Глава 5 В МОРСКОМ СУДЕ

В дверь постучали.

– Мистер Прин, мистер Бусслер просит вас на мостик, – сказал стюард.

Я выпрыгнул из койки и пошел к умывальнику.

Через окно я мог видеть часть прогулочной палубы «Сан-Франциско», а дальше – оживленную гавань Гамбурга. Светило солнце, все казалось ярким, радостным. В каюте было удобно: большое зеркало, обтянутый кретоном диван, широкая постель с множеством выдвижных ящиков внизу – все обещало приятную жизнь на борту. Я надел новую форму с узким золотым кольцом на рукаве и поправил фуражку перед зеркалом.

Я был четвертым помощником на «Сан-Франциско». С моим удостоверением помощника и сертификатом радиста в кармане я преодолел нижние ступени лестницы, ведущей к успеху. Я кивнул себе в зеркале и вышел.

Первый помощник приветствовал меня на мостике:

– Пожалуйста, мистер Прин, подойдите к офицеру американской иммиграционной службы и проводите пассажиров на корабль.

Я откозырял и вышел. У причала я взял такси.

Деревянный домишко иммиграционной службы был набит, как железнодорожный вокзал. Группами толпились мужчины, женщины, дети. Носильщики кричали, и то тут, то там через толпу проталкивались врачи в белых халатах. Я впервые сталкивался с пассажирами. Они сгрудились вокруг меня, как мухи вокруг потной лошади, и засыпали глупыми вопросами. Одна пожилая леди с блестящими глазами интересовалась, будут ли танцы на корабле и позволено ли морякам танцевать. Сильно надушенный джентльмен желал знать, приняты ли меры предосторожности на случай крушения.

Наконец я усадил всех в автобус, и мы поехали в гавань. На борту я передал болтающую толпу стюардам и пошел доложить на мостик. Там я увидел третьего помощника, которого еще не встречал. Мы познакомились. Его фамилия Шварцер.

– Благополучно доставили пассажиров, мистер Прин? – поинтересовался он. – Они очаровательны. Обратите внимание на женщин. В море они все, кажется, очень нуждаются в поддержке. У меня было несколько случаев.

Я был несколько удивлен этими словами, потому что вздернутый нос и огромные уши Шварцера не выглядели особенно сексуально.

На мостике появился маленький толстенький человек. Он был очень элегантен в темном пальто и шляпе. Капитан, понял я. Шварцер встал по стойке «смирно». Я представился. Окинув меня коротким испытующим взглядом маленьких серых глаз, он пробормотал:

– Благодарю, мистер Прин, – и отправился в свою каюту.

– Он еще погоняет нас, – спокойно сказал Шварцер. – Ориентироваться по звездам, заполнять вахтенный журнал, следить за багажом, нести вахту и все прочее… Скажу вам, у нас собачья жизнь.

Бок о бок мы ходили по мостику. Одетые в теплые пальто пассажиры стояли на палубе и смотрели на нас. Время от времени поглядывая на них, мы чувствовали себя на вершине мира. Ему было двадцать три, мне двадцать один.

Мы покинули Гамбург 11 марта. Была холодная серая ночь, пошел снег. Снег начался как раз тогда, когда я принял собачью вахту в четыре часа, и скоро стал таким густым, что я едва мог различать вытянутую руку. Мы шли по Везеру и были примерно на высоте маяка в Хохвеге. «Сан-Франциско» двигался со средней скоростью, и туманный горн звучал через короткие интервалы.

Бусслер стоял на мостике рядом с лоцманом, решая, бросать якорь или нет. Если пурга усилится, надо решить, вставать ли на якорь. Но в любом случае следует подготовиться.

– Мистер Прин, найдите плотника и очистите якорь, – приказал первый.

Я побежал вниз. Палуба была пуста и темна, не горело ни одного огонька. Регулярно звучал туманный горн. Я забарабанил в дверь обоими кулаками, вызывая плотника. Через некоторое время он появился с фонарем в руках, качаясь от усталости.

Мы пошли к якорю правого борта. Плотник включил фонарь, и я наклонился. Внезапно прямо перед нами я увидел огромную стену белого света. Повернувшись, я закричал как можно громче:

– Свет прямо впереди!

Не знаю, услышали ли меня на мостике, так как горн теперь звучал непрерывно. Свет быстро приближался. Он был уже в пятистах футах, и времени добраться до мостика не хватало.

Я снова закричал изо всех сил:

– Свет прямо впереди!

Передо мной двигалась темная тень. Сигнальщик.

– Беги, – закричал я ему, – буди всех и выводи наверх!

Он скрылся как молния.

С мостика послышался голос Бусслера:

– Право на борт!

Затем послышался резкий пронзительный свист пара. Но свет устойчиво оставался прямо на нашем курсе. Сквозь капюшон я мог слышать крик сигнальщика:

– Все из коек выбирайтесь, если хотите остаться в живых.

В следующий момент огромная черная стена встала, как башня, передо мной. Свирепый удар бросил меня на палубу под грохот железа. Корабль развернулся на правый борт. С мостика донеслись слова команды:

– Стоп обе машины. Обе машины полный назад. Полный на левый борт.

«Сан-Франциско» неуклюже повернулся и заскользил вдоль высоких бортов другого корабля. Около сотни светящихся окон сияло над нами. Затем корабль исчез в тумане, как видение.

Я побежал вниз проверить, есть ли повреждения. Одно из помещений было разорвано, канатный люк поврежден. Сквозь разорванные стальные плиты продувал ветер. Чудо, что никто не пострадал.

Когда я поднялся на нос, якорь правого борта с грохотом шел вниз. Я побежал на мостик. Двери кают распахивались, и появлялись взволнованные пассажиры. Истеричный женский голос кричал:

– Помогите! Артур, мы тонем!

И глубокий бас отвечал:

– Не беспокойся, моя сладкая, я умею плавать.

Капитан стоял в штурманской рубке. Он только что встал с постели, и было ясно, что он болен, голова его горела от температуры.

– Вы не видели этот корабль раньше? – бросил он мне.

– Нет, сэр.

– Вы видели, как он называется?

– Нет, сэр.

Он проглотил проклятие. Первый офицер повернулся ко мне:

– Вы видели повреждения?

– Все выше ватерлинии.

Отойдя к окну, капитан барабанил пальцами по раме.

– Что-то он видел, – пробормотал он.

– Мистер Прин, постарайтесь выяснить название этого судна, – приказал первый.

Я козырнул. Первый ответил, но капитан игнорировал меня.

В рубке радиста я склонился над ключом Морзе. Я посылал сигнал за сигналом: «Вызываю все корабли. Я „Сан-Франциско“. Попал в столкновение около Хохвега. Сообщите название другого корабля». Сначала никакого ответа. Потом слабое жужжание: «Говорит спасательное судно. Готов покинуть Бремерхавен на полной скорости. Вам нужна помощь?» – «Помощь не нужна», – ответил я. Эти морские хищники приспособились подавать буксир, а потом брать половину стоимости корабля себе в карман «за спасение». Я ждал.

Наконец пришел сигнал парохода «Карлсруэ»: «Столкнулся с вами. Держитесь». Долгая пауза. Я ждал, полный опасений, хотя и надеялся, что ничего серьезного не случилось. Старик, конечно, разозлился на меня, но я не мог понять почему. Затем опять пришел сигнал: «Сан-Франциско». Помощь не требуется. «Карлсруэ». Слава богу!

Я сорвал наушники, подпрыгнул и побежал докладывать капитану. К этому времени все пассажиры вышли из кают. В мехах и теплых пальто они стояли на палубе. Один из них остановил меня. Это был тот человек, который расспрашивал меня о мерах предосторожности.

– Вы четвертый помощник? – спросил он. – Позвольте сказать вам кое-что. Я все слышал, молодой человек. Все. Это совершенно невероятная и возмутительная вещь, что случилось. – Его голос становился все громче и взволнованней. Толпа собиралась вокруг. – Вы приказали разбудить команду, – повернулся он к остальным. – Вы знаете, что он сказал? Он сказал: «Вставайте все, если вам дорога жизнь». Вот что он сказал.

– Извините, но этого я не говорил.

– А, вы называете меня лжецом? Подумайте, леди и джентльмены, команду будят, когда корабль в опасности. А мы, пассажиры, можем просто тонуть, их это не беспокоит.

Некоторые пассажиры пробормотали свое неодобрение и негодование. Толстый человек был в восторге, что нашел публику. Позже я узнал, что он был оперным певцом.

– Должен сказать, это были странные приказы. Полагаю, вы знаете, молодой человек, что офицер должен держаться до конца и что обязанность капитана идти ко дну вместе с кораблем.

Больше всего мне хотелось стукнуть его по дрожащему, как пудинг, лицу. Но пассажир – гость на корабле, поэтому я сказал:

– Если вы считаете, что у вас есть основания для жалобы, сэр, поговорите, пожалуйста, с капитаном.

Оставив его стоять, я пошел на мостик.

Разрешите доложить, сэр. Название корабля, с которым мы столкнулись, «Карлсруэ». К счастью, кораблю не требуется помощь.

Капитан медленно повернул ко мне голову и спросил:

– Что вы имеете в виду, говоря «к счастью»? Вы довольны, не так ли? Если бы вы смотрели как следует, ничего подобного не случилось бы.

– Не вижу, в чем я виноват, сэр.

Он с минуту смотрел на меня, потом повернулся и пошел к двери. Но еще раз обернулся ко мне.

– Вину определит морской суд, – сказал он, захлопывая за собой дверь.

Я почувствовал себя так, будто по голове ударили молотком. Я повернулся к первому, стоявшему рядом:

– Вы думаете, это пойдет в морской суд, сэр?

Он пожал плечами:

– Возможно.

– А что тогда?

– Не беспокойтесь, – сказал он горько, – джентльмены за зеленым столом всегда найдут козла отпущения. Почти такой же случай был у меня в Мексиканском заливе. Однажды ночью мимо проходил плот, знаете, такая огромная штука из бревен, которые идут по Миссисипи. Она треснула, застонала и прошла мимо. На следующее утро сказали, что это мы устроили крушение. Предполагалось, что люди на борту кричали о помощи. Пять или шесть пассажиров в то же время сообщили, что они это слышали. Если бы не кочегар, проводивший свободное время у поручней и поклявшийся, что это был действительно плот, была бы хорошая заварушка.

У меня горло пересохло.

– Положим, меня сочтут виновным, что мне будет?

– Откуда я знаю? – нетерпеливо сказал он. – В худшем случае потеряете свое удостоверение.

Больше мы не говорили, но стояли рядом бок о бок, глядя вперед в черную беззвездную ночь. Потерять удостоверение – это конец. Вынести всю тяжелую работу все эти годы, а потом остаться без документов – это даже меньше, чем быть обычным матросом. Эта мысль преследовала меня.

На рассвете следующего дня мы подняли якорь и пришли в Бремерхавен около восьми часов. В конце моей вахты, когда я шел по палубе в свою каюту, я встречал враждебные взгляды некоторых пассажиров, а маленькая девочка подошла ко мне и серьезно спросила:

– Ты сейчас пойдешь в тюрьму?

Эксперты проверили повреждения и оценили их в тридцать пять тысяч марок. После ремонта мы продолжали плавание.

Для меня это плавание было неприятным. Капитан избегал говорить со мной. Он обращался ко мне с холодным пренебрежением, что ранило сильнее, чем громкие упреки. Поэтому я удивился, когда однажды ночью он вызвал меня на мостик. Мы были недалеко от Сан-Франциско. Корабль окружал такой туман, что казалось, мы плывем в мокрой вате.

Капитан был в штурманской рубке. Он выглядел озабоченным, как крестьянин, озирающий свои высыхающие поля.

– Вы можете взять радиопеленг?

– Да, сэр!

– Так возьмите.

Я пошел на мостик и взял пеленг. Туманный горн «Сан-Франциско» звучал с короткими интервалами, но из белой стены перед нами не приходило никакого ответа, хотя мы находились на главном пути к западному побережью. Вернувшись в штурманскую рубку, я записал пеленги.

Капитан смотрел мне через плечо.

– Это все вздор, – коротко сказал он. – Мы вот здесь. – И указал пальцем на место, лежавшее дальше к западу.

Я ничего не ответил.

– Идите, Прин, и получите пеленг с берега.

«Ладно, – сказал я себе. – Если ты не доверяешь мне, пусть тебе подтвердит кто-то другой».

В радиорубке я попросил ближайшую береговую станцию дать мне мои координаты. Новые данные указывали даже дальше к востоку, чем полученные мной.

Капитан ждал в штурманской рубке. Когда я доложил, он нахмурился:

– Вы совсем с ума сошли? Любой, у кого есть капля ума, поймет, что это неверно. Ваш пеленг неправильный. Возьмите новый.

Я взял новый пеленг. Эта позиция точно соответствовала первому пеленгу, который я взял. Капитан ничего не сказал. Он вышагивал взад и вперед по рубке, держа руки за спиной. Наконец он решился:

– Я пойду в соответствии с береговым пеленгом.

– Тогда мы сядем на мель в течение двух часов, – ответил я.

Он остановился:

– Если я пойду вашим курсом, я упущу лоцманский корабль и все равно сяду на мель.

Я знал, что мне нечего терять.

– Сэр, я предлагаю сначала идти в соответствии с моим пеленгом, а потом можно скорректировать его с береговым.

Он уставился на меня, как злобный бульдог.

– Ладно, но, если мы сядем на мель, берегитесь. Я добьюсь, чтобы морской суд лишил вас всего. – Он повернулся на каблуках и ушел.

Я остался один в штурманской рубке. Снаружи туман был как стена, никто не отвечал на мой сигнал. Внутри я чувствовал какое-то странное ощущение: я боялся, что получу свое, если все обернется не так. Я хорошо понимал, что капитан выполнит свою угрозу, и обливался холодным потом. Через полчаса я докладывал капитану:

– Пора менять курс, сэр.

Он вошел.

– Новый курс сорок два градуса.

– Хорошо, пусть сорок два, – ответил он, не глядя на меня. И снова ушел.

Если мой пеленг правильный, мы должны быть совсем близко от берега и в любой момент можно ожидать катер лоцмана. Но ничего не было видно, только ночь и туман. Вахтенный офицер просунул голову в дверь.

– Сигнальщик докладывает: пять коротких гудков впереди, – произнес он тихо, чтобы не заглушить сигнал.

Я вышел к нему на мостик. Мы внимательно вслушивались и услышали слева впереди еще слабый сигнал на расстоянии. В десяти шагах от нас стоял без движения капитан, темная статуя в тумане.

– Сэр, катер лоцмана впереди, – прошептал я. Мой голос немного дрожал: это был мой лучший момент на борту «Сан-Франциско».

– Думаете, я глухой? – ответил он. – Я слышу его уже довольно долго.

Я вернулся в штурманскую рубку. Капитан шел за мной.

– Спуститесь и примите лоцмана. – А затем, когда я уже выходил, он добавил, почти нехотя: – Ладно, вы все сделали правильно.

Это была наивысшая похвала, которую я от него слышал.

С этих пор все для меня стало гораздо приятнее. На обратном пути он отпускал меня с мостика, когда мы были еще в сотне миль от берега. Я был освобожден от всех обязанностей. Мне предложили смотреть на все проще, так как я понадоблюсь в непредвиденных случаях или если потребуется радиопеленг.

Но все это время я опасался расследования в морском суде. Правда, Бусслер думал, что расследования не будет совсем, потому что никто не пострадал. Мы прибыли в Гамбург. Я просмотрел почту. Никакой повестки не было. Не получили их и капитан и первый помощник. Я вздохнул более свободно. Однако вечером капитан Шумахер из компании прибыл на борт. Он некоторое время оставался в каюте с капитаном, а когда они вышли, капитан, проходя мимо, сказал:

– Расследование в морском суде через три дня, Прин.

В эту ночь я стоял на вахте. Это хорошо, потому что я все равно не смог бы заснуть.

В девять часов на борт пришел старый шкипер, старик с лысой головой и белой как снег бородой. Я приказал подать грог и несколько сандвичей с ветчиной для него. Он рассказывал о былых днях, о том, как двадцать лет командовал кораблем в два раза большим, чем наш. А теперь он старый, работы нет, его отправили на пенсию, на сто восемьдесят марок в месяц. Он спросил, нельзя ли ему взять несколько сандвичей для жены, и, когда я разрешил, бережно завернул их и убрал в карман со смущенной улыбкой. Я отвернулся. Вот за чем он приходил. А что будет со мной?

Три дня спустя в морском суде началось расследование.

– Теперь они разорвут нас на клочки, – заметил Бусслер.

Мы стояли в темном длинном коридоре здания морского суда в Бремерхавене, капитан, первый помощник, я и несколько человек из команды. Капитан «Карлсруэ» со свитой прибыл немного позже и обменялся с нами вежливыми приветствиями. Мы стояли в темном проходе перед коричневой дверью, ведшей в комнату суда. Люди с «Карлсруэ» столпились у окна.

Не волнуйся, Прин, не отберут они твое удостоверение, – успокаивающе сказал Бусслер.

Худой пожилой человек с острой бородой прошел мимо. Все откозыряли. Он холодно принял приветствие и скрылся в комнате суда.

– Это государственный представитель, – объяснил капитан. – Что-то вроде обвинителя от государства.

За ним прошли несколько веселых краснолицых людей с портфелями. Один из них приветливо кивнул нам.

– А это эксперты-оценщики, – пояснил капитан. – Все из Бремена.

– Не очень хорошо для нас, гамбургцев, – задумчиво произнес Бусслер.

Наконец, маленький человек в черном костюме юркнул в комнату суда, как крот в норку. Судейский пристав пригласил нас войти.

Мы вошли в длинный мрачный зал. За столом сидели председатель и эксперты. Слева помещался государственный обвинитель. Мы шагнули к столу и протянули документы клерку.

– Надеюсь, мы увидим их снова, – прошептал Бусслер.

Нам предложили сесть.

Председатель суда открыл заседание, прочитав описание происшедшего. Затем вызвали капитана «Карлсруэ» как первого свидетеля. Тот самоуверенно заявил, что «Карлсруэ» стоял на якоре из-за погоды и поломки двигателя. Он сделал все необходимое. Корабельный колокол звонил с короткими интервалами, а когда нас заметили, он включил сирену. Поклонившись суду, он вернулся на место. Он произвел прекрасное впечатление. Потом была очередь нашего капитана. Он объяснил, что ничего не мог видеть, так как в момент столкновения лежал в постели с температурой.

– В этом случае, – спросил обвинитель, – можете ли вы указать, кому вы поручили заменить вас?

– Я не знал заранее, что у меня будет грипп, – хрипло ответил капитан и сел.

Первый раунд был за «Карлсруэ».

На место свидетеля вызвали Бусслера. С ним обходились жестоко. Почему он не встал на якорь, когда погода портилась? Он ответил, что невозможно встать на якорь, находясь на пути кораблей. Спросили, почему не двигался медленнее. Он пояснил, что шел со средней скоростью.

– Средняя скорость оказалась слишком быстрой, – заявил обвинитель. – Вы должны были идти медленнее.

Бусслер промолчал.

– Что вы делали потом?

– Я послал четвертого помощника очистить якорь.

– Кто четвертый помощник?

Я встал.

– Значит, вы были с мистером Бусслером на мостике? – спросил обвинитель, подчеркивая каждое слово ударом ручки по столу.

– Да, сэр.

– Сколько было времени?

– Почти четыре.

– Сколько минут до четырех?

Это была ловушка. Я инстинктивно чувствовал это, но напрасно пытался угадать, к чему он клонит.

– Три-четыре минуты, – ответил я, колеблясь.

Он повернулся к лоцману:

– Но вы говорили, что была очень темная ночь, небо затянуто, шел снег.

Лоцман кивнул. Обвинитель снова повернулся ко мне. Очки его блеснули.

– В соответствии с моим морским опытом, я думаю, вам нужно по меньшей мере семь-восемь минут, чтобы глаза привыкли к темноте. Неудивительно, что вы не могли всего увидеть.

– Но я видел.

Вмешался эксперт:

– Прошу прощения, комиссар, но, когда вы были моложе, ваши глаза привыкали к темноте быстрее.

Я глазами поблагодарил его, а обвинитель сделал такое лицо, словно откусил перец.

– Ладно, – неохотно сказал он, – оставим это на время. – Он снова повернулся к Бусслеру: – Когда вы действительно впервые увидели «Карлсруэ»?

– Четвертый офицер доложил мне о нем.

– А, да, и что вы увидели, мистер Прин?

– Я заметил высоко горящий белый огонь.

– Ну а теперь расскажите нам, как все произошло. Вы получили приказ очистить якорь. Что вы стали делать?

– Я побежал вперед и вызвал плотника, – сказал я, тщательно взвешивая каждое слово, – и мы вместе пошли к кабестану.

– Поэтому вы были непосредственно заняты якорем?

– Да, сэр.

С триумфальным блеском в глазах он сделал заключение:

– Полагаю, вам не пришло в голову сначала осмотреться?

Мне нечего было сказать. Внезапно вспыхнул капитан.

– К чему все эти глупые вопросы? Первый помощник приказал очистить якорь, и поэтому первое, что он должен делать, – очистить, и все. На моем корабле люди выполняют приказы, и все! – К концу его голос стал громче, и председатель позвонил в колокольчик.

– Я должен просить вас…

Все равно я почувствовал, что этот раунд наш. Затем Бусслер должен был отчитаться в своих действиях после столкновения. Он сделал это очень хорошо, подробно описав каждое одно за другим, хотя обвинитель старался сбить его с толку вопросами.

Заседание подошло к концу, суд удалился. Мы ходили взад и вперед по коридору.

– Как вы думаете, что будет? – спросил я капитана.

– Как выпадет жребий.

Наконец нас снова позвали в комнату суда. Судья зачитал решение. Виновата только погода. Все остальные невиновны.

Как будто груз упал с моей души. Когда мы вместе шли вниз по лестнице, Бусслер спросил, что теперь я собираюсь делать. Я твердо ответил:

– Теперь я собираюсь учиться, чтобы получить патент капитана.