ЗНАЧЕНИЕ РИМА КАК ФАКТОРА ЦИВИЛИЗАЦИИ

Империи, как люди: если умнеют, то ближе к закату. Когда Рим столкнулся с угрозой исчезновения, когда над головой Империи засверкали мечи варваров, он стал делать уступки народам, пошел навстречу желаниям своих граждан. Казалось, римская мудрость гласит: Videas, quid agas! (Лат. «Думай о том, что делаешь!») Но думали они зачастую уже после того, как делали – так поступал Рим с побежденными этрусками и италиками, так было с греками и испанцами, с галлами и германцами и т. п. Именно после того, как судьба, воля императора или другие обстоятельства забрасывали римлян в этот мир, они проникались неким сочувствием к «варварским народам». К примеру, поэт Овидий, которого император Август за проступок (суть которого неясна до сих пор) удалил из Рима, пребывая в Томи, районе румынской Констанцы, стал вдруг вспоминать в стихах горькую участь бедняков, рабов, землекопов, о которых он и не думал в Риме:

Если я плохо пишу, извини меня,
добрый читатель,
Вспомнив о том, где я жил и почему
я писал.
Был я изгнанником, в песнях искал
я забвенья, не славы,
Я забыться хотел, горькие мысли
прогнать.
Не потому ли поет землекоп,
закованный в цепи,
Песней бесхитростной он хочет
свой труд облегчить,
Песню поет и бурлак, в песке
увязая прибрежном,
Против течения реки плот свой
тяжелый влача.
Легче под песню грести и гребцам,
сидящим на веслах,
Дружно у них взлетают весла
и бьют по воде,
Песней, играя на дудке, пастух
овец собирает,
Сев на камне, держа посох в усталых
руках.
Так же, прядя свою пряжу, поет
за работой служанка,
Время быстрее идет, легче
становится труд…

В поздние времена римляне уже не удивлялись, если их императором становился испанец, сириец, германец или галл. Говоря о вкладе римлян в историю, обратим внимание не столько на искусство учета интересов народов, входивших в сферу их влияния, сколь на их умение конвертировать достоинства других в пользу Империи. Римляне умело впитывали и брали все объективно для них полезное. Вся римская культура – это глубокий и органичный синтез элементов культур самых разных средиземноморских народов. Так, позднеримский автор Симмах, рассуждая о римской культуре, пишет: «Оружие мы заимствовали у самнитов, знаки отличия – у этрусков, а законы – из обители Ликурга и Солона». Порой говорят об эклектизме римлян, их малом вкладе в античную средиземноморскую цивилизацию, но такая оценка не совсем справедлива. Римляне умело впитывали достижения чужих культур, и это не было признаком слабости, а, скорее, наоборот – признаком силы.

Римский народ, учась у других, обучал и воспитывал подчиненные ему народы. История изображала великие события, право гармонично упорядочивало всю систему экономических и социальных связей в обществе, военная мощь давала возможность сохранять мир и спокойствие, хотя, конечно же, и относительные. «Таковы виды наук, истинно римских, достойные того, чтобы ими занимались римляне, таковы науки граждан. Начало законоведению и истории положили патриции; это они занимались тайнами юридических формул, это они являлись авторами великих летописей». Рим нес народам мир, хотя и в кандалах рабства.

Фемида. Бронзовая статуэтка

Все это позволяло сохранять империю, давало возможность ей расти и усиливаться (до известного предела и до поры до времени), объединяя общими юридическими нормами и законами различные народы. Вот и Цицерон, апеллируя к системности и ясности принципов римского права, говорил, что «понять и изучить это право легко, если овладеть общими началами, на которых строится всякая наука». Российская империя, а затем и советское общество в еще большей степени, нежели Рим, строили содружество народов на неких общих принципах, общем законодательстве, единой системе культуры и образования. Жаль, что в сегодняшней науке и обществе сохраняются недопонимание и недооценка достоинств советского периода истории.

Разве же выражение «Рим – наше общее отечество», которое использовали в положительном смысле римские юристы, не было воплощено, причем в более глубоком смысле в советской стране, которая являлась общей родиной многих народов? Проживающий в Риме (в Москве и Ленинграде) оказывался избранником бога, ибо Рим, Москва и Ленинград – это отечество всех… Конечно, немало было тех, кто к Риму (Москве и др.) испытывал неприязнь, отчуждение, даже страх, но все (из обитателей империи) стремились в его пределы.

Рим – Площадь народов

В том и в другом случае провинциалы, на словах порицая или браня Рим (или Москву), устремлялись туда… Пожалуй, благодарность провинциалов, благословляющих Рим за то, что, говоря словами поэта Пруденция, он «поверг побежденных в братские оковы», в самом деле звучит странно, если не иронично… Однако все прекрасно понимали, что «все дороги ведут в Рим», где больше обращается денег, выше культура, лучшие условия жизни, а следовательно, больше шансов и возможностей устроить жизнь и судьбу, помочь своей семье. Поэтому можно поверить в искренность галла Рутилия, который при прощании с Римом лобызал со слезами на глазах «священные камни» города. Так за что же «полюбили» Рим бывшие варвары и рабы? Видимо, за то, что Рим «создал единое отечество многим народам», за то, что «благом стала для покоренных против их воли римская власть», за то, что именно «Рим превратил мир в стройную общину (urbem fecisti quod prius orbis erat) и не только владычествовал, но, что важнее, был достоин владычества», за то, что стал для многих из них общей родиной. С тех пор как, по выражению Тьерри, «маленькая община на берегах Тибра разрослась во вселенскую общину», как расширяется и одухотворяется идея Рима, римский патриотизм принимает моральный и культурный характер – любовь к Риму становится любовью к роду человеческому, его идеалом. Лукан, племянник Сенеки, дал этому чувству поэтическое выражение, говоря о «священной любви к миру» (sacer orbis amor), прославляя «гражданина, убежденного в том, что он родился на свет не для себя, а для всего этого света». Это общее осознание культурной связи между римскими гражданами породит понятие romanitas в противоположность понятию barbarus.

Уничтожение христиан языческим Римом

Вопрос о роли христианства и отношении к нему Рима сложен и выходит за пределы нашей темы. Рим претерпел эволюцию – от отнесения христиан к врагам рода человеческого до вознесения этого учения. С одной стороны христианство объединяло гражданина с рабом, с другой стороны – римлянина с варваром. Соответственно римские юристы раба будут рассматривать иначе, указывая, что он не может быть субъектом договора по цивильному праву, но за ним признается право на натуральное обязательство, обеспеченное должной защитой. Ульпиан, к примеру, скажет, что рабство противно законам природы, ибо перед последними все люди представляются равными (Д. 44. 7. 14). Другой вопрос, насколько то, что провозглашали поэты, историки, философы, юристы, римские императоры в качестве идеалов, принципов самого Рима, соответствовало в действительности практике обычной жизни. Скажем, такие историки, как Полибий, влюбленные в Рим, склонны были видеть в Империи прежде всего защитника и покровителя. Он писал: «Как люди, одаренные возвышенной душой и благородными чувствами, римляне соболезнуют всем несчастным и спешат услужить всякому, кто прибегает к ним за покровительством». При всем нашем уважении к историку не будем переоценивать поступки и поведение Империи, никогда не отличавшейся ни идеализмом, ни бескорыстием, ни гуманизмом.

Воинственные варвары – готы

Лучшей эпохой Римской империи признан II век, так называемая эпоха Антонинов, которая определялась личными достоинствами цезарей, царствовавших тогда. То было время, которое можно характеризовать прекрасными словами Тацита, восхваляющего Нерву за то, что он «сумел соединить вещи, прежде (olim) не совместимые (dissociabiles), – принципат и свободу». При Антонине (138–161 гг.), который ранее являлся проконсулом Азии, где заслужил репутацию человека благочестивого и честного (позже ему присвоят имя «Пий», т. е. благочестивый), Рим стал действовать скорее дипломатическими мерами, чем оружием. Его правление многие историки называют эрой «золотого века» Рима. Греческий философ Элий Аристид, наставник юного Марка Аврелия, произнес речь «Панегерик Риму», где сказал, имея в виду все тот же Рим: «Именно ты неопровержимо доказал всеобщую истину, что Земля является всем матерью и общим отечеством. Теперь в самом деле эллины и неэллины, обладающие состоянием или без оного, могут запросто путешествовать повсюду.

