После того как все четыре русские армии успешно преодолели укреплявшуюся девять месяцев оборонительную линию врага, перед главнокомандующим армиями Юго-Западного фронта встал вопрос о дальнейшем развитии прорыва. С одной стороны, 8-я армия ген. А. М. Каледина должна была действовать совместно с войсками Западного фронта в общем направлении на Брест-Литовск, что волей-неволей подразумевало штурм Ковеля. И этот штурм должен был бы совершаться в лоб – через болотистую долину реки Стоход – раз уж прорыв конной группы ген. Я. Ф. Гилленшмидта не удался, а от маневра на Рава-Русскую отказался сам главкоюз.

С другой стороны, левый фланг 8-й армии невольно тянулся на львовское направление, где сравнительно слабая 11-я армия ген. В. В. Сахарова не могла своими собственными силами нанести неприятелю полное поражение. Отставание тылов и необходимость подтягивания резервов вынудили ген. А. А. Брусилова приостановить общее наступление вверенных ему армий и приступить к перегруппировке сил и средств, причем приоритетной задачей главкоюз все-таки выбрал ковельское направление. Ведь Ковель неприятель был обречен защищать во что бы то ни стало.

Ковель, являвшийся ключом ко всему Полесью, был заблаговременно укреплен противником. Помимо того, что город являлся мощным железнодорожным узлом, он прикрывал собою выход на Брест-Литовск, а следовательно, в тыл всему южному крылу германского фронта. В Ковеле сходились железные дороги Брест-Литовск – Ковель, Люблин – Холм – Ковель, Ярослав – Рава-Русская – Сокаль – Владимир-Волынский – Ковель. Понятно, что этот пункт был очень важен для обеих сторон, если вспомнить бедность Восточного театра военных действий в коммуникациях.

Германское тяжелое орудие на железнодорожной платформе

Повышенное внимание штаба Юго-Западного фронта к Ковелю, вместо организации широкомасштабного маневренного наступления на львовском направлении имело свои корни в увлечении теорией «ключей позиций» девятнадцатого столетия. Это явление было присуще русским военачальникам еще в русско-японской войне 1904–1905 годов, характерным примером чего служит операция при Сандепу, проведенная русским главнокомандующим ген. А. Н. Куропаткиным 25–28 января 1905 года. «Русское командование обнаруживало стремление к захвату географических пунктов, а не к широкому маневру. Эти географические пункты… представляют собой «ключи», захват которых должен дать победу. Понятие о разрешающих оперативные и тактические проблемы ключах позиций, пропагандируемое в свое время эрцгерцогом Карлом и перенесенное генералом Жомини в первой половине XIX столетия в русскую военную академию, еще находило себе место в среде русских генералов на рубеже XX столетия…»[178] Потери сторон под Сандепу выразились в двенадцать тысяч человек у наступавших русских и около девяти тысяч у оборонявшихся японцев. Четыре к трем при равной технике. В 1916 году австро-германцы под Ковелем имели превосходящую технику, и потери наступавших в лоб русских войск соответственно были больше.

Необходимо упомянуть, что взятие русскими Ковеля, несомненно, еще более разобщало австрийцев и германцев в их усилиях по противодействию русскому наступлению. Севернее Ковеля располагается труднопроходимая местность из болот. Именно эта полоса разделяла германские и австро-венгерские оборонительные рубежи на Восточном фронте на две неравные части.

Следовательно, захват Ковеля предполагал не только взаимодействие двух русских фронтов в их наступлении в Польше, но и оперативный разрыв между немцами и австрийцами. Противнику пришлось бы спешно свертывать непрестанно оголявшиеся фланги и тем самым, отступая в разные стороны, тщетно пытаясь сохранить единство оборонительного фронта, отдавать русским территорию, занятую в 1915 году. Одним только давлением и постоянной угрозой с флангов в прорыве на ковельском направлении русские вынуждали бы австро-германцев отступать без боя.

Противник, не хуже русских, понимал значение Ковеля. Поэтому уже в последних числах мая сюда стали перебрасываться германские части генералов Лютвица, Бернгарди, Марвица и др.: уже 1 июня здесь был полностью сосредоточен 10-й германский армейский корпус. Это был тот самый 10-й нижнесаксонский армейский корпус ген. В. фон Лютвица (19-я ганноверская и 20-я брауншвейгская пехотные дивизии), что с весны 1915 года (Горлицкий прорыв) играл роль «пожарного» соединения на Восточном фронте.

Командующий германской Ковельской группой ген. А. фон Линзинген

Наиболее отборной здесь являлась 20-я брауншвейгская пехотная дивизия. Еще в начале войны, в ходе боев на Западном фронте, она была окружена французами в Вогезах. Французы предложили окруженным немцам сдаться, но те предпочли умереть, но не покориться. Яростной штыковой атакой брауншвейгцы пробились из окружения. За этот подвиг дивизия получила наименование «стальной» и право ношения на фуражках и касках черепа («Адамовой головы»), каковой привилегией до того пользовались только «гусары смерти».

Присутствие 10-го германского корпуса на наиболее опасном направлении означало, что враг будет сдержан. И действительно, 20-я брауншвейгская («стальная») дивизия была разбита только в упорных боях на луцком направлении 17–20 июня русской 4-й «железной» стрелковой дивизией ген. А. И. Деникина. Дивизия генерала Деникина еще с 1914 года, когда она была еще бригадой, выполняла роль точно такого же самого «пожарника» в 8-й армии ген. А. А. Брусилова. Теперь же она играла эту роль на всем Юго-Западном фронте. А 19-я германская пехотная дивизия была разбита лишь в бою у деревни Трыстень 15 июля частями русских 3-й гвардейской пехотной (ген. В. В. Чернавин) и гвардейской стрелковой (ген. П. А. Дельсаль) дивизий.

Характерно, что немцы укрепляли своими дивизиями все направления, по-старому вкрапливая германские войска меж австрийцами. Подобная чересполосица, прежде всего, позволяла использовать многочисленную германскую технику (многочисленную, конечно, по сравнению с русскими) на всех опасных направлениях. Главным же фактором являлось то, что в присутствии немцев австрийцы уже не бежали, а останавливались и дрались. Особенно это относилось к Карпатам, куда рвалась русская 9-я армия. Однако в Ковель шли практически лишь одни немецкие подразделения, составившие маневренную группу ген. А. фон Линзингена. Австрийские же войска, перебрасывавшиеся из Италии и из тыловых частей, подкрепляли шатавшийся фронт в Карпатах и на львовском направлении.

В то же время, когда был дорог каждый час, русские приступили к затяжной перегруппировке. В новые места дислокации потянулись войска, военная техника, тылы и штабы. Интересно, что русское командование, пытаясь обезопасить себя от шпионской деятельности, приступило к практике выселения «ненадежного» населения с вновь завоеванной территории. Вдобавок заодно исполнялись и указания еще 1915 года относительно кампании «шпиономании». Например, из Луцкого, Дубенского и Кременецкого уездов за неделю было выселено тринадцать тысяч немцев-колонистов и членов их семей[179].

Итак, директивой по армиям фронта главнокомандующий армиями Юго-Западного фронта остановил наступление войск. В тот же день, 2 июня, ген. А. А. Брусилов телеграфировал Начальнику Штаба Верховного Главнокомандующего относительно предполагаемого главного удара Западного фронта, что «постоянные отсрочки нарушают мои расчеты, затрудняют планомерное управление армиями фронта и использование в полной мере той победы, которую они одержали… [и в заключение] Приказал 8-й армии прекратить наступление».

Надо сказать, что вплоть до передачи главного удара на Юго-Западный фронт ближе к концу июня Ставка неохотно давала ген. А. А. Брусилову резервы. Связывалось это по-прежнему с требованиями французов. Лишь провал наступления армий Западного фронта под Барановичами позволит генералу Алексееву бить по австрийцам. Как считает уже упоминавшийся Е. Э. Месснер: «Прими наша Ставка, под влиянием Луцкой победы, решение отказаться от Южного похода на Берлин и возвратиться к первому плану генерала Алексеева – поход на Будапешт, то против такого решения решительнейшим образом запротестовал бы Париж, для которого вся стратегическая мудрость заключалась в согласовании своих осторожных действий по стратегическому направлению Париж – Берлин с нашими интенсивными действиями на стратегическом направлении Минск – Берлин. Для Парижа взятие Луцка Калединым было так же маловажно, как взятие Эрзерума Юденичем, потому что, в представлении французов, немцы были единственным опасным врагом, а австро-венгры и турки – незначительными величинами в стратегии, в войне».

Приостановка наступления 8-й армии с целью выравнивания по ней прочих приотставших армий позволила ген. А. фон Линзингену выиграть время и подтянуть свои немногочисленные резервы в ключевые точки складок местности. Немцы сразу же, в ходе боев, принялись за строительство из разрозненных укрепленных тыловых позиций мощного укрепленного района, по своему характеру принявшего черты современной крепости – лагеря. Благодаря фортификационному укреплению местности австро-германцы сумели остановить русских меньшими силами. Действительно, «во время боя тыловые опорные пункты и позиции часто играют видную активную роль, потому что помогают дать отпор противнику, прорвавшему или занявшему фронт позиции. И облегчают производство контратак на внутреннее пространство позиции, так как отступившие с фронта войска могут устроиться за тыловой позицией и, пользуясь ею как опорой, быстро перейти в наступление»[180].

Образцы русских противогазов

Русские же остановились сами. Что хуже всего – был остановлен порыв в ударной армии фронта – 8-й армии ген. А. М. Каледина. Главкоюз генерал Брусилов увязывал свое решение с тем обстоятельством, что удар 3-й армии Западного фронта, стоявшей на стыке фронтов, был отложен до 4 июня, и главкоюз опасался контрудара во фланг. Однако немцы в Ковеле были еще слишком слабы для того, чтобы опрокинуть войска генерала Каледина одним ударом, им требовалось время для подтягивания резервов, и 8-я армия по-прежнему превосходила неприятеля в числе штыков.

В свою очередь, генерал Линзинген избрал единственно верную тактику: бить тем, что есть, в надежде на то, что противник не выдержит и остановится. Таким образом, германцы перенесли борьбу в плоскость психологии и выдержки. К сожалению, немцы выиграли: первый же, пока еще незначительный контрудар частей Линзингена 2 июня укрепил А. А. Брусилова в правильности выбранного решения об остановке наступления 8-й армии, рвавшейся к Ковелю.

Теперь, вплоть до начала нового наступления с 18 июня, части 8-й армии растрепывались в отражении непрестанных частных контрударов неприятеля. Между тем враг не терял времени зря и усиливал свою группировку всем, чем только было возможно. Уже к 3-му числу июня ген. А. фон Линзинген получил переброшенные из Франции 10-й армейский корпус и 43-ю резервную пехотную дивизию. Также из-под Двинска прибыла 108-я пехотная дивизия, а из-под Риги – 22-я дивизия. Австрийцы, в свою очередь, прислали из Италии 48-ю и 29-ю пехотные дивизии.

Также немцы стали сосредотачивать в ковельском районе авиацию, умело использовавшуюся ими в боях за переправы через болотистую долину реки Стоход. Исследователь говорит: «Обеспокоенное стремительным продвижением русских войск, германское командование перебросило в район Ковеля из-под Вердена крупные силы истребительной авиации, и расклад сил в воздухе в этом районе боевых действий существенно изменился. Германской авиации удалось очень быстро благодаря подавляющему численному и техническому превосходству захватить полное господство в воздухе и практически пресечь деятельность русской разведывательной и корректировочной авиации и тем самым обеспечить полную свободу своим разведчикам и корректировщикам»[181].

В боях за Ковель немцы наносили непрестанные бомбовые удары по расположению русских войск у Рожище, Киверец, Луцка и др. пунктов, а также по лесным массивам вблизи линии фронта, где могли находиться русские части. Кроме того, активные действия немецкой авиации, превосходящей русские самолеты как в качестве техники, так и в численности летательных аппаратов, не позволили русским вести разведку неприятельских оборонительных рубежей, на которые намечалась атака. Это обстоятельство, например, стало одной из причин провала июльского наступления войск Особой армии на Ковель, так как авиаразведка из-за противодействия самолетов врага не сумела вскрыть расположение германских тяжелых батарей, цементировавших неприятельскую оборону.

