ГЛАВА ВТОРАЯ

Если путь из Москвы в Лондон совершенно изгладил ся из моей памяти, то путешествие обратно в Россию я помню так ясно, словно оно было только вчера. В нем не было ни однообразия, ни спокойствия. Я сделался ва жной особой, и это изменение отразилось на отношении ко мне двух главных барометров мирового значения: прессы и наших заграничных консульств. В первый вечер моего пребывания на «Ярмуте» я торжественно обедал вдвоем с капитаном, высоким, хорошо сложенным чело веком с твердым лицом и спокойными, самоуверенными манерами. Он был внуком В. Г. Грэса, знаменитого

К 255 |93

игрока в крикет; теперь он адмирал. Остальные члень миссии обедали в каюткомпании. Для многих из нас это был последний обед на борту парохода. Как только мы миновали остров Мэй, мы попали в сильный шторм Было страшно холодно, и каждые полчаса мы попадали в новый буран. Северное море было в самом скверном состоянии, какое только можно себе представить, а наш легкий крейсер вовсе не подходил для таких бурь. Мы не могли выйти на палубу. У многих матросов и по крайней мере у одного из офицеров разыгралась морская болезнь Хиксу, Филену и Бёрзу было очень плохо.

На следующее утро показался норвежский берег, но море было слишком бурным и буран слишком ослепляю щим для того, чтобы мы могли войти в фиорд. Ночью один из истребителей, неспособный дольше выдерживать шторм, был принужден вернуться обратно. На некоторое время мы потеряли связь и со вторым истребителем, так как радиостанция замерзла.

Я не страдал от морской болезни, но признаюсь от кровенно, что почувствовал облегчение, когда после 24 часового блуждания около норвежского берега мы нако нец вошли в Бергенский фиорд. Здесь нас встретил ком модор Гаде, главнокомандующий норвежским флотом. На борту его паровой яхты были сэр Джордж Бьюкенен, генерал Нокс, адмирал Стэнли, капитан Скэл и капитан Нейльсон, возвращавшиеся в Англию. У меня состоялся получасовой разговор с посланником. Он был очаровате лен, как всегда, но выглядел на этот раз больным и усталым. Первые 10 месяцев революции отняли 10 лет его жизни.

Попрощавшись с посланником и его свитой, мы пре красно позавтракали с Гаде и в четыре часа дня сошли на землю в Бергене. На следующее утро мы совершили путешествие по самой чудесной в мире железнодорожной линии от Бергена до Христиании. Зимой, однако, этот путь не произвел на меня такого впечатления, как осенью.

Норвежские купцы разжирели на поставке судов и рыбы союзникам, поэтому в Христиании было очень весело, и деньги тратились без счета. Шампанское лилось рекой начиная с 11 часов утра. Население держалось определенно британской ориентации; ненависть к нем цам, подводные лодки которых стоили жизни многим норвежцам, была очень сильна. За несколько дней Д°

нашего приезда один немецкий эстрадник был освистан норвежской публикой, когда он попытался запротесто вать, его чуть не разорвали в клочки.

Мы провели в Христиании сутки. Хотя я спешил в Россию, зная о русскогерманских мирных переговорах, время прошло довольно приятно. Я обедал в нашем посольстве и встретился с сэром Мансфельдтом Фин ли — одним из самых высоких англичан и, несомненно, самым высоким дипломатом в мире. Он был хорошим организатором, и с помощью Чарльза БрюднеллБрюса добился того, что огромное посольство (в Христиании, где в мирное время царит дипломатический застой, во время войны был благодаря блокаде самый большой штат) работало с исключительной четкостью. По своим политическим взглядам он был крайним консерватором и охотней примирился бы с поражением в войне, чем с возможностью социальных потрясений Англии.

В Христиании мы впервые встретили английских беженцев из России. Эти люди, члены богатых англий ских колоний в С.Петербурге и в Москве, видели, как в одну ночь, на их глазах их благополучие было сметено ураганом революции. У меня в дневнике записан разго вор с одним из этих беженцев — именно с Рейнольдом, известным лесопромышленником, близко связанным с сотрудниками нашего посольства. Он потерял все и очень нервничал; его преследовала одна идея — чтобы мы как можно скорей заключили мир и совместно с Германией восстановили порядок в России.

