Право говорит о твое и мое. Право есть обще...

Право говорит о твое и мое. Право есть общее воззрение общества на то, что может принадлежать мне, что тебе, что кому–нибудь третьему. Пока производительные силы и производственные отношения прочны, прочными остаются и эти понятия о собственности. Но как только начинают колебаться первые, станут шататься и вторые. Это нисколько неудивительно. Как выше показано с полною ясностью, производственные отношения суть в то же время отношения собственности.

Мы приведем несколько крупных, всем известных примеров изменений этого рода из собственного нашего времени.

Еще недавно господствующим и всеобщим было то мнение, что в больших городах, как Амстердам, доставка света и воды и попечение о пассажирском движении должны быть делом, на котором частным лицам подобает зарабатывать деньги: газовые заводы, водопроводы и городские железные дороги должны быть собственностью частных лиц. Теперь это изменилось. В настоящее время, в общем, все признают, что эти и еще некоторые другие отрасли производства должны сделаться общественной собственностью. Это — великий переворот в правовых воззрениях, в области духа, который создает мнения, убеждения или предрассудки относительно мое и твое.

Откуда подобная перемена?

Нетрудно показать, что она возникает непосредственно из изменения производительных сил.

Когда Голландия подпала влиянию крупной промышленности и мировой торговли, положение среднего сословия и рабочего класса ухудшилось. Еще более тягостным сделалось оно после 1870 года. Эти классы населения помышляли о средствах, которые избавили бы их от нужды. Так возникла партия среднего сословия, к которой примкнули рабочие. Пока они были в силах, они организовали коммунальные производства с той целью, чтобы освободиться от обделывания частными компаниями, эксплуатировавшими газовые заводы, водопроводы и городские железные дороги.

Новые экономические отношения между крупным капиталистом с одной стороны и мелким производством и ремеслом с другой, представляющие по существу отношения между крупной машиной и мелким орудием, создали для некоторой части общества, для некоторых классов новую беду. Возникла потребность в новых отношениях собственности, благодаря которым новые производительные силы действовали бы с меньшей опустошительностью. Тем классам, которые страдали от сложившегося положения, удалось завоевать власть, и они провели в жизнь новые отношения собственности,

Это — сравнительно мелкий пример. Ведь всякий знает, что, хотя коммунальное (и даже государственное) производство представляет совершенно иную форму собственности, чем частное производство одного или нескольких капиталистов, тем не менее, современные коммуны или государства — капиталистические, и потому для бедного человека выгоды коммунального производства или государственной собственности не могут быть очень значительны. Пусть кровопускание, которому подвергается беднота, будет уже не столь бесстыдным, как оно было при концессионерах: все же ее грабит, стрижет и бреет и государство, и муниципалитет.

Важнее и показательнее пример нашего собственного движения.

Социализм стремится превратить средства производства в общественную собственность. Теперь уже существуют миллионы социалистов, между тем как несколько десятилетий тому назад не было ни одного. Как могла произойти такая великая революция в мышлении, в сознании такого множества людей? Как изменилось до такой степени понятие о том, в чем право?

Ответ в этом случае много яснее, чем в нашем первом примере.

Крупная промышленность создала миллионы пролетариев, которым, пока сохраняется частная собственность, на средства производства, никогда не удастся достигнуть собственности и благосостояния. Но если частная собственность будет превращена в общественную собственность, путь к благосостоянию будет открыт перед ними. Поэтому они сделались социалистами.

Кроме того, кризисы и перепроизводство, а в последнее время тресты с их всепоглощающей конкуренцией и ограничением производства, — а все это непосредственно вытекает из современной частной собственности на средства производства, — оказывали на среднее сословие такое роковое действие, что и там многие стали видеть в общественной собственности единственный выход из нужды и сделались социалистами.

В социализме с особенной ясностью выступает связь между изменением в производительных силах и производственных отношениях с одной стороны и в мышлении — с другой.

Не бог ли вложил нам социализм в голову? Не следует ли видеть здесь таинственной искры, духа святого? Света, который просиял нам от бога, как хотят уверить нас некоторые христиане социалисты?

Или, быть может, это — наш собственный свободный дух, который из своей собственной глубины породил эти великолепные мысли? Не имеем ли мы здесь перед собою проявления наших наиболее возвышенных добродетелей, таинственной внутренней силы, кантовского категорического императива?

