В 1539 году, через десять лет после осады Вены, некий Игнатий Лойола основал Общество Иисуса, или орден иезуитов. С самого начала он задумывался как армия; во главе его стоял генерал, послушников готовили долго, с неукоснительной строгостью и военной точностью. От них требовались жесткая дисциплина и абсолютное повиновение. «Пусть наши мысли и наши слова будут как можно ближе друг к другу», – сказал однажды его основатель. Иезуитский орден представлял собой безбрачное военное сообщество внутри государства, подобное институту янычар. Его цель была так же воинственна, ибо Лойола придерживался того мнения, что церковь находится в состоянии войны с врагами истинной веры, североевропейскими протестантами. Из среды иезуитов не вышло великих личностей, достойных упоминания, но орден участвовал в деле католической контрреформации, поставляя ей боевые отряды преданных людей.

Единство учения, дела и цели позволило им добиться выдающегося успеха, особенно в связи с тем, что протестантизм раздробился на множество течений: лютеран, кальвинистов, богемских братьев, англикан, анабаптистов, причем некоторые из них впали в формализм, а другие начали охотиться на ведьм. В начале 1580-х годов, пока к Вильгельму Молчаливому подсылали наемных убийц и раздор между Филиппом II и Елизаветой I, приведший в итоге к военному столкновению, возрастал, группа иезуитов приобрела влияние на юного отпрыска младшей линии дома Габсбургов, мальчика по имени Фердинанд. Они как следует занялись его воспитанием. Ничто не свидетельствует о том, что из него пытались сделать иезуита, поскольку его ждало предназначение повелителя, а не миссионера, но его готовили очень тщательно, и всю оставшуюся жизнь он вел себя так, будто и впрямь был иезуитом, а его главной и едва ли не единственной обязанностью было служить церкви. В 1590 году, будучи двенадцати лет от роду, мальчик потерял отца и стал герцогом Штирии, провинции в южной части Австрии. Через шесть лет он закончил образование, совершил поездку в Рим и по возвращении принял герцогство под личное управление.

Штирия находилась на границе и подвергалась нашествиям турок. Но задачу сдерживания турецкой агрессии герцог Фердинанд полагал ничтожной в сравнении с делом подавления протестантизма, который заметно продвинулся в тех местах. Один декрет герцога запретил отправление протестантских богослужений в любой форме, другой предложил штирийцам жесткий выбор: публично отречься от ереси и признать авторитет католической церкви или покинуть страну. Такого рода правительственные акты уже принимались в других провинциях, но на этот раз они проводились в жизнь с подлинно иезуитской неумолимостью. Почти треть населения подверглась изгнанию за границы государства, и даже в XX веке Штирия оставалась на 98 процентов католической. Местная контрреформация под руководством Фердинанда одержала победу.

В тот момент произошла необычная ситуация в династической истории Габсбургов. Ни один из сыновей императора Максимилиана II не имел детей, и возникла кандидатура Фердинанда Штирского, воспитанника иезуитов, на обладание наследием Габсбургов, за исключением Испании и Нидерландов. Это не слишком обрадовало протестантов и дало повод для трений в Богемии. Подобно большинству восточноевропейских государств, она представляла собой выборную монархию. И в 1617 году, когда последний из бездетных сыновей Максимилиана император Матиас стоял уже одной ногой в могиле, богемских выборщиков убедили избрать Фердинанда Штирского королем.

Император Матиас больше интересовался упрочением личной власти и очень мало внимания уделял вопросам религии. Его предшественник Рудольф II, отличавшийся меланхоличным характером, предпочитал прочим занятиям искусство и издал так называемый «Маестат», даровавший протестантам полную свободу вероисповедания. Указ был исполнен; в 1617 году, когда Фердинанда избрали королем, протестантов в Богемии было больше, чем католиков. Но в один момент все переменилось; власть получили иезуиты. Крестьян, отказавшихся принять католичество, отправляли в ссылку; в городские советы допускались только католики; известно не менее двух случаев, когда были снесены протестантские церкви.

В оппозицию вошли силы, отчасти преследовавшие политические и династические цели. Вся история немецких земель со времен Карла Великого – это история стараний династий Виттельсбахов, Веттинов, Церингенов, Гогенцоллернов и других по укреплению своей независимости, что подразумевало сопротивление владычеству австрийской династии. В то время, о котором идет речь, Гогенцоллерны играли незначительную роль, Веттинов представлял один из их слабейших отпрысков, а главой Виттельсбахского дома был Максимилиан II Баварский (не путать с императором Максимилианом II), который, как Фердинанд, был воспитан иезуитами и от всей души поддерживал его религиозные начинания. Согласно воззрениям эпохи, богемским протестантам нужен был титулованный вождь, правитель королевской крови, и они выбрали в таком качестве Фридриха из рода Циммернов, пфальцграфа и мужа английской принцессы Елизаветы, что должно было гарантировать некоторую финансовую поддержку из Англии. (Интересно, что в течение многих лет финансовая помощь со стороны Англии или надежда на такую помощь оказывала на политиков континентальной Европы большое влияние.)

23 мая 1618 года в Пражских Градчанах состоялось заседание протестантских штатов Богемии; они денонсировали католический регентский совет, правивший страной от имени Матиаса, выбросили двух членов совета из окна и назначили около тридцати человек временным правительством. Это событие получило название Пражской дефенестрации[10] и положило начало Тридцатилетней войне. Граф Матиас Турн, вождь протестантов, признал, что совершил акт восстания, и сразу приступил к сбору войск, но мало чего достиг, поскольку располагал скудными собственными ресурсами и не ожидал финансовой поддержки из Англии. Армия Фердинанда той же осенью перешла богемскую границу и принялась жечь деревни, но серьезных схваток не было до марта 1619 года, когда после смерти императора Матиаса, умершего от удара, богемские штаты на своем заседании объявили Фердинанда смещенным и выбрали королем Фридриха.