Гомер сказал: «Земля для всех общая», – и ты сделал так, чтобы это стало явью… Поистине остается лишь сочувствовать тем, которые остались – если таковые в самом деле остались – не подвластны тебе, поскольку они лишены этого блаженства». И если даже это было не совсем так или не так вообще, то определенные и весьма важные шаги по унификации системы финансов, законодательств, путей снабжения и т. д. были сделаны. Так, при чеканке ряда монет были использованы названия и символы провинций. Например, Britannia оказалась своего рода прототипом фигуры, которая и поныне присутствует на 50-пенсовых монетах Великобритании. И все же «золотой век» длился не так уж и долго.

Марк Аврелий совершает жертвоприношение у храма Юпитера

«Добрые нравы имеют большее значение, чем хорошие законы», – утверждал Тацит. Поэтому многие и связывают римский «золотой век» с именем Марка Аврелия, императора-философа (121–180 гг.). Этот человек обладал мудростью и внутренним благородством. Только это сочетание в правителе в сумме дает справедливость. Во времена Антонинов ситуация была достаточно гуманной. Ф. Фонтен пишет об этом времени: «Ведь это действительно тайна. На первый взгляд, случай Марка Аврелия доказывает, что обычный человек в Империи мог достичь вершины власти без наследственных прав и без государственного переворота. Он был избран лучшими как лучший. Такова была по крайней мере теоретически, система передачи власти при Антонинах; Плиний Младший в «Панегерике Траяну» потратил много труда для ее обоснования. Понятно, что реальность была несколько иной. Однако верно, что воцарение Марка Аврелия было достаточно близко к идеалу стоиков и сторонников небывалой имперской республики. Если вообще существует система демократической передачи аристократической власти, то юный Анний Вер был ее совершенным примером». Демократическая передача власти, но главное – достойному человеку, человеку, любившему простоту и мудрость, вот что привлекает нас в Марке Аврелии, а вовсе не то, что в нем была «жилка социалиста». Этот «святой язычник» – видимо, один из достойнейших героев, эрудит, который дал добрый пример европейской классике и современным политикам: cedant arma togae (пусть меч уступит тоге).

Артур Хагес. Он воскрес

Можно согласиться с мнением писателя Ренана об этом философе-императоре: «Поистине, пока мы существуем, все мы будем носить в сердце траур по Марку Аврелию, словно умер он только вчера. При нем царствовала философия. Благодаря ему на какой-то миг миром управлял лучший и величайший человек своего времени. Это был важный опыт». С.А. Котляревский говорил о роли Марка Аврелия и его вкладе в развитие империи: «Он шел по тому широкому пути правового и морального оздоровления империи, на котором он имел предшественников, подобных Траяну, Адриану и Антонину; им завершился тот поисти не «золотой век» Римской империи, когда ее представители совмещали со старыми, унаследованными от Республики устоями новую универсальную культуру, символически выражающуюся в словах: pax romana. Это была монархия, как нельзя более далекая – несмотря на внешние формы – от азиатской деспотии и едва ли не приближающаяся к типу пожизненной стратегии, описанной в «Политике» Аристотеля. Если верить афоризму, что у всякого народа есть правительство, которое он заслуживает, то населению Империи II века нельзя отказать в весьма высокой исторической оценке. Но как все это было не прочно. Марк Аврелий заканчивал, а не открывал блестящую главу из истории римской монархии.» Монархия плоха тем, что оставляет в дар наследников, которые зачастую по многим качествам уступают главе рода, особенно если он умен, смел, талантлив. Так было и в случае с собственным сыном Марка Аврелия – Коммодом. «За два дня до своей смерти он сказал друзьям (Марк Аврелий. – Ред.), что огорчен совсем не тем, что умирает, а тем, что оставляет после себя такого сына: Коммод уже показал себя беспутным и жестоким». Поистине горек жребий родителей, которые не смогли воспитать детей в духе верности предкам (если предки, конечно, достойны того, чтобы отстаивать их идеи и идеалы). Печально видеть крушение надежд.

Пленники Рима

Вспомним о желании Марка Аврелия привести Европу к «финальному решению» да и слова его сына, Коммода, который в речи перед войсками обратился к ним с призывом «…покончить с войной и продвинуть власть Рима до ОКЕАНА». Тогда Марк Аврелий планировал скинуть варваров в Океан, выйти на берега Балтики и таким образом разрешить вопрос об угрозе с севера раз и навсегда. Это заставляет помнить, что Запад при получении стратегического превосходства и военной мощи всегда предпочитает законам и миру меч (Inter arma silent leges).

В III в. Рим погрузился в пучину анархии, обусловленной своеволием легионов. В нем развились бюрократическое управление и система Диоклетиана с ее жесткой регламентацией, определением обязанностей каждого (земледельца – к его «глыбе», куриала – к курии, ремесленника – к цеху) стала ее венцом. Эдикты всякому товару указывали цену, возник колонат, переход от рабства к средневековому крепостничеству. Деление людей по разрядам – римские граждане, союзники и провинциалы – заменено делением на социальные классы. Наступил конец античного мира, державшегося двумя понятиями – самостоятельной общины (polis) и гражданина. Полис заменен муниципием; почетная должность (honos) обратилась в повинность (munus); сенатор местной курии, или куриал, стал крепостным человеком города, обязанным до разорения отвечать имуществом за недобор податей. Видоизменяются роль и функция гражданина. Прежде он мог быть магистратом, воином или жрецом. Ныне стал чиновником, солдатом, церковником. Рим, веками державший в руках судьбы мира, дряхлел. Различные народности, входившие в его состав, хотели обрести свободу, независимость. На границах было неспокойно. Варвары приценивались к богатствам Рима. Наступал час великих испытаний.

Диоклетиан, св. Георгий и святая царица Александра

И. Флавий писал: «Как раз в это самое время Рим тоже страдал от тяжелых потрясений. Прибывший из Германии Вителлий привел вслед за своим войском огромную толпу приставшего к нему народа, и так как для их размещения не хватило предназначенных для воинов помещений, он превратил весь Рим в военный лагерь и наполнил каждый дом вооруженными людьми. Те же, не привычные к римскому богатству, ослепленные блеском серебра и золота, едва сдерживали порывы своей алчности и в конце концов обратились к грабежу и убийству каждого встречного. Таково было положение в Италии». Все это было преддверием куда более грозных дней, ожидавших Рим.

Гвидо Рени. Распятие св. Петра

Между тем в Римской империи про изошел самый важный по своим последствиям переворот – объединение римлян на почве религиозной. Переворот этот подготавливался уже на почве язычества путем соединения богов в общий пантеон или даже путем монотеистических представлений; но окончательно объединение совершилось на почве христианства. Первые христиане из иудеев появились в Риме, вероятно, между 33 и 40 годами. Иудеи в Риме были многочисленны и активны, поддерживая постоянную связь с Иерусалимом. Активность христиан вызвала разногласия в части римских синагог, а затем и волнения… Историк Светоний говорит о волнениях среди иудеев, «находившихся под влиянием Хреста (Chrestus)». Не желая терпеть этих возмутителей спокойствия, император Клавдий в 41 г. подписал указ об изгнании их из Рима. Два видных пророка новой религии, Павел и Петр, вынуждены были принять смерть – Павел обезглавлен в самом Риме, а Петр распят, но распят головою вниз (по его собственной просьбе, чтобы в казни ничем не походил на Христа).

