В географическом отношении Македонию можно разделить на две части. Нижняя Македония находится на прибрежной равнине, по которой две крупные реки – Аксий и Альякмон – текут в залив Термаикос. Со всех сторон, кроме восточной, равнину окружают холмы. За холмами лежит обширное плато Верхней Македонии, которое, в свою очередь, окружено высокими горными хребтами, их нет только на востоке. Через горные хребты ведут лишь несколько проходов: Темпейская долина между горами Олимп и Осса и перевал Олооссон между горой Олимп и хребтом Пинд; два перевала из Орестиды и Линка через главный Балканский хребет в Иллирию; проход между Балканским хребтом и горой Пайкон и еще один между горой Пайкон и горой Керкина, ведущие в Пеонию. Таким образом, повсюду, за исключением востока, где первым серьезным препятствием является река Стримон, Верхняя Македония хорошо защищена стеной гор. Равнинная Нижняя Македония обладает плодородными сельскохозяйственными землями и низменным побережьем. Верхняя Македония – преимущественно скотоводческая область с отдельными полосами обрабатываемых земель. Климат обеих частей Македонии не средиземноморский, а континентальный, и их общая площадь намного превышает размеры любой греческой области, даже Фессалии. Современное население Македонии, за исключением Халкидики (78 тысяч) составляет 1 миллион 140 тысяч человек, а население Беотии – всего 106 тысяч[65].

Нижняя Македония является центром, из которого расходятся четыре сухопутных пути. Южный проходит через Темпейскую долину и является основной дорогой к Истму и на Пелопоннес. На север по долине Аксия ведет путь к Средне-Дунайской низменности. На западе по перевалу через Балканский хребет в Линке можно попасть в Иллирию и на адриатическое побережье, где находились две греческие колонии, Эпидамн и Аполлония. На востоке впадина между Халкидийским полуостровом и горой Керкина выводит к реке Стримон; далее этот путь ведет через Фракию в Византий на Босфоре. По трем последним путям обычно приходили окрестные обитатели Пеонии, Иллирии и Фракии во время вторжений в Нижнюю Македонию. Греков, непривычных к континентальному климату, в основном привлекал Халкидийский полуостров и в меньшей степени прибрежная равнина. Таким образом, Македонию можно описать как географическую единицу континентального характера, окруженную горами и занимающую стратегически важное положение в Балканском регионе.

Население Македонии смешанное. Македонский язык, отличающийся от соседних, возник в то время, когда македоняне были отдельным народом, но теперь практически вышел из употребления. Физически македоняне отличаются более крепким телосложением, чем южные греки; вследствие суровой жизни для крестьян и горцев более характерна угрюмость, чем жизнерадостность.

В горах Македонии еще сохранились остатки девственных лесов, намного более обширных в древности, когда важными продуктами экспорта были деготь и древесина всевозможных сортов. На равнинах с их болотами и озерами паслись огромные стада лошадей, коров и овец, аллювиальные почвы позволяли выращивать зерно на экспорт. Благодаря садам, виноградникам и розариям первую македонскую столицу Эдессу называли «сад Мидаса». В реке Лидий и в наши дни моют в небольших количествах золото, а на севере и западе Македонии раньше добывали серебро. В древности наилучшие порты размещались на Халкидийском полуострове. В Пидне имелась гавань, в Метоне и Терме корабли выгружались на рейде, а в Пеллу, расположенную в 15 милях от побережья, можно было попасть по реке и озеру, ныне заиленным.

В древности Македонию населяли народы различного происхождения. В конце бронзового века по южной Македонии проходила граница расселения греческих племен. Вероятно, в VII в. некоторые из них, «македоняне», заняли Эги и расширили свои владения до прибрежной равнины Нижней Македонии, которые стали называться Македонским царством; наследниками этих «македонян» были настоящие македоняне классической эпохи, поклонявшиеся греческим богам, в первую очередь Зевсу и Гераклу. Другие греческие племена перемешались в Верхней Македонии с иллирийцами, пеонийцами и фракийцами; последние отличались своими оргиастическими культами, наподобие тех, что изображены в «Вакханках». Южные греки основали полисы на Халкидийском полуострове, а также на побережье Македонии. В начале V в. председатели на Олимпийских играх признавали правящую македонскую династию Аргеадов как греческую. Хотя заявления Аргеадов о происхождении из Аргоса, вероятно, основаны не более чем на отголосках далеких преданий, македонские цари считали себя потомками Геракла, сына Зевса. Правящая династия области Линк в Верхней Македонии возводила свою родословную к Бакхиадам, бежавшим из Коринфа около 657 г.; о богатстве князей этой области свидетельствуют золотые маски и мебель, найденные в гробницах конца VI в. в Требениште около озера Лихнид. Представители этих династий, безусловно, знали греческий язык. Говорили они и на языке своего народа, македонском, который содержал древнейшие греческие слова, но был непонятен для современных ему греков. Соседи македонян не признавали их за греков, и сами они в целом себя таковыми не считали.

Правящая династия Македонии, по традиции, претендовала на власть над номами Верхней Македонии, так же как спартанские цари претендовали на Лакедемонию. В V в. эта власть носила гомеровский характер – числившиеся в номинальном подчинении отдельные племена имели собственные династии и служили македонским царям на войне. Но благодаря этому Фукидид считал области Верхней и Нижней Македонии единым царством – Македонией. Власть в нем принадлежала «наследственным царям с четко обозначенными прерогативами», аналогичными тем, что существовали в век героев в микенской Греции. Традиционно царь, происходивший из дома Аргеадов, избирался на престол македонским народом и становился олицетворением государства. Его имя вместо названия государства ставилось на дипломатических документах и чеканилось на монетах, выпуск которых начался после Персидских войн (фото ХI м). Он владел всеми землями, осуществлял верховное командование на войне, был судьей, жрецом и казначеем и во время поездок за границу мог передавать свою власть заместителям. Обвинения царя в измене передавались на суд македонскому народу, который мог проголосовать за смещение царя. Македоняне сами служили царю на войне и во время мира, платили налоги как арендаторы его земель и исполняли другие обязанности. Так как они делились на племена, знать каждого племени имела особые «родственные связи» с царем и особый статус. Из них царь выбирал себе товарищей (hetairoi). В мирное время они заседали в царском суде, а на войне сражались бок о бок с царем, точно так же храня ему верность, как мирмидоняне были верны Ахиллу во время Троянской войны. Из гетайров (товарищей) царь набирал свой совет. В социальном отношении македоняне мало чем отличались от своего царя. Они одевались так же, как он, и могли говорить с ним без всяких церемоний.

В IV в. государственные институты Македонии имели больше сходства с институтами эпирской Молоссии, Иллирии, Пеонии и Фракии, чем с устройством греческих полисов. Македонские цари привечали при своих дворах греческую культуру и способствовали экономическому развитию страны, ведя торговлю с греческими государствами, но в политической сфере греческое влияние почти не ощущалось. С появлением среднего класса из его числа образовалась новая группа – рядовые товарищи (pezetairoi); они прислуживали царю и получали почести, уступавшие лишь почестям, которые оказывались гетайрам. Когда деревни стали превращаться в города, а Пелла выросла в крупнейший город Македонии, городские центры остались административными единицами, подчиненными престолу, не получив политической независимости. Сами македоняне не питали большой любви ни к грекам, селившимся в полисах на македонском побережье и в Халкидике, ни к имперским державам Спарте, Фивам и Афинам, которые обращались с Македонией как с пешкой в большой политической игре. Подвергаясь давлению со стороны греков и со стороны соседей-варваров, македоняне превратились в сплоченный народ.

Военная организация Македонии в значительной степени была создана при последнем из нескольких деятельных царей, Архелае (413–399), который строил по всей стране дороги и укреплял опорные пункты. Главным родом войск была тяжелая конница, возглавлявшаяся царем и гетайрами. Кавалеристы носили кирасы, ездили на более сильных лошадях, чем те, что разводились в Греции, и в бою продемонстрировали свое превосходство над фракийскими войсками. Архелай начал создавать и тяжелую пехоту, но, судя по всему, в династических распрях после его смерти пехота лишилась какого-либо значения. Слабость Македонии сравнительно с ее соседями проявилась во время правления Аминта (393–370). Вскоре после его воцарения страну захватили иллирийцы. Аминт уступил ряд земель могущественной Халкидийской лиге в обмен на ее нейтралитет, а затем при помощи Фессалии вновь взошел на трон. После этого он заключил оборонительный союз с Халкидийской лигой, который обязывал обе стороны вести единую политику по отношению к некоторым соседним государствам. Когда Халкидийская лига около 382 г. расширяла свои владения, иллирийцы снова вторглись в Верхнюю Македонию, и халкидийцы, воспользовавшись моментом, аннексировали большую часть Нижней Македонии. Вмешавшиеся спартанцы распустили Халкидийскую лигу. Когда она была воссоздана, Аминт около 373 г. заключил союз с Афинами и участвовал в неудачных переговорах о мире в Греции в 371 г.

Вероятно, именно старший сын Аминта Александр (369–368) создал корпус пезетайров. Появление регулярной гоплитской армии в Македонии стало признаком экономического и социального прогресса страны. Когда Александр был убит Птолемеем (368–365), Фивы и Афины вступили в борьбу за влияние в Македонии. Птолемея изгнал старший из оставшихся в живых сыновей Аминта, Пердикка (365–359), после чего афинянин Тимофей захватил Метону и Пидну на македонском побережье и вынудил Пердикку вступить в союз против Халкидийской лиги и Амфиполя. В этой кампании Тимофей отвоевал у Халкидийской лиги Торону и Потидею, но взять Амфиполь ему не удалось ни тогда, ни позже. В 362 г. Пердикка изменил афинянам и послал войско на помощь Амфиполю. В 359 г. он напал на иллирийцев и был наголову разбит; вместе с ним погибло 4 тысячи македонян. Подобными резкими поворотами в политике македонские цари с переменным успехом старались обеспечить безопасность своего государства.

В начале лета 359 г. македонский народ избрал царем малолетнего сына Пердикки – Аминта, а регентом – Филиппа, 22-летнего брата Пердикки. Филипп, который в 367–364 гг. находился заложником в Фивах, познакомился там с Эпаминондом и Пелопидом и с новейшими методами дипломатии и войны. Государству, ответственность за которое он ныне нес, грозило расчленение. Линк отошел к Иллирии. Соседняя с Линком Пелагония незадолго до того заключила сепаратный союз с Афинами, а ее князь Менелай, изгнанный около 362 г., получил в Афинах убежище и гражданство. Записи theorodokoi (чиновников, которые встречали и провожали делегации в святилище Эпидавра) свидетельствуют, что в правление Пердикки независимостью обладали следующие территории Македонии: Пидна, Метона и Энея на побережье; Калиндея в Мигдонии (ее представителем был Павсаний) и Аполлония с Аргилом в окрестностях Амфиполя. Павсаний из Калиндеи, вероятно, был одним из нескольких претендентов на престол в 359 г. Он пользовался поддержкой Берисада, царя западной Фракии. Трое братьев Филиппа – Архелай, Арридей и Менелай – вероятно, надеялись на свою популярность у македонян. Аргей, одно время сменявший на престоле Аминта, отца Филиппа, получал помощь от Афин. Кроме того, пеонийцы по примеру иллирийцев готовились к вторжению в Македонию. Союзниками Филиппа были только Халкидийская лига, всегда готовая поживиться за счет Македонии, и Амфиполь, которому войска Пердикки помогали обороняться от афинян.

Филипп начал действовать сразу же, пока его враги были разделены. Он подкупил Берисада, и тот убил Павсания. Затем Филипп организовал убийство Архелая, чьи братья позже нашли убежище у Халкидийской лиги. От пеонийцев он откупился. Отозвав свои войска из Амфиполя, он начал тренировать македонскую пехоту по фиванскому образцу. В конце лета, когда Аргей с 3 тысячами наемных гоплитов из Афин выступил по суше из афинской базы в Метоне, а в залив Термаикос пришел крупный флот под командой афинского полководца, Филипп, не вступая с Аргеем в сражение, подпустил его к Эгам; он знал, что население сохранит ему верность, и хотел продемонстрировать это афинянам. Когда Аргей начал отступать, Филипп атаковал, разбил его войско и окружил уцелевших на холме. При условии, что Аргей и все македоняне в его армии сдадутся, Филипп позволил прочим уйти без выкупа, а затем отправил в Афины послов, отказался от каких-либо притязаний на Амфиполь и предложил заключить мир. В это время Афины были самым опасным его врагом. К счастью для Филиппа, их интересы касались больше Амфиполя и Херсонеса, чем Македонии. Поэтому Афины заключили, вероятно зимой, мир с Филиппом, несомненно надеясь привлечь его на свою сторону в войне с Халкидийской лигой и Амфиполем.

Не опасаясь нападения с моря, Филипп летом 358 г. вторгся в Пеонию, одержал крупную победу и заставил пеонийцев признать свою власть. Далее он занялся иллирийцами, общим врагом всех македонских и пеонийских земель, и привел в Линк 600 всадников и 10-тысячную пехоту. Иллирийский царь Бардилис, помня о своей победе в прошлом году, предложил мир на условиях status quo, так как не жеелал уступать завоеванные македонские земли. Филипп решил дать сражение иллирийской армии в 500 всадников и 10 тысяч отборных пехотинцев, вставшей на открытой равнине. Бардилис, уступая противнику в коннице, построил свою пехоту в каре. Применив тактику великих фиванских полководцев, Филипп лично повел свою лучшую пехоту вперед, обгоняя центр и левый фланг, а кавалерии на правом фланге приказал атаковать фланг и тыл противника, как только появится просвет в его рядах. Его передовой пехотный отряд ударил в левый угол иллирийского каре и вонзился в него, повергнув в панику иллирийские фланг и тыл, которых атаковала тяжелая македонская конница. Это массированное наступление привело к разгрому левой половины иллирийского каре. Армия иллирийцев пустилась в бегство по широкой равнине, преследуемая по пятам конницей; 7 тысяч человек были убиты, уцелевшие укрылись среди холмов. Бардилис попросил мира. Филипп потребовал уступить все земли вплоть до озера Лихнид; позже он женился на иллирийской царевне Авдате. Этой победой пехота и конница Филиппа доказали свое превосходство над армиями балканских царей.

Поражение Иллирии избавило Эпир от давления; благодарная царствующая династия молоссян выдала замуж за Филиппа Олимпиаду, дочь Неоптолема, которая стала царицей Македонии, так как, вероятно, после побед Филиппа македоняне избрали его царем под именем Филиппа II, низложив малолетнего Аминта. Весной 357 г. Филипп осадил Амфиполь. Он знал, что Афины увязли в войне на Эвбее и Херсонес для них более важен, чем Амфиполь; поэтому, когда жители Амфиполя пообещали сдать город афинянам, если те пришлют сильный гарнизон, Филипп предложил Афинам отдать им Амфиполь в обмен на союзную Афинам прибрежную Пидну. Афины приняли предложение, и два государства заключили секретный пакт. Благодаря тому, что Филипп сумел договориться с Афинами, Халкидийская лига воздержалась от нападения на него, опасаясь, что ее собственные берега подвергнутся атакам с афинских баз в Потидее и Тороне. Афины, проиграв битву при Хиосе, все свои силы направили на борьбу с повстанцами в районе Геллеспонта, а Филипп тем временем решительно вел осаду города, под которым потерпели неудачу многие афинские полководцы. В конце лета Халкидийская лига, понимая, что он может добиться успеха, попросила у афинян мира и предложила заключить союз против Филиппа. Но в этот момент в восточной части Эгейского моря сложилась слишком критическая ситуация, чтобы Афины могли распылять свои силы. Предложение халкидийцев было отвергнуто, и осенью тараны Филиппа пробили стены Амфиполя. К удивлению и радости Халкидийской лиги, победитель провозгласил независимость Амфиполя, демократы которого изгнали ведущих сторонников Афин. Филипп сразу же напал на Пидну; промакедонская партия открыла ему ворота и сдала город. Итак, секретный пакт был нарушен, а Афинам уже не из-за чего было торговаться. Они объявили войну Филиппу. Но руки афинян были связаны Союзнической войной, и Филипп повел переговоры о союзе с Халкидийской лигой, которая стала сильнейшей державой на северо-западе Эгейского бассейна.

Зимой 357/56 г. во время переговоров с Халкидийской лигой Алевады из Ларисы попросили у Филиппа помощи против сыновей Александра, которые правили Ферами. Филипп воспользовался возможностью предстать в роли защитника свободы от тирании. Он отправил в Ларису помощь, достаточную, чтобы заслужить благодарность жителей города; Филипп получил в жены фессалийку Филинну и стал близким другом ларисского оратора Кинея. Своими действиями он заставил потесниться Афины, доселе состоявшие в союзе с Фессалийской лигой, однако весной 356 г. Фивы перехватили инициативу и вся Фессалия вместе с ними на Совете амфиктионии проголосовала за войну с Фокидой.

Халкидийская лига, разрушенная Спартой в 379 г., восстановила свою силу. Когда Афины пребывали на вершине могущества, лига отстояла независимость Амфиполя, потеряв лишь Потидею и Торону. Города лиги, через которые во время многочисленных нападений Афин на Амфиполь шел основной поток экспорта Македонии, Пеонии и западной Фракии, достигли высокого уровня процветания. Вооруженные силы лиги (тысяча всадников и 10 тысяч гоплитов) имели репутацию не хуже македонских, а ее корабли при поддержке Афин могли блокировать залив Термаикос. Лига могла поднять против Филиппа своих союзников во внутренних областях, нанести стремительный удар по его столице и перерезать его коммуникации с Амфиполем через Анфем. Зимой 357 г. и Афины, и Филипп склоняли лигу к союзу. Поскольку на карту было поставлено будущее Македонии, Филипп обещал отдать Халкидийской лиге богатую область Анфема и помочь ей в освобождении Потидеи от Афин. На этих условиях между Македонией и лигой был заключен оборонительный союз с благословения Аполлона, жрецы которого провозгласили, что этот союз отвечает интересам обеих сторон; копии этого пророчества хранились в Дельфах, в храме Артемиды в Олинфе и в храме Зевса Олимпийского в Дионе. Македония и лига формально вступили в войну с Афинами. Союзный договор содержал обязательство не вести с ними сепаратных переговоров. Под защитой этого союза Филипп весной 356 г. захватил Потидею, позволил афинянам уйти без выкупа и передал город лиге. Афины отправили на выручку Потидее армию, но та опоздала. Тогда Афины начали сколачивать коалицию держав во внутренних областях, чтобы напасть на Македонию.

Благожелательная позиция Халкидийской лиги дала Филиппу возможность направиться из Амфиполя в Кренид, который просил помощи против фракийцев. Филипп укрепил этот город, усилил его гарнизон поселенцами, переименовал в Филиппы – под этим названием город продолжал чеканить монету – и взял под свой контроль золотые и серебряные рудники на горе Пангей. Экспансия Филиппа вызвала враждебность Кетрипориса, царя западной Фракии, который вместе с Липпеем, царем Пеонии, и Грабом, царем Иллирии, в июле 356 г. заключил с Афинами союз с целью разбить Филиппа и изгнать его из Кренида и других земель. Однако Афины копили силы, готовясь к морскому сражению при Эмбате, которое окончилось катастрофой. Не получив помощи ни от Афин, ни от Халкидийской лиги, три царя были разбиты поодиночке. В августе 356 г. Филипп в один и тот же день получил три хороших известия: его полководец Парменион разгромил иллирийцев, у Олимпиады родился мальчик Александр, а его конь победил в скачках на Олимпийских играх. Кетрипорис также не выдержал македонского натиска, а в начале лета 355 г. была блокирована афинская база Неаполь. До конца 355 г. Филипп захватил территорию Абдеры и Маронеи на побережье Фракии. Афины были ослаблены поражением в Союзнической войне, и в середине зимы 355 г. Филипп решился напасть на Метону – последний афинский оплот на македонском побережье. Эта операция была крайне рискованна, так как Афины и Халкидийская лига, объединившись, могли покорить Нижнюю Македонию. Но лига не стала нарушать союз. Афинская спасательная экспедиция прибыла летом 354 г., когда город уже был взят отчаянным штурмом.

За 359–354 гг. Филипп добился преданности македонской армии. Он успешно руководил войском на поле боя во время осад, лично вел своих людей в атаку на Бардилиса и возглавлял осаду Метоны, во время которой ему выбили стрелой правый глаз. Так в Македонии в то время, когда греческие государства полагались в основном на наемников, было создано сильное гражданское ополчение. В области дипломатии Филипп превосходил своих противников. Благодаря быстрым и смелым решениям он настроил Афины против Халкидийской лиги, а лигу – против Афин, благодаря чему его политические противники оставались разобщенными, в то время как он преследовал свои интересы. Предоставив Амфиполю и Филиппам автономию и проявив великодушие к их жителям, он расположил к себе возможных сторонников в других городах. Он встал на защиту свободы Фессалии против тиранов из Фер и поддерживал дружественные отношения с властями Дельф до тех пор, пока святилище не было захвачено Филомелом. Даже воюя с Афинами, он старался избежать ожесточения: в 359 г. отпустил наемников, позволил афинским сторонникам беспрепятственно покинуть Амфиполь, а афинским колонистам – Потидею и не стал порабощать жителей Метоны, разрешив им уйти из города.

Хотя Филипп освободил Македонию и до 354 г. сохранял союз с Халкидийской лигой, он не имел прочной опоры в подвластных ему областях. Номы Верхней Македонии обладали долгими традициями независимости и отставали от Нижней Македонии в развитии. Целью Филиппа было объединить всю Македонию. Чтобы заручиться преданностью царского дома Элимии, он женился на его представительнице Филе, а в целом проводил политику вовлечения номовой аристократии в ряды гетайров. Для этого он также приглашал знатных юношей к своему двору и делал их пажами. Вероятно, он вслед за Архелаем строил военные дороги, основал несколько городов – например, Гераклею Линкийскую в память о своей победе над Бардилисом – и укреплял другие, в том числе Филиппы. Военные дороги позволили ему не только воспользоваться стратегическим положением в центре Балкан и быстро маневрировать; они наряду с выросшими на них городами способствовали развитию торговли. Пелла стала процветающим портом. Возможно, именно здесь бежавший из Афин Каллистрат около 360 г. продал портовые сборы за 40 талантов. С падением Пидны и Метоны македонское побережье окончательно освободилось от посредников. Союз Македонии и Халкидийской лиги принес огромные экономические выгоды обеим сторонам и ускорил развитие Верхней Македонии. Что самое важное, рудники на горе Пангей вскоре начали выдавать на тысячу талантов золота и серебра в год. Отказавшись от старинного персидского денежного стандарта, Филипп ввел в Македонии фракийский серебряный стандарт и аттический золотой стандарт, благодаря чему Македония могла свободно торговать в зоне влияния Фракии и Афин, особенно с Халкидийской лигой, где использовались те же самые стандарты. Монеты Филиппа вскоре получили широкое распространение. На этих монетах изображались головы Геракла и Зевса Олимпийского, всадник (возможно, сам Филипп) на лошади и скачки на Олимпийских играх с мальчиком-жокеем (фото ХПз).

В прошлом предшественники Филиппа завоевывали земли и теряли их, но Филипп строил долговечное государство. С расширением своих владений он включил некоторые из них в состав Македонии как царские земли, покоренные силой оружия; их он раздавал новым гражданам Македонии, в том числе коренным жителям и грекам, которых желал видеть в своем окружении. Например, таким образом была разделена территория Метоны, однако сам город со своими традициями автономии был разрушен. Таким образом Филипп развивал национальное территориальное государство, способное, в отличие от греческих полисов, расширять свои владения и включать в свой состав новых граждан. Те политические системы, которые еще не созрели для присоединения к Македонии, Филипп оставлял в неприкосновенности: Амфиполь и Филиппы сохранили автономию, а Липпей в Пеонии и Кетрипорис в западной Фракии получили статус вассальных царей. В 354 г., когда в жизни Верхней Македонии произошли эти великие перемены, еще сохранялись разногласия, которыми могли воспользоваться внешние силы. Успехи Филиппа во внешней политике не успели превратить Македонию в централизованное и единое государство, когда, соблазнившись сложившейся в Греции ситуацией, он решил поучаствовать в Священной войне.

В 354 г. Филомел решил воспользоваться стратегическими преимуществами своего положения на главном пути между его основными врагами – Фессалией и Беотией. Разбив весной фессалийскую армию, он не только не дал своим противникам объединить силы, но и вывел на год Фессалию из войны. Беотия оказалась в окружении врагов: Афины, Эвбея и отделенная заливом Ахея состояли в союзе с Фокидой, а силы Локриды были истощены после двух поражений, нанесенных ей Филомелом. В течение лета Беотии не удалось достичь никаких успехов. Тем временем в Фессалии тираны Фер начали войну с городами Фессалийской лиги. Поскольку ни одна сторона не могла рассчитывать на помощь беотийцев, они искали союзников в других местах: лига обратилась к Филиппу, а тираны – к Афинам. Поздним летом, после падения Метоны, Филипп осадил Пагасы – порт Фер. Афиняне прислали им на выручку флот, но Филипп снова опередил Афины. Осенью 354 г. он захватил Пагасы; под его контролем также находились проходы через Темпейскую долину и в Олооссоне. Феры оказались в изоляции.

Поздней осенью 354 г. Филомел был разгромлен и убит беотийцами у Неона в Фокиде. Большая часть фокийцев и их наемников бежала в предгорья Парнаса, Фокийское государство снова оказалось расколото межпартийной борьбой. Беотия решила отправить своего полководца Паммена с 5 тысячами человек на помощь мятежному сатрапу Артабазу, чтобы восполнить финансы государства. Паммен отбыл в начале 353 г.; по расчетам беотийцев, остатка их сил должно было хватить, чтобы добить фокийцев, когда стает снег в горах. Весной 353 г. Паммен встретил Филиппа во фракийской Маронее, где царь Керсеблепт, царь восточной Фракии, отбивался не только от Филиппа, но и от афинян. Тогда Паммен добился заключения пакта о ненападении между Филиппом и Керсеблептом, благодаря чему была подтверждена дружба между Филиппом и Фивами, а Паммен получил проход через Фракию в Азию. Вскоре после этого Афины заключили союз с Амадоком, царем центральной Фракии.

Весной 353 г. все надежды Беотии оказались обмануты. Казнь всех пленных, взятых в ходе Священной войны, ожесточила фокийцев. Они объединились под руководством талантливого вождя Ономарха, который набрал новых наемников, щедро одаривал друзей за границей и пригласил все дружественные государства прислать в Дельфы представителей для охраны храмовых сооружений (naopoioi). Афины, Локрида, Мегара, Эпидавр, Спарта, Коринф и Фокида собрали средства для восстановления храма, разрушенного в 373–372 гг. Участие других государств имело больше политическое, чем практическое значение, однако Ономарх сумел подчинить себе восточную и западную Локриду, захватив Троний и угрожая Амфиссе, восстановил Орхомен и объединил поредевшие беотийские силы. Ономарх прибегал к подкупу и в Фессалии, так как, если бы фессалийские государства перешли на его сторону, он имел бы превосходство над Беотией и в Совете амфиктионии, и на поле битвы. Однако фессалийские города призвали на помощь Филиппа против тиранов Фер и Краннона, и летом 353 г. Филипп разбил объединенные силы тиранов и Фаилла, брата Ономарха, который привел им на подмогу 7 тысяч фокийских наемников. Тем не менее осенью Ономарх отправился на север со всей своей армией и нанес поражение Филиппу и его фессалийским союзникам. Македонская армия Филиппа понесла тяжелые потери, и ему пришлось покинуть Фессалию. Возвращаясь в Фокиду, Ономарх разбил беотийскую армию и захватил Коронею.

Власть Ономарха, фокийского стратега-автократа, держащаяся на дельфийском золоте, наемных войсках и доброжелательном отношении союзников, простиралась от горы Олимп до Коринфского залива, угрожая сокрушить Беотию – единственное непокоренное государство из числа тех, что подписались под указом амфиктионии, объявлявшим Священную войну. Союзники Ономарха в 353 г. также преуспели. Спарта разбила аргивян в Орнеях и предложила все земли в Греции вернуть их прежним владельцам: Дельфы останутся у Фокиды, Спарта вернет себе Мессению, Афины – Ороп, а Фивы лишатся контроля над Орхоменом, Феспиями и Платеей. Афины наконец сумели закрепиться на Херсонесе, где Харес захватил Сест, вырезав всех взрослых мужчин в городе, а остальное население продав в рабство, и вынудил Керсеблепта заключить союз и уступить все города Херсонеса, кроме Кардии.

Однако Филипп отступил «как таран, чтобы ударить еще сильнее». В начале 352 г. он осадил Феры. Когда тираны Фер обратились к Ономарху и Афинам с просьбой о помощи, Филипп убедил Фессалийскую лигу передать все ее силы под его начало. Весной Ономарх направился на север с 500 всадниками и 20 тысячами пехотинцев, а ему на поддержкку отплыл афинский флот под командованием Хареса. Ономарх и Харес, очевидно, направлялись к предгорьям к востоку от фтиотийских Фив; там афиняне могли высадиться на берег, после чего войска, пройдя по холмистой стране, объединились бы в Ферах с сильной конницей и наемниками, а потом сразились с врагом. Филипп тем временем собрал македонскую и фессалийскую армию в 3 тысячи всадников и более 20 тысяч пехотинцев под Ферами, намереваясь дать бой, прежде чем Ономарх соединится с союзниками и усилит свою конницу. Получив вести о приближении Ономарха, Филипп ночью покинул Феры, вероятно обманув защитников города, ожидавших атаки на рассвете, и поспешил на равнину к югу от фтиотийских Фив, где застиг армию Ономарха недалеко от побережья. Прежде чем афиняне успели высадиться, Филипп атаковал Ономарха. Как только пехота вступила в сражение, фессалийская и македонская конницы ударили по фокийцам с фланга и оттеснили их к берегу; многие бросали оружие и вплавь устремлялись к афинским кораблям. В битве погибло более 6 тысяч фокийцев, 3 тысячи попали в плен. В соответствии с обычаем Священных войн все пленники были повешены или утоплены, а победившие македоняне и фессалийцы, украсив себя лавровыми венками, сделали благодарственные приношения Аполлону, дельфийскому богу.

Немедленным результатом этой так называемой победы «на поле крокусов» явилась капитуляция Фер и других городов; тиранам и их 2-тысячному наемному войску гарантировали свободный выход. После этого Филипп помог Фессалийской лиге навести в стране порядок. Были побеждены Фаркадон и Трикка, воевавшие с соседями, причем последний город был разрушен, западная равнина Фессалии умиротворена, а Гомфы, от которых вел проход к Амбракийскому заливу, тогда или позже были переименованы в Филиппы, а их население пополнилось македонянами. Кроме того, Филипп завладел несколькими крепостями в Перребии и Магнесии, благодаря чему упрочил контроль за Олооссонским и Темпейским проходами, и разместил гарнизон в Пагасах как гарантию свободы Фер. Фессалийская лига признала Филиппа в качестве командующего ее силами и отдала ему все рыночные и портовые сборы страны. В середине лета 352 г. Филипп повел свои македонские и фессалийские войска к Фермопилам.

После битвы «на поле крокусов» Ономарха сменил Фаилл. Новыми раздачами золота он приобрел себе сторонников в других государствах. Спарта прислала ему тысячу бойцов, Ахея – 2 тысячи; кроме того, к нему перешли 2 тысячи наемников фессалийских тиранов. Фаилл потерпел несколько небольших поражений в Беотии, а затем марш Филиппа к Фермопилам заставил его поспешить на север. Афины также прислали морем 400 всадников и 5 тысяч гоплитов, чтобы помочь в обороне Фермопил и не позволить Филиппу соединиться с беотийцами. Столкнувшись с такой коалицией фокийских союзников, Филипп отступил. Он не хотел ни бросать свою армию на сильную оборонительную позицию, ни лишиться своей репутации защитника Аполлона. Однако его энергия была неистощима. В ноябре 352 г. он осадил Гереон-Тейхос у побережья Пропонтиды по приглашению Византия, Перинфа и Амадока, которые воевали с Керсеблептом. К весне 351 г. Керсеблепт был разбит. Он уступил ряд спорных территорий союзникам Филиппа и отдал Филиппу своего сына в заложники. Сам Филипп передвинул свои границы к реке Гебр и установил дружественные отношения с Кардией на Херсонесском перешейке. Босфор теперь находился под контролем союзного Филиппу Византия, который аннексировал Халкедон и Селимбрию. Афины тем временем осенью 352 г. получали от Халкидийской лиги секретные предложения о дружбе и союзе, о которых, однако, стало известно; кроме того, афиняне проголосовали за отправку экспедиционных сил на Херсонес. Вернувшись весной 351 г. из Фракии, Филипп рассказал халкидийским вождям сказку о Наглости, за которой по пятам все время следует ее ревнивый супруг Война. Этого хватило, чтобы прекратились всякие заигрывания с Афинами, которые нарушили союз 357/56 г. Халкидийской лиги с Филиппом; афиняне же, получив известие, что Филипп болен, сократили численность экспедиционных сил на Херсонес.

После отступления Филиппа Священная война свелась к партизанским операциям в центральной Греции и привела к опустошению восточной Локриды, Фокиды и северной Беотии. Заболевшего в 351 г. Фаилла сменил Фалек, отменивший совещания храмовых стражников и отправивший войско на Пелопоннес, где Спарта, напав на Мегалополис, развязала крупную войну. Изгнанные тираны Фер прислали Спарте 150 всадников, а Фалек привел 3 тысячи пехотинцев; на помощь же Мегалополису Аргос, Сикион и Мессена выставили все свои силы, к которым позже присоединились 500 всадников и 4 тысячи пехотинцев из Беотии. После нескольких сражений спартанский царь Архидам одержал убедительную победу и, вероятно, летом 351 г. заставил Мегалополис заключить перемирие. После этого фокийцы и беотийцы продолжили Священную войну на своих землях.

В 355–351 гг. Афины во внешней политике вели себя необычайно сдержанно. Они отклонили предложения напасть на ослабленную Беотию, поднять Родос против Персии, вторгнуться в центральную Фракию и присоединиться к той или иной стороне в войнах на Пелопоннесе. Из Афин отправлялись экспедиции на помощь Метоне, Неаполю и Пагасам для противодействия Филиппу в Фессалии и Фермопилах и на завоевание Херсонеса, где в Сесте в 353/52 г. были основаны клерухии. В некоторых войнах за Афины воевали их союзники: фокийцы и тираны Фер в Священной войне, Амадок – в центральной Фракии, а позже Керсеблепт – в восточной Фракии. Афины заключили союз с Локридой и пытались заключить союз с Халкидийской лигой.

В целом афинская политика этих лет определялась Эвбулом, верховным комиссаром Праздничного фонда, и его сторонниками, в том числе влиятельным оратором Эсхином. Умение Эвбула верно расставить приоритеты проявилось в намеченных им целях: финансовое оздоровление, сопротивление Филиппу, контроль над Херсонесом и политика невмешательства в других землях. Предложение оборонять Фермопилы внес Диофант, помощник Эвбула; он, вероятно, лично вел переговоры с Халкидийской лигой. Разумная политика Эвбула привела к восстановлению афинских финансов и торговли: поступления в 347/46 г. составляли около 400 талантов, вклады союзников выросли с 45 талантов в 354 г. до 60 талантов. Большая часть поступлений шла на закладку новых трирем, реконструкцию верфей и укреплений. В 353/52 г. в афинском реестре числилось 349 кораблей, а к 349 г. сумма средств, потраченных в последние годы на вооружение, составила 1500 талантов. Быстро возрастали состояния частных лиц, велась крупномасштабная разработка рудников, в 352/51 г. был установлен налог на собственность (eisphora) в размере 60 талантов. Стабильная политика в 354–350 гг., сопровождавшаяся щедрыми раздачами из Праздничного фонда и выплатами пособий, не означала, тем не менее, пренебрежение военной сферой или тенденцию к пацифизму, когда на карту ставились действительные интересы Афинского государства.

В эти годы начал свою политическую карьеру Демосфен (384–322). Он уже был известным оратором, привлек к суду своих опекунов, растративших его наследство, а в 355-м и 354 гг. участвовал в двух политических процессах. В своей первой публичной речи («О симмориях») в 354 г. он выступил против предложения о нападении на Персию, рассматривавшегося в народном собрании. В тот момент Афины находились в кризисе, а Персия накапливала крупные силы. Поэтому Демосфен заявил, что у Афин нет финансовых ресурсов для подобной операции; лучше готовиться к войне с уже имеющимися врагами. Демосфен воспользовался поводом, чтобы предложить реформировать систему сбора средств для триерархий через советы (symmoriai), и тут же указал на более эффективный способ финансирования флота. За этой разумной речью, вполне соответствовавшей тогдашней политике Эвбула, через несколько лет последовали две речи, в которых он рекомендовал наступательную политику. Во второй половине 353 г. враждовавшие друг с другом Спарта и Мегалополис обратились к Афинам с предложениями заключить союз, который втянул бы Афины в войну на Пелопоннесе; Спарта могла предложить помощь Элиды и Флиунта, а Мегалополис – других пелопоннесских государств. В своей речи («За мегалополитанцев») Демосфен советовал Афинам присоединиться к Мегалополису против Спарты, чтобы сохранить баланс силы на Пелопоннесе и отвлечть Мегалополис от его союза с Фивами. Если бы его совету последовали, Афины поссорились бы с союзной им Спартой, растратили бы свои ресурсы на несущественном театре военных действий, не получили бы никакой помощи от своих новых союзников где-либо за пределами Пелопоннеса и обострили бы противостояние с Фивами. В 351 г. изгнанные родосские демократы обратились к Афинам с просьбой освободить Родос от олигархии, которую поддерживала Кария. Демосфен («За свободу родосцев») убеждал афинян отозваться на эту просьбу; он заявлял, что Кария не станет вмешиваться, Персию надо заставить раскрыть свои карты, а демократам следует помочь против олигархов. Эта политика находилась в одном русле с предложенной Демосфеном политикой на Пелопоннесе; и та и другая строились на методах, которые привели к крушению Второго Афинского союза.

Политика Демосфена в отношении Мегалополиса и Родоса совершенно не учитывала македонскую угрозу. Здесь возможны два объяснения. Либо Демосфен был недостаточно проницателен, чтобы оценить эту угрозу, или же он предпочел пренебречь ею, отстаивая свою линию. Последнее более вероятно. Фактически его цель заключалась даже не в том, чтобы втянуть Афины в войну, а в том, чтобы свергнуть Эвбула, выступавшего против такой политики, и самому стать политическим вождем. По самой природе политической борьбы в народном собрании лидером можно было стать, лишь нападая на тех, кто уже добился влияния, и во время этой борьбы политики пользовались аргументами, апеллировавшими к былым афинским традициям. Противостояние Демосфена и Эвбула явственно проявилось в судебной речи («Против аристократов»), произнесенной летом 352 г., которая касалась фракийской политики. Демосфен выступал за союз со второстепенными фракийскими князьями, чтобы страна оставалась разделенной, а Афины сохранили бы баланс силы. Такая политика была нереалистичной не только потому, что она недооценивала силу Филиппа, но и потому, что переоценивала способность Афин к сухопутным действиям во внутренних и горных областях. Однако основной целью Демосфена было добиться осуждения обвиненных, а заодно настроить афинян против Эвбула и его сторонников.