Летом 1916 года на Восточный фронт, как говорит исследователь, была переброшена «основная часть военно-воздушных сил Германии». Тяжесть борьбы с противником усугублялась слабыми техническими характеристиками русской истребительной авиации. Ученый пишет: «Низкое качество материальной части, устаревшие типы боевых самолетов и их слабое вооружение – все это создало к середине 1916 года весьма тяжелое и напряженное положение для отечественных военно-воздушных сил». К 1 июля 1916 года в Действующей армии числилось только две с половиной сотни исправных самолетов, а потери доходили до пятидесяти процентов от общего числа самолетов в месяц[182].

И впрямь, в период июльских боев на ковельском направлении германская авиация практически каждый день наносила бомбардировочные удары по главной базе снабжения штурмующих ковельский укрепленный район войск – Луцку[183]. Лишь к середине августа усилиями специально созданной истребительной авиагруппы фронта в составе трех авиаотрядов русской стороне удалось вырвать воздушное господство на ковельском направлении из рук неприятеля. Но к этому времени наступательный порыв русских армий уже иссякал, а противник успел превратить Ковельский укрепленный район в неприступную крепость.

Германские резервы коренным образом укрепили обороноспособность австрийских войск, и неприятельский фронт стал приобретать устойчивость. С начала июня австро-германцы стали наносить по армиям Юго-Западного фронта непрестанные контрудары на всех участках прорыва. Тем самым в души русских военачальников, не имевших пока еще в своем распоряжении значительных резервов, вносилось смятение.

Наблюдатели

Также разумеется, что частные контрудары давали преимущество, скорее, австро-германцам, обладавшим более могущественными техническими средствами ведения боя, нежели русские. Снова и снова развитие операции упиралось в промышленную неготовность страны к войне. И опять воинское искусство русских полководцев не могло выровнять отставание русской армии в технике.

Нехватка тяжелой артиллерии не позволила русским войскам сбить немцев с позиций перед Ковелем одним стремительным ударом. Приходилось подтягивать медленно прибывающие резервы. Первые резервы – 5-й Сибирский и 23-й армейский корпуса – прибыли на Юго-Западный фронт без тяжелой артиллерии. И лишь 4 июня Ставка ВГК распорядилась отправить на Юго-Западный фронт два тяжелых дивизиона с Западного фронта, вместе с новыми частями – 1-м армейским и 1-м Туркестанским корпусами.

Прибывавшие в 8-ю армию войска сразу же вводились в первую линию. Желая пополнить поредевшие ряды войск резервами, главкоюз как будто бы забыл, что немцы имеют преимущество во времени сосредоточения, а потому будут подвозить подкрепления куда быстрее, нежели русские. Но он надеялся, что ему удастся-таки сломить врага голой силой. К тому же в самом ближайшем времени должен был начать наступление Западный фронт. Отказавшись наступать в львовском направлении, генерал Брусилов передавал инициативу немцам.

В итоге вместо обхода флангов группировки Линзингена, вынуждающего немцев добровольно очистить Ковель, дабы не оказаться в окружении, было принято решение о фронтальном давлении посредством открытого штурма на болотистую долину реки Стоход, которая представляла собой сильное естественное препятствие. Участник войны так говорит о данной местности: «Сама по себе река Стоход небольшая, длиной около 150–170 верст, но глубокая (за исключением отдельных участков). Она протекает по широкой болотистой местности, разветвляясь в рукава, число которых доходит до двенадцати, отчего эта река и называется Стоход. Эти рукава то сливались в 1–3 русла, то вновь расходясь, делали реку обманчивой, как по ее глубине, так и в проходимости. И, несмотря на свою, по первому взгляду, малозначимость, эта река в 1916 году сыграла для русских буквально роковую роль»[184].

Трупы немцев на проволочных заграждениях

Противник упредил русских в своей перегруппировке, захватил инициативу контрманевра и заставил штаб Юго-Западного фронта вводить резервы в бой по частям. Это были как раз те небольшие резервы, что готовились русским командованием для развития наступления. Теперь уже русские вели оборонительное сражение у Киселина.

После того как главкоюз решил передать главный удар в 11-ю армию, были получены сведения о том, что германцы сосредотачивают большую ударную группу в районе города Горохов, на стыке русских 8-й и 11-й армий. Два левофланговых корпуса 8-й армии уже были переданы командарму-11, но германский контрудар спутал все планы, и в дальнейшем вопрос о переносе удара на Рава-Русскую уже не ставился. Германское контрнаступление, начавшееся 3 июня, имело своей целью опрокинуть наступающую русскую группировку, разгромить ее, обезопасив ковельское направление, остановить русское наступление на северном фасе Юго-Западного фронта.

При неожиданном для наступающего переходе от наступления к обороне общий фронт распадается на относительно изолированные сектора. Если в ходе наступления открытые фланги защищаются естественным образом – поступательным движением общей атакующей массы корпусов и дивизий, то при переходе к обороне в кратчайшие сроки при контрударе неприятеля фланги наступающей группировки, как правило, оголяются. Вдобавок образуются новые открытые фланги в общей массе. Именно поэтому для 8-й армии было так важно сдержать неприятельский удар и устоять, даже остановившись в ходе развития наступления.

Немецкий удар оказался столь непредвиденным, что на ряде участков пришлось вводить в бой кавалерию, причем в конном строю. Так, атака венгерской пехоты у деревни Звиняце 3 июня была остановлена ударом второй бригады 7-й кавалерийской дивизии ген. Ф. С. Рерберга. 7-й гусарский Белорусский полк и 11-й Донской казачий полк общей численностью до тысячи сабель блестящей атакой опрокинули врага, взяв более двух с половиной тысяч пленных[185].

Большая часть резервов, выделяемых Ставкой генералу Брусилову, шла в 8-ю армию. Соответственно, директива ген. М. В. Алексеева от 3 июня, со ссылкой на повеление Верховного Главнокомандующего, ставила ближайшей задачей армий Юго-Западного фронта удар на Ковель. Это было сделано в связи с предстоящей передислокацией войск Западного фронта под Барановичи и Ковель. То же самое в своих воспоминаниях говорит и сам А. А. Брусилов: движение на Ковель было вызвано, прежде всего, желанием подвигнуть главкозапа ген. А. Е. Эверта на наступление.

Но ведь и сам генерал Брусилов остановил 3 июня армии своего фронта, перейдя до 17-го числа к обороне. Этим главкоюз прервал дальнейшее успешное продвижение частей 11-й и 7-й армий, продолжавших развивать победу. Наступление продолжила лишь 9-я армия, которая оттеснила противника в Карпаты, но так и не смогла отрезать его и уничтожить в окружении. Директивой 7 июня генерал Брусилов требовал от армий фронта «впредь до распоряжения прекратить общее наступление и очень прочно закрепиться на занимаемых ныне позициях, которые оборонять активно». Это распоряжение объясняется необходимостью передышки, создания оперативной паузы, чтобы провести перегруппировку, пополнить ряды и подтянуть тылы.

Правда, противник наносил контрудары только в полосе наступления 8-й армии, на прочих направлениях австрийцы все еще отступали, и потому не совсем понятно, от кого же Щербачеву, Сахарову и Лечицкому следовало «обороняться». Как раз между Ковелем и Бродами находится 120-верстный «коридор», пригодный для наступления большими маневренными массами. Прежде всего – для броска вперед конницы после прорыва обороны. Севернее Ковеля – малопроходимая болотистая местность, южнее Брод – уже Карпаты. Как ни странно, в этом «коридоре» располагались более слабые русские армии – 11-я и 7-я, а на флангах, где требовалось преодолевать не только сопротивление противника, но и удобную для оборонительных действий местность – ударные армии – 8-я и 9-я.

Представляется, что сосредоточение тактическо-оперативной мысли высших командиров исключительно на преодолении неприятельского оборонительного рубежа вынудило их вновь думать только о борьбе за пространство, а не на полное уничтожение живой силы врага. Недостаток офицерского состава и наличие ряда необстрелянных частей побудили командиров вести наступление густыми колоннами прямо по полю, нежели через ходы сообщения. Особенно это относилось ко второму и третьему эшелонам, призванным развить успех частей первого эшелона, вклинившегося во вражескую оборону. Нехватка опытных унтер-офицеров и фельдфебелей также понизила способность войск к проявлению инициативы действий пехоты на поле боя.

Точно так же не поощрялась и инициатива низших командиров – начальников дивизий и корпусов. Уже после войны начальник 10-й пехотной дивизии в Луцком прорыве вспоминал в отношении оперативного искусства русского командования, что армейские замыслы обычно бывали довольно хороши, но комкоры, слабо разбираясь в общей обстановке на фронте армии, не проявляли никакого оперативного творчества при организации действий вверенных им войск. Отсюда проистекало то следствие, что у командиров корпусов отсутствует план действий, а следовательно, они могут лишь механически исполнять приказы штаба армии, без малейшего проявления инициативы. В боевой работе дивизий замечалось больше самостоятельности и инициативы, но комдивы не умеют (да и не могут) согласовывать свои действия с соседями, что должен делать как раз штаб корпуса. Как говорит начдив-10, «вследствие этого как армейское сражение, так и боевые действия корпусов и дивизий не имеют вполне организованного и планомерного характера, причем управление действиями войск в бою сильно хромает»[186].

Наступление через разбитую территорию вслед за отступающим противником всегда представляет собой значительные трудности естественного порядка. Правда, скорость прорыва дала 8-й армии сравнительно уцелевшую инфраструктуру на захваченной территории. Однако чем дальше вглубь, тем захваченное пространство было все более и более разбитым. В таких условиях резервы не успевают за ударными частями, а противник, в свою очередь, подвозит свои подкрепления по целым железным дорогам, расположенным в глубоком тылу.

Недостаточная относительная подвижность атакующих войск показывает, что для большого успеха необходимо либо взять громадные трофеи, либо занять стратегически важные узлы общего оборонительного фронта врага. Такой точкой и был Ковель. Но его захват ввиду характерных особенностей местности должен был производиться посредством быстрых маневренных действий, в том числе, при активном содействии подвижных группировок.

Стратегическое наступление должно разваливать весь вражеский тыл: деятельность штабов, систему снабжения и управления, транспортные линии, дорожные узлы. То есть решающее значение приобретают охваты подвижными группировками, так как достичь глобального стратегического поражения неприятеля фронтальными ударами тяжело. Конечно, механизированных войск в России того времени не было. Но масштабы поражения австрийцев в первую неделю боев достигли той точки, после которой упорное сопротивление является трудно достижимым моментом.

Впрочем, на исправление ситуации также требуется совсем немного времени: дать войскам небольшую передышку и подвезти резервы. Конница русских должна была не дать противнику такой возможности. К сожалению, превосходный кавалерийский начальник, генерал Брусилов, не смог использовать подвижный род войск в развитии операции.

Избрав в качестве приоритетного ковельское направление, ген. А. А. Брусилов поставил развитие успеха на Юго-Западном фронте в зависимость от готовящегося главного удара на Западном фронте, где производство наступления откладывалось от каждого старого предварительно назначенного срока к новому. И все-таки, предоставляя главкозапу ген. А. Е. Эверту все новые отсрочки, Начальник Штаба Верховного Главнокомандующего ген. М. В. Алексеев пытался сделать что-либо и для Брусилова.

Так, 10 июня в состав Юго-Западного фронта наконец-то вошла 3-я армия ген. Л. В. Леша. Однако при этом генерал Эверт, как бы в насмешку, оставил в ней лишь один 31-й армейский корпус ген. П. И. Мищенко и кавалерию вместе со штабом армии, отправив прочие четыре корпуса в свою собственную ударную группу на барановичское направление. Главкоюзу пришлось передать под командование Л. В. Леша группу ген. Я. Ф. Гилленшмидта, дабы ударить на Ковель по обоим берегам реки Припять: теперь в 3-й армии было сосредоточено двадцать пять тысяч шашек – целая Конная армия.