Св. Павел проповедует в Риме

Между иудаизмом и христианством возникло отчуждение, тем более что с 30-х гг. в составе христианских общин появляются и язычники. Римский гражданин Павел твердо стоял на том, чтобы христиане-язычники обратились к вере и стали праведниками не по правилам иудейского закона, а благодаря вере в Христа. Появление этой новой идеологии имело исключительное социально-политическое значение. Дело в том, что Древнему Риму, как и греческому полису, не удалось достичь «социального равенства», несмотря на усилия императоров и стоиков. Аристотель писал, что греческий город «порождает рабов и господ, а не свободных людей». Это же можно было сказать и в адрес рабовладельческого Рима. Конечно, все большее число обитателей империи могло стать римскими гражданами. Однако речи Сенеки и Эпиктета о том, что все люди – дети одного отца, Зевса, и что все – братья, мало кого убеждали. Христианство провозгласило равенство людей перед Богом: «Нет уже ни иудея, нет эллина, нет раба, ни свободного, нет мужского пола, ни женского, ибо все вы одно во Христе Иисусе». Это поистине революционная социальная модель.

Однако ввиду идейного поворота естественно возник вопрос о том, не было ли христианство причиной падения Римской империи. Рационалист Э. Гиббон, который не был в восторге от нашествия на Рим монахов, отвечал утвердительно. Англичанин писал в книге «История упадка и крушения Римской империи» со ссылкой на античных авторов: ««Монахи» – раса грязных животных, которым Евнаний хо-_ тел бы отказать в названии людей, – были творцами нового богослужения, которое заменило постигаемые умом божества самыми низкими и презренными рабами». Но христианская церковь встала на путь привлечения новых адептов все теми же символами богатства и роскоши – сделанными из золота или серебра глазами, руками и ногами, – а назидательные произведения живописи, которые неизбежно должны были скоро сделать предметами неблагоразумного поклонения, представляли фигуру, атрибуты и чудеса святого. Один и тот же первообразный дух суеверия должен был наводить в самые отдаленные один от другого века и в самых отдаленных одна от другой странах на одни и те же способы обманывать людей легковерных и действовать на чувства толпы. Религия Константина менее чем в одно столетие довершила завоевание всей Римской империи, но сами победители были мало-помалу порабощены коварством своих побежденных соперников».

Император Константин

Правда, христиане, преследуемые языческими императорами, были не расположены к Империи; правда и то, что после своего торжества, преследуя, со своей стороны, язычников и дробясь на враждебные секты, христианство разъединяло население Империи и, призывая людей из мирского царства в Божье, отвлекало от гражданских и политических интересов. Но, сделавшись религией государства, христианство внесло в него новую жизненную силу и стало залогом духовного единства, которого не могло дать распадавшееся язычество. Это подтвердила и история императора Константина, украсившего щиты солдат монограммой Христа и совершившего великий исторический переворот. Христианское предание символизировало в видении креста со словами «Сим победиши» то будущее, в котором Рим, казалось, вновь мог обрести былую мощь, вновь возродиться, но уже в религиозно-мировой форме.

Тимур принимает богатства Рима. Узбекистан. Ill в.

Произошло то, что рано или поздно должно было произойти. Рим стал слишком большим и неуправляемым монстром. Машина все чаще стала давать сбои. Империю невозможно было удержать, накормить, обустроить да и привести к покорности. Азия и Европа были слишком велики, и маленькая Италия ее бюрократия, уже не могли удержать этих гигантов, которые лишь по случайности не сумели добраться до ворот Рима раньше. В 330 г. император Константин оставил Рим и провозгласил столицей древний греческий город Византий, который со временем стал Константинополем. Единая Римская империя перестала существовать, и на ее базе возникло две империи – Западная Римская и Восточная Римская империи. Произойдет это в 395 г., хотя номинально имперское единство какое-то время еще продолжало существовать. Столицей по-прежнему считался Рим, а главными императорскими резиденциями в западной части выступали вначале Милан, а затем Равенна. Однако распад Империи продолжался с 395-го по 476 г. Так, Британия, Галлия, Испания, Африка и Паннония были захвачены германскими племенами. После падения Западной Римской империи обозначение Восточной Римской империи (как части общей Империи) потеряло смысл и возникло наименование Византийской империи. Выяснилось, что тогдашняя Европа уже ничего не могла противопоставить гигантской Азии, являясь «карликом» в римских доспехах, хотя и с былыми амбициями. И как бы мы ни оценивали те исторические события, но суть их достаточно очевидна. Народы, заселявшие огромные пространства Центральной и Восточной Европы, при доминирующей и решающей роли Азии вторглись на земли Рима. Это было и неизбежно, и закономерно. Немецкий философ К. Ясперс, говоря о европейских завоеваниях и достижениях культуры, рассуждал об осевом времени, относя первое осевое время к периоду 800–200 гг. до н. э. Падение Рима означало поворот мировой оси, и его также следует отнести к осевому времени. Поворот к универсальности требовал или Азию подчинить Риму, или Рим подчинить Азии. Долгое время Запад был лидером, гегемоном процессов завоеваний и проникновения в другие культурные миры. хвачены германскими племенами. После падения Западной Римской империи обозначение Восточной Римской империи (как части общей Империи) потеряло смысл и возникло наименование Византийской империи. Выяснилось, что тогдашняя Европа уже ничего не могла противопоставить гигантской Азии, являясь «карликом» в римских доспехах, хотя и с былыми амбициями. И как бы мы ни оценивали те исторические события, но суть их достаточно очевидна. Народы, заселявшие огромные пространства Центральной и Восточной Европы, при доминирующей и решающей роли Азии вторглись на земли Рима. Это было и неизбежно, и закономерно. Немецкий философ К. Ясперс, говоря о европейских завоеваниях и достижениях культуры, рассуждал об осевом времени, относя первое осевое время к периоду 800–200 гг. до н. э. Падение Рима означало поворот мировой оси, и его также следует отнести к осевому времени. Поворот к универсальности требовал или Азию подчинить Риму, или Рим подчинить Азии. Долгое время Запад был лидером, гегемоном процессов завоеваний и проникновения в другие культурные миры.

К. Брюллов. Нашествие на Рим короля вандалов Гензериха

Затем начался процесс покорения Рима и явился «бич Рима» – Аттила (433–453), вождь царского происхождения из племени гуннов. Э. Гиббон пишет, что гунны наводили ужас на весь тогдашний мир, ускорив разрушение Римской империи. Наружности Аттилы свойственны были черты скифские. Аттилу историк античности относит к скифским завоевателям, который возвышался «над грубыми соотечественниками не столько храбростью, сколько своим умом». Э. Гиббон подчеркивает, что из всех завоевателей «древних и новых времен он один соединял под своею властью обширные страны Германии и Скифии».

Рафаэль и ученики. Встреча Льва с Аттилой

С западной стороны его власть простиралась до берегов Дуная и Рейна, он «подчинил своей власти острова океана и Скандинавские государства, окруженные водами Балтийского моря». С восточной стороны трудно, по мнению историка, «установить пределы владычества Аттилы над скифскими степями; однако нам положительно известно, что он владычествовал на берегах Волги, что царя гуннов боялись не только как воина, но и как волшебника, что он победил хана грозных геугов и что он отправил послов для ведения с Китайской империей переговоров о союзе на равных с обеих сторон правах». На юге естественными границами его империи были Кавказ, Азовское море, Черное море и Карпаты. Описывая жизнь сокрушителя Рима, говоря о том, что эта граница была «полностью искусственной, выдуманной и даже иллюзорной», исследователь Бувье-Ажан восклицает: «Мания величия! Пустые мечтания больного рассудка! Наглость царька, объявившего себя владетелем пустынь и непроходимых мест, только бы пустить пыль в глаза действительно великим мира сего! Провокация шарлатана! Сколько историков разоблачали «манию Аттилы»! Другие же, напротив, видели в этих абсурдных границах фиктивной империи проявление дипломатического гения, поскольку Аттила поставил себя в ряд с другими императорами, которые не смогли ему в этом помешать, и обеспечил себе возможность играть на «незаконном» нарушении границ, как и сами они не раз поступали, когда дело заходило о слабо контролируемых землях». Он разделил всю ойкумену на четыре империи: Западную Римскую, Восточную Римскую, Гуннскую и Китайскую.

Аттила

Хотя напомним, что Рим уже был надломлен после вторжения вестготов Алариха, которые взяли великий город штурмом в 410 г. и разграбили его. Иероним в далеком Вифлееме писал: «…Ужасные новости приходят к нам с Запада. Рим взят штурмом. Люди спасают свои жизни ценой золота. Их ограбили, а теперь травят со всех сторон, так что, расплатившись своим добром, они будут платить теперь самой своей жизнью. Город захвачен, а это значит, что покорен весь мир».

