Глава 12

БОРЬБА ПРОТИВ ВОЙНЫ

Фрич – Бломберг – Браухич

Хотя Бломберг и Кейтель занимали своего рода примиренческую позицию (в отличие от Бека и Фрича, которые пытались сохранить нейтралитет), отношения с национал-социалистической партией по-прежнему оставались напряженными. Партия прилагала все усилия, стремясь увеличить влияние в армии. Теперь ежегодно устраивались политические занятия для офицеров, на которых выступали Гитлер, Гиммлер и другие партийные лидеры. Партии иногда удавалось добиться увольнения генералов, не желающих сотрудничать с нацистами. К примеру, в 1935 году Юлиус Штрейхер добился увольнения командующего Нюрнбергской дивизией генерал-лейтенанта Штефануса.

Армии трудно было ожидать существенной поддержки слева. За редким исключением, социал-демократы избегали всяческих контактов с армией. Отдельные попытки рассматривались как нежелательные, поскольку отвлекали от основной проблемы, связанной с перевооружением. Самое важное, что генералы никогда не могли быть полностью уверены в своих солдатах.

При всем том консервативные круги по-прежнему пребывали в иллюзии, что Фрич подкарауливает СС, хотя на самом деле СС подкарауливали Фрича и использовали любую возможность, чтобы дискредитировать его. Параллельно СС настойчиво пытались создать собственную армию. В начале 1937 года вооруженные силы Гиммлера, включая личную охрану Гитлера, состояли из девяти батальонов и дивизии «Мертвая голова». Но Гиммлер хотел создать, ни много ни мало, регулярную армию и военно-воздушные силы СС.

Начиная с лета 1935 года Генеральный штаб рассматривал шансы на успех в том случае, если появится возможность ремилитаризации демилитаризованной зоны. Бек был против подобного проекта по двум причинам. Во-первых, план оккупации Рейнской зоны вел к нарушению Локарнского договора. Во-вторых, армия была еще не готова оказывать даже слабое сопротивление. Бломберг и Фрич тоже считали, что на данном этапе следует спокойно продолжить реорганизацию армии, а не ввязываться в подобную авантюру.

В 1935 году ситуация в Европе резко изменилась. Армия Муссолини в нарушение устава Лиги Наций вторглась в Абиссинию. Лига Наций проголосовала за принятие санкций, что не помешало Муссолини завоевать Абиссинию, но послужило поводом для разрыва отношений Италии с Англией и Францией, бросив Италию в объятия Гитлера.

В январе 1936 года Пьер Лаваль возвестил о своем намерении выяснить в парламенте вопрос о ратификации русско-французского договора о взаимопомощи. Теперь пришла очередь Гитлера. Внешне Гитлер всячески обхаживал Францию. Он оказывал знаки внимания бывшим военнослужащим и даже дал несколько интервью французским журналистам. Одновременно он заявил Бломбергу, что, по его мнению, русско-французский договор нарушает Локарнский договор (якобы потому, что подписанный русско-французский договор не был ратифицирован до конца года), а значит, Германия может вновь оккупировать демилитаризованную Рейнскую зону. Гитлер, естественно, не собирался выступать с официальным обвинением, он собирался поставить Запад перед свершившимся фактом.

Бломберг не счел нужным сообщить об этом Фричу или Беку, но в феврале Гитлер сам рассказал о своих намерениях Фричу. Поняв обеспокоенность Фрича, Гитлер объяснил, что поводов для волнения нет, поскольку Италия наверняка примет сторону Германии и, по мнению Нейрата, Запад не предпримет никаких решительных действий.

О предстоящей операции Бек и Генеральный штаб узнали только 6 марта, накануне вторжения в Рейнскую зону. Йодль пишет о реакции Бека на полученную информацию, как о состоянии игрока в рулетку, поставившего все на один номер. Наконец было решено максимально возможно использовать собственные силы, чтобы в случае нанесения Францией контрудара свести собственные потери к минимуму. На деле территория была занята одной дивизией.

При первых признаках тревоги Франция сконцентрировала на границе с Германией для усиления линии Мажино тринадцать дивизий и запросила Лондон о возможности совместных действий. Военный атташе в Лондоне фон Швеппенбург заявил, что нет повода для беспокойства. Однако телеграфировал в Берлин, высказав свои опасения, и вскоре стало ясно, что с нервами у Гитлера и Бломберга ничуть не лучше, чем у Швеппенбурга. Получив известие из Лондона, Бломберг потребовал немедленного отвода войск. Гитлер позже признался, что, хотя и обвинил Бломберга в том, что тот потерял голову, очень надеялся, что в течение по крайней мере ближайших десяти лет ему не придется проходить через подобное испытание. Швеппенбурга отозвали из Лондона, хотя Бек считал, что, как офицер Генерального штаба, Швеппенбург имеет право высказывать собственное мнение.

Скоро стало ясно, что ни Франция, ни Англия не готовы предпринимать решительные действия. Очевидно, общественное мнение Англии не сочло необходимым вести борьбу за демилитаризованную зону. Гитлер одержал победу, ошибочно приписывая сложившееся в Англии положение влиянию Эдуарда VIII, который, как и принц Уэльский, проявлял некоторый интерес к национал-социализму. Гитлер обольщался мыслью, что король Британии захочет прийти к соглашению с Германией. С этой целью Гитлер всячески уверял англичан в своем стремлении к миру. Он заявлял, что «война не вернется», что Германия «лучше других знает, какие бедствия она несет», что «германские проблемы не могут быть решены военным путем». Мы не располагаем документами, которые бы свидетельствовали о том, сколько в этих словах было искренности, а сколько фальши.

Летом Гитлер ввязался в очередную авантюру. Когда Франко обратился с просьбой оказать помощь в военном мятеже против существующего правительства Испании, Гитлер принял решение помочь испанским мятежникам.

Возможно, он искренне считал, что над Испанией нависла угроза большевизма. Однако военные авторитеты воспротивились решению Гитлера, и в результате Франко не получил затребованных им трех германских дивизий.

Вместо этого Бломберг откомандировал в Испанию полковника Варлимонта в качестве военного советника и генерала фон Тома в качестве наблюдателя. Позже в Испанию было отправлено незначительное количество танков.

Прижимистость военных неожиданно вызвала у Геринга прилив энтузиазма. Он увидел блестящую возможность испытать люфтваффе. В Испанию был направлен легион «Кондор», состоявший из четырех бомбардировочных, четырех истребительных и одной разведывательной эскадрильи, не считая обслуживающего персонала и противовоздушных батарей. «Кондоровцы» иногда сталкивались со своими соотечественниками, воюющими в Интернациональной бригаде. Были случаи дезертирства из нацистской армии.

1936 год был отмечен двумя важными событиями: введением двухлетнего срока службы в армии, что дало возможность сформировать два дополнительных армейских корпуса, и смертью Секта. Он умер в декабре от внезапной остановки сердца. Сект был единственным германским военным, завоевавшим искреннее международное уважение. И он был единственным человеком, за которым, несмотря на раскол, по-прежнему был готов следовать офицерский корпус. Гитлер присутствовал на похоронах, но уехал, как только капеллан начал произносить проповедь. Не иначе это было предзнаменованием грядущих событий, когда вся работа покинувшего мир Секта пошла насмарку.

На следующий год вновь актуальным стал вопрос отношений между Красной армией и рейхсвером. В Лондоне на похоронах Георга V Бломберг встретился со своим старым знакомым – начальником штаба Тухачевским[19].

В данном случае Бломберг и Тухачевский представляли правительства своих стран. В результате последовало приглашение присутствовать на осенних маневрах, которое позже Фрич распространил на генерала Уборевича, проходившего при Бломберге обучение в Войсковом управлении. Это привело к небольшому, но имевшему важные последствия инциденту. На обеде в присутствии Уборевича Фрич демонстративно поднял тост за Красную армию. Вероятно, Гитлер узнал об этом, и 30 января, в годовщину революции, крайне раздраженно заявил, что никому не дано права устраивать «попойки» с коммунистическими функционерами. Понятно, что этот злобный выпад был направлен в сторону Фрича.

Весной 1937 года Тухачевский приехал в Прагу для обсуждения вопросов военного сотрудничества с правительством Чехословакии и возвращался в Москву через Берлин. Спустя короткое время секретная служба Чехословакии узнала, что содержание переговоров стало известно германской разведывательной службе. Бенеш (президент Чехословакии в 1935–1938 годах) был глубоко возмущен и сообщил о полученной информации Сталину. Вскоре мир содрогнулся от известия, что Тухачевский и целый ряд высокопоставленных военных были расстреляны за государственную измену. Что более всего потрясло немцев, так это то, что почти все расстрелянные за измену офицеры прошли обучение в рейхсвере.

