Глава 13

ТРИУМФАТОР

Мюнхенское соглашение, вершина политического успеха Гитлера, окончательно укрепило его в осознании собственной непогрешимости. Вот эта-то непомерно развитая самонадеянность и стала причиной его гибели. Подобно всем подписавшим Мюнхенское соглашение, Германия торжественно пообещала гарантировать целостность нетронутой территории Чехословакии. В период проводимой пропагандистской кампании Гитлер убеждал, можно сказать, исступленно убеждал, что его территориальные притязания ограничиваются Судетской областью.

Но если Гитлер считал себя «ликвидатором» Версальского договора, а именно так и предполагал Раушнинг, то едва ли он мог обойти вниманием тот факт, что наиболее важные территории по-прежнему не принадлежат Германии. Разве он мог не придавать этому значения? Формально фюрер отказался от притязаний на Эльзас и Лотарингию, но ведь был еще Восток, и Гитлер начал готовиться к решению главного вопроса, территориальному пересмотру.

Гитлер стал полноправным диктатором. Он действовал в обход дипломатических каналов и Генерального штаба. Теперь значение Генерального штаба снизилось до уровня обычного исполнительного органа; в его консультациях больше не было необходимости. Гальдеру это показалось зловещим предзнаменованием. Получалось, что все тайные враги Гитлера, которые по-прежнему оставались на своих должностях, опасаясь, что их заменят на более уступчивых и гибких, чем они, людей, только из-за собственного упорства в один прекрасный день будут отвечать за те деяния, которые они так ненавидели и против которых выступали. Похоже, что эти же соображения посещали адмирала Канариса, вызывая в нем чувство неискупимой вины. Канарис остался на посту начальника абвера, поскольку не видел другого способа помешать планам Гитлера.

Позиция, которую занимали все эти люди, и Гальдер в Генеральном штабе, и Вайцзеккер в министерстве иностранных дел, и Канарис в абвере, да и все остальные, двоедушный подход к выполняемой работе были беспрецедентным случаем в истории Германии. Мольтке-младшему война 1914 года казалась страшным и трагическим событием, но он никогда не думал об этой компании иначе, как о справедливой оборонительной войне. В отличие от него Гальдер, непосредственно столкнувшись с угрозой войны, никогда ни одну войну не считал справедливой. В сложившейся ситуации у Генерального штаба было только два выхода: государственный переворот, ставший практически невыполнимым, и коллективная отставка всех офицеров, что казалось невероятным, учитывая традиции, в которых были воспитаны эти люди.

До 1933 года офицерский корпус действительно был единым организмом, но даже Йодль на Нюрнбергском процессе отметил те глубокие политические и идеологические разногласия, которые нарушили целостность этого организма после 1933 года. Разногласия коснулись даже чисто профессиональных проблем. Нельзя забывать, что оборонительная теория Бека неоднократно подвергалась критике со стороны молодого поколения генштабистов. Молодежь привлекала наступательная политика.

Главнокомандующий сухопутными войсками и Генеральный штаб обнаружили, что их сфера властных полномочий резко сократилась, и ни Браухич, ни Гальдер не могли с этим ничего сделать. После бескровных побед над Австрией и Чехословакией авторитет Гитлера достиг небывалых высот. Гитлер, несмотря на то что в армии существовал инспектор по фортификационным сооружениям, а в Генеральном штабе был специальный технический отдел, отклонил детально разработанную программу Браухича по укреплению линии Зигфрида, рассчитанную на несколько лет. Надзор за ведением фортификационных работ на западе Гитлер передал члену партии доктору Тодту, который до настоящего времени занимал должность инспектора дорог. Организация Тодта (ОТ) создавалась в расчете на то, чтобы стать инженерной армией, существующей бок о бок с армией саперов, – еще один пример дробления полномочий.

Гитлер упорно проводил единственно возможную, с его точки зрения, политику. Ни одна организация не должна обладать слишком широкими полномочиями, а для этого необходимо создавать дублеров и конкурентов. И кроме того, программа Браухича не устраивала его беспокойную натуру. У него было предчувствие, что надо торопиться, он объяснял Нейрату: «Я не могу слишком долго ждать».

Протесты Браухича были бесполезны, а Гитлер к тому же предпринял все усилия, чтобы еще больше осложнить положение Браухича. Во-первых, было раз и навсегда покончено с принципом коллективной ответственности, который вновь ввел Бек, и правом Генерального штаба напрямую обращаться к главе государства, принцип, на основе которого Гнейзенау создал Генеральный штаб. Офицеры Генерального штаба могли теперь пользоваться только обычными каналами для передачи необходимой информации. Минули времена, когда, как при Мольтке, высокопоставленные офицеры могли высказывать собственное мнение. Роль генштабиста, согласно руководству Генерального штаба за 1939 год, сводилась к обязанностям советника, помощника и исполнителя, но не командира. Перед принятием оперативного решения командующий должен советоваться с начальником Генерального штаба, но, если начальник Генерального штаба не согласен с планом командующего, он все равно должен всячески способствовать выполнению этого плана.

21 октября Верховное командование вермахта получило приказ Гитлера приступить к подготовке планов по оккупации остававшейся свободной территории Чехословакии. Это было откровенным вторжением в сферу компетенции Генерального штаба, из ряда выходящим событием. Поначалу отдел национальной обороны ОКВ просто принимал и передавал начальнику ОКВ планы, подготовленные Генеральным штабом, а потому сотрудники отдела заслужили у Гальдера прозвище «плагиаторы». Но при «капрале Гитлере» все шутки, касающиеся ОКВ, мгновенно вышли из моды.

Зимой 1938 года Гитлер пошел еще дальше и приказал Генеральному штабу прекратить заниматься планами подготовки к будущей войне и сконцентрировать все внимание на формировании и обучении армии. В первый момент Генеральный штаб увидел в этом искреннее желание Гитлера к установлению мира. На самом деле Гитлер просто не доверял Генеральному штабу и стремился ввести его в заблуждение. Довольно странно, что планируемый государственный переворот остался нераскрытым, и Гитлер так никогда и не узнал, как близок он был к гибели в 1938 году. Но своим звериным чутьем он чувствовал присутствие опасности и теперь упорно двигался к намеченной цели, стремясь свести функции Генерального штаба к рутинной работе.

Такова была общая тенденция того времени. Ни один чиновник не знал, чем занимается другой. Отдел отделялся от отдела непроницаемыми стенами. В близком окружении Гитлера не было высокопоставленных офицеров, и никто не мог даже предположений делать относительно того, что творится в голове фюрера. Позже Кейтель жаловался, что Гитлер сознательно сбивал всех с толку. В Нюрнберге Редер заявил, что Гитлер всегда знал, чего он хочет, а вот другие были лишены подобной привилегии. Мартовские события все поставили на свое место.

Заявляя во всеуслышание о поддержке словацкой независимости, Гитлер под предлогом угрозы нападения с воздуха приступил к аннексии Чехословакии. Преемника Бенеша, доктора Эмиля Гаху, вызвали в Берлин и силой заставили подписать соглашение, на основании которого рейх стал осуществлять протекторат над Богемией и Моравией. Председатель несуществующего тайного совета министров фон Нейрат стал протектором, и Словакии позволили наслаждаться независимостью под крыльями германского орла. Весьма сомнительная честь!

Незадолго до окончания чехословацких событий Гитлер принял в рейхсканцелярии инструкторов из Военной академии. Один из присутствующих отметил, что Гитлер, поначалу казавшийся утомленным, принял возбуждающее средство, по всей видимости, одно из тех, которыми его снабжал профессор Морелль. После этого Гитлер оживился и заявил, что, если что-то идет прямо в руки (это «что-то» было, конечно, Чехословакией), он, естественно, не отказывается. Так бы на его месте сделал любой. Затем он с искренним ликованием объяснил (он даже подпрыгивал от возбуждения), как измывался над Гаху и заставил принять свои условия. Так он поступит с каждым государственным деятелем, заявил фюрер, который воспротивится его воле.

Когда 15 марта немецкие танки двигались по замерзшим дорогам Богемии к Праге, можно сказать, что это было началом финального акта развернувшейся драмы. Еще совсем недавно Гитлер гарантировал независимость государства, в которое вторгался, а теперь весь мир узнал, что никакие торжественные обещания Гитлера ничего не стоят.

События развивались с ужасающей быстротой. Италия захватила Албанию. Польша отказалась от предложения Гитлера разделить Украину в обмен на польский коридор. Англия, быстро усвоившая мюнхенский урок, выступила с серией гарантий в отношении Румынии, Греции и, в первую очередь, Польши. А затем наступило 28 апреля, ставшее для Германии днем англо-германского морского соглашения.

В этот день Гитлер выступил в рейхстаге с речью, в которой осудил Польшу, Англию и президента Соединенных Штатов, который был настолько бестактен, что призывал его уважать свободу малых народов. Однако не это было самым главным в выступлении. Англо-германское морское соглашение – вот что занимало все его помыслы. Соглашение, проложившее путь для грандиозного проекта, связанного с перевооружением (так называемый план «Z»), который предусматривал строительство десяти крупных боевых кораблей, четырех авианосцев, ста пятидесяти восьми эсминцев, порядка двухсот пятидесяти подводных лодок и около шестидесяти других военных кораблей.

3 апреля Гитлер приказал Кейтелю готовить нападение на Польшу; операция получила название «Вайс». Соответствующие распоряжения незамедлительно были направлены Верховному главнокомандующему сухопутными войсками и начальнику Генерального штаба. Кейтель был полон дурных предчувствий. Он отдавал себе отчет, что Германия не готова к военным действиям. Даже Кейтель не мог сказать, когда Германия наконец-то сможет вступить в войну. На Нюрнбергском процессе он заявил, что генералы не хотели войны. Они вынужденно выполняли приказы фюрера, и после победы в Мюнхене стало невозможно противиться его воле.

Полученные директивы повергли Генеральный штаб в состояние шока. Ведь в конце года Гитлер сам распорядился прекратить разработку планов будущей войны. Штабисты почувствовали обиду и возмущение. Сначала Гитлер воспользовался армией, чтобы оказать давление на Чехословакию, а теперь он собирался действовать точно таким же образом в отношении Польши.

Скоро стало совершенно ясно, что Гитлер не собирается останавливаться на достигнутом. В апреле он выступил перед высокопоставленными офицерами и объяснил, что в случае конфликта с западными державами нельзя рассчитывать на нейтралитет Польши. Значит, не остается ничего другого, как устранить Польшу. А это означало кровопролитие, поскольку нельзя было надеяться на повторение мюнхенского варианта.

Сразу же на повестке дня встал вопрос о Советской России; началась ожесточенная борьба за завоевание ее благосклонности. Никому не приходило в голову, к каким гибельным последствиям приведет сделка между Германией и Советским Союзом в отношении Польши. Папен, назначенный послом в Турцию, изложил свои опасения Кейтелю и Браухичу и настойчиво утверждал, что любая попытка разрешить проблему польского коридора силой приведет к мировой войне, в которой Германия окажется в безнадежном положении.

Голос Папена лишь подтверждал хор звучащих голосов, и военных и штатских, и им, казалось, можно было уделить больше внимания, но Кейтель и Браухич проявили исключительное упрямство. Дюстерберг ухитрился побеседовать с Браухичем и попытался открыть ему глаза на Гитлера и партию, но Браухич хранил ледяное молчание. Возможно, он считал любой разговор, связанный с попыткой свергнуть правительство, абсолютно бессмысленным. Генерал Томас неоднократно пытался устроить встречу Кейтеля и Герделера, и, как начальник отдела оборонной промышленности, пытался объяснить Кейтелю, с какими трудностями столкнется страна в случае войны. Все было тщетно, особенно если дело касалось Кейтеля. Подобно Бломбергу, Кейтель был убежден в гениальности Гитлера и в его способности сделать невозможное возможным.

23 мая Гитлер впервые дал возможность командующим всеми родами войск в общих чертах ознакомиться со своим долгосрочным планом. На заседании, проходившем в канцелярии рейхсканцлера, присутствовали следующие: Геринг, Редер, Браухич, Кейтель, Гальдер, Варлимонт, вице-адмирал Шнивинд, генералы Мильх и Боденшатц из люфтваффе. Обращаясь к собравшимся, Гитлер открыто заявил о намерении разрушить всю европейскую систему. Он однозначно дал понять, что дело не в польском коридоре, а в обеспечении «жизненного пространства Германии», другими словами, в насильственном приобретении восточных территорий. И тут не обойтись без кровопролития. Он вновь подчеркнул, что следует напасть на Польшу; она всегда была врагом Германии. Но главным врагом Германии является Англия, точнее, Англия и Франция, и война с ними будет идти не на жизнь, а на смерть. Для борьбы с Англией требовалось завладеть побережьем Дании и Бельгии. Хотя вермахт собирался приложить все силы, чтобы война была короткой, правительство должно понимать, что война может продлиться от десяти до пятнадцати лет.

Эта речь, в которой впервые давался намек на взаимопонимание с Россией, содержала еще одно важное высказывание. Гитлер заявил, что Генеральный штаб не должен заниматься изучением слабых мест врага. Надо сформировать «исследовательский штаб» из офицеров трех родов войск, которые будут «готовить операции на высочайшем интеллектуальном уровне». Это должны быть люди, обладающие «большим воображением в сочетании с превосходными техническими знаниями». Воплощение этой идеи в жизнь означало появление пятого Генерального штаба.

В конце мая Генеральный штаб приступил к разработке планов операции «Вайс». Планы должны были быть полностью закончены к 20 августа. Суть операции сводилась к молниеносному нападению с применением моторизованных и танковых дивизий. Требовалось сформировать две группы войск, Северную, состоящую из двух армий, расположенных в Восточной Пруссии и в Восточной Померании, под командованием фон Бока, и Южную, состоящую из трех армий, расквартированных в Силезии, под командованием фон Рундштедта.

Генеральный штаб не имел никакой информации относительно готовности Польши к нападению. Предполагалось, что Польша прибегнет к тактике затягивания в надежде на помощь со стороны Англии, Франции или России. Отсюда можно было сделать вывод, что с флангов она расположит сильные армии, а в центре – слабую. Однако не следовало исключать возможность нанесения Польшей отвлекающего удара по Восточной Пруссии или Верхней Силезии. Даже в этом случае, когда Польша, казалось бы, будет окружена, оставались небольшие сомнения, что удастся уничтожить чешскую армию. Германским планам сопутствовало счастливое обстоятельство. Празднества, связанные с двадцатипятилетней годовщиной битвы при Танненберге, предоставляли великолепную возможность перебросить часть войск морем.

Браухич откровенно сказал Гитлеру, что считает возможным захват польских территорий и что даже есть шанс одержать победу над Англией и Францией, но, если Россия окажется на стороне Запада, рухнет весь план. Браухич, конечно, не имел понятия о закулисных переговорах России и Германии, а Гитлер и не подумал информировать об этом Браухича или начальника Генерального штаба. Однако замечание Браухича еще больше укрепило мнение Гитлера, что польская проблема будет успешно решена в случае, если Россия займет благосклонную по отношению к Германии позицию. Правда, у Гитлера имелись и другие соображения. К сожалению, грубый политик, каким он, по сути, являлся, беззаботно готовящийся развязать мировую войну, Гитлер не допускал мысли, что армия, орудие его политики, может быть абсолютно не готова к серьезной войне. Катастрофически не хватало средств для ведения войны. На тот момент Германия имела в своем распоряжении всего лишь шесть дивизий, способных защитить западную границу, и даже таланты фон Лееба вряд ли могли помочь добиться успеха в случае решительного наступления пусть даже малочисленной французской армии.

Позже генерал Варлимонт сказал, что никогда еще немецкая армия не была так плохо подготовлена к войне, как в случае с Польшей. Ощущался недостаток боеприпасов, танков, моторизованных формирований и железнодорожных войск и, в первую очередь, обученных солдат и офицеров запаса.

Неожиданно Гитлер изменил тактику по отношению к командованию армии, и почему-то все вдруг решили, что Гитлер был бы полным «идиотом», если бы позволил себе «скатиться в мировую войну» и все ради польского коридора. Слова Редера, что нападение на Польшу приведет к мировой войне, стали восприниматься как неуместная шутка. Среди неожиданно успокоившихся был подполковник фон Лоссберг, офицер вермахта, прежде работавший в оперативном отделе Генерального штаба. Гитлер пригласил его к себе домой в Мюнхен и в присутствии Кейтеля заверил, что «операция «Вайс» никогда, никогда, никогда» не сможет стать причиной мировой войны.

Воспользовавшись случаем, Гитлер продемонстрировал презрительное отношение к западным государственным деятелям. Я, сказал фюрер, имел возможность встречаться с Даладье и Чемберленом. Они как пара старух, которые пьют чай и никогда пальцем не шевельнут ради своих польских союзников. Гальдер был среди тех, кто слушал его речи, но не опасался франко-британского вмешательства.

Нет ни малейших сомнений, что к тому моменту Гитлер поверил, что обладает даром предвидения. Он рисовал в своем воображении молниеносную войну против Польши и считал, что в наступившей паузе сможет перевести дыхание, а затем, как только позволят обстоятельства, возбудить дело против Запада. Козырной картой, спрятанной в рукаве, ему, конечно, виделись переговоры со Сталиным.

Но он полностью просчитался в оценке британского характера и стратегии и, что самое главное, недооценил ум Невилла Чемберлена. Старый джентльмен вернулся из Мюнхена с «миром», и теперь чувствовал, что лично обманут Гитлером, разворовывающим Чехословакию; он понял, что идти на уступки больше нельзя, и решил пересмотреть свои взгляды. Черчилль и его окружение резко критиковали Мюнхенское соглашение. Англия всегда оказывала сопротивление любой державе, стремящейся господствовать на континенте, и Чемберлен твердо решил противодействовать Гитлеру, если тот попытается решить польскую проблему с помощью силы.