Или, может быть, дьявол внушил нам жажду коллективной собственности? И это утверждают некоторые христиане.

Ничего подобного. Все это — действия нужды, общественной нужды.

Эта нужда вытекает из того, что новые производственные силы, сжимаемые, как смирительной рубашкой, старыми отношениями собственности, сложившимися в прежнем мелком производстве, оказывают опустошительное действие на рабочих и мелких буржуа. Социалистическое решение напрашивается само собою, потому что всякий рабочий и многие мелкие буржуа в состоянии почувствовать и понять, что эти опустошительные действия прекратились бы, если бы мы сообща владели средствами производства. Ведь труд уже коллективен. Следовательно, самоочевидно разрешение затруднений посредством общего владения.

И пусть не говорят, что и в прежние века помышляли о социализме и что, следовательно, социализм — не порождение господствующих в настоящее время производительных сил, что, напротив, принцип равенства всех людей — вечный идеал, ео все времена стоявший перед человечеством.

Социализм, о котором помышляли первые христиане, был столь же отличен от социализма, к которому теперь стремится рабочий класс, как производительные силы и классовые отношения тех времен — от современных. Первые христиане стремились к коллективному потреблению, богатые должны были делиться с бедными своими избытками в средствах потребления. Не земля и не средства труда должны были составлять общее владение, а продукты. Следовательно, по существу это — социализм нищих: по благости богатых бедные должны получать от них часть продуктов.

Таким образом, Иисус тоже никогда не проповедовал ничего иного, как только что богатые должны уступить часть их богатства. Богатые должны любить бедных, как братьев, и наоборот.

Напротив, социал–демократия учит, что неимущие должны бороться с имущими и через политическую власть взять от них средства производства; она стремится к общему обладанию не продуктами, — напротив, все, что каждый получит из продуктов, из предметов потребления, будет принадлежать ему, и ему не придется делиться полученным: она стремится к общему обладанию средствами производства.

Производственные отношения первых веков христианства не могли привести к зарождению наших социал–демократических идей, — как современные производительные силы не могли бы натолкнуть нас на стремления к христианскому идеалу. Пока производительные силы были еще так ничтожны, так раздроблены и распылены, что большой коллектив не мог бы овладеть ими, филантропия была единственным, хотя жалким и достаточным едва ли на одну тысячную, решением вопросов нищеты. В эпоху же, когда труд становится все более общественным, общественное владение является единственным, но теперь уже достаточным средством против бедности.

Другой значительный пример мы находим в уголовном праве. И здесь произошла революция в умах многих людей: рабочие–социалисты уже не верят в личную виновность преступника. Они полагают, что причины преступления имеют общественный, а не личный характер.

Как они пришли к этим новым идеям, до которых не могло дойти ни клерикальное, ни либеральное христианство?

Благодаря борьбе против капитализма, которая, как мы видели, основывается на производственном процессе. Борьба, критика существующего общественного строя заставила писателей–социалистов исследовать причины преступлений, и они нашли, что причины эти лежат в обществе. Производственный процесс, классовая борьба навязала им такое понимание.

Это сознание мало–помалу проникает в головы рабочих, прошедших через школу социализма.

Размеры нашей работы не позволяют нам дольше углубляться в этот предмет, но и в этом случае мы опять видим, какая революция в мышлении совершается благодаря переменам в производственных отношениях. В самом деле, какая огромная разница! Еще не так давно каждый верил в грехопадение, в личную виновность, в свободную волю, в возмездие бога и людей, в наказания; теперь социалисты — и только социалисты — видят, что общественная преступность исчезнет, если «будет уничтожен антиобщественный питомник преступлений, капиталистическое общество, и если каждый получит в обществе достаточный простор для жизненных проявлений своего существа».

Замечание.

Здесь, останавливаясь на этих примерах перемен в мышлении о праве и собственности, мы впервые очень ясно увидали перед собою закон развития человеческого мышления, на котором мы до сих пор не могли с надлежащей остротой сосредоточить свое внимание.

Мы уже достаточно, видели, что производительные силы являются движущими пружинами, причинами того, что мышление развивается. Теперь мы видим, каким образом совершается это развитие. Развитие в мышлении совершается в борьбе, в классовой борьбе.

Мы могли бы очень ясно показать это на приведенных Выше примерах коммунального производства и социалистических воззрений на собственность и право.

