|
||||
|
КНИГА XXXVI 1. (1) В консульскую должность вступили Публий Корнелий Сципион, сын Гнея, и Маний Ацилий Глабрион [191 г.]1. (2) Сенаторы повелели им, прежде чем обсуждать вопрос о провинциях, позаботиться о делах божественных – принести в жертву взрослых животных во всех храмах, в которых большую часть года ставятся угощенья богам2, и молиться о том, чтобы помыслы сената о новой войне споспешествовали благополучному ее завершенью, счастливому для сената и народа римского. (3) Все жертвоприношения были благоприятны, уже при первых явлены были хорошие знамения. Гаруспики истолковали их так, что этой войной раздвинуты будут пределы римские, грядет победа и триумф. (4) Когда об этом было возвещено, сенаторы, освободив душу от сомнений, постановили запросить народ, (5) желает ли, повелевает ли он начать войну с царем Антиохом и всеми его приверженцами; и если народ повелит, то пусть консулы, коли им будет угодно, доложат обо всем этом деле сенату. (6) Запрос сделан был Публием Корнелием. Тогда сенат повелел консулам бросить жребий о провинциях Италии и Греции3. Тот, кому досталась бы Греция, должен был получить не только воинов, каких по распоряжению сената набрал или вытребовал для этой провинции, будучи консулом, Луций Квинкций4, (7) сверх того, он принимал войско, что в минувшем году переправил в Македонию по решению сената претор Марк Бебий5. (8) Наконец, ему дозволялось при необходимости еще принять – уже вне пределов Италии – вспомогательные войска от союзников, но численностью не более пяти тысяч. Консула предыдущего года Луция Квинкция было решено назначить легатом6 на эту войну. (9) Другой консул – тот, кому выпала бы Италия, получал приказание воевать против бойев с любым из двух войск, оставленных предыдущими консулами, второе же отослать в Рим, с тем чтобы оно составило городские легионы, находящиеся в распоряжении сената. 2. (1) Эти решения принимались, когда еще неизвестно было, кому какая достанется провинция, и лишь затем консулам дозволено было метать жребий. Ацилию выпала Греция, Корнелию – Италия. (2) После жеребьевки состоялось сенатское постановление: о том, что ныне повелел народ римский быть войне с царем Антиохом и иже под рукою его; того ради пусть консулы объявят молебствия, а консулу Манию Ацилию надлежит обетовать десятидневные Великие игры Юпитеру и дары всем богам. (3) Этот обет консул и произнес, повторяя вслед за великим понтификом Публием Лицинием такие слова: «Если война, каковую народ повелел вести против Антиоха царя, завершится, как того хочет сенат и народ римский, (4) тогда для тебя, Юпитер, Великие игры в продолжение десяти дней справит римский народ, и всем богам принесены будут дары из средств, назначенных для того сенатом. (5) Кто, где и когда ни устроил бы эти игры, да будут они даны, а дары принесены по всем правилам». Затем оба консула распорядились о двухдневных молебствиях. (6) Сразу после того как консулы поделили между собою провинции, метали жребий и преторы. Марку Юнию Бруту достались обоего рода судебные разбирательства, Авлу Корнелию Маммуле выпал Бруттий, Марку Эмилию Лепиду – Сицилия, Луцию Оппию Салинатору – Сардиния, Гаю Ливию Салинатору – флот, Луцию Эмилию Павлу – Испания Дальняя7. (7) Войска им назначены были так: Авлу Корнелию достались молодые воины, набранные в минувшем году консулом Луцием Квинкцием по сенатскому постановлению8. С ними ему велено было охранять все побережье в округе Тарента и Брундизия. (8) Луцию Эмилию Павлу в Дальнюю Испанию, помимо того войска, которое ему предстояло принять от проконсула Марка Фульвия, решено было дать три тысячи новобранцев и триста конников, с тем чтобы две трети из них составляли латины-союзники, а одну – римские граждане. (9) Такое же пополнение отправлено было и в Ближнюю Испанию к Гаю Фламинию9, чья власть продлевалась. (10) Марк Эмилий Лепид получил приказание принять и провинцию, и войско от Луция Валерия, которого он сменял, (11) а Луция Валерия, буде покажется нужным, оставить в провинции как пропретора, самоё же провинцию10 разделить, так чтобы одна ее часть простиралась бы от Агригента до Пахина, другая же – от Пахина до Тиндарея, каковую приморскую область сторожить Луцию Валерию с двадцатью военными кораблями. (12) Тому же претору было поручено, взыскав с сицилийцев две хлебных десятины11, озаботиться отправкой зерна к морю и доставкой его в Грецию. (13) Точно так же две десятины поручено было собрать Луцию Оппию на Сардинии; оттуда, однако, хлеб предлагалось отправить не в Грецию, а в Рим. (14) Гай Ливий, претор, которому досталось командование флотом, получил приказание подготовить тридцать судов и тотчас плыть в Грецию, а там принять корабли от Атилия12. (15) Находившиеся на верфях старые корабли было велено починить и оснастить претору Марку Юнию; экипаж для этого флота ему предстояло набрать из отпущенников. 3. (1) В Африку, к карфагенянам и в Нумидию, было послано по трое легатов, чтобы просить о хлебе для отправки в Грецию; римский народ был готов за него заплатить. (2) Государство настолько озабочено было военными приготовлениями и сборами, что консул Публий Корнелий приказал, (3) чтобы никто из сенаторов, а также из тех, кому разрешено подавать голос в сенате13, или из младших должностных лиц, отлучаясь из города Рима, не удалялся настолько, чтобы оттуда нельзя было в тот же день воротиться; кроме того, запрещалось отсутствовать одновременно более чем пяти сенаторам. (4) Со всем рвением готовя флот, претор Гай Ливий мало-помалу втянулся в распрю с жителями приморских колоний. (5) Дело было в том, что когда он стал принудительно набирать их во флот, они обратились с жалобой к народным трибунам. Трибуны переслали их к сенату, а тот при полном единодушии постановил, что никакого освобождения от морской службы этим колонистам не полагается. (6) Об освобождении тягались с претором Остия, Фрегены, Новая Крепость, Пирги, Антий, Таррацина, Минтурны и Синуэсса. (7) Затем консул Маний Ацилий по решению сената запросил коллегию фециалов, следует ли объявлять войну самому царю Антиоху или достаточно возвестить о том какому-нибудь гарнизону; (8) далее, нужно ли этолийцам объявить войну отдельно и полагается ли предварительно расторгнуть с ними союз и дружбу14. (9) Фециалы ответствовали, что они уже ранее, когда с ними совещались насчет Филиппа15, вынесли решение, что нет никакой разницы, самому ли царю объявить войну или какому-нибудь гарнизону; (10) дружеские отношения с этолийцами, по мнению фециалов, были уже прерваны; ведь к ним столько раз являлись послы с требованиями об удовлетворении, но получили отказ. (11) Этолийцы сами объявили себе войну, силой захватив союзный римлянам город Деметриаду, осадив с суши и с моря Халкиду, (12) приведя в Европу царя Антиоха для войны с римским народом16. (13) Когда все уже было достаточно подготовлено, консул Маний Ацилий приказал, чтобы те воины, каких набрал Луций Квинкций, а также собранные им латинские союзники, коим предстояло идти с консулом в провинцию, а равно и военные трибуны первого и третьего легионов17, – чтобы все они в майские иды собрались в Брундизий. (14) Сам же он в военном плаще отбыл из города за пять дней до майских нон. В те же дни отбыли к провинциям и преторы. 4. (1) Тогда же в Рим прибыли и послы от двух царей, Филиппа и Птолемея Египетского18. Филипп обещал военную помощь, деньги и продовольствие; (2) Птолемей прислал тысячу фунтов золота и двадцать тысяч фунтов серебра. (3) Этих даров не приняли; обоим царям выразили признательность. И тот и другой обещали прибыть со всеми их силами в Этолию и участвовать в войне; Птолемею передали, что в этом нет нужды, (4) послам же Филиппа ответили, что он окажет услугу сенату и народу римскому, если присоединится к консулу Манию Ацилию. (5) Прибыли также послы от карфагенян и от царя Масиниссы. Карфагеняне обещали доставить войску пятьсот тысяч модиев пшеницы и пятьсот тысяч – ячменя, причем половину этого – в Рим; (6) они просили, чтобы римляне приняли это от них как дар. За свой счет они готовы были снарядить и флот, (7) а также выплатить сразу всю дань, которую должны были выплачивать много лет в рассрочку19. (8) Послы Масиниссы сообщили, что царь собирается отправить войску в Греции пятьсот тысяч модиев пшеницы и триста тысяч – ячменя, а в Рим – триста тысяч модиев пшеницы и двести пятьдесят тысяч – ячменя; наконец, консулу Ацилию – двадцать слонов. (9) Относительно зерна и тем и другим был дан ответ, что римский народ воспользуется им только за плату. По поводу флота карфагенян просили не беспокоиться, разве что какие-то корабли они задолжали по условиям договора20. По поводу денег им тоже ответили, что римляне не примут ничего раньше срока. 5. (1) Покуда все это происходило в Риме21, Антиох, находясь на зимних [192/191 гг.] квартирах в Халкиде, не хотел терять времени даром: он и сам рассылал послов возбуждать города, и к нему прибывали посольства. Так, явились к нему, с единодушного одобрения всего племени, послы от эпирцев, а также элейцы с Пелопоннеса. (2) Элейцы просили помощи против ахейцев: когда те объявляли войну Антиоху, элейцы-де были против, почему и уверены, что их город подвергнется вооруженному нападению. (3) Им была послана тысяча пехотинцев во главе с Эвфаном Критянином. Но вот эпирские послы отнюдь не были столь же откровенны и прямодушны. Им хотелось войти в милость к царю и вместе обезопасить себя от недовольства римлян. (4) Поэтому они просили царя, чтобы он не втягивал их, не подумавши, в свое предприятие22, ибо их побережье глядит на Италию и они, прикрывая собою всех греков, первыми примут на себя римский натиск. (5) Но если бы сам он со своими сухопутными и морскими силами стал на защиту Эпира, то все эпирцы с ликованием приняли бы его в своих городах и гаванях. Если же он сделать это не в силах, они просят его не ввергать их, нагих и безоружных, в войну с римлянами. (6) Ясно было, что у эпирских послов цель двойная: полагая более вероятным, что царь будет держаться в стороне от Эпира, они хотели в глазах римских войск выглядеть ни во что не замешанными, в то же время снискав милость и у царя своей готовностью принять его, если он придет. (7) Ну а приди он на самом деле, у эпирцев оставалась бы надежда добиться от римлян прощения, ведь их помощь была далеко, а царские силы – под боком. (8) Царь не нашелся, что отвечать на столь хитро сплетенные речи, и обещал отправить к ним послов для обсуждения дел, равно касающихся и их, и его. 6. (1) А сам царь отправился в Беотию; видимой причиной гнева беотийцев против римлян было то, о чем я рассказывал раньше23, а именно: гибель Брахилла и война, начатая Квинкцием против Коронеи из-за убийства римских солдат. (2) В действительности же все дело было в том, что строгий порядок, коим некогда славилось это племя, уже в течение многих поколений подтачивался как в общественной, так и в частной жизни, и положение многих стало столь неустойчиво, что потрясения были неизбежны24. (3) Антиох прибыл в Фивы, где был встречен сошедшимися отовсюду беотийскими старейшинами. Хотя он уже совершил нападение на римский отряд у Делия25 и под Халкидой, положив тем самым нешуточное и недвусмысленное начало войне, тем не менее на народном собрании в Фивах он произнес ту же речь, что и на первых переговорах под Халкидой, (4) и – через послов своих – на сходке ахейцев26: он, мол, просит об установлении дружбы с ним, а не об объявлении войны римлянам. Ему никого не удалось обмануть насчет своих намерений, (5) и все же принято было такое решение, в котором за мягкостью слов скрывалось расположение к царю и неприязнь к римлянам. (6) Склонив на свою сторону и этот народ, Антиох вернулся в Халкиду. Затем, разослав наперед письма, приглашавшие этолийских старейшин собраться в Деметриаде, чтобы обсудить с ними наиважнейшие дела, он и сам прибыл туда на корабле в назначенный для совещания день. (7) Участвовали в совещании также и Аминандр, вызванный для совета из Афамании, и пуниец Ганнибал, которого давно уже не приглашали27. (8) Говорили о фессалийцах, чьи намерения всем присутствующим представлялось необходимым выяснить. (9) Мнения разделились лишь в том, что одни настаивали на немедленных действиях, а другие предлагали отсрочку до начала весны – ведь половина зимы уже почти что прошла, одни предлагали отправить только послов, (10) а другие считали нужным идти со всеми войсками, чтобы припугнуть, если понадобится, колеблющихся. 