УПРАВЛЕНИЕ НКВД СССР

ПО ДЕЛАМ О ВОЕННОПЛЕННЫХ

УЧЕТНОЕ ДЕЛО №

Дата прибытия в лагерь

«24» февраля 1943 г.

ОПРОСНЫЙ ЛИСТ

Паулюс — генерал-фельдмаршал

лагерь военнопленных 27, СССР

Военному атташе при германском посольстве

господину генерал-майору Кречмеру.

Токио, Япония

Мой дорогой Кречмер!

Вы, наверное, узнали о том, что я с моей армией попал в плен. Я прошу извинить меня, если я обращаюсь к Вам с нижеследующим списком пожеланий, учитывая обстоятельство, что я имею только то, что ношу на себе.

Могу ли я Вас просить о такой любезности, переслать мне следующее:

11. Один джемпер с длинными рукавами, цвет по возможности темно-серый. Мой рост Вам как будто известен (1,87 м.).

12. Одну пару длинных носков, величина (длина 11 1/2), цвет по возможности темно-серый.

13. 3 пары носков, размер 11 1/2, средней плотности, цвет — на Ваше усмотрение.

14. 2 верхние рубашки из японского шелка (цвет натуральный, естественный), объем шеи — 38, размер воротничка — 39.

Особенно — длинные рукава! К этому еще 1 галстук по возможности одинакового цвета с рубашками (или же темно-зеленого цвета).

15. 1 подтяжки для брюк.

16. 1 блок бумаги для письма + 2 чернильных карандаша.

Далее, очень желательно:

17. Шоколад +кекс, 18.Мармелад 19.Кофе + чай

10. Папиросы + сигары 11.Одеколон 12.Крем для кожи.

Как Вы, вероятно, помните, в течение многих лет меня беспокоит желудок и кишки.

Продукты: № 7 и № 8 мне были бы очень ценны с тем, чтобы не обессилеть.

Если Вам не покажется нескромным, я попросил бы посылать каждый месяц посылку с вещами от № 7 до № 12. Если это возможно, мне бы желателен был перевод на 100 рублей.

Я предполагаю, что в Вашем распоряжении имеется фонд, из которого Вы могли бы покрыть издержки до дальнейших расчетов.

Пожалуйста, известите меня, каким образом Вы это сделаете.

Надеюсь, что пересылка вещей, которые я прошу, по пути через японское посольство в СССР, возможна для Вас.

С моей сердечной благодарностью за Ваши дружеские заботы. Остаюсь Вам обязанным.

С наилучшими пожеланиями, Ваш Паулюс

Военнопленные германские офицеры, среди них генерал артиллерии фон Зейдлиц, генерал-майор Латтман и генерал-майор Корфес, выразили свою готовность создать «Союз германских офицеров», чтобы действовать для заключения мира между Германией и Россией, — мира, приемлемого для обеих стран.

Для достижения этой цели они хотят выступить с воззванием к германскому народу и к германской армии, требуя смещения немецкого вождя и правительства Гитлера и замены его другим правительством, так как только отстранение «фюрера» делает возможным заключение такого мира.

Каждый немец, а также каждый русский, а главным образом — каждый солдат желает мира.

Мы все надеемся, что в будущем Германия и Россия будут жить в мире и в содружестве, и мы уверены, что большое число военнопленных, возвратившись после войны в свою страну, будут действовать в пользу этого содружества, но путь борьбы, который избрал «Союз германских офицеров», мы резко осуждаем.

Военнопленный не может знать действительного положения в своей стране, несмотря на то, что ему предоставляется вся имеющаяся информация; он не может определить, что в пользу, что в ущерб своей стране.

Военнопленный, призывающий народ и армию против их «фюрера», вносит разложение в их ряды и ослабляет силу своего народа в самое тяжелое для него время.

То, что делают офицеры и генералы, принадлежащие к «Союзу», является государственной изменой. Мы глубоко сожалеем, что они пошли по этому пути.

Мы их больше не считаем нашими товарищами и мы решительно отказываемся от них.

Хейтц, генерал-полковник Паулюс, генерал-фельдмаршал

Штреккер, генерал-лейтенант Пфеффер, генерал артиллерии

Сикст фон Армин, генерал-лейт. Занне, генерал-лейтенант

Шлеммер, генерал-лейтенант Роденбург, генерал-лейтенант

Дебуа, генерал-лейтенант Ренольди, генерал-лейтенант

Фассоль, генерал-майор Магнус, генерал-майор

Вульц, генерал-майор фон Ленски, генерал-майор

Лайзер, генерал-майор фон Дреббер, генерал-майор

Роске, генерал-майор Адам, полковник

Лагерь №48. 1 сентября 1943 г.

К немецкому народу

К военнопленным немецким офицерам и солдатам, находящимся в СССР

Под Сталинградом 6-я армия под моим командованием, выполняя приказ Адольфа Гитлера, сражалась до последней возможности в надежде, что принося себя в жертву, она этим самым даст Верховному командованию возможность закончить войну с более благоприятными для Германии результатами.

Эти надежды не оправдались!

В связи с событиями последнего времени продолжение войны для Германии превратилось в бессмысленное кровопролитие.

Красная армия наступает широким фронтом и уже достигла границ Восточной Пруссии.

Во Франции англо-американские войска прорвали немецкую оборону и вышли на широкий оперативный простор французской территории.

Ни на Востоке, ни на Западе Германия не располагает резервами, которые могли бы восстановить положение.

Превосходство противника в воздухе и на море настолько подавляюще, что положение, вследствие этого, становится еще более безнадежным.

Война для Германии проиграна.

В этом положении Германия оказалась, несмотря на героизм своей армии и всего народа, по вине государственного и военного руководства Адольфа Гитлера.

К этому следует добавить, что методы обращения многих доверенных Гитлера с населением оккупированных областей вызывают отвращение у каждого настоящего солдата и у каждого истинного немца и должны навлечь на нас самые тяжелые упреки со стороны всех народов мира.

Если немецкий народ сам не откажется от подобных злодеяний, то он будет нести полную ответственность за все.

Ввиду этих обстоятельств, я считаю своим долгом заявить всему немецкому народу и моим товарищам в плену следующее:

Германия должна устранить Адольфа Гитлера и установить новое государственное руководство, которое закончит войну и создаст условия, обеспечивающие нашему народу дальнейшее существование и восстановление мирных, дружеских отношений с нашими нынешними противниками.

Москва, 8 августа 1944 г. Паулюс, генерал-фельдмаршал

Командующему армейской группой «Норд»

господину генерал-полковнику Шернеру

Озабоченный будущим нашей родины, я обращаюсь сегодня к Вам. Общее положение заставляет признать, что война для Германии проиграна. Дальнейшая борьба Вашей армейской группы, отрезанной от основных сил, приведет к бессмысленному кровопролитию.

При данном положении верховное командование Красной Армии предлагает Вам условия, согласно которым участие Ваших войск в войне хотя и исключается, но они сохраняются как войсковые подразделения для дальнейшего использо вания в Германии.

Я приобрел твердую уверенность в том, что правительство Советского Союза, в интересах обоих народов, честно стремится к скорейшему установлению мира и последующим дружественным отношениям с Германией, но с теперешним германским правительством мира никто не заключит.

Принесение в жертву Ваших войск нельзя оправдать перед немецким народом.

Во имя немецкого народа я прошу Вас принять предлагаемые Вам условия и этим сохранить войска Вашей группы для Германии.

Паулюс,

генерал-фельдмаршал

15 августа 1944 года

Генерал-фельдмаршал Паулюс.

26 октября 1944 года

Немцы!

В начале августа этого года ход событий побудил меня выступить, нарушив молчание, естественное для военнопленного. Я чувствовал, что мой долг по отношению к родине и возложенная на меня, как на фельдмаршала, особая ответственность, обязывает меня сказать своим товарищам и всему нашему народу, что теперь остался только один выход из нашего, кажущегося безвыходным, положения

РАЗРЫВ С ГИТЛЕРОМ И ОКОНЧАНИЕ ВОЙНЫ!

Сегодня я вторично обращаюсь к своим товарищам и ко всему немецкому народу, глубоко возмущенный той бранью, которую в эти дни, в связи с созданием «фольксштурма», распространяют по радио по адресу человека, имеющего большие заслуги перед нашим народом и отечеством, награжденного «Дубовыми листьями» генерала артиллерии Вальтера фон Зейдлица, командовавшего 51-м а.к., входившим в состав руководимой мною 6-й армии. Как бывший командующий армией, я перед всем миром заявляю: утверждение имперского радио, будто бы генерал фон Зейдлиц полтора года назад бросил свои войска на произвол судьбы и перебежал на сторону врага, является подлой ложью!

На самом деле, верный своей присяге и личной храбрости, не раз испытанной в двух войнах, генерал фон Зейдлиц до конца выполнял свой долг среди руин Сталинграда, и попал в плен почетно, вместе с остатками 6-й армии, после того как в течение ряда дней не было ни боеприпасов, ни продовольствия.

Как я уже заявил в начале августа, 6-я армия сражалась, следуя приказам Гитлера и честно веря в то, что своими жертвами она служит Германии. Если бы я тогда знал, как нас обманывали, я действовал бы иначе.

Наглой ложью является и заявление господина Гиммлера, будто обращение с немецкими солдатами в русском плену — бесчеловечно, и будто бы их с помощью кнута и выстрела в затылок заставляют выступать с пропагандой против собственного отечества.

На самом деле, несмотря на бесчисленные, творимые по указке господина Гиммлера как в оккупированных, так и в немецких концлагерях зверства и жестокости по отношению к сотням тысяч беззащитных мужчин, женщин и детей всех народов, с военнопленными в Советском Союзе обращаются гуманно и корректно.

Здесь в России любящие свою родину немцы — представители всех сословий — объединились в движении «Свободная Германия», чтобы указать нашему народу путь, ведущий из всех бед в лучшее будущее, и чтобы доказать миру, что немецкий народ не имеет ничего общего с преступлениями Гитлера. Эти люди «Свободной Германии» чувствуют, что долг по отношению к своему народу определяет для них именно такой образ действий. Одним из первых, принявших это мужественное и трудное решение, был генерал фон Зейдлиц. Доверие его товарищей поставило его затем во главе основанного вскоре «Союза немецких офицеров». Совершенно добровольно, руководимые только горячим желанием помочь своему народу в час его нужды, примкнули к этому движению сотни тысяч немецких военнопленных, в том числе тысячи немецких офицеров и свыше 30 генералов.

Господин Гиммлер тоже прекрасно знает, что речь здесь идет не о бесчестных и находящихся под нажимом субъектах.

Такой Гиммлер, лишивший своими действиями наш народ чести и бессмысленно толкающий его теперь своим «Фольксштурмом» на прямое самоубийство, не имеет права говорить о чести.

А «Союз немецких офицеров», во главе с генералом фон Зейдлицем, борется в рядах великого движения «Свободная Германия» именно за восстановление чести немецкого народа, за его свободу и за такой мир, который вернет и нашему народу его место среди других наций.

Паулюс, генерал-фельдмаршал

Москва, 26.X.44

16 января 1946 года

Правительству СССР, Москва

В газете «Известия» от 15 января 1946 года в отчете о процессе финских виновников войны опубликованы показания немецкого генерала Бушенхагена об участии Финляндии в гитлеровском плане нападения на Россию.

В интересах необходимого безоговорочного раскрытия всех обстоятельств, приведших к нападению Гитлера на Советский Союз, я считаю своим долгом дополнить показания генерала Бушенхагена. Эти обстоятельства стали мне известны в бытность мою оберквартирмейстером I Генштаба Сухопутных сил с 3.09.1940 г. по 20.01.1942 г. При этом надо учесть, что подготовительной работой и переговорами с Финляндией руководило Главное командование вооруженных сил (ОКВ), которое с самого начала имело намерение непосредственно подчинить себе будущий финский театр военных действий.

Во второй половине 1940 года генерал-лейтенант Хейнрикс, начальник Генштаба финской армии, с сопровождающим его офицером впервые приехал в Главное командование Сухопутных сил (ОКХ) в Цоссен. Это посещение ОКХ было организовано ОКВ, явно с целью установить первую личную связь между финским Генштабом и Генштабом германской армии. Оно совпало как раз с директивой № 21 ОКВ от 18.12.1940 г. относительно плана «Барбаросса» (т.е. подготовки нападения на Советский Союз). В этой директиве было предусмотрено не только участие Финляндии, но были уже определены и первые задачи финской армии при этом нападении на Советский Союз.

Генерал Хейнрикс имел беседу с начальником Генштаба Сухопутных сил, генерал-полковником Гальдером, содержания которой я уже не помню.

Кроме того, генерал Хейнрикс сделал для офицеров Генштаба из ОКХ доклад о финско-русской войне зимы 1939/40 года. Значение этого доклада, хотя это прямо не было высказано, заключалось, в связи с планом «Барбаросса», как в высокой оценке боевой мощи финских войск, так и в оценке Красной армии, как серьезного противника, а также в ознакомлении германской армии с незнакомым ей опытом зимней войны.

Во второй половине мая 1941 года начальник финского Генштаба, генерал Хейнрикс, во второй раз приехал с сопровождавшим его офицером в ОКХ в Цоссен после совещания, которое он имел в Зальцбурге или его окрестностях с ОКВ (Кейтель и Йодль). Совещание в ОКХ происходило на квартире начальника Генштаба Гальдера в лагере Цоссен. В нем принимали участие финские гости, генерал-полковник Гальдер и, кроме меня, еще оберквартирмейстер IV (иностранные армии), генерал-майор Мацки, а также начальник Оперативного отдела, полковник Хойзингер.

Сначала генерал-лейтенант Хейнрикс доложил о планах Финляндии на основе договоренности с ОКВ. Центральным вопросом совещания в ОКХ было взаимодействие финской армии с армейской группировкой «Норд», которая должна была выступить из Восточной Пруссии, для последующего совместного наступления на Ленинград. Для этого были предусмотрены определенные сроки, в течение которых должны были быть согласованы действия обеих сторон. На первом этапе финская армия должна была пойти в наступление со своих пограничных позиций и занять линию примерно на полпути между границей и Ленинградом — в тот момент, когда армейская группа «Норд» достигает определенной линии в Прибалтике. На втором этапе, когда армейская группа «Норд» будет готова напасть на Ленинград, финская армия также должна была развить дальнейшее наступление.

Так как этот план еще не был окончательно в письменном виде зафиксирован в ОКХ, то генерал-полковник Гальдер обещал скоро прислать его в Финляндию через специально с этой целью командированного офицера.

Кроме того, отдельным вопросом обсуждалось наступление на Ханко. При этом, насколько мне известно, вопрос об участии германских войск в этой операции остался открытым.

Совещание происходило в атмосфере полного согласия.

Связь между директивой ОКВ № 21 от 18.12.1940 г. и приездами начальника финского Генштаба в ОКХ в декабре 1940 и в мае 1941 года показывает, что участие Финляндии являлось частью общего гитлеровского плана нападения на Советс кую Россию.

Паулюс,

генерал-фельдмаршал

бывших германских вооруженных сил

16 января 1946 года

Постскриптум: Так как содержание директивы ОКВ № 21 общеизвестно, вследствие его опубликования в газете, то я на нем подробно не останавливался.

Паулюс

14 февраля 1946 года

Агентство «Рейтер» о бывшем немецком фельдмаршалефон Паулюсе.

Лондон, 12 февраля. Как сообщает специальный корреспондент агентства «Рейтер» из Нюрнберга, бывший немецкий фельдмаршал Фридрих фон Паулюс, который в течение двух дней являлся выдающейся фигурой в нюрнбергском зале суда, все еще является «советским военнопленным».

Но ясно, что благодаря его высокому рангу и связи его имени с величайшим триумфом Красной армии, а также благодаря его значительному влиянию, которым пользуется его имя среди генералов, ему предоставлена конечно, в ограниченных рамках — значительная степень личной свободы.

Советские официальные лица и журналисты относятся с явным уважением к фон Паулюсу, как к человеку большого политического и военного значения.

«То, что Паулюс сказал в качестве свидетеля, имеет огромное значение для немецкого народа», — говорили, когда он кончил свои свидетельские показания.

Я наблюдал за фон Паулюсом, пишет корреспондент, в то время, как он с судорожно вздрагивающим лицом выходил из зала суда в сопровождении группы офицеров советской делегации. Один из них предложил ему папиросу. Затем в сопровождении двух американских полицейских вся группа двинулась по коридору, смеясь и непринужденно беседуя с фон Паулюсом, по направлению к помещению, где находился советский обвинитель.

Советские представители не указывают, где проживает Паулюс с момента его прибытия из Москвы несколько дней тому назад. Однако я полагаю, заявляет корреспондент, что условия, в которых он живет, соответствуют примерно условиям «домашнего ареста». В России он живет в одном из специальных лагерей для офицеров, где ему предоставлены все условия, соответствующие его высокому рангу. Паулюс играет на скрипке и занимается живописью, для чего ему предоставлены все возможности.

Паулюс был членом нацистской партии, но не занимал в ней специального поста. Неизвестно, являлся ли он все еще членом нацистской партии в момент пленения в январе 1943 г. В течение 15 месяцев он отказывался обсуждать политические уроки Сталинграда или причины приближавшегося разгрома Германии. Затем он объявил о своей готовности присоединиться к заявлениям, с которыми «Союз немецких офицеров», образованный другими советскими военнопленными, обращался к своим бывшим коллегам. Хотя его имя не стояло на первом месте среди подписавшихся, оно было одним из самых значительных имен в прокламации от августа 1944 г., в которой Союз призвал генералов отречься от Гитлера.

1 ноября 1947 года. 4-70. Статья в газете «Дер курир».

Паулюс в России.

Стройный мужчина, выходящий из машины, очень велик. Приблизительно 1,95 м. Загоревшее лицо. Резкие черты лица. Мундир поразительно элегантен и резко выделяется на фоне покрытой пылью одежды войсковых командиров, быстро собирающихся вокруг него. Постоянное подергивание левой половины лица резко противоречит энергичному взгляду. Ни следа усталости в его фигуре, я бы сказал, что его лицо дышит неким артистическим вдохновением. Он выслушивает рапорт. Пожимает одному офицеру руку и едет дальше. Это был командующий злосчастной германской армией, в то время еще быстро наступавшей на востоке. Так я впервые увидел Паулюса.

«С добрым утром, господин фельдмаршал!»

В студеное январское утро (термометр показывал 35 градусов ниже нуля) я схожу с мотоцикла. На блиндаже передо мной висит табличка «Начальник штаба». В эту минуту открывается наполовину скрытая под землей, почти занесенная снегом дверь и появляется согнувшаяся фигура. Высокий человек одет в теплый солдатский плащ без знаков различия. Лицо пепельно-серого цвета, левая его половина беспрестанно подергивается. Мое приветствие остается без ответа. Глаза смотрят мимо меня. С трудом переставляя ноги в тяжелых валенках, командующий идет по снегу. Это было 15 января. Началось русское наступление. В сталинградском «котле» дело шло к концу. Так я увидел Паулюса во второй раз.

Ровно две недели спустя в двери подвала здания НКВД стучится начальник штаба, генерал-лейтенант Шмидт. Внутри — генерал-полковник, он еще спит в эту пору. Он слышит рапорт: «С добрым утром, господин фельдмаршал, я позволю себе первым почтительно поздравить вас с присвоением нового звания». Затем он делает паузу и продолжает: «Кроме того, я должен доложить, что русские здесь. С господином фельдмаршалом желают разговаривать два офицера».

Через два часа он сидит против русского командующего Воронова. Медленно начинается беседа через переводчиков. Вдруг русский спрашивает: «Почему вы не прорвались в первые дни окружения? На юго-востоке у меня был лишь тонкий заслон». — «Фюрер приказал удерживать Сталинград!» Победитель пожимает плечами.

...не на Лубянку.

Три недели оставались в крестьянских избах неподалеку от русского штаба. Это был период ожидания, во время которого не было ни одного допроса. Однажды в эти домики заглянуло с полдесятка американцев. Мимо проходила колонна немецких военнопленных, ковыляющих, замерзающих и умирающих, бесконечное шествие в течение многих дней. Генералы отказывались вступать в разговор. Однажды утром Паулюс и еще 21 офицер, взятые в плен вместе с ним, доставляются в русский санитарный эшелон. Поезд представляет из себя сюрприз. Каждый генерал получает постель с чистым бельем. Подается чай, молоко, шоколад, водка и очень хорошая еда. В других вагонах германские офицеры. Но разговаривать с генералами им нельзя.

Поезд идет по направлению к Москве.