Известие о происходящем достигло Франкфурта-на-Майне как раз во время официальных выборов, которые должны были утвердить нового императора, наследника Матиаса. В Священной Римской империи такое право голоса имели семь выборщиков. Тремя из них были епископы Майнца, Кельна и Тревеса, и в их преданности католической церкви не приходилось сомневаться; еще тремя были протестанты курфюрст Бранденбургский, курфюрст Саксонский и курфюрст Пфальца; и седьмой – выборщик от Богемии. Таким образом, если бы Фердинанда не выбрали королем Богемии, он не смог бы стать императором. Ему было необходимо завоевать Богемию, а он не имел ни достаточного количества денег, ни достаточного количества войск. Его единомышленник Максимилиан Баварский предложил Фердинанду помочь тем и другим в обмен на передачу ему прибыльного курфюршества Баварского. Тогда министры испанского короля Филиппа III, который был слишком глуп, чтобы жить своим умом, прислали свою помощь в виде финансовых средств и испанской армии из Нидерландов, поскольку Испания, вступившая вместе с Фердинандом в Католическую лигу, решила оказать ему содействие в вопросах веры.

Ушло некоторое время, чтобы эти силы пришли в движение, и армия не переходила богемской границы до июля 1620 года. Поход Фердинанда имел большое значение; он вывел на арену действия Иоганна Церкласа фон Тилли, в то время шестидесяти одного года от роду, профессионального солдата родом из Брабанта, который начинал простым пикинером и проложил дорогу к власти в битвах с турками, французами и всеми теми, кто нарывался на драку. Это был непревзойденный мастер, в совершенстве овладевший испанским боевым построением, основанным на прочных блоках пикинеров с расставленными по углам мушкетерами, пушками по фронту и кавалерией с флангов, прошедших через всю Европу. В 1610 году он поступил на службу к Максимилиану Баварскому; Максимилиан сделал его генералом Католической лиги и главнокомандующим войск, предназначенных для вторжения в Богемию. 8 ноября 1620 года фон Тилли и его армия столкнулись с протестантами на Белой горе в окрестностях Праги.

Подробности не имеют существенного значения. Протестантская армия, составленная из феодальных новобранцев, и минуты не могла продержаться против железных испанских терциариев, которые разнесли ее в пух и прах. В то же время Амвросий Спинола с войском из испанских Нидерландов занял большую часть Пфальца, после чего Фридриха прозвали Зимним королем: процарствовать в Праге ему удалось всего одну зиму.

Эта двойная неудача разрушила Евангелистский союз протестантских правителей, созданный для противостояния Католической лиге. Фердинанд продолжал действовать в соответствии со своим государственным принципом: «Лучше править пустыней, чем еретиками». Пфальцское курфюршество по уговору было передано Баварии, а на Богемию обрушились репрессии. Казни подверглись всего двадцать семь человек, но более семисот дворян и помещиков лишили имущества и приговорили к ссылке, если они откажутся признать господство католической церкви. Протестантские храмы закрывали или сносили; учителям и профессорам из протестантов дали три дня на то, чтобы покинуть страну; доходами Пражского университета стали распоряжаться иезуиты; богослужения любых конфессий, кроме католической, были запрещены; те, кто пожелал уехать за границу, должны были оставить все свое имущество. Не прошло и двух лет, как почти половина земельной собственности в Богемии перешла во владение Фердинанда, и он объявил, что готов все отдать за наличные, которых ему, как всем герцогам Австрии и императорам Священной Римской империи, всегда не хватало.

Такую же экономическую ошибку допустил герцог Альба в своих стараниях водворить католичество в Нидерландах. Среди тех, чье имущество было конфисковано, большинство составляли протестанты, но попалось и несколько добрых католиков, которые считали передачу почетной обязанности избирать императора и поступки не признанного ими короля нарушениями прав и вольностей. Того же мнения придерживались и в других частях Священной Римской империи, например курфюрст Иоганн Георг Саксонский, лютеранин, питавший отвращение к кальвинистам Бранденбурга и Пфальца и до сих пор стоявший за Габсбургов, хотя без особого рвения. Возможно, Фердинандом двигали только религиозные побуждения, но когда религиозный пыл приносит такую прекрасную прибыль, то возникает по меньшей мере подозрение, что он не так бескорыстен. Более того, если признать исключительную религиозность его мотивов, то методы их осуществления вызывают опасения. Фердинанд практически истребил богемское дворянство и заменил его немецким, испанским и итальянским. Если это свершилось в Богемии, значит, могло произойти где угодно, поэтому никто не мог быть уверенным в своей безопасности.

А Фердинанд продолжал убеждать, что так оно и есть. В Пфальц прибыли протестантские дворяне и наемники; фон Тилли разбил всех в ряде сражений, и Фердинанд приступил к такой же бескомпромиссной контрреформации, как и в Богемии. В Пфальце и Австрии, где он обещал дворянам свободу вероисповедания, начали изгонять протестантских священников, передавать иезуитам храмы и университеты, в том числе Гейдельбергский университет, старинный интеллектуальный центр кальвинизма. Его знаменитую библиотеку, одну из самых выдающихся в Европе, увезли в Рим, и в дальнейшем большинство ее книг пропало неизвестно куда.

Это привело к тому, что протестантский союз уже был воссоздан на дипломатической основе. Только Иоганн Георг Саксонский придерживался нейтралитета. Яков I, король Англии, обещал ссудить протестантов деньгами, но не исполнил обещание, штаты Голландии обещали помочь войсками, которые не замедлили выступить и сформировали ядро армии под руководством бывалого наемника графа Эрнста фон Мансфельда. Несмотря на то что он несколько раз терпел поражения от фон Тилли, граф по-прежнему считался отличным солдатом. А самое важное, что к союзу примкнул король Дании Христиан IV.

Датского короля нельзя было недооценивать. Он заслуженно пользовался репутацией опытного военачальника. Он основал мощную армию и датский флот, ставший сильнейшим в Европе, был главой самого крупного, процветающего и могущественного государства Севера. Фердинанд понимал, что одно дело – воевать с неорганизованными богемскими новобранцами и наемниками, призванными пфальцграфом, и совсем другое – на два фронта сражаться с датским королем и соединенными протестантскими силами под руководством Мансфельда. К тому же фон Тилли, хотя с формальной точки зрения и служил Католической лиге, на самом деле был генералом Максимилиана Баварского. А поскольку курфюрст Максимилиан уже претендовал на долю Пфальца, цена за услуги фон Тилли должна была вырасти.