7. (1) Все обсуждение сосредоточилось было на этом одном, но Ганнибал, прямо спрошенный о его мнении, обратил мысли царя и всех присутствующих к судьбам войны в целом. Вот что он сказал28: (2) «Даже если бы меня стали приглашать на совет с того времени, как мы переправились в Грецию, то я и при обсуждении вопросов о Евбее, об ахейцах, о Беотии высказал бы то же самое мнение, что и сегодня, когда речь идет о Фессалии. (3) Я считаю, что прежде всего следует любыми средствами вовлечь в военный союз Филиппа и македонян. (4) Ибо в том, что касается Евбеи, беотийцев, фессалийцев, никаких сомнений и нет: как все, у кого мало сил, они заискивают всегда у тех, кто сейчас с ними рядом; такие и на совете высказываются несмело, и потом с той же радостью испрашивают себе пощаду. (5) Лишь только завидев в Греции римское войско, они вновь прибегнут под сень привычной им власти, и никто им даже не попеняет за то, что, пока римляне были далеко, они не посмели противостоять тебе и твоему войску. (6) Насколько ж важнее и безотлагательнее привлечь на нашу сторону Филиппа, нежели их! Во-первых, если он уж ввяжется в это дело, обратной дороги ему не будет; во-вторых, он приведет с собою такие силы, которые могут быть не только подспорьем в войне, но которые недавно и без посторонней помощи выдерживали римский натиск. (7) Если эта сила присоединится к нам, то – не во вред будь сказано – разве можно будет усомниться в успехе, видя, как те, с чьею помощью римляне взяли верх над Филиппом29, теперь сами на них ополчились: (8) ведь всем известно, что этолийцы победили Филиппа, а теперь они заодно с ним станут воевать против римлян. (9) Плечом к плечу с нами станет и Аминандр с афаманским племенем, которое сыграло вторую после этолийцев роль в этой войне. (10) Тогда Филипп вынес на своих плечах всю тяжесть борьбы, ты же оставался в стороне. А теперь вы оба, могущественнейшие цари Азии и Европы, пойдете войною против одного народа, который – чтобы не говорить мне о своем переменчивом счастье – еще во времена отцов наших уступал даже одному лишь царю эпирцев (которому разве сравниться с вами двумя?). (11) Итак, что сообщает мне веру в возможность присоединения к нам Филиппа? Во-первых, общая выгода – прочнейшая скрепа любого союза; во-вторых, ваши уверения, этолийцы. (12) Это же ваш посол Фоант, повторяя все, что привык говорить, когда вызывал Антиоха в Грецию, прежде всего утверждал, что Филипп ропщет и тяготится тем рабством, какое навязали ему под видом мира. (13) По крайней мере, Фоант сравнивал в своих речах разгневанного царя с диким зверем, посаженным на цепь или запертым в клетку и жаждущим разбить замки30. Если его чувства действительно таковы, так освободим же его от оков, сломаем же запоры, дадим возможность столь долго сдерживаемому гневу обрушиться на общего врага! (14) Если же наше посольство ни на что его не подвигнет, то давайте, коль невозможно присоединить его к себе, так по крайности обезопасим себя от того, чтобы он переметнулся к нашим врагам. (15) Твой сын Селевк находится в Лисимахии. Если с тем войском, какое есть у него, он вторгнется через Фракию в ближайшие пределы Македонии и станет разорять их, то с легкостью отвлечет Филиппа от оказания помощи римлянам, заставив оборонять его собственные владения. (16) Теперь ты знаешь, что думаю я о Филиппе. Что же касается моих суждений о войне в целом, то я не скрывал их от тебя с самого начала. Если бы ты тогда меня выслушал, то римляне узнавали бы сейчас не о взятии евбейской Халкиды, не об осаде еврипской крепости – война сейчас полыхала бы в Этрурии, а также на побережье Лигурии и Предальпийской Галлии. Мало того, римляне услышали бы, что в Италии находится Ганнибал, а страшнее этого для них нет ничего. (17) Я и сейчас считаю, что тебе нужно вызвать все морские и сухопутные силы; за флотом должны следовать грузовые корабли с продовольствием, ибо если нас слишком мало здесь для войны, то для скудных запасов съестного, напротив того, чересчур много. (18) Когда ты стянешь все свои силы, раздели флот на части. Одну поставь у Коркиры, дабы у римлян не было там свободной и надежной переправы; (19) другую переведи к италийскому побережью, туда, где оно обращено к Сардинии и Африке, сам же со всеми сухопутными силами ступай в буллидские земли31: (20) оттуда ты будешь господствовать над Грецией и покажешь римлянам, что ты собрался переправляться в Италию, и, если потребуется, действительно туда переправишься. Это советую тебе я, который если не понаторел в войнах вообще, то уж во всяком случае на собственных удачах и промахах научился воевать с римлянами. (21) То, что я тебе присоветовал, обещает верный и скорый успех. Боги же да благословят то решение, которое тебе покажется наилучшим». 8. (1) Вот какова была примерно речь Ганнибала. Присутствовавшие ее похвалили, но ей не вняли. Ни один из советов Ганнибаловых не был выполнен, разве что царь послал Поликсенида вызвать из Азии флот и военные силы. (2) В Ларису на собрание фессалийцев отправлены были послы, а этолийцам и Аминандру назначили день для сбора войск в Ферах. Туда же со своими силами без промедления прибыл и царь. (3) Ожидая там Аминандра и этолийцев, он послал мегалополитанца Филиппа32 с двумя тысячами человек к Киноскефалам, где в свое время произошло решающее сражение с Филиппом-царем, – собирать кости македонян. (4) То ли это и придумал сам Филипп Мегалополитанец, желавший снискать себе расположение македонского племени и внушить неприязнь к царю, оставившему воинов непогребенными, а может быть, это решение, по видимости великодушное, а на самом деле суетное, было внушено Антиоху тщеславием, которое свойственно царям. (5) Рассеянные по полю кости были снесены в одно место, и из них был насыпан холм. У македонян это не вызвало благодарности, а царя Филиппа привело в бешенство. (6) До этого он только-только собрался вверить себя судьбе, но теперь послал к пропретору Марку Бебию, извещая его о нападении Антиоха на Фессалию: пусть-де пропретор, если тот сочтет нужным, снимается с зимних квартир, а он, Филипп, выйдет к нему навстречу, чтобы держать совет о дальнейшем. 9. (1) Антиох уже стоял лагерем подле Фер33, где к нему присоединились этолийцы и Аминандр; прибывшие из Ларисы послы спрашивали его, за какие проступки или речи фессалийцев идет он на них войной. (2) Они просили царя отвести назад войско и, если он чем-нибудь недоволен, разобраться с ними через послов. (3) Одновременно в Феры было послано подкрепление из пятисот воинов под командой Гипполоха – этот отряд не смог пройти в город, поскольку все подходы были уже перекрыты царскими воинами, и отступил в Скотусу. (4) Послам же ларисцев царь кротко ответил, что вступил в Фессалию не ради войны, но во имя сохранения и упрочения свободы фессалийцев. (5) То же самое говорил человек, которого царь уполномочил иметь дело с ферейцами. Не дав ему никакого ответа, те сами отрядили послом к царю начальствовавшего у них Павсания. (6) Он заявил примерно то же, что в сходных обстоятельствах говорили за халкидян на переговорах у Еврипского пролива34; кое в чем он был даже более резок. (7) Царь на это велел им хорошенько подумать, как бы в самое ближайшее время не пришлось им раскаяться в своей чрезмерной предусмотрительности и излишней осторожности насчет будущего. С этим он отослал Павсания. (8) Когда о посольстве узнали в Ферах, там без колебаний решили претерпеть ради верности римлянам все, какую бы участь ни принесла горожанам война. (9) Таким образом, и они всеми силами принялись готовиться к обороне города, и царь сразу со всех сторон подступил к его стенам. Он достаточно понимал (в этом не могло быть сомнений), (10) что от того, как сложится судьба этого города, первым подвергшегося его нападению, зависит будущее отношение к нему всего фессалийского племени: станут они царя презирать или же бояться. Поэтому Антиох всеми средствами старался внушить страх осажденным. (11) Первый натиск те выдержали стойко, но затем, когда многие защитники пали или были ранены, стало распространяться уныние. (12) Укоряя горожан, предводители вновь их призвали к упорству, и так как сил уже не хватало, те оставили внешнюю стену и отступили во внутреннюю часть города, окруженную не столь длинной стеной. Но в конце концов невзгоды сломили их, и, опасаясь, что, если город будет взят приступом, победители не пощадят никого, ферейцы сдались. (13) Пока общий страх еще не улегся, царь не мешкая послал четыре тысячи воинов на Скотусу. Там город сдался незамедлительно: подействовал свежий пример ферейцев, (14) которые сначала упорно сопротивлялись, но в конце концов все равно покорились своему несчастью. Вместе с самим городом сдался и Гипполох с отрядом ларисцев. (15) Все они были невредимы отпущены царем, который считал это очень важным, чтобы снискать расположение ларисцев. 10. (1) На десятый день после прихода в Феры, покончив свои дела, Антиох со всем войском двинулся к Кранону35 и взял его с ходу. (2) Затем он захватил Киерий, Метрополь и окружающие их крепости. Таким образом, вся эта область, за исключением Атрака и Гиртона, оказалась в его власти. (3) Тогда царь решил идти на Ларису, полагая, что горожане не станут уж очень упорствовать: на них должны были подействовать либо страх, внушенный захватом других городов, либо благодеяние царя, отпустившего ларисский отряд, либо, наконец, пример стольких покорившихся общин. (4) Для пущего устрашения Антиох велел поставить впереди слонов и четырехугольным строем двинулся к городу. Большинство ларисцев пребывало в растерянности и колебаниях: верх брал то страх перед неприятелем, который был рядом, то верность далеким союзникам. (5) В эти же дни Аминандр с отрядом афаманской молодежи захватил Пеллиней36, а Менипп с тремя тысячами этолийской пехоты и двумя сотнями всадников, вторгшись в Перребию37, приступом взял Маллойю и Киретии, а также разорил земли Триполиса. (6) Стремительно разделавшись со всем этим, они вернулись к царю под Ларису: он позвал их посоветоваться, что следует предпринять в отношении этого города. (7) Мнения на совете были высказаны самые разные. Одни считали, что следует применить силу и не откладывая подвести к стенам осадные сооружения и устройства сразу со всех сторон: город лежит на равнине, и к нему легко подойти откуда угодно. (8) Другие же говорили о том, что город этот хорошо защищен (нечего и сравнивать его с Ферами), и напоминали о том, что зима – время мало подходящее для всякого военного предприятия, но менее всего благоприятствующее осаде и взятию городов. (9) Царь колебался между надеждой и опасениями, когда в него вдохнули уверенность фарсальские послы, как раз тут и явившиеся, чтобы сдать свой город. (10) Меж тем Марк Бебий, встретившись в Дассаретии38 с царем Филиппом, по общему их уговору послал Аппия Клавдия39 для защиты Ларисы. Тот прошел скорым ходом через Македонию к горному хребту, возвышающемуся над Гонном40. (11) Этот город отстоит от Ларисы на двадцать миль, располагаясь при самом входе в Темпейское ущелье. Поставив там лагерь, более обширный, чем это требовалось для его сил, и разжегши костров больше, чем было бы достаточно для собственных нужд, он рассчитано создал у врага впечатление, что в лагере находится все римское войско вместе с царем Филиппом. (12) И вот Антиох, всего лишь день пробыв под Ларисой, вернулся в Деметриаду, объясняя своим, что все дело в приходе зимы. Этолийцы же и афаманы вернулись к себе. (13) Хотя Аппий и видел, что осада снята, и та цель, ради которой его послали, выполнена, он тем не менее спустился в Ларису, дабы ободрить союзников на будущее. (14) Ларисцы ликовали вдвойне, неприятель покинул их пределы, а в город вступил римский гарнизон. 