оказывается слишком поспешным. На самом деле, как мы в своем месте увидим, этот образ окончательно выкристаллизовался только к VII веку н.э.

Это произведение сильно отличается от предыдущих по своему литературному характеру. Слог его несравненно лучше; виден большой опыт автора, привыкшего писать скорописью. Апокалипсис он цитирует очень обильно, но часто искаженно; чувствуется, что для него Апокалипсис уже в большой степени является мертвой книгой, из которой он механически переписывает целые куски, не вдохновляясь их глубоким, уже неизвестным ему смыслом.

В канон Ветхого Завета книга Даниила была принята одной из последних и после длительных споров; в частности, иудаистами она пророческой не признается.

Как мы уже говорили в § 2, среди современных ученых господствует мнение, что она была написана приблизительно через 320 лет после других пророческих книг; но как уже было указанно в § 2, более старая точка зрения, хронологически объединяющая книгу Даниила с остальными пророчествами, по–видимому, ближе к истине.

Среди широкой публики книга Даниила известна расхожей легендой о появлении на пиру у царя Валтасара огненной надписи на стене «мани факел фарес», расшифрованной отроком Даниилом как предупреждение о близкой гибели Валтасара.

Прежде чем анализировать библейский текст этой легенды, мы должны, как всегда, уточнить перевод фигурирующих в ней недопереведенных слов.

Прежде всего следует заметить, что слово Валтасар по–еврейски читается БЭЛ—АУЦР и означает «Властелин Земных Благ» (см. [5 8], стр. 213), хотя возможен и вариант БЕЛАУ—ЦР, означающий «Владетельный царь» (см.[1], стр. 290). Обыкновенным обиходным именем его считать никак нельзя. Поэтому, мы всюду будем его переводить (для определенности как «Владетельный царь»).

Очень важно, конечно, понять точный смысл таинственной надписи. По–еврейски она имеет вид МНА—МНА, ТКЛ, УПРСИН, что в буквальном переводе означает «Измеритель измерил: Весы и к Персею» (см.[58], стр. 215). Приводимый в Библии «перевод» этих слов Даниилом (см. ниже) является очень вольным толкованием, обыгрывающим слова «измерить», «весы» и «Персей» — в варианте «Персы».

Рассказ в Библии начинается с сообщения, что «Владетельный царь» решил устроить большое пиршество. И вот во время этого пиршества «вышли персты руки человеческой и писали против лампады на извести стены чертога царского и царь видел кисть руки, которая писала. Тогда царь изменился в лице своем; мысли его смутили его…» (Дан., V, 5—6). Надо прямо сказать, что в этом отрывке синодальные переводчики превзошли сами себя; почти все здесь переврано.

Прежде всего, в еврейском оригинале стоит не АЦ БЕУТ—персты, а АЦБЕН — перст (см.[58], стр. 213), так что на стене пишет только один палец. Далее этот палец расходится «в руке мощного человека», по–еврейски ДИ—ИД—АНШ. Здесь существенно, что частица ИД. означает принадлежность, но не составную часть (см.[58], стр. 213), так что «пишущий палец» — это вовсе не палец руки; эта рука только держит, сжимает палец. Таким образом, правильный перевод начала этого фрагмента имеет вид: «вышла рука мощного человека, сжимающая палец, которым она писала…»

Чтобы понять, о чем здесь идет речь, достаточно взглянуть на рис.106 книги[58], стр. 208, являющийся репродукцией рисунка из средневековой «Кометографии» Любенецкого. На звездном небе несется дымное облако, из которого протягивается рука, сжимающая ветвь, заканчивающуюся черенком наподобие пальца, который чертит на небе след, оставляя какую–то надпись. На самой этой руке изображена комета в виде огромной звезды с хвостом, окутанная пламенем. На другом рисунке из той же книги также воспроизведенном в [58] (рис. 24 на стр. 61), рука–комета чертит по небу пальцем–черенком метлы; след от пальца имеет вид сложных зигзагов молнии. Несмотря на то, что книгу Любенецкого и пророчество Даниила отделяет друг от друга примерно тысяча лет, нельзя не признать полное единство Данииловского описания и рисунков Любенецкого. Можно только удивляться устойчивости такого рода представлений о кометах.