Таким образом, перед Фердинандом II стояла сложная дилемма, когда на сцену выступил Мефистофель в образе чеха по имени Альбрехт Венцель Евсевий фон Вальдштейн, известный в истории как Валленштейн. К 1617 году он разбогател с помощью женитьбы и продолжал богатеть, набирая войска для богемской войны. Он был связан с банкирским домом де Вито, имевшим патент на чеканку серебряных монет в Богемии, одолжил императору до миллиона флоринов и был одним из тех, кто получил выгоду от протестантских конфискаций. На эти средства он приобрел целое владение и был титулован герцогом Фридландским. Это был высокий смуглый человек, он отличался беспощадностью, никогда не смеялся и предпочитал управлять людьми страхом. Свидетельств о том, что у него была совесть, не сохранилось. Когда-то он входил в протестантскую секту богемских братьев, но, обладая даром предвидения, вовремя сменил конфессию и оказался на гребне волны. Его истинной верой оставалась астрология, но величия в ратных и гражданских делах он добился своим умом, не имея никакого образования. Таков был человек, сделавший предложение, от которого Фердинанд не мог отказаться: мобилизовать 50-тысячную армию и без оплаты Фердинандом отправить ее воевать за интересы империи, если ему будет позволено встать во главе.

Это была армия наемников, но Валленштейн платил им не из своего кармана. Он отправился в завоевательный поход и сделал так, чтобы поход окупил сам себя. Его войска получали хорошее питание и довольствие, а расходы оплачивали те земли, через которые они проходили. Сначала его армия представляла собой разношерстное сборище, но под влиянием дисциплины, с помощью страха и системы поощрений переплавилась в единое целое. В 1626 году он подготовил армию к походу и двинулся на север, чтобы совместно с фон Тилли открыть военные действия против Мансфельда и короля Христиана.

Фон Тилли выступил на Христиана вдоль Эльбы и нанес ему серьезное поражение, а Валленштейн в Саксонии разбил Мансфельда и отбросил его в направлении Силезии. Валленштейн по пятам следовал за армией Мансфельда, разбил ее в декабре 1626-го и заставил ее военачальника выйти из игры. Между тем фон Тилли преследовал Христиана в Голштинии. Валленштейн повернул назад, чтобы присоединиться к нему, принял командование обеими армиями в качестве верховного главнокомандующего, снова разбил Христиана и наводнил всю Ютландию имперскими войсками. Датчане погрузились на свои корабли, а Валленштейн направился в балтийские провинции. Мекленбург и Померания были захвачены, и в марте 1628 года Фердинанд даровал своему генералу титул герцога Мекленбургского, сместив протестантского правителя. Король Христиан подписал мир, который полностью вывел его из воины, и в марте 1629 года Фердинанд увенчал свой труд эдиктом о реституции.

К тому времени из главных протестантских государств северной Германии остались Саксония и Бранденбург, курфюрсты которых были либералами, желавшими, чтобы от них отвязались. Еще было много мелких княжеств и вольных городов, принадлежавших к старой Ганзейской лиге, разрозненных и неспособных противостоять силе империи, имевшей в своем распоряжении Валленштейна. Эдикт о реституции требовал, чтобы эти княжества и вольные города вернули католической церкви все, что было секуляризовано после 1552 года; все архиепископы, епископы и аббаты должны были получить назад свои епархии и полное владение над землями, потерянными в ходе Реформации; все ставшие протестантскими церкви должны были открыться для католических месс. Фердинанд собирался водворить католичество в северной Германии, как это было сделано в Штирии и Богемии; перед лицом 80-тысячной армии Валленштейна никто не смел сопротивляться. «Слишком много местных вольностей! – воскликнул новый герцог Мекленбургский. – Нам нужно одно государство, одна вера и один монарх, как в других странах!»

Но окончательные шаги были предприняты без участия Валленштейна. В 1630 году в Регенсбурге был созван имперский сейм, где даже представители католических княжеств выразили обеспокоенность тем, каким способом герцог Фридландский и Мекленбургский содержит и кормит свои войска (которые прошли по протестантским и католическим землям), и его растущими претензиями (казалось, вскоре он протянет руку к самой империи). Фердинанд был вынужден отстранить его. Валленштейн удалился в свой богемский замок; на его место генерала Священной Римской империи и Католической лиги назначили фон Тилли, который должен был завершить работу по восстановлению католичества.

Казалось, этот процесс находится полностью во власти фон Тилли и возглавляемой им армии, поскольку сопротивление встречалось лишь на местах. Но он привлек внимание одного человека с широким лбом, проницательным взглядом, щетинистыми усиками, остроконечной бородкой и невероятным талантом к интриге – Армана Жана дю Плесси де Ришелье, первого министра Франции. Он ничего не имел против возвращения католичества, ибо и сам был кардиналом; но ему не нравилось то, как во главе разных государств оказываются немецкие князья только милостью императора. Император, имея громадную территорию в своем распоряжении, способный с пустого места мобилизовать такие силы, как армия Валленштейна, объединившийся с испанскими Габсбургами, может вскоре решить, что вторым номером у него в списке стоит Франция. Ведь Ришелье помог королю Христиану Датскому деньгами. Теперь он обратился к единственной оставшейся силе, которая могла противопоставить что-то огромной империи Фердинанда, и согласился на условия, которые давно предлагал король Швеции: единовременная сумма сразу плюс 400 тысяч риксдалеров в год и содействие Франции в заключении перемирия между Швецией и Польшей, которые находились в состоянии войны.

Доклады французских дипломатов были превосходны, но вряд ли Ришелье полностью отдавал себе отчет в том, что именно он получает. Во всей Швеции, включая владения на востоке Балтики, проживало меньше полутора миллионов человек, в три раза меньше, чем в Англии, и в десять раз меньше, чем в землях Габсбургов. Ведя хищническую политику, характерную для того времени, Швеция годами воевала с несравнимо более сильной католической Польшей, король которой претендовал на шведский трон, вдобавок приходилось сдерживать Московию и Данию. Наверняка Ришелье знал о маленькой шведской нации только то, что она предоставила подкрепления и военно-морскую помощь Штралзунду, когда Валленштейн осадил его в 1628 году, занимаясь покорением ганзейских городов, и что помощь шведов оказалась результативна. Ришелье также было известно, что оглушительное поражение в Штуме заставило поляков заключить перемирие. Поскольку шведский король собственному народу сообщил об этом в обращении величиной в один абзац, то кардинал едва ли мог знать намного больше.

Ему определенно не было известно о том, что он втянул в конфликт одного из величайших государственных мужей эпохи Акселя Оксенстьерну и одного из величайших полководцев всех эпох Густава-Адольфа II, которого Наполеон сравнивал с Александром Македонским. Между знанием и незнанием есть зона полузнания, которой Ришелье вряд ли интересовался и упустил из виду некоторые технические вопросы. Этими техническими вопросами занимался сам Густав-Адольф; его воспитывали для войны и в ожидании войны, но ему пришлось стать Филиппом и Александром в одном лице. Кипучая энергия семейства Ваза, к которому он принадлежал, побуждала его браться за все сферы человеческой деятельности (он бегло разговаривал на девяти языках, проектировал здания и сочинял гимны, которые поют до сих пор), но именно войне он посвятил свои основные силы и способности.

Швеции всегда не хватало войск, хотя отец Густава-Адольфа Карл IX превратил страну из феодальной монархии в военизированное государство, издав указ, по которому каждая местность была обязана содержать в регулярной армии определенное количество солдат. После восшествия на трон в 1611 году Густав-Адольф, испытывая недостаток в количестве, взялся за качество и ввел несколько усовершенствований. Не все они были разработаны им лично, но он твердо знал и умел сказать, что ему нужно.

А нужна была ему сила, способная противостоять неуязвимым терциям, незыблемым боевым порядкам обученных на испанский манер пикинеров. Он посчитал, что эти плотные подразделения могут быть отличными целями для огнестрельного оружия, при условии что его будет можно широко использовать на поле боя. К 1626 году Густав-Адольф нашел средство сделать это, облегчив мушкеты и снабдив их колесным замком. Стало возможно две трети пехоты вооружить мушкетами и дать им в сопровождение треть пикинеров, выстроив их в шеренги глубиной в шесть человек вместо массивных шестнадцати-, двадцати– и даже тридцатирядных боевых порядков, характерных для испанских терций. Для большей подвижности доспехи пехоты были заменены более легким снаряжением.

Кавалерия претерпела столь же радикальные изменения. В течение долгого времени считалось, что конница не может сражаться с отрядом пикинеров; обычно всадники рысью приближались к пехотным порядкам, стреляли из пистолетов, отступали и затем повторяли тот же маневр. Густав-Адольф решил, что эта неуклюжая процедура не оправданна, и обучил свою кавалерию скакать галопом во весь опор, отпустив поводья, и пользоваться мечом; он ввел тактику атак эскадронов друг за другом. От этого сражение становилось более ожесточенным, чего добивался король.

Самые большие перемены затронули артиллерию. Применявшиеся в тогдашних войнах пушки были так тяжелы, что каждую приходилось тянуть двадцати четырем лошадям; пушки выводили на поле, расставляли по местам, лошадей уводили в безопасное место, и артиллерийский обстрел велся с установленных позиций. В неподвижности артиллерии крылась одна из причин редкости сражений; если применялись пушки, то битва происходила по взаимному согласию или потому, что военачальник одной из сторон был уверен в собственных силах и не боялся атаковать артиллерийские позиции. С помощью своего начальника артиллерии фон Зигерота Густав-Адольф поставил на вооружение четырехфунтовую пушку, которую могла тянуть одна лошадь, а также фиксируемый патрон; пока мушкетер успевал выстрелить шесть раз, из пушки можно было сделать восемь выстрелов. К каждому полку было прикомандировано по две таких легких пушки; более тяжелые орудия, перевозимые на двух лошадях, сформировали армейский артиллерийский парк. Но главное было в том, что эти пушки можно было передвигать на поле, в том числе под огнем, так шведы стали поступать.

Наконец, Густаву-Адольфу претило организовывать снабжение армии за счет систематического опустошения страны по методу Валленштейна или грабежей по необходимости, как поступал фон Тилли. Продовольствие, снаряжение и обмундирование содержались на вещевых складах и выдавались назначенными чиновниками; солдаты своевременно получали жалованье (тут постарался Оксентьерна) и под страхом сурового наказания были обязаны платить за все, что брали у мирных жителей. Одно это уже было революционным нововведением; никто не слышал ни о чем подобном.

Когда армейский аппарат был налажен, Густав-Адольф созвал риксдаг и объявил, что отправляется в Германию не только потому, что на весах стоит все дело протестантизма и свобода мысли, но и потому, что Валленштейн до своей отставки получил звание адмирал империи. Осада Штралзунда, которую он вел, его нападения на ганзейские города имели своей целью установить имперскую власть на Балтике. Едва ли империя оставит этот политический курс, и лучше воевать на чужой земле, чем на родине. Риксдаг единодушно согласился. 4 июля 1630 года Густав-Адольф высадился в Пенемюнде с 13 тысячами человек. Вербовка рекрутов продолжалась в Шотландии и Дании, вдобавок король ожидал значительной помощи от немецких князей, но всех этих сил, вместе взятых, было недостаточно, чтобы бросить вызов имперскому могуществу.

Того же мнения придерживалась и противная сторона. Услышав о выступлении шведского короля, Фердинанд легкомысленно заметил: «Выходит, у нас новый враг?» А Валленштейн в своем замке помянул «зимнего короля», которого растопит немецкое лето.

Ни один протестантский князь не пошевелился, чтобы помочь шведам, ни одно сердце не забилось сильнее. Герцог Богислав Померанский предложил шведам убраться восвояси; чтобы получить опорный пункт, Густаву-Адольфу пришлось заставить Штеттин открыть ворота, затем он указом включил штеттинский гарнизон в состав армии. (Гарнизон оказался недурен в бою.) Узким клином он вошел в долину Одера, со всех сторон окруженный имперскими войсками и городами с гарнизонами имперцев, и даже со Штралзундом шведы сообщались только морем. Что касается протестантских курфюрстов, то Иоганн Георг Саксонский ни на каких условиях не желал участвовать в войне, а Георг Вильгельм Бранденбургский отказался допустить шведские войска на свою территорию, а имперским гарнизонам разрешил разместиться в своих укрепленных пунктах.

