Глава двенадцатая. Песня Амергина

С самого начала я хочу предложить, чтобы последовательные ряды «я есть» и «я был», часто встречающиеся в валлийской и ирландской поэзии, считались вариантами одной календарной темы. Возьмем, например, «Песню Амергина» (или Аморгена), которую исполнял нараспев верховный бард милетских пришельцев, когда ступил ногой на ирландскую землю в году 2736 от Сотворения Мира (1268 год до нашей эры). К несчастью, сохранился лишь перевод с древнего языка гаэлов на разговорный ирландский. Доктор Макалистер считает ее «пантеистической концепцией Вселенной, где верховный Бог — всемогущий и вездесущий», и делает предположение, будто это литургическая песнь такого же широкого применения, как, скажем, первые суры Корана или Символ Веры апостолов. Он пишет: «Не об этом ли гимне или рассказанном ему содержании этого гимна думал Цезарь, когда писал: „Друиды учат о звездах и их движении, о мире, о размерах земли, учат натуральной философии и природе богов“?» Он отмечает, что то же знание, но в «искаженном виде» вложено в уста дитяти-барда Талиесина, когда он повествует о своих прежних трансформациях. Сэр Джон Рис указывает в «Hibbert Lectures», что многие из Гвионовых «я был» говорят «не о реальных трансформациях, но о простом сходстве через примитивное образование определенного сказуемого и без помощи специального соотнесения с таким словом, как „похожий“».

«Песня Амергина» начинается с тринадцати утверждений, снабженных средневековыми толкованиями. За тринадцатью утверждениями следуют шесть вопросов, также с толкованиями. В версии профессора Джона Макнейлла за ними следует envoie, в котором друид советует морским людям попросить поэта священной крепости-рата сочинить поэму. Он-де сам снабдит поэта необходимым материалом, и вместе они сотворят заклинание.

Просите, Люди Моря, просите поэта, чтобы он сочинил
заклинание для вас.
Ибо я. Друид, который создал огам,
Я, который разводит дерущихся,
Я пойду в крепость сидов и буду искать там поэта,
чтобы вместе с ним сотворить заклинания.
Я — морской ветер.

Тетра был королем подводных земель, откуда, как считалось, пришли морские люди. Возможно, он является мужской версией Тефиды, морской богини пеласгов, известной также как Фетида, которую ахеянин Пелей взял в жены в Иолке в Фессалии. Сидов теперь многие считают феями, но в ранней ирландской поэзии они являются обычными людьми: высоко образованным и вырождавшимся народом воинов и поэтов, жившим в круглых укрепленных фортах, из которых наиболее знаменита Новая Мыза на реке Бойне. У всех у них были голубые глаза, бледные лица и длинные вьющиеся светлые волосы. Мужчины не обходились без белых щитов и собирались в дружины численностью примерно в пятьдесят человек. Управляли ими два рожденных девами короля, в сексе они были неразборчивы, «но без стыда и обид». По-видимому, это пикты (татуированные люди), и все, что можно о них узнать, соответствует данному Ксенофонтом в «Anabasis» описанию примитивных моссинеков (обитателей деревянных замков) с побережья Черного моря. Татуировка моссинеков была исполнена весьма искусно, и они умели делать длинные копья и щиты в виде листа плюща из белых бычьих шкур. Жили они в лесу и любовью занимались прилюдно. Укрепленные форты, которые они строили, дали им имя, и во времена Ксенофонта они занимали территорию, в ранних греческих легендах занятую амазонками. «Голубые глаза» сидов, наверное, были вытатуированными вокруг глаз голубыми кругами, которые известны у фракийцев классических времен. Их бледность, возможно, была искусственной — белой боевой раскраской в честь Белой Богини. В «Облаках» Аристофана есть сцена, где Сократ белит лицо Стрепсиада, которая говорит нам о том, что белый мел или растертый гипс использовались во время орфических обрядов инициации.

Слив Мис — гора в Керри.

«Семи отростков», возможно, означает семь отростков на каждом роге — всего четырнадцать, которые были знаком «царственного оленя». Однако царственным мог считаться и олень с двенадцатью отростками на рогах, а поскольку олень должен прожить семь лет, прежде чем у него появятся двенадцать отростков, то «семь битв», наверное, относятся к возрасту.