В 351-м и 350 гг. Афины почти не сталкивались с Филиппом, и их опасения отчасти утихли. Внимание было приковано к событиям на востоке. Артабаз, которому в 356–355 гг. помогал Харес, а в 353–352 гг. – Паммен, вероятно, зимой 352/51 г. бежал с командиром своих наемников, Мемноном Родосским, ко двору Филиппа. Артаксеркс Ох, собравший большое войско, по-видимому, в 351 г. вторгся в Египет и потерпел тяжелое поражение от египтян, чьими наемниками командовали Диофант Афинский и Ламий Спартанский. За этим последовал ряд восстаний на Кипре и в Финикии. Артаксеркс в 350 г. поручил Фокиону Афинскому и 8 тысячам наемников под общим командованием Идриея, сатрапа Карии, усмирить Кипр. В 351/50 г. он выдал субсидию в 300 талантов Фивам, нуждавшимся в средствах на ведение Священной войны. В это время афинские командующие на Херсонесе установили дружественные отношения с Оронтом, сатрапом Мизии, который позже, около 349 г., отложился от Артаксеркса и стал хозяином на северо-западе Малой Азии. Тем самым позиции афинян на Геллеспонте укрепились, а Персия до 345 г. была отвлечена финикийским восстанием.

Тем временем Филипп расширял свои владения на запад. Вероятно, в 351 г. он покорил иллирийцев к западу и юго-западу от озера Лихнид, за исключением обитателей адриатического побережья, и их царь стал его вассалом. Эта область, в которую входили серебряные рудники Дамастиона, платила Филиппу дань и поставляла ему отличных легких пехотинцев. Филипп построил здесь укрепленные посты для охраны своих коммуникаций с Эпиром, где наследником молоссянского престола был его шурин Александр, а в роли регента выступал Арибб. В 350 г. Филипп вторгся в Эпир, забрал Александра к своему двору и аннексировал Паравею, через которую шли пути из долины Аоя в Македонию. Он также вел боевые действия в Пеонии и, вероятно, расширил свои владения на севере. В северной Фессалии, по-видимому зимой 350/49 г., Филипп упрочил контроль за Пагасами и Магнесией и, несмотря на протесты фессалийцев, продолжал присваивать фессалийские рыночные и портовые сборы. На востоке в это время он, видимо, заключил соглашение с Персией, по которому Артабаз и Мемнон возвращались домой, а между Македонией и Персией устанавливался дружественный нейтралитет. Постепенно усиливавшийся македонский флот, вероятно в 351 г., действовал с фракийского побережья против Лемноса, Имброса и Скироса, а также, действуя с баз в Фессалии, захватил у берегов Эвбеи афинские транспорты с зерном. Однажды триремы Филиппа высадили десант в Марафоне и захватили там государственную галеру, направлявшуюся на Делос для участия в празднике. К 349 г. Филипп чувствовал себя достаточно сильным, чтобы предпринять самую опасную операцию по сравнению с предыдущими: завоевание Халкидийской лиги, которая могла послужить военной базой для его врагов.

Действия Филиппа часто становились темой для обсуждения в афинском народном собрании. На одном из таких заседаний, вероятно в 350 г., была оглашена «Первая филиппика» Демосфена. Демосфен заострил внимание на стремительности и выносливости Филиппа, сравнивая его с опытным кулачным бойцом, удары которого парируются слишком поздно, и призывал афинян напасть на Филиппа в Македонии, прежде чем тот нападет на Аттику. Вопрос, однако, состоял в том, как именно вести войну. Демосфен предложил набрать мобильный отряд из 2 тысяч пехотинцев и 200 всадников, имеющих в своем распоряжении 10 боевых кораблей и несколько транспортов, который действовал бы с Лемноса, Тасоса и Скиатоса против македонского побережья и блокировал порты Филиппа. Эта операция, стоившая бы около 90 талантов в год, имела бы мало шансов на успех как наступательная мера, так как у Афин не имелось базы в заливе Термаикос, а Македония не зависела от импорта. Кроме того, Демосфен предложил подготовить отряд в 50 кораблей и 10-тысячное гражданское ополчение, готовое отплыть из Пирея в любой момент. Эта мера, уже предлагавшаяся им в речи «О симмориях», в случае ее воплощения на практике была бы вполне разумна. В пылкой речи Демосфен призывал афинян лично выступить на борьбу с врагом, не теряя времени. Испытание поджидало афинян летом 349 г., когда в Олинфе несколько влиятельных сторонников Македонии, вероятно подкупленных Филиппом, изгнали демократического вождя Аполлонида, который получил афинское гражданство, а Филипп приказал правителям Халкидийской лиги выдать ему двух претендентов на македонский престол – его братьев Арридея и Менелая. Халкидийской лиге предстоял выбор между подчинением, за которым в конце концов последовало бы поглощение лиги Македонией, и отказом, который означал неизбежную войну. Лига отказалась выдавать Арридея и Менелая и призвала Афины на помощь.

В «Первой олинфийской речи» Демосфен призвал афинян немедленно обрушиться на могущественного врага, отправив армию на защиту Халкидики и штурмовой отряд для атаки на Македонию. Он намекал на необходимость, хотя и не предлагал этого в открытую, отменить закон о Праздничном фонде и направить все излишки прибыли в Военный фонд, который потребуется для ведения крупной войны. Против Демосфена выступил другой оратор, Демад. Его мнение выражено в эпиграмме, сочиненной, вероятно, именно в этот же момент, о том, что Праздничный фонд так же необходим демократии, как клей – книге (потому что он объединяет людей). Народное собрание заключило союз с Халкидийской лигой и отправило в Олинф 2 тысячи наемников-пелтастов и 38 трирем под командованием Хареса. Вскоре после этого Демосфен произнес «Вторую олинфийскую речь», в которой заявлял, что Филипп слишком слаб, чтобы напасть на Афины, и что его власть, основанная на беззаконии, обречена на крушение. Филиппа он изображает распутным тираном, гетайров – разбойниками и лизоблюдами, а македонский народ – выражающим недовольство. Это заявление, очень странное после «Первой олинфийской речи», возможно, было призвано воодушевить афинян, но сомнительно, чтобы оно внушало необходимость немедленно действовать, к чему призывал Демосфен и чего требовала ситуация. В «Третьей олинфийской речи» Демосфен обрушивается на народ и его вождей и призывает назначить номофетов для отмены закона о Праздничном фонде. «Сейчас завязки кошелька находятся в руках политиков, что позволяет им все контролировать, в то время как народ, ослабленный и лишенный средств и союзников, играет роль их лакеев, довольствуясь зрелищными деньгами, которые перепадают ему от них». Зимой, когда ситуация обострилась, Аполлодор предложил не назначать номофетов, а немедленно направить избыточные поступления на военные нужды. В народном собрании никто не возражал, но его предложение отклонили как незаконное и позже оштрафовали на талант.

Три олинфийские речи были произнесены до ноября или декабря, когда Филипп начал военные действия. Погодная ситуация не позволяла Афинам прислать дополнительную помощь. Некоторые города Халкидики пали вследствие измены, другие были взяты штурмом, и македоняне заняли полуостров Паллена. Самого Филиппа отвлекли события в Ферах, где к власти вернулся один из высланных тиранов, Пифолай, получивший афинское гражданство. Филипп изгнал Пифолая ранее января 348 г. В конце этого месяца, в соответствии с планами Филиппа, в Эвбее началось восстание против проафинского тирана Эретрии Плутарха, который обратился к афинянам за помощью. Фокион, отправившийся из Афин во главе небольшого отборного отряда гражданского ополчения, был вынужден занять оборону, когда восстание разгорелось, а на остров из Фессалии прибыли македонские наемники. Тем не менее Фокион одержал победу под Таминами, отпустил тех греков, которые попали ему в плен, и в начале апреля разместил гарнизон на узком перешейке острова. В это время на остров прибыло гражданское ополчение в полном составе и Фокиона отозвали. Его преемник потерпел тяжелое поражение. В начале июля Афины уплатили за своих военнопленных выкуп в 50 талантов и признали независимость всей Эвбеи, за исключением Кариста.

В течение зимы македоняне наступали в Халкидике, и лига снова призвала на помощь. Из Эвбеи был отправлен эскадрон афинской конницы в 150 всадников, а из Херсонеса, вероятно в апреле, прибыл Харидем с 4 тысячами пелтастов и 18 триремами. Деньги и припасы он получил от Оронта, сатрапа Мисии, восставшей против Персии, которому Афины даровали гражданство. Летом Филипп в двух битвах разгромил олинфян и осадил город. В начале июля Олинф в третий раз обратился к Афинам, прося прислать гражданское ополчение, а не наемников. Афины отправили 300 всадников и 2 тысячи гоплитов гражданского ополчения с 18 триремами и необходимым количеством транспортных судов. В августе, пока этесийские ветры задерживали прибытие экспедиции, Филипп навязал сражение, в ходе которого вся олинфская конница (500 всадников) во главе со своими командирами дезертировала, и город пал до прибытия афинского флота. По приказу Филиппа Олинф был разрушен до основания, а его население продано в рабство за то, что нарушило союзническую клятву, – не столь суровое наказание по сравнению с тем, которому афиняне подвергли Сест; другие города Халкидики были вынуждены срыть свои укрепления. Халкидийский полуостров фактически вошел в состав Македонской державы; возможно, жители некоторых городов были переселены в глубь страны.

В этих операциях Филипп контролировал ситуацию благодаря тщательному расчету времени. Прежде чем нападать, он дождался плохой погоды; потом расколол своих врагов, инспирировав восстание на Эвбее; и точно перед тем, как задули этесийские ветры, ударил всеми силами. Он воспользовался медлительностью афинян, раздорами между государствами Халкидики и между партиями в каждом государстве, а города брал не только силой, но и подкупом. Для Афин результаты этой кампании оказались катастрофическими. Афины лишились последней возможности нанести удар по Македонии, а кроме того, потеряли Эвбею. Теперь Фермопильский проход был беззащитен, Филипп получил доступ в Беотию. Перед лицом этой опасности Эвбул отправил во все греческие государства послов, в том числе и Эсхина, призывая греков объединяться против общего врага. Никто не откликнулся на призыв. Афины, ослабленные двойным поражением и связавшие себя со стороной, проигрывающей Священную войну, лишились надежды на помощь.

В Афинах начался поиск виновников. Харес, командовавший последней спасательной экспедицией, предпочел не возвращаться. Другой полководец, Гегесилей, племянник Эвбула, был оштрафован на крупную сумму. Демосфен осуждал методы ведения войны против Филиппа. Афины, заявлял он, действовали недопустимо медленно и распылили силы, послав армию в Эвбею, против чего в тот момент выступал один лишь он. Его первое обвинение было справедливо, второе – не вполне: если Халкидика имела важнейшее значение для наступления, то контроль над Эвбеей был необходим для обороны, и если бы остров попал во вражеские руки, то коммуникации с Халкидикой оказались бы под угрозой. Поражение Халкидики в большей степени произошло из-за предательства халкидийцев, особенно Олинфа, и некомпетентности командиров афинских наемников, чем из-за недостатка войск. Халкидийская лига имела тысячную конницу и более 10 тысяч гоплитов. Афины послали 6 или 10 тысяч наемников, 2или 4-тысячное гражданское гоплитское ополчение, 450 всадников и 50 или 70 трирем – всего более 20 тысяч человек. Некоторые прибыли с опозданием, большинство практически не участвовали в боевых действиях, и сомнительно, чтобы в Олинфе в момент его падения вообще находилось какое-либо гражданское ополчение. Финансирование экспедиций было обеспечено, а богачи делали добровольные пожертвования (epidoseis) в помощь Эвбее и Халкидике. Кроме того, в Эвбею было отправлено полное гражданское ополчение, разбитое лишь из-за того, что Фокион был отозван, а его преемник проявил некомпетентность. Афинские неудачи вызваны более глубокими причинами, нежели решением отправить войско в Эвбею вне зависимости от того, было оно правильным или нет. Афинам не хватало скорости, храбрости и решительности. Ответственны за это не в меньшей степени и афинские граждане, представленные в народном собрании, так же как и политические лидеры.

Репутация Демосфена укрепилась. Он призывал афинян проявить свои лучшие качества и предвидел опасность поражения на обоих фронтах. Но и ему, и Эвбулу с Эсхином было ясно, что теперь Афинам остается только помириться с Филиппом и отказаться от участия в Священной войне. Поэтому он на некоторое время заключил со своими противниками альянс. Летом и осенью 348 г. Филипп выказывал желание заключить мир с Афинами. Филократ, сторонник Эвбула, предложил намекнуть Филиппу, чтобы тот отправил в Афины послов; Демосфен защищал Филократа, когда тот зимой был отдан под суд за это незаконное предложение. Осенью 347 г. Демосфен, будучи советником в 347–346 гг., предложил наградить Аристодема венцом за его донесение, что Филипп желает заключить с Афинами не только мир, но и союз. Между тем в Священной войне наступил застой. Фокийцы сместили Фалека с поста командующего за казнокрадство и назначили трех полководцев, которые опустошали Беотию со своих баз в Орхомене, Коронее и Корсиях. Беотийцы взывали к Филиппу, и тот в начале 347 г. прислал несколько отрядов, осенью одержавших при Абах незначительную победу. В течение зимы фокийские полководцы тайно снеслись со Спартой и Афинами, и те обещали прислать помощь; беотийцы же снова обращались к Филиппу, однако получали лишь словесные заверения.

Вероятно, в феврале 346 г. спартанская армия в тысячу гоплитов во главе с царем Архидамом и часть афинского флота в 50 трирем под командованием Проксена прибыли, чтобы занять укрепленные позиции под Фермопилами в соответствии с тайными посулами трех фокийских полководцев. Они надеялись отрезать Филиппа от Беотии и закончить Священную войну, нанеся Фивам решительный удар. Но в последний момент план провалился. Фалек занял северную Фокиду и отказался сдавать укрепления. Спартанцы и афиняне были вынуждены отступить.

Филипп узнал, что его пытались перехитрить. По предложению Филократа в Македонию поспешило посольство из десяти афинян, включая самого Филократа, Демосфена и Эсхина.

В этот момент афинянам были совершенно неизвестны намерения Филиппа. После падения Олинфа он мог воспользоваться истощением и изоляцией Афин, чтобы занять Фермопильский проход или воспользоваться Эвбеей как мостом, соединиться с союзными ему беотийцами, покорить Фокиду, а потом повести наступление на общего врага – Афины. Однако между летом 348 г. и февралем 346 г. он только и сделал, что предложил Афинам заключить мир и союз и оказал минимальную помощь Фивам, на стороне которых фессалийские союзники Филиппа начали участие в Священной войне. Бездействие Филиппа можно объяснить двумя причинами: либо он действительно хотел заключить союз с Афинами и выступить в роли арбитра, а не участника Священной войны, либо надеялся убаюкать Афины ложным чувством безопасности, закончить войну без вмешательства Афин, а потом напасть на них. По пути на север афинские послы миновали войско македонского полководца Пармениона, вставшее лагерем у Гала, города в южной Фессалии, дружественного Афинам и расположенного на главном пути к Фермопилам. В Пелле Филипп дружелюбно принял послов, дал им письменное заверение, что, если Афины заключат с ним не только мир, но и союз, он окажет им всяческое содействие, и обещал в течение переговоров не вторгаться на Херсонес. В конце марта послы вернулись. По предложению Демосфена он и его коллеги были награждены венцами, в их честь дали пир, а народное собрание в середине апреля два дня подряд обсуждало возможность мира и союза между Афинами и Филиппом. Во время этого обсуждения в Афинах находились послы Филиппа.

В первый день прения открылись с предложения Союзного совета заключить с Филиппом мирный договор, предусматривающий трехмесячный мораторий, в течение которого любое греческое государство может подписаться под договором как союзник Афин. Демосфен и Эсхин поддержали это предложение, но Филократ внес контрпредложение: заключить между Филиппом и Афинским союзом договор о мире и союзе, исключив из текста упоминания о Фокиде и Гале. Демосфен и Эсхин были против. По-видимому, в тот же вечер послы Филиппа заявили, что предложение Союзного совета неприемлемо. На второй день Филократ снова внес свое предложение, подчеркивая враждебность Фив и Мегары к Афинам. Вероятно, Эсхин на этот раз его поддержал. Аристофон выступил за разрыв переговоров. Под конец бурных дебатов Эвбул сказал, что единственной альтернативой предложению Филократа будет война, а это означало превращение Праздничного фонда в Военный, налоги на капитал и службу граждан в армии. Демосфен, известный противник Филиппа, промолчал в тот момент, когда молчание означало согласие с предложением мира и союза. Народ неохотно принял план Филократа. Народное собрание одобрило предварительные условия мира и союза; по решению Демосфена, который в тот день председательствовал в народном собрании, Керсеблепта исключили из списка афинских союзников. Мир заключался на условиях status quo в отношении земель и союзников, а союз включал взаимное обязательство бороться с пиратами и обеспечивать свободу мореплавания. В присутствии македонских послов Афины и их союзники принесли клятвы.

Афинские послы, отправившиеся принять клятву у Филиппа и его союзников, добрались до Пеллы в мае. Филипп в тот момент был во Фракии. Он разбил Керсеблепта, который не подписывался под мирным договором, но в соответствии со своим обещанием не тронул Херсонес. Вернувшись в июне, он обнаружил в Пелле послов из Афин, Фив, Фокиды, Эвбеи и Спарты. Он по-прежнему мог выбирать из государств не только центральной Греции, но и Пелопоннеса, где к нему за помощью обращались дружественные Фивам Аргос, Мегалополис и Мессена, воевавшие со Спартой. Однако Филипп от своего имени и союзников принес клятву соблюдать договор о мире и союзе с Афинами и их союзниками. Это произошло в июле в Ферах, где уже собирались войска Филиппа. Послы поспешили назад в Афины. На сессии совета Демосфен обвинил своих коллег в должностном преступлении. В народном собрании было зачитано письмо Филиппа, повторявшего, что он окажет Афинам поддержку. Эсхин заявил, что это заявление искреннее, Демосфен не согласился. Когда Филократ сказал: «Демосфен пьет воду, я пью вино», народ стал насмехаться над пессимизмом Демосфена. Народное собрание объявило, что будет соблюдать союз с наследниками Филиппа, и выразило готовность действовать против фокийцев, если те откажутся сдать Дельфы.

Филипп дважды просил Афины прислать войска в Фермопилы, чтобы совместно с ним положить конец Священной войне. Афины отказали по совету Демосфена и Гегесиппа, утверждавших, что Филипп хочет захватить афинские войска в заложники, и десять послов отправились сообщить об отказе своему союзнику Филиппу. По пути они узнали, что Фалек уже капитулировал 17 июля на условиях безопасного прохода для него и его 8 тысяч наемников. Послы немедленно поспешили обратно с этими вестями, которые ввергли город в панику. Аттика была эвакуирована, во всех крепостях размещены гарнизоны: ведь если Демосфен был прав насчет намерений Филиппа, то теперь македонский царь поведет свои силы и беотийскую армию в Аттику. В путь отправилось четвертое посольство, включавшее Эсхина, но не Демосфена, чтобы с наименьшими потерями выйти из затруднительной ситуации. Оно узнало, что капитулировала уже вся Фокида. Филипп выразил протест против недружественного отношения Афин и созвал Совет амфиктионии, чтобы обсудить карательные меры в отношении Фокиды.

На совете представители этеанцев предложили казнить всех мужчинфокийцев, а остальных продать в рабство, что вполне соответствовало практике, применявшейся обеими сторонами в Священной войне. Фиванцы именно так поступили с жителями Орхомена и Коронеи, которые оказались в их власти. Эсхин, представлявший Афины, предложил не смешивать фокийский народ с его вождями и обойтись с ним милосердно. В конечном счете решение принимал Филипп, он контролировал голоса фессалийских народов, которые составляли большинство в совете. Фокийские города были разделены на деревни, все оружие конфисковано, и на страну была наложена контрибуция в 60 талантов, которую ежегодно следовало выплачивать храму. Фокиду исключили из Совета амфиктионии, два ее голоса передали Филиппу. Ему же отошла привилегия внеочередного обращения к оракулу, которую прежде Филомел даровал Афинам. Кроме того, совет рассмотрел вопросы о будущем святилища, провозгласил программу мира и согласия (homonoia) среди членов амфиктионии и избрал Филиппа председателем грядущих Пифийских игр в сентябре 346 г. Когда в Афинах стало известно об этих решениях амфиктионии, народное собрание отказалось присылать делегатов на Пифийские игры. Посольство от Совета амфиктионии, подкрепленное письмом Филиппа, потребовало от Афин извиниться и прислать послов. После бурных дебатов, в ходе которых Эсхину не дали говорить, а Демосфен заставил себя выслушать, было принято предложение Демосфена принести извинения и отправить послов. После окончания Пифийских игр Филипп вернулся в Македонию.

Эти события дают четкое представление о политике Филиппа. В его власти было вырезать фокийцев и повести Фессалию, Беотию и Мегару на Аттику, но он предпочел закончить войну с минимальным кровопролитием, не стал нарушать союз, заключенный с Афинами, и постарался покончить со взаимной ненавистью между участниками Священной войны. Его поступки демонстрируют искреннее желание освободить святилище Аполлона и урегулировать ситуацию в Греции. Прежде всего он старался заручиться расположением Афин даже в ущерб дружбе с Беотией. Филократ и Эсхин выступали за сотрудничество с Филиппом. В ходе переговоров они верно предугадали, что Филипп намеревается проявить к Фокиде снисходительность и не выступать вместе с Беотией против Афин. Поскольку у них были свои причины так действовать, они, вероятно, руководствовались не только амбициями, но и патриотизмом; и если бы их политика пришлась афинянам по душе, они бы стали народными вождями. Демосфен тоже знал, что война с Филиппом в 348–346 гг. привела бы к гибельным последствиям. Поэтому он выступал за мир, но не за союз. Также верно предугадав намерения Филиппа, он был готов тормозить любые шаги на пути претворения союза в реальность, даже рискуя, что Филипп объявит войну, так как был уверен, что он этого не сделает. В этом отношении Демосфен был патриотом. Он был более проницательным политиком, чем Филократ и Эсхин, поскольку понимал правдивость высказывания Фукидида о том, что, когда одно государство подчиняется, другое одерживает верх, и поэтому реальный союз между Филиппом и Афинами закончился бы тем, что Филипп подчинил бы своего союзника, точно так же, как закончился союз между Филиппом и Халкидикой. В то же время Демосфеном двигали амбиции. Если бы возобладала политика Филократа и Эсхина, он бы лишился будущего – ведь он получил известность как принципиальный противник Филиппа, и поэтому его ненависть к македонскому царю подпитывалась и патриотическими, и личными мотивами.

Когда Филипп готов был вмешаться в Священную войну, Исократ опубликовал свой памфлет «Филипп». Осознавая силу македонской монархии и считая Филиппа культурным и умным человеком, автор призывал царя объединить греческие государства и повести их на Персию. Исократ писал не как афинский политик, а как ученый, изучающий состояние Греции и видящий истощение ведущих греческих государств и социально-экономические проблемы, которые возникнут из-за дальнейшей борьбы между ними. Исократ взывал к Филиппу, как к потомку Геракла, стать благодетелем Греции и проявить благородство и добрую волю, которые могут привести греков к единству и согласию (homonoia). Афины, полагал он, с готовностью присоединятся к Филиппу в крестовом походе против Персии, если только сумеют обуздать демагогов и распознать свои истинные интересы. Финальная цель Исократа – единство и согласие греческих государств – подчеркивалась в программе Совета амфиктионии, принятой под влиянием Филиппа в августе 346 г. В течение следующих нескольких лет Филипп выжидал, пока Афины определятся со своей политикой по отношению к нему.

В своей речи «О мире» Демосфен намекал на коррумпированность народных советников. По его подсказке Тимарх обвинил Эсхина в должностном преступлении, когда деятельность послов подверглась проверке. Но Эсхин в ответ обвинил самого Тимарха. В начале 345 г. Тимарх был лишен прав за аморальное поведение, Демосфен даже не стал выступать в его защиту, а Эсхин снова выразил веру в обещания Филиппа оказать Афинам содействие. В это время, а также позже, афиняне направили Филиппу протест против того, что он захватил несколько городов у Керсеблепта; они просили царя вернуть эти города и признать Керсеблепта участником договора о мире и союзе. Филипп справедливо ответил, что он захватил эти территории до союза с Афинами, что до них Афинам нет никакого дела и что афиняне сами вычеркнули Керсеблепта из договора. В качестве жеста доброй воли он предложил прорыть через перешеек Херсонеса канал на благо афинян, но те не поддержали это предложение. Однако Демосфен и прочие продолжали обвинять Филиппа в вероломстве по отношению к Керсеблепту, и, вероятно, их обвинения казались народу справедливыми. Осенью 344 г. Демосфен был назначен главой миссии, дабы противодействовать влиянию Филиппа в Аргосе, Аркадии и Мессении, но единственным итогом работы миссии стали протесты Аргоса и Мессении, воздвижение статуй Филиппа в Аргосе и Аркадии и протест Филиппа против такого поведения союзника.

В ответ на протест Филиппа Демосфен огласил свою «Вторую филиппику», в которой объявлял Филиппа врагом Афин, вновь заявлял претензии на Амфиполь и Потидею и объяснял падение Фокиды тем, что Филипп подкупил афинских послов. Вслед за этим Филократ и Проксен были привлечены к суду. Филократ бежал и был приговорен к смерти по обвинению Гиперида в том, что он давал неверные советы народу, будучи подкуплен. Проксен вследствие усилий Демосфена был приговорен к крупному штрафу. В период с осени 344-го по весну 343 г. Филипп сделал две попытки улучшить отношения с Афинами. В первом случае партия недовольных делосцев обратилась к Дельфийской амфиктионии с просьбой освободить от афинян храм Аполлона Делосского. Народное собрание избрало Эсхина в представители Афин во время слушаний, но Ареопаг назначил вместо него Гиперида. Охрана храма была поручена Афинам, несомненно, под влиянием Филиппа, чей друг Коттиф из Фарсала председательствовал в Совете амфиктионии с осени 346 г. Вслед за тем возглавляемая Пифоном Византийским делегация послов из государств, союзных Филиппу, от его имени выразила в Афинах официальный протест. По словам Демосфена, Эсхин поддержал Пифона, в то время как он сам и Гегесипп выступили против. Филипп обещал пересмотреть договор о мире и союзе и заключить мир с другими греческими государствами. Тогда народное собрание назначило Гегесиппа, непримиримого противника Филиппа, возглавить делегацию в Македонию. От имени Афин Гегесипп потребовал исправить статью договора о сохранении status quo 346 г., так, чтобы она читалась «за каждым останется то, чем он владеет»; согласно этой поправке Афины должны были получить все города, на которые они когда-либо претендовали. Филипп отказался обсуждать эту поправку, и вопрос участия других греческих государств в мирном договоре 346 г. был закрыт.

Во время визита Пифона в Афинах находились послы царя царей. Их предложение восстановить традиционную дружбу между Персией и Афинами было встречено холодно: Афины ответили, что они всегда готовы дружить, если Персия откажется от нападений на греческие города. Вполне возможно, что Персия прощупывала возможность союза против Филиппа, который Афины, оставшиеся в изоляции, не осмелились бы заключить; но более вероятно, что Артаксеркс Ох, готовясь к вторжению в Египет, хотел нанять солдат и моряков, что ему удалось сделать в дружественных Фивах и Аргосе.

Летом 343 г. Демосфен обвинил Эсхина в должностном преступлении во время посольства 346 г. Две их речи «О ложной дипломатии», произнесенные перед судом в составе 1501 присяжного, содержали настолько искаженное описание переговоров, которые вело посольство, что присяжные, вероятно, руководствовались в основном политическими и личными пристрастиями. Эсхин избежал смерти благодаря перевесу в 30 голосов. Важным фактором явилась поддержка Эвбула и Фокиона, а Демосфен сам настроил судей против себя настолько непристойными нападками, что суд велел ему замолчать. Однако процессы Филократа, Проксена и Эсхина продемонстрировали, что звезда Демосфена находилась на подъеме. В том же 343 г. он и Гегесипп были назначены членами очередной делегации, отправленной на Пелопоннес искать союзников против Филиппа.

Пока шла борьба между Эсхином и Демосфеном, афиняне знали, что им грозит страшная опасность: войну либо спровоцирует Демосфен, либо объявит Филипп. Эвбея, Беотия и Мегара были настроены враждебно. Афины были не только изолированы на суше и уязвимы на море, но и граничили непосредственно с союзниками Македонии. К войне лихорадочно готовились. Кефисофон, сменивший в 346 г. брата Эсхина на посту верховного управляющего Праздничного фонда, проводил жесткую экономию и щедро финансировал Военный фонд, главой которого избирался на четыре года специальный чиновник, казначей. В 346/ 45 г. в демах была проведена строгая ревизия списков граждан; многие были лишены гражданства, а их собственность конфискована. Большая часть средств была потрачена на флот. В Зее построили морской арсенал, отчасти за счет введения в 347/46 г. налога на капитал в сумме 10 талантов в год, а в 343 г. для активной службы были полностью оснащены 300 трирем. Страх перед агентами Филиппа, столь живо описанными Демосфеном, вынудил народ наделить Ареопаг особыми полномочиями по части безопасности, которыми воспользовался Демосфен в борьбе с Проксеном и другими. В Херсонес, имевший особую важность как форпост на зерновом пути из Крыма, Афины отправили новых клерухов; была также предпринята тщетная попытка восстановить буфер между Филиппом и Херсонесом в лице Керсеблепта. В 346 г. золотыми венцами были награждены Спартокиды – правители Босфора Крымского – за обещание экспортировать в Афины пшеницу. С демократами Митилены на Лесбосе (которые изгнали, вероятно с афинской помощью, тирана) был заключен союз, а тиран Метимны на Лесбосе оставался с Афинами в хороших отношениях. Киклады оказывали Афинам почести за защиту, полученную ими в 348–346 гг., а Тасос около 343 г. предоставил базу для афинских наемных войск.

Тем временем Филипп упрочил свое господство в Центральных Балканах, перейдя водораздел реки Аксий и вторгшись в Дарданию, где начинается Морава, приток Дуная. Затем он вторгся в Иллирию и, вероятно, завоевал дикие и гористые земли до равнины Скодры. Преследуя иллирийского царя Плеврата, Филипп и его 150 всадников-гетайров получили ранения в жестокой схватке. Эти успешные кампании укрепили границы Македонского государства, которое при Филиппе стало процветающим и сплоченным царством. После покорения Халкидики Филипп начал крупномасштабный выпуск знаменитых золотых «филиппиков», на которых чеканились девиз Халкидики, голова Аполлона, а на реверсе – колесница с двумя лошадьми (фото Х11к). Их распространение в Средиземноморье, Центральной Европе и даже в Британии – лучшее доказательство богатства Македонии и соседних областей при Филиппе. В Верхней Македонии появились города, которые были заселены пастухами-кочевниками из горных областей и жителями низин, призванными обеспечивать закон и порядок; плодородные равнины обрабатывались по всем правилам науки. Торговля, урбанизация и улучшение путей сообщения способствовали подъему общего жизненного уровня и создали резерв оседлых, выносливых крестьян. Благодаря поощрению землячества в македонской армии, пополнению рядов гетайров и пезетайров лучшими представителями и личной популярности Филиппа были созданы «единое царство и единый народ», доставшиеся в наследство Александру и диадохам.

Осенью 344 г. Филипп вошел в Фессалию. Он изгнал тиранов, захвативших власть в некоторых важнейших городах (например, Сима из Ларисы), и попытался покорить их соседей. В ряде этих городов Филипп поставил у власти комитеты десяти – декадархии, и либо тогда же, либо в 342 г. было восстановлено прежнее административное деление Фессалии на тетрархии, после чего местное самоуправление в рамках Фессалийской лиги стало осуществляться на региональном, а не городском уровне. Таким образом, были урезаны амбиции отдельных полисов, входящих в лигу, и они перестали выпускать свою монету. Ставшая единой страна отныне пользовалась македонскими деньгами. Фессалийский народ либо тогда, либо в 342 г. избрал Филиппа пожизненным архонтом лиги; в этом качестве он следил за мобилизацией войска и сбором налогов, а во время войны командовал фессалийской армией. Демосфен утверждал, что фессалийцы были предательски порабощены Филиппом, а Исократ поздравлял Филиппа со справедливым урегулированием в интересах фессалийского народа. Но вне зависимости от мнения афинян Фессалия хранила верность Филиппу и Александру, живя в мире и процветании. Македонский гарнизон, размещенный Филиппом в Ферах для защиты города от изгнанных тиранов, обеспечивал также контроль за дорогой, ведущей на юг, где союз с Филиппом заключили мелкие племена фтиотийской Ахеи и долины Сперхея. Восточные подходы к Фермопилам оборонял фессалийский гарнизон в Никее, переданной в 346 г. Фессалии по решению Совета амфиктионии. На этот город, как и на Эхин на северном побережье Малийского залива, в тот момент независимый, в 346 г. безуспешно претендовали Фивы, но Филипп не доверил им охрану столь важного района. Этолийская лига также вступила в союз с Македонией. Вскоре после 346 г. амфиктиония воздвигла в Дельфах золотые статуи Аполлона и Филиппа. Около 344 г. амфиктиония оказала почести своим друзьям на Пелопоннесе – Мегалополису и Мессении, Спарта же лишилась своего традиционного голоса. В Мегаре ряд ведущих граждан начал переговоры с Филиппом, а в Элиде, вероятно в конце 344 г., в результате революции, в которой Демосфен обвинял Филиппа, к власти пришла олигархия. Изгнанные из Элиды демократы призвали на службу наемников, участвовавших в Священной войне, но позже были разбиты элейцами и их союзниками аркадцами. Элейцы казнили половину из 4 тысяч взятых в плен наемников, а аркадцы продали вторую половину в рабство.

Зимой 343/42 г. Филипп вошел в Эпир. Он изгнал регента Арибба, который отказался отдать трон Молоссии Александру, шурину Филиппа, и расширил царство Александра до Амбракийского залива, покорив и аннексировав греческие города Кассопии – Пандосию, Бовхету и Элатрию. В то же время он, вероятно, упрочил власть молоссянского царя над племенами центрального и северного Эпира, проводя там такую же политику, что и в Македонии. Его операции встревожили два греческих города – Амбракию и Левкас. Основавший их Коринф обратился за помощью к Афинам, которые дали убежище Ариббу и его сыну и даровали им афинское гражданство. В то же время Спевсипп, племянник и преемник Платона, письменно поздравил Филиппа и привел один эпизод из жизни Геракла, который мог стать для его потомка предлогом для претензий на Амбракию.

В своей речи «О мире» Демосфен утверждал, что Фессалия и Фивы поддерживают Филиппа исключительно по эгоистическим мотивам, и предположил, что при иных обстоятельствах подобные мотивы с такой же вероятностью могли бы развести их по разные стороны. Надежды на сближение с Фивами в эти годы он не видел. Демосфен не стеснялся называть фиванцев жестокими тупицами и хвалил афинян за приют, предоставленный беотийским и фокийским беженцам. Отношения с Фивами были столь напряженными, что Афины в начале 343 г. усилили гарнизоны на беотийской границе. Но, прекрасно понимая полисную политику, Демосфен предвидел, что многие греческие государства будут сопротивляться растущей мощи Филиппа. Призыв Коринфа и его союзников зимой 343/42 г. явился отправной точкой. Афины немедленно отправили гражданское ополчение в Акарнанию, и Филипп отступил из окрестностей Амбракии, так как он еще не был готов силой прорываться в Грецию. Зимой 343/42 г. Демосфен, Гегесипп и другие послы пытались найти союзников. В Фессалии их усилия ни к чему не привели, но на Пелопоннесе они достигли значительных успехов. Были заключены союзы с Коринфом и его колониями, Амбракией, Левкасом и Керкирой, а также с Ахейской лигой, которая опасалась, что союзная Филиппу Этолийская лига может напасть на Навпакт. С Кефалленией, Аргосом, Мессенией и большей частью Аркадии были установлены дружественные отношения; в июне 342 г. Афины заключили союз с Мессенией. В итоге Афины оттолкнули от себя Спарту, зато укрепились на западном фланге Греции.

Отступив из Амбракии, Филипп еще раз предложил пересмотреть договор с Афинами и передать все разногласия в арбитраж. Во время обсуждения этого вопроса в народном собрании была произнесена дошедшая до нас речь «О Галоннесосе»: ее автор (может быть, Гегесипп) опасается, что предложения Филиппа будут приняты. Афины, спаситель Греции, заявляет он, не должны вверять свой суверенитет суду какого бы то ни было арбитра по требованию «выскочки из Пеллы». Филипп предложил «отдать» Афинам скалистый островок Галоннесос, только что освобожденный им от пиратов. Это предложение оскорбительно. Филипп должен «вернуть» то, что всегда находилось во владении Афин. Подобные настроения возобладали. В начале 342 г. переговоры прекратились, и Филипп стал готовиться к следующему шагу.

Прежде Афины ни разу не выставляли против Македонии многочисленное гражданское ополчение; в качестве боевых отрядов в Македонию, Халкидику и Фракию посылались наемники. Причин для личной вражды из-за убийства граждан не было, и Филипп все еще надеялся добиться перемены в настроениях и политическом руководстве афинян, оказывая косвенное давление. Он планировал взять под свой контроль Босфор и перерезать поставки продовольствия в Афины с Черного моря. С этой целью он начал кампанию во Фракии. В то же время изменение ситуации на персидской стороне пролива требовало укрепления власти Филиппа в западной Фракии. Артаксеркс Ох, подавив в 345 г. восстание в Финикии, в 343 г. вторгся в Египет с огромной армией, состоявшей из 10 тысяч греческих наемников из Фив, Аргоса и Ионии. Египетские отряды Нектанеба, хотя и усиленные 20 тысячами греческих наемников, потерпели полное поражение, и Нектанеб бежал в Эфиопию. Ментор Родосский, победоносный командир персидских наемников, был в 342 г. назначен вице-царем для восстановления порядка в Малой Азии, где Гермий, правитель Атарнея, создал княжество, включавшее в себя области материка напротив Лесбоса и часть Троады, и установил тесные сношения с Филиппом. Ментор вероломно схватил Гермия и отправил его Артаксерксу, который допросил пленника о планах Филиппа, а затем предал смерти. Теперь власть Персии снова простиралась до Геллеспонта, и шансы на то, что она поможет Афинам против Македонии, возросли. Поэтому первой задачей Филиппа было укрепить свою власть во Фракии вплоть до Босфора. После этого он мог уверенно бороться с Афинами и Персией вне зависимости от того, объединились бы они или нет.

