Деятельность высшего военного руководства в предвоенный период соответствует времени резкого нарастания международной напряженности во всем мире. Рухнула Версальская Европа, крупный капитал Германии начал бешеную подготовку к пересмотру итогов Первой мировой войны, ловко играя на трудностях послевоенной жизни, на голоде, нищете, инфляции и безработице. Начиная эту главу, я вынужден повторять банальные истины, известные каждому из школьного курса, чтобы еще раз подчеркнуть: в начале 30-х годов Германия переживала критический этап своей истории, причем, выход из кризиса был найден самый простой — за счет ограбления соседей (пресловутый лозунг «расширения жизненного пространства») на основе милитаризации жизни страны и оголтелого национализма.

Придя к власти, рейхсканцлер Гитлер наметил путь развития Германии через войну и с помощью войны. Об этом он говорил и писал совершенно открыто, а потому нет ничего удивительного в том, что большинство европейцев сознавало весьма отчетливо: Гитлер — это война. Вопрос был лишь в том, с кого начнет германский милитаризм. Иными словами, проблема, кто начал вторую мировую войну, практически не ставится. Она полностью решена еще в ходе заседаний Тегеранской, Ялтинской и Потсдамской конференций, Нюрнбергского международного трибунала и других судебных процессов над немецкими военными преступниками. Однако помнить о минувшей войне необходимо. Хотя бы ради того, чтобы не повторить прошлых ошибок. Давайте вспомним, как развивались события. Год 1938. Именно в этом году были подписаны соглашения между Берлином и Лондоном, между Берлином и Парижем. Именно в этом году штабы вооруженных сил Англии и Франции начинают разработку операций по отторжению от Советского Союза нефтеносных районов Кавказа и северных портов. Тогда еще не стоял вопрос о подписании пакта Молотова — Риббентропа, тогда еще не зазвучали залпы советско-финляндской войны.

В германском Генштабе потирали руки — заварилась большая европейская каша, в которой Германии предоставлялась возможность проглотить не только Австрию и Чехословакию. Постепенно захватив инициативу в развитии военной и политической обстановки в Европе, Германия сумела создать блок антисоветской и, добавлю, антидемократической направленности в основном за счет стран, обделенных при заключении Версальского и Трианонского мирных договоров. Смертельная опасность нависла не только над Советским Союзом, но и над многими европейскими странами.

Наиболее здравомыслящие военные аналитики считали, что Германия вполне в состоянии выиграть войну с западными демократиями при условии, что они будут изолированы и разобщены. Именно так и произошло. Вермахт одержал блестящую победу в Западной кампании (май — июнь 1940 г.). Франция пала, затем пришла очередь Дании, Голландии, Норвегии, Бельгии, Люксембурга, Югославии, Греции. После падения Крита Англия, по убеждению германского военно-политического руководства, находилась в безнадежном положении. Тем самым были обеспечены стратегические позиции Германии на Западе. Кошмарный призрак войны на два фронта исчез, можно было подумать об изменении направления агрессии.

Решение о Восточном походе на Россию было логическим продолжением гитлеровского курса на завоевание мирового господства. Кстати, он никогда не делал тайны из этой доктрины. Еще в 1939 году среди немецких солдат распространялась листовка, в которой с помощью карты была показана схема расширения территории Германии: весна 38-го — аннексия Австрии, осень — Чехословакии, весной 39-го предполагалось захватить Венгрию, осенью — Польшу. Завоевание Франции было намечено на 1941 год. Так что в этом смысле Вермахт действовал с опережением графика. Очередь Советского Союза наступала после западных европейских стран.

Гитлер ловко провел своих европейских партнеров. Он не уставал подчеркивать свою антисоветскую направленность. В частности, одна из глав знаменитой «Майн кампф» так и называлась: «Ориентация на Восток или восточная политика». Гитлер считал И. В. Сталина врагом номер один, прекрасно понимал неизбежность столкновения с СССР, договор же о ненападении с Советским Союзом, подписанный 23 августа 1939 года, считал лишь тактическим шагом для решения ближайшей задачи — разгрома Польши. После этого Вермахт оказался один на один с советскими Вооруженными Силами. Никакой второй фронт в Европе ему не угрожал.

Что же касается советско-германского пакта, то, как писал после войны адъютант Гитлера фон Белов, немецкая внешняя политика была подчинена «только одной цели — разгрому большевизма».[1] На совещании с командным составом Вермахта 7 сентября 1939 года Гитлер прямо заявил:

«Договоры… не являются твердой основой для оценки обстановки!. Интересы государства выше договоров».[2]

О практической организации Восточного похода он впервые открыто заговорил 2 июня 1940 года во время посещения штаба группы армий «А», в беседе с ее командующим генерал-полковником Г. фон Рундштедтом и начальником штаба генерал-лейтенантом Т. Зоденштерном. 25 июня, через три дня после заключения Компьенского мира, обсуждая итоги Западной кампании с начальником Генерального штаба Вермахта Кейтелем, Гитлер радостно сказал:

«Теперь мы показали, на что способны. Поверьте мне, Кейтель, поход против России был бы только военной игрой на ящике с песком».[3]

Следует полагать, что вопрос о переориентации внимания и сил на подготовку Восточного похода был решен Гитлером к началу июля 1940 года. С его стороны были попытки договориться с Англией, чтобы она не мешала Вермахту на Востоке. 19 июля, выступая в Рейхстаге, Гитлер обратился к Лондону с «последним призывом к благоразумию». Премьер-министр Англии У. Черчилль ответил на это холодным молчанием. Однако подобная политика была немцам только на руку. Англия ничем не могла угрожать Германии. Тем более, что и закончить войну немцы собирались очень быстро, так что Англию можно было не принимать в расчет.

Со стороны Гитлера были попытки подтолкнуть генералов к походу на СССР осенью 1940 года. Однако высшее военное руководство Германии убедило фюрера перенести срок начала операции на весну 1941 года в связи с невозможностью в короткий срок перебросить войска с Запада на Восток и подготовить их.

21 июля 1940 года Гитлер, анализируя стратегическую обстановку, поручил подготовить соображения о предстоящей войне. На совещании руководящего состава Вооруженных Сил Германии 31 июля 1940 года в Берхгофе (личная резиденция Гитлера) были доложены первые предложения о замысле войны с СССР, кратко сформулированы ее цели и установлены сроки.

В заключение Гитлер дал следующую установку: начало военных действий — «май 1941 года, продолжительность операции — пять месяцев… Цель — уничтожение жизненной силы России».[4]

На этом, собственно, заканчивается переориентация военно-политического руководства Германии на Восточное направление. Начинается конкретная подготовка к войне. Знал ли об этом И. В. Сталин? Разумеется, знал. Здесь, однако, надо учитывать тот факт, что он был в предвоенные годы принципиальным противником чисто оборонительной доктрины. В СССР господствовала концепция так называемой жесткой обороны границ, хорошо выраженная в словах популярной в то время песни: «Чужой земли мы не хотим ни пяди, но и своей вершка не отдадим». Советская военная доктрина накануне войны исходила из того, что современную войну можно выиграть только решительными наступательными операциями сухопутных, военно-воздушных и военно-морских сил, причем, с минимальными потерями («малой кровью»).

В сознание народа активно внедрялась идея, что при начале агрессивной войны против Советского Союза рабочий класс Германии свергнет реакционное правительство. Именно такую идею проповедовала нашумевшая книга Н. Шпанова «Первый удар. Повесть о будущей войне». Этот фантастический роман, по воспоминаниям многих современников, изучался в военных учебных заведениях страны как чуть ли не пособие по стратегическому планированию военных действий.

Однако суровая действительность перечеркнула все теоретические построения. Англия и Франция сорвали переговоры с СССР о коллективной безопасности в Европе. Советское правительство оказалось в трудном положении. Завязнувший в никому не нужной войне с Финляндией, против которой, по имеющимся сведениям, выступали даже такие близкие к И. В. Сталину люди, как Б. М. Шапошников, Советский Союз был объявлен агрессором и исключен из Лиги Наций. Только заключение 12 марта 1940 года мирного договора с Финляндией позволило смягчить остроту напряженности.

Что же касается отношений с Германией, то на них я особо останавливаться не буду. Об этом написаны горы книг и статей. Скажу только, что в среде политического и военного руководства СССР никто не строил особых иллюзий по поводу возможных дружеских связей между СССР и Рейхом. Вот что писал М. Н. Тухачевский о намерениях гитлеровского руководства еще в середине 30-х годов:

«Правящие круги Германии основную стрелу своих операций направляют против СССР».[5]

В результате проводимой Гитлером милитаризации численность германской армии к лету 1941 года возросла до 7329 тысяч человек. В ее боевой состав вошли 210 дивизий, в том числе 150 пехотных, 21 танковая, 10 моторизованных, 6 горнострелковых, 4 легкие пехотные, 9 охранных дивизий и 6 дивизий СС.[6] К так называемому «Стальному пакту» кроме Италии и Японии присоединились Румыния, Венгрия, Болгария и Финляндия. На Дальнем Востоке угрозу миру создавала Япония, действия которой весьма осложняли и без того нелегкое положение СССР. К тому же, имелись сведения, что Турция и Иран постепенно концентрируют на наших границах значительное количество войск.

Судите сами, как нелегко было в подобной ситуации находить правильные решения. Советское правительство и военное руководство принимали экстренные меры по повышению обороноспособности страны, хотя, не спорю, во многом сами были виновны, что Красная Армия значительно снизила свою боеспособность.

Исторический опыт развития вооруженных сил показывает, что эффективность их использования возможна лишь при наличии соответствующей системы управления, способной осуществлять руководство войсками как в мирное, так и в военное время. Известно, что центральными фигурами в военном руководстве являются военный министр и начальник Генерального штаба, причем, последний в большинстве армий мира в прошлом и настоящем является подведомственным военному министру.

Правда, в мировой практике известны случаи выхода Генерального штаба из состава военного министерства и подчинения его непосредственно главе государства. Так было, например, в Пруссии. В 1821 году прусский Генштаб был исключен из ведения военного министра и подчинен непосредственно Императору.

«Этой мерой Пруссия пришла к организации высших органов военного управления, установленной Наполеоном в 1807 году, после опыта двух походов 1805 и 1806 годов. Это объяснялось тем, что взгляды начальника Генштаба становились известны Императору как Верховному вождю, не искаженными другими соображениями, влиянием и взглядами».[7]

Такая организация военного ведомства была в Германии и Австро-Венгрии до Первой мировой войны. Деятельность его была подробно исследована маршалом Б. М. Шапошниковым в труде «Мозг армии». После Первой мировой войны подобная архаичная система действовала только в Японии.

В дореволюционной России после поражения в русско-японской войне по предложению генерала Ф. Ф. Палицына было утверждено новое Положение о Генеральном штабе.[8] С этого времени его начальник стал ближайшим исполнителем Высочайших указаний по службе Генштаба и по разработке вопросов, относящихся к войне. Он подчинялся непосредственно Императору с правом личного доклада и являлся также членом Совета Государственной обороны. Впрочем, такое положение длилось недолго. С 1908 года военное ведомство России возвратилось к прежней организации. Это было, думаю, правильным решением. Правда, самостоятельность начальника Генштаба по определенным вопросам должна была оговариваться особо.

В Советском Союзе начальник Генштаба (штаба) РККА всегда подчинялся Наркому обороны (Военному министру, Министру обороны). В предвоенные годы в основу отношений между политическим и военным руководством были положены личные контакты И. В. Сталина и Наркома обороны К. Е. Ворошилова. Достаточно сказать, что Нарком проводил у Генсека около сорока процентов своего рабочего времени, включая время совещаний и заседаний Политбюро. Особенно высокой активностью эти контакты отличались в 1937 году, когда в стране начались массовые репрессии, а также во время советско-финляндской войны. В эти же годы — с 1935 по 1937 — начальник Генштаба маршал А. И. Егоров всего девять раз имел возможность лично видеть И. В. Сталина.

Ситуация эта весьма характерна для предвоенных лет. С одной стороны, по уровню своей оперативно-стратегической подготовки А. И. Егоров был явно необходим И. В. Сталину как универсальный военачальник, способный быть как в крупной командной, так и в штабной должности. Имея за плечами опыт командования армиями и фронтами в годы гражданской войны и опыт начальника Генштаба (начальника штаба РККА с 1931 по 1935 годы), он должен был стать самым полезным советником высшего политического руководителя СССР. Тем более, что Нарком обороны К. Е. Ворошилов по всем статьям уступал А. И. Егорову.

Однако, с другой стороны, именно высокая профессиональная подготовка, ум, огромный авторитет в армии, а следовательно, и определенная независимость в суждениях и поступках имели в глазах И. В. Сталина значение отрицательное. А. И. Егорову была прекрасно известна его роль во время гражданской войны, он знал, что И. В. Сталин плохо разбирается в военных вопросах. Мог ли тот при своем-то характере и планах стать «мудрейшим из мудрых», «великим стратегом — и полководцем», терпеть рядом высокопрофессиональных военных?

До поры Генсек держал начальника Генерального штаба как бы в тени, а когда счел время удобным, просто расправился с верхушкой военного руководства, ибо знал: пока эти люди живы и находятся на ключевых постах в армии, власть его над страной не может быть полной.

Начальником Генштаба стал командарм 1-го ранга Б. М. Шапошников. Необходимость общения с ним была вызвана резким обострением военно-политической обстановки, особенно во время советско-финляндской войны. В 1939 году И. В. Сталин вызывал Б. М. Шапошникова с докладами 54, а в 1940 году — 83 раза. Значительно реже приходилось бывать на приемах в Кремле заместителям Наркома обороны С. М. Буденному, М. Н. Тухачевскому, Г. И. Кулику. Зато частым гостем И. В. Сталина, начиная с 1937 года (после ареста Я. Б. Гамарника), становится новый начальник ГлавПУра РККА Л. З. Мехлис. С его появлением роль политорганов в армии резко возрастает.

Как известно, 30 декабря 1937 года Постановлением Советского правительства был создан самостоятельный Наркомат Военно-Морского флота. До этого времени ВМФ был представлен в Наркомате обороны Управлением морских сил РККА, начальником которого с 1931 по 1937 год был флагман 1-го ранга В. М. Орлов.

Первым наркомом ВМФ стал П. А. Смирнов. Вряд ли наличие двух наркоматов в составе Вооруженных Сил СССР можно считать наилучшим вариантом организационного строительства. В предвоенное время и в годы войны этот наркомат находился как бы в стороне от основных событий. Выше я уже писал, что И. В. Сталин практически игнорировал моряков, не интересовался их проблемами, считая, видимо (это было весьма модно в ту пору), что в эпоху бурного развития авиации громоздкие и уязвимые флоты являются фактически дорогостоящими мишенями для самолетов. И. В. Сталин достаточно часто принимал начальника Главного управления ВВС, командарма 2-го ранга А. И. Алксниса (Астрова) и других руководителей этого ведомства. Другие начальники Главных управлений Наркомата обороны бывали в Кремле только при принятии на вооружение образцов новой военной техники и оружия.

Существует мнение, что И. В. Сталин хорошо разбирался в вопросах разведки. Посмотрим, так ли это. Начальника Разведуправления Я. К. Берзина (Берзинь) приглашали на прием раз в год. Еще более показателен пример его преемника, генерал-лейтенанта П. Ф. Голикова. Он был у И. В. Сталина с докладом два раза во второй половине 1940 года, а за первое полугодие 1941 года вообще не видел своего непосредственного руководителя (Разведуправление находилось в личном подчинении И. В. Сталина). Его донесения шли напрямую Генеральному секретарю ЦК ВКП(б), минуя Генштаб. Иными словами, многие данные Разведуправления оставались неизвестны Генштабу, не анализировались и не принимались к действию. И. В. Сталин же не воспринимал их всерьез, ибо у него были свои каналы информации, прежде всего по линии агентуры НКВД. Вот за ее работой он действительно внимательно наблюдал и даже лично направлял ее, однако с военной разведкой деятельность этой службы не имела ничего общего.