Не похоже, чтобы эта поэма открывала свое эзотерическое содержание всем и каждому. Она должна была быть «перепутанной», как поэмы Гвиона, из соображений безопасности. Поэтому я позволю себе несколько переиначить порядок тринадцати утверждений, основываясь на «Beth-Luis-Nion»-алфавите и на том, что мы уже узнали о мифическом значении каждой буквы-месяца:

Такое расположение почти бесспорно. В — это Гераклов олень (или дикий бык), который начинает год. Семь битв или семь отростков на оленьих рогах — это предстоящие и оставшиеся позади месяцы, ибо «Beth» — седьмой месяц после «Duir» (месяца дуба) и седьмой месяц после «Beth» — опять «Duir». Boibalos Гераклова заклинания, скрытого в «Boibel-Loth», — антилопа. На орфического «быка семи битв» намекает Плутарх в «Исиде и Осирисе», где он описывает, как во время зимнего солнцестояния золотую корову Исиды, завернутую в черное, семь раз обносят вокруг святилища Осириса, которого он отождествляет с Дионисом. «Это круговое движение называлось „поиски Осириса“, ибо зимой богиня мечтает о солнечной воде. И семь раз она делает круг, потому что бог-солнце проходит свой путь от зимы к летнему солнцестоянию за семь месяцев». Плутарх, по-видимому, считал, что в месяце 28 дней, а не 30, ведь иначе путь был бы пройден за шесть месяцев.

L — это февраль, шотландский месяц-водолей, сезон паводков.

Середина N приходится на начало марта, который «является, как лев» с ветрами, осушающими землю.

F находит отличное разъяснение в известной Средневековой песенке:

Он тихонечко явился,
Где мать его была,
Как апрельская росинка,
Что на поля легла.

Это и есть настоящее начало священного года, когда олени и дикие быки заводят потомство и когда рождается младенец Геракл, который был зачат во время летних оргий. До сих пор он плыл в своей корзине по воде, а теперь лежит на травке.

S — месяц, когда птицы вьют гнезда. В Гвионовой «Can y Meirch» («Песне лошадей») короткая серия «я был» появляется как вставка. Вот один пример: «Я был журавлем на стене — прекрасный был вид». Журавль — сакральная птица делосского Аполлона, а до Аполлона — героя-солнца Тесея. Журавль есть также — причем не один, а целых три — на галльском барельефе в Париже, и еще на барельефе в Треве вместе с богом Езусом и быком. Журавль, ястреб или гриф? Это важный вопрос, потому что ответом на него определяется происхождение поэмы. Ястреб, если только это не царский ястреб египетского Гора, будет коршуном, посвященным Северному ветру Борею. В греческой легенде его фракийские сыновья Калаид и Зет носят перья коршуна в его честь и умеют превращаться в коршунов. Эти две птицы мифологически связаны в египетском иероглифе, обозначающем Северный ветер, который есть ястреб. На валлийском он — barcut, на персидском — barqut, и это подкрепляет версию Плиния («Естественная история» XXX. 13) о крепкой связи персидского и британского культов солнца. Еще одно доказательство их близости заключается в том, что персидскому богу-солнцу Митре, чей день рождения отмечается во время зимнего солнцестояния, поклонялись как быку семи битв: посвящаемые должны были пройти через семь испытаний, прежде чем получали печать на лоб — «испытанный солдат Митры». «Митраизм» был любимым культом римских легионеров в имперские времена, однако его не заносили в Ирландию, и очевидно, что «Песня Амергина» появилась раньше, чем войска Клавдия ступили на землю Британии. Гриф — это гриф-стервятник, посвященный Осирису, очень важная птица для этрусских авгуров с размахом крыльев побольше, чем у золотого орла. В песне Моисея (Второзаконие 32; 11) Иегова отождествлен с птицей, и это является доказательством, что ее «нечистота» в Левите означает святость, а не порок. Геральдический грифон — это лев с крыльями и когтями грифа-стервятника, который представляет бога-солнце как царя земли и неба. Употребляемое обычно валлийское имя ястреба, Gwalch, близко к латинскому falco — сокол (falcon), и придворные барды всегда уподобляли ему своих венценосных покровителей. Мистические имена Гвалхмай (Gwalchmai, майский ястреб), Гвалхавед (Gwalchaved, летний ястреб), более известные как сэр Галаад (Галахад), и Гвалхгвин (Gwalchgwin, белый ястреб) — сэр Гавейн, гораздо понятнее в терминах этой календарной формулы.

Н, которая открывает вторую половину мая, — сезон цветов, и правит им боярышник, или Майское Дерево. Мы уже упоминали Олвен, дочь «великана Боярышника». Ее волосы были желтые, как ракитник, ее пальцы — белые, как лесные анемоны, ее щеки были как розы, а там, где ступали ее ноги, вырастал белый клевер, именно клевер, ибо она — летняя ипостась Тройственной Богини. Эта особенность повлияла на ее имя, ибо Олвен — «та, с белыми следами». Кстати, валлийские барды прославляли клевер с куда большим энтузиазмом, чем того заслуживает его красота. Гомер называл его «лотосом» и упоминал как хороший корм для лошадей.