Теперь ясно, что «лампада» — это какое–то небесное светило, скорее всего Луна, а «стена чертога царского» — небесный свод. Откуда взялась на небе «известь»? По–видимому, здесь имеется в виду тонкая, белесоватая облачность, сквозь которую яркая комета все еще видна.

Таким образом, речь идет о комете, скорее всего двигавшейся по направлению к Луне.

Откуда шла эта комета? Здесь нам может помочь указание на руку «мощного человека». Одним из наиболее «мощных людей» на небе является, конечно, Змеедержец, удерживающий Змея. Поэтому можно думать, что комета шла из созвездия Змеедержца. Подтверждением этому служит текст–надписи «Измеритель измерил…», поскольку в средневековой астрологии Змеедержец рассматривался как Измеритель неба и изображался с мерительным инструментом в правой руке (см.[58], рис. 57 на стр. 105).

Естественно, что комета очень взволновала и испугала «Владетельного царя». Он призывает для истолкования «обаятелей, Халдеев и гадателей» (Дан., V, 7). Здесь опять переводчики тенденциозно врут: в оригинале стоит КШДИА, что означает «астрологи»! Вполне естественно, что для истолкования кометы в первую очередь следует призвать астрологов.

Но ни один мудрец не мог ничего объяснить. Тогда по рекомендации царицы был приведен Даниил, который и дал необходимые разъяснения:

«И ты… Владетельный царь не смирил сердца своего… но вознесся против Господа небес, и сосуды Дома Его принесли к тебе, и ты и вельможи твои, жены твои и наложницы твои пили из них вино, и ты славил богов серебряных и золотых, медных и железных, деревянных и каменных, которые не видят, не слышат, не разумеют: а Бога (т.е. Господина небес. — Авт.), в руке Которого дыхание твое и у Которого все пути твои, ты не прославил. За это и послана от Него кисть руки (комета — Авт.) и начертано это писание. И вот что начертано: мене, мене, текел, упарсил. Вот и значение слов: мене — исчислил Бог Царство твое и положил конец ему; текел — ты взвешен на весах и найден очень легким; перес (так в тексте — Авт.) — разделено царство твое и дано Мидянам и Персам» (Дан., V, 22—28).

Типичное прорицание астролога и каббалиста. Очень может быть, что под «Владетельным царем» имеется в виду какой–нибудь реальный правитель, войска которого ограбили христианские церкви («и сосуды Дома Его принесли к тебе»), как, например, во время восстания Ника наемники Юстиниана, герулы (бывшие арианами), громили церкви и убивали священников (см.[19], стр. 291).

Выражение «Весы и к Персею» показывает, что комета шла от Весов к Персею, или, точнее, по смыслу еврейского предлога у, указывающего только направление — по направлению к Персею (см.[58], стр. 215). Итак, нам надо найти достаточно эффектную комету, двигавшуюся по небу от созвездия Весов к созвездию Персею, проходя через созвездие Змеедержца. Оказывается, что за весь период писаной фиксации комет (производимой в Европе и в Китае) было всего две такие кометы, очень близкие по времени, комета 568 г. н.э. и комета 837 г. н.э.

Вот, что говорят китайские хроники Ше–ке и Ма Туан–линь о первой комете:

«В августе видели в 568 году комету в области головы Скорпиона (т.е. только что прошедшую в нее через Весы. — Авт.), потом же ее видели в груди Скорпиона белую как мука, как очески шелка. Она была велика, как канат, и шла на восток. В сентябре она вошла в пространство, ограниченное Змеем (т.е. в область созвездия Змеедержца, который держит в руках обвившегося вокруг него Змея. — Авт.), увеличиваясь в длину до 40 локтей. Она была здесь похожа на дыню и прошла так через области Водолея и Пегаса. В октябре она вошла в область Андромеды и Рыб, откуда пришла в область Овна (т.е. прямо под Персей. — Авт.) и здесь исчезла» (см.[1], стр. 289).