Надо отдать И. В. Сталину должное: он пристально следил за развитием технической мысли в стране, за созданием новой боевой техники и вооружения. На приемах у него по этим вопросам бывали главные конструкторы А. Н. Туполев, С. П. Королев (даже непосредственно из тюрьмы), Н. Н. Поликарпов, С. В. Ильюшин, А. С. Яковлев, С. А. Лавочкин, Б. Г. Шпитальный, В. А. Дегтярев, В. Г. Грабин, Ж. Я. Котин и другие. На приемах могли высказывать свое мнение летчики-испытатели С. П. Супрун, П. М. Стефановский, Г. Я. Бахчиванджи. Перед своими историческими перелетами на беседе у И. В. Сталина были летчики В. П. Чкалов, М. М. Громов, Г. Ф. Байдуков, С. А. Леваневский, В. С. Гризодубова, М. М. Раскова, П. Д. Осипенко.

Анализ посещений кабинета Генерального секретаря показывает, что высшее военное руководство чаще всего приглашалось в Кремль во время военных конфликтов в районе озера Хасан и у реки Халхин-Гол, операций в Западной Белоруссии и Западной Украине, в период советско-финляндской войны. В частности, за три месяца до начала военных действий против Финляндии активизировались контакты руководства наркоматов обороны и ВМФ с Политбюро и лично И. В. Сталиным. Они продолжались и после заключения мирного договора с финнами в течение еще трех месяцев. За это время, кроме руководителей наркоматов, с И. В. Сталиным встречались командующий Северо-Западным фронтом генерал армии С. К. Тимошенко, командующий 7-й армией генерал-полковник К. А. Мерецков, командующий 13-й армией генерал-лейтенант В. Д. Грендаль, начальник штаба Северо-Западного фронта генерал-лейтенант И. В. Смородинов, командующий Балтийским флотом вице-адмирал В. Ф. Трибуц.

После окончания войны состоялся пленум ЦК ВКП(б) (26–28 марта 1940 года), на котором с докладом «Уроки и выводы из советско-финляндской войны» выступил Нарком обороны К. Е. Ворошилов. 14–17 апреля этого года состоялось расширенное заседание Главного военного совета. Для участия в нем были приглашены представители управлений НКО, военных академий, командующие войсками военных округов и армий, члены Военных советов, командиры корпусов и дивизий, начальники штабов оперативного и тактического звена, а также некоторые командиры и штабные работники родов войск.

Выводы были сделаны однозначные. В мае 1940 года за крупные упущения в руководстве Наркоматом обороны К. Е. Ворошилов был отстранен от занимаемой должности. Этот высокий пост занял С. К. Тимошенко. На более высокие посты были назначены участники боев генерал-полковник Д. Г. Павлов, генерал-лейтенант М. П. Кирпонос, генерал-полковник К. А. Мерецков и многие другие. Таким способом военно-политическое руководство СССР с учетом ошибок в подготовке Красной Армии принимало меры по повышению уровня боевой готовности.

6 июля на приеме у И. В. Сталина были Нарком обороны С. К. Тимошенко, К. А. Мерецков, И. В. Смородинов, Б. М. Шапошников, П. В. Рычагов, А. В. Хрулев, Л. З. Мехлис. Обсуждался вопрос о численности РККА и ее боевом составе после войны. Постановлением Совнаркома № 1193/464 был определен боевой состав армии, согласно которому в нем предусматривалось иметь 200 дивизий, в том числе 161 стрелковую, 18 танковых, 8 моторизованных, 3 мотострелковых, 10 горнострелковых. Общая численность армии должна была составить 3461 тысячу человек.[9] В целях совершенствования системы управления Вооруженными Силами 24 июня 1940 года был уточнен состав Главного военного совета. Он был учрежден ЦК ВКЩб) и СНК СССР в составе: С. К. Тимошенко (председатель), А. А. Жданов, С. М. Буденный, К. А. Мерецков, Г. М. Маленков, Л. З. Мехлис, Я. В. Смушкевич (с заменой П. В. Рычаговым), Г. К. Жуков, Д. Г. Павлов.

В конце декабря 1940 года впервые состоялся оперативно-стратегический сбор руководящего состава Наркомата обороны. Параллельно ему проводился сбор в наркомате ВМФ. Регламент работы сбора НКО слагался из двух частей: теоретической с 23 по 31 декабря и оперативно-стратегических игр со 2 по 11 января 1941 года. Порядок проведения сбора и его содержание тщательно согласовывались с И. В. Сталиным. По этому вопросу в ноябре-декабре 1940 года Нарком обороны С. К. Тимошенко семь раз был у него на приеме. Генеральный секретарь в ходе сбора принимал весь руководящий состав НКО и военных округов. 2 января, по окончании теоретической части сбора, он принял 22 участника этого важного стратегического мероприятия.

На разборе стратегических игр, в котором И. В. Сталин принял личное участие, он сделал ряд замечаний по докладу начальника Генштаба К. А. Мерецкова и выразил резкое неудовольствие действиями войск «Красной стороны», которыми во время игр руководил Д. Г. Павлов.[10] По завершении сбора, 14 января 1941 года, ряд военачальников был приглашен в Кремль, где им объявили о новых назначениях.

Постановлением Политбюро ЦК ВКП(б) П25/85 от 14 января «О начальнике Генерального штаба и командующих войсками военных округов».[11] для улучшения подготовки войск округов и армий были утверждены следующие назначения:

1. Начальником Генштаба и заместителем Наркома обороны генерал армии Г. К. Жуков.

2. Заместителем Наркома обороны по боевой подготовке — генерал армии К. А. Мерецков.

3. Командующими войсками:

Дальневосточного фронта — генерал-полковник И. Р. Апанасенко;

Киевского особого военного округа /КОВО/ — генерал-лейтенант М. П. Кирпонос;

Северо-Кавказского военного округа /СКВО/ — генерал-лейтенант И. С. Конев;

Забайкальского военного округа /ЗабВО/ — генерал-лейтенант П. А. Курочкин;

Средне-Азиатского военного округа /САВО/ — генерал-майор С. Г. Трофименко;

Ленинградского военного округа /ЛВО/ — генерал-лейтенант М. М. Попов;

1-й армии — генерал-лейтенант А. И. Еременко; 17-й армии — генерал-майор П. Л. Романенко. Этим же постановлением И. В. Смородинов был назначен начальником штаба ДВФ, а генерал-лейтенант В. М. Злобин — начальником штаба СКВО.

С 15 января 1941 года Г. К. Жуков уже работал в Генеральном штабе, входил в курс дела, знакомился со своими заместителями, начальниками управлений и отделов. Дважды — 29 и 30 января, вместе с Наркомом обороны, он был на приеме у И. В. Сталина, а 1 февраля уже официально вступил в должность начальника Генштаба.

Георгий Константинович с первых дней пребывания в должности с завидной напористостью начал заниматься оперативными и мобилизационными вопросами. На одном из совещаний в начале февраля 1941 года он дал указание начальнику оперативного управления генерал-лейтенанту Г. К. Маландину к 22 марта подготовить уточненный оперативный план войны на случай нападения Германии. Вместе с Наркомом обороны С. К. Тимошенко и начальником организационно-мобилизационного управления генерал-майором Четвериковым Г. К. Жуков 12 февраля представил И. В. Сталину мобилизационный план, последний утвердил его практически без поправок.

Думаю, читатель уже убедился: военные вопросы постепенно начинают во все большей степени переходить в руки политического руководства страны, вернее — лично И. В. Сталина. Да это и неудивительно. Во-первых, новым военным руководителям он мог доверять (настолько, насколько это слово вообще применимо к характеру И. В. Сталина) в значительно большей степени, чем их предшественникам. Ведь своими высокими воинскими званиями и назначениями они были обязаны лично ему. Во-вторых, военно-политическая обстановка, создавшаяся к весне 1941 года, практически не оставляла выбора и требовала принятия срочных и решительных мер по укреплению обороноспособности страны.

В это время Нарком обороны и начальник Генштаба приглашались И. В. Сталиным по четыре-семь раз ежемесячно. На этих встречах уточнялись и обсуждались вопросы оперативного и мобилизационного плана, повышения боеготовности войск западных приграничных округов, скрытого отмобилизовывания войск, выдвижения и развертывания Второго стратегического эшелона и резервов. С. К. Тимошенко и Г. К. Жуков настаивали на заблаговременном приведении войск в боевую готовность. Проблема в данном случае заключалась в том, что, согласно концепции «особо угрожаемого военного периода», отдать такой приказ могло только правительство СССР, но в условиях, когда вся реальная власть сосредоточилась в руках политического руководства, право приказывать фактически перешло лично к И. В. Сталину.

К сожалению, все попытки повысить боеготовность войск встречали резкий отпор со стороны И. В. Сталина, а также В. М. Молотова, который, как правило, всегда присутствовал при обсуждении военных вопросов. Наконец, 24 мая 1941 года, в кремлевском кабинете Генсека, ставшего к тому времени и главой правительства, состоялось совершенно секретное совещание, обсудившее задачи западных приграничных округов, вытекающие из оперативного плана войны и сложившейся стратегической обстановки.[12] Информацию о нем я обнаружил в архиве Президента РФ в 1993 году.

Совещание это прошло как бы мимо внимания и наших, и зарубежных историков. А ведь именно на нем уточнялись вопросы, связанные с последним оперативным планом войны по состоянию на 15 мая 1941 года. Название этого плана — «Соображения по плану стратегического развертывания Вооруженных Сил Советского Союза на случай войны с Германией и ее союзниками».[13] Важность его трудно переоценить, поскольку именно с ним мы вступили в Великую Отечественную войну. Читатель может ознакомиться с этим планом (он помещен мною в Приложениях к этой книге) и самостоятельно сделать вывод, можно ли называть СССР агрессором.

Итак, на майском совещании присутствовали два члена Политбюро — И. В. Сталин и В. М. Молотов. Приведу список остальных его участников:

С. К. Тимошенко, Маршал Советского Союза, Нарком обороны СССР;

Г. К. Жуков, генерал армии, начальник Генштаба;

Н. Ф. Ватутин, генерал-лейтенант, первый заместитель начальника Генштаба;

П. Ф. Жигарев, генерал-лейтенант авиации, начальник Главного управления ВВС;

Д. Г. Павлов, генерал армии, командующий войсками ЗапОВО;

А. Я. Фоминых, корпусной комиссар, член ВС ЗапОВО;

Ф. И. Кузнецов, генерал-полковник, командующий войсками ПрибВО;

П. А. Диброва корпусной комиссар, член ВС ПрибВО;

М. М. Попов, генерал-лейтенант, командующий войсками ЛенВО;

Н. Н. Клементьев, корпусной комиссар, член ВС ЛенВО;

Я. Т. Черевиченко, генерал-полковник, командующий войсками ОдВО;

А. Ф. Колобяков, корпусной комиссар, член ВС ОдВО;

М. П. Кирпонос, генерал-полковник, командующий войсками КОВО;

Н. Н. Вашугин, корпусной комиссар, член ВС КОВО;

И. И. Копец, генерал-майор авиации, командующий ВВС ЗапОВО;

А. П. Ионов, генерал-майор авиации, командующий ВВС ПрибВО;

А. А. Новиков, генерал-майор авиации, командующий ВВС ЛенВО;

Е. С. Птухин, генерал-лейтенант авиации, командующий ВВС КОВО;

Ф. Г. Мичугин, генерал-майор авиации, командующий ВВС ОдВО.

Именно эти люди оказывали непосредственное влияние на ход событий. Начиная с майского совещания и до самого нападения Германии на СССР Нарком обороны и начальник Генштаба бывали у И. В. Сталина каждые трое суток. К сожалению, подобная интенсивность контактов не дала должного практического выхода. И. В. Сталин фактически отказался санкционировать предварительное развертывание войск вдоль западных границ СССР, почему мы отстали от противника в приготовлениях к войне практически на месяц. Последний «мирный» визит военных руководителей к И. В. Сталину состоялся в 20 часов 15 минут 21 июня 1941 года в связи с получением новых данных от перебежчиков о начале войны утром 22 июня. Им с большим трудом удалось уговорить И. В. Сталина утвердить директиву № 1 о приведении войск западных приграничных округов в боевую готовность, правда, с существенными ограничениями (см. Приложение № 4).

В спешке забыли включить в директиву задачи Военно-Морскому Флоту. Этот грубейший промах еще раз показывает, какие серьезные упущения существовали перед войной в управлении войсками, а также говорит о неизменном пренебрежении И. В. Сталина делами ВМФ. В результате нарком ВМФ адмирал Н. Г. Кузнецов собственным решением, исходя из известной ему оперативной обстановки, перевел флот в оперативную готовность № 2, фактически подготовив его к любым неожиданностям.

Одной из важнейших функций Генерального штаба была разработка мобилизационных планов. Помня о том, что все глубоко продуманные оперативные планы могут оказаться бесплодными, если не будут подкреплены людскими и материально-техническими ресурсами, Генштаб упорно работал над совершенствованием мобилизационной готовности.

Разработанный Генштабом мобилизационный план на 1938–1939 годы от 29 ноября 1937 года (МП-22) предусматривал развертывание:

стрелковых дивизий — 170;

кавалерийских дивизий — 29;

танковых бригад — 31 (27 лтбр и 4 ттбр);

корпусных артиллерийских полков — 57;

артиллерийских полков резерва Главного Командования (РГК)-43;

орудий — 15218;

танков — 15613;

автомобилей — 305780.

Кроме того, предусматривались формирования второй очереди:

стрелковых дивизий — 30;

артиллерийских полков РГК. 4;

авиабригад — 80.

Численность отмобилизованной РККА устанавливалась в 6503500, а по мирному времени на 1 января 1939 года — в 1665790 человек.[14]

Планом развития и реорганизации РККА на 1938–1942 годы предусматривалось, что из двадцати легких танковых бригад будут выведены восемь, состоящих из танков БТ. Их предстояло свести в четыре танковых корпуса. Остальные шесть бригад БТ и столько же бригад Т-26 оставались отдельными. Дополнительно к трем имеющимся мсбр предусматривалось формирование еще одной мотострелковой бригады, чтобы в последующем передать в каждый тк по одной бригаде.[15]

Разработанный и утвержденный мобплан (с утверждающими подписями И. В. Сталина — красным цветом, В. М. Молотова — простым карандашом, Л. М. Кагановича и К. Е. Ворошилова — синим цветом) предусматривал дальнейший рост стрелковых войск в 1,7 раза, а также значительный рост количества тяжелых танковых бригад; вместо существующих четырех их предусматривалось иметь девять.[16]

Увеличивалось количество корпусных артиллерийских полков. Количество орудий и танков увеличивалось примерно на 50 %. Существенно менялась структура ВВС, которая предусматривала в боевом составе 155 авиабригад.

Следует заметить, что существенного качественного преобразования ни план развития и реорганизации Красной Армии на 1938–1942 годы, ни мобплан на 1938–1939 год не предусматривали. Указанный выше мобплан до второй половины 1940 года не уточнялся, хотя в этом имелась прямая необходимость в связи с изменением территории Советского Союза, а также совершенствованием организационной структуры и перевооружением Красной Армии и ВМФ. Все это привело к резкому снижению мобилизационной готовности всех Вооруженных Сил.

Об этом свидетельствуют акты передачи Народного комиссариата обороны К. Е. Ворошиловым и Генерального штаба Б. М. Шапошниковым. В акте передачи Наркомата обороны Маршалу Советского Союза С. К. Тимошенко в 1940 году указывалось:

«Мобплана к моменту приема НКО не имеет и армия планомерно отмобилизоваться не может».[17]

На это указывалось и в акте передачи Генштаба Б. М. Шапошниковым К. А. Мерецкову:

«В связи с проведением оргмероприятий, передислокацией частей и изменением границ военных округов действующий мобплан в корне нарушен и требует полной переработки. В настоящее время армия не имеет плана мобилизации».[18]

К сожалению, сказанное касалось не только западных приграничных округов, но и внутренних, а также ЗакВО, СибВО, САВО, ЗабВО. Это было крупным упущением в работе Генерального штаба, тем более, что переработка мобплана затянулась до февраля 1941 года.