Я вспоминаю этот разговор, потому что он типичен для настроений русской буржуазии в Москве и С.Пе тербурге в 1918 году. Однако перед лицом этих фактов наши военные эксперты упорно продолжали писать ме морандумы о лояльности русских и о восстановлении восточного фронта, как будто в России после больше вистской революции еще остались люди, способные ду мать о чьихлибо интересах, кроме своих собственных, и о какомлибо фронте, кроме внутреннего. Я не ставлю этого в упрек русским. Это — здравый смысл. Англича нин или немец, поставленный в аналогичные условия, рассуждал бы точно так же. Если и были русские, кото рые поддерживали английскую идею восстановления во сточного фронта и которые говорили о святости своих обещаний вести войну до победного конца, они созна тельно или бессознательно держали язык за зубами.

Единственной целью каждого русского буржуа (а 99°/ так называемых лояльных русских принадлежали к бур жуазии) была интервенция британской армии (а если не британской, так германской) для восстановления порядка в России, подавления большевизма и возвращения бур жуазии ее собственности.

По прибытии в Стокгольм мы узнали, что в Финлян дии вспыхнула гражданская война и что у нас не было почти никаких шансов добраться до С.Петербурга. Од нако я решил пробиться во что бы то ни стало, и пока сэр Эсме Гоуард (теперь лорд Гоуард и экспосланник в САСШ, в то время наш посланник в Стокгольме) связы вался по телеграфу с британскими представителями в Гапаранде и Гельсингфорсе, чтобы облегчить нам наше путешествие, я отправился к Воровскому, русскому пред ставителю в Швеции, чтобы выхлопотать у него разреше ние на встречу нас у финляндской границы русским поездом.

Боровский понравился мне. У него было тонкое ин теллигентное лицо с живыми серыми глазами и каштано вой бородой. Он был худ, выглядел аскетом и произвел на меня впечатление человека со вкусом и очень культур ного. У него были красивые руки; в Париже его, не задумываясь, приняли бы за художника или писателя. Я показал ему письмо к Троцкому, и он обещал сделать все возможное, чтобы помочь мне. От него я узнал последние новости о руссконемецких мирных переговорах в Брест Литовске. С моей точки зрения, новости эти были, ско рей, приятными. Вначале немцы хотели заключить мир как можно скорее, но теперь, после измены украинцев, целиком предавшихся им, они пытались заставить боль шевиков принять самые невозможные условия. По сло вам Воровского, переговоры еще не закончились. Если это будет только возможно, он доставит нас в Петербург через три дня.

Мы прибыли в Стокгольм в субботу, 19 января. Толь ко в пятницу, 25 января нам удалось выехать в Гапаранду и в Финляндию. Хотя задержка была неприятна, наше пребывание в Стокгольме было небезынтересным. Город выглядел изумительно красиво — весь в снегу под голу бым небом. Погода была прекрасная, воздух — как шампанское. Мой отель осаждался посетителями в большинстве случаев русскими и англичанами, бежавши ми из С.Петербурга и Москвы, которые хотели, чтобы

защитил их имущество или передал письма их близким. Я завтракал и обедал с сэром Эсме Гоуардом. Он позна комил меня с Брантингом — шведским социалистиче ским премьерминистром. Брантинг, массивный я вели чественный человек, был инициатором злосчастной сток гольмской конференции социалистов, на которую с та ким неодобрением смотрел мр Ллойд Джордж. Она не состоялась, так как английские консерваторы боялись, что британские делегаты попадут в лапы немецких вол ков. Брантинг не отказался от своей мысли и собирался пригласить на конференцию большевиков. Сэр Эсме Гоуард, который в Стокгольме имел возможность соста вить себе более объективное представление о положении обеих враждующих сторон, чем находившиеся в других местах дипломаты, поддерживал начинания Брантинга, справедливо заключая, что от такой конференции мы ничего не потеряем и можем коечто выиграть. Как и все другие попытки, клонившиеся в конечном счете к заклю чению мира, она не привела ни к чему.

В Стокгольме же я встретил некоторых старых дру зей — непостоянного Ликиардопуло, Пой Кольбрука, старого русского джентльмена генерала Вогака — и завя зал новые знакомства, в частности с Клиффордом Шар пом, блестящим редактором «Нью стейтсмен». «Лики», некогда либерал, теперь, как и другие русские либералы, стал крайним реакционером. Он пытался напугать нас страшными рассказами о России: как в Туркестане насе ление вырезало стариков, женщин и детей, потому что нечего было есть; как в Петрограде люди меняли костюм на ломоть черного хлеба. С нашей стороны было бе зумием продолжать дальше путешествие. Англия должна изменить курс своей политики и субсидировать монархи стов. Большевики дольше месяца не продержатся.