В течение лета и зимы 342 г. Филипп воевал во внутренних областях Фракии. Керсеблепт был убит, Терес покорен, а старое Одрисийское царство оказалось полностью под контролем Македонии. Царь гетов, владевших равнинами Нижнего Дуная, выдал за Филиппа свою дочь с богатым приданым. В новых владениях Филипп создавал военные колонии и строил дороги. Филиппополь контролировал большую равнину Верхнего Гебра, а Кабила (которую греки именовали Понерополь) – торговый путь в бассейн Дуная. Греческие города, в которых заканчивался этот торговый путь – Аполлония и Одесс на Черном море и Эн на побережье Эгейского моря, – заключили с Филиппом союз, а весь этот район в конечном счете выиграл от усмирения бесчинствующих фракийских племен. Но успехи Филиппа во Фракии встревожили его союзников Византий и Перинф и афинских клерухов на Херсонесе.

Диопит, командовавший афинскими наемными войсками на Херсонесе, по примеру своих предшественников заставлял торговые корабли делать «добровольные пожертвования» в обмен на свободный проход через Геллеспонт, а кроме того, ради добычи совершал набеги на прилегающие области Фракии. Весной 342 г. он напал на союзную Филиппу Кардию на Херсонесском перешейке; Кардия обратилась за помощью, и в городе был размещен македонский гарнизон. Когда Диопит совершил новые агрессивные акты и задержал посла Филиппа, требуя выкуп в 9 талантов, Филипп в начале 341 г. направил в Афины протест и обещал согласиться с результатами арбитража во всех вопросах относительно Кардии. Демосфен произнес в народном собрании две убедительные речи – «О Херсонесе» и «Третью филиппику», в которых дал понять, что намерен решить все спорные вопросы путем войны, каким бы ничтожным ни был повод к ней. Он объявил Филиппа агрессором и врагом Афин, заявил, что Диопит «защищает» фракийцев, и потребовал, чтобы народ расправился с любыми сторонниками мира. В предположении, что Филипп намерен «уничтожить» Афины, Демосфен был прав, призывая к войне, хотя предупреждал народ, что война сопровождается «тревогами, трудами и тратами», и считая всякого, кто выступал за политику примирения, изменником. В «Третьей филиппике» он особенно подчеркивает, что призывает афинян сражаться не только за самих себя, но и за свободу Греции, как во время Персидских войн. Его противники, исходя из других предпосылок, считали Демосфена демагогом и поджигателем войны, решившим любой ценой прорваться к власти. Решение оставалось за афинянами. Они отвергли предложения Филиппа и избрали Демосфена своим вождем. Еще не объявив войны, они, однако, начали к ней готовиться. Диопиту были посланы подкрепления, на Проконнесосе и Тенедосе, прикрывавших оба входа в Геллеспонт, были размещены гарнизоны. Демосфен заключил союз с Византием и Абидом, а Гиперид – с Хиосом и Родосом. Персия снабжала Диопита деньгами – возможно, в результате переговоров между Афинами и Персией, так как в «Третьей филиппике» Демосфен предлагал именно такой курс, а афиняне, как и фиванцы, аргивяне и спартанцы в IV в., стали рассматривать «сотрудничество с персами» как вполне допустимый ход в политической игре.

Пока Афинам сопутствовал успех. Как союзник Византия, Афины приобрели расположение Мегары – основателя Византия, и ряд мегарских демократов обратились к афинянам с тайными предложениями. Афинская армия под командованием Фокиона внезапно вторглась в Мегару, установила там демократию, прежде чем успела вмешаться Беотия, и начала строить Длинные стены от Мегары к Нисее (ок. мая 341 г.). На Эвбее агент Филиппа по имени Каллий, ответственный за Халкиду, выдал этот город Афинам. В июне 341 г. армия афинян и мегарян при помощи Каллия захватила Орей и тем же летом – Эретрию. В эвбейских городах к власти пришли демократии, объединившиеся для ведения войны и связавшие себя союзом с Афинами и их союзниками, но не вошедшие в Афинский союз. В марте 340 г. союзники Афин собрались на совещание, на котором в принципе договорились выставлять войска и давать деньги на войну с Филиппом, а Демосфен за свои услуги государству был коронован золотым венком.

Афины считали, что эти действия не нарушают союзного договора. Филипп воспользовался этим двусмысленным отношением и открыто пренебрег угрозой со стороны афинского флота. Летом 340 г., вероятно в конце июля, в пору этесийских ветров, он прошел по Геллеспонту и высадил войска на побережье Херсонеса с целью охраны своего флота, который вез осадные орудия. Приблизившись к Перинфу, он начал осаду города: тот числился его союзником, но, вероятно, отказался сотрудничать с Филиппом во Фракии. По приказу Артаксеркса персидские сатрапы прислали в Перинф наемников и припасы. Византий тоже направил в город свои лучшие войска. Македоняне метали в защитников острые снаряды из катапульт, применяли тараны, осадные башни 40-метровой высоты, штурмовые лестницы, вели подкопы под стены. Вскоре они ворвались в город, но после жестокой схватки на узких улицах среди высоких домов были оттеснены. Тогда Филипп разделил свою армию, получившую подкрепления и насчитывавшую около 30 тысяч человек, и одновременно напал на Византий, союзный Афинам.

Хотя нападение Филиппа на Византий не было нарушением договора о мире и союзе с Афинами (так как Византий в 346 г. не подписывался под договором со стороны Афин), Филипп решил покончить с непрочным миром, отправив в Афины письмо. В нем он объявил о своем намерении ответить на действия Афин, противоречившие договору о мире и союзе: набеги Диопита во Фракию за рабами, пытки македонского посла, продажа в рабство команд кораблей, плывущих в Македонию, набеги на побережье Фессалии, переговоры о союзе с Персией против Македонии и отказ от арбитража. По получении письма народное собрание решило уничтожить документ о договоре, «оснастить флот и ускорить прочие военные приготовления». Таким образом, афинская демократия сделала выбор. Поскольку Афины медлили, Филипп снова захватил инициативу: он провел свой флот через воды, на контроль за которыми претендовали афиняне, и осадил Перинф и Византий. Однако угроза перерезать путь снабжения черноморским зерном затрагивала большинство греческих государств, и потому Афины смогли привлечь многих из них на свою сторону для защиты общего дела.

Филипп нанес удар первым. Македоняне внезапно напали на конвой 230 торговых кораблей, собиравшихся под защитой афинского флота пройти по проливам, захватили все вражеские суда, а остальные отпустили (ок. сентября 340 г.). Тогда Афины приказали Харесу, который сменил Диопита, при помощи эскадры в 40 кораблей снять осаду с Византия. Однако византийцы, не доверяя Харесу и его наемникам, отказались впустить его в город. В конце осени в путь отправилась новая эскадра под командованием Фокиона и Кефисофона – ряд кораблей оснастили за свой счет богатые афиняне, включая Демосфена и Гиперида, – и византийцы допустили Фокиона к участию в обороне города. Члены Афинского союза прислали войска; поддержку Византию оказали Хиос, Родос, Кос и Персия; Эфиальт, отправленный в Персию послом, заключил союз и вернулся в Афины с крупной денежной суммой на ведение войны. Поздней зимой в лунную ночь македоняне предприняли решающий штурм Византия, но лай собак вовремя разбудил защитников; тогда армия Филиппа сняла осаду. Однако его флот был заперт в Черном море. Тогда он отправил афинянам ложное донесение, будто бы Фракия готова восстать и перейти на их сторону, и афиняне отплыли к фракийскому побережью. Прочие союзники были усыплены предложением Филиппа начать переговоры, после чего македонский флот спокойно проскользнул через Босфор и Геллеспонт в открытое море.

Вероятно, Филипп заключил мир с Перинфом и Византием, которые не желали оказаться в руках Персии, а затем отправился на север воевать против скифского царя Этея, чьи племена мигрировали на юг через проход между Южными Карпатами и Черным морем и разгромили трибаллов и гетов на Нижнем Дунае. Этей, возможно, нацеливался и на Византий; однако сперва он попросил Филиппа о помощи, но потом отверг его условия. В ответ на увертки Этея Филипп заявил о своем праве поставить в устье реки статую Геракла. Этей отказал ему в этом. Филипп призвал из Македонии оставленного там как заместителя Александра, чтобы тот присоединился к экспедиции и приобрел боевой опыт, и дал бой скифам на придунайских равнинах. Использовав часть конницы для защиты тыла своей пехоты от окружения, он атаковал скифов и разбил их наголову. Когда Филипп возвращался с добычей, включавшей орды пленных – мужчин, женщин и детей, – скот и племенных кобылиц, трибаллы отказались его пропустить. Филипп прорвался через их земли, но был ранен в бедро, а македоняне лишились большей части добычи. Филипп вернулся в Пеллу в конце лета; настал момент для продолжения войны с Афинами.

В Афинах отступление Филиппа от Византия вызвало огромную радость. Под руководством Демосфена государство усиленно готовилось к войне. Было принято его предложение возложить большую часть бремени по строительству флота на 300 богатейших афинян, а сам он был назначен на особую должность – «специального уполномоченного флота». В середине лета 339 г. он наконец убедил народ направить все излишки доходов из Праздничного в Военный фонд, верховным управляющим которого стал Ликург, сторонник Демосфена. Однако Филипп собирался напасть на Афины не с моря, а с суши и уже воспользовался своим влиянием в Дельфах, чтобы расколоть единство греческих сухопутных держав.

В Совете амфиктионии представители враждующих сторон сидели бок о бок, обсуждая международные проблемы. В апреле 339 г. делегаты от западной Локриды предложили наложить на Афины штраф в 50 талантов за нарушения процедуры, допущенные при перераспределении добычи, захваченной «у Персии и Фив, когда они воевали против Греции». Это предложение поставило Афины в затруднительное положение. Отказ еще сильнее оскорбил бы Фивы и мог спровоцировать объявление Афинам Священной войны, а уплатить штраф было бы крайне унизительно. Афинские делегаты попросили ответить Эсхина. Когда он начал говорить, один из локрийцев закричал, что Афины следует исключить за их участие в последней Священной войне. Эсхин в ответ обвинил локрийцев из Амфиссы в святотатстве: они незадолго до этого распахали священные земли и стали взимать пошлины в Кирре, которая служила Дельфам гаванью. Его удачный ответ привел к военным действиям между Амфиссой и Дельфами, но дальнейшее рассмотрение поведения локрийцев было отложено до специальной сессии в мае – июне. Эсхин удачно отвел от Афин опасность, которой грозило оскорбление, нанесенное фиванцам. Но ни он, ни кто-либо другой не мог помешать Филиппу воспользоваться своим влиянием на большинство государств, представленных в Совете амфиктионии. На особой сессии локрийцам Амфиссы была объявлена Священная война. На эту сессию, проходившую в Фивах, Афины по совету Демосфена не прислали представителей; не участвовали они и в неудачных операциях против Амфиссы. На следующей плановой сессии в начале сентября 339 г., на которой были представлены и Фивы, и Афины, председатель – Коттиф из Фарсала – навязал Совету амфиктионии решение предложить командование силами амфиктионии Филиппу. Тот немедленно согласился[66].

Решение Совета амфиктионии встревожило Беотию. Будучи союзником Филиппа, она, тем не менее, возмущалась тем, что контроль над амфиктионией попал в его руки; в данном случае сыграла свою роль и традиционная дружба с западной Локридой. Более того, во время кампании Филиппа против скифов Фивы изгнали македонский гарнизон из Никеи. Эти и другие разногласия между ними еще обсуждались на переговорах, когда Филипп выступил на юг со своими македонскими и фессалийскими войсками (ок. ноября 339 г.). Поскольку фиванский гарнизон в Никее блокировал выход из Фермопильского прохода, Филипп пошел горами к дорийскому Китинию, откуда одна дорога вела в Амфиссу, а другая – в Фокиду, по-прежнему неукрепленную и разоруженную. Отправив вперед послов от своих союзников из числа членов амфиктионии, чтобы те попросили Фивы передать Никею восточным локрийцам, на землях которых она находилась, Филипп устремился к Элатее и перерезал там прямой путь между Никеей и Фивами, что создавало непосредственную угрозу Беотии.

Весть о том, что Филипп стоит в Элатее, отделенной от Аттики двумя дневными переходами, достигла Афин под вечер и взбудоражила город. На рассвете на Пниксе открылось народное собрание. Первым взял слово Демосфен. Он предложил переманить Беотию на афинскую сторону, предложив ей союз на выгодных условиях. В Фивы отправились Демосфен, выполнявший в Афинах роль фиванского представителя (proxenus), другие послы и полководцы. Там они узнали, что фиванцы ведут с посланниками Филиппа уклончивые переговоры относительно Никеи и что к собранию Беотийской лиги собирается обратиться второе посольство, состоявшее из делегатов Филиппа, Фессалии и других членов амфиктионии. Это посольство попросило беотийцев как союзников Филиппа и членов амфиктионии либо присоединиться к Филиппу, либо пропустить его войско в Аттику. Афинские послы предложили беотийцам заключить союз против Филиппа, обещая передать Беотии командование на суше, совместно с ней командовать морскими силами, уплатить две трети расходов и содействовать установлению власти Беотийской лиги над всеми городами Беотии. Решительно настроенное афинское гражданское ополчение стояло у беотийской границы. Собрание беотийцев проголосовало за союз с Афинами. Это решение потребовало от беотийцев величайшей храбрости: оно ввергало их в новую Священную войну и означало разрыв клятвы о союзе с Македонией. Для афинян оно стало надеждой на спасение, а для Демосфена – личным триумфом.

Объединенные силы Беотии и Афин охраняли проходы из Фокиды, в первую очередь в Парапотамиях, а Афины прислали в распоряжение беотарха 10 тысяч наемников под командованием Хареса и заняли проход из Амфиссы в Китиний. Филипп возвел укрепления в Элатее, Китинии и Фермопилах. В течение зимы, несмотря на несколько стычек, обе стороны придерживались оборонительной стратегии и отправили посольства в другие государства. Ахея, Коринф, Мегара, Эвбея, Акарнания, Левкас и Керкира присоединились к Беотии и Афинам, остальные остались нейтральными. Филипп восстановил укрепления фокийцев, которые с одобрения Совета амфиктионии воссоздали свое федеративное государство; в целях пропаганды была выпущена новая монета, на которой чеканились название амфиктионии и фигура Аполлона. Кроме того, Филипп обратился к Беотии и Афинам с мирными предложениями. Они были отвергнуты, в основном под влиянием Демосфена, который угрожал беотархам, как и афинянам, карами, если эти предложения будут хотя бы вынесены на обсуждение народных собраний. Таким образом, союзный фронт был непоколебим. Демосфен был награжден золотым венцом на празднике Дионисий в марте 338 г., и афинский флот под командованием Фокиона весной отправился разорять македонское судоходство в северной части Эгейского моря.

В середине лета 338 г. Филипп воспользовался тем, что главные греческие силы были разделены между Амфиссой и Парапотамиями, отделенными друг от друга двухдневным переходом. Он пошел на уловку: в руки командиров наемников в Амфиссе попало ложное донесение, что из-за восстания во Фракии Филипп вынужден отозвать часть армии. Затем он отступил из Китиния. Греческие командиры решили, что Филипп не такой дурак, чтобы дважды прибегать к уловке, благодаря которой его флот прорвался из Черного моря, и ослабили охрану перевала. Филипп ночью провел через перевал крупные силы, разбил 10-тысячное войско наемников, захватил Амфиссу и оказался в тылу союзников. Когда македонская колонна прошла через Дельфы и разграбила беотийские равнины под Лебадеей, греческая армия поспешно отступила от Парапотамий к Херонее. Филипп снова обратился к Афинам и Беотии с мирными предложениями. Фокион, вернувшийся в Афины, советовал их принять, но Демосфен и его сторонники добились, что оба государства ответили отказом. Тогда Филипп захватил Навпакт, который отдал Этолийской лиге, оставил небольшой отряд прикрывать Дельфы и сосредоточил свою армию под Херонеей для решающей битвы. Вероятно, это случилось 2 августа 338 г.

Рис. 29. Битва при Херонее

Македонская армия была самой опытной и самой тренированной в Европе. Тяжелая конница, возглавляемая гетайрами и в данном случае усиленная фессалийской конницей, была облачена в доспехи, вооружена щитом, мечом и пикой (сариссой) для ближней битвы, а каждый эскадрон строился клином – этот строй изобрел Филипп. Легкая конница имела более легкие доспехи и была вооружена, как обычно в греческой коннице, двумя копьями или дротиками и мечом. Строевая пехота, пезетайры, имела почти такое же тяжелое вооружение, как и греческие гоплиты, но ее копья или пики были в два раза длиннее гоплитского копья. Строй, в котором сражалась пехота – фаланга, – обычно был более открытым и глубоким, чем греческий гоплитский строй, и способен на гибкий маневр; на каждого бойца приходилось не менее одного метра фронта, глубина строя составляла десять человек. Копья первых рядов, вероятно, имели разную длину: самые длинные достигали 3,6 м, благодаря чему каждая шеренга могла действовать против переднего вражеского ряда не менее чем тремя копьями. Вне фаланги как мобильные силы прикрытия размещались пелтасты и легкие пехотинцы. Под Херонеей у Филиппа было не менее 2 тысяч человек конницы и 30 тысяч человек пехоты – вся пехота, что насчитывалась в македонской полевой армии. Филипп, вероятно, не взял в эту битву, где он должен был отстоять престиж Македонии, союзных греческих гоплитов.

35-тысячная греческая пехота занимала выгодную позицию, протянувшуюся от реки Кефисс до предгорий к востоку от укрепленного акрополя Херонеи (рис. 29). Примерно 12 тысяч беотийских гоплитов стояли на правом фланге; Священный отряд располагался на самом краю. 10 тысяч афинских гоплитов занимали левый фланг; в центре размещались союзные гоплиты, усиленные примерно 5 тысячами наемников. Строй, имевший в длину две мили, шел наискосок через равнину; если бы армия Филиппа вышла на широкий клин открытого пространства и была бы разбита, афиняне могли бы развернуться в сторону равнины и отбросить врага обратно к Кефиссу, и в то же время, если бы греческая линия оказалась прорвана, большая часть войск могла уйти через перевал Керата в Лебадею. Глубина греческого строя составляла восемь человек, за исключением крайнего правого фланга, где тесным строем стоял Священный отряд, а левый фланг был связан цепочкой легких пехотинцев с херонейской крепостью. Греческая конница, приблизительно равная численностью македонской коннице, оставалась в резерве.

Филипп знал, что беотийцы – закаленные бойцы, а афиняне, за последние двадцать четыре года воевавшие в течение лишь месяца, не имеют достаточного боевого опыта. По политическим соображениям он хотел разгромить беотийскую армию и захватить в плен как можно больше афинских граждан. Тактическая задача заключалась в том, чтобы прорвать греческий строй и бросить в прорыв тяжелую конницу, которая могла бы атаковать неприятеля. На рассвете Филипп поручил Александру и офицерам его штаба командование тяжелой конницей, располагавшейся слева от его фаланги. Отряд легковооруженных пехотинцев он поставил на правом фланге. Сам он во главе царских батальонов – гипаспистов – повел вперед правое крыло своей фаланги, так что его строй наступал наискось по отношению к греческому строю. Поэтому гипасписты достигли позиций афинян раньше, чем другие батальоны подошли вплотную к центру и правому флангу греков. Затем Филипп «отошел шаг за шагом», уводя гипаспистов назад, на небольшое возвышение посреди равнины. Во время отступления правое крыло фаланги «сжалось, и его люди были защищены частоколом копий»; остальная часть фаланги и конница продолжали наступление. Афиняне решили, что победа близка. Они стремительно бросились вслед за отступающим Филиппом, и весь греческий строй, чтобы избежать бреши, подался влево, за исключением крайнего правого фланга, где Священный отряд неподвижно стоял плотным строем на берегу Кефисса. Между гоплитами и крайним правым флангом неизбежно образовалась брешь, чем и воспользовался Александр во главе конных гетайров. Одновременно Филипп приказал гипаспистам атаковать афинян, которые в ходе стремительного наступления растянули и нарушили строй, и македоняне загнали их в горный карман, где тысяча афинян были убиты и 2 тысячи захвачены в плен. На другой стороне поля Священный отряд, окруженный конницей Александра, был уничтожен. Когда центры обоих строев вступили в сражение, македонский батальон на левом фланге вслед за конницей Александра вошел в образовавшуюся брешь и обогнул греческий строй с фланга. После этого весь греческий строй развалился. Филипп запретил своей коннице преследовать бегущего врага. Своей победой он уже и так достиг всего, чего хотел[67].

Фивы капитулировали сразу же. Беотийская лига была распущена; Феспии, Платея и Орхомен восстановлены, а Фивы, низведенные до уровня отдельного полиса, были вынуждены смириться с возвращением изгнанников. Власть в городе получила олигархия из 300 фиванцев, демократические вожди были казнены или изгнаны олигархами, Кадмею занял македонский гарнизон. Те фиванские военнопленные, за которых не заплатили выкуп, были проданы в рабство; тела погибших фиванцев родственникам также пришлось выкупать. Участь Фив была тяжела, но все-таки не в той мере, какой они подвергли Орхомен и Коронею. В Афинах готовились оборонять город до последнего. Поскольку Харес не вернулся, военачальником был назначен Харидем вместо Лисикла, приговоренного к смерти за то, что он бежал вместе со всеми. Его обвинитель Ликург и Гиперид организовали оборону; последний предложил вооружить всех боеспособных рабов и заключенных, а Демосфен, назначенный зерновым комиссаром, отправился добывать деньги и припасы, в первую очередь у Персии. Но в этот момент вмешался Ареопаг. Он сместил Харидема, и вместо него был выбран Фокион. После этого Филипп прислал пленного афинского оратора Демада объявить о готовности царя вести переговоры; Фокион, Эсхин и Демад были назначены посланниками к Филиппу. Были предложены следующие условия мира: Филипп обязался не вводить никаких войск в Аттику и никаких кораблей в Пирей; Афины должны были распустить Афинский союз и стать союзником Македонии, но сохраняли за собой Лемнос, Имброс, Скирос, Делос, Самос и получали Ороп, отнятый у Фив. Эти условия были приняты. Филипп отпустил пленных афинян без выкупа, а пепел погибших доставил в город военный конвой во главе с Александром, Антипатром и Алкимахом.

Уверенность Демосфена, что Филипп намеревается «уничтожить» Афины, была, таким образом, опровергнута. Слова Филиппа, что он желает лишь сотрудничать, подтверждались его поведением как победителя. В порыве благодарности афиняне даровали гражданство Филиппу и Александру и решили установить статую Филиппа на Агоре. В то же время Демосфена избрали произнести погребальную речь в честь погибших. Через несколько недель после битвы Исократ написал письмо Филиппу. Год назад он сочинил «Панафинеик», в котором восхвалял любимые Афины, «Афины в венке из фиалок», спасшие Грецию. Теперь он заклинал Филиппа «положить конец безумию и имперским амбициям (pleonexia), которые портят взаимоотношения между греками, примирить их и привести к согласию (homonoia) и объявить войну Персии». Он радовался своему долголетию (ему было уже 98 лет), поскольку считал, что его мечты о единстве Греции вот-вот сбудутся. Но он умер до того, как они исполнились.

Находясь в центральной Греции, Филипп постановил, чтобы Совет амфиктионии снизил штраф, наложенный на Фокиду, с 60 до 10 талантов в год, а с Амфиссой, жертвой последней Священной войны, обошелся столь снисходительно, что благодарные амфиссяне, по-видимому, установили в Дельфах статую Филиппа. Из центральной Греции Филипп проследовал на Пелопоннес, где ему воздали почести все государства, кроме Спарты, не позволившей ему вступить в свои пределы. Тогда он прошел через Лаконию в Гитеон, как сделал когда-то Эпаминонд, и отдал часть спартанских земель Аргосу, Мессении и только что воссозданной им Аркадской лиге. Рассудив прочие территориальные споры, он пригласил все греческие государства поздней осенью на совещание. Приглашение приняли все, кроме Спарты; прибывшие на совещание делегаты получили от Филиппа манифест, в котором он обрисовал свои планы по защите интересов Греции. В течение зимы манифест обсуждался по всей стране, Филипп же вывел свою армию в Македонию, вероятно, как и в Кадмии, оставив гарнизоны в Коринфе, Халкиде и Амбракии.

Весной 337 г. организация греческих государств – Греческая лига, или Коринфская лига, как она называется сейчас, – была окончательно ратифицирована на совещании в Коринфе, и каждое государство принесло ей клятву. Членами федеративного союза, который назывался просто «Греки», стали все материковые государства к югу от Олимпа, кроме Спарты, и многие островные государства. Они обязались соблюдать всеобщий мир; применять военные санкции против любого нарушителя мира в соответствии с принципом коллективной безопасности; уважать свободу и независимость каждого члена союза и его государственное устройство, которое могло быть изменено лишь с соблюдением законных процедур; отказаться от казней, перераспределения земельной собственности и других мер подавления, противоречивших существующим законам; бороться с разбойниками и пиратами. Они стремились разорвать порочный круг межгосударственных войн и внутренних революций в отдельных государствах. Правящим органом союза стал Совет греков, члены которого избирались каждым государством в числе, пропорциональном его военно-морской мощи. До нас дошел неполный список членов союза, являющийся приложением к союзному уставу. В союз входили как полисы, так и племенные единицы, образующие одну группу (например, племена, обитающие в окрестностях долины Сперхея), а всего государствам и племенным группам при основании союза принадлежало, вероятно, 100 или больше голосов. Решения совета, принятые большинством голосов, были обязательны для всех его членов. В компетенцию совета входили все стороны деятельности федерации: объявление войны и мира; сбор войск, припасов и налогов; суд над нарушителями федерального устава и их изгнание с территории федерации; назначение арбитров для урегулирования споров и должнностных лиц для поддержания всеобщего мира. Собрания совета должны были проходить в греческих религиозных центрах – Дельфах, Олимпии, Немее и Истме. На каждую сессию из числа советников жребием избирались пять председателей.

Наиболее близкой по своему устройству к этой организации была Полисная лига, образованная в 362/61 г. уже при жизни Филиппа. Федеративный союз был более централизован (поскольку его решения были обязательны для всех членов и не соблюдался принцип одного голоса для каждого государства), но он являлся прямым наследником греческих федеративных образований IV в. Полисная лига не сумела осуществить своих целей, поскольку ей не хватало сильного руководства, а сама она оставалась статичной. На первом регулярном заседании летом 337 г. федеративный союз навечно заключил наступательный и оборонительный союз с Македонским государством, названным в тексте договора как «Филипп и его наследники». Затем он издал совместную декларацию о войне с Персией с целью отомстить за святотатства, совершенные Ксерксом в храмах греческих богов, и единогласно избрал Филиппа как «благодетеля Греции» гегемоном, доверив ему верховное командование силами союза на суше и на море. После объявления войны Персии Филипп стал как бы связующим звеном между Грецией и Македонией. Военные действия проводились «в соответствии с решениями совета и приказами гегемона», а гегемон или его заместитель выполняли роль председателя на сессиях совета. Таким образом, греческие государства, вспомнив о союзе 481 г., который позволил им победить персов, предприняли религиозный военный поход с намерением освободить своих сородичей в Ионии и смыть пятно позора неоднократных вмешательств царя царей во внутренние греческие дела.

После объявления войны члены союза одобрили присутствие македонских гарнизонов в Фивах, Халкиде, Амбракии и Коринфе, а Филипп начал сбор войск по всей Греции. Весной 336 г. авангард, насчитывавший не менее 10 тысяч бойцов, под командой Пармениона и Аттала и при поддержке флота пересек Геллеспонт. Главная часть армии под командованием Филиппа должна была прибыть осенью. Ментор, вице-царь Малой Азии, умер, а его брат Мемнон унаследовал от него лишь военную власть. В Сузах командир дворцовой стражи Багоас в 338 г. отравил Артаксеркса Оха, в 336 г. его сына Арсеса, но и сам был отравлен Дарием Кодоманном (ок. мая 336 г.). Армию вторжения приветствовали Кизик и другие греческие города, восставшие против персов. Эфесяне установили статую Филиппа в храме Артемиды, а Пиксодар, сатрап Карии, предложил свою дочь Арридею в жены сыну Филиппа. Тем временем в Афинах сторонники и противники сотрудничества с Македонией осыпали друг друга обвинениями. Что касается внутренних дел, Ликург пытался восстановить финансы государства. В 337 г. Демосфен был избран верховным распорядителем Праздничного фонда, в котором снова скапливались избыточные поступления, и добился от народного собрания одобрения восстановительных работ по укреплению Пирея. В начале 336 г. предложение Ктесифона даровать Демосфену золотой венец на Дионисиях было отвергнуто Эсхином как незаконное, и народное собрание воздало почести македонскому полководцу Алкимаху. Когда Филипп потребовал для кампании против Персии конное войско и триремы, Фокион убедил народное собрание выслать их незамедлительно. При получении сообщения, что в июле 336 г. дочь Филиппа Клеопатра выйдет замуж за Александра Молосского, афиняне послали Филиппу золотую корону и выразили свою готовность выдать ему всякого, кто, замыслив покушение на его жизнь, нашел бы прибежище в городе. Таким образом, демократия продолжала колебаться между оппозицией и сотрудничеством.

Полигамия, вероятно, была традицией у македонских монархов. Аминт, отец Филиппа, имел не менее шести сыновей от двух браков и тем самым гарантировал передачу престола в рамках царской семьи. У Филиппа было шесть жен, но лишь двое сыновей – первенец от Олимпиады Александр и сын Филинны Арридей, больной эпилепсией. Олимпиада, гречанка из царского рода, называлась царицей, и Александр считался наследником престола. Если бы Филипп и Александр погибли в грядущей азиатской кампании, то ни Арридей, ни Аминт, сын Пердикки, при котором Филипп первоначально был регентом, не заслуживали престола. Вероятно, в надежде иметь еще одного сына Филипп в 337 г. женился на Клеопатре, племяннице знатного македонянина Аттала. Этот брак, однако, привел к отчуждению Олимпиады и Александра, которые покинули двор, но были возвращены к нему Филиппом в 336 г.; дочь Олимпиады Клеопатру выдавали замуж за Александра Молосского именно в знак примирения. Во время свадебных торжеств Филипп появился в театре в Эгах без телохранителей и был убит знатным юношей Павсанием, которым двигала личная вражда, а не какие-либо политические мотивы. Тело 45-летнего царя было погребено в гробнице македонских царей, а его сына Александра народ провозгласил царем Македонии.

Военные и дипломатические достижения Филиппа были очевидны его современникам. На их глазах слабое Македонское царство достигло такого могущества, какого еще никогда не знало ни одно европейское государство. Исократ полагал, что по сравнению с таким деянием покорение Персии будет менее трудной задачей. Историк Теопомп, при своей жизни увидевший завоевание Персии, писал, что никогда еще в Европе не рождался такой человек, как Филипп, сын Аминта, и что вся Европа оказалась бы под его властью, если бы он продолжал соблюдать принципы своей политики. Те, кому не нравилось, как Филипп обошелся с Грецией, не отрицали его успехов на Балканах, где он создал оплот против кочевых народов Северной Европы, остававшийся несокрушимым в течение нескольких столетий. Филипп стал творцом великого Македонского государства. Не разрушая его институтов и не исчерпав людских резервов, а, напротив, укрепив и расширив те и другие, Филипп увеличил пределы своих владений от Адриатического до Черного моря и от Дуная до границ Лаконии. Несмотря на скорость, с какой росла македонская нация, она сохранила достаточную силу, чтобы выдержать напряжение кампаний Александра в Азии и остаться главным бастионом на Балканах.

Армией Македонии был вооруженный народ, преданный своему царю и черпающий силу в созданном им экономическом процветании. В первые годы своего правления Филипп широко использовал наемные войска, но под конец у него в армии остались лишь наемники-специалисты. Гетайры, из которых состояли его штаб и тяжелая конница, отличались непревзойденной боеспособностью и доблестью. Эскадроны, сформированные по территориальному признаку, соперничали друг с другом в преданности родным областям, а отдельных бойцов за отличную службу зачисляли в члены штаба или царской гвардии (agema). Пезетайры, или тяжелая пехота, были организованы аналогичным образом; царские батальоны – гипасписты – составляли элитный корпус. Вспомогательные отряды легких пехотинцев, пехоты, сражающейся во взаимодействии с конницей, пелтастов, метателей дротиков, пращников, инженеров, саперов, интендантов и топографов были специалистами по ведению горной войны в Балканах и осадам хорошо укрепленных городов. Филипп возглавлял тот отряд, на который возлагалась самая тяжелая задача. Он был ранен при организации осады Метоны и когда командовал конницей гетайров в Иллирии, возглавлял пехоту под Херонеей и в войне с Бардилисом. Армия, доставшаяся Александру, была закалена превратностями войны и проявила себя почти непобедимой в боях против иллирийской пехоты, греческих гоплитов и скифской конницы.

По некоторым сведениям, Филипп больше гордился своими дипломатическими, чем военными победами. Он не чурался двуличности и подкупов, как и его современники, причем пользовался этими методами более успешно. На войне он мог проявить жестокость, казнив наемников Ономарха или уничтожив Олинф, точно так же, как Фивы и Афины поступили с Орхоменом и Сестом, но к Фокиде и Амфиссе он проявил гораздо больше гуманности, а с Афинами обошелся очень великодушно. О его уровне как государственного деятеля можно судить не только по организации его царства, но и по отношениям с соседними народами, как греками, так и варварами. Хотя земли между озером Лихнид и рекой Нест были включены в состав Македонии, иллирийские и фракийские племена Филипп оставил под властью вассальных царей и развивал их страны, основав в них колонии. В Эпире он укрепил Молоссийское царство и расширил его границы, но союз с молоссянами держался лишь на брачных связях. Фессалия, цивилизация которой находилась на одном уровне с македонской, была связана с державой Филиппа равноправным союзом: Фессалия не только избрала Филиппа архонтом своей лиги, но и стала, в отличие от Македонии, членом Греческой лиги. Во всех этих странах Филипп покровительствовал развитию городов, но не полисам. Отношения с Грецией он строил по-другому. Человек, который столь терпеливо пытался добиться сотрудничества с Афинами и запретил своей коннице преследовать бегущих под Херонеей, не собирался, как утверждали его враги, разрушать греческие полисы: он намеревался умиротворить их и заручиться содействием в войне с Персией. Возможно, он пытался достичь невозможного. Однако устав федеративного союза свидетельствует о глубоком понимании причин анархии в греческих государствах, а Филипп в зените своей карьеры отличался большим благоразумием и, вероятно, большим вниманием к Греции, чем Александр в юности.

Вся эта система держалась на одном человеке, который выступал в нескольких четко различающихся ипостасях: царь Македонии, повелитель вассальных царств на Балканах, архонт Фессалийской лиги, гиеромнемон Совета амфиктионии, гегемон Греческой лиги во время войны. Поэтому личность Филиппа и цели, поставленные им, представляют величайший интерес для историка. В некоторых отношениях они представляются загадочными. Демосфен, Эсхин, Теопомп и Исократ расходились в их оценке. Каждый из них судил о Филиппе в первую очередь так, как грек судит о греке. Демосфен считал, что Филипп, как и Эпаминонд Фиванский, угрожал афинским амбициям, а Исократ видел в нем вождя общегреческого похода против Персии, наподобие Дионисия или Архидама. Филипп, разумеется, был не просто способным варваром из Пеллы. При его дворе были приняты греческие манеры. Он принес эллинизацию в Балканские страны и поступил бы так же в Азии, если бы остался жив и покорил Персию. Его план по замирению греческих государств и привлечению их избыточного населения в Азии учитывал не только македонские, но и греческие интересы. Считается, что Филипп интересовался греческой философией; он нанял Аристотеля в учителя Александру и восхищался «аттическим изяществом» Афин. Если судить о нем как о греке IV столетия, он, безусловно, был просвещенным завоевателем других государств, но, возможно, о нем следует судить скорее в контексте македонской монархии[68].

Македонские цари имели много общего с микенскими царями, изображенными в «Илиаде». Они тоже вели родословную от Зевса, так как Филипп считал себя потомком Геракла, сына Зевса. На своих ранних монетах он чеканил голову Геракла, назвал первый основанный им город Гераклеей и установил статую Геракла в устье Дуная. Он поклонялся Зевсу Дионскому, преподнес богатые дары Зевсу Олимпийскому, выступал как защитник святилища Аполлона в Дельфах и изображал на своих монетах головы Зевса и Аполлона. Существенно, что Исократ призывал Филиппа как потомка Геракла считать всю Грецию своей родиной. Гомеровскими чертами личности Филиппа, которые лучше известны нам на примере Александра, были властолюбие, жажда славы и страстная, благородная и эмоциональная натура: он рыдал над доблестными воинами Священного отряда, погибшими при Херонее. Если Филипп придерживался несложных верований героической эпохи и действительно считал себя потомком Зевса, призванным, подобно Гераклу, облагодетельствовать человечество, то истоки его поведения и его политики, как и у Александра, следует искать в глубоких религиозных убеждениях.

В 400–348 гг. в Италии произошли огромные перемены, которые позже отразились на греческих городах запада. То же самое давление племен Центральной Европы, которое, по-видимому, вызвало угрозу со стороны иллирийцев, пеонийцев, фракийцев, гетов и скифов оседлым балканским народам, заставило и галлов в начале IV в. перейти через Альпы в область к северу от реки По. Вклинившись между Этрурией и землями венетов у крайней оконечности Адриатического моря, галлы начали наступление в центральную Италию, оттеснив этрусков к предгорьям Апеннин и адриатическому побережью Умбрии. Рим воспользовался этим натиском на этрусков, чтобы захватить Вейи (396) и аннексировать южные пределы Этрурии (391). Именно перед нападением на Вейи римляне впервые отправили в Грецию послов, чтобы спросить совета у дельфийского оракула; после этого римляне преподнесли Дельфам золотую чашу; она хранилась в сокровищнице Массилии, с которой Рим поддерживал дружественные отношения. Но римское наступление было временно остановлено галлами, которые около 391 г. разграбили Рим и совершали набеги в Кампанию и Апулию.