Новый вариант мобилизационного плана на 1941 год был подготовлен к сентябрю 1940 года и увязывался с проектом оперативного плана войны, который после существенных изменений в распределении войск по направлениям был утвержден 14 октября. Мобилизационный план в это время не рассматривался в связи с изменением некоторых положений оперативного плана, поэтому позже потребовал некоторых уточнений. Вариантом октябрьского мобплана предусматривалось формирование восемнадцати танковых дивизий, восьми механизированных корпусов, пятидесяти авиадивизий, трех корпусов и одной дивизии ПВО. В три раза увеличивалось количество орудий и минометов, а танков — в два раза. Численность Красной Армии предполагалось иметь 8 678 135 человек.[19]

К 23 января 1941 года вариант мобилизационного плана был существенно переработан. Предполагался рост численности Красной Армии по военному времени до 10 058 791 человека, стрелковых дивизий — до 209 (рост — 42 дивизии), механизированных корпусов — до девяти (увеличение на один мк), танковых дивизий — до 20, моторизованных дивизий — до 9, авиадивизий — до 79 (рост на 24 ад), авиаполков — до 343 (увеличение на 10 ап), а также существенное увеличение количества боевой техники.[20] И все же вариант плана не получил официального одобрения со стороны военного и политического руководства. Дело, очевидно, в том, что в нем не нашли места новые взгляды участников стратегического сбора руководящего состава Красной Армии. И, в частности, на создание крупных механизированных соединений, способных решать оперативно-тактические задачи, а также танковых и моторизованных дивизий.

После переработки этого варианта проект нового мобилизационного плана был представлен на рассмотрение правительству и утвержден 12 февраля 1941 года. Планом предусматривалось иметь: численность Красной Армии на военное время — 8 682 827 человек, управлений стрелковых корпусов — 65, управлений механизированных корпусов — 30, дивизий — 304, в том числе 60 танковых и 30 моторизованных.

Удельный вес сухопутных войск сокращался на 2,3 %, конницы — в три раза. Но зато увеличивалось количество мехкорпусов в пять раз, частей ПВО и ВВС — в два раза, танковых войск — в три раза.[21] В порядке призыва на учебные сборы войсковые соединения западных и части внутренних военных округов были усилены личным составом. Численность стрелковых дивизий приграничных округов была доведена: двадцати одной — до 14 тысяч человек, семидесяти двух — до 12 тысяч, шести — до 11 тысяч человек.

Помимо стрелковых дивизий был усилен ряд частей артиллерии РГК, укрепрайонов, частей связи и тыла.

Существенным недостатком этой стороны мобилизационной готовности было то, что части одновременно с призывом личного состава не были укомплектованы автомашинами, тракторами и лошадьми, а наличный авто- и гужевой транспорт не мог поднять весь комплект техники и материальных средств. Большим недостатком в деятельности Наркома обороны и Генштаба являлось несвоевременное уточнение мобилизационного плана с 1937 до 1940 года.

Попытки исправить эти недостатки разработкой еще в 1940 году, а затем дважды — в январе и феврале 1941 года мобилизационных планов привело к тому, что Генштаб и штабы округов занимались подготовкой документов, а практическую организаторскую работу в войсках вели с опозданием. Для практической деятельности войскам оставалось слишком мало времени.

Предполагалось проводить отмобилизовывание поэшелонно в течение одного месяца. Первым эшелоном на первый-третий день войны предполагалось отмобилизовать части и соединения армий прикрытия приграничных военных округов, составлявшие 25–30 % боевых соединений и содержащиеся в мирное время в усиленном составе. В этом же эшелоне приводились в мобилизационную готовность ВВС, войска ПВО и укрепрайоны. Вторым эшелоном на четвертый — седьмой день предусматривалось отмобилизовывание остальных боевых соединений, частей боевого обеспечения и армейских тыловых частей и учреждений. Третьим эшелоном на восьмой-пятнадцатый день отмобилизовывания предусматривалось развернуть фронтовые тылы, ремонтные базы, фронтовые запасные части. Четвертым эшелоном на шестнадцатый-тринадцатый день планировалось развернуть запасные части и стационарные госпитали.

Развертывание танковых, моторизованных и кавалерийских дивизий в приграничных военных округах, содержащихся в усиленном составе (70–80 % от штатов военного времени), предполагалось осуществить в два эшелона. Первый эшелон (постоянный кадровый состав) должен был быть готовым к выступлению через два-четыре часа с момента получения приказа (танковые части — через шесть часов). Второй эшелон имел срок готовности до трех суток. Соединения и части внутренних военных округов получили срок готовности для отправки одним эшелоном трое-семь суток, части ВВС (авиационные) — два-четыре часа, тыловые части, их обеспечивающие, — два-четыре часа для постоянного (кадрового) состава (первый эшелон) и трое-четверо суток — для второго эшелона, формируемого за счет призыва личного состава.

Части ПВО отмобилизовывались также в два эшелона. Части постоянной готовности (первый эшелон) имели срок два часа, второй эшелон — одни-двое суток от начала мобилизации. Вновь формируемым частям ПВО предписывалось быть готовыми на третьи-пятые сутки мобилизации.

Проведение мобилизации предполагалось по двум вариантам. По первому варианту проводилась открытая всеобщая мобилизация с объявлением Указа Президиума Верховного Совета СССР, по второму — частичная мобилизация. В этом случае могли быть отмобилизованы отдельные части, соединения или отдельные военные округа, в зависимости от сложившейся обстановки. Обеспечение развертываемых по мобилизационному плану войск вооружением, танками, самолетами, военной техникой и материально-техническими средствами осуществлялось со складов округов и центра.

Запасы в войсках и на складах по состоянию на 22 июня 1941 года позволяли обеспечить формирования военного времени: стрелково-пулеметным вооружением более чем на 100 % (автоматами и крупнокалиберными пулеметами, зенитными пулеметами — на 30 %); орудиями всех систем — на 75–96 %; танками всех видов — на 60 %, в том числе тяжелыми — на 13 %, средними (Т-34 и Т-26) — на 7 % и легкими танками — на 133 %.

Промышленность в 1941 году могла поставить 4620 танков, в том числе 900 танков КВ, 2500 танков Т-34. В этом случае обеспеченность танками могла составить около 70 %. Обеспеченность ВВС самолетами составляла около 80 %, в том числе боевой авиации — 67 %.

Во исполнение мобплана в штабы военных округов были направлены частные директивы, в которых указывались мобзадания и календарные сроки основных мероприятий, в том числе и конечные сроки разработки мобпланов. В округах по этим директивам состоялись заседания Военных советов. Их постановления доводились до войск директивами. Заседание Военного совета ЗапОВО состоялось с опозданием по сравнению с календарными сроками на двадцать суток, а директива в войска была направлена только 26 марта 1941 года. Кроме того, этой директивой срок разработки мобплана отодвигался до 15 июня вместо 1 июня 1941 года, как предписывалось Генштабом. В связи с этим разработка мобпланов в войсках задерживалась почти на месяц.

Проверки офицерами Генштаба Минского, Белорусского, Брестского ОВК, 2-й Краснознаменной дивизии показали, что к разработке МП-41 комиссариаты приступили только в первой половине мая. Допускались грубые ошибки в процессе приписки военнообязанных дефицитных специальностей из центральных военных округов, из-за чего на местах их оказывалось больше, чем требовалось. Чтобы покрыть мнимый дефицит специалистов в частях, дислоцированных на территории, например, Белостокского ОВК, центральные округа занарядили туда 4089 человек из 245 райвоенкоматов. Они просто не успевали своевременно прибыть в самую западную область СССР, если в них вдруг возникала нужда, даже без воздействия противника. Кроме того, в мае 1941 года офицеры Генштаба выявили, что таких военнообязанных специалистов и на местах было более 6000 человек.

Самую низкую мобилизационную готовность имели ВВС. В Западном особом военном округе в ВВС оказалось небоеготовыми из-за неукомплектованности личным составом и боевой техникой двенадцать авиаполков и восемь авиабаз.

В Прибалтийском военном округе дела обстояли и того хуже. В мае 1941 года там еще не была введена всеобщая воинская обязанность, определенная законом еще в сентябре 1940 года.

В наркомате ВМФ сроки готовности несколько раз изменялись из-за перестройки планов и переписи населения, а также в связи с изменениями возрастов личного состава мобилизационных ресурсов. Потому на флоте введение мобплана МП-41 намечалось только к 1 июля 1941 года. Реально же штабы флотов и флотилий были готовы действовать по МП-41 и того позднее — к 20 июля.

Почему же не удавалось обеспечить надлежащее состояние мобилизационной готовности по материальным ресурсам? Прежде всего из-за сроков. Новые военные структуры формировались очень быстро, народное хозяйство просто не успевало за их ростом. Тем более, что его мобилизационный план к началу Великой Отечественной войны не был отработан. Только К. Е. Ворошилов держал его «под сукном» более месяца, о чем начальник Генштаба РККА Г. К. Жуков в апреле 1941 года вынужден был доложить И. В. Сталину.

Важное значение для мобилизационной и боевой готовности имеет укомплектованность войск, которая перед войной в наших Вооруженных Силах оставляла желать много лучшего. Так, в ЗапОВО только один мехкорпус был укомплектован танками на 79 %, остальные пять мехкорпусов — на 15–25 %. В Киевском особом военном округе два механизированных корпуса имели укомплектованность боевыми машинами от 89 до 100 %, остальные шесть не имели и четвертой части необходимой военной техники. Из-за ее отсутствия три танковые дивизии ЗапОВО (26-я, 31-я, 38-я), а также 210-я моторизованная дивизия вооружались 76- и 45-миллиметровыми пушками, чтобы в дальнейшем выступать в роли противотанковых соединений.

Наконец, степень мобилизационной готовности определяется численностью и боевым составом войск по мирному и военному времени. К 22 июня 1941 года Красная Армия была укомплектована практически как в мирное время. Она имела в своем составе 5 297 704 человека, плюс 802 138 человек, призванных на большие учебные сборы. По военному времени РККА должна была иметь 8 682 800 человек. Это означает, что в начале войны армия была укомплектована личным составом только на 61 %.

По этому же показателю западные приграничные округа имели: численность по мирному времени (с учетом БУС) — 2 610 298 человек; по штатам военного времени — 4 722 137 человек. Иными словами, войска первого стратегического эшелона были укомплектованы на 55 % — ниже, чем в среднем по всей РККА.

К подобным результатам привела реорганизация Вооруженных Сил Советского Союза, и в первую очередь — западных приграничных округов. В результате возникла неразбериха, допускались грубые ошибки в комплектовании войск. Сказывались и ограниченные возможности промышленности, недопоставляв-шей боевую технику прежде всего для бронетанковых войск. Между тем львиная их доля относилась к Западной группе войск.

Пришлось принимать срочные меры. Генштаб и лично Г. К. Жуков работали, не покладая рук. Буквально в последние два месяца перед войной в войска западных приграничных округов были призваны на большие учебные сборы 366 408 человек. Туда же направлялась большая часть танков Т-34 и КВ, а также новая авиационная техника.

Последнее было особенно важно, так как ВВС ЗапОВО показали крайне низкий уровень мобилизационной готовности. Небоеготовыми оказались ряд полков и тыловых частей. В акте проверки, проведенной офицерами Генштаба в мае 1941 года, говорится:

«Перечень частей, не готовых к отмобилизованию: 6 сбап — перевооружается на новую матчасть; 98, 207, 212 дбап — в стадии формирования; 97 дбап — не обеспечен самолетами; 215, 209 сбап — не укомплектованы личным составом; 126, 160, 161, 162, 163 иап — некомплект л/с и матчасти, что составляет по бомбардировочной авиации 38 %, а по истребительной авиации 25 % от их боевого состава. Пять авиабаз находились в стадии формирования, а три авиабазы не укомплектованы личным составом. Ограниченно годны — 128 сбап, 124 иап, 96 дбап».[22]

Неудовлетворительную оценку получили ВВС ЗапОВО во время инспектирования округа осенью 1940 года из-за низкого уровня летной и штурманской подготовки, воинской дисциплины. В докладе Народному комиссару обороны по итогам проверки КОВО и ОдВО С. М. Буденный предлагал для ликвидации крупных провалов в боевой готовности ВВС доверить их руководство кому-либо из лучших командующих войсками округов, заменить начальников штабов и командиров авиадивизий лучшими общевойсковыми командирами.[23]

При повторной проверке ВВС ЗапОВО начальником Главного управления ВВС Красной Армии генерал-лейтенантом П. Ф. Жигаревым в марте — апреле 1941 года вновь была отмечена низкая боевая готовность, плохое содержание вооружения, недостаточный уровень летной подготовки.

Что нужно было сделать, чтобы поднять боеготовность ВВС? Прежде всего, обеспечить их достаточным количеством аэродромов. Последних же катастрофически не хватало. На каждом аэродроме располагались, как правило, два — три полка. Проводить учебные полеты в таких условиях было очень трудно. Кроме того, значительная часть аэродромов, особенно армейской авиации, располагалась так близко к госгранице, что была уязвима не только для авиации, но и для артиллерии противника. Позже это обстоятельство сыграло роковую роль в судьбе наших военно-воздушных сил. Авиация ЗапОВО только в первый день войны потеряла 738 боевых самолетов. В строю остались 125 машин — 14 % от состава на утро 22 июня 1941 года.

Комиссия управления ПВО во главе с генерал-полковником Штерном выявила аналогичные недостатки в войсках противовоздушной обороны и в истребительной авиации. В директиве Наркома обороны Военному совету ЛенВО указывалось:

«…Проверкой установлено, что боевая готовность противовоздушной обороны Ленинграда находится в неудовлетворительном состоянии, а сама система обороны недостаточна и имеет ряд существенных недостатков. Неудовлетворительная боевая готовность системы ПВО Ленинграда объясняется прежде всего плохой подготовкой частей к ПВО, низким уровнем подготовки 3 над. Взаимодействие системы ПВО Ленинграда с системой ПВО Кронштадтской базы КБФ практически не отработано и фактически ее не существует.

Укомплектованность командными кадрами недостаточна и составляет: по комсоставу — 70 %, младшему комсоставу — 60 %. Кроме этого, качество приписки военнообязанных желало быть лучшим, ибо приписаны больные, инвалиды и даже мертвые».[24]

Боевая готовность 3-й и 4-й дивизий ПВО, 36-й истребительной авиадивизии, 11-й бригады ПВО Киевского особого военного округа оценена этой же комиссией следующим образом:

«…4. В целом боевая подготовка и состояние боевой готовности 3 д ПВО находится в неудовлетворительном состоянии. 36 над — спецподготовка 36 над к выполнению боевых задач, в особенности ночью и на больших высотах, весьма слабая. Дивизия не подготовлена для практического взаимодействия с наземными средствами ПВО Киева. Части ПВО Киева к ночной обороне почти не готовились.

Львов — на противовоздушной обороне находится 4 д ПВО. Дивизия еще не закончила формирование и слаживание.

Выводы: боевая подготовка 4 д ПВО, а также система ПВО Львова в целом находится в неудовлетворительном состоянии».[25]

Еще хуже обстояло дело в 11-й бригаде ПВО (Дрогобыч), подразделения которой располагались побатарейно-дивизионно и побатальонно в ближайших к городу деревнях.

А вот как выглядела перед войной боеготовность артиллерии и автобронетанковых войск. На совещании руководящего состава в декабре 1940 года начальник Главного автобронетанкового управления РККА Я. Н. Федоренко говорил, что в истекшем году танкисты смогли отработать только стрельбу с места.[26] Проверкой в мае 1941-го танковых войск Прибалтийского, Западного, Киевского особых и Одесского военного округов установлено, что существенных изменений к лучшему не произошло.