О ходе событий, происходивших в течение следующих девяти месяцев, повествует большинство учебников по военной истории, он вызывает восхищение военных и чрезвычайно сложен. Густав-Адольф укомплектовал армию новобранцами и солдатами, прибывшими из Швеции, и сбил спесь с имперских войск победами в мелких стычках и взятиями городов. Он действовал словно опытный фехтовальщик, делая неожиданные выпады и предпринимая хитрые маневры, и так преуспел в этом, что к маю 1631 года вся территория Померании и Мекленбурга, кроме города Грифсвальда, была освобождена от имперских гарнизонов и поборов, и шведский король приобрел в северной Германии бастион, проникнуть в который можно было только ценой сражения.

Фон Тилли интересовали только те сражения, в которых все преимущества были на его стороне; другие он считал неоправданными. Он развил метод Валленштейна, шаг за шагом подчинив страну, сжигая все на пути, убивая всех и присваивая все имущество, не оставляя неприятельской армии возможность обеспечить себя во время военных действий. Вдохновителем этого курса был Фердинанд, который полагал, что никакое протестантское княжество не будет поднимать шум, если будет считать, что находится в безопасности, сохраняя верность империи. Как правило, так и получалось, но в мае 1631 года произошла внушительная демонстрация того, куда завела протестантов политика соглашательства.

Когда-то в Магдебурге находилась епархия архиепископа, изгнанного Реформацией. В исполнение эдикта о реституции, изданного Фердинандом, ее должны были возвратить прелату, и в апреле 1631 года под стенами города появился фон Тилли с 30-тысячным войском, требуя от города покорности. Магдебург в течение нескольких месяцев находился в осаде, которую вел граф Готфрид цу Паппенгейм, один из лучших офицеров имперской кавалерии, а Густав-Адольф изо всех сил стремился освободить город. Но между ним и Магдебургом лежали земли Саксонии, и ничто не могло заставить саксонского курфюрста Иоганна Георга дать ему свободный проход. 20 мая фон Тилли послал в город переговорщика; пока шли переговоры, Паппенгейм бросил отряд на крепостную стену, и город был взят. Последовавшая расправа поразила современников; погибли 40 тысяч магдебургских жителей, и от всех домов, кроме собора, остались головешки.

Такова была альтернатива исполнению эдикта о реституции. Для Фердинанда операция завершилась полным успехом; она показала, что у армии Католической лиги и империи нет достойных соперников. Вслед за Магдебургом Фердинанд предъявил ряд требований к западным землям центральной Германии. Саксе-Веймар и Гессе-Кассель должны подчиниться эдикту; Иоганну Георгу следовало распустить армию, оставив контингент, который должен присоединиться к фон Тилли для дальнейшего наведения порядка. Фон Тилли получил приказ немедленно выступать на Саксе-Веймар и Гессе-Кассель.

Отряд, посланный против Саксе-Веймара, нарвался на противника не по силам в лице молодого герцога Бернгарда, позже ставшего одним из доверенных командиров Густава, но главные события происходили в Бранденбурге и Саксонии. Падение Магдебурга привело Густава-Адольфа в ярость, и он решил, что пора положить конец показному нейтралитету. Он выставил пушки у врат Берлина и велел передать Георгу Вильгельму, что либо тот даст войскам свободный проход и ключи от крепости Шпандау, либо пушки начнут стрелять; и Георг Вильгельм уступил. Шведы повернули в юго-западном направлении к владениям Иоганна Георга, который встал перед выбором: присоединиться к имперским войскам или к единомышленникам-протестантам. Он выбрал последнее. В армию Густава-Адольфа вошли около 12 тысяч его солдат, и 17 сентября 1631 года на равнине Брейтенфельд к северу от Лейпцига фон Тилли был вынужден принять битву.

Это была решающая битва. На поле выстроились 26 тысяч шведов отдельно от размещенных слева саксонцев. Напротив стояли войска империи: громадные блоки терциариев по центру, артиллерия на холме позади расположения, на флангах кавалерийские отряды под командованием Паппенгейма на левом крыле и графа Фюрстенберга на правом – общим количеством 40 тысяч человек. Вдоль передовой линии у шведов установили легкие пушки под началом Леннарта Торстенссона, которому в будущем суждено было стать прославленным генералом. Он открыл такой яростный огонь, что Паппенгейм на левом фланге был не в состоянии его вынести и без приказа напал на правый фланг шведов, а Фюрстенберг, приняв маневр Паппенгейма за сигнал к действию, бросился на саксонцев. Саксонцы сбежали при первых выстрелах, а сам Иоганн Георг ускакал с поля в ужасе, который не проходил, пока он не узнал, что случилось после его бегства. Фюрстенберг атаковал незащищенный левый фланг шведов, а фон Тилли развернул своих терциариев вправо, чтобы последовать за Фюрстенбергом и расширить участок прорыва.

Но на другом фланге, где Паппенгейм обрушился на шведов со своими знаменитыми черными кирасирами, имперцам пришлось несладко. Оказалось, что между конными эскадронами Густав-Адольф расставил небольшие отряды мушкетеров; они не сдавали позиций, расстреливая лошадей и солдат, а шведская кавалерия на своих легких малорослых лошадях так яростно бросилась в контратаку, что смела Паппенгейма с поля боя. Наступил благоприятный момент; Густав-Адольф встал во главе кавалерийских полков Вастерготланда, Остерготланда, Смааланда и Финляндии и галопом погнал их на фланги имперской артиллерии и монолитные терции фон Тилли: такой атаки мир еще не видывал.

Первые линии терциариев уже дрались изо всех сил. Оказалось, что шведы использовали резерв, который сформировал новую линию под прямым углом к первой, и вместо незащищенного фланга перед имперцами возник новый строй мушкетеров, стрелявших с невиданной скоростью, на них обрушилась маневренная артиллерия. Имперцы не дрогнули; жестокие испанцы, валлоны и хорваты были стреляные воробьи, несгибаемые ветераны, не знавшие поражений и уверенные в своем командире. Но они ни на дюйм не продвинулись против пушек, а всадники беспощадно атаковали их с тыла; и в сумерки среди имперских солдат началось паническое бегство. Было убито 7 тысяч имперцев, еще 6 тысяч взято в плен, и «зимний король» стал «Северным львом». В Ингольштадте отслужили публичный молебен во избавление от «дьявола, шведов и финнов».

