После полудня туман расчистился, открыв беспокойную зыбь, обычную для мыса Рейс в это время года, и британские корабли со всех сторон. Месье де Окар, капитан «Алкида» водоизмещением 64 тонны, принадлежащего его христианнейшему величеству, достаточно разбирался в англичанах, чтобы заподозрить их намерения, и поднял паруса, но из-за того, что пришлось поворачивать на другой галс, несколько кораблей успели подойти ближе. На следующее утро с наветренного борта подошел двухпалубник, за ним быстро подтягивался еще один, более тяжелый корабль. Красный флажок взметнулся на гафеле двухпалубника – сигнал опасности; Окар поднял к губам рупор и прокричал над волнами:

– Между нами война или мир?

– La paix, la paix[15], – прозвучало в ответ.

– Кто ваш адмирал? – спросил Окар.

– Достопочтенный Эдвард Боскавен.

– Я хорошо его знаю, он мой друг.

– Как вас зовут?

Прежде чем Окар успел ответить, раздался грохот – это дали залп все орудия двухпалубника, через миг прозвучал другой залп с соседнего корабля. «Алкид» оборонялся из последних сил, но удача оставила его. Спустя некоторое время де Окар спустил флаг, его команда потеряла восемьдесят семь человек. На западе два других британских корабля взяли транспорт «Лис».

Это случилось 8 июня 1755 года. Хотя британский капитан не обманул его, сказав, что между ними мир, де Окар понимал, что дело рано или поздно кончится перестрелкой. Тем более, что два французских корабля отстали от флотилии, посланной на подкрепление в Квебек. В Лондоне сидел чудаковатый и талантливый подагрик Уильям Питт, который поклялся перед небесами, что поставит крест на колониальных амбициях Франции. В тот момент он не был у власти, но его дух гнал Англию вперед, и государственная власть не могла свернуть с дороги, которую он прокладывал.

Конфликт между двумя странами заключался в несовместимости честолюбивых замыслов, в противостоящих усилиях, стремящихся к одной цели. Стратегический курс был чрезвычайно прост: Франция владела рекой Святого Лаврентия и устьем Миссисипи и поставила себе целью связать их кордоном, который должен был ограничить британские колонии восточным водоразделом Аппалачских гор. Британия поставила себе целью прорвать этот кордон. Наградой победителю будет весь континент. (Можно провести параллель с вечным старанием французов прорвать в Европе кордон Габсбургов.) Взятие «Алкида» оказалось первым боевым инцидентом. В тот час, когда Эдвард Брэддок шел навстречу своей смерти на Мононгахиле, барон Дискау готовился возглавить разношерстную армию и повести ее на озера, против укрепившихся там англичан. Война бушевала по всей западной границе колоний.

В мае 1756 года она была объявлена официально, и тогда на сцену вышел один из главных персонажей – Луи Жозеф маркиз де Монкальм, недавно назначенный командующим французскими сухопутными войсками в Канаде. Это был человек небольшого роста, неистовый, пылкий и бескомпромиссный, сильно жестикулировавший во время разговора; он с честью дрался в Италии и Богемии и представлял полную противоположность губернатору Канады Водрейлю. Губернатор ко всем офицерам французской метрополии относился с неприязнью и подозрением, в особенности к армейским офицерам, так как Канада находилась под управлением военно-морской администрации и войска под началом Водрейля формально тоже были военно-морскими. Всего они насчитывали около 3 тысяч человек; у Монкальма было примерно столько же регулярных войск; вдобавок можно было рассчитывать на канадское ополчение числом не более тысячи человек, опытных следопытов и охотников, но весьма неумелых солдат в настоящей битве.

Для такого важного региона это были необыкновенно малочисленные вооруженные силы, но нужно учитывать сумму знаний того времени. Никто не знал, что ведется борьба за континент; по существу, никто даже не знал о континенте. Считалось, что суша заканчивается где-то недалеко за Миссисипи. Для французских политических деятелей Канада была таким же островом, как остров Сан-Доминго или Мартиника; подобно остальным островам, канадский вопрос входил в военно-морскую стратегию и находился в ведении военно-морской администрации. Более того, в тот момент во французском правительстве было не просто мало сторонников флота, но подчас больше его противников. Фактически власть находилась в руках королевской фаворитки мадам де Помпадур; она жалела один ливр потратить на флот, а занималась помощью своей подруге Марии-Терезии Австрийской, желавшей поставить на место Фридриха Прусского, а также упрочением владычества Франции в западной Германии. Французских колонистов в Канаде было не больше 80 тысяч против миллиона жителей британских колоний.