Наша артиллерия накануне войны не уступала артиллерии немцев ни по качеству вооружения, ни по выучке личного состава. Отставание имелось только в оснащении минометным и реактивным вооружением.

Имелись серьезные недочеты в подготовке надводных кораблей, корабельной артиллерии, особенно зенитной. Подводные силы были подготовлены лучше.

Ко всем перечисленным недостаткам существенную прибавку давала слабая оперативная подготовка высшего комсостава. Занятые бумажными делами, Нарком обороны и его заместители мало уделяли внимания командующим войсками округов и их заместителям. Попытки выправить положение были, особенно в декабре 1940 и первой половине 1941 года. Проводились учения, штабные тренировки вплоть до армейского уровня. Беда, однако, была в том, что для решения всех наболевших проблем, связанных с повышением уровня боевой и мобилизационной готовности, судьба отпустила очень мало времени. Так и пришлось Красной Армии вступить в войну с тяжким грузом нерешенных проблем.

Существенную роль в деятельности Верховного Главнокомандования занимала работа с кадрами, ибо от командного состава и особенно его высшего звена зависят успехи и поражения в годы войны и мира.

Известно, что в период подготовки к войне с Советским Союзом Гитлер поставил задачу добиться качественного превосходства командного состава Вермахта над командным составом Красной Армии. Мы же на пороге войны остро ощущали недостаток в квалифицированных военных кадрах, вызванный репрессиями 1937–1938 годов. Потребность в кадрах возрастала, правда, не только из-за арестов и расстрелов, но и в связи с техническим переоснащением, организационным совершенствованием и стратегическим развертыванием армии и флота. Только в 1940 году в СССР были сформированы семь военных округов и армий, шесть стрелковых корпусов, двадцать две стрелковые дивизии, сто двадцать бригад и полков. В стадии формирования находились еще девять мехкорпусов, двадцать танковых дивизий и двадцать танковых бригад. На 1941 год планировалось иметь: управлений округов — 16, управлений фронтов — 1, управлений полевых армий — 20, управлений стрелковых корпусов — 62, управлений мехкорпусов — 29, а всего — около 300 дивизий сухопутных войск.

«Благодаря» так называемой «чистке», как я уже писал выше, из рядов Красной Армии было уволено за период с 1935 по 1939 год включительно без малого пятьдесят тысяч человек. Многие из них — по политическим мотивам. В отчете управления по начсоставу РККА от 5 мая 1940 года, направленном Наркому обороны К. Е. Ворошилову, говорилось:

«В результате проделанной работы армия в значительной мере очистилась от шпионов, диверсантов, не внушающих доверия иностранцев, от пьяниц, расхитителей народного достояния».

Абсурдность этих ярлыков очевидна. Как я уже говорил, проводя «чистку», партийные вожди превращали армию в машину, послушную своей воле. Для доноса, увольнения, а то и ареста было достаточно не только неосторожного слова, но порой даже взгляда, который могли истолковать как неверие в «гениальность» вождя или его соратников.

Во время «чистки» существовало самое настоящее соревнование за количество выявленных «врагов». Командование военных округов наперегонки стремилось доложить «отцу народов» о проделанной работе. Примером может служить донесение по Киевскому военному округу:

«И. Сталину.

…В Киевском особом военном округе в результате очищения от врагов уволено, отстранено от должности, арестовано: Наименование должностей Уволено Отстранено Арестовано

Всего уволено командного и начальствующего состава 1834 человека (6,1 % от численности), из них арестовано 861, исключено из партии 1091 человек. Подлежит изъятию еще несколько сот, как участников блока военно-троцкистского и национального характера…

Командующий войсками КОВО командарм 2-ранга Федько

Член Военного совета, корпусной комиссар Щаденко».[27]

Первый экземпляр донесения был направлен И. В. Сталину, второй — В. М. Молотову, третий — К. Е. Ворошилову. Впоследствии Федько назначили заместителем наркома обороны, затем арестовали и расстреляли. Щаденко тоже стал заместителем Наркома обороны. Репрессии его миновали.

Вот как говорил Н. Н. Воронов на Главном Военном Совете о кадровой политике в 1937–1938 годах:

«В армии создалась обстановка (после 1937 г. — Ю. Г.), что командир как-то не чувствует себя уверенным в своих действиях, любой подчиненный может в любой момент поднять шум по любому его мероприятию по партийной линии, по линии особых органов, пойти пожаловаться политруку или комиссару и командир никогда не может быть гарантированным, что немедленно не начнется разбор его дела. Много «ловкачей» умело пользуются этими, обходными путями, много говорят и выступают, состоят в активе, а на самом деле ноль».[28]

По этому же поводу генерал армии С. П. Иванов писал:

«Армия была фактически обезглавлена. Судите сами. 22 сентября 1935 года было опубликовано Постановление ЦК и СНК СССР о введении в Красной Армии персональных воинских званий. Звание Маршала Советского Союза получили 5 полководцев, командармов 1 ранга — 5, командармов 2 ранга — 10, комкора — 67, комдива — 186, комбрига — 397, полковника — 456 командиров. Лучшие представители политсостава получили: армейского комиссара 1-го и 2-го ранга — 16 человек, корпусного, дивизионного и бригадного комиссара — 128 человек. Высших военно-морских званий флагман 1-го и 2-го ранга были удостоены 8 человек.

А в 1937–1938 годах большинство из этих «лучших» объявлены врагами народа… Из примерно 1300 человек высшего состава осталось — 350.

…без командующих остались все 16 военных округов и 5 флотов, 33 корпуса, 76 дивизий, 291 полк, 12 авиадивизий».[29]

Вот что говорил о сложившейся ситуации на заседании Главного Военного Совета, которое проходило с 21 по 27 ноября 1937 года, командующий Закавказским военным округом комкор Н. В. Куйбышев (брат В. В. Куйбышева):

«…А я вот вам приведу факты. На сегодня у нас тремя дивизиями командуют капитаны. Но дело не в звании, а дело в том, что, скажем, Армянской дивизией командует капитан, который до этого не командовал не только полком, но и батальоном, он командовал только батареей. У нас в Азербайджанской дивизии — майор. Он до этого времени не командовал ни полком, ни батальоном, и в течение последних лет являлся преподавателем училища. Откуда может быть хорошим командиром Грузинской дивизии Джабахидзе, который до этого в течение 2-х лет командовал ротой и больше никакого командного стажа не имеет».

Весьма примечательно о кадровой политике говорил на военно-научной конференции в 1957 году Министр обороны Маршал Советского Союза Г. К. Жуков:

«Особенно плохо у нас обстояло с руководящими кадрами, которые в период 1937–1939 гг., начиная от командующих войсками округов до командиров дивизий и полков включительно, неоднократно смещались в связи с арестами.

В результате чрезмерной подозрительности Сталина, которую умело использовала гитлеровская разведка, наши военные кадры перед войной были физически истреблены без всяких оснований. Вооруженные Силы Советского Союза фактически были обезглавлены, поэтому войска вступили в войну, не имея опытных командующих фронтов, командиров корпусов, дивизий и полков.

Прибалтийским фронтом, как известно, командовал преподаватель академии Кузнецов, который ничем, кроме полка, не командовал. Западным фронтом командовал Павлов, который до этого командовал мехполком и танковой бригадой.

Юго-Западным фронтом командовал Кирпонос, который, кроме училища, никем не командовал».[30]

Начальник Генерального штаба сухопутных войск Вермахта генерал-полковник Ф. Гальдер на сообщение заместителя военного атташе в России полковника Кребса в мае 1941 года заявил:

«Русский офицерский корпус исключительно плох… гораздо хуже, чем в 1933 году. России потребуется 20 лет, чтобы офицерский корпус достиг прежнего уровня».[31]

Нельзя, на мой взгляд, обойти вниманием влияние репрессий на деятельность Генерального штаба. Если провалы в кадровой политике на высшем оперативном уровне удалось хоть как-то заполнить (со всей остротой «голод» на высших командиров ощущался в войсках до второй половины 1942 года), то отношение к сотрудникам Генерального штаба, особенно его верхушке, как к мелкой разменной монете в большой политической игре, привело к последствиям поистине ужасающим, исправлять которые пришлось усилиями всего народа и на фронте, и в тылу, в течение всей войны.

Генштаб — это мозг армии, с помощью топора оперировать его нельзя. А как с ним поступало высшее политическое руководство СССР? В 1937 году был удален из Генштаба, а затем расстрелян Маршал Советского Союза А. И. Егоров. В Красной Армии это был единственный человек, имевший практику в командовании оперативными объединениями, прекрасно знавший сложный механизм работы высших органов стратегического руководства Вооруженными Силами государства в целом. После него никто не мог надолго задержаться в кресле начальника Генштаба. В течение года перед войной в нем последовательно сменили друг друга три человека — маршал Б. М. Шапошников, генералы армии К. А. Мерецков и Г. К. Жуков. Последним выпало руководить главным штабом РККА примерно пять месяцев. За это время они не только не сумели решить никаких стратегических проблем, но даже в обстановку Генштаба не смогли вжиться. Где уж там понять его место и роль в стратегическом управлении Вооруженными Силами. О налаживании взаимодействия Генштаба с другими военными и гражданскими ведомствами я просто не говорю.

Немало чехарды было и внутри самого Генерального штаба. Основным генератором идей в Генштабе было оперативное управление (до 13 октября 1939 года — оперативный отдел). Так вот, за шесть предвоенных лет в этом управлении поработали семь начальников! Например, комкор И. В. Смородинов руководил им всего два с половиной месяца, генерал-лейтенант Н. Ф. Ватутин — полгода. Генерал-лейтенант Г. К. Маландин был назначен на место Ватутина и продержался на нем до 30 июня 1941 года. Трех месяцев ему оказалось мало, чтобы наладить работу управления и хоть как-то проявить себя.

Аналогичных примеров много и по другим управлениям и отделам. Разумеется, такое положение не могло не сказаться на руководстве войсками. Какая уж тут подготовка к агрессии… В Генштабе была нарушена преемственность руководства. Новые руководители часто отвергали документы, подготовленные по распоряжению их предшественников, на разработку которых тратилась уйма времени. Иногда с приходом нового человека работа отделов начиналась с нуля. Бессмысленная нервотрепка отрывала людей от конкретной деятельности в войсках, контроль над исполнением директив и приказов НКО и Генштаба был недопустимо ослаблен.

Меж тем война неотвратимо надвигалась, и это чувствовали все. Кадры в армии нужны были как воздух. С 1936 года подготовкой командно-начальствующего состава с оперативно-стратегическим кругозором занималась Академия Генерального штаба. Ее выпускники владели теорией и практикой осуществления армейских и фронтовых операций. При Академии были открыты курсы командующих объединениями, а также командиров корпусов (КУКС, КУВНАС). Только в 1939–1940 годах через эти курсы прошли более 400 человек.

В других академиях в 1940 году обучались 20135 слушателей (против 9189 в 1937 году).[32] На 1 мая 1941 года в Вооруженных Силах имелось 18 академий и 8 военных факультетов при гражданских вузах. При Академии имени Фрунзе и в академиях родов войск на семимесячных курсах в конце 1940 года обучалось 840 человек.

Офицеры полкового звена повышали квалификацию на курсах «Выстрел». За полгода через них проходили до 9000 человек. К тому же, значительно была расширена сеть учебных заведений, готовящих командиров со средним образованием. Если в 1937 году в стране насчитывалось 10 пехотных училищ, то в 1940 году их было уже 59. Всего штатная численность курсантского состава включала в себя к началу 1941 года 175 330 человек.

С учетом перевооружения Красной Армии в СССР создавались новые военные учебные заведения — 8 танковых, автомобильное, тракторное, военно-инженерное училище, училище химзащиты, 29 школ пилотов. Для подготовки кадров морских командиров дополнительно к концу 1940 года возникли еще три военно-морских училища. В целом в Вооруженных Силах было 214 училищ сухопутных войск и ВВС, 16 военно-морских учебных заведений. Кроме того, часть командиров готовилась на шестимесячных курсах младших лейтенантов. Была развернута сеть курсов по подготовке командиров запаса. Резерв командных кадров к началу войны составлял 860 тысяч человек.[33]

Формально с помощью принятых мер утраты в командном составе были восстановлены. Проблема, однако, заключалась в другом: опытных, квалифицированных командных кадров не хватало катастрофически. Ведь для подготовки командира, а тем более командующего, требуется весьма длительное время. Не случайно сроки службы в должностях от командира батальона и выше были определены в среднем в четыре года. Чтобы стать командующим армией или фронтом, человек должен прослужить от двух до четырех лет в каждом армейском звене. Только тогда он будет готов для выдвижения на вышестоящую должность.

В свете поставленной проблемы дело в Красной Армии обстояло следующим образом. В 1940 году количество новых назначений составило 246 626, или 68,8 % к штатной численности. К 1940 году по высшей группе были назначены 1674 человека, по старшей — 37 671 человек, по средней — 159 195 человек. Для укомплектования высших строевых должностей от командиров полка и выше были выдвинуты 2 452 человека, из них в 1939 году назначено:

командующих войсками округов — 5 (29,4 %), командующих армиями — 11 (68,8 %), командиров корпусов — 39 (61,9 %), командиров дивизий — 143 (72,8 %), командиров полков — 787 (68,2 %).[34]

Все это происходило лишь за полтора года до начала войны! А ведь остальные командные должности высшего звена были заняты еще позже.

Итак, с количественной стороной в вопросе о кадрах дело вроде бы прояснилось. А как быть с качественной? Можно ли было за два последних предвоенных года обеспечить советским командирам уровень подготовки командного состава немецкой армии? Разумеется, нет. Вермахт имел командный состав, хорошо подготовленный учебными заведениями. Каждый офицер строго следовал служебному цензу прохождения службы в основных должностях, к тому же, имел, как правило, боевой опыт. Иными словами, начальник Генштаба сухопутных войск Вермахта генерал-полковник Ф. Гальдер имел право, как мне кажется, сделать столь резкое заявление о командирах Красной Армии, которое я приводил выше. Большинству наших командиров учиться пришлось на войне. Там заканчивали свои «академии» многие военачальники, используя метод проб и ошибок, что приводило порой к тяжелым потерям.

Особенно четко плачевное состояние дел в подготовке кадров в предвоенные годы прослеживается на примере авиации. Подавляющая масса наших пилотов вступила в бой с немцами, имея «налет» на боевых самолетах всего по нескольку часов. Между тем германские летчики, как правило, имели налет до 300 часов и выше. А если учесть, что перед войной началась массовая переподготовка летчиков РККА на самолеты МИГ-1, Як-3, ЛаГГ-3, Ил-2, Пе-2 и другие, то вообще трудно говорить о какой-либо готовности наших ВВС к военным действиям.

Такова была в нашей армии ситуация с кадрами. То, что И. В. Сталин и его окружение сделали с армией, сравнимо только с крупной военной катастрофой. Как известно, за 1418 дней Великой Отечественной войны мы потеряли трех командующих фронтами, четырех начальников штабов фронтов, пятнадцать командующих армиями, 46 командиров корпусов, 112 командиров дивизий.[35] Пусть читатель сам сравнит цифры этих безвозвратных потерь с результатами сталинских «чисток». Комментарии здесь, как говорится, излишни.

Выше я уже упоминал о том, что в ряде публикаций содержится утверждение, будто бы Советский Союз весной 1941 года готовил превентивную войну против Германии, разрабатывая стратегию упреждающего удара по сосредоточенной, но еще не развернутой полностью немецкой армии. В этой связи особое место во всех домыслах и толкованиях отводится последнему оперативному плану войны, о существовании которого читателю уже известно из предыдущих глав. Еще раз хочу напомнить, что ознакомиться с этим документом, гриф строгой секретности с которого был снят только в 1992 году, можно в Приложениях к этой книге.