11. (1) Из Деметриады царь уехал в Халкиду и там влюбился в халкидскую девушку, дочь Клеоптолема41. Сначала он слал к ее отцу сватов, а потом и сам стал являться к нему, надоедая открытыми домогательствами, (2) при том что отец не хотел связываться с человеком несоизмеримо высшего звания. Добившись в конце концов своего, Антиох отпраздновал свадьбу, словно в мирное время. На остаток зимы царь забыл об обоих великих своих замыслах: и о войне с Римом, и об освобождении Греции. Не заботясь более ни о чем, он проводил время в попойках и утехах, сопутствующих вину, а также в сне, настигавшем его скорей от усталости, нежели от пресыщения. (3) Та же изнеженность охватила и всех царских военачальников, стоявших на зимних квартирах повсюду, но главным образом в Беотии. В конце концов в праздность впали и воины: никто из них не брал в руки оружия, не выходил на заставы или в караулы (4) и вообще не делал ничего, что предписывают воинские обязанности и долг. (5) Итак, когда в начале весны42 Антиох через Фокиду прибыл в Херонею, куда должны были отовсюду собраться его войска, он тут же понял, что воины зимовали в условиях ничуть не более строгих, чем их командующий. (6) Оттуда царь послал Александра с войском в Акарнанию, а македонянина Мениппа – в Страт в Этолии. Сам же он, свершив в Дельфах жертвоприношение Аполлону, отправился в Навпакт. (7) Оттуда после совещания с этолийскими старейшинами он двинулся по дороге, идущей в Страт43 мимо Калидона и Лисимахии, навстречу своим войскам, шедшим вдоль Малийского залива. (8) Там знатный акарнанец Мнасилох, подкупленный огромными дарами, не только склонил на сторону царя все племя, но и убедил в своей правоте претора Клита, в чьих руках находилась высшая власть. (9) Только Левкадии44, главный город Акарнании, нелегко было склонить в измене: горожане опасались римского флота, как того, которым командовал Атилий, так и находившегося у Кефаллении. Зная это, Мнасилох взял их хитростью. (10) На сходке он заявил, что необходимо охранять внутренние области Акарнании и что всем способным носить оружие надо выступить в Медион и Тирей, чтобы Антиох или этолийцы не смогли захватить эти города. (11) Нашлись и такие, кто утверждал, что нет никаких оснований без толку суетиться и вполне достаточно гарнизона в пятьсот человек. Заполучив эту молодежь, Мнасилох расположил триста человек в Медионе и двести в Тирее в качестве гарнизона; он делал это, чтобы они, попав в руки царя, оказались заложниками. 12. (1) В те же дни царские послы явились в Медион. Выслушав их в собрании, горожане стали совещаться о том, как ответить царю. Одни считали, что нужно остаться в союзе с римлянами, (2) другие – что не следует пренебрегать царской дружбой. Самым умеренным показалось и потому было принято суждение Клита; решено было отправить к царю послов (3) с просьбой позволить медионянам посовещаться о таком важном деле в собрании акарнанцев. (4) В это посольство с умыслом включили Мнасилоха и его приверженцев. Они тайно известили царя, что пора вести войско, а сами продолжали тянуть время. (5) Так что, лишь только успели послы выйти из города, как Антиох уже был в медионских пределах и вскоре появился у ворот. Те, кто не знал об измене, в ужасе и смятении принялись звать молодежь к оружию, но Клит с Мнасилохом уже ввели царя в город. (6) И вот даже те, кто был против Антиоха, подгоняемые страхом, явились встречать его бок о бок с теми, кто пришел по доброй воле. Царь своей кроткой речью утешил напуганных, так что еще несколько акарнанских общин переметнулись на его сторону в уповании на прославленную царскую снисходительность. (7) Из Медиона он пошел в Тирей, выслав вперед все того же Мнасилоха и послов. Однако обнаружившийся в Медионе обман сделал тирейцев осторожнее, хотя и не боязливее. (8) Их ответ был совершенно недвусмыслен: без согласия римских полководцев они не станут заключать никакого нового союза. Заперши ворота, горожане выставили на стенах караулы. (9) Очень кстати прибыл в Левкаду Гней Октавий, посланный Квинкцием укрепить мужество акарнанцев. От Авла Постумия, которого легат Атилий45 поставил управлять Кефалленией, Октавий получил отряд воинов и несколько кораблей. (10) Он обнадежил союзников, уверив их в том, что консул Маний Ацилий с легионами уже переплыл море и в Фессалии стоят лагерем римляне. (11) Коль скоро время года благоприятствовало мореплаванью, слух этот выглядел вполне достоверно, – царь отступил от Тирея и, оставив гарнизоны в Медионе и некоторых других крепостях Акарнании, через этолийские и фокидские города вернулся в Халкиду. 13. (1) Еще зимой Марк Бебий и царь Филипп, встретившись в Дассаретии, послали Аппия Клавдия в Фессалию, чтобы вызволить Ларису из осады. (2) Но тогда погода не благоприятствовала ведению войны, так что сами они вернулись на зимние квартиры и лишь теперь, с наступлением весны, соединив силы, спустились в Фессалию. (3) Антиох тогда был в Акарнании. По приходе Филипп напал на Маллойю в Перребии, а Бебий на Факий46. Захватив его первым же натиском, он затем с такой же быстротой занял Фест. (4) Уйдя оттуда в Атрак, он овладел потом Киретиями и Эритием. Поставив в отвоеванных городах гарнизоны, он опять присоединился к Филиппу, осаждавшему Маллойю. (5) При подходе римского войска горожане сдались, то ли опасаясь столь внушительных сил, то ли обретя надежду на снисхождение. Оба войска одной колонной двинулись отбивать города, захваченные афаманами, (6) а именно: Эгиний, Эрикиний, Гомфы, Силану, Трикку, Мелибею, Фалорию47. (7) Затем они осадили Пеллиней, который оборонял Филипп Мегалополитанец с пятьюстами пехотинцами и сорока конниками. Прежде чем идти на приступ, союзники послали к нему, советуя не доводить дело до последней крайности. (8) Тот заносчиво ответил, что готов предать себя в руки либо римлян, либо фессалийцев, но под власть Филиппа-царя он не склонится. (9) Убедившись в неизбежности приступа, Бебий остался под Пеллинеем, а царь решил отправиться к Лимнею, ибо тогда появилась возможность захватить его. 14. (1) Примерно в те же дни море пересек консул Маний Ацилий с двадцатью тысячами пехоты, двумя тысячами конницы и пятнадцатью слонами48. Приказав военным трибунам вести сухопутное войско в Ларису, сам он с конницей прибыл к Филиппу под Лимней. (2) С появлением консула город немедленно сдался вместе с царским гарнизоном и афаманами. (3) От Лимнея консул пошел к Пеллинею. Там первыми сдались афаманы, а затем и Филипп Мегалополитанец. (4) Когда тот покидал крепость, с ним случайно столкнулся царь Филипп, который приказал издевки ради отдать ему царские почести, сам же, подойдя, глумливо назвал его братом, отнюдь не к украшению своего достоинства49. (5) Препровожденный затем к консулу, Филипп Мегалополитанец взят был под стражу и невдолге отправлен в оковах в Рим. Все прочие афаманы и гарнизонные воины царя Антиоха из сдавшихся в те дни городов отданы были Филиппу-царю – а было их до четырех тысяч. (6) Консул двинулся в Ларису, с тем чтобы держать там совет о войне в целом. По пути его встретили послы от Киерия и Метрополя, спешившие к нему, чтобы сдать свои города. (7) Филипп весьма милостиво обошелся с афаманскими пленными, надеясь через них привлечь на свою сторону все племя. И вот, отпустив сначала пленных по их городам, он вслед за тем двинул туда и войско в надежде овладеть Афаманией. (8) Пленники эти оказали большое влияние на своих соотечественников, восхваляя кротость и щедрость царя по отношению к ним. (9) Своим царским достоинством Аминандр мог бы еще удерживать некоторых в повиновении, пока оставался среди соплеменников, но вместе с женой и детьми он покинул свое царство и скрылся в Амбракию. Аминандр боялся, что будет выдан царю Филиппу, давнишнему своему врагу, и римлянам, справедливо гневавшимся тогда на него за предательство. Так вся Афамания перешла во власть Филиппа. (10) Консул провел несколько дней в Ларисе, главным образом чтобы отдохнули кони, измученные морским путешествием и последующими переходами. Когда краткий отдых восстановил силы войска, он двинулся в Кранон. (11) С его приближением сдались Фарсал, Скотуса, Феры и находившиеся в них Антиоховы гарнизоны. Спросив пленных, кто хочет остаться с ним, консул передал тысячу добровольцев Филиппу, а остальных отпустил безоружными в Деметриаду. (12) Потом он занял Проерну50 и соседние с нею крепости. Затем консул двинулся дальше к Малийскому заливу. Когда он приблизился к ущельям, над которыми расположены Тавмаки, вся тамошняя молодежь, вооружившись, оставила город, засела в лесах и на тропах и сверху обрушилась на римскую колонну. (13) Консул сперва послал к ним вестников, которые, подойдя поближе, пытались отговорить их от такого безумия. Видя, однако, что они упорствуют в своей затее, консул послал в обход трибуна с солдатами двух манипулов51. Таким образом он отрезал вооруженным врагам дорогу в город, а сам город, оставшийся незащищенным, занял. (14) Когда в захваченном городе поднялся крик, все те, кто укрывался в засаде, кинулись из леса к городу и были перебиты. (15) На другой день консул от Тавмаков пошел к реке Сперхею и опустошил там поля гипатцев. 15. (1) В продолжение этих событий Антиох находился в Халкиде. Уже тогда он понимал, что не добился в Греции ничего, если не считать приятной халкидской зимовки и бесславной женитьбы. (2) Тут его гнев за пустые обещания этолийцев обратился на Фоанта, Ганнибала же он стал чтить уже не просто как умного человека, но чуть ли не как пророка, предвидевшего все случившееся. Не желая, однако, чтобы его безрассудно начатое предприятие еще и провалилось из-за его же медлительности, царь послал в Этолию гонцов с приказом всей молодежи собраться в Ламию. (3) Сам он повел туда примерно десять тысяч пехоты и пятьсот конников из тех пополнений, что прибыли позже из Азии. (4) Но воинов собралось заметно меньше, чем когда-либо ранее; знатные люди прибыли лишь с немногочисленными клиентами52. Они утверждали, что приложили ревностные усилия, чтоб набрать в своих городах как можно больше воинов, (5) но ничем не могли подействовать на уклоняющихся от военной службы – ни влиянием, ни угождением, ни даже властью. Таким образом, союзники не выставили тех сил, обещанием которых они же его и вызвали, а собственные Антиоховы войска мешкали в Азии. Оставленный всеми, царь укрылся в Фермопильском ущелье. (6) Здесь горный хребет разделяет Грецию посередине, подобно тому как Италия рассечена Апеннинскими горами53. (7) Перед Фермопильским ущельем – к северу от него – находятся Эпир, Перребия, Магнесия, Фессалия, Фтиотийская Ахайя и Малийский залив; (8) по сю сторону прохода – к югу – расположены большая часть Этолии, Акарнания, Фокида с Локридой и Беотия с прилегающим к ней островом Евбеей; здесь же наподобие мыса выступает область Аттика и расположенный за нею Пелопоннес. (9) Этот хребет начинается у Левкаты54 и моря – того что на западе, – и тянется через Этолию к другому морю, что на востоке. Он являет собою такую преграду из каменистых склонов, перемежающихся скалистыми кручами, что не только войску, но даже и тем, кто идет налегке, трудно найти тропинку, чтобы преодолеть его. (10) Лежащие на востоке горы называются Эта. Наиболее высокая их часть – Каллидром, и тут, в долине, спускающейся к Малийскому заливу, есть проход шириною не более шестидесяти шагов. (11) Это единственная военная дорога, по которой, если никто тому не препятствует, можно перевести войско. (12) Оттого-то это место и называют Пилами55 или – по бьющим в самом ущелье горячим ключам – Фермопилами. Гибель лакедемонян, противостоявших здесь персам, гораздо более прославила его, чем сама битва. 