Однако существовали уравновешивающие факторы, из-за которых военное положение Франции в Канаде было гораздо прочнее. Один из них заключался в том, что сама организация британских колоний препятствовала созданию вооруженных сил, сопоставимых с количеством населения, но еще более важную роль играли индейские племена. С самого начала Британия проводила политику изгнания индейцев и присвоения занимаемых ими земель в пользу британских колонистов; с самого начала французы старались поддерживать с ними дружественные отношения, родниться и использовать их охотничий опыт в пушной торговле. Не случайно ряд приграничных конфликтов был назван французскими и индейскими войнами. Монкальм считал таких союзников грязными мерзавцами, но вербовал их на всем пути от озера Верхнего и реки Де-Мойн. Они составили внушительную силу.

Граница была открыта по самой своей природе, и даже дополнительная линия обороны не всегда оказывалась эффективной против набегов. Все пути сообщения между французскими и британскими колониями проходили по лесам, и до тех пор, пока в лесах оставались союзные французам индейцы, Монкальм мог позволить себе передвигаться быстро и с минимальным конвоем, тогда как его противникам приходилось пробираться с трудом под охраной сторожевых отрядов и застав.

Хотя Монкальм накапливал военный опыт на равнинах Европы, оказалось, что никто лучше его не мог использовать «грязных негодяев», а сам он из тех неистовых типов, которые преодолевают все преграды на своем пути. В августе 1756 года он отправил экспедицию в Осуиго, один из опорных пунктов на английской границе. Когда три дня спустя туда прибыли разведчики-колонисты, они нашли лишь пробитые бочки из-под рома и головешки сгоревших домов. Французы полностью овладели озером Онтарио, и центральная часть штата Нью-Йорк была открыта для индейских набегов.

На следующее лето Монкальм отправил отряд против форта Уильям-Генри, что стоит у озера Георга. Тут же обнаружилось еще несколько факторов, компенсирующих французам численный перевес противника. На английской стороне все пошло кувырком. Командующим американскими силами был лорд Лаудон, которого ребенок сумел бы перехитрить или напугать пугачом; губернаторы колоний не смогли собрать ополчение; в близлежащем форте Эдвард не хватило солдат, чтобы освободить соседей, к тому же его комендант был трус. Форт Уильям-Генри пал, и множество пленников погибли от индейских ножей; разыгравшиеся сцены дали Джеймсу Фенимору Куперу пищу для его лучшего романа.

Вся граница содрогнулась от ужаса.

Победа упрочила репутацию Франции и Монкальма среди индейцев. Но ему было не справиться с непокорными союзниками, и, когда они отправились по домам, разорив форт Уильям-Генри, ему пришлось отложить расправу с британскими колониями на следующий год. Но к тому времени в Англии возобладал не дух Уильяма Питта, а сам Уильям Питт – человек, чьи взгляды заметно отличались от взглядов его предшественников.

Можно сказать, что его предшественники полагали важным защищать колонии в Ганновере; Питт придерживался мнения, что главное действие разворачивается на море и в колониях, а исход борьбы решится на берегах реки Святого Лаврентия. От этого человека исходили потоки энергии и силы; он не только сам работал как черт, но и требовал этого от других. Он назначал людей на должности, не глядя на их политические связи, и отстранял так же легко. Несправившегося Лаудона заменил генерал Джеймс Аберкромби; помощником ему Питт назначил хорошо проявившего себя в Германии полковника Джеффри Амхерста, произведя его в генерал-майоры, запланировал на 1758 год три экспедиции, которые должны были прорвать кордон французов в Северной Америке.