М. Горелик. Потомок гуннов

Одной из причин крушения столь отлаженной за века правления Империи было то, что Аттила, находясь в заложниках у римлян, сумел неплохо изучить сильные и слабые их стороны. Кроме того, создаваемая им Империя обладала притягательной силой как для многих правителей, входящих в Римскую империю, так и для изгоев римско-варварского мира. Многие родственные племена сочли, что лучше быть в родстве и союзе со своими, нежели с грабителями римлянами. Так, готы и гунны заимствовали друг у друга имена, роднились семьями, перенимали обычаи, включая «обычай вождей обниматься и целоваться друг с другом на глазах у всех». Главное, готы переняли у гуннов их жесткое правило, рассматривавшее раскол основного племени (как и племени близких им народов) как тяжелейшее преступление перед страной. Полагаем, что военное могущество гуннов и стало причиной почти мистического страха, который испытывали к ним римляне. Отсюда распространение легенд о них, как о «демонах». Европейцам притязания Аттилы, азиатского царька, казались абсурдными, нелепыми и наглыми. По сути, границы державы Аттилы напоминают границы современной России. Отважный сын степей был для порабощенных народов промыслом Божьим.

Король Теодорих

Империя гуннов просуществовала недолго. После смерти Аттилы не нашлось никого, кто бы мог продолжить дело сплочения германских и скифских (русско-славянских) народов. История гуннов, однако, на том не закончилась. Этот великий народ не мог совершенно исчезнуть с мировой арены, ведь народы не исчезают и не умирают, а передают невыполненные миссии своим наследникам. Скажем, плоды созидательной деятельности Рима достойны похвалы. Они нашли выражение в строительстве городов, виадуков, дорог, обеспечивших могущество Рима, и в существовании римских законов. Дороги связали между собой все части империи, но прочнее дорог связали народы узы римских законов. Эти законы будут регулировать жизнь многих государств и после крушения Рима. Достаточно взглянуть на кодекс германского королевства остготов. Король Теодорих издал около 500 г. кодекс, имевший силу равно для готов и для римлян. Этот кодекс вырастает из римского права, и его статьи напоминают положения, входящие в кодекс Феодосия или в знаменитый сборник «Приговоры» юриста Павла. И хотя в 154 статьях «Эдикта» короля предусмотрены не все процессуальные случаи, тем не менее он и тогда предлагает обращаться к действующим законам варваров и римлян. Эдикт сохраняет некоторые положения национального права, но достаточно прочесть его с начала и до конца, чтобы убедиться, что от этих положений мало что осталось: так, частное право, уголовное право, процедура изменены в соответствии с римским духом; и документы судебной практики, доступные нам по сборнику Кассиодора «Варии», показывают, отмечает Л. Альфан в работе «Великая империя варваров», что фактически до конца царствования Теодориха на его территории «правило бал почти исключительно римское право».

Варвары

Следует учесть и то, что Рим предстал в глазах многих варваров неким универсальным государством, которое в общем и целом вполне отвечало их жизненным устремлениям, целям и задачам. Эллины не могли дать народам той военной мощи, организации, безопасности, наконец, тех карьерных возможностей, которые давал имперский Рим. Римляне позднего времени были лояльны к другим народам, они уже не демонстрировали своей исключительности, Рим охотно принимал на службу людей любых национальностей, даже любых религиозных убеждений, любых кровей.

Германские телохранители римского императора. Рельеф на колонне Траяна в Риме

В свою очередь, варвары чувствовали себя все увереннее в рамках Римского государства. Однако (и это не могло не тревожить коренной народ) бурное насыщение институтов державы, как и самой столицы, варварскими элементами меняло облик Рима. Начался процесс, известный как «варваризация Рима». Английский историк А. Тойнби писал: «Таким образом, если варвары неуклонно поднимались по ступеням римской социальной лестницы, то римляне начинали двигаться словно в противоположном направлении. «Германские вожди не только получали теперь высокие командные должности, но и добрались до высших гражданских постов. Во время правления Феодосия консулами были Рихомер, Меробауд и Бауто, а позже появляется по крайней мере еще пять германских имен. Когда канцелярия, гордость императора, перешла в руки варваров, стало ясно, что былая исключительность исчезла и германцы завоевали прямой путь в сердце Империи задолго до того, как прогремели их главные дела», – пишет Диль. Пятый век был эпохой, когда римляне, становившиеся варварами, и варвары, становившиеся римлянами, на какой-то период застыли, взирая друг на друга». Короткая фаза социального паритета стала «периодом неустойчивого равновесия между Варварством и Цивилизацией». Стоит подчеркнуть, что схожие процессы имели место в других великих цивилизациях – в китайской, русской, американской. Но тогда что же привело Римскую империю к катастрофе? Ведь то, о чем мы говорили ранее, т. е. расширение границ Империи, вовлечение в культурный ареал множества варварских племен, усвоение ими норм законов, универсализация систем управления, близость семей или их этническая взаимосвязь, проникновение в правящие слои и на высшие посты в Империи бывших варваров должно было, в принципе, не ослабить, а, напротив, усилить Римское государство. Что этому помешало? Если суммировать все причины и привести их к одному знаменателю, увидим: римский корабль налетел на скалу, имя которой – социально-классовый и племенной мятежи. И причиной стало отсутствие средств существования у подавляющего большинства народа, т. е. у крестьян, ремесленников, пастухов, солдат и т. д. Гауденций писал, что крестьян, умерших от голода или вынужденных принять убежище у церкви, было так много, что ему даже стыдно называть их число. Масса людей стала бандитами в Италии, Испании, в Северной Африке, на Дунае, Галлии и Британии. В итоге в Галлии вспыхнули волнения в 369, 401, 405 гг. В разных частях Империи полыхали войны, мятежи, восстания. Надежды, возникшие в ранний период Империи, так и не реализовались. По выражению римского историка Аммиана, тогда надеялись, что новый строй приведет к тому, что «знатные и бедняки в едином порыве и согласии» пожелают отдать жизнь за свою страну, чтобы обрести спокойную и мирную жизнь на небесах. Наивно идеалистический «золотой век» мечтателей, так и не родившись, уступил место золотому веку обладателей золота.

Обучение гладиаторов

Сальвиан писал о поведении римских богачей и, соответственно, о положении простых людей: «Бедных грабят, вдовы стонут, сирот притесняют, так что многие. получившие либеральное воспитание, ищут совместного с врагами убежища во избежание смерти в условиях всеобщих гонений. Они ищут у варваров прощения римлянам, поскольку не могут вытерпеть варварское бездушие у римлян.» Римские богачи были безжалостнее варваров по отношению к своему народу, аристократы и сенаторы Рима за годы Империи разбогатели чрезвычайно и были в среднем впятеро богаче, чем на заре Империи. Чтобы понять средний размер богатств этих господ, скажем, что римский писатель Симмах, считавшийся человеком среднего достатка, владел тремя домами в Риме и по меньшей мере 13 домами в различных районах Италии, не считая недвижимости в Сицилии и Африке. При этом, по словам Олимпиодора, каждый из виднейших богачей «имел у себя все то, чем, по-видимому, обладал средних размеров город, – ипподром, форумы, храмы, фонтаны и бесчисленные бани». Таким городом богачей были погибшие в лаве Везувия Помпеи.