Франция не так определенно высказывалась по этому вопросу, но находилась под влиянием Лондона, а Лондон был убежден, что можно рассчитывать, по крайней мере, на моральную поддержку Рузвельта. Но к величайшему сожалению, в Германии верили, что очередной блеф вновь приведет к победе.

В августе Германия закончила подготовку, и в процесс сразу же включилась пресса, которая обрушила на обывателей град историй о безобразном отношении поляков к немцам. Попутно сообщалось, что нет никакой мобилизации, идет обычный призыв в армию. Агенты СС и гестапо начали фабриковать сообщения для прессы. Конечно, между немцами и поляками происходили столкновения; в Польше, как и в Германии, атмосфера постепенно накалялась.

Люди онемели от страха перед надвигающейся угрозой новой войны. Царившая атмосфера очень напоминала прошлогодние настроения, хотя многие еще цеплялись за надежду, что Гитлер опять сделает невозможное и продолжит список бескровных побед.

Шахт, лишившийся должности президента Рейхсбанка, занимал теперь чисто декоративную должность министра без портфеля и приблизительно в это время вернулся из поездки в Индию. Он безуспешно пытался связаться с Гальдером; начальник Генерального штаба не желал его видеть. Гальдер понимал, что бессмысленно возвращаться к прошлогоднему плану государственного переворота.

Тем временем Чиано навестил Риббентропа в его имении рядом с Зальцбургом (настоящий владелец имения, австрийский монархист, находился в концентрационном лагере). Чиано спросил Риббентропа, чего в действительности хочет Германия. Данциг? Польский коридор? Или и то и другое? Риббентроп, глядя в глаза Чиано, холодно ответил: «Мы не хотим ни того ни другого. Мы хотим войны». Чиано был потрясен. Война в Испании закончилась победой Франко. Италия оккупировала Албанию, но Италия не была готова к войне. Муссолини не хотел, чтобы война началась раньше 1942 года. Если бы Гитлер согласился подождать, сказал Чиано, то ось Берлин – Рим могла бы обеспечить восьмидесятипроцентный успех, а так шансы на успех пятьдесят на пятьдесят. 29 августа Чиано записал в дневнике: «Гитлер вступает в войну, несмотря на катастрофическую нехватку вооружения».

Генеральный штаб испытывал подобные же чувства. В июне и июле Гальдер неоднократно пытался предупредить французского и английского послов. Он убеждал их, что Гитлер отказывается верить в то, что Франция и Англия могут вмешаться в конфликт, встав на сторону Польши, и что только твердая позиция их правительств заставит Гитлера отказаться от своих планов. Позже Гальдер рассказывал, что «умолял» послов, но было уже поздно. Так же как его предшественники, Гальдер боялся войны, в которой погибнут и люди и государство. Одновременно подобные действия предпринимал находившийся в Лондоне Вайцзеккер, с которым тесно контактировал Гальдер.

Летом 1939 года Раушнинг получил сообщение о планируемой в Париже встрече нескольких членов Генерального штаба с французским генералом из окружения Даладье. Немецкие генералы совершенно оправданно испытывали опасения, ведь у Гиммлера и в Париже были агенты.

19 августа Германия и Советский Союз подписали торговый договор, а 22 августа пакт о ненападении (переговоры шли с весны). В этот день Гитлер приказал всем командующим прибыть в Оберзальцберг в штатском и, как обычно, долго выступал перед присутствующими. Совершенно ясно, что подписание договора явилось для него сигналом к наступлению. Никогда, заявил он, ситуация еще не была столь благоприятной. В любом случае, рано или поздно война должна была начаться, а Англия не готова к войне. «Я только боюсь, что какая-нибудь свинья заявится ко мне с «примирительным» планом». В этот критический момент он в первую очередь думал о себе и о Муссолини. У итальянца была крепкая нервная система, а себя он рассматривал как «фактор особого значения». В Лондоне и Париже не было достойных людей. Что касается британской блокады, то нет никаких поводов для опасений, поскольку все, что потребуется, Германия получит с Востока. Заканчивая речь, Гитлер объявил, что следующее воскресенье, 26 августа, вероятно, станет днем начала наступления.

Речь Гитлера произвела неожиданное впечатление на присутствующих, хотя многие из них неоднократно слушали фюрера. Один из генералов заснул. У Дитриха (руководителя пресс-службы) создалось впечатление, о котором он в гневном тоне поведал Гальдеру, что большинство генералов выглядели подавленными. Некоторые из присутствующих действительно не хотели развязывать войну. Среди них был и Кейтель. Рундштедт по сути был скептиком, а Витцлебен, похоже, действительно поверил, что кризис удастся преодолеть, как это случилось в прошлом году.

Документы Нюрнбергского процесса пролили свет на многое из того, что произошло на следующей после встречи в Оберзальцберге неделе. А произошло примерно следующее.

23 августа Йодль был вызван в Берлин, чтобы возглавить штаб оперативного руководства ОКВ. Гальдер был в шоке. Он надеялся, что в случае войны поставит на это место своего человека, генерала фон Зоденштерна. Но его надежды не оправдались. В первый же день вступления в новую должность Йодль записал в дневнике: «Днем Y объявлено 26 августа 4 часа 30 минут».

В тот же день, когда Риббентроп вылетел в Москву для подписания нового договора, сэр Невилл Гендерсон приехал в Оберзальберг с письмом от Чемберлена. В письме сообщалось, что Англия намерена твердо придерживаться обещаний, данных Польше. На следующий день Шмундт вернулся в Берлин из Оберзальцберга и сообщил Йодлю, что Гитлер сомневается, не вмешается ли Англия в решение польского вопроса.

В какой-то момент забрезжила надежда. На следующий день поступил приказ прекратить развертывание против Польши, которое было уже в полном разгаре. Поскольку войска двигались походным маршем, их было крайне трудно вернуть назад, но можно было остановить.

Все, кто стремился к миру, вздохнули с облегчением. Гальдер решил немедленно воспользоваться благоприятной возможностью и уговорить Гитлера отвести войска из пограничной зоны. Тем более, что для этого был прекрасный предлог: невозможно удерживать такие значительные силы долгое время в одном положении. Глядишь, и удалось бы вообще сорвать план наступления. Канарис совершенно успокоился и объявил, что пятьдесят лет Европа будет жить в мире. Он основывался на том, что просто невозможно мгновенно провести тайную мобилизацию, на следующий год отменить ее, а затем вновь объявить. Подобные действия могли иметь только один результат: Гитлер окончательно бы потерял доверие генералов. Даже Остер, который никогда не был оптимистом, уверился, что все худшее осталось позади. Как нельзя лучше воцарившуюся атмосферу характеризует следующий эпизод. Фон Бранденфельс, начальник отдела личного состава вооруженных сил, рассказывал, что офицеры засыпали его вопросами, действительно ли удалось избежать мировой войны.

Но радость была недолгой, да и, честно говоря, для нее не было серьезных оснований. Разве можно было поверить, что Гитлер всерьез откажется от своих планов! Как бы то ни было, но празднования в связи с годовщиной битвы при Таннеберге были отменены.

Гитлер, по-видимому, очень надеялся, что Англия сохранит нейтралитет. Рузвельт и Даладье обращались к Гитлеру с просьбой не нарушать мир, и это убеждало его в слабости западных держав. Военные даже не представляли, что происходит в высших сферах власти; Гитлер не считал нужным посвящать их в происходящее. Приведу такой пример. Шведский промышленник, друг Геринга Биргер Далерус решил выступить посредником между Лондоном и Берлином. Ему удалось встретиться с Гитлером, который вел себя словно буйнопомешанный. Когда Далерус подчеркнул опасность войны с Англией, Гитлер принялся кричать, что Германию нельзя победить. «Германия выиграет молниеносную войну, – кричал фюрер. – Если будет война, я построю подводные лодки, подводные лодки, подводные лодки!» Тут фюрер начал что-то неразборчиво бормотать, а затем вскричал: «Я построю самолеты, самолеты, самолеты и уничтожу врагов!» В этот момент Далерус понял, что с таким человеком невозможно ничего обсуждать. Интересно, что даже Йодль не знал об этой встрече и впервые услышал о ней на Нюрнбергском процессе.

Муссолини тоже пытался выступать с миротворческой миссией, поскольку на этом этапе не собирался ввязываться в войну. Но Гитлер настаивал на войне. Он направил Польше ультиматум, поставив ее перед выбором: или она вступает в борьбу, или подчиняется желанию Гитлера.

Польша провела мобилизацию. Германия возобновила подготовку к нападению, назначенному на 30 августа. В последний момент атака опять была отложена. 31 августа пришел приказ начать наступление ранним утром 1 сентября. Наступление началось 1 сентября в 5 часов 45 минут. Гитлер был настроен решительно и не собирался ограничиваться словами, хотя польские власти были готовы пойти на серьезные уступки. Когда польский посол, после консультаций со своим правительством, позвонил, его грубо спросили, есть у него полномочия вести переговоры.