Одна экспедиция направилась против форта Дюкен в Пенсильвании; Монкальм был слишком слаб, чтобы одновременно удержать форт и другие пункты, и вылазка британцев удалась. Другая высадилась в крепости Луисбург, строительство которой на острове Кейп-Бретон в устье реки Святого Лаврентия обошлось французам в изрядную сумму. Военные действия открыли Амхерст и адмирал Боскавен, после долгой и насыщенной происшествиями осады они тоже добились успеха. Французы потеряли не только свою твердыню, но и пять линкоров в ее гавани. Третью экспедицию против Тикондероги возглавил Аберкромби; Аберкромби пошел в лобовую атаку и проиграл, потеряв 2 тысячи человек.

Две успешные экспедиции из трех могут все же считаться внушительной удачей. Французы были заметно ослаблены, и с Монкальма сошла позолота. Теперь Питт приступил к решению всеобъемлющей задачи: на 1759 год он назначил ликвидацию Франции на американском континенте. Джеймса Аберкромби заменил Амхерст, показавший себя способным, не слишком подвижным солдатом; он должен был во главе вооруженных сил колоний начать кампанию против Тикондероги и затем идти вниз, на Ришелье. Но главный удар будет нанесен морским десантом, доставленным через всю Атлантику к сердцу вражеских укреплений в Квебеке. Для этого была составлена флотилия из двадцати линейных кораблей под предводительством адмирала Чарльза Сондерса, несколько из них уже стояли у Галифакса во главе с контр-адмиралом Филиппом Дюреллом, которому предстояло блокировать реку Святого Лаврентия, прежде чем будет нанесен удар. Сухопутные силы под началом бригадира Джеймса Вулфа насчитывали около 9 тысяч человек.

Стоит остановиться на этой любопытной личности тридцати двух лет с длинным вздернутым носом, поклоннике искусств и столь же пылком, как и Монкальм. Вулф был вдохновителем осады Луисбурга и отправил на родину несколько сердитых писем, когда за осадой не последовало нападение на Квебек. Герцог Ньюкасл, формально глава правительства, ужаснулся неуважению к традициям и старшинству при назначении Вулфа, а теперь сказал Георгу II, что этот субъект, видимо, взбесился. Король, которому нельзя было отказать в остроумии, ответил: «Так он взбесился? Что ж, надеюсь, он перекусает моих остальных генералов». Все офицеры, подчиненные Вулфа, были моложе тридцати лет, их поход называли «кампанией мальчишек». 17 февраля Вулф и Сондерс прибыли из Спитхеда, чтобы соединиться с остальными в Луисбурге. Нападение планировали так, чтобы застать неприятеля врасплох.

Но сюрприз не удался. Дюрелл не смог установить блокаду, и, прежде чем британский флот достиг Луисбурга, в Квебек пришла французская эскадра с подкреплениями. Что более важно, французы перехватили на море письмо Амхерста с подробным изложением плана. Своевольный и некомпетентный Водрейль очень мешал Монкальму, который вокруг себя видел такое казнокрадство, что написал: «Все, кажется, спешат составить состояние, пока колония не погибла». Но перехваченное письмо давало ему шанс. Он получил у Водрейля «временные полномочия» главнокомандующего. Вместо того чтобы сосредоточить силы у озера Шамплен и Ришелье, как ожидали британцы, он направил туда лишь один отряд, а сам готовился удерживать Квебек с основным корпусом войск, составившим в тот момент чуть больше 10 тысяч человек, включая ополченцев.

Северный берег Святого Лаврентия очень высок и крут; Монкальм покрыл редутами и окопами всю территорию от водопадов Монморанси до местности выше Кап-Руж, особое внимание уделив району между Монморанси и рекой Святого Карла, которая впадает в океан у города Квебек. В устье реки Святого Карла были установлены плавающие батареи. Французские корабли отправились вверх по реке, а корабельные канониры сошли на землю, чтобы укомплектовать личный состав батарей.

Высадки ниже Монморанси Монкальм не опасался; он мог остановить любое наступление по реке. Высадки выше Монморанси он опасался еще меньше; корабли не смогут в достаточном количестве пройти вверх по реке, а если смогут и высадят десант, то он окажется в лесистой местности, где французы чувствовали себя как рыба в воде.