16. (1) Отнюдь не столь образцовым было мужество у Антиоха, когда он, разбив лагерь по сю сторону прохода, располагал над ущельем укрепления и перегораживал его двойным валом и рвом, а где нужно было – еще и стеной, (2) благо камни валялись повсюду во множестве. (3) Будучи совершенно уверен, что римскому войску здесь никогда не прорваться, царь отправил часть этолийцев (всего-то собралось их четыре тысячи) к Гераклее56, чтобы они заняли этот город, лежащий перед самым входом в ущелье, и стояли там гарнизоном, (4) а часть – в Гипату. Он не сомневался, что консул нападет на Гераклею, и многие уже доносили царю, что консул разоряет округу Гипаты. (5) А консул, разграбив сперва Гипатскую, а затем и Гераклейскую область (и тут и там этолийцы тщетно пытались помочь горожанам), стал лагерем в самом ущелье, возле горячих ключей и как раз напротив царя. Оба же этолийских отряда заперлись в Гераклее. (6) Пока Антиох не завидел противника, ему казалось, что все достаточно укреплено и надежно охраняется, но теперь его охватил страх, как бы римляне не нашли каких-нибудь тропок и не перебрались бы через нависающие скалы: (7) ведь по рассказам, именно так персы обошли некогда лакедемонян, а те же римляне недавно – Филиппа57. (8) Итак, царь послал в Гераклею гонца к этолийцам: пусть-де они помогут ему в этой войне уж хотя бы тем, что займут вершины окрестных гор и будут сторожить, чтобы римляне нигде не могли пройти. (9) Когда гонца выслушали, среди этолийцев начались распри. Одни считали, что нужно подчиниться приказу царя и идти, (10) другие – что надо высидеть в Гераклее, ожидая, к кому повернется фортуна: тогда, если царь будет побежден консулом, у них наготове будут свежие силы для помощи ближайшим своим городам, а если Антиох одолеет, то они пустятся преследовать бегущих врассыпную римлян. (11) И те и другие не только остались при своем намерении, но и осуществили его: две тысячи этолийцев остались в Гераклее, а две другие, разделившись на три части, овладели Каллидромом, Родунтией и Тихиунтом – таковы названия горных вершин. 17. (1) Увидев, что самые высокие места заняты этолийцами, консул послал против их укреплений своих легатов из бывших консулов – Марка Порция Катона и Луция Валерия Флакка58 – с двумя тысячами отборных пехотинцев: Флакка – на Родунтию и Тихиунт, Катона – на Каллидром. (2) Сам же, прежде чем двинуть свои силы против неприятеля, собрал воинов на сходку и обратился к ним с краткой речью: «Воины! Я вижу, что во всех званиях большинство среди вас составляют те, кто сражался в этой же самой провинции под водительством и ауспициями Тита Квинкция. (3) В Македонской войне ущелье на реке Аой было неприступнее здешнего. (4) В самом деле, ведь перед нами ворота – это проход, единственный на всем протяжении от моря до моря и как бы открытый самой природой в сплошной преграде59. В той войне вражеские укрепления были и расположены выгоднее, и возведены основательнее, и неприятельское войско тогда было многочисленнее, и сами воины гораздо лучше. (5) Солдатами были там македоняне, фракийцы и иллирийцы – неустрашимейшие племена, – а здесь сирийцы и азиатские греки, ничтожнейшие людишки, прирожденные рабы. (6) И царь был воинственнейший, с юных лет упражнявший себя в частых войнах с соседями: фракийцами, иллирийцами и всеми окрестными племенами. А этот царь? Умолчу уж обо всей остальной его жизни, (7) скажу лишь, что, переправившись из Азии в Европу, дабы развязать войну против римского народа, он за все время зимовки не сделал ничего достопамятного – вот разве, влюбившись, жену себе взял – из частного дома и низкого звания: род ее неизвестен даже среди незнатных. (8) И вот сей молодой супруг, откормившись на брачных пирах, выступил на битву. Основной его силой и главной надеждой были этолийцы, племя вздорное и неблагодарное, в чем вы убедились прежде, а Антиох убеждается ныне. (9) Ведь они и явились к нему в недостаточном числе, и в лагере остаться не смогли, и постоянно пребывают во внутренних распрях. Настаивая на защите Гипаты и Гераклеи, они не отстояли ни той, ни другой, но бежали в горы, а часть заперлась в Гераклее. (10) Сам царь признает, что ни разу он не отважился не только сразиться в открытом поле, но даже расположить там лагерь. Бросив всю ту область, насчет которой он похвалялся, будто бы отнял ее и у нас, и у Филиппа, он засел между скалами, так что лагерь его разбит даже не у входа в ущелье, где, как рассказывают, стояли некогда лакедемоняне, (11) а отодвинут глубоко внутрь него. Разве этим он не показал свою трусость? Разве это не то же самое, что прятаться от осады, запершись в городских стенах? (12) Но не защитят Антиоха теснины, как и этолийцев вершины, что ими заняты. Мы обо всем позаботились: сделано и предусмотрено достаточно, чтобы в бою вам не противостояло ничего, кроме неприятеля. (13) Вам надлежит помнить, что воюете вы не только за свободу Греции, хотя и это было бы великой честью, – вы освобождаете от этолийцев и Антиоха страну, ранее освобожденную от Филиппа. Вашей наградой станет не только то, что находится в царском лагере, (14) в добычу достанется и все снаряжение, которое там со дня на день ожидают из Эфеса. А затем римскому господству откроются Азия, Сирия и все богатейшие царства, простирающиеся вплоть до восхода солнца. (15) А после что нам помешает от Гадеса до Красного моря раздвинуть границы римской державы вплоть до Океана, что окаймляет земной круг? И весь род людской станет чтить имя римское вслед за именами богов! (16) Да будут души ваши достойны подобной награды, чтобы завтра с божественной помощью мы славно сразились в решительной битве!»60 18. (1) Разойдясь со сходки, воины, прежде чем позаботиться о нуждах телесных, подготовили доспехи и вооружение. На рассвете консул подал сигнал к битве и поставил войско плотным строем с нешироким передним краем, приспосабливаясь к условиям ущелья. (2) Когда завидел царь неприятельские знамена, он и сам вывел свои войска. Перед валом в первой линии он разместил часть легковооруженных, дальше, словно в усиление самих укреплений, расположился цвет войска, вооруженный по-македонски, – их называют сариссофорами61. (3) Слева от них, у самой подошвы горы, стояли метатели дротиков, лучники, пращники, чтобы с более высокого места поражать врагов в неприкрытые щитами бока. (4) Справа же от македонян, у самого края укреплений, откуда до самого моря простираются болота, непроходимые из-за топей, Антиох поставил слонов с опытными погонщиками, за ними конницу, а дальше, через короткий промежуток, вторую линию и там все остальные силы. (5) Сперва натиск римлян, подступавших со всех сторон, удерживали македоняне, выставленные перед валом, – немалым подспорьем были им те, кто сверху поливал ливнем камней, стрел и дротиков.(6) Но затем, по мере того как напор противника нарастал и становился неудержимым, македоняне были вытеснены со своих позиций: отведя свои боевые порядки, они отступили в лагерь. Там, став на валу, они протянули вперед свои копья и образовали нечто вроде дополнительного укрепления. (7) Высота вала была такова, что стоявшие на нем могли поражать врага сверху, а благодаря длине копий удерживать его внизу и на расстоянии. (8) Многие очертя голову кидались на вал, но были пронзены. И несомненно, римляне отступили бы, ничего не добившись, или понесли бы тяжелые потери, если бы на холме, господствовавшем над лагерем, не появился Марк Порций, который, напав врасплох на спавших этолийцев, сбросил их с Каллидромского гребня и большую часть перебил62. 19. (1) Отнюдь не столь успешны были действия Флакка у Тихиунта и Родунтии – его попытки подступиться к укреплениям оказались тщетны. (2) Когда из царского лагеря македоняне и другие, что были там, завидели вдали показавшуюся толпу или же колонну, различимую сперва лишь по туче пыли, они решили, что это идут на помощь этолийцы, которые приметили завязавшийся вдалеке бой. (3) Но затем, когда те приблизились настолько, что стали видны знамена и вооружение, македоняне обнаружили свою ошибку. Всех разом охватил такой страх, что они бежали, побросав оружие. (4) Впрочем, преследователям мешали и укрепления, и узость долины, по которой предстояло догонять неприятеля, а более всего то, что его строй замыкали слоны, обойти которых пехоте было трудно, а коннице и вовсе невозможно, ибо лошади пугались и начиналась сумятица, худшая, чем во время сражения. (5) Какое-то время ушло и на разграбление лагеря. Тем не менее в тот день преследование продолжалось до Скарфеи. (6) На этом пути многих уничтожили, многих пленили. Перебив не только людей и лошадей, но и слонов, которых захватить было невозможно, римляне вернулись в лагерь. (7) На него в тот день как раз во время сражения напали этолийцы, занимавшие Гераклею, но эта весьма дерзкая попытка окончилась безуспешно. (8) После полуночи консул отправил в преследование конницу, а на рассвете двинул вперед и легионы. (9) Царь несколько опережал его, ибо остановил свое безоглядное бегство не ранее, чем достиг Элатии. Собрав тех, кто уцелел после битвы и бегства, он с небольшим отрядом кое-как вооруженных воинов удалился в Халкиду. (10) Римская конница не настигла в Элатии самого царя, но зато она уничтожила значительную часть его войска: и тех, кто отстал, выбившись из сил, и тех, кто сбился с пути, как бывает при беспорядочном бегстве без проводников по неведомым тропам. (11) Из всего войска уцелело не более пятисот человек – тех, что были вокруг царя. Да и из десяти тысяч воинов, которых царь, как писали мы63, следуя Полибию, перевез с собой в Грецию, остались в живых лишь немногие. (12) Но еще внушительнее окажется успех, если мы поверим Валерию Антиату, который пишет, что царское войско насчитывало шестьдесят тысяч, из коих погибло сорок, а захвачены были пять тысяч человек и двести тридцать знамен. Римлян же пало сто пятьдесят в самой битве и еще не более пятидесяти при защите от нападения этолийцев. 