К. Брюллов. Гибель Помпеи

Богачи вели жизнь пресыщенно разгульную и паразитическую и не думали вкладывать деньги в производство товаров или в развитие сельского хозяйства. Безудержная алчность заставляла их, как писали христианские моралисты Амвросий и Иоанн Златоуст, покупать «дом за домом, поле за полем, выбрасывая на улицу прежних владельцев и захватывая целые деревни в свои собственные ненасытные руки». Плывя вдоль этрусского побережья, можно видеть безграничные владения новых собственников. Говоря о власти в Риме, путешественник с Востока писал: «В этом городе есть сенат состоятельных людей. Каждый из них должен исполнять свои обязанности на высокой должности. Но они предпочитают этого не делать. Они стоят в сторонке и предпочитают в праздности наслаждаться своим богатством». Они не желали ни облегчить ношу народа, ни участвовать в защите своего государства. Сальвиан справедливо возлагает главную вину за крах Империи на богачей: «Кто может найти слова, чтобы описать гнусность нашей нынешней ситуации? Теперь, когда Римское государство уже угасает или по крайней мере испускает последнее дыхание в том самом углу, где, казалось, еще теплится жизнь, умирает, скованное путами налогов, как лапами бандитов, остается еще много богатых людей, чье бремя налогов лежит на бедных; иначе – есть очень много богатых людей, чьи налоги убивают бедняков. Я сказал очень много, боюсь, я должен был бы, по правде, сказать все. Богатые становятся богаче за счет уменьшения бремени налогов, которые они и так легко несут, а бедные гибнут от увеличения налогов, которые им всегда было трудно выносить. Так что превозносившееся лекарство чаще всего возвышает одних и так же часто губит других». Безудержное обогащение богатых было на время прервано Валентинианом I (364–375 гг.), дунайским солдатом, «не принадлежавшим к этому магическому кругу и ненавидевшему их самих и их влияние». При нем возник и институт официальных лиц, называемых Защитниками Народа или Защитниками Общества, которые должны были отстаивать интересы бедных слоев и униженных классов. Император, человек из военных, защитник Империи, даже выговаривал префекту Претории Петронию Пробу с явной укоризной: «Мы принимаем необходимые меры для обеспечения простых людей покровителями для защиты их от несправедливости сильных мира сего». Но эти обращения ко всякого рода чиновникам, в том числе и к Пробу, известному угнетателю бедных, были малоэффективны. И когда Валентиниан I умер, богачи и знать вздохнули с облегчением и тут же уничтожили институт защиты бедных, гонимых, униженных.

Упадок Рима

Несмотря на все речи знати и внешнюю лояльность к императору, она была враждебна ему, его окружению и советникам. Тяжело складывались отношения богатых собственников и с армией, поскольку они не хотели делать для укрепления обороноспособности страны ничего. Тревожным сигналом было и то, что средний класс, опора Рима, также нищал: «вся старая цивилизация среднего класса пришла в упадок», так что Риму не на кого было и опереться. Самые «умные» из собственников, так называемые космополиты, что более других имели собственности в других провинциях, боясь краха Рима, который был неминуем (они это, видимо, понимали), успели-таки продать «свою собственность перед приходом варваров» (Алариха, Аттилы). Некогда великий Рим перед распадом представлял собой лишь тень могучей Империи. Правда, ее поздние правители не были, по словам Ш. Монтескье, лишены некоторой политической мудрости. Они надеялись, что удастся «спасти Италию, которая была некоторым образом головой и сердцем Империи». Поэтому попытки спасти ее были закономерны и разумны. Однако большая протяженность границ, армия, состоящая из наемников чужеземцев, цинизм, продажность, коррумпированность правящих слоев, полнейшее равнодушие богатейших людей страны к нуждам и бедам своего народа, наконец, разделение бывшей Империи на Западную и Восточную (фактически начавшийся процесс распада) сделали Рим практически беззащитным перед варварами. Они продвигались все ближе к границам Рима, скрывая, однако, свои истинные намерения и заверяя Рим в дружбе (обычная история).

Освальд Шпенглер

Если говорить о финансово-экономической стороне вопроса, то вряд ли будет преувеличением считать одной из причин гибели великой Империи слепое следование целям ее многовековой деятельности, т. е. обретению богатств, денег, земель, рабов. Мощь цивилизации – деньги, дух денег проник «во все исторические формы жизни народов», зачастую вовсе не меняя их и не разрушая (так считал немецкий историк Шпенглер). Но есть и другое мнение. Деньги – важный инструмент, который, однако, не может заменить других, гораздо более важных и основополагающих элементов цивилизации – семьи, любви, армии, крепости устоев, ума, образования, культуры, науки, веры. И когда деньги не как абстрактная, а вполне конкретная величина начинают отрываться от глубинных истоков силы и морального здоровья нации, когда они лишены вдохновения и смысла, они напоминают не «живую воду», возвращающую к жизни, а «воду мертвую», губящую все и вся… Такова правда истории. Шпенглер видел причину гибели Рима, а затем и Запада в чудовищном социальном расслоении. Читаем в его «Закате Европы»: «Я вижу символы первостепенного порядка в том, что в Риме, где триумвир Красс был всемогущим спекулянтом земельными участками, отведенными под строительство, красующийся на всех надписях римский народ, перед которым даже на расстоянии трепетали галлы, греки, парфяне, сирийцы, в неимоверной нищете ютился в густонаселенных многоэтажных домах неосвещенных предместий… что многие благородные семьи родовой аристократии, отпрыски победителей кельтов, самнитов и Ганнибала, вынужденно отказывались от своих родовых поместий и снимали жалкие квартиры, поскольку не участвовали в опустошительной спекуляции; что в то время, как вдоль Via Appia высились удивляющие еще и по сей день надгробные памятники денежных тузов Рима, тела покойников из народа вместе с трупами животных и городским мусором выбрасывались в ужасающую братскую могилу.» Таким образом, вывод напрашивается сам собой: «Нам не надо ставить вопрос, почему Римская империя рухнула, наоборот, мы должны удивляться тому, что она сохранялась так долго». Помимо экономических, военно-политических, материальных причин, были и другие – духовно-нравственные и культурные признаки упадка Рима.

При всем огромном разнообразии взглядов и оценок причин падения Рима удивляет почти всеобщее единодушие ученых, на первое место среди причин гибели поставивших чудовищное социальное расслоение в Римской империи. Одна часть Империи оказалась в тысячи раз богаче другой, и, соответственно, другая часть огромной империи, а именно – беднейшая часть населения, имела все основания испытывать горькие и далеко не дружеские чувства к избранникам судьбы и рода. Видный философ С.Н. Булгаков, выступая сто лет тому назад с публичной лекцией в Москве (22 февраля 1909 г.), говорил, что наш «политико-экономический век стремится даже и Новый Завет, насколько это возможно, перевести на язык политической экономии». KI это очень правильно, поскольку и наш век наконец-то от создания мифов и легенд перешел к языку политической экономии, ибо язык этот, словно язык давно вымершего племени, был основательно нами подзабыт. Однако и сегодня старые и вечные истины античного строя могут дать нам нужные подсказки и решения. С. Булгаков пишет: «Если отвлечься от этих сравнительно второстепенных деталей и остановить внимание на самых крупных подразделениях общества, то можно сказать, что в эпоху зарождения христианства социальное неравенство и концентрация имуществ в руках немногих оптиматов (от лат. optimus – «наилучший», здесь, в широком значении, «римская знать») при пролетаризации или порабощении остального населения были основной особенностью эпохи. Правда, если сравнить эту концентрацию капитала с теперешней, она кажется слабою; ибо что значат первые богачи древности Рима, какой-нибудь авгур Лентул или вольноотпущенник Нерона Нарцисс с их капиталом миллионов в 35–40, приносящих всего около 1 млн рублей годового дохода, по сравнению с сегодняшними миллиардерами Америки – Рокфеллером, Морганом, Карнеги или же Ротшильдом?

Аппиева дорога – из Капуи в Рим (Via Appia)

Но ведь этому богатству зато противостояли такая бедность и порабощение масс, по сравнению с которыми положение среднего американского или европейского рабочего… кажется недосягаемым благополучием. (Впрочем, все такие экономические сближения отдаленных исторических эпох благодаря различию психологий вообще более чем рискованны, и, может быть, правильнее от них совсем воздержаться.)» Однако, несмотря на то что современное общество по части наук, капиталов, технологий и уровней образования лидеров да и трудящихся, их социальных прав и т. п., казалось бы, далеко ушло от эпохи рабовладения, все же подобные сравнения уместны. Прежде всего для некоторых обществ и стран переходного периода, где как раз психология знати, правящего класса (самовлюбленного Нарцисса, любующегося своим отражением в зеркале Запада), подобна психологии рабовладельца. Сегодня человек даже в демократической стране остается «рабом окружающего внешнего мира» (Н.А. Бердяев). Он в экономическом отношении зачастую порабощен не в меньшей степени, чем раб в каменоломнях Сицилии… Уже не говоря о том, что: «Боги назначили на долю свободы почти столько же бедствий, сколько и на долю рабства» (Ш. Монтескье).