Неподалеку от города находится лагерь № 27. Это определенный спуск к примитиву. Бараки и нары. Но это приятнее Лубянки— тюрьмы НКВД в Москве, которая в дальнейшем не одного генерала принимала в свои стены и давала им приют на все время их допросов. Паулюс вместе со своим адъютантом, полковником Адамом, живет в небольшом домике...

В лагере имеется еще до 500 офицеров и солдат. У Паулюса на погонах все еще три звездочки генерал-полковника. Вскоре его адъютант — искусный человек, впоследствии прославившийся своей резьбой, — изготовляет из жести американских консервных банок парочку скрещенных маршальских жезлов, которые были прикреплены к погонам. Банки с консервами «спэм», поставляющиеся в Россию по лендлизу, входили в паек.

Так были соблюдены внешние приличия.

Ничья за карточным столом.

После краткого пребывания в другом лагере Паулюс и другие генералы переходят во вновь организованный генеральский лагерь. Постепенно исчезают следы пережитого в течение последних месяцев — как во внешности, так и в поведении. У Паулюса снова самоуверенный и неприступный вид. Он занимает две комнаты. Приглашает узкий круг гостей к чаю. Здесь всегда беседуют на одни и те же темы. Сперва говорят о Сталинграде, и большей частью сходятся на том, что иначе никто бы не мог действовать. Несколько иначе обстоит дело при обсуждении дальнейшего хода войны. Здесь мнения расходятся. Все же явной критики по адресу гитлеровской стратегии не слышно, резкое замечание — чаще всего со стороны генерала Сикста фон Армина — быстро подавляет критику. В таких дискуссиях Паулюс всегда высказывается последним и приходит к выводу, что в этой войне безус ловно возможна «ничья».

Лишь постепенно вырисовываются расхождения между верными Гитлеру людьми и только внешне лояльной ему группой; в то время критика и сомнения, а также и дальнейшие поражения в войне объединяют в одну группу некоторых экстремистов.

Все же, когда в ноябре 1943 года Зейдлиц с четырьмя другими генералами вернулся из Москвы и заявил, что они примкнули к Национальному комитету, это произвело впечатление разорвавшейся бомбы. Затем был создан «Союз немецких офицеров». В состав делегации входят еще некоторые офицеры, являющиеся членами Национального комитета.

Дом снова преобразился. В атмосферу солдатского этикета ворвались политические выкрики: «неслыханно» и «изменники родины». Зейдлиц чувствует, что обращается к глухим, хотя пытается говорить спокойно. В нем чувствовали агитатора. Когда он сказал, что нужно объединиться против Гитлера и что дальнейшее продолжение войны является преступлением по отношению к немецкому народу, его слова потонули в криках и шуме. Все разошлись. В противоположность этим сценам Паулюс в ходе всех своих переговоров с Зейдлицем и другими офицерами остается спокойным. В заключение всех переговоров он говорит своим несколько усталым голосом: «Господа, в первую очередь, я солдат и, как таковой, остаюсь верен своей присяге». Делегация уезжает ни с чем.

Штатское платье.

Проходят месяцы. Германский фронт отходит все далее на запад. Жизнь в генеральском лагере не изменилась. Конечно, прибытие новых пленных оказывает известное влияние на настроение. Паулюс все чаще и чаще стоит задумавшись, у большой географической карты, на которой ежедневно точно отмечается линия фронта на всем Восточном фронте, согласно русским сводкам. Он все реже разговаривает с людьми. Только некоторым близким лицам он выражает свой все растущий скептицизм.

Однажды весной 1944 года Паулюса и нескольких других генералов русский полковник увозит на виллу, которая расположена под Москвой и раньше служила домом отдыха для русских генералов. Там он встречается с двумя генералами, взятыми в плен при разгроме немцев на Центральном фронте. Они рисуют ему потрясающую картину развала этого фронта. Уютно и с комфортом построенный дом расположен у большого озера. Огромный парк не окружен колючей проволокой. Часовых и сторожевых башен не видно. Русская девушка накрывает на стол, подавая обильные блюда, среди которых есть и водка. Паулюсу шьют элегантный костюм и обещают посещение театра в Москве. Эта идиллическая обстановка, ничем не напоминающая жизнь военнопленного, становится ареной горячих дебатов и длительных переговоров. Часто приезжают Зейдлиц и другие генералы — из Национального комитета. Здесь же Паулюс впервые беседует с Вильгельмом Пиком.

В разгар этих дебатов поступает известие о 20 июля. Это событие оттесняет все сомнения на задний план — относительно военной присяги и границы, отделяющей солдата от политика. И, наконец, опасения, возникающие у всякого о своих близких на родине. В тот день, когда в Берлине был повешен фельдмаршал фон Вицлебен, фельдмаршал выпустил воззвание к народу и армии, призывающее к устранению Гитлера и немедленному окончанию войны. Одновременно Паулюс заявил о своем вступлении в «Союз немецких офицеров».

Если бы я действовал иначе...

Вслед за этим Паулюс приходил в дом Национального комитета. Члены и работники комитета живут в бывшем доме отдыха московской милиции, расположенном у речки, примерно в 40 километрах от Москвы. Парк окружен колючей проволокой, и у ворот стоят часовые. Прогулки вне парка могут совершать только в сопровождении русских офицеров. Дом производит впечатление казармы. В столовой, в которой стоят покрытые белыми скатертями столы для четырех человек, обслуживают немецкие вестовые. У первого стола сидит генерал Зейдлиц. Теперь там занимает место и Паулюс. Если посмотреть в столовую во время еды, то не сразу поймешь, что видишь перед собой военнопленных, потому что каждый постарался придать своей военной одежде возможно более штатский вид. Знаки различия, как и во всех лагерях, больше не носятся. Обращение по чину уже больше не принято. С середины 1945 года Паулюс больше не носит знаков различия. Но по отношению к нему делается исключение. Ему говорят «господин фельдмаршал».

В доме издается газета. Здесь же записывается текст выступлений по радио. В этой работе Паулюс не принимает участия. И в новом кругу он не сбросил с себя обычной сдержанности. Ближе сходится он лишь с немногими. Они принадлежат, главным образом, к левому крылу комитета. Правда, раз в неделю он делает исключение и играет с находящимся в доме гессенцем в карточную игру «Двойная игра».

Здесь он впервые в плену начинает писать о Сталинграде. Так я видел Паулюса в третий раз: он шел рядом со мной по парку, несколько наклонившись вперед, с тросточкой в руке. На рейтузах его светлые полосы по бокам, там когда-то были красные лампасы. Мы беседовали о Сталинграде, и он меня расспрашивал о подробностях, которые должны были быть мне известны по занимавшейся мною тогда должности. По окончании разговора он остановился и, рисуя тросточкой крестики в песке, сказал очень тихо: «Да, теперь я знаю мне надо было тогда действовать иначе».

Среди офицеров часто обсуждалось отношение бывшего командующего к своим солдатам. Паулюс, несомненно, потерял свой авторитет среди немногих оставшихся еще в живых «сталинградцев». Однако Паулюс мог бы теперь без всякого риска посетить любой лагерь военнопленных. Другой находящийся в России пленный фельдмаршал Шернер — улетевший на самолете к американцам и выданный русским — был в лагере встречен камнями, когда его узнали, несмотря на его спортивный костюм. Вооруженная автоматами русская охрана, поспешившая к месту действия, с трудом предотвратила суд Линча.

Вскоре Паулюс поехал в Германию на Нюрнбергский процесс. В противовес систематически появляющимся в немецкой и иностранной печати слухам, я могу только констатировать, что до того момента не был речи об армии Паулюса. И. фон П.

6 ноября 1947 года. 4-74. «Дер Курир».

Дом в Луневе (Национальный комитет «Свободная Германия»).

12 июля 1943 года колонна шестиместных легковых машин ЗИС двигалась по шоссе, ведущему из Москвы в направлении промышленного городка Красногорск. Машины остановились перед бараками, за оградой которых помещались немецкие военнопленные еще во время Первой мировой войны. Пик, руководитель делегации, еще раз проверяет в зале, как проведена подготовка. Рядом с ним Ульбрихт, сбривший в эмиграции свою ленинскую бороду.

«За народ и отечество» — написано на красном полотнище, висящем на левой стороне, а напротив — «За немедленный мир», «Против Гитлера и его войны», «За независимую, свободную Германию».

Ульбрихт удовлетворен. Напротив входа висят портреты Ленина и Сталина. Медленно собираются немецкие офицеры и солдаты, содержащиеся в лагере.

В течение этого и следующего дня произносится целый ряд речей и производятся голосования, в ходе которых рождается Национальный комитет. Эрих Вайнерт, элегантный костюм которого особенно резко бросается в глаза рядом с офицерами, одетыми в потрепанную форму, поднимается на трибуну: «Товарищи, я ставлю манифест на голосование». Подают праздничный обед. На середину зала выдвигают большой рояль. Выступает известная певица.

Затем артист Большого театра — бас Михайлов — поет русские романсы. Затем на чистом немецком языке раздается песня Шуберта «У колодца»... Эффект огромный!

Антифашистская школа.

Ее основание имеет свою историю. Уже в 1941 году русские создавали антифашистские группы среди рядовых военнопленных, которые проходили специальное обучение и образовали так называемый «актив». В феврале 1942 года в его среде появились первые офицеры: антифашистская школа была основана в этом же 27-м лагере в Красногорске. Основным предметом, изучавшимся в ней, была марксистско-ленинская философия. Кроме нее, разъяснялись и другие вопросы: техника проведения собраний, большевистская самокритика, Великая Отечественная война и т.д.

Питание там было несколько лучше. Обычно офицеры посещали эту первую высшую политическую школу. Некоторые побывали уже в Сталинграде за линией русского фронта.

Когда из приволжских снежных полей тысячами стали прибывать немецкие солдаты, антифашисты были распределены по лагерям. Но чисто марксистская работа не имела под собой почвы. Было трудно привлечь к ней офицеров. Были еще в силе присяга, страх людей с совершенно иными европейскими традициями. Тут эмигрантами-коммунистами, особенно Вальтером Ульбрихтом и одним русским специалистом, выступавшим под псевдонимом профессор Арнольд, была предложена более широкая платформа национальной оппозиции. Надеялись, что она будет иметь большой успех.

В Москву, видимо, поступали сведения о том, что в лагерях союзников имеют место подобные же мероприятия. Поэтому неожиданно и несколько поспешно в июне было созвано учредительное собрание, в подготовке которого принимали участие трое старших офицеров: майор Хоман и инженеры в чине майора Гец и Штесляйн.

Однако эксперимент удался. Вечером 18 июля в числе других имен, вошедших в состав комитета лиц, было уже громкое имя Зейдлица и имена четырех других генералов.

«Дезертиры мне не нужны».

На Ленинградском шоссе находится дом отдыха Лунево.

Скромное здание, представляющее собой нечто среднее между отелем и казармой. Генералы и высшие офицеры имели отдельные комнаты, остальные имели комнату на двоих. Здание охранялось русскими солдатами. На первом этаже помещалась русская комендатура, во главе с русским полковником. В состав ее входил офицер по политработе.

Только в конференц-залах имелись репродукторы, но приемников, с помощью которых можно было бы поддерживать контакт с внешним миром, не было нигде.

Три переводчицы были единственными женщинами в этой полусвободной, полуподозрительной, однако благосклонно охраняемой мужской республике, которая была включена как передаточная станция восстания между Москвой и ослабевшим германским фронтом. «Штатские», как их назы вали, то есть Вайнерт, Пливье, Аккерман и другие члены комитета — коммунисты, все еще находились в своем бюро в Москве. Но они приезжали часто, почти ежедневно.

Когда происходят собрания, дом напоминает развороченный муравейник.

Подъезжает «Даккарт», кто-то думает, что приехал с визитом член ЦК. Или входит русский генерал. Зейдлиц узнал, что перебежчики, бывшие члены коммунистического союза молодежи, приняты в комитет.

Он стучит кулаком по столу. Через закрытые двери слышен в коридоре командирский голос: «Я не сяду за один стол с дезертирами».

Он садится, однако.

На второй неделе сентября в Луневе создается организация для приманки широких масс немецких офицеров — «Союз немецких офицеров». На этот раз столовая несколько меньше украшена красным.

Национальный комитет расширяется. Зейдлиц разражается словами: «Господа, шаг, который я сделал сегодня, имеет прецедент в прусской истории — шаг генерала Йорка под Тоурогеном».

До монархиста?

Мотивы, которыми руководствовались эти генералы, следует расценивать по-разному: воспоминания о дипломатии, о союзе между Пруссией и Россией, надежды на сохранение армии и офицерского корпуса после военной катастрофы, неприкрытая ненависть к кровавым делам горе-стратега в Германии, ужас плена и бездеятельность на чужбине и, наконец, целая школа политических оттенков: от настоящих марксистов до монархистов, — все это перемешивалось в этом доме и у этих людей, одно с другим.

С точки зрения «штатских» из Москвы, это был образец политики блока, в котором движущий мотор находился на левом фланге. Что касается генералов, то для них это был, в конце концов, шанс на реставрацию.

Что знали они о России? Что знали они о заключенных в лагерях, занимающихся добычей торфа, немецких солдатах? Что знали они, наконец, о войне?

Из Москвы поступали русские газеты и радиокоммюнике иностранных радиостанций, но именно только из Москвы.

С фронта поступали сообщения офицеров и солдат, обслуживавших там, за линией фронта, свои микрофоны и репродукторы. Вновь поступившие члены Комитета из разгромленных в районе Черкасс и Минска частей часто до этого срока находились в изоляции в оперативных лагерях или на Лубянке и были месяцами оторваны от внешнего мира.

Не будучи марксистски настроенным, этот пленный Генштаб германской оппозиции имел все же положительное представление о своих бывших противниках.

Наряду с разрушительной работой войны, продолжавшейся автоматически за линией фронта и в лагерях военнопленных, существовала также более спокойная атмосфера, и там прислушивались к политическим аргументам.

И в эти лагеря — а не только через линию фронта и на коротких волнах в Германию — проникали обращения по радио, распространившиеся из Лунева. Туда поступала также газета «Свободная Германия», с черно-бело-красной каймой, печатавшаяся на хорошей бумаге и имевшая формат обыкновенной ежедневной газеты, хотя это и делалось лишь для того, чтобы при сбрасывании ее перед линией фронта противника ее было хорошо видно и чтобы она не пострадала от погоды.

Этот дом был, в общем, шикарной газетной редакцией; идеи развивались частично самими пленными, частично же зарождались в московском филиале. Кто не становится «фронтовым уполномоченным», тот не имел шансов на расширение контакта с внешним миром, даже с жизнью в Москве.

Это был мозговой трест, хотя и за закрытыми ставнями. И.ф.П.

Фридрих Паулюс,

генерал-фельдмаршал

бывшей германской армии

Советскому правительству, г.Москва

Напряженность общего политического положения, центральной проблемой которого в настоящее время является вопрос о Германии, побуждает меня обратиться к советскому правительству со следующим заявлением. Прежде чем обосновать этот шаг, я считаю необходимым остановиться на развитии моего мировоззрения за период моего пребывания в плену.

Я, Фридрих Паулюс, родился 23.9.1889 г., был генерал-фельдмаршалом немецкой армии, последнее время с 20.1.42 г. до 31.1.43г., то есть до дня пленения под Сталинградом, командовал 6-й армией.

Первое время моего пребывания в плену я находился в состоянии сильной депрессии в результате того, что я пережил под Сталинградом, и тревоги о том, как отразится эта катастрофа на военном положении Германии. По мере возвращения физических и духовных сил я начал продумывать пройденный путь. Я думал об ошибках, допущенных германским верховным военным командованием и надеялся, что оно, наученное горьким опытом Сталинграда, в дальнейшем будет избегать таких ошибок и сумеет найти путь к скорейшему окончанию войны. Критика моя ограничивалась чисто военными мероприятиями Гитлера и его ближайших военных советников. До политической оценки всех связанных с войной обстоятельств и собственной ответственности каждого из нас я в то время еще не додумался.

В 1943 году стало все больше ухудшаться положение Германии на Восточном фронте. К тому же и союзники высадились в Италии. В этот период были созданы — в июле 1943 года Национальный комитет «Свободная Германия», и затем — в ноябре 1943 года «Союз немецких офицеров», целью которых было, путем свержения Гитлера, положить конец войне и тем самым спасти Германию от катастрофы.

Это намерение военнопленных — находясь в плену, вмешаться путем открытой пропаганды в дело ведения войны своей страной— я отклонил, и вот по каким причинам:

1. Ухудшение военного положения не может послужить основанием для того, чтобы поколебать единодушие армии и народа. Наоборот, именно в этот момент важно сохранение единодушия.

2. Будучи военнопленным, я не в состоянии охватить взглядом ни политического, ни военного положения Германии.

3. И наконец, я все еще находился под впечатлением легенды об «ударе в спину» в 1918 году. Считая, что война не может быть уже выиграна, что главное состоит в том, чтобы выйти из войны на более или менее приемлемых условиях, я, как солдат, осуждал намерения Национального комитета, вредящие, как мне казалось, интересам германского народа.

В соответствии с этим я и относился к Национальному комитету, не переставая, однако, анализировать обстановку и свои убеждения. В конце июля 1944 года я имел беседу с руководителями Национального комитета. После поражений в 1943 году и начале 1944 года на Востоке и продвижения англичан и американцев в Италии, безнадежное положение Германии, создавшееся в результате высадки союзников во Франции (6 июня 1944 года) и уничтожения Централь ной группы армий (конец июня — начало июля 1944 года), стало явным.

Кроме того, для меня имело решающее значение ознакомление, хотя и ограниченное, со зверствами, имевшими прямую или косвенную связь с ведением войны и совершенными по отношению к гражданскому населению восточных оккупированных районов и русским военнопленным.

И, наконец, события 20 июля 1944 года доказали, благодаря участию известных генералов, что в Германии считают: единственным выходом из войны является устранение Гитлера.

Благодаря этим фактам отпали существенные препятствия и сомнения, которые до того момента определяли мое отношение к Национальному комитету. Особенно ясно стало для меня положение в Германии и внутри армии после беседы с незадолго до этого попавшими в плен генералами из группы армий «Центр». Таким образом, я дошел до сознания, что дело уже не в том, чтобы закончить войну на приемлемых условиях, а в том, чтобы склонить силы, еще не окончательно связавшие себя с фашистским режимом, к прекращению войны, чтобы избежать ужасной заключительной катастрофы.

В результате я 8.8.44 г. опубликовал воззвание, соответствующее тогдашнему положению в Германии, и заявил о своем присоединении к движению «Свободная Германия».

На мою долю, как на долю самого старшего по званию офицера, в движении «Свободная Германия» выпадали особые задачи, как, например, обращение с воззванием о капитуляции к Курляндской группировке (в конце августа 1944 года), к немецким войскам в Румынии (в конце сентября 1944 года), выступление против Гиммлера в связи с мобилизацией «фольксштурма», что послужило непосредственным поводом к заключению моей семьи в концентрационный лагерь, и, наконец, составленное мною «Воззвание 50 генералов», явившееся последним предупреждением непосредственно перед наступлением русских на Висле и в Восточной Пруссии, которое было началом окончательного разгрома.

Если даже движение «Свободная Германия», в которое я внес этот незначительный и запоздалый вклад, не дало таких результатов, каких от него ожидали в интересах Германии и всех воюющих стран, все же главные его идеи и принципы должны лечь в основу создания новой, единой демократической Германии и ее вклада в дело сохранения всеобщего мира.

В процессе моей вышеописанной деятельности и в последующий период постепенно расширялось мое представление об обстоятельствах и событиях Второй мировой войны. Это привело меня к пересмотру и критике всего моего прежнего мировоззрения, к новому прогрессивному взгляду на историю и заставило меня заняться изучением политических и экономических вопросов.

Я много думал также о сущности и человеколюбивых целях Советского Союза, о его политике мира, с одной стороны, и об ответственности, которую мы, немцы, возложили на свои плечи, совершив нападение на Советский Союз, с другой.

Все эти размышления заставили меня поставить себя в распоряжение советского правительства в качестве свидетеля на Нюрнбергском процессе, что, конечно, не снимает моей собственной ответственности перед Советским Союзом.

Это было логическим следствием моего выступления против Гитлера в движении «Свободная Германия».

