Заключение

Архивы сталинского периода, на которых основана эта книга, не позволяют нам заглянуть в душу Сталина. Но они дают достаточно точное представление о модели его поведения и шире — о симбиозе Сталина и системы, которую он создал. Лучше, чем кто-либо другой, Сталин знал, как обращаться с этой системой, на какие рычаги нужно нажимать. За более чем два десятилетия Сталин научился работать с партией, организовывать репрессивные кампании и кадровые чистки. Эти навыки в полной мере проявились в последние годы жизни Сталина. В этот период он в значительной мере воспроизвел модель власти и взаимоотношений со своим ближайшим окружением, сложившуюся к концу 1930-х годов, хотя репрессии, в том числе в высших эшелонах власти, стали менее частыми и жестокими.

Сразу же после окончания военных действий Сталин начал реорганизацию высшей власти, методично разрушая те относительные уступки «коллективному руководству», на которые он вынужден был пойти в годы войны[636]. На волне атак против «четверки» (Молотов, Микоян, Берия, Маленков), укрепившей свое влияние в военный период, Сталин расширил руководящую группу Политбюро. Это произошло за счет возвращения в ближний круг Жданова и Вознесенского, которые во время войны оказались на обочине Политбюро. Такие персональные перестановки усиливало соперничество в сталинском окружении и позволяло вождю легче манипулировать соратниками. В той или иной степени практически все члены высшего советского руководства в разное время прошли через ритуал унижения, покаяния и клятв в верности вождю. Прямые атаки сопровождались арестами близких родственников (как это было в случае с женой Молотова), либо функционеров-клиентов (таких, как грузинские подшефные Берии, пострадавшие во время «мингрельского дела»). Причем в каждом случае Сталин требовал личного демонстративного участия пострадавших соратников в расправе над близкими, что ставило их в крайне унизительное положение. Сталин использовал и другие способы подавления соратников — от временных опал, заставлявших их опасаться не только за дальнейшую политическую карьеру, но и за саму жизнь, до физических расправ по образцу «большого террора». Рецидивом последних в послевоенный период было «ленинградское дело».

Выстраивая систему диктатуры, Сталин активно манипулировал двумя самыми сильными властными структурами — партийным аппаратом и органами государственной безопасности. До последних дней своей жизни Сталин держал МГБ под непосредственным и не ослабевающим контролем. Для безусловного подчинения себе карательных органов Сталин применял периодические чистки среди чекистов, опираясь на партийный аппарат. В свою очередь, партийные структуры периодически становились жертвой чисток, которые Сталин проводил руками госбезопасности. Эти «качели» были важным источником власти диктатора.

Вместе с тем в позднесталинский период репрессии в целом и чистки в высшем руководстве страны, в частности, утратили ту интенсивность, которая наблюдалась в 1930-е годы. Этому содействовали несколько факторов. Власть диктатора окончательно утвердилась и окрепла. Гораздо более прочным после победоносной войны было международное положение страны. После «большого террора» Сталин, вероятно, и сам осознавал непредсказуемые последствия широкомасштабных кровавых чисток, накладывая на свои действия некоторые ограничения. Периодически подвергая унижениям и опалам членов Политбюро, Сталин не мог не считаться с тем, что старая гвардия, например, Молотов и Микоян, были своеобразными символами революционной легитимности системы. Все члены высшего руководства, кроме того, выполняли важные административные функции, контролируя огромный аппарат и повседневное оперативное руководство страной. В условиях отсутствия эффективных экономических стимулов развития и преобладания административно-силовых методов руководства эти обязанности высших советских руководителей имели особое значение. В общем, атаки Сталина против своего ближнего круга, как правило («ленинградское дело» представляло единственное исключение), были ограниченными и не сопровождались физическими расправами.

Относительная стабильность в верхах способствовала подспудному укреплению в системе диктатуры элементов «олигархизации» власти, постепенному возрождению практики «коллективного руководства». Соратники Сталина, хотя и утратили политическую самостоятельность, обладали определенной ведомственной автономностью при решении оперативных вопросов, входивших в сферу их ответственности. Причем эта тенденция усиливалась по мере того, как сам Сталин неизбежно сокращал свое участие в повседневном руководстве страной. Из протоколов заседаний Политбюро, в частности, видно, что во время длительных сталинских отпусков в Москве регулярно заседала руководящая группа Политбюро. Судя по протокольным формулировкам, эта группа действовала как коллективный орган, периодически используя традиционные для 1920-х — начала 1930-х годов методы работы — обсуждение вопросов, создание комиссий для проработки той или иной проблемы и подготовки проектов решений. Еще большее значение для подспудной консолидации соратников Сталина имели регулярные и частые заседания руководящих органов Совета министров. В отличие от заседаний Политбюро, которые во время присутствия Сталина в Москве проходили под его председательствованием, руководящие правительственные структуры всегда работали без Сталина. При этом именно на правительственные органы падала основная тяжесть оперативного руководства экономикой. Все это был важный опыт «коллективного руководства», сыгравший свою роль после смерти диктатора.

Помимо институциональных предпосылок (деятельности Политбюро и Совета министров вне непосредственного сталинского контроля), постепенно намечались своеобразные «программные» предпосылки формирования «коллективного руководства». Соратники Сталина, хорошо осведомленные о реальном положении в стране и, особенно, в тех сферах, которые они непосредственно курировали, все более осознавали необходимость перемен. Однако это осознание, как правило, вступало в конфликт с неуступчивой и крайне консервативной позицией Сталина, особенно сильно проявлявшейся в последние годы его жизни. Так, несмотря на острейший кризис в сельском хозяйстве и социальной сфере, именно Сталин препятствовал хотя бы незначительному росту вложений в аграрный сектор и частичной корректировке политики форсированного наращивания вложений в тяжелую промышленность и армию. Между тем эти меры настолько назрели, что наследники Сталина буквально сразу же после его смерти провели достаточно серьезные реформы. Снижение налогов на крестьян, рост закупочных цен на сельскохозяйственную продукцию сопровождались сокращением капитальных вложений в тяжелую промышленность и расходов на военно-промышленный комплекс.

