|
||||
|
|
Глава девятая Рурский конфликт (1922–1923 гг.) Конец «политики выполнения». Наряду с ближневосточными осложнениями для дипломатии стран-победительниц попрежнему оставалась неурегулированной и репарационная проблема. С конца 1922 г. в развитии репарационного вопроса наступила новая и самая острая фаза. Выступление германского министра иностранных дел Ратенау в Генуе было последней демонстрацией германской дипломатии в пользу соглашения и сотрудничества с версальскими державами-победительницами. Оно вызвало, однако, взрыв негодования со стороны реакционно-националистических кругов Германии. В печати началась шумная кампания против Ратенау и рейхсканцлера Вирта, которые обвинялись в «безумном желании проводить политику выполнения». Националисты требовали отказа отtрепараций; более того, они ставили вопрос об аннулировании Версальского договора. Направлял кампанию против репараций, как и раньше, угольный король Германии Гуго Стиннес вместе с германской «народной партией», представлявшей интересы тяжёлой индустрии. Приближался очередной срок репарационных платежей, 31 мая 1922 г. Канцлер Вирт метался между Парижем и Лондоном в надежде если не на заём, то на длительный мораториум. В Париж был послан и германский министр финансов с обширной программой экономических и финансовых реформ в Германии. Все эти переговоры оказались бесплодными. Не дали результатов и хлопоты Вирта о международном займе. Совещание банкиров в Париже, отражая непримиримую позицию империалистов Франции, высказалось против займа. Французские империалисты жаждали конфликта. Они хотели реализации своих давнишних планов захвата Рура. Они открыто угрожали оккупацией, подготовляя общественное мнение к этому шагу, который мог привести к серьёзным международным осложнениям. В то же время германские промышленники во главе со Стиннесом продолжали саботировать все мероприятия правительства, направленные к выплате репараций. На собрании предпринимателей Северо-Западной Германии 6 июня 1922 г. Стиннес открыто призывал к сопротивлению и срыву репарационных обязательств. Угрозу оккупации Рура он объявлял несерьёзной. Расширение оккупации, по его словам, только доказало бы французам, что этим путём они ничего добиться не могут. Общий тон выступлений Стиннеса и его печати становился всё более вызывающим. Газета Стиннеса «Deutsche Allgemeina Zeitung» поместила в номере от 7 июня 1922 г. на первой странице напечатанные жирным шрифтом условия, на которых Германия якобы может согласиться на уплату репараций; то были: очищение от войск союзников всех занятых ими территорий, в том числе Саарского бассейна; отказ от 26-процентного сбора с внешней торговли, установленного в 1921 г. Лондонским меморандумом; предоставление Германии права свободно торговать с Данцигом и через Польский коридор; исправление границ Верхней Силезии в интересах Германии; отказ от предоставления всем союзникам «права наиболее благоприятствуемой нации». Эта программа под прикрытием патриотических лозунгов явно вела к конфликту с Францией. При помощи своей печати и широкой агентуры Стиннес разжигал в массах жажду мести и реванша. Он первый стал ссылаться на то, что Германия неплатёжеспособна. Среди промышленников Германии Стиннес пропагандировал мысль, что оккупация Рура может оказаться для них даже выгодной. Она обострит взаимоотношения Англии с Францией, обеспечит англо-германское сближение, приведёт к отмене репараций и даст возможность германским промышленникам усилить нажим на рабочий класс. Этот план легкая в основе «политики катастроф», на путь которой Стиннес толкал германскую дипломатию ещё со времени конференции в Спа в 1920 г. Однако преградой на пути этой политики стоял такой последовательный сторонник «политики выполнения», как Вальтер Ратенау. Вот почему именно против него и был направлен огонь Стиннеса и его единомышленника Гельфериха, который возглавлял в Рейхстаге «национальную оппозицию». Немедленно после Генуэзской конференции Гельферих опубликовал демагогическую брошюру с резкими выпадами против экономических мероприятий правительства. Там же он высмеял и поведение Ратенау в Генуе. Ещё более яростную атаку против Ратенау Гельферих открыл в Рейхстаге 23 июня 1922 г. Выступая по саарскому вопросу, Гельферих изображал германского министра иностранных дел как злостного союзника французских захватчиков. В результате такой политики, говорил Гелъферих, саарское население чувствует себя «в подлинном смысле слова преданным и проданным». Обвиняя Ратенау, Гельферих требовал от правительства отказа от выполнения репарационных обязательств. «Перед нами откроется путь к спасению лишь тогда, — говорил он на заседании Рейхстага 23 июня 1922 г., — когда окажется, что имеется германское правительство, которое повернётся спиной при предъявлении ему невыполнимых требований. Спасение будет возможно, когда мир поймёт, что в Германии снова — разрешите мне выразить мою мысль одним словом — можно иметь дело с мужчинами». На другой день после этой провокационной речи, 24 июня 1922 г., когда Ратенау из своей виллы в Грюнвальде направлялся на автомобиле в министерство, его нагнал быстро мчавшийся автомобиль. В нём сидели два германских офицера. Управлял автомобилем студент. Поровнявшись с машиной Ратенау, они произвели несколько выстрелов из револьверов и бросили в Ратенау ручную бомбу. Ратенау был убит наповал. Убийцами оказались три члена реакционно-монархической «Организации С» («Консул»), активные участники капповского путча. За спиной убийц скрывался их подлинный вдохновитель — Стиннес. «Курс на Рур». Убийство Ратенау, активного сторонника политики выполнения Версальского договора, отвечало интересам не только Стиннеса, но и Пуанкаре, давно уже взявшего «курс на Рур». Этот курс политики Пуанкаре диктовался двумя основными мотивами. Один заключался в стремлении утвердить в Европе гегемонию французской тяжёлой индустрии, добиться экономического преобладания Франции как условия её политического господства. Другим мотивом была боязнь военного реванша со стороны побеждённой Германии. Мотивы дипломатии Пуанкаре нашли своё отражение в секретном докладе, составленном по его поручению председателем финансовой комиссии французского Парламента Дариаком. Доклад начинался с выражения сожаления, что «экономические санкции», состоявшие в контроле над рейнскими таможнями и в установлении таможенного барьера по Рейну, совпадающего с линией французской оккупации, были сняты Д октября 1921 г.). Автор доклада усиленно подчёркивал исключительное значение Рура для экономической жизни Германии. «Тяжёлая индустрия Рурской области, — писал Дариак, — находящаяся целиком в руках нескольких человек, сыграет решающую роль в тех событиях, которые должны в будущем разыграться в Германии. В этом плане хозяйственная роль Стиннеса, Тиссена, Крупна, Ганнеля, Клекнера, Функе, Маннесмана и ещё трёх или четырёх лиц подобна роли Карнеджи, Рокфеллера, Гарримана, Вандербильда и Гольда в Америке. Кроме того, они развивают политическую деятельность, незнакомую американским миллиардерам». Дариак ставил вопрос о