Прошел слух, что Тухачевский, известный своими непомерными амбициями, планировал с помощью немцев совершить переворот. Однако Гейдрих хвастался Канарису, что это он сдал «красных командиров», и сделал это по приказу фюрера, сфабриковав доказательства их измены. Слишком уж это похоже на триллер, чтобы быть правдой. В целом немецкие офицеры поверили, что Тухачевский действительно планировал военный переворот. Какой-то подозрительный журналист из Парижа пустил слух, что Тухачевского предал некий генерал Скоблин. Однако факт остается фактом. Диктатор поднял руку на офицерскую касту. Тогда никто еще не верил, что подобные методы возможны и в Германии.

Советские генералы были не единственными, кто наносил визиты вежливости за границу. В июне 1937 года Бек по собственной инициативе приехал с неофициальным визитом в Париж, где встретился с генералом Гамеленом и Даладье, в то время военным министром Франции, и посетил французский Генеральный штаб. Он хотел убедить французов, что Германия не помышляет о войне, а перевооружение Германии направлено только на защиту собственной страны, и ни на что больше. Бек искренне верил, что его визит принесет ощутимые результаты. Примерно такие чувства испытывал находящийся в Лондоне фон Швеппенбург, стремясь завязать дружеские отношения с высокопоставленными британскими офицерами. Спустя месяц после поездки Бека в Париж стало ясно, что Гитлер изменил прежний курс. В июне Бломберг получил приказ привести войска в состояние боевой готовности. Вот тогда-то Бломберг издал свою знаменитую директиву с грифом «Совершенно секретно». Директива предназначалась командующим трех родов войск, и в ней указывалось, что ни западные державы, ни Россия не имеют намерения воевать и не готовы к войне. «Несмотря на эти факты, – указывалось далее в директиве, – неустойчивое политическое равновесие в мире, не исключающее неожиданных инцидентов, требует постоянной готовности вооруженных сил Германии к войне… Подготовка к возможной войне должна вестись в течение мобилизационного периода».

Спустя четыре месяца, а точнее, 5 ноября, Гитлер неожиданно вызвал командующих тремя родами войск, Бломберга, Нейрата и Хоссбаха, и изложил свое представление о создавшейся ситуации, чего он никогда не делал. Информация показалась Хоссбаху настолько важной, что сразу же после совещания он записал все, что говорил Гитлер. Эти записи фигурировали в качестве доказательства на Нюрнбергском процессе.

Гитлер заявил, что проблемы Германии можно решить только с помощью силы. Остается ответить на вопросы: когда и где? Тут возможны три варианта. Вариант первый. Закончить перевооружение армии до 1943 года и занять наступательную позицию. Вариант второй. Если внутренний кризис во Франции разрастется так широко, что затронет армию и сделает ее неспособной воевать против Германии, настанет время действовать против Чехословакии. Вариант третий. Если Франция будет находиться в состоянии войны с другим государством, к примеру с Италией, то она не сможет выступить против Германии. Далее Гитлер заявил, что в первую очередь надо одновременно опрокинуть Чехословакию и Австрию, чтобы устранить угрозу на флангах в случае возможных операций на Западе. Япония может сыграть роль противовеса в отношении Советского Союза.

Намерения Гитлера, судя по всему, были известны большей части присутствующих, а теперь прояснились схема гипотетических возможностей и пути ее реализации, что произвело на слушателей ужасающее впечатление. Фрич и Бломберг тут же заявили, что нет никаких сомнений, что Англия и Франция вступят в войну с Германией, а вот второй и третий варианты вряд ли возможны. Что касается флангов, то Бломберг советовал обратить внимание на укрепленную полосу на севере Богемии. Фрич, собиравшийся поехать в Египет, был обеспокоен тем, что Гитлер предложил ему отложить поездку, и заявил, что в этом нет особой необходимости. Возможно, Гитлер почувствовал смутное опасение и решил, что Фрич может представлять для него опасность.

А может, виной тому был процесс обсуждения. Каждый должен был знать свое место. Гитлер открыто заявил о своем желании развязать войну, а его военный министр и главнокомандующий его армией заявили, что не хотят войны. Только Геринг сохранял хладнокровие. Гитлер, конечно, смолчал, что для него совершенно несвойственно. Остальные были глубоко встревожены. После этого совещания у Нейрата случилось несколько сердечных приступов; он прекрасно помнил «волю» Гинденбурга, высказанную преемнику: избавить Германию от войны.

После совещания у Гитлера Нейрат, Бек и Фрич собрались на Бендлерштрассе, чтобы обсудить, как отговорить Гитлера от его плана действий. Решили, что Фрич должен пойти к Гитлеру и объяснить невыполнимость, с точки зрения подготовленности армии, его плана. Нейрат, со своей стороны, должен делать все возможное, чтобы сохранить мир. Ни один из них не знал Гитлера и не понимал сложности ими же поставленной задачи. Гитлер просто не пожелал встречаться с ними. В конечном итоге Фрич отправился в Египет. Ему и в голову не пришло, что Гитлер отправил вслед ему гестаповцев, агентов Гиммлера, злейшего врага Фрича.

Фрич приказал Генеральному штабу пересмотреть план «Грюн» под новым углом зрения, чтобы понять, к чему приведет нападение на Чехословакию. Таким образом Фрич надеялся, предвосхитив намерения Гитлера, доказать всю несостоятельность его плана.

Трудно сказать, чем руководствовался Гитлер, раскрыв свои намерения, но мы все-таки попробуем догадаться. Как впоследствии рассказал Кейтель, Гитлер всесторонне изучил немецкую военную литературу, и положения, преподнесенные им 5 ноября, были, по сути, обновленными идеями Гольца и Бернарди, выросших в условиях монархии и рассматривавших конфликт Германии и Чехословакии как вопрос первостепенной важности. Эти идеи засели в голове сторонника политики силы, абсолютно лишенного сдерживающих центров, вся мудрость которого заключалась в уверенности, что он послан для того, чтобы избавить мир от бремени несуществующих угрызений совести.

До недавнего времени Гитлер считал Фрича военным специалистом и предоставил ему свободу действий в формировании новой армии. Он зачастую отклонял просьбы партии, если они шли во вред армии. Возможно, раньше для него, как дилетанта, Генеральный штаб был чем-то вроде колдовской пещеры, в которой без перерыва готовятся планы наступательной войны. Теперь он осознал, что Генеральный штаб меньше всего стремится к войне и ему самому предстоит придумывать схему, чтобы довести до конца свои фантастические планы. Это вполне может объяснить внезапно вспыхнувшую враждебность по отношению к Фричу.

К сожалению, были те, кому эта враждебность была только на руку. Трое соперников видели во Фриче препятствие для осуществления своих целей. Рейхенау, даже сменив службу в военном министерстве на командование в Мюнхене, все еще надеялся стать главнокомандующим армией. Геринг был уверен, что остальные рода войск должны подчиняться люфтваффе. Все мечты Гиммлера были об СС. Вдобавок ко всему Геринг считал, что Фрич способен совершить военный переворот.

Когда-то Людендорф предостерегал Фрича относительно Гитлера и говорил, что уверен, этот человек предаст Фрича так же, как предавал других. Людендорф имел опыт общения с «herr Hitler», как он упорно называл его, хотя Гитлер давно уже считал себя фюрером. Однако даже Людендорф вряд ли мог полностью понять этого человека. В любом случае его предостережения не имели для Фрича большого значения, тем более что в декабре 1937 года Людендорф умер.

На похоронах Людендорфа произошел небольшой инцидент, который стал началом страшных событий в жизни Германии. Бломберг по секрету сообщил Гитлеру, что хочет жениться (Бломберг был вдовцом), но дама, которой он сделал предложение, как говорится, «с прошлым». Гитлер, ничуть не смущаясь, дал благословение. Затем Бломберг подошел к Герингу и признался, что статус дамы не соответствует его положению. Геринг ответил, что теперь люди в рейхе проще смотрят на такие вещи. К тому же он сам женат на разведенной актрисе.

Свадьба состоялась 12 января 1938 года. Гитлер и Геринг были свидетелями. «Фельдмаршал женился на фрейлейн Грун». Вскоре после свадьбы Геринг передал фон Хелдорфу, начальнику берлинской полиции, документ, из которого явствовало, что прошлое фрейлейн Грун по меньшей мере сомнительное. Хелдорф передал документ Кейтелю. Сначала Кейтель решил замять дело. Ему не пришло в голову поговорить с Фричем или Беком, не говоря уже о Бломберге. Тем временем уже поползли слухи о новой фрау фон Бломберг, и анонимный абонент позвонил Фричу и поинтересовался, знал ли он, что военный министр женился на шлюхе.

В это время Нейрат наконец добился встречи с Гитлером и объяснял, насколько обеспокоены генералы планами Гитлера. Нейрат попытался убедить фюрера, что, если он будет терпелив, все поставленные им цели удастся достичь мирными средствами. Гитлер ответил, что не может ждать, на что Нейрат ответил, что не хочет испытывать чувство вины за сотрудничество в подобного рода делах. Вполне возможно, что именно после этого разговора Гитлер решил принять меры против бунта, который, как он чувствовал, назревает в министерстве иностранных дел и в Генеральном штабе.