Особое внимание к этому документу со стороны историков вполне оправдано. С этим планом мы вступили в Великую Отечественную, им руководствовались командующие и штабы военных округов. Анализ этого плана позволяет ответить по крайней мере на два животрепещущих вопроса: собирался ли СССР напасть на Германию летом 1941 года? Какие ошибки в стратегическом планировании были допущены высшим советским военным и политическим руководством в предвоенный период? Вопросы эти заслуживают самого пристального рассмотрения, причем, по возможности, с учетом оперативных планов западных приграничных округов. Кроме того, исследование проблем, возникающих при планировании войны, архиважно для объективной оценки источников ее возникновения, подготовки к ней государств и армий, военных планов сторон.

В самом деле, оперативный план войны является концентрированным выражением военной доктрины, принятой в государстве. Он представляет собой тот стержневой документ, вокруг которого увязываются в единое целое мобилизационный план, план строительства Вооруженных Сил, программа развития вооружения и боевой техники, подготовка резервов, планы военно-экономических мероприятий.

Не только рядовым читателям, но даже специалистам-историкам немногое известно об оперативном планировании войны, разрабатывавшемся в СССР в предвоенные годы. Вопросы принятия решений, их документального оформления по многим объективным и субъективным причинам глубоко не исследованы. Уже не осталось людей, которые принимали личное участие в этом нелегком и весьма ответственном деле. Восстанавливать историческую правду в настоящее время приходится по имеющимся архивным материалам, записям в личных тетрадях Б. М. Шапошникова, А. М. Василевского, Г. К. Жукова и других военачальников и политических деятелей.

Разумеется, оперативные планы войны в Советском Союзе, как и в любом другом государстве, имелись. Их подлинники хранятся в военных архивах. В различное время эти планы носили разные названия: «О стратегическом развертывании Красной Армии на случай войны на Западе по варианту ПР» (1924 г.).,[36] «Записка по обороне СССР» (1927 г.).,[37] «Оперативный план» (1927–1928 гг.).,[38] «План стратегического распределения РККА и оперативного развертывания на Западе» (1936 г.).,[39] «Основы стратегического развертывания на Дальневосточном театре военных действий» (1938 г.).,[40] «Соображения об основах стратегического развертывания вооруженных сил Советского Союза на 1940–1941 годы» (1940 г.).,[41] «Соображения по плану стратегического развертывания вооруженных сил Советского Союза на случай войны с Германией и ее союзниками» (май 1941 г.).[42]

Вопросы планирования военных действий были постоянно в центре внимания Генерального штаба и советского правительства. В период с 1921 по 1923 годы их планирование в основном сводилось к разработке оперативных документов в штабах военных округов. Начиная с 1924 года, когда был создан единый штаб РККА, и до самого начала войны оперативный план разрабатывался и уточнялся не менее пятнадцати раз.

К разработке и ознакомлению с ним допускался строго ограниченный круг лиц. В Генштабе к нему были допущены в полном объеме его исполнитель — заместитель начальника оперативного управления (генерал-майоры В. К. Триандафиллов и А. М. Василевский — каждый в свое время), начальник оперативного управления, первый заместитель начальника Генштаба, начальник Генштаба, Нарком обороны и основные члены Совета обороны (И. В. Сталин, В. М. Молотов, Л. М. Каганович, К. Е. Ворошилов). План имел самый высокий гриф секретности — «совершенно секретно», «особо важно». В предвоенное время (1940–1941 годы) он разрабатывался в единственном экземпляре, а на утверждение докладывался только И. В. Сталину.

Анализ оперативных планов показывает, что наиболее полно, с высокой штабной культурой они были разработаны в период деятельности начальников Генштаба Маршалов Советского Союза М. Н. Тухачевского и А. И. Егорова. Ответственным исполнителем этих документов был начальник оперативного управления (начальник оперативного отдела) В. К. Триандафиллов. Планы регулярно рассматривались и утверждались Советом Труда и Обороны, а также Главным Военным Советом. Постоянными докладчиками по планам были указанные выше лица, но чаще всех Триандафиллов. Во время обсуждения выступали члены Совета, а иногда и приглашенные лица (по касающимся их вопросам). Решения оформлялись постановлениями СТО. Они незамедлительно доводились Генштабом до исполнителей. По исполнительным (частным) директивам разрабатывались фронтовые и армейские документы (планы обороны госграницы), иногда (до 1935 года) — планы фронтовых и армейских операций.

Все планы исполнялись от руки. Даже вторые и другие экземляры в случае их изготовления также переписывались от руки самими исполнителями. Эти документы тщательно оформлялись, подписывались должностными лицами и утверждались.

Исполнителем предвоенных планов был А. М. Василевский.

Последним уточненным планом был оперативный план войны, утвержденный в 1938 году.[43] Он был подписан К. Е. Ворошиловым и Б. М. Шапошниковым и утвержден И. В. Сталиным, В. М. Молотовым, Л. М. Кагановичем и К. Е. Ворошиловым (как членом Главного Военного Совета). С 1938 по август 1940 года он не уточнялся, хотя в этом была прямая необходимость, так как изменилась территория за счет присоединения к СССР ряда областей, увеличились людские ресурсы, стало больше военных округов. Кроме того, резко изменилась военно-политическая обстановка, так как началась вторая мировая война.

Только к августу 1940 года оперативный план был разработан вновь (исполнитель генерал-майор А. М. Василевский). В его разработке деятельное участие принял многоопытный штабной работник крупного стратегического масштаба Б. М. Шапошников (с мая 1940 года Маршал Советского Союза).

План был доложен Наркому обороны С. К. Тимошенко. Но он не одобрил его, так как считал, что в нем излишнее значение придается группировке противника севернее Варшавы и в Восточной Пруссии. Маршал не согласился с предположением разработчиков плана, что именно здесь, севернее устья реки Сан, развернутся основные события в случае войны с немцами. Кроме того, он считал, что не был как следует проработан вариант, когда основные силы противника могли развернуться южнее Варшавы.

История, однако, подтвердила предвидение Б. М. Шапошникова. Именно там, где указывалось в предложенном на рассмотрение проекте плана, позже сосредоточились две мощные группы германских войск — «Центр» и «Север», которые в июне 1941 года нанесли главный удар в направлении Варшава-Белосток-Минск. Вероятно, события начала Великой Отечественной войны развернулись бы по-иному, если бы к мнению Б. М. Шапошникова прислушались.

Работа по уточнению оперативного плана была продолжена уже под руководством нового начальника Генштаба генерала армии К. А. Мерецкова. Непосредственным исполнителем по-прежнему остался А. М. Василевский. К сентябрю 1940 года проект оперативного плана был готов. 18 сентября он был скреплен подписями С. К. Тимошенко и К. А. Мерецкова и представлен И. В. Сталину на утверждение.

5 октября план, носивший название «Соображения об основах стратегического развертывания вооруженных сил Советского Союза на Западе и на Востоке на 1940–1941 годы», был рассмотрен Правительством (практически И. В. Сталиным и В. М. Молотовым).[44] Учитывая мнение, что основная угроза исходит из района южнее Варшавы в направлении на Киев, И. В. Сталин дал указание усилить войска Юго-Западного фронта. После устранения замечаний, высказанных И. В. Сталиным, 14 октября план был утвержден.

В первом разделе плана о противниках Советского Союза был сделан следующий вывод:

«Таким образом, Советскому Союзу необходимо быть готовым к борьбе на два фронта: на Западе против Германии, поддержанной Италией, Венгрией, Румынией, Финляндией, и на Востоке против Японии, как открытого противника, или противника, занимающего позицию вооруженного нейтралитета, всегда могущего перейти в открытое наступление».[45]

Дальнейшие события подтвердили этот очень важный вывод о составе коалиции противников, сделанный военно-политическим руководством Советского Союза, как на Западе, так и на Востоке. Известно, что военный министр Японии X. Тодзио 5 июня 1941 года утвердил план войны против Советского Союза с далеко идущими целями. Японские милитаристы пристально следили за развитием обстановки на Западе, выбирая удобный момент для нападения. Они сосредоточили у границ с Советским Союзом мощные группировки войск. Только упорное сопротивление советских Вооруженных Сил в 1941–1942 годах, а затем и перелом в ходе войны не позволили весьма осторожному дальневосточному хищнику посягнуть на неприкосновенность наших границ.

«Соображениями…» было правильно определено местоположение основной группировки немецких войск, которая была способна нанести главный удар в направлении на Ригу, а частью сил на Ковно, Двинск, Полоцк или на Ковно, Вильнюс, Минск. Предполагались концентрические удары со стороны Ломжи и Бреста с последующим их развитием на Барановичи — Минск. Вспомогательный удар ожидался с территории Румынии на Жмеринку. Это был по сути первый вариант возможных действий войск противника.

Не исключалась также вероятность создания основной группировки на юге в районе Седлец — Люблин для нанесения главного удара на Киев. Однако основным, наиболее политически выгодным для Германии, а следовательно, наиболее вероятным являлся первый вариант ее действий с развертыванием главных сил к северу от устья реки Сан.[46]

Каковы же были основы стратегического развертывания советских войск на Западе, заложенные в замысле рассматриваемого плана действий? Планом предусматривались два варианта.

По первому из них главные силы Красной Армии на Западе должны были развернуться к югу от Брест-Литовска с тем, чтобы мощными ударами в направлении Люблин, Краков и далее на Бреслау на первом этапе войны отрезать Германию от Балканских стран, лишить ее важнейших экономических баз.[47]

По второму варианту главные силы развертывались к северу от Брест-Литовска с задачей нанести поражение главным силам германской армии в пределах Восточной Пруссии и овладеть последней.[48]

Таким образом, первый вариант развертывания наших войск был признан основным, а второму варианту, хотя он также был утвержден, не придавалось должного значения.

В основе замысла по первому варианту было предусмотрено решение следующих задач:

1. Активной обороной прочно прикрывать наши государственные границы в период сосредоточения войск.

2. Во взаимодействии с левофланговой армией Западного фронта силами Юго-Западного фронта нанести решительное поражение Люблинско-Сандомирской группировке противника и выйти на р. Висла. В дальнейшем нанести удар в общем направлении на Кельце, Краков и выйти на рубеж р. Пилица — верхнее течение р. Одер.

3. Прочно прикрыть границы Северной Буковины и Бессарабии.

4. Активной обороной Северо-Западного и Западного фронтов сковать часть сил немцев севернее Брест-Литовска и в Восточной Пруссии. Прочно при этом прикрывать Минское и Псковское направления.

По второму варианту предусматривалось:

1. Активная оборона Минского и Псковского направлений.

2. Нанесение решительного поражения главным силам, находящимся в Восточной Пруссии.

3. Прочное прикрытие государственной границы на участках Западной Украины, Северной Буковины и Бессарабии, а также нанесение поражения группировке немецких войск в районе Люблин, Грубешов, Томашов.

Нетрудно заметить, что существенно новым в сентябрьском плане являлось признание основным южного варианта. Причиной тому, как писал в своей книге «Генеральный штаб в предвоенные годы» маршал М. В. Захаров, являлись соображения субъективного характера, и прежде всего личное убеждение И. В. Сталина в том, что гитлеровцы в войне с Советским Союзом будут стремиться в первую очередь овладеть Украиной и Донецким бассейном. Он полагал, что Германия не может вести длительную войну без захвата жизненно важных ресурсов Украины и Северного Кавказа.[49] На самом деле Гитлер вовсе не рассчитывал на длительную войну. Он был последовательным сторонником теории «тотальных и молниеносных» войн, разработанной в свое время Шлиффеном, Мольтке-младшим и Людендорфом. Что же касается наших военачальников, то многие из них разделяли теорию так называемой «периферийной стратегии», разработанную в 30-х годах профессором Академии Генерального штаба А. А. Свечиным, последователем в этом вопросе немецкого военного историка Ганса Дельбрюка. Эта теория предусматривала сосредоточение войск на флангах, иначе говоря — периферии боевых действий, предполагая охват и в конечном итоге окружение и разгром наступающего противника. Против этой теории последовательно выступали в наших Вооруженных Силах А. И. Егоров и Б. М. Шапошников. Они справедливо указывали на опасность «периферийной стратегии», поскольку в случае ее применения инициатива наступательных действий сознательно уступалась противнику.

Кстати говоря, причина, по которой предпочтение отдавалось плану сосредоточения войск на южном направлении, крылась, к тому же, в том, что весь руководящий состав Наркомата обороны и Генштаба начинал свою службу в РККА в Киевском военном округе. Нарком обороны С. К. Тимошенко командовал этим округом, первый заместитель начальника Генштаба Н. Ф. Ватутин служил там начальником штаба, а начальник оперативного управления Генштаба был у него заместителем. Позднее к этим людям добавился Г. К. Жуков, который тоже успел послужить в должности начальника Киевского ВО. Все они считали главным для себя, а значит, и для всех, то, к чему они привыкли.

По мнению штаба КОВО, главная группировка немецких войск (по состоянию на октябрь 1940 года) в числе 145–170 дивизий была сосредоточена именно против Юго-Западного фронта с оперативным направлением на Киев.

После утверждения И. В. Сталиным «Соображений об основах стратегического развертывания вооруженных сил Советского Союза на Западе и Востоке на 1940 и 1941 годы» командующие войсками, члены Военных советов и начальники штабов округов были вызваны в Генштаб для разработки оперативных документов, которые здесь же утверждались Наркомом обороны. Кстати говоря, все они приняли участие в сборах высшего командного состава Красной Армии, о которых я уже упоминал и которые оказали существенное влияние на оперативное и мобилизационное планирование. В ходе сборов были проведены стратегические игры по обстановке, сходной с последним оперативным планом. Именно там и определялись взгляды на ведение войны в современных условиях.

В соответствии с этими взглядами назначенный на должность начальника Генштаба Г. К. Жуков дал указание начальнику своего оперативного управления Г. К. Маландину уточнить «Соображения…» к 22 марта 1941 года, а по «северному», то есть первому варианту — к 8 марта. Ввиду того, что работа по уточнению оперативного плана велась постоянно, новый проект был готов уже к 11 марта. Он имел существенные отличия от первых разработок.

Во-первых, предполагалось, что главные силы германской армии развернутся на юго-запад от Седлеца до Венгрии с тем, чтобы ударом на Бердичев — Киев захватить Украину. Это, однако, не исключало предположения о развертывании основной немецкой группировки в Восточной Пруссии и под Варшавой.

Во-вторых, и это очень важно, отрицалось развертывание сил Красной Армии против Восточной Пруссии и на Варшавском направлении, так как имелось опасение, что борьба на этом фронте может привести к затяжным боям, свяжет наши главные силы и не даст добиться быстрого эффекта, чем ускорит вступление Балканских стран в войну против нас. Основными причинами для такого вывода были сложные природные условия, непригодные для применения механизированных войск, и наличие мощных укреплений на территории противника.

В-третьих, наиболее выгодным считалось развертывание советских войск к югу от реки Припять с тем, чтобы мощными ударами на Люблин, Радом и Краков разбить главные силы немцев и на первом этапе войны отрезать Германию от Балканских стран, лишив ее поставок нефти, сократив возможности маневра и переброски войск, вооружения и боевой техники.

Развертывание наиболее сильной группировки наших войск на юго-западе преследовало следующие стратегические цели, как о том свидетельствуют документы архива:

«Первая стратегическая цель — разгром главной группировки войск в районе Люблин — Радом — Сандомир и выход на фронт Варшава — Лодзь — Крейцбург — Оппельн.

Дальнейшей стратегической целью для главных сил Красной Армии, в зависимости от обстановки, может быть поставлено развитие операции через Познань на Берлин или действия на Юго-Запад на Прагу и Вену или удар на севере через Торунь и Данциг с целью обхода Восточной Пруссии».[50]

По данному варианту плана были подготовлены уточняющие директивы в западные приграничные округа и наркому ВМФ, но адресатам их не отправили.

Трудно установить, почему уточненному в марте 1941 года плану не был дан ход. Возможно, во время очередного доклада Г. К. Жукова в Кремле И. В. Сталин дал какие-то указания по его содержанию. В заключение доклада начальника Генштаба он сказал: «Надо подумать и подобрать первоочередные вопросы и внести их в Правительство».

Еще раз проанализировав обстановку с учетом указаний И. В. Сталина, Генштаб разработал «Соображения по плану стратегического развертывания вооруженных сил Советского Союза на случай войны с Германией и ее союзниками» по состоянию на 15 мая 1941 года. В майских «Соображениях» было указано:

«В настоящее время Германия имеет развернутыми около 230 пехотных, 22 танковых, 20 моторизованных, 8 воздушных и 4 кавалерийских дивизий, а всего около 284 дивизий.

…в случае нападения на СССР она может выставить против нас до 137 пехотных, 19 танковых, 15 моторизованных, 4 кавалерийских и 5 воздушно-десантных дивизий, а всего до 180 дивизий»

(Подробнее см. Приложение № 2).

Там же были даны боевые составы войск союзников Германии и всей группировки в целом.

Намерения и замысел действий противника приведены здесь без изменений, как в мартовском варианте плана. Существует, однако, и важное добавление, зная которое, можно внести, наконец, полную ясность в набивший оскомину вопрос: готовил ли И. В. Сталин упреждающий удар по германской армии. Речь идет о первом разделе «Соображений», где, в оценочной части противника, имеются такие слова:

«Учитывая, что Германия в настоящее время держит свою армию отмобилизованной, с развернутыми тылами, она имеет возможность предупредить (подчеркнуто в тексте — Ю. Г.) нас в развертывании и нанести внезапный удар.

Чтобы предотвратить это, считаю необходимым ни в коем случае не давать инициативы действий Германскому Командованию, упредить противника в развертывании и атаковать германскую армию в тот момент, когда она будет находиться в стадии развертывания и не успеет еще организовать фронт и взаимодействие родов войск».

Какие же практические действия последовали вслед за таким решительным предложением военных руководителей? Основы стратегического развертывания советских войск остались прежними. Более того, окончательно победила точка зрения И. В. Сталина и его ближайшего окружения, что главный удар немцы нанесут на Киев с целью захвата Украины. По указанию И. В. Сталина в состав Юго-Западного фронта выделялось больше сил, после чего на его долю пришлось около 50 % дивизий всех западных приграничных округов (фронтов). Последний расклад наших сил и средств на советско-германском фронте был доложен Н. Ф. Ватутиным Сталину 13 июня 1941 года.

Существенно изменилась в сторону ограничения последующая стратегическая цель операции, проводимой силами Западного и Юго-Западного фронтов. В замысле практически отсутствует задача овладения территориями какого-либо государства, захват какой-то столицы, скажем, Берлина, Праги, Вены или Варшавы. Это еще раз подчеркивает отсутствие агрессивных намерений в отношении Германии и ее союзников. Цели и задачи планируемой наступательной операции ограниченными силами Западного и Юго-Западного фронтов укладывались в рамки фронтовой операции того времени. Основная ее цель заключалась в разгроме главной группировки немцев южнее Варшавы и в лишении ее возможности наступления, а также в изоляции Германии от южных союзников.

Полоса фронта наступления составляла всего 350–400 километров, то есть примерно 10 % от всей протяженности советско-германского фронта, а глубина — до 250–300 километров. На остальной части фронта предусматривалась жесткая оборона. Кстати, по мнению Гальдера и Манштейна, эта концепция жесткой обороны потерпела крах в самом начале войны.

Исследование оперативных документов Генштаба (самого плана войны, частных оперативных директив фронтам), планов обороны государственной границы силами армий прикрытия и войск второго оперативного эшелона показывает, что они не предусматривали нападения на сопредельные государства. Более того, в них категорически запрещалось переходить государственную границу СССР даже после нападения противника (см. Приложение № 3).

Существенным является также и то, что о наступательных действиях Западного и Юго-Западного фронтов говорится только в оперативном плане Генштаба. В оперативных документах всех западных приграничных округов никакие планы наступательных операций не были предусмотрены. На основе частных директив Генштаба в штабах округов разрабатывались планы обороны государственной границы на период отмобилизования, сосредоточения и развертывания войск, а также в последующий период. Все эти документы имеются в Центральном архиве Министерства обороны Российской Федерации.

Отношение И. В. Сталина к майскому оперативному плану было непростым. Оно диктовалось сложившейся военно-политической обстановкой и явной угрозой нападения Германии на СССР (см. Приложение 5–7). Явная обеспокоенность главы партии и государства подтверждается его постоянным общением с С. К. Тимошенко и Г. К. Жуковым. В мае они были на приеме в Кремле 10-го, 12-го, 19-го и 23-го. Здесь же, в Кремле, 24 мая состоялось секретное совещание под личным руководством И. В. Сталина с командующими войсками, членами Военных советов и командующими ВВС западных приграничных округов. Я уже упоминал о нем в первой главе моей книги.

Завершая тему оперативных военных планов, разработанных Генеральным штабом РККА в различные периоды своего существования, считаю необходимым остановиться на их юридической полноценности. Острота вопроса заключается в том, что эти документы не содержат подписей И. В. Сталина, Наркома обороны, начальника Генштаба, членов СТО или Главного Военного Совета. На этом основании историки ставят под сомнение их подлинность. Многие военные исследователи, штабные работники, в том числе и я, не верили, что такой важный документ, как оперативный план войны, может быть не подписан исполнителем, другими должностными лицами, а также не снабжен резолюцией самого И. В. Сталина. Потому мы считали эти документы просто черновиками, полагая, что подлинник хранится где-то за семью печатями, в абсолютно недоступных для нас архивах.

Но вот летом 1993 года мне удалось найти в бывшем архиве Политбюро ЦК КПСС неопубликованное интервью маршала А. М. Василевского, датированное 1965 годом. Этот документ был опубликован с моим предисловием сотрудником архива Президента РФ Ю. Г. Муриным. Обсуждая свои сомнения по поводу неподписанных документов особой важности, мы с Юрием Григорьевичем пришли к выводу, что перед войной на «самом верху» подписывать документы было просто не принято. Что это, попытка обойтись без ненужных формальностей? А может быть, нечто другое? Ведь не случайно же не стенографировались и не протоколировались заседания Политбюро (имелись только Постановления за подписью И. В. Сталина), а позже, во время войны, не утверждалось формально подписью Верховного Главнокомандующего подавляющее большинство стратегических и фронтовых планов операций.

Быть может, высшие партийные руководители, по старой конспиративной привычке, просто старались не оставлять следов? Недаром в 30-е годы бытовало правило: ничего не подписывай, если подписал — откажись… Не исключено, что И. В. Сталин вовсе не был так уж уверен в своей неуязвимости и на всякий случай старался не «наследить». Впрочем, это всего лишь предположение. Верховный, например, не требовал, чтобы стратегические и фронтовые карты, по которым докладывали обстановку в Кремле начальник Генштаба или его заместитель, были обязательно подписаны ими. На каждой карте в обязательном порядке стояла подпись исполнителя, по сути — чертежника, а также подпись лица, проверявшего нанесенную обстановку. Вот тут не дай Бог было совершить ошибку. За ошибки И. В. Сталин спрашивал строго, в том числе с начальника информационного отдела Генштаба генерал-лейтенанта С. П. Платонова.

Некоторые историки считают, что И. В. Сталин боялся ответственности и оттого не решался ставить подпись на важных документах. С этим вряд ли можно согласиться. Человек он был волевой и достаточно мужественный. Во всяком случае, ответственность за ход военных действий на полях Великой Отечественной он ни на кого не перекладывал.

Одним словом, нет в архивах подписанных документов. Это, однако, не умаляет значения находок последних лет. Теперь нет сомнения, что стратегическое планирование войны осуществлялось в СССР в полном объеме. Несостоятельными оказались домыслы некоторых историков, считавших, что Генштаб РККА в предвоенный период вообще не составлял стратегических, в том числе и мобилизационных, планов. Кстати говоря, в широкий обиход это мнение попало с «легкой» руки маршала А. И. Еременко (см. его мемуары «В начале войны»). Г. К. Жуков резко и заслуженно критиковал его за явную тенденциозность в освещении ряда событий.

Последнюю точку в этом спорном вопросе ставит уже упомянутое мною интервью маршала А. М. Василевского. Вот что говорил он по поводу обсуждаемой проблемы:

«Все стратегические решения высшего военного командования, на которых строился оперативный план (на 1940–1941 годы — Ю. Г.), как полагали работники оперативного управления, были утверждены Советским правительством. Лично я приходил к такой мысли потому, что вместе с другим заместителем начальника оперативного управления (Генштаба — Ю. Г.) тов. Анисовым в 1940 году дважды сопровождал, имея при себе оперативный план Вооруженных Сил, заместителя начальника Генштаба тов. Ватутина в Кремль, где этот план должен был докладываться Сталину… Никаких пометок в плане или указаний в дальнейшем о каких-либо поправках к нему в результате его рассмотрения мы не получали.

Не было в плане и никаких виз, которые говорили бы о том, что план был принят или отвергнут, хотя продолжавшиеся работы над ним свидетельствовали о том, что, по-видимому, он получил одобрение.

На основе принятых правительством и высшим военным командованием стратегических решений план большой войны на Западе был отработан Генштабом вместе с соответствующими подразделениями Наркомата обороны и командованием западных приграничных округов. Он был также увязан с мобилизационным планом Вооруженных Сил.

За несколько недель до нападения на нас фашистской Германии вся документация по окружным оперативным планам была передана командованию и штабам соответствующих округов».[51]

Анализируя предвоенные оперативные планы, в частности, план от 15 мая 1941 года, нельзя не остановиться на крупных просчетах стратегического характера, которые так или иначе повлияли на воплощение в жизнь замысла войны. Одна из основных ошибок — неверное определение вероятных сроков нападения германских войск. Здесь особо отмечу ту негативную роль, которую сыграло пресловутое заявление ТАСС от 14 июня 1941 года. Это заявление, пересказывать которое нет необходимости, ибо содержание его известно очень хорошо и полно, дезориентировало военное командование не только в отношении сроков начала войны, но и вообще по поводу возможности войны с Германией.

Известно, что И. В. Сталин до последнего часа не верил, что Гитлер посмеет нарушить пакт о ненападении. Здесь немцы буквально обвели «гениального» вождя вокруг пальца. За несколько дней до начала агрессии И. В. Сталин получил от Гитлера письмо с заверениями в дружбе, что еще более повлияло на его позицию в отношении возможного приведения наших войск в боевую готовность. Короче говоря, не были выполнены самые необходимые мероприятия для отпора врагу — мобилизация, сосредоточение и развертывание войск.

В связи с этим главную причину разразившейся катастрофы вижу не в том, что у нас якобы не существовало оперативного плана войны, а в том, что наши войска не были сосредоточены и развернуты на установленных рубежах и в районах, предусмотренных пусть несовершенным, но имевшимся у нас планом от 15 мая. О несовершенстве его я говорю потому, что в нем не были учтены уроки уже вовсю полыхавшей Второй мировой войны. Государства-агрессоры не предупреждали свои жертвы о том, что готовятся на них напасть. Они просто готовили свои вооруженные силы и нападали именно тогда, когда степень этой готовности их устраивала. При этом плевать они хотели на дипломатический протокол. Тем не менее наш оперативный план, вопреки здравому смыслу, предусматривал начальный период войны продолжительностью 15–25 суток от начала боевых действий до вступления в дело главных сил.

Не учитывался и тот факт, что вооруженные силы Германии и СССР находились в разной степени отмобилизования, сосредоточения и развертывания. Разведданные недвусмысленно говорили о завершении выдвижения и сосредоточения немецких войск у границ Советского Союза. О том, что в Кремле об этом хорошо знали, свидетельствует спецсообщение о подготовке Германией войны против СССР (см. Приложения). И таких спецсообщений в архивах сохранилось не одно и не два.

И. В. Сталин явно промедлил с принятием решения о переходе Красной Армии и страны в целом на режим военного времени. В частности, он не согласился с предложением Наркома обороны С. К. Тимошенко о проведении отмобилизовывания западных приграничных округов. Только после настоятельных ходатайств Наркома было принято Постановление СНК от 8 марта 1941 года о призыве на большие учебные сборы 903 806 человек, в том числе 366 408 военнообязанных для войск, сосредоточенных вдоль западных границ СССР. Увы, это была полумера, так как численность войск даже с учетом участников БУС существенно не изменилась, о чем читателю уже известно.

Между прочим, даже через десять-двадцать лет после Великой Отечественной у наших полководцев не было единого мнения по поводу причин поражения наших войск в начальный период войны. Вот, например, что думал по этому поводу маршал А. М. Василевский:

«Как известно, для осуществления плана нападения на Советский Союз германское командование выделило 152 дивизии, в том числе 19 танковых и 14 моторизованных, что составляло 77 процентов общей численности действующих немецких войск; страны — сателлиты Германии выставили против СССР 29 дивизий, а всего на границах СССР были сосредоточены 181 дивизия и 18 бригад, 48 тысяч орудий и минометов, около 2800 танков и штурмовых орудий и 4950 самолетов. Общая численность составляла 5 500 000 человек, из них 4 600 000 немцев.

Какой силы, спрашивается, нужны были на границе с нашей стороны войсковые эшелоны, которые в состоянии были бы отразить удары врага указанной выше силы и прикрыть сосредоточение и развертывание основных вооруженных сил страны в приграничных районах? По-видимому, эта задача могла быть посильной лишь только главным силам наших Вооруженных Сил, при обязательном условии своевременного их приведения в боевую готовность и с законченным развертыванием их вдоль наших границ до начала вероломного нападения на нас фашистской Германии».[52]

С этим мнением 6 декабря 1965 года был ознакомлен Г. К. Жуков и на первом листе документа написал:

«Объяснение А. М. Василевского не полностью соответствует действительности. Думаю, что Советский Союз был бы скорее разбит, если бы мы все свои силы развернули на границе, а немецкие войска имели в виду именно по своим планам в начале войны уничтожить их в районе границы.

Хорошо, что этого не случилось, а если бы главные наши силы были бы разбиты в районе гос. границы, тогда бы гитлеровские войска получили возможность успешнее вести войну, а Москва и Ленинград были бы заняты в 1941 году. Г. Жуков. 6.ХII.65 г.».[53]

Думается, нельзя поставить знак равенства между главными силами и всеми силами, ибо главные силы не равны всем нашим силам. Видимо, это недоразумение, не будем спорить с полководцами. Одно ясно из выводов А. М. Василевского: на войне силе должна противостоять равная сила. По-видимому, А. М. Василевский под главными силами понимал 1-й стратегический эшелон. А при своевременном приведении войск в боевую готовность их численность в западных приграничных округах по личному составу и боевой технике составляла почти половину всей Красной Армии. И если бы они были своевременно развернуты вдоль государственной границы, то результат начального периода войны мог быть иным.

Очевидно, следовало бы разместить войска не просто у границы, ибо административный рубеж по госгранице — это не передовой рубеж обороны. Главный рубеж обороны нужно было бы отнести примерно на 50 километров вглубь страны, а за ним создать систему оперативной и стратегической обороны, своевременно разместить там 1-й и 2-й стратегические эшелоны. В этом случае при наличии у противников равных сил не пришлось бы отходить до Москвы, а затем, преодолевая неимоверные трудности, возвращаться на рубеж госграницы и громить врага уже на его территории. Все это можно было предусмотреть в оперативном плане, а потом осуществить на практике. И уж во всяком случае нельзя было считать госграницу главным рубежом обороны. Ведь сил на ее удержание требовалось значительно больше, чем указывалось в предлагаемом выше варианте, а эффект от их применения был весьма проблематичен. Короче говоря, в предвоенный период были нарушены основные требования оперативного построения системы обороны. Политические и военные руководители СССР недооценивали оборонительные действия, особенно в стратегическом масштабе.