То есть непосредственное увеличение сил Юго-Западного фронта на правом фланге накануне возобновления решительного наступления, намеченного на 19 июня, оказалось самым минимальным: один пехотный армейский корпус. Не умея и не желая наступать, главкозап одновременно умудрялся свести на нет и победу соседа. А в наши дни в ряде работ еще можно слышать сетования в отношении жесткой дисциплины и подчинения фронтовых командований Ставке Верховного Главнокомандования в годы Великой Отечественной войны. Хорош был бы Сталинградский «котел», проведи командующие половины фронтов, принявших участие в операции «Уран», подобный саботаж!

Интересно, что на правом фланге Юго-Западного фронта опять скопилась масса конницы: 4-й кавалерийский корпус генерала Гилленшмидта и четыре конные дивизии, бывшие в составе 3-й армии. И вновь ген. А. А. Брусилов оставил их именно здесь, где конница практически не могла быть использована в качестве маневренного рода войск. И вновь штаб фронта был поддержан в этом командармами. Несмотря на подошедшие резервы, враг получил их больше и теперь все так же незначительно уступал русским в численном отношении (около пятнадцати процентов), имея существенный перевес в артиллерийских средствах.

Противник явно не дремал! Правильно расценив остановку русского наступления как необходимость подтянуть силы, австро-германское командование решает самим перейти в контрнаступление, дабы опрокинуть русских, не позволив им возобновить наступательную инициативу. Для этого немцы произвели решительную перегруппировку своих сил южнее Полесья. Организацией операции занялся сам главнокомандующий на Востоке ген. П. фон Гинденбург. Штаб Гинденбурга во главе с ген. Э. Людендорфом разработал план двойного охвата войск русского Юго-Западного фронта. Это должно было быть достигнуто одновременными ударами с северного и южного фасов.

Наблюдение за неприятельским аэропланом

В Ковельском укрепленном районе группа ген. А. фон Линзингена была объединена с 4-й австрийской армией ген. К. Терстянски фон Надаса и германской группой ген. Г. фон дер Марвица из четырех пехотных дивизий. Эта группа войск должна была бить с севера. Пополненные резервами 1-я и 2-я австрийские армии удерживали фронт против русской 11-й армии. И, наконец, Южная германская армия ген. Ф. фон Ботмера вместе с 7-й австрийской армией ген. К. фон Пфлянцер-Балтина составили группу наследника австрийского престола эрцгерцога Карла, которая должна была бить ударом встык между русскими 7-й и 9-й армиями. Наступление было назначено на 17 июня на северном фасе и на 20-е на южном.

Австро-германское контрнаступление явилось шагом, несомненно, вынужденным, но одновременно и жизненно необходимым. Противник не мог не наступать без боязни быть окончательно опрокинутым и отброшенным на запад еще далее – за Ковель и Львов. Как говорит генерал Людендорф, «это был один из тяжелейших кризисов на Восточном фронте. Надежды на то, что австро-венгерские войска удержат неукрепленную линию Стохода, было мало. Мы рискнули еще больше ослабить наши силы [севернее Полесья], на это же решился и генерал-фельдмаршал принц Леопольд Баварский. Несмотря на то что русские атаки могли в любой момент возобновиться, мы продолжали выискивать отдельные полки, чтобы поддержать левое крыло армии Линзингена северо-восточнее и восточнее Ковеля. Если бы это крыло откатилось еще дальше, то трудно даже себе представить, что бы с нами случилось. Протекали очень тревожные дни. Мы отдали все, что могли, и знали, что если противник нас атакует, то нам неоткуда ждать помощи»[187].

Между тем 15 июня русская 9-я армия возобновила наступление на Днестре в общем направлении на Коломыю. Войска группы эрцгерцога Карла, сами готовившиеся к наступлению, были застигнуты врасплох, а дислокация подразделений, соответствовавшая наступательному плану, не позволила австрийцам сразу же перейти к успешным оборонительным боям. За десять дней боев русские войска ген. П. А. Лечицкого опрокинули противника в долине Прута, причем наступление развивалось по обоим берегам реки.

После обозначившегося отката неприятеля в наступление перешла и 7-я армия ген. Д. Г. Щербачева. Русский порыв вскоре выдохся вследствие отсутствия резервов, так как обещанные Ставкой дивизии еще не успели прибыть в 9-ю армию. Однако планы врага на южном фасе Юго-Западного фронта были расстроены, а сам он понес очередное поражение, ликвидированное лишь подходом двух германских дивизий ген. Р. фон Крэвеля.

Тем не менее 17 июня ударная группировка генерала А. фон Линзингена все-таки перешла в наступление на Волыни. При этом немцы, как обычно, стремились устроить «Канны» местного масштаба, срезав дугу русского фронта, слишком сильно выпятившегося вперед на реке Стоход. Этим контрнаступлением противник окончательно сорвал вероятные русские планы относительно наступления на львовском направлении: «Широкий прорыв фронта, образовавшийся в первой половине июня между 1-й и 4-й австро-венгерскими армиями, который открывал свободный путь к Львову, союзники замкнули. В данный момент именно здесь группа Марвица эффективно нажимала на русских. Этим до известной степени ликвидировались непосредственные последствия поражения на поле боя под Луцком»[188].

Ожесточенные встречные бои шли на протяжении пяти дней, причем все это время русские готовили собственное широкомасштабное наступление, которое, собственно говоря, и началось на Юго-Западном фронте 22-го числа, сразу после отражения неприятельского натиска. Согласно замыслу Ставки Верховного Главнокомандования, новое наступление должно было идти усилиями армий обоих фронтов – Западного и Юго-Западного.

19 июня новое наступление русских армий получило начало своего развития, причем на этот раз операция проводилась войсками двух фронтов, и поэтому можно сказать, что здесь закладывались основы тех масштабных стратегических наступательных операций, коими будет так богата история Второй мировой войны. Вся армия ощущала, что перелом в ходе войны уже наступил, и теперь требуется «поднажать», не допустив грубых ошибок, и тогда противника будет ждать кампания 1915 года, только наоборот – в качестве побежденных. Например, один из будущих лидеров Белого движения М. Г. Дроздовский летом пишет сестре: «Несмотря на частичные неудачи, которые время от времени выпадают на долю наших армий, в общем дела идут хорошо… Самое важное, конечно, то, что у немцев окончательно вырвана из рук инициатива согласованными действиями союзников. Немцы уже нигде не наносят ударов, они только отбиваются… и положение наше в общем настолько прочное, резервы так велики, что никакие активные попытки противника, буде ему удалось бы что предпринять, уже нам не страшны… Можно думать, что наступил перелом»[189].

Главный удар по-прежнему наносился армиями Западного фронта (Барановичская операция). На Юго-Западном фронте главный удар был официально передан в 11-ю армию (на Броды), стоявшую на львовском направлении, однако необходимых для главного удара сил и средств командарм-11 ген. В. В. Сахаров не получил. Основные усилия главкоюз ген. А. А. Брусилов направил опять-таки на Ковель, способствуя тем самым наступлению Западного фронта, который наконец-то соизволил начать боевые действия.

Переданная в состав Юго-Западного фронта 3-я армия ген. Л. В. Леша наступала севернее Ковеля, там, где в мае действовала группа генерала Гилленшмидта. С юга Ковель охватывала 8-я армия ген. А. М. Каледина. Однако требовалось поддержать и порыв 11-й армии. Поэтому часть сил 8-й армии способствовала войскам ген. В. В. Сахарова второстепенным ударом на Владимир-Волынский. 7-я и 9-я армии, и без того еще в это время наступавшие, также получили наступательные задачи, чтобы сковать противника по всему фронту.

Очевидно, что основная роль в предстоящем наступлении отводилась 8-й армии, теперь включавшей в себя целых восемь корпусов:

– 30-й армейский корпус (ген. А. М. Зайончковский),

– 1-й армейский корпус (ген. В. Т. Гаврилов),

– 39-й армейский корпус (ген. С. Ф. Стельницкий),

– 23-й армейский корпус (ген. А. В. Сычевский),

– 40-й армейский корпус (ген. Н. А. Кашталинский),

– 8-й армейский корпус (ген. В. М. Драгомиров),

– 5-й Сибирский корпус (ген. Н. М. Воронов) и

– 5-й кавалерийский корпус (ген. Л. Н. Вельяшев).

При этом 1-й, 23-й и 5-й Сибирский корпуса прибыли в 8-ю армию накануне наступления, в том числе 23-й армейский корпус был передан из 11-й армии. Еще пять корпусов входили в состав 3-й армии, атаковавшей Ковель с севера.

К 25 июня части 3-й и 8-й армий, сминая ожесточенно дравшегося противника, вышли к реке Стоход, раздробив фронт сопротивления врага на ряд разрозненно сопротивлявшихся участков. Некоторые части – 30-й армейский корпус (ген. А. М. Зайончковский) 8-й армии и 1-й Туркестанский корпус (ген. С. М. Шейдеман) 3-й армии – сумели с ходу форсировать реку и зацепиться на ее левом берегу.

Левый берег реки Стоход – высокий и защищенный естественными преградами. Правый берег, к которому вышли русские войска, напротив, низкий и пологий, насквозь простреливаемый артиллерией и пулеметами. Мосты противник успел сжечь, а свободных резервов для последнего отчаянного броска у генерала Брусилова, как всегда, не оказалось: сказался разброс сил по нескольким направлениям.

Сразу скажем, что атаки 11-й армии захлебнулись еще в начале наступления, ибо резервы и боеприпасы пошли все-таки в 8-ю армию. Но и командарм-8 фактически выключил из боя четыре корпуса, которые должны были содействовать удару 11-й армии, не сумев вовремя перебросить их туда, где обозначался успех. Конечно, угроза со стороны германской группы генерала Марвица вынуждала держать значительные силы на стыке между 8-й и 11-й армиями, но четыре корпуса – это было, наверное, слишком. В результате в тот решающий момент, когда требовалось бросить в бой резервы, чтобы вырвать победу, их отсутствие на направлении главного удара позволило противнику удержаться.

При этом немцы все-таки сумели контрударами выбить русских с занятых ими плацдармов на левом берегу Стохода: сказалась нехватка тяжелой артиллерии, могущей поддержать пехоту в сражении за плацдармы. При этом сводный корпус ген. Ф. фон Бернгарди (дивизия генерала Руше и 11-я баварская дивизия генерала Кнойссля) оборонял наиболее ответственный участок: между железными дорогами Ковель – Луцк и Ковель – Сарны. Как замечает исследователь, «крупные ошибки и недочеты в управлении войсками свели на нет необычайное упорство и доблесть русских войск». Вследствие «безынициативности» и «тяжеловесности» действий русского командования противник свободно маневрировал своими ничтожными резервами, везде и всюду успешно отбивая русские атаки[190].

Таким образом, успешно начавшееся наступление захлебнулось на берегах Стохода. Все попытки русских вторично форсировать реку на широком фронте противник решительно пресекал. Не удалось и соединить маленькие плацдармы в один. Германские войска, защищавшие ковельское направление, дрались, безусловно, умело и сильно.

В огромной степени использовалась техника: немцы снимали резервные батареи и даже часть передовых, с прочих, неатакованных участков фронта, и бросали их к Ковелю. Если германских резервов на Востоке едва-едва хватало, чтобы удерживать фронт севернее Полесья, то в техническом отношении враг по-прежнему превосходил русских. А потому неприятель мог в некоторой степени маневрировать техникой, направляя последние ресурсы на наиболее опасные участки, в данном случае – под Ковель.

Организация германских войск, достигнутая перед войной и упроченная в ходе военных действий, была чрезвычайно высока, повторимся, превосходя в этом отношении любую армию мира. Сводный корпус ген. Ф. фон Бернгарди, которым немцы прикрыли Ковель сразу после прорыва русской 8-й армии, состоял из батальонов различных дивизий, но тем не менее дрался точно так же, как если бы это были войска одного корпуса, спаянные предшествующими боями.