Если Гитлер собирался нанести удар, то все обстоятельства складывались в его пользу. Прежде всего, к концу января почти все генералы находились в Восточной Пруссии, принимая участие в штабной поездке под руководством фон Рундштедта. В это же время генерал Витцлебен, командующий 3-м военным округом, один из немногих, кто не боялся Гитлера, заболел и остался в Дрездене. И это еще не все.

24 января Геринг выложил перед Гитлером досье, собранное на жену Бломберга. Возможно, что тогда же он показал документы, имеющие отношение к Фричу. За Фричем, по возвращении из Египта, по-прежнему тенью следовали агенты гестапо. Что же касается жены Бломберга, то, согласно документам отдела полиции, связанного с проституцией, она была обычной «ночной бабочкой» и однажды задерживалась за продажу порнографических открыток. С Бломбергом все было ясно, и Гитлер переключил мысли на Фрича, поскольку он мог стать преемником Бломберга. Учитывая такую возможность, Геринг и Гиммлер запаслись документом, компрометирующим Фрича. Что же это был за документ? Свидетельские показания некоего Шмидта, известного шантажиста, да еще и гомосексуалиста, что в ноябре 1934 года в Потсдаме на товарной станции Фрич совершил развратное действие. Гитлер уже видел этот документ в 1935 году и приказал его сжечь. Само собой разумеется, что приказ не был выполнен.

На следующий день Гитлер рассказал Хоссбаху о бумагах, попавших ему в руки. Хоссбах, зная о плетущихся интригах, заявил, что это не более чем грязная попытка дискредитировать командующего армией. Тогда Гитлер попросил Хоссбаха пригласить Фрича к нему на завтрашний вечер, но строго-настрого запретил говорить о причине вызова. Хоссбах все-таки решил предупредить Фрича.

«Это грязная ложь!» – такими были первые слова Фрича. Он не имел понятия, что стоит за всей этой возней. В голову воспитанному в традициях старой школы Фричу никогда не закрадывалась мысль, что глава шестидесятимиллионного государства может прибегнуть к бандитским методам ради достижения политических целей. В этот момент Фрич думал только о том, что задета его честь.

Теперь Гитлер имел компромат на причиняющих беспокойство лидеров армии, Бломберга и Фрича. Хотя он часто хвастался своей способностью принимать молниеносные решения, в действительности он не был наделен этой способностью и руководствовался скорее интуицией, чем здравым смыслом. Он весьма смутно представлял, как следует действовать в конкретной ситуации. Тем не менее, 26 января он вызвал Бломберга, и в середине дня Йодль через Кейтеля узнал об отставке Бломберга. Кейтель рассказал Йодлю, что Гитлер хотел 30 января сообщить народу суть дела, но в таком случае скандал вокруг Бломберга затронул бы тех, кто был свидетелями у него на свадьбе.

Позже Кейтель рассказывал Йодлю (в глазах у него стояли слезы), что он посетил Фрича и Редера, чтобы обсудить вопрос о преемнике Бломберга. В тот момент Йодль знал, что Бломберг как-то предлагал Геринга в качестве своего преемника, но Гитлер не согласился с его предложением. Даже Герингу нельзя было давать слишком много власти.

Посыпались предложения. Хоссбах предложил создать три министерства (для каждого рода войск) во главе с министром сухопутных сил. Гитлер, Геринг и Гиммлер категорически забраковали такой вариант; он им пришелся не по вкусу. Решение, наилучшим образом устраивавшее Гитлера, исходило от Бломберга. На следующий день, объявив о своем уходе, Бломберг в качестве своего преемника предложил кандидатуру Гитлера. Действительно, логичный результат всей политики Бломберга, но с точки зрения генералов, последователей Секта, это была измена. Кроме того, Бломберг сказал Гитлеру, что Фрич вполне может иметь нетрадиционную сексуальную ориентацию. Фрич, объяснил Бломберг, всегда был чудаковатым, никогда не был женат и не имел никаких отношений с женщинами.

Судьба Фрича была решена. Дрожащий от гнева, не чувствуя под собой ног, вечером 26 января Фрич появился у канцлера. Он всегда считал, что Гитлер доверяет ему. Он дал Гитлеру слово чести, что документы заведомо ложные. Но честное слово прусского генерала и дворянина ничего не значило для Гитлера. Он лично устроил Фричу очную ставку со Шмидтом, с этим вымогателем, человеком, имевшим судимости. Шмидт заявил, что узнал Фрича. Геринг присутствовал на «очной ставке», и, естественно, поверил Шмидту, а не генералу. Внешне спокойный Фрич покинул кабинет Гитлера, но это был уже сломленный человек. Он не мог поверить, что подобные вещи происходят в Германии.

Далее полковник Хоссбах предложил заслушать начальника Генерального штаба, и той же ночью к канцлеру был вызван Бек. Гитлер показал Беку документы и спросил, не занимал ли Фрич у него деньги, ведь надо же ему было расплатиться с шантажистом. Бек с негодованием отверг это предположение. Но даже на такого проницательного, дружелюбного и порядочного человека, как Бек, произвели впечатления доказательства, представленные Гитлером. Хоссбаху стоило огромного труда разъяснить Беку истинную природу вещей, суть закулисной игры, благодаря которой был опорочен безупречный офицер.

Теперь встал вопрос, как поступить с Фричем. Гитлер и Геринг хотели устроить показательный суд, но существовала альтернатива в виде военного суда. И вот тут-то Фрич совершил грубую ошибку. Строго говоря, он подпадал только под военную юрисдикцию, на восстановлении которой сам же и настаивал. Абсолютно уверенный в своей невиновности, он, получив повестку, не задумываясь, пришел в штаб гестапо.

С этого момента агенты гестапо стали врываться среди ночи в казармы и арестовывать тех, кто когда-либо был ординарцем Фрича. В этом не было ничего странного, ведь нужны были свидетели безнравственного поведения Фрича. Дежурные офицеры не отваживались помешать действиям гестаповцев. Было что-то зловещее в том, что тот же самый полицейский чиновник, который отвечал за эти действия, направил полицейский наряд, расправившийся со Шлейхером и Бредовом.

Против генералов сплотилась огромная сила, но, самое главное, генералы больше не были уверены в беспрекословном подчинении армии. Военно-морской флот принял самое простое решение: сохранял нейтралитет. Люфтваффе подчинялось непосредственно Герингу, и этим все сказано. Против армии выступали национал-социалистическая партия, полиция и гестапо. Кроме того, диктатура владела всеми средствами связи, включая прессу и радио. Генералы попросту не имели возможности обратиться к народу. Но в любом случае, как бы им удалось оправдаться перед рабочим классом, которого гитлеровская программа перевооружения наконец-то избавила от безработицы? Но даже не это было самым слабым местом. Генералам был необходим вдохновитель, человек не просто решительный и смелый, а известный, завоевавший уважение народа. Увы, такого человека в генеральской среде не существовало.

27 января, после отъезда Бломберга в Италию, Гитлер вызвал Кейтеля. На тот момент Гитлер настолько мало знал начальника вермахта, что называл его «генерал фон Кейтель». Он пожаловался, что чувствует себя, как никогда, одиноким, и Кейтель должен разделить его одиночество. Кейтеля, человека невероятно простодушного, тронуло это откровение; Гитлер покорил его сердце. С этого момента установилась личная связь между Гитлером и Кейтелем, которая продолжалась до самого конца.

Вполне естественно, что эти двое обсуждали вопрос о возможном преемнике Бломберга и пришли к выводу, что им должен стать начальник штаба кронпринца фон дер Шуленбург, член партии, но в душе консерватор. Другими кандидатами, как вы помните, были Рундштедт, Штюльпнагель, Лееб и Рейхенау. По мнению Гитлера, Рундштедт был слишком стар, Штюльпнагель враждебно относился к национал-социализму, а Лееб был католиком. Рейхенау казался наиболее перспективным кандидатом, но Кейтель убедил Гитлера, что Рейхенау ограниченный и неуравновешенный человек. После разговора с Гитлером Кейтель объяснил Йодлю, что давно знал, что Фрич извращенец и он должен уйти.

В качестве преемника Фрича Кейтель предложил кандидатуру фон Браухича, который с 1937 года командовал вновь сформированным 4-м армейским корпусом. Браухич был вызван в Берлин, где, к огромному раздражению Бека, не соизволил явиться, как того требовал устав, к старшему по званию офицеру в командовании армии, каковым на данный момент являлся Бек. На самом деле, хотя Браухич мог этого и не знать, Бек был неудобен Кейтелю, самому влиятельному человеку за кулисами военного министерства. Бек стремился упрочить положение Генерального штаба, ввести в его состав отдел национальной обороны. Это не устраивало Кейтеля. Его больше заботило собственное положение, а уж никак не упрочение позиций Генерального штаба. Поэтому, встретившись с Браухичем, Кейтель в первую очередь поинтересовался, готов ли он, как командующий армией, составлять единое целое с национал-социалистами и станет ли действовать совместно с новым начальником штаба. В то время Браухич начал дело о разводе и попросил дать ему время, чтобы обдумать предложение. Помимо семейных проблем, Браухич был тогда большим поклонником Бека, и ему не понравилась идея о замене начальника штаба. Но в конечном итоге он согласился. Еще до того, как Браухич дал согласие, у него состоялась беседа с Гитлером в присутствии Рундштедта. Во время беседы произошел весьма примечательный инцидент. В связи с армией Гитлер упомянул о чести. Рундштедт, бесцеремонно прервав фюрера, заявил, что армия не нуждается в его наставлениях по вопросам чести. Гитлер никак не отреагировал на эту дерзость.