Вторая комета вышла из–за Солнца в Рыбах 22 марта 837 г., прошла через Водолея и 10 апреля, имея в длину 50 локтей, вошла в Стрельца, причем хвост ее разделился на два пальца: один показывал на Весы, другой на клешню Скорпиона. На следующий день оба пальца–хвоста соединились, и голова кометы показывала на север, что при некоторой доле фантазии можно было счесть за указание на находящегося у северного горизонта Персея. Однако это второе решение не так хорошо подходит под библейское описание, как первое, соответствующее идеально. Кроме того, 837 г. слишком далек от послеапокалиптической эпохи и принадлежит уже к другому времени к времени евангелического христианства. Поэтому с большой уверенностью можно считать, что в пророчестве «Правда Бога» описана комета 568 г. н.э., приходящаяся, заметим, как на время правления преемника Юстиниана Юстина II.

Таким образом, мы видим, что книга Даниила хронологически несколько оторвана от остальных пророческих книг (библеистам филологам нельзя отказать в чутье!), но не настолько, как думали, а всего лишь лет на сто.

Валтасар в Библии характеризуется как сын Навуходоносора. Если наше предположительное отождествление Валтасара с Юстином II верно, то тогда Навуходоносор, имя которого, как мы знаем (см. § 4, гл. 8), означает «Великий Священный Властелин», окажется Юстинианом. Это хорошо согласуется также с библейским указанием, что Навуходоносор был «царем–Вавилонским», ибо, как мы уже тоже знаем (см. § 4), слово Вавилон — ББЛ — «Врата Господни» относится к господствующей церкви, официальным покровителем и защитником которой был Юстиниан.

Удивительно, как соображения самого разнообразного характера вдруг неожиданно начинают складываться в единую картину как детали сложной головоломки!

Комета 568 г. была, по–видимому, очень эффектна, поскольку она нашла отражение не только в Библии, но и на потолке Дендерского храма (см. § 2, гл. 5).

В заключение, еще одно забавное наблюдение. В славянских переводах обычно слово текел (весы) транскрибируется как факел.

В православном календаре под 24 сентября стр. ст. отмечается память св. Феклы, христианской девы, брошенной на растерзание львам, которые ее не тронули (точь–в–точь, как в аналогичной ситуации Даниила не тронули львы). Наконец, как раз около 24 сентября Солнце появляется в Деве близко от Льва, приходя из Весов. Выводы из всего этого мы предоставляем сделать читателю, помнящему примеры ложных биографирований из § 2, гл. 1.

Кроме рассмотренных «больших» пророков Библия содержит также ряд книг «малых» пророков, названных так из–за незначительного объема их книг. Ортодоксальная наука (см. [51], стр. 94—97) относит их приблизительно к той же эпохе, что и книги «больших» пророков (т.е. по нашей датировке к V веку н.э.) и мы не видим оснований оспаривать это заключение. Разбор этих книг Морозовым (см.[1], стр. 353—365) не обнаружил в них надежных астрономических указаний на время их составления, а неясные их следы, найденные Морозовым, указывают на все тот же V век.

Однако среди этих пророчеств есть одно, по объему несколько большее остальных, которое оказывается возможным достаточно надежно датировать астрономически, даже более надежно, чем предыдущие пророчества, поскольку датировка его относится не к третьей категории по Никольскому, а ко второй.

Мы имеем в виду книгу пророка Амоса, имя которого в переводе означает «Сильный» (см.[1], стр. 337). К разбору этой книги мы и перейдем.

В этом пророчестве говорится: «И будет в тот день, говорит Громовержец: произведу закат солнца в полдень и омрачу землю среди светлого дня» (Амос, VIII, 9). Этот текст давно уже воспринимался как описание солнечного затмения. По традиционному отнесению пророка Амоса в VIII век до н.э. оно искалось в этом веке и (без особых оснований) отождествлялось с затмением, глухо упомянутом в одном клинописном тексте, также, якобы, принадлежащем VIII веку до н.э. Дискуссии по поводу этих затмений резюмированы в уже известной нам книге Гинцеля [16], где интересующийся читатель может найти все подробности.

В книге Амоса указано время затмения «в полдень» и подчеркнута паника им вызванная (Амос, VIII, 10 и 13). Это указывает, что затмение было достаточно эффектным и, значит, полным.

Гинцель указывает дату 15 июня 763 г. до н.э. и считает, что, тем самым, пророчество Амоса так же, как и упомянутые в нем события библейской истории, астрономически надежно датированы. Но, мы уже понимаем (см. гл. 2), что ни о каком астрономическом подтверждении здесь речи быть не может, поскольку полных полуденных солнечных затмений, видимых в районе Средиземного моря, было за исторический период предостаточно. Единственно, что можно сказать, это то, что астрономия здесь не противоречит традиционным датам.