В течение следующего поколения шли почти непрерывные войны, из которых Рим вышел победителем. В 358 г. он нанес поражение галлам, вынудил эквов и герников объединиться с ним в союз и изгнал вольсков с прибрежных равнин. В 354 г. Рим заставил некоторые непокорные государства вступить в Латинскую лигу и заключил союз с самнитами. В 351 г. аннексия Римом южной Этрурии была подтверждена мирным договором с Тарквиниями и Фалериями. Эти успехи привлекли пристальное внимание Карфагена. В 348 г. Рим и его союзники заключили с Карфагеном и его союзниками договор о дружбе, который определял условия торговли и пиратства в водах, находящихся под контролем договаривающихся сторон. Карфагенянам запрещался доступ на все римские и союзные территории, за исключением Рима, в котором они могли торговать, а римлянам и их союзникам был закрыт доступ в Сардинию и Африку, однако они могли торговать в Карфагене и в карфагенской части Сицилии.

В тот же период Карфаген приобрел обширные владения в Испании, где его торговыми конкурентами являлись греческие колонии, основанные Массилией. Основной целью Карфагена в 348 г., когда он подписал договор с Римом, было покорение греческой Сицилии и контроль за Мессинским проливом. Для достижения этой цели было необходимо захватить Сиракузы. Когда Гикет в 345/44 г. пригласил карфагенян помочь в изгнании Дионисия из Ортигии, Карфаген приготовился занять Сиракузы и покорить все греческие города, ослабленные войнами, непрерывно ведущимися с 357 г. Его не смутило даже то, что Гикет ранее отправил посольство в Коринф, так как греческие государства отошли в тени Македонии на второй план.

Гикет и сиракузские аристократы, обращаясь к Коринфу за помощью, надеялись на появление освободителя, который не стал бы тираном. Коринфяне выбрали Тимолеонта, который доказал свою ненависть к тирании около 356 г., организовав убийство своего брата, в то время тирана Коринфа. Но вскоре после этого Гикет прислал письмо, в котором просил Коринф не вмешиваться, так как он уже позвал на подмогу карфагенян. Тем не менее в 344 г. Тимолеонт отправился в путь с 10 кораблями и 700 наемниками, в основном ветеранами Священной войны. В Регии его перехватила карфагенская эскадра, но он ускользнул в Тавромений на Сицилии, где его радушно принял Андромах, отец известного впоследствии историка Тимея. Вскоре Тимолеонта пригласили вмешаться в межпартийную борьбу в Адране. Однако Гикет, блокировавший Дионисия в сиракузской цитадели Ортигии, привел в Адран на поддержку противоположной стороны гораздо больший отряд. Тимолеонт вполне обоснованно подозревал Гикета в тиранических амбициях, поэтому он неожиданно напал на Гикета и разбил его войско. Этот успех позволил Тимолеонту заручиться поддержкой соперника Гикета, кампанского наемника Мамерка, который был тираном Катаны; вероятно, через Мамерка Тимолеонт наладил связь с Дионисием: тирана и освободителя объединяла взаимная вражда с Гикетом и Карфагеном. Было заключено соглашение, по которому Тимолеонт обязался помогать при обороне Ортигии, а Дионисий предоставлял ему Катану в качестве базы. Осенью 344 г., примерно через пятьдесят дней после прибытия Тимолеонта в Сицилию, его помощник Неон прибыл в Ортигию и вместе с 2 тысячами наемников Дионисия повел борьбу с Гикетом и Карфагеном. Вероятно, Дионисий и Тимолеонт несколько месяцев действовали совместно, но летом 343 г. Дионисий покинул Сицилию и удалился в Коринф.

Весной 343 г. Карфаген, контролировавший воды вокруг Сицилии, отправил большую армию и 150 кораблей под командованием Магона для оккупации Сиракуз. Магон блокировал Ортигию с суши и моря и разместил у южной Италии эскадру, чтобы пресечь любые попытки прислать подкрепление из Греции. Когда Тимолеонт сумел во время шторма переправить в Ортигию рыбацкие лодки с припасами, Магон и Гикет отправились в поход на его базу в Катане, но в их отсутствие Неон сделал вылазку и захватил Ахрадину. Неон и Тимолеонт вели упорные оборонительные бои, пока присланный из Коринфа отряд в 10 кораблей и 2 тысячи гоплитов, проскользнув мимо карфагенской эскадры у южной Италии, не присоединился к Тимолеонту в Катане, благодаря чему тот захватил Мессану, дружившую с Карфагеном. Тем временем между Магоном и Гикетом вспыхнула ссора, усугубившаяся, когда Магон узнал, что греческие наемники Гикета во время перемирия общались с наемниками Неона. Магон, возможно подозревая предательство, удалился в западную Сицилию, а когда карфагенское правительство осудило его действия, покончил с собой. Тимолеонт на следующий день прибыл в Сиракузы с 4 тысячами человек, и Гикет со своими наемниками отошел в Леонтины. Осенью 343 г. Сиракузы наконец были освобождены от двойной угрозы тирании и карфагенской оккупации, и по приказу Тимолеонта граждане уничтожили цитадель, дворец и гробницы тиранов.

Тимолеонт в течение почти двух лет не подвергался нападениям карфагенян. За это время он почти ничего не сумел сделать с тиранами в сицилийских городах, но укрепил Сиракузы, вернув изгнанников, привлекая поселенцев и пересмотрев городские законы. Он помирился с Гикетом и позаимствовал у него наемников, прежде чем Карфаген продолжил войну. Когда в Лилибее при поддержке крупного флота собралась карфагенская армия примерно в 70 тысяч человек, включая отборное гражданское ополчение Карфагена, известное как Священный отряд, и эскадрон колесниц, стало ясно, что цель этой экспедиции – аннексия греческой части Сицилии. Тимолеонт смог собрать только 12 тысяч бойцов, из которых 3 тысячи были сиракузянами, некоторое число прибыло из Коринфа и его колоний, а остальными были наемники; не было у него и флота, который мог бы бросить вызов карфагенской эскадре. Он пошел на смелый шаг и вторгся на карфагенскую территорию. Тимолеонт лишился тысячи наемников, которые взбунтовались на марше, но благодаря своей инициативе заманил карфагенян в глубь острова, вероятно к Энтелле. Там, наверное, благодаря удаче, а не точному расчету, он застал карфагенскую армию врасплох, когда она переправлялась через реку Кримис. Прежде чем основные силы карфагенян успели переправиться, Тимолеонт атаковал их авангард, возглавляемый Священным отрядом и колесницами, в тот самый момент, когда разразилась гроза, а ураганный ветер швырнул град прямо в лицо врагу. Конница Тимолеонта промчалась мимо колесниц и ударила во фланг Священному отряду; одновременно гоплиты в плотном строю предприняли фронтальную атаку. Враг был оттеснен в реку, которая вскоре превратилась в бушующий поток, Священный отряд был уничтожен, а сопровождавшие его испанские, галльские, итальянские и африканские наемники понесли тяжелые потери. Победа Тимолеонта была увенчана захватом карфагенского лагеря со всеми богатствами (ок. мая 341 г.). Некоторые трофеи были отправлены в Коринф в память о победе коринфского оружия над Карфагеном.

После успехов Тимолеонта в войне с Карфагеном Гикет, Мамерк и другие тираны образовали против него коалицию и получили помощь от Карфагена, который впервые принял на службу большое число греческих наемников. В 339 г. Тимолеонт заключил мир с Карфагеном; он признал реку Галик как границу карфагенских владений при условии, что Карфаген не станет оказывать помощь тиранам. Военные действия при помощи наемников продолжались до 337 г., когда последние тираны были разбиты, а кампанские наемники Этны изгнаны с острова. Чтобы окончательно перевернуть ужасную страницу в истории Сицилии, Тимолеонт публично казнил Гикета, Мамерка и всех прочих тиранов, попавших ему в руки.

В 342–336 гг. Тимолеонт призывал поселенцев из Греции, Италии и Сицилии для восстановления численности населения городов. Сиракузы приняли не менее 40 тысяч человек, Агирий – 10 тысяч; два этих города, вероятно, вступили в изополитию: гражданство одного города распространялось на жителей другого. Гела, Акрагант и другие города вновь поднялись из руин. Поселенцы, прибывшие в сицилийские города, вероятно насчитывавшие вместе с семьями сотни тысяч, явили собой ошеломляющий пример текучести населения в греческих землях. В Сиракузах монета не выпускалась, наверно, в течение примерно десяти лет. Начиная с 342 г. Тимолеонт чеканил серебряные монеты с пегасом – символом Сиракуз и Леонтин, а после победы на Кримисе – золотые и серебряные монеты с головой Зевса Освободителя (фото Х11к). На бронзовой монете чеканилась голова воина – возможно, это было изображение Тимолеонта как второго основателя Сиракуз. Чтобы предотвратить восстановление тирании в Сиракузах, Тимолеонт и его коринфские советники отменили крайнюю демократию и создали государство смешанного типа. Главным гражданским должностным лицом являлся жрец Зевса Олимпийского (amphipolos), избранный путем голосования и отбора жребием из членов трех семей; совет из 600 человек, вероятно набиравшихся из зажиточных классов, осуществлял всю гражданскую администрацию; народное собрание принимало решения только по важнейшим вопросам. Во главе армии стоял выборный совет полководцев, которые в случае войны с другим народом подчинялись генералиссимусу из Коринфа и приносили ему клятву верности. Хотя подробности государственного устройства Сиракуз нам неизвестны, Тимолеонт, очевидно, стремился предотвратить межклассовую борьбу, для чего все классы получили участие в управлении государством. Аналогичное устройство, вероятно, распространилось по всей греческой Сицилии, за исключением Тавромения; полисы объединились в нечто вроде лиги под руководством Сиракуз.

Закончив свою освободительную миссию, Тимолеонт удалился от общественной жизни. Он ослеп, а через несколько лет умер в Сиракузах. Граждане захоронили его пепел на агоре и учредили игры в его память. Тимолеонт, восхищавшийся Эпаминондом, был искренним идеалистом, защищавшим либеральные традиции полиса. Он проявил себя как блестящий командир наемных войск, прибегавший к двуличию и насилию для более возвышенных целей, чем его соперники. Его триумф над тиранами и карфагенянами спас Сицилию от самоуничтожения в межпартийной борьбе и от покорения иностранной державой. Созданные Тимолеонтом государственное устройство и лига имели цель охранять покой Сицилии в будущем, но эффективность им могли обеспечить лишь изменение общественных настроений и социальных условий в сицилийских городах, так как соседние державы были заинтересованы не в сотрудничестве с сицилийцами, а в аннексии их земель.

В южной Италии набеги луканцев и мессапийцев вынудили Тарент обратиться за помощью к городу-основателю, Спарте, которая прислала около 343 г. армию и флот под командованием одного из своих царей, Архидама, сына Агесилая. Когда-то могущественный Тарент был ослаблен роскошью и ленью своих граждан и в защите от италийских племен полагался главным образом на наемные отряды. Архидам погиб в бою в 338 г. – по некоторым сведениям, в один день с битвой при Херонее. Тарентинцы отказали ему в погребении, вероятно, вследствие убеждения, что он брал взятки у фокийцев в Дельфах. Спартанцы установили его статую в Олимпе и разорвали отношения с тарентинцами. В 334 г. Тарент призвал на помощь Александра Молосского.

С помощью Филиппа царь молоссов расширил свое государство и приобрел союзников, войском которых командовал на войне как гегемон. «Молоссы», как и «македоняне», вероятно, были народом греческого корня, и их царская династия претендовала на происхождение от Неоптолема, сына Ахилла. Земли молоссов простирались до Амбракийского залива, где Александру подчинялись небольшие полисы в Кассопии. Племена северного Эпира, частично греческого, частично иллирийского происхождения, являлись отличными бойцами, а избыточного населения в их стране было больше, чем в любом полисе. Возможностей для экспансии в материковой Греции у них не было, но завоевание южной Италии обеспечило бы землю для переселенцев и контроль над входом в Адриатическое море. Александр переправился в Тарент с большой армией, включавшей в себя пехоту и конницу, принял командование над войском Италийской лиги и повел войну с италийскими племенами. Покорив Мессапию и заключив союз с певкетиями, он обеспечил защиту греческим городам на адриатическом побережье. Отрезав бруттиев от луканцев, он захватил Консентию, освободил Терину и пробился через Луканию к Салернскому заливу. Оказавшись у границ Кампании, он установил связи с Римом (ок. 332 г.).

После заключения союза с Карфагеном Рим столкнулся с восстанием латинских государств. В 340 г., после разгрома последних повстанцев, Рим обратился к новой политике, благодаря которой вскоре стал сильнейшей державой в центральной Италии. До этого возглавлявшаяся им Латинская лига представляла собой военную коалицию, подобную союзу государств Пелопоннеса во главе со Спартой, но теперь Рим распустил Латинскую лигу и заключил непосредственно с каждым государством отдельный, обычно великодушный договор. Некоторые государства получили полноправное римское гражданство, и в результате число римских граждан увеличилось, чего не сделало ни одно греческое государство, за исключением Сиракуз при Дионисии; другим римское граждданство было предоставлено в урезанном виде. Рим распустил также Кампанскую лигу; ограниченное право гражданства получили, например, Кумы. В то же время Рим укрепил свой контроль за Лацием и Кампанией, основав там военные колонии. Прогрессивная римская политика встревожила самнитов. Они объединились с луканцами, угрожая разрушить ситуацию, сложившуюся в Лации и Кампании. Когда около границы Кампании появился Александр, Рим воспользовался случаем. Он заключил с Александром договор о дружбе и мире, по которому Александр, вероятно, обязался не вторгаться в Кампанию и Рим и не посылать корабли в Тарентинский залив.

Александр в стремительных кампаниях разбил луканцев и самнитов и взял заложников из числа гражданского населения, которых отправил в Эпир. Его власть простиралась на южную часть Италии, и он, вероятно, вступил в союз с Сиракузами. Его армия доказала превосходство над рядом сильнейших италийских племен, а богатств Александра хватало, чтобы выпускать золотую и серебряную монету, которая чеканилась в Таренте, Метапонтии и в Эпире. Но в то время как Рим строил нацию, раздавая права гражданства, Александр Молосский возглавлял греческие государства, обремененные сильными традициями сепаратизма. Его успех послужил сигналом к восстанию. Тарент и другие полисы вышли из Италийской лиги, и Александр перенес столицу усеченной лиги из Гераклеи в Фурии. В бою в центральной Лукании, когда Александр во главе конницы форсировал реку, перебежчик-луканец поразил его дротиком (330). Потеряв и царя, и союзников, эпироты удалились из Италии, а на ослабленных самнитов вскоре начал наступление Рим.

В Сицилии и Италии греческие государства вступили в полосу морального упадка. Войны и междоусобная вражда ослабили их экономически и социально, а приток сикелов и наемников в города привел к смешению народов, чего уже не могла исправить даже новая иммиграция с родины. Полисы, объединенные Тимолеонтом или Александром, получали такое преимущество в военной силе и финансовых резервах, что могли разбить и карфагенян, и италийцев. Но политическая раздробленность снова и снова приводила к растрачиванию имевшихся в их распоряжении ресурсов. Тем временем эллинизм распространился далеко по Итальянскому полуострову, не ограничиваясь одним лишь влиянием на искусство Этрурии, продолжавшимся в течение столетий, но и побудив италийские народы к созданию новых форм политической и военной организации. На западе, как и на востоке, в 330 г. еще сохранял силу приговор Аристотеля, что Греция может покорить весь мир, если достигнет политического единства, но эпоха греческого превосходства стремительно клонилась к закату.

Противостояние философов и афинских властей не было следствием демократического устройства. С неменьшей неизбежностью оно бы случилось при самодержавии или олигархии. Дело в том, что полис, долгое время влиявший на мировоззрение, лишился доверия людей. Новые, жизненно важные интересы завладевали умами, причем очень быстро, в отличие от более древних времен. Предметом всепоглощающих исследований и изображения становилась отдельная личность и ее качества: ее интеллектуальные способности и религиозные представления, сочетающиеся, например, в царе-философе или конституционном монархе; ее внутренняя психология, моральный кодекс и способность к обучению. Потенциал человека исследовался в более широких рамках, чем современный ему полис. Человеческий разум проникал в мир идей, настолько оторванных от политических соображений, что только амбиции или совесть могли заставить философа стать правителем. Темами для исследования снова стали антропология, география и этнография. С распространением книг быстро развивалась и наука. Сумма человеческих знаний, увеличиваясь, обобщалась в великих философских школах, не сомневавшихся в силе человеческого разума. Интеллект человека словно прорвался сквозь стены полиса, озарив своим светом окружающий мир.

В области истории Фукидид не имел наследников. Сопоставимые исследования войны и полисной политики предпринимались только в таких узких областях, как труды Энея по тактике, Демосфена – по практической политике и Аристотеля – по теоретической политике. Исследователи современной истории шли новыми путями. Ксенофонт Афинский (ок. 430–354 гг.), который провел большую часть своей взрослой жизни в изгнании, в «Анабасисе» приводит блестящее описание военных приключений. В своих мемуарах он освещает самые разные темы, составлявшие предмет его интересов: это конница, охота, управление хозяйством, царская власть, афинские доходы, личность Сократа и суд над ним, конституция Спарты, жизнь Агесилая. Личные симпатии Ксенофонта к олигархии и Спарте так же явно проступают в «Элленике», охватывающей период с 411-го по 362 г., как и в его менее значительных трудах. Ксенофонт умел подмечать поразительные события и ярких личностей. Его сочинения дают нам непосредственное представление о сценах после битвы при Аргинусских островах или о суде над Фераменом, о находчивом Агесилае, энергичном Ясоне, беспринципном Эвфроне. Однако он довольно поверхностен. Мы не найдем у него анализа политического развития, который задал бы центральную тему, а расцвет Фив не объясняется иными причинами, нежели воздействием безымянной сверхъестественной силы (daimonion). Теопомп Хиосский (ок. 378 – ок. 305 гг.), чьи сочинения дошли только в отрывках, будучи богатым, юношей учился в школе Исократа в Афинах и трижды изгонялся с Хиоса как олигархический вождь. В основе его трудов, содержащих географические, этнографические, политические и моральные отступления, лежат кропотливые исследования. Но интересовала его преимущественно личность, а критерием при ее оценке была личная мораль, поэтому и олигархи, и демократы не избежали сурового суда этого scriptor maledicentrissimus[69]. В названии его главного сочинения – «Филиппика» – признается тот факт, что личности оттеснили полисы с переднего края исторических событий.

Эфор из малоазиатской Кимы (ок. 405–330 гг.) писал всемирную историю, выстраивая ее вокруг Греции. Его повествование о греческих событиях, начиная с возвращения Гераклидов и заканчивая воцарением Филиппа, было продолжено его сыном Демофилом до конца Священной войны, а рассказ о персидских событиях оканчивается на вмешательстве Персии в осаду Перинфа. До нас дошли лишь фрагменты этого труда, но он широко использовался многими поздними авторами, от которых остались многочисленные сочинения. На Эфора гораздо сильнее, чем на Теопомпа, повлиял его учитель Исократ. В его интерпретации событий IV в. панэллинизм и федеративное развитие играют более важную роль, чем личность. Вследствие заострения внимания на всеобщем мире (koine eirene), о чем известно благодаря пересказу Диодора Сицилийского, кульминацию событий он видит в объединении Греции при Филиппе. Скорее ученый, чем человек действия, Эфор взял на себя грандиозную задачу по обобщению трудов предшественников и создал общую структуру древней истории. При рассмотрении древнейших преданий ему свойственна академическая манера утомительного рационализирования, что ведет к обманчивой ясности в тех местах, которые Геродот, например, разумно оставлял необъясненными. При описании позднейших событий Эфор обнаруживает хорошее понимание военно-морской тактики, но в сухопутной войне он разбирался настолько слабо, что его описания битв и осад имеют ценность только как образцы риторического письма. То, что Эфор обладал большой эрудицией, видно по его экскурсам в историю возникновения городов и всемирную географию, но, в отличие от Геродота, он не путешествовал. Колоссальный объем его материала расположен по темам, а не по архонтским годам. Он приводит моральные суждения, уступающие в жесткости суждениям Теопомпа, и явно симпатизирует Эпаминонду. Фрагмент исторического сочинения, известного как труд историка Оксиринха – или под этим именем скрывался Теопомп, Эфор или беотийский автор Даимах, – является образцом углубленного и тщательного изучения политики, топографии и хронологии, которым отмечены работы великих историков IV в.

В своем подходе к истории Теопомп и Эфор многое позаимствовали у жившего в V в. Элланика Лесбосского, который исследовал мифологию, хронологию и местную историю, но особое внимание уделял этнографии. Самая знаменитая его работа «Аттис», или местная история Афин, появилась около 402 г. В ней он относит начало правления первого афинского царя к 1796 г. (в нашем представлении – начало среднебронзового века), а гибель Трои – вероятно, к 1240 г.; биографию Тесея он приводит со множеством подробностей, а свое повествование заканчивает последними годами Пелопоннесской войны. За Эллаником последовало множество местных историков. Ктесий Книдский, около 405–397 гг. бывший врачом у царя царей, написал историю Персии и Индии, содержащую абсурдные фантастические и романтические рассказы, типичные для позднего греческого романа, но в его время считавшиеся вполне достоверными. В материковой Греции самой знаменитой местной историей стал «Аттис» Андротиона. Находясь в изгнании, он около 342 г. опубликовал систематическое исследование истории Афин с возникновения города до 346 г., особое внимание уделив историческому периоду. На Западе выдающуюся историю Сицилии сочинил Филист Сиракузский (ок. 430–355 гг.). Он также писал в ссылке и посвятил почти половину своего труда тирании Дионисия, репутацию которого старательно защищает. Эти местные историки, чьи труды уцелели лишь в отрывках, обеспечили материалом многих последующих авторов.

В то время как история процветала, поэзия находилась в упадке. Лирическая жизнерадостность, истоки которой лежали в идеализме и религии Афин V в., исчезла в IV в. с изменением обстановки. Трагедия застыла на том уровне, на который ее подняли великие трагики. Драмы Еврипида все чаще ставились в многочисленных театрах греческого мира, чему способствовал рост интереса к психологии личности, романтическим темам и светским проблемам. Популярностью пользовались также пьесы Агафона, младшего современника Еврипида. Выступления хора стали у него живописными интерлюдиями в реалистическом действии, а некоторые сюжеты Агафон придумал без оглядки на мифологическую традицию. В IV в. было сочинено много трагедий, но неумолимое время приговорило их к забвению.

IV в. оставил нам две комедии, обе написанные Аристофаном. В «Женщинах в народном собрании» афинские женщины захватывают Пникс. Устав от мужчин-политиков, своекорыстных, сварливых и непоследовательных во внешней политике, они провозглашают новый порядок – общность имущества и супругов, а также и молодых людей при условии, что молодые рабыни и проститутки останутся не у дел. Праксагора, добившаяся больших успехов в демагогии, стремится стать могущественным полководцем, явно угрожая свободам нового коммунистического государства. В «Богатстве» (388), услышав предложение вернуть зрение слепому богу Богатству, старая и уродливая Бедность приходит в ярость. Именно она породила все блага демократии; благодаря ей люди остаются достойными, честными и храбрыми, в то время как Богатство превращает их в обманщиков и лизоблюдов. В этих комедиях еще присутствует политическая направленность, но она потеряла свою остроту. Темы «правления женщин» и «богатства по заслугам» выбраны скорее за их социальные, а не политические следствия. Персонажи комедий – ленивый горожанин, честный крестьянин, хитроумный наблюдатель, похотливый юнец, развратная старуха, циничный жрец, торгаш Гермес – иллюстрируют не политическую сцену Афин, а социальные нравы города IV в. Новый порядок – пародия не столько на демократию, сколько на философские идеи, которые в то время выдвигал, а позже опубликовал в своей «Республике» Платон. Ситуации в комедиях ближе к реальной жизни людей – жульнические исцеления в храме Асклепия, пародия на утонченную любовную песню в модном городе. В «Женщинах в народном собрании» Аристофан утверждает, что он открыл для комедии новый источник, из которого льется смех, а не сатира. Реплики автора отсутствуют; роль хора настолько незначительна, что в тексте «Богатства» порой появляется лишь ремарка: «Выступление хора» без всяких стихов. Предание гласит, что в старости Аристофан сочинил две пьесы без стихов для хора и без политической сатиры и что эти пьесы представляют собой добродушный фарс с изящным сюжетом, которым будет отмечена комедия, возрожденная Менандром. В знаменитых стихах Платон прощается с самым плодовитым поэтом своей эпохи: «Грации искали храм, который никогда не рухнет, и они нашли сердце Аристофана».

В беспокойной обстановке IV столетия процветала риторика. В частной жизни были широко распространены судебные процессы, а государственные деятели защищали свою политику перед народным собранием или сражались за свою жизнь, подобно гладиаторам, перед народными судами. Поскольку тяжущиеся должны были выступать лично, они нередко нанимали профессиональных ораторов для написания речей. Одним из таких писателей был Лисий, афинский метек, время деятельности которого приходится примерно на 403–380 гг. Отступив от довольно напыщенного стиля Антифона, он добивался убедительной прозрачности выражения, близкой к разговорной речи, а его стиль был достаточно гибким, чтобы соответствовать личности тяжущегося. Другой метек, Исей, чьи пространные речи относятся к периоду около 390–353 гг., сочетал достоинства стиля Лисия с большим разнообразием при отображении личности тяжущегося и более энергичным изложением подробной аргументации. По сравнению с ними Андокид, лично выступавший в судах около 410–390 гг., был дилетантом, чья врожденная гениальность особенно ярко проявлялась в драматической силе его повествований; он преподал пример прямоты и энергичности великим политическим ораторам, жившим в эпоху Филиппа и Александра. Ни в один другой период не появлялось такое созвездие одаренных ораторов. Демосфен, Эсхин, Гиперид, Гегесипп, Ликург, Демад и сочинитель речей Динарх послужили образцом для римских, а через них для европейских и американских ораторов. Величайшим среди них был Демосфен. Его искусство дикции, ритма и антитезы подвергалось такому же тщательному изучению, как искусство Фукидида. Он пробуждал у своей аудитории эмоции благодаря самым разнообразным эффектам, недоставало только юмора. Напряженность его чувств, живость аргументации, скорость повествования настолько поражают разум современного читателя, что тот вынужден нередко вопреки своим убеждениям согласиться с точкой зрения Демосфена.

Достойным соперником непревзойденной аттической риторики была письменная проза. В то время как для Ксенофонта характерны природное очарование и легкость, Исократ (436–388) заложил основы продуманной художественной прозы. После недолгой карьеры сочинителя речей он около 392 г. обратился к преподаванию риторики и развил в себе талант политического эссеиста. Он пользовался художественными приемами Горгия, но гораздо щедрее; его метафоры, поэтические слова, сбалансированные клаузулы и ритмические оконцовки насыщают текст, своей видимой простотой сильно напоминающий стиль Лисия. Исократ выработал периодический стиль, более уравновешенный, плавный и мощный, чем стиль Фукидида, но в своем сладкозвучии нередко впадающий в монотонность. Исократ сочетал достоинство речи с точностью, а ясность с приукрашиваниями. Его сочинения стали образцами высокого стиля, принимавшего форму эссе, панегирика или открытого письма, и повлияли на стиль Эфора, Теопомпа, Ликурга, а впоследствии и Цицерона. Равным образом повлияло на последующих авторов и продуманное расположение содержания, направленное на достижение наибольшей убедительности. Тема сочинений Исократа, например в «Панегирике», опубликованном в 380 г., развивалась в соответствии с тщательно скомпонованным планом. Эта сторона его учения позволила Эфору и Теопомпу при написании исторических сочинений придерживаться тематической, а не летописной формы, а ораторам обращать больше внимания на расстановку своих аргументов.

Менее возвышенный, но прелестный стиль использовался в «диалогах», которые представляли собой разговор, реальный или вымышленный, в литературной форме. Ксенофонт включал подобные диалоги в рассказ о Кире Великом и в свои воспоминания о Сократе, но им была свойственна больше разговорная легкость, чем драматическая сила. Настоящим мастером диалога был Платон. Из-под его пера выходили живые персонажи, чьи аргументы звучали убедительно, а читатель получал возможность заново ощутить радость интеллектуального познания. Немногие образцы прозы и поэзии столь же волнующи, как завершение «Федона», и столь же прекрасны, как описание любви устами Диотимы в «Пире». Стиль Платона поразительно гибок. Автор описывает сцену, изображает характер, выстраивает диспут и выражает духовную веру с одинаковым изяществом, так как его сочинения вне зависимости от настроя представляют собой «бесшумный поток и великолепие», с которыми несопоставим ни один диалог последующих авторов. Аристотель также славился своими диалогами (которые до нас не дошли). Во многих из своих крупных сочинений Платон и Аристотель чаще пользуются последовательным изложением, отличающимся четкостью определений и логики. Немногие эпохи сравнятся своими достижениями в прозе с достижениями Исократа, Платона, Лисия, Ксенофонта, Демосфена и Аристотеля.

С ослаблением претензий полиса и привлекательности ортодоксальной религии люди начали терять смысл существования. Не имея четких идеалов, при передаче детям образцов поведения они полагались больше на формальное образование, чем на семейное воспитание. Во время Пелопоннесской войны было известно несколько форм образования. Софисты предлагали для амбициозных людей специализированное образование, особенно в области законодательства и политики. В Афинах Сократ вел дискуссии о теоретической основе знания и поведения. Спарта продолжала давать традиционное государственное образование всем своим гражданам. В IV в. софисты распространили свое ремесло по всему греческому миру, зачастую пропагандируя ложную философию поверхностных знаний и эгоизма. У Сократа было много сторонников, и в разнообразии их взглядов проявилась многосторонность его гения. Спартанская система образования находила многих поклонников: ведь в отличие от большинства государств Спарта почти не знала межпартийной борьбы, революций и тирании. Интересное сочетание влияния Сократа и спартанского образования представляет собой полуисторическое-полуфантастическое «Обучение Кира» («Киропедия») Ксенофонта, в котором Персии VI в. приписывается идеализированная форма спартанского образования. Ксенофонт желал, чтобы юноши учились справедливости и чести, потому что их отсутствие ведет к бесстыдству, которое является причиной всех нравственных и политических зол; в то же время он намеревался воспитывать полезных граждан военизированного сообщества.

Первое высшее образовательное заведение, аналогичное современным университетам, было основано в Афинах Исократом. Он преследовал нравственные и практические цели, рассматривая грамматику, арифметику, искусство диспутов и литературу как базовые предметы предварительного образования, а учеников, которые приходили к нему на три или четыре года, настраивал не на изучение теоретических основ знания, а на постижение искусства передачи своих знаний в устной и письменной форме. Исократ не разрабатывал теорию этики, а принимал наивысшие стандарты традиционной морали. Он выступал как защитник требований не индивидуальных амбиций и не полисной политики, а Греции в целом, так как искренне верил, что наивысшие интересы отдельных людей и полисов состоят в достижении общегреческого единства. Исократ внимательно наблюдал за работой своих учеников и сам подавал им пример речами и сочинениями на темы панэллинизма. Поскольку Исократ взимал плату, недоброжелатели зачисляли его в софисты, но сочинения Исократа свидетельствуют, что в преподавании он исходил из своих убеждений, обладал высоким чувством личной и национальной чести и был озабочен политическими и социальными проблемами своей эпохи. Он надеялся, что его ученики станут политиками нового, просвещенного типа.

Величайший из последователей Сократа, Платон (ок. 429–347 гг.), основал около 387 г. академию. Там он преподавал теорию знания, являвшегося, по его мнению, истинной основой мудрости, поведения и политики, и тем самым строил интеллектуальную религию взамен ортодоксального благочестия. В то же время он пытался внедрить свою интеллектуальную религию в систему практического полисного образования. Начальное и среднее образование, по его мнению, должны вести ребенка через процесс подражания и привыкания к практической деятельности и пониманию разумных принципов. Поскольку образец для подражания должен быть совершенным, Платон изгнал из своей «Республики» недостойных поэтов и музыкальные жанры. Дар разума, пробуждаясь, должен постепенно взять верх над жадными и своевольными сторонами личности или «души». Достигнув «гармонии», душа готова к постижению принципов; но поначалу это постижение основано лишь на обучении и наблюдении. Финальным плодом образования является познание мира абстрактных идей. Созерцание этого мира – наивысшее назначение философа. Внедряя этот тип образования в своем идеальном государстве в «Республике», Платон имеет в виду, что граждане будут разделены на классы в соответствии со своими способностями; эти классы будут выполнять те обязанности, к которым они приспособлены, в качестве правителей, воинов и трудящихся. Граждане не будут иметь ни семей, ни частной собственности. Их дети будут воспитываться государственными няньками, обучаться правильной музыке, литературе и гимнастике, проходить двухгодичный курс военного образования, а затем получать высшее образование, если окажутся к нему пригодными. В высшей школе они должны проходить теорию чисел, планиметрию и стереометрию, астрономию и гармонию. Лишь немногие избранные студенты перейдут к изучению философии, которая приведет их к созерцанию абсолюта. Эти немногие станут правителями государства не вследствие своего превосходства, а вследствие чувства долга.

В «Республике» Платон основное внимание уделяет природе добродетели и справедливости, а план своего идеального государства приводит лишь в общих чертах. В «Законах», над которыми он трудился, вероятно, примерно с 360 г. до самой смерти, его интересует в первую очередь практическая политика, и поэтому он более подробно описывает свою систему образования, которая претерпела некоторые изменения. Дети должны оставаться в семье до шести лет, но ходить с трех лет в школу-ясли под присмотром воспитательниц. После шестилетнего возраста мальчики и девочки должны содержаться раздельно в соответствующих общежитиях, но проходить, насколько возможно, один и тот же курс образования в государственных школах, управляемых министром образования, персонал которых состоит из опытных учителей, набранных в других государствах. Если ученик совершит проступок, и он, и его учитель должны подвергаться телесному наказанию. Посещение школы должно быть обязательным на том основании, что «ребенок в большей мере собственность государства, чем родителей». Вслед за физическим воспитанием в форме обучения танцам и борьбе и музыкальным образованием должны последовать изучение литературы, арифметики, геометрии и астрономии; расписание должно составляться под надзором министра образования. Женщины должны играть в государстве равную с мужчинами роль, участвуя в играх и войнах и имея полное право на любые виды деятельности при условии, что социальная мораль будет диктовать им высокие стандарты сексуального поведения. Женщины-чиновники будут надзирать за яслями и консультировать семейные пары в первые десять лет брака; как мужчины, так и женщины должны участвовать в общественных обедах, организуемых государством. В государстве, которое описывается в «Законах», важную роль играет религия, поскольку истинное знание проистекает из двух источников – религиозного созерцания и интеллектуального образования. Верховный контролирующий совет государства, с приданными ему всевозможными советами, должен набираться из людей выдающихся добродетелей, благочестия, геометрических и астрономических знаний. Они же правят и государством, описанным в «Республике», хотя то имеет другое устройство.

Государство, для которого Платон разработал такую модель образования, представляет собой полис спартанского образца: его экономика не урбанизированная и не морская, а сельскохозяйственная; число его жителей ограничено постоянной цифрой в 5040 семей граждан; трудится исключительно неполноправное население; накопление капитала находится под таким контролем, что самая зажиточная семья богаче самой бедной не более чем в четыре раза. Класс граждан, каждое семейство которых владеет двумя неотчуждаемыми земельными участками, имеет достаточно досуга для образования и участия в политике. В своем государственном устройстве Платон старался сочетать достоинства монархии и демократии. Править должны сами по себе законы. С другой стороны, должностные лица станут представителями народа, а народ окажется столь справедлив и разумен, что будет с готовностью соблюдать все законы.

Аристотель из Стагира (ок. 385–322 гг.), в последние двадцать лет жизни Платона являвшийся членом академии, а в 335 г. открывший конкурирующее учебное заведение в лицее, точно так же верил в значение образования для полиса. Поскольку каждый человек уникален в сознательном управлении своими поступками, задача политика – вести полис к правильной жизни. Главным помощником политика становится воспитатель, который учит разум граждан отличать правильное от неправильного, а волю граждан – совершать правильные поступки. Аристотель тоже считал, что государственное образование должно быть обязательным и всеобщим для членов класса граждан, и в качестве предметов для образования называл те же, что выделял Платон в «Республике» и «Законах». Праведник ведет двойную жизнь: он хороший гражданин, руководствующийся практическими знаниями, и одновременно созерцатель сущности философии. Идеальное государство Аристотеля также соответствует спартанскому образцу в том, что касается экономики, классовой структуры и изоляции от современной ему коммерции и капитализма; его устройство тоже относится к смешанному типу. Политическая цель воспитателя – привести здравые суждения граждан в соответствие с суждениями хорошего законодателя, который добивается того, чтобы личность или «душа» всего государства отразилась во всех его частях.

В то время как Исократ предвидел переход от независимого полиса к более широкой общности и соответственно этому разрабатывал свой курс обучения, Платон и Аристотель считали полис, причем в практическом смысле полис спартанского типа (хотя они подвергали критике государственные институты и цели Спарты), высочайшей формой политического существования человека. С первого взгляда их консерватизм вызывает недоумение. Тем не менее они верно подметили, что греческий полис породил наивысшие достижения цивилизованного человека, и их вера в потенциальные возможности полиса оставалась непоколебима. Необходимым условием они считали ограничение размеров полиса, чтобы все члены общины знали друг друга и своих правителей. Еще более странной выглядит их попытка наделить полис новой религией, когда наивысшее положение будут занимать не люди действия, а созерцатели, и обязанные при этом быть правителями полиса. Нам интеллектуальная религия подобного уровня представляется всеобщей религией, поднимающейся выше расовых пристрастий и выше политики. Возможно, Платон с этим согласился бы. Но в глазах Аристотеля лишь грек по своей природе был способен развить в себе такое восприятие. По мнению обоих, высшее интеллектуальное понимание доступно лишь для аристократов разума. По этой причине политическое устройство их идеальных государств кажется нам антилиберальным, но для Платона с Аристотелем оно представлялось необходимым. Наша вера во всеобщее образование как потенциальный уравнитель является фундаментом политической демократии; вера греческих философов в интеллектуальную аристократию вела к признанию необходимости авторитарного режима во главе с интеллектуаламиолигархами. Платон и Аристотель надеялись, что другие граждане признают превосходство последних без колебаний, но они так и не преодолели фундаментальное противоречие, препятствующее созерцателям стать правителями, законодателями или членами комитетов, ибо созерцатели в первую очередь хранят верность интеллектуальной религии, которая перерастает пределы полиса.