Ранним утром 1 сентября сорок четыре немецкие дивизии ворвались на территорию Польши. Небо над Польшей наполнилось ревом самолетов люфтваффе, тех самолетов, которые, как заявил Геринг, будут падать на врага, как ангелы-мстители. Относительно слабая армия, постоянно усиливаемая резервом второй очереди и дивизиями ландвера, удерживала линию Зигфрида.

В 11 часов в серой полевой форме собственного изобретения Гитлер выступил в рейхстаге. Сила, сказал он, натолкнулась на силу. Некое пророчество прозвучало в его словах, когда он заявил, что или вернется с этой войны как победитель, или не уцелеет. Единственный член рейхстага посмел возразить против войны. Им был Фриц Тиссен, один из королей немецкой тяжелой промышленности, который в свое время финансировал Гитлера и теперь считал, что Гитлер его предал. Он усматривал в договоре с русскими некую угрозу большевизации Германии и предполагал, что война с Польшей закончится мировой войной.

Муссолини до последней минуты пытался изменить ситуацию, договориваясь о встрече четырех держав. Ставились следующие условия. Польша должна пойти на перемирие. Немецкие войска остаются на занятых территориях. Англия была готова согласиться только при том, что немецкие войска отойдут на исходную позицию к границе, и выдвинула это требование в ультимативной форме.

Берлин не отреагировал на требование Англии, и 3 сентября в 11 часов Англия объявила Германии войну, а в 17 часов войну объявила Франция. Ближе к вечеру Гитлер поинтересовался у Риббентропа, когда Англия вступила в войну. Геринг сказал генерал-полковнику Шмундту, что, «если мы проиграем, Бог сжалится над нами!». Геббельс хранил гробовое молчание. Впоследствии Йодль признался, что известие об объявлении войны Англией и Францией сразило его, как удар дубинкой. Канарис заявил, что это конец. В такой обстановке начиналась Вторая мировая война, против которой так энергично и так безуспешно боролся Генеральный штаб.

В сообщениях, которые Чиано получал в то время от итальянского посла в Германии Бернардо Аттолико, говорилось, что в столице воцарилась гнетущая атмосфера. Город не заполняют толпы ликующего народа, как это было в 1914 году, когда по улицам проходили войска. Теперь на улицах можно видеть плачущих женщин и молчаливых мужчин, ведь многие из них знали о войне не понаслышке.

Вечером 3 сентября Гитлер отправил Муссолини письмо, в котором сообщил, что примет его предложение о совещании, если получит определенные гарантии. Но Британия решила вести войну, и мир мог продлиться не больше года. Момент был наиболее благоприятный. Польская армия будет уничтожена за короткое время, и нельзя допустить, чтобы дипломатические интриги свели на нет все усилия Германии. Гитлер понимал, что эта война будет битвой не на жизнь, а на смерть, но твердо верил в свой успех.

Внезапно начавшаяся война поставила Генеральный штаб перед новой проблемой. Прусское офицерство всегда выполняло свой долг. Офицеры Генерального штаба дали клятву человеку, который так легкомысленно развязал войну и теперь собирался лично вести ее. Военная присяга, которую когда-то давали королям, хотя короли и отреклись от престола, оставалась священной для солдата.

Понятно, что офицеры, среди которых были тайные противники Гитлера, по-своему разбирались с собственной совестью. Гальдер, например, считал, что его военный и моральный долг совпали. Теперь, когда началась война, он должен приложить все силы, чтобы выполнить свой профессиональный долг. Выбор в таких ситуациях всегда труден, а зачастую мучителен, особенно для тех, кто, как Бек, понимал, что поражение неизбежно и те, кто вынужден поддерживать Гитлера, будут отвечать за его преступления.

В ходе мобилизации ряд генералов, чья политическая благонадежность вызывала сомнения, были отправлены в отставку. Фрич и Бек были на слишком плохом счету, чтобы их призвали на службу, а вот фон Лееба задействовали, несмотря на то что Гитлер считал его «неисправимым антинацистом», как Гаммерштейна-Экворда и Клейста. Гаммерштейн-Экворд, похоже, всерьез обдумывал план, невероятно наивный, пригласить Гитлера с инспекцией в свои войска и арестовать. Говорят, что нечто подобное действительно произошло. Перед отъездом британского посольства из Берлина фон Шлабрендорфф, оппозиционер-консерватор (его имя не вошло в прусскую историю) открыл одному из секретарей посольства план ареста Гитлера.

Гитлер не упускал ни одной возможности, позволявшей ему ограничить влияние генералов. Во время оккупации Богемии и Моравии он несколько отошел от практики предыдущего года и вернулся к традиционной прусской политике военного времени, предоставив командующим полномочия в том районе, где дислоцируются их войска, но прикомандировав к ним партийных комиссаров. Теперь все было иначе. 30 августа был создан министерский совет по защите гражданского населения, и по предложению Геринга, председателя совета, Гитлер принял, с учетом сложившейся ситуации, беспрецедентные меры. Превратив гаулейтеров в комиссаров, он защитил себя от переворота, который могли учинить непокорные генералы.

Эти мероприятия были всего лишь предвестниками следующих нововведений, которые не только еще больше подорвали авторитет командиров, но и должны были полностью уничтожить принцип, на котором строились человеческие взаимоотношения в армии. В «основном приказе № 1» от января 1940 года указывалось, что каждый, кто обязан выполнять приказ, получит информацию, которая абсолютно необходима для его выполнения, только в самый последний момент. Этот приказ, рожденный человеком почти патологической подозрительности, шел вразрез с традициями, заложенными Мольтке-старшим и Гнейзенау.

Несмотря на неопределенность, вызванную повторной отменой приказа, и трудности, связанные с характером территории, на которой совершался маневр на окружение, нападение на Польшу шло по плану. Немецкие армии насчитывали на тот момент приблизительно миллион триста тысяч человек. Впервые использовались большие танковые формирования во взаимодействии с самолетами, тем самым блестяще подтверждая теорию Гудериана.

Польская армия под командованием маршала Рыдз-Смиглы имела одну танковую дивизию, и то некомплектную, одну кавалерийскую дивизию и одиннадцать отдельных кавалерийских бригад и, естественно, оказалась беспомощной перед оснащенной современным оружием Германией. К тому же погода тоже оказалась на стороне немцев; земля была сухой, что идеально подходило для танков. Немецкие бомбардировщики неожиданно напали на польские самолеты и уничтожили их в первый же день войны; современное оружие без труда расправилось и с польской кавалерией.

Польская армия еще больше усугубила свое положение тем, что полностью развернула двадцать две дивизии, вместо того чтобы сконцентрировать силы в какой-то определенной точке. У 4-й армии под командованием Клюге, наступавшей из Померании, возникли незначительные трудности в установлении связи с 3-й армией Кюхлера, базировавшейся в Восточной Пруссии и направлявшейся к реке Нарев. В то время как 8-я армия под командованием Блашковица теснила врага в Посен, на юге фон Рундштедт и его начальник штаба фон Манштейн действовали в основном по собственному усмотрению. Они должны были двигаться в юго-восточном направлении, но после первых успехов двинулись на север, чтобы отрезать польские армии в Варшаве. Успех этого маневра можно в значительной степени отнести за счет решительного наступления Рейхенау, который командовал 1-й армией. В результате польские дивизии были разделены на две части, и южная армия поляков сдалась 14-й армии под командованием Листа.

Во второй половине сентября немецкие армии начали приближаться к Варшаве. В этот момент Гитлер вмешался в ход войны и приказал подвергнуть Варшаву жестокой бомбардировке. Браухич и Гальдер настаивали, что сдача Варшавы была всего лишь делом времени и что благоразумнее отправить тяжелую артиллерию на Западный фронт. Но Генеральный штаб не знал, что в определенный момент в дело вмешается Советский Союз, и Гитлер, отдавая приказ об обстреле Варшавы, преследовал конкретную политическую цель. Он не хотел, чтобы город захватили русские, а значит, Варшава должна была как можно скорее стать немецкой. Во время войны с Польшей погиб Фрич. Как мы помним, он отказался командовать армией, но вместе со своим полком пошел на фронт. По всей видимости, он сознательно искал смерти.

Вмешательство Красной армии, заставшее врасплох Генеральный штаб, окончательно решило судьбу Польши с ее полуфеодальным укладом. Следующее событие радикальным образом изменило характер войны. Три дивизии ваффен СС преследовали цель, кардинально отличающуюся от задач, стоявших перед генералами. Гитлер поставил перед СС задачу полностью уничтожить правящий класс и интеллигенцию Польши.

Результаты не замедлили сказаться. К концу Польской кампании в последних числах сентября генерал-полковник Блашковиц был назначен главнокомандующим в Польше (штаб располагался в Спала). Управление оккупированными территориями было незамедлительно передано гражданским лицам. Демаркационная линия разделила территорию на польскую и советскую зоны. Территории, некогда принадлежавшие Германии, вошли в состав рейха. Остальная территория превратилась в «генерал-губернаторство» под началом Сейсс-Инкворта, которого в 1940 году сменил Франк.