Несомненно, сплачивало потенциальных наследников Сталина и отрицательное отношение к сталинским репрессиям и чисткам, прежде всего против «номенклатуры». Ряд фактов позволяют говорить о своеобразном стихийном единении высших советских руководителей под воздействием непредсказуемости и жестокости Сталина. Можно отметить, например, что после «ленинградского дела» 1949 года в определенной мере изменилась модель политического поведения соратников Сталина. Опасаясь новых репрессий, они действовали более осторожно, стараясь не переходить в личном соперничестве за определенную грань. Все члены высшего руководства были заинтересованы в сохранении баланса сил и недопущении резких движений, способных спровоцировать непредсказуемые и угрожающие всем действия вождя.

Сразу же после смерти Сталина эти скрытые намерения и опасения получили выход в виде практических действий. Лишь несколько дней потребовалось на пересмотр важнейших политических дел, сфабрикованных при Сталине, включая «дело врачей», «мингрельское дело», «дело авиаторов». Жена Молотова П. С. Жемчужина и брат Кагановича Михаил, покончивший с собой накануне войны, будучи обвиненным в принадлежности к «вредительской организации», были полностью реабилитированы, как и многие другие высокопоставленные жертвы политических репрессий.

Эта ранняя избирательная реабилитация, очевидно, служила личным интересам новых лидеров страны, но при этом она прокладывала дорогу освобождению от сталинского произвола страны в целом. Весной-летом 1953 года происходила важная трансформация лагерной системы. Массовая амнистия, объявленная осужденным по неполитическим статьям, уменьшила наполовину численность заключенных. Многочисленные предприятия и стройки, до тех пор находившиеся под контролем МВД, были переданы экономическим министерствам. Сокращался список регионов, на которые распространялся ограничительный паспортный режим. Общее смягчение репрессивной политики государства привело к уменьшению притока новых заключенных. Более гибкой, основанной не только на репрессиях, становилась политика в западных областях Украины и в Прибалтике, где продолжали действовать партизанские отряды. Чтобы добиться поддержки коренного населения и местной интеллигенции, был поставлен и частично решен вопрос о пополнении партийно-государственной бюрократии «коренными» кадрами.

Относительно умеренные намерения преемники Сталина демонстрировали и на международной арене. Окончание многолетней и кровопролитной корейской войны, спровоцированной не без участия Сталина, служило символом этих перемен. 19 марта 1953 года постановлением Совета министров СССР закреплялась политика, ведущая «к возможно более скорому окончанию войны в Корее»[637]. После напряженных переговоров 27 июля 1953 года было подписано перемирие. С одобрения Москвы либерализация коммунистических режимов началась в Восточной Европе. Наиболее явно она была выражена в Германии. 2 июня 1953 года в директиве Совета министров СССР были сформулированы претензии советского руководства к восточно-германскому правительству и меры по оздоровлению политической обстановки в ГДР[638].

Все эти события, происходившие после смерти Сталина, свидетельствовали о нескольких важных закономерностях развития диктатуры. Во-первых, они показывали, в какой значительной мере именно Сталин определял особенности системы, названной его именем. Новое «коллективное руководство» в считанные месяцы без особого труда отказалось от многих крайностей, первопричиной которых был Сталин, прежде всего от избыточной репрессивности. Это существенно изменило характер режима, сделало его менее кровавым, более предсказуемым и способным к реформам. Во-вторых, быстрые и решительные действия послесталинского «коллективного руководства» доказывали, что в недрах диктатуры сформировалась вполне самодостаточная «олигархическая» система управления и принятия решений. Это было одной из предпосылок плавного перехода от диктатуры к новой «олигархии». В 1953 году произошла естественная, уже не подавляемая диктатором конверсия ведомственного и административного влияния его соратников в политическое.

Наследники Сталина еще в последние часы его жизни без особых трудностей разрушили ту структуру власти, которую Сталин сконструировал после XIX съезда партии. Огромный Президиум ЦК КПСС, разбавленный молодыми выдвиженцами Сталина, был фактически разогнан и заменен компактной руководящей группой под тем же названием. Бюро Президиума, создавая которое Сталин пытался изгнать из высшей власти Молотова и Микояна, было вообще ликвидировано. Старые соратники Сталина, включая Молотова и Микояна, проявили редкое единство и «по-братски» поделили власть и влияние. Несколько раз борьба в верхах приводила к власти новых вождей. Однако никто из них уже не стал диктатором.

Примечания:

6

См.: ЦК ВКП(б) и региональные партийные комитеты. 1945–1953 / Сост. В. В. Денисов и др. М., 2004. С. 7–10.

63

РГАСПИ. Ф. 558. Оп. И. Д. 99. Л. 120; Политбюро ЦК ВКП(б) и Совет министров СССР. 1945–1953 гг. С. 200.

636

Gorlizki Y., Khlevniuk О. Stalin and his Circle // Suny R. (ed.) The Cambridge History of Russia. Vol. III. Cambridge, 2006. P. 254–258.

637

Торкунов А. В. Загадочная война: корейский конфликт 1950–1953 годов. М., 2000. С. 272–279.

638

В значительной мере это было ответом на масштабное бегство населения из Восточной Германии на Запад. См.: Лаврентий Берия. 1953: Стенограмма июльского пленума ЦК КПСС и другие документы / Сост. В. Наумов. Ю. Сигачев. М., 1999. С. 55–59.