20. (1) Когда консул вел свое войско через Фокиду и через Беотию, жители городов, участвовавших в отпадении от Рима, сознавая свою вину, встречали его перед воротами с масличными ветвями в руках: они боялись, что их будут считать врагами и подвергнут разграблению. (2) Однако войско день за днем двигалось, не причиняя никому никакого ущерба, словно по замиренной стране, пока не дошло до земель города Коронеи. (3) Там гнев консула вызвала статуя царя Антиоха, поставленная в святилище Минервы Итонской64: воинам было дозволено опустошить поля вокруг храма. Но затем консул подумал, что бесчестно было бы обрушиваться на одну коронейскую землю, при том что статуя поставлена по согласному решению всех беотийцев. (4) Воинов тотчас отозвали, и грабеж прекратился. Беотийцам лишь выразили словесное порицание за их неблагодарность по отношению к римлянам, облагодетельствовавшим их столь великодушно и столь недавно. (5) Как раз во время сражения в Фермопилах десять царских кораблей под командой Исидора причаливали в Малийском заливе, у Трония. Когда туда с вестью о поражении прибыл израненный акарнанец Александр, они в страхе устремились к евбейскому Кенею65. (6) Там Александр скончался и был погребен. Три прибывших из Азии корабля, которые стояли в той же гавани, получив известие о гибели войска, возвратились в Эфес, Исидор же от Кенея поплыл к Деметриаде на случай, если бегство приведет царя туда. (7) В те же дни префект римского флота Авл Атилий застиг в море царские корабли, шедшие с большим грузом припасов и уже миновавшие пролив у острова Андрос. (8) Одни корабли он потопил, другие захватил, а те, что были в хвосте, сами поворотили в Азию. Вернувшись с вереницей плененных судов в Пирей, Атилий распределил большое количество продовольствия между афинянами и другими союзниками, какие были у римлян в том крае. 21. (1) Антиох, покинувший Халкиду перед самым приходом консула, прибыл сперва на Тенос и переправился оттуда в Эфес. (2) Консул, явившись к Халкиде, нашел открытыми ворота, а царский военачальник Аристотель с его приближением покинул город. (3) Да и прочие евбейские города сдались без боя. Через несколько дней, когда все они были замирены, причем не пострадал ни один, войско вернулось к Фермопилам, умеренностью своею после победы заслужив похвалу большую, чем самою победой. (4) Оттуда консул послал в Рим Марка Катона, дабы через неложного свидетеля сенат и народ римский узнали о происшедшем. (5) Катон из Креусы (это торговая гавань феспийцев в самом отдаленном углу Коринфского залива) добрался до ахейских Патр, оттуда вдоль этолийского и акарнанского берегов он приплыл к Коркире и так переправился в италийский Гидрунт. (6) На пятый день скорого хода он сухим путем прибыл в Рим. Затемно вступив в Город, он прямо от ворот поспешил к претору Марку Юнию. (7) На рассвете был созван сенат. Луций Корнелий Сципион, отряженный консулом несколькими днями раньше Катона66, по прибытии узнал, что тот его упредил и уже находится в сенате. Сципион вошел туда как раз в то время, когда Катон докладывал о происшедшем. (8) Затем по распоряжению сената оба посланца были представлены сходке, где изложили события в Этолии так же, как и в сенате. (9) Было назначено трехдневное молебствие, а претору велено принести сорок взрослых животных в жертву богам, каким сочтет нужным. (10) В те же дни в Город с овацией вступил Марк Фульвий Нобилиор67, что отправился за два года до того в Испанию претором. (11) Перед ним несли сто тридцать тысяч серебряных денариев, а помимо чеканных денег еще двенадцать тысяч фунтов серебра и сто двадцать семь фунтов золота. 22. (1) От Фермопил консул Ацилий отрядил посольство в Гераклею: может быть, хоть теперь этолийцы, убедившись в ненадежности царя, раскаются и, сдав Гераклею, подумают, как исхлопотать у сената прощение за безумие свое или свою ошибку. (2) Ведь и другие греческие города отложились в эту войну от римлян, коим были много чем обязаны; доверившись царю, они пренебрегли своим долгом, но после его бегства не стали усугублять вину упрямством и были вновь взяты под покровительство. (3) Правда, этолийцы не просто шли за царем, но вызвали его сами и были в этой войне зачинщиками, а не просто его союзниками, – все же если они найдут в себе силы раскаяться, то даже их можно будет пощадить. (4) Однако никакого примирительного ответа на эти обращения не последовало. Становилось ясно, что дело придется решать оружием и что теперь, после победы над царем, предстоит новая война, этолийская. Консул перенес лагерь из Фермопил к Гераклее и в тот же день верхом объехал со всех сторон стены города, чтобы разведать его расположение. (5) Гераклея лежит у подошвы горы Эты. Сам город раскинулся на равнине, но его крепость стоит на высоком месте, и со всех сторон ее – крутые обрывы. (6) Высмотрев все, что ему было нужно, консул решил напасть на город сразу в четырех местах. (7) Со стороны реки Асоп, где расположен гимнасий, он поручил осаду и приступ Луцию Валерию; предместье за пределами стен, населенное едва ли не гуще, чем сам город, он поручил Тиберию Семпронию Лонгу; (8) со стороны Малийского залива, где подход был очень нелегок, консул поставил Марка Бебия, а со стороны другой речки, называемой Мелас, напротив храма Дианы68, – Аппия Клавдия. (9) Усилиями этих мужей через несколько дней были готовы башни, тараны и все прочее снаряжение, потребное для взятия городов. (10) Хотя гераклейская земля и болотиста, вся она изобилует высокими деревьями, пригодными для любых сооружений, а кроме того, коль скоро этолийцы бежали под защиту стен, (11) в предместьях остались заброшенные дома, из которых для разных нужд можно было брать не только балки и доски, но также кирпич, щебень и разной величины камни. 23. (1) Итак, римляне полагались скорей на осадные сооружения, чем на силу оружия. Этолийцы, напротив того, защищали себя именно оружием: (2) когда таран начинал бить в стену, они не пытались, как это обычно делают, отклонять его удары, захватывая острие петлей, – многочисленным отрядом они с оружием в руках предприняли вылазку, причем некоторые несли также и огонь, чтобы поджечь вал. (3) В городской стене и так были устроенные для вылазок ходы с потайными воротами, и новые проделывались при восстановлении разрушенных стен, чтобы больше было возможностей то тут, то там вылазками тревожить врага. (4) В первые дни, когда этолийцы еще не растратили силы, они повторяли этот маневр часто и неустанно, но чем дальше, тем реже и все более вяло. Многое обессиливало этолийцев, но особенно недостаток сна: (5) ведь римляне при избытке воинов могли в караулах сменять друг друга, а враги из-за своей малочисленности вынуждены были нести тяготы и днем, и ночью. (6) Двадцать четыре дня битва не прекращалась ни на миг, защитники города отбивали врага сразу со всех четырех сторон. (7) Когда консулу стало ясно, что этолийцы выбились из сил – об этом свидетельствовали и продолжительность осады, и сообщения перебежчиков, – он придумал следующее: (8) в полночь велел протрубить отступление и тут же увел всех воинов из-под стен и до третьего часа дня оставил их отдыхать в лагере. (9) Затем приступ возобновился и шел до полуночи, а потом снова был прерван до третьего часа дня. (10) Причиной перерывов этолийцы сочли то же самое изнеможение, какое охватило и их. Как только у римлян звучала труба к отбою, защитники города, словно знак относился и к ним, самочинно покидали свои посты и не появлялись на стенах с оружием в руках ранее третьего часа дня. 24. (1) Но вот консул Ацилий, давши отбой в полночь, в четвертую стражу с трех сторон со всеми силами вновь устремился на приступ, (2) а с четвертой стороны он поставил Тиберия Семпрония, приказав ему держать воинов наготове в ожидании знака. Консул не сомневался, что в ночной суматохе враги бросятся туда, откуда слышны будут крики. (3) Многие этолийцы, сморенные усталостью и недосыпом, с трудом пробуждались от сна, другие, что в это время бодрствовали, в темноте бросились на шум начавшейся битвы. (4) Из римлян одни старались перелезть через развалины обрушившейся стены, другие – взобраться по лестницам, и этолийцы отовсюду сбегались на помощь защитникам. (5) Тот участок, где дома стояли вне города, никто не атаковал и не оборонял, но осаждавшие там затаились, напряженно ожидая сигнала, а из защитников не было никого. (6) Уже начало светать, когда консул дал знак, и римляне вошли в город, перебравшись через полуразрушенные стены, а к устоявшим приставив лестницы. Тут сразу поднялся крик, показывавший, что город взят. Этолийцы, оставивши караулы, отовсюду кинулись в крепость. (7) А победители с разрешения консула принялись грабить город. Воины не столько охвачены были гневом или ненавистью, сколько хотели хоть где-нибудь извлечь выгоду из победы: ведь столько раз приходилось им себя сдерживать, освобождая города из-под власти неприятеля. (8) Примерно в полдень консул собрал солдат и, разделивши их на две части, одну велел вести вокруг подножья горы на скалу, которая по высоте равна крепости, но словно отрезана от нее межлежащей долиной; (9) вершины двух гор настолько близки друг к другу, что с соседней горы можно было метать дротики в крепость. А сам консул с другой половиной воинов намеревался подняться к крепости со стороны города и только ожидал сигнала от тех, кто должен был взобраться на скалу с тыла. (10) Когда те, оказавшись там, издали боевой клич, а затем со стороны города началось наступление римлян, тогда находившиеся в крепости этолийцы не выдержали: их дух был сломлен уже раньше, и вдобавок ничто в крепости к длительной осаде не было подготовлено. (11) Женщины, дети и прочее небоеспособное население – все собрались в крепость, которая такую толпу даже вместить не могла, а тем более защищать. Поэтому при первом же натиске они сложили оружие и сдались. (12) Среди прочих выдан римлянам был и Дамокрит, один из предводителей этолийцев, который в свое время на запрос Тита Квинкция об этолийском декрете, приглашавшем Антиоха, сказал, что ответ даст в Италии, когда этолийцы станут там лагерем69. Из-за такой заносчивости его выдача доставила победителям особую радость. 25. (1) Пока римляне воевали под Гераклеей, Филипп, как было условлено, осаждал Ламию. Когда консул возвращался из Беотии, македонский царь встретился с ним подле Фермопил, дабы принести поздравления и ему, и народу римскому, а также извиниться, что по болезни не принял участия в войне. (2) Оттуда они одновременно тронулись в разные стороны для осады городов, (3) отстоящих друг от друга примерно на семь миль. Так как Ламия расположена на холме и вид из нее открывается прямо на область Эты, то расстояние между городами выглядит совсем небольшим, а разглядеть можно все. (4) День и ночь римляне и македоняне, словно соревнуясь, усердствовали в осадных и ратных трудах, но македонянам приходилось туже, ибо если римляне строили насыпь, подвижные навесы и прочие наземные сооружения, то те вели подкоп и в трудных местах натыкались на породу, непреодолимую для железных заступов. (5) Так как дело не двигалось, царь вступил в переговоры со старейшинами, пытаясь убедить их сдать город. (6) Он не сомневался, что если сначала падет Гераклея, то ламийцы сдадутся скорее римлянам, чем ему, и консул не упустит случая снятием осады снискать себе благодарность. (7) И предчувствие не обмануло царя: лишь только Гераклея была захвачена, оттуда прибыл гонец с указанием воздержаться от приступа: справедливей, мол, будет, чтобы плодами победы воспользовались римские воины, сражавшиеся с этолийцами лицом к лицу70. (8) Итак, македоняне отступили от Ламии, и ее жители избежали тех несчастий, что выпали на долю соседнего города71. 26. (1) За несколько дней до взятия Гераклеи этолийцы, собравши совет в Гипате, отправили к Антиоху послов; (2) среди них был, как и прежде, послан Фоант. Они имели поручение требовать от царя сперва, чтобы он, вновь собрав сухопутные и морские силы, переправился в Грецию, (3) а уж если его удерживают какие-нибудь дела, чтобы прислал денег и подкреплений; ведь готовность помочь союзникам – это дело не только верности и достоинства царского, но безопасности царства: (4) разве нужно ему, чтобы римляне, устранив с пути этолийское племя, могли, ни о чем больше не беспокоясь, со всеми силами переправиться в Азию? (5) Эти доводы были справедливы, и тем сильнее подействовали они на царя. Итак, деньги, необходимые для военных нужд, он тут же вручил послам, а насчет сухопутных и морских подкреплений заверил их, что пришлет. (6) Фоанта, единственного из послов, он удержал при себе, тот и сам отнюдь не противился, чтобы при царе все время был человек, который будет следить за исполнением его обещаний. 