Но при ближайшем рассмотрении даже и это оказывается не совсем верным! Как показано на карте № 11 в книге[16], солнечное затмение 15 июня 763 г. до н.э. узкой полосой прошло через Средиземное море в направлении Кавказа и не было полным ни в Риме, ни в Греции, ни в Константинополе, ни в Палестине, ни в Месопотамии. На карте Гинцеля отмечены все культурные центры, которые традиционная история относит в VIII век до н.э., и полоса полного затмения прошла мимо их всех.

На этом можно было бы закончить, если бы в книге «Сильного» не было еще одной, дополнительной астрономической зацепки, найденной Морозовым.

В синодальном переводе мы читаем: «Слова Амоса, одного из пастухов Фекойских» (Амос, 1, 1). Здесь опять мы обнаруживаем недоперевод. По утверждению Морозова (см.[1 ], стр. 337), надо читать «… из пастухов Трубы…». Эта Труба возвещает, согласно тексту книги, смерть и гибель, разрушение, голод и мор: «… и погибнет Моав среди разгрома с шумом, при звуке Трубы» (Амос, II, 2). «Трубит ли в городе труба, и народ не испугался бы? Бывает ли в городе бедствие, которое не Господь попустил бы? Ибо Господь Бог ничего не делает, не открыв Своей тайны рабам Своим пророкам» (Амос, III, 6—7).

Средневековое отождествление комет с трубами нам уже известно. Но «Сильный» пользуется и другими, столь же стандартными отождествлениями: «Видел я Господа, стоящим над жертвенником (созвездие Жертвенник. — Авт.) и Он сказал:… Я поражу мечом (обычный образ кометы. — Авт.): не убежит у них никто бегущий и не спасется из них никто, желающий спастись. Хотя бы они зарылись в преисподнюю, и оттуда рука Моя (все та же комета. — Авт.) возьмет их, хотя бы и взошли на небо, и оттуда свергну их…» (Амос, IX, 1—2). «Вот они Очи Господа Бога (это тоже комета. — Авт.) на грешное царство, и Я истреблю его с лица земли… От меча умрут все грешники народа Моего…» (Амос, IX, 8,10).

В тексте пророчества описан и путь кометы по небу: «Упала, не встает более дева богоборцев! повержена на земле своей, и некому поднять ее» (Амос, V, 2). «Лев начал рыкать, кто не содрогнется? Господь Бог сказал, кто не будет пророчествовать? (Амос, III, 8,4). «Кто сотворил созвездие и Орион (это — синодальный перевод! — Авт.) и претворяет смертную тень в ясное утро, а день делает темным как ночь (намек на затмение. — Авт.)… Господь — имя Ему!» (Амос, V, 8).

Все эти разбросанные по всему тексту описания, выдержанные в духе уже знакомой нам по предыдущим пророчествам символики, указывают, что речь идет о какой–то весьма эффектной комете, сопровождающейся в том же году солнечным полным затмением. Сочетание таких двух условий является уже чрезвычайно редкими. Мы не будем приводить подробности исследования таблиц затмений и списков комет (см.[1], стр. 336—353), а приведем только окончательный результат: такая пара — полное солнечное затмение, видимое в полдень в районе Средиземноморья и эффектная комета в том же году, действительно была и только однажды (априори такая пара могла вообще бы не существовать). Это произошло в 418 г. н.э.

Одно и самых знаменитых и самых эффектных полных солнечных затмений прошло 19 июля в 418 г. широкой полосой через все Средиземноморье, Испанию, Италию, Рим, Грецию, Константинополь, причем, в полдень это затмение происходило и в Италии и в Греции (см. карту № XTV в[16]). В этом же году на небе появилась и грозная комета. Вот как она описана в китайских хрониках Ше–ке и Ма Туан–линь: «В 418 году, 15 сентября (когда Солнце перешло в созвездие Девы. — Авт.), явилась очень яркая комета в области между Львом в Девой. Постепенно увеличиваясь, она достигла 100 локтей длины и на своем пути смела семизвездие (Большой Медведицы. — Авт.) и Круг Вечной Видимости» (см. [1], стр. 341—342). Это та же траектория, что и у Амоса.