Важнейшим просчетом оперативного плана явилось ошибочное определение района развертывания основных сил немецкой армии в составе 100 дивизий к югу от Демблина и направления главного удара на Ковель, Ровно, Киев. Главные же силы немцев были, как уже известно читателю, к северу от устья реки Сан и в Восточной Пруссии (группы армий «Центр» и «Север») с основным направлением действий Белосток, Барановичи, Минск, Смоленск, Москва. Это привело к тому, что 16-ю и 19-ю армии Юго-Западного фронта после начала войны пришлось срочно перебрасывать эшелонами в район Смоленска и прямо с колес бросать в бой в крайне неблагоприятных условиях. Своевременное и скрытое развертывание этих, а также 21-й и 22-й армий на выгодных в оперативном отношении рубежах могло бы серьезно повлиять на ход боевых действий. Можно, конечно, допустить, что они были бы разбиты, но эти армии в любом случае задержали бы немцев далеко от Москвы. Это позволило бы подготовить стратегические резервы, выдвинуть их на нужные направления с целью как обороны, так и наступления. Чтобы хоть в какой-то степени объяснить причину принимаемых руководителями СССР решений, скажу, что в ходе разработки операции «Барбаросса» Гитлер действительно ставил перед генштабистами задачу подготовить два удара: главный — в направлении на Киев, вспомогательный — на Ленинград. Только после того, как немецкие войска овладеют Киевом и Ленинградом, предполагалось ударить по сходящимся направлениям из района Харькова — Воронежа и от Ленинграда на Москву. Часть сил при этом выделялась для проведения наступательной операции на Кавказ.

Подобный план войны с Советским Союзом был разработан бывшим начальником штаба группы армий «А» во Франции генерал-лейтенантом Зоденштерном. Только к концу ноября — началу декабря 1940 года возник вариант иного плана, в котором предусматривались три одновременных удара на Москву, Ленинград и Киев, причем московское направление было признано главным во всей операции. В этой связи, как признает Г. К. Жуков, одним из наших крупнейших стратегических просчетов была переоценка Юго-Западного и недооценка Белорусского направления агрессии, выводящего противника кратчайшим путем к Москве.[54]

Анализируя исход начального периода войны и почти всего 1941 года, можно найти и другие ошибки, заложенные еще в довоенный оперативный план. Но они менее весомы, чем указанные в данном разделе, или относятся к другим направлениям деятельности высшего командования Вооруженных Сил. Конечно, сейчас, когда от начала Великой Отечественной нас отделяет более полувека, ошибки эти видны нам весьма четко. В мае 1941 года увидеть их, а тем более исправить, было неизмеримо труднее. Порой людям в считанные часы приходилось принимать буквально исторические решения, хотя сложная, а то и просто неизвестная обстановка этому никак не благоприятствовала. Нельзя забывать и о тяжкой ответственности, лежащей на политическом и военном руководстве, за судьбу Отечества. Как никогда, в то время полководцам необходимо было обладать отличительными для их сферы деятельности качествами характера и таланта.

Г. К. Жуков по этому поводу писал:

«Нет ничего проще, чем, когда уже известны все последствия, возвращаться к началу событий и давать различного рода оценки. И нет ничего сложнее, чем разобраться во всей совокупности вопросов, во всем противоборстве сил, противопоставлении различных мнений, сведений и фактов непосредственно в данный исторический момент. Историкам, исследующим причины неудач вооруженной борьбы с Германией в первом периоде войны, придется тщательно разобраться в этих вопросах, чтобы правдиво объяснить истинные причины, вследствие которых советский народ и страна понесли столь тяжелые потери».[55]

Добавлю: изучать опыт, накопленный за годы Великой Отечественной войны, нужно еще и затем, чтобы сейчас не повторить ошибок полувековой давности, использовать его в деле реформирования Вооруженных Сил России, в процессе принятия ее военной доктрины.

В осуществлении стратегического развертывания Вооруженных Сил СССР предусматривалось три этапа.

На первом этапе (февраль — март) были приняты решения по реорганизации, техническому переоснащению и совершенствованию организационной структуры, а также призыву на большие учебные сборы 903 806 человек (Постановление СНК СССР от 8 марта 1941 года). 25 января принято решение об организации ПВО, утверждены состав и организация ее частей для обороны тыла (3 корпуса и 2 дивизии ПВО, 9 бригад, 23 полка и 60 отдельных зенитных дивизионов ПВО, кроме того, 86 озад для решения частных задач). Приняты постановления о плане военных заказов по вооружению (7.02.41 г.), о производстве танков «КВ» на 1941 год (15.03.41 г.) и ряд других.

На втором этапе (апрель — начало июня) проводилось открытое отмобилизование и выдвижение армий второго стратегического эшелона и резерва ГК в районы оперативного предназначения. На третьем этапе (начало июня — 22 июня 1941 года) были приняты решения и началось выдвижение вторых эшелонов западных приграничных округов, а также были проведены конкретные мероприятия по повышению боевой готовности войск армий прикрытия.

В феврале и марте 1941 года получила развитие программа по развертыванию Красной Армии. Начали формироваться механизированные корпуса на базе танковых и моторизованных дивизий. Переводились на новые штаты все бронетанковые войска, воздушно-десантные бригады, инженерные части, а с апреля и стрелковые дивизии. При этом допускались крупные ошибки и просчеты ввиду большой недоукомплектованности как личным составом, так и техникой. В результате боеспособные и слаженные дивизии ликвидировались, что приводило не к повышению боевой готовности, а даже к ее снижению.

В апреле — мае начались мероприятия по проведению скрытой мобилизации под прикрытием больших учебных сборов. На 22 июня в войсках числилось призванных на сборы 802 138 человек.[56] Это позволило усилить половину стрелковых дивизий (99 из 198), в том числе 21 дивизию укомплектовать до 14 тысяч, 72 дивизии — до 12 тысяч и 6 стрелковых дивизий — до 11 тысяч человек. Но в то же время, к сожалению, они были недоукомплектованы автомобилями, тракторами и лошадьми. Их время полной готовности определялось сроками поступления техники из народного хозяйства. Частично пополнялись части ВВС, ПВО, артиллерии, инженерных войск и связи, штабы, тыловые части и учреждения.

В апреле на основании директив Генштаба из Дальневосточного и Забайкальского военных округов были приведены в готовность к отправке на Запад части и соединения 5-го механизированного, 32-го и 31-го стрелковых корпусов (всего 9 дивизий) и двух (211-й и 212-й) воздушно-десантных бригад.[57] С 13 по 22 мая в войска были направлены частные директивы о выдвижении армий второго стратегического эшелона со сроками сосредоточения:

19-я армия (34-й, 67-й ск и 25-й мк) в район Черкассы, Белая Церковь к 10 июня;

16-я армия (12 дивизий) в район Проскуров, Хмельники к 1—10 июля;

22-я армия (62-й и 51-й ск — 6 дивизий) в район Идрица, Себеж, Витебск к 1–3 июля;

21-я армия (66-й, 63-й, 45-й, 30-й и 33-й ск) в район Чернигов, Гомель, Конотоп к 17 июня — 2 июля.

В Одесский военный округ для обороны Крыма в период 19–23 мая передислоцировалось управление 9-го ск Северо-Кавказского округа и 106-я сд из Киевского особого военного округа. В это время готовились к передислокации 20-я, 24-я и 28-я армии. Всего в соответствии с планом стратегического развертывания началось выдвижение 28 дивизий, 9 управлений корпусов и 4 армейских управлений.

Несмотря на принимаемые меры, состояние боевой готовности к отпору агрессии было неадекватно сложившейся обстановке. Выдвижение немецких войск непосредственно к советским западным границам уже к 10 июня привело к крупному изменению стратегического равновесия.

Маршал Советского Союза Г. К. Жуков по этому поводу писал:

«В течение всего марта и апреля 1941 года в Генеральном штабе шла усиленная работа по уточнению плана прикрытия Западных границ и мобилизационного плана на случай войны. Уточняя план прикрытия, мы докладывали И. В. Сталину о том, что по расчетам наличных войск Прибалтийского, Западного, Киевского и Одесского округов будет недостаточно для отражения ударов немецких войск. Необходимо срочно отмобилизовать несколько армий за счет внутренних округов и на всякий случай в начале мая передвинуть их на территорию Прибалтики, Белоруссии и Украины. После долгих и достаточно острых разговоров И. В. Сталин разрешил под видом подвижных лагерных сборов перебросить на Украину и в Белоруссию по две общевойсковых армии сокращенного состава».[58]

В эти предвоенные месяцы с марта по 21 июня С. К. Тимошенко и Г. К. Жуков бывали у И. В. Сталина ежемесячно по четыре — пять раз. Все роковые просчеты произошли не за счет глубоко замаскированных замыслов противника, а за счет личных промахов «всезнающего вождя» и его вывода: «В 1941 году Гитлер на нас не нападет». 14 мая на основе достоверных разведданных, полученных из приграничных округов, Нарком обороны и начальник Генштаба вышли с предложением о переводе войск в боевую готовность. И. В. Сталин согласия не дал.

В мае-июне 1941 года из глубинных районов приграничных округов ближе к государственной границе железнодорожным транспортом выдвигались в предусмотренные оперативным планом районы танковые дивизии и части артиллерии. Стрелковые дивизии шли своим ходом. В ПрибВО выдвигалось 12 дивизий (срок сосредоточения 22–23 июня), в ЗапОВО — 4 дивизии (срок 23–24 июня), в КОВО — 15 дивизий (срок сосредоточения 20–30 июня 1941 года).

К 15 июня более половины дивизий, составлявших 2-й эшелон и резервы округов, были приведены в движение. Всего осуществляли выдвижение около 32 дивизий, из них к началу войны успели сосредоточиться в указанных районах всего пять. В это же время соединения, предназначенные в состав 20-й, 24-й и 28-й армий, находились в пунктах постоянной дислокации Московского, Приволжского, Сибирского, Архангельского и Орловского военных округов. Проводились мероприятия по созданию нового фронта (Южный фронт в составе 9-й и 18-й армий — командующий генерал армии И. В. Тюленев), занятию командных пунктов, приведению в готовность органов и частей тыла.

Повысилась боевая готовность Военно-Морского Флота. 19 июня флоты и флотилии были переведены в оперативную готовность № 2 (решением наркома ВМФ). Принимались меры по рассредоточению авиации, маскировке аэродромов и приведению в боевую готовность войск ПВО. К сожалению, по большей части эти мероприятия были запоздалыми. А инициатива командующих войсками округов строго пресекалась, в частности, отменили приказы командующего войсками ПрибВО о приведении в боевую готовность войск ПВО и затемнении городов, а также командующего войсками КОВО о занятии Предполья личным составом УР-ов округа.

К 22 июня 1941 года войска Западной стратегической группировки находились в следующем положении.[59]

В Ленинградском военном округе (14-я, 47-я и 23-я армии, командующий генерал-лейтенант М. М. Попов, член Военного совета корпусной комиссар Н. Н. Клементьев, начальник штаба Д. Н. Никишев) все войска прикрытия располагались в пунктах постоянной дислокации мирного времени. 1-я танковая дивизия перебрасывалась из района Пскова в район Алакурти. 1-я стрелковая дивизия передислоцировалась в состав 8-й армии ПрибВО, 104-я стрелковая дивизия совершала марш на Кандалакшское направление. К началу боевых действий войска округа успели развернуться в соответствии с планом прикрытия.

В составе округа имелась 21 дивизия, в том числе 15 стрелковых, 4 танковых, 2 моторизованных и одна стрелковая бригада. Группировка войск стала создаваться через трое суток после начала войны. Войска 23-й армии заняли невыгодный в оперативном отношении рубеж обороны непосредственно по госгранице, хотя нужно было занимать оборону на 20–30 километров восточнее.

В Прибалтийском военном округе (8-я, 11-я и 27-я армии, командующий генерал-полковник Ф. И. Кузнецов, член Военного совета корпусной комиссар П. А. Диброва, начальник штаба П. С. Кленов) из всех войск прикрытия на государственной границе находились 10-я стрелковая дивизия и по три батальона от 90-й, 125-й, 5-й, 33-й и 188-й дивизий. Всего 15 стрелковых батальонов на фронте 165 километров. По плану выдвижения за № 002233 от 14 июня в районы оперативного предназначения прибывали 23-я, 48-я, 126-я и 183-я стрелковые дивизии.

11-я стрелковая дивизия, передаваемая из ЛенВО, разгружалась из эшелонов юго-восточнее Шауляя. 21-й и 22-й стрелковые корпуса находились в пунктах постоянной дислокации на переформировании, кроме 181-й стрелковой дивизии, совершавшей марш из района Гулбене в Рижский лагерь. Штабы 8-й и 11-й дивизий находились на полевых командных пунктах в готовности взять на себя управление с началом боевых действий. 3-й и 12-й механизированные корпуса, согласно плану прикрытия, были выдвинуты в свои оперативные районы.

В состав округа входило 25 дивизий, в том числе 4 танковые и 2 моторизованные. Всего удалось привести в боевую готовность 6 дивизий и 2 механизированных корпуса.

В Западном особом военном округе (3-я, 4-я, 10-я и 13-я армии, командующий генерал армии Д. Г. Павлов, член Военного совета корпусной комиссар А. Ф. Фоминых, начальник штаба генерал-майор В. Е. Климовских) войска 1-го и 2-го эшелонов армий прикрытия находились в пунктах постоянной дислокации. Наиболее боеспособные части и соединения 10-й армии находились на Белостокском направлении вблизи границы в лагерях и военных городках.

Из внутренних районов округа ближе к границе выдвигались стрелковые корпуса: 2-й (100-я и 161-я стрелковые дивизии), 47-й (55-я, 121-я и 143-я стрелковые дивизии) со сроком прибытия в указанные районы 24–28 июня. К 22 июня они находились на удалении 150–400 километров от границы. Управление 13-й армии, предназначенное для объединения 49-й и 113-й стрелковых дивизий, а также 13-го мехкорпуса, продолжало оставаться в Могилеве. В связи с этим 113-я стрелковая дивизия и мехкорпус позже были переданы в 10-ю армию, а 49-я стрелковая дивизия — в 4-ю армию.

Всего в Западном особом округе имелось 44 дивизии, в том числе 24 стрелковые, 12 танковых, 6 моторизованных и 2 кавалерийские. Части 30-й танковой дивизии проводили тактические учения, 42-я стрелковая и 22-я танковая дивизии готовились к учениям, которые были отменены в последние часы перед началом войны. Зенитные артиллерийские части 4-й армии находились на полигоне в районе Минска. Непосредственно на границе были только пограничные войска. Здесь же находились без оружия выделенные для строительства УРов инженерные части и подразделения, а также приданные для этих работ стрелковые войска из дивизий первого эшелона.

В Киевском военном округе (5-я, 6-я, 12-я и 26-я армии, командующий генерал-полковник М. П. Кирпонос, член Военного совета корпусной комиссар Н. Н. Вашугин, начальник штаба генерал-лейтенант М. А. Пуркаев) войска, предназначенные в 1-й и 2-й эшелоны армий прикрытия, находились в местах постоянной дислокации и летних лагерях. Стрелковые соединения резерва округа выдвигались в свои районы и находились в 150–200 километрах от государственной границы. В движении находился 31-й стрелковый корпус (140-я, 146-я и 228-я стрелковые дивизии). Вместо предназначенного 7-го стрелкового корпуса в состав 12-й армии по железной дороге и походным порядком прибывал 49-й стрелковый корпус.

В целом оперативное развертывание округа не было завершено, не были подготовлены оборонительные рубежи. Наиболее сильная группировка находилась на Львовском выступе в стороне от направления главного удара противника.

Всего в округе насчитывалось 58 дивизий, в том числе 26 стрелковых, 6 горно-стрелковых, 16 танковых, 8 моторизованных и 2 кавалерийские дивизии, 7 УРов, 9 авиадивизий. В резерве округа планировалось иметь 5 стрелковых корпусов (15 дивизий), 4 мехкорпуса, один кавкорпус и 12 авиадивизий.