Дж. Уторхаус. Нарцисс и эхо

Римское общество трагически раскололось уже не на враждебные классы, это было уже и ранее, а внутри самих классов, на «чужих» и «своих», «наших» и «не наших», на христиан и язычников. Далеко не просто выглядело противостояние христиан и язычников. Идеологи нового мировоззрения готовы были выбросить «в корзину истории» все старые ценности. Как пишет российский и болгарский историк и философ П.М. Бицилли, для них все одинаково «ужасно», «греховно» и «мерзостно» – кровавые цирковые зрелища и. «многоплодие язычниц-матерей». Всю культуру старого мира они отвергают как завершившийся, умерший период, как «старый мир». Отметим, что среди этих разрушителей Империи было немало евреев христиан, которые ненавидели римских императоров, имея для этого основания. Клавдий по этой причине изгнал из Рима иудеев, которые подстрекали народ к государственному перевороту.

Якоб Йордане. Изгнание торгующих из храма…

Желая экономически ограничить их влияние, Домициан ввел налог даже на обрезание. Однако чаще и охотнее императоры «обрезали» их кошельки, экономическую власть. Однако дадим слово П.М. Бицилли: «Евреи были рассеяны по всему лицу римского мира – не только на Востоке, но и на Западе. Сальвиан утверждает, что в Галлии – особенно на юге – все города полны «сирийцами». По словам Страбона, нет города (в Римской империи. – Ред.), в котором евреи не составляли бы богатой и сильной общины, забиравшей влияние и власть над горожанами. Евреи распространялись не только по городам, но и по селам. Общее число евреев в Империи специалисты принимают в 5–7 миллионов на 54–60 миллионов всего населения. Они пользовались репутацией наиболее беспокойного и. хронически революционного элемента. Главную массу иудеев «рассеяния» составляли отпущенные на волю рабы; это был мелкий люд, низший слой городского plebs^, живший в нищете, случайными заработками. Античное еврейство напоминает современное: крупная буржуазия, негоцианты, финансисты ассимилируются, обособляются от земляков, беднота сохраняет свою особенность, свою национальную исключительность. В среде этого класса был силен вульгарный иудаизм, поддерживавший умы в состоянии вечного кипения надеждами на близкое царство Мессии, освободителя и мстителя, – воинствующий национализм на несомненной социальной подкладке.» В этих кругах часто упоминали историю гибели «Вавилона» – Рима «с надеждами на истребление «богатых» и скорое торжество «бедных» и с призывами к социальному террору». Все это нашло воплощение в страшном восстании в Иерусалиме в 70 г.

Пытка христиан

Заметим все же, что христианство преобладало среди простонародья. Жизнь христиан была образцом умеренности. Заботясь о внутреннем величии и благородстве и дорожа только духовными сокровищами, они осуждали все связанное с роскошью в преисполненном богатствами Римском государстве, как то: строение пышных зданий, заведение богатейшей мебели – столы из слоновой кости, постели из серебра, обтянутые пурпуровой и вышитой золотом материей, золотая и серебряная посуда, украшенная резьбою и драгоценными камнями (Климент Александрийский. «О воспитании детей»). Христиане жили более чем скромно. В горнице святой Домны, девицы Никомидийской, было несколько предметов: Распятие, книга Деяний Апостолов, рогожа на полу, глиняная кадильница, лампада и небольшой деревянный ящичек, в котором хранились Святые Дары для приобщения (Бароний. Деяния муч. Никомидийских). Христиане не носили одежд яркого цвета; св. Климент Александрийский одобрял белый цвет («О воспитании детей») как знак чистоты, притом сей цвет был в общем употреблении у греков и римлян. Христиане не любили тонких и нежных материй, особенно шелковых, бывших тогда в такой редкости, что про давали их на вес золота; перстней, драгоценных камней, а также завивания волос, опрыскивания себя духами, слишком частого хождения в баню, излишней опрятности, всего, что возбуждает чувственную любовь и пылкое вожделение (Климент Александрийский. «О воспитании детей»; «Постановления апостолов»). Христианский поэт Пруденций видел первый знак принадлежности к христианам в перемене во внешности и оставлении украшений. Аполлоний, древний писатель церкви, делает следующий упрек монтанистам, говоря об их лжепророках: «Скажите мне, пророк напрыскивается ли духами? Любит ли наряды? Играет ли в кости? Отдает ли в рост деньги? Пусть скажут, позволительно ли это или нет? Я докажу, что их пророки то делают» (Евсевий. История…).

Однако если мы устремим взор «с безвременной высоты» сегодня «на тысячелетия мира исторических форм», то окажется, что Imperium Romanum видится уже не каким-то уникальным феноменом, но продуктом типичным и даже характерным для современного мира. Во всяком случае, черты Древнего Рима нетрудно уловить в культурах Великобритании, Франции, Германии, Испании, Италии, Скандинавии, Соединенных Штатов Америки… История Рима, как и вся история Запада, – это «Аппиева дорога», где можно видеть наряду с великими сокровищами науки, искусства и культуры, увы, и распятых рабов. Просто цепи стали иные.

Но правомерно ли накладывать «лекала» Рима на современный мир?! Подводя итог сказанному, можно ли утверждать, что Древний Рим был чужд иных идеалов, кроме практических и традиционных (богатство, власть, семья и т. д.)?

На сей вопрос, важный для понимания политики, экономики, морали и современного общества, мы попытаемся ответить. Кирхенгейм, ссылаясь на критерии общественного сознания римлян, утверждал: «Никому не придет в голову искать в истории римского народа, который признавал святость брака более, чем какой-либо другой народ, а понятие о собственности проводил строже и энергичнее других народов, учений, дорогих уму тех, кто любил питать себя иллюзиями и утопиями». К сходному заключению пришел и Г. Адлер: «В истории Рима в противоположность истории Греции нельзя найти никаких зачатков социализма… (Точнее говоря, социально-утопических идей равенства и общности имуществ.) Не только трезвый и рассудительный ум римлянина, но и его ясно выраженный частнохозяйственный дух наживы помешали ему воспринять идеалы коммунизма». Вывод поддержан немецким философом К. Форлендером: «… философский и вообще литературный осадок социально-критических идей – не говоря уже о социалистических у прозаично трезвого римского народа – гораздо более скуден, чем у богатых фантазией греков». В новых трудах эти оценки национальных качеств римлян формулируются еще категоричнее. В. Найт определяет римлян как грубых и циничных материалистов. Г. Роуз, восхваляя греков за высокую абстрактность мышления, не может удержаться от замечания, что римляне вообще-то были гораздо более «тупоголовым» (slowes-witted) народом. Исходя из подобных тезисов, Г. Фласхар утверждает, что в латинской литературе не было ни понятия, ни предмета утопии, Ф. Полак делает вывод, что «трезвый и практичный Рим не имел ни религиозных, ни светских идеалистических видов на будущее». В западной литературе и по сей день едва ли не общепринятым является мнение о том, что римляне были трезвыми, слишком практичными, «слишком удовлетворенными и слишком самодовольными, чтобы мечтать об идеальных политиях; для них сам Рим был утопией». По крайней мере таковы мнения западных авторов.