Таким образом, можно довольно уверенно утверждать, что пророчество «Сильного» написано в 418 г. и, во всяком случае, не ранее этого года.

Обратим внимание, что (в синодальном переводе) Амос говорит о затмении в будущем времени. Это совсем не значит, что он его предсказал; текст вполне мог быть им написан уже после затмения. Впрочем, не исключено, что Амос действительно пытался его предсказать (скажем, по саросу, который, надо думать, тогда был уже известен). Удача так восхитила его, что он вполне мог счесть себя в праве писать и после совершившегося затмения в будущем времени.

Подчеркнем, однако, что все эти соображения предполагают, что первоначальный текст Амос писал не по–еврейски, а, скажем, по–гречески. Дело в том, что в еврейском языке нет формы будущего времени и оно устанавливается по смыслу. Вполне возможно, что, если Амос писал по–еврейски, то он, не мудрствуя лукаво, все время имел в виду настоящее время, а уж форму будущего времени ввели переводчики.

Кстати сказать, эти особенности еврейского языка очень часто могли приводить к тому, что текст, написанный в настоящем времени (т.е. описывающий совершившиеся события), принимался потомками за текст, написанный в будущем времени (т.е. являющийся пророчеством).

Не потому ли в еврейской литературе так много пророчеств?

Резюмируя все датировки этой главы, мы получаем следующую таблицу:

Как показывает последний столбец этой таблицы, относительное расположение книг пророков (которое только и можно получить без ссылок на традицию историко–филологическим анализом Библии) у ортодоксальных исследователей Библии совпадает с морозовским. Таким образом, в этом отношении астрономия и экзегеза приводят к идентичным результатам.

Конечно, скажем, дата 451 г. не означает, что книга вся была написана в этом году. Эта дата относится только к астрономическому явлению, которое, надо думать, послужило первоначальным толчком для написания книги. Окончательное же оформление известного нам канонического текста могло произойти через десятилетия или даже века.

Помимо астрономического в нашем распоряжении есть и другой способ установления времени книг ветхозаветных пророков. Дело в том, что почти в каждой из них сообщается, при каком богоборческом или богославском царе жил и действовал автор. Но в гл. 8 мы, отождествив этих царей с римскими императорами, тем самым наложили хронологию богоборческого и богославского царства на V—VI века н.э. Это дает нам независимую от астрономии возможность датировать пророчества. Мы сейчас осуществим эту программу и сравним результат с астрономическими датировками.

Пророчество «Сильного». В Библии сказано: «Слова Амоса… во дни Озии царя богославского и во дни Иеровоама, сына Иоасова, царя богоборческого…» (Амос, 1,1). Тут, в первую очередь, возникает вопрос о непротиворечивости двух хронологических указаний, по богоборческим и богославским царям. Изложенная в § 2, гл. 8, информация показывает, что противоречия нет: правления Иеровоама II и Озии имеют общую часть длительностью в 14— 15 лет.

В параллелизме между богоборческим царством и Империей III Иеровоам II накладывается на Гонория (см. гл. 8, рис. 1), а в параллелизме между богославским царством и Византией Озия налегает на Феодосия II (см. гл. 8, рис. 2). Оба правления также имеют общую часть (с 408 г. по 423 г.), длительностью в 15 лет, в которую точно ложится дата затмения, описанного «Сильным».

Таким образом, астрономические и династические определения здесь идеально сходятся.

Пророчество «Грядущая Свобода». В Библии сказано: «Видение Исайи во дни Озии, Иоатама, Ахаза, Езекии — царей богославских» (Исайя, 1,1). Эти последовательные цари правили по Библии 113 лет, а их аналоги: Феодосии II, Лев I, Зенон и Анастасий, 110 лет. Уже это одно доказывает, что это пророчество писалось многими авторами, последовательно сменявшими друг друга в ведении астрологического дневника (мы не говорим уже о последующих переписчиках–редакторах, позволявших себе вставки, вычеркивания, перестановки и т.п.).

В частности, мы видим, что говорить о локализации во времени книг пророков можно только в пределах 100—200 лет, когда шел бурный процесс дополнения, изменения и редактирования первоначального текста (впрочем, это относится и к подавляющему большинству других древних книг; ярким исключением является, пожалуй, только Апокалипсис, явно написанный «на одном дыхании», и к которому впоследствии была лишь добавлена незначительная «христовая» часть; см. выше).