Крупная промышленность сделала положение мелких буржуа и рабочих до чрезвычайности тягостным. Переносившиеся до того времени газовые и водопроводные монополии становились тем невыносимее, чем больше вырастала крупная промышленность. Рабочие и крестьяне начали видеть в монополиях своего врага, и жизненной потребностью для них сделалось — сбросить его со своей шеи. В их головах возникла мысль: несправедливо то, что делают эти люди; право, высшее право, требует, чтобы коммуна взяла эти отрасли производства. Мы, трудящиеся классы, должны бороться с этими паразитами. Напротив, паразиты думали так: наше право — в том, чтобы владеть этими фабриками; мы, как класс, потеряли бы всю нашу прибыль, если бы у нас начали отбирать одно доходное производство за другим. Мы должны повести борьбу с трудящимися классами.

Итак, в борьбе возникли новые правовые воззрения. Развитие новых производительных сил принесло с собою новую классовую борьбу, а эта борьба распространила новые правовые воззрения.

И пролетариат, который видит, что крупная промышленность ведет его к умственной, нравственной и физической гибели, увидал в капиталистах своих врагов. Сначала он думал : нас, рабочих данной фабрики, грабят, мы погибаем, наш капиталист — наш враг; несправедливо, что он получает всю прибыль, а мы — ничего. Мы должны бороться с ним. А потом пролетариат определенного города, отдельных профессий начал думать то же самое. И затем — весь пролетариат целой страны и всего мира. Все думали: мы, как класс, должны бороться с классом капиталистов. Право заключается в том, чтобы в наши руки перешли все средства производства. Будем же бороться за наше право.

Но капиталисты, сначала в одиночку, а потом все вместе, организованные, а также в виде государства, думали как раз наоборот. Право заключается в том, чтобы за нами сохранилось то, что является нашей собственностью. Мы должны разнести в прах эти революционные мысли. Будем же сообща, как класс, бороться за наше право.

И чем больше развивалась техника, чем быстрее и непрерывнее увеличивались производительные силы и богатства в руках капиталистов, чем глубже, многосложнее и невыносимее становилась нищета все более нараставшего пролетариата, тем сильнее разрасталась потребность имущих сохранить в своем обладании увеличивающиеся богатства, и тем сильней делалась потребность неимущих овладеть средствами производства. И в той же мере вырастала борьба обоих классов, а вместе с тем и сила их идей о праве и бесправии.

Из этого примера мы с большой ясностью видим, что воззрения на право и бесправие развиваются в классовой борьбе и благодаря классовой борьбе и что известный класс мало–помалу может придти к тому, что будет считать бесправием то, что раньше ему представлялось справедливым, и по мере того, как возвышаются его классовые интересы, все с большею страстностью будет чувствовать бесправие или право.

Итак, материальная борьба за средства производства является в то же время духовной борьбой за право и против бесправия. Последняя борьба является духовным отражением первой.

Второе замечание.

Конечно, здесь нам нет, необходимости показывать, что в этой духовной и материальной борьбе в конце–концов побеждает тот класс, который благодаря развитию производственного процесса превращается в наиболее мощный класс, в обладателя величайшей духовной силы и истины, класс, призванный потребностями, вытекающими из его положения, к тому, чтобы разрешить противоречия между новыми производительными силами и старыми производственными отношениями. Мы возвратимся к этому в конце нашей работы. Здесь необходимо остановиться на одном соображении, которое должно послужить возражением нашим противникам.

Бывают среди имущих классов такие члены, которые переходят к неимущим. Не доказывается ли тем самым, что не общественным бытием определяется мышление, а, быть может, нечто духовное, нечто таинственно этическое определяет наши общественные действия?

Перебежчик из капиталистического в пролетарский лагерь может совершать этот переход по двоякого рода соображениям, которые, впрочем, могут играть роль и одновременно: он, быть может, увидал, что будущее принадлежит пролетариату. Но в таком случае никто не станет отрицать, что понимание этого ему дал производственный, процесс, экономические отношения, и что, следовательно, движущих пружин этого шага надо искать не в «свободном» духе, а в общественном бытии. Или же этот шаг мог вытекать из соображений чувства, из того, что, например, данный человек хочет быть скорее со слабыми, чем с угнетателями. Когда мы будем говорить о нравственности, мы покажем, что и в этом случае решающее действие оказывают чувства, коренящиеся в социально–экономической жизни людей, а не какая–либо таинственная сила, не что–либо сверхъестественное или абсолютно духовное.