У Квебека было несколько брандеров и канонерских лодок, а также 106 пушек, делавших его практически неуязвимым для прямой атаки. К октябрю туманы и шквалистый ветер прогонят со Святого Лаврентия любые английские корабли, посмевшие туда войти, а когда уйдут корабли, придется убираться и остальным войскам, ибо десантная операция по своей сути зависит от обеспечения с моря.

Принимая во внимание, что англичане обладали численным превосходством, а многие французы не были надежны в наступательной операции на открытой местности, план можно считать великолепным. Главный его недостаток заключался в том, что Монкальму не хватало людей, чтобы непрерывно удерживать все укрепления.

9 июня флотилия вошла в реку, проявив недюжинную отвагу, поскольку линкоры никогда еще не заходили так далеко сквозь туманы и водовороты, которыми полна река Святого Лаврентия. 26-го числа Вулф высадился с главным инженером на Иль-д'Орлеан, намереваясь изучить свое положение, за ними следовало множество войск. Вулф планировал высадиться на северном берегу у Бопорта, а затем проложить себе путь по реке Святого Карла в тыл крепости. Осмотр убедил его, что это невозможно; предполагаемая зона высадки не только находилась в зоне обстрела поставленных на высотах пушек, но представляла собой обширные топи, заливаемые во время прилива, за которыми стояло еще больше артиллерийских батарей. Спустя две ночи французы попробовали применить свои брандеры, нагруженные зажигательными веществами, ракетами, бомбами и гранатами. Стояла непроглядная тьма. Все, чего добились с ее помощью французы, это живописный фейерверк; брандеры вспыхнули слишком быстро, и те из них, что представляли серьезную опасность, невозмутимые британские моряки отбуксировали к берегу.

У Пойнт-Леви напротив города река имеет в ширину меньше мили; там Вулф поставил батареи, чтобы бомбардировать город под прикрытием бригады Монктона. С двумя другими бригадами он совершил высадку восточнее устья Монморанси, чтобы попробовать пробиться через реку. С высот до воды Квебек террасирован; батареи Пойнт-Леви вскоре разбомбили в обломки все, что не сгорело в пожарах, заставив жителей укрыться в хижинах на полях. Под прикрытием артиллерийского огня с «Сазерленда» англичане на кораблях пробились вверх по течению. Монкальм был вынужден послать 600 человек на Кап-Руж на случай, если корабли планировали прикрывать высадку войск. В целом положение французов можно было считать неустойчивым; запасы продовольствия истощились, хотя Водрейль и другое начальство объедались откормленными курами, остальные с трудом добывали миску каши. Многие канадские ополченцы дезертировали; они охотно явились, чтобы участвовать в набеге, но не желали становиться солдатами и соблюдать военную дисциплину.

Много вопросов вызвало то обстоятельство, что Монкальм не провел свои силы по лесам в верховьях Монморанси и не напал на левый фланг Вулфа, раз один канадец в лесу стоит трех вымуштрованных солдат. Одной из причин называют то, что несколько канадцев сами отважились на этот ход с намерением совершить ночную вылазку против Монктона, но запаниковали и ничего не добились. Другой, более полный ответ состоит в том, что Монкальму было достаточно придерживаться выжидательной тактики. Вулф заявил, что возьмет Квебек, даже если ему придется просидеть там до конца ноября. Но с каждым часом приближался сезон бурь и мороза, а заметного продвижения не было. Индейцы, которыми кишели леса, регулярно вырезали английских часовых и дозорных.

Таким образом, климатические условия подталкивали англичан к тому, чтобы прорваться в каком-то месте и попытаться достичь высоты внутри укрепленного лагеря. 31 июля Вулф сделал такую попытку на западе от устья Монморанси. У подножия местных высот французы построили несколько редутов. Вулф решил, что если он пойдет в лобовую атаку, то французы спустятся со своих утесов и англичане получат битву на открытой местности, которой добивались. Утром корабли отошли вглубь для бомбардировки с моря; после начала отлива, обнажившего широкие отмели, атакующие высадились из шлюпок.