Это свое участие в раскрытии всей преступной подоплеки войны, начатой Гитлером и его ближайшими советниками, отлично знавшими о его намерениях, я считал своим общечеловеческим долгом по отношению ко всем народам, которые подверглись нашему нападению, особенно к Советскому Союзу, а также — и по отношению к немецкому народу. Ибо только тогда, когда немецкий народ признает несправедливость захватнической войны, со всеми сопутствующими ей явлениями, только тогда он сможет сделать выводы, которые явятся основой для понимания его теперешнего положения и пути к лучшему будущему.

После своего выступления на Нюрнбергском процессе я старался углубить свои знания путем изучения политических и экономических вопросов, и, анализируя политическую обстановку, внести полную ясность в свои личные взгляды.

В отношении проблем, касающихся моей родины, я пришел к убеждению, что только создание единой, демократической, миролюбивой Германии может послужить основой для экономического и социального восстановления Германии и вкладом в дело установления мира в Европе.

Основы для этого создает, по моему мнению, Потсдамское соглашение. Проведенные в соответствии с ним мероприятия в советской зоне (денацификация и демократизация, роспуск промышленных и финансовых монополий, а также земельная реформа) я считаю принципиально правильными и нахожу, что их проведения следует требовать и в западных зонах.

Германия сейчас находится в таком тяжелом положении, что без посторонней помощи не может обеспечить население питанием. Советское правительство, оказывая экономическую и продовольственную помощь восточной зоне, учитывает это положение, но не связывает с ним никаких политических и экономических требований.

Иначе обстоит дело с включением Западной Германии в «план Маршалла». Несомненно, Западная Германия нуждается в поставке продовольствия и в займе. Если это будет сделано на нормальных экономических условиях, если будет сохранено единство Германии, вернее, восстановлено, то только в этом случае немецкий народ сможет, благодаря своему трудолюбию и творческим способностям своих трудящихся, не только выполнить свои ответные обязательства, но и уплатить репарации в приемлемых пределах. Это возможно лишь в том случае, если немецким трудящимся снова будет предоставлена основа для достойной человека жизни.

Но на Западе, как видно, злоупотребляют сейчас трудностями Германии в политических целях и в целях извлечения выгоды для западного монополистического капитала. Проводимые сейчас мероприятия по расколу Германии ни к чему хорошему не приведут. Восточная и западная части Германии нуждаются во взаимной поддержке, они экономически тесно связаны между собой. Жизнеспособной может быть только единая Германия. Нельзя, не рискуя самыми тяжелыми последствиями, произвольно, по приказу извне расколоть германскую экономику, как нельзя в 20-м столетии расколоть народ со старой культурой против его воли.

Поэтому так важно, чтобы немецкий народ, несмотря на все существующие препятствия, мог твердо выразить свою волю к единству и справедливому миру. Пренебрегать этим долгое время мир не сможет.

Единая демократическая Германия является также лучшей гарантией мира в Европе, так как она лишает империалистический лагерь главной базы в Европе, без которой империалистические устремления не могут иметь перспектив на успех.

Раскол Германии дает шовинистическим силам новый толчок. Причем вопрос о границах будет использован с особой остротой. Как бы ни было тяжело и чувствительно для каждого немца установление новой восточной границы, этот вопрос ни в коем случае не должен стать предметом шовинистической травли. Напротив, необходимо дождаться, когда в результате мирного демократического развития в Германии и установления хороших отношений с соседними государствами назреет время для разумного и отвечающего немецким интересам урегулирования вопроса.

Принимая во внимание современную политическую обстановку, нельзя предвидеть, когда стремление к единству Германии увенчается успехом. Наряду с неустанной борьбой за единство Германии должна развернуться интенсивная работа в восточной зоне для того, чтобы, на основе уже созданных демократических институтов, в кратчайший срок добиться подъема германской экономики и тем самым возможно скорее снова обеспечить трудящимся заслуженный ими жизненный уровень.

Ввиду такого положения на моей родине, я считаю, что моя работа в восточной зоне — независимо от должности — могла бы быть полезной.

В связи с этим я также хотел бы кратко описать свое семей ное положение. Моей жене 59 лет, она живет в Баден-Бадене. Моей дочери 34 года, она вдова и имеет 6-летнего сына. Она тоже живет в Баден-Бадене и работает конторщицей. Мой сын, в возрасте 30 лет, женат и имеет двух детей. Он окончил высшее коммерческое училище и работает сейчас на фабрике отопительных приборов, принадлежащей его тестю, в Рейнской области. Если я буду жить в восточной зоне, я уверен, что моя жена приедет туда и мы будем жить вместе.

Ввиду изложенного положения вещей, я прошу советское правительство рассмотреть вопрос о возможности моего использования в восточной зоне при восстановлении Германии.

Паулюс,

генерал-фельдмаршал

бывшей германской армии

29 июня 1948 года

Советскому правительству

Возвращаясь из плена, в связи с репатриацией из Советского Союза немецких военнопленных, я, прежде чем покинуть Советский Союз, хочу письменно изложить те мысли, которые руководят мною, и сказать следующее.

Как командующий немецкими войсками в роковой для гитлеровской Германии битве под Сталинградом, я целиком и полностью осознал все ужасы захватнической войны, которые испытали на себе не только советский народ, подвергшийся нападению, но и солдаты моей армии.

Еще до окончания войны, находясь уже в плену, я, кроме того, узнал о тех преступлениях против человечества, которые совершались гитлеровским руководством как в самой Германии, так и во временно оккупированных ею странах.

В свете этих фактов я решил принять активное участие в антифашистском движении среди военнопленных в Советском Союзе и счел своим долгом 8 августа 1944 года обратиться с призывом к немецкому народу свергнуть гитлеровский режим и избрать себе новое руководство, которое прекратит войну и установит с нашими противниками мирные, дружеские отношения.

В 1946 году, во время процесса главных немецких военных преступников, я, руководствуясь чувством ответственности перед советским народом и немецким народом, а также чисто человеческим долгом, выступил в Международном военном трибунале в Нюрнберге.

На этом процессе я выступил, чтобы содействовать раскрытию правды о том, что еще осенью 1940 года, в нарушение договора о ненападении и дружбе, заключенного между СССР и Германией, велась подготовка войны против Советского Союза по авантюристическому плану «Барбаросса».

Я считал, что только трезвая оценка прошлого может помочь немецкому народу найти правильный путь в лучшее будущее.

На Нюрнбергском процессе я высказывался также о том, что в наш век только демократия и уважение суверенных прав народов являются определяющими факторами в жизни народов, так как народы, угнетающие других, не могут считать себя свободными. Только там, где политику страны определяют широкие народные массы, а не кучка людей, пользующихся благами труда других, мирная жизнь гарантирована.

Об этом должны помнить немцы, особенно сегодня, когда империалистический, антидемократический лагерь стремится развязать новую войну.

Мне, как и другим немецким генералам, с которыми я содержался в плену, а также, как мне известно, военнопленным немецким солдатам и офицерам, была дана возможность через литературу, прессу, радио, кино и доклады быть в курсе международных событий и выработать в себе новое мировоззрение для того, чтобы занять свое место в борьбе за мир и демократию.

Это новое мировоззрение помогло мне понять, что в Германской Демократической Республике закладывается фундамент единой демократической Германии, обеспечивающей мир немецкому народу, и что только миролюбивая политика Советского Союза привела к образованию Германской Демократической Республики.

Советский Союз оставался и остается до конца верным принципам Потсдамской конференции, предусматривающим создание единой демократической Германии, что отвечает жизненным интересам немецкого народа. Факты свидетельствуют о том, что с окончанием Второй мировой войны Советский Союз в своей политике по отношению к Германии отнюдь не руководствовался чувством мести за неисчислимые бедствия, причиненные советскому народу затеянной нами войной, а проявлял живой интерес к судьбе Германии и всего немецкого народа. Мне также стало ясно, что благодаря социалистической системе хозяйства Советскому Союзу чужды присущие капиталистическому миру интересы бизнеса и связанная с этим тенденция к лишению Германии ее экономической независимости.

Напротив, Советский Союз заинтересован в восстановлении экономики Германии и оказывает, как известно, материальную помощь Германской Демократической Республике в восстановлении сельского хозяйства и мирной промышленности.

Иное отношение к послевоенному устройству Германии мы видим со стороны США и Англии. В противовес политике Советского Союза, англо-американские правительственные круги с самого начала саботировали решения Потсдамского соглашения, что помешало созданию единой, демократической Германии и привело к расколу нашей страны.

С болью в душе за свой народ я должен констатировать, что эта раскольническая политика англо-американских монополистов привела к искусственному разделению немецкого народа на два лагеря и к тому, что Западная Германия превращена в полуколонию, где господствуют люди, которым чужды интересы нашего народа и которые стремятся к развязыванию новой войны для осуществления своих империалистических планов.

Для проведения своей экспансионистской политики англо-американские поджигатели войны превращают Западную Германию в военный плацдарм и, пользуясь существующей там безработицей и нищетой, возникшими в результате колонизаторской политики долларовых магнатов, создают из западногерманских немцев наемную армию для планируемой войны против Советского Союза.

Как и в августе 1944 года, когда я в интересах нашей родины призывал немецкий народ прекратить войну, так и сегодня я буду считать своим долгом патриота призывать своих соотечественников не забывать уроков минувшей войны и не служить больше пушечным мясом ради чуждых народу интересов.

Наученные горьким опытом двух последних войн, мы, немцы, должны стать ярыми противниками милитаризма и влиться в ряды борцов за мир.

Исходя из этого моего твердого убеждения, я присоединяю свой голос к заявлению немецкого делегата на стокгольмской сессии постоянного комитета Всемирного конгресса сторонников мира о том, что мы хотим мира, свободы, независимости для Германии и для всех народов.

Мы не должны допускать того, чтобы кучка английских и американских финансовых и промышленных магнатов, в своем стремлении господствовать над всем миром, ввергла человечество в пучину новой войны.

Я твердо верю, что массовое движение сторонников мира, развернувшееся во всех странах, в том числе — и среди прогрессивных немцев Западной Германии, сорвет планы поджигателей войны. Гарантом этому служит могущественный Советский Союз, возглавляющий лагерь мира.

Я, как и другие немцы доброй воли, с благодарностью приветствую великодушное послание генералиссимуса Сталина от 13 октября 1949 года, адресованное правительству Германской Демократической Республики, в котором говорится, что дружба наших народов может обеспечить прочный мир в Европе.

Я, правда, не уполномочен говорить от имени почти двух миллионов немецких военнопленных, уже возвратившихся на родину, но все же, основываясь на множестве резолюций военнопленных, опубликованных в газете для военнопленных «Нахрихтен», и на личном опыте, как возвращающийся из плена п оследним, считаю своим непременным долгом выразить благодарность советскому правительству за гуманизм, проявленный к военнопленным в лагерях.

Великодушие советского правительства по отношению к военнопленным способствовало тому, что, несмотря на моральную тяжесть, которую испытывают люди в любом плену, подавляющее большинство солдат, еще вчера участвовавших в ужаснейшей войне, превратились в активных борцов за мир и из врагов стали надежными друзьями Советского Союза.

Я хотел бы также от всего сердца выразить свою благодарность за все то поучительное, что я уношу с собой из плена для строительства лучшей, прогрессивной, миролюбивой Германии.

Только единая, независимая, демократическая Германия в состоянии добиться дружбы с народами Советского Союза, со странами народной демократии и со всеми другими миролюбивыми народами и обеспечить благо немецкому народу.

На родине я приложу все свои силы, чтобы путем укрепления германо-советской дружбы помочь достижению великой цели — м и р а для всего человечества, — которую поставила себе советская держава под руководством генералиссимуса Сталина.

Поэтому я просил репатриировать меня не по месту жительства в Западной Германии, а в Восточную Германию, чтобы там отдать себя в полное распоряжение правительства Германской Демократической Республики.

Я не хотел бы уехать из Советского Союза, не сказав советским людям, что я пришел в их страну в слепом послушании в качестве врага, а теперь уезжаю прозревшим человеком, свободным от нацистских пут, и другом этой страны.

Фридрих Паулюс,

генерал-фельдмаршал бывшей германской армии

12 мая 1950 г.

Советскому правительству

Возвращаясь из плена на родину, в связи с ос вобождением немецких военнопленных согласно совместному коммюнике советского правительства и правительственной делегации Германской Демократической Республики от 23 августа 1953 года, я хотел бы, прежде чем я покину Советский Союз, сделать следующее заявление.

Великодушное решение советского правительства от 23 августа с.г. по вопросу о военнопленных служит новым доказательством того, что советское правительство в своей политике по отношению к Германии не руководствуется чувством мести за те бесчисленные страдания, которые мы причинили советскому народу в результате развязанной нами войны. Напротив, оно своей мирной политикой, которая вновь нашла свое выражение в вышеупомянутом решении, облегчает всему германскому народу движение по мирному пути к единству Германии и тем самым к счастливому будущему.

Командуя германскими войсками в битве под Сталинградом, решившей судьбу моей родины, я до конца познал все ужасы агрессивной войны, которые испытал не только подвергшийся нашему нападению советский народ, но и мои собственные солдаты. Мой собственный опыт, а также исход Второй мировой убедили меня в том, что судьбу германского народа нельзя строить на базе идеи господства, а только лишь на базе длительной дружбы с Советским Союзом и со всеми другими миролюбивыми народами. Поэтому мне кажется, что заключенные на Западе военные договоры, в основе которых лежит идея господства, не являются подходящим средством для мирного восстановления единства Германии и обеспечения мира в Европе. Более того, эти договоры только лишь усугубляют опасность, которую несет с собой раскол Германии, и затягивают этот раскол. Я убежден в том, что единственно реальным путем к достижению мирного воссоединения Германии и мира в Европе является соглашение между самими немцами и заключение мирного договора на основе советской ноты западным державам по германскому вопросу от 15 августа с.г.

Поэтому я решил по возвращении на родину приложить все свои силы к тому, чтобы содействовать достижению священной цели — мирному воссоединению демократической Германии и дружбе германского народа с советским народом, а также со всеми другими миролюбивыми народами.

Прежде чем я покину Советский Союз, я хотел бы сказать советским людям, что некогда я пришел в их страну в слепом послушании, как враг, теперь же я покидаю эту страну, как ее друг.

24 октября 1953 года Фридрих Паулюс,

генерал-фельдмаршал быв. германской армии

Наступление немецкой армии летом 1942 годаи битва за Сталинград

(Краткий обзор и отдельные эпизоды)

Первые приказы на летнее наступление 1942 года поступили в 6-ю армию через южную армейскую группировку в апреле 1942 года. Они касались мероприятий, которые необходимо было провести в мае для исправления ситуации южнее Харькова, возникшей в результате зимнего наступления русских. При условии выполнения этих предварительных мер в приказах разрабатывалось далее первое выступление из района между Азовским морем и Курском на прорыв русского фронта для решающей битвы. Замысел был таков: разбить русские силы, расположенные по фронту Ростов — западнее Осколазападнее и северо-западнее Воронежа, чтобы тем самым создать предпосылки для дальнейших решающих операций на востоке.

Все подготовительные мероприятия были возложены на южную армейскую группировку. Позднее (по установлении срока) эта группировка должна была быть разделена на две армейские группировки «А» и «Б».

Предварительное обсуждение вопроса летнего наступления

с Гитлером в Полтаве

1.VI.42 г. в штаб-квартире южной армейской группировки в Полтаве Гитлер устроил совещание, где был обсужден основной замысел летнего наступления. С этой целью в тот же день до обеда Гитлер прибыл самолетом из Восточной Пруссии в Полтаву и после обеда улетел обратно. Его сопровождали нач-к ОКВ (гл. штаб вооруженных сил) фельдмаршал Кейтель, нач-к оперативного отдела ОКХ генерал-майор Хойзингер и генерал-квартирмейстер ОКХ генерал-лейтенант Вагнер, а также один или два адъютанта Гитлера.

В совещании участвовали: главнокомандующий южной армейской группировкой (впоследствии «Б») фельдмаршал фон Бок, нач-к штаба этой группировки генерал от инфантерии фон Зоденштерн; из района действий образовавшейся впоследствии армейской группировки «А»: ставший потом нач. штаба этой группировки генерал-лейтенант фон Грайфенберг, командующий 1-й танковой армией генерал-полковник фон Клейст, командующий 17-й армией генерал-полковник Руоф; из района действий образовавшейся впоследствии армейской группировки «Б»: командующий 2-й армией генерал-полковник фон Вейхс, командующий 4-й танковой армией генерал-полковник Гот, командующий 6-й армией генерал танковых войск Паулюс; от авиации: командующий 4-й авиационной армией генерал полковник фон Рихтхофен и командир 4-го авиакорпуса генерал авиации Пфлюгбайль, а также командир 3-го танкового корпуса генерал от кавалерии фон Маккензен.

Оперативные директивы — главный предмет совещания — предусматривали в целом, соответственно вышеупомянутому замыслу, следующие действия по этапам:

1) Наступление 1-й танковой армии с ограниченной целью из района юго-восточнее Харькова, с задачей достичь Оскол на линии: устье — Купянск. Цель: облегчение южного фланга наступления согласно пункту 2.

2) Достичь Дон от Н.Калитвы до Воронежа. Цель: прикрытие северного фланга будущего главного наступления, см. пункт 3.

Для этого: наступление 6-й армии из района Волчанска и севернее направления Новый Оскол, 4-й танковой армии и 2-й армии из района Курска, направление Старый Оскол, чтобы после прорыва русского фронта уничтожить силы русских, стоящие западнее Дона, охватив их с двух сторон.

3) Главное наступление 1-й танковой армии и подлежащей переброске из районов западнее Воронежа на юг в район южнее Россоши 4-й танковой армии на прорыв фронта между Донцом и Доном в направлении Миллерово. Затем, отправив для прикрытия отдельные части на восток, основные массы направить на юг (устье Донца), чтобы во взаимодействии с 17-й армией и 8-й итальянской армией окружить силы русских, стоящие между Ростовом, северо-западнее Старобельска, и Миллерово.

4) Дальнейшее принятие решений, смотря по ходу предстоящих боев.

Совещание длилось 2-3 часа. Оно проходило таким образом, что за столом с картами, кроме тех, кто сопровождал Гитлера, продолжительное время за седали представители армейских группировок и авиации, в то время как командующие армий привлекались только для обсуждения действий армейских группировок. Остальные стояли в это время в стороне или разговаривали в приемной. Фельдмаршал фон Бок говорил о проведении отдельных фаз летнего наступления предусмотренным образом (сравн. пункты 1-3). Вместе с генерал-полковниками фон Вейхсом, Готом, фон Клейстом и генералом фон Маккензеном я присутствовал у стола с картами при обсуждении вышеуказанных пунктов 1 и 2.

Свое высказывание относительно 6-й армии фельдмаршал фон Бок заключил примерно следующими словами: «Значит, 6-я армия по достижении Дона имеет перед собой сначала чисто оборонительную задачу. Но при своих приготовлениях она должна также настроиться на возможное широкое продвижение на восток». Сам я, так же как и другие командующие армиями, при этом не высказывался.

Затем началось обсуждение 3-й фазы летнего наступления (ср. вышеуказанный пункт 3). Докладчиком снова был Бок, так как ему вменялись в обязанность все подготовительные мероприятия по будущей армейской группировке «А». Для этой цели к столу с картами к Гитлеру попросили генерал-полковников Гота, фон Клейста, Руофа. Во время этой части совещания я стоял или в стороне в том же помещении, или в смежной комнате, беседуя с г/п фон Вейхсом о взаимодействии 2-й и 6-й армий. Из этого совещания я слышал поэтому лишь отрывки.

Из всех высказываний, которые Гитлер сделал на совещании, мне припоминаются некоторые, примерно в следующем смысле:

«Русские силы истощились в боях зимой и весной. При этих обстоятельствах необходимо и возможно в этом году привести войну на востоке к решающему исходу. Моя основная мысль — занять область Кавказа, возможно основательнее разбить русские силы». «Если я не получу нефть Майкопа и Грозного, я должен прекратить войну». «Для защиты фланга продвигающихся на Кавказ сил мы должны в излучине Дона продвинуться как можно дальше на восток». «Более крепкие силы союзников, румын, итальянцев, венгров, начнут действовать после начала наступления. Будущие подкрепления, смотря по положению».

После этих общих замечаний Гитлер закрыл совещание, указывая, что ему уже пора возвращаться. Он наскоро позавтракал в офицерском казино группировки и направился затем около 15 часов на аэродром Полтавы, чтобы улететь в Восточную Пруссию.

Проведение операций

Начало наступления по пункту 1: конец июня 1942 года.

Начало наступления по пункту 2: начало июля 1942 года.