В основе философии Платона лежало утверждение Сократа о том, что добродетель – это знание. В своих ранних диалогах Платон подвергает испытанию прежние теории знания и находит в них изъяны. Поскольку восприятие основано на узнавании, Платон (в первую очередь в «Федоне») определяет знание как «воспоминания» души о нематериальном мире идей, о которых душа знала до тех пор, пока не оказалась заключена в теле, и которые познает снова, когда покинет тело. Целью образования в таком случае является освобождение высочайшего качества души – ее интеллектуального восприятия – от помех в виде бремени низших качеств, потребностей и желаний, чтобы познать истинное счастье и конец земного бытия в созерцании абсолюта. Мир идей нематериален. Однако именно он первопричина материального мира, и его принципы очевидны для тех, кто понимает движение материи, особенно движение небесных тел. В мире идей на первом месте стоят «добро и красота». «Никто из смертных, – говорит Платон в конце «Законов», – не может стать твердым в благочестии, если не усвоит двух только что указанных положений. Первое – душа старше всего, что получило в удел рождение; она бессмертна и правит всеми телами; второе – в звездных телах, как мы не раз говорили, пребывает ум всего существующего».

Аристотель, чей отец был врачом, в своем подходе стоял ближе к биологии. Семя уже содержит в себе сущность предмета, который из него произрастает, будь то овца или дуб; семя – побуждающее начало, материя – среда, рост – действие, а реальность, скрывающаяся в семени, – конец (или окончательная форма) предмета. Аналогично и в случае с рукотворными предметами, будь то чаша или трагедия: человек является побуждающим началом, металл или слова – средой, рост или «создание» – действием, а законченный предмет – концом. Для сотворения требуются все эти четыре компонента, которые в этом смысле являются «причинами»; между ними существует соответствие, выраженное в том, что окончательная форма уже присутствует в семени или человеческом разуме и определяет рост или создание. Как сущностью глаза является то, что это орган зрения, так и сущностью отдельного человека является то, что он – разумное и нравственное существо. Эта сущность присутствует в нем с самого начала как его «душа» или «форма».

«Душа» или «форма» человека в одном отношении уникальна. Животные, а также дети стремятся к тому, что их органам чувств кажется благом. Человек хранит в памяти чувственные восприятия и делает на их основе заключения, но он обладает также интуитивным разумом. Именно интуитивный разум постигает всеобщие принципы, которые управляют моралью и познанием. Интуитивный разум, как считает Аристотель, божественен и нематериален; и хотя он присущ каждому человеку как часть его души, он может существовать вне тела или души и созерцать самого себя. Аналогично и во Вселенной, которая состоит из 54 концентрических сфер с Землей в центре и 55-й сферой в качестве крайнего предела, есть несколько разумных сил (божественных, как и интуитивный разум человека), которые задают вращение сфер, а «неподвижный движитель», Бог, представляющий собой «благо» или «предмет желания» Вселенной, управляет ее движениями посредством привлекательности и существует только в самосозерцании. Процесс жизни и движения во Вселенной и в живой природе не имеет ни начала, ни конца, и один лишь Бог неподвижен и недвижим.

Разумеется, невозможно дать хотя бы самое поверхностное представление о двух величайших философах древности в нескольких фразах. Невозможно вкратце описать и колоссальные достижения академии и лицея во всех областях знания. Например, «Законы» Платона основаны на подробнейшем исследовании теории и практики аттического законодательства, которое явилось основой для эллинистического законодательства и повлияло на римские законы. «Политика» Аристотеля в сочетании с заметками об устройстве 158 греческих государств (сохранилась до наших дней лишь Athenaion Politeia) и негреческих политических организаций стала фундаментом для позднейших политических теорий и наставлений. Систематическое исследование зоологии, предпринятое Аристотелем, ботаники – Теофрастом, теории музыки – Аристоксеном (оба были его учениками) заложило основы научных методов наблюдения, классификации и дедукции. Серьезно продвинулись в познании математики, геометрии и механики друг Платона Архит Тарентский, Теодор Киренский, Теэтет, Евдокс и Менехм. В эту чрезвычайно энергичную эпоху неискушенное любопытство греческого разума возбуждали эстетика, этика, психология, литературная критика, хронология, география и многие другие предметы.

Антисфен Афинский (ок. 455–360 гг.), поклонник Сократа, и Диоген Синопский (ок. 400 – ок. 325 гг.) подняли бунт против усложненной жизни и требований полиса. Они признавали взаимосвязь между знанием, добродетелью и счастьем, но идеальные условия счастья искали в возврате к первобытной жизни и самодостаточности. Они отвергали все социальные отличия и другие черты полисной жизни как основанные на условностях, презирали ортодоксальную религию за фабрикуемую ею ложь и изучали древнейшие предания и жизнь животных в надежде прийти к истинному пониманию естественных законов. По их мнению, личность является свободной и самодостаточной, когда она управляет своими страстями, уверена в своем разуме, не обращает внимания на социальные или религиозные запросы и удовлетворяется жизнью попрошайки. Диогену хватало бочки в качестве жилья. Поскольку в своем аскетизме он свел физические потребности к минимуму и удовлетворял их простейшим образом, не заботясь о социальных условностях, он заслужил прозвище «собака», а его учеников стали называть «последователи собаки» – киники. Они ревностно пропагандировали свое учение в устной и письменной форме. До нас дошли отрывки из стихотворений Крата Фиванского (ок. 365–285 гг.). Он пишет о пристанище, куда не долетают волны современной жизни, где человеку хватает чеснока, чабреца, горсти фиг и корки хлеба и никто не затевает войн ради богатства или славы, и о том, что его дом и город – не какая-либо башня, обнесенная стенами, а вся обширная земля.

Еще один поклонник Сократа, Аристипп Киренский, был проповедником индивидуализма, который презирает узы общества и религии и находит счастье в просвещенном гедонизме. О его философии мало что известно, кроме того, что в эллинистический период она повлияла на Эпикура.

Скульптура и живопись, техника которых стала еще более совершенной по сравнению с V в., искали новые источники вдохновения в натуралистическом и гуманистическом обращении к новым и традиционным темам. Статуя Мира с младенцем Богатством, изваянная из мрамора скульптором Кефисодотом Афинским в честь заключения мира 374-го или 371 г., изображает женщину, нежно взирающую на играющего ребенка у нее на руках. Такая же легкость позы и нежность чувств выражается в статуе Гермеса с младенцем Дионисом работы Праксителя Афинского (расцвет творчества приходится на 364 г.), мраморный оригинал которой был найден в Гереоне Олимпийском (фото IX). В этих изображениях антропоморфных божеств подчеркивается человеческая, а не божественная сторона. Художники умело передают изящество человеческого тела и эмоциональность людских взаимоотношений, не добиваясь божественной величественности и грандиозности. Текстура поверхности и плавность изгибов фигур Гермеса и Диониса являют собой новый реалистический подход, отличающийся законченным совершенством. Самой знаменитой работой Праксителя была нагая Афродита Книдская: богиня положила свои одеяния на стоящий сбоку кувшин с водой и отдыхает, застыв в изящной позе. Плиний считал эту скульптуру прекраснейшей в мире, а Лукиан восхищался «ее мягким взглядом и лучащейся в ее глазах жизнерадостностью». Хотя скульптор изображал богиню любви, выбранная поза и реалистичное окружение скорее напоминают живую натурщицу, куртизанку Фрину, среди любовников которой был и Пракситель. В его статуях ребенка Аполлона, убивающего ящерицу, ребенка Эрота и девочки Артемиды из Антикиры видна безмятежность юности, а позолоченная статуя Фрины из Дельф представляет собой одно из первых портретных изображений в греческой скульптуре.

Скопас Паросский, славой соперничавший с Праксителем, изображал более сильные эмоции в сценах движения – амазонки в битве, менады в экстазе, Любовь в порыве страсти и желания. Леохар изваял прекрасные портреты Исократа и Филиппа, Эвранор – Платона, а Бриаксид – Селевка. Четыре художника – Скопас, Леохар, Бриаксид и Тимофей – наиболее известны по скульптурам, оставшимся от Мавзолея, построенного в Галикарнассе после смерти Мавсола в 353 г. Скульптурные портреты Мавсола и Артемисии являются хорошими иллюстрациями к замечанию Аристотеля о том, что художник передает индивидуальные черты личности, но делает изображение более красивым, чем модель; реализм по-прежнему сдерживался идеализмом искусства и разума. То же самое характерно и для фризов, на которых с большой смелостью, композиционной силой и невиданной доныне интенсивностью эмоций изображены битвы амазонок и греков.

Этот стиль достигает вершин в творчестве Лисиппа Сикионского (работал ок. 328 г.), славившегося своими портретами и батальными сценами. Его статуи производят впечатление очень высоких благодаря небольшой голове и стройному, прямому телу. Лисипп создал новый канон пропорций взамен довольно приземистых поз прежней скульптуры и шире использовал третье измерение, пример чему – статуя юноши (Apoxymenus), держащего в вытянутых руках скребок. Сам Лисипп утверждал, что прежде художники изображали людей такими, какие они есть, а он изображает их такими, какими они кажутся глазу, и что за образец он берет не работы других художников, а саму Природу. Его бронзовые портреты Александра так верно передают наклон головы в позе отдыха и мягкое выражение глаз, что царь запретил изображать себя всем прочим художникам. Не менее знаменитыми были сцены охоты и боев, изображающие Александра и его гетайров в движении. Ни одна из этих скульптурных групп не дошла до нас, но аналогичные сцены на саркофаге Александра (фото X) созданы под их влиянием.

Живопись в этом столетии также достигает расцвета, который в первую очередь связан с именем Апеллеса Колофонского; манера его творчества напоминала манеру Праксителя и Лисиппа. Его самая знаменитая картина изображала Афродиту Анадиомену, выходящую из воды и отжимающую волосы во вполне естественной позе, стоя, как и Афродита Книдская, у кувшина с водой. Восхищение вызывали также его портреты Филиппа и Александра и автопортрет; натуралистический реализм Апеллеса восторженно описывается в миме Герода, где девушка восклицает перед картиной Апеллеса: «Если ущипнуть это нагое тело, на нем появится синяк; я так и чувствую его тепло и как оно вздымается в такт дыханию. И вол, и ведущий его человек, и идущая следом девушка, и мужчина с крючковатым носом, и юноша с растрепанными волосами выглядят как живые. Я едва не закричала, испугавшись, что вол бросится на меня».

Во время Пелопоннесской войны на горном кряже в аркадских Бассах был построен величественный храм Аполлона Спасителя. Он отличается дорическим стилем и не так приукрашен, как Парфенон, но имеет новые черты: в нем используются ионические колонны, у двух из них коринфские капители и одна отдельно стоящая коринфская колонна в целле. Еще шире используются колонны и коринфский стиль в большом дорическом храме Афины Алеи в Тегее (ок. 350 г.), который соперничает с Эрехтейоном в изысканности отделки и с Парфеноном в утонченности конструкции. Эволюция коринфского капителя была дорийским достижением; такой капитель стал характерной чертой грекоримской архитектуры. В IV в. были также созданы храм Зевса в Немее, шестой храм Аполлона в Дельфах и храмы Асклепия и Артемиды в Эпидавре. Большое мастерство было проявлено при строительстве в Дельфах и Эпидавре круглых толосов, или ротонд, в которых внутренняя целла окружена внутренним и внешним кругами колонн соответственно коринфских и дорических. Круглый Филиппеон в Олимпии, начатый Филиппом и законченный Александром, был окружен ионическими колоннами, а внутренняя стена целлы была украшена фальшивыми коринфскими колоннами. В Сицилии и Италии тревожные времена препятствовали строительству храмов. В Малую Азию навязанный силой мир принес процветание. Здесь были построены огромные храмы в ионическом стиле – храм Артемиды в Эфесе (стилобат размерами 105 на 51 м) и храм Аполлона в Дидиме под Милетом (109 на 51 м). Их роскошь не была отмечена никакой новизной стиля, за исключением скульптурных колонн-барабанов в Эфесе. Храмы были построены также в Приене и Сардах, а колоссальный Мавзолей в Галикарнассе считался одним из семи чудес света.

С храмами в великолепии соперничали светские здания: арсенал Филона в Афинах длиной около 120 м, Терсилион, или Зал собраний Аркадской лиги, в Мегалополисе размерами 66 на 53 м со сплошной крышей, подпираемой каменными колоннами, и Леонидеон, или жилые помещения в Олимпии, длиной 80 и шириной 74 м, с комнатами, окружающими внутренний дворик с дорическим перистилем, и внешней колоннадой из 138 ионических колонн. Несомненно, такими же были и величественные постройки Дионисия в Сиракузах, предшественники дворца Агафокла с «60 ложами». Самые прекрасные из всех уцелевших сооружений IV в. – каменный театр в Эпидавре (ок. 350 г.) с полукруглым зрительным залом 118-метрового диаметра и театр в Афинах (ок. 330 г.), вмещавший около 17 тысяч зрителей. Оба они отличаются замечательной акустикой и используются по своему назначению в наши дни. При финансовом режиме Ликурга в Афинах был также построен Панафинейский стадион длиной 259 м из поросского камня. Не менее типичны для IV в. массивные, но изящные крепостные стены, башни и ворота (иногда со сводом) в бесчисленных городах по всей Греции, Сицилии и южной Италии. Среди них особенно знаменита крепость в Мессене, которая выдержала не один штурм спартанцев.

Эти крепости свидетельствуют о страхах, присущих IV в. Разбойники, пираты, мародерствующие наемники и бесконечные войны заставляли многих людей селиться в укрепленных городах, сторожевых башнях или фортах. С упадком ортодоксальной религии страх толкал тех, кто не находил утешения в философии или гуманизме, в сторону более глубоких суеверий. Ответы оракулов в Дельфах и Додоне, прорицания и толкования знамений получили широкое распространение, например, среди солдат Тимолеонта. Одни люди, подобно Ксенофонту, смутно верили в безымянную божественную силу. «Если кого-либо удивит мой совет обращаться к Богу, – говорит он, – то не столь удивлен будет тот, кто часто подвергается опасности;…ибо боги открывают нам будущее через жертвоприношения, знамения, голоса и сны». Другие, как Тимолеонт, поклонялись Случаю и считали, что им «везет». Как никогда широко по всему греческому миру распространились мистические религии, особенно орфизм. Но наиболее характерной для этой эпохи роста индивидуализма была вера в божественную силу великих людей, которая заставляла принимать Лисандра или Филиппа за «богов». Время от времени происходили вспышки суеверных страхов, что случалось и во время Пелопоннесской войны. Одна из них привела к расколу Аркадской лиги, другая – Фокийского государства. Не исключено, что это была одна из причин, по которой осуждал Афины Аристотель, едва спасшийся от казни, бежав в Халкиду (323); и она же привела к уничтожению всякой памяти об Аристотеле и гонениям на философов по обвинению в «неблагочестии», происшедших в Афинах в 306 г. Даже в центре греческой культуры, где процветали интеллектуальное просвещение и искусства, они вызывали заметную враждебность со стороны политиков и общества, которое бывало охвачено суеверными страхами, угрожавшими подорвать саму основу цивилизации. Македонская монархия была основана на более примитивной, но крепкой религии. Цари из рода Аргеадов были поклонниками греческой культуры; Александр финансировал первую большую библиотеку, принадлежавшую Аристотелю, а его ученые во время кампаний на Востоке собирали сведения для Аристотеля и других исследователей. Македонские цари старались, подобно Периклу, сочетать политическую власть с интеллектуальным просвещением, но в более широких, чем полис, масштабах.

Способности 20-летнего Александра в управлении государством, охоте и войне были уже известны македонскому народу. Он учился быть царем в качестве царского пажа, заместителя царя, командующего конницей гетайров при Херонее и главы посольства в Афины. В 340 г. он сражался с фракийцами и иллирийцами, и свой первый город Александрию основал во Фракии. После убийства Филиппа Александр незамедлительно занял престол, сторонники сплотились вокруг него, и в должный срок он был избран царем. Убийцу Филиппа умертвили, а после торжественных похорон казнили трех претендентов на престол, возможно обвиненных в соучастии в убийстве: двух царевичей из Линкестийской династии и Аминта, сына Пердикки, при котором Филипп сперва был регентом. Позже Олимпиада, своей жестокостью похожая на Клитемнестру, убила малолетнюю дочь Клеопатры, а ее саму заставила покончить с собой. Олимпиада действовала без ведома Александра, который выразил свое неодобрение. Поскольку Александр и его единокровный брат Арридей остались единственными мужчинами в царском роду, Парменион посоветовал царю обзавестись наследником, прежде чем начинать завоевание Персии. Александр, годом ранее желавший жениться на дочери Пиксодара, так и не выполнил этот превосходный совет.

После убийства Филиппа Александр обратился к присутствовавшим послам из греческих государств, призывая их проявить добрую волю и хранить верность союзу между Македонией и Греческой лигой. Вести об убийстве Филиппа обрадовали его противников. Демосфен, одним из первых узнавший об этом, заявил, что во сне к нему явились Зевс и Афина и предвестили некое радостное событие; когда это событие стало известно, он надел венок из цветов, а народное собрание присудило венец убийце царя. Начались тайные переговоры с Атталом, одним из македонских полководцев в Малой Азии, и некоторыми греческими государствами, где была сильна антимакедонская партия. Фессалийская армия блокировала узкую Темпейскую долину, а Амбракия изгнала македонский гарнизон и установила демократию. Фивы и другие заявили о своем намерении распустить Греческую лигу. Александр тем временем был уже на марше с армией. Он обошел позиции фессалийцев, вырубив ступени в крутом склоне горы Осса, и перевел своих людей через горы в Фессалию. Фессалийская лига не стала сопротивляться и избрала его пожизненным архонтом. Совет амфиктионии в Фермопилах зафиксировал его желание стать гегемоном сил Греческой лиги, Амбракия приняла великодушное предложение Александра простить ее.

Когда он разбил лагерь под Фивами, афиняне укрылись за своими стенами и прислали посольство с извинениями. Демосфен, выбранный для этой роли, с полпути вернулся домой. Еще до прибытия послов Фивы капитулировали. Александр принял извинения Афин, собрал Совет Греческой лиги и заявил о своем намерении продолжать политику отца. Он не предлагал наказать Фивы и другие государства-отступники. Затем совет избрал его гегемоном сил лиги для продолжения войны с Персией и утвердил выдвинутые Александром условия. Афины и другие государства оказали ему почести и подтвердили свое обязательство согласно уставу Греческой лиги выставлять войска. Александр вернулся с армией в Македонию и организовал убийство Аттала, когда стало известно о его изменнических переговорах с Демосфеном. Прежде чем Александр отправился в Азию, все взрослые мужчины из семьи Аттала были казнены в соответствии с македонским законом об измене. До самой смерти Александра больше никто в Македонии не устраивал заговоров с целью его свержения.

Весной 335 г. Александр провел свою первую кампанию как командир армии, натренированной Филиппом до наивысшего уровня боеспособности. Он собирался подтвердить власть Македонии на Балканах и, в частности, наказать трибаллов, которые напали на Филиппа во время памятной кампании 339 г. Александр оставил Антипатра в Македонии, а Пармениона в Азии, так как намеревался продемонстрировать свои способности полководца в стране, где служил под командованием Филиппа. В его армии была лучшая тяжелая пехота – гипасписты в трех батальонах по тысяче человек каждый; старший из батальонов назывался гвардейским (agema); несколько батальонов фаланги, каждый по 1500 человек, батальон агрианянской легкой пехоты и батальон лучников, каждый по тысяче человек, некоторое число застрельщиков, по меньшей мере два эскадрона гетайров, каждый примерно по 200 всадников, и легкая конница из Верхней Македонии и покоренных стран, всего насчитывавшая около 2 тысяч человек. Александр стремительно прошел через Филиппополь по дороге к горе Гем; там, вероятно на Каджанском перевале на торговом пути из Эна к устью Дуная, путь его преградил большой отряд фракийцев, конвоировавших торговый караван. Враг укрепился на крутом откосе, готовый скатить с него тяжелые повозки на македонскую пехоту. Александр приказал фалангам разомкнуть ряды и пропустить повозки, а там, где места не хватало, пригнуться, образовав «черепаху», то есть прикрыться щитами, чтобы повозки прокатились поверх них. Его тактика была успешной, от повозок никто не пострадал. Затем, пока лучники прикрывали войско перекрестным обстрелом, он повел гипаспистов и агрианян на штурм и прорвался через перевал, нанеся значительный урон фракийцам.

Когда Александр вошел на земли трибаллов между горой Гем и Дунаем, царь трибаллов спрятался на речном острове, однако часть своей армии отправил перерезать линии коммуникаций Александра. Александр отступил и обнаружил, что враг занимает выгодные позиции у входа в узкую долину. Он послал вперед заслон из лучников и пращников, чтобы выманить трибаллов. Когда те бросились в атаку, лучники и пращники отступили, заманив врагов на открытое место, где на тех с обеих сторон набросилась македонская конница, а с фронта – строй конницы при поддержке фаланги. Тяжеловооруженная конница со скакунами, обученными вставать на дыбы и бить врага копытами, сеяла ужас среди трибаллов. 3 тысячи трибаллов были убиты, остальные обратились в бегство. На Дунае к Александру присоединился флот, отправленный им по Черному морю и вверх по реке, но высадиться на острове он не сумел. Сильное желание (pothos), о котором то и дело упоминает Арриан, историк кампаний Александра, вынудило царя переправиться через Дунай. Собрав туземные долбленки и импровизированные плоты из шкур, набитых соломой, ночью Александр переправил через реку 1500 человек конницы и 4 тысячи человек пехоты, неожиданно напал на войско гетов, которое спаслось бегством, и сжег дотла их город. После этого покорился и царь трибаллов.

В результате этих побед под властью Македонии оказались земли Нижнего Дуная, где местные племена заплатили Александру дань. К македонянам прибыли послы от кельтов, поселившихся между землями венетов и Средним Дунаем, и Александр заключил с ними договор о дружбе и союзе. На берегу великой реки он принес жертвы Зевсу, Гераклу и речному богу Истру, а затем отправился на запад. Кампании Филиппа и Александра против фракийцев, скифов, гетов и трибаллов, как и кампании Мария и Цезаря, защитили цивилизацию от кочевых народов Центральной Европы[70].

Находясь на марше, вероятно идя Шипкинским перевалом к Агриании и Пеонии, Александр получил известия о восстании иллирийцев, подвластных царю Клиту, сыну Бардилиса, и о том, что к ним собираются присоединиться тавлантии, живущие восточнее их, и автариаты, живущие севернее. Отправив царя Агриании разорять земли автариатов, Александр неожиданно напал на Клита в Пелионе, сильно укрепленном городе, окруженном лесистыми холмами, однако на следующий день пришли тавлантии. Иллирийцы, удерживавшие и город, и окрестные холмы, имели сильное превосходство над армией Александра в коннице, тяжелой пехоте, метателях дротиков и лучниках, но благодаря быстрым и точным маневрам македонская армия без потерь вырвалась из западни. Но враг напал, когда армия Александра переправлялась через реку Эордаик. Гипасписты, построившись в фалангу, пересекли реку и закрепились на дальнем берегу, а Александр с гетайрами, агрианянами и лучниками сражался в арьергарде и прикрывал последние отряды огнем из осадных катапульт и луков; лучники стреляли прямо из реки. Ночью Александр с гипаспистами, агрианянами, лучниками и двумя батальонами пехоты вернулся и на рассвете напал на лагерь объединенных сил врага. Победу довершила конница гетайров под командованием Александра, который преследовал врага до горных крепостей тавлантиев. Западная граница Македонии была укреплена, давление тавлантиев на Эпир ослабло, и Александр, в юности считавшийся не более чем наследником Филиппа, в августе был признан столь же блистательным полководцем.

Во время отсутствия Александра в Македонии его противников в греческих государствах подбодряли слухи о его гибели в бою. Демосфен получил от Дария 300 талантов; народное собрание официально отказалось их принимать, но Демосфен использовал эти деньги в своих целях. Он помог некоторым фиванским изгнанникам, жившим в Афинах, вернуться на родину и снабдил их оружием, купленным на золото Дария. В Фивах они застали врасплох двух офицеров македонского гарнизона, убили их и заявили фиванскому народному собранию, что Александр мертв. После этого фиванцы осадили Кадмею. Афины решили послать в Фивы армию, оснастить флот и отправить в Персию посольство с предложением заключить союз, что, вероятно, сделали фиванцы; пелопоннесские государства не отозвались на призыв Фив и Демосфена о помощи, если не считать того, что аркадская армия дошла до Истма и вернулась. Александр узнал об этих событиях в Пелионе. Пройдя форсированным маршем через нагорья Пинда, а затем по долине Верхнего Пенея, он на седьмой день прибыл в фессалийскую Пелинну, а еще семь дней спустя встал лагерем под стенами Фив, где к нему присоединились македонская армия под командованием Антипатра и отряды из Фокиды, Платеи и других беотийских городов, враждебных Фивам. Александр три дня ждал, не запросят ли фиванцы мира, но вернувшиеся изгнанники, желавшие восстановить Беотийскую лигу, убедили фиванское народное собрание не поддаваться.

На четвертый день начался штурм. Фиванцы, построив частоколы, чтобы запереть македонский гарнизон в Кадмее, заняли полевые укрепления вне городских стен. Часть македонской пехоты сумела прорваться через них, и Александр отправил ей вслед агрианян и лучников. Когда фиванцы начали одерживать над ними верх и ввели в бой новые силы, Александр обрушился на них всей своей фалангой. Фиванцы не устояли и обратились в бегство, и македоняне ворвались в ворота на плечах беглецов. Начались жестокие уличные бои, во время которых греки, поддерживавшие Александра, с большим рвением, чем македоняне, убивали своих старых врагов. К вечеру того же дня всякое сопротивление кончилось. 6 тысяч фиванцев полегли на поле боя, и более 30 тысяч попали в плен. У македонян погибло 500 человек. Поскольку восстание в Фивах было актом предательства во время войны, объявленной Греческой лигой Персии, Александр передал этот вопрос на рассмотрение Совета лиги, гегемоном которой являлся. Перечислив все акты сотрудничества фиванцев с персами в прошлом, совет решил оставить гарнизон в Кадмее, сжечь город, продать все гражданское население – мужчин, женщин и детей – в рабство, изгнать всех уцелевших фиванцев с греческой земли и разделить земли Фив между их соседями. Решение исполнил Александр. Он пощадил только храмы и дом Пиндара, в остальных же отношениях от государства, в течение сорока лет представлявшего собой сильнейшую военную державу в Греции, не осталось и следа.

Ответственность за уничтожение Фив посредством andrapodismos формально лежит на Греческой лиге, но морально – на Александре. Филипп пощадил капитулировавшие Фокиду, Амфиссу и Фивы. В 336 г. Александр сам призывал Греческую лигу простить Фивы, Амбракию и другие государства. Он мог бы сделать это и в 335 г., но предпочел преподать жестокий урок. Милитарист, безусловно, может заявить, что Фивы, трижды предавшие Македонию, заслуживали обычного для IV в. наказания и что, если бы Фивы уцелели и греческие государства восстали бы во время пребывания македонских сил в Азии, они представляли бы угрозу самому существованию Македонии. Однако этот аргумент неубедителен. Спарта в Мантинее, а Филипп в Фокиде доказали, что государство можно усмирить и менее суровыми методами. Александр убедительно продемонстрировал грекам военную мощь Македонии, захватив за один день город, который много лет выдерживал нападения Спарты, и убив при этом 6 тысяч его жителей. В качестве акта сознательной политики уничтожение Фив после их капитуляции ослабило надежды на сотрудничество Македонии и греческих государств, которого Филипп стремился достичь не только своими политическими акциями в 346–336 гг., но и совместной экспедицией против Персии.

После 335 г. Греческая лига рассматривалась греческими государствами не как политическое звено между союзом греческих государств и Македонией, а как орудие контроля над греками в руках Александра, которому подчинялись не из преданности, а из страха. Экспедиция против Персии фактически перестала быть совместной операцией, способной поддержать честь греческих государств, так как она началась на фоне всеобщего недовольства. Таким образом, в истории Греции уничтожение Фив стало более решающим событием, чем разграбление Персеполя. Сами греки оказались слепы к своей судьбе, а Александр впоследствии сожалел о своем поступке. Сначала подстрекая Фивы, потом напав на них и проголосовав за их разрушение, греки показали, что они утратили те принципы и гуманность, которые были в значительной степени характерны для их политики с начала столетия. Разумеется, сами Афины и Фивы создали прецедент наказания посредством andrapodismos и превзошли его, уничтожив в некоторых государствах всех взрослых мужчин. Но их поступки не оправдывают Александра, опустившегося до их уровня и потерявшего шанс на примирение.

В Афинах дух сопротивления мгновенно угас. Посольство во главе с Демадом доставило Александру письмо (которое, как говорят, он отшвырнул в гневе) с поздравлениями о победе над Фивами; он потребовал выдачи тех, кто подстрекал фиванцев, в том числе Демосфена и Ликурга. Народное собрание отправило второе посольство во главе с Фокионом, который посоветовал Александру оставить в покое Грецию и заняться Персией и убедил его ограничиться изгнанием полководца Харидема (который позже поступил на персидскую службу). Аркадская лига приговорила к смерти тех, кто советовал отправить в Фивы войско, а другие государства извинились и возвратили из ссылки изгнанников в соответствии с уставом Греческой лиги. Зимой, когда Александр был в Македонии, члены Греческой лиги выставили войска для вторжения в Персию, а в Афинах к власти пришли противники Демосфена. Требования гегемона ко всем государствам, кроме преданной ему Фессалии, были умеренными. Из других государств он забрал, вероятно, 7 тысяч гоплитов, которым намеревался поручать менее ответственные задания, немного конницы и 160 трирем. Их присутствие служило оправданием его намерения, будто бы Македония и Греция предприняли поход с целью отомстить за святотатства, совершенные Ксерксом против богов, которым они сообща поклоняются. В то же время Александр оставил половину македонской пехоты в Македонии под командованием Антипатра, опасаясь, что Персия начнет подстрекать к восстанию греческие государства.

Персия находилась в состоянии войны с объединенными силами Македонии и Греции с 337 г. Сатрапы не сумели помешать Пармениону утвердиться на азиатской стороне Геллеспонта, а Дарий не стал ни отряжать финикийский флот на поддержку сатрапов в Ионии, ни подталкивать Афины к совместному с Фивами восстанию. Благодаря близорукой политике Дария инициатива оставалась у Александра. Национальным персидским войском являлась конница, хорошо обученная и снабженная хорошими лошадьми, но неадекватно вооруженная. Даже лучшие конные отряды, носившие доспехи, пользовались дротиками, а в рукопашном бою применяли сабли. Обыкновенно персидский воин носил тюрбан, стеганую рубаху и штаны, в то время как македоняне были облачены в шлемы и кирасы, и сражался дротиками и саблей против кизиловых копий и мечей тяжелой македонской пехоты или пик и мечей улан. После битвы при Кунаксе Персия полагалась в основном на греческих наемных гоплитов, а полчища азиатской пехоты, набиравшейся из коренных народов империи, имели невысокую боеспособность. Александр, полагаясь на ударную силу относительно небольшой армии, забрал почти всю македонскую и фессалийскую конницу и лишь небольшую часть пехоты, имевшейся в его распоряжении в македонских владениях и в Греции.

Рис. 30. Империя Александра

Организация и примерная численность армии в начале Малоазиатской кампании были следующими. Тяжелая конница насчитывала 1700 гетайров и 1600 фессалийцев; первые, под командованием Филота, сына Пармениона, делились на царский эскадрон из 300 всадников под командованием Клита и 7 эскадронов численностью от 150 до 200 всадников. Совместно с уланами и легкой конницей из областей Верхней Македонии, Пеонии и Фракии, насчитывавшими около 1400 человек, конницей Греческой лиги и наемной греческой кавалерией (500 человек), общая численность кавалерийских сил достигала немногим более 5 тысяч человек. Численность тяжелой пехоты составляла 24 тысячи человек, половина из них были македоняне, половина – греки, вооруженные традиционным образом. Тремя батальонами гипаспистов по тысяче человек каждый командовал Никанор, сын Пармениона, а шесть территориальных батальонов имели по 1500 бойцов. Число гоплитов Греческой лиги, возможно, достигало 7 тысяч человек, а греческих наемных гоплитов – 5 тысяч. Вспомогательные войска числом около 8 тысяч человек – агрианянские метатели дротиков, лучники, пелтасты, пращники, топографы, саперы и осадные инженеры – набирались в основном из Балканских стран, зависимых от Македонии, но были там и греческие наемники. Генеральный штаб во главе с Парменионом и окружение Александра состояли из гетайров. Секретариат во главе с Эвменом из Кардии, который вел ежедневные записи (ephemerid.es), осуществлял текущую административную деятельность и разведку. Медицинское обслуживание обеспечивалось врачами-греками. Снабжение почти 40-тысячной армии, имевшей не менее 6 тысяч боевых лошадей, и осадный обоз находились в ведении интендантства. На Балканах применялись вьючные животные, но македонская военная дорога к Геллеспонту и персидские царские дороги в Азии давали возможность пользоваться колесным транспортом. В то время как огромная армия Ксеркса нуждалась в заранее организованных складах и полагалась на морские перевозки, Александр рассчитывал, что, стремительно передвигаясь и одерживая быстрые победы, он сможет покорить новые области, за счет которых можно будет снабжать армию. Поэтому он переправился в Азию всего лишь с месячным запасом продовольствия. Фактически больше ему было и не нужно, а вследствие незначительных финансовых резервов – в казне имелось только 70 талантов – было неразумно приобретать больше, чем необходимо.

На море у Александра был небольшой македонский флот, который первоначально располагался, вероятно, у побережья Македонии и в районе Геллеспонта. Основной флот, предоставленный Греческой лигой, насчитывал 160 трирем, 20 из них были афинскими, а кроме того, суда снабжения и транспорты. Персия могла набрать в Кипре, Финикии, Египте и других приморских сатрапиях втрое больше боевых кораблей, но весной 334 г. у нее не было крупного флота в Эгейском море. Финансовые резервы Персии были колоссальными. Александр, напротив, испытывал нехватку наличных средств, хотя находившиеся в его распоряжении рудники имели большую продуктивность, а македонская монета отличалась высочайшим качеством. Отказавшись от халкидянского стандарта и перейдя на аттический серебряный стандарт, по примеру Филиппа перешедшего на золотой стандарт, Александр связал экономику Македонии с экономикой Эгейского мира. На новых золотых монетах Александра чеканились голова Афины и Победа с корабельной мачтой на реверсе, а на серебряных монетах – Геракл и Зевс Олимпийский на реверсе, что символизировало участие Македонии и Греции в войне с Персией и являлось предсказанием победы. Вполне вероятно, что Греческая лига имела федеральную казну для финансирования флота.

Экспедиционные силы за двадцать дней прошли от Пеллы до Сеста. У Ксеркса этот же путь занял около трех месяцев. Пока Парменион занимался организацией переправы через Геллеспонт, Александр совершил жертвоприношение на могиле Протесилая – первого героя, погибшего на Троянской войне, а на борту корабля принес жертвы нереидам и Посейдону, чей гнев обернулся для армии Агамемнона огромными потерями. Высадившись на азиатской земле, Александр принес жертвы Зевсу, Афине и Гераклу. В Трое, где сражались его предки Геракл и Ахилл, а сын Ахилла Неоптолем убил Приама, Александр постарался умилостивить жертвами Афину как покровительницу Трои, а также Приама; вместе со своим другом Гефестионом он возложил венки на могилы Ахилла и Патрокла. Свои доспехи он посвятил храму Афины, а взамен забрал щит – священную реликвию Троянской войны, который его оруженосец впоследствии всегда носил в бою. Так Александр отметил начало личного и национального похода, который, по крайней мере у него, вызывал религиозное рвение. Четыре дня спустя кавалерийский авангард Александра вошел в соприкосновение с персидской армией, не имевшей единого командования. Мемнон Родосский советовал другим полководцам и сатрапам отступить, оставляя за собой выжженную землю, чтобы лишить Александра припасов, но те решили дать бой, полагаясь на свою 20-тысячную конницу, набранную из многих внутренних сатрапий империи.

Александр, понимая, что персидская конница может атаковать его на открытой местности, двигался вместе с армией в полной боеготовности; за авангардом следовали уланы и 500 легких пехотинцев, а затем фаланга двойной глубины с эскадронами тяжелой конницы с обоих флангов и обозом, державшимся поблизости. Однако персы заняли оборонительную позицию на дальнем берегу реки Граник; берег был крутой, но около воды имелась узкая низина. Растянутый строй конницы удерживал высокий берег, а пехота, насчитывавшая почти 20 тысяч наемников, выстроилась позади нее на плоской равнине. Александр решил атаковать немедленно. Хотя переправа через реку была трудной задачей, Александр увидел, что персидская диспозиция не дает врагу возможности воспользоваться огромным численным преимуществом в коннице, а пехота вообще не в состоянии участвовать в битве. Атакуя развернутым строем, он надеялся охватить строй персидской конницы, а кроме того, пробить в этом строю брешь своими лучшими отрядами. Поэтому он построил армию на своем берегу, поставив фессалийскую, греческую и фракийскую конницу на левом фланге под командованием Пармениона; пехотные батальоны в центре с гипаспистами с правой стороны; мощный правый фланг соответственно слева направо составляли уланы, пеонийская конница, гетайры, лучники и агрианяне. Крайним левым эскадроном конницы гетайров, рядом с пеонийцами, был эскадрон Сократа, который в тот день согласно очередности должен был возглавлять боевой порядок. Рядом с эскадроном Сократа находились Александр и его телохранители. Персидские командиры, заметив Александра, блистающего в своем шлеме с белыми крыльями, собрали напротив него свою лучшую конницу.

Когда прозвучали рога, в реку первым бросился эскадрон Сократа, за ним пеонийская конница, уланы и соседний батальон гипаспистов. Пересекая реку в плотном строю, они забирали вправо, чтобы остальная часть правого крыла, только что вошедшая в воду, не оказалась обойдена с крайнего правого фланга. Когда эскадрон Сократа и конница, находившаяся левее него, приблизились к другому берегу, персидская конница начала сверху метать в них дротики, а некоторые всадники во главе с Мемноном спустились в низину. Многие из передовых македонян, пытаясь выбраться на берег, были убиты или ранены, но Александр и гетайры уже были рядом и закрепились на берегу. Началась рукопашная схватка, похожая на бой гоплитов; македонская конница напирала плотным строем, и более крепкие копья македонян и их доспехи позволили им одержать верх. Александр пробился вперед, сбросил с коня Митридата, зятя Дария, и чуть не был зарублен сам. Его спасли лишь крепкий шлем да Клит, поспешно пришедший на помощь. Затем подошла основная масса конницы и, смешавшись с агрианянами, которые ранили или убивали вражеских лошадей, прорвалась через строй врага. Конница слева от Александра оттеснила вражеский центр, а фессалийская кавалерия на левом фланге разбила противостоящие ей силы. Битва конницы закончилась потерей тысячи персидских и около 90 македонских всадников. Когда персидская конница обратилась в бегство, пехота оказалась открыта для ударов со всех сторон. Поскольку большинство пехотинцев были греческими наемниками, Александр не щадил их, и в плен были взяты лишь 2 тысячи человек.