возможности и способах использования Францией богатств Рура. Итти ли на прямой захват этих районов с устранением германских промышленников или сперва попытаться достигнуть с ними соглашения? «Можно предложить германскому правительству, — рассуждал Дариак, — одну четверть или одну треть акций концернов и использование прибылей под контролем союзной комиссии. Разве Франция не может предложить в обмен на германский кокс французскую руду в целях мирной эксшюатации, при условии действительного взаимного промышленного сотрудничества?» Дариак напоминал о Висбаденском соглашении 6 октября 1921 г. между Лушером и Ратенау о товарных поставках, которыми в известной мере заменялись платежи наличными. Не повторить ли этого опыта? В Германии, как и во Франции, представители тяжёлой индустрии кровно заинтересованы в подобном сотрудничестве. «Германские промышленники, — развивал Дариак своё предложение, — открыто заявляют, что объединение германского кокса и французской руды будет иметь крупные последствия, и, если между обоими народами непосредственно будет заключено репарационное соглашение, прелюдией чему явилось соглашение в Висбадене, все проблемы очень быстро упростятся». Намечая план экономического использования Рурского бассейна, Дариак ставил также вопрос и о продлении оккупации Рейнской зоны. «Надо задержать оккупационную армию, — писал он, — дольше чем на 15 лет и дать возможность французским войскам избавить рейнское население от опасности возвращения прусской палки: этим будет обеспечено его будущее». Дариак настаивал на том, чтобы французская дипломатия разработала и осуществила в отношении Рейнской области тщательно продуманную программу действий с целью создания рейнского государства как буфера между Германией и Францией. В соответствии с выводами доклада Дариака Пуанкаре выдвинул в середине 1922 г. новую программу — «продуктивных залогов». Вместо финансовых платежей французская дипломатия в репарационном вопросе теперь требовала выплаты репараций поставками натурой. Наиболее конкретное выражение программа «продуктивных залогов» нашла в следующих семи пунктах требований, выдвинутых французской дипломатией на Лондонской конференции по репарационному вопросу (7— 14 августа 1922 г.):
Передача победителям германских таможенных пошлин. Эта программа Пуанкаре вызвала на Лондонской конференции решительные возражения большинства делегатов. Особенно резко выступила против неё английская делегация. Дипломатическая полемика между Англией и Францией в вопросе об оккупации Рура была по существу борьбой за влияние в послевоенной Европе. Британская дипломатия принимала все меры, чтобы не допустить дальнейшего усиления Франции и завоевания ею гегемонии на континенте. Она стремилась сохранить «европейское равновесие» и закрепить за Англией роль арбитра в международных спорах. Если Франция пыталась осуществить свою политику в отношении Германии методами военного давления, то Англия действовала иным способом. Она добивалась сговора с Германией, стараясь найти с ней общий язык. Британская дипломатия направляла свои усилия в сторону сближения с Германией в противовес Франции и Советской России. Перед лицом общественного мнения эта политика оправдывалась необходимостью помешать германо-советскому соглашению. Одним из главных проводников курса на англо-германское сближение был британский посол в Берлине лорд д'Абернон. Он стоял в центре всей дипломатической игры. Широко используя пацифистские приёмы, он выступал в качестве «посла мира». Отношение Англии к оккупации Рура выражено в мемуарах д'Абернона в следующих словах: «Действительно ли оккупация Рура, которая ускорила конечный кризис германских финансов и временно нарушила жизнь наиболее активной части германской промышленности, была таким большим несчастьем, как это в то время считали все в Германии? Если акция Франции ускорила и усилила катастрофу, то не приблизила ли она тем самым момента спасения? Не являлось ли обострение кризиса необходимым шагом на пути к реставрации? Не длилась ли бы борьба вокруг репараций долгие годы, если бы за этим насильственным расстройством всей индустриальной жизни Германии не последовал полный крах? Опустошение, произведённое оккупацией Рура, и вызванный ею кризис всей финансовой организации Германии, возможно, были необходимы, чтобы отрезвить весь мир». На Лондонской конференции английская делегация и не пыталась добиться соглашения с Францией. Она противопоставила предложениям Пуанкаре свою собственную программу, состоявшую из 10 пунктов. Главными были: автономия германского государственного банка, ограничение текущего долга Германии и предоставление ей мораториума. Конференция закончилась полным расхождением недавних союзников. Этот факт не без юмора констатировал Ллойд Джордж, закрывая конференцию. «Согласимся хотя бы с тем, — заявил он, — что мы не можем прийти к соглашению». Британская дипломатия, внешне оставаясь пассивной наблюдательницей развивающегося конфликта, на самом деле не теряла времени. Она готовила решительный отпор Франции и с этой целью сближалась с США. Американский капитал также опасался французской гегемонии в Европе, Победа Франции закрыла бы путь проникновению этого капитала в народное хозяйство европейских стран и прежде всего Германии. В отношении к последней политика Англии и США во многом совпадала. Обострение разногласий между союзниками. Лондонская конференция в августе 1922 г. была последней попыткой разрешить репарационный вопрос усилиями дипломатии союзников. После этого Пуанкаре начал действовать самостоятельно. Его политика направлялась теми крайними группами из Комите де Форж, которые упорно добивались оккупации Рура. Подготовка этого захвата шла полным ходом. Комите де Форж играл в ней руководящую роль. Для подкупа нужных ему политических деятелей был создан специальный фонд. Щедро раздавались взятки депутатам, чиновникам, журналистам. На средства Комите де Форж пресса Пуанкаре и телеграфное агентство Гавас развернули кампанию в пользу «продуктивных залогов». Французская дипломатия усиленно подготовляла благоприятную для планов Пуанкаре международную обстановку. После победы кемалистов над греками в сентябре 1922 г. она удержала турок от наступления на Константинополь. В отплату за эту услугу Пуанкаре добивался от Англии свободы Действий для французов в Руре. Отставка Ллойд Джорджа в результате ближневосточного кризиса развязала руки Пуанкаре. Новый премьер Бонар Лоу занимал менее стойкую позицию в рурском вопросе. Благоприятствовала замыслам Пуанкаре и обстановка в Германии. Стиннес продолжал свою политику катастроф. 