Так как русское командование не принимало решающего боя, а планомерно отступало, 6-я армия с середины июля была повернута в направлении большой излучины Дона, левым флангом вдоль реки. Задача: прикрытие фланга и тыла наступления, согласно вышесказанному пункту 3, так же как и дальнейшее продвижение этих частей по нижнему течению Дона на юг и юго-восток.

В то время как 6-я армия во второй половине июля сражалась на линии Суровикино-Клетская за донские высоты, из армейской группировки поступил приказ на продолжение наступления до Волги у Сталинграда. Задачу прикрытия войск у Дона стала выполнять 2-я армия, а с течением времени союзные войска.

Бои за высоты северо-западнее Калача тянулись до середины августа. Между 20 и 23 августа 8-м и 1-м армейскими и 14-м танковым корпусами была завоевана переправа через Дон у Калача и севернее от него. 14-му танковому корпусу удалось, правда, достичь Волги севернее Сталинграда, но 1-й корпус встретил упорное сопротивление в предполье Сталинг рада, в то время как 8-й армейский корпус стоял на защите фланга восточнее Дона (см. схему).

Ожидания взять Сталинград внезапным ударом потерпели тем самым окончательно крах. Самоотверженное сопротивление русских в боях за высоты западнее Дона настолько задержало продвижение 6-й армии, что за это время оказалось возможным планомерно организовать оборону Сталинграда.

Планомерное наступление на Сталинград.

Штаб 6-й армии с начала сентября в Голубинке на Дону

Примерно с 28 августа к городу с боями продвигались шаг за шагом 1-й армейский корпус с запада и 14-й танковый с севера. Так как Гитлер и ОКВ как это было ясно из многочисленных запросов — стали нетерпеливыми из-за медленного хода боев, мне вместе с командующим группировкой «Б» генерал-полковником фон Вейхсом было приказано явиться на совещание в главную ставку Гитлера в Виннице.

Совещание в штаб-квартире в Виннице

12.IX.1942 г.

Рано утром 12 сентября я вылетел из Голубинки в Старобельск, где пересел в самолет командующего армейской группировкой. Около 12 часов дня мы были на аэродроме в Виннице и примерно в 12.30 прибыли машиной в ставку Гитлера, находящуюся в лесной роще приблизительно в 3 км севернее города. Тотчас по прибытии генерал-полковника фон Вейхса и меня привели в комнату совещаний в доме Кейтеля и Йодля. Там как раз заслушивался ежедневный доклад о положении на фронтах. Присутствовали: Гитлер, Кейтель, Йодль и несколько адъютантов Гитлера; далее нач-к штаба сухопутных войск генерал-полковник Гальдер, нач-к оперативного отдела ОКХ генерал-майор Хойзингер и генерал-квартирмейстер ОКХ генерал-лейтенант Вагнер.

Сначала генерал-полковник фон Вейхс доложил об общем положении на фронте армейской группировки «Б», особо указав на недостаточно обеспеченный вытянутый фронт (или фланг) у Дона.

Вслед за ним я обрисовал положение у Сталинграда (см. схему ниже) и подробно доложил о каждой дивизии в отдельности; вследствие затянувшегося наступления боеспособность некоторых из них сильно снизилась.

Гитлер выслушал оба доклада без каких-либо существенных реплик и затем спросил меня: «Когда вы будете держать в своих руках город и берег Волги в пределах города? Для меня очень важно, чтобы это произошло скоро».

Мой ответ: «Ввиду только что доложенного состояния наших войск, измученных боями, а также русского сопротивления я не могу назвать окончательный срок. Напротив, я должен просить подкрепления тремя боеспособными дивизиями».

Гитлер согласился, что этот вопрос надо изучить. Генерал-полковник Гальдер вставил при этом, что в их распоряжении нет ни свежих сил, ни возможности перебросить их туда своевременно. Что остается один лишь выход: дать в распоряжение 6-й армии соединение 4-й танковой армии, стоящей южнее Сталинграда. Но что это в первую очередь является делом армейской группировки «Б».

Гитлер закрыл совещание примерно следующими словами: «Русские на грани истощения своих сил. Сопротивление Сталинграда следует оценивать лишь как местного значения. К ответным действиям широкого стратегического характера, которые могли бы быть для нас опасными, они больше не способны. Кроме того, северный фланг на Дону получит значительное подкрепление со стороны войск союзников. При этих обстоятельствах я не вижу серьезной опасности для северного фронта. В остальном надо заботиться о том, чтобы скорее взять город в свои руки, а не допускать его превращения во всепожирающий фокус на длительное время».

Совещание в Виннице имело цель нажать на 6-ю армию, чтобы она скорее взяла Сталинград. Во время совещания при высказываниях Гитлера Кейтель часто услужливо кивал головой. Йодль и другие участники совещания воздержались от каких-либо высказываний.

Результатом совещания в Виннице было предоставление трех дивизий 4-й танковой армии в распоряжение 6-й армии при одновременном удлинении фронта на юг настолько, что теперь весь Сталинград вплоть до южных выступов города находился в районе действий 6-й армии.

Посещение 6-й армии главнокомандующим армейской

группировкой «Б» генерал-полковником фон Вейхсом

в конце сентября 1942 года

В связи с вопросами, обсужденными в Виннице 12 сентября 1942 года, 6-ю армию посетил в конце сентября главнокомандующий армейской группировкой «Б» генерал-полковник фон Вейхс.

Цель посещения: проверить условия и по требованию Гитлера скорее занять районы Сталинграда, находящиеся все еще в руках русских.

Генерал-полковник фон Вейхс вместе с сопровождающим офицером около 8 часов утра приземлился на аэродроме в 3 км западнее Голубинки. Там он был встречен мною, нач-м штаба 6-й армии генерал-майором Шмидтом и адъютантом, полковником Адамом, а также комендантом аэродрома (майор авиации). У самолета стоял летный караул (1 унтер-офицер, 5 солдат). Отсюда генерал-полковник фон Вейхс и я с двумя офицерами для поручений полетели на 2 самолетах «Хорьх» в Гумрак к командному пункту 1-го арм. кор пуса.

От командного пункта дальнейшая поездка на вездеходе к передовому наблюдательному пункту 6-й армии на высоте у цементного завода, примерно в 3 км южнее Городище. Отсюда открывался вид на центральную и северную часть Сталинграда.

Генерал фон Зейдлиц объяснял у стереотрубы тактическую обстановку, то есть расположение собственных и русских передовых линий и распределение нашего и русского огня при наступлении на тракторный завод, которое длилось уже несколько дней.

Вслед за этим я лично разговаривал с генерал-полковником фон Вейхсом в блиндаже. После подробного изложения исключительно тяжелых условий борьбы в городе при все более упорном сопротивлении русских и наших ежедневных потерях, все более снижающих боеспособность войск, я сказал в заключение примерно следующее: «К этому прибавляется веский фактор, что на пороге стоит зима. Прежде всего надо предусмотрительно подумать об обеспечении обмундированием, запасами и материалом всякого рода для строительства позиций, чтобы зима нас снова катастрофическим образом не застала врасплох, как в прошлом году. Но положение со снабжением такое напряженное, что мы теперь не получаем даже ежедневной обычной нормы, не говоря уже о дополнительной. И становится тем более необходимым, чтобы мы до наступления зимы заняли твердые и постоянные позиции и смогли бы выделить достаточно сильные резервы. Но особенно тревожным для меня является положение на моем глубоком фланге. Фронт, длиной в несколько сот км вдоль Дона, просто сам напрашивается на наступление русских, чтобы отрезать Сталинград, а может быть, и с более далекой целью. Поэтому теперь надо предоставить в распоряжении армии все, что может усилить ее, чтобы мы здесь у Сталинграда быстро справились и затем имели бы резервы для каждого необходимого случая».

Генерал-полковник фон Вейхс ответил примерно так: «Все это мне ясно. На это я указываю людям выше — почти каждый день. Но предоставьте теперь эту заботу мне. Для вас важно сконцентрировать свое внимание на Сталинграде и взять город возможно скорее. Сколько я смогу при этом помочь, я помогу».

Продолжение наступления на Сталинград

Под постоянным, настойчивым напором со стороны ОКВ атаки, пожирающие все силы, продолжались, причем боеспособность воевавших в Сталинграде дивизий снизилась до боеспособности полков. В середине сентября заняли южную часть города, в октябре — северную часть и достигли берега Волги. Средняя часть города с берегом Волги осталась в руках русских. Так же и отдельные бои от дома к дому, продолжавшиеся до середины ноября, не приносили больше существенных результатов из-за упорного сопротивления русских и постоянных контратак. Наряду с этим с конца августа до конца октября постоянно продолжались нападения на северный фронт армии между Волгой и Доном, чем сковывались стоящие там силы (14-й танковый и 8-й арм. корпус) и частично вовлекались в бои.

Признаки предстоящего наступления русских

Но самым существенным в этой ситуации было то, что примерно с середины октября, судя по результатам наблюдений на земле и в воздухе, русские готовились к наступлению как северо-восточнее Сталинграда на левый фланг армии (2-й арм. корпус) у Клетской и на примыкающую с запада 3-ю румынскую армию, а также южнее Сталинграда на 4-ю танковую армию. Было очевидно, что ведется подготовка к окружению 6-й армии.

Командование 6-й армии, в соответствии с мнением командиров корпусов, постоянно посылало донесения и свои предложения и в штаб армейской группировки «Б»:

а) о вышеуказанных приготовлениях русских к наступлению;

б) о целесообразности прекращения бесперспективных пожирающих все силы боев за оставшуюся часть Сталинграда и в связи с этим;

в) о невозможности подготовить резервы для отражения ожидаемого наступления русских.

Командование армейской группировки «Б», разделявшее мнение командования 6-й армии, ничего, однако, предпринять не могло и пересылало следующие приказы и заключения ОКВ:

а) что ОКВ, в свете известного общего мнения о состоянии русских сил, не верит в опасность для Донского фронта в виде наступления русских;

б) что 6-я армия сама должна обеспечить себя резервами; что в остальном для Донского фронта союзников достаточно стоящих там резервов (в том числе 48-й танковый корпус с 22-й танковой дивизией и 1-я румынская танковая дивизия за фронтом 3-й румынской армии);

в) что в этом положении необходимо довести до конца наступление на оставшуюся часть Сталинграда, чтобы устранить этот фокус;

г) что в районах стратегического развертывания русских будет действовать в широком масштабе авиация.

Боевая численность войск

При сложившемся положении снижение боеспособности дивизий принимало все более серьезный характер. Эту картину можно наглядно представить, вспомнив одну из бесед об этом между командующим армией и IIа (дела начсостава). Примерно в конце октября или начале ноября IIа доложил командующему в штабе армии в Голубинке следующее:

Полковник Адам: «В связи с тяжелыми боями в Сталинграде боевая численность пехоты действующих там 6 дивизий сократилась на 30%. 5 саперных батальонов, приданные нам во 2-й половине октября и введенные в бой в качестве штурмовых батальонов, почти полностью разбиты. На пополнение из выздоравливающих по сообщению из ОКХ пока рассчитывать нельзя. Как должны боевые части при такой маленькой численности выстоять зиму?»

Ответ командующего: «Приготовьте мне, независимо от текущей сводки, обзор состояния личного состава армии для доклада в ОКХ. Соответствующую препроводительную я напишу сам. Кроме того, отныне при каждом важном вопросе ведения борьбы будет чаще, чем до сих пор, указываться на безутешное положение с численностью войск».

6-я армия состояла из 3 танковых полков, 14-й, 16-й и 24-й таковых дивизий с 200 танками в целом, которые в любой момент можно было послать в бой. Но стрелки и артиллерия этой танковой дивизии были заняты в боях. В середине ноября в расположении армии был лишь небольшой резерв пехоты.

К этому времени в качестве резерва армии юго-восточнее Клетская за левым флангом (11-й арм. корпус) стояло смешанное соединение, равное по численности полку, затем танковый полк и противотанковый дивизион 14-й танковой дивизии (со штабом дивизии).

Начало крупного наступления русских

19 ноября 1942 года началось крупное наступление русских: на 3-ю румынскую армию (слева от 6-й), фронт которой был прорван в тот же день; 20 ноября был прорван также фронт 4-й танковой армии, стоящей справа от 6-й.

В противоположность упомянутому выше мнению ОКВ, масштабы русского наступления соответствовали оценке со стороны командования 6-й армии и армейской группировки «Б», о которой они давно говорили.

Основные меры командования 6-й армии

с 19 до 21 ноября 1942 г. для отражения наступления

1) Утром 19.XI приказ 16-му танковому корпусу с 16-й и 24-й танковыми дивизиями — поскольку они не заняты на фронте — быть на западном берегу Дона для контратаки против русских, продвигающихся из района Клетская на юг;

2) передать участок фронта 14-го танкового корпуса в ведение 1-го арм. корпуса (ср. схем. стр 8);

3) прекратить атаки в районе города и отвести войска 1-го и 8-го арм. корпуса в качестве резервов в распоряжение командования армии;

4) занять предмостное укрепление на западном берегу Дона западнее Калача силами всех тыловых частей (школа подготовки офицеров, саперная школа);

5) немедленно эвакуировать за Чир раненых и тыловые службы и части, в которых нет необходимости;

6) секретная директива командирам корпусов: подготовить отступление корпусов на западный берег Дона. Раненых и материальную часть взять с собой. Замысел — создать на Дону новый фронт и контратаковать противника с возможно большими силами. Разработка директивы лишь в оперативных отд елах штабов корпуса. Избегать всякого рода беспокойства в войсках. О времени исполнения будет приказано особо.

Внешнее положение, возникшее в эти дни в районе действия армии, характеризовалось следующим:

а) фронт армии не был атакован,

б) отвод войск с фронта и перегруппировка сил согласно приказу развивались планомерно,

в) тыловые части армии (численностью примерно в 80 000 человек) находились по обе стороны Дона на западе в пределах линии Нижне-Чирская Суровикино — южнее Клетской. Части этих тыловых войск были заняты на обороне мест своего расквартирования, но не смогли оказать продолжительного сопротивления вследствие небольшой численности боевой силы. Основная масса, временно эшелонированная, отступила согласно приказу на южный берег Чира и расположилась по обе стороны Суровикино для обороны,

г) штаб армии вмести с 1-м эшелоном (оперативной группой штаба) 19 ноября находился в Голубинке на Дону. Эшелон обер-квартирмейстера — в деревне, 2 км южнее Калача.

В связи с дальнейшими событиями и очевидностью факта, что принятые контрмеры недостаточны для приос тановления русского наступления, а также продвижение русских в направлении Калача, пришлось перебросить 20 ноября пополудни оперативную группу штаба 6-й армии и эшелон обер-квартирмейстера в Нижне-Чирскую, предусмотренную в качестве зимней стоянки штаба. Поэтому там уже были подготовлены линии связи с фронтом и тылом. Остальная часть штаба последовала туда 21 ноября.

Еще 19 ноября по телефону я лично получал от главнокомандующего армейской группировкой «Б» г/п фон Вейхса следующий приказ ОКВ: «6-й армии во что бы то ни стало оставаться на теперешних позициях и держать Сталинград. Контрмеры предприняты». Я снова высказал Вейхсу мнение, которое он разделял и о котором говорилось в высших инстанциях, что необходимо, не теряя ни одного дня, оттянуть армию на Дон.

Обсуждения положения с командиром 14-го танкового корпуса генералом танковых войск Хюбе

в Голубинке 20 ноября.

20 ноября в Голубинку прибыл штаб 14-го танкового корпуса, под командование которого были переданы имевшиеся резервы армии, частично находившиеся уже в боях.

На обсуждении, кроме меня, присутствовали также: генерал танковых войск Хюбе со своим начальником штаба полковником Тунертом и начальник штаба 6-й армии генерал-майор Шмидт.

Генерал Шмидт доложил о положении на фронте и сказал при этом примерно следующее: «Результатом только что доложенных отдельных донесений является то, что русские, очевидно, собираются окружить 6-ю армию двусторонним охватом с северо-запада и юго-востока в общем направлении р-на Калач. На фронте армии, пока еще не атакованном и подготовленном к обороне, не многое может произойти. Поэтому здесь мы должны вытянуть последнее. Ясно, что оба крупных прорыва русских в районах 3-й румынской и 4-й танковой армий окончательно могут быть остановлены лишь с помощью резервов высшего командования. Поэтому мы должны бороться, чтобы выиграть время».

Генерал Паулюс: «Поэтому задача 14-го танкового корпуса, немедленно связавшись с 11-м арм. корпусом и в тесном взаимодействии с ним, взять высоты по обе стороны Суханова».

Генерал Хюбе: «14-й танковый корпус, здесь слышится больше, чем есть на самом деле. В действительности же отсутствуют почти все стрелки и большая часть артиллерии. Они мне нужны обязательно».

Генерал Паулюс: «О выделении этих частей с фронта и их переброске уже распорядились. Но ждать в таком положении мы не можем. Я позабочусь о том, чтобы 11-й арм. корпус поддержал вас артиллерией и пехотой. Еще раз: время не терять».

В результате всего было выиграно время, что позволило впоследствии переправить 11-й арм. корпус через Дон снова на восток.

Развитие событий до 21 ноября 1942 года

20 ноября наступление русских на левый фланг армии западнее Дона с помощью резервов было временно остановлено. В этот день поступили сведения о сильных атаках русских в районе 4-й танковой армии и слухи о прорвавшихся там силах русских танковых частей.

В состоявшихся в связи с этим телефонных разговорах между главнокомандующим армейской группировкой «Б» и мною снова выявилось единство взглядов в оценке положения. Вейхс указал на то, что (по приказу ОКВ) в арм. группировке контрмеры принимались (подробнее о них не говорил), — но еще не оказали своего действия. В целом его директива была такова: «6-й армии, значит, удерживать свои теперешние позиции».

21 ноября, утром, проволочная связь с армейской группировкой «Б» была прервана. До полудня, кроме срочных донесений, поступили также следующие важные донесения, разъясняющие серьезность положения:

1) От 11-го арм. корпуса (генерал от инфантерии Штреккер) о положении западнее Дона:

«Положение на левом фланге (корпуса), уже отодвинутом назад, весьма сомнительное. Русские все больше заходят с запада, чтобы охватить нас с двух сторон. Пущены в ход последние резервы корпуса. Танковые дивизии, примыкающие с юга, едва ли смогут держаться продолжительное время против превосходящих сил русских. Каково положение далее на западе, неизвестно. С командованием соседей слева (румыны) связи больше нет. Русские постоянно переправляют все больше частей через Дон».

2) О положении в районе 4-й танковой армии:

а) От 1-го арм. корпуса (генерал артиллерии фон Зейдлиц): «По непроверенным сведениям, у соседа справа прорвавшиеся танки уже пересекли дорогу Сталинград-Котельниково. Есть предположение, что и южнее русские прорвались широким фронтом в р-не 4-й танковой армии».

б) От оберквартирмейстера 6-й армии: «Части тыловых войск 4-й танковой армии с прошлой ночи отступают на западный берег Дона. Остальные части заняли тыловую линию охранения с северным флангом примерно в 30 км юго-восточнее Калача».

в) Радиограмма от 4-й танковой армии: «Положение на фронте армии неясно. Русские, по-видимому, с прорвавшимися танковыми частями продвигаются на юго-запад в направлении Котельниково, а также на северо-запад. Штаб армии, ввиду надвигающихся русских танков, переносится в район Цибенко».

Под этим впечатлением я вылетел 21 ноября около 13.00 на двух самолетах «Хорьх» из Голубинки в Нижне-Чирскую вместе с нач. штаба, генерал-майором Шмидтом и двумя офицерами для поручений, после того как последние части оперативной группы штаба были отправлены туда еще в первой половине дня.

При посадке в самолет с северо-запада доносился шум боя, происходивший примерно в 4-5 км.

Штаб 6-й армии в Нижне-Чирской 21/22 ноября 1942 года

Уже из самолета и при посадке в Нижне-Чирской я увидел оживленное толчкообразное движение колонн и особенно эвакуацию раненых.

По прибытии на место расквартирования наряду с другими донесениями, подтверждавшими охарактеризованное выше положение, я получил еще одно, что со штабом 4-й танковой армии невозможно установить даже радиосвязь.

Вслед за этим у меня состоялся телефонный разговор с главнокомандующим армейской группировкой «Б», генерал-полковником фон Вейхсом, в котором я заявил примерно следующее: «Высказанные вчера опасения относительно грозящего 6-й армии окружения подтвердились дальнейшим развитием событий». Затем я кратко передал содержание поступивших в штаб 6-й армии донесений (ср. стр. 18-20) и продолжал: «Поэтому я прошу оттянуть 6-ю армию в южную часть большой излучины Дона и на Чир. Тем самым можно одновременно освободить силы, чтобы восстановить связь с соседями и снова образовать сплошной фронт. Каким образом и в какой мере это будет проведено, зависит от развития ситуации. С принятием решения надо спешить, так как 1-му арм. корпусу необходимо три дня для развертывания движения.