Кроме того, военная организация германских вооруженных сил, состоявшая из менее громоздких дивизий всего по девять-десять батальонов, но зато обильно снабженных техникой, была более гибка и управляема. Это способствовало и быстрым железнодорожным перевозкам: немецкие дивизии грузились в эшелоны без обозов, что почти вдвое уменьшало вагонный состав, выделяемый для войск. Следовательно, тем самым выигрывались темпы сосредоточения.

Тем временем предпринятое на Западном фронте наступление на Барановичи провалилось. Получив под свое начало громадное количество войск и техники, будучи в изобилии (по крайней мере, на время прорыва неприятельской обороны) снабжен боеприпасами, имея непрестанную поддержку со стороны отчаянно наступавших армий Юго-Западного фронта, главкозап ген. А. Е. Эверт не сумел ни организовать прорыв, ни даже как следует подготовить его. Безрезультатные потери под Барановичами составили более восьмидесяти тысяч человек. После поражения главкозап отказался от возобновления наступления, да и в Ставке стало ясно, что такой военачальник способен погубить любую инициативу Верховного Главнокомандования (тем более удивительно, что генерал Эверт не был сменен на своем высоком посту вплоть до Февральской революции).

Русская полевая кухня. Нарезка сала

Теперь, когда положение дел с Западным фронтом определилось, директивой от 26 июня главный удар был официально передан на Юго-Западный фронт. И только теперь, когда все сроки были безнадежно упущены, к А. А. Брусилову потекли резервы, техника и боеприпасы в тех количествах, что были нужны до 22 мая, то есть целый месяц назад. Впрочем, нельзя не сказать, что подготовленных резервов летом 1916 года не хватало, так как все те войска, что были обучены к маю 1916 года, перед наступлением на Восточном фронте были влиты в действующие части. Напомним здесь о 46-м армейском корпусе, составленном из новобранцев, что не сумел пробить брешь в австрийской обороне для конной Сарненской группы, долженствовавшей одним ударом взять Ковель.

Людей не хватало. Призванные к 1 апреля триста тысяч ратников 2-го разряда и сто пятьдесят тысяч ратников 1-го разряда в большинстве своем уже были влиты в войска. А призыв семисот тысяч новобранцев был проведен только к 1 июля – этих людей еще предстояло обучить. Отсюда и скромные пополнения, что шли на фронт в середине лета. Так, за целый месяц – наиболее важный месяц – с 15 июня по 15 июля из крупнейшего тылового военного округа – Московского – в Действующую армию было направлено лишь 725 офицеров и 27 947 солдат[191].

Даже если предположить, что прочие округа дали Юго-Западному фронту вдвое больше людей, то все равно в совокупности цифра пополнений за месяц составит около ста тысяч человек. Это не могло восполнить те потери, что понесли армии фронта в сражениях. Потому-то Ставка и была вынуждена отправлять на Юго-Западный фронт корпуса с других фронтов – насытить поредевшие полки дивизий Брусилова резервистами было пока невозможно.

Когда в конце июня Юго-Западному фронту, наконец-то, передали главный удар официально, в район Луцка пошли резервы Ставки Верховного Главнокомандования, в том числе и Гвардия в составе двух пехотных и одного кавалерийского корпусов. Но к этому времени противник успел и перекинуть резервы, и укрепиться в ковельском районе. Вот тут-то, возможно, и следовало переносить главный удар на львовское направление, сминая врага в маневренной войне, в которой русские могли реализовать и численное превосходство, и слабость австрийских вооруженных сил.

Но психология «позиционности» подчинила себе волю русских военачальников. В то же время Начальник Штаба Верховного Главнокомандующего ген. М. В. Алексеев еще не терял надежды на успех удара армий Западного фронта. Проще говоря, в Ставке все еще рассчитывали на широкомасштабную операцию усилиями двух фронтов, которая в итоге должна была стать стратегической. Для этого справедливо выбиралось ковельское направление, на котором фронты могли успешно взаимодействовать друг с другом по отбрасыванию противника на запад. Очевидно, что для производства стратегической операции требовалось прорвать неприятельский фронт у Ковеля, овладеть городом и железнодорожным узлом, после чего развивать наступление в глубь Белоруссии и русской Польши.

Однако для воплощения, в общем-то, верных намерений в жизнь нужны и соответствующие исполнители. Удар армий Западного фронта, начатый 19 июня, захлебнулся. Но в Ставке продолжали верить, что главкозап ген. А. Е. Эверт и его штаб еще смогут выправить ситуацию. И удар на Ковель был поручен только Юго-Западному фронту, причем войска Западного фронта фактически не обязывались помочь соседу наступлением по всему фронту, дабы не только сковать вражеские резервы, но и произвести ряд частных прорывов, чтобы вынудить германцев «латать дыры», разбросав свои силы на широком пространстве. Таким образом, успех предполагаемой стратегической операции теперь ставился в зависимость от усилий 8-й армии и Гвардии по овладению Ковелем. Стоила ли игра свеч, если помнить, что немцы были очень сильны в обороне, русским не хватало техники, а сама местность в громадной степени способствовала усилиям обороняющейся стороны?

Как говорилось выше, оперативный успех на львовском направлении обещал куда больший успех даже теперь, по прошествии более месяца со дня начала наступления на Востоке: «Теперь, когда Западному фронту отводилась второстепенная роль, направление на Ковель сразу теряло всякую стратегическую ценность. Переменив идею плана кампании, генерал Алексеев оставил прежние формы. Благодаря этой чудовищной аберрации Ковель, бывший для Брусилова лишь средством, стал для Алексеева самоцелью»[192].

Русская Ставка выбрала «журавля в небе». В принципе, такое решение было верным (напомним, что к наступлению севернее Полесья подталкивали и союзники), но подбор исполнителей в лице командования Западного фронта был столь неудачным, что вероятность успеха сводилась к минимальной величине. Представляется, что русскому Верховному Главнокомандованию с точки зрения обще– и внутриполитической обстановки надо было выбрать «синицу в руке». То есть действовать только на Юго-Западном фронте, и в направлении на Львов. Поражение Австро-Венгрии, так или иначе, приближало окончательную победу в войне, зато эта победа кампании 1916 года давала верховной власти Российской империи мощный ресурс доверия перед нацией и общественностью.

Но вышло так, как вышло… 25 июня главкоюз ген. А. А. Брусилов сообщил М. В. Алексееву, что в связи с продолжающимися атаками армий Западного фронта ближайшей задачей им ставится взятие Ковеля. О том, что эти атаки были уже лишь агонией провалившегося наступления на Барановичи, предпочитали не говорить. В письмах главкоюз сообщал, что от взятия Ковеля «зависит участь всей кампании». Отсюда видно, сколь преувеличенное значение генерал Брусилов придавал боям на ковельском направлении.

Также становится понятно, почему усилия войск Юго-Западного фронта так и не были перенесены на львовское направление: наиболее перспективным тот же генерал Брусилов считал занятие Ковеля и дальнейшее наступление на Брест-Литовск. Даже после провала наступления армий Западного фронта главнокомандующий армиями Юго-Западного фронта был уверен в поправимости всего дела (дальнейших наступательных операций в 1916 году) в случае взятия Ковеля и Ковельского укрепленного района, в чем, в определенной степени, был прав[193].

Соответственно, по директиве Ставки от 26 июня приоритетной целью ставился штурм Ковеля. Части 8-й армии должны были обеспечить предстоящую операцию с юга ударом на Владимир-Волынский; сведенные в Особую армию (первоначально – группа) Гвардейские корпуса атаковали Ковельский укрепленный район с юга и юго-востока, 3-я армия – с востока и северо-востока.

Возобновление наступления под Ковелем, на укрепленные позиции австро-германцев, которым в огромной степени способствовала и сама география местности, привело к быстрому расходованию резервов русской Ставки, так как немцы усиливались (и, прежде всего, техникой) гораздо быстрее. Надо помнить, что успех обороны поднимает дух обороняющегося обратно пропорционально подрыву моральных сил наступающего после каждой следующей неудачной попытки. Поэтому для производства очередной атаки в 8-ю армию пошли все наличные резервы Ставки – Гвардия и 4-й Сибирский корпус ген. Л. О. Сирелиуса. По данным С. Г. Нелиповича, к моменту нового наступления на Ковель русские войска Юго-Западного фронта насчитывали 983 986 чел., в том числе 91 216 шашек, при 3224 орудиях и 4158 пулеметах. Напомним здесь и о цифрах перевеса армий Юго-Западного фронта над противником в 382 000 штыков и сабель к 17 августа.

Характерно, что в середине июля у неприятеля произошли изменения в руководстве: фельдмаршал П. фон Гинденбург вступил в командование всем Восточным фронтом от Балтики до Днестра. В непосредственном подчинении австрийского командующего ген. Ф. Конрада фон Гётцендорфа остались лишь 3-я (ген. барон Г. Кёвесс фон Кёвессгаза) и 7-я (ген. барон К. фон Пфлянцер-Балтин) австрийские армии. Таким образом, на долю австрийцев осталась только борьба за Карпаты, куда наступала 9-я русская армия ген. П. А. Лечицкого.

Главный удар был передан прибывшим на место сражений гвардейским частям. Из них была создана группа ген. В. М. Безобразова, возглавившего Гвардию по личному распоряжению императора Николая II. Начальник Штаба Верховного Главнокомандующего ген. М. В. Алексеев, сознававший неподготовленность генерала Безобразова к столь ответственному командованию, ничего не смог поделать для его устранения. Впрочем, А. А. Керсновский считает, что такие генералы, как Рагоза, Сиверс, Самсонов, – были еще хуже Безобразова.

Командующий Гвардейским отрядом ген. В. М. Безобразов

Напомним, что все эти люди также являлись командармами (группа Безобразова – фактически та же армия). А. В. Самсонов застрелился в ходе операции под Танненбергом в августе 1914 года. Ф. В. Сиверс застрелился в отставке вскоре после разгрома его 10-й армии в Августовской операции начала 1915 года. А ген. А. Ф. Рагоза вообще командовал 4-й армией с августа 1915 года до 21 ноября 1917 года. За это время генерал Рагоза успел дважды провалить наступление – в марте (Нарочь) и июне (Барановичи) 1916 года, что сорвало планы Ставки в данную кампанию, а в конце года потерпел ряд поражений в Румынии.

Бесспорно, что какое-то мнение должен был иметь и главнокомандующий армиями Юго-Западного фронта. Но ведь еще в отношении командарма-8 ген. А. М. Каледина генерал Брусилов должен был уступить пожеланию царя. А на гвардейское начальство главкоюз вообще не мог хоть как-то влиять: «По власти главнокомандующего фронтом я имел право смещать командующих армиями, корпусных командиров и все нижестоящее армейское начальство, но Гвардия с ее начальством были для меня недосягаемы. Царь лично их выбирал, назначал и сменял, и сразу добиться смены такого количества гвардейского начальства было невозможно». В любом случае подобранные согласно придворным интригам командиры гвардейских частей не были должным образом готовы к ведению современной войны.

Хотя, нельзя не отметить, что генерал Безобразов командовал Гвардейским корпусом с начала войны до конца августа 1915 года. Его любили в гвардейских частях, дав прозвище «Воевода». Разве мало славных подвигов совершили гвардейцы за это время? Так что распространенная в историографии басня о том, что император якобы назначил генерала Безобразова только потому, что тот отлично рассказывал анекдоты, лишена всякого основания. Да, ген. В. М. Безобразов был плох, но лучших было не так уж и много. Впрочем, придворные связи, безусловно, играли здесь, в гвардейских войсках, огромную роль.

В Гвардейскую группу вошли 1-й (великий князь Павел Александрович, дядя императора) и 2-й (ген. Г. О. Раух) Гвардейские пехотные корпуса, Гвардейский кавалерийский корпус (ген. Г. Хан Нахичеванский). Также в состав группы были включены приданные для усиления удара опытные 1-й (ген. В. Т. Гаврилов) и 30-й (ген. А. М. Зайончковский) армейские корпуса, а также 5-й кавалерийский корпус (ген. Л. Н. Вельяшев) из состава 8-й армии.