Дальнейший поступок императора Фердинанда диктовался очевидной необходимостью: у него не осталось иного выбора, кроме как призвать дьявольского Валленштейна. Но Фердинанд живо представил себе, чего будут стоить ему услуги этого гения, и ограничился тем, что приказал фон Тилли мобилизовать новую армию вместо уничтоженной при Брейтенфельде и объединить усилия с Максимилианом Баварским.

Густав-Адольф двинулся на запад в Нижний Пфальц и рейнскую долину. Кое-кто критиковал его за то, что он сразу не выступил на Вену; но шведский король старался закрепиться на юге Балтии, стремясь установить свои победы на истинно прочное основание. За три месяца он получил там полную власть; протестантские князья были готовы сотрудничать с ним, обессиленные католики отваживались на переговоры, иезуитов изгнали. Майнц, где стоял испанский гарнизон, был взят после короткой осады, испанцев заставили убраться назад в Нидерланды, и сообщение между ними и австрийцами нарушилось. А тем временем Иоганн Георг двинул свою армию в Силезию и Богемию.

За зиму фон Тилли собрал и подготовил свою новую армию; весной Густав-Адольф направился в Баварию и у реки Лех столкнулся со старым генералом. 15 апреля 1632 года возникла проблема переправы через реку. Густав-Адольф решил ее с помощью хитрости, которая с тех пор стала общепринятым приемом, но в те дни была таким же оригинальным нововведением, как облегченная артиллерия и атакующая галопом конница. Он выбрал речную излучину, выпуклую в сторону шведов, выставил по периметру артиллерию и начал атаку под прикрытием дыма от горящей сырой соломы. Это был не последний успех среди его битв и побед. Имперские войска потеряли 4 тысячи человек, включая старика фон Тилли, которому пушечное ядро раздробило ногу. Мюнхен пал, и упрямому Фердинанду не осталось ничего другого, как обратиться к Валленштейну.

Этот злой гений потребовал за свою службу плату, которую можно было ожидать. Он потребовал и получил безоговорочный контроль над армией и всеми занятыми территориями, право вето на все приказы, издаваемые императором. Возможно, что ему также пообещали какое-либо курфюршество.

Одним из оснований его сверхъестественного дара предвидения были его аналитические способности. В отставке он не утратил связь с происходящим и прекрасно понимал, в чем слабость Густава. Она крылась в альянсе с саксонцами, в характере Иоганна Георга и в том, что он находился по другую сторону шведских коммуникаций. Как только Валленштейн набрал новую армию, что не заняло много времени, он выступил с ней на Богемию и легко выбил оттуда саксонцев. В то же время он исподволь начал переговоры с Иоганном Георгом и Георгом Вильгельмом Бранденбургским, предположив, что они могут согласиться с ним в необходимости изгнания иностранных агрессоров из Германии. Если согласие будет достигнуто, то придет черед уступкам в вопросах религии, вплоть до отмены эдикта о реституции. Фердинанда, вероятно, заботила только истинная вера; но Валленштейн мыслил в масштабах империи.

После того как к Валленштейну присоединились силы баварцев, он двинулся навстречу Густаву-Адольфу в район Нюрнберга, где разместил большой укрепленный лагерь и стал ждать. Так же внимательно проанализировав военные операции Густава-Адольфа, как и его политические ходы, Валленштейн понял, что тактическая система шведов основывается на подвижности частей, в особенности артиллерии, на поле боя, а стратегическая система на том, чтобы не избегать сражений. Войска Валленштейна не обладали такой маневренностью и артиллерией. Он решил избегать боя и ждать, кто дольше выдержит полное затишье. При его безнравственных методах снабжения войскам Валленштейна будет проще стоять неподвижно, чем шведам.

Он не ошибся в своих расчетах. В течение шести недель армии стояли друг против друга, снедаемые голодом и болезнями. Наконец терпение Густава-Адольфа истощилось, и 3 – 4 сентября он сделал отчаянную попытку штурмовать командную высоту, занятую Валленштейном. Атака провалилась, король потерял 3 тысячи солдат.

Этот случай существенно повлиял на короля и его войска, а дальнейший ход событий доказал, что у злого гения есть ответы на все вопросы и система Валленштейна, быть может, эффективнее приемов Густава-Адольфа. От короля требовалось показать результат, изгнать имперские войска, а Валленштейн далеко продвинулся на север и близко подошел к протестантским землям. Чтобы заставить его отойти, Густав-Адольф выступил в поход против Вены. Валленштейн попросту проигнорировал это, отправился в Саксонию и взял Лейпциг, затем принялся опустошать окружающие земли. Иоганн Георг посылал отчаянные просьбы о защите шведскому королю, и разумность политического хода Валленштейна стала очевидной. Имперцам легче было потерять Вену, чем Густаву-Адольфу Дрезден, и шведы были вынуждены двинуть свои колонны на север.

Трудности со снабжением и необходимость оставлять гарнизоны для защиты от набегов имперских отрядов привели к тому, что Густав-Адольф подошел к Лейпцигу с небольшими мобильными силами, числом около 18 тысяч человек, но спустя некоторое время они увеличились с прибытием молодого герцога Бернгарда Саксе-Веймарского и его контингента. У Иоганна Георга было почти такое же войско в Торгау, с другой стороны от Лейпцига, но на послания, убеждающие его участвовать в битве, он дал лишь один ответ: что они встретятся в Магдебурге. Иоганну Георгу уже довелось участвовать в битве и не хотелось повторять этот опыт; кроме того, он всегда мог договориться с Валленштейном.

У Валленштейна было как минимум 33 тысячи солдат; уже наступил ноябрь, и он намеревался расквартировать войска на зиму в укрепленном лагере по типу нюрнбергского и так заставить Густава-Адольфа сидеть неподвижно. Для этого Валленштейн выбрал место под названием Люцен, на юго-западе от Лейпцига. Там не было командных высот, как на нюрнбергских позициях, поскольку этот район Саксонии представляет собой обширную долину, но от Люцена к Лейпцигу вела дорога с глубокими канавами по обеим сторонам. Приступая к укреплению позиций, Валленштейн для начала углубил канавы, превратив их в хорошие траншеи, и разместил в них мушкетеров. Справа от его позиций находилась деревня Люцен, а за ней единственная возвышенность на окружающей равнине под названием Мельничный холм; там расположилась основная часть артиллерии. Слева протекал ручей Флоссгратен, неглубокий, но служащий преградой неприятелю.