Скоро начались серьезные трения между Блашковицем и генерал-губернатором. Блашковиц, человек старой закалки, был вынужден предпринять шаги против беспорядков, учиняемых СС и немецкой полицией. Он категорически возражал против преследования евреев и представителей польского правящего класса. Были созданы военные трибуналы, которые в отдельных случаях приговаривали членов СС к смерти за убийства, поджоги и грабежи. Генерал фон Кюхлер тоже неоднократно вступал в ожесточенные споры с Кохом, гаулейтером и комиссаром Восточной Пруссии, из-за безобразного поведения членов СС и национал-социалистической партии в польских районах, присоединенных к рейху. Заместитель главнокомандующего генерал Петцель пытался остановить начавшееся преследование евреев. В конце концов Блашковиц составил рапорт о злодеяниях, совершаемых СС. Борьба армии с СС вступила в новую фазу.

Согласно дневнику Ульриха фон Хасселя, этот рапорт так и не был отправлен, но Гитлер, конечно, знал о его существовании и был крайне недоволен поведением Блашковица, тем более что среди попавших под трибунал были люди из дивизии «Лейбштандарте Адольф Гитлер». Гитлер выражал неудовольствие поведением офицеров, которые обращались к кардиналу в Кракове, и раздражался из-за задержки конфискации состояния Радзивиллов. Интересно, что к этому времени ОКВ почти так же, как армия, стало относиться к СС, которые превращались в самостоятельную армию. Самое удивительное, что Йодль не счел нужным даже ознакомиться с рапортом Блашковица.

Основной театр военных действий после разгрома Польши переместился на запад. Порядка сотни дивизий (все, что имелись в распоряжении), не считая двенадцати оставленных на итальянской границе, французы перебросили на линию Мажино и на север Франции. На сцене, как и в 1914 году, появилась британская экспедиционная армия. Не считая операции в Сааре, французы не^предпринимали никаких действий, хотя, по свидетельству Йодля на Нюрнбергском процессе, они легко могли разбить слабые немецкие армии. Из девяноста восьми немецких дивизий, мобилизованных к началу войны, тридцать три были постепенно переброшены на запад и распределены между 1, 5 и 7-й армиями.

Фон Лееб, главнокомандующий Западным фронтом, как мы уже говорили, отрицательно относился к существующему режиму, хотя, как ни странно, ничего не знал о проектах Гаммерштейна-Экворда, связанных с переворотом. Тем не менее не было никаких сомнений в занимаемой им позиции, которую поддерживали его начальник штаба фон Зоденштерн и член его штаба принц Адальберт Баварский.

Как мы уже говорили, фон Лееб считался ведущим специалистом в области оборонительной стратегии, и его противник, Гамелен, тоже был склонен придерживаться оборонительной позиции, поэтому нет ничего странного в том, что в Генеральном штабе, особенно среди старшего поколения, господствовало мнение, что Франция вообще не собирается вступать в войну. Крепло убеждение, и небезосновательное, что возможно мирное разрешение конфликта.

Браухич и Гальдер, не поставив в известность Гитлера, приняли решение вести войну на оборонительной основе. Браухич отчаянно цеплялся за данные Гитлером гарантии, что война в Польше не приведет к мировой войне. Штюльпнагель даже не пытался задавать подобные вопросы Гитлеру, считая это неразумным. Йодль и Кейтель, пришедшие в полное замешательство от поведения Франции, не бросившейся на поддержку Польши, вернулись к мысли, что, вероятно, действительно удастся локализовать конфликт. Но пока все стояло на мертвой точке.

По свидетельству Йодля, в сентябре 1939 года Гитлер все еще не мог прийти к окончательному решению о выборе позиции. Он категорически не хотел занимать оборонительную позицию, но штаб оперативного руководства вермахта и Генеральный штаб уверяли его, что прорвать линию Мажино не представляется возможным. Мало того, если попытаться предпринять лобовую атаку и она окажется неудачной, мгновенно появляется опасность нападения союзников через Голландию и Бельгию на Рур. Ночные полеты британской авиации над Голландией и Бельгией к Германии убедили людей вроде Йодля, что Англия не будет уважать нейтралитет этих стран.

Быстрая победа в Польше явилась для Гитлера свидетельством высокого профессионализма новой немецкой армии, и он решил, что с такой же легкостью может провести военную кампанию на западе. Неуклюжие попытки склонить Англию к переговорам не принесли никаких результатов. Но это только придало Гитлеру решимости.

Однако не только мысль о молниеносной войне на западе занимала фюрера. Он уже проигрывал в голове планы нападения на Гибралтар с помощью Испании и захвата побережья Норвегии, где можно было бы разместить новые базы для подводных лодок. Адмирал Редер всячески одобрял план в отношении создания новых баз. План получил название «Везер». Гитлер все чаще исключал Генеральный штаб из участия в разработке будущих планов.

Чем больше фюрер размышлял об окончании войны, тем более блестящей казалась ему мысль о внезапном нападении. Хотя серьезной помехой для Гитлера стало растущее противостояние главнокомандующего сухопутными войсками, которого энергично поддерживал его начальник штаба.

Поначалу Гальдер был доволен действиями армии в Польше, но постепенно его стали одолевать сомнения. Во многих случаях пехоте недоставало той отчаянной решимости в наступлении, которой отличалась атмосфера войны 1914 года. Офицерам приходилось жертвовать жизнью, чтобы поднять солдат в атаку, и жертвы эти были неоправданно большими. Наводила на грустные размышления и слабая оснащенность армии (даже в 1940 году многие дивизии были вынуждены использовать чешское вооружение). По свидетельству генерала Томаса, в Польше находилось шесть танковых дивизий по двести пятьдесят танков в каждой, что говорит о хорошем положении дел. Теперь становится ясным, почему Генеральный штаб считал, что немецкой армии не стоит тягаться с французской, которая во многих отношениях оставалась по-прежнему лучшей в мире.

Франция явно не собиралась брать инициативу в свои руки, и это рождало надежду на близкий мир. Штюльпнагель, все еще первый обер-квартирмейстер Генерального штаба, подготовил донесение, в котором отстаивал чисто оборонительную тактику ведения войны. Примерно о том же рапортовал фон Лееб Браухичу, выражая опасения, что затягивание дипломатических переговоров может рано или поздно заставить Соединенные Штаты вступить в войну, и никто не знает, чем это обернется.

Гитлеровская директива № 6, касающаяся кампании против Голландии и Бельгии (кодовое название операции – «Гельб»), положила конец всем сомнениям. В директиве Гитлер указал, что долгий период ожидания приведет к усилению мощи его врагов, а поэтому он собирается разгромить французскую и британскую армии и захватить большую часть побережья Ла-Манша для создания баз, которые позволят вести морскую и воздушную войну против Британии. Так появился новый, черновой план Шлифена.

Новые планы повлекли за собой некоторые изменения в командном составе. Штюльпнагель занял место освобожденного от должности Гаммерштейна-Экворда (регулярные приглашения Гаммерштейна-Экворда посетить его войска вызвали у Гитлера подозрения) и принял командование над вновь сформированной группой армий «А». Начальником штаба Штюльпнагеля, размещенного в Кобленце, стал Манштейн. 1 октября фон Бок принял командование вновь сформированной группой войск «Б». Его штаб располагался в Бад-Годесберге. Теперь, вместе с группой армий «С» фон Лееба, на западе были сконцентрированы три группы войск.

Рассмотрим разработанный Генеральным штабом план развертывания, максимально приближенный к плану Шлифена. Группы армий «Б» и «А», расположенные соответственно на севере и в центре Западного фронта, как в 1914 году, должны были наступать на север Франции через Бельгию. Их задача заключалась в том, чтобы уничтожить вражескую армию севернее Соммы и прорваться на побережье Ла-Манша. Группа армий «Б» должна была только обеспечивать безопасность голландской границы. Что касается Бельгии, то границу требовалось прорвать по обе стороны от Льежа. Если придется нарушить голландскую границу в районе Маастрихта, то предстоит провести дружеские переговоры с голландцами.

Группа «А» формировала южное крыло охвата, а группа «С», в которую входили 1-я и 7-я армии, должна была прикрывать фронт между Арденнами и Швейцарией и удерживать войска, занимавшие линию Мажино.

Все командующие группами армий представили рапорты, одобряющие оборонительную тактику; эту точку зрения разделял начальник Генерального штаба. Вряд ли враг отважится на лобовую атаку; даже в случае его наступления через Бельгию и Голландию у немецкого командования останется время для принятия контрмер. Гальдер считал, что следует сохранять выжидательную позицию.

Из всех планов, представленных группами армий, наибольший интерес вызывает план Манштейна. Он предлагал, чтобы в случае перехода врага в наступление танки прорвались через «Арденнскую брешь». Направление удара – на Седан. По достижении Седана танки двинутся вдоль северного берега Соммы по направлению к Абвилю и побережью Ла-Манша. Какие бы силы ни бросил враг в Бельгию, они будут отрезаны и принуждены сражаться перевернутым фронтом. Смелый план! Именно потому, что идея была нова и оригинальна, она не нашла поддержки со стороны Генерального штаба.