В августе эта группа войск будет переименована в Особую армию (чтобы не давать этой армии, тринадцатой по счету, 13-й номер). Конечно, это была уже не та Гвардия, что выступила на войну в августе 1914 года. Потери гвардейских подразделений в 1914–1915 годах насчитывали десятки тысяч солдат и сотни офицеров, поэтому единственным средством для сохранения прежнего духа стало непременное возвращение излечившихся раненых бойцов обратно в свои полки.

Гвардия, последний раз участвовавшая в боях осенью 1915 года, горела желанием проявить себя. За зиму 1915–1916 годов войска были пополнены, обучены и морально укреплены. Гвардеец – участник войны пишет: «Несколько месяцев стоянки, в резерве, дали возможность гвардейским частям привести себя в блестящее состояние. Многочисленные раненые, закаленные в боях 1915 года, вернулись обратно в строй, и молодые, необстрелянные солдаты горели желанием не отстать от своих старших товарищей. Дух у всех был превосходный. Выучка и дисциплина не оставляли желать лучшего»[194].

6 июля группа генерала Безобразова была выдвинута между 3-й и 8-й армиями, сменив здесь 39-й армейский корпус ген. С. Ф. Стельницкого. Надо сразу сказать, что выбранный для атаки участок был выдвинут лично главнокомандующим армиями Юго-Западного фронта ген. А. А. Брусиловым и затем подтвержден Начальником Штаба Верховного Главнокомандующего ген. М. В. Алексеевым. Иначе говоря, ген. В. М. Безобразов явился простым исполнителем, на чью долю выпало просто построить гвардейские дивизии для атаки. И, конечно, провести эти атаки, но опять-таки с тем количеством артиллерии, что была выделена для него вышестоящими штабами.

Впрочем, эта местность, по которой предстояло наступать гвардейским дивизиям, не могла помочь даже сосредоточению и тяжелых батарей. Впоследствии высокопоставленные генералы забыли о том, что генерал Безобразов до начала операции протестовал по поводу гибельного участка, избранного для наступления войск Гвардии. Забыли они и о собственном участии в этом деле, а именно – о том, что именно генералы Алексеев и Брусилов приказали Гвардии наступать именно здесь, где она и была уничтожена. Как говорит участник войны, все это «не помешало настоящему автору – генерал-адъютанту Алексееву – затеять расследование о причинах слабых достижений, замолчав свое авторство, и – в результате – сменить генерал-адъютанта Безобразова, включив Гвардию в новую Особую армию генерала Гурко»[195].

Июльское наступление по замыслу штаба Юго-Западного фронта должно было носить еще более ярко выраженный атакующий характер по принципу удара массой на узком участке фронта. При этом в новой атаке на ковельском направлении должны были участвовать уже целых три армии – группа ген. В. М. Безобразова (четыре пехотных и два кавалерийских корпуса), 3-я армия ген. Л. В. Леша (четыре с половиной пехотных и один кавалерийский корпус), 8-я армия ген. А. М. Каледина (пять пехотных корпусов, одна кавалерийская дивизия). Ясно, что такая масса пехоты не могла толпиться на узком участке фронта, поэтому сам удар на Ковель в лоб, через болотистую долину Стохода, была поручена как раз новообразованной группе ген. В. М. Безобразова. Прочие же армии (3-я и 8-я) должны были обеспечивать главный удар с флангов. Войска 3-й армии – с северного фаса, войска 8-й армии – с южного.

Согласно директиве главкоюза, части 3-й армии ген. Л. В. Леша должны были атаковать Ковель с северо-востока и овладеть переправами через Стоход от устья до Любашева. Затем 3-я армия обязывалась наступать в тыл группировки противника, сосредоточенной в районе Пинска. В состав 3-й армии в данный момент входили: 31-й (ген. П. И. Мищенко), 46-й (ген. Н. М. Истомин), 3-й (ген. П. И. Огановский) армейские корпуса; 1-й Туркестанский корпус (ген. С. М. Шейдеман); 4-й кавалерийский корпус (ген. Я. Ф. фон Гилленшмидт); 4-я Финляндская стрелковая дивизия (ген. В. И. Селивачев).

Группа генерала Безобразова наступала на Ковель с юга, а 8-я армия ген. А. М. Каледина – на Владимир-Волынский. Тем самым атака гвардейцев должна была быть поддержана на фронте в сто километров. В состав 8-й армии входили 8-й (ген. В. М. Драгомиров), 18-й (ген. Н. Ф. фон Крузенштерн), 23-й (ген. А. В. Сычевский), 39-й (ген. С. Ф. Стельницкий) и 40-й (ген. Н. А. Кашталинский) армейские корпуса при поддержке 12-й кавалерийской дивизии ген. К.-Г. Маннергейма. Все три русские армии, вместе взятые, в своих ударных частях имели около двухсот пятидесяти тысяч штыков и сабель против ста шестидесяти тысяч человек у неприятеля.

Перевес сил малосущественный, если принимать в расчет артиллерийскую огневую мощь и саму местность, чрезвычайно способствовавшую обороне и малодоступную для наступления. Кроме того, как указывалось выше, русская авиация не сумела вскрыть расположения германских батарей, сосредоточенных под Ковелем. Причина тому – качественное и количественное превосходство германских военно-воздушных сил в небе над Ковельским укрепленным районом, где только авиаразведка могла дать исчерпывающие данные о неприятельской обороне. В своей монографии П. Д. Дузь приводит рапорт заведующего Авиацией и Воздухоплаванием великого князя Александра Михайловича в Ставку от 2 июля: «…Обстановка на фронте вполне оправдала предположения о необходимости увеличения числа истребителей на фронте. Воздушные бои, ставшие обычным явлением, принимают все более ожесточенный характер, причем появление быстроходных, сильно вооруженных аппаратов противника парализует деятельность наших летчиков, не давая им возможности выполнять крайне важные задачи разведки тыла противника, столь необходимые в период настоящих операций. Примером может служить обстановка в 8-й армии, где несколько попыток наших летчиков пролететь до Ковеля неизменно кончались нападением на них, тотчас же по переходе через позиции, нескольких (5–6, а иногда и 8) истребителей противника…»

Первоначально дата наступления была назначена на 10 июля, потом, вследствие испортившейся погоды, ее перенесли на 15-е число. Это, возможно, послужило причиной последовавшего провала наступления. Так, саперный офицер, участвовавший в штурме Ковеля, вспоминал, что перед гвардейцами находились австрийцы. Поэтому подготовка исходных плацдармов велась не столь тщательно, как перед 22 мая (правда и то, что времени все равно не хватило бы), и войска были уверены в успехе. Однако, когда русские пошли в атаку, их встретили уже отборные германцы, что и сказалось на количестве потерь, так как известно, что наибольшие потери наступающая сторона несет как раз в момент прорыва обороны противника: «…эти стойкие части заняли окопы буквально в ночь перед атакой. Очевидно, тут наше командование что-то проворонило. Имей место наша атака на два дня раньше, первый удар нам стоил бы гораздо меньших потерь, и дальнейший ход операции мог бы быть совсем другим»[196].

Разрыв между изготовившимися к атаке гвардейскими корпусами на участке, непригодном для наступления, закрывал батальон Гвардейского Экипажа. В случае успеха прорыва в него предполагалось бросить Гвардейский кавалерийский и 5-й кавалерийский корпуса для развития наступления на оперативную глубину. Как видим, главкоюз уже понял верное применение кавалерии: такой подвижный род войск, как конница, должен развивать тактический прорыв неприятельской обороны вглубь. Другое дело, что сам характер местности максимально препятствовал действиям конницы: очевидно, в высших штабах глядели на карты, исходя из известного выражения: «Глядели на бумаги, да забыли про овраги, а по ним ходить».

Бесчисленное количество рукавов разлившегося Стохода создали чрезвычайно заболоченную местность, поэтому по фронту Гвардия могла наступать не более чем всего десятью ротами. Остальные войска шли колоннами в затылок друг за другом, чем очень облегчали дело для артиллерии врага. В свою очередь, на этом направлении немцы имели три линии окопов, каждая из которых, в свою очередь, состояла из восьми рядов проволочных заграждений.

Любопытно, что, по свидетельству участников войны, на строительстве укреплений в Ковельском районе немцы использовали русских военнопленных. Под огнем русской артиллерии пленные копали окопы, возводили проволочные заграждения, укрепляли пулеметные точки. При этом работавшие русские военнопленные были одеты в старую германскую военную форму, чтобы им не удалось бежать, а русские орудия сосредоточивали на них свой огонь[197].

Германцы умело расставили свои артиллерийские батареи, которые заранее пристрелялись по районам вероятной атаки русских, благо что местность являлась настолько труднодоступной для движения войск, что выявить эти самые районы не составляло никакого труда. Русские батареи, преимущественно легкие, не могли вести контрбатарейной борьбы, так как немецкие орудия располагались вне зоны их действия. А тащить пушки за собой, как это было в период майских боев, было невозможно.

Также за время оперативной паузы, германцы успели построить пулеметные точки в наиболее уязвимых для отражения неприятельской атаки местах. Участник этих боев Н. Кремнев впоследствии давал следующую характеристику местности: «Трудно было найти более гиблое место, чем то, куда была брошена Гвардия. И действительно, берега реки Стоход были болотистыми, порой настоящими трясинами, между которыми можно было найти что-то вроде проходов, а если их не было, то, чтобы пройти, надо было заваливать болота. Противоположный берег был сильно укреплен противником, а имеющиеся проходы между трясинами были затянуты рядами колючей проволоки и обстреливались перекрестным пулеметным огнем. Если к этому прибавить, что неприятель имел подавляющее количество артиллерии, а небо было в его руках, что не давало возможности произвести глубокую разведку, то обстановка гибельного места делается совершенно ясной»[198].

Русский окоп

Во время проводившейся перегруппировки войска 8-й армии продолжали вести бои местного значения на берегах Стохода. В то же время штаб Юго-Западного фронта намеревался растрепать австро-германские резервы, дабы обеспечить себе в зоне предполагаемого прорыва несомненный перевес сил. Также в случае успеха неприятель должен был бы оказаться перед тем фактом, что парировать русскую атаку и закрыть пролом в своей обороне ему просто-напросто нечем. Поэтому, 3 июля в наступление перешла 11-я армия ген. В. В. Сахарова в составе: 5-го (ген. П. С. Балуев), 32-го (ген. И. И. Федотов), 7-го (ген. Э. В. Экк), 17-го (ген. П. П. Яковлев), 6-го (ген. А. Е. Гутор) армейских корпусов и 5-го Сибирского (ген. Н. М. Воронов) корпуса. Как видим, часть подразделений были переданы генералу Сахарову из 8-й армии, так как усиленное группой В. М. Безобразова ковельское направление и без того было забито войсками.

В свою очередь, в конце июня неприятельским командованием была создана сильная группа под командованием ген. Г. фон дер Марвица, предназначенная для нанесения мощного контрудара в стык между русскими 8-й и 11-й армиями. Такой удар должен был вынудить русских отступить от Стохода и отказаться от замысла нового удара по Ковельскому укрепленному району. В состав группы генерала Марвица вошли левофланговые части 1-й австрийской армии (61-я и 48-я пехотные дивизии), австрийский кавалерийский корпус ген. Т. фон Леонарди, германские 22-я, 108-я и 7-я пехотные дивизии.

Таким образом, целью удара 11-й армии являлось недопущение германского контрудара, а также оттягивание на себя австро-германских резервов, чтобы отвлечь противника от Ковеля. В случае успеха предполагалось «ударом 5-го Сибирского корпуса вдоль реки Липы зажать в клещи части противника, расположенные в районе фольварк Межигорье – Михайловка…»[199]. Именно части 5-го Сибирского корпуса отличились в первые же дни наступления 11-й армии. Подразделения 6-й Сибирской стрелковой (ген. А. Ф. Турбин) и 50-й пехотной (ген. В. К. Нордгейм) опрокинули противостоявшего им противника и уже 8-го числа форсировали реку Золотая Липа. В боях 3–8 числа 6-й Сибирской стрелковой дивизией было взято до трех тысяч солдат, сто тридцать четыре офицера, двадцать пять орудий и девять пулеметов[200].