9 ноября он выступил с резкой речью против выполнения Германией её репарационных обязательств. Правительство Вирта по совету англичан обратилось к репарационной комиссии с нотой от 14 ноября 1922 г., прося мораториума на 3–4 года. Германская нота даже не была рассмотрена комиссией. Усилиями Стиннеса кабинет Вирта был свергнут. Новый кабинет Куно, образовавшийся 16 ноября 1922 г., попытался вести борьбу с Пуанкаре, играя на англо-французских разногласиях. Немецкая пресса начала запугивать англичан конкуренцией французской тяжёлой индустрии. Тогда французский Совет министров 27 ноября 1922 г. вынес постановление — взять на учёт в виде залога все германские промышленные предприятия. Дело принимало грозный оборот. Правительство Куно вынуждено было умерить тон. Оно вновь выступило с предложениями по вопросу о репарациях, в основном повторявшими ноту от 14 ноября. Открывшаяся в Лондоне конференция союзных премьер-министров 10 декабря отклонила германские предложения. На следующий день, И декабря, на первой странице «Deutsche Allgemeine Zeitung» опубликовано было вызывающее заявление Стиннеса. «После отклонения германских предложений в Лондоне, — гласило оно, — остаётся констатировать следующее: германскую промышленность ни о чём не спрашивали, когда подготовляли предложения, переданные затем Лондонской конференции. Её даже о них не информировали. Мы считаем посланные в Лондон предложения нецелесообразными и экономически невыполнимыми. Если бы они и были приняты противной стороной, хозяйственные и промышленные круги Германии всё же попытались бы найти средства и пути, чтобы добиться при дальнейших переговорах надлежащего и окончательного решения». Заявление Стиннеса означало, что германская тяжёлая индустрия даже под угрозой оккупации Рура отказывается платить репарации. События приобретали стремительный ход. Декабрьские дебаты во французской палате по вопросу о долгах и репарациях проходили в накалённой атмосфере. Сторонники Пуанкаре Решительно требовали оккупации Рура как гарантии репарационных платежей, а также закрепления Франции на левом берегу Рейна как естественной преграды против возможной германской агрессии. По вопросу о межсоюзнических долгах Пуанкаре твёрдо заявил, что Франция может платить долги своим союзникам лишь в том случае, если Германия будет аккуратно выполнять свои репарационные обязательства. 26 декабря по требованию Пуанкаре репарационная комиссия поставила вопрос о невыполнении Германией лесных поставок за 1922 г. Пуанкаре настаивал на признании «умышленного невыполнения» и на применении к Германии соответствующей статьи Версальского договора. Английская делегация возражала. С её точки зрения нельзя было говорить о невыполнении Германией договорных обязательств, ибо денежные платежи она производила. Невыполнение же лесных поставок представитель Англии в репарационной комиссии Бредбюри охарактеризовал как «микроскопическое». По его мнению, весь вопрос о невыполнении являлся лишь «военной хитростью» французской дипломатии, чтобы иметь предлог для занятия Рура. Доводы англичан оказались бессильными перед упорством Пуанкаре. Чтобы отговорить французов от оккупации Рура, английский премьер Бонар Лоу 28 декабря 1922 г. выехал в Париж. Из Лозанны прибыл туда же министр иностранных дел Англии Керзон. На предварительном совещании британских министров было решено предоставить Германии «передышку» и создать для неё такое положение, при котором она была бы в состоянии платить репарации. Позиция фашистской Италии. Разногласиями союзников по репарационному вопросу пыталась воспользоваться скоп Италии итальянская дипломатия. К атому времени длительная гражданская война в Италии закончилась победой фашистов. Став 30 октября 1922 г. во главе правительства, Муссолини стремился укрепить свою диктатуру, опиравшуюся на поддержку магнатов итальянской промышленности, банков и сельского хозяйства. Одним из средств этой политики фашистского диктатора должно было явиться обеспечение стальной индустрии Италии французской железной рудой. Муссолини решил поддержать позицию Пуанкаре в рурском вопросе. Проезжая 8 декабря 1922 г. через Париж, по пути на конференцию в Лондон, он заявил в одном из своих интервью журналистам: «Точка зрения Италии на репарационный вопрос та же, что и Франции. Италия не может больше проявлять великодушия. Она согласна с союзниками в том, что Германию следует заставить склонить голову». На Лондонской конференции в декабре 1922 г. итальянская делегация присоединилась к репарационной программе французского правительства. Пуанкаре ликовал. Выражая своё удовлетворение новой позицией Италии по репарационному вопросу, он заявил не без злорадства, что «весьма счастлив видеть в лице г. Муссолини сторонника того метода действенных гарантий, который всё время отвергался его предшественниками». Пуанкаре был непрочь использовать Муссолини для давления на Англию и Германию. Однако Италия была слишком слаба, чтобы оказывать сколько-нибудь значительное влияние на ход борьбы за Рур. Парижская конференция (2–4 января 1923 г.). На первом же заседании Парижской конференции, 2 января 1923 г., английская делегация выступила с предложением предоставить Германии мораториум без залога и гарантий на 4 года. По истечении этого срока Германия должна уплачивать ежегодно по 2 миллиарда золотых марок, а ещё через 4 года — по 2,5 миллиарда. Общая сумма германского долга должна быть капитализирована, по предложению англичан, в сумме 50 миллиардов золотых марок. С таким разрешением репарационной проблемы английский проект связывал урегулирование межсоюзнических долгов и европейской задолженности Америке. С критикой проекта Бонар Лоу на конференции выступил Пуанкаре. Он заявил, что Франция никогда не согласится на такой способ разрешения репарационного вопроса, который давал бы Германии возможность восстановить свою экономическую жизнь «за счёт стран, ею разорённых». «Если принять английский план, — заявил Пуанкаре, — то весь германский долг станет на одну треть меньше, чем долг Франции. Через несколько лет Германия явится единственной страной в Европе, свободной от всяких внешних долгов. Так как народонаселение Германии беспрерывно увеличивается, а промышленность её остаётся почти нетронутой, то в самом скором времени Германия станет полным хозяином положения в Европе. Ведь население Франции вдвое меньше германского, и Франция к тому же вынуждена будет нести на себе всё бремя восстановления разорённых областей». Французское правительство опубликовало официальное сообщение о том, что английский проект не только не предоставляет Франции никаких гарантий, но нарушает основные положения Версальского договора. В интервью с представителями прессы Пуанкаре указал, что в случае, если союзники не пожелают оказать давление на Германию для выполнения ею французских требований, это автоматически повлечёт за собой следующие меры со стороны французского правительства: 1) оккупацию Эссенского и Бохумского районов и всего Рурского бассейна согласно программе, разработанной маршалом Фошем; 2) секвестр таможенных пошлин в оккупированных областях. На заключительном заседании Парижской конференции Бонар Лоу выступил с заявлением, что английское правительство, ознакомившись с французскими предложениями, находит их неприемлемыми. Они «повлекут за собой серьёзные и даже непоправимые последствия для экономического положения Европы», — предупреждал британский делегат. В заключительных декларациях обе делегации высказали сожаление по поводу «непримиримых разногласий, обнаружившаяся в столь серьёзном вопросе». Однако ими была выражена надежда, что, несмотря на это, обе стороны сохранят взаимные дружественные отношения. Комментируя эти декларации, французская пресса отмечала, что в итоге Парижской конференции «сердечное согласие (entente cordiale) уступило место сердечному разрыву (rupture corcliale)». Парижская конференция фактически предоставляла Пуанкаре свободу действий в отношении Рура. Формальное признавав этой свободы произошло на заседании репарационной комиссии 9 января 1923 г., обсуждавшей вопрос об угольных поставках Германии. Германское правительство просило выслушать предварительно двух его экспертов. Председатель комиссии Барту предупредил, чтобы они говорили покороче. Всем было ясно, что исход обсуждения предрешён. После трёхчасового совещания комиссия большинством трёх голосов против одного (английского) постановила считать, что установлено умышленное невыполнение Германией её обязательств по угольным поставкам. Такое невыполнение предоставляло союзникам право применения санкций. 