Древний Рим

Сходные по существу оценки можно было встретить в отечественной историографии. «Римская социальная теория, – писал, например, российский историк В.П. Волгин, – в значительной степени представляет собою не только аналогию, но и подражание древнегреческим образцам, а иногда и простое их переложение». В книге И.Д. Рожанского находим слова о том, что «теоретическая философия… была чужда римлянам» и что «в области теоретического мышления… мы не найдем ни одного представителя римского этноса. Римляне были, бесспорно, одаренным народом, но их одаренность была проникнута духом практицизма, чуждого греческому гению». В «Культуре Древнего Рима» отмечается, что для римлян был идеальным эталоном сам Рим и поэтому они «не знали утопий»: даже в разгар острейших социальных конфликтов Рим не знал утопий, столь характерных для эллинского и эллинистического политического мышления, и все, с ними связанное, оставалось вне поля зрения римлян. Ю. Чернышев все же заключает: «Римская история не только не является исключением, но и дает весьма убедительное подтверждение этой закономерности». Поиски форм идеального государственного устройства в Риме начинаются, судя по источникам, именно тогда, когда начинают проявляться симптомы углублявшегося кризиса римской гражданской общины (civitas), когда эта замкнутая прежде община в результате обширных завоеваний и быстрого экономического развития, роста богатств одних и нищеты других стремительно перерастает прежние патриархальные, «полисные» рамки, ломая их, превращаясь в столицу огромной средиземноморской державы. Болезненно воспринимаемый обществом процесс ломки традиционных устоев, проявившийся во II в. до н. э., в основном, завершившийся в I в., сопровождался не менее активным развитием политических утопий, чем в соответствующий период «кризиса полиса» в Греции IV в. до н. э. Тем не менее в римской утопии трудно найти проекты идеального государственного устройства, сравнимые по их красоте, стройности и теоретической глубине с теориями Платона и Аристотеля. Для нас, испытывающих сегодня нечто схожее с эпохой перехода от республики к устройству иного типа, представляется чрезвычайно важным понимание «темы Рима».

Утопия

Греция и Рим оставили нам бесценное наследие, которое мы ценим тем в большей мере, чем более узнаем о нем, хотя иногда принято считать, что Рим является только слепком с Греции. Н. Дэвис в своей книге «Европа» говорит о роли Рима в культурной истории человечества. Рим способствовал развитию традиционных римских добродетелей: gravitas (чувство ответственности), pietas (чувство привязанности к семье и своей стране), iustitia (естественное чувство порядка). «Из тех, кто обрабатывает землю, выходят самые сильные люди и самые смелые солдаты», – писал Катон Старший. В наше время историки относятся к Риму очень по-разному: кто преклоняется перед властью, кто восхищается проявлением силы, кого-то больше привлекает римская мощь, чем греческая изысканность. Одни восхищаются размерами Колизея, ставшего символом цивилизации Рима. «Пока стоит Колизей, будет стоять Рим; когда падет Колизей, падет Рим; когда падет Рим, падет весь мир».

Франсуа Буше. Похищение Европы

Это высказывание приводят Беда Достопочтенный, Э. Гиббон и многие другие. У греческой цивилизации было качество, у римской – только количество, Греция – оригинальна, Рим – производен, у Греции был стиль, у Рима – только деньги, Греция – изобрела, Рим – только изучил и применил. Рим – в лучшем случае подражание и продолжение Греции. Такого же мнения придерживались и римляне интеллектуалы. «Если бы греки так же пренебрегали новаторством, как мы, – писал Гораций, – то какие бы произведения древности сейчас существовали?» Говорят, что римляне вульгаризировали многое из того, что копировали, например, в архитектуре они переняли тяжелый, роскошный поздний коринфский ордер, а не утонченный дорический или ионический. «Самая ткань греческого искусства распадается, – пишет один критик, – когда оно приходит в соприкосновение с таким исключительно практическим народом, как римляне». Конечно, Рим был в долгу перед Грецией. Например, в исключительно важной духовной сфере, в религии, римляне переняли весь олимпийский пантеон, превратив Зевса в Юпитера, Геру в Юнону, Ареса в Марса, Афродиту в Венеру. Они переняли эллинскую философию настолько глубоко, что стоицизм стал типичнее для Рима, чем для Афин. В латинской литературе неизменно образцами были греческие книги, и казалось очевидным, что образованный римлянин должен в совершенстве владеть греческим языком. В спекулятивной философии и науках римляне, в основном, повторяли греков. Цицерон писал: «Красноречием зато мы овладели очень скоро; и ораторы наши сперва были не учеными, а только речистыми, но потом достигли и учености. Учеными, по преданию, были и Гальба, и Африкан, и Лелий. Философия же, напротив, до сих пор была в пренебрежении, так ничем и не блеснув в латинской словесности.» Но полагать, что Рим был чем-то вроде младшего партнера в греко-римской цивилизации, – это ошибка. Римский гений был устремлен в новые сферы – в сферы права, военной организации, администрации и инженерного искусства. Литература Рима – явление самого высокого порядка, не случайно многие выдающиеся римские воины и государственные мужи были и превосходными писателями. Одним словом, Греция и Рим – почти что единокровные братья, хотя один из них и «убил другого», взяв многое из наследия.

Европа-соблазнительница

Даже сокрушив Грецию, Рим перенес дух, идеи греческого духовного господства во второй Рим – Константинополь. Историк и философ Я. Буркхард писал: «Однако Константинополь, где бы он ни располагался, представлял собой не просто императорскую резиденцию, но символ нового положения в государстве, религии и общественной жизни. Основатель его, несомненно, вполне это сознавал; ему требовалось место, где новому не мешали бы древние традиции. Заслуженно или нет, но история наделила этот поступок печатью величия; в городе Константина сложились совершенно особый дух, совместивший в себе общественное и религиозное, и совершенно особая культура – культура Византии; любя ее или ненавидя, нельзя отрицать, что это была сила, оказавшая немалое влияние на мир в целом». С Византией связана история и нашей цивилизации. Византия – в каждом камне, слове, законе Руси.

Тинторетто. Осада Константинополя

Пройдут века, прежде чем опыт Римской империи даст возможность Карлу Великому создать Священную Римскую империю. Затем имели место важнейшие в истории цивилизации события – приход на Русь христианства подчеркнем особо – в православной форме, гибель Византии и захват Константинополя, крушение и распад Орды, начало возвышения Московской Руси. Все это – не хронологическое совпадение, но логически связанные события, подтверждение того, что многие народы, в том числе и Русь, вступили на новый и принципиально отличающийся от прежнего этап развития.

Появление на исторической арене мощного Русского государства на фоне потери традиционными оплотами культуры – греками и Римом – их величайшей роли объединителей Европы и Азии имело не только для русских, но и для всего мира огромный историко-философский смысл. В тот период и возник образ русских как «народа богоносного», а о Руси заговорили как о Святой Руси, причиною чего был не столько «золотой век» киевской государственности, сколь, конечно же, московский период – «эра Московии». Период существования Киевской Руси достаточно сложен и характеризуется многочисленными распрями и раздорами («Брат шел на брата»). Только становление власти Москвы положило начало созданию великой империи, Русского государства, формированию единого Русского народа… Именно в этом контексте следует понимать фразу создателя церковно-политической концепции «Москва – Третий Рим» монаха Филофея: «Два Рима падоша, Четвертому не бывать». Формула подтверждена не раз в битвах с многочисленными претендентами на мировое господство. Исследователь М.П. Кудрявцев выделил три категории символики Третьего Рима. Во-первых, символы, заимствованные у великих древних держав, наследницей которых и осмысляла себя на неком этапе Москва: Рим, Константинополь, Иерусалим. Во-вторых, символика апокалиптического Града Божия – Небесного Иерусалима, описанного в «Откровении» Иоанна Богослова. В-третьих, символы, связанные с земной Жизнью Господа Иисуса Христа и Святой Земли.

Хотим мы того или нет, но фактически случилось так, что история избрала нас, русских, хранительницей единства христианского мира, хотя иные полагали, что мы должны стать и наследниками Римской империи. Есть некая логика в словах одного из современных авторов: «Поэтому нельзя не признать величайшей нашей национальной ошибкой тот, например, факт, что наши учебники истории начинались и начинаются не ab Urbe condita (от основания Рима), а с каких-то мучительно туманных и невнятных поисков «прародины славян» и обозрения «палеолитических стоянок на территории страны». Нормальный курс истории России должен состоять из трех отделов – римской истории, византийской истории, и русской истории, плавно перетекающих один в другой. Конечно «последний Рим» для нас важнее всего, и уделять ему надо совершенно особое место, но в определенном смысловом ряду». В лице Руси Великой возник важнейший субъект новой истории, и Русь была избрана, чтобы послужить преградой всем злым силам.

Москва – Третий Рим!