Вопрос о возможном преемнике Бломберга все еще оставался нерешенным. Рейхенау по-прежнему был наиболее подходящим кандидатом, хотя Рундштедт прямо заявил, что армии не нужен «партийный генерал». После долгих обсуждений Гитлер в конце концов проговорился Кейтелю, что надеется с его помощью принять на себя командование вооруженными силами.

Уж лучше бы Рейхенау возглавил вермахт! Военное министерство перестало существовать. На базе преобразованного министерства было создано Верховное командование вооруженными силами, ОКВ (Oberkommando der Wehrmacht), под руководством Кейтеля. Гитлер вынашивал идею заменить Бека Гальдером, но Гальдер был католиком, а это, по мнению Гитлера, было так же нежелательно, как стремление придерживаться прусских традиций. Благодаря вмешательству Йодля Бек остался начальником Генерального штаба.

Предполагалось 30 января объявить о происшедших изменениях, но на самом деле было объявлено только 4 февраля. В этот день народ с удивлением узнал, что военный министр и главнокомандующий армией ушел в отставку по состоянию здоровья; но он был не единственным, чье здоровье оказалось неожиданно подорванным. Сторонний наблюдатель мог решить, что страшная эпидемия подкосила ряды высокопоставленных офицеров рейха. Болезнь настигла Риттера фон Лееба, командующего 2-м армейским корпусом, генерала Тутца, инспектора военных школ, генерала Нибельшютца, командующего 8-м армейским корпусом, Погреля, инспектора кавалерии, и фон Крессенштейна, командующего 12-м корпусом. Были и другие жертвы. Некоторые из вышедших в отставку принимали участие в мюнхенском путче. В то же время Гудериан занял место Лутца, а Геринг получил звание фельдмаршала.

В рядах дипломатов тоже обнаружились потери. Сын фельдмаршала Макензена и генерал-майор Отт стали, вместо фон Хасселя и фон Дирксена, послами в Риме и Токио соответственно. Нейрата сменил близкий друг Гитлера Риббентроп. Правда, в этом случае дело обставили так, словно отставка была связана с новым назначением. Нейрат возглавил вновь созданный тайный совет министров. В результате этот высший государственный орган, ни разу не собравшись, так и остался лишь в проекте.

Зарубежные газеты, ясное дело, соперничали в предоставлении сенсационной информации. По одной из версий, Фрич планировал переворот, стремясь восстановить монархию и объявить принца Фридриха Прусского императором Германии. К официальному сообщению репортеры отнеслись с присущим им скептицизмом, и министр пропаганды, потеряв терпение, был вынужден принять группу иностранных журналистов, чтобы официально заявить им, что если кто-то отказывается верить в отставку генералов по состоянию здоровья, то это его личное дело, но он не собирается отказываться от официальной версии.

В тот же день, 4 февраля, Гитлер пригласил ведущих генералов и ознакомил их с преступлениями, в которых обвинялись Фрич и Бломберг. Генералы выслушали фюрера в полном молчании (к огромному облегчению Гитлера, который без памяти боялся этой встречи). На следующий день в кругу близких друзей из CA Гитлер заявил, что теперь ему точно известно, что все генералы либо трусы, либо дураки. Позже Геббельс признался, что партия боялась не столько монархического путча, сколько коллективной отставки всех высокопоставленных офицеров.

Теперь, в соответствии с прусским уставом, коллективная отставка рассматривалась как бунт. Геринг, тем не менее, предполагал такую возможность, что говорит о том, насколько мало значения придавал этот аморальный, законченный циник воинской присяге, данной солдатом. Генералы утратили всякую связь с реальностью. Большинство из них считало, что происходит обычная перестановка. Они не понимали, что Гитлер полностью подчинил себе армию. Позже Погрель сказал, что в тот момент армии не оставалось ничего, как устроить марш протеста, но если бы он высказал свое мнение, то остался бы один.

Фон дер Гольцу, защитнику Фрича, удалось доказать, что люди, замешанные в заговоре, оказали давление на Шмидта, чтобы он дал ложные показания в суде. В результате Фрич был оправдан. Но широкой публике ничего не было известно о происходящем. Она не знала, что перед судом гестапо замышляло убить Фрича и планировало представить это убийство как суицид. Общественность не знала, что начальник Генерального штаба счел необходимым обеспечить охрану Фричу и попытка убийства сорвалась только потому, что рота пехоты демонстративно занялась строевой подготовкой рядом с заброшенным домом, где гестапо допрашивало Фрича.

Об этом не было известно даже в армии. Люди вроде Бека, если хотели остаться на прежних местах, действовали в те дни крайне осмотрительно. Бек считал, что у него есть все основания сохранить свой пост. Будучи начальником штаба, он мог, по крайней мере, предотвратить войну. Он все еще верил, что Генеральный штаб способен оказывать влияние на проводимую режимом политику. Бек не хотел бороться с Гитлером. Он надеялся завоевать его. Но Бек уже остался в одиночестве. Поначалу Рундштедт полагал, что после оправдания Фрича удастся поставить на место Кейтеля, но об этом не могло быть речи. Все зашло слишком далеко.

Преобразования привели к созданию личного штаба Гитлера, в результате мало чем отличавшегося от военного кабинета прусских королей и германских императоров. Как только Бломберг исчез из поля зрения, отдел национальной обороны, который во время войны получил название штаб оперативного руководства (Wehrmachtfuhrungsstab), узнал свое истинное предназначение. Гитлер превратил его в орган, который снабжал своего фюрера информацией, рассылал и контролировал выполнение его приказов.

Новый военный кабинет (Верховное командование вооруженных сил ОКВ) умудрился добиться недосягаемого положения, о котором не мог и мечтать военный министр. В его состав входил штаб оперативного руководства, который, в свою очередь, состоял из массы отделов и подотделов.

Когда Браухич в очередной раз вернулся к своему предложению о повышении статуса Генерального штаба, Кейтель попросил Йодля передать Браухичу, что в современной войне на первый план выходят экономические вопросы и пропагандистские приемы, а не вопросы стратегии. Решающее значение приобретает проблема использования человеческих ресурсов, а не планы развертывания. Так что наряду с Генеральным штабом должен действовать штаб оперативного руководства.

Теперь многое зависело от человека, который стал начальником штаба Верховного командования вооруженных сил. Вильгельм Кейтель был сыном землевладельца из Брунсвика. Служил в артиллерии, а с 1915 года в Генеральном штабе. В рейхсвере он выполнял и полковые, и штабные обязанности, а с октября 1935 года занял пост начальника штаба вермахта, по его собственному определению, начальника штаба при военном министре. Кейтель был трудолюбивым и осмотрительным человеком.

На Нюрнбергском процессе Кейтель говорил о себе как о простом солдате, который старался честно выполнять возложенные на него обязанности. Он служил при императоре, Эберте, Гинденбурге и Гитлере и на выдвинутые судом против него обвинения отвечал, что солдат должен верить своему правительству и исполнять приказы. Кейтель изображал себя обычным военным специалистом, человеком, далеким от всего, что не было связано с его профессиональной сферой деятельности. По его словам, он был типичным представителем Генерального штаба. Нет оснований сомневаться в его искренности. Далекий от политики Кейтель был убежден, что национал-социалистическая революция является наиважнейшим событием, когда-либо происходившим в мире.

Не следует забывать и о деньгах, в отношении которых Гитлер был щедрее, чем все, вместе взятые, прусские короли. Свое влияние оказали и вполне естественные честолюбивые устремления. Один из сыновей Кейтеля признался, что отец надеялся основать что-то вроде династии, и действительно, как минимум трое мужчин, носивших фамилию Кейтель, стали генералами. При всем том было бы несправедливо видеть в Кейтеле обычного приспособленца.

Кейтель так и не смог избавиться от чувства некоторой неполноценности по отношению к Гитлеру, можно даже сказать, что он чувствовал себя неудобно в его присутствии. Для солдата и генштабиста этот ниспровергатель авторитетов казался непостижимой личностью. На Нюрнбергском процессе Кейтель говорил, что никогда не встречал человека, который бы имел такое количество планов, связанных с реформированием армии, как Гитлер. Ни к одному человеку, сказал Кейтель, он не испытывал такого доверия, как к Гитлеру. Он старался преданно служить фюреру.

Гитлер был бесполезен Генеральному штабу в том виде, каким задумал штаб Мольтке-старший; речи Гитлера не могли оказать влияние на мнение генштабистов. Гитлер, как Бертье, нуждался в неутомимом управляющем, и Кейтель наверняка соответствовал этой роли.