Новый план Шлифена, разработанный Генеральным штабом, практически не предусматривал использование танков; территории Бельгии и Голландии не слишком подходили для этого рода войск. Интересно, что французский главнокомандующий был столь же консервативен и его мысли следовали тем же курсом, что соображения его врагов. Он предвидел, какой план разработает германский Генеральный штаб, и сконцентрировал моторизованные войска вдоль бельгийской границы.

Второй план Шлифена вызвал серьезные опасения с политической точки зрения не только у Браухича и Гальдера, но и у Варлимонта, начальника штаба оперативного руководства вермахта. Все западные державы, в случае нарушения бельгийских границ, могли ополчиться против Германии.

Новый, гораздо более серьезный кризис назревал в отношениях между Гитлером и командованием сухопутных войск. Вайцзеккер обстоятельно изложил все факты фон Этцдорфу, поддерживавшему связь с Генеральным штабом. Этцдорф был посвящен и в планы оппозиции из министерства иностранных дел. В октябре в Цоссене, где во время войны располагался Генеральный штаб, Гальдер сказал Этцдорфу, что следует предпринять максимум усилий, чтобы остановить наступление на западе. В конечном итоге посол фон Бюлов-Шванте, который находился в тесных отношениях с Беком, взялся предупредить бельгийского короля Леопольда III о готовящемся в его страну вторжении. Варлимонт, ничего не знавший об этом, самостоятельно предпринял аналогичный шаг. Он действовал через военного атташе в Брюсселе подполковника фон Паппенхайма.

И Бюлов-Шванте и Варлимонт рассчитывали, что Леопольд воспользуется своими многочисленными связями и выступит в качестве посредника. В ноябре Леопольд и королева Вильгельмина предприняли попытку примирить враждующие стороны. Увы, все было тщетно. Гитлер принял решение.

Генеральный штаб начал действовать по собственной инициативе и, поскольку казалось невозможным заставить Гитлера изменить свой план в отношении наступления на Париж и Брюссель, остановился на единственно возможном варианте, и этим вариантом был марш на Берлин. Были проведены некоторые военные приготовления. Начальник службы транспорта генерал-майор Герке должен был сконцентрировать в столице надежные дивизии и, самое главное, танковые формирования. Гальдер зашел так далеко, что даже организовал специальный штаб для проведения этой операции под командованием подполковника Гросскурта.

Не все генштабисты были убеждены в осуществимости предложенного плана. Начальник отдела боевой подготовки подполковник Рохрич, бывший сотрудник Шлейхера, считал, что предприятие слишком рискованное, тем более что существует такое практически непреодолимое препятствие, как геринговское люфтваффе, а генерал-полковник Фромм, командующий резервными войсками, был искренне уверен, что армия пойдет скорее за Гитлером, чем за генералами. Но Гальдер считал план вполне реальным.

Бек был посвящен в этот план и в случае попытки переворота должен был принять командование вооруженными силами. Понятно, что Герделер тоже был посвящен в план переворота. Возникший заговор объединил самых достойных людей Германии. Теневое правительство, в которое входили дипломаты, руководители высокого уровня и образованные люди, не могло не вызвать уважения в любой стране мира.

По замыслу заговорщиков, армия должна была действовать как единый организм под руководством законных лидеров. Браухич знал о заговоре и заявил, что готов следовать принятым курсом. К сожалению, благородные люди зачастую плохо подходят для работы в «сумеречном мире», в котором предстояло действовать конспираторам. Трудно сказать, что произошло, если бы заговорщики придерживались намеченного курса, но все внезапно закончилось.

Время поджимало и Гитлера и генералов. 5 ноября все было готово к наступлению, которое было назначено на 12 ноября. 5 ноября Браухич в очередной раз попытался предупредить Гитлера о возможных опасностях. Гитлер пришел в неописуемую ярость. Он прекрасно знает, кричал Гитлер, что генералы планировали что-то еще, кроме наступления. На самом деле Гитлер ничего не знал. Гнев разбудила его обычная подозрительность, и ничего больше, но Браухич перепугался. Он решил, что Гитлер узнал о заговоре. На этом дело и закончилось. Гитлер стал еще подозрительнее и даже сказал Кейтелю, что догадывается, что он, Кейтель, вошел в сговор с генералами. Кейтель впервые попросил об отставке, но получил отказ. Гитлер заявил, что Кейтель не имеет права так поступать.

Ноябрь 1939 года выдался напряженным. 7 ноября приказ о наступлении был отменен. В период между 12 ноября и 20 января не менее шестнадцати раз отдавались и отменялись приказы о наступлении на запад. 9 ноября в Мюнхене праздновалась годовщина «пивного путча». Через полчаса после ухода Гитлера в зале взорвалась бомба. Виновник не был обнаружен. Муссолини считал, что все было спланировано заранее, а пресса с удивительной поспешностью приписала этот акт британским спецслужбам. Более вероятно, что действовал одиночка. Страх оказаться убитым, осознание того, что в любой момент он может погибнуть от руки случайного убийцы, заставили Гитлера с еще большим пылом взяться за планы наступления.

Заслуживают внимания два случая, которые произошли примерно в то же время. Когда группа заговорщиков замышляла свое дело, фон Лееб разработал собственный план. Он собирался вместе с двумя другими командующими группами армий категорически заявить Гитлеру, что они отказываются подчиняться приказу о наступлении.

На следующий день после взрыва в Мюнхене по просьбе Лееба произошла встреча трех командующих вместе с их начальниками штабов в Кобленце в штабе Рундштедта. Хочу подчеркнуть – по инициативе Лееба. Как-то фон Этцдорф заметил фон Хасселю, что из троих командующих группами войск только Лееб по-настоящему знающий и способный человек; Бок глуп, а Рундштедт устал. Но даже если у Лееба были способности к руководству, они оказались невостребованными. Бок и Рундштедт отвергли его предложение. Лееб вернулся в свой штаб, находившийся во Франкфурте, с ощущением, что ничего нельзя сделать. Он только не знал, что уже находится под постоянным надзором гестапо.

Второй случай мог иметь первоклассное пропагандистское значение для военной оппозиции. Гиммлер издал декрет, общий смысл которого заключался в следующем. Война – это своеобразная бойня, и часто попусту растрачивается лучшая кровь. Поэтому долг замужних женщин, пока их мужья воют, не отказывать членам СС. Один из дивизионных командиров Лееба, генерал-лейтенант Гроппе, сразу же после издания декрета публично отказался продолжать службу. Его арестовали и приговорили к смертной казни, но позже выпустили. Лееб сделал все возможное, чтобы защитить своего подчиненного, и благодаря его решительным протестам декрет был аннулирован.

23 ноября Гитлер устроил секретное совещание с высшим военным руководством. Он произнес длинную, весьма сумбурную речь, некоторые положения которой легли в основу секретного меморандума. Уязвимость Рура – вот основная проблема; чем больше территорий будет захвачено к западу от Рура, тем надежнее будет его положение. Гитлер в который уже раз повторял, что необходимо расширить жизненное пространство и сделать это возможно с помощью силы. Момент исключительно благоприятный. С тыла Германия защищена пактом о ненападении с Советской Россией, правда, никто не знает, как долго сохранится это положение. Смерть Сталина, как и Муссолини, может изменить ситуацию, и тогда Германия будет способна противостоять СССР только в том случае, если у нее не будет проблем за спиной.

Но пока основным для Германии оставался вопрос, связанный с западным направлением. На данный момент серьезно обсуждался только замысел Гальдера, хотя Манштейн не терял надежды, что получит одобрение его план прорыва через Арденны. Он справедливо предполагал, что враг ожидает нападения через Бельгию, и в лучшем случае этот план приведет, как говорил Шлифен, к «обычной победе», а не к полному уничтожению вражеской армии.

У плана Манштейна было два существенных преимущества: не нарушался нейтралитет Бельгии, и враг окружался в том случае, если он нарушал бельгийские границы. Но Браухич и Гальдер решительно противились этой разработке, надеясь, что им удастся отложить наступление на неопределенный срок. Когда настойчивость Манштейна стала причинять Гальдеру и Браухичу излишнее беспокойство, они сняли его с занимаемой должности и перевели во вновь сформированный армейский корпус, расквартированный в Германии. Но за Манштейном стоял Рундштедт. Шмундт, во время приезда в штаб Рундштедта, случайно увидел меморандум Манштейна и передал его Гитлеру. Фюрер мгновенно проникся смелой идеей, и на специальном совещании, которое Шмундт организовал в рейхсканцелярии, Гитлер удивил Браухича и Гальдера, неожиданно проявив интерес к плану Манштейна.