Отступление армии, как это теперь уже можно видеть, возможно лишь с боями, так как оба фронта должны пробивать себе дорогу».

Вейхс ответил: «Я того же мнения и выскажу его в ставке. Но до принятия решения 6-я армия должна удерживать старые позиции».

Около 20.00 по телефону и телеграфом поступил следующий примерно приказ от армейской группировки «Б»:

«По приказу фюрера (передан через ОКХ, нач. штаба генерал Цейтцлер) 6-й армии при всех обстоятельствах удерживать Сталинград и фронт на Волге. Е сли в случае разрыва флангов необходимо будет восстановить фронт армии, осуществлять это, не оставляя Сталинград. Командный пункт армии перевести в район Калача. 4-й корпус 4-й танковой армии (3 нем., 1 румынская дивизия) подчиняется 6-й армии. Контрмеры в целом принимаются. Дальнейший приказ последует».

Вышестоящее решение Гитлера было передано по телефону командирам корпусов с примерно следующим добавлением с моей стороны:

«Переданные сегодня приказом соображения и подготовительные мероприятия по отступлению корпуса за Дон и Чир все-таки проводить, чтобы в данном случае не терять времени. Я буду действовать и дальше в этом направлении. То, что отклоняют сегодня, может быть, поймут завтра». Затем последовало дополнительное распоряжение 1-му арм. корпусу подготовить в р-не Гумрака (примерно в 400 м от командного пункта 1-го арм. корпуса) освободившееся место расквартирования штаба 295-й п. дивизии (блиндажи) для уменьшенной оперативной группы штаба 6-й армии.

Поздно вечером 21 ноября состоялся еще один телефонный разговор с главнокомандующим армейской группировкой «Б». Подтвердив поступление вышеупомянутого приказа, я изложил примерно следующее:

«Между тем ситуация еще больше ухудшалась. Русские танки находятся уже на высотах северо-западнее Калача. Сомнительно, возможно ли вообще образование оборонительного кольца, согласно приказу. Передвижение частей может начаться 22 ноября. Но прежде всего я не знаю, какими силами должен быть заполнен прорыв между правым и левым флангами армии. Сумеет ли уйти 11-й арм. корпус, это еще вопрос. С переданным в мое ведение 4-м арм. корпу сом связи у меня еще нет. Для строительства оборонительных позиций на новой линии фронта ничего не приготовлено. В степной области между Волгой и Доном нет строительных материалов, воды, топлива и т.д. Сам я вместе с оперативной группой штаба армии вылетаю завтра в Гумрак, так как единственное сухопутное сообщение через Калач стоит под вопросом. Я возобновляю свою просьбу об отступлении армии, которое теперь еще возможно, пусть даже с тяжелыми боями в перспективе. Предложение в письменном виде с обоснованием будет послано».

Генерал-полковник Вейхс ответил: «Буду действовать и дальше в духе вашей оценки положения, которую я разделяю. Но прежде всего — вы должны выполнить полученный приказ».

Встреча с командующим 4-й танковой армиейв Нижне-Чирской утром 22 ноября 1942 г.

22 ноября, утром, около 7.00 остановился проездом в Нижне-Чирской командующий 4-й танковой армией генерал-полковник Гот с начальником штаба этой армии полковником Фангором, а также с частями штаба. Он появился у меня с бросающимся в глаза напускным спокойствием и сказал примерно следующее: «Штаб 4-й танковой армии по приказу из армейской группировки отзывается для строительства новой линии фронта в тылу и для встречи отступающих частей 4-й танковой армии. Что после перехода 4-го танкового корпуса под командование 6-й армии остается еще от (в остальном исключительно румынских) сил моей армии, я не знаю. Подробности о положении 4-го арм. корпуса мне также неизвестны. Я со своим штабом, как и штаб 4-го корпуса, с трудом ушел от русских танков. Вчера вечером они (танки) находились в районе южнее Цыбенко». После того как я кратко объяснил положение 6-й армии, он простился со мной в подавленном настроении примерно со следующими словами: «Мы больше, пожалуй, не увидимся».

22 ноября утром, поступили, кроме других, еще следующие донесения:

а) от 11-го арм. корпуса: русские все перебрасывают свои силы через Дон в р-не и западнее Клетской. Атаки русских против левого фланга корпуса являются, очевидно, лишь прикрытием фланга главных частей, заходящих все дальше на запад. Кроме танков, продвигается на юго-восток также и сильная пехота. 14-й танковый корпус в настоящее время обороняется в р-не Суханова от атак русских».

б) от 1-го арм. корпуса: «Связь со штабом 4-го арм. корпуса (генерал саперных войск Йенеке) в р-не севернее Цыбенко установлена».

в) от начальника донского предмостного укрепления: «С северо-запада на Калач прорвались русские танки».

Телефонный разговор с главнокомандующим армейской

группировкой «Б» в полдень 22 ноября

Сначала я доложил в целом о вышеуказанных сообщениях, затем сказал: «Таким образом, нам непосредственно предстоит окружение 6-й армии. Поэтому я повторяю свое предложение пробиться на запад, хотя бы из причин снабжения. Я не могу представить, как можно армию численностью свыше 200 000 человек продолжительное время снабжать с воздуха. Даже в спокойные времена, когда нет крупного сражения, это потребовало бы 500-600 «Ю-52» ежедневно, не учитывая противодействия русской авиации и зенитной артиллерии.

Сам я вылетаю сейчас с начальником штаба на новый командный пункт армии в Гумраке. Оставшаяся часть оперативной группы последует туда вечером».

Ответ генерал-полковника фон Вейхса:

«Нам тоже известно о вашем опасном положении. Я продолжаю действовать в духе 6-й армии. Всего хорошего!»

Между 13.00 и 14.00 я прибыл в Гумрак (из Н.Чирской) на самолете «Хорьх» с начальником штаба и двумя офицерами для поручений.

Летели на высоте 800 м. Уже в районе восточнее Калача можно было наблюдать сражение. Остальная часть оперативной группы штаба прибыла с наступлением темноты на двух самолетах «Ю-52».

Командный пункт штаба 6-й армии в Гумракес 22 ноября пополудни

С полудня 22.XI по 25.XI:

а) окружение 6-й армии;

б) предложения штаба 6-й армии прорваться через кольцо отклонены.

Расположение командного пункта 6-й армии — см. чертеж.

В целом имелось около 7-8 блиндажей, в которых расположились примерно 20 офицеров и 40 солдат. Один блиндаж для телефонной связи. Автомашины и полевая кухня были врыты в землю, снабжены сходнями и прикрыты навесом. Радиостанция находилась в стороне — 1 км к северо-западу, занимала 2 блиндажа. Она поддерживала связь со штабом армейской группировки и с ОКХ. Со штабами корпусов имелась телефонная связь.

Мои первые мероприятия по прибытии в Гумрак были направлены на то, чтобы образовать сплошной кольцевой фронт восточнее Дона согласно приказу ОКВ от 21.XI, переданному через армейскую группировку. С этой целью штаб армии дал следующие приказы:

а) 11-му арм. корпусу отступать с боями через Дон на занятие линии левого фланга 8-го корпуса сначала вдоль Дона, затем, повернув назад, до р-на в 10 км северо-восточнее Калача.

в) Штабу 14-го танкового корпуса — присоединиться к 11-му арм. корпусу до р-на западнее Басаргино, там примкнуть к 4-му арм. корпусу.

На основании предварительных приказов охраняющие части стояли на названной линии с 22 ноября пополудни. Общая продолжительность этих продвижений рассчитывалась на 5-6 дней. Части продвигаются планомерно.

Положение 22 ноября вечером

Независимо от выполнения спущенных сверху приказов, предложения о прорыве из кольца в западном направлении снова были повторены по радио и письменно (отсылались самолетом). Также и подготовительные мероприятия штабов корпусов проводились таким образом, чтобы не задерживать начала прорыва.

22 ноября, в то время как я в блиндаже нач. штаба составлял новое предложение (радиограмму) прорыва вместе с генералом Шмидтом, пришел фон Зейдлиц. Он принял участие в разговоре. Его высказывания достигли высшей точки в следующих (примерно) взволнованных словах: «Это же безумие оставаться здесь! Ведь тут мы погибнем! Мы должны как можно скорее выйти из котла».

Повторное предложение штаба 6-й армии, суммируя и подчеркивая все прошлые предложения, гласило примерно следующее: «Дальнейшее сопротивление, как приказано, в окружении невозможно. Слишком мало сил. Больше чем половина фронта не имеет заготовленных позиций. Прежде всего, нет леса для блиндажей. И все это перед началом русской зимы. Снабжение, пока имелась сухопутная связь, уже было недостаточным. Снабжение с воздуха еще более недостаточно.

Поэтому, из-за зимних условий борьбы, которые люди выдержать не могут, и из-за недостаточного снабжения с воздуха, зависящего от метеорологических условий, дальше в котле удержаться невозможно. Я еще раз и убедительно прошу дать немедленное разрешение на прорыв».

Такое же предложение было послано 23 ноября письменно, в подробном изложении, с точным подсчетом всего необходимого, через одного офицера самолетом в армейскую группировку «Б» и в армейскую группировку «Дон» (фельдмаршал фон Манштейн), которой 6-я армия стала подчиняться с 24 ноября. Все командиры корпусов были осведомлены об этом предложении. Они разделяли мнение штаба армии.

В течении 23 ноября 6-ю армию можно рассматривать как окруженную. Поздно вечером 23 ноября из ОКХ через армейскую группировку фон Вейхса поступило решение Гитлера в качестве ответа на мое предложение прорваться из котла (от 21.XI). Помимо того что окружение под Сталинг радом было вдруг неожиданно названо «крепостью», в приказе содержались следующие пункты:

а) точное установление линии фронта по карте 1:100 000 с задачей удержать эту «крепость» во всех случаях;

б) указание на предусмотренное в начале декабря наступление с целью освободить 6-ю армию из окружения силами новых частей под командованием 4-й танковой армии;

в) обещание снабжать с воздуха в достаточной степени.

24 ноября командир 1-го арм. корпуса генерал артиллерии фон Зейдлиц в связи с разговором 22 ноября (см. стр.) представил докладную записку. В ней, кроме краткой характеристики тактического положения и состояния войск, излагалась преимущественно вся серьезность положения со снабжением армии. Докладная записка достигла своего апогея в предложении самовольно, вопреки приказам сверху, прорваться из окружения, «неся ответственность только перед немецким народом». Я согласился с деловой характеристикой положения. Принимая во внимание стратегические последствия своевольных действий (Кавказский фронт), я решил представить эту докладную записку в армейскую группировку фон Манштейна как новую попытку, в духе моих прежних предложений, добиться разрешения на прорыв. Эта докладная записка с вышеуказанным добавлением с моей стороны была отослана с курьером на самолете в армейскую группировку «Дон» (фон Манштейн) 25 ноября.

Еще до того как докладная записка Зейдлица достигла армейской группировки, 25 ноября на рассвете ко мне поступило сообщение, что на радиостанциях принимают приказ из ОКХ. Ввиду исключительной напряженности, ожидая разрешения на прорыв, просьба о котором несколько раз и настойчиво повторялась, я сам отправился на радиостанцию, расположенную на расстоянии 1 км, и присутствовал при расшифровке радиограммы. Приказ ОКХ гласил примерно так: «Восточный и северный участок фронта 6-й армии вплоть до железной дороги южнее полустанка, южнее Котлубани, передать под единоначальное командование генерала артиллерии фон Зейдлица, командира 1-го арм. корпуса, который за удержание этого фронта несет непосредственную ответственность перед фюрером».

Радиограмму с этим приказом, который я должен был воспринять как недоверие к моей персоне, я лично передал генералу фон Зейдлицу на его близко расположенном командном пункте. На мой вопрос, как он относится теперь к идее прорыва вопреки приказу свыше, он ответил мне, что при этих обстоятельствах (т.е. при его непосредственной ответственности перед Гитлером) ему не остается ничего другого, как придерживаться приказа.

Все последующее время было занято перегруппировкой сил, переустройством линии обороны, организацией снабжения с воздуха в условии окружения (эвакуация и пополнение), а также подготовкой к наступлению 4-й танковой армии для освобождения 6-й армии.

После перегруппировки сил выявилась следующая картина состава войск: общее число состоящих на довольствии в момент начала наступления — 300 000 человек круглым счетом. В окружении в конце ноября на довольствии стояло 220 000 (округленно*). Боевое снаряжение войск в окружении: около 3200 орудий, включая противотанковые пушки и гранатометы, 200 танков.

80 000 человек разницы составляли тыловые службы и части, а также эвакуированные части армии за пределами окружения.

Снабжение с воздуха

Для этого были предоставлены аэродром Питомник и два небольших запасных аэродрома под Гумраком. План ОКВ по снабжению с воздуха не учитывал ни метеорологических условий зимы, ни изменения ситуации, которое вызывало постоянное перемещение базы воздушного снабжения все дальше на запад. Отсюда результат, что многие дни совсем ничего не получали, а в другие, вместо ежедневного минимума в 600 тонн, прибывало самое большое 140 тонн, но чаще лишь 80-100 тонн.

С потерей Гумрака (24.I.43 г.) снабжение с воздуха вообще прекратилось, если не считать, что иногда сбрасывали в минимальном количестве самое необходимое.

Наступление 4-й танковой армии(главнокомандующий генерал-полковник Гот)из р-на юго-западнее Котельниково для освобождения 6-й армии

Обмен мнениями, письменно и по радио, между 6-й армией и армейской группировкой «Дон» (фельдмаршал фон Манштейн) относительно наступления 4-й танковой армии можно резюмировать в двух совещаниях, состоявшихся в командном пункте штаба армии в Гумраке. Для этого в окружение прилетели нач. штаба арм. группировки «Дон», генерал-майор Шульц (27.XI.42 г.) и нач. оперативного отдела штаба группировки полковник Буссе (30.XI.42 г.).

Оба совещания состоялись в блиндаже нач. штаба 6-й армии генерал-майора Шмидта и касались одних и тех же вопросов. Оба, как Шульц, так и Буссе, изложили намерения верховного командования следующим образом:

«6-я армия должна удержать Сталинград во что бы то ни стало. Перед 4-й танковой армией (8-9 дивизий) поставлена задача, выступив из районов юго-западнее Котельниково и южнее Нижне-Чирской, установить связь с 6-й армией и отвоевать первоначальную линию фронта 4-й танковой армии. В качестве первой помощи по снабжению 6-й армии 4-я танковая армия поведет с собой конвой на машинах с грузом в 3000 тонн».

Мой ответ: «Я остаюсь на своей точке зрения, известной в арм. группировке, что этот план не представляет собой решение проблемы Сталинграда.

1) 4-я танковая армия не так сильна, чтобы наверняка прорвать кольцо вокруг Сталинграда, если 6-я армия не начнет одновременно с этим прорываться на юг.

2) Если Гот не достигнет этой цели, положение 6-й армии еще более ухудшится, так как тогда и последние резервы будут связаны. Тем самым последняя возможность на прорыв 6-й армии исчезнет.

3) Так же, если Гот, выступив один, не достигнет своей цели, пропадет всякая надежда улучшить коренным образом серьезное положение со снабжением 6-й армии. В таком случае возможность дальнейшего сопротивления уже из-за одних причин снабжения (не говоря о людских силах) резко ограничивается.

4) Кроме того, стабилизация положения на прорванном Донском фронте еще ни в коей мере не предвидится, так что ко всему даже при удаче наступления Гота и 4-я танковая армия окажется перед угрозой быть отрезанной.

Поэтому мое предложение имеет в виду единственное верное решение: выйти из ловушки Сталинграда. Для этого 4-я танковая армия должна наступать на северо-восток, 6-я армия на юго-запад, чтобы встретиться на господствующей возвышенности в 60 км юго-западнее Сталинграда. Оба наступления должны быть согласованы по времени.

Тогда 6-я армия окажется действительно спасенной, а командование получит резервы для строительства новой линии фронта».

Генерал Шульц, как и полковник Буссе, соглашаясь со мной, заявили, что и фельдмаршал фон Манштейн разделяет мнение 6-й армии.

Мой ответ на это: «В таком случае, я дам распоряжение относительно прорыва 6-й армии, чтобы пробиться навстречу Готу».

Оба представителя арм. группировки заявили мне, что об этом пока речи нет. Что сейчас в силе приказ фюрера удерживать Сталинград. Что мероприятия по подготовке к прорыву можно будет провести лишь после того, как поступит согласие сверху.

Для непосредственных переговоров между штабом 6-й армии и арм. группировкой «Дон» в начале декабря была установлена прямая беспроволочная связь. Она существовала до начала января.

4-я танковая армия выступила 8 декабря и достигла вышеупомянутую, имеющую большое значение, возвышенность в 60 км юго-западнее Сталинграда, но уже в начале 2-й половины декабря была отброшена на Котельниково. Разрешения выступить ей навстречу 6-я армия не получила. Та ким образом, рухнула всякая возможность освобождения из котла.

Еще больше ухудшилось также и положение на Донском фронте в декабре вследствие прорыва русских по фронту и в глубину в р-не 8-й итальянской армии.

Миссия генерала танковых войск Хюбе

В 20-х числах декабря в Восточную Пруссию, в штаб-квартиру Гитлера, по его приказу был вызван генерал танковых войск Хюбе для доклада о Сталинграде. Около 6 января 1943 года Хюбе возвратился самолетом в Сталинград. В моем блиндаже под Гумраком, в присутствии нач. штаба армии генерала Шмидта он изложил следующее: «Относительно Сталинграда фюрер полон уверенности. Теперь перед 6-й армией стоит историческая задача держать Сталинград до последнего, даже если к концу фронт окажется в черте города.

6-я армия должна сковывать крупные силы русских и выиграть время, чтобы дать возможность перестроить южный участок Восточного фронта, занятый прежде союзниками.

До середины февраля будут подготовлены для мощного контрудара значительные свежие силы, а также войска оттянутой армейской группировки «Кавказ». Тогда теперешний кризис повернется в сторону победы».

Затем Хюбе подробно сообщил о своих личных наблюдениях: о перевозке большого количества войск по железным дорогам и о продвижении танковых соединений в восточной Украине. И что, кроме этого, находятся в пути, напр., дивизия «Великая Германия», танковая дивизия СС «Лейбштандарт» и др. Я просил Хюбе, чтобы он информировал командиров корпусов о своей миссии.

Предложение русских капитулировать от 8.I.43 г.

8 января 1943 года русское командование, сбросив листовки с предложением капитулировать, послало своих парламентеров на различные участки фронта. По приказу штаба армии, на основании общего приказа фюрера, запрещающего идти на капитуляцию, парламентеры не были приняты. В вопросе отклонения возможности капитулировать было полное согласие между мною и командирами корпусов, с каждым из которых я говорил по телефону.

10 января началось крупное наступление русских на окруженную армию с запада и с юга. 24 января был потерян последний аэродром в Гумраке. С 25 января фронт был ограничен чертой города. Штаб армии находился с 25 января в Сталинграде в подвальном помещении универмага.

В 20-х числах января еще раз указывая на катастрофические, невыносимые условия, я послал радиограмму в арм. группировку «Дон» и ОКХ с просьбой предоставить мне свободу действий в смысле прекращения борьбы.

На это пришла через ОКХ следующая радиограмма: «Капитуляция исключена. 6-я армия выполняет свою историческую задачу тем, что благодаря ее упорному сопротивлению до последнего становится возможным образование нового фронта и оттягивание арм. группировки с Кавказа». Подпись: «Адольф Гитлер».

Дословный текст этой радиограммы был отправлен в штабы корпусов.

В следующей радиограмме ОКХ было приказано:

«В случае, если армия окажется расщепленной на части, последним самостоятельно вести борьбу до последнего. Установить радиосвязь не только с арм. группировкой, но и непосредственно с ОКХ».

Последние бои с 25 по 31 января, некоторые до 2.II.43 г.

25 января 1943 года генералы фон Зейдлиц и Пфеффер посетили меня на командном пункте армии в помещении универмага. Вследствие сокращения численности войск и реорганизации порядка подчинения они остались без командной власти. Оба многословно говорили о положении в частях истощение, недостаток продовольствия, перевязочного материала и медикаментов, боеприпасов — и заключили свои слова вопросом: какой смысл бороться дальше и не следует ли положить этому конец?