После битвы Александр посетил раненых македонян и выслушал рассказы об их подвигах. Из взятых в плен греков он отпустил лишь фиванцев, а остальных приговорил к каторжному труду за предательство Греческой лиги. 300 доспехов он отослал в Афины, велев посвятить их Афине со словами: «Захвачено у азиатских варваров Александром, сыном Филиппа, и греками, за исключением Спарты». Победа открыла дорогу в Малую Азию. Александр прошел по прибрежным землям, отправив отдельные отряды занять Сарды и другие города, перешедшие на его сторону, а проперсидскую олигархию в Эфесе заменил демократией, не позволив демократам уничтожить, как обычно, своих противников. Так он вышел на главную персидскую дорогу, ведущую в Сузы, но в первую очередь его заботил персидский флот из 400 кораблей, который приближался по морю к Милету. Александр первым достиг Милета. Его флот блокировал вход в гавань, а сам он взял город штурмом, пока персидский флот стоял поблизости у мыса Микала. В этот момент Александр распустил почти весь греческий флот, заявив, что разгромит персидский флот на суше, захватив его материковые базы. Поскольку острова пришлось оставить без защиты, персидский флот занял Самос, а позже – Хиос. Александр воспользовался оставшимися у него кораблями, включая 20 афинских трирем, для перевозки осадного обоза к Галикарнассу, который храбро защищали Мемнон и Оронтопат, сатрап Карии, с сильным гарнизоном наемников. Когда город после многочисленных штурмов лишился надежды на спасение, Мемнон бежал морем, а Оронтопат удалился в глубь страны, где продолжал сопротивляться до 332 г. В середине зимы 334/33 г. Александр отправил на родину в отпуск некоторых недавно женившихся македонян, приказал Пармениону переместить свою базу во Фригию, а сам вел войну в Ликии и Памфилии, дойдя до Перге. Оттуда, повернув в глубь материка, он прорвался через Писидию во Фригию и встретился с Парменионом в Гордионе.

В 336 г. силы Пармениона и Аттала вторглись в Малую Азию, чтобы от имени Македонии и Греческой лиги освободить греческие города от власти персов. Они изгнали представителей персидской власти – как правило, тиранов или олигархов – из Хиоса, Лесбоса и Эфеса. В 334 г., когда Александр снова освободил Эфес, он изгнал оттуда олигархов и отправил своему полководцу Алкимаху приказ смещать в эолийских и ионийских городах олигархии, отдавать власть демократам, восстанавливать местные законы и отменять дань (phoros), в прошлом выплачивавшуюся Персии. В Приене Александр посвятил храм Афине Полиаде, подчеркивая в письме от «царя Александра», что приенянам возвращены «свобода и независимость». Освобожденные города на островах и материке начали чеканить монету и заключать договоры как независимые государства. Однако их свобода имела некоторые ограничения: Александр не позволял демократам уничтожать своих противников ни в Эфесе, ни где-либо еще; а позже, в 332 г., приговор, вынесенный в лесбосском Эресе демократами некоторым тиранам, мог вступить в силу лишь после согласия Александра, так как его целью было примирение и согласие (homonoia). Не собирался Александр и устанавливать повсюду демократии. На Родосе у власти осталась олигархия, возможно, потому, что она не вела активной проперсидской деятельности. Поскольку устав Греческой лиги налагал ограничения на межпартийную борьбу в государствах – членах лиги, Александр как гегемон лиги во время войны действовал в соответствии с духом, а может быть, и буквой устава.

Островные государства входили в состав Греческой лиги, заключая соглашения с «Александром и греками», и поэтому должны были делать взносы (syntaxeis) на ведение войны. Хиос, например, в 332 г. обязан был направить 20 кораблей во «флот греков», а предатели подлежали суду Греческой лиги. Определить, вступили ли в Греческую лигу греческие города азиатского побережья, мешает недостаток свидетельств. Вполне вероятно, что они остались вне лиги. Им было бы трудно обеспечить свое фактическое представительство в Совете лиги, а вследствие их большого числа лига стала бы неповоротливой. Кроме того, их проблемы были связаны с соседними землями, на которые не распространялась юрисдикция лиги, а некоторые города и села были населены и греками, и варварами. Греческие города на азиатском побережье в любом случае должны были делать взносы (syntaxeis) на ведение войны, если только Александр не избавлял город от этой повинности – как он поступил с Приеной. В случае неповиновения города Александр обходился с ним более сурово. Эфесу было приказано отправить в храм Артемиды ту дань, которую он платил царю царей. Аспендос должен был не только выплатить контрибуцию, но и оказался среди негреческих общин, обложенных «данью (phoros) в пользу Македонии».

В туземных областях Александр оставлял персидскую систему управления с небольшими, но важными изменениями. Земля, принадлежавшая царю царей, теперь становилась землей Александра, царя Македонии (он старался использовать царский титул в Азии, где это было обычной практикой, но не в Греции). Он претендовал на нее по праву завоевания от имени себя и Македонии, а не Греческой лиги. Коренные народы платили ему ту дань (phoros), которую ранее требовал с них Дарий, и становились подданными Александра и его сатрапов. В Карии Александр сделал сатрапом царицу-мать Аду, признавшую его как своего сына. В других местах он назначал сатрапами македонян из числа гетайров, но, по крайней мере в одном случае, разделил власть, которая при персах принадлежала одному человеку: в Сардах, столице Лидийской сатрапии, поставленный Александром губернатор имел гражданскую власть и распоряжался небольшими силами; другой чиновник управлял всеми финансами, а третий командовал гарнизоном в цитадели. Монетные дворы, учрежденные Александром в Лампсаке и Сардах, где в его руки попала персидская казна, а позже в Тарсусе и Милете, находились под управлением македонских чиновников. Хотя политический и экономический статус коренных народов остался неизменным, Александр выступал в роли освободителя от тирании, так как возвращал этим народам право исповедовать собственную религию и соблюдать местные обычаи, что персы нередко запрещали. Поселян он призывал возвращаться на свои земли и не позволял армии опустошать и грабить страну во время наступления. Репутация Александра как милосердного завоевателя летела впереди него в Сирию, Финикию, Кипр и Египет.

Регулируя отношения между греческими городами и коренными народами, Александр не прислушивался к советам Исократа и Аристотеля обращаться с варварами как с илотами или со скотом. Он расширял территории греческих государств только за их особые заслуги и не отдавал им в подчинение коренные народы, а действовал в качестве бесстрастного арбитра, как, например, в Фаселисе и Аспендосе. Он содействовал постройке стен в Колофоне, планировал прорыть канал в Эритрах, приказал восстановить Смирну, а свои фракийские отряды использовал на строительстве военной дороги. Задуманное им развитие Малой Азии должно было осуществляться в интересах и греков, и варваров. В рамках военного правления он размещал по своему усмотрению гарнизоны для охраны мира и отражения персидских нападений и многие из них отзывал, когда нужда в них отпадала. Подобно тому как его отец поступал в Европе, Александр на территориях, где прошли его войска, создавал организационные структуры мирного времени. Его законодательство в Малой Азии и договоры (synthekai), заключенные с городами в 334–333 гг., действовали и при диадохах.

В Гордионе Александр увидел колесницу Гордия, основателя фригийской монархии. Оракул утверждал, что человек, развязавший узел, которым ярмо было привязано к дышлу, станет властителем Азии. Александр преуспел там, где потерпели неудачу все другие, – он то ли нетерпеливо разрубил узел мечом, то ли выдернул из дышла чеку. Однако в тот момент исполнение предсказания оракула казалось делом крайне сомнительным. Персидский флот во главе с талантливым полководцем Мемноном, которому Дарий поручил верховное командование в прибрежных районах, в результате предательства захватил Хиос и блокировал Митилену на Лесбосе. Затем Мемнон умер, но сменивший его Фарнабаз захватил Митилену и Тенедос, а его корабли добирались до Сифноса из состава Киклад. С помощью греческих наемников, персидских денег и агентов в греческих городах он мог бы поднять Грецию на восстание; но по сравнению с Александром он производил настолько неблагоприятное впечатление, что в Эгейском море почти не добился никакой поддержки, а Дарий неблагоразумно отозвал греческих наемников в Азию. Александр, тем не менее, приказал греческому флоту собраться в Геллеспонте и охранять линии коммуникаций, пока Антипатр не отправил эскадру, чтобы изгнать персов с Сифноса. Дарий попытался убить Александра руками царевича из династии Линкестидов по имени Александр. Но заговор был раскрыт Парменионом, и Александра поместили под арест. Царя Александра в конце лета поразила жестокая лихорадка. Парменион в письме сообщил, что его врач подкуплен персами; Александр показал врачу это письмо, одновременно выпив приготовленное им лекарство. Болезнь настигла Александра в Тарсусе, куда он пришел из Гордиона; Александр знал, что Дарий собрал в Вавилоне большую армию и ведет ее на запад.

Оправившись от болезни, Александр покорил часть Киликии, провел игры в Солах, остановил гражданскую войну в Малле и отменил дань с этого города, обращаясь с ним как с греческим поселением. Затем он узнал, что армия Дария находится в северной Сирии (около Алеппо). Поспешно обогнув залив, он прибыл в Исс, где оставил больных, а затем в Мириандр (Искендерун). Сильная буря не позволила ему перейти в Сирию южной дорогой по перевалу около Антиохии, а затем Александр, к своему удивлению, узнал, что Дарий покинул обширные равнины Сирии, на которых он мог бы воспользоваться своим численным превосходством, пересек хребет и вышел к морю, отрезав Александру путь в Киликию. Дарий первым вошел в Исс, подверг пыткам и казнил больных македонян и встал лагерем около сухого ложа реки Пинар между скалистыми отрогами горы Аманус и морем. Александр, знакомый с местностью между Мириандром и Иссом, повел армию назад в надежде сразиться с Дарием на узком поле боя, где численное превосходство персов не могло бы сильно сказаться. Рано утром в ноябре 333 г. армия Александра выступила на север колонной, при приближении к Пинару постепенно перестраиваясь в боевой порядок. Армия снова достигла полной силы: она насчитывала около 40 тысяч пехотинцев и 5 тысяч всадников, так как во Фригии и Киликии к Александру присоединились 3 тысячи пехотинцев из Македонии, 2 тысячи прочих пехотинцев и 650 всадников из Македонии, Фессалии и Элиды.

Рис. 31. Битва при Иссе

Дарий послал вперед конницу и легкую пехоту, чтобы прикрыть развертывание своей армии (рис. 31). Греческие наемные гоплиты численностью около 30 тысяч человек, которые образовали центр, и персы, обученные на пелтастов (кардаки) по обе стороны от греков заняли северный берег речного ложа и усилили его палисадами. Дарий находился в центре. Конница располагалась на обоих флангах. На левом фланге менее боеспособная персидская пехота выстроилась по изогнутой линии, которая шла по предгорьям, чтобы бить Александру во фланг, если он попытается начать фронтальное сражение. Инициативу персы снова предоставили Александру. Его армия наступала как на параде: впереди шла развернутая фаланга с гипаспистами на правом фланге около предгорий, левым же флангом со стороны моря командовал Парменион. Когда ровная местность расширилась, Александр, зная, что Дарий наверняка постарается удержать центр своей лучшей пехотой, начал разворачивать конницу, которая шла за фалангой. Греческую конницу он отправил к Пармениону; остальную разместил плотным строем на своем правом фланге, послав вперед в качестве прикрытия легкую конницу и лучников. Кроме того, под прямым углом к своему строю он разместил агрианян, лучников и конницу; те, наступая более медленно, должны были отражать удары персидской пехоты с предгорий. Таким образом, Александр собирался осуществить мощную атаку своим правым флангом, как и на реке Граник.

Дарий в этот момент отозвал свое прикрытие из конницы и пехоты. Конница отошла с обоих флангов, но, поскольку на левом фланге было мало места, большая часть конницы сгрудилась на правом напротив Пармениона. Дарий, чья колесница и ближайшие приближенные находились в центре, и Александр правее центра своих войск теперь могли видеть вражескую диспозицию. Александр сразу же понял, что Дарий планирует прорваться у моря и оттеснить македонский строй к горам; поэтому он отправил фессалийскую конницу на помощь Пармениону, приказав ей незаметно пройти позади фаланги, чтобы Дарий не изменил своего плана и не переместил часть конницы на левый фланг напротив Александра. Кроме того, он заметил, что его правый фланг, наступая, может быть окружен. Поэтому он отрядил 300 всадниковгетайров незаметно для Дария заменить на фланге агрианян, лучников и конницу, которые поспешили удлинить правый фланг, прежде чем армия вошла в соприкосновение с врагом. Дарий не делал никаких встречных шагов; его войско стояло неподвижно.

С целью сохранить строй Александр наступал медленно. Но когда его пехота оказалась в радиусе обстрела персидских лучников, он повел в атаку всадников-гетайров, за которыми справа от него устремились агрианяне, а слева – гипасписты и часть фаланги. Однако, поскольку центр македонской фаланги старался не отрываться от правого фланга, образовалась брешь, к которой устремились, атакуя, греческие наемники персидского центра. Одновременно персидская тяжелая конница атаковала левый фланг македонян у моря. Однако силы Александра на правом фланге и правая часть центра преодолели сопротивление врага. Батальоны фаланги, повернув налево, ударили с фланга греческих наемников и разбили их. Дарий бежал первый. Александр направил свою конницу через поле боя на левый фланг. Атаковавшие там персы дрогнули и бросились в бегство, сметая друг друга в попытке избежать окружеения. Преследование продолжалось до ночи. Дарий бросил свою колесницу и оружие, но в персидском лагере были захвачены его мать, жена и сын, а обоз и казна в Дамаске позже достались Пармениону. Когда Александру сказали, что пленницы оплакивают Дария, он послал Леонната сказать им, что Дарий жив и что с ними будут обращаться с должным уважением. На следующий день, несмотря на рану в бедре, он посетил раненых, которых насчитывалось более 4 тысяч, и похоронил 450 погибших. Потери персов неизвестны.

Битва при Иссе была очень напряженной. Греческие наемники, ненавидевшие македонян, сумели прорвать македонский строй, а затем 10 тысяч из их числа организованно отступили; 2 тысячи вернулись к Дарию, а остальные в сирийском Триполисе сели на корабли и присоединились к флоту Фарнабаза. Персидская тяжелая конница также едва не добилась прорыва. Лишь последние изменения, внесенные Александром в боевые порядки, скорость и превосходные боевые качества гетайров и четкое выполнение приказов на фланге принесли македонянам решающую победу. Существенным итогом битвы было то, что практически все греческие наемники ушли из Персии. Зимой многие тысячи наемников переправились по морю в Грецию, и в финальной битве у Дария греков было немного. Провинции к востоку от Евфрата оказались в полной власти Александра, но он продолжил наступление вдоль побережья, чтобы разбить персидский флот с суши. Во время наступления он отверг предложение Дария уступить ему Малую Азию и заключить договор о дружбе и союзе, заявив, что Персия первая напала в Европе на Перинф, и приказав Дарию отныне обращаться к нему как к «царю Азии».

Александра приветствовали все финикийские города на ливанском побережье, кроме Тира. Поскольку расположенный на укрепленном острове Тир считался неприступным, а его флот господствовал на море, тиряне предлагали дружбу, но не собирались переходить на сторону Александра. Тот же признавал либо сотрудничество, либо войну. Чтобы подвергнуть дружбу тирян испытанию, так же как Филипп поступил с царем Этеем, Александр попросил разрешения войти в Тир и принести жертвы Гераклу, которого греки отождествляли с финикийским богом Мелькартом. Тиряне отказали, и Александр начал осаду Тира. Сперва он попытался построить дамбу к острову. Когда стройка была атакована со стен и с кораблей, он разместил на конце дамбы две башни, но они были уничтожены брандерами. Тогда Александр решил собрать в Сидоне флот. Вести о его победе при Иссе и капитуляции других финикийских портов привели к расколу во флоте Фарнабаза. Эскадры из Родоса, Ликии, Киликии, Кипра и Финикии перешли на сторону Александра. Имея в своем распоряжении около 220 боевых кораблей, он контролировал прибрежные воды и блокировал подходы к тирской гавани. Осажденные сражались искусно и яростно, убивая всех попадавших к ним пленных, но на седьмой месяц осады Александр, командовавший гипаспистами, и Кен во главе батальона фаланги высадились с кораблей и взяли штурмом две секции стены. Войско Александра хлынуло в город и отомстило за своих соотечественников массовыми убийствами. Все уцелевшие, за исключением тирского царя, его приближенных и послов из Карфагена, были проданы в рабство. Так Тир повторил участь Фив. Александр принес жертвы Гераклу и оставил гарнизон, чтобы охранять остров как морскую базу.

Во время осады Дарий обратился к Александру с предложением уступить ему все земли к западу от Евфрата и выплатить 10 тысяч талантов, если Александр вернет свободу родственницам царя, женится на его дочери и заключит договор о дружбе и союзе. Когда предложения Дария были зачитаны штабу, Парменион якобы заметил: «Будь я Александром, я бы согласился и закончил войну, избежав дальнейшего риска», на что Александр сказал: «Будь я Парменионом, я бы согласился, но я – Александр и отвечу по-другому». Затем он объявил, что согласен помириться, если ему уступят всю Персидскую империю. С точки зрения здравого смысла Парменион был во многих отношениях прав. Пока что Александр завоевал лишь прибрежные районы обширных земель к западу от Евфрата; Антигон, командовавший войсками в Малой Азии, уже дал три сражения врагу, пытавшемуся перерезать линии коммуникаций. Этих земель хватило бы для размещения избыточного греческого населения и создания единой экономической единицы с Балканами. Да и сама Греция еще не была окончательно умиротворена. После битвы при Иссе Александр захватил и держал под стражей послов, направлявшихся к Дарию, из Афин и Спарты, а Афины только что ввели военное обучение для молодых людей (ephebia). Помимо того, Фарнабаз дал Агису, царю Спарты, деньги, корабли и 8 тысяч греческих наемников из Триполиса, чтобы переманить Крит на сторону персов и перерезать морские коммуникации между Грецией и Тиром. Все это было гораздо существеннее, чем золотая корона, присланная Советом Греческой лиги в честь победы при Иссе. Более важными были тот факт, что азиатские земли к западу от Евфрата можно было оборонять, как продемонстрировал впоследствии Рим, силами, базирующимися в Средиземноморье, а также мнение о том, что будущим интересам Македонии и Греции лучше отвечает экспансия на запад против европейских народов, тем более что с некоторыми из них уже воевал Александр Молосский. Но всепобеждающий гений Александра продиктовал ему другой ответ. После победы над Дарием сопротивляться у него в тылу будет некому, а восточные пределы Персидской империи, как он себе представлял, находятся неподалеку от границ обитаемой Азии. Ему всего 24 года. Потом, когда Персидская империя будет покорена, он может направить свои армии в Западное Средиземноморье, но в настоящее время он намеревался идти на восток. Его решение стало одной из поворотных точек в истории цивилизации.

Из Тира Александр отправился на юг, получил формальные знаки покорности от народов внутренней Палестины и осадил Газу, которая держалась два месяца. Защитники сражались до последнего; женщины и дети были проданы в рабство. Неделей спустя, когда армия и флот Александра достигли Пелузия, персидский сатрап Египта сдался без боя.

Египтяне приветствовали Александра как освободителя. Он вернул им религиозную свободу, принес жертвы их богам, а жрецы провозгласили его египетским фараоном (ноябрь 332 г.). У западного устья Нила он основал новый город Александрию, который со своими двумя гаванями должен был стать центром средиземноморской торговли с Египтом. Город, спланированный Александром при помощи греческого архитектора, задумывался как греческий по своему характеру, с храмами греческим богам, городскими стенами, зданием совета, агорой и так далее, и его учреждения создавались по греческому образцу. В соседнем туземном городке Ракотисе Александр построил храм Исиды в знак своего интереса к египетской религии и принес жертвы греческим и египетским богам в Мемфисе. Зимой сильное желание (pothos) заставило Александра посетить знаменитое святилище Зевса-Амона в оазисе в западной пустыне; в храм он вошел один, а потом сказал, что бог ответил точно так, как он желал. Тот факт, что Александр-фараон был признан «сыном Ра» и к нему в таком качестве мог обращаться жрец Амона-Ра, которого греки называли Зевсом-Амоном, породил слухи, что Александр имеет скорее божественную, чем человеческую природу. Однако сам он ничем не дал знать, что его обожествление представляет собой нечто большее, чем политическая условность, действующая лишь в границах Египта. Чтобы предотвратить возможный переворот в такой богатой и хорошо защищенной стране, он назначил шестерых губернаторов: двух македонян с военными полномочиями, двух греков и двух египтян, облеченных гражданскими полномочиями. Он оставил гарнизоны в Пелузии и Мемфисе и флот в районе Нила под командованием независимых македонских командиров, а надзор за всеми финансами поручил одному из губернаторов-греков, Клеомену из Навкратиды. Заключив союз с Киреной, он весной 331 г. вернулся в Тир, где собралась его армия, готовая к походу на Восток.

Впервые в истории все прибрежные земли Восточного Средиземноморья от мыса Малея до Кирены оказались под властью одного человека. Там, где потерпели неудачу афинский флот, персидские армия и флот, преуспела македонская армия под блестящим командованием Александра. Но его достижения были не просто завоеваниями. Александр хотел объединить разнообразные народы посредством их общей заинтересованности в религиозных, социальных и экономических преимуществах установленного им мира. Многие коренные народы, непривычные к политической свободе, придавали большее значение принесенной Александром религиозной свободе и видели за его трудами руку своего бога – Иеговы, Мелькарта или Ра. Пророк Захария так писал о падении Тира: «И устроил себе Тир крепость, накопил серебра, как пыли, и золота, как уличной грязи. Вот Господь сделает его бедным и поразит силу его в море, и сам он будет истреблен огнем». По греческим и восточным стандартам Александр был милосердным и терпимым человеком: он всегда даровал прощение, если это позволяли военные соображения, и возвращал как грекам, так и варварам социальные права и местные законы. В районах, оказавшихся под его властью, торговля стимулировалась не только основанием «городов Александра» в Троаде, на Мириандре и в Египте, но и выпуском македонской монеты из персидского золота. Александр основал монетные дворы в Азии – одни до похода на Восток, а другие – после: в Лампсаке, Сардах и Милете в западной Малой Азии, в Сиде и Тарсусе в южной Малой Азии; в Александрии на Иссе (Мириандре) и сирийском Дамаске; и в Сидоне, Акке, Араде и Библе в Финикии. Ведущие города Кипра позже перешли на аттический стандарт и монету македонского типа. Новые торговые возможности привлекали людей Востока в Грецию, а греков – на Восток, где интересы Александра и греческая предприимчивость способствовали экономическому возрождению. 333 г. в Сидоне был справедливо провозглашен первым годом новой эры.

В Тире Александр заканчивал обустройство Восточного Средиземноморья. Он назначил одного главного финансового чиновника для Финикии и другого – для Малой Азии, свою казну передал в распоряжение Гарпала и заменил некоторых сатрапов. Планировались военно-морские операции против спартанцев на Крите и против пиратов у ликийского побережья, македонский и греческий флоты были пополнены финикийскими и кипрскими кораблями. Были удовлетворены просьбы некоторых греческих государств: освобождены афиняне, захваченные в битве при Гранике, а с Родоса и Хиоса отозваны македонские гарнизоны. Большинство захваченных на островах проперсидских тиранов были отправлены на суд в их города, но некоторых тиранов с Хиоса Александр содержал под стражей в Египте. Антипатр в Македонии получил деньги и помощь от командира македонского флота в южной части Эгейского моря на случай, если Спарта сделает вылазку на Пелопоннесе. Проведя игры и театральный фестиваль, сделав жертвоприношения Гераклу, Александр повел свою армию, усиленную рекрутами из Македонии и зависимых от нее стран, а также некоторым числом греческих наемников, в Месопотамию, навстречу последней великой битве в истории Персидской империи.

Защищавший свою империю Дарий был отрезан от рынка греческих наемных гоплитов. У него еще оставалось значительное число наемников, вероятно 6 тысяч, но в придачу к ним имелась лишь персидская царская гвардия численностью примерно в 10 тысяч человек, выученная, подобно «бессмертным» Ксеркса, на гоплитов. Нехватка тяжелой пехоты возмещалась сильной конницей, набранной в гористых странах между Каппадокией и Бактрией и усиленная союзным скифским племенем саков. Особенно грозную силу представляла собой тяжелая конница. Даже на Иссе в очень стесненных условиях она едва не разгромила фессалийцев; а получив урок при Гранике и Иссе, царь ввел более длинные копья и мечи, такие же, как у македонян. Боеспособной легкой конницы он собрал даже больше, чем прежде. Было у него и новое оружие – 200 колесниц, снабженных серпами, предназначенных для прорыва вражеского строя, чтобы тяжелая конница врывалась в бреши и могла атаковать. Имея 40-тысячную конницу, около 16 тысяч тяжелых пехотинцев и полчища легкой пехоты, Дарий выступил к Гавгамеле, восточнее Ниневии (Мосул), где между предгорьями на севере и неровной местностью около Тигра располагалась плоская равнина шириной в семь миль (рис. 32). Земля перед выбранной персами позицией была разровнена, чтобы могли проехать колесницы; в намеченных местах были рассыпаны «ежи» – шипы, на которых калечились лошади. Место прекрасно подходило для кавалерийской битвы; обладающая численным превосходством персидская конница могла здесь окружить врага. В ожидании Александра Дарий собирал припасы в Мидии и окрестностях Вавилона. Он уже послал летучий отряд под командованием Мазея на берег Евфрата, чтобы помешать наступлению Александра и оставлять у него на пути лишь выжженную землю.

Взяв на службу греческую наемную конницу и пехоту и проведя очередной набор рекрутов в Македонии, Александр довел численность своей пехоты до 40 тысяч человек, а конницы – до 7 тысяч, причем все это были войска первой линии. Он полагался на тактическое мастерство своих конных эскадронов, которое компенсировало бы численное превосходство врага. Фессалийцы были обучены маневру в ромбовидном строю, а македоняне – в клиновидном, благодаря чему они могли одинаково быстро повернуть или нанести сокрушительный удар. Например, при Иссе маневр фессалийской тяжелой конницы предотвратил катастрофу. Когда армия выступила из Тира, Парменион с авангардом стал наводить переправу через Евфрат в Фапсаке. После того как Александр прибыл, Мазей отступил. Перейдя реку по двум мостам, Александр со своей конницей отогнал Мазея, переправил свой тяжеелый обоз через стремительный Тигр по броду (около Абу-Ваджнама) и на четыре дня остановился около Ниневии, чтобы дать отдых людям. Вскоре после рассвета он пересек кряж около Гавгамельской равнины, велел армии укреплять лагерь и вместе с конницей произвел разведку местности. В ту ночь его армия спала, а войска Дария, не имевшие укреплений, простояли до утра во всеоружии.

1 октября 331 г. Александр со своей армией оказался примерно в трех милях от врага, отрядив часть фракийской пехоты на охрану обоза и пленных, в число которых входили и родственницы царя. Перед Александром стояла сложная задача: как провести тяжелую пехоту через равнину, чтобы подойти к вражескому строю на расстояние удара. На случай, если полчища персидской конницы окружат его пехоту на открытой равнине, он построил войско в такой боевой порядок, из которого оно могло бы перестроиться в прямоугольник либо растянуться в линию. За фалангой, стоявшей в центре, и гипаспистами справа от нее, на небольшом расстоянии следовала более тонкая цепочка пехоты, которая могла при необходимости повернуться кругом. Строй фаланги продолжали фессалийская и союзная конницы слева и конница гетайров справа. На обоих флангах Александр под тупым углом разместил силы прикрытия, которые могли в зависимости от обстановки либо продолжить строй, либо отступить, образуя короткие края прямоугольника. Прикрытие на левом фланге состояло из греческой, фракийской и одрисийской конниц. Прикрытие на правом фланге было двойным: впереди шла легкая конница из Македонии и Пеонии, а за ними половина агрианян с лучниками и греческие наемники. Перед левой оконечностью строя Александр поставил отряд греческой наемной конницы, а перед правой – конную царскую гвардию (agema), которую возглавлял лично; впереди него находился заслон из агрианян, лучников и метателей дротиков, правее них – отряд греческой наемной конницы.

Развернув свое войско перед армией Дария, строй которой был намного длиннее, Александр начал наступление на персов правым флангом, строем наискось; более того, он приказал при наступлении смещаться вправо, в сторону неровной местности около Тигра. Он намеревался выманить персов с их подготовленной позиции, а затем ударить в левую часть персидского центра сильными войсками своего правого фланга – конницей гетайров и гипаспистами. При этом он рисковал, так как персидская конница могла окружить оба фланга и остановить македонское наступление, прежде чем гипасписты и фаланга атакуют на вражеский центр.

Персы перед центром своего строя разместили 50 колесниц и сильную конницу. За ними находился Дарий на колеснице с царской конной гвардией, своим окружением, греческими наемниками, персидской гвардейской пехотой и мардианскими лучниками. Позади Дария стояла вторым рядом менее боеспособная пехота. По обе стороны от центра Дарий поставил конницу и пехоту; перед правым флангом находились 50 колесниц и перед левым – 100. Оба фланга были укреплены первоклассной конницей. Правым флангом командовал Мазей. Бесс на левом фланге возглавлял передовой отряд скифской и бактрийской конниц, вспомогательный отряд бактрийской и прочей конницы и связующее звено из персидской пехоты и конницы. Дарий планировал рассеять македонскую фалангу колесницами, обойти ее с обоих флангов сильными конными отрядами, а центр использовать главным образом как опору, от которой начнут наступление оба фланга. Таким образом, он рассчитывал на окружение, в то время как целью Александра был прорыв.

Рис. 32. Битва при Гавгамеле

Войско Александра, наступая наискось, могло окружить левый фланг персов. Поэтому Дарий приказал своей огромной армии перемещаться влево, сохраняя строй, и одновременно направил левый фланг в атаку, чтобы он прорвался вперед, обошел македонян с фланга и остановил их. Пока оба строя пехоты еще находились на значительном расстоянии друг от друга, передовой отряд скифской и бактрийской конниц начал окружать правый фланг Александра. Тот приказал греческой наемной коннице атаковать скифов и бактрийцев с фланга. Когда те отразили греков, Александр ввел в бой пеонийскую конницу при поддержке греческих наемников, и те оттеснили скифов и бактрийцев. Тем временем фаланга продолжала наступление. В битву вступил основной отряд бактрийской конницы под командованием Бесса; он оттеснил пеонийцев и наемников обратно на фланг главного строя. Но те сплотились, и, хотя имели менее тяжелое вооружение, их сокрушительный удар в плотном строю вынудил бактрийцев и скифов отступить. В этот момент, пока македоняне не ушли с ровной местности, Дарий бросил в атаку свои колесницы. Некоторые из них своими острыми серпами вызвали ужасные опустошения, но большинство было остановлено агрианянами и метателями дротиков, прикрывавшими Александра, а перед остальными фаланга расступилась, как на Шипкинском перевале, и, пропустив их, продолжила наступление. Теперь правому флангу Александра угрожали окружением персидская конница и пехота, а также бактрийцы и скифы, но гипасписты были уже почти на расстоянии удара. Тогда Александр ввел в бой македонских улан под командованием Арета. Их атака при поддержке агрианян на фланге расчистила фронт справа от Александра. Центр персов был уже рядом. Он уже начал рассыпаться, когда атака улан и агрианян прорвала персидский строй на левом фланге. Александр развернул свой строй влево и устремился в брешь во главе царской гвардии, построенной клином. За ним следовали гетайры, а слева от него гипасписты и четыре батальона фаланги, вступившие в бой с персидским центром.

Тем временем персидская тяжелая конница с правого фланга наконец атаковала фессалийцев под командованием Пармениона и остановила левый фланг македонян. Пятый и шестой батальоны фаланги застыли на месте, защищая фланг фессалийцев, и, поскольку остальная часть фаланги наступала вместе с Александром, образовалась широкая брешь. В нее ринулись индийская и персидская конницы из персидского центра, прорвали вторую линию пехоты и набросились на обоз, где вступили в сражение с фракийской пехотой, пытаясь освободить царских родственниц. Бой теперь шел в четырех местах – в обозе, на обоих флангах и в персидском центре; поле заволокли тучи пыли. Атака Александра в левую часть персидского центра и атака пехоты в центр оказались решающими. Тяжелая конница ударила глубоко во фланг, прорываясь к Дарию, фаланга ощетинилась пиками в лицо персам, сам царь царей бросился в бегство на своей колеснице, и после этого весь центр развалился. На правом фланге македоняне оттеснили бактрийцев, и Бесс, увидев, что Дарий бежал, отвел свою конницу. Преследование центра едва началось, когда Александр получил от Пармениона послание с просьбой о подмоге. Александр развернул конницу гетайров налево и устремился через поле боя на выручку. К этому времени сражение в обозе закончилось, так как вторая линия фаланги повернулась кругом, ударом в тыл рассеяла индийцев и персов и отогнала их. Индийская и персидская конницы, отступая, соединились с парфянской конницей персидского центра. Ничего не видя в тучах пыли, они столкнулись с конницей Александра, мчавшейся на помощь Пармениону. В отчаянной схватке, не оставлявшей возможностей для маневра, погибли 60 македонян, но Александр прорвался к доблестно оборонявшимся фессалийцам. Их противники тоже бежали, и началась погоня, продолжавшаяся до ночи. Парменион захватил персидский лагерь, в котором находилось несколько индийских слонов, а Александр, в полночь продолжив преследование, захватил в Арбеле казну и царскую колесницу, но сам Дарий ускользнул.

Царь царей бежал в Мидию с конной царской гвардией, частью бактрийской конницы, малочисленными остатками пехотной царской гвардии и 2 тысячами греческих наемников, которые присоединились к нему позже. Остальная часть армии понесла ужасающие потери, многие попали в плен. Армия Персидской империи была разгромлена окончательно и бесповоротно. Потери Александра также были значительны, особенно в боевых лошадях. Когда он начал наступление на Вавилон, Мазей, командовавший правым флангом под Гавгамелой, сдал ему город. Александр был признан царем Вавилона, принес жертвы вавилонскому богу Мардуку и приказал восстановить храм Мардука, разрушенный Ксерксом. Мазея он назначил сатрапом с гражданскими полномочиями, а управлять гарнизоном и финансами поставил македонян. Тем временем отправленный вперед Филоксен сообщил о сдаче Суз и захвате царской казны. Александр отправился в Сузы, осмотрел казну и нашел среди сокровищ бронзовые статуи тираноубийц Гармодия и Аристогитона, которые отправил в Афины. Он приказал, чтобы все тираны в Греции были изгнаны во имя независимости и чтобы Платея, где полтора столетия назад греки победили персов, была восстановлена. В Сузах он назначил сатрапа-перса и македонян в качестве военного губернатора и командира гарнизона; кроме того, он реорганизовал армию, получив очередные подкрепления из Македонии, и отправил крупную сумму денег Антипатру в Пеллу на проведение операций против Спарты. Поскольку была зима, Александр сделал передышку, чтобы провести игры и бега с факелами по македонскому обычаю.

В Европе восстал царь одрисийцев, которому сперва помогали македонский командир-изменник и Афины, и Антипатр ввел свою армию во Фракию. Спартанский царь Агис, получавший персидские субсидии, решил, что благодаря этому восстанию и длительному отсутствию Александра он сможет подчинить Пелопоннес и сбросить македонское ярмо. Он обратился к Афинам за помощью. В народном собрании разгорелись дебаты, возможно, именно в этот момент была произнесена речь «О договоре с Александром». Приведенные в ней аргументы, что якобы Македония нарушила статьи устава Греческой лиги, судя по всему, безосновательны. Демосфен выступал в поддержку Агиса, но Демад взял верх, заявив как комиссар Праздничного фонда, что для ведения войны придется пожертвовать всеми накопленными деньгами фонда. В начале 331 г. Агис при помощи Элиды и большинства полисов Аркадии и Ахеи с 20-тысячным пехотным и 2-тысячным конным войском, в котором половину составляли наемники, разгромил македонскую армию и осадил Мегалополис. Вскоре Антипатр пришел на Пелопоннес с более крупной армией, набранной в Македонии и союзных греческих государствах, и осенью 331 г. Спарта была разбита, причем обе стороны понесли большие потери. Агис пал в бою. Антипатр отправил Александру 50 спартанцев в качестве заложников и передал дело о бунте в Совет Греческой лиги. Совет попросил Александра как гегемона вынести решение. Весной 330 г. в Персеполе, где окончился его поход против Персии, Александр простил всех, кроме вожаков, приказал взбунтовавшимся Элиде, Аркадии и Ахее выплатить 120 талантов Мегалополису и заставил Спарту присоединиться к Греческой лиге.

Из Суз Александр пошел дальше в Персию. Двумя мобильными колоннами он разбил уксиев, захватил Персидские ворота, ночью окружил вражеский фланг и взял Персеполь, Пасагарды, а позже Экбатану (лето 330 г.). В качестве мести персам за греков он сжег дворец Ксеркса в Персеполе, после чего отправил домой фессалийцев и другие войска Греческой лиги, щедро отблагодарив их. Узнав об этом, Греческая лига назначила Александра своим пожизненным гегемоном. Но Александр больше не требовал от лиги присылать ему войска.

Хотя Александр по отношению к Афинам вел очень сдержанную политику, афинский народ по-прежнему колебался. Политики вели судебные баталии. В 330 г. Ликург привлек к суду Леократа за то, что тот покинул Афины после битвы при Херонее. По его речи «Против Леократа» можно судить об отношении его партии к Македонии. Он так писал о павших при Херонее: «Они одни во всей Греции сохранили греческую свободу в своих костях, ибо они умерли, когда Греция была обращена в рабство. Вместе с их телами была погребена и греческая свобода». Леократ едва избежал смертного приговора. В том же году Эсхин привлек Демосфена к суду своей речью «Против Ктесифона», на которую Демосфен ответил знаменитой речью «О короне». Эсхин не сумел набрать даже пятой части голосов судей и предпочел навсегда покинуть Афины. Надежды Александра на сотрудничество с Афинами слабели, а тем временем он все дальше проникал на Восток.