10 января немецкий самолет сбился с курса и приземлился на территории Бельгии. Среди пассажиров были офицеры Генерального штаба, у которых при себе имелись копии плана Гальдера. Планы оказались в руках бельгийцев. В результате Бельгия усилила воинские группировки на границе с Германией. Леопольд решил сохранять нейтралитет, и планы не попали к французам. Гитлер рвал и метал. Германии было бы намного выгоднее, если бы Леопольд не был столь осторожен. Когда в конечном итоге был принят план Манштейна, то через разведывательные каналы делались завуалированные намеки на то, что будет выполняться новый план Шлифена.

В начале февраля Гитлер отказался от идеи зимнего наступления на запад и вплотную занялся норвежским проектом. Однако подготовка к операции «Гельб» продолжалась. Штаб Гитлера располагался в Шварцвальде в районе возвышенности Эйфель. Гитлер, как обычно, вникал во все подробности, его интересовала каждая мелочь.

17 февраля фюрер пригласил генералов на завтрак. Среди присутствующих был военный атташе в Лондоне фон Швеппенбург. Кстати, Манштейн тоже был среди приглашенных. Появилась возможность поговорить о плане. Манштейну удалось убедить Гитлера принять его план, но фюрер объединил план Манштейна с генеральным планом нападения на Францию, Бельгию и Голландию, тем самым лишив план Манштейна заложенного в нем политического смысла.

Тут же было принято решение, что реализация плана начнется с левофланговой массированной танковой атаки. Принятое Гитлером решение нанесло очередной удар по авторитету Гальдера. Позже Варлимонт говорил, что Гитлер принял всего лишь два важных стратегических решения: мощный прорыв из Восточной Пруссии к Нареву и утверждение плана Манштейна.

Все это время основной план оставался в тени. Гражданская оппозиция в Швейцарии и Ватикане делала все возможное, чтобы положить конец войне. Папен убеждал голландского посла в Анкаре и короля Швеции, что необходимо предпринять определенные шаги, которые могли бы привести к примирению. Увы, надежды на примирение таяли день ото дня, а Генеральный штаб все больше склонялся к мнению, высказанному Фроммом, что солдаты скорее пойдут за Гитлером, чем за генералами, тем более что среди офицеров запаса, вернувшихся в строй, было много национал-социалистов.

На Нюрнбергском процессе Йодль высказал свою точку зрения по этой проблеме. Он заявил, что переворот, совершенный группой генералов, никогда не будет успешным. Теоретически армия, действуя вместе с трудящимися массами, может совершить революцию, но только не в разгар войны. На войне солдат выполняет долг, который поклялся выполнять, и ничего более. Высказывая свое мнение, Йодль, вероятно, и не подозревал о существовании такого понятия, как угрызение совести. А может, просто не хотел об этом думать.

Ни Гальдер, ни Браухич не разделяли точку зрения Йодля и считали, что государственный переворот вполне возможен и во время войны. Но Браухич был из разряда непостоянных и крайне осмотрительных людей. Он старался по возможности скрыть свои взгляды и в сомнительных ситуациях прятался за спину фюрера. Время от времени командующие армиями уговаривали Браухича уйти в отставку и освободить место человеку, готовому на решительные действия. Таким человеком многие считали Манштейна. Они видели в нем не просто человека, обладающего сильным характером, а того, кто мог бы аргументированно убеждать Гитлера даже в том случае, если бы мнения Гитлера и его собственные не совпадали.

Гальдер продолжал поддерживать связь с оппозицией. В Берлине он встретился с кронпринцем Георгом Саксонским, считавшимся одним из самых блестящих умов католического сопротивления. В марте Гальдер имел встречу с Герделером, который настаивал на необходимости сделать все возможное, чтобы провести мирные переговоры до начала наступления. После разговора с Герделером у фон Хасселя сложилось впечатление, что Гальдер не пойдет на компромисс и будет бороться до тех пор, пока поражение в войне не нанесет решающего удара по авторитету Гитлера. Гальдер сказал Герделеру, что армия будет выполнять свой долг, даже если это будет идти вразрез с желанием правительства. Приблизительно в это время Германию посетил заместитель госсекретаря США С. Уэллес с тем, чтобы понять, стоит ли Америке брать на себя посредническую миссию и каковы в этом случае будут шансы на успех. Уэллес отчетливо понял, по крайней мере, генералы оценили это именно так, что в Гитлере можно видеть человека, наделенного полномочиями для ведения переговоров. Если во время визита Уэллеса генералы произвели на него довольно слабое впечатление, то после наступления на Францию их авторитет полностью пал в глазах Запада. Те, кто входил с генералами в контакт в Англии, почувствовали, что их предали. Армия, которая собиралась свергнуть Гитлера, пошла в атаку на Запад.

Основное внимание было сконцентрировано на операции «Везер», а это означало развертывание немецких относительно слабых военно-морских сил и, кроме того, нарушение границ Дании, с которой был подписан договор о ненападении.

В Генеральном штабе преобладало мнение, что эта операция возможна только в случае введения в бой значительных сил, которые придется перебрасывать морским путем. Однако Гитлер не счел нужным поручать подготовку операции Генеральному штабу. Он возложил ответственность за нее на ОКВ и штаб оперативного руководства. Главнокомандующему сухопутными войсками было приказано обеспечить боеспособность шести дивизий. Генерал-полковник фон Фалькенхорст возглавил экспедиционную армию; в 1918 году он принимал участие в Финской кампании.

Штаб ОКВ должен был осуществлять руководство всем театром военных действий. Подобная практика вскоре распространилась и на другие военные операции, что было равносильно созданию второго Генерального штаба. Это был ответ Гитлера на противостояние Генерального штаба. Дело закончилось тем, что Йодль, начальник штаба оперативного руководства, стал считаться в ставке Гитлера ведущим военным специалистом своего времени.

Как и Гальдер, Йодль был баварцем, и, несомненно, Гитлер видел в нем высокопрофессионального солдата. Помимо природной интуиции, Гитлер обладал трезвым умом. Йодль ничего собой не представлял как личность, и Гитлера это очень устраивало. Йодль никогда не предпринимал никаких шагов, лежащих вне его профессиональной сферы деятельности.

Йодль имел точное представление о долге. Клятва фюреру накладывала на него единственную обязанность – обеспечить победу в войне. Он верил в гениальность Гитлера и делал все, что было в пределах его возможностей. Вот этим ограничивался его долг. Его не волновали политические проблемы. Он был одним из последних узкопрофессиональных специалистов, которых поставлял Генеральный штаб.

Между Мольтке-старшим и Йодлем был длинный путь, который вел к постепенному сужению умственных горизонтов. Общение с Гитлером также наложило отпечаток на мировоззрение Йодля. Его учение войны опровергало не только концепцию Клаузевица, но даже концепцию Людендорфа, хотя в какой-то степени и разделяло идеи последнего. Война, по мнению Йодля, является основной составляющей политики, ее движущей силой. Война – самоцель. Вот поэтому-то все разговоры Йодля с Гитлером касались только военной сферы деятельности.

Из дневника Йодля становится ясно, как в течение февраля и марта менялось мнение Гитлера в отношении приоритетности операций «Гельб» и «Везер». В марте Гитлер решил начать с операции «Везер». Все было построено на импровизации. Не разрабатывались планы Датской и Норвежской кампаний; все необходимые карты были взяты в книжных магазинах Берлина. Хитрый ход, учитывая необходимость сохранять секретность! К сожалению, военные атташе Дании и Норвегии ни о чем не подозревали, убежденные в том, что ВМФ и высшее военное командование Германии находятся не в том положении, чтобы предпринимать какие-либо внешние действия. Когда адмирал Канарис, с фанатичной решимостью стараясь помешать всем планам Гитлера, пытался предупредить военных атташе, он столкнулся с откровенным недоверием. Атташе усмотрели в его действиях военную хитрость. Швеция забеспокоилась только тогда, когда шведские дипломаты услышали о сосредоточении транспорта в Штеттине.

5 февраля в Берлине состоялось заседание штаба, осуществлявшего руководство операцией «Везер». Отсутствие люфтваффе вызвало вспышку ярости у Геринга. Первоначально рассматривался вариант одновременного нападения на Норвегию и Голландию, чтобы одним ударом получить два порта. Потом от этой идеи пришлось отказаться, поскольку нападение на Голландию нельзя было отделять от основного наступления на Запад.

13 марта Йодль простодушно отмечает в дневнике, что фюрер не отдает приказ о начале операции «Везер», поскольку не может найти подходящего предлога. Спустя пять дней Гитлер встречался с Муссолини на перевале Бреннер (в Альпах). Дуче выразил намерение вступить в войну на стороне Германии, но подчеркнул, что Италия находится не в том состоянии, чтобы вести долгую войну. Гитлер посчитал возможным заверить Муссолини, что война долго не продлится. Наконец, 2 апреля Гитлер отдал приказ 9 апреля начать оккупацию Дании и Норвегии.

Переброска немецких войск проходила под ураганным огнем британских кораблей. На помощь армии были направлены все военно-морские силы Германии. Вопреки ожиданиям операция прошла успешно, хотя флот понес у берегов Норвегии значительные потери. В первый день было потоплено два линейных и один броненосный крейсер и два транспорта. Несколько позже у Нарвика было потоплено большое количество эскадренных миноносцев.