27. (1) Однако падение Гераклеи сломило наконец боевой дух этолийцев, (2) и через несколько дней после того, как в Азию отправилось посольство, дабы побудить царя к возобновлению войны, они сами отказались от воинственных замыслов и отрядили к консулу послов с просьбой о мире. (3) Когда они начали говорить, тот прервал их, сказав, что занят делами более важными, послы же пусть возвратятся в Гипату; он дарует им десятидневное перемирие и отправляет с ними Луция Валерия Флакка, которому они смогут изложить то, что собирались обсудить с консулом, а также все, что еще пожелают. (4) Когда послы прибыли в Гипату, старейшины в присутствии Флакка собрали совет, где расспрашивали его, как им вести себя перед консулом. (5) Они хотели начать с рассказа о давности союзнических отношений и о заслугах своих перед римским народом, но Флакк велел им не касаться того, что ими самими нарушено и разорвано; (6) им-де больше поможет признание собственной вины и речь умоляющая, и только: всю надежду могут они возлагать не на разбор их дела, но на милосердие народа римского. (7) А он, Флакк, готов поддержать их, когда они явятся с мольбами и к консулу, и в Рим к сенату – и туда ведь надо будет отправить послов. (8) Путь к спасению, все согласились, – один: вверить себя доброй воле римлян. Так этолийцы и римлян свяжут необходимостью не обижать молящих о милости, и сами останутся властными в своих действиях, буде судьба предоставит им что-нибудь лучшее. 28. (1) Когда этолийцы прибыли к консулу, глава посольства Феней произнес длинную и цветистую речь, дабы смягчить гнев победителя, а закончил словами о том, что этолийцы вверяют себя и все свое имущество народу римскому. (2) Услышав такое, консул сказал: «Еще и еще раз подумайте, этолийцы, сдаетесь ли вы на таких условиях». Тогда Феней предъявил декрет, в котором велеречиво было написано то же самое. (3) «Раз вы предаетесь нам на этих условиях, – заявил тогда консул, – я требую, чтобы вы незамедлительно выдали мне Дикеарха, вашего гражданина, Менеста, эпирца, – того, что, вступив с гарнизоном в Навпакт, склонил город к измене, – и Аминандра с афаманскими старейшинами, по чьему совету вы отложились от нас»72. (4) Римлянин еще продолжал говорить, когда его перебил Феней: «Мы не в рабство себя предаем, но вверяем твоей доброй воле. Я уверен, что лишь по неведению ты взялся помыкать нами – это не в обычаях греков»73. (5) На это консул возразил: «Клянусь, меня не слишком заботит, чтоименно этолийцы считают сообразным с греческими обычаями, – сам-то я по римскому обычаю отдаю повеление тем, кто только что сдался мне по собственному желанию, а еще раньше был побежден вооруженной силой. (6) Итак, если то, чтоя велю, не будет тотчас исполнено, то я прикажу заковать вас в цепи». Он велел принести оковы, ликторы обступили послов. Тут пыл Фенея и других этолийцев поутих: они наконец поняли, в каком положении находятся. (7) Феней заявил: мол, сам он и присутствующие этолийцы сознают, что надобно делать, как им велят, но для решения об этом следует собрать совет этолийцев; для этого он просит десятидневное перемирие. (8) Так как за этолийцев ходатайствовал Флакк, перемирие им даровали, и посольство вернулось в Гипату. Там на совете избранных, которых называют апоклетами, Феней изложил и то, чего потребовали от них, и то, что с ними чуть не случилось. (9) Вожди оплакали судьбу своего народа, но тем не менее решили, что необходимо подчиниться победителю и созвать этолийцев из всех городов на совет. 29. (1) Но когда весь народ, собравшись, выслушал то же самое, жестокость возмутительного приказа настолько озлобила души, что, даже если бы тогда царил мир, этот взрыв гнева толкнул бы этолийцев к войне. (2) К возмущению народа добавились и затруднительное положение тех, кто получил римский приказ (в конце концов, как они могли выдать царя Аминандра?), (3) и внезапно забрезжившие надежды, ибо в это самое время от царя Антиоха прибыл Никандр, распаливший толпу вздорными посулами: мол, и на суше, и на море идут приготовления к великой войне. (4) Возвращаясь в Этолию по завершении своего посольства, Никандр на двенадцатый день прибыл на корабле в Фалары, что на Малийском заливе. (5) Оттуда, отвезя деньги в Ламию, он со своими спутниками двинулся налегке в Гипату, разузнав тропинки. Шел он в сумерках, держась посередине между македонским и римским лагерями, но наткнулся на македонский караул и был отведен к царю. Тот в это время возлежал на пиру, еще не закончившемся. (6) Извещенный обо всем, Филипп держал себя так, словно явился гость, а не враг. Никандр приглашен был возлечь и принять участие в пире. (7) Затем, отпустив остальных, царь задержал одного Никандра, сказав, чтобы тот его не боялся. (8) Он корил этолийцев за их дурные решения, которые оборачиваются всегда против них же, – ведь это они привели в Грецию сперва римлян, а потом Антиоха. (9) Но Филипп готов забыть прошлое, которое легче порицать, нежели исправить, и не станет действовать во вред этолийцам в их бедственном положении. (10) Этолийцам также следует наконец отказаться от их старой в нему вражды; сам же Никандр пусть помнит тот день, когда царь сохранил ему жизнь. (11) Итак, Никандру была дана охрана, чтобы проводить его до безопасного места, и он прибыл в Гипату, как раз когда там обсуждался мир с римлянами. 30. (1) Маний Ацилий распродал или отдал воинам гераклейскую добычу. Узнав, что в Гипате решение о мире не было принято и что этолийцы собрались в Навпакт, дабы там принять на себя все неистовство войны, (2) он выслал вперед Аппия Клавдия с четырьмя тысячами воинов, чтобы захватить хребет в том месте, где перебраться через горы было трудно. (3) Сам же консул, взойдя на Эту, принес жертву Геркулесу в том месте, которое называется Пира74, потому что там было сожжено смертное тело этого бога. Оттуда он выступил со всем войском, и оставшуюся часть пути колонна прошла почти налегке; (4) но когда прибыли к Кораку (это самая высокая гора между Каллиполем и Навпактом), много вьючных животных из обоза сорвалось там вместе с поклажей в пропасть, да и люди выбились из сил. (5) Видно было, с каким никчемным противником приходится иметь дело: ведь у столь труднодоступного прохода не было выставлено никакого заслона, чтобы заградить путь. (6) Хоть войско и было измучено, консул спустился к Навпакту. Около крепости он поставил свое укрепление, а остальные части города обложил, разделив свои войска сообразно расположению стен. Эта осада потребовала не меньше орудий и трудов, чем гераклейская. 31. (1) В это же время в Пелопоннесе ахейцы приступили к осаде Мессены, отказавшейся присоединиться к их союзу. (2) Мессена и Элида находились вне Ахейского союза и сочувствовали этолийцам, (3) но элейцы75 после бегства Антиоха из Греции дали ахейским послам осторожный ответ: мол, после ухода царского гарнизона они подумают, что им предпринять; (4) а вот мессенцы76, отпустив послов без ответа, начали войну. (5) Но когда увидели, что вражеское войско заполонило все вокруг, выжигая повсюду поля, а близ города ставится лагерь, они отрядили послов в Халкиду, к Титу Квинкцию, освободителю, сообщить, что мессенцы готовы открыть ворота и сдать город римлянам, но не ахейцам. (6) Выслушав послов, Квинкций тотчас послал из Мегалополя к ахейскому претору Диофану77, требуя немедленно отвести войско от Мессены и явиться к нему. (7) Диофан подчинился приказу и, сняв осаду, во главе колонны двинулся налегке навстречу Квинкцию, с которым соединился у Андании, маленького городка между Мегалополем и Мессеной. (8) Там он изложил причины осады, а Квинкций мягко попенял ему, что он взялся за такое дело, не испросив одобрения78. Римлянин приказал распустить войско и не нарушать мир, заключенный для всеобщего блага. (9) Мессенцам же он предписал вернуть своих изгнанников и присоединиться к Ахейскому союзу. А если они на что хотят пожаловаться или чего опасаются на будущее, то пусть приходят к нему в Коринф. (10) Диофану Квинкций велел незамедлительно устроить ему встречу с ахейским советом. Там римлянин посетовал на коварный захват Закинфа79 и потребовал вернуть его Риму. (11) Остров этот прежде принадлежал Филиппу, македонскому царю; тот отдал его Аминандру как плату за разрешение провести войско через Афаманию в верхнюю область Этолии80, каковой поход сломил боевой дух этолийцев и побудил их просить мира. (12) Аминандр поставил во главе острова Филиппа Мегалополитанца. Позднее, присоединившись к Антиоху в его войне против римлян, он отозвал этого Филиппа к войску, а вместо него отправил агригентца Гиерокла. 32. (1) После того как Антиох бежал от Фермопил, а Филипп изгнал Аминандра из Афамании, Гиерокл самочинно послал гонцов к ахейскому претору Диофану и, договорившись о цене, передал остров ахейцам. (2) Римляне же считали, что по справедливости это должна была быть их военная добыча: ведь не для Диофана, не ради ахейцев бились при Фермопилах консул Маний Ацилий и римские легионы. (3) В ответ Диофан то оправдывался за себя и свое племя, то рассуждал о правовой стороне дела. (4) Иные ахейцы свидетельствовали, что они и с самого начала возражали против этой затеи, и теперь осуждают упрямство претора. По их настоянию было решено, что это дело будет передано на усмотрение Тита Квинкция. (5) Квинкций был крут с прекословящими, но отходчив, когда ему уступали. Смягчившись лицом и голосом, он сказал: «Если я сочту, что ахейцам полезно обладать этим островом, я походатайствую перед сенатом и народом римским, чтобы вам было дозволено владеть им. (6) Поглядите, однако, на черепаху: втянувшись в свой панцирь, она защищена от любых ударов, но если высунет наружу какую-нибудь часть тела, то, обнажив ее, сделается слабой и уязвимой81; точно так же и вам, ахейцы, окруженным со всех сторон морем, (7) нетрудно объединить, а объединив, защищать все то, что в пределах Пелопоннеса. (8) Но как только вы, жаждая приобрести больше, выйдете, то все ваше, что будет снаружи, окажется обнажено и открыто любым ударам». (9) Весь совет согласился с этим, и Диофан не смел долее настаивать – Закинф был передан римлянам. 33. (1) В это же время царь Филипп спросил у отправлявшегося к Навпакту консула, хочет ли тот, чтобы он занял тем временем города, отложившиеся от союза с римлянами. (2) Получив разрешение, он двинул войска на Деметриаду, отлично зная, какое там сейчас царит смятение. (3) Антиох ее кинул, на этолийцев нельзя было положиться – отчаявшись во всем, горожане день и ночь ждали прихода врага: или Филиппа или римлян, которых боялись тем больше, чем справедливее те на них гневались. (4) Там находилась беспорядочная толпа царских воинов; некоторые из них были оставлены раньше в качестве гарнизона, но большинство составляли те, по преимуществу безоружные, кто бежал сюда позднее, после поражения. У них недоставало ни сил, ни духа, чтобы выдерживать осаду. (5) Так что, когда Филипп выслал вперед гонцов, подавших им надежду на прощение, они ответили, что город открывает царю ворота. (6) Как только он появился, некоторые из видных людей удалились из города, Эврилох82 же покончил с собой. Воины Антиоха, согласно условиям, были препровождены через Македонию и Фракию в Лисимахию под македонской охраной, чтобы им никто не причинил вреда. (7) В Деметриаде было и несколько кораблей, над которыми начальствовал Исидор83. Они также были отпущены вместе со своим начальником. Затем Филипп занял Долопию, Аперантию и некоторые города Перребии. 