Когда генерал Руденко, советский обвинитель на Нюрнбергском процессе, спросил у Кейтеля, не мог ли он, как хорошо обученный солдат, оказать влияние на Гитлера, Кейтель ответил, что Гитлер, как никто другой, изучил военную литературу и работы Генерального штаба и удивительным образом разбирался в любых военных проблемах.

До поздней ночи Гитлер, находясь в ставке, читал работы Мольтке-старшего, Клаузевица и Шлифена. Гитлер был гением, и по отношению к нему Кейтель чувствовал себя учеником, а не учителем.

Предубеждение Гитлера против Генерального штаба довольно скоро распространилось на личный штаб, а через него на адъютантов. Полковник Хоссбах исполнял роль своего рода сторожевого пса, но он недолго удержался в личном штабе фюрера. Хоссбах признался Гитлеру, что, когда в тот памятный день 26 января его послали пригласить Фрича к канцлеру, он решил, что его офицерский долг не позволяет ему выполнить приказ Гитлера и умолчать о причине вызова Фрича к канцлеру. Этим он подписал себе приговор. С уходом Хоссбаха были произведены кое-какие перестановки. Было создано новое подразделение, состоящее из четырех адъютантов; двое должны были представлять вермахт, а двое других остальные службы. Полковник Шмундт был главным адъютантом. Адъютанты, в основном молодые люди, были лично преданы фюреру.

Влияние и авторитет Генерального штаба заметно снизились, а спустя короткое время та же участь постигла штаб ОКВ. Зато теперь резко возросла власть новых адъютантов Гитлера. Шмундт был на хорошем счету и приобрел влияние на фюрера, который временами был практически неуправляем.

Но даже если Бек не собирался находиться в оппозиции по политическим мотивам, его вынуждали к этому чисто технические обстоятельства. Теперь существовало, как минимум, четыре генеральных штаба: штаб ОКВ, Генеральный штаб сухопутных войск, штаб люфтваффе и штаб ВМФ (во время войны называвшийся Seekriegsleitung), и, кроме того, новый вариант гитлеровского генерал-адъютантского отдела, о котором только что шла речь. Поначалу казалось, что Бек может найти союзника в лице Редера, боровшегося за восстановление утраченного положения Генерального штаба армии. По мнению Редера, «сухопутные моряки» из штаба ОКВ не могли руководить военно-морскими силами. Но вскоре Редер отказался от борьбы, и Бек был вынужден в одиночку решать возникшую проблему.

Для начала Бек попробовал выдвинуть на должность руководителя штаба ОКБ старого проверенного генштабиста генерала фон Вибана, но скоро стало ясно, что генерал не вписывается в компанию мастеров закулисных интриг из Верховного командования вермахта. Руководство штабом ОКВ перешло Йодлю, пользовавшемуся доверием Кейтеля и Гитлера. Йодль видел в Гитлере человека, который восстановил влияние Германии в мире, и по этой причине он был готов беспрекословно следовать за фюрером и предоставлять свои способности в его полное распоряжение. Постепенно он стал воспринимать идеи Гитлера как свои собственные. Он, как и Гитлер, считал, что война не последнее, но крайне важное средство для решения политических вопросов.

Именно это представление заставило Бека оказать открытое сопротивление и стало причиной разрыва с Йодлем и Кейтелем. Но не только Генеральный штаб стал местом растущего недовольства. Подобные тенденции наблюдались в самом ОКВ. Политика, проводимая Гитлером, вызывала растущие опасения и даже сильное раздражение генерала Томаса из военно-промышленного отдела, адмирала Канариса и адмирала Бюркнера. Коллеги Канариса, которые по большей части были офицерами Генерального штаба, придерживались антигитлеровских убеждений. Среди них особенно выделялся Остер, который поддерживал отношения с тайными врагами фюрера, в том числе с Герделером.

Эти люди не забыли дела Фрича. Когда Канарис рассказал Вибану, какую роль в этом деле сыграло гестапо, Вибан ответил, что, если бы все стало известно, было бы не избежать революции (вполне возможно, что именно на это рассчитывал Канарис). Даже Йодль поинтересовался, не было ли в этом деле злого умысла.

Бек приглядывался к позиции Браухича, раздумывая, как долго ему придется вести борьбу. Браухич, безусловно, принадлежал к старой школе. Он не смирился ни с уходом Фрича, ни с произведенными перестановками. Он не был убежденным национал-социалистом, но, как все генералы, признавал огромную популярность Гитлера, который в то время пытался удержать власть не только с помощью одного террора. Гитлер пользовался любовью и доверием народных масс. Браухич пообещал оппозиции, что армия примет меры по защите Фрича, как только его полностью оправдает суд. В это трудно поверить, поскольку Браухич был столь же беспомощен перед Гитлером, как Фрич перед всесильным шефом полиции. Браухич знал о желании Герделера на законных основаниях восстановить христианское государство. Однако замечания, высказанные им Раушнингу, показывают, какой глубокий след оставили в нем чувства народа к Гитлеру.

Шахт всегда чувствовал, что дело Фрича станет своего рода намеком или признаком приближающейся войны. В феврале Бек окончательно уяснил, что, приняв на себя командование, Гитлер тем самым приблизил момент реализации собственных военных планов.

В феврале фюрер приступил к решению вопроса, связанного с аншлюсом Австрии, вопроса, который он обсуждал в ноябре в качестве одного из вариантов по развертыванию наступательных действий. Наверняка он считал, что успешное решение этой проблемы рассеет растущее недовольство его генералов.

Шушниг, в то время федеральный канцлер Австрии, был приглашен на встречу в Оберзальцберг, где Гитлер вручил ему ультиматум и заставил принять национал-социалистов в свое правительство. Позже Шушниг рассказывал, что у него было такое чувство, что напротив него сидит маньяк. Но Шушниг еще был готов побороться. Плебисцит показал, что большинство австрийцев стремятся к независимости. Муссолини, который до настоящего времени играл роль австрийского защитника, изменил отношение к Австрии, но Шушниг не мог поверить, что Англия и Франция допустят, что Австрии придется в одиночку сражаться с Германией.

Шушниг объявил 13 марта днем проведения плебисцита. В ответ Гитлер прибегнул к силе. 10 марта в половине седьмого вечера 8-я армия под командованием фон Бока получила приказ о мобилизации. Известие о мобилизации потрясло Браухича. Он боялся войны с Италией, которая после убийства Дольфуса перебросила дивизии на перевал Бреннера в Альпы. Не меньше он опасался и войны с Чехословакией.

Его страхи были напрасны. Австрийские национал-социалисты подняли мятеж, и Муссолини покинул правительство Австрии в беде. Лондон и Париж ограничились выражениями протеста.

Шушниг вышел в отставку. Геринг с помощью закулисных интриг пропихнул на место канцлера Сейс-Инкварта, к тому времени помощника Гитлера. Геринг обратился с просьбой ввести германские войска для предотвращения гражданской войны. Генерал-инспектор австрийских вооруженных сил заявил, что он не в состоянии оказать действенное сопротивление.

13 марта немецкие войска вошли в Вену. Необузданный восторг смешался с полным отчаянием. Около восьмидесяти руководящих австрийских деятелей покончили жизнь самоубийством. Гитлер с триумфом вступил в город, когда-то отвернувшийся от него.

Вторжение выявило существенные недостатки армии. В ряде случаев мобилизация проходила не слишком гладко; сказалось отсутствие опыта в управлении моторизованными частями. Много танков и автотранспортных средств вышли из строя на пути к Вене.

Вторжение в Австрию оставило незамеченным оправдательный приговор в отношении Фрича. Суд над Фричем начался 11 марта. Геринг выступал в качестве председателя военного суда рейха, хотя на самом деле не имел никакого отношения к суду, председателем которого был генерал Гейтц. 18 марта Фрич был оправдан. Давший ложные показания Шмидт был впоследствии расстрелян СС.

Теперь, имея большое влияние, Гитлер мог позволить вынести оправдательный приговор. Борьба с Австрией закончилась грандиозным успехом. Огромное большинство проголосовало за объединение Австрии и Германии. Несколькими инакомыслящими общественными деятелями занялось гестапо.

Когда Эрих Лахосен, руководитель службы разведки австрийского Генерального штаба, явился на службу к генералу Канарису, генерал встретил его словами: «Почему ваши люди не стреляли? Выходит, капрал знал, что все именно так и произойдет. Но откуда он мог это знать?» В Генеральном штабе Гитлера сравнивали с Карлом XII, королем Швеции, одержавшим ряд крупных побед; правда, вторжение в Россию закончилось его полным поражением в Полтавском сражении.

10 марта Йодль записал в дневнике, что Генеральный штаб получил указание начать подготовку к повторному захвату Мемеля (Клайпеды), после войны отошедшего к Литве. Австрии, пишет он, надо дать возможность смириться с возникшим положением, а тем временем переработать план «Грюн», ведь теперь, после оккупации Австрии, Германия оказалась в гораздо более выгодном положении.