Я ответил: «Страдания армии беспокоят меня не меньше, чем вас. Но нам не только ОКВ и ОКХ, а также и фон Манштейн ежедневно повторяет, что важен каждый день, выдержанный вами, чтобы выиграть время для создания нового фронта. Значит, теперь речь идет о том, чтобы мы своим упорством предотвратили крушение восточного фронта, из-за которого и другие сильные части войска разделили бы нашу участь. Поэтому весь дальнейший ход войны решающим образом зависит от нашего поведения под Сталинградом».

27 января наступлением русских окруженная армия была поделена на две части, южную (южная часть и центр города) и северную (северная часть города). Последняя находилась под командованием генерала от инфантерии Штреккера. Часть русских войск с боями все дальше проникала в город. Наше сопротивление ограничилось теперь обороной отдельных кварталов. Возможности единого руководства уже не имелось. 30 января вечером мною, нач. штаба генералом Шмидтом и командиром 71-й дивизии, генералом Роске, обсуждался вопрос обороны кварталов, соседних универмагу. На 31 января оборона казалась обеспеченной. Поздней ночью после совещания, сильно переутомленный, я прилег в шинели, не расстегиваясь, немного отдохнуть в своем подвальном помещении. Рано утром 31 января, около 6-7 часов, ко мне пришли нач. штаба генерал Шмидт и генерал Роске. Шмидт положил передо мной радиограмму из ОКХ, содержание которой гласило: «Фюрер произвел Вас в чин фельдмаршала». Подпись: нач. штаба сухопутных войск Цейтцлер. Генерал Шмидт добавил: «Кстати, русские стоят непосредственно перед универмагом». Генерал Роске доложил, что резервов, которыми он располагал еще вчера вечером, больше не имеется. Поэтому он просил разрешения прекратить борьбу на всех оставшихся участках южного района. Я дал свое согласие на это. Генерал Роске и Шмидт удалились затем для переговоров с русскими офицерами. Примерно два часа спустя нач. штаба 64-й русской армии увез меня вместе с офицерами штаба нашей армии на машинах.

Примечание: Все вышестоящие сведения — среди них некоторые приказы и разговоры, изложенные в прямой речи — даны лишь по памяти.

Они представляют собой историческое по содержанию ядро тогдашних событий. В подробностях, особенно относительно времени, места и указанных второстепенных лиц возможны неточности.

Чертежи составлены без карт и могут служить лишь для ориентации.

Фридрих Паулюс,

генерал-фельдмаршал бывшей немецкой армии.

28 октября 1945 года.

Собственноручные показания военнопленногополковника Генерального штаба германской армиифон Пецольда.

Впервые о лагере в Алексеевке я услышал в лагере № 27 (Красногорск, около Москвы) в последние дни февраля 1943 года от генерала НКВД Мельникова: от него я узнал, до глубины потрясенный, что в Алексеевке от голода и холода по вине немцев умерло свыше 2000 русских военнопленных.

Я предоставил себя в полное распоряжение генерала Мельникова, чтобы содействовать в вопросе установления виновников преступления в лагере в Алексеевке. Мое предложение об организации комиссии под председательством генерала фон Зейдлица для следствия, было отклонено. В течение нескольких месяцев я сидел в заключении в Лубянской тюрьме (Москва) вместе с временно исполняющим обязанности квартирмейстера 6-й армии, подполковником фон Куновским и комендантом Алексеевки, подполковником Керпертом. Все мои наблюдения по вопросу их виновности я сообщил и давал показания на допросах. Сейчас, после двух с половиной лет, я, конечно, могу вспомнить лишь о существенном и последующее мое изложение не полностью совпадает с подробными сообщениями лета 1943 года.

I. Сущность дела: 205-й пересыльный лагерь военнопленных (комендант подполковник Керперт) с лета 1942 года непосредственно подчинялся командованию управления 6-й армии. Задачей этого лагеря был сбор всех поступивших в соединения 6-й армии военнопленных и отправка их в тыловую область. По данным коменданта, старого и очень ограниченного, но заслужившего доверие австрийского подполковника Керперта, с лета 1942 года до момента окружения города Сталинграда через пересыльный лагерь прошло около 60 000 военнопленных. По его изложению, как я предполагаю, 205-й лагерь все это время снабжался по нормам и отправка военнопленных функционировала нормально. Заразных болезней никогда не было, смертельных случаев среди военнопленных было немного. Подполковник Керперт мог о некоторых из них дать показания. Когда 6-я армия была окружена во время русского наступления 19 ноября 1942 года, пересыльный лагерь, вместимостью около 500 военнопленных, находился в сооруженных землянках — бункерах, резерв продуктов питания для этого количества людей находился в Алексеевке (западнее Сталинграда). Через несколько дней, когда кольцо вокруг Сталинграда было замкнуто Красной армией, командование 6-й армии приказало, чтобы все корпуса и дивизии окруженной армии передали всех русских военнопленных, находящихся в районах их действий, 205-му пересыльному лагерю. Комендант лагеря, подполковник Керперт, отправился в штаб армии с протестом: его лагерь может вместить только 500 человек, продуктов питания, рассчитанных на это же количество людей, хватит только на несколько дней.

Большего количества военнопленных лагерь вместить был не в состоянии, а также не мог обеспечить их продуктами питания. Об этом протесте коменданта было доложено временно исполнявшему обязанности квартирмейстера, подполковнику фон Куновскому, начальнику штаба армии, генералу Шмидту или первому офицеру Генерального штаба, полковнику Эльхленцу, но они настояли на исполнении приказа. Коменданта лагеря заверили, что главное командование армии даст материалы для сооружения землянок и уве личит количество продуктов питания для добавочного числа военнопленных. Здесь я должен сослаться на обстоятельство, которое позднее имело особенные последствия. Штаб 6-й армии находился до окружения, до конца боев воинских частей, в дуге р. Дон. После окружения он, в большей своей части, из котла западнее ст.Чумрак, улетел на самолетах. Остался только оберквартирмейстер 6-й армии, генерал-майор Окснер, который должен был руководить доставкой снабжения для окруженной армии воздушным транспортом. Мне рассказывал представитель штаба армии, что непосредственной причиной были натянутые отношения между начальником штаба, генералом Шмидтом, и оберквартирмейстером, генерал-майором Окснером.

Генерал Шмидт не хотел иметь последнего поблизости. Таким образом, обеспечение 220-240 тысяч человек окруженной сталинградской группировки было возложено на молодого подполковника фон Куновского, который был недозрелым, чтобы решать такие важные задачи. Следствием этого была полная неудача снабжения 6-й армии и вместе с ней лагеря военнопленных в Алексеевке. За это ответственность несет в полной мере главнокомандующий армией Паулюс и начальник штаба Шмидт.

По приказу 6-й армии все военнопленные, находившиеся в районах действий корпусов и дивизий, были переданы 205-му лагерю военнопленных в Алексеевке. Это было в конце ноября-начале декабря 1942 года. Лагерь должен был разместить и снабдить 3000 человек. Армия должна была предоставить все нужное для лагеря, увеличить помещения и снабдить военнопленных продуктами питания. Помещений для военнопленных не хватало, небольшой запас продуктов питания подходил к концу, и снабжению военнопленных угрожала катастрофа. Среди военнопленных в середине декабря начались первые смертные случае от ослабления (обессиливания). Комендант утверждал, что он ежедневно сообщал по телефону, через офицера по снабжению, рапортами и сообщениями в отдел квартирмейстера Генштаба армии о нарастающем голоде военнопленных, просил помощи, но от армии, кроме обещаний, он для военнопленных не получил ни грамма хлеба, а в лагерь поступали все новые и новые военнопленные. Единственное, что могло доставляться для пропитания военнопленных, — это зерно и лошадиное мясо, которое комендант и его офицеры по снабжению получали с трудом от расположенных поблизости дивизий и воинских частей. Все рапорта, направленные в армию, оставались напрасными, наоборот, в конце декабря или в начале января армия еще раз дала указание лагерю о предоставлении помещения для незначительного количества военнопленных и, следовательно, их количество было в 7 раз больше того, какое могло поместиться здесь вообще. Так наступило ужаснейшее. Смертность все время увеличивалось, лагерь имел ужасный вид. Наконец, в январе 1943 года подполковник Керперт еще раз обратился с докладом к армии, в котором он уже просил отпустить военнопленных или же дать им возможность бежать, но так и не получил ответа. Когда в конце января 1943 года Красная армия освободила лагерь, то было установлено, что 2200 несчастных людей (округленно 60% от 3500 военнопленных) погибло здесь от голода, ослабления и холода.

Виновники, чтобы списать это со своего счета, ссылаются, наверное, на ужасную суматоху и неописуемую нужду, которая царила также и среди немецких войск. В течение 70 дней окружения от голода, ослабления и холода ежедневно умирал батальон людей, это значит — 700-1000 человек. Суд, наверное, примет к сведению ситуацию, в которой было совершено преступление в Алексеевке, и, может быть, учтет это как смягчающее обстоятельство. Здесь речь о собственной немецкой чести, от которой требовалась такая безумная жертва. Об этом можно было бы разводить дискуссии, если бы ответственные руководители приняли на себя подобные жертвы, но они предпочли, за небольшим исключением, когда их пехотинцы погибали в нужде, спасти свою жизнь в плену. Там, в Алексеевке, дело шло о беззащитных военнопленных, которые доверяли немецкой армии, которые при любых обстоятельствах должны были быть спасены от катастрофы, в какую попала 6-я армия. Голодные порции 6-й армии изо дня в день становились все меньше и меньше, а военнопленные Алексеевки от ответственного армейского командования вообще ничего не получали. За это преступление нет никакого оправдания.

II. Вопрос вины: Ответственность за преступление в Алексеевке несут те, кто его допустил: комендант лагеря, подполковник Керперт, который был ответственным за снабжение сталинградского «котла», временно исполняющий обязанности квартирмейстера 6-й армии, подполковник фон Куновский, начальник Генштаба 6-й армии, генерал-лейтенант Шмидт, и главнокомандующий 6-й армией, генерал-фельдмаршал Паулюс.

По моим впечатлениям, которые мне пришлось получить в результате разговоров с этими четырьмя людьми, часть вины можно уточнить следующим образом: комендант, подполковник Керперт по своим показаниям, которые я считаю правильными, сделал все, чтобы своевременно указать армии на последствия, которые должны были возникнуть от перегруженности 205-го пересыльного лагеря. В то время как армия вела бои, обещанные мероприятия по обеспечению военнопленных отсутствовали, но Керперт и в это время не опускал лагерь из внимания и все настоятельнее сообщал командованию армии (9-го отдела квартирмейстера) о все нарастающем голоде и безнадежно просил продукты питания и строительный материал. Комендант лагеря сам, через своего офицера по снабжению, мог выпрашивать для военнопленных зерно и лошадиное мясо в прилегающих штабах и частях, что было нелегко, потому что все страдали от голода. Однако он сам лично не сделал одного — не заявил главнокомандующему армией Паулюсу или начальнику штаба Шмидту и вместе с тем не потребовал тотчас же приостановления преступного бедственного состояния военнопленных. Во время беседы со мной он говорил, что он тогда верил, что все будет сделано, чтобы предотвратить такое положение военнопленных, но что он все же чувствует свою вину, потому, что он бросил свои попытки. Объективно, для этого должно быть установлено, что подполковник Керперт — старый и очень ограниченный и подчиняющийся офицер, воспитанный в узких условиях австрийской армии, приуроченный к схематическому, трусливому отношению к полученным приказам.

Он сам лично был не в состоянии найти выход — ультимативный шаг к главнокомандующему армией. По моему мнению, его вина является меньшей, чем других виновников.

Временно исполнявший обязанности квартирмейстера 6-й армии, подполковник фон Куновский, по моему мнению, в своих показаниях не является человеком, заслуживающим внимания, как подполковник Керперт. Его основная задача во время сталинградского «котла» была распределить правильно доставленное на самолете снаряжение и продукты питания по войскам и службам. 205-й пересыльный лагерь перед окружением обслуживался другим офицером штаба квартирмейстера армии, который теперь находится вне «котла». 205-й пересыльный лагерь непосредственно подчинялся командованию армии. За снабжение всех служб армии и за снабжение военнопленных был ответственен временно исполняющий обязанности квартирмейстера — полковник фон Куновский, утверждавший мне, что он ничего не знал о голодном состоянии в лагере, также ему было не ясно, что военнопленные больше страдали от голода, чем все остальные в окружении. Также мало он знал, что военнопленные пересыльного лагеря № 205 в течение всего окружения от армии не получали никакого снабжения. Как это могло случиться, он не мог объяснить, он хотел сказать, что все это было преднамеренным приказом армии.

Эти утверждения заслуживают доверия лишь только потому, что подполковник фон Куновский тут же после пленения, в своем обращении, которое было опубликовано в «Правде», изобразил, негодуя, обстоятельства дел в Алексеевке и требовал строжайшего наказания виновников. Это было невероятным, что он сделал, когда от него самого зависит установление ясности. Это значит, что он сам был главным преступником, то за наказание кого же он призывал? С другой стороны, без сомнения, становится ясным, что главное армейское управление и особенно его квартирмейстер — подполковник фон Куновский — знал о существовании 205-го лагеря военнопленных. Основания:

1. Тут же после окружения главное управление 6-й армии приказало всех военнопленных сдать в лагерь.

2. Комендант лагеря, подполковник Керперт, главному командованию возразил против этого приказа, но армия настояла на приказе, пообещав предоставить помощь.

3. Комендант постоянно и настойчиво по телефону, письменно и через подчиненного офицера указывал на возрастающую нужду военнопленных.

4. Личный состав лагеря военнопленных сам получал очень ничтожные порции продуктов питания. Так как разделение их строго контролировалось, квартирмейстер должен был задаться вопросом: как так в лагере воен нопленных ни один военнопленный не получит снабжения.

5. В конце декабря — начале января 1942/43 г. предоставлено было 500 военнопленных со стороны главного управления армии в лагерь Алексеевка.

6. Около 10 января 1943 г. я находился у квартирмейстера штаба главного управления 6-й армии подполковника Куновского. Подполковник Куновский дал мне перевести одну бумажку, которая была написана на русском языке. Это было заявление — просьба от русских военнопленных, которые просили кушать, они страдали от голода. Я перевел бумажку и в резком тоне требовал помощи: «Военнопленных не можем мы вмешивать в нашу катастрофу». Если я тогда ничего не знал, что происходило в лагере военнопленных, а именно в лагере Алексеевка, то об этом должно было знать командование 6-армии. Возможно, было то, что письменные рапорта и заявления о помощи от коменданта лагеря не попали в руки отдела квартирмейстера командования 6-й армии. Они, по всей вероятности, все время адресовались «группе 2» штаба квартирмейстера командования 6-й армии, которая до окружения занималась обработкой дел пересыльного лагеря № 205. Эта группа в «котел» не попала, поэтому возможно, что адресованные рапорта из окружения были вывезены и не попали в руки подполковника фон Куновского, но комендант сообщал сам лично и через офицеров, и эти сообщения должно было получить командование 6-й армии. Несмотря на то что армия ничего не предприняла по снабжению военнопленных, остается, по меньшей мере, преступление в виде отказа, за которое несет основную часть вины фон Куновский.

11 или 12 января подполковник фон Куновский доложил начальнику штаба, генерал-лейтенанту Шмидту, о голоде в лагере военнопленных № 205. Последний решил, что так как снабжение «котла» воздушным путем стало уже безнадежным, то военнопленные должны быть переведены в район, который в ближайшие дни будет сдан русским (поблизости от Дубининского аэродрома). Так как это мероприятие доказывало русскому командованию предстоящее крушение 6-й армии, а также действовало тревожно на немецкие войска, в приказе, который диктовал генерал Шмидт подполковнику Куновскому, было сказано, что военнопленные будут переведены на Дубнинский аэродром, так как они должны быть выведены из «котла». Этот изданный 12 января приказ, повлекший за собой передачу военнопленных Красной армии, был направлен корпусам и дивизиям, но не пересыльному лагерю №205. Основания для этого были неясными, но все равно приказание не могло быть выполнено: во-первых, большая часть военнопленных не была в состоянии проделать этот марш (очень многие там уже умерли), во-вторых, 12 января началось русское наступление, которое все перевернуло и окончательно уничтожило «котел».

Одинаковую ответственность за смерть свыше 2000 военнопленных несут подполковник фон Куновский, командующий армией генерал лейтенант Шмидт, как и главнокомандующий генерал-фельдмаршал Паулюс. Они формально и фактически ответственны за все, что происходило в пределах армии. Появившееся позднее утверждение генерал-лейтенанта Шмидта о том, что он ничего не знал о наличии лагеря, не убедительно: двукратный подвоз военнопленных в лагерь № 205 есть чисто тактическое мероприятие, оно могло быть подписано только командованием. Следовательно, он должен знать о лагере и наблюдать за снабжением военнопленных. Что генерал-фельдмаршал Паулюс, как он меня часто уверял, ничего не знал о лагере в Алексеевке — это правдоподобно, в «котле» так много было сконцентрировано в полном беспорядке собственных и посторонних войсковых частей, что это не могло быть неожиданным, но это ни в чем не изменяет его принципиальной ответственности. Что оба — Шмидт и Паулюс — несут за это ответственность, что слишком молодой и совершенно не доросший до своих задач офицер Куновский был поставлен руководить снабжением окруженной сталинградской группировки, вследствие этого не справлялся с работой — я уже упоминал.

Я выражаюсь кратко: по-моему впечатлению, речь идет не о намеренном преступлении в Алексеевке, а о преступном бездействии. Часть вины за это падает, если анализировать точно, 15% — на коменданта лагеря, подполковника Керперта, по 30% — на исполнявшего должность армейского квартирмейстера фон Куновского и командующего армией генерал-лейтенанта Шмидта, 25% — на главнокомандующего армией генерал-фельдмаршала Паулюса.

В заключение я еще раз должен указать на то, что, согласно приказу, мной описаны мои впечатления об Алексеевке постольку, поскольку это все мне известно по моим знаниям и совести, но я все же не очевидец и образ «котла» дал, основываясь на разговорах, имевших место с участниками 2,5 года тому назад.

Фон Пецольд,

подполковник Генерального штаба

17 января 1951 года.

По поводу газетных сообщений о ремилитаризации Западной Германии.

О генерале от инфантерии бывшей германской армии Хойзингере.

1. Предварительные замечания.

а) До осени 1940 года я следил за продвижением генерала Хойзингера на расстоянии, а с осени 1940 года по январь 1942 года я работал вместе с ним в Генеральном штабе армии (ОКХ).

б) В настоящее время Хойзингеру должно быть около 55 лет.

в) Для того чтобы были понятны употребляемые в последующем изложении названия «Войсковое управление» и «Подготовка помощников командиров», я коротко поясняю:

По Версальскому договору, Германии было запрещено иметь Генеральный штаб и военную академию.

Функции Генерального штаба в рейхсвере выполняло «Войсковое управление министерства рейхсвера». Вместо обучения в военной академии существовала совершенно равноценная «подготовка помощников командиров».

Продолжительность этой подготовки (3 года), учебный материал и препо давательский состав были те же, что и в военной академии.

Разница была только в дислокации учебных курсов. Учеба по трехлетней программе, в зависимости от обстоятельств, проводилась: в первые два года по месту дислокации командования военного округа, а на третий год — при учебном отделе Войскового управления министерства рейхсвера.

2. Служебная деятельность генерала Хойзингера.

Хойзингер был произведен в офицеры во время Первой мировой войны. По окончании ее он, в чине лейтенанта, а затем — старшего лейтенанта, служил в 15-м пехотном полку рейхсвера (дислоцировался в Касселе).

В конце 1920 г. он лучшим из выпуска закончил курс подготовки помощников командиров, следствием чего было то, что приблизительно в 1930 г. он был назначен в 1-й отдел Войскового управления министерства рейхсвера (впоследствии носивший название Оперативного отдела Генерального штаба армии).

В этом отделе он прослужил, имея первоначально звание капитана, а в последнее время — генерала от инфантерии, до 20.7.44 г. с небольшим перерывом для строевой службы, относящимся к предвоенному периоду.

Осенью 1940 г., будучи полковником, он назначается начальником Оперативного отдела Генерального штаба армии.

В качестве начальника оперативного отдела он принимает участие в разработке плана «Барбаросса».

Осенью 1941 г. ему было присвоено звание генерал-майора. Он был будто бы ранен, как мне рассказывали, при покушении на Гитлера 20.7.44 г., вследствие чего до конца войны уже не возвращался к службе.

3. Оценка генерала Хойзингера.