Он был защищен со всех сторон и мог ударить по любому отряду, который попытался бы его обойти. Такая позиция должна была нейтрализовать подвижность шведов; дорога представляла собой почти прямую линию, поблизости не было подходящего места для маневров, которые принесли Густаву-Адольфу успех при Брейтенфельде и у переправы через Лех. Когда 14 ноября Валленштейну донесли, что королевские войска приближаются, он поторопился послать за Паппенгеймом и его 8 тысячами всадников – они оставались в Галле, чтобы не усугублять проблему обеспечения армии.

Валленштейн придерживался мнения, что, когда Густав-Адольф прибудет на место, он вступит в сражение, не глядя на количество войск и позиции, и чех был совершенно прав. Король не только намеревался атаковать, но атаковать без промедления, несмотря на просьбы герцога Бернгарда дождаться хотя бы прибытия 2 – 3 тысяч человек из Люнеберга. Густав-Адольф не хотел даже отдыхать в крытой повозке; стояла сырая промозглая ночь, и если его людям приходится ложиться на голую землю, то и он не собирается ночевать в удобстве.

На рассвете все проснулись в густом тумане; король построил армию и повел ее вперед, распевая гимн Мартина Лютера «Ein feste Burg ist unser Gott»[11]. Валленштейн сжег деревню Люцен, чтобы она не могла служить прикрытием для врага; дым от пожара облаками плыл в сумраке. Несмотря на плохую видимость, разведка доставила Густаву-Адольфу точные сведения о вражеских позициях, и вопреки всем обстоятельствам у него был план маневра. В то время как слева кавалерийский отряд под предводительством герцога Бернгарда ударил по Люцену, сам король во главе усиленного правого крыла решил прорвать линию врага со своей стороны, поняв, что это был «стратегический фланг» – там лежали пути сообщения Валленштейна с Лейпцигом. Если прорвать эту линию, то имперским войскам будет некуда отступить. Шведская пехота была построена в две линии, как при Брейтенфельде; генерал Нильс Браге возглавлял первую, вторую – старый маршал Книпгаузен, а Торстенссон командовал артиллерией по фронту.

Битва при Люцене

Имперскими линиями австрийских и венгерских кирасир командовал генерал Пикколомини; напротив короля стоял генерал Коллоредо с пехотными и кавалерийскими отрядами, поддерживая пушки вокруг Мельничного холма, а Валленштейна, которого пришлось положить на носилки из-за подагры, переносили взад-вперед вдоль батальонов пикинеров, выстроившихся по центру. Это были терции – давно знакомые боевые порядки обученных на испанский манер солдат. В тот день они не двигались с места, в отличие от Брейтенфельда, а заняли позицию для обороны, которая удавалась им лучше всего. Сквозь завесу тумана с обеих сторон грохотали пушки.

В десять часов туман достаточно расчистился для того, чтобы противники увидели друг друга как бы сквозь тусклое стекло. Король Густав-Адольф воздел меч, как изображает картина, прочел краткую молитву и отдал приказ к наступлению.

Левое крыло герцога Бернгарда было охвачено с фланга, перед ним лежал холм, на который нужно было взобраться. Но это был пылкий и требовательный командир; его быстрый успех привлек внимание Валленштейна, и чех счел необходимым лично ответить на его вызов. В центре гибкая шведская пехота бросилась к окопанной Лейпцигской дороге, Торстенссон вывел несколько легких полковых пушек, обстреливая траншеи с имперскими мушкетерами, и шведы пробились прямо на позиции имперской артиллерии, захватили большие неподвижные пушки и заклепали их. Отряды пикинеров, сражавшиеся вдоль дороги, лишились большей части мушкетной поддержки. Под огнем, обрушенным на них с позиций Густава-Адольфа, они начали отступать, не бросаясь в бегство, но неспособные сделать ни шагу вперед из-за скорострельных шведских мушкетов и легкой артиллерии Торстенссона. Сильнее всего отступление было с их левого фланга – с правого фланга шведов; но Валленштейн тем временем сдерживал другой фланг. Но он не смог удержать Мельничный холм против герцога Бернгарда, когда пехотные части Браге влились в ряды атакующих; размещенная на холме орудийная батарея была захвачена.

Но ключевые события происходили там, где король на своем знаменитом коне шведской породы возглавил правое крыло шведов, а ключ к пониманию был в том, что (по словам англичанина-путешественника), «когда завязалось сражение, пал такой плотный туман, что один не видел другого; если бы не туман, думается мне, мы быстро бы прикончили их, но на все воля Божья». Во мгле шведские всадники с первого же удара разметали отряд легкой конницы хорватов и, опрокинув их, атаковали ряды кирасир. Эти стояли тверже, но шведы продолжали атаковать волнами, следующими одна за другой; имперцы подались назад и вниз, и забрезжил победный конец битвы.

Лишь забрезжил. В слепящем тумане до короля дошли сведения о том, что он случайно удалился далеко вправо, а Валленштейн вывел своих пикинеров с кавалерийской поддержкой против правого фланга пехоты под командой Браге, где она выдвинулась далеко вперед. Густав-Адольф поспешил на помощь, ускакал вперед только с четырьмя спутниками, в тумане попал в середину вражеского отряда и немедленно был убит.

Хуже всего было то, что контратака Валленштейна имела место в действительности. Под завесой тумана она явилась полной неожиданностью для крайнего фланга Браге и сокрушила оборону противника. Шведы отступили к дороге, отдали сначала одну линию траншей, потом вторую, их пушкам не во что было целиться; и при такой видимости пики оказались эффективнее артиллерии. В тот момент, когда шведская пехота начала отступать, на поле прибыл Паппенгейм с 8 тысячами свежей кавалерии. «Где король?» – спросил он, горя желанием отомстить за разгром на Брейтенфельде, и, когда ему указали, повел отряд на правый шведский фланг. Ему удалось нагнать конницу, следовавшую за Густавом-Адольфом почти до лагеря Валленштейна, и превосходящими силами оттеснить назад, за Лейпцигскую дорогу. Было пять часов, и масштаб контратаки Паппенгейма, казалось, должен был с ходу смести беспорядочные ряды отступающих шведов.