Более интересен был мой обед с Нобелем — членом знаменитой шведской семьи Нобелей. Он прожил много лет в С.Петербурге и имел крупные интересы во всей России. Его взгляд на создавшееся положение был более правильным. Он был убежден, что большевизм еще не Достиг своего апогея. Как все иностранцы, имевшие соб ственность в России, он горячо высказывался за всеоб щий мир и за антибольшевистскую интервенцию союзни ков вместе с немцами. Он был один из немногих, кто уже т°гда считал большевизм мировой угрозой. Он вошел в щведский стрелковый клуб для того, чтобы в случае

пролетарского восстания в Швеции занять место на бур жуазных баррикадах. Не все мое время занимали подо? ные серьезные и мрачные беседы. Более легкомысленные развлечения доставил мне сэр Кольридж Кеннард, секре тарь посольства по британской пропаганде в Швеции Сэр Кольридж — ориенталист, поэт и романтик. У него создалось посвоему очень интересное представление о пропаганде. Представители шведских высших классов были германофилами. Кроме того, они были сентимен тальны и любили весело проводить вечера. Сэр Коль ридж выработал фантастический, но по существу ценный план превратить их в англофилов, создав в Стокгольме первоклассное английское варьете. Он привлек на свою сторону сэра Эсме и убедил Уайтхолл, что английская красота и английский талант являются более мощными политическими факторами, чем передовые статьи в суб сидируемой шведской прессе. И он получил почти пол ную свободу действий.

Он гордился своим кабаре не меньше, чем Муссолини своими драмами, и не позволил нам покинуть Сток гольм, не побывав там. Это был удивительный вечер. Мы пообедали в великолепном мавританском зале Гранд отеля и отправились под звездным небом, при луне, сиявшей над замерзшими водами фиорда, к Рольфу, где помещался двор сэра Кольриджа. Там я впервые услы шал, как мисс Ирэна Браун поет «Не11о, шу dearie!». Там же мисс Бетти Честер помогала победе союзников, вызывая своей живостью взрывы аплодисментов у сенти ментальных пьющих пунш шведов. Это была великолеп ная и наиболее удачная форма пропаганды, потому что она окупала себя. Для меня западная цивилизация кончи лась этим вечером на девять месяцев.

На следующий день я получил письмо от Воровского, вызывавшего меня к себе. Он получил телеграмму из С.Петербурга. Были приняты все меры к тому, чтобы обеспечить нам безопасный проезд от финской границы Он сообщил мне кроме того последние новости из Рос сии. В них не было ничего утешительного. Шингарев и Кокопткин, два эксминистра правительства Керенского, были зверски умерщвлены матросами в морском госпи тале в С.Петербурге, куда их перевезли из Петропавлов ской крепости. Я близко знал их обоих, особенно Кокош кина, который был моим старым другом по Москве. Оба принадлежали к лучшему типу русских. Вся их жизнь

прошла в беззаветном служении обществу. Они были либералы, без устали работавшие чтобы помочь угнетен ным; трудно было найти среди общее!венных деятелей двух' других людей, которые были бы в такой мере лишены личного честолюбия или эгоизма. Известие об этой бойне наполнило меня подлинным ужасом. Револю ция развертывалась, как пописаному. Ее первыми жерт вами, как всегда, оказались демократы, больше всего верившие в здравый смысл народа. Даже Воровский был потрясен и казался пристыженным. Через пять лет он сам пал жертвой выстрела, сделанного русским монархистом в отеле «Бо Риваж» в Лозанне.

В тот же вечер, наспех попрощавшись с нашими друзьями, мы выехали в Гапаранду — шведский погра ничный городок на северной оконечности Ботнического залива. Путешествие было утомительным. Оно продол жалось 26 часов с лишним. Было много остановок, паро воз пыхтел и рычал, словно не желая, чтобы мы ехали дальше. По существу говоря, мы были вправе повернуть назад. В Финляндии вспыхнула гражданская война между белыми и красными. Белые держали в своих руках север. Красные завладели Гельсингфорсом. Нам предстояло перебраться через фронт. Кондуктор и пассажирышве ды уверяли нас, что нам это не удастся.

Утром в субботу, 26 января мы прибыли в Галаранду и после некоторых разговоров и больших колебаний пересекли границу и очутились в Финляндии, в Торнео. Там мы провели целый день, обсуждая вопрос о нашем дальнейшем образе действий. Я решил, что мы зашли слишком далеко, чтобы отступать. Благодаря энергии Гринера, английского уполномоченного по проверке па спортов, нам удалось убедить финнов, чтобы они подали поезд, и в 10 часов вечера мы отправились в неизвест ность. Нашими спутниками были главным образом рус ские эмигранты, изгнанные при царском режиме, которые теперь возвращались в новый <фай на земле». Многие из них трепетали, очевидно, из страха перед белыми, кото рые в этой части Финляндии были господами положения.