Еще во время «подготовки помощников командиров» он приобрел себе славу «тактического и оперативного ума», которую удерживал за собой и в последующие годы.

В то время, когда я его знал (см.п.1), он представлял собой человека умного, трезвого в суждениях и обладающего необычайной работоспособностью.

Он умел целесообразно расставить по рабочим местам офицеров Генерального штаба, принадлежавших к его отделу. Организация работы была у него образцовая. Впустую у него ничего не делалось.

В служебных делах он был энергичен, держался же скромно. Он не придавал значения внешним знакам одобрения. Дело у него стояло на первом плане, и все, что, по его мнению, не имело отношения к делу, отодвигалось им в сторону.

Если принимались решения, которые шли вразрез с его предложением, он выполнял их, верный чувству долга.

Несмотря на то что во время войны он не занимал никаких командных постов на фронте, он всегда был самым точным образом осведомлен о войсках, об их состоянии и настроении. Ему были известны боевые способности и возможности войсковых частей. Если в этом отношении верховное немецкое командование на практике часто допускало ошибки, то это происходило потому, что выходило за пределы полномочий Хойзингера.

Для выполнения задач начальника Генерального штаба армии, на пост которого, судя по сообщениям печати, предполагается назначить Хойзингера, последний подготовлен во всех отношениях, как в оперативном, так и в организационно-техническом.

Паулюс,

фельдмаршал быв. германской армии

17 января 1951 года. По поводу газетных сообщений о ремилитаризации Западной Германии.

О генерал-лейтенанте быв. германской армии д-ре Шпейде ле.

1) Предварительные замечания.

а) С генерал-лейтенантом др-м Шпейделем по службе сталкиваться мне не пришлось, но я был лично знаком с ним и следил за его продвижением издали.

б) Генерал-лейтенанту Шпейделю должно быть сейчас около 50-52 лет.

в) Для того чтобы были понятны употребляемые ниже термины: «Войсковое управление» и «Подготовка помощников командиров», коротко поясняю:

По Версальскому договору, Германии было запрещено иметь Генеральный штаб и военную академию. Функции Генерального штаба в рейхсвере выполняло «Войсковое управление министерства рейхсвера».

Вместо обучения в военной академии существовала равноценная «подготовка помощников командиров». Продолжительность этой подготовки (3 года), учебный материал и преподавательские силы были те же, что и в военной академии. Разница была только в дислокации учебных курсов.

Учеба по трехлетней программе, в зависимости от обстоятельств, проводилась: первые 2 года — по месту дислокации командования военного округа, а на третий год — при учебном отделе Войскового управления министерства рейхсвера.

2) Служебная деятельность генерал-лейтенанта Шпейделя.

Шпейдель вышел из рядов 13-го пехотного полка рейхсвера (дислоцировался в Людигсбурге, пров. Вюртемберг).

Приблизительно в начале 1930 г. он, в чине ст. лейтенанта, закончив «подготовку помощников командиров» и получив звание капитана, был назначен в 3-й отдел Войскового управления министерства рейхсвера (позднее носивший название «Отдела иностранных армий» Генерального штаба армии), в «группу Франции».

Во второй половине 1930 г. он стал (в чине капитана-майора) помощником немецкого военного атташе в Париже (генерал артиллерии Куленталь).

С лета 1940 г. он (в чине подполковника — полковника) являлся начальником штаба главнокомандующего во Франции (Париж).

Главнокомандующими были в то время генералы от инфантерии Штюльпнагели (двоюродные братья), сменившие один другого.

Весной 1942 г. Шпейдель был назначен (будучи полковником) начальником Главного штаба 5-го армейского корпуса на Востоке.

В 1943-1944 гг. Шпейдель, имея звание генерал-майора, был начальником Главного штаба 8-й армии на Востоке.

В 1944 г. Шпейдель, в чине генерал-лейтенанта, стал начальником Главного штаба армейской группы фельдмаршала Роммеля на Западе.

3. Оценка генерал-лейтенанта Шпейделя.

Шпейдель, еще в бытность свою молодым офицером 13-го пехотного полка, считался очень усердным человеком. В то время он получил ученую степень доктора философии. Он владеет французским языком.

Он успешно закончил «подготовку помощников командиров» и уже тогда причислялся к группе молодых офицеров, которым предсказывали хорошую военную карьеру.

Он имел репутацию человека умного, живого, старательного и целеустремленного, умел быть ловким и любезным в обращении с людьми и считался подходящим человеком для общения с офицерами иностранных армий. Следствием этого было также и его назначение к военному атташе, а позднее к главнокомандующему в Париже.

Он, должно быть, хорошо соответствовал и требованиям руководства военными операциями во время войны, о чем свидетельствуют его назначения на пост начальника Главного штаба армии, а затем — армейской группировки. Перед войной в области теоретической оперативной работы он особенно не выделялся.

Вся его служебная деятельность показывает, что он до конца войны использовался на штабной работе и не занимал высокого поста военачальника, облеченного командирской властью и несущего главную ответственность. Для этого он не подходил еще и по сроку службы.

Если он, судя по газетным сообщениям, намечается на проведение ремилитаризации Западной Германии, на пост главнокомандующего армией, это можно объяснить тем обстоятельством, что после Второй мировой войны выбор подходящих людей ограничивается различными причинами и соображениями.

В случае если он займет упомянутый пост, он (я предполагаю это, основываясь на своем прежнем знакомстве с ним) хорошо будет ладить и следовать советам опытного Хойзингера, намечаемого, судя по тем же источникам, на пост начальника Генерального штаба.

Паулюс,

фельдмаршал быв. германской армии

23 февраля 1951 года. Из газеты «За прочный мир, за народную демократию» от 23.2.51 г. «Второму Сталинграду не быть!»

«Газеты «Нойес Дойчланд» и «Фрайес фольк» опубликовали письма бывших солдат, офицеров и генералов немецкой армии, сражавшихся под Сталинградом. В этих письмах решительно осуждается ремилитаризация Германии, проводимая по указке англо-американских поджигателей войны. Бывший генерал-майор немецкой армии Мартин Латтманн в своем письме «О чести немецкого солдата» отвечает на слова генерала Эйзенхауэра, недавно заявившего, что «в последней войне честь немецкого солдата не была задета».

Латтманн констатирует, что, когда он сражался под Сталинградом, ни в одном из приказов по немецким войскам не говорилось о любви к отечеству и чести немецкого солдата. Всегда твердили одно: Гитлер приказал!

«Нет, — пишет Латтманн, — для нас, немецких солдат, не было честью напасть по приказу Гитлера на Советский Союз и сражаться в Сталинграде! Для нас было честью бороться за свободу, независимость и счастье своего народа и жить в дружбе со всеми миролюбивыми народами!»

Под заголовком «Великий урок» пишет бывший гене рал-майор немецкой армии Арно фон Ленски:

«Мы, оставшиеся в живых под Сталинградом, побывав в плену, узнали, что народы Советского Союза весь свой труд посвящают только мирному строительству, и мы должны признать, что и мы, благодаря лишь их примеру, стали людьми, научившимися любить мир. Это обязывает нас. Мы должны приложить все свои усилия, чтобы сохранить и укрепить мир... Пусть наш народ поймет на этот раз уроки, полученные под Сталинградом».

5 июня 1951 года. Фридрих Паулюс.

Тема: сообщения прессы о ремилитаризации Западной Германии.

В связи с нашей беседой 29.5.51 г. пересылаю Вам 5 газетных сообщений по следующим вопросам: 1) Гудериан, 2) «Брудершафт», 3) Бек-Бройхзиттер, а именно:

Приложение 1 — о последних газетных сообщениях по поводу Гудериана («Теглихе рундшау» от 27.5.51);

Приложение 2 — о возникновении «Братства» («Теглихе рундшау» от 18.5.51);

Приложение 3 — о целях, организации и задачах «Братства» («Теглихе рундшау» от 9.08.50);

Приложение 4 — о Бек-Бройхзиттере, как об одном из руководящих лиц «Братства» («Нойес Дойчланд» от 4.8.50);

Приложение 5 — о позиции Бек-Бройхзиттера по отношению к плану ремилитаризации Аденауэра («Теглихе рундшау» от 12.11.50).

Фридрих Паулюс

Приложение № 1. О генерале Гудериане.

Сообщение о том, что Гудериан намечается американцами на пост будущего командующего западногерманской армией, хорошо согласуется с моими высказываниями от 17.5.51 г. по поводу генерал-лейтенанта Ганса Шпейделя. Тогда я писал, что выбор Шпейделя на руководящий пост продиктован, очевидно, необходимостью.

Если Гудериан теперь намечается на пост главнокомандующего, то Шпейдель, во время войны не занимавший компрометировавших его перед лицом Запада постов, а после войны выступивший с получившей благоприятные отзывы в западной прессе (Лондонское радио) книгой или брошюрой о фельдмаршале Роммеле,— это человек, выдвинутый для переговоров с западными союзниками, в то время как Гудериан, пока, до определенного времени, остается на заднем плане.

Фридрих Паулюс

Приложение № 2. О возникновении организации «Брудершафт» (План Гиммлера-Йодля).

В газете «Теглихе рундшау», в номере от 18 мая 1950 года было опубликовано сообщение о выступлении на пресс-конференции Информационной службы майора Бруккера, который разоблачал осуществляемое в западных зонах, под руководством американцев, восстановление частей СС и фашистской армии по плану, составленному еще на случай оккупации Германии Гиммлером и детально разработанному в конце 1944 года Йодлем.

Эта статья показывает, где надо искать корни «Братства». Возникновение ее — часть общего плана по армии и частям СС.

Приложение № 3. О целях, задачах и организации «Брудершафт» («Братство») («Теглихе рундшау» от 9.8.50г.).

Нужно добавить следующее. Основными задачами «Братства» являются теперь:

— персональный охват по созданию кадров офицеров, унтер-офицеров и рядовых для будущей пехоты, авиации и флота;

— дальнейшая пропаганда идей ремилитаризации.

Различное понимание видов ремилитаризации и постановки цели — не меняет сути дела.

Фридрих Паулюс

Приложение № 4 («Нойес Дойчланд» от 4.08.50 г.). О Бек-Бройх-зиттере.

Бек-Бройхзиттер — одна из самый выдающихся личностей «Братства». По известным ранее данным, он имел чин подполковника.

Илья Эренбург, в своей речи на первом заседании Совета мира в Берлине, назвал его в числе эсэсовцев (см. журнал «Советская литература» за 1951 г., № 4, стр. 11, внизу (на немецком языке).

Служил ли он в пехоте или в войсках СС, можно предполагать судя по тому, является ли танковый корпус «Великая Германия», где он был начальником отдела 1-а, пехотной частью или частью СС.

К вышеизложенному: вполне возможно, что он подписал Стокгольмское воззвание (протест против атомной бомбы), но не выступая, наряду с этим, против ремилитаризации Зап. Германии и вообще против войны. Возможен следующий ход мыслей: «Атомные бомбы, применяемые обеими сторонами, сразу же превратят Германию в сплошные развалины. Без атомной бомбы можно скорее рискнуть начать войну». Нельзя смотреть сквозь пальцы на то, что на Западе есть реакционные круги, которые сомневаются в хваленом «атомном превосходстве» американцев.

Фридрих Паулюс

Приложение № 5 («Теглихе рундшау» от 12.09.50). Об отношении Бек-Бройхзиттера к ремилитаристским планам Аденауэра.

Эта статья совершенно ясна читателю, остается только откровенный вопрос — что, собственно говоря, хочет Бек-Бройхзиттер.

Предполагаемую позицию Б.Б. по вопросу ремилитаризации можно, по-моему, охарактеризовать следующим образом:

«Он хочет создать немецкую национальную армию в возможно больших размерах, соответственно, западногерманским потенциалом, под немецким командованием или безо всякого. Он, вероятно, согласен отдать эту армию в подчинение «Североатлантическому главному командованию» (Эйзенхауэру), но он не желает, чтобы существовали маленькие немецкие соединения (10-15 дивизий), которые были бы приданы армиям других североатлантических контингентов. Он определяет их как смертников.

Поэтому он отвергает планы Аденауэра, как совершенно непригодные. Он, конечно, рассчитывает на американскую и др. помощь в больших размерах и хочет получить гарантию этого. Точка зрения д-ра Шумахера (СПГ) совпадает с указанной. Эта статья проливает свет на противоречия в западном лагере, где причем не учитывается воля немецкого народа.

Фр. Паулюс

Фридрих Паулюс.

Тема: ремилитаризация Зап.Германии

Событие: Северо-западное германское радио коротко сообщило 13.07.51 г., во время передачи вечерних «Известий», следующее (по смыслу): «На пресс-конференции в Бонне д-р Шумахер (СПД) высказал недовольство по поводу назначения генерала Матцки на пост начальника союзной пограничной полиции». Причина недовольства не указывалась.

Генерал Матцки был в последнее время генерал-лейтенантом или генералом от инфантерии. Теперь ему должно быть 50 лет.

Деятельность: обычная карьера офицера Генерального штаба. Сначала (имея звание ст.лейтенанта-капитана) он в течение 3 лет учился в военной академии; это относится к периоду 1925-1930гг.

Затем — работа в отделе «Иностранные армии» (Т-3), в Министерстве рейхсвера (в звании капитана-майора). Временами — служба в частях в качестве командира роты (в звании капитана) и командира батальона (в звании майора).

Приблизительно в 1937-1940 гг. он был, имея звание полковника, военным атташе в Токио (Япония).

Приблизительно с 1 декабря, в чине генерал-майора, он был «оберквартирмейстером-4» (сокращенно — OQUIV) в Генеральном штабе армии (ОКХ). В то же время я сам был «оберквартирмейстером-1).

Должность «оберквартирмейстера-4» он занимал еще в январе 1943 года. Использовался ли он после этого в каком-либо другом месте, я не знаю.

Деятельность во время Второй мировой войны.

На посту «оберквартирмейстера-4» он имел в подчинении:

1. Отдел «Иностранные армии Востока».

2. Отдел «Иностранные армии Запада».

3. Отдел атташе.

При этом им выполнялись следующие задачи:

А) Составление данных и постоянное наблюдение за состоянием вражеских армий. Основанием для этого ему служили:

а) сообщения из частей (Сообщения — 1), б) результаты разведки, которые он получал из ОКВ.

Б) Составление обзоров о военно-политическом положении. Основания для них он получал: а) из сообщений военных атташе; б) из сообщений ОКВ.

Оценка:

Матцки считался человеком умным и способным. Работал он честно и прилежно. В области оперативной заметным образом он не выдвигался. Основной центр тяжести во время его военной деятельности приходился на кабинетную работу.

Во время Второй мировой войны, насколько мне известно (до января 1943 го да), Матцки войсковым командиром не был.

Ф.Паулюс

Заместителю народного комиссара внутренних дел СССР

комиссару государственной безопасности 3-го ранга

тов. Абакумову

Согласно Вашему распоряжению в помещения, занимаемые пленными немецкими генералами, были помещены оперативные работники.

К Паулюсу, Шмидту — оперуполномоченный КРО — мл. лейтенант госбезопасности Тарабрин, хорошо знающий немецкий язык, и уполномоченный Нестеров.

Тарабрину дано задание, не обнаруживая знания немецкого языка, фиксировать все разговоры пленных между собой, оформляя это в виде дневника (прилагается).

Настроение пленных — подавленное.

У группы других генералов (Даниэль, Дреббер и др.) внешне настроение более бодрое, однако Дреббер в беседе с инструктором 7-го Отдела ПУРККА Пиком заявил, что «некоторые генералы думают о возможности са моубийства».

Обо всем вышеизложенном информированы представитель Ставки маршал артиллерии Воронов и член Военного совета генерал-майор Телегин.

По указанию тов. Воронова у пленных изъяты все режущие-колющие предметы.

Зам. начальника Особого отдела НКВД Донского фронта

майор государственной безопасности Казакевич

31 января 1943 года. Получил приказание разместиться вместе с военнопленными немецкими генералами. Знания немецкого языка не показывать.

В 21 ч. 20 м. в качестве представителя штаба фронта прибыл к месту назначения — в одну из хат с.Заварыгина...

«Будет ли ужин» — была первая услышанная мною фраза на немецком языке, когда я вошел в дом, в котором размещались взятые в плен 31 января 1943 г. командующий 6-й германской армией— генерал-фельдмаршал Паулюс, его начальник штаба — генерал-лейтенант Шмидт и адъютант — полковник Адам.

Фразу насчет ужина сказал Шмидт. В дальнейшем он все время проявлял беспокойство о своих вещах и, тщательно заворачивая в бумажки, прятал в карман недокуренные сигары.

Паулюс — высокого роста, примерно 190 см, худой, с впалыми щеками, горбатым носом и тонкими губами. Левый глаз у него все время дергается.

Прибывший со мной комендант штаба — полковник Якимович, через переводчика разведотдела Безыменского, вежливо предложил им отдать имеющиеся карманные ножи, бритвы и другие режущие предметы.

Ни слова не говоря, Паулюс спокойно вынул из кармана два перочинных ножа и положил на стол.

Переводчик выжидательно посмотрел на Шмидта. Тот вначале побледнел, потом краска ему бросилась в лицо, он вынул из кармана маленький белый перочинный ножик, бросил его на стол и тут же начал кричать визгливым, неприятным голосом: «Не думаете ли вы, что мы — простые солдаты? Перед вами фельдмаршал, он требует к себе другого отношения. Безобразие! Нам были поставлены другие условия, мы здесь гости генерал-полковника Рокоссовского и маршала Воронова».

«Успокойтесь, Шмидт, — сказал Паулюс, — значит, такой порядок».

«Все равно, что значит порядок, когда имеют дело с фельдмаршалом». И, схватив со стола свой ножик, он опять сунул его в карман.

Через несколько минут, после телефонного разговора Якимовича с Малининым, инцидент был исчерпан, ножи им вернули.

Принесли ужин. Все сели за стол. В течение примерно 15 минут стояла тишина, прерываемая отдельными фразами — «передайте вилку, еще стакан чая» и т.д.

Закурили сигары. «А ужин был вовсе не плох», — отметил Паулюс. «В России вообще неплохо готовят», — ответил Шмидт.

Через некоторое время Паулюса вызвали к командованию. «Вы пойдете один, — спросил Шмидт. — А я?»

«Меня вызвали одного», — спокойно ответил Паулюс.

«Я спать не буду, пока он не вернется», — заявил Адам, закурил новую сигару и лег в сапогах на кровать. Его примеру последовал Шмидт.

Примерно через час Паулюс вернулся.

«Ну, как маршал?» — спросил Шмидт.

«Маршал как маршал».

«О чем говорили?»

«Предложили приказать сдаться оставшимся, я отказался».

«И что же дальше?»

«Я попросил за наших раненых солдат. Мне ответили: «Ваши врачи бежали, а теперь мы должны заботиться о ваших раненых».

Через некоторое время Паулюс заметил: «А вы помните этого из НКВД с тремя отличиями, который сопровождал нас? Какие у него страшные глаза!»

Адам ответил: «Страшно, как все в НКВД».

На этом разговор кончился. Началась процедура укладывания спать.

Ординарца Паулюса еще не привели. Он раскрыл сам приготовленную постель, положил сверху два своих одеяла, разделся и лег.

Шмидт разворошил свою кровать, с карманным фонариком тщательно осмотрел простыни (они были новые, совершенно чистые), брезгливо поморщился, закрыл одеяло, сказал: «Начинается удовольствие», — накрыл постель своим одеялом, лег на него, накрылся другим и резким тоном сказал: «Погасите свет». Понимающих язык в комнате не было, никто не обратил внимания. Тогда он сел в кровати и жестами начал объяснять, что ему хотелось. Лампу обернули газетной бумагой.

«Интересно, до какого часа нам можно будет завтра спать?» — спросил Паулюс.

«Я буду спать, пока меня не разбудят», — ответил Шмидт.

Ночь прошла спокойно, если не считать того, что Шмидт несколько раз громко говорил: «Не трясите кровать». Кровать никто не тряс — ему снились кошмары.

1 февраля 1943 года. Утро. Начали бриться. Шмидт долго смотрелся в зеркало и категорически заявил: «Холодно, я оставляю бороду».

«Это ваше дело, Шмидт», — заметил Паулюс.

Находившийся в соседней комнате полковник Адам процедил сквозь зубы: «Очередная оригинальность».

После завтрака вспомнили вчерашний обед у командующего 64-й армией.

«Вы обратили внимание, какая была изумительная водка?» — сказал Паулюс.