Кампания против Квебека

Их ждала катастрофа. Гренадерский полк, первым сошедший на берег, бросился вперед без приказа, не дожидаясь остальных; французы спокойно оставили свои редуты у подножия утесов и расстреляли англичан с верхних укреплений, которые находились на такой высоте, что совсем не пострадали от артподготовки. Вулф потерял 450 человек, большую их часть скальпировали воевавшие на стороне Монкальма индейцы. Вулф потерял бы больше, если бы не проливной дождь с грозой, от которого промок весь порох. На французских укреплениях решили, что операция закончилась. Правда, Амхерст повлиял на стратегическое положение, выгнав французов из Тикондероги, но он по-прежнему находился далеко от Святого Лаврентия, и Монкальм отправил на оборону Монреаля своего лучшего офицера шевалье де Леви.

Тут в истории есть белое пятно. Вулф составил новый план, намереваясь занять высоту позади города, но не поведал его никому, кто записал бы этот план. Он послал одного из своих бригадиров совершить вылазку в направлении реки Ришелье, а сам принялся методически выжигать страну, чтобы спровоцировать новую волну дезертирства среди канадцев. Его обуяло уныние; в августе он заболел и неделю пролежал без связи с внешним миром.

Тем временем британцы, никогда не успокаивавшиеся на море, послали несколько легких кораблей и плоскодонок в верховье реки, командование над ними взял контр-адмирал Чарльз Холмс, заместитель Сондерса. Это не прошло незамеченным в лагере Монкальма; Монкальм назначил Луи Антуана де Бугенвиля, позднее прославившегося в качестве путешественника и сенатора при Наполеоне, наблюдать за англичанами, дав ему в подчинение полторы тысячи человек. Холмс занимался тем, что отвлекал внимание Бугенвиля, дрейфуя и время от времени высаживая в шлюпки войска. Как только Вулф поднялся с постели, адмирал и бригадиры стали убеждать его попытаться совершить ночную высадку между Кап-Ружем и Квебеком. Вулф поддержал предложение и 31 августа приказал покинуть позиции на Монморанси и сконцентрироваться в Пойнт-Леви. Вулф осмотрел выбранное место, небольшую бухту под названием Анс-дю-Фулон, но попасть в нее во тьме было довольно трудно.

Монкальм не упустил из виду переброску войск. Он написал Бугенвилю, приказывая не дать Холмсу скрыться. 11 сентября Сондерс выдвинул свои большие корабли в сторону Бопорта, открыл стрельбу и спустил шлюпки. Новость об этой попытке высадки обеспокоила Бугенвиля; когда в два часа ночи начал прибывать прилив, он разрешил своим уставшим людям отдохнуть, вместо того чтобы следовать за Холмсом. Десант Вулфа тихо присоединился к людям Сондерса, в главной шлюпке с двадцатью четырьмя рядовыми сидел сам Вулф, шепотом читавший «Элегию, написанную на сельском кладбище» Грея. Дойдя до слов «Дороги славы ведут к одной могиле», он воскликнул: «Господа, я отдал бы победу над Квебеком за то, чтобы быть автором этих строк».

Дважды их окликали французские дозоры, но оба раза солдат шотландского полка, говоривший по-французски, верно называл пароль. Прилив унес их на четверть мили дальше предназначенного для высадки места, но оказалось, что это к лучшему, так как на единственном пути, которым они могли бы подняться из бухты, стояло заграждение и сторожевой пост. Двадцать четыре человека вскарабкались по крутому склону, хватаясь за древесные корни и кусты, зашли к французам с тыла и взяли пост без лишней стрельбы и шума. Дорога была расчищена, и британцы один за другим стали подниматься вверх, пока шлюпки сновали взад-вперед, доставляя на берег остальных. К рассвету чуть меньше 5 тысяч англичан построились боевым порядком на поросших кустарником Равнинах Авраама с западной стороны от города.

В самом Квебеке и особенно высших эшелонах власти началась страшная неразбериха. Монкальм с силами, сосредоточенными напротив Сондерса в Бопорте, двинулся на Равнины Авраама, как только услышал о высадке, но Водрейль убеждал всех, что это ложная атака, и не позволял перебросить войска от Бопорта к Монморанси; вдобавок губернатор Квебека не дал Монкальму двадцать пять полевых орудий, которые тот просил. Тем не менее Монкальм с имевшимися у него силами около 5 тысяч человек, почти столько же, сколько у англичан, двинулся вперед, намереваясь атаковать, что было теперь его единственным выходом, – ибо если он стал бы дожидаться помощи от Бугенвиля или Водрейля, англичане успели бы закрепиться, а ведь они стояли между Монкальмом и его источниками снабжения.

