СТОЯТЬ ЗАОДНО И ДРУГ ДРУГА НЕ ВЫДАТЬ

Мы уже говорили о борьбе народа против иностранных интервентов, за сохранение национальной государственности в начале XVII века. Общественный подъем выдвинул тогда патриотически настроенных горожан и крестьян в число активных деятелей тех бурных лет. Блестящим организатором ополчения проявил себя Кузьма Минин, выходец из народа. Он, избранный земским старостой Нижнего Новгорода, сумел использовать авторитет выборной должности для всесторонней подготовки отпора захватчикам.

Личный пример этого человека имел большое воздействие ка сограждан. Земская изба стала центром, вокруг которого объединялись патриотические силы. Оттуда пошли письменные призывы в другие города объединиться ради общего дела. А ведь находился в Нижнем Новгороде назначенный царским правительством воевода. Но его, как говорится, не видно и не слышно было. Реальной власти он не имел. Решающее слово принадлежало Кузьме Минину и его сподвижникам. Когда для военного руководства ополчением был приглашен князь Дмитрий Михайлович Пожарский, он поступил мудро - не вмешался в дела нижегородской посадекой общины и ее ответственных лиц. Пожарский по достоинству оценил и авторитет Минина, и его кипучую деятельность.

Достаточно характерным для Смутного времени был и другой пример. На Урале, в Перми Великой, создалась своеобразная обстановка. Жители края были недовольны бездействием местного воеводы. Ему открыто выразили порицание. В ответ на воеводскую похвальбу о готовности послать ратных людей «в прибавку» к ранее отправленным 107 жители Соликамска и округи дали такую отповедь: «Так ли государевым делом промышляют? Добро государевым делом промышляти вправду, делом, а не словом». Надо было обладать недюжинным гражданским мужеством, чтобы заявить подобное царскому наместнику на Урале. Выборные люди посадов и уездов (они себя называли земскими людьми») взяли на себя функции управления. И нужно сказать, «мужики» проявили тогда настоящий государственный подход ко всем делам, которые предстояло решать.

Они собирали средства на содержание ратных людей, отправляемых в помощь ополчению, рассматривали судебные иски, вели переписку с другими местностями страны, получали и сообщали важные сведения общегосударственного порядка. Письма уральцев той поры полны деловитости, чувства долга и собственного достоинства.

Но может быть, это все свидетельства необычности ситуации Смутного времени, когда требовалось напряжение всех народных сил, чтобы защитить независимость Отечества? А в мирной обстановке все было иначе?

Обратимся к фактам.

За полярным кругом, в устье сибирской реки Таз, жил своеобычной жизнью город Мангазея. Сюда по суровым северным морям, по рекам и сухопутью ежегодно стекались сотни и тысячи людей. Это были в основном охотники за пушным зверем и торговцы.

В 1630-1631 годах между мангазейскими воеводами Кокоревым и Палицыным разгорелась вражда; город и уезд лихорадило от этой распри, которая доходила до вооруженных столкновений. Нормальная жизнь населения была нарушена, воеводское «двоевластие» причиняло очевидный ущерб государственным интересам.

И мангазейский «мир» в этой обстановке взял на себя функции управления. Мангазейцы составили коллективную «одиначную запись», в которой объявили о своей решимости укротить распрю воевод, пресекать их действия, нарушающие порядок и нормальную жизнь населения (чтобы воеводы «.впредь со всяким оружием ходить

не велели, и меж собою убоиства не учинили, и над… городом и… казною никакие порухи и худа не делали»).

Свои подписи под этим документом поставили более 250 человек. Участники «одиначной записи» обязались «стоять и говорить друг за друга накрепко, бесстрашно». Жители проявили не только единство и сплоченность, но и острое чувство государственного порядка. «Мир» выступал в качестве ответственного за все происходящее и против воцарившейся в Мангазее анархии воеводского несогласия.

Вот еще пример.

В начале 1636 года Москву поразил большой пожар - явление нередкое для деревянного (по преимуществу) многолюдного города. Огонь занялся в Китай-городе, торговом центре столицы. В следственных документах дело изображено так. Группы злоумышленников, воспользовавшись суматохой «пожарного времени», ринулись грабить лавки и дворы, выпустили из тюрьмы колодников, останавливали и обирали на улицах встречных. Но в следственных показаниях имеется нечто иное. Во-первых, «грабителями» выступают холопы, простые ремесленники и отчасти стрельцы (то есть малообеспеченные люди). Во-вторых, они нападали на лавки и жилища богатых торговцев. И самое, может быть, интересное состоит в том, что «грабители* далеко не всегда брали себе изъятое имущество или деньги. Добычу сносили к Никольским воротам Китай-города, складывали ее в одно место и только потом делили между собой. Как видим, налицо некоторый элемент организованности, напоминающий казацкие порядки, когда осуществлялся раздел общими усилиями конфискованного имущества.

В старинном районе государства - Поморье - вспыхнули восстания еще в середине 30-х годов XVII века. Некоторые из них оказались довольно продолжительными и сопровождались смещением воеводской администрации. Так, в 1635 году посадские и крестьяне трех вятских уездов (Хлыновского, Орловского и Котельнического) выступили против нового воеводы и его помощников.

Они опротестовали незаконные поборы с населения*на корм» воеводе, вынудили воеводского помощника вернуть собранные с них деньги, продержав его пять дней в тюрьме. Воевода не рискнул вмешаться в дело из опасения расправы. Народ выступил в данном случае как «коллективный воевода*, страж законности.