Но этого не случилось, и вот по каким причинам. Туман начал рассеиваться, и Торстенссон снова выдвинул свои орудия, тогда как имперские пушки в центре по-прежнему бездействовали. Захваченную на Мельничном холме батарею повернули против имперских линий и не давали им продвинуться за дорогу; сам Паппенгейм погиб.

Но главная причина заключалась в том, что старый маршал Книпгаузен разыскал герцога Бернгарда и сообщил ему о гибели Густава-Адольфа. Герцог принял на себя общее командование; вторая линия пехоты была еще невредима, и маршал считал, что сможет завершить отступление.

«Отступление! – вскричал Бернгард. – Пришла пора не отступать, но мстить! – Он сорвал с головы шлем и помчался вдоль линий с громогласным криком: – Шведы! Король убит!»

Книпгаузен был осмотрительным, пунктуальным солдатом. Он воспользовался второй линией, чтобы усилить слабые места первой с большой точностью. Но теперь битва не зависела от действий Книпгаузена. Бернгард Саксе-Веймарский взял ее в руки и сумел направить на неприятеля невероятный гнев, который его слова породили в людях, проведших в сражении большую часть дня. Они бросились на врага в яростном натиске, какой редко встретишь на поле битвы; шведов обуревало такое бешенство, что после битвы были найдены тела имперских солдат, зарезанных кинжалами и даже задушенных. Отважные, вымуштрованные воины, терциарии, не могли устоять против шведов. «Солдаты бежали, побросав оружие, и командиры не могли их удержать; ибо герцог Бернгард неистово обрушился на врага».

Армия Валленштейна была не просто разбита, но уничтожена.

В Люцене была уничтожена не только армия Валленштейна, но также имперская система и сам Валленштейн. Гений прожил еще несколько лет в своем богемском замке Эгер, пока какие-то головорезы, нанятые Фердинандом, не ворвались в его кабинет и не расправились с ним. По мнению императора, единственное, что могло оправдать предоставление кому-либо безграничной власти, это абсолютный успех, который обеспечил бы полный контроль над остальной частью Германии, как над герцогством Мекленбургским и дворянскими поместьями Богемии. Когда Валленштейн впервые вышел на сцену, целью императора было возвращение католической церкви на прежние позиции. Но вмешательство Ришелье и битва при Брейтенфельде сделали этот замысел неосуществимым, и целью стало то, что раньше было средством. Войну за религию император проиграл при Брейтенфельде; войну за абсолютную империю – в Люцене.

До Реформации, какие бы ни шли войны, вся Европа оставалась в рамках фундаментальной концепции единства христианского мира – той мысли, что разные государства составляют, подобно членам, единое тело. И даже после Реформации, когда в 1555 году Карл V заключил соглашение с протестантскими князьями империи, сохранились концепция и идеал. Формально во имя этой идеи, как бы искаженно он ее ни понимал, Фердинанд II начал свою кампанию по контрреформации. Во имя ее Валленштейн строил свои грандиозные планы. Люцен уничтожил идеал, сломал концепцию и само европейское единство.

Судьба как Реформации, так и имперских притязаний была решена на поле битвы военными средствами. Система фон Тилли и Валленштейна основывалась на армии почти неуязвимой в оборонном отношении, которая, продвигаясь по неприятельской стране, разграбляла ее и уничтожала ресурсы, снабжая довольствием солдат. Опустошенная страна являлась даже источником наемной силы. «Чей дом сожжен, идет в солдаты», – гласила популярная поговорка. Валленштейн более тщательно разработал эту систему, чем фон Тилли, по причине своей безжалостности; кроме талантов военачальника, которыми обладал его предшественник, он имел способности интригана, финансиста и дипломата. Но даже в наивысшем выражении она была только развитием испанской военной организации, средневековой в своей основе.

Нежизнеспособность этой системы доказал Густав-Адольф. При Брейтенфельде он продемонстрировал ее недейственность в тактическом отношении; показал, что боевой порядок, главное качество которого – неуязвимость для нападения, всегда можно сломить, если нападающие двигаются достаточно быстро и бьют достаточно сильно. Испано-имперская система использовала пехоту и мушкетеров в качестве крепости, а кавалерию для совершения вылазок; но главный недостаток такой крепости состоял в том, что она не способна менять форму; обладая достаточной подвижностью, всегда возможно разбить ее по частям превосходящей силой.

Кроме того, Густав-Адольф показал стратегическую ошибочность системы. Хотя его войскам не удалось сдвинуть с места вражескую армию в Нюрнберге, это не должно помешать нам увидеть важный факт: армия Валленштейна понесла тяжкие потери от голода и болезней, а когда Валленштейн попытался повторить ситуацию, он получил Люцен. Армия не может обходиться без коммуникаций и снабжения. Мобильные шведы в любой момент могли отрезать противника от линий сообщения и поэтому вынудить его вступить в сражение на благоприятных для себя условиях. Именно так поступил Густав-Адольф.

Наконец, шведский король продемонстрировал успехи в сфере морали и боевого духа. Они оправдали себя: города открыли ворота перед шведами; крестьяне даже католических земель, откуда прежде люди бежали от Валленштейна, повезли провиант на своих лошадях. Это в огромной степени облегчило для Густава-Адольфа проведение военных действий и обеспечило ему широкую поддержку масс, которую он почувствовал сразу, как только доказал, что умеет побеждать в сражениях и защищать своих сторонников от враждебной системы.

В итоге это не менее важно, чем те изменения, которые моральные ценности принесли в саму армию. Вся испаноимперская система основывалась на желании солдат получить выгоду от того, что они сражались; когда стало очевидно, что им ничего не добиться, как на полуденном Брейтенфельде или в дымной мгле Люцена, армия распалась. Шведская армия была набрана из людей, пришедших на войну, а не нанятых для отдельной кампании. Они сражались за нечто важное: за идеал, свободу и независимость мысли, необходимую для человека. И когда Густав-Адольф пал на поле боя, этот идеал не погиб; в нем черпала силу ярость северян, которая смела все на своем пути, прежде чем в тот вечер навсегда закончилось Средневековье.