В Одесском военном округе (7-й, 14-й, 35-й ск, 18-й мк и 9-я кавдивизия, командующий генерал-полковник Я. Т. Черевиченко, член Военного совета корпусной комиссар А. Ф. Колобяков, начальник штаба генерал-майор М. В. Захаров) войска прикрытия находились в пунктах дислокации мирного времени. 18-й мк и одна кавдивизия 2-го кк планировались для нанесения контрударов. Управление 48-го стрелкового корпуса и 74-я стрелковая дивизия находились в резерве округа. Всего в округе состояло к началу войны 22 дивизии.

В целом фактическая группировка сухопутных войск в западных приграничных округах к началу войны была следующей:

Всего 170 дивизий, 2 бригады.

Войска западных приграничных военных округов в составе 170 дивизий и 2 бригад представляли первый стратегический эшелон.

Второй стратегический эшелон составляли войска резерва Главного командования (16-я, 19-я, 20-я, 21-я, 22-я, 24-я и 28-я армии, всего 77 дивизий). Из них девять прибыли в назначенные районы, 19 дивизий находились в пути следования, а остальные — в пунктах постоянной дислокации мирного времени (20-я, 24-я и 28-я армии).

Из 79 авиационных дивизий, имевшихся в ВВС, 48 дивизий (60 %) находились в западных приграничных округах, в том числе в ЛенВО — 11, ПрибВО — 5, ЗапОВО — 11, КОВО — 14, ОдВО — 7). Из этих авиадивизий 15 входили в состав армий прикрытия, 20 подчинялись командованию округов, а 13 находились в распоряжении Главного Командования. Авиация базировалась скученно, в основном по два авиаполка на аэродроме. Передовые полки армейской авиации базировались на удалении 10–30 километров от госграницы, а в ЗапОВО были в пределах досягаемости артиллерии противника. Фронтовая и дальняя авиация были, наоборот, слишком удалены (300–500 км и 600–900 км от госграницы соответственно).[60]

Основная группировка ПВО страны находилась в пределах угрожаемой зоны (1200 км). Перечень объектов, подлежащих прикрытию от ударов с воздуха, определялся Генеральным штабом. На западе прикрытие осуществлялось до рубежа Днепра, а в Закавказье — до рубежа Грозный — Кутаиси.

Значительные силы обороняли Москву (1-й корпус ПВО), Ленинград (2-й корпус ПВО). Всего в Европейской части СССР и Закавказье было сосредоточено 1039 зенитных батарей (90 %), а в Азиатской без Закавказья — 115 батарей (10 %). В первой приграничной полосе находилось 579 зенитных батарей (56 %) и 17 иап (42,5 %), во второй полосе было сосредоточено 223 батареи (21 %) и 11 иап (27,5 %).[61]

Основу оргструктуры противовоздушной обороны согласно приказу НКО № 0015 от 14 февраля 1941 года составляли зоны ПВО по числу военных округов. Они представляли первую угрожаемую полосу, в которой было пять зон: Северная, Северо-Западная, Западная, Киевская, Южная. Во второй полосе было три зоны: Московская, Орловская, Харьковская. Кроме этого, были Закавказская, Средне-Азиатская, Забайкальская и Дальневосточная зоны ПВО. Каждая зона имела несколько бригадных районов, а также частей и соединений ПВО, выполнявших задачи по обороне отдельных объектов, в частности, 1-й, 2-й и 3-й корпуса ПВО, 3-я и 4-я дивизии ПВО прикрывали Москву, Ленинград, Баку, Киев и Львов.

В главных силах Военно-Морского Флота все крупные надводные корабли и подавляющая часть подводных лодок были сосредоточены на базах и в акваториях Балтийского и Черного морей. Северный флот, имевший свободный выход в океан, существенно уступал по боевому составу другим флотам.

Таким образом, к началу войны оперативное построение войск противостоящих сторон можно охарактеризовать следующими количественными показателями. В первом стратегическом эшелоне Германия развернула 77 % пехотных дивизий, 90 % танковых и 94 % моторизованных дивизий и почти 100 % боевых самолетов, оставив в резерве до 12 % имевшихся сил и средств. Таким образом, с первых часов войны в удар по советским войскам вкладывалась основная мощь Вермахта.

В то же время в первом стратегическом эшелоне советских войск насчитывалось 52 % стрелковых дивизий, 66 % танковых и моторизованных дивизий.

Если учесть боевой и численный состав созданных противниками группировок, то общее соотношение сил и средств по состоянию на 22 июня 1941 года выглядело следующим образом.

Примечания: 1. Численность своих сил и средств определена по данным статистического сборника № 1 (22 июня 1941 г.) Института военной истории МО РФ. С. 22, 24, 25, 27, 29, 30.

2. Численность орудий и минометов, танков и самолетов определена по исправной технике.

3. В численности орудий не учтена зенитная артиллерия, т. к. у противника 3-я армия также не учтена.

4. Численность танков и самолетов определялась по категориям, без учета возможности восстановления, ремонта и ресурса.

5. Данные о противнике определены расчетным путем по архивным документам Германии.

При этом следует учесть, что германские войска к 22 июня 1941 года были полностью развернуты. В то же время у нашей западной границы развернулась всего одна стрелковая дивизия в ПрибВО и около полутора десятков стрелковых батальонов, а также 36-я кавалерийская дивизия ЗапОВО. Остальные войска первого стратегического, в том числе и оперативного эшелонов находились в пунктах постоянной дислокации, на полигонах или в движении. Иными словами, на нашей территории к началу войны не были созданы ни наступательная, ни оборонительная группировки. По этому поводу даже наши противники говорили, что у русских накануне войны были группировки «на всякий случай», что позволило громить их по частям.

Выше я уже говорил, что Генеральный штаб и политическое руководство СССР располагали достаточными данными разведки о подготовке Германии к войне против СССР. Но достаточного анализа и выводов из развития обстановки у наших западных границ никто не делал. Имея неопровержимые данные о подготовке к агрессии, отдельные крупные должностные лица в докладах Сталину представляли их как дезинформацию (начальник Разведуправления генерал-лейтенант Ф. И. Голиков, нарком ВМФ адмирал Н. Г. Кузнецов и некоторые другие.

Тем временем напряжение у наших границ нарастало. Развед управлениям округов, в частности ЗапОВО, ПрибВО, ЛенВО и других, из достоверных источников, заслуживающих доверия, стало известно, что сосредоточение немецкой армии заканчивалось, что войска первого оперативного эшелона 21 июня 1941 года заняли исходное положение для наступления. Так, разведкой ПрибВО была вскрыта группировка в составе двух армий (пд — 19, мд — 5, тд — 1, танковых полков — 5). Всего было обнаружено до 200 военных объектов и свыше 500 самолетов.[62]

В спецсообщении разведотдела ЗапОВО о подготовке Германией войны против СССР количество немецких войск установлено до мелочей, до калибров орудий, до единиц самолетов и вагонов. Нам был известен их камуфляж, состояние войск в целом.

В этих условиях, писал А. М. Василевский,

«хотя мы и были еще не совсем готовы к войне…, но если реально пришло время встретить ее, нужно было смело перешагнуть порог. И. В. Сталин не решался на это».[63]

И. В. Сталин очень неприязненно воспринимал доводы Наркома обороны о необходимости прикрытия границ и проведения частичной мобилизации. После долгих и достаточно острых разговоров он разрешил перебросить на Украину и в Белоруссию две общевойсковые армии (под видом подвижных лагерей). Но факт стягивания наших войск к западной границе не только не устрашал Германию. Он был нужен ей для обоснования начала так называемой превентивной войны. Гитлер был недоволен тем, что Советский Союз невозможно спровоцировать на нападение. Статс-секретарь МИД Германии Р. фон Вайцзеккер записывал в дневнике:

«…очевидно, Москва рассчитывала на нормальную дипломатическую процедуру: жалоба, реплика, ультиматум, война…».[64]

В обстановке надвигающейся войны, 13 июня, С. К. Тимошенко просил разрешения у И. В. Сталина привести в боевую готовность и развернуть первые эшелоны по планам прикрытия. Но разрешения не поступило.[65]

А тем временем ширился поток информации, в том числе от перебежчиков немецкой армии, о дне и даже часе начала агрессии. Вечером 21 июня начальник штаба КОВО генерал-лейтенант М. А. Пуркаев доложил Г. К. Жукову, что фельдфебель немецкой армии, перебежавший на нашу сторону, сообщил о начале наступления немецких войск утром 22 июня. Об этом было доложено И. В. Сталину, который вызвал С. К. Тимошенко и Г. К. Жукова в Кремль.

Ему был представлен проект директивы о приведении войск в полную боевую готовность. Но он проект не одобрил, опасаясь, что это спровоцирует гитлеровское руководство на начало военных действий. Не теряя времени, Г. К. Жуков и Н. Ф. Ватутин в соседней комнате быстро составили другой проект директивы. И. В. Сталин, прочитав его, передал наркому для подписи.

В 00 часов 30 минут 22 июня эта директива была направлена в западные приграничные округа. В войска она поступила только к рассвету. Так, штаб ЗапОВО получил ее в 01 час 45 минут и направил в армии в 02 часа 45 минут. До разных армий директива дошла в разное время, так как проводная связь была уже выведена из строя. Штаб 4-й армии, например, получил ее в 03 часа 30 минут, а штаб 10-й армии — в 16 часов 20 минут 22 июня 1941 года. Штаб 3-й армии вообще не смог ознакомиться с этой директивой, так как связь не была восстановлена.

А в это время события нарастали. Примерно в полночь командующий войсками Киевского военного округа доложил о появлении еще одного перебежчика — немецкого солдата 222-го пехотного полка 74-й пехотной дивизии, который сообщил, что наступление начнется в 4 часа утра 22 июня.

Всю ночь военное руководство Наркомата обороны, Генштаба и военных округов находилось на рабочих местах. В 03 часа 15 минут немцы начали боевые действия на фронтах, нанеся первые удары по нашим аэродромам, военно-морским базам и ряду крупных городов. Г. К. Жуков описывает эти тревожные минуты так:

«В 3 часа 25 мин. Сталин был мной разбужен и ему было доложено о том, что немцы начали войну, бомбят наши аэродромы и открыли огонь по нашим войскам. Мы просили разрешения дать войскам указание о соответствующих ответных действиях. На повторные вопросы он ответил:

«Это провокационные действия немецких военных, огня не открывать, чтобы не развязать более широких действий, передайте Поскребышеву, чтобы он вызвал к 5 часам Молотова, Маленкова, Берия. На совещание прибыть Вам и Тимошенко».

Свою мысль о провокации немецких военных он вновь подтвердил, когда прибыл в ЦК.[66]

До 06 часов 30 минут И. В. Сталин не давал разрешения на ответные действия. И только после доклада В. М. Молотова, что гитлеровское правительство объявило войну России, он санкционировал подписание директивы № 2, и то с ограничениями (наземным войскам границу не переходить, удары авиации наносить на глубину до 100–150 км). Директиву подписали С. К. Тимошенко, Г. К. Жуков и Г. М. Маленков, как член Главного Военного совета.

А в это время на наших западных границах уже полыхала война. Тишина стояла только на участках границ с Финляндией, Норвегией и Румынией. Командующие и командиры принимали самостоятельные решения, как диктовала сложившаяся обстановка. Началось великое испытание для всего советского народа.

Примечания:

1

Below N. Als Hitler Adjutaut. 1937–1945. - Mainz, 1980, s. 192.

2

Гальдер Ф. Военный дневник. Т. 1.-М., 1968, с. 192.

3

Speer A. Erinnerungen. - Frankfurt AM. 1969, s. 188.

4

Гальдер Ф. Указ. соч. Т. 2. с. 80–81.

5

Тухачевский М. Н. Военные планы нынешней Германии. — «Правда», 31 марта 1935 г.

6

Уроки и выводы. — М., 1993, с. 13.

7

Борисов В. Работа Большого Генерального штаба. — СПб., 1908, с. 4.

8

Приказ по Военному ведомству № 424. 1905 год.

9

Постановление СНК № 1193/464 от 6 июля 1940 года.

10

Жуков Г. Воспоминания и размышления. Т. 1. — М., 1974, с. 293.

11

Архив Президента РФ. Ф. 3, оп. 7, д. 518, лл. 24–25.

12

ЦАМО РФ. Ф. 15а, оп. 2154, д. 4, лл. 268–281.

13

Архив Президента РФ. Ф. 45, д. 412, л. 44.

14

ЦАМО РФ. Ф. 15а, оп. 2154, д. 4, лл. 35–36.

15

Там же, лл. 10–11.

16

Там же, лл. 35–39. (Постановление Комитета обороны при СНК СССР)

17

Известия ЦК КПСС. 1990, с. 194.

18

ЦАМО РФ. Ф. 16 а, оп. 2951, д. 205, л. 74.

19

ЦАМО РФ. Ф. 15а, оп. 2154, д. 4, лл. 128–170.

20

Там же.

21

Там же, лл. 268–281.

22

ЦАМО РФ. Ф. 8а, д. 3, л. 93.

23

ЦГАСА. Ф. 4, оп. 14, д. 2713, лл. 56–82.

24

Там же, л. 51.

25

ЦАМО РФ. Ф. 16а, оп. 1709, д. 14, л. 18.

26

Там же, лл. 22–58.

27

ЦГАСА. Ф. 31083, оп. 3, д. 157, л. 160.

28

ЦАМО РФ. Ф. 16а, оп. 2951, д. 243, лл. 9-55.

29

Иванов С. Штаб армейский. Штаб фронтовой. — М., 1990, с. 27–28.

30

Жуков Г. Сборник выступлений и статей. — ЦАМО РФ. Инв. № 33713. с. 165.

31

Гальдер Ф. Военный дневник. Т. 2. — М., 1969, с. 504.

32

ЦГАСА. Ф. 37963, оп. 14, д. 245, л. 200.

33

ЦГАСА. Ф. 4, оп. 16, д. 2781, лл. 132–134.

34

ЦАМО РФ. Ф. 148, оп. 3763, дд. 246 и 289.

35

ЦАМО РФ. Ф. 148а, оп. 3763, д. 246, л. 289.

36

ЦАМО РФ. Ф. 16а, оп. 2951, д. 4.

37

Там же, д. 25.

38

Там же.

39

Там же, д. 175.

40

Там же, д. 209.

41

Там же, д. 239, лл. 198–244.

42

Там же, д. 237, лл. 1 -15.

43

ЦАМО РФ. Ф. 16а, оп. 2951, д. 209, лл. 65–84.

44

Там же, д. 239, лл. 1-37.

45

Там же, лл. 198–204.

46

Там же, л. 204.

47

ЦАМО РФ. Ф. 16а, оп. 2951, д. 239, л. 211.

48

Там же, л. 221.

49

Захаров М. Генеральный штаб в предвоенные годы. — М., 1989, с. 219–221.

50

ЦАМО РФ. Ф. 16а, оп. 2951, д. 241, лл. 17–18.

51

Василевский А. Накануне. — Архив Президента РФ. Ф. 73, оп. 2, д. 3, лл. 38–39.

52

Там же, л. 44.

53

Там же, л. 39.

54

Жуков Г. Указ, соч., с. 332.

55

Там же, с. 350.

56

ЦАМО РФ. Ф. 15а, оп. 1845, д. 90, л. 125.

57

ЦАМО РФ. Ф. 48а, оп. 1554, д. 90.

58

Жуков Г. Указ, соч., с. 343.

59

Стратегический очерк Великой Отечественной войны. 1941–1945 гг

60

Там же, с. 157.

61

Жуков Г. Указ, соч., с. 364.

62

Там же, лл. 181–187.

63

Василевский А. Дело всей жизни. — М., 1975, с. 116.

64

Пишлев О. Почему медлил Сталин в 1941. — Новая и новейшая история. 1992, № 1, с. 100.

65

Жуков Г. Указ, соч., с. 366.

66

ЦАМО РФ. Ф. 19а, оп. 2045, д. 18, л. 3.