Долгое время все молчали. Бойцы принесли ст.лейтенанту газету «Красная армия» с выпуском «В последний час». Оживление. Интересуются — указаны ли фамилии. Услышав приведенный список, долго изучали газету, на листе бумаги писали свои фамилии русскими буквами. Особенно заинтересовались цифрами трофеев. Обратили внимание на количество танков. «Цифра неверная, у нас было не больше 150», — заметил Паулюс. «Возможно, они считают и русские», ответил Адам. «Все равно столько не было». Некоторое время молчали.

«А он, кажется, застрелился», — сказал Шмидт (речь шла о ком-то из генералов).

Адам, нахмурив брови и уставившись глазами в пол: «Неизвестно, что лучше, не ошибка ли — плен?»

Паулюс: «Это мы еще посмотрим».

Шмидт: «Всю историю этих четырех месяцев можно охарактеризовать одной фразой — выше головы не прыгнешь».

Адам: «Дома сочтут, что мы пропали».

Паулюс: «На войне — как на войне» (по-французски).

Опять стали смотреть цифры. Обратили внимание на общее количество находившихся в окружении. Паулюс сказал: «Возможно, ведь мы ничего не знали». Шмидт пытается мне объяснить — рисует линию фронта, прорыв, окружение, говорит: «Много обозов, других частей, сами не знали точно сколько».

В течение получаса молчат, курят сигары.

Шмидт: «А в Германии возможен кризис военного руководства?»

Никто не отвечает.

Шмидт: «До середины марта они, вероятно, будут наступать».

Паулюс: «Пожалуй, и дольше».

Шмидт: «Остановятся ли на прежних границах?»

Паулюс: «Да, все это войдет в военную историю как блестящий пример оперативного искусства противника».

За обедом беспрерывно хвалили каждое подаваемое блюдо. Особенно усердствовал Адам, который ел больше всех. Паулюс оставил половину и отдал ординарцу.

После обеда ординарец пытается объяснить Нестерову, чтобы ему вернули перочинный нож, оставшийся у их штабного врача. Паулюс обращается ко мне, дополняя немецкие слова жестами: «Нож — память от фельдмаршала Рейхенау, у которого Хайн был ординарцем до того, как перейти ко мне. Он был с фельдмаршалом до его последних минут». Разговор опять прервался. Пленные легли спать.

Ужин. Среди прочих блюд, поданных на стол, — кофейное печенье.

Шмидт: «Хорошее печенье, наверно, французское?»

Адам: «Очень хорошее, по-моему, голландское».

Надевают очки, внимательно рассматривают печенье.

Адам удивленно: «Смотрите, русское».

Паулюс: «Прекратите хотя бы рассматривать. Некрасиво».

Шмидт: «Обратите внимание, каждый раз новые официантки».

Адам: «И хорошенькие девушки».

Весь остаток вечера молча курили. Ординарец приготовил постели, и легли спать. Шмидт ночью не кричал.

2 февраля 1943 года. Утро.

Адам достает бритвенный прибор: «Бриться будем каждый день, вид должен быть приличный».

Паулюс: «Совершенно верно. Я буду бриться после вас».

После завтрака курят сигары. Паулюс смотрит в окно.

«Обратите внимание, заглядывают русские солдаты, интересуются — как выглядит германский фельдмаршал, а он отличается от других пленных только знаками различия».

Шмидт: «Заметили, какая здесь охрана? Много народу, но чувствуешь себя не как в тюрьме. А вот я помню, когда при штабе фельдмаршала Буша были пленные русские генералы, в комнате с ними никого не было, посты стояли на улице и входить к ним имел право только полковник».

Паулюс: «А так лучше. Хорошо, что не ощущается тюрьма, но все-таки тюрьма».

Настроение у всех трех несколько подавленное. Говорят мало, много курят, думают. Адам вынимал фотографии жены и детей, смотрел вместе с Паулюсом.

К Паулюсу Шмидт и Адам относятся с уважением, особенно Адам.

Шмидт — замкнут и эгоистичен. Старается даже не курить своих сигар, а брать чужие.

Днем зашел в другой домик, где находятся генералы Даниэль, Дреббер, Вульц и другие.

Совершенно другая обстановка и настроение. Много смеются, Даниэль рассказывает анекдот. Скрыть здесь знание немецкого языка не удалось, так как там оказался подполковник, с которым я разговаривал раньше.

Начали расспрашивать — каково положение, кто еще в плену и т.д. Узнали, что Паулюс тоже здесь. Радостно заулыбались. Фамилия Шмидта вызвала громкий смех, особенно усердствовал Даниэль.

«Шмидт в плену, ха, ха, ха», — говорил он примерно в течение пяти минут.

В углу с мрачным видом сидел румынский генерал Дмитриу. Наконец он поднял голову и на ломаном немецком языке спросил: «В плену Попеску?» Видно, это для него наиболее волнующий вопрос.

Побыв там еще несколько минут, я вернулся обратно в дом Паулюса.

Все трое лежали на кроватях. Адам учил русский язык, повторяя вслух записанные у него на бумажке слова.

3 февраля 1943 года.

Сегодня в 11 часов утра опять у Паулюса, Шмидта и Адама.

Когда я вошел, они еще спали. Паулюс проснулся, кивнул головой. Проснулся Шмидт.

Шмидт: «Доброе утро, что видели во сне?»

Паулюс: «Какие могут быть сны у пленного фель дмаршала? Адам, вы уже начали бриться? Оставьте мне горячей воды».

Начинается процедура утреннего умывания, бритья и проч. Затем завтрак и обычные сигары.

Вчера Паулюса вызывали на допрос, он все еще под его впечатлением.

Паулюс: «Странные люди. Пленного солдата спрашивают об оперативных вопросах».

Шмидт: «Бесполезная вещь. Никто из нас говорить не будет. Это не 1918 год, когда кричали, что Германия — это одно, правительство — это другое, а армия — третье. Этой ошибки мы теперь не допустим».

Паулюс: «Вполне согласен с вами, Шмидт».

Опять долгое время молчат. Шмидт ложится на постель. Засыпает. Его примеру следует Паулюс. Адам вынимает блокнот с записанными русскими словами, прочитывает, что-то шепчет. Затем также ложится спать.

Внезапно приезжает машина Якимовича. Генералам предлагают ехать в баню. Паулюс и Адам с радостью соглашаются. Шмидт (он боится простудиться), после некоторого колебания, также. Решающее воздействие оказало заявление Паулюса, что русские бани— очень хорошие и в них всегда тепло.

Все четверо уехали в баню. Генералы и Адам на легковой машине. Хайн сзади на полуторке. С ними поехали и представители штабной охраны.

Примерно через полтора часа все они возвратились. Впечатление прекрасное. Обмениваются оживленными мнениями о качестве и преимуществах русской бани перед другими. Ждут обеда с тем, чтобы после него сразу лечь спать.

В это время к дому подъезжают несколько легковых машин. Входит начальник РО, генерал-майор Виноградов с переводчицей, через которую передает Паулюсу, что он увидит сейчас всех своих генералов, находящихся у нас в плену.

Пока переводчица объясняется, мне удается выяснить у Виноградова, что предполагается киносъемка для хроники всего «пленного генералитета».

Несмотря на некоторое неудовольствие, вызванное перспективой выхода на мороз после бани, все поспешно одеваются. Предстоит встреча с другими генералами! О съемке им ничего не известно. Но уже около дома ждут операторы. Шмидт и Паулюс выходят. Снимаются первые кадры.

Паулюс: «Все это уже лишнее».

Шмидт: «Не лишнее, а просто безобразие» (отворачивается от объективов).

Садятся в машины, едут к соседнему дому, где находятся другие генералы. Одновременно с другой стороны подъезжают на нескольких машинах остальные — генерал-полковник Гейц и др.

Встреча. Операторы лихорадочно снимают. Паулюс по очереди жмет руки всем своим генералам, перебрасывается несколькими фразами: «Здравствуйте, друзья мои, больше бодрости и достоинства».

Съемка продолжается. Генералы разбились на группы, оживленно разговаривают. Разговор вертится главным образом по вопросам — кто здесь и кого нет.

Центральная группа — Паулюс, Гейц, Шмидт. Внимание операторов устремлено туда. Паулюс спокоен. Смотрит в объектив. Шмидт нервничает, старается отвернуться. Когда наиболее активный оператор подошел к нему почти вплотную, он, едко улыбнувшись, закрыл объектив рукой.

Остальные генералы почти не реагируют на съемку. Но некоторые как будто нарочно стараются попасть на пленку, и особенно рядом с Паулюсом.

Между всеми беспрерывно ходит какой-то полковник и повторяет одну и ту же фразу: «Ничего, ничего! Не надо нервничать. Главное — что все живы». Внимания на него никто не обращает.

Съемка заканчивается. Начинается разъезд. Паулюс, Шмидт и Адам возвращаются домой.

Шмидт: «Ничего себе удовольствие, после бани наверняка простудился. Специально все сделано, чтобы мы заболели».

Паулюс: «Еще хуже эта съемка! Позор! Маршал (Воронов), наверно, ничего не знает! Так унижать достоинство! Но ничего не поделаешь — плен».

Шмидт: «Я и немецких журналистов не перевариваю, а тут еще русские. Отвратительно!»

Разговор прерван появившимся обедом. Едят, хвалят кухню. Настроение поднимается. После обеда спят почти до ужина. Ужин опять хвалят. Закуривают. Молча следят за кольцами дыма.

В комнате рядом раздается звон разбиваемой посуды. Хайн разбил сахарницу.

Паулюс: «Это Хайн. Вот медвежонок!»

Шмидт: «Все валится из рук. Интересно, как он удерживал руль. Хайн! Руль вы никогда не теряли?»

Хайн: «Нет, генерал-лейтенант. Тогда у меня было другое настроение».

Шмидт: «Настроение — настроением, посуда — посудой, тем более чужая».

Паулюс: «Он был любимцем фельдмаршала Рейхенау. Тот умер у него на руках».

Шмидт: «Кстати, каковы обстоятельства его смерти?»

Паулюс: «От сердечного удара после охоты и завтрака с ним. Хайн, расскажите подробно».

Хайн: «В этот день мы с фельдмаршалом ездили на охоту. У него было прекрасное настроение и чувствовал он себя хорошо. Сел завтракать. Я подал кофе. В этот момент у него начался сердечный припадок. Штабной врач заявил, что надо немедленно везти его в Лейпциг к какому-то профессору. Быстро организовали самолет. Полетели: фельдмаршал, я, врач и пилот. Курс на Львов.

Фельдмаршалу становилось все хуже и хуже. Через час полета он скончался в самолете.

В дальнейшем нам вообще сопутствовала неудача. Над львовским аэродромом летчик уже пошел на посадку, однако опять взлетел. Мы сделали еще 2 круга над аэродромом. Сажая самолет второй раз, он почему-то, пренебрегая основными правилами, зашел на посадку по ветру. В результате мы врезались в одно из аэродромных зданий. Целым из этой операции выбрался один я».

Опять наступает почти часовое молчание. Курят, думают. Паулюс поднимает голову.

Паулюс: «Интересно, какие известия?»

Адам: «Наверно, дальнейшее продвижение русских. Сейчас они могут это делать».

Шмидт: «А что дальше? Все этот же больной вопрос! По-моему, эта война окончится еще более внезапно, чем она началась, и конец ее будет не военный, а политический. Ясно, что мы не можем победить Россию, а она нас».

Паулюс: «Но политика не наше дело. Мы — солдаты. Маршал вчера спрашивает: почему мы без боеприпасов, продовольствия оказывали сопротивление в безнадежном положении. Я ему ответил — приказ! Каково бы ни было положение, приказ остается приказом. Мы — солдаты. Дисциплина, приказ, повиновение — основа армии. Он согласился со мной. И вообще смешно, как будто в моей воле было что-либо изменить.

Кстати, маршал оставляет прекрасное впечатление. Культурный, образованный человек. Прекрасно знает обстановку. У Шлеферера он интересовался 29-м полком, из которого никто не попал в плен. Запоминает даже такие мелочи».

Шмидт: «Да, у фортуны всегда две стороны».

Паулюс: «И хорошо то, что нельзя предугадать свою судьбу. Если бы я знал, что буду фельдмаршалом, а затем в плену! В театре по поводу такой пьесы я сказал бы — ерунда!»

Начинают укладываться спать.

4 февраля 1943 года.

Утро. Паулюс и Шмидт еще лежат в постелях. Входит Адам. Он уже побрился, привел себя в полный порядок. Протягивает левую руку, говорит: «Хайль!»

Паулюс: «Если вспомнить римское приветствие, то это значит, что вы, Адам, ничего не имеете против меня. У вас нет оружия».

Адам и Шмидт смеются.

Шмидт: «По-латыни это звучит — моритури тэ салутант (идущие на смерть приветствуют тебя)».

Паулюс: «Совсем как мы».

Вынимает папиросу, закуривает.

Шмидт: «Не курите до еды, вредно».

Паулюс: «Ничего, плен еще вреднее».

Шмидт: «Надо набраться терпения».

Встают. Утренний туалет. Завтрак.

Приезжает майор Озерянский из РО за Шмидтом. Его вызывают на допрос.

Шмидт: «Наконец заинтересовались и мной» (он был несколько уязвлен, что его не вызывали раньше).

Шмидт уезжает. Паулюс и Адам ложатся. Курят, потом спят. Затем ждут обеда. Через пару часов возвращается Шмидт.

Шмидт: «Все то же — почему сопротивлялись, не соглашались на капитуляцию и т.д. Говорить было очень трудно — плохая переводчица. Не понимала меня. Так переводила вопросы, что и я не понимал ее.

И, наконец, вопрос: моя оценка оперативного искусства русских и нас. Я, конечно, отвечать отказался, заявив, что это вопрос, который может повредить моей родине. Любой разговор на эту тему после войны».

Паулюс: «Верно, я ответил так же».

Шмидт: «Вообще все это уже надоело. Как они не могут понять, что ни один германский офицер не пойдет против своей родины».

Паулюс: «Просто нетактично ставить перед нами, солдатами, такие вопросы. Сейчас на них никто отвечать не будет».

Шмидт: «И всегда эти штучки пропаганды — не против родины, а для нее, против правительства и т.д. Я уже как-то заметил, что это только верблюды 1918 года разделяли правительство и народ».

Паулюс: «Пропаганда остается пропагандой! Даже курса нет объективного».

Шмидт: «А возможно ли вообще объективное толкование истории? Конечно, нет. Взять хотя бы вопрос о начале войны. Кто начал? Кто виноват? Почему? Кто может на это ответить?

Адам: «Только архивы через много лет».

Паулюс: «Солдаты были и останутся солдатами. Они воюют, выполняя свой долг, не думая о причинах, верные присяге. А начало и конец войны — это дело политиков, которым положение на фронте подсказывает те или иные ре шения».

Далее разговор переходит на историю Греции, Рима и т.д. Говорят о живописи и археологии. Адам рассказывает о своем участии в экспедициях по раскопкам. Шмидт, говоря о живописи, авторитетно заявляет, что германская является первой в мире и лучшим художником Германии является... Рембрандт (?!), якобы потому, что Нидерланды, Голландия и Фландрия — «старые» германские провинции.

Так продолжается до ужина, после которого ложатся спать.

5 февраля 1943 года.

Утром 5 февраля я получаю распоряжение вернуться обратно в отдел, в связи с передислокацией. Пребывание с генералами окончено.

Тарабрин

ЦА ФСБ РФ, ф.14, оп.5, д.173, л.178-180. Подлинник.

Письмо заместителя наркома обороны СССР Л.Мехлиса наркому ВД Л. Берия, с приложением копии письма Д.Мануильского о положении в лагере для военнопленных.

28 августа 1941 г.

НКВД — тов. Б Е Р И Я

В письме на мое имя тов. Мануильский сообщает о некоторых беспорядках в лагере военнопленных, находящемся южнее Рязани.

Посылаю Вам копию этого письма.

Заместитель народного комиссара

оброны Союза ССР

армейский комиссар 1-го ранга Л.Мехлис

Заместителю народного комиссара обороны

тов. Л.З.Мехлису

По поручению Секретариата ЦК ВКП(б) в один из лагерей военнопленных, находящийся южнее Рязани, была послана группа товарищей для выяснения настроения военнопленных. В числе этой группы были и три работника учреждения, в котором я работаю. То, что сообщили они мне, я считаю необходимым довести до Вашего сведения.

Среди военнопленных своей наглостью выделяются немецкие военнопленные, особенно их фашистская часть. Если румынские военнопленные, в большинстве своем по социальному положению бедняки-крестьяне, быстро поддаются обработке, то немецкие военнопленные держатся обособленно, ведут себя по отношению к румынам как «высшая раса» и в подавляющем большинстве случаев отвечают нагло на вопросы наших людей, расхваливая свои фашистские порядки. Среди немецких военнопленных, видимо, продолжает работать ячейка фашистской организации из офицеров, фельдфебелей и других матерых врагов, в прошлом членов гитлеровской партии, терроризирующая рядовых солдат и распространяющая самые подлые слухи. Так, фашистские воротилы уверяют солдат, что «германская армия находится у ворот Ленинграда», что «Москва окружена» и что скоро Гитлер освободит военнопленных. Дело доходит до того, что солдат, изъявивших желание написать заявление против Гитлера, на другой день не могли найти в лагере, так как старосты, в большинстве случаев фельдфебели и члены фашистской организации, скрывают таких солдат и саботируют распоряжения нашей лагерной администрации. Совершенно ненормальным является такое положение, когда рядовая солдатская масса смешана в одном помещении с офицерами, с бандитами из штурмовых отрядов, подвергаясь обработке со стороны последних. Жизнь военнопленных организована таким образом, что на местах «старост» оказываются прежние фашистские начальники, привлекающие нашу лагерную администрацию тем, что они «молодцевато» на поверках строят военнопленных и внешне выказывают образец военной дисциплины. А на деле получается то, что при этой системе вместо разложения гитлеровской дисциплины происходит ее укрепление и сохраняется вся та гитлеровская система чинопочитания, которая мешает освобождению солдат из-под влияния офицеров, фельдфебелей и прочей фашистской иерархии.

Необходимо также обратить внимание на то, что в лагере нет дифференцированного подхода к военнопленным, не выясняется их социальное положение, не всегда изучаются захваченные у них фотографии, документы, могущие пролить свет на политическую физиономию военнопленного.

Режим, господствующий в лагерях для военнопленных, гуманный и мягкий. Но если такой режим допустим в отношении румынских и венгерских солдат, инстинктивно ненавидящих немецких фашистов, и рядовых немецких солдат, обманутых фашистами, то он недопустим в отношении фашистских бандитов, продолжающих в лагере вести себя так, как будто бы они были у себя дома. Нужно учесть, что эта порода фашистского отребья понимает только разговор силы и гуманное отношение к ним рассматривает как проявление слабости с нашей стороны.

Исходя из вышеизложенного, я считал бы целесообразным:

а) выделить в лагерях от остальной массы военнопленных фашистских офицеров, фельдфебелей, летчиков, громивших наши города и селения, членов штурмовых отрядов и гитлеровской партии и поставить их в такое положение, в каком находятся антифашисты в концентрационных лагерях в Германии;

б) в отношении немецких военнопленных, упорно защищающих свои фашистские порядки и свою злодейскую войну против СССР, отказываться от проявления излишней гуманности и обращаться с ними, как они этого заслуживают, ставя их в более тяжелое положение, чем других военнопленных;

в) на посты лагерных и барачных старост назначать тех рядовых солдат, которые проявили антифашистские настроения и доказали их на деле;

г) всякую попытку враждебной СССР агитации пресекать суровыми мерами военного времени в соответствии с советскими законами.

Д.Мануильский

15 августа 1941 г.

ЦА ФСБ России, ф.3, оп.8, д.189, л.561 (подлинник), 562-564 (копия).

Телефонограмма № 24-49 от 9.1.43 г. 20.00

П Р И К А З!

(объявить до роты включительно)

Последнее время русские предпринимают неоднократные попытки войти в соглашение с армейским командованием или нижестоящими подразделениями.

Что они хотят — ясно.

Различными обещаниями и заверениями сломить нашу волю к сопротивлению.

Все мы знаем, что нас ждет, если армия сложит оружие.

Большинству из нас грозит неминуемая смерть или от вражеской пули, или от голода и страданий в кошмарном сибирском плену.

Ясно одно — кто сдастся в плен, своих близких уже никогда не увидит.

Для нас остается — бороться до последнего патрона, несмотря на холод и голод.

Все предложения отклонены, а парламентеры прогнаны огнем.

И мы будем твердо продолжать начатое дело, пока им руководят.

Паулюс