После захвата столичных городов Персидской империи и сокровищ на 180 тысяч талантов – что на современные деньги составляет не менее 100 миллионов фунтов – Александру предстояло решить, как действовать дальше. Он мог отступить к линии Евфрата, не опасаясь поверженной военной и экономической мощи Персии; мог остановиться, как позже поступил Траян, удовлетворившись контролем за богатыми равнинами Месопотамии; или же мог продолжить завоевание Персидской империи. Александр выбрал третье. Первый вариант был им уже отвергнут, а второй, как он знал, не обеспечит ему хорошо защищенных границ, так как Персидская империя напоминала ему Македонию в том отношении, что ее плодородные равнины были открыты для нападений энергичных горных племен с севера, а ее отдаленные провинции представляли собой барьер, ограждающий от беспокойных кочевых народов. Александр во время осады Тира уже претендовал на титул «царя Азии» и «хозяина всех владений Дария». В устах Александра эти претензии были не просто насмешкой над противником. Александр подтвердил их в Арбеле, где был провозглашен «царем Азии»; кроме того, сделанная им в Линде надпись, посвященная Афине, начинается со слов: «Став повелителем Азии…» Учтивость Александра к женщинам из семьи персидского царя была продиктована не только галантностью, но и политикой. Александр обращался к Сисигамбиде, царице-матери, как к приемной матери (точно так же как к Аде Карийской, когда она усыновила его) и выполнил ее просьбу пощадить уксиев. И во дворец Дария он вступил как царь Персии, так же как ранее стал фараоном Египта и царем Вавилона. В этом качестве он восстановил гробницу Кира, основателя Персидской империи.

Александр собирал дань со своих подданных как царь Персии. Разумеется, он по-прежнему оставался царем Македонии, но больше не требовал дани в этом качестве, как делал поначалу в Малой Азии. Персидское золото было обращено Александром в монету. Около 331 г. на монетах Александра, выпущенных в Финикии, появляется в качестве эмблемы персидский грифон; а крупный монетный двор в Вавилоне начал около 329 г. выпускать монету Александра с титулом «царь», то есть царь Персии (а не царь Македонии, так как на македонских монетах Александра титула не было). В качестве царя Персии Александр назначил перса Мазея сатрапом Вавилона. Он намеревался привлечь персидский правящий класс к управлению империей, поскольку на сотрудничество с греческими государствами надежда была слабая, а македонские людские резервы были сильно истощены. В Экбатане Александр реорганизовал управление своими завоеваниями и охрану протяженных коммуникаций. Верному Пармениону было приказано собрать все персидские богатства и передать их Гарпалу как царскому казначею. После этого Парменион должен был отправляться в Гирканию и охранять коммуникации Александра в Мидии. Филоксен отвечал за морские пути между Малой Азией и Македонией, а Менес – за пути между Сирией и Македонией. Эти распоряжения были необходимы в преддверии напряженной кампании на северовостоке империи.

Рис. 33. Представления греков об обитаемых странах мира

Завоевания Александра в Азии, еще более энергичные, чем кампании Кира и Камбиза, были осуществлены аналогичными методами – применением аристократической конницы и отличной пехоты и политикой религиозной терпимости. Вступив во внутренние области Персии, Александр поколебал основу персидской национальной мощи. С лета 330-го по весну 327 г. македоняне, возглавляемые им, непрерывно сражались на обширных землях, среди таких гор, которые им редко приходилось видеть даже в Центральных Балканах. Погоня за Дарием велась с такой спешкой, что отборный отряд Александра покрыл 400 миль за одиннадцать дней и 50 миль за последнюю ночь, но оказалось, что Дария заколол Бесс, который сместил царя и узурпировал престол. Македонский солдат дал Дарию воды, но тот умер прежде, чем прибыл Александр (лето 330 г.). Царь, не удержавший за собой поле боя при Иссе и Гавгамеле, не потерпел бесчестья от рук своего победителя. Александр как повелитель Персии устроил своему предшественнику царские похороны. Тогда же сдались последние 1500 греческих наемников; тем, кто служил Персии до утверждения Коринфской лиги и заключения союза Греции с Македонией в 337 г., позволили отправиться домой, остальным пришлось перейти на службу к Александру. Сдались также греческие послы из Афин, Спарты и Синопа, сопровождавшие Дария. Афинян и спартанцев Александр бросил в тюрьму. Поскольку Синоп не был членом Греческой лиги, его послов отпустили. Погоню за Бессом задержало восстание в Арии и Арахосии, но в 329 г. Бесса выдал Александру знатный перс Спитамен. Зимой Александр перед трибуналом из мидян и персов обвинил Бесса в измене: тот убил Дария и восстал против Александра. Бесса признали виновным. Согласно персидскому закону, ему отрезали нос и уши, после чего его казнили знатные персы.

С казнью Бесса война не закончилась. Спитамен возглавил еще более грозное восстание, но в итоге ему пришлось уйти в земли своих союзников массагетов, которые отрубили ему голову, отослали ее Александру и признали его власть (лето 328 г.). Однако восставшие по-прежнему удерживали Паретакену. В середине снежной зимы Александр начал осаду твердыни одного из согдийских вождей, Оксиарта, известной как Согдийская скала и считавшейся неприступной. В ответ на его призыв 300 горцев-македонян, используя веревки и железные колья, взобрались на утес. 30 разбились насмерть, но, когда остальные появились на вершине над крепостью, гарнизон сдался. Александр влюбился в одну из пленниц – Роксану, дочь Оксиарта, славившуюся своей красотой, – и объявил о намерении жениться на ней. Тогда Оксиарт сдался и стал помогать Александру. Свадьбу Александра и Роксаны отпраздновали в крепости другого вождя, Хориена, который капитулировал под впечатлением очередного подвига скалолазов. Брак Александра отвечал и политическим расчетам, так как честь, оказанная согдийской знати, и сохранение за Оксиартом и Хориеном их привилегий весной 327 г. привели к прекращению всякого сопротивления.

В 330 г. Александр впервые столкнулся с оппозицией в рядах македонской армии. Люди хотели вернуться домой. В то время как Александр намеревался покорить горные области Персидской империи, они полагали, что смерть Дария означает конец кампании. Поскольку, по сути, они представляли собой македонский народ, Александр собрал их и произнес речь как в народном собрании. Солдаты согласились продолжить войну. Персидская политика Александра вызывала серьезное недовольство среди гетайров. Поскольку Александр назначал персов на высшие должности и требовал от них верности себе как царю Персии, он и со своими персидскими подданными обращался на персидский манер. Когда Дарий погиб, Александр при решении персидских дел стал носить персидское платье, не слишком бросающееся в глаза. Позже он судил и казнил Бесса по персидскому обычаю, а персиянку Роксану сделал царицей. Наиболее важным аспектом персидской монархии являлось «родство» царя с персидскими аристократами. В качестве «родственников» они образовывали его окружение и получали от него земли и власть; они судили предателей, сражались за него как конная царская гвардия и служили ему как министры, сатрапы и полководцы. Будучи принят в персидскую царскую семью, Александр претендовал на такое «родство», и после брака с Роксаной и завоевания внутренних областей знатные персы признали его притязания. В Александре они видели «царя земель всех народов», получившего это божественное право от Ахура-Мазды, и падали перед ним ниц как перед своим повелителем.

Теоретически политика Александра была понятна гетайрам-македонянам. Македонское государство было устроено почти аналогичным образом: знатные македоняне считались «родственниками» царя, получали от него земли и полномочия и исполняли те же самые обязанности; а македонское народное собрание судило изменников согласно своим законам. Однако македоняне были более склонны видеть различия, чем сходство. Особенно сильно разницу подчеркивали греки, служившие среди гетайров и в армии. Они всегда рассматривали персидскую монархию как противоположность греческой свободе в политике и религии. Больше всего недоразумений вызывал обычай падать ниц перед царем (proskynesis), так как для грека, а возможно, и для македонянина он означал преклонение перед богом. Александр пытался побороть скрытую оппозицию среди гетайров, всячески подчеркивая, что он тоже македонянин, не воспринявший персидских обычаев, и прибегает к ним только из политических соображений. Он шагал вместе с македонянами через покрытые снегами горы и через безводные пустыни; в Бактрии он был дважды ранен; он охотился и пил со своими гетайрами так же, как в Европе. Из Македонии были вызваны знатные юноши, чтобы пополнить ряды пажей и в должный срок стать гетайрами. Александр спрашивал мнения у совета гетайров, выступал перед македонским народным собранием и прикладывал македонскую печать ко всем документам Македонского государства. В отношении своей веры он оставался стопроцентным македонянином. «По обычаю предков» проводились игры, жертвоприношения и богослужения; македонский двор Александра оставался незатронут религиозными представлениями египтян, вавилонян и персов. Царь считался наследником Зевса, основателем его династии, и вслух взывал к Зевсу во время битвы при Гавгамеле. Он всегда носил с собой «Илиаду». Он был diogenes, то есть «происходил от богов», и для потомка Геракла и Ахилла покорность восточных жрецов и знати не имела никакого религиозного значения.

Разногласия подтачивали верность некоторых гетайров и вызывали у Александра подозрительность, что привело к катастрофическим последствиям. Осенью 330 г. Филот, сын Пармениона и командир конницы гетайров, узнал о заговоре, но ничего не сообщил Александру, которому о заговоре стало известно из других источников. Заговор был раскрыт, Александр обвинил Филота и других заговорщиков перед собранием македонян, и Филота единственного посчитали виновным в измене и казнили. По македонскому закону об измене казне подлежали все взрослые мужчины в его роду, в том числе и Парменион, который блестяще служил Филиппу и Александру и в войнах Александра потерял двух других сыновей. Сейчас он командовал сильной македонской армией, контролировавшей коммуникации Александра. Делать для Пармениона исключение было слишком опасно, так как это могло вызвать бунт. Посланцы Александра, обогнав известие о казни Филота, убили Пармениона и зачитали перед его войском приказ царя. В это время македонское народное собрание приговорило к смерти Александра Линкийского, арестованного в 333 г. в качестве претендента на престол.

Осенью 328 г. на пиру Александра и гетайров в Самарканде Клит, спасший жизнь царю при Гранике, начал насмехаться над персидскими обычаями Александра. Немолодой уже Клит, один из современников Филиппа (которому в этот момент было бы 53 года), был в числе наиболее недовольных политикой молодого царя. Когда Клит обозвал Александра «сыном Амона, а не Филиппа» и высмеял персов, падающих ниц перед своим монархом в белых одеяниях, Александр вышел из себя и потянулся за кинжалом, но оказалось, что его унес страж. Он закричал по-македонски, призывая стражу, но никто не отозвался, и тогда Александр выхватил у караульного пику. Тем временем друзья Клита вытолкали того из помещения, но Клит вернулся через другую дверь. В тот самый момент Александр закричал: «Клит!» Он ответил: «Александр, Клит здесь», и царь пронзил его пикой. Клит умер на месте. Александр три дня пребывал в глубоком раскаянии, отказываясь от пищи, пока гетайры не вломились к нему в комнату и не вынудили вернуться к исполнению царских обязанностей.

Весной 327 г. Александр попытался наладить контакты между македонянами и персами. После смерти Дария он включил брата Дария, уже возглавлявшего персидских «родственников», в число гетайров-македонян. Теперь он повелел, чтобы гетайры падали ниц в присутствии мидийских и персидских «родственников», которые последуют их примеру. Первым исполнил приказание Гефестион, ближайший друг Александра, а за ним другие македоняне, и отказался только летописец Каллисфен из Олинфа, грек родом. Александр больше никогда не настаивал на своем требовании, но его враждебное отношение к Каллисфену проявилось снова, когда был раскрыт заговор среди пажей, которых обучал Каллисфен. Юноши сознались в своей вине, предстали перед судом македонского народного собрания и были, согласно обычаю, побиты камнями. Каллисфен, арестованный одновременно с ними как соучастник, был казнен позже. Был ли он виновен или нет, неизвестно; вожди аристотелевской школы перипатетиков, к которой принадлежал Каллисфен, позже писали об Александре с такой же ненавистью, с какой Демосфен отзывался о Филиппе.

В армии тоже росло недовольство. Александр свои великие победы одержал с армией Филиппа, основу которой составляли те македоняне, которые победили при Херонее. Но уже во время захвата Милета Александр счел разумным взять на службу греческих наемников, а после смерти Дария нужда в них только возросла. Подкрепления, присылаемые Антипатром, чем дальше, тем больше состояли из уроженцев зависимых Балканских стран: иллирийцы и одрисийцы, а также фракийцы, пеонийцы и агрианяне сражались при Иссе и Гавгамеле и несли службу в иранских походах. Смерть солдат от ран, болезней и истощения, особенно во время зимних кампаний, и постоянная нужда в гарнизонах для захваченных Александром крепостей и для защиты старых городов неизменно опережали приток подкреплений из Европы. Осенью 330 г. в армии Александра начали служить лидийские наемники и персы-горцы в качестве подданных царя. В начале 327 г. Александр приказал обучить греческому языку и владению македонским оружием 30 тысяч персидских юношей – столько же, сколько было у него пехоты в 338–334 гг.

Организация армии также была изменена, чтобы отвечать условиям ведения горной войны в 330–327 гг. Эскадроны гетайров были разделены на две роты, в каждой по 100 человек. Смерть Филота, а затем Клита вызвала перемены в командовании конницей гетайров, которое отныне делили Александр и Гефестион. Для горной войны в больших количествах применялись специальные иранские отряды конных метателей дротиков и лучников; был создан также новый род войск – конница, способная сражаться в качестве гоплитов. Элитой армии по-прежнему оставались македоняне, но не одни они отныне были мощью армии.

Царь не создал центрального правительственного органа, который осуществлял бы управление государством во время его отсутствия. Один лишь он во главе своих войск правил страной, полководцы, сатрапы, гетайры, из которых состоял его совет, являлись подчиненными. Александру приходилось работать с огромным объемом корреспонденции, он вел переписку не только с Олимпиадой, Антипатром и своими сатрапами и полководцами на пространстве от Египта до Узбекистана, но и с греческими государствами, где некоторые из его повелений были вырезаны на каменных плитах и сохранились до наших дней. Грандиозная задача экономического оздоровления империи была успешно решена выпуском качественной монеты, прокладкой дорог во внутренних областях и основанием новых городов как для военных, так и для торговых целей. Города, названные Александрия (в их числе Герат в Арии, Газни в Арахосии, Мерв в Маргиане и Ходжент в Согдиане) имели греческую планировку и муниципальные учреждения греческого образца. В Ходженте, известном как Александрия-Эсхата, первыми поселенцами стали греческие наемники, македонский отряд в качестве гарнизона и местные племена. В подобных городах, нередко очень маленьких, чтобы наладить нормальную жизнь, македоняне, греки и персы начинали сотрудничать, так же как на более высоком уровне в окружении Александра и в его армии.

«Европа, Азия и Ливия, – писал Теопомп в «Филиппике», – суть острова, омываемые океаном». Географы, расходясь в том, является ли мир плоским или представляет собой сферу (как учил Аристотель), соглашались, что его обитаемая территория разделена на эти три больших «острова», или материка, как сказали бы мы сейчас, рекой Танаис (Дон), рекой Нил и Гадесским (Гибралтарским) проливом. В V в. Геродот предполагал, что Средиземное море, Атлантический океан за Гадесским проливом и «Красное море» (Персидский залив) представляют собой части одного моря, то есть окружающего океана. Он же сообщал, что вокруг Ливии проплывали на корабле и что некий греческий капитан Скилакс, отправленный Дарием I вниз по реке Инд, через тридцать месяцев добрался до Арабского залива (современное Красное море). В IV в. рассказы Геродота, возможно, были забыты или больше не вызывали доверия, но сама идея, зародившаяся не позже позднебронзового века, о том, что три этих «острова» омываются океаном, продолжала жить.

Внешние пределы этих трех островов были неизвестны. Гекатей считал, что вся суша округлой формы, но Аристотель думал, что она эллипсовидная, длина и ширина ее относятся как пять к трем. Считалось, что внешние земли заняты пустыней или степью, необитаемыми или заселенными лишь кочевыми народами. Так, Ливия была ограничена на юге пустыней, а на западе (в Марокко) – кочевниками; Европа на севере – кочевниками (скифами и прочими); Азия – скифами или массагетами на севере и песками – на востоке и на юге. Две великие европейские реки, Тартесс и Истр (Дунай), по мнению географов, зарождались в Пирене (современные Пиренеи); что касается Ливии, было неясно, течет ли Верхний Нил с востока или запада; про течение Верхнего Танаиса вообще не было ничего известно. Предполагалось, что центр Азии занимает горный массив, начинающийся в Киликии, а его отдельные части носят названия Тавр, Парнас, Кавказ и Паропамиз. К северу от этого массива лежат Каспийское море и большая река, вероятно Яксарт (хотя Геродот спутал ее с Араксом), за которой живут массагеты. Эта река разделяется на много рукавов, и один из них впадает в Каспийское море (вероятно, считалось, что остальные текут к океану). На восточном краю горного массива находится Индия, последняя обитаемая страна (eschate). Если пересечь последний хребет, писал Аристотель, можно увидеть «внешнее море», то есть океан (рис. 33)[71].

Рис. 34. Битва при Гидаспе

Теопомп, утверждая, что Филипп мог стать «царем всей Европы», не преувеличивал. Считалось, что Дунай протекает неподалеку от края Европы и за ним лежат степи, населенные кочевыми племенами. Когда Александр дошел до Дуная, «сильное желание» заставило его пересечь реку, после чего геты бежали от реки в «пустыню»; в результате союза с венетами его влияние простерлось вдоль Дуная до того места, где Европа сильно сужается. Переправившись через Окс (Амударью), Александр достиг реки Яксарт (Сырдарьи), которую принял за Верхний Танаис; там его посетили послы от двух групп скифов, живших по разные стороны Танаиса, – одни в «Азии», а другие в «Европе». Основав Александрию-Эсхату как базу для «будущего возможного вторжения в Скифию», Александр отправил послов заключить союз с европейскими скифами и разведать их страну. Эти послы вернулись со скифскими послами, которые предложили Александру «дружбу и союз» и руку царской дочери. Александр заключил союз, но жениться на скифской царевне отказался. Еще его посетил Фарасман, царь хорезмийцев, который обещал дать проводников и помогать Александру, если тот решит покорить все народы до Черного моря. С ним Александр тоже заключил союз. Но в тот момент (зимой 329/28 г.), как он сказал, наступление на Черное море было несвоевременным; его внимание было обращено в сторону Индии. Покорив индийцев, он окажется повелителем «всей Азии», вернется в Грецию и вторгнется в черноморские области с армией и флотом из Пропонтиды. Тогда и понадобится содействие Фарасмана.

В сущности, македонская армия и раньше переправлялась через Дунай на скифские земли, но была разбита. Александр думал, что, придя на Яксарт, он оказался вблизи океана и что если Яксарт – Верхний Танаис, то он течет в Черное море, и поэтому поход на Запад казался ему вполне осуществимым. Но протяженность Каспийского моря была неизвестна, а возможно, до Александра доходили вести и об Аральском море с его пресноводной рыбой. Считалось, что один рукав Окса или Яксарта течет в Каспийское море (возможно, в доисторические времена Окс действительно впадал в залив Кара-Богаз). В таком случае Каспийское море было либо внутренним морем, и Танаис, вытекая из него, впадал в Меотийское озеро (Азовское море), либо заливом океана. В 323 г. Александр ощутил «сильное желание» (pothos) исследовать Каспийское море и точно выяснить, какова его природа, и начал готовиться к морской экспедиции.

Неверные представления Александра о Европе и Азии объясняют, почему он решил начать вторжение в Индию и включил в состав своей армии корабелов и моряков. Если Индию действительно с востока омывал океан, то он мог оттуда направиться либо на север по океану до оконечности Европы и, возможно, попасть в Каспийское море, либо же на юг, исследуя путь вдоль азиатских окраин. Поскольку Александр считал Индию относительно небольшим полуостровом, таким же, как Аравия (судя по южной Палестине, это была пустыня), то его ответ Фарасману был правдой: завоевав Индию, он одновременно стал бы повелителем всей Азии. Скорее эти представления, а не предание о том, что Дарий I когда-то был властелином Индии, вдохновили Александра на индийский поход, который являлся одновременно исследовательским и мог, как надеялся Александр, обеспечить его империю морскими коммуникациями.

В армию, выступившую в поход в начале лета 327 г., входили многие представители персидских народов, но возглавляли ее македонские и балканские части. Численностью она намного превосходила ту армию, которая вторглась в Азию в 334 г. Александра в этой и других кампаниях сопровождали множество геодезистов и ученых, а за армией шло много гражданских лиц. Охрана базы в Бактрии была доверена македонскому сатрапу, имевшему 3500 всадников и 10 тысяч пехоты. Перевалив через великий хребет Паропамиз (Гиндукуш), Александр спустился в долину реки Кабул, впадающей в Инд, и заручился поддержкой Таксила, правителя долины. Разделив армию, Александр отправил Гефестиона с Таксилом и обозом через Хайберский проход наводить переправу через Инд, сам же в ноябре пошел покорять горные племена на севере. В жестоких сражениях Александр получил две раны. Под Массагой он уничтожил 7 тысяч индийских наемников, пришедших из-за Инда, и захватил горную крепость Аонт благодаря выдающимся достижениям своих скалолазов и инженеров. После этого он догнал Гефестиона и совершил жертвоприношение на берегу Инда; через реку был построен мост, а корабелы собрали несколько разборных лодок. Весной 326 г. Александр переправился через реку и подошел к индийскому городу Таксила. От таксильцев он получил новых слонов в придачу к тем, что уже были у него, и узнал о враждебной коалиции, заключенной правителями Кашмира и Пенджаба – Абисаром и Пором. Прежде чем наступать дальше, Александр создал индийские сатрапии, оставил в Таксиле гарнизон, набрал 5 тысяч индийских солдат и реорганизовал своих конных гетайров: за исключением гвардии (agema), оставшейся под его командованием, конница теперь была разделена на пять гиппархий, возглавлявшихся гетайрами, но состоявших главным образом из персидских и прочих всадников.

Пор удерживал дальний берег реки Гидасп (Джеелам) с помощью армии и множества слонов (рис. 34). Александр доставил с Инда свои лодки в разобранном виде и перед рассветом с частью армии переправился на них, плотах и шкурах, набитых мякиной, выше по течению реки. Отряд под командованием Кратера должен был начать переправу лишь в том случае, если на берегу не будет слонов, так как кавалерийские лошади пугались их. Между точкой высадки Александра и Кратером располагались отряды наемной конницы и пехоты; они должны были переправиться, как только Александр вступит в сражение с индийской армией. Его собственный отряд из 5 тысяч конницы и 6 тысяч пехоты внезапным ударом разгромил отряд индийской конницы и колесниц под командованием сына Пора. Сам Пор оставил несколько слонов, чтобы помешать переправе Кратера, и вывел свою армию на песчаную равнину, поставив впереди 200 слонов; за ними стоял строй 30-тысячной пехоты, далеко простиравшийся в обе стороны; на флангах 300 колесниц и 4-тысячная конница. Поскольку конница Александра была не приучена сражаться со слонами, он мог атаковать только фланги или тыл индийцев, а слонов оставить пехоте. В правой части фаланги заняли место гипасписты под командованием Селевка. Лучники, агрианяне и метатели дротиков образовали прикрытие на обоих флангах, причем на левом фланге они выдвинулись вперед. Селевк приказал не атаковать, пока не увидит, что кавалерийская группировка Александра привела индийскую конницу и пехоту в замешательство. Свою конницу Александр разделил на три группы. Тысяча конных лучников должна была произвести фронтальную атаку на индийскую пехоту левого фланга между слонами и конницей. Кену, возглавлявшему две кавалерийские гиппархии, предстояло произвести ложный маневр на правом фланге индийцев. Александр с царской гвардией и, вероятно, двумя гиппархиями собирался маневрировать на фланге индийской конницы слева; затем, если индийская конница развернется налево, ему навстречу, Кен должен был повернуть и атаковать индийцев с фланга и тыла.

Первый этап плана Александра удался. Индийская конница развернулась налево, лицом к царю, и, когда ее атаковал Кен, выстроилась против него вторым фронтом. В этот момент Александр нанес удар, прорвал индийскую конницу и оттеснил ее в сторону пехоты; но Пор, приказав развернуться коннице на своем правом фланге, построил своих слонов и пехоту в колонну, обращенную налево, и повел ее на конницу Александра. В сражение вступила македонская пехота под командованием Селевка, прорываясь в любые бреши в индийской колонне, и привела левый фланг индийцев в еще больший беспорядок. Пока пехота, которой очень сильно помогали агрианяне и метатели дротиков, сдерживала слонов, конница Александра, зайдя в тыл, разбила индийскую кавалерию, пришедшую с другого фланга, и втянула ее во всеобщую схватку. Слоны, приученные затаптывать, бодать и хватать врагов, причинили много вреда македонской пехоте, но в итоге их погонщики были убиты, и раненые звери устремились, «как корабли», в ряды индийцев. Фаланга, по приказу Александра сплотившись и сцепив щиты, бросилась на врага и обратила его в бегство. Тем временем через Гидасп переправились и присоединились к погоне наемники, а потом и отряд Кратера. Индийские потери были очень велики. Македоняне потеряли около 250 всадников и, вероятно, 700 пехотинцев убитыми и покалеченными; кроме того, они так и не избавились от страха, который внушали им слоны. Пор, сам гигант, ускакал раненый на огромном слоне, но Александр уговорил его вернуться и спросил, чего он хочет. Пор ответил: «Обращайся со мной как с царем», и Александр оставил его властвовать в своем царстве[72].

На обоих берегах Гидаспа были основаны Александрия-Никея и Александрия-Букефала, названная так в честь умершего там Букефала, боевого коня Александра. Были проведены игры и жертвоприношения; Александр лично принес жертвы Гелиосу, богу солнца, считая, что приблизился к месту его восхода. С частью армии он стремился дойти до «предела Индии». С трудом он переправился через две реки, разлившиеся в пору муссонных дождей, выиграл отчаянное сражение с катеями в Сангале, понеся большие потери, и достиг третьей реки, Гифасиса (Биса). Он шел не по пустыне, а по плодородной стране, а на востоке, как ему сказали, лежала еще одна великая река – Ганг. Но в этот момент армия взбунтовалась. Войска устали и физически и морально; год за годом они шли и сражались, а конца этой Индии, в которой чем дальше на восток, тем все больше слонов и воинов, не было видно. Все призывы Александра не возымели никакого эффекта. Три дня он не выходил из своей палатки, и в лагере царила тишина. На четвертый день Александр принес жертвы. Знамения для переправы были неблагоприятными, и царь приказал возвращаться. Восточный поход Александра завершился.

На берегу реки войско поставило двенадцать алтарей и принесло благодарственные жертвы за все свои победы. Возвращаясь к Гидаспу, Александр отдал завоеванные им земли Пору, получил знаки покорности от Абисара и установил количество дани, которую должны были платить два эти вассальных царя. В Александрии на Акесине были поселены некоторые ветераны-наемники и индийцы, завершено строительство Александрии и Букефалы на Гидаспе, а из Македонии прибыли крупные подкрепления и медикаменты. Обнаружив в бассейне Инда крокодилов и такие же, как в Египте, бобы, Александр сперва подумал, что Инд – это Верхний Нил, великая река юга, аналогичная Танаису на севере. Позже он узнал, что Инд впадает в море, и решил, что это море и есть океан. Построив тысячу кораблей, Александр принес жертвы речным богам, македонским богам, Посейдону и самому океану, после чего армия и флот отправились в обратный путь (ноябрь 326 г.). В верховьях Инда Александр встречался в основном с народами индоевропейского происхождения, но южнее он столкнулся с религиозным фанатизмом брахманов, вдохновлявших дравидские народы на более упорное сопротивление. Александр был полон решимости расчистить путь по Инду до самого моря и, когда местные племена отказывались ему повиноваться, часто прибегал к массовой резне и порабощению. Во время кампании против маллиев Александр с тремя воинами возглавлял штурм крепости и оказался отрезанным внутри стен. Александр был ранен пронзившей его грудь стрелой. Когда его, потерявшего сознание, вынесли из боя на щите, прошел слух, что он погиб. Армия была в отчаянии, пока он не показался перед бойцами на лодке, подняв в приветствии руку; войско в ответ разразилось криками ликования.

В июле 325 г. войско прибыло в Патталу, где начиналась дельта Инда, и Александр послал людей вырыть большую гавань и построить причалы. Он был уверен, что обнаружил морской путь в «Красное море» (Персидский залив), который связывает Персию и Индию. Уже покоренная часть Индии была разделена на сатрапии, в которых построили и заселили несколько Александрий, а вассальные царства исполняли роль буферных государств на востоке. Часть армии под командованием Кратера, забрав обоз, отправилась на запад дорогой, проходящей в глубине материка. Александр вышел в море, принес жертвы Посейдону и бросил в воду золотую чашу. В сентябре Неарх с флотом отплыл из очередной Александрии (Карачи); ему было приказано исследовать и сделать карту побережья, чтобы в будущем можно было установить регулярную навигацию. Александр с оставшейся частью армии отправился вдоль побережья, покоряя местные племена и устраивая склады для флота, который двигался медленно из-за встречных ветров. В Оре Александр основал еще одну Александрию и оставил Леонната с частью армии, сам же примерно с 10 тысячами бойцов и множеством сопровождавших армию гражданских лиц поспешил вперед. В Индии он похоронил многих македонян, в том числе и своего малолетнего сына Геракла, которого Роксана родила ему во время кампании.

Дойдя до реки Томер (Хингол), Александр повернул в глубь материка, огибая горы, и вскоре оказался в безводной Гедросийской пустыне. Проводники заблудились. Вьючных животных пришлось съесть, армия могла идти лишь по ночам, когда жара спадала, и тех, кто падал, оставляли умирать. Сам Александр спешился и шел во главе своих людей; он бросил свой багаж и отказывался от воды, если ее не хватало на всех. Большинство солдат добрались до Пуры, где устроили передышку, но многие из тех, кто шел за армией, погибли в пустыне. Моряки Неарха, плывя вдоль побережья, также страдали от нехватки продовольствия и воды. Однажды они пустились в погоню за стадом китов. В другой раз, высадившись, нашли аборигенов, питавшихся сырой рыбой и живших в хижинах, сложенных из китовых костей. Но в конце концов они добрались до входа в «Красное море» (Персидский залив) и после восьмидесяти дней плавания встали на якорь в устье реки Аманис. Оттуда Неарх отправился в глубь страны и встретился с Александром. Когда Неарх сообщил царю, что флот цел, Александр расплакался и вознес благодарственные молитвы греческому Зевсу и ливийскому Амону, так как уже начал терять надежду. После празднества в честь воссоединения армии и флота они направились в глубь залива, а оттуда вверх по Тигру в Сузы, куда прибыли весной 324 г. Там уже был и Леоннат; Александр возложил на него и Неарха золотые венцы.

За долгое отсутствие Александра некоторые его сатрапы и полководцы начали злоупотреблять властью. Александр арестовал и казнил четверых персидских сатрапов и трех военачальников и приказал всем сатрапам распустить любые наемные войска, находившиеся в их распоряжении. В вакантные сатрапии были назначены македоняне; один из них, Певкест, сатрап Персии и Сузианы, стал носить персидское платье и заслужил преданность персидского народа. Гарпал, роскошно живший за счет сокровищ Александра, бежал в Эгейское море с флотом, 6 тысячами наемников и 5 тысячами талантов. По совету Демосфена Афины запретили ему вход в Пирей, но летом 324 г. его с двумя триремами впустили в город и арестовали. Вскоре после этого он бежал, и Ареопаг начал расследование с целью узнать, кому он давал взятки. В Египте Клеомен притеснял местных купцов, монополизировал экспорт зерна и продавал его по непомерным ценам, сколотив состояние в 8 тысяч талантов. Александр не спешил ничего предпринимать против него, опасаясь, что он восстанет и укрепится на египетской границе. Хотя эти злоупотребления были очень досадными для царя, суровые меры Александра в восточных сатрапиях, продемонстрировавшего, что он намерен охранять интересы подданных, положили им конец.

Оставшуюся часть 324 г. Александр посвятил организации своей восточной империи. Хотя он знал, что его политика непопулярна среди македонян, он намеревался слить наиболее здоровые элементы персидской аристократии с македонскими гетайрами и создать армию из представителей самых воинственных народов империи. В Сузах Александр и 80 гетайров совместно отпраздновали свадьбу по персидскому ритуалу с невестами из персидских и мидийских аристократических семейств. Сам Александр взял себе второй женой Барсину, старшую дочь Дария, а Гефестион женился на ее сестре Дрипетиде. Там же Александр наблюдал парад 30 тысяч персидских юношей, проходивших военное обучение, в македонском строю. Было рекрутировано много персидских конников в кавалерию; как и в Индии, ее зачислили в состав существующих гиппархий, а некоторых знатных юношей записали в конную царскую гвардию (agema). Любых македонских солдат, взявших себе азиатских наложниц, освобождали от военной службы. Их сожительство было оформлено как официальные браки, и Александр вручил всем таким парам, которых набралось больше 10 тысяч, свадебные подарки. Таким образом, Александр старался развивать взаимное уважение двух народов на административном и военном уровне, но он понимал, что эти действия возбудят негодование у македонян старшего возраста.

Летом 324 г. Александр собрал свои македонские войска в Описе и объявил об увольнении всех, кого раны или возраст делали непригодными для военной службы. Он уже оплатил личные долги всей армии, а теперь щедро отблагодарит их и поможет вернуться в Македонию. Солдаты разразились негодующими криками: они думали, что царь хочет избавиться от них, а взамен набрать азиатов, и их гордость была задета. Некоторые кричали, чтобы он распустил всю армию и «воевал со своим отцом», то есть Амоном Ливийским. Александр и его офицеры устремились в толпу, схватили 13 коноводов и велели их вывести. В наступившей тишине Александр снова поднялся на помост. Он напомнил македонянам об услугах, оказанных им самим и Филиппом своей стране; о своих трудах, ранах и подарках для воинов; о своей готовности и на войне и в мире полностью разделять их образ жизни. Если они все хотят отправиться домой, пусть уходят и расскажут македонскому народу правду: они бросили своего царя. В молчании Александр покинул армию и провел два дня во дворце, не выходя и никого не пуская к себе. Затем он послал за виднейшими персами, назначил их на высокие военные должности и позволил всем, кого объявил своими «родственниками», облобызать его. При вести об этом македоняне поспешили во дворец и бросили наземь свое оружие как просители. Когда Александр вышел к ним, старший по чину из присутствовавших гетайров от имени всех выразил сожаление, что Александр называет персов «родственниками» и позволяет им, а не македонянам, целовать себя. «Но я и вас всех считаю сородичами!» – воскликнул Александр. Воины окружили его, целуя и крича от радости. Затем они подобрали оружие и вернулись в лагерь.

По случаю примирения Александр устроил в Описе пир, на котором присутствовали 9 тысяч человек – и македонян, и персов, выбранных за свою репутацию и способности; церемонии придавало торжественность присутствие греческих прорицателей и персидских жрецов (магов). Они выпили круговую чашу и совершили совместные возлияния, Александр вознес молитву за согласие между македонянами и персами и за их совместное участие в делах империи. После пира все македоняне, непригодные для службы и пожелавшие вернуться домой, получили денежные подарки от Александра; их сыновья от жен-азиаток, а также все сироты должны были за счет Александра пройти обучение по македонскому образцу и в соответствующий срок пополнить армию. Вместе с отставными солдатами, которых набралось около 10 тысяч, уходил и Кратер, получивший в управление Македонию. Антипатр получил указание привести македонские подкрепления, а пока что Александр собирался заполнить персами вакансии в македонских войсках на всех уровнях, включая и царскую гвардейскую пехоту. В 323 г. он приступил к финальному этапу реформирования армии. В Вавилоне к нему прибыли еще 20 тысяч персов, персидские лучники и пращники, отряды из Карии и Лидии и конные войска, вероятно, с Балкан. Александр перемешивал солдат разных национальностей, так что в отделении из 16 человек имелось 4 македонских фалангиста и 12 представителей других народов, вооруженных как лучники или метатели дротиков. Возглавлял отделение македонянин, и македоняне получали более высокое жалованье; но в остальных отношениях народы из разных частей империи должны были сражаться бок о бок и получать одинаковые почести.

Александр собирался охранять восточные границы своей империи относительно небольшой армией, в которой около 2 тысяч всадников и 13 тысяч пехотинцев были европейцами. Крупная армия, собиравшаяся в Вавилоне весной 323 г., предназначалась для большой кампании. Зимой 324/23 г. в Фапсак был доставлен лес из Ливана и корабельная оснастка с Кипра; строившиеся там военные корабли спускались по Евфрату в Вавилон, где был вырыт водоем на тысячу кораблей и построены верфи. Служить на восточном флоте должны были команды из Финикии и Сирии. Часть морских сил предназначалась для установления морского пути в Индию и колонизации побережья и островов Персидского залива; Александр надеялся превратить эти области во вторую Финикию как средоточие торговли между долиной Инда и Месопотамией. Другая часть флота должна была установить морской путь в Арабский залив (современное Красное море) и исследовать Аравийский полуостров; туда посылались три отдельные экспедиции из Вавилона и одна из Героонполиса (Суэца), но на кораблях вокруг него еще никто не проходил. Александр, несомненно, надеялся в 323 г. доставить свою армию в Египет. Кроме того, он испытывал «сильное желание» исследовать Гирканский залив (Каспийское море). Туда были отправлены корабелы строить флот; офицерам Александра ставилась задача – выяснить, соединяется ли Каспийское море с океаном, давая возможность доплыть до Индии с севера, или же из него есть выход в Черное море (по реке Танаис), поскольку ранее Александр говорил Фарасману о своих планах вторжения в причерноморские области при поддержке армии Фарасмана. К Александру прибыли посольства из Ливии, Этрурии, Бруттия и Лукании. Его слава далеко разошлась по миру, и все ожидали, что его армия вскоре отправится на Запад; для своего окружения он уже и так был «повелителем всех земель и морей».

Опыт показывал, что Александру не стоило рассчитывать на сотрудничество греческих государств в своих восточных завоеваниях. Даже служившие у него греческие наемники, например гарнизоны в Бактрии, пытались вернуться на родину; другие, набранные его сатрапами, были распущены по его приказу и в 324 г. вернулись в Грецию, куда уже привез 6 тысяч наемников Гарпал (убитый в 324 г.). Использование наемников было характерно для политической борьбы в греческих государствах, которую Филипп и Александр надеялись обуздать посредством Греческой лиги. Большинство наемников составляли изгнанники; другие изгнанники, например самосцы, которых лишили земли афиняне, насаждая клерухии на Самосе, искали убежище в Малой Азии. Эти изгнанники представляли угрозу миру в самой Греции и за ее пределами, и Александр решил, что всех их следует вернуть на родину, кроме преступников и тех фиванцев, которых изгнала Греческая лига. Хотя свидетельств у нас нет, Александр, несомненно, советовался с греческими государствами и разработал принципы относительно религиозного статуса изгнанников, их имущественных прав и прочего, прежде чем делать какие-либо заявления; и, вероятнее всего, он прибегал к услугам уже существующего посредника, Совета Греческой лиги, чьим гегемоном являлся. Хотя Этолия и Афины сперва помышляли о сопротивлении (поскольку требование Александра означало для Афин потерю Самоса), согласие большинства греческих государств было получено, и позже их послы возложили на Александра венец за такое решение. Грекам, служившим в армии Александра, и более 20 тысячам изгнанников, собравшимся на Олимпийских играх в июле – августе 324 г., было объявлено, что они могут вернуться домой. До нас дошло несколько надписей, дающих представление о принципах и конкретных шагах Александра с целью достичь согласия (homonoia) среди граждан греческих государств. В случае сопротивления Антипатр как заместитель гегемона мог применить силу: Александр намеревался положить конец свирепой межпартийной борьбе, как он пытался сделать после падения Фив и в Малой Азии. Кроме того, он издал несколько указов, подробности которых нам неизвестны, о народных собраниях Ахейской и Аркадской лиг.