10 января 1923 г. в Берлин была направлена франко-бельгийская нота. Она извещала германское правительство, что вследствие нарушения Германией параграфов 17 и 18 восьмого раздела Версальского договора правительства Франции и Бельгии посылают в Рурскую область комиссию, состоящую из инженеров, для контроля над деятельностью угольного синдиката в части выполнения репарационных обязательств — «Micum» (La Mission Internationale de controle des usines et mines). В ноте подчёркивалось, что французское правительство «не имеет в виду прибегать к военным операциям или к оккупации, носящей политический характер». Войска посылаются лишь в таком количестве, какое необходимо «для охраны комиссии инженеров и для гарантирования ее распоряжений». Оккупация Рура. Истинное содержание этого дипломатического Оккупация документа стало ясным уже на следующий день. 11 января 1923 г. отряды франко-бельгийских войск в несколько тысяч человек заняли Эссен и его окрестности. В городе было объявлено осадное положение. Германское правительство ответило на эти мероприятия отозванием по телеграфу из Парижа своего посла Майера, а из Брюсселя — посланника Ландсберга. Всем дипломатическим представителям Германии за границей было поручено подробно изложить соответствующим правительствам все обстоятельства дела и заявить протест против «противоречащей международному праву насильственной политики Франции и Бельгии». Воззвание президента Эберта «К германскому народу» от 11 января также возвещало о необходимости протеста «против насилия над правом и мирным договором». Формальный протест Германии был заявлен 12 января 1923 г. в ответе германского правительства на бельгийскую и французскую ноту. «Французское правительство, — гласила германская нота, — тщетно пытается замаскировать серьёзное нарушение договора, давая мирное объяснение своим действиям. То обстоятельство, что армия переходит границу неоккупированной германской территории в составе и вооружении военного времени, характеризует действия Франции как военное выступление». «Дело идёт не о репарациях, — заявил в своей речи в Рейхстаге 13 января канцлер Куно. — Дело идёт о старой цели, которая уже больше 400 лет ставится французской политикой… Эту политику наиболее успешным образом вели Людовик XIV и Наполеон I; но не менее явно её придерживались и другие властители Франции до настоящего дня». Британская дипломатия продолжала внешне оставаться безучастной свидетельницей развивающихся событий. Она заверяла Францию в своей лойяльности. Но за дипломатическими кулисами Англия подготовляла поражение Франции. Д'Абернон вёл непрерывные переговоры с германским правительством о методах борьбы против оккупации. Германское правительство получило совет ответить на Французскую политику оккупации Рура «пассивным сопротивлением». Последнее должно было выразиться в организации борьбы против использования Францией экономических богатств Рура, а также в саботаже мероприятий оккупационных властей. Инициатива в проведении этой политики исходила от англо-американских кругов. Сам д'Абернон усиленно приписывает её американскому влиянию. «В послевоенном развитии Германии американское влияние было решающим, — заявляет он. — устраните действия, предпринятые по американскому совету, или в предполагаемом согласии с американским мнением, или в предвидении американского одобрения, — и весь курс германской политики был бы совсем иным». Что касается английской дипломатии, то, как свидетельствуют факты, она не только не имела действительного намерения удержать Пуанкаре от рурской авантюры, но втайне стремилась разжечь франко-германский конфликт. Керзон лишь для видимости предпринимал свои демарши против оккупации Рура; реально он ничего не сделал, чтобы помешать её осуществлению. Более того, как Керзон, так и его агент, английский посол в Берлине лорд д'Абернон, считали, что рурский конфликт мог взаимно ослабить и Францию и Германию. А это привело бы к господству Великобритании на арене европейской политики. Совершенно самостоятельную позицию в вопросе об оккупации Рура занимало советское правительство. Открыто осуждая захват Рура, советское правительство предупреждало, что этот акт не только не может привести к стабилизации международного положения, но явно грозит новой европейской войной. Советское правительство понимало, что рурская оккупация была столько же результатом агрессивной политики Пуанкаре, сколько и плодом провокационных действий германской империалистической буржуазии во главе с германской «народной партией» Стиннеса. Предупреждая народы всего мира, что эта опасная игра может закончиться новым военным пожаром, советское правительство в обращении ЦИК от 13 января 1923 г. выражало своё сочувствие германскому пролетариату, который становился первой жертвой провокационной политики катастроф, проводимой германскими империалистами. Политика «агрессивного сопротивления». Уже накануне оккупации 9 января 1923 г. вся высшая администрация Рейнско-Вестфальского угольного синдиката выехала из Эссена в Гамбург. Этому примеру последовали и другие предприятия. Угольный синдикат прекратил репарационные поставки угля союзникам. Правительство Куно со своей стороны объявило, что не будет вести никаких переговоров с репарационной комиссией, пока Рур не будет освобождён от оккупационных войск. Политика пассивного сопротивления, провозглашённая Куно 13 января в Рейхстаге, была одобрена большинством 283 голосов против 28. Эту политику самым активным образом поддерживали рурские углепромышленники во главе со Стиннесом. Однако германские политики и промышленники не представляли себе реальных последствий пассивного сопротивления. Пуанкаре усилил оккупационную армию; он расширил район оккупации, заняв Дюссельдорф, Бохум, Дортмунд и другие богатые промышленные центры Рурской области. Рур постепенно изолировался от Германии и от всего внешнего мира — Голландии, Швейцарии, Италии. Генерал Дегутт, командовавший оккупационными армиями, запретил вывоз угля из Рурской области в Германию. С оккупацией Рура Германия лишилась 88 % угля, 48 % железа, 70 % чугуна. Вся область находилась под властью таможенного комитета, создавшего таможенную стену между Рейнско-Вестфальской оккупированной областью и Германией. Падение немецкой марки приобрело катастрофический характер. Усилились и репрессии оккупационных властей. Ряд углепромышленников, в том числе Фриц Тиссен, был арестован. Круппу Дегутт пригрозил секвестром его предприятий. Начались аресты германских правительственных чиновников в Рурской и Рейнской областях. Попытка правительства Куно дипломатическими средствами воздействовать на французское правительство ни к чему не привела. Пуанкаре вернул один из протестов германского правительства со следующей препроводительной нотой: «Министерство иностранных дел имеет честь отправить обратно германскому посольству полученное сегодня отношение. Невозможно принять бумагу, составленную в подобных выражениях». На протест по поводу арестов в Рурской области Пуанкаре ответил нотой от 22 января 1923 г. В ней заявлялось, что французское правительство подтверждает получение отношения, в котором германское правительство протестует против ареста некоторых лиц в Рурской области. Французское правительство отклоняет этот протест. «Все меры, принимаемые оккупационными властями, совершенно правомерны. Они являются последствием нарушения Версальского договора германским правительством». Германская дипломатия вновь попыталась добиться вмешательства Англии в рурский конфликт. С неофициальным визитом в Англию поехал член Рейхстага Брейтшейд, считавшийся среди германской социал-демократии выдающимся знатоком международных вопросов и прирождённым дипломатом, впечатления Брейтшейда были далеко не радужны: дальше сочувствия Германии и осуждения Франции в Англии не шли обладало нежелание втягиваться в конфликт. «Английский народ в своём подавляющем большинстве желает во что бы то ни стало избежать войны, так как нигде отвращение к новой войне не является столь сильным, как в Англии», — таков был основной вывод из визита Брейтшейда в Англию. Это же доказывал и так называемый кёльнский инцидент. После начала рурской оккупации разнёсся упорный слух об уходе английских войск из кёльнской зоны. Немецкие газеты с ликованием подхватили этот слух, надеясь, что разногласия союзников приведут к отказу Пуанкаре от рурской оккупации. Но надежды эти не оправдались. 14 февраля 1923 г. министр иностранных дел Великобритании Керзон пояснил мотивы, по которым английское правительство решило оставить свои войска в Рейнской области. «Их присутствие окажет умеряющее и умиротворяющее действие», — заявил министр. Вывод английских войск означал бы, по мнению Керзона, конец Антанты. Как объяснили Брейтшейду его английские друзья, англичане сначала действительно хотели уйти из своей зоны оккупации; однако они не желали ссориться с французами, особенно после разрыва переговоров с турками в Лозанне (4 февраля 1923 г.). Английская дипломатия отказалась и от посредничества. «Что касается посредничества, — заявил Керзон, — то о нём не может быть и речи, если только с соответствующей просьбой не обратятся обе стороны». Таким образом, надежда Германии на помощь английской дипломатии рушилась. Между тем нажим Франции всё усиливался. Дипломатия Пуанкаре опиралась на поддержку Бельгии и Италии. Итальянская дипломатия воскресила старый наполеоновский проект континентального блока против Англии. Ещё во время Парижской конференции она начала секретные переговоры с Францией и Бельгией об организации такого блока. Итальянское официальное агентство даже опубликовало 11 января 1923 г. сообщение, которое гласило, что «итальянское правительство обратило внимание правительств Франции и Бельгии на своевременность образования своего рода континентального синдиката, из которого не была бы исключена a priori и Германия». Инициативу фашистской Италии подхватила реакционно-националистическая печать во Франции. Она же трубила, что франко-итальянский союз является «первой статьёй новой конституции Европы». 21 февраля 1923 г. французский сенатор и издатель газеты «Matin» Анри де Жувенель писал, что невозможно ставить будущее Европы в зависимость от Великобритании. «У континента имеются свои интересы, — заявлял де Жувенель. — Островные мозги с трудом могут их постигнуть, а если и постигнут, то не захотят им служить. Великобритания добивается в Европе политического равновесия. Даже туннель под каналом вызывает у неё подозрение. Однако Альпы не так отделяют страны друг от друга, как канал». Жувенель поддерживал идею франко-итальянского союза. Он доказывал, что французское железо найдёт выгодный сбыт в Италии. Кроме того, Франция и Италия должны совместно заняться нефтяными промыслами в Румынии, Турции и России. В связи с этим они могут объединить свой торговый флот для перевозки нефти. Все эти проекты не пошли дальше газетного обсуждения. Однако они усиливали возбуждение как в Англии, так и в Германии. Новые германские предложения. Экономические последствия рурской оккупации сказывались не только в Германии. Снижение покупательной способности германского населения влекло за собой падение английского экспорта и рост безработицы в Англии. Лондонское Сити рассчитывало, что оккупация Рура вызовет обесценение франка, отчего выиграет английский фунт. Курс франка действительно быстро падал. Но падение курса франка наряду с экономическим развалом Германии совершенно дезорганизовало европейский рынок. В Германии резко усиливались националистические и реваншистские настроения. Во всех областях Германии, особенно в Баварии, формировались тайные и явные организации фашистского типа. Они выступали с лозунгами мобилизации сил для восстановления «великой германской армии», её перевооружения и подготовки к новой войне. Рейхсвер приобретал в стране всё большее влияние. Вся левая печать Германии тревожно отмечала близость рейхсвера с фашистскими организациями. Эта обстановка в Германии вызывала тревогу во Франции. Вопрос о гарантиях безопасности не сходил со страниц французской печати. Пуанкаре использовал это положение для оправдания своей рурской политики. Выступая в Дюнкерке 15 апреля 1923 г., он вновь доказывал не только экономическую, но и политическую необходимость оккупации Рура. По словам Пуанкаре, после четырёх вторжений в течение одного века Франция имеет право обеспечить свою безопасность. Она должна «защищать свои границы от новых нарушений и воспрепятствовать тому, чтобы нация, империализм которой, невидимому, неизлечим, лицемерно начинала в тени подготовку вторжения». На другой день, 16 апреля, в таком же духе выступил и председатель бельгийского Совета министров Тёнис. Он заявил, что занятие Рура должно парализовать захватнические намерения Германии. «Оккупация — это средство, а не цель, — говорил премьер. — Мы хотим, чтобы Германия, признав, что она проиграла опасную ставку на финансовое валютное банкротство… решилась, наконец, на возмещения и сделала нам предложения». Напряжённая обстановка в Европе и давление общественного мнения заставили, наконец, и английскую дипломатию приподнять забрало. 21 апреля 1923 г. лорд Керзон выступил в Палате лордов с речью, в которой советовал Германии представить через английского посла д'Абернона новые предложения по репарационному вопросу. «Я могу лишь повторить свой совет, — говорил Керзон, — который однажды я уже давал германскому правительству. Пусть оно само выступит с предложением, которое показало бы Антанте, что Германия по мере возможности готова выполнять свои обязательства. Я знаю, что французское и бельгийское правительства готовы, если такое предложение будет сделано этим двум сторонам или Антанте в целом, приступить к переговорам для серьёзного обсуждения вопроса. Германии, по-моему, остаётся лишь сделать первый шаг, чтобы за этим последовало и разрешение рурского конфликта». На предложение Керзона Штреземан ответил в публичной речи в Берлине 22 апреля 1923 г. Он заявил, что с известными оговорками и поправками «выводы Керзона о репарационной проблеме могут послужить основой для дальнейшего международного обсуждения. Однако, — продолжал Штреземан, — мы должны высказать со своей стороны некоторые замечания лорду Керзону. Английский министр затрагивает лишь репарационный вопрос. Если мы не ошибаемся, Керзон желал бы, чтобы Лига наций оказывала влияние на управление Рейнской областью. По вопросу о репарациях с Германией договориться можно. Наши жизнь и смерть не зависят от того, уплатим ли мы одним миллиардом больше или меньше. Но Рейн и Рур — это для нас вопросы жизни и смерти… Если Керзон хочет быть честным посредником между Германией и Францией, то пусть он исходит из этой предпосылки — суверенитета Германии над Рейнской областью». Но французское правительство не желало английского посредничества. 26 апреля Пуанкаре заявил, что никакое германское предложение не будет рассматриваться, если оно не адресовано самой Франции. В конце концов в расчёте на поддержку Англии германское правительство 2 мая 1923 г. передало Бельгии, Франции, Англии, Италии, США и Японии ноту с предложениями по вопросу о репарациях. Отмечая, что «экономическое оздоровление Европы и мирное сотрудничество могут быть разрешены лишь путём взаимного соглашения», германская нота предупреждала, что пассивное сопротивление Германии будет продолжаться до тех пор, пока не будут эвакуированы оккупированные области. Германское правительство соглашалось установить общую сумму обязательств Германии в 30 миллиардов марок золотом, причём вся эта сумма должна быть покрыта при помощи иностранных займов. Всю репарационную проблему германская нота предлагала передать на решение международной комиссии. При этом нота ссылалась на речь американского статс-секретаря Юза, произнесённую в Американской исторической ассоциации в декабре 1922 г. Для разрешения репарационной проблемы Юз предлагал обратиться к экспертам — «лицам, пользующимся высоким авторитетом в финансовых сферах своей страны, людям такого личного авторитета, опыта и честности, чтобы их решение о размере тех сумм, которые должны быть уплачены, и о финансовом плане выполнения платежей было признано во всём мире как единственно правильное разрешение вопроса». Вместе с тем германское правительство просило передать на третейское разбирательство все те спорные вопросы, которые не могут быть урегулированы дипломатическим путём. Германская нота вызвала новую дипломатическую схватку. Ответная нота французского и бельгийского правительств от 6 мая 1923 г. была составлена в резко полемическом тоне. Решительно возражая против того, что оккупация Рура представляет собой нарушение Версальского договора, нота предупреждала, что «переговоры немыслимы до прекращения пассивного сопротивления». Отклоняя германские предложения, касающиеся создания международной комиссии, французское и бельгийское правительства заявляли, что не намерены что-либо изменять в своих прежних решениях. Они не могут не отметить, что «германская нота производит с начала до конца впечатление лишь слегка завуалированного, но систематического восстания против Версальского договора». Принятие германских предложений «неизбежно повело бы к полной и окончательной ликвидации этого договора и к необходимости составления другого, а также к моральному, экономическому, политическому и военному реваншу Германии». Ответ английского правительства на германскую ноту был сформулирован более сдержанно. В английской ноте от 13 мая 1923 г. сквозило явное намерение показать, что английская дипломатия не оказывала влияния на позицию Германии и на её предложения от 2 мая 1923 г. Керзон отмечал в своей ноте, что германские предложения явились для него «большим разочарованием». По форме и по существу они далеки от того, что английское правительство могло ожидать, заявлял Керзон, в ответ на «советы, с которыми я во многих случаях позволял себе обращаться к германскому правительству». Керзон предлагал Германии «представить более серьёзные и ясные доказательства своей готовности платить, чем это было до сих пор». Итальянское правительство ответило немцам весьма уклончивой нотой от 13 мая 1923 г. В ней было подчёркнуто, что при распределении репарационных платежей Италия была поставлена в невыгодное положение. Нота также рекомендовала Германии выступить с новым предложением, которое «могло бы быть принято как итальянским, так и другими союзными правительствами». Позже других ответила Япония. В короткой ноте от 15 мая она сообщала, что «для японского правительства данный вопрос не имеет такого большого и жизненного значения, как для других союзников». Всё же Япония предлагала германскому правительству принять меры для «скорого миролюбивого разрешения всей репарационной проблемы в целом». Приём, оказанный германской ноте от 2 мая, заставил правительство Куно пересмотреть свои предложения. Через 3 недели, 7.июня 1923 г., Куно отправил правительствам Антанты новый меморандум. В нём германское правительство предлагало определить платёжеспособность Германии на «беспристрастной международной конференции». В качестве гарантии уплаты репараций Куно предлагал облигационные обязательства на сумму 20 миллиардов золотых марок, обеспеченные государственными железными дорогами и другим имуществом. Но Пуанкаре и на этот раз не спешил с ответом. Предварительным условием для переговоров с Германией он ставил по-прежнему прекращение пассивного сопротивления. В мае 1923 г. в Англии произошла смена кабинета. Отставка Бонар Лоу и назначение премьер-министром Болдуина не означали радикального изменения общего направления английской политики и курса её дипломатии. Но новый премьер, бывший канцлер казначейства, опиравшийся на влиятельные торгово-промышленные круги Англии, принадлежал к тем политикам, которые настойчиво добивались ликвидации рурского конфликта. К этому его побуждали не только интересы этих кругов, но и страх английской буржуазии перед опасностью революционного кризиса в Германии. Выступая 12 июля 1923 г. в Палате общин по вопросу о рурских осложнениях, Болдуин подчеркнул, что «для Англии как деловой нации ясно, что если от Германии потребовать чрезмерных платежей, то от этого больше всего пострадают сама Англия и её союзники». «Германия, — говорил премьер, — быстро приближается к финансовому хаосу; за ним может последовать промышленный и социальный крах». Английская буржуазная печать настойчиво доказывала, что нерешённая проблема репараций является «препятствием восстановлению экономического равновесия Европы, а следовательно, и Англии». Занятие Рура ускоряет катастрофу; предотвратить её можно только быстрейшей ликвидацией рурского конфликта, — этот общий вывод деловых и правительственных кругов Англии определил и направление деятельности английской дипломатии. 20 июля 1923 г. английский кабинет препроводил французскому правительству ноту. В ней лорд Керзон выражал готовность Англии присоединиться к другим союзникам для оказания давления на германское правительство, чтобы заставить его отказаться от пассивного сопротивления в Руре. Однако условием этого коллективного воздействия Керзон ставил новую серьёзную попытку выяснения платёжеспособности Германии и установления комитетом беспристрастных экспертов более реальной суммы репараций. Ответ французского и бельгийского правительств на британскую ноту последовал 30 июля 1923 г. Французская нота отвергала предположения британского правительства о разрушительных результатах оккупации Рура: разорение Германии — дело рук самой Германии и её правительства, а не следствие занятия Рура. Пассивное сопротивление немцев должно прекратиться без всяких условий. Новое определение платёжеспособности Германии и общей суммы репараций и бесполезно и опасно. «В 1871 г., — заключала свои возражения французская нота, — никто на свете не интересовался, считает ли Франция Франкфуртский договор справедливым и осуществимым. Никто не воспрепятствовал тогда Германии занять значительную часть французской территории до полной уплаты возмещения в пять миллиардов, которых потребовала страна-победительница, не подвергавшаяся вторжению, не испытавшая никаких разрушений от войны и, однако, отнявшая у побеждённых две провинции». Англо-французские противоречия в рурском вопросе всё обострялись. Мировая печать уже заговаривала о серьёзных трещинах в версальской системе и даже о распаде Антанты. Вопрос об англо-французских разногласиях подвергся обсуждению в обеих английских палатах. Давая на заседании Палаты общин 2 августа 1923 г. обзор дипломатической переписки по Репарационному вопросу, Болдуин подчеркнул, что добивается ликвидации рурского конфликта как горячий друг Франции. «Так как я хочу, чтобы эта дружба продолжалась, — заявил премьер, — я желаю скорейшего конца смуты, которая в настоящее время причиняет страдания Европе». Парламентская оппозиция во главе с Ллойд Джорджем не замедлила упрекнуть правительство в нелойяльности по оношению к Франции; ведь английское правительство сначала поощряло, а теперь осуждает рурскую авантюру. Это непоследовательно и нелогично. «Что это за хаос? — вопрошал Ллойд Джордж 6 августа 1923 г. в статье «По примеру Наполеона». — Франция и Германия, и та и другая, стремятся к соглашению в Руре. Но обе слишком горды, чтобы в этом сознаться. Поэтому борьба продолжается и будет продолжаться во вред обеим сторонам. Англия посылает ворчливые ноты по очереди то Франции, то Германии… Германия должна представить свои расчёты под пулемётами и приводить свои доводы перед дулом французских пушек… Весь мир сошёл с ума». В новой пространной ноте Англии от 20 августа 1923 г. Пуанкаре перечислял систематические нарушения Германией версальских обязательств. «Репарационная комиссия, — гласила нота, — посвятила двадцать три заседания добросовестному выслушиванию тридцати двух экспертов, назначенных Германией. Лишь после этой долгой работы, 27 апреля 1921 г., она определила репарационный долг Германии. К 1 мая 1921 г. он исчислялся в размере 132 миллиардов золотых марок». Ссылаясь на развал своих финансов и на падение валюты, Германия упорно уклонялась от уплаты репараций. В то же время она «вновь соорудила огромный торговый флот, в настоящий момент конкурирующий в водах Америки с флотом Англии и с нашим флотом; она прорыла каналы, развила телефонную сеть; короче говоря, она предприняла всевозможные работы, которые Франция ныне должна откладывать». По подсчётам экономиста Маультона, Германия внесла к началу 1923 г. всего 25–26 миллиардов золотых марок. Из них 16 млрд. составляла стоимость германской собственности за границей и только 9,5 млрд. были изъяты из национального богатства страны. В эту сумму входили и натуральные поставки стоимостью 1,6 млрд. марок. Наличными деньгами Германия внесла только 1,8 млрд. Умышленное расстройство бюджета, изъятие крупной промышленности из налогового обложения, злостное уклонение от платежей — всё это характеризовало нарушения со стороны Германии репарационных обязательств. Вместе с тем, как отметил и Ллойд Джордж в своей книге «Мир ли это?», Германия сознательно стремилась нанести материальный ущерб союзникам и, в частности, воспрепятствовать восстановлению французской и бельгийской промышленности после войны. Лавируя, маскируясь и обманывая общественное мнение Европы, империалистическая Германия накапливала силы, чтобы вновь стать угрозой миру. Империалистические притязания фашистской Италии. Угроза миру возникала и со стороны фашисткой Италии. Пользуясь рурским конфликтом, она торопилась устроить свои дела в бассейне Средиземного моря. Правительство Муссолини предъявило свои притязания на всё восточное Адриатическое побережье. Итальянский фашизм выдвигал лозунг превращения Адриатического моря в итальянское море (Mare noslro — Наше море). В апреле 1923 г. фашистский генерал Векки произнёс в Турине речь, направленную против Югославии. Он требовал включения значительной её части в состав Итальянской империи. «Очертания императорской Италии, — говорил Векки, — нанесённые на герб фашистских корпораций, охватывают своими границами и Югославию. Ведь Югославия есть для нас святая Далмация, преданная закланию на алтаре отечества». Взаимоотношения между Италией и Югославией ещё более обострились, когда 16 сентября 1923 г. итальянцы произвели в Фиуке политический переворот. Посланные в Фиуме итальянские войска установили там фашистскую власть. Не получив поддержки Франции, занятой рурским конфликтом, Югославия вынуждена была отказаться от своих притязаний на Фиуме в пользу Италии. Почти в то же время фашистская Италия повела борьбу за Албанию и Корфу. 27 августа 1923 г. вблизи албанской границы на греческой территории произошло нападение неизвестных лиц на итальянских членов комиссии по установлению границ Албании. Италия возложила ответственность за убийство своих представителей на греческое правительство. В Афины был отправлен ультиматум, а 31 августа итальянские войска оккупировали остров Корфу. Греция апеллировала в Совет Лиги наций. Она просила Лигу назначить комиссию для наблюдения за судебным следствием и для определения суммы возмещения в пользу семейств убитых. Однако Муссолини в официальной ноте от 5 сентября заранее отвергал всякое вмешательство Лиги наций. Совет Лиги наций предложил греческому правительству принести свои извинения посланникам трёх держав, представленных в пограничной комиссии. Италия согласилась, чтобы Греция принесла извинения не Италии, а конференции послов, ибо погибшие делегаты были её уполномоченными. Итальянское правительство, удовлетворившись получением 50 миллионов лир в пользу семейств убитых, эвакуировало Корфу. Между тем военная демонстрация на греческой территории обошлась той же Италии в 288 миллионов лир. Агрессивные методы международной политики Италии выдали возмущение европейских держав. К тому же Англия не могла допустить захвата острова Корфу, который является ключом к Адриатическому морю. На другой день после оккупации острова Англия ультимативно предложила итальянцам его очистить. Опасность изоляции заставила итальянскую дипломатию ретироваться. Италия поспешила заверить встревоженную Европу в своих мирных намерениях и возобновить переговоры с Югославией. Отказ Германии от пассивного сопротивления. Между тем в Германии нарастал революционный кризис. В августе 1923 г. в Рурской области началась грандиозная забастовка; 400 тысяч рабочих-стачечников требовали ухода оккупантов. Борьба в Руре была поддержана рабочими всей Германии. 12 августа забастовка привела к падению правительства Куно. Однако германские социал-демократы, испугавшиеся размаха революционной борьбы, поспешили с помощью буржуазии и рейхсвера задушить революцию. В результате было создано коалиционное правительство Штреземана — Гильфердинга. Сын мелкого берлинского торговца Густав Штреземан получил, не без затруднений, университетское образование. В дальнейшем он проявил себя крупным организатором в качестве руководителя шоколадного треста и мало-помалу стал своим человеком в различных капиталистических организациях. Заняв пост секретаря Общества саксонской обрабатывающей промышленности, Штреземан прошёл в Парламент, где стал вождём партии национал-либералов. В 1914–1918 гг. Штреземан принадлежал к самым решительным сторонникам войны до конца. Между прочим он был одним из ярых защитников подводной войны против Англии. Защищая в речах и статьях идею создания «великой Германии», Штреземан отстаивал планы захвата Франции до реки Соммы, Бельгии, Польши и русских земель, в том числе Украины. Штреземан был также сторонником идеи разрушения Британской империи. После войны в качестве лидера германской «народной партии» Штреземан стал во главе её парламентской фракции. С ней он голосовал против подписания Версальского договора. Однако всё это не помешало гибкому дельцу вскоре превратиться в сторонника Англии и защитника идеи «примирения» с западными державами. Впрочем, и в этом Штреземан был двуличен. В письме к германскому кронпринцу (написанном позже, уже в 1925 г.) он откровенно заявлял: «Вопрос о выборе между Востоком и Западом не ставится на очередь. Выбирать можно, впрочем, лишь тогда, когда имеешь за собой военную мощь. Этого у нас, к сожалению, нет. Мы не можем сделаться континентальной шпагой Англии и точно так же не можем позволить себе германо-русский союз». В выдвижении кандидатуры Штреземана в рейхсканцлеры немалую роль сыграл английский посол в Берлине лорд д'Абернон. При помощи Штреземана этот дипломат надеялся найти желательный для Англии компромисс, который мог бы положить конец затянувшемуся рурскому конфликту. Впрочем, опираясь на Англию, Штреземан вёл двойную игру. Он рассчитывал договориться и с Францией. В своей программной речи в Штутгарте 2 сентября 1923 г. Штреземан заявил, что Германия готова итти на хозяйственное соглашение с Францией. Однако она будет решительно бороться против всяких попыток расчленения Германии. На следующий день, сразу по возвращении Штреземана из Штутгарта, к нему явился французский посол; он сообщил канцлеру, что Франция готова обсудить поставленный им вопрос. Тем не менее посол считает необходимым обратить внимание канцлера на то, что французское правительство ставит предварительным условием отказ населения Рура от пассивного сопротивления. «Я ему указал, — пишет в своём дневнике Штреземан, — что германское правительство не может добиться прекращения пассивного сопротивления, пока не будет урегулирован рурский конфликт. Во Франции должны понять, что германское правительство, не будучи в состоянии обеспечить спокойствие германского населения, не может предпринимать никаких мер для ликвидации этого сопротивления. Мало того, германское правительство подвергается нападкам именно за то, что не проявляет достаточной энергии в деле усиления этого сопротивления». В заключение рейхсканцлер поставил перед французским послом несколько конкретных вопросов. Во-первых, не согласится ли Франция на организацию международного железнодорожного общества в Рейнской области? Во-вторых, как представляет она себе нормальные германские поставки кокса и угля? В-третьих, можно ли рассчитывать на более тесное экономическое сотрудничество между Германией и Францией? Без инструкций своего правительства французский посол не смог ответить на эти вопросы. Штреземан продолжал свою дипломатическую игру с целью выторговать для Германии наиболее выгодные условия капитуляции. Он поставил в известность английского посла в Берлине д'Абернона о том, что германское правительство соглашается на прекращение пассивного сопротивления, но требует амнистии его участникам. «Я дал ему понять, — записал в своём дневнике Штреземан, — что если не будет достигнуто соглашение, то мы уже не в состоянии будем терпеть режим оккупации. Тогда ответственность за порядок в этих областях падёт на Бельгию и Францию». В результате этих переговоров германское правительство опубликовало 26 сентября 1923 г. декларацию, в которой предложило населению оккупированных областей прекратить пассивное сопротивление. На капитуляцию Германия шла по ряду причин. К этому её вынуждали прежде всего общий хозяйственный кризис и нараставшее в стране революционное движение. Спекулируя на этой опасности, Штреземан рассчитывал сделать более сговорчивыми буржуазные правительства недавних врагов Германии. Штреземан предупреждал их, что его правительство может быть «последним буржуазным правительством Германии». Осенью 1923 г. Германия действительно стояла перед революционным взрывом. В Саксонии было создано рабочее правительство из левых социал-демократов и коммунистов. Вскоре такое же правительство было образовано и в Тюрингии. Немедленно правительство Штреземана бросило в Саксонию и Тюрингию войска. Рабочие были разгромлены. Узнав о событиях в Саксонии, пролетариат Гамбурга 22 октября 1923 г. начал всеобщую забастовку; она перешла в вооружённое восстание. После трёхдневной борьбы с войсками и это восстание было подавлено. Вследствие измены социал-демократических вождей, поддержавших буржуазию, революционная борьба германского пролетариата закончилась поражением. Германское буржуазное правительство торжествовало победу. Оно продемонстрировало капиталистическим державам, что нажим на Германию грозит развязать социалистическую революцию. С другой стороны, разгромив рабочее движение, оно облегчало себе задачу возложить на трудящиеся массы Германии всю тяжесть расплаты за империалистическую войну. |
|
||