После трехдневных упорных боев, 7 июля войска 11-й армии форсировали Стырь и в сражении под Берестечком отбросили части 1-й австрийской армии и группы Марвица к Бродам. 12–15 июля 11-я армия вела тяжелые бои у Брод, где австрийцы потерпели очередное поражение. Броды были взяты русскими 17-м и 32-м армейскими корпусами, а положение спасли лишь новые три германские дивизии, в спешном порядке переброшенные из Франции.

Так, 19 июля 1916 года у Злочува немцы прорвали русский фронт и стали вводить в прорыв свежие части, в том числе 83-й полк Баварской гвардии. Так как резервов не оказалось, то командарм-11 бросил в угрожаемый район 1-й Заамурский конный полк пограничной стражи. Полк бросился в открытую конную атаку: три эскадрона били в лоб, и еще три – в охват правого фланга противника. Полк погиб почти полностью, но порыв врага был остановлен, а вскоре подошли и армейские резервы русских.

Как видим, все-таки, несмотря на сильнейший нажим со стороны англо-французов на Сомме и под Верденом, немцы находили возможность, чтобы перебрасывать на Восточный фронт все новые подкрепления, выводя их из резервов во Франции. Одновременно с этим войска 11-й и 7-й армий еще раз хорошенько потрепали 2-ю австрийскую армию ген. Э. фон Бём-Эрмолли. Правое крыло австрийцев было прорвано, и только спешно переброшенный сюда сводный германский отряд генерала Мелиора (последние немецкие резервы), чуть ли не наполовину составленный из кавалеристов, сумел прикрыть образовавшуюся брешь и приостановить развитие русского движения вперед.

Тем временем севернее началось наступление на Ковель. Удар 3-й армии был отражен противником, предпринимавшим непрестанные контратаки. Впрочем, командование фронта возлагало основные надежды на группу генерала Безобразова. В принципе, действия 3-й и 8-й армий являлись более отвлекающими на себя германские резервы, нежели преследующими какую-то крупную оперативную цель. Судьба прорыва зависела от успеха Гвардии, на долю которой выпала ноша идти на острие удара и понести наиболее тяжелые потери.

И здесь надо сказать, что, по некоторым данным, подготовка Гвардии к наступлению в 1916 году оставляла желать лучшего именно в тактическом отношении. Как будто полемизируя с ген. С. А. Торнау, отметившим, что выучка и дисциплина гвардейцев «не оставляли желать лучшего», В. В. Вишневский, служивший добровольцем в лейб-гвардии Егерском полку (1-я гвардейская пехотная дивизия), вспоминал, что в период пребывания гвардейцев в тылу они готовились почти так же, как перед войной в красносельских лагерях. В частности, В. В. Вишневский пишет: «Громадный опыт позиционной войны, которая велась у нас с осени 1915 года, оставался малоизвестным или почти неизвестным для свежих пополнений… Нам преподали новые тактические приемы за день-два до наступления на Стоходе, да и то бегло. Только ротный получил книжку с инструкцией, на которой стоял штамп «Секретно». Пополнения не умели уверенно действовать под огнем: в атаках, при прорыве многорядных окопных полос, перевитых проволокой со всех сторон и т. д. Эти навыки как-то создавались на ходу, но их не умели передавать пополнениям. Зато мы утрамбовывали землю и идеально равнялись, не хуже, чем кадровики на юбилейных парадах в 1912 и 1913 годах»[201].

Очевидно, как раз о такой «идеальной» подготовке и говорит С. А. Торнау. Поэтому можно понять причины, что наибольших успехов в этом сражении добился 30-й армейский корпус ген. А. М. Зайончковского, несмотря на тщательный отбор людей для гвардейских пополнений. Все дело заключалось в том, что Гвардию, выведенную в резерв после потерь Великого отступления 1915 года, обучали по канонам мирного времени, с минимальным опытом фронта.

Главный порыв гвардейцев был нанесен на деревню Свидники, расположенную на левом фланге ударной группы (левый фланг занимался войсками 30-го армейского корпуса ген. А. М. Зайончковского). Для развития прорыва в тылу ударной группировки сосредоточивалась кавалерия. Большая ее часть располагалась в районе Черевищенского плацдарма на западном берегу реки Стоход, откуда можно было напрямую броситься на Ковель. Ротмистр К. Подушкин впоследствии вспоминал: «Летом, во время тяжелых боев под Ковелем, с нашего Черевищенского плацдарма на западном берегу реки Стохода готовился прорыв австрийского фронта. Наша дивизия (16-я кавалерийская) стояла спешенная, в резервной колонне, готовая каждую минуту броситься в брешь, сделанную в австрийском фронте, чтобы сразу же начать движение прямо на Ковель»[202].

В свою очередь, к моменту русского удара ген. А. фон Линзинген перевел в Ковель резерв генерала Бернгарди – 37-ю пехотную бригаду. В ходе боев в Ковельский укрепленный район были переброшены 24-я, 86-я, 121-я пехотные и 10-я ландверная дивизия.

15 июля гвардейцы перешли в наступление. После шестичасовой ожесточенной артиллерийской подготовки гвардейские полки атаковали противника. У местечек Трыстень и Ворончин был разгромлен усиленный 10-й корпус ген. В. фон Лютвица. В боях 15 июля группа ген. В. М. Безобразова взяла в плен более двадцати тысяч человек и пятьдесят шесть орудий. За день на многих участках были взяты все три линии неприятельских окопов.

Противник откатывался к Ковелю, стараясь зацепиться за каждый мало-мальски подходящий рубеж. Этот успех был достигнут за счет усилий 2-го Гвардейского и 30-го армейского корпусов, вклинившихся во вражескую оборону. Однако из-за нерешительности и тактического неумения самого командующего Гвардией ген. В. Н. Безобразова достигнутый успех не был развит, хотя обстановка побуждала броситься вслед за отступающим неприятелем, повиснуть на его плечах и ворваться в Ковель буквально на загривке отходящего врага. При всем том противник, как оказалось, заранее пристрелял собственные окопы расположенными в тылах, за болотами, артиллерийскими батареями, что позволило германской артиллерии безнаказанно громить занятые русскими гвардейцами траншеи и вдобавок успешно создавать огневую завесу между первым эшелоном атаки и резервами, чтобы не допустить подхода резервов.

Немецкие солдаты на отдыхе

Основная проблема заключалась в том, что позади 30-го армейского корпуса не оказалось резервов, так как все они были сосредоточены на другом фланге группы, где, собственно, и наносился главный удар. Между тем, в тылу немцев находилась одна-единственная переправа через Стоход, и в случае развития успеха оборонявшихся германцев ожидало бы полное уничтожение, а река – форсирована с ходу. Именно такое развитие событий и предполагалось первоначально вышестоящими штабами. Но усиление оборонительных линий германскими войсками вынудило русских потерять слишком много людей при прорыве, после чего развивать успех стало нечем. Напротив, можно было ожидать сильных контрударов со стороны противника.

В результате генерал Безобразов остановил вырвавшийся вперед 30-й армейский корпус ген. А. М. Зайончковского, равняя его по остальным частям, несколько приотставшим за своими авангардами. Но немцы успели перекинуть тяжелую артиллерию на направление ясно обозначившегося русского удара, и в боях 16–21 июля русские не смогли продвинуться ни на шаг, хотя Гвардия атаковала в полный рост, густыми цепями. Участник этого сражения дает следующую характеристику русских атак: «После слабой артиллерийской подготовки, в час дня 15 июля гвардейские полки цепь за цепью, почти колоннами, двинулись вперед. Но о движении людей нормальными перебежками под огнем противника здесь приходилось только мечтать. Движение цепей шло очень медленно, ноги так засасывались болотом, что люди падали или вытягивали ноги из тины с помощью рук, дабы не оставить в болоте сапоги. Рукава реки оказались настолько глубокими, что офицеры и солдаты в них тонули. Не хватало санитаров для оказания помощи раненым и выноса их из боя, а здоровые расстреливались немцами, как куропатки… от полка осталось приблизительно около роты. Здесь впервые… пришлось слышать, как рядовые солдаты посылали проклятия высшему начальству… В общем – умышленно или по неспособности – здесь для русской Гвардии наше командование вырыло могилу, ибо то пополнение, которое укомплектовало вновь состав полков, было далеко не Гвардией»[203].

Надо отметить, что в ходе артиллерийской подготовки на большинстве участков не были уничтожены не только немецкие пулеметные гнезда, но даже и как следует не проделаны проходы в заграждениях из колючей проволоки. Фактически наибольших целей русская артиллерия добилась на фронте 1-й гвардейской дивизии. Иными словами, подготовка нового прорыва неприятельского фронта по своим качественным параметрам резко отличалась в негативную сторону от той подготовки, что была проведена на Юго-Западном фронте перед 22 мая.

Поэтому солдаты атакующих войск, помимо воинского снаряжения, тащили на себе еще и вязанки хвороста для заваливания болотистых мест и доски для преодоления колючей проволоки. Такое «воскресение» тактики периода феодализма не могло пройти безнаказанно в современной войне, да еще в условиях наступления на ровной местности, насквозь простреливаемой пулеметным и артиллерийским огнем. В итоге вынужденно принятой под давлением местности самоубийственной в современной войне тактики ударная группа понесла громадные потери. Для их восполнения 17-го числа в состав группы генерала Безобразова был передан из 2-й армии Западного фронта 1-й Сибирский корпус ген. М. М. Плешкова.

Сражение на Ковельском направлении закончилось взятием солдатами и офицерами лейб-гвардии Кексгольмского полка (3-я гвардейская пехотная дивизия из состава 2-го Гвардейского корпуса) местечка Трыстень, после чего русские уже ни на шаг не смогли продвинуться далее. Участник сражения впоследствии вспоминал: «С переходом через Стоход на участке 2-го Гвардейского корпуса вся Ковельская операция была, в сущности, остановлена. К немцам подошли резервы, наши же резервы были истощены, и на линии Стохода началась прежняя позиционная борьба, с той лишь переменой, что неприятель утратил тет-де-пон на левом берегу Стохода, а мы его приобрели на правом. Прорыв на Ковель не удался. Все жертвы, принесенные Гвардией, остались бесплодны»[204].

Порыв Гвардии в боях на Стоходе во многом не удался еще и потому, что легкая артиллерия не могла продвинуться вперед, вслед за наступавшей пехотой, а тяжелой артиллерии, чья дальнобойность позволяла бить по немцам, по-прежнему не хватало. В то же время, откатываясь к своим укреплениям, немцы получали возможность опираться на огонь собственной легкой артиллерии.

Легкое полевое 3-дм орудие имеет настильную траекторию ведения огня, что не позволяет до момента броска в штыки вести огонь через головы собственной пехоты, дабы не уничтожить своих же. Легкие пушки прекращают огонь с приближением пехоты к неприятельским позициям на двести-триста шагов. То есть на то расстояние, где атакующим наносятся наибольшие потери огнем обороняющегося. Получается, что «в самый ответственный момент броска в атаку и штурма передовых траншей противника пехота часто оказывалась без огневой поддержки и расстреливалась оживающими пулеметами противника»[205].

Следовательно, в тот момент, когда истощенные первой атакой русские пехотные цепи должны были получать максимум огневой поддержки от своей артиллерии, все происходило с точностью до наоборот: усиливался огонь германской артиллерии. Исправить положение могла гаубичная артиллерия с навесной траекторией огня, но ее не было в достаточном количестве. По крайней мере, в том числе, что было бы способно подавить артиллерийские контрудары оборонявшегося противника. Так, когда лейб-гвардии Волынский полк (3-я гвардейская пехотная дивизия) с упорными боями форсировал Стоход, захватив плацдарм и ворвавшись в городок Витонеж, русская легкая артиллерия оказалась бездействующей. Иначе – только стрельба по своей пехоте.