Монкальм наступал, располагая пятью регулярными полками и тремя пушками, его фронт прикрывали многочисленные отряды канадских ополченцев, снайперов, рассыпавшихся по кустам. Они нанесли противнику некоторый ущерб, например, ранили Вулфа в запястье; но он приказал своим людям залечь и не поднимать головы, пока несколько расстроенные перестрелкой ряды французов с громкими криками не приблизились на расстояние ста тридцати ярдов. Вулф сам обучал своих людей тому, чему научился у прусского короля Фридриха, и он полностью их контролировал. Солдаты не сходили с места под огнем подходящих французов, пока враги не оказались на расстоянии сорока ярдов. Тогда британцы дали такой согласованный залп, что он прогрохотал, словно пушечный выстрел, после чего сделали четыре шага вперед, снова выстрелили и повторили все опять. Через пятнадцать минут бой закончился, французы в беспорядке бросились наутек, многие погибли, Монкальм получил смертельное ранение.

Так же смертельно был ранен и Вулф; две пули прострелили его навылет, но он дотянул до того момента, когда ему передали, что французы бегут, и заметил: «Теперь, слава богу, я могу умереть спокойно». Квебек сдался через пять дней, и французскому владычеству в Канаде пришел конец.

Но не только Равнины Авраама положили ему конец. Сказалось то, что в декабре 1758 года к власти в Париже пришел герцог Луи Этьен де Шуазель, имевший два преимущества перед другими кандидатами, будучи любимцем мадам Помпадур (этот дамский угодник даже Казанову заставил восхищаться его любовными подвигами), а также энергичным человеком, имевшим необычные для своих предшественников, бездеятельных формалистов, мысли. К тому времени, когда он оказался у вершины власти, уже произошла битва при Росбахе; Канада, подобно Индии, уходила из рук. Шуазель понял, что времени у него мало и только дерзновенный ход позволит победить в борьбе. Он подготовил очень дерзкий ход – вторжение в Англию 50-тысячными силами.

По меньшей мере один историк счел этот план дурацким; но, принимая во внимание наличные средства, это было отнюдь не так. Наполеон Бонапарт, конечно, не дурак в военных вопросах, сам в 1805 году планировал нечто подобное. Местами сбора войск были австрийские Нидерланды, Нормандия и Ванн в Морбихане. Тюро, отважный морской разбойник, должен был вывести эскадру из Дюнкерка и идти на север, отвлекая на себя часть британских сил. Адмирал де ла Клю во главе Тулонского военного флота должен был пройти Гибралтар и отправиться в Морбихан. Как только позволит погода, к нему присоединится адмирал Конфлан с Брестским флотом; они пойдут вместе, прикрывая конвой на пути к южной Англии, потом заберут в Нидерландах войска и высадят их на Клайде. В Шотландии была еще сильна популярность свергнутой династии Стюартов, прошло менее пятнадцати лет с тех пор, как принц Чарльз едва не добился победы. Окончательной целью было не завоевание Англии, а упрочение позиций за столом мирных переговоров.

Верно, что превосходящие британские эскадры наблюдали за де ла Клю и Конфланом. Но они наблюдали издалека, и превосходство не было подавляющим. К тому же надо помнить, в каких условиях действовали парусные суда. Сильный восточный ветер, необычный для Средиземноморья, должен был провести корабли де ла Клю, не дав британцам возможности им помешать. Западные штормы, обычные для Ла-Манша, должны были задержать суда британцев в Торби, месте их обычного базирования, а расположение Брестского порта позволяло Конфлану воспользоваться тем же ветром, чтобы добраться до Морбихана. Прибыв на место, Конфлан должен был пробить себе путь любой ценой, при любых потерях боевых кораблей. В 1747 году коммодор л'Этандюэр потерял шесть из девяти своих линкоров в битве с английской флотилией из четырнадцати кораблей, но обеспечил безопасность конвою из 252 судов.