Гитлер не собирался затягивать решение по чехословацко-германскому вопросу. К концу марта он втянул Кейтеля в обсуждение и поинтересовался, как можно спровоцировать конфликт с Чехословакией. Шмундт присутствовал, когда обсуждался вопрос, что больше подойдет в данном случае: внезапное нападение или тщательно подготовленный инцидент. Гитлер вполголоса заметил Кейтелю, что, между прочим, война в 1914 году началась после покушения. Сначала Кейтель не понял, что задумал Гитлер. А Гитлер планировал использовать убийство гестаповцами германского посла в Праге для нанесения удара по Чехословакии.

Кейтель был убежден, что Германия не обладает достаточными ресурсами для войны с Чехословакией, к которой могла подключиться Франция, а возможно, и Англия. У Чехословакии было сорок пять дивизий, в то время как на 1 апреля 1938 года Германия могла рассчитывать на двадцать четыре пехотные, одну танковую и одну кавалерийскую дивизии. Все остальное существовало только на бумаге. То же самое относилось и к дивизиям ландвера, предназначенным для линии Зигфрида и линии Одер – Варта. Фактически, дополнительно могли быть сформированы только семь или восемь резервных дивизий. Единственная надежда была на осеннюю мобилизацию.

Планы Гитлера вызвали беспокойство Бека по другой причине. Чехословакия долгое время внушала опасение Генеральному штабу, но после оккупации Австрии угроза с этого фланга фактически исчезла. Никакой самый благовидный предлог не мог оправдать нападение на Чехословакию.

В мае Гитлер выступил с речью перед высокопоставленными офицерами, которые, как предполагалось, потребуют восстановления Фрича. Гитлер воспользовался случаем и объявил о твердом намерении расправиться с Чехословакией. Ему неожиданно повезло. В конце мая ошибочное донесение (на основании ложных данных британской и чехословацкой разведки о концентрации немецких войск на границе с Чехословакией) привело к мобилизации в Чехословакии. Гитлер, естественно, тут же воспользовался предоставленным случаем.

Вместо обычной ежегодной штабной поездки, Бек распорядился выяснить, удастся ли победить Чехословакию, прежде чем Франция сможет начать наступление на западе. Он исходил из того, что не только Франция, но Англия, а возможно, и Соединенные Штаты окажутся втянутыми в войну. В таком случае результат мог быть только один: война на нескольких фронтах неизбежно вела к гибели Германии.

Бек не замедлил высказать свои соображения Гитлеру, который заверил, что не собирается развязывать новую войну. Бек потребовал гарантий. Гитлер наотрез отказался, объяснив, что армия – орудие государственного деятеля, и ее обязанность найти способ выполнения поставленных государственным деятелем задач, а не обсуждать их. Тогда Бек заявил, что не берет на себя ответственность за приказы, которые не одобряет. Он принял решение поднять тревогу не только в Германии, но и во всем мире.

Бек планировал убедить генералов действовать в полном согласии. Мы должны однозначно дать понять Гитлеру, говорил Бек, что военные приготовления должны быть прекращены или, во всяком случае, отложены до тех пор, пока не произойдет существенных изменений в военно-политическом состоянии Германии, которое, фактически, хуже, чем в 1917–1918 годах, когда начался развал кайзеровских армий.

Бек составил меморандум, в котором изложил свои опасения в отношении развязывания войны с Чехословакией. Он все еще не хотел предпринимать решительных действий против существующего режима, однако поручил Штюльпнагелю, с которым имел доверительные отношения, выяснить возможность получения поддержки со стороны генералов. Бек решил силовыми методами заставить Гитлера круто изменить проводимую им политику и прямо излагал программу реформы: «Против войны, против правления партийных бонз, положить конец террору служб безопасности». Все обер-квартирмейстеры и руководители отделов Генерального штаба поддержали решение Бека. Только Гальдер, ставший после Манштейна первым обер-квартирмейстером, пребывал в сомнениях. В 1937 году он уже пытался заставить Фрича понять необходимость использования вооруженной силы и не видел причины, по которой имело смысл менять свои взгляды.

Теперь решение зависело от главнокомандующего сухопутными войсками. 16 июля Бек направил Браухичу очередной меморандум. История, писал Бек, возложит на лидеров ответственность за пролитую кровь, если они не станут действовать в соответствии с их профессиональными и политическими познаниями и совестью. Когда солдат самых высоких чинов во времена, подобные нынешним, видит свой долг и задачу исключительно в узкой области военного предназначения, не принимая во внимание наиглавнейшую ответственность за свой народ в целом, это демонстрирует отсутствие у него благородства и понимания собственной задачи.

Поначалу Беку казалось, что Браухича удалось склонить на свою сторону; он был согласен, что вооруженные силы Германии не готовы к военным действиям. Но в конечном итоге Браухич отказался от перехода к решительным действиям. Бек попросил Браухича созвать секретное совещание генералов, занимающих командные посты. Совещание состоялось 4 августа в доме Браухича. Начальник Генерального штаба ознакомил присутствующих с меморандумом, составленным им 16 июля. К сожалению, встреча не оправдала надежд Бека. У генералов не хватило смелости перейти к решительным действиям и призвать Гитлера к ответу. «Желая сохранить в истории доброе имя Верховного командования сухопутных войск, я вношу в протокол, – сказал Бек, – что отказываюсь одобрять любые военные авантюры национал-социалистов».

Бек заготовил пламенную речь, с которой, по его мнению, главнокомандующий сухопутными войсками фон Браухич должен был выступить перед Гитлером. Однако Браухич не решился произнести эту речь; не хватило смелости.

Несмотря на предпринятые Браухичем предосторожности, Гитлер узнал о существовании меморандума Бека. Его реакция как нельзя лучше характеризует этого человека. Гитлер поинтересовался, кто ознакомлен с меморандумом и, когда узнал, что только высшее командование, сразу же выбросил это из головы.

Вместо того чтобы вызвать генералов, причастных к меморандуму, Гитлер решил, что стоит попробовать повлиять на молодое поколение офицеров. Гитлер вызвал на 10 августа в Оберзальцберг начальников штабов армейских групп и корпусов, желая вбить клин между старым и молодым поколениями генштабистов. Фюрер выступил перед офицерами с речью, которая длилась порядка трех часов. А в это время пресса надрывалась, рассказывая об ужасающем положении судетских немцев в Чехословакии.

Гитлеру казалось, что его пламенная речь произведет должное впечатление на офицеров и они поддержат своего фюрера. Но случилось иначе. Генерал фон Витерсгейм, начальник штаба западной армии, особо подчеркнул, что если бросить все войска против Чехословакии, то Германия окажется беззащитной на Западе и не сможет противостоять Франции; западный вал не устоит больше трех недель. Гитлер пришел в ярость. Позиции будут удерживаться не то что три недели, закричал Гитлер, а три года! Попытка перетянуть молодых офицеров на свою сторону закончилась неудачей. В дневнике Йодль сердито замечает, что, к сожалению, значительная часть Генерального штаба охвачена пораженческими настроениями. Генеральный штаб, пишет Йодль, «Zentrum des Miesmachers» (дословно «центр нытиков», сборище нытиков). Получается, что Генеральный штаб еще что-то значил!

Гитлер прекрасно понимал, что Генеральный штаб не сделает свои мысли достоянием широкой публики. Он повелевал массами, а о каком-то генерале Беке народ даже не слышал. Когда Гитлер произносил речи, он мог ввести в состояние транса. Люди были готовы слепо подчиняться ему, принести любую жертву. Он подчинял их собственной воле, и это наполняло уверенностью его маленькую подлую душонку.

Когда Бек понял, что его меморандум ничего не дал и изменить политику Гитлера не представляется возможным, он сделал то единственное, что, с его точки зрения, оставалось офицеру, воспитанному в старых традициях. 18 августа начальник Генерального штаба сухопутных войск, генерал Людвиг Бек, подал прошение об отставке. Спустя три дня Гитлер принял его отставку. В другое время отставка начальника Генерального штаба, да еще такого уважаемого, как Бек, вызвала бы бурю в военных кругах и, вероятно, получила бы отклик за рубежом, но Гитлер запретил упоминать об этом в прессе, в военных и правительственных бюллетенях. Бек из чувства патриотизма и лояльности к армии подчинился приказу фюрера и ни словом не обмолвился об отставке. Даже Йодль отказался прокомментировать это событие в своем дневнике.

Генеральный штаб остался без руководителя, и Браухич предложил эту должность первому обер-квартирмейстеру, генерал-лейтенанту Гальдеру. Казалось бы, Браухичу тоже следовало уйти в отставку, поскольку он посвятил Бека в планы Гитлера и имел отношение к меморандуму начальника Генерального штаба. Однако Браухич относился к тому типу людей, которые будут руками и ногами держаться за кресло, на которое удалось взобраться; Гальдер, по всей видимости, относился к тому же типу людей. Он объяснял Беку, что неразумно уходить в отставку, что они должны бороться. Гальдер и Браухичу сказал, что соглашается на должность начальника Генерального штаба только потому, что хочет противостоять военной политике Гитлера и ничуть не в большем восторге от режима, чем Бек. Браухич ответил, что его не волнует позиция Гальдера. Взяв несколько дней на обдумывание, Гальдер обсудил с Беком сделанное ему предложение. В результате он согласился и 1 сентября занял должность начальника Генерального штаба сухопутных войск. Что касается Бека, то в случае мобилизации он должен был принять командование 3-й армейской группой.