Приходилось идти на различные ухищрения. Участник войны говорит: «Орудия стояли на опушке леса, фактически – на открытой позиции, и в трех шагах от них начиналось болото. Даже стреляя на пределе, с подрытыми хоботами, наши 3-дюймовки били по своим»[206]. Характерно, что возможность подрытия хобота орудия и тем самым увеличения дальности стрельбы пушки было предусмотрено еще накануне войны. В частности, прицел русских трехдюймовок был насечен на дальность несколько большую, чем допускалась при стрельбе без подкапывания хобота.

Ограниченность дальности стрельбы вытекала как из физических возможностей русского легкого орудия в сравнении с германским тяжелым, что обороняли Ковель, так и из предвоенной теории. До 1914 года считалось, что глубина ведения решительного артиллерийского боя не будет превышать четырех километров. Соответственно, предпринимаемые во всех странах последние модернизации легких пушек (прежде всего – лафетов) не касались увеличения их дальнобойности. Следствием этого стало то, что «русская 3-дм (76-мм) пушка обр. 1902 года могла дать угол возвышения всего около 16°, а с подкапыванием хобота – до 30°, что давало наибольшую дальность стрельбы около 8500 м. Нарезка же прицела допускала ведение огня только до 6400 м, а шрапнелью – примерно до 5500 м»[207].

Во время войны немцы смогли компенсировать данный недостаток тяжелыми гаубицами, превосходившими легкие пушки по дальности стрельбы. Русским же изменить ситуацию было невозможно, вследствие чего артиллерийская дуэль в позиционных боях 1916 года, как правило, складывалась не в пользу русской стороны. С «подрытыми хоботами», как сообщает участник боев под Ковелем, русские трехдюймовки могли стрелять на восемь с половиной километров. Но этого все равно не хватало для надлежащего противостояния артиллерии противника, а также существенно понижало скорострельность орудия в бою.

Главной потерей ковельского удара стала гибель собственно гвардейцев – опоры российского престола и лично монарха. Кадровый офицерский состав гвардейских частей был в основном уничтожен в сражениях 1914–1915 годов. Так, если к лету 1914 года в Гвардии служило около шестидесяти тысяч солдат и две с половиной тысячи офицеров, то к концу года гвардейцы потеряли свыше двадцати тысяч человек только убитыми и тяжелоранеными. К лету 1916 года гвардейские полки были вновь пополнены до ста десяти тысяч штыков и сабель[208]. Теперь же были добиты все те дворяне, что всегда составляли опору императорского престола. И в данном случае во многом виноват сам император Николай II, своевременно не заменивший генерала Безобразова, хотя до сведения императора было доведено о военной несостоятельности этого генерала для столь высокого поста, как командарм.

Наступавшие же на Владимир-Волынском направлении войска 8-й армии, обеспечивавшие удар гвардейцев на Ковель с юга, разгромили 4-ю австрийскую армию ген. К. Терстянски фон Надаса под Кошевом, открыв себе дорогу на запад. Трофеями победоносных русских корпусов стали десять тысяч пленных и несколько десятков орудий. Однако командарм-8 ген. А. М. Каледин, как и в дни Луцкой победы, не позаботился своевременно ввести в прорыв кавалерию – 5-й кавалерийский корпус ген. Л. Н. Вельяшева, который, вследствие неопределенности своего подчинения, оказался балластом и для группы генерала Безобразова и для 8-й армии.

В итоге темп наступления дивизий 8-й армии упал, и немцы успели прикрыть брешь своими полками и батальонами, спешно надерганными по всему фронту и составившими 40-й резервный корпус ген. К. фон Литцмана. Вторично, после 23 мая, русские упустили уже совсем было прыгнувшую в руки победу, и вновь – в 8-й армии Юго-Западного фронта. Представляется, что главкоюз ген. А. А. Брусилов был частично прав, когда указывал, что не желал назначать генерала Каледина на должность командарма-8.

Интересно, что в ходе подготовки июльского наступления тактическим вопросам преодоления неприятельских укрепленных рубежей уже не придавалось столь приоритетного значения. Отчасти – вследствие нехватки времени, отчасти – ввиду активных оборонительных действий противника, совершавшего беспрестанные контрудары. Так, очевидец приводит интересные данные о бое 498-го пехотного Оргеевского полка 125-й пехотной дивизии 39-го армейского корпуса 8-й армии 15 июля 1916 года. Дело в том, что 22–23 мая русская пехота наступала с плацдармов или через секреты, то есть так, чтобы сразу же оказаться впереди собственных проволочных заграждений. Здесь же в ходе артиллерийской подготовки неприятельская проволока была разрушена. Но вот в собственных проволочных заграждениях перед атакой заранее проделали специальные проходы, и, как всегда, об этом мало кто знал. Поэтому русские солдаты повисли на своей же проволоке, поэтому огромные потери приходились на преодоление собственной колючей проволоки. Атака захлебнулась под германскими пулеметами, так как у русских солдат не оказалось даже шанцевого инструмента, хотя, казалось бы, начинался уже третий год войны. Очевидец рассказывает: «Первым делом, конечно, следовало окопаться: хоть куда-нибудь засунуть голову. Старые солдаты все имели лопатки, у молодых же их почти не было, и они гибли, как мухи; одного за другим скашивали пули, а солдаты, беспомощные, как слепые котята, ничего не могли сделать, да и не знали, что делать. Однако и у тех, что имели русские лопатки, дело шло тоже не так легко. Русские лопатки, вероятно, могут пригодиться в домашнем хозяйстве, но никоим образом не на войне и тем более в бою. Будучи прямоугольной и оканчиваясь тупым концом, лопата может разрезать дерн, если на нее наступить ногой, иначе вы ей ничего, кроме царапины на земле, не сделаете. Мы это давно учли и во время Брусиловского наступления побросали наши лопатки и набрали австрийских [с заостренным концом], вполне соответствующих своему назначению»[209].

Русский окоп изнутри

После провала атаки штаб Юго-Западного фронта не отчаялся, но так и не решился перенести главный удар. 26–28 июля Гвардия тщетно пыталась вторично пробиться к Ковелю. Теперь группа ген. В. М. Безобразова была переименована в Особую армию (13-й номер новой армии было решено не давать). Но на войне всегда так: не бьешь ты, бьют тебя! Понеся огромные и, что самое главное, абсолютно бесполезные потери у Кухарского леса и под Витонежем, русские были вынуждены отойти и совершенно прекратить атаки. Исследователь так пишет об этих непрерывных атаках, шедших в течение двух суток: «Великий князь Павел Александрович стремился достичь успеха во что бы то ни стало, приказав не прекращать атак до полного поражения противника, однако почти все последовавшие атаки гвардейцев были успешно отражены германцами»[210].

В личном письме императору Николаю II генерал Безобразов писал о сражении 26 июля: «Бой показал, что противник занимает заблаговременно укрепленный фронт, где пришлось считаться с несколькими линиями окопов, усиленных проволочными заграждениями, и с многочисленными пулеметами, фланкирующими подступы, ведущие в глубь укрепленной полосы. Будучи скрыты в лесу, эти пулеметы не могли быть обнаружены и своевременно разбиты артиллерией… Выяснилось, что район м. Мельница, Брюховичи, Жмудча представляет собой крепкий узел сопротивления и выражается в ряде сомкнутых укреплений, подпирающих вынесенные вперед окопы…»

Потери Гвардии в боях на Стоходе составили около пятидесяти тысяч солдат и офицеров (то есть – почти половина личного состава): в том же письме ген. В. М. Безобразов показал точные потери:

– 30-й армейский корпус – 10 048 чел.,

– 1-й армейский корпус – 8111 чел.,

– 1-й Гвардейский корпус – 12 755 чел.,

– 2-й Гвардейский корпус – 17 721 чел.,

– Гвардейский кавалерийский корпус – 168 чел.,

– итого – 48 813 чел.[211]

В тылу эта неудача вызвала самое неприятное впечатление. Надежда на то, что гвардейцы сумеют пошатнуть неприятельский фронт и, прорвав его, пробиться к Ковелю, дабы наконец-то заставить противника отходить на запад, была очень велика. Благо, что в наступлении были задействованы отборные войска. Так, императрица Мария Федоровна 31-го числа отметила в своем дневнике: «Снова не единства среди командиров – досадно. Самые большие и, как выясняется, бесполезные потери понесла Гвардия – стыд и срам!»[212]

В те же дни новый удар по противнику нанесла и 11-я армия. 23 июля русские пошли вперед, и вновь, в который уже раз, явственно обозначилась ошибка высших штабов в выборе направления главного удара на Юго-Западном фронте. Почему-то приоритет отдавался Гвардии, которая, как будто бы на смех, действовала на самом неудобном участке.

В сражении у Тростянцы русский 7-й армейский корпус ген. Э. В. Экка уничтожил австрийский 4-й армейский корпус ген. А. Шмидта фон Георгенегга. Еще в середине месяца после сражения под Бродами была расформирована 1-я австрийская армия ген. П. Пухалло фон Брлога, чьи растрепанные подразделения были переданы в австро-германские соединения генералов Г. фон дер Марвица и Э. фон Фалькенгайна. Теперь, в конце июля, русские войска 11-й армии успешно продвигались на львовском направлении, опять угрожая столице Галиции.

Русское продвижение было остановлено только переброской германского 1-го армейского корпуса ген. И. фон Эбена. Русскими трофеями стали четырнадцать тысяч пленных и шесть орудий. К концу июля потери австро-венгров (не считая немцев) с начала Брусиловского прорыва составили 465 000 чел., в том числе 260 000 – пленными. За это время австрийский оборонительный фронт получил в качестве подкреплений девятнадцать пехотных (из них – тринадцать немецких) дивизий и две германские кавалерийские дивизии, а также двести шестьдесят тысяч бойцов австрийского маршевого пополнения.

В тактическом плане причины неудачи группы ген. В. М. Безобразова в боях на Стоходе, по свежим следам, были показаны генерал-квартирмейстером войск Гвардии ген. Б. В. Геруа в докладной записке от 1 августа. Генералом Геруа указывались следующие причины неуспеха:

«1) Первоначальная постановка Гвардии (ударной группы) на таком направлении, которое, по условиям местности, могло обеспечить лишь незначительное продвижение (от верховья Стохода – ряд болотисто-лесистых дефиле, своего рода пробки, допускающей оборону с малыми силами).

2) Отход противника не на случайную, а на заблаговременно подготовленную позицию (за Витонежем и Трыстенем. – Авт.).

3) Слабость сил на правом фланге армии, чтобы развить успех там 30-го армейского корпуса немедленно после захвата плацдармов в излучине Стохода, и невозможность своевременно перевести туда направление главного удара.

4) Торопливость и скороспелость подготовки перед новой операцией после перемены плана (удар от упомянутого плацдарма), что при слабости тяжелой артиллерии и полном отсутствии самолетов разбило безупречный порыв пехоты о хорошо подготовленный узел обороны.

5) Тактические ошибки частных начальников, чаще всего объясняемые спешкой, особенно в бою 26 июля, веденном после скомканной подготовки»[213].

По итогам боев лейб-гвардии Егерский и Московский полки были сведены в батальоны. Именно здесь, в ожесточенных боях на ковельском направлении, царский режим потерял последнюю свою опору – Гвардию и ее офицеров. С. А. Торнау с горечью вспоминал: «Результаты, достигнутые этим наступлением, и несколько германских орудий, взятых 2-м гвардейским корпусом, вряд ли могли компенсировать эти чудовищные потери. Подготовка нескольких месяцев стоянки в резерве была сведена на нет. От гордых, многотысячных полков, выступавших в бой 15 июля, оставалось в некоторых частях немного более половины»[214].