34. (1) Пока Филипп вершил все это, Тит Квинкций, приняв Закинф от Ахейского союза, переправился к Навпакту, который находился в осаде уже два месяца и был почти на краю гибели. (2) Дело шло к тому, что если он будет взят силой, то придет конец всему этолийскому племени. (3) Квинкций справедливо гневался на этолийцев, помня, что они единственные пытались умалить его славу освободителя Греции и пренебрегли его веским мнением, когда он, заранее предрекая им то, что и случилось потом, пытался отвратить их от безумной затеи. (4) Однако он видел свой главный долг в том, чтобы ни один из народов освобожденной им Греции не был совершенно искоренен. И вот он стал прогуливаться вокруг городских стен, так чтобы этолийцам было легко заметить его. (5) Его сразу узнали стоявшие в караулах, и по всем боевым порядкам разнеслась весть, что здесь Квинкций. Люди отовсюду сбежались на стены, каждый протягивал руки, все в один голос, называя его по имени, громко умоляли Квинкция о помощи и спасении. (6) Но он, хоть и тронутый их криками, тем не менее знаком показал, что это не в его силах; Однако, явившись затем к консулу, он сказал: (7) «То ли ты, Маний Ацилий, не ведаешь, что происходит, то ли знаешь, да не понимаешь, как близко это касается важнейших государственных дел». (8) Консул, взволновавшись, спросил: «Что ж ты не скажешь, в чем дело?» Тогда Квинкций заговорил: «Неужто не видишь, что после победы над Антиохом все твое время уходит на осаду двух городов, тогда как год твоих полномочий почти что истек, – (9) между тем Филипп, не видавши ни войска, ни даже знамен неприятельских, уже подчинил себе не только города, но и целые области – Афаманию, Перребию, Аперантию, Долопию. Ты и твои воины не получили плодом своей победы еще и двух городов, а Филипп – уже столько греческих племен! А ведь нам важно не столько умалить власть и мощь этолийцев, сколько не дать Филиппу усилиться сверх меры». 35. (1) Консул согласился с этим, но ему было стыдно снимать осаду, не добившись цели. (2) Тогда дело было поручено Квинкцию. Он вновь пришел к тому участку стены, с которого незадолго пред тем взывали к нему этолийцы. Когда его с того же места еще настойчивее принялись умолять сжалиться над этолийским народом, он велел, чтобы кто-нибудь вышел к нему. (3) Тотчас из города появились сам Феней и другие видные люди. Они бросились в ноги Квинкцию, и он молвил: «Ваше злосчастье побуждает меня смягчить и свой гнев, и свою речь. (4) Случилось то, о чем я вас предупреждал, и вам не остается даже того утешения, какое дает сознание незаслуженности происшедшего. Однако я, будто каким-то роком предназначенный лелеять Грецию, не перестану благодетельствовать даже и неблагодарным. (5) Посылайте своих поверенных к консулу, пусть они попросят перемирия на такой срок, который позволил бы вам отправить послов в Рим, дабы представить ваше дело сенату. Я же буду ходатаем и защитником вашим перед консулом». (6) Они сделали так, как предложил Квинкций, и консул не отверг их посольства. Было заключено перемирие до того дня, когда посольство сможет принести ответ из Рима. Осада была снята, а войско послано в Фокиду. (7) Консул вместе с Титом Квинкцием отправились в Эгий на совет ахейцев. Там шел разговор об элейцах и о возвращении лакедемонских изгнанников. Ни о том, ни о другом не договорились, ибо дело изгнанников хотели оставить нерешенным ахейцы, чтобы самим снискать благодарность, элейцы же предпочитали вступить в Ахейский союз сами, а не при посредстве римлян. (8) К консулу явились эпирские послы. Было очевидно, что эпирцы остались в дружбе с римлянами не из искренней верности – и все же Антиоху они не дали ни одного солдата. Их обвиняли в том, что они помогали ему деньгами, а что слали к царю послов84, от того и сами не отпирались. (9) Так что когда эпирцы начали просить, чтобы им было разрешено оставаться в своем прежнем положении друзей, консул ответил, что он еще не знает, числить ли их среди враждебных или замиренных племен. (10) Судьею, мол, в этом деле будет сенат; их дело он целиком передает в Рим, для чего и дарует им перемирие на девяносто дней. (11) Отосланные в Рим, эпирцы обратились к сенату. Вместо того чтобы оправдываться в предъявляемых им обвинениях, они принялись перечислять те враждебные действия, которых не совершили, хоть и могли. Но на это им был дан ответ, из которого следовало, что прощения они добились, но правоты своей не доказали. (12) Примерно в это же время сенату были представлены и послы царя Филиппа, поздравлявшие с победой. Когда они попросили дозволения совершить на Капитолии жертвоприношение и принести в храм Юпитера Всеблагого Величайшего золотой дар, сенат им это позволил85. (13) Они возложили в храме золотой венок весом в сто фунтов. Царским послам был не только дан благосклонный ответ, но и возвращен для препровождения к отцу сын Филиппа Деметрий, находившийся в Риме заложником86. (14) Вот как закончилась война, которую вел с царем Антиохом в Греции консул Маний Ацилий. 36. (1) Второй консул, Публий Корнелий Сципион, получивший при жеребьевке провинцию Галлию, должен был отправиться на войну с бойями, но прежде потребовал, чтобы сенат предоставил ему деньги на устроение игр, обет о которых он дал в решающий миг сражения87 когда в должности претора воевал в Испании. (2) Это требование сочли неслыханным и несправедливым и потому постановили: игры, которые он обетовал сам, не снесшись с сенатом, пусть он сам и проводит на деньги от военной добычи88, если у него из них что-то для этой цели отложено, либо из собственных средств. Публий Корнелий устроил игры, длившиеся десять дней. (3) Примерно в это же время был посвящен храм Великой Идейской Матери – богине, которую тот же самый Публий Корнелий сопровождал от моря до Палатина, когда ее привезли из Азии при консулах Публии Корнелии Сципионе, что позднее прозван был Африканским, и Публии Лицинии89. (4) Подряд на возведение храма по решению сената сдали с торгов цензоры Марк Ливий и Гай Клавдий в консульство Марка Корнелия и Публия Семпрония; тринадцать лет спустя его и посвятил Марк Юний Брут. По этому случаю были даны игры, названные Мегалесиями, (5) во время которых, как пишет Валерий Антиат, впервые были показаны сценические представления90. Дуумвир Гай Лициний Лукулл посвятил также храм Ювенты91 в Большом цирке. (6) Его за шестнадцать лет до того обетовал консул Марк Ливий в день, когда уничтожил Газдрубала и его войско92. Он же, будучи уже цензором, в консульство Марка Корнелия и Публия Семпрония сдал подряд на строительство храма. (7) По этому случаю также были проведены игры, и все это сделано было с благочестивым усердием, тем большим, что надвигалась новая война с Антиохом93. 37. (1) В начале того же года, когда все это происходило, – в то именно время, когда Маний Ацилий уже отправился на войну, а консул Публий Корнелий все еще оставался в Риме, (2) два домашних быка в Каринах, как передают, взобрались по лестнице на крышу дома. Гаруспики приказали сжечь их живьем, а пепел бросить в Тибр. (3) Получено было известие, что в Таррацине и Амитерне несколько раз шел каменный дождь; в Минтурнах молния ударила в храм Юпитера и в лавки вокруг форума. В Вольтурне два корабля были в устье реки поражены молнией и сгорели. (4) Децемвиры, как постановил сенат, обратились к Сивиллиным книгам по поводу этих знамений и объявили, что следует учредить пост в честь Цереры и блюсти его раз в пять лет, (5) а кроме того, устроить девятидневные жертвоприношения и однодневное молебствие; пусть молящиеся будут в венках94 и пусть консул Публий Корнелий принесет в жертву тех животных и тем богам, каким укажут децемвиры. (6) Когда боги были умилостивлены – и надлежащим исполнением обетов, и закланием животных во искупление знамений, – консул отбыл в провинцию и там приказал проконсулу Гнею Домицию распустить войско и возвращаться в Рим. Сам же он повел легионы в землю бойев95. 38. (1) Примерно в это же время лигурийцы, набрав войско и связав его священным законом96, ночью внезапно напали на лагерь проконсула Квинта Минуция. (2) Вплоть до рассвета Минуций держал воинов в лагере готовыми к бою, следя, чтобы враги не перебрались где-нибудь через вал. (3) Когда стало светать, он предпринял вылазку разом из двух ворот. Но лигурийцы не были опрокинуты с первого натиска, как он рассчитывал: еще более двух часов исход битвы оставался неясен. (4) Но из ворот выходили отряд за отрядом, свежие силы вступали в бой, сменяя уставших, и в конце концов лигурийцы, измученные еще и бессонницей, обратились в бегство. Было перерезано больше четырех тысяч врагов, у римлян же и союзников погибло менее трехсот человек. (5) Примерно через два месяца консул Публий Корнелий успешно сразился с бойями в открытом бою. (6) Валерий Антиат пишет, что у неприятеля перебито было двадцать восемь тысяч, а захвачено три тысячи четыреста человек, сто двадцать четыре знамени, тысяча двести тридцать коней, двести сорок семь повозок. А у победителей пало тысяча четыреста восемьдесят четыре человека. (7) Хотя приводимые этим писателем числа не вызывают доверия, ибо никому не превзойти его в преувеличениях, тем не менее очевидно, что победа была великая: ведь и вражеский лагерь был взят, и бойи сдались сразу же после сражения, и молебствие назначено было сенатом по случаю этой победы, и принесение в жертву взрослых животных. 39. (1) В те же дни прибывший из Дальней Испании Марк Фульвий Нобилиор вступил с овацией97 в Город. (2) Он привез двенадцать тысяч фунтов серебра, сто тридцать тысяч серебряных денариев98 и сто двадцать семь фунтов золота. (3) Консул Публий Корнелий получил от племени бойев заложников и отобрал у них почти половину земли, чтобы римский народ, если пожелает, мог вывести туда колонии. (4) Затем, отбывая в Рим в твердой надежде на триумф, он распустил войско с наказом быть в Риме к определенному дню. (5) На другой день по прибытии он созвал сенат в храме Беллоны и, доложив о содеянном, попросил дозволения вступить в Город с триумфом. (6) Народный трибун Публий Семпроний Блез заявил, что, не отказывая Сципиону в триумфе, следует с этой почестью повременить: всегда, мол, лигурийские войны были связаны с галльскими; эти соседящие племена постоянно помогают друг другу. (7) Если Публий Сципион, разгромив в сражении бойев, отправится с победоносным войском в землю лигурийцев99 или пошлет часть своих сил Квинту Минуцию, третий год ведущему там войну без видимых результатов, то с лигурийской войной можно будет покончить. (8) Ныне для празднования триумфа уведены воины, которые могли сослужить государству славную службу; они могут сделать это еще и теперь, если сенат, отложив триумф, вернет ту возможность, что была упущена из-за спешки с этим триумфом. (9) Пусть прикажут консулу возвратиться с легионами в провинцию и приложить усилия к покорению лигурийцев. Если их не подчинить господству и власти народа римского, то не успокоятся и бойи. Как мир, так и война возможны лишь с обоими племенами сразу. (10) А спустя несколько месяцев после победы над лигурийцами, уже проконсулом Публий Корнелий вернется с триумфом, по примеру многих, кто не праздновал его во время отправления должности. 