Гальдер стал первым баварцем и католиком, получившим должность начальника Генерального штаба в германской армии, что явилось серьезным отступлением от традиций прусского офицерского корпуса, опиравшихся на протестантизм. Гальдер был артиллеристом и служил вместе с Леебом в штабе кронпринца Рупрехта. Он был ревностным католиком, слыл интеллектуалом, имел склонность к математике и ботанике. Вне всякого сомнения, Гальдер мог стать достойным преемником Бека. Хотя, по мнению Хоссбаха (которое разделял Бек), у Гальдера вряд ли хватило бы мужества нарушить клятву верности фюреру и выступить против него.

Как мы уже говорили, Гальдер был верующим человеком, сыном генерала, а для таких людей военная клятва сравнима с торжественным обетом. Однако он с огромной неохотой признавался, что долг заставил его бороться с Верховным главнокомандующим и стать первым начальником Генерального штаба в истории Германии, который планировал государственный переворот.

Гальдер хорошо знал Гитлера, и это только усиливало его решимость. Будучи штабным офицером, он по долгу службы бывал в Баварской дивизии в Мюнхене и был свидетелем становления карьеры Гитлера. В записях, которые он передал американским следователям, Гальдер пишет о Гитлере как об экстраординарной личности, в чем-то гениальной, а в чем-то примитивной, человеке, который временами казался святым, а временами обычным преступником. Гальдер видел в Гитлере человека жестокого, лживого, необузданного, но прекрасно понимал, что ему никогда не постичь загадочную душу этого человека. Он пытался разглядеть в нем ангельские черты, но всегда находил только дьявольские.

Когда Гальдер заступил на должность начальника Генерального штаба, началось это непонятное дублирование планов, которое затрагивало как Генеральный штаб, так и большинство органов управления и продолжалось до окончательного краха в 1945 году. Двойственностью были отмечены и деловые отношения магнатов военной индустрии. К примеру, Густав Крупп фон Болен открыто похвалялся, что быстрое перевооружение Германии после 1935 года полностью зависит от его заводов, и в то же самое время финансировал людей вроде Герделера, давая ему возможность подолгу бывать за границей. Так и каждый план Генерального штаба в период между 1938-м и 1940 годами имел своего рода контрплан, разработанный тем же Генеральным штабом, идущий вразрез с основным, тем самым срывая замыслы Гитлера по ведению войны.

Генеральный штаб получил приказ разработать план нападения на Чехословакию, приказ, несостоятельность которого, исходя из предположения, что Франция вступит в войну, доказал Бек. Операция «Грюн» основывалась на идее молниеносного уничтожения врага. Большая часть вооруженных сил рейха, танковые и моторизованные войска, наступая из Богемии, Австрии и Баварии, должны были ворваться в Богемию и не дать чехословацкой армии отступить в Словакию и Прикарпатье.

И вот принято решение о нападении на Чехословакию. Предполагалось использовать четыре армии: 2-ю армию под командованием Рундштедта, дислоцировавшуюся в Силезии, 12-ю и 14-ю армии под командованием фон Лееба и Листа и 10-ю армию, имевшую в своем составе десять танковых и мотопехотных соединений, под командованием Рейхенау, которая должна была прорвать вражескую линию в районе Пльзеня.

На западе оставалось пять слабых дивизий. Четырнадцать дивизий ландвера, размещенные по линии Зигфрида, существовали в основном на бумаге.

Генерал Адам, командующий западной армией, был настроен крайне пессимистично; Гитлер планировал за четыре дня оккупировать Чехословакию и бросить все силы на западную границу. Расширенный вариант операции «Грюн» предполагал вмешательство Франции и России, при этом считалось, что Польша, Италия и Венгрия сохранят нейтралитет.

Эти предположения могут показаться не вполне реалистичными, но Гитлер знал то, о чем не был проинформирован Генеральный штаб. Фюрер получил донесения от фон Шуленбурга, немецкого посла в Москве, который сообщил, что Москва устала от союзников, неспособных принять четкое решение. Шуленбург сообщил, что экономические соглашения могут стать основой для дальнейшего сотрудничества с Советским Союзом. Россия намерена соблюдать свои обязательства в отношении Чехословакии, но сможет прийти ей на помощь только в том случае, если так же поступит Франция[20].

Англия всячески пыталась уладить конфликты на национальной почве, возникшие в Чехословакии. Однако Гитлер прилагал все усилия, чтобы расшатать это многонациональное государство, поддерживая требования не только судетских немцев, но и других национальных меньшинств и одновременно подогревая ревизионистские устремления Венгрии и Польши. Проведение партийного съезда в Нюрнберге вылилось в мощную пропагандистскую акцию, в которой были вынуждены принять участие формирования вермахта.

С огромными предосторожностями был разработан контрплан, который вступал в силу одновременно с развертыванием операции «Грюн»; фактически, автором его является Гальдер. Штюльпнагель, принимавший участие в составлении плана, изложил его Гаммерштейну-Экворду.

План поддержал префект берлинской полиции (полицай-президент) граф Гелльдорф, которому «дело Фрича» открыло глаза на пороки существующей системы и который заявил, что готов предоставить полицию в распоряжение заговорщиков. Среди тех, кто решился выступить против диктатора, находились генерал Эрвин фон Витцлебен, командующий 3-м военным округом, и генерал граф Эрих фон Брокдорф-Алефельд, начальник потсдамского гарнизона, в состав которого входила 23-я пехотная дивизия.

Нити заговора вели далеко за пределы военных кругов. Представители консервативной оппозиции, и в частности Гизевиус, офицер криминальной полиции, познакомили Гальдера с Шахтом, президентом Рейхсбанка. Генерал Остер, убежденный антинацист, занимался наведением мостов между военными и гражданскими оппозиционерами. Остер с Гизевиусом организовали встречу Гальдера и Герделера. Поскольку гестапо не спускало с Герделера глаз, эта встреча представляла огромную опасность.

Поначалу Гальдер, опасаясь огромного влияния Гитлера на массы, предлагал подождать, пока вспыхнет война. Остальные убеждали его, что, как только Гитлер издаст приказ о наступлении на Чехословакию (то есть когда вступит в действие операция «Грюн»), войска фон Витцлебена займут район, где расположены правительственные учреждения, и арестуют Гитлера. Фюрер предстанет перед им же учрежденным народным судом по обвинению в безрассудной попытке вовлечь Германию в европейскую войну. 1-я дивизия, расквартированная в Вуппертале, в сопровождении моторизованных частей пройдет через Тюрингию и сосредоточится на чешской границе, чтобы преградить путь к Берлину дивизии «Лейбштандарте Адольф Гитлер». Ее командир генерал-майор Хопнер, талантливый солдат и соперник Гудериана, тоже претендующий на должность командующего танковой армией, был посвящен в план заговорщиков. В конце концов заговорщики решили посвятить и Браухича в свой план. Браухич не был готов действовать, но «неохотно согласился».

Правда, не совсем ясны последующие действия заговорщиков. По информации Раушнинга (он, опасаясь ареста, уехал из Данцига), предполагалось установить временную военную диктатуру и сформировать временное правительство во главе с известной и уважаемой личностью, чтобы уже затем восстановить конституционное государство. Похоже, что о восстановлении монархии речи не шло, хотя это и было одним из пунктов программы Герделера.

Тревожная атмосфера, царившая той осенью, как никогда способствовала успеху военного переворота и уже никогда больше не повторилась. Безумные речи Гитлера, его угрозы в адрес Чехословакии, пропаганда, ведущаяся во имя судетских немцев, о проблемах которых до недавнего времени немцы в Германии имели весьма смутное представление, – все это рождало в массах неясное ощущение приближающейся войны. Простой немец не мог понять, как предполагаемые проблемы Северной Богемии можно сравнивать с ужасом будущей войны. В первый и, должно быть, в последний раз Генеральный штаб имел возможность нанести удар, и, поскольку недовольство Гитлером стало захватывать широкие слои населения, это был блестящий шанс добиться успеха в отчаянном предприятии. Массы восторженно приветствовали Гитлера, когда он обеспечил им мирную и сытую жизнь. Теперь, когда мир оказался под угрозой, народ пришел в волнение.

Пока генералы составляли заговор против Гитлера и все громче раздавались пропагандистские лозунги, тайно велась подготовка к мобилизации и с лихорадочной поспешностью укреплялась западная граница. Начиная с июня тридцать шесть пехотных батальонов, тридцать саперных батальонов, десять артиллерийских батарей, двенадцать противотанковых батарей, короче, все имеющиеся в резерве формирования, были задействованы на фортификационных работах. Побывал с инспекцией Гитлер, заклеймивший пораженческие настроения.