люков, изучавший этот вопрос, характеризует ее как «красивую метафору, заключавшую в себе целуОтсюда и судьбоносный оттенок доктрины монаха Филофея – «Четвертому Риму не бывать». Напомним, что формула «Третьего Рима» являлась в разные периоды истории не только в России. Вероятно, идея эта пришла в Москву из Болгарии, где болгарский литератор в середине XIX в. хотел перенести славу «старого Рима» и «старого Царьграда» на «Новый Царьград – Тырнов». Историк П.Н. Мию историческую схему, целую философию всемирной истории». Нет смысла перечислять всех тех, кто так или иначе предлагал России унаследовать роль Третьего Рима. Хотя, скажем, российский философ Н.Ф. Федоров считал: «Между язычествующею Европой и иудействующим исламом Россия может быть посредником. Москва не Третий Рим, не новый Константинополь, а только наместник последнего». Но стоит ли нам играть роль наместника? Возможно, византийское наследие сыграло свою положительную роль, но можно ли было ожидать, что идеалы эти овладеют нами, «когда государственный строй, их воплощавший, терпел крушение, когда византийскому «царству» пришлось выслушать суровый исторический приговор?» (И.Н. Жданов. 1895.) Если даже признать, что мы некогда многое взяли от Византии, то ее крах, а затем и крах «новой Византии» – СССР – заставляет всех задуматься. У Российской державы – иные идеалы. Конечно, и создание новой России не обошлось без силовых действий. Принцип органической кристаллизации и централизации лежали в ее основе. Вечевые элементы демократии, ранее отступавшие на второй план, в условиях цивилизации и мира обрели новую жизнь. Российский историк В.О. Ключевский как-то заметил: «В России развилась особая привычка к новым эрам в своей жизни, наклонность начинать новую жизнь с восходом солнца, забывая, что вчерашний день потонул под неизбежной тенью. Это предрассудок – все от недостатка исторического мышления, от пренебрежения к исторической закономерности».

Находясь, как говаривали римляне, in sano sensu (лат. – в здравом уме), рискнем высказать предположение о том, что эти великие задачи если и по плечу кому-то, то объединенной группе народов Евразии и Европы, куда входит мощной составляющей славянская общность, имеющая в своей основе арийское начало. Весьма показательно и то, что до 60 % слов русского современного языка имеют большее или меньшее сходство со словами древнеарийского языка (санскрит). Такой степени сходства нет больше ни в одном из языков арийской языковой семьи. Это объединяет и Евразию!

Однако при этом следует учитывать намерения Запада, не всегда дружелюбные. В предисловии к двухтомнику «Россия и русские» Дж. Хоскинг из Лондонского университета писал: «Россия – одно из самых великих в истории государств, выживших, несмотря ни на что. В той или иной форме она существовала более тысячи лет и часть этого времени была самой обширной по территории державой на земле. Ныне Россия является одной из самых значительных держав Евразии и останется таковой». Подобно волхву он призвал Европу трезво смотреть на положение вещей, не сбрасывая со счетов Россию. Потому что на его взгляд: «Россия не исчезнет, не сойдет с мировой арены – она продолжит играть главную роль в формировании мира XXI в., и, бесспорно, роль отрицательную». Эти необъяснимые страхи, комплекс Эдипа, ослепившего себя, преследуют иных европейцев… Россия в далеком прошлом, увы, не всегда была вне подозрений, но в главном своем предназначении играла и играет в истории в одном случае важную и спасительную, в другом – оздоровительную роль для всего человечества.

Волхв – персонаж русских былин

Поэтому, не пренебрегая Европой, нужно искать союзников и на Востоке. Когда-то сначала разгром татаро-монгольских владык, а затем союз с мусульманским миром позволили Руси накопить силы, подняться и окрепнуть. Ту же тенденцию видим и в отношении Запада – сначала сокрушение завоевателей, а потом союз с ними. Такой подход может и ныне принести свои плоды. Русская наука могла бы оказать значительную услугу делу политического влияния на Востоке. Пока еще не упущено время, пока другие не завладели принадлежащими России местами на Востоке (впрочем, не в меньшей степени и на Западе, где мы еще не сказали своего слова), необходимо воспользоваться тем медленным, но верным средством, к которому всегда прибегал романо-германский мир в борьбе со славянами.

Взвешенно, трезво, умно оценивая возможности России, будем мостить пути на Запад и Восток– всюду, где есть наши геополитические, экономические, научные, культурные интересы.

Однако тема «битв цивилизаций» не исчерпана… Россия уходит от уравнительно коммунистической модели развития, и это означает одновременно рост богатств страны, нашей культуры, появление богатых людей, но и возникновение новых противоречий. Если богатства будут добываться тяжелым трудом и талантом, а не войной, грабежом или казнокрадством, то такая Россия может стать примером для многих народов. Но даже тогда она будет встречать глухое сопротивление, недовольство и угрозы, так как условия существования мира – с каждым новым миллиардом все более стареющего населения, исчерпанием недр и запасов ресурсов и воды на Земле, усилением дифференциации среди массы народов – будут подводить «точку кипения в котле» к опасной черте. Владеющая значительной частью полезных ископаемых, Россия вызывает раздражение, зависть и неуемное желание подчинить ее воле Запада, а возможно, и поработить… И только мощь России позволит ей расти и крепнуть в этих новых условиях, создаваемых нами самими – экономикой, наукой, культурой. Они и будут способствовать тому, чтобы все народы, культуры, цивилизации, веры воссоединились в мире Разума.

Горельеф на левой стороне пьедестала памятника Н.М. Карамзину

Великий историк Н. Карамзин, приступая к «Истории государства Российского», писал: «Согласимся, что деяния, описанные Геродотом, Фукидидом, Ливием, для всякого не русского вообще занимательнее, представляя более душевной силы и живейшую игру страстей; ибо Греция и Рим были народными Державами и просвещеннее России; однако ж смело можем сказать, что некоторые случаи, картины, характеры нашей Истории любопытны не менее древних». Не только не менее любопытны, а гораздо более, ибо то, что сделала Россия, не смогли достичь ни Александр Македонский, ни персидские владыки, ни китайские императоры, ни даже цезари Рима, все, вместе взятые, ни самые могущественные народы Европы (немцы, французы, голландцы). Возможно, важным исключением стали испанцы, сумевшие всего за три века своей истории освоить латиноамериканский континент, и англичане с французами – создатели Pax Americana. Вместе с тем надо вспомнить предостережение великого российского ученого, провидца Н.Ф. Федорова. Сто лет тому назад, говоря о призвании России, он писал: «Россия добьется многого, очень многого, если преодолеет два порока: несмотря на независимость, та не имеет самостоятельности и служит орудием то одной, то другой европейской партии, а также то, что в политике у нас нет русских. Россия непременно окажется в выигрыше и победит, если осознает ее главное предназначение: быть посредником» и никогда «не противодействовать духовно-умственной и научной силе». В работе «Вопрос о восстановлении всемирного родства. Средства восстановления родства» Н.Ф. Федоров, говоря об объединении христианских церквей, вместе с тем приводит в пример американские племена, населявшие материк. Он говорит: если бы «все эти племена соединились и составили соединенные племена – роды, а не штаты С. Америки», то они, возможно, выжили бы. Однако они «не соединились и потому сделались легкою добычею нынешних европейских американцев, которые – виновные в их вымирании – составляют. кладбища и музеи». Также должна соединиться Евразия, и не для того, чтобы держать в страхе и трепете мир, а чтобы сделать его мудрым и добрососедским, более справедливым и разумным.

Хочется надеяться, что Европа с Америкой, крупнейшие центры культуры, знаний и могущества, обретя спасительные равновесие и гармонию, присоединятся к нам в этом стремлении. Возможно, тогда поверим Фукуяме («Конец истории»): «Для большей части постисторической Европы Кубок мира заменил военную конкуренцию в качестве главной отдушины для националистического стремления быть первыми». На этом пиру миролюбивых народов достойнейшее место займет и Россия.

Битвы цивилизаций в виде военных столкновений должны исчезнуть из истории человечества. Цивилизации должны только сотрудничать, достигая при этом высшего уровня общественного развития, развития материальной и духовной культур. Достижимы ли эти великие идеалы?