Дания капитулировала, не оказывая сопротивления. Утром 9 апреля немецкие корабли вошли в гавань Копенгагена и высадили войска, мгновенно заполнившие и сам город, и Королевский дворец. В отличие от Дании Норвегия оказала сопротивление агрессору. Британцы поспешно бросили в Норвегию экспедиционную армию и отрезали немецкие войска, захватившие Нарвик.

Теперь Йодлю открылось, в каком состоянии находится нервная система Гитлера и что он совершенно не контролирует себя. Об этом можно судить по лаконичным записям в дневнике Йодля: «страшно возбужден», «в жутком смятении». Такое влияние оказывали на Гитлера плохие новости. С огромным трудом Йодлю удалось убедить главнокомандующего не отказываться от намеченного. Потребовалось вмешательство подполковника фон Лоссберга, офицера Генерального штаба сухопутных войск, чтобы не позволить Гитлеру отдать приказ об отводе войск из Норвегии.

Тогда Гитлер бросился в другую крайность. Он предложил перейти шведскую границу, пройти через всю страну и освободить тех, кто был отрезан в Норвегии. Только когда шведский адмирал, являвшийся представителем короля Швеции, ясно дал понять, что Швеция окажет сопротивление, Гитлер отказался от своего плана.

4 мая ситуация с Норвегией прояснилась, и британская экспедиционная армия погрузилась на корабли. Как и в случае с Польшей, в Норвегию для осуществления руководства был немедленно направлен член национал-социалистической партии (гражданский). Ставшие уже привычными столкновения между членами национал-социалистической партии и военными приняли такие масштабы, что пробудили опасения даже в Кейтеле.

Согласно дневнику Йодля, 27 апреля Гитлер решил начать операцию «Гельб» в период между 1 и 7 мая. 5 мая Йодль пишет, что «фюрер нашел соответствующее обоснование операции «Гельб». Спустя два дня он решает, что совершено предательство. Подслушанный телефонный разговор между бельгийским послом в Ватикане и Брюсселем позволил сделать вывод, что из Германии просочились сведения о плане. 8 мая Голландия провела мобилизацию, и Гитлер отложил операцию на 10 мая.

Опасения Йодля в отношении утечки информации были не напрасны. 9 мая Канарис через своего начальника штаба Остера направил последнее предупреждение датскому военному атташе в Берлине. Остер был близким другом датского атташе и откровенно сообщил ему, что «эта свинья» идет к западной границе.

На тот момент Франция и Британия развернули две группы армий под командованием генералов Биллотте и Претелата севернее и южнее Седана. В случае необходимости Биллотте двигался вместе с четырьмя армиями и шестью дивизиями британской экспедиционной армии в Бельгию. В соответствии с планом Манштейна в центре атаки находилась группа «А» под командованием Клейста, в которой сконцентрировалось такое количество танков, о котором до этого момента мир даже не подозревал. Три танковых корпуса и моторизованная пехота! Тысяча самолетов поддерживала танковый удар. Основная проблема была связана даже не с поломками танков и снабжением горючим, а с тем, что начальником штаба у Клейста был полковник Цейтцлер.

Наступление началось 10 мая под предлогом того, что франко-британские войска планировали прорваться в Голландию и Бельгию, чтобы атаковать Рур. Таким образом, сто десять немецких дивизий были брошены против ста тридцати пяти вражеских. Несмотря на численное превосходство вражеских сил, Йодль на следующий день пишет в дневнике, что операция прошла на редкость успешно. 6-я армия под командованием Рейхенау вступила в Бельгию. Воздушно-десантные войска под командованием генерала Штудента вместе с 18-й армией под командованием фон Кюхлера заняли Голландию, которая сдалась через пять дней. Фон Лееб закрепился на юге, ожидая развития событий.

Самый страшный удар был нанесен в Арденнах. 9-я французская армия под командованием генерала Корапа, которая удерживала этот участок фронта, отошла к Нормандии, чтобы парировать удар, нанесенный по Бельгии. В момент атаки она располагала только четырьмя резервными дивизиями и формированием бельгийских стрелков. Корапу не удалось отвести войска.

Группа армий под командованием Биллотте вошла в Бельгию вместе с британцами, дошла до канала Альберта, но была отброшены танковым ударом. 13 мая немецкие танковые соединения почти беспрепятственно достигли берегов Мааса, в тот же день форсировали реку и двинулись к побережью. Эффективная поддержка с воздуха обеспечила успех танковых колонн.

Незадолго до этих событий Гитлер доказал, что не способен использовать имеющееся у него у руках орудие. Он не обладал и долей того хладнокровия, которое было свойственно Мольтке-старшему. Нервное возбуждение сменялось ребяческим ликованием. 17 мая Гальдер отметил, что «фюрер излишне возбужден», сказал, что напуган своими успехами и хочет остановить танковое наступление. 18 мая Гальдер стал свидетелем одной из тех вспышек ярости, которые свойственны истеричным натурам в моменты наивысшего напряжения. Спустя еще два дня Йодль увидел уже совсем другого Гитлера. Теперь фюрер был уверен в победе. «Фюрер был вне себя от радости, – написал в дневнике Йодль. – Интересуется мирными условиями. Восстановлением территорий, которые немцы потеряли за последние четыреста лет. Предварительные переговоры в Компьенском лесу, как в 1918 году. После передачи колоний Британия в любое время получит сепаратный мир».

21 мая немецкие танки вышли к Ла-Маншу. Британцы начали отступать к портам, и немецкие танки устремились к Дюнкерку. Четыре союзнические армии были, фактически, окружены.

24 мая Гитлер вместе с Йодлем и Шмундтом вылетели к Черчиллю. Теперь стало ясно, что из-за недоверия к армии и патологических страхов фюрер утратил ощущение перспективы. Он приказал командирам танковых колонн подойти как можно ближе к британским войскам, грузившимся на корабле в Дюнкерке, и остановиться. Он якобы хотел избежать опасности рассредоточения, но на самом деле думал абсолютно о другом. Геринг, по словам Гальдера, убедил фюрера, что нельзя позволить армии добиться такого успеха, как захват британской экспедиционной армии. Люфтваффе ничего не стоило помешать погрузке британских войск, но, похоже, Гитлер надеялся достичь взаимопонимания с Англией, но это вряд ли удалось, если бы он поставил великую страну в унизительное положение.

Не меньше двух дней потратили Гитлер, Браухич и Рундштедт, прежде чем решили вопрос с танковыми колоннами. За это время большая часть британской армии смогла безнаказанно ускользнуть. «Невозможно говорить с дураком, – сказал генерал Томас капитану Лиддел-Гарту, – Гитлер упустил шанс одержать победу». Спустя несколько дней после «удивительных событий в Дюнкерке» Гитлер объяснил Клейсту, что не хотел, чтобы его танки «испачкались в грязи во Фландрии». И добавил: «В любом случае, англичане больше не появятся в этой войне». Рундштедт и фон Зоденштерн, преемник Манштейна на должности начальника штаба Рундштедта, выслушали другую версию. Якобы Гитлер хотел заключить с Англией почетный мир. Даже немецкие колонии не были слишком дорогой ценой в уплату за такой мир. Рундштедт, который никогда не хотел воевать с Англией, испытал облегчение от этих слов.

Немцы продолжали одерживать победы. Они захватили порты на Ла-Манше. Бельгийская армия объявила о капитуляции. Немецкие армии спокойно перегруппировались. Вторая фаза борьбы с Францией началась с наступления на линию Вейгана вдоль рек Сомма и Эна. Эта линия, названная по имени главнокомандующего, сменившего Гамелена, защищала Париж и бассейн Сены. Но даже таланты Вейгана не смогли спасти положение.

Новое немецкое наступление началось 5 июня. Фон Бок с тремя армиями начал наступление на Сомме, а Рундштедт с группой армий «А» наступал на Эне. 10 июня линия Вейгана была прорвана. Фон Лееб перешел в атаку на линии Мажино. В войну вступила Италия. Войска фон Кюхлера вошли в Париж.

Потоки беженцев запрудили дороги и мешали движению войск. Французское правительство переехало сначала в Тур, а затем в Бордо. В этот час испытаний, чтобы спасти страну, Петен вместе с Вейганом и другими военными сформировал правительство. В середине июня Петен вышел с предложением о заключении перемирия, и 21 июня новые хозяева Европы подписали соглашение о перемирии в Компьенском лесу, в том же самом знаменитом вагоне, в котором в 1918 году Фош принял капитуляцию Германии. Немецкий Генеральный штаб разместился в Фонтенбло.

Торжествующий Гитлер стоял на берегу Ла-Манша. В соответствии с доктриной Шлифена военная победа решала политическую проблему. Так ли это было на самом деле? После войны фельдмаршал фон Клейст заметил в разговоре с капитаном Лиддел-Гартом: «Ошибка Германии заключается в том, что она считает, будто военный успех может решить политические проблемы. На самом деле при нацистах мы стремились изменить мнение Клаузевица и рассматривали мир как перерыв в войне».