Четверка указанных императоров правила с 408 г. по 518 г. Астрономические даты 442 г. и 451 г. прекрасно ложатся на этот период.

Пророчество «Стрела Громовержца». В Библии сказано: «Слова Иеремии… во дни Иосии, сына Амонова, царя богославского, в тринадцатый год царствования его, а также во дни Иоакима, сына Иосиина, царя богославского, до конца одиннадцатого года Седекии, сына Иосиина, царя богославского…» (Иерем., 1, 2—3). Тут точно указаны временные границы: так как Иосия правил 31 год, а Иоаким 11 лет (мимолетных Иоахаза и Иехонию автор, по справедливости, не считает), то всего получается

(31 —13) + 11 + 11 =40 лет.

Для византийских аналогов: Гераклия (правившего 31 год), Константа (правившего 26 лет) и Константина IV получается

(31 —13) + 26 + 11 = 55 лет.

Здесь мы больше склонны верить первой цифре, поскольку не вполне ясно, с кого были списаны после Иосии—Гераклия богославские цари: с императоров в Константинополе или с их экзархов в Египте—Сирии. Впрочем, это вопрос второстепенный; существенно, что длительность обоих вариантов снова указывает на последовательное коллективное творчество, и что начинаются они в силу одинаковой длительности правлений Иосии и Гераклия в одно и то же время, а именно в 623 г. н.э. Это на 172 года отстоит от нашей астрологической даты. Следовательно, мы должны признать, что пророчество «Стрела» редактировалось и перестраивалось более двухсот лет, причем последняя группа редакторов (давшая ему имя) действовала в середине VII века н.э. Из–за столь долгого срока остается совершенно неясным, кто имеется в виду в этом пророчестве под неоднократно используемом именем Навуходоносор, император Юстиниан или один из арабских завоевателей (скажем, Моавия). Не исключено, что в одном месте это имя имеет одно значение, а в другом другое.

Пророчество «Осилит Бог». В Библии сказано:«… это был пятый год от пленения царя Иоакима» (Иез. 1,2) и «…сын человеческий, обрати лицо твое к сынам Амоновым и изреки на них пророчество…» (Иез. XXV, 2). Эти весьма неопределенные указания, по–видимому, определяют интервал времени, содержащий 647 г. (это пятый год правления Константа — аналога Иоакима) и время либо самого Амона, (троицы : Тиберий, Маврикий, Фока; 578—610 гг.), либо их преемника Гераклия. Таким образом, это пророчество подобно предыдущему было окончательно скомпилировано в VII веке н.э. «Астрономическая» дата (453 г.) отстоит от наиболее ранней «династической» даты (578г.) на 125 лет.

Пророчество «Помнит Громовержец» не содержит никаких династических указаний, но можно думать по его стилевым особенностям, что оно было окончательно отредактировано вместе с остальными пророчествами, т.е. где–то около VII века н.э.

Пророчество «Правда Бога». В Библии сказано: «В третий год царствования Иоакима, царя богославского…» (Дан., 1,1), что дает 645 г. н.э. (третий год правления Константа — аналога Иоакима). Таким образом, редактирование этого пророчества продолжалось 70—80 лет.

В основном тексте этого пророчества под Навуходоносором почти наверняка имелся в виду Юстиниан (см. выше); однако в добавленных фрагментах вполне мог появиться и Моавия.

Обращает на себя внимание тот факт, что астрологические «ядра» всех пророчеств сосредоточены на узком интервале и на столь же узком интервале сосредоточены моменты их окончательного компилирования (определяемые по династическим параллелизмам). Первое понятно: середина V века была периодом расцвета астрологически–мистических настроений ожидания Мессии, приход которого был провозглашен Апокалипсисом. В следующий период наступило разочарование, и книги пророков были почти забыты.

Труднее объяснить вспышку интереса к ним через 200 лет, переработку и включение в канон. По–видимому, идеи этих книг чем–то соответствовали духу той эпохи и отвечали каким–то потребностям. Не было ли это связано с арабским завоеванием, интерпретируемым как знамение близкого конца мира и наступления Страшного Суда? Вопросы ставить легко, но дать обоснованные ответы на них трудно.