D — под властью летнего дуба. Смысл, думаю, в том, что едкий дым зеленого дуба дает вдохновение тому, кто пляшет между двумя священными кострами, зажженными в канун летнего солнцестояния. Сравните в «Песне лесных деревьев»:

Жарче всех зеленый дуб,
Опалит любого,
От любви к нему голова болит,
От любви к нему глаза в слезах.

Т — месяц побегов, отростков, месяц выбора наследника кельтского вождя, и бардическая буква Т предстает в виде острого копья.

С — месяц орехов. Лосось был и до сих пор остается царем речной рыбы, и то, как трудно его поймать даже в пруду, делает его подходящим символом философической скрытности. Вот так и Локи, скандинавский бог хитрости, обернувшись лососем, скрылся от остальных богов, и из пруда его удалось вытащить только с помощью особой, им же самим придуманной сети. О связи лосося с орехами и мудростью мы уже говорили.

М — первая буква имени Минервы, римской богини мудрости и создательницы цифр, Мнемозины, матери греческих муз, самих муз, а также Мойр, богинь судьбы, которым в некоторых мифах приписывается создание алфавита. Виноградная лоза, главное дерево Диониса, всегда и всеми связывается с поэтическим вдохновением. Вино — напиток поэтов, о чем отлично знал Бен Джонсон, когда просил, чтобы премию поэта-лауреата ему выплатили вином. Подлый Колли Сиббер просил платить ему деньгами, а не вином, и с тех пор ни один поэт-лауреат не был в достаточной степени поэтом, чтобы возродить старую традицию.

С — месяц плюща и также месяц вепря. Сет, египетский бог-солнце, обернувшись вепрем, убивает Осириса-плющ, возлюбленного богини Исиды. Греческий бог-солнце Аполлон, обернувшись вепрем, убивает Адониса, или сирийского Таммуза, возлюбленного богини Афродиты. Финн Мак Коол, обернувшись вепрем, убивает Диармойда, возлюбленного ирландской богини Граине (Греине). Неизвестный бог, обернувшись вепрем, убивает Анкея, царя Аркадии, поклоняющегося Артемиде, в его винограднике в Тегее, и если судить по несторианскому «Gannat Busame» («Сад наслаждений»), то критский Зевс был убит таким же образом. Октябрь — месяц охоты на кабанов, а также веселое время для увенчанных венками из плюща бассарид. Вепрь — зверь смерти, и «падение» года начинается в месяце вепря.

NG — месяц, когда ужасный рев валов и рычание камней на берегах Атлантики наполняют сердца страхом, и тогда же ветер уныло свистит в речных камышах. В Ирландии рев моря предсказывал смерть короля. Крик совки тоже предвещал несчастье. Совки — самые голосистые птицы лунных ноябрьских ночей, а потом они умолкают до февраля. Именно эта их особенность, а также их бесшумные полеты, запах падали из их гнезд, плотоядная любовь к мышам и сверкающие в ночи глаза сделали их ночными посланницами богини смерти Гекаты, или Афины, или Персефоны: так, вместе с даром пророчества совки заработали репутацию мудрых птиц.

R — месяц, когда волны опять уходят в море и все возвращается на круги своя. Морская волна в ирландской и валлийской поэзии — «морской олень», так что год начинается и заканчивается белой косулей. В ирландской легенде такие боги года, как Кухулин и Финн, борются с волнами мечом и копьем.

Соответствующий текст в «Сказании о Талиесине» скорее разбросан по разным поэмам, нежели искажен.

В     Я был сильным быком и желтым оленем.
L     Я был кораблем в море.
N     Я мчался… в пенистых водах.
F     Я был каплей в воздухе.
S     Я летал как орел.
Н     Бог сотворил меня из цветка.
D     Я был деревянной ручкой сошника.
Т     Я летел как грозный наконечник копья, к тем, кто ждал грозы.
С     Я был голубым лососем.
М     Я был пятнистым змеем на горе.
G     Я мчался, как ощетинившийся вепрь, замеченный в овраге.
NG     Я был волной, бьющейся о берег.
R     В бескрайнем море я плыл по воле волн.

Ключ к этому алфавиту отыскался в упоминании Амергином дольмена. Это — алфавит, который лучше всего объясняяется, когда он построен в виде дольмена из согласных с порогом из гласных. Дольмены напрямую связаны с календарем в легенде о бегстве Граине и Диармойда от Финна Мак Коола. Бегство продолжