Глава одиннадцатая. Мэри Гастингс

По словам биографов Ивана Грозного Роберта Пейна и Никиты Романова, царь «грезил об Англии, верил, что эта страна — бесценный союзник».

В самом деле, постаревшего и страдавшего от всевозможных недугов царя обуревали всевозможные фантазии, в числе которых вдруг оказалась и такая: Англия обеспечит его оружием, и «сделает это охотнее, если окажется связанной с Русью матримониальными узами».

Короче говоря, Иван Грозный вдруг решил жениться на какой-нибудь близкой родственнице английской королевы.

Анри Труайя по этому поводу пишет: «Царь снова чувствует себя на коне […] и, несмотря на недавнюю женитьбу на Марии Нагой, начинает подумывать о союзе с Британией. Почему бы гордой королеве Елизавете не выдать за него одну из прекраснейших своих подданных?»

Ирония этого вопроса очевидна. Во-первых, Иван Грозный уже был женат, во-вторых, Елизавета I, знаменитая королева Бесс из династии Тюдоров, прекрасно знала об этом и не горела желанием участвовать в подобном спектакле, да еще вместе с человеком, обладающим, мягко говоря, не самой лучшей супружеской репутацией (позже мы увидим, что она прекрасно понимала, о чем в данном случае идет речь).

Историк Казимир Валишевский утверждает: «В 1580 году Иван поручил агенту Московской компании Джерому Горсею выхлопотать у Елизаветы присылку военных припасов — свинца, меди, селитры, серы, пороху. Царь собирался начать войну с Баторием. Но инструкции, спрятанные Горсеем в сосуде с водкой, этим не ограничились. Под влиянием Бомелиуса царь более чем когда-либо желал найти в Англии нечто другое. Если Елизавета отклоняла упрямо все искания, то у нее были родственницы-невесты.

В 1581 году Горсей привел с собой три судна, нагруженные просимыми предметами. С ним вместе приехало немало цирюльников и аптекарей. Взамен Бомелиуса Елизавета прислала царю лекаря, которого она очень ценила. В России он был известен под именем Романа Елизарьева, хотя его имя было Джек Робертс. Он постарался обратить внимание царя на одну из родственниц королевы».

Сказанное выше нуждается в комментариях. Прежде всего, что такое «Московская компания»? Muscovy Trading Company (Московская компания) была основана еще в 1551 году, она обладала монополией на торговлю с Россией, и расцвета это торговое предприятие достигло именно при поддержке королевы Елизаветы. Что очень важно, коммерческие интересы компании играли немалую роль и в дипломатических отношениях между двумя странами, а посему царские и королевские миссии часто исполнялись представителями Muscovy Trading Company, у которой даже было собственное представительство в Москве (на улице Варварке).

Во-вторых, присланным Елизаветой лекарем был не Джек Робертс, а Роберт Якоби. Этот человек родился в Лондоне, обучался в Тринити-колледже в Кембридже, стал бакалавром и магистром. После обучения в Базельском университете он стал доктором медицины. В 1579 году он возвратился в Кембридж, где быстро завоевал известность и вскоре получил статус личного врача королевы Елизаветы: она высоко ценила его советы и считала выдающимся доктором, дав ему звание «домашнего врача».

Короче говоря, когда Иван Грозный попросил прислать ему хорошего лекаря, королева Елизавета выбрала доктора Якоби.

Английская королева так характеризовала его в письме Ивану Грозному: «Посылаю тебе доктора Роберта Якоби, как мужа искуснейшего в лечении болезней, уступаю его тебе, брату моему, не для того, чтобы он был не нужен мне, но для того, что тебе нужен. Можешь смело вверить ему свое здоровье».

В Москву Роберт Якоби отправился на средства Muscovy Trading Company и полгода жил на ее деньги, прежде чем в декабре 1581 года Иван Грозный, учредив Аптекарский приказ, назначил ему жалованье, причем немалое. При царском дворе доктор Якоби много занимался здоровьем царицы (считается, что он хорошо разбирался в гинекологических болезнях, так как успешно лечил в Англии королеву Елизавету). Он и здесь быстро приобрел репутацию отличного специалиста, став лейб-медиком (придворным лекарем) царя.

Британец Роберт Якоби заменил казненного отравителя Элизеуса Бомелиуса (Елисея Бомелия). Мы еще не забыли, кто это такой? По словам историка Д. В. Цветаева, «честолюбивый, бесчестный и своекорыстный, он старался поддерживать свое значение, действуя на суеверие и болезненную подозрительность Иоанна». Якобы уличенный в тайных переговорах с польским королем Стефаном Баторием, он был подвергнут пытке, а потом публично сожжен в Москве в 1580 году.

У Роберта Пейна и Никиты Романова читаем: «Роберт Якоби когда-то имел дело с семейством Фрэнсиса Гастингса, графа Гантингдона. Его дочь, леди Мэри Гастингс, показалась Якоби достойной невестой русскому государю, который пока не расстался со своей седьмой супругой. Доктор прибыл из Англии в 1581 году с рекомендательным письмом королевы Елизаветы, расхваливавшей его замечательные способности. Грозный верил Якоби безоговорочно, слушал рассказы о дворе, воспылал страстью к женщине, которую ни разу не видел. Медик представлял ее племянницей королевы. Это ни в коей мере не соответствовало действительности, но истина меньше всего интересовала и того и другого. Леди Мэри Гастингс принадлежала к одному из самых могущественных семейств Англии, ее отец некогда видел себя будущим королем».

А вот Казимир Валишевский утверждает, что Мэри Гастингс все же была родственницей королевы («ее бабка приходилась двоюродной сестрой Елизавете»).

Анализ британских источников показывает, что леди Мэри Гастингс (Mary Hastings) была дочерью сэра Фрэнсиса Гастингса, 2-го графа Гантингдона (Francis Hastings, 2nd Earl of Huntingdon, 1514–1561), а тот, в свою очередь, был сыном Джорджа Гастингса и Анны Стэффорд (Anne Stafford), которую многие называют любовницей короля Генриха VIII.

Анна Гастингс (урожденная Стэффорд), графиня Хантигдон была младшей дочерью Генри Стэффорда, 2-го герцога Бекингема, и Кэтрин Вудвилл. Она родилась приблизительно в 1483 году, и в том же году ее отец был казнен по приказу короля Ричарда III. В результате Анна оставалась на попечении своего старшего брата, Эдуарда Стэффорда, 3-го герцога Бекингема, а в 1500 году вышла замуж за сэра Уолтера Герберта, незаконнорожденного сына графа Пембрука. Через семь лет она овдовела.

Ее вторым мужем стал Джордж Гастингс (они поженились в декабре 1509 года), и в этом браке родилось восемь детей: пять сыновей и три дочери.

В 1510 году Анна оказалась в эпицентре одной очень скандальной истории. В то время при дворе короля Генриха VIII служили две дамы из рода Стэффордов: Анна и ее сестра Элизабет. Обе они были замужем. По слухам, одна из них стала любовницей короля. Вторая же, узнав об этом, рассказала обо всем зятю. Результатом стал скандал, после которого королевскую любовницу сослали в монастырь, а сестру-доносчицу отлучили от двора.

У историков нет единого мнения о том, которая из сестер Стэффорд стала первопричиной скандала, так как прямых доказательств не сохранилось (известно лишь, что любовницей короля была одна из замужних сестер герцога Бекингема). Некоторые тем не менее утверждают, что главной героиней этих событий была именно Анна, которая умерла в 1544 году.

Эта история, казалось бы, не имеет прямого отношения к нашему повествованию, но она важна хотя бы по той причине, что выводит нас на короля Генриха VIII Тюдора, которого не без оснований считают прототипом знаменитой Синей Бороды (так звали коварного мужа — убийцу своих жен, впервые описанного французским сказочником Шарлем Перро).

Английский король Генрих VIII — первый кандидат на роль прототипа этого «героя». Он действительно имел слабость часто менять жен. А женат он был шесть раз.

Его первая жена, Екатерина Арагонская, не могла родить ему сына и была отправлена в ссылку (она умерла в январе 1536 года).

Анна Болейн стала женой Генриха в январе 1533 года. Она также не смогла родить ему сына, была обвинена в супружеской измене и обезглавлена в Тауэре в мае 1536 года.

Джейн Сеймур была фрейлиной Анны Болейн. Генрих женился на ней через неделю после казни предыдущей жены, а через год она умерла от родовой горячки.

Анну Клевскую Генрих выбрал себе в жены заочно, по портрету, но вживую она королю не понравилась. Заключенный в январе 1540 года брак уже в июне был расторгнут (Анна осталась в Англии в качестве «сестры короля»).

Екатерина Говард, кузина Анны Болейн, вышла замуж за Генриха в июле 1540 года. Однако очень скоро выяснилось, что до брака она имела любовника и изменяла Генриху с Джоном Калпепером. Виновные были казнены, после чего 13 февраля 1542 года взошла на эшафот и сама королева.

Екатерина Парр к моменту брака с Генрихом уже успела дважды овдоветь. Была убежденной протестанткой и много сделала для поворота Генриха к протестантизму. После смерти короля она вышла замуж за Томаса Сеймура, брата Джейн Сеймур.

Как видим, король Генрих VIII жен менял, как перчатки, причем в двух случаях без всякого развода: просто обвинил в измене и отсек головы. Ну чем не Синяя Борода? И, кстати, в этом смысле английский король-сумасброд никого нам не напоминает?

Но вернемся, как принято говорить, к нашим баранам.

Биограф Ивана Грозного Казимир Валишевский пишет: «Иван только что вступил в шестой брак с дочерью одного из своих думных дворян Марией Нагой. Но это ничего не значило. Самому отцу царицы Афанасию Нагому было поручено с другими боярами расспросить Робертса о новой невесте».

Ну, не Робертса, а Роберта Якоби — с этим мы уже разобрались. А вот имя Афанасия Федоровича Нагого в данном контексте выглядит удивительно. Согласимся, что посылать отца своей нынешней жены искать себе новую жену — это как-то не очень comme il faut. Но Афанасий Нагой был известным дипломатом (в 1563–1572 годах он занимал должность царского посла в Крыму, был взят под стражу крымским ханом, его чуть не убили, но потом обменяли, и он с успехом участвовал в переговорах с литовскими, датскими и польскими посланниками). Фактически, это был Талейран Ивана Грозного, а про Талейрана бытовало такое мнение: «Талейран — дипломат столь искушенный, что если во время разговора с вами он получит пинка под зад, то по выражению его лица вы ничего не заметите». Примерно то же самое можно было бы сказать и про Афанасия Нагого.

Как утверждает Анри Труайя, «не моргнув глазом, Нагой слушает перечисление всех женщин знатного происхождения — незамужних или вдовых, которые могли бы заменить его дочь». Наконец, англичанин называет лучшую, на его взгляд, кандидатуру — Мэри Гастингс, дочь лорда Гантингдона.

После этого Иван Грозный немедленно снарядил в Лондон боярина Федора Андреевича Писемского, которому была поручена двойная миссия: заключить с Англией договор и разузнать об этой самой Мэри Гастингс. Впрочем, что там разузнать, бедный Писемский получил четкий приказ приступить к сватовству.

У Н. И. Костомарова читаем: «Когда отправлен был в Англию Федор Писемский, то в наказе ему было написано: если спросят, как же это царь сватается, когда у него есть жена, то Писемский должен отвечать: “Она не царевна, не государского рода, неугодна ему, и он ее бросит для королевской племянницы”. Царю Ивану не впервые было распоряжаться так сурово со своими женами».

Федор Андреевич Писемский тоже был известным дипломатом. В 1563–1572 годах он вместе с Афанасием Нагим вел переговоры с крымским ханом Девлет-Гиреем и за свои заслуги в 1571 году был зачислен в опричнину. Потом он возглавлял посольство в Англию, был наместником в Чернигове и воеводой в Пскове, участвовал в переговорах со шведами. Короче, это был опытный человек, но…

Что только не говорят о дипломатах. Якобы это люди, которые умеют так ответить, что забудешь, о чем спросил. Они всегда знают, что спросить, когда не знают, что ответить. А дипломатия — это искусство предвидения непредвиденного. Все это так, но даже самый опытный дипломат не может сделать совсем уж невозможное, то, что по определению исключено.

По поводу задачи, поставленной царем перед Федором Андреевичем Писемским, Анри Труайя пишет следующее: «Писемский должен держать в тайне от королевы матримониальные планы царя, встретиться с девушкой, попросить ее портрет “на дереве или бумаге”, посмотреть, “насколько она высока, упитанна и бела”, предупредить, что ей придется принять православие, уверить, что получит во владение земли, а если спросит о настоящей супруге царя, то отвечать, что она дочь простого боярина и от нее легко отказаться».

Казимир Валишевский к этому добавляет: «Послу поручалось рассмотреть ее хорошенько, заметить, какого она роста, красива ли […] узнать, какова ее семья. Наконец, он должен был привезти ее портрет и точную мерку на бумаге».

Более того, в обмен на этот «лестный союз» Иван Васильевич требовал, чтобы Англия помогла ему в войне с Польшей. Как пишет все тот же Казимир Валишевский, «Англия должна была помочь Ивану своей армией и флотом в борьбе с Баторием. Но он не хотел пользоваться одолжением, за политическую услугу он предлагал самого себя».

Согласимся, что все это выглядит как полный бред. Но приказ есть приказ, а приказ такого человека, как Иван Грозный, — это даже больше, чем приказ. Это вопрос жизни и смерти.

Федору Андреевичу Писемскому, понятное дело, ничего не оставалось, как ехать решать поставленную задачу. Для помощи к нему были присоединены агент Muscovy Trading Company Эгид Крью и лекарь Роберт Якоби, которому было дано особое поручение — сообщить королеве Елизавете о намерении царя тайно посетить Англию.

Как отмечает Казимир Валишевский, «Иван готовился к серьезной атаке, которая, по его мнению, должна была увенчать успехом его заветную мечту».

Писемский приехал в Лондон 16 сентября 1582 года, но первую аудиенцию в Виндзоре королева дала ему лишь 4 ноября. Правда, как отмечают Роберт Пейн и Никита Романов, «его приняли со всеми положенными почестями». На встрече присутствовали лорды, пэры, придворные сановники и купцы из Muscovy Trading Company. Русский посланник вручил королеве письмо государя и подарки от него (несколько дюжин куньих шкурок), которые она милостиво приняла, посетовав на незнание русского языка, спрашивая через переводчика о здоровье Ивана Васильевича и соболезнуя ему в связи со смертью царевича Ивана, погибшего год назад. Конечно же, вежливая королева Елизавета выразила желание когда-нибудь увидеть «своего дорогого брата» и спросила, воцарилось ли наконец на Руси спокойствие. Федор Андреевич Писемский, конечно же, заверил ее, что никаких проблем больше нет, а все преступники, раскаявшись, получили прощение государя.

По мнению Роберта Пейна и Никиты Романова, «то был лишь обмен любезностями, настоящая работа ожидала впереди».

Впрочем, подобная пустая болтовня, полностью соответствовавшая дипломатическому протоколу, могла длиться еще очень долго. А тем временем часть поручения Ивана Грозного уже потеряла свое значение. Летом 1581 года Стефан Баторий вторгся на русскую территорию и осадил Псков. Тогда же шведы взяли Нарву, затем Ивангород и Копорье. В результате царь вынужден был пойти на переговоры с Польшей и согласиться на не самые выгодные для себя условия (десятилетнее перемирие было подписано 15 января 1582 года). Естественно, московский посол притворился, что не знает об этом событии.

Казимир Валишевский уточняет: «Возможно, что его уже снабдили новыми инструкциями, предписывавшими ему добиться заключения союза, чтобы явилась возможность начать новые военные действия против Польши. Но он очутился в смешном положении, так как не хотел выступать открыто в то время, когда и посол Батория был в Лондоне и не терял времени даром. Польше, казалось, суждено было победить Россию и на поприще дипломатических сношений. Как ни старался Писемский ускорить начало переговоров, они откладывались со дня на день под разными предлогами. То придворные празднества мешали, то чума. “Не мешает же вам чума вести переговоры с поляками”, — ворчал русский посол. Он дождался отъезда поляков и только тогда догадался, что его хотят вежливо спровадить».

Тем не менее 13 декабря 1582 года переговоры возобновились. На этот раз — в Гринвиче. На них русский посол настаивал на создании военного союза против Польши, а британцы упорно говорили лишь о преференциях в торговле. Но Писемский упрямо стоял на своем, так что нечего было и думать о каком-то компромиссе, так как представителей королевы Елизаветы интересовало лишь одно — защита своей торговли на Белом море от Дании.

Чтобы добиться необходимого для этого содействия русских, она согласилась дать Федору Андреевичу в январе 1583 года еще одну аудиенцию. Там-то он и решил возобновить разговор о сватовстве. Но, приехав к месту встречи, посол был очень удивлен, увидев в Ричмондском дворце празднество. Повсюду гремела музыка, шли танцы, и создавалось впечатление, что никому нет до него никакого дела. Впрочем, королева все же оставила бал, чтобы поговорить с ним наедине, в присутствии одного лишь Роберта Якоби в качестве переводчика.

Разговор зашел и о Мэри Гастингс. Писемский выразил желание увидеть девушку и списать с нее портрет. Королева, казалось, была несколько смущена и сказала, что была бы очень рада быть в родстве с русским царем, но она слышала, что он является «известным ценителем женской красоты», а Мэри замечательна своими душевными качествами, но, к сожалению, некрасива.

— Более того, — добавила Елизавета, — она только что переболела оспой, и я не могу допустить, чтобы художник писал ее портрет в тот момент, когда лицо бедняжки покрыто следами этой ужасной болезни, пусть даже мне дадут за это богатства всего света.

После этого королева сделала вид, что интересуется условиями брачного договора, и выразила беспокойство за участь будущих дочерей английской супруги русского царя.

— Наши государи, — ответил Федор Андреевич, — обычно выдают своих дочерей за иноземных властителей.

На предложение привести пример он смог припомнить лишь единственный за несколько веков случай брака княжны Елены, старшей дочери Ивана III, с великим князем Литовским Александром. Было это в далеком 1495 году.

Говорили еще много о чем, но русский посол каждый раз сворачивал в одну и ту же сторону: а как же русско-английский союз, о котором надо было бы подумать раньше, чем о свадьбе? В ответ на это Елизавета пообещала ускорить дело, и тем все закончилось.

Безусловно, королева Елизавета I просто тянула время. Она была дочерью того самого Генриха VIII и той самой Анны Болейн, обезглавленной в 1536 году (о них говорилось выше), а дочь английской Синей Бороды, по словам Анри Труайя, была «не сторонница того, чтобы искать спутницу жизни, будучи женатым». Да и просто перспектива семейных отношений с русским аналогом отца ее никак не устраивала. В отличие от монопольного права на всю внешнюю торговлю с Москвой — но это уже был совсем другой вопрос.

Биограф Ивана Грозного Казимир Валишевский пишет: «Прошло еще два месяца, когда посол получил ответ. Он был разочарован. Королева соглашалась вступить в союз с царем и помогать ему против его врагов, но за это она требовала для Англии монополии на всю внешнюю торговлю России. Писемский еще раз проявил детскую наивность и не понял, что над ним и над его повелителем смеются.

Он стал спорить и торговаться из-за выражений документа, точно тот был не неприемлем без этого. Там предложения были названы просьбами и царь именовался кузеном королевы. Английские дипломаты соглашались переменить стиль, но не условия документа. В апреле посла пригласили на банкет, где присутствовало семнадцать сановников. Королева пила за здоровье Ивана. Когда пир кончился, русскому послу объявили, что королева даст ему прощальную аудиенцию».

Как громом пораженный, Федор Андреевич Писемский воскликнул: «Прощальную? А как же сватовство?»

В ответ ему показали газеты, в которых сообщалось о великом для Руси событии — 19 октября 1582 года Мария Нагая подарила Ивану Грозному сына, которого назвали Дмитрием.

— Пусть королева этому не верит, — попытался возражать Писемский, — это злые люди и подлые предатели придумали такую сказку, чтобы поссорить ее с моим государем. Королева должна полагаться только на письмо царя и мои заверения!

Ответом были одни лишь вежливые улыбки. Впрочем, в глубине души он и сам не сомневается, что информация верна. Хотя, с другой стороны, хорошо зная царя, он был уверен, что рождение сына не помешает тому отказаться от жены ради столь желанного союза с Англией. Эта мысль придала ему силы, и он все-таки получил разрешение лично увидеть эту самую Мэри Гастингс.

18 мая 1583 года русский посол и Роберта Якоби были приняты в летней резиденции лордканцлера сэра Томаса Бромли. В саду был накрыт стол с прохладительными напитками. Вскоре в одной из аллей появились несколько женщин. Одной из них была жена сэра Томаса Элизабет, дочь сэра Адриана Фортекью, а самой юной — та, которую посол называл про себя «царской невестой».

— Смотрите, это она, — прошептал ему на ухо сэр Томас Бромли, — и вы можете свободно ее разглядеть. Лично королева пожелала, чтобы вы увидели молодую леди Гастингс при свете дня, а не в полутемном помещении.

Федор Андреевич Писемский стал смотреть во все глаза.

— Ну, что? Вы хорошо ее рассмотрели? — спросил сэр Томас Бромли.

— Я сделал, что мне было приказано, — ответил русский посол с военной прямотой.

Роберт Пейн и Никита Романов описывают происходившее следующим образом: «Все было тщательно подготовлено, обстановка несколько напоминала рынок рабов, на котором русский посланник выступал возможным покупателем. Невесту представили ему сидящей в беседке в саду, в бывшей резиденции архиепископа Йоркского. Ее сопровождали придворные. Писемский не без трепета приблизился к ней. Джером Горсей отмечал, что она держалась по-королевски. Гость склонился к ее ногам, выпрямился, повернулся, чтобы отойти назад, но все еще в восхищении смотрел на нее. Сказал через переводчика, что видит ангела, надеется, что она будет супругой его царя. Похвалил ее дивное лицо, стать, чудную красоту».

После этого он написал отчет царю: «Княжна Гастингс росту высокого, тонкая и белокожая, у нее голубые глаза, русые волосы, прямой нос, пальцы на руках длинные и тонкие».

Как видим, в письме в Москву он ни словом не обмолвил ни о чудной красоте, ни о дивном лице.

У Казимира Валишевского читаем: «Елизавете захотелось довести комедию до конца. Она позвала Писемского и выразила свое сожаление, что ее племянница недостаточно красива, чтобы понравиться царю».

— Да и вам, я думаю, она не понравилась, — сказала королева.

На это посол ответил:

— Мне кажется, что она красивая. Все остальное в руках Божьих!

В середине июня 1583 года портрет Мэри Гастингс, предназначенный русскому царю, был закончен, и Федор Андреевич Писемский отправился обратно в Москву.

С ним ехал сэр Джером Боус, посол английской королевы. В конечном счете Федор Андреевич был не слишком недоволен итогами своей миссии, хотя на самом деле и гордиться ему особо было нечем. Но он не понимал, что, несмотря на устроенное в саду свидание, королева Елизавета и не помышляла об устройстве этого брака. Как отмечает Анри Труайя, «двор прекрасно разыграл спектакль перед русским посланником».

В октябре 1583 года Писемский и Боус прибыли в Москву. Иван Грозный принял англичанина в Грановитой палате, как доброго друга. Плохо информированный своим представителем, он был уверен, что политический союз и свадьба — дела практически решенные, и остается лишь уточнить незначительные детали.

Однако дальнейшие переговоры с англичанами пошли туго. Джером Боус оказался человеком тяжелым, резким, надменным и обидчивым.

Роберт Пейн и Никита Романов характеризуют его так: «Английского посланника выбирали тщательно. Им стал сэр Джером Боус, обладавший в высшей степени чувством собственного достоинства, высокомерный, язвительный, жесткий человек, никому не позволявший нести вздор, способный противостоять царю. Он несколько преувеличивал свою значимость, но ему предстояло иметь дело с Грозным, и это качество могло оказаться полезным. Словом, Боус был силой, с которой нельзя не считаться».

По словам Казимира Валишевского, ему «предстояла трудная задача: говорить о торговле с человеком, который ни о чем, кроме политического и матримониального союза, и слышать не хотел». Тем не менее он стал требовать подтверждения права монопольной торговли для Англии и заявил, что его страна станет помогать русским в борьбе с ее врагами, только полностью исчерпав все попытки к примирению. Он словно и не понимал, что это условие делало невозможным немедленное возобновление военных действий против Стефана Батория.

Так прошли двадцать раундов бесполезных переговоров, которые так и не привели ни к чему конкретному.

Казимир Валишевский пишет: «Об этих переговорах мы знаем из двух источников — донесений Боуса и протоколов Московского приказа. Документы эти противоречат друг другу. Английский посланник, сообщая о некоторых недоразумениях, хвалится своей ловкостью и удачей. Иван будто бы готов был вернуть англичанам все льготы и даже увеличить их. В то же время он решил окончательно искать себе жену в Англии, и, в случае отказа Мэри Гастингс, согласен остановить свой выбор на какой-нибудь другой родственнице Елизаветы. Он даже готов ехать в Лондон с этой целью и ознакомиться прежде с основными принципами протестантства. Царь строго наказывал тех из своих бояр, которые враждебно относились к Боусу. Но венцом всех успехов был договор, будто бы уже составленный и подписанный. Оставалось только вручить его посланнику, как вдруг царь умер и так счастливо доставшееся торжество рухнуло.

Русская версия — совершенно иная. Иван будто бы сказал английскому послу, что польский король нарушил договор, захватив у него Полоцк и Ливонию. Королева должна помочь ему армией восстановить свое нарушенное право. Взамен она получит торговую монополию в некоторых гаванях. Права брабантских и французских купцов останутся все-таки за ними. Французский король послал несколько судов в Кольскую гавань. Он ищет государевой дружбы и предлагает ему прислать посольство во Францию. Этим Иван, вероятно, хотел сказать Боусу, что у него нет недостатка в выгодных связях».

В ответ Джером Боус якобы отговаривался недостатком полномочий.

13 декабря 1583 года была организована особая аудиенция у царя, на которую Боус должен был отправиться без оружия и свиты. Иван Грозный хотел поговорить с ним с глазу на глаз о волновавшем его «тайном деле». Однако (так уж получилось) беседа происходила в присутствии нескольких людей, между которыми оказался и Борис Годунов, тогдашний любимец государя, а в будущем — царь. Все эти люди, понятное дело, спали и видели провал английского сватовства, но Иван Васильевич словно и не замечал их надутых физиономий.

Роберт Пейн и Никита Романов рассказывают о реакции царя на переданный ему портрет Мэри Гастингс следующее: «Грозный остался удовлетворен портретом и решил взять ее в супруги. Согласится ли Елизавета на переход невесты в православную веру? Следовало решить и другие вопросы, но он готов был уже назначить день свадьбы. Леди больна, сказал Боус, знавший мнение об этом самой Гастингс, которая также вряд ли согласится стать православной. Государь был огорчен: “Вижу, что ты приехал не дело делать, а отказывать; мы больше с тобою об этом деле и говорить не станем”».

У Казимира Валишевского читаем: «Продолжалась комедия, начатая Елизаветой. Иван хотел знать намерения королевы относительно Мэри Гастингс, а Боус утверждал, что он приехал за тем, чтобы слышать, что будет говорить царь об этом. Припертый к стенке, посланник запутался в увертках и сказал, что Мэри Гастингс была больна и очень больна. Кроме того, вряд ли согласится она переменить свою религию, да притом из племянниц королевы она является самой отдаленной. У королевы есть еще целый десяток родственниц, более близких и более красивых.

— И кто же они такие, сказывай, — с живостью перебил его царь.

— Я не уполномочен об этом говорить, — ответил англичанин.

— Ты говорил о девицах, среди которых мы можем выбрать себе жену, но отказался назвать их. Нас не может удовлетворить столь расплывчатое заявление. Как же свататься к девице, не зная ее имени? В Англии есть, наверное, тысячи красавиц, и не все они кухарки, но не хочешь же ты, чтобы мы сами всех их разыскивали? Ты глупец и не знаешь, как должен вести себя заморский посланник!

— Я не уполномочен об этом говорить…

Выведенный этими словами из себя, Иван Васильевич пригрозил послу, что немедленно выставит дерзкого англичанина за дверь. Но на это упрямый Боус заявил, что английская королева сумеет отомстить за оскорбления, нанесенные ее представителю. Все думали, что за этим последует что-то ужасное, но царь вдруг резко успокоился. Когда англичанин ушел, он лишь устало вздохнул:

— Дай Бог, чтобы у меня самого был такой верный слуга!»

Переговоры шли еще почти два месяца — весьма бурные, но такие же безрезультатные. А 14 февраля 1584 года Джером Боус объявил, что его королева велела ему возвращаться домой «сухим путем», то есть через Францию. С потерей Ливонии это означало проезд по территории Польши.

— Ты, я вижу, пришел сюда не серьезные переговоры вести, — возмущенно закричал Иван Грозный, — а посему можешь убираться, взяв с собой все, что привез!

В ответ на это англичанин нисколько не оробел, а улыбнулся и вежливо поклонился. Три дня спустя ему был вручен проект договора, в котором говорилось, что «взамен права на монопольную торговлю две страны заключают наступательный союз с целью захватить Ливонию». В ответ на это Боус осторожно заметил, что его милосердная госпожа королева не приемлет захватнических войн.

— Но речь не идет о завоевании, — с трудом сдерживая себя, возразил Иван Грозный. — Ливония — это наша старинная вотчина.

— В самом деле? — удивился посланник.

Царь от такой наглости вскипел и топнул ногой:

— Что ты несешь, иноземец! Мы не просили твою государыню быть нам судьей в наших отношениях с другими странами!

Прощальная аудиенция была назначена на 20 февраля, однако, когда Джером Боус приехал во дворец, ему сказали, что царь болен и не может его принять.

А 18 марта 1584 года, как мы уже знаем, царь всея Руси Иван IV Грозный скончался. Ему было всего пятьдесят три года.

Казимир Валишевский пишет: «Итак, мы видели, что Иван страстно желал заключения союза с Англией под влиянием кризиса во внутренней жизни и во внешних отношениях».

А Мэри Гастингс до конца дней знакомые в шутку называли московской императрицей. К своему счастью, на Руси ей побывать так и не довелось…