Значительное выступление в Сольвычегодске и его уезде имело место в 1636 году. Воевода Головачев вызвал у населения резкое недовольство, на него была подана коллективная челобитная в Москве. Посадские люди тайно составили «одиначную запись», в которой заявляли о своей решимости убить воеводу, а его двор сжечь. Запись предусматривала, что после исполнения замысла «друг за друга стоять, и никому никово ни в чем не выдать», когда заговорщиков постигнет царская опала.

По звону колоколов в феврале 1636 года восставшие подступили к воеводскому двору, подожгли его, а хозяина привели к присяге. Воеводское имущество и дом были конфискованы, восставшие говорили при этом: «Которые де мы деньги давали, те и взяли». Та же мысль, спустя почти полтора столетия, прозвучит в одном из манифестов Пугачева о дворянском имуществе, которое-«крестьянского кошта» (то есть является результатом труда крестьян).

Сольвычегодское восстание 1636 года протекало в обстановке «совета» посадских людей й выборных от крестьян уезда. Публично были уничтожены долговые документы, изъятые у воеводы.

Летом и осенью 1639 года волнения охватили Тотемский посад и уезд, где состоялось дружное выступление «миров». Воевода Боль-шов ничего не мог поделать я растерянно запрашивал инструкции из Москвы. Получив строгое предписание беспощадно взыскивать налоги с населения, он опять-таки натолкнулся на упорное сопротивление. Посадские и уездные люди «с шумом» пришли к воеводской канцелярии, силой освободили находившихся в тюрьме сограждан и отказали в уплате стрелецких денег. Было составлено челобитье в Москву о замене Болыпова другим воеводой. Весть о присылке нового воеводы в Тотьме восприняли как победу.

С острым противодействием посадских людей г. Чердыни столкнулось правительство в 1636-1637 годах. По неясным причинам там был убит дворянин X. Рыльский.

Два года велось следствие, за решеткой оказалось более 20 человек, на поруки без права выезда из города отдали свыше ста посадских Чердыни. Местные жители упорно добивались освобождения

всех арестованных по делу Рыльского и угрожали неуплатой налогов, если будут продолжены репрессии. Чердынцам удалось в конечном счете добиться у правительства отмены санкций, наложенных на них и приведших к дезорганизации всей жизни посада и уезда.

30-е годы XVII века отмечены внушительным восстанием в Томске (1637 -1638), где поднялись служилые люди гарнизона, прежде всего казаки. Действия воеводы Ромодановского, задержавшего выдачу жалованья, вызвали массовое выступление служилых.

В этом восстании привлекает внимание факт «самоареста» 150 человек, последовавших за брошенными в тюрьму своими товарищами. Такое «одиначество» озадачило воеводу тем более, что разместить этих добровольных заключенных было негде. Восставшие «почали заводить круги и советы», намереваясь местных воевод «побивать до смерти».

Выступление служилых было поддержано посадскими Томска и ясачными уезда (туземными жителями, платившими налог мехами). В Москву отправили челобитчиков с жалобой на воеводские притеснения. «Мир» не стал подчиняться воеводе, и правительство сочло за благо отозвать Ромодановского и прислать другого воеводу.

К сожалению, в нашем распоряжении нет источников, освещающих организацию повстанцев во время мощного московского восстания начала июня 1648 года. Несколько дней в городе бушевала народная стихия. Царь и его окружение оказались в изоляции. Восставшие, громя двор ненавистного боярина Морозова, кричали: «То наша кровь!»

Впрочем, известно, что выступлению предшествовало составление коллективных челобитных о нуждах различных слоев населения не только столицы, ко и всей страны. Какие-то элементы организованности в этом стихийном движении присутствовали.

Московское восстание послужило детонатором целого ряда выступлений в других городах и уездах России.

В июле 1648 года жители Устюга Великого и округи собрали совет в мирской судебной избе, на котором решили отказать от дел местным властям и расправиться с наиболее ненавистными притеснителями.

Восстаниями были охвачены Курск, Воронеж и другие южные районы. И всюду говорили, что в Москве «бояр побили».

Вновь поднялись служилые люди Томска. Они воеводе Щербатому*от государева дела… отказали и в съезжей избе сидеть не велели». Восставшие «меж себя целовали крест* и составили «заповедь» об изоляции Щербатого и наказании тех, кто будет с воеводой общаться. Ко двору воеводы поставили караул, его сторонников заключили в тюрьму.

Томские повстанцы многократно сообща составляли челобитные царю, обсуждали их на своих сходках. Томичи послали две грамоты с призывом к восстанию и единству действий казакам и крестьянам Кузнецка. Наиболее решительные сторонники выступления хотели бежать из Томска и на новых местах учредить казачьи порядки, отказаться от воевод, используя опыт донских казаков. Интересно, что такое же обвинение власти предъявили несколько позже беглецам на Амур, где те предполагали «завести Дон».

Итак, факты говорят, что народные движения отмечены печатью упорства повстанцев, их стремлением заменить царских администраторов. Применялись разного рода письменные призывы, распространялись «письма», «грамотки». Прослеживаются попытки (нередко результативные) поддерживать связи между восставшими разных местностей. Нормальное функционирование государственного аппарата во многих городах и уездах было нарушено.

«Одиначество*, «советы», «круги» среди участников движений говорили о том, что стихийно нащупывались пути к объединению. И все же скудны данные, чтобы обрисовать деятельность повстанцев в те времена, когда была устранена или парализована воеводская администрация.

Счастливым исключением является материал о псковском восстании 1650 года, лучше сохранившийся и отражающий деятельность повстанцев почти за полгода, пока город находился в их руках.