Надо сказать, что гвардейской кавалерии еще повезло. В ходе операции Начальник Штаба Верховного Главнокомандующего ген. М. В. Алексеев, получая сведения о неудачах наступления, несколько раз приказывал генералу Безобразову спешить кавалерийские дивизии и бросить их в бой. То есть – не в прорыв, пробитый пехотой в неприятельской обороне, как то предполагалось до начала удара на Ковель, а именно – для штурма германских фортов. Вряд ли приходится сомневаться, что кавалеристов в этом случае ожидало то же самое бессмысленное уничтожение, каковое постигло гвардейскую пехоту. Отлично сознавая это, ген. В. М. Безобразов неизменно отказывал генералу Алексееву в столь безнадежном требовании. Ничуть не странно, что главным виновником неудачи и тяжелых потерь выставлялся сам генерал Безобразов. В личном письме императору от 13 августа великий князь Николай Михайлович упомянул: «От души скорблю о потерях Гвардии и об отрицательных результатах ее геройских подвигов вследствие нераспорядительности и отсутствия руководства начальствующих лиц. Почти все офицеры в один голос обвиняют генерала Безобразова, который, вследствие невероятного упрямства и воображения, что он даровитый полководец, вот уже третий раз напрасно губит без результата тысячи дорогих тебе жизней»[215].

В связи со столь большими потерями в гвардейской пехоте (так, например, в 3-й гвардейской пехотной дивизии ген. В. В. Чернавина в строю осталось лишь двадцать шесть офицеров) в нее по жребию были отправлены по пять офицеров из кавалерийских гвардейских полков. А тот факт, что и в начале 1917 года гвардейские части так и продолжали стоять на Юго-Западном и Западном фронтах, имел следствием успех солдатского бунта в дни Февральской революции 1917 года в столице Российской империи – Петрограде. Противно сложившейся практике, Гвардию не отвели на зимний отдых.

В чем была причина такого странного факта, касаемого отправки в гвардейскую пехоту офицеров из гвардейской кавалерии? Оказывается, все было очень просто – суть дела заключалась не в катастрофической нехватке офицеров вообще (уж для Гвардии-то всегда нашли бы лучших офицеров-армейцев), а в кастовой замкнутости офицеров-гвардейцев. А. И. Деникин впоследствии писал по этому поводу: «Эта замкнутость поставила войска Гвардии в очень тяжелое положение во время мировой войны, которая опустошила ее ряды. Страшный некомплект в офицерском составе гвардейской пехоты вызвал такое, например, уродливое явление: ряды ее временно пополняли офицерами-добровольцами гвардейской кавалерии, но не допускали армейских пехотных офицеров. Помню, когда в сентябре 1916 года после жестоких боев на фронте Особой и 8-й армий генерал Каледин настоял на укомплектовании гвардейских полков несколькими выпусками юнкерских училищ, офицеры эти, неся наравне с гвардейцами тяжелую боевую службу, оказались в полках совершенно чужеродным элементом и не были допущены по-настоящему в полковую среду»[216].

Самостоятельности и неподчинения генералу Безобразову не простили. Уже 30-го числа Особая армия была передана Западному фронту, а ген. В. Н. Безобразов отстранен от командования. Новым командармом стал ген. В. И. Гурко, начавший войну в должности начальника 1-й кавалерийской дивизии. Гвардия же в полном составе оставалась на зиму в окопах, дабы попытать счастья в наступлении следующего года. В то же время оборонительные рубежи по Стоходу заняла спешенная кавалерия, так сильно была потрепана Гвардия. Служивший в гвардейской кавалерии офицер вспоминал, что в июле под Ковелем «обескровленную пехоту перевели в другое место, севернее, а кавалерию спешили и посадили в окопы вдоль Стохода, ставшего теперь второстепенным фронтом»[217].

Повторимся: конечно, ген. В. М. Безобразов не был хорошим военачальником, но жаль, что до сих пор его воинские качества расцениваются исключительно по байке, указанной в своих воспоминаниях ген. А. А. Брусиловым, – о превосходно рассказываемых императору анекдотах. Ведь не оцениваем же мы полководческие качества самого генерала Брусилова по той байке, что была широко распространена в эмигрантских кругах. По байке о том, как еще перед войной А. А. Брусилов на одном из смотров якобы, низкопоклонствуя, поцеловал руку великому князю Николаю Николаевичу (тогда – генерал-инспектору кавалерии).

Говоря об этом факте, надо сказать, что он действительно имел место. Так, граф Д. Ф. Гейден (прослуживший в штабе 8-й армии всю войну) упоминает, что командарм-8 ген. А. А. Брусилов поцеловал руку царю на торжественном обеде в Самборе (штабе 8-й армии), когда тот пожаловал его генерал-адъютантом. Это происходило во время посещения императором Николаем II Галиции весной 1915 года[218]. То есть – ни на каком не на смотре. Не великому князю Николаю Николаевичу, а самому царю. И исключительно – в качестве восторженной благодарности: 8-я армия должна была наносить главный удар в предстоящем наступлении в Карпатах, и император чествовал командование 8-й армии.

После провала нового удара в русские армии вновь потекли резервы, подготовленные в тылу. При этом, если ранее резервы шли только на Юго-Западный фронт, то теперь часть их передавалась и Западному фронту, ибо в Ставке все еще рассчитывали на проведение широкомасштабной наступательной операции группами фронтов. Кроме того, пополнения шли и на Северный фронт, где подготавливалась операция на побережье Балтийского моря, которая должна была быть совмещена с десантной операцией в тыл германского укрепленного фронта. Так, в конце июля – начале августа фронты получили следующее количество резервов (маршевых рот/людей)[219]:

В летних боях 1916 года австро-венгерские войска понесли громадные потери. Их боевой дух был сломлен и подкреплялся исключительно наличием германских дивизий, отныне стоявших на всех без исключения наиболее опасных направлениях на русско-австрийском фронте. Теперь немцы и впрямь с полным основанием могли заявлять, что австрийский союзник не оправдал надежд Германии, чьи войска разбрасывались для спасения незадачливых друзей.

Именно с целью руководства союзными войсками германское Главное командование на Востоке (Гинденбург и Людендорф) с подачи определенных кругов в самой Германии (прежде всего, канцлер Т. фон Бетман-Гольвег) инициировало вопрос о передаче под германское командование всех войск на Восточном фронте. Теневые переговоры, начавшиеся в конце мая, шли весь июнь.

Разумеется, что австрийский главнокомандующий ген. Ф. Конрад фон Гётцендорф отклонял все немецкие домогательства. Во-первых, вследствие собственного честолюбия, во-вторых, ввиду понимания, что в таком случае Австро-Венгрия переходит на положение не союзника, а фактического вассала Германии, что неизбежно скажется на дележе трофеев после победы в войне. В любом случае переход австро-венгерских армий под немецкое начало на Востоке означал бы, что распад Австро-Венгрии в той или иной форме неминуем. Следовательно, выполнить приоритетную задачу, с которой Двуединая монархия вступила в Первую мировую войну – предотвратить собственный распад, – не удастся даже в случае победы.

Однако и в самой Австро-Венгрии масса политических деятелей жаждала, чтобы общее командование на Восточном фронте принял на себя ген. П. фон Гинденбург. Политическая реклама германского фельдмаршала оказалась столь яростной, что затмила глаза даже тем, кто, собственно говоря, и создавал эту рекламу с целью оправдаться в глазах населения Центральных держав за провал блицкрига.

Окопы после боя

В конце июля все-таки было найдено компромиссное решение, в котором, впрочем, австрийская сторона могла иметь лишь моральное удовлетворение. Теперь Гинденбургу подчинялись все союзные войска от побережья Балтийского моря до Бродов: под началом немцев находились три группы армий (принца Леопольда Баварского, ген. А. фон Линзингена и ген. Г. фон Эйхгорна), а под началом австрийцев – только одна (ей командовал наследник престола эрцгерцог Карл).

Таким образом, в состав германских групп армий вошли значительные австро-венгерские контингенты, а единственную австрийскую группировку (3-я и 7-я австрийские армии) сильно «разбавили» немецкими дивизиями. При этом, дабы помочь союзнику «сохранить лицо», немцы пошли на формальное переподчинение. Так, как говорит немецкий автор, «Гинденбург принимал главное командование над Восточным фронтом от Балтийского побережья до Тарнополя, где по желанию Конрада в его подчинение перешла также австро-венгерская 2-я армия. За называвшуюся его именем группу армий нес ответственность фельдмаршал Герман фон Эйхгорн. В то же время Гинденбург остался в подчинении ОХЛ (германская Ставка. – Авт.), которое, однако, должно было согласовывать директивы для групп армий, действовавших южнее Припяти, с австро-венгерским командованием». Кроме того, начальником штаба у эрцгерцога Карла (будущий последний император Австро-Венгрии Карл I) стал немецкий генерал Г. фон Сект[220]. Следовательно, австрийское верховное командование (эрцгерцог Фридрих и ген. Ф. Конрад фон Гётцендорф) фактически сохранило за собой контроль только за Итальянским фронтом.

В течение августа главкоюз не оставлял попыток добиться улучшения ситуации на ковельском направлении. Несмотря на успехи прочих армий, особенно 9-й, 18–22 августа 8-я армия вновь и вновь безуспешно штурмовала ковельские форты. В свою очередь, противник, превосходно сознавая, что численное превосходство будет на стороне русских, старался обороняться не только преимуществом в технике, но и в добывании информации. В начале августа только в Ковеле была сосредоточена значительная по меркам Восточного фронта авиационная группировка – до семидесяти пяти самолетов. В результате добившиеся господства в воздухе австро-германцы всегда прикрывали свои перегруппировки от русской воздушной разведки, одновременно с успехом проводя свою собственную разведку. Полковник Бордовский вспоминал: «Особенно резко это господство проявилось летом 1916 года на луцком направлении, после Брусиловского наступления, где подавляющее господство противника в воздухе было уже около двух месяцев на огромном участке фронта с центром в г. Луцке, когда противник закрыл почти полностью доступ к себе, тогда как он сам раздвинул свои полеты до линии Сарны – Ровно – Кременец»[221].

В августе на ковельском направлении русским войскам противостояла уже целая группа армий под общим командованием ген. А. фон Линзингена. В состав нового неприятельского фронта вошли:

– армейская группа ген. Ф. фон Бернгарди (сводная дивизия ген. Руше и 107-я пехотная дивизия ген. Хандорфа, 2-й австрийский армейский корпус ген. Ю. Кайзера, австрийский сводный корпус ген. Г. Фата, австрийский кавалерийский корпус ген. Л. фон Хауера),

– армейская группа ген. Г. фон дер Марвица (22-я и 108-я германские пехотные дивизии, 7-я и 48-я австрийские пехотные дивизии),

– 4-я австрийская армия ген. К. Терстянски фон Надаса.

В своем донесении в Ставку от 22 августа А. А. Брусилов указал на невозможность «достижения крупных успехов Юго-Западным фронтом» при «строго пассивном образе действий» армий Западного фронта. Главкоюз справедливо считал, что «затяжной, нерешительный характер» борьбы, принимаемый ныне на участке Восточного фронта на Стоходе, резко изменился бы при одновременном наступлении войсками двух фронтов.

Дабы поддержать Юго-Западный фронт, ему вновь была передана часть сил из состава соседних фронтов:

– Гвардейские корпуса в 8-ю армию (выведены в резерв 16 сентября, после чего 1 октября опять переданы в Особую армию),

– 3-й Кавказский (ген. В. А. Ирманов) и 7-й Сибирский (ген. Д. А. Долгов) в 7-ю армию,

– 23-й армейский (ген. А. В. Сычевский) в 9-ю армию, получившую 15 сентября еще и 26-й армейский корпус ген. А. А. Гернгросса.

30 августа Начальник Штаба Верховного Главнокомандующего ген. М. В. Алексеев просил главкозапа ген. А. Е. Эверта начать с 3 сентября демонстративные действия для оказания помощи Юго-Западному фронту, причем в качестве наиболее желательного направления был указан Ковель. Интересно, что М. В. Алексеев при этом расценил сражение на Стоходе как не могущее привести к положительным результатам. Также генерал Алексеев сообщил, что теперь центр тяжести переносится на усиление 9-й армии, действующей на помощь Румынии, вступившей в войну на стороне Антанты 14 августа, причем, по мнению Начальника Штаба Верховного Главнокомандующего, от исхода операции в Румынии «будет зависеть судьба кампании этого года»[222].