На следующий день в восемь часов вечера мы прибы ли в Рухимяки, где нам сказали, что мост в Кусвало разрушен белогвардейцами и что дальше ехать нельзя. Нам предстоял выбор: или вернуться в Стокгольм, или Уговорить охрану довезти поезд до Гельсингфорса окру жным путем. Ночь мы провели на станции, а на следую

щее утро прибыли в Гельсингфорс, застав столицу ф^. ляндии в состоянии революции. На площади перед вокза лом шла беспорядочная перестрелка. На платформе нас встретил Ледницкий, известный юристполяк, с которым я познакомился в Москве. Он сообщил мне, что все гостиницы переполнены беженцами, что спят по трое и по четыре человека даже в ванных и что у нас нет никаких шансов найти там пристанище. Он предложил попробо вать найти нам комнату в доме польского ксендза. Когда перестрелка замолкла, я оставил Бёрза и Филена стеречь багаж и пошел с Хиксом и Ледницким на поиски ксендза. Устроиться у него нам не удалось. Ледницкий остался у него, а мы, вооружившись планом города, отправились обратно на вокзал. Была ужасная погода. Стояла отте пель, грязножелтый снег размяк и таял. Перестрелка в соседних улицах казалась неприятно близкой. Внезапно, когда мы взобрались на холм и свернули на широкий бульвар, мы очутились лицом к лицу с бегущей толпой, преследуемой отрядом матросов с пулеметом. Матросы поливали улицу пулями. Преследуемые бросались на мо стовую, чтобы спастись от них. Некоторые бежали со всех ног. Другие ломились в запертые двери магазинов и домов. Несколько трупов лежало ничком на снегу. Стол кновение продолжалось всего несколько секунд, и мы с Хиксом, попавшие в положение удобных мишеней, не успели повернуть назад. Мы бросились ничком на снег. Я поднял вверх руку с белым платком, а Хикс помахал в воздухе английским паспортом. Следующие несколько секунд показались нам вечностью.

Матросы осторожно приблизились к нам, держа наго тове пулемет и винтовки. К счастью, они оказались рус скими, и мое письмо к Троцкому возымело на них чудес ное действие.

По существу говоря, матросы были словно посланы с неба. Удовлетворенные в отношении нашей bona fides, они пошли с нами на вокзал, где распорядились о тща тельном хранении нашего багажа. Потом они повели нас в британское консульство. Там мы застали Грова и вице консула Фаусетта. Им удалось устроить нас ночевать в маленький финский пансион, а на следующий день Фау сетт, знавший в Гельсингфорсе буквально всех, убедил правительство красной Финляндии дать нам поезд и до везти до взорванного моста, за которым надеялись найти русский поезд.

В семь часов вечера мы снова отправились в путе шествие. Благодаря охране, которую нам дали красные, мы ехали с большим комфортом. Во всяком случае, наш поезд топили и ехали мы если не роскошно, то простор но. Обстоятельства нам благоприятствовали. Красные финны были особенно любезны с нами, так как в этот момент белые финны вели переговоры о помощи с немцами.

Когда мы подъехали к мосту, мы пережили еще один волнующий момент. Слухи, впрочем, как и всегда, пре увеличили размер повреждений. Правда, линия была прервана. Арка моста погнулась. Однако сам мост не обвалился, и через него можно было перебраться пеш ком. В полночь мы вышли из теплого поезда в морозную ночь. Еще одно препятствие мы благополучно преодоле ли. Сопровождавшие нас в качестве охраны вооруженные финские красногвардейцы оказались одновременно любе зными и деловитыми. В два приема они перенесли через мост наш багаж. Это было нелегкое дело, так как мы взяли с собой массу вещей и наши чемоданы были тяже лы и громоздки. Когда переноска была закончена, мы убедились, что все вещи до единой целы.

Благодаря тем же финским красногвардейцам, мы смогли немедленно продолжать наш путь дальше. Поезд о разведенными парами ждал нас на другой стороне. На следующий день в семь часов вечера мы прибыли в С.Петербург без дальнейших инцидентов или задержек. Мы были последними британскими пассажирами, кото рым удалось добраться до С.Петербурга — последними британскими представителями, которые совершили путь из Лондона в С.Петербург через Скандинавию до конца войны.