40. (1) На это консул заявил, что жребий не предоставил ему лигурийской провинции, что он с лигурийцами не воевал и не просит за них триумфа: (2) он уверен, что Квинт Минуций вскоре их победит, заслуженно потребует для себя триумфа и получит его, – (3) а он, Корнелий, просит о триумфе над галлами-бойями, которых победил в сражении и выгнал из лагеря, которые всем племенем сдались ему через два дня после битвы, от которых он взял заложников как ручательство за будущий мир. (4) Но всего важнее в конце концов то, что те тысячи галлов, которых он перебил в сражении, – это больше, чем бойи выставляли когда-либо раньше против римского полководца. (5) Из пятидесяти тысяч человек более половины убито100, много тысяч пленено – у бойев остались в живых лишь старики да дети. (6) Итак, стоит ли удивляться тому, что победоносное войско, не оставив в провинции ни одного врага, пришло в Рим, дабы справить триумф консула? (7) Если сенат хочет воспользоваться службой этих воинов и в другой провинции, то как раз самый лучший способ вдохнуть в них решимость идти на новые опасности и труды – это выдать им не мешкая вознаграждение за прошлые опасности, за прошлые труды. Неужели лучше отослать их, отблагодарив не делом, а надеждой, притом уже раз обманутой? (8) Ну а что до него, Корнелия, то он насытился славой на всю свою жизнь в тот день, когда сенат счел его наилучшим из мужей и послал принять Идейскую Матерь. (9) Надписи только об этом даже без упоминания о консульстве и триумфе уже хватило бы, чтобы маска Публия Сципиона Назики была достаточно почтенна и чтима101. (10) Сенат не только единодушно дал согласие на триумф, но своим влиянием заставил и народного трибуна отказаться от противодействия. (11) Консул Публий Корнелий справил триумф над бойями. В триумфальном шествии он провез на галльских повозках оружие, знамена и доспехи целого племени, а также бронзовые галльские сосуды; он провел знатных пленников и с ними табун захваченных коней. (12) Золотых ожерелий он пронес тысячу четыреста семьдесят одно, золота – двести сорок семь фунтов, серебра же как в слитках, так и в виде галльских сосудов, искусно и своеобычно сработанных, – две тысячи триста сорок фунтов, и еще двести тридцать четыре тысячи денариев102. (13) Воинам, следовавшим за его колесницей, консул раздал по сто двадцать пять ассов, центурионам – вдвое больше, а конникам – втрое. (14) На другой день, созвав сходку, консул поведал собравшимся о своих подвигах и о несправедливости со стороны народного трибуна, пытавшегося впутать его в чужую войну, чтобы лишить плодов им одержанной победы. Солдат он уволил от службы и распустил их. 41. (1) Пока в Италии происходили эти события103, Антиох, находясь в Эфесе, не беспокоился о римской войне, не допуская, что римляне переправятся в Азию. Эту уверенность поддерживала в нем и большая часть его друзей, то ли по заблуждению, то ли из лести. (2) Один только Ганнибал, чье влияние на царя было в то время наибольшим, твердил, что он скорее дивится, почему римлян нет в Азии до сих пор, чем сомневается в их решимости туда прийти: (3) от Греции до Азии ближе, чем до Греции от Италии, а Антиох – более важный противник, чем этолийцы, и оружие римлян на море ничуть не слабей, чем на суше. (4) И раньше-де стоял флот у Малеи, а недавно он, Ганнибал, узнал, что из Италии прибыли новые корабли и новый командующий, чтобы вести войну104. (5) Так что пусть Антиох не тешит себя пустой надеждой на мир. В Азии и за самоё Азию вскоре придется ему биться с римлянами и на суше, и на море: либо он отнимет власть у тех, кто жаждет покорить весь земной круг, либо сам лишится царства. (6) Сочли, что Ганнибал один верно предвидит будущее и честно предупреждает о нем. Итак, царь сам с теми судами, что были подготовлены и оснащены, двинулся к Херсонесу105, чтобы укрепить гарнизонами эти места на случай, если римляне пришли бы по суше. (7) Поликсениду он приказал оснастить и спустить на воду остальной флот, а дозорные корабли разослал по островам для тщательной разведки. 42. (1) Гай Ливий, начальствовавший римским флотом, с пятьюдесятью палубными судами отправился из Рима в Неаполь, куда по его распоряжению, согласному с договором, должны были прибыть открытые корабли от союзных городов этого побережья. (2) Оттуда поплыл он в Сицилию через пролив, минуя Мессану: приняв по пути шесть посланных на подмогу пунийских судов, он истребовал полагавшиеся корабли и от регийцев с локрийцами, и от других союзников того же разряда. После очистительных жертвоприношений, которые были совершены у Лациния, флот вышел в открытое море106. (3) Достигнув Греции, Ливий в первом же городе – в Коркире107 – осведомился о том, как идет война (ведь еще не вся Греция была замирена) и где находится римский флот. (4) Услышав, что и консул, и царь – на стоянках у Фермопил, а флот – в Пирее108, решил, что все заставляет его спешить, и тотчас двинулся дальше, чтобы обогнуть Пелопоннес. (5) По пути он разорил Саму109 и Закинф, которые приняли сторону этолийцев, потом поплыл к Малее, а от нее при попутном ветре через несколько дней прибыл в Пирей на соединение со старым флотом. (6) У Скиллея110 его встретил царь Эвмен с тремя кораблями. Перед этим царь долго пробыл на Эгине, не зная, что предпринять: вернуться ли для защиты своего царства (ведь он слыхал, что Антиох в Эфесе готовил морские и сухопутные силы) или ни в коем случае не отделяться от римлян, на которых он только и надеялся. (7) В Пирее Авл Атилий передал преемнику двадцать пять палубных кораблей, сам же отправился в Рим. (8) А Ливий, собрав восемьдесят одно судно и еще много более легких – открытых с рострами111 или сторожевых без ростр, – переправился к Делосу. 43. (1) Это было примерно в то время, когда консул Ацилий осаждал Навпакт112. Ливий задержался у Делоса из-за противных ветров – вообще, это место среди Кикладских островов и разделяющих их проливов, то широких, то более узких, очень подвержено ветрам. (2) Когда Поликсениду с расставленных в разных местах сторожевых судов дали знать, что римский флот стоит у Делоса, он послал гонцов к царю. (3) Тот, бросив все, чем был занят у Геллеспонта, и взяв с собой корабли, снабженные таранами, со всей возможной поспешностью вернулся в Эфес. Там он сразу собрал совет, чтобы решить, не следует ли попытать удачи в морском бою. (4) Поликсенид утверждал, что медлить нельзя и что следует дать сражение раньше, чем с римлянами соединятся флот Эвмена и родосские корабли. (5) А до того царский флот будет разве чуть-чуть уступать римскому в численности, зато превосходить его во всем прочем: и в быстроходности кораблей, и в разнообразии всяких приспособлений. (6) Римские суда ведь и так неповоротливы, потому что неумело сработаны, а тут они, направляясь во вражескую страну, еще и отягощены припасами. (7) Напротив того, царские корабли, действуя среди дружественных земель, не будут иметь на борту ничего, кроме воинов и оружия. Кроме того, им сильно поможет знакомство со здешним морем, землями и ветрами, тогда как врагам будет мешать незнание всего этого. (8) На всех подействовал этот совет, поданный тем человеком, который должен был и осуществить его. Два дня ушло на приготовления. На третий день сто кораблей, из коих было семьдесят палубных, а остальные – открытые, и все небольшого размера, вышли в море и поплыли к Фокее113. (9) Там царь узнал, что римский флот уже приближается. Сам он, не намереваясь участвовать в морском сражении, удалился в Магнесию, что у Сипила, собирать сухопутные силы. (10) А флот поспешил к Киссунту, гавани эритрейцев, как будто там было удобнее. (11) Как только утих северный ветер, столько дней удерживавший римлян, они от Делоса пошли на Фаны, хиосскую гавань, обращенную к Эгейскому морю, а оттуда, обогнув остров, подошли к городу и, загрузившись припасами, поплыли к Фокее. (12) Эвмен же, отправившийся в Элею к своему флоту, через несколько дней вернулся оттуда к римлянам в Фокею, как раз когда они готовились и оснащались к морской битве; при нем было двадцать четыре палубных корабля и чуть больше открытых. (13) Флот численностью в сто пять палубных судов и почти пятьдесят открытых двинулся вперед. Сначала боковой северный ветер прижимал его к суше, заставляя суда идти узкой цепочкой, чуть что не по одному друг за другом, но позже, когда ветер немного ослаб, они попытались переправиться в Корикскую гавань114, что выше Киссунта. 44. (1) Когда Поликсениду донесли о приближении неприятеля, он обрадовался случаю завязать бой. Левое крыло он повел в открытое море сам, а правое приказал капитанам кораблей растянуть до суши. К сражению он двинулся правильной линией. (2) Увидев это, римлянин стал убирать паруса и класть мачты; пока складывали снасти, он ожидал подхода других кораблей. (3) Когда их стало почти тридцать в ряду, он поставил передние паруса115 и отошел в открытое море, чтобы пристроить к ним левое крыло, а судам, следовавшим позади, приказал развертывать строй ближе к суше, обращая носы против правого вражеского крыла. (4) Эвмен шел в хвосте, однако, когда началась суматоха со складыванием снастей, он, сколько мог, прибавил ходу своим кораблям, и вот они уже были у всех на виду. (5) Перед римским флотом плыли два пунийских судна, а им навстречу – три царских. (6) Так как силы были неравны, два царских корабля зажали один пунийский с обеих сторон и сперва обломали ему по бортам весла, а потом вражеские воины перескочили на корабль и овладели им, перебив или сбросив в воду его защитников. (7) Другой корабль сражался один на один, но когда пунийцы увидели, что второй захвачен, они повернули назад, к остальному флоту, чтобы не оказаться отрезанными с трех сторон сразу. (8) Ливий в ярости устремил на врагов преторский корабль. К нему понеслись те два судна, которые только что окружили одно пунийское и намеревались теперь повторить маневр. Ливий приказал с обоих бортов опустить весла в воду, чтобы удерживать корабль неподвижно, а подошедшие вражеские суда захватывать железными лапами. (9) Превратив так морское сражение в сухопутное, он призвал воинов помнить о римской доблести и не считать мужами этих царских рабов. И если перед тем два корабля победили и пленили один, то еще легче теперь один справился с двумя. (10) Вот уже оба флота столкнулись по всему фронту, корабли перемешались, и повсюду началась битва. (11) Эвмен подоспел последним, когда сражение уже началось. Заметив, что Ливий смял левое крыло неприятеля, сам он обрушился на правое, где бой шел с переменным успехом. 45. (1) Довольно скоро на левом фланге началось бегство. Когда Поликсенид увидел, что доблестью его воины несомненно уступают неприятельским, он поднял передние паруса и бросился бежать. Вскоре его примеру последовали и те, кто близ берега сражался с Эвменом. (2) Римляне с Эвменом, покуда хватало сил у гребцов, упорно преследовали врага в надежде догнать хотя бы шедших в хвосте. (3) Но вражеские корабли шли налегке, а римские и Эвменовы были отягощены припасами и уступали в скорости. Убедившись в тщетности своих стараний, римляне наконец отступились, после того как тринадцать судов с воинами и гребцами они захватили, а десять потопили. (4) Римский флот потерял один пунийский корабль, который в начале сражения был стиснут двумя неприятельскими. Поликсенид прекратил бегство не раньше, чем оказался в Эфесской гавани. (5) Римляне в тот день остались там, откуда ушел царский флот. Назавтра они начали преследование неприятеля. Примерно на полпути их повстречали двадцать пять родосских палубных кораблей во главе с начальником флота Павсистратом. (6) Соединившись с ними, римляне достигли Эфеса и, выстроившись в боевую линию, стали у входа в гавань, вынудив врагов молчаливо признать себя побежденными. Родосцы и Эвмен были отпущены по домам, (7) а римляне отправились к Хиосу. Проплыв сперва мимо Финикунта, гавани в эритрейской земле, они ночью бросили якорь, а на следующий день переправились к острову и в самый город. Там они провели несколько дней, чтобы дать отдых гребцам, и отплыли в Фокею. (8) Оставив там четыре квинкверемы для охраны города, флот прибыл к Канам116. Поскольку приближалась зима, корабли вытащили на берег и обвели рвом и валом. (9) В конце года были проведены выборы. Поскольку все глядели на Сципиона Африканского, консулами для окончания войны с Антиохом избрали Луция Корнелия Сципиона и Гая Лелия117. На другой день в преторы были выбраны Марк Тукций, Луций Аврункулей, Гней Фульвий, Луций Эмилий, Публий Юний и Гай Атиний Лабеон. |
|
||