По обыкновению, фюрер вникал во все подробности, связанные со строительством оборонительных сооружений, и не только немецких, но и чешских, информацией о которых его снабжали Генеральный штаб и штаб оперативного руководства вермахта. Гитлер уделял большое внимание созданию мобильного штаба, ставки фюрера, в состав которой входило Верховное командование вермахта (ОКВ), штаб оперативного руководства, адъютанты вермахта, представители национал-социалистической партии и СС, а также и прикомандированной к штабу прессе, особому подразделению гестапо, охране, дивизии «Лейбштандарте Адольф Гитлер», укомплектованной противотанковым подразделением, мотоциклами и бронемашинами.

В августе произошло два примечательных события. По распоряжению Гитлера Браухич в торжественной обстановке передал командование 12-м артиллерийским полком генерал-полковнику Фричу. Это был ответ Гитлера на неоднократные просьбы Фрича о реабилитации. В речи, произнесенной им в столь знаменательный день, Браухич заявил, что армия глубоко переживала арест Фрича. В ответ Фрич направил Гитлеру «огромнейшую благодарность», а затем, сидя верхом перед строем, прокричал «Хайль!» своему фюреру. Когда спустя какое-то время Гальдер поинтересовался, примет ли Фрич участие в предполагаемом перевороте, Фрич ответил отказом.

В том же месяце Гитлер издал свой самый знаменитый приказ, касавшийся полиции, подразделений СС, юнкерских школ и дивизии «Лейбштандарте Адольф Гитлер». В случае мобилизации Гитлер оставлял их в собственном распоряжении. Аресты, проводимые гестапо, когда германские войска вошли в Вену, объясняют причину ограничения полномочий генерала фон Бока. Этот приказ положил начало новому этапу развития гитлеровской политики в отношении армии. Он легализовал существование бок о бок с регулярной армией гиммлеровской армии СС. В выигрыше, естественно, оказался Гиммлер.

В сентябре напряжение продолжало расти, хотя, казалось, дальше уже некуда. Недовольство выражали даже молодые офицеры. Приблизительно тогда же военный атташе в Праге полковник Тоусен на встрече с Йодлем выразил удивление, что офицеры совсем не стремятся к войне. А тем временем гражданские участники заговора настаивали на выполнении задуманного плана в середине сентября.

8 сентября фон Штюльпнагель, первый обер-квартирмейстер, потребовал, чтобы штаб главнокомандующего сухопутной армией был за пять дней предупрежден о начале операции «Грюн» с тем, чтобы можно было предпринять соответствующие действия. Йодль не имел ни малейшего понятия, что эта информация требуется заговорщикам, чтобы в точно установленное время начать государственный переворот.

Фактически «время X», дата нападения на Чехословакию, было уже установлено. На встрече с Кейтелем и Браухичем в Оберзальцберге Гитлер назвал дату нападения на Чехословакию – 28 сентября.

В эти напряженные дни Йодль и Кейтель испытывали к своим более равнодушным собратьям скорее жалость, нежели раздражение. Йодль назвал речь Гитлера на партийном съезде относительно «сведения счетов» с Чехословакией «грандиозной» и выразил надежду, что офицеры будут еще сгорать от стыда за свое поведение. Кейтель добавил, что «глубоко возмущен» позицией Браухича, который не в состоянии изменить враждебное отношение Генерального штаба к Гитлеру. В дневнике Йодль написал, что «крайне огорчен», видя, что за фюрером стоит весь народ, но нет генералов. А генералы по-прежнему видели в Гитлере простого капрала, а не величайшего государственного деятеля, какого Германия не имела со времен Бисмарка.

Элементарные проблемы могут спутать даже самые лучшие планы. Транспортировка грузов к линии Зигфрида выявила нехватку подвижных составов. Из-за проблем с бензином еще одной головной болью стал автомобильный транспорт. Кроме того, секретная мобилизация воскресила прежнее соперничество между армией и CA, и, в ряде случаев, CA отказывались подчиняться приказам и сдавать оружие и боеприпасы. В разгар событий пришло известие о том, что английский премьер-министр Невилл Чемберлен принял решение лично провести переговоры с Гитлером.

Чемберлен был уже старым человеком и руководствовался убеждением, что в мире нет такой проблемы, которую бы в душевной спокойной обстановке не могли решить два порядочных, здравомыслящих человека. Гитлера же не интересовало ни честное решение проблемы, ни компромисс. Единственное, что его интересовало, уничтожение Чехословакии.

Переговоры нельзя было назвать успешными, и, когда за первым визитом Чемберлена последовал второй, Гитлер только утвердился во мнении, что британский премьер-министр – просто слабый старик и Франция с Англией такие же слабые и старые. Значит, западные державы не в состоянии собраться с силами и начать действовать. Благодаря этим переговорам даже Генеральный штаб поверил, что удастся мирно войти в Чехословакию, и были отданы распоряжения заняться изучением проблем, связанных с мирным, бескровным вступлением в Чехословакию.

Неожиданно небо опять заволокли тучи. 22 сентября были приведены в боевую готовность артиллерийские батареи в Берлине и вдоль чешской границы. 24 сентября вступил в силу приказ о закрытии границы с Францией. 27 сентября в 13 часов 30 минут Гальдер получил телефонограмму, что атакующие волны должны находиться на своих позициях. Это означало, что Берлин предполагает начать наступление.

В тот же день 27 сентября, вернувшись в Берлин, Гитлер, чтобы повысить боевой дух населения, приказал войскам Витцлебена в полной боевой выкладке парадным маршем пройти по улицам Берлина. Люди, увидев колонны, марширующие к вокзалу для погрузки в эшелоны, решили, что война уже стучится в дверь. Никто не приветствовал солдат; они шли в зловещей тишине. Гитлер чуть не сошел с ума, наблюдая эту сцену, и в ярости кричал Геббельсу, что с такими людьми, как он, нельзя вести войну. В свою очередь, генерал Витцлебен позже признался, что он был готов развернуть пушки прямо перед окнами имперской канцелярии, войти и арестовать «этого типа».

Затем наступило 28 сентября. «Черный день», как напыщенно отметил Йодль в дневнике. Еще более черным этот день был для Гальдера, который, испытывая угрызения совести, отдал приказ о перевороте. Часть войск Витцлебена находилась уже на пути к границе с Чехословакией, но Хопнер был еще в двух днях хода от Берлина, ожидая сигнала начать движение. Браухич, одобрявший план Гальдера, все же пошел к Кейтелю и объяснил ему, что если Чехословакия будет атакована, то оккупация может касаться только судетских территорий, и Гитлер должен это отчетливо понимать. Появились беженцы из пограничных районов Германии, и ОКВ выделил специальное подразделение, чтобы заставить людские толпы двигаться в определенном направлении.

Напряжение возрастало. В середине дня Браухич поехал в канцелярию, чтобы выяснить положение дел, прежде чем войска двинутся на Берлин. Там он узнал, что Муссолини внес заманчивое предложение и что Чемберлен и Даладье выезжают, чтобы на следующий день провести совещание с Гитлером и Муссолини в Мюнхене. Браухич немедленно сообщил, что переворот отменяется. Нельзя же арестовывать и пытаться обвинить в военных преступлениях человека, одержавшего бескровную победу. Говорят, что Гальдер полностью потерял контроль над собой. «Что же нам делать? – вскричал он. – Ему во всем сопутствует успех».

29 сентября было подписано Мюнхенское соглашение, и Судетская область перешла Германии. Йодль написал в дневнике, что Чехословакию теперь не стоит рассматривать как силовой фактор. Гений фюрера одержал очередную победу без применения силы. Скептикам, слабым и сомневающимся следовало перестроиться и начать жить по-новому.

В глазах Гитлера упрямые генералы и скептически настроенный, осторожный Генеральный штаб потеряли всякую ценность. По его словам, он не ждал, что генералы поймут его. Он верил, что они будут ему повиноваться. Опять ряд генералов ушли в отставку; список возглавили фамилии Рундштедт и Адам. 18 октября та же судьба постигла Бека. Гитлер сообщил Беку, что потерял к нему доверие. О Фриче к тому времени забыли. В декабре 1938 года Хассель узнал, что Фрич преспокойно живет недалеко от Ганновера. Он полностью смирился и считал, что ничего сделать нельзя. Гитлер был судьбой Германии, доброй и злой.

После отставки Бек написал работу, озаглавленную «Германия в будущей войне». В духе Клаузевица он утверждает, что, планируя любую войну, надо ясно видеть политическую цель и что политические лидеры никогда не должны сомневаться, что целью войны является мир.

Германия, писал он, никогда не подвергнется нападению со стороны других государств, пока сама не прибегнет к силе. Благодаря географическому положению Германия всегда рискует намного больше, чем любое государство, имеющее одну границу. Во время Первой мировой войны Германию можно было сравнить с осажденной крепостью, несмотря на благоприятную ситуацию, сложившуюся в отношении территорий, которыми она могла распоряжаться. Это сравнение станет роковым в любой будущей войне на несколько фронтов, которую Германии придется вести одной. Война, развязанная Германией, немедленно привлечет другие государства, и в войне против международной коалиции она уступит и окажется во власти коалиции.