Та часть плана, в которой отводилась роль де ла Клю, прошла из рук вон плохо. В августе, когда он попытался пройти через Гибралтар, несколько его кораблей нарушили приказ и вошли в Кадис, а другие почти все погибли. Инцидент не обескуражил Конфлана и не помешал ему при встрече с эскадрой сэра Эдварда Хоука (которому было поручено следить за ним из Торби), имея двадцать один линкор против двадцати пяти британских.

Эдвард Хоук был высокий, сильный, широколицый человек, оставивший след в истории своими поступками, но не личными качествами. Он позволял себе опасное развлечение – выступать против Питта в парламенте, и великий министр его недолюбливал, но Хоуку симпатизировал Георг II и из упрямства удерживал адмирала у власти. Поскольку никому еще не удалось побить поразительный рекорд Хоука в бою – именно он захватил шесть кораблей л'Этандюэра в 1747 году, Питт был вынужден уступить.

В 1759 году днища кораблей не обшивались медными листами и скоро теряли быстроходность из-за налипшей грязи. Поэтому в то время существовал обычай снаряжать эскадру для экспедиции, потом приводить ее домой и чистить перед тем, как отправить в новый поход. Намерения неприятеля были хорошо известны Хоуку, и он скоро понял, что эта традиционная процедура отлично сыграет на руку французам. Даже если он нагонит, даже если разобьет их флот в Ла-Манше, они легко смогут провести конвой, как это случилось в 1747 году. Единственное решение заключалось в том, чтобы не дать конвою пройти под прикрытием флота Конфлана. Единственный надежный способ сделать это заключался в том, чтобы помешать французскому флоту и конвою собраться вместе.

Поэтому Хоук держал основную часть своего флота в Торби, где их могли кренговать для чистки днищ; у выхода из Бреста он поставил четыре или пять тяжелых кораблей, у выходов из Морбихана – коммодора Роберта Даффа с четырьмя пятидесятипушечными кораблями. Обе эскадры получили инструкцию немедленно дать сигнал, если будут замечены передвижения противника. Держать в море такой флот стоило больших денег, и в парламенте Хоука обвинили в растрате финансов королевства. Штормовой ветер выбросил один линкор на брестские скалы; в другом открылась течь, так что его пришлось снять с рейда; два из четырех пятидесятипушечников были вынуждены отправиться в порт приписки на чистку днищ. Но блокада держалась все лето и начало осени, в ответ на критику Хоук только говорил: «С милостью Божией деньги не пойдут на ветер».

И все-таки тем летом, должно быть, в Ла-Манше создалось значительное напряжение, и мало кто мог сохранять спокойствие, пока Вулф пытался добраться до высот за Квебеком. Примерно в октябре пришли радостные известия о канадском успехе, но наступило 15 ноября и сезон осенних штормов, когда в Торби на всех парусах ворвался легкий фрегат «Гибралтар» водоизмещением 24 тонны и сообщил о том, что Конфлан с 21 линкором находится в двадцати четырех лигах от Бель-Иля и идет на юго-восток.

Из-за износа эскадра Хоука сократилась до двадцати трех линкоров, многие из которых уступали французским по размеру и снаряжению. Но у адмирала оставались четыре гигантских трехпалубника, действовавших в морском сражении как плавучие крепости. Он тотчас вышел в Морбихан, уверенный, что идет вслед за французами. Поднялся ветер, который в течение нескольких дней относил Хоука к западу. Наступило 19 ноября, тогда ветер сменился на попутный, и британцы смогли продолжать путь.

Рано следующим утром фрегат, паливший из сигнальных пушек, приблизился к пятидесятипушечникам коммодора Даффа, ставшим на якоре в Бель-Иль-сюр-Киберон. Ему понадобилось мало времени, чтобы понять, что французы наступают на него крупными силами. Он приказал перерезать канаты и на всех парусах пошел к южному выходу. Враг двигался очень быстро, но недалеко от входа в бухту Киберон французы внезапно прекратили гонку. Дафф продолжал идти своим курсом, избежав преследования; французы спустились под ветер в бухту с многочисленными утесами, отмелями и путаными проходами, хорошо им знакомыми, но неизвестными лоцманам Хоука, корабли которого они заметили во время погони. Все утро крепчал западный ветер, пока не превратился в шторм с частыми сильными шквалами.