В 324 г., вероятно после возвращения изгнанников, Александр потребовал от греческих государств воздать ему «божеские почести». Он хотел подчеркнуть свои услуги Греции и греческим богам. Он отомстил Персии за Грецию, восстановил Платею в соответствии с клятвой, которую принесли греки в 479 г., и дал 10 тысяч талантов на восстановление греческих храмов. Он принес жертвы греческим богам на берегах Яксарта, Инда и южного океана; открыл широкие просторы для греческой колонизации; основал в своих новых городах греческие храмы; наконец, благодаря ему греческие государства вступили в период мира и согласия, какого не знали со времен договора о тридцатилетнем перемирии 446–431 гг. Сейчас он требовал признания его услуг, не предписывая никакой конкретной формы «божеских почестей». Демосфен высмеял это требование, сказав: «Пусть он заодно будет сыном Зевса и Посейдона, если так хочет», а Демад был оштрафован на десять талантов за предложеение называть Александра богом. Спарта издала лаконичный указ: «Поскольку Александр хочет быть богом, пусть он будет богом». От Демосфена и Спарты – наиболее непримиримых врагов Македонии – такой реакции следовало ожидать, но многие государства и многие люди испытывали искреннюю благодарность за мир, процветание и перспективы, которые несли с собой завоевания Александра. Так же как большинство государств приветствовало возвращение изгнанников, в 323 г. греческие государства отправили послов в венцах – знаках священной миссии – воздать Александру почести как богу.

Высказывается предположение, что Александр стремится к «обожествлению» в политических целях, считая, что он может установить в Греции священное самодержавие, подобное власти египетских фараонов. Но это мнение безосновательно. Александр не требовал поклоняться себе как конкретному богу. Его власть в Египте была основана не только на длительной традиции, но и на организованном культе со своим жречеством, которое полностью отсутствовало в Греции; нет и никаких признаков, что он пытался навязать Дельфам или Олимпии какой-либо свой культ или хотя бы чеканил свой профиль на монетах. Александр желал только божественных почестей, которые многие греки охотно воздали ему, как в прошлом – Лисандру и Диону. Для нерелигиозного человека такие почести выглядят всего лишь знаком уважения, но в глазах религиозных людей они являются выражеением благодарности богам за то, что они вдохновили данное лицо совершить выдающиеся услуги на благо человечеству. Подобную благодарность выражали эфесяне, учредив культ «Зевса Филиппиоса», и сиракузяне, почтив память Тимолеонта. Неудачливый Каллисфен в прошлом пытался ввести почитание Александра как бога, заявив, что в Памфилии перед ним расступилось море, оракул в Милете назвал Александра сыном Зевса, и так же приветствовал его жрец Зевса Амона. Но это была всего лишь придворная лесть, не оказавшая на царя заметного влияния. Александр, безусловно, использовал современные ему религиозные представления в Египте, Вавилоне, Персии, Индии и в других странах и не отказывался от их использования в Греции, если они способствовали его делу. Но в Греции он в первую очередь являлся гегемоном Греческой лиги, и его требование божественных почестей было продиктовано скорее его верой, чем какими-либо политическими соображениями.

В течение года после его возвращения из Индии весной 324 г. Александр был главным образом занят грандиозной задачей организации своей империи, реформированием армии, строительством флота для ведения морской торговли с Индией, а потом и с Египтом, урегулированием ситуации в Греции и многими другими проблемами. Его образ жизни не претерпел изменений. «Сильное желание» (pothos) заставило его совершить плавание в Персидский залив, и во время этого путешествия он снес искусственные запруды на Тигре, мешавшие судоходству. Позже он плавал по Евфрату и планировал усовершенствовать ирригацию Месопотамии. Замышлялись и другие важные проекты, например осушение озера Копаис в Беотии. Александр побывал на равнине Нисы, где персы разводили кавалерийских скакунов, приказал прислать в Македонию скот из Индии, чтобы улучшить европейскую породу, и провел зимнюю кампанию против разбойничавших коссеев. Зимой в Экбатане умер его ближайший друг Гефестион, и Александр три дня отказывался принимать пищу. По всей империи был объявлен траур, как в свое время по Александру Молосскому; Александр получил от оракула Зевса Амона одобрение воздать Гефестиону почести как герою. Гиппархия Гефестиона так и не получила нового командующего. В Вавилоне был сооружен погребальный костер, в память о Гефестионе провели игры.

В 323 г. Александр переехал из Экбатаны в Вавилон, не вняв предостережениям халдейских жрецов, объявивших, что ему опасно входить в город (так как он подозревал их в корыстных мотивах). В Вавилоне Александр разработал планы морских исследований и собрал армию и флот для очередной кампании. Туда же явились греческие венценосные послы, там был получен ответ оракула Зевса Амона и проведены похороны Гефестиона. Моряки флота тренировались маневрировать, были устроены гребные гонки, а накануне отбытия Александр приказал армии и флоту совершить жертвоприношения; сам он принес жертвы по традиционному обряду. Ночью он пировал с гетайрами, а наутро заболел лихорадкой. Тем не менее он продолжал приготовления к походу, издавал приказы по армии и ежедневно совершал жертвоприношения, несмотря на непрекращающуюся лихорадку. Потом болезнь усилилась, и он уже не мог двигаться. Когда во дворец пришли офицеры, он не смог с ними говорить. Через двое суток речь к нему так и не вернулась. Тогда к нему допустили солдат; они шли через комнату, и он приветствовал каждого, с трудом шевеля головой и прощаясь с ними одними глазами. Гетайры оставались при нем всю ночь. Утром они сказали ему, что бог, у которого спросили совета, ответил, что Александру лучше не отправляться в храм, а оставаться на месте. Вскоре после этого, 13 июня 323 г., он умер.

Во время болезни мысли Александра чаще всего обращались к проблемам, которые волновали его больше всего, – войне и религии. Он был несравненным воином, полководцем и стратегом. «В области войны, – говорит Арриан, – не было ничего неподвластного Александру». Если он планировал включить цивилизованные берега Средиземного моря в состав своей империи (возможно, такие планы у него имелись), то в этом намерении не было ничего неосуществимого. Человек, который к 32 годам покорил все народы от Адриатики до Инда, вполне мог завоевать Карфаген и Рим. Разумеется, он не знал, насколько обширны на самом деле населенные области земли, и поэтому вполне мог мечтать о «всемирной империи». Прожив еще тридцать лет, он мог бы создать империю, в которой Македония и Греция занимали бы центральное, а не периферийное положение.

В любом случае он не прекратил бы вести войны и исследовать воды океана. Как говорил Арриан, его жажда завоеваний была ненасытна.

В качестве государственного деятеля он также не знал себе равных. Ни один человек в истории не обладал достаточной силой, чтобы, завоевав такие обширные земли, превратить их в единое и умиротворенное государство. Александром двигали высокие идеалы – он стремился привести своих подданных к религиозной свободе, расовой терпимости, политическому согласию, экономическому процветанию и мирной жизни. В целом он вел войны гораздо гуманнее, чем его современники, но порой проявлял не меньшую жестокость – например в Фивах, Тире, Газе и в брахманских областях Индии, – когда считал ее необходимой для достижения своих целей. Он поднялся над национализмом Исократа и Аристотеля в своем уважении к религиозным обрядам, социальным обычаям и политическим правам всех своих подданных, которых ни один губернатор не имел права подвергать преследованиям, пока они признавали Александра как своего царя. С другой стороны, он не пытался бороться с национальными различиями и сливать все народы воедино. Равноправие македонян и персов в управлении империей, браке и на войне диктовалось политическими и военными, а не философскими или религиозными соображениями. Впоследствии оно осуществлялось лишь у индоевропейских народов на более высоком уровне социального развития. Семьдесят городов, которые Александр основал или собирался основать, служили той же цели: как центры греко-македонской культуры они должны были распространять новый образ жизни в образовании, экономике и военной подготовке среди высших слоев местных сообществ. Экономические меры Александра, касающиеся выпуска монеты, торговли, установления морских путей и разработки естественных ресурсов вдохнули новую жизнь и принесли процветание народам Средиземноморья и Востока. С правления Александра начинается новая эпоха, которая была бы намного богаче, если бы он не умер так рано и оставил бы наследника.

На Александре держалась вся империя. Решая задачи по ее управлению, он опирался на услуги и верность гетайров и своего окружения – македонян, греков и персов. При Филиппе и Александре македоняне проходили обучение как царские пажи и конные гетайры, готовясь на должности полководцев, финансистов и администраторов; при дворе Александра, в Македонии и новых городах было воспитано новое поколение. После смерти Александра многим гетайрам предстояло продемонстрировать силу воли и задатки лидеров, но при его жизни они во всем подчинялись его власти. Александр мгновенно понял основы управления империей, до которых Римская республика дошла лишь после нескольких поколений гражданских войн: ответственность за покоренные народы и уважение к их обычаям; разделение гражданской, военной и финансовой власти в провинциальных администрациях; включение представителей других национальностей в правящий и военный классы; борьба с разбойниками, пиратами и гражданскими войнами и защита границ армией, в которую включены вспомогательные контингенты других национальностей в качестве параллельных формирований либо в составе кадровой имперской армии; процветание, основанное на экономическом планировании сухопутной и морской коммерции; право каждого подданного обратиться к самому царю. Александр занимал много должностей и выступал как представитель нескольких народов[73]. Он был пожизненным гегемоном Греческой лиги и в этом качестве пользовался «божескими почестями»; наследным царем Македонии, подчиняющимся македонскому народному собранию; фараоном Египта, сыном Амона-Ра; царем Вавилона по милости Ахура-Мазды; царем Персии, наследником Дария; сюзереном вассальных царств от Иллирии до Индии; союзником Кирены, царей Кипра, Фарасмана и многих других. Но все эти должности объединялись магнетической личностью их владельца. Александра с большим основанием можно назвать сердцем его империи, чем Августа – сердцем Римской империи.

Как человек Александр обладал многими чертами, которыми обладал и его отец: личной храбростью, талантами полководца, быстротой решений, понятливостью и глубокой верой. От матери Олимпиады он унаследовал более сильное властолюбие и более страстную натуру, чем у Филиппа. Источником вдохновения для него являлся героический век. В детстве он подражал своему предку Ахиллу; возмужав, принес жертву Приаму и возложил венок на могилу Ахилла и во всех своих кампаниях не расставался с «Илиадой». Как и Филипп, он почитал Геракла, предка Аргеадов, который совершил все свои подвиги на благо человечеству. Александр в течение всей жизни приносил жертвы Гераклу и назвал в честь него единственного сына и по крайней мере два города. Его вера в греческие мифы была личная и очень непосредственная. Он жил так же, как жили Ахилл и Геракл, – храбро, своевольно, страстно и великодушно – и, как они, старался заслужить «людскую славу» доблестью на войне и трудами ради человечества. Когда офицеры Александра однажды стали настаивать, чтобы он не шел в бой впереди своих людей, «его воинский дух и жажда к славе» привели его в ярость, и он похвалил беотийского солдата, заметившего, что человек рожден для благородных деяний и для страданий, сопутствующих этим деяниям. Именно такое восприятие жизни, основанное на сильных и прямолинейных чувствах, заставляло его шагать со своими людьми по Гедросийской пустыне, плакать при встрече с Неархом и во время примирения после бунта, отчаянно горевать по Гефестиону и думать о своих солдатах на смертном одре. Подобно Ахиллу, Александр под влиянием страстей также совершал ужасные поступки – убил Клита и приказал убить Пармениона, а у Гифасиса и в Описе предавался затворничеству. Однако именно эти свойства пробуждали в нем воинскую доблесть и завоевали ему любовь подчиненных.

Многие азиаты при жизни Александра считали его богом на земле, а впоследствии их вера в его божественное происхождение и способности эпического героя привела к появлению «Романа об Александре», следы которого сохранились в мусульманском герое Искандере Дулькарнайне («Александре Двурогом») и в изображении Александра на албанских монетах. Трагедия его жизни была в том, что немногие македоняне одобряли его государственные идеалы, а триумф в том, что он заставил их подчиняться своей воле. Он обладал греческим разумом в своей любви к греческой культуре, своих смелых размышлениях и поразительной многосторонности. Возможно, его разум сформировался под влиянием Аристотеля, когда Александр был 15-летним мальчиком, но он быстро перерос учение великого философа. Темперамент Александра с его страстями, великодушием и податливостью «сильным желаниям» (pothos) был македонский. Его власть основывалась на вере, питавшейся из греческих и македонских источников. И здоровым, и больным, он приносил жертвы богам Греции и Македонии. Он верил в свое божественное происхождение с обеих сторон: от Геракла, сына Зевса, и Ахилла, сына Фетиды. Возможно, его вера получила подтверждение в храме Зевса Амона, так как впоследствии он проявлял к этому храму особое внимание, а его друзья считали, что он желал быть похороненным там, а не в македонских Эгах. Возможно, в 324 г. он полагал, что своими деяниями оправдал притязания на родство с Ахиллом и Гераклом, и поэтому требовал от греков признания, которое могли дать лишь они, воздав ему «божественные почести» как греку.

Два раза в своей жизни Александр раскрывал смысл своей веры. Во время битвы при Гавгамеле, обращаясь к греческим войскам, он поднял к небесам правую руку и вознес богам молитву: если он вправду потомок Зевса, то они должны помочь грекам. В Описе, устроив пир в честь примирения, он призывал македонских и персидских вождей считать всю обитаемую землю своей родиной и всех хороших людей своими родственниками. Ибо сам он, сказал Александр, послан богами как правитель и посредник для всего мира, чтобы перемешать, как в круговой чаше, жизни людей и их дела. Его вера, несомненно, была подобна вере «божественного Одиссея, который был как отец для всех подвластных ему народов». Такая вера бессмертна.

Когда Александр понял, что его болезнь смертельна, он уже не мог говорить. Все, что он смог сделать, – отдать свое кольцо Пердикке. Через день после его смерти ближайшие к царю гетайры и полководцы собрались на совет. В их присутствии Пердикка положил кольцо на трон. Поскольку Роксана ждала ребенка, Пердикка предложил, что, если ребенок окажется мальчиком, он станет царем, а до тех пор следует подождать. Однако решение должны были принимать македоняне как представители македонского народа, и их ознакомили с этим предложением. Конница поддержала Пердикку, но пехота высказалась против – она хотела в цари не сына персиянки, а сына Филиппа, Арридея, который сейчас носил имя Филипп Арридей. Армия едва не передралась: конница сплотилась вокруг Пердикки, а пехота вокруг Мелеагра; но Эвмен предотвратил кровопролитие, и был достигнут компромисс: царем станет Филипп, а ребенок Роксаны, если окажется мальчиком (как и произошло в августе 323 г.), разделит с ним престол. Поскольку Филипп был неспособен править, его советником и телохранителем назначили Кратера; Пердикка получил под командование азиатскую армию, Мелеагр стал его заместителем, Антипатр сохранял за собой должность военачальника в Македонии. Затем на равнине был проведен обряд очищения македонской армии. Здесь Пердикка, воспользовавшись своей властью над конницей и слонами, запугал пехоту, схватил сторонников Мелеагра и вместе с ним предал их смерти. Сразу после этого Пердикка снова собрал совет, который назначил командиров в сатрапиях в соответствии с его желаниями. После смерти Александра прошло лишь шесть дней. Тело царя было забальзамировано; его решили отвезти в Македонию и захоронить в царской гробнице.

Престиж Александра и его македонян был настолько высок, что азиатские народы не восстали. Но после Александра осталось несколько сотен тысяч опытных бойцов – македонян, греков и азиатов, немало способных и амбициозных полководцев и огромные богатства в различных частях империи. В данный момент власть находилась в руках Пердикки, который командовал основной частью армии, выступавшей от имени македонского народа, и контролировал царя Филиппа III. Его первоочередной задачей было остановить недовольных греческих наемников, которые собрались в Бактрии и направились на родину: их армия насчитывала 3 тысячи всадников и 20 тысяч пехотинцев. Она была перехвачена крупной македонской армией, сдалась вследствие подавляющего превосходства македонской и азиатской конниц, после чего македоняне предательски перебили греков. Самой уязвимой частью империи была Малая Азия, где Ариараф, независимый правитель Каппадокии, угрожал коммуникациям с Европой. Поэтому Пердикка приказал двум полководцам Антигону и Леоннату, армии которых находились в Малой Азии, совместно с Эвменом покорить Каппадокию. И тот и другой отказались подчиняться. Когда началась Ламийская война, задержавшая Антипатра в Греции и отвлекшая Леонната, который в итоге погиб в Фессалии, вопрос о сообщении с Европой встал еще более остро. Весной 332 г. Пердикка вместе с Филиппом III повел главную армию из Вавилона в Каппадокию и захватил ее, казнив Ариарафа. Затем он убедил армию признать его как доверенного представителя двух царей, Филиппа III и Александра IV. Но полководцы по-прежнему не спешили ему подчиняться.

Враги Пердикки объединились против него. Антипатр и Кратер, положившие конец Ламийской войне, имели под своим началом более 40 тысяч человек; Антигон взял под командование часть флота Антипатра и высадился в Карии; Птолемей, губернатор Египта, обладал сильной армией и флотом. Пердикка разделил свои силы. Одна его армия под командованием Эвмена отвлекла Кратера и разбила его в Малой Азии, в то время как Антипатр поспешил на юг на помощь Птолемею. Пердикка первый вошел в Египет со своей главной армией и двумя царями, но не сумел переправиться через Нил и потерял при этом много людей. После этого армия восстала, убила Пердикку в его палатке и предложила свои услуги Птолемею (июнь 321 г.). Птолемей отказался от этого предложения, чем в итоге воспользовался Антипатр, полководец Филиппа и коллега Пармениона. Силой оружия и своей энергией он удерживал армию и империю от раскола до самой своей смерти в начале 319 г., после чего империя развалилась окончательно и навсегда.

Птолемей был более прозорлив, чем полководцы Александра. Он получил от Пердикки Египет, избавился от Клеомена, аннексировал Кирену и привлекал на свою службу македонян и греков. Когда тело Александра в 322 г. повезли из Вавилона в Македонию, Птолемей перехватил кортеж в Дамаске и отправил его в Египет, где в Александрии была построена величественная гробница; там исповедовался официальный культ Александра и постоянно подчеркивалось родство Птолемеев с Аргеадами. К 321 г. Египет стал отдельным царством, способным противостоять Пердикке и не подчиняющимся Антипатру. Он стал прототипом эллинистической монархии, в которой македонский царь правил главным образом посредством македонских и греческих чиновников и солдат, а в рамках самодержавного государства развивались самоуправляющиеся космополитические греческие города. Александрия вскоре стала центром греческой культуры нового типа, дошедшего до нас в пасторальных идиллиях Феокрита, ученых поэмах Каллимаха и мертворожденном эпосе Аполлония Родосского. Монархия Птолемеев оказалась и самой долговечной. Последний из Птолемеев, сын Клеопатры и Юлия Цезаря, по имени Птолемей Цезарь, был убит по приказу Октавиана в 31 г. до н. э., но греческая культура нового типа продолжала существовать как цивилизующая сила в рамках Римской империи.

Из всех, кто знал Александра, в наименьшей степени обаяние его личности затронуло материковых греков. В их глазах он был македонянином, разрушившим Фивы, царем, который отдал свои полномочия в руки способного, но безжалостного Антипатра. Они без всякой охоты участвовали в войнах Александра и не признавали существования греко-македонской цивилизации. Многие греки и некоторые классы были благодарны за мир, принесенный Македонией, за экономические преимущества и возможности, которые предоставляла македонская экспансия; и эту благодарность выражали возвращенные изгнанники и греческие послы в Вавилоне. Присутствие Александра в Греции в сочетании с его великодушием и интересом к благосостоянию греков могло бы способствовать примирению. Но события приняли иной оборот, а соперничество полководцев, казалось, предоставляло подходящую возможность для того, чтобы вырваться из-под власти Антипатра.

Афиняне плохо представляли себе силу Александра. Их с большим трудом убедили воздать божественные почести Александру и согласиться на возвращение изгнанников. Демосфен и Демад сперва советовали сопротивляться, а Демосфен был назначен главой делегации, отправленной на Олимпийские игры в 324 г. Но, ознакомившись с ситуацией, он посоветовал смириться, и Демад также переменил свое мнение. Однако Гиперид оставался в оппозиции. Еще до смерти Александра Ареопаг сообщил народному собранию, что часть пропавших сокровищ Гарпала осела в карманах Демосфена, Демада и прочих. Народное собрание назначило в обвинители десятерых ораторов во главе с Гиперидом. Демосфена и Демада признали виновными в том, что они получили по 20 талантов. Демосфена приговорили к штрафу в 50 талантов и посадили в тюрьму до его уплаты; Демад лишился прав, но остался на свободе. Вина Демосфена несомненна. Возможно, он руководствовался общественными, а не личными мотивами (как и в 336–335 гг.), но даже в таком случае Демосфен едва ли мог быть оправдан, пока был жив Александр, владелец похищенных богатств. Демосфен бежал из тюрьмы, поселился в Калаврии и безуспешно просил о помиловании.

Весть о смерти Александра одним из первых узнал Леосфен, афинянин на наемной службе, командовавший 8 тысячами наемников – беженцами из Азии – в Тенароне в южной Лаконии. Леосфен начал тайные переговоры с Афинским советом, который выдал ему 50 талантов и оружие и отправил делегацию в Этолию. Когда в смерти Александра уже никто не сомневался, Гиперид выступил в народном собрании в поддержку предложения организовать антимакедонское восстание, и к этому же призывал Демосфен в своих посланиях из Калаврии. Зажиточные классы и осторожный Фокион выступили против этого предложения, но бедные граждане с энтузиазмом решили встать на защиту «свободы всей Греции» и изгнать македонские гарнизоны. Благодаря финансовому гению Ликурга (который умер в 324 г.) ресурсы государства превышали даже уровень 431 г.; ежегодные поступления составляли 1200 талантов, в резервных фондах было накоплено 18 тысяч талантов. Номинально во флоте числилось 400 кораблей, а молодежь, по крайней мере с 334 г., проходила военную подготовку. Афины тратили большие деньги не только на гражданское строительство, но и на оборонительные сооружения. В итоге народное собрание решило снарядить 240 кораблей и отправить из Аттики экспедиционные силы в 500 всадников, 2 тысячи наемников и граждан-гоплитов из семи триб, не достигших 40-летнего возраста, на самом деле вышедший позже отряд насчитывал 5 тысяч человек.

Решение народного собрания поддержали не все классы. За период мира и процветания не было сделано ничего для улучшения положения беднейших классов, как советовал Аристотель; вероятнее всего, пропасть между богатыми и бедными даже углубилась, так как богатым предоставлялось больше возможностей для спекуляций, а цены на хлеб для бедняков выросли. О подозрениях, ходивших среди бедных, можно судить по изданному в 336 г. указу, обещавшему суровые наказания любому афинянину и любому члену Ареопага, замышляющему или одобряющему свержение демократии и замену ее тиранией или олигархией. Афиняне были потрясены поражением при Херонее, и опасность того, что командир наемников или македонский агент совершит переворот, казалась весьма реальной. В то же время, возможно, представительство беднейшего класса в народном собрании по сравнению с 338 г. уменьшилось; многие бедняки, вероятно, в поисках работы уехали в Азию или Египет, а другие в 325/24 г. отправились в новую колонию на адриатическом побережье. Как показали события, Афинам не хватало людей, чтобы обеспечить командами 240 кораблей. Но противостояние партий обострялось, и демократические вожди призывали к войне, как нередко бывало, не сделав серьезной оценки шансов на успех. Многих афинян и метеков – среди них и Аристотеля – обвинили в промакедонских симпатиях; одних осудили, другим пришлось бежать из Аттики. Наконец, жребий был брошен. Народное собрание постановило выдать Демосфену 50 талантов, чтобы он смог оплатить свой штраф, и вызвало его в Афины.

В октябре 323 г. Леосфен привел наемную армию в Этолию, получил от Этолийской лиги 7 тысяч бойцов и совместно с отрядами Фокиды и Локриды занял Фермопилы. Афинская армия выступила ему навстречу, но дорогу ей преградили беотийцы, которым помогали небольшие македонские и эвбейские силы, и Леосфену пришлось прийти на помощь, чтобы афиняне смогли прорваться. Тем временем афинские послы объезжали греческие государства, сколачивая коалицию. Антипатр, отправивший значительное подкрепление Александру, обладал лишь небольшими силами; он требовал немедленной помощи от Кратера, от Киликии, где находились 10 тысяч македонских ветеранов, и от Леонната, сатрапа Геллеспонтийской Фригии. Однако еще до того, как успели собраться силы коалиции, Антипатр выступил на юг с 600 всадниками и 13 тысячами пехотинцев, возможно, при поддержке флота в 110 трирем, который незадолго до того вернулся в Македонию для несения конвойной службы; были вызваны также фессалийские отряды. Но неподалеку от Фермопил фессалийская конница перешла на сторону греков. С ее помощью армия Леосфена, насчитывавшая 22 500 человек, разгромила Антипатра, который укрепился за крепкими стенами Ламии. После этого в коалицию вступило большинство горных племен центральной Греции, Левкас и Карист; но афинский флот не сумел ни захватить остальную часть Эвбеи, ни перерезать коммуникации между Македонией и Азией. Аргос, Сикион, Элида и Мессения заявили о присоединении к коалиции, но прочие государства Пелопоннеса и острова энтузиазма не проявили.

Члены коалиции называли эту войну Греческой войной. Каждая союзная армия имела собственного командующего, которые собирались на совет, а Леосфен был назначен верховным главнокомандующим. Инициатива на суше оставалась за ним, но он не сумел взять Ламию штурмом и осадил ее. Когда Антипатр предложил начать переговоры, Леосфен потребовал безоговорочной капитуляции, но Антипатр отказался. С наступлением зимы этолийцы отправились домой улаживать какие-то политические дела, а в их отсутствие Леосфен погиб в одной из стычек. Сменивший его на посту главнокомандующего афинянин Антифил не смог обеспечить единство союзных сил. На море Афины также действовали безуспешно. Македоняне даже заняли Рамнон на побережье Аттики, откуда их выгнал Фокион. Афинский флот отправился в Геллеспонт, но не сумел найти там союзников. Лисимах, командовавший македонскими силами во Фракии, был отвлечен восстанием одрисийцев, однако подкрепления с Востока могли прибывать беспрепятственно.

Весной 322 г. Леоннат переправился со своей армией через пролив, в Македонии довел ее численность до 2500 всадников и 20 тысяч пехотинцев и направился в Фессалию. Антифил по-прежнему осаждал Ламию. Этолийцы к нему так и не вернулись, и его силы насчитывали 3500 всадников и 22 тысячи пехотинцев. Сняв осаду, он в одиночку атаковал Леонната на равнине и благодаря преимуществу в коннице разгромил его армию; Леоннат погиб. Однако македоняне могли маневрировать среди гор. Они соединились с армией Антипатра и отступили в Македонию. Антипатр стал ждать прибытия Кратера с третьей армией. Теперь ситуацию мог спасти лишь греческий флот. Но второй македонский флот под командованием Клита одержал решающую победу при Абиде, сохранил контроль над проливом и соединился с флотом Антипатра. Афинский флот в 170 кораблей лишился численного преимущества.

Летом 322 г. афинский флот был разгромлен у Аморгоса. Война на море практически закончилась, и Афинам угрожала блокада. В сентябре Кратер присоединился к Антипатру, который принял командование соединенными силами – 5-тысячной конницей, более 40 тысячами тяжелой пехоты и 3 тысячами легких пехотинцев, тысячу из которых составляли персы. Греческая армия таяла, поскольку отдельные ее отряды уходили домой, и перед решительной битвой при Кранноне в Фессалии в ней было 3500 всадников и 25 тысяч пехотинцев. Антифил разместил свою сильную конницу перед строем пехоты, надеясь разбить конницу врага и окружить его пехоту; но, как только кавалерийские силы вступили в сражение, Антипатр повел фалангу в атаку и загнал греческую пехоту на пересеченную местность, где конница не могла прийти ей на помощь. Ни одна из сторон не понесла тяжелых потерь, но греки были загнаны в ловушку: они не могли ни покинуть пересеченную местность, ни удержать ее с помощью полевых укреплений. На следующий день Антифил и командир фессалийской конницы предложили мир. Антипатр отказался вести переговоры с коалицией в целом, и Антифил прервал переговоры. Тогда Антипатр стал захватывать один за другим фессалийские города и заключал мир на выгодных условиях с каждым государством по очереди, пока Афины и Этолия не остались в одиночестве.

Когда этолийцы отправились домой защищать свою страну, Афины оказались в безнадежном положении и на суше и на море. Сложилась гораздо более тяжелая ситуация, чем в 338-м и 335 гг., так как Афинам противостояли не Филипп или Александр, стремившиеся к примирению и сотрудничеству, а македонский полководец, намеренный покорить город. Антипатр сосредоточил свои силы в Беотии. Афины вернули гражданство Демаду и отправили его, Фокиона и прочих вести мирные переговоры. Антипатр обещал не вводить войска в Аттику, если Афины безоговорочно капитулируют. Народное собрание приняло его предложение. В середине сентября 322 г., в день начала Элевсинских мистерий, македонский гарнизон прошел мимо города и занял Мунихию. Ороп был отнят у Афин и передан Беотии. Будущее Самоса предстояло решить Пердикке; тот изгнал оттуда афинских клерухов и вернул самосцев. Афины должны были возместить военные издержки. Антипатр установил олигархическое правление, при котором политические права получили лишь владельцы капитала в 20 мин; их было 9 тысяч. Остальные 22 тысячи афинян лишились всяких политических прав. Антипатр потребовал также выдать ему ораторов, ответственных за подстрекательство к войне. По предложению Демада народное собрание приговорило Гиперида, Демосфена и других, уже бежавших из города, к казни за измену. Приговор был приведен в исполнение людьми Антипатра. Демосфена обнаружили в храме Посейдона в Калаврии. Он принял яд, попытался выйти из храма, чтобы не осквернить его своей смертью, но упал замертво около алтаря. Таким образом, в 322 г. афинская свобода погибла еще более трагически, чем в 404 г.

Антипатр отправился из Афин на Пелопоннес, в государствах которого к власти пришли промакедонские партии. Афинский оратор Динарх был поставлен в Коринфе в качестве македонского губернатора всего Пелопоннеса. Его умеренность вызвала большие похвалы, но само его присутствие означало установление македонского протектората. Этолийцы сопротивлялись упорнее афинян. Их гражданское ополчение в 10 тысяч человек отступило в горы и отбило нападение армии втрое большей численности. Зимой 322/21 г. Антипатр пытался уморить этолийцев голодом, но его отвлекли передвижения Пердикки в Азии. Он заключил с Этолийской лигой мир на умеренных условиях, и на этом Ламийская война завершилась.

Свобода индивидуума может быть абсолютна в сознании и в душе, поскольку она основана на самоуважении. Свобода гражданина, основанная на политическом самовыражении, зависит от прав и потребностей других граждан. А свобода государства, основанная на самоуправлении, ограничена правами и потребностями других государств. Например, в Афинах класс граждан пользовался политической свободой, за исключением 404–403 гг., до окончания Ламийской войны, а македоняне пользовались политической свободой до 197 г., когда их подчинил себе Рим. Ведущие государства Греции в IV в. вплоть до 338 г. понимали свободу во внешней политике как право подчинять себе более слабые государства, навязывая им марионеточные правительства, гарнизоны, требуя с них дань, а в крайнем случае прибегая к andrapodismos. Спарту, Афины и Фивы самоуправление интересовало меньше, чем гегемония – проявление власти над другими государствами. Но в то же время развивалась и другая концепция свободы, согласно которой государства были вправе сотрудничать и жить своей жизнью без марионеточных правительств, гарнизонов и дани, навязанных ими или навязанных им другими государствами. Крупные федеративные образования, такие, как Второй Афинский союз при его основании и Полисная лига в 362/61 г., понимали эту новую идею весьма широко. Филипп после победы при Херонее способствовал ее распространению. От него греческие государства получили устав свободы и самоуправления на условиях сотрудничества и уважения к другим государствам, а Александр в 336 г. последовал его примеру. Конечно, в некоторых цитаделях он разместил гарнизоны, но эта мера была одобрена Советом Греческой лиги как единого самоуправляющегося сообщества.

В 335 г. Фивы претендовали на свободу прежнего типа – на право подчинять себе другие государства Беотии. Настаивая на этом праве, фиванские беотархи отвергли предложенные Александром условия. Совет Греческой лиги, особенно те члены совета, которые в прошлом пострадали от проявлений фиванской свободы, проголосовали за andrapodismos Фив. Во время Ламийской войны Афины и Этолия заявляли, что сражаются «за свободу греческих государств». Возможно, они получили бы всеобщую поддержку, если бы общество считало, что македонские полководцы не намерены продолжать политику Филиппа и Александра и Афины и Этолия выступают за свободу сотрудничества и уважения к другим государствам. В реальности же на их призыв почти никто не отозвался, помня о примере Самоса и опасаясь, что Афины будут трактовать завоеванную свободу как раньше. Другие государства предпочитали свободу сотрудничества, которую обеспечили им Филипп и Александр.

Историки могут ставить одну из этих свобод выше другой в зависимости от значения, которое они придают военной силе, гуманным методам, экономическому процветанию, развитию искусства, социальной справедливости или таким идеям, как пацифизм, демократия и федерализм. Перед политиком стоит более насущная и практическая задача – сохранить благоденствие своего государства, для чего необходимо не только определить понятие благоденствия, но и разбираться в делах окружающих стран. Фиванские политики в 335 г., конечно, не сумели оценить силу Александра, как они ошиблись и в оценке настроений других греческих государств. Афинские политики в 338–323 гг. не знали единодушия. Фокион и другие считали, что в сложившихся обстоятельствах благоденствие Афин зависит от сотрудничества с Греческой лигой и Македонией. Демосфен, Гиперид и их сторонники выступали за более раннюю форму свободы для Афин, связанную с властью над другими государствами, и они предполагали, что благодаря создавшимся внешним условиям есть достаточно шансов на успех. В 323 г. их расчеты оказались неверными. Их дело не получило всеобщей поддержки. Они неверно оценили собственные силы. Отсутствие внутреннего единства, слабая дисциплина в армии, необходимость брать на службу наемников и готовность признать поражение сильно ослабили афинян по сравнению с Македонией. Крайне сомнительно, что в 338–322 гг. Демосфена можно назвать более выдающимся государственным деятелем, чем Фокиона.

В кризисные времена демократия зачастую порождает вождей, которым присущи ее черты, но в несколько гипертрофированном виде. Подобным вождем был Демосфен в течение всей своей карьеры: нещепетильный в своих амбициях, злобный к врагам, циничный ко всем остальным, крикливый, когда речь шла о его правах, артистически одаренный и обладающий проницательным умом, но не воинской доблестью, больше полагающийся на удачу, чем на силу, решительно настроенный защищать традиционную афинскую «свободу» и готовый жертвовать лично и принуждать других к любым жертвам ради достижения своей цели. В ранних речах Демосфена со всей откровенностью отражается его концепция афинской свободы, уместной или казавшейся уместной в современном ему мире. В 350–338 гг. Демосфен боролся за эту свободу настойчиво, храбро и изобретательно и мог с поразительной точностью определить, насколько далеко можно зайти, не спровоцировав Филиппа на открытую войну. Он по-иному, чем Эвбул, Эсхин и Фокион, оценивал истинные намерения Филиппа и по-иному понимал свободу, но, возможно, его политика основывалась на более верном понимании реальных последствий македонского верховенства в тогдашнем мире. Когда Филипп не лишил Афин самоуправления, оставив городу даже флот, армию и деньги, Демосфен и его сторонники не сумели переориентироваться. «Благодеяния Филиппа – это только лицемерная маска, – восклицал он, – и вы, счастливцы, пользуетесь ею, но я перехожу к другим предметам». В 330 г., когда Ликург сказал, что вместе с погибшими при Херонее была похоронена и греческая свобода, он имел в виду свободу в своем и демосфеновском понимании, а не свободу в рамках Греческой лиги.

В 338–322 гг. Демосфен оказался в новом мире: силу Македонии больше невозможно было отрицать. Выбор состоял либо в свободе по образцу Греческой лиги и сотрудничестве при завоевании Персии, либо в сопротивлении Греческой лиге и Македонии, что грозило катастрофой. Демосфен в 335 г. советовал вождям Фив и народу Афин оказать сопротивление. Это привело к гибели Фив, но Афинам тогда и позже были оказаны «благодеяния». Демосфен все равно советовал сопротивляться, сперва более осторожно, чем его менее информированные сторонники среди народа, но под конец, в 323 г., с той же храбростью и безрассудством, что и они. На этот раз Демосфен и Афины не увидели «благодеяний». Антипатр предпочел воспользоваться македонской победой и македонской свободой по образцу Спарты в 404 г., но, тем не менее, Афины не постигла участь Милоса, Сеста или Самоса.

В эти годы решался более важный вопрос, чем афинская свобода. Филипп воспринял новую идею свободы с ее принципами самоуправления и сотрудничества и распространил ее на греческие государства. Александр пытался установить ее на Востоке. На начальных этапах этой политики требовались некоторые военные гарантии, ибо новые идеи и методы не меняют мир мгновенно. И Филипп, и Александр были близки к успеху, но обоим помешала смерть. Греция и Македония имели общие корни и общую культуру; если бы они объединились под руководством Филиппа как гегемона Греческой лиги и царя Македонии, греко-македонская эра могла бы стать реальностью, а не исторической концепцией. Если бы Александр не умер, могло бы принести свои плоды сотрудничество Македонии и Ирана, а гений царя, возможно, обеспечил бы единство Македонии и Греции, которое смогло бы отразить натиск римского оружия. Но история пошла иным путем. В 322 г. диадохи отказались от политики Филиппа и Александра. Антипатр как заместитель Александра в 331 г. предоставил судить повстанцев Совету Греческой лиги. В 322 г. он действовал без оглядки на лигу: та была мертва, так же как и политика, благодаря которой она появилась на свет. Покорение Антипатром Афин и появление македонского губернатора на Пелопоннесе означали конец свободы, которой греки как народ пользовались более тысячи лет.