Этот западный штормовой ветер быстро нес тяжелые британские корабли, переваливал с борта на борт, заливал иллюминаторы нижних палуб и заставлял матросов цепляться за бортовые лееры. Британцы не сдавались, сигнальные флажки Хоука приказывали каждому кораблю вступать в бой, не теряя времени на построение. В два часа пополудни «Уорспайт» (74 тонны) и «Девоншир» (70 тонн) оказались на расстоянии выстрела от кораблей пришедших в замешательство французов и открыли огонь; немного погодя в действие вступили еще семь британских кораблей. Ядро, пущенное с одного из них, лишило мачты французский «Формидабль» водоизмещением 80 тонн. Все британцы палили по нему, пока он проходил мимо; в четыре часа пополудни «Формидабль» спустил флаг, потеряв две сотни людей, включая адмирала.

Уже сгущались сумерки над бушующими волнами среди мелей и скал, британцы и французы смешались в бешеной схватке друг с другом и стихией. Лоцманы Хоука не знали фарватера, но решили, что для этой цели ему послужит неприятель, если держаться ближе к нему, он отдал приказ править прямо в ночь и бурю. Французский «Тесей» (74 тонны), встретившись с английским «Торби» (74 тонны), открыл иллюминаторы нижней палубы, наполнился водой и затонул, 180 человек пошли ко дну вместе с ним; «Торби» едва не разделил его судьбу. Французский «Сюпер» (70 тонн) также затонул; «Эрос» (74 тонны) спустил флаг и через миг разбился о скалы; «Солей Руаяль» (80 тонн), флагман Конфлана, был окружен со всех сторон, его посадили на мель и сожгли.

В последних лучах света над вздымающимся океаном Хоук дал сигнал бросить якорь. Утро показало, что он потерял два линкора, потерпевших крушение у негостеприимных берегов Киберона. Но у французов погибли семь кораблей из двадцати одного, а остальные корабли ветер отнес на реки Шаранта и Вилен, где они двумя группами сели на мели, не в силах соединиться; разбитые так, что починить их было невозможно.

Бухта Киберон стала главным успехом 1759 года, того annus mirabilis[16], когда, как сказал Маколей: «Люди просыпались и спрашивали друг друга, какие новые победы принесло утро». Она стала оправданием Уильяма Питта, превратившего Англию в империю. Значение падения Квебека и изгнания французов из Канады не нуждается в комментариях; из него выросла дальнейшая история американского континента. Но нужно заметить, что Квебек без Киберона ничего бы не решил. Еще раньше колонисты Новой Англии доблестно брали Луисбург, но его пришлось уступить за столом мирных переговоров, чтобы возместить другие британские потери. Морское сражение в бухте Киберон упрочило результаты, достигнутые в Квебеке; оно определило, что Шуазелю никогда не удастся заключить сделку с британцами на выгодных для себя условиях. Он доживет до старости и в какой-то степени пробудит Францию от ее хандры. После Киберона вопрос встал не о том, какая нация будет господствовать на морях и на суше, а насколько удастся сдержать амбиции Англии.

Случилось еще нечто, имевшее огромную важность. Эдвард Хоук изобрел морскую блокаду: способ не отправлять навстречу заморской экспедиции противника другую экспедицию, а пристально наблюдать за вражескими портами, чего бы это ни стоило, и атаковать его корабли, как только они выйдут в море. Концепция частичной блокады и такие вопросы, как перевозка нейтральными судами товаров враждующих сторон, известны со времен Гуго Гроция, но до Хоука никто не додумался до такой блокады, которая закрывала бы порт для любых судов, входящих и выходящих, – близкой блокады. Боскавен следил за тулонским флотом де ла Клю с Гибралтара, но Хоук следил за Конфланом под самым его носом. И этой концепции близкой блокады суждено было господствовать в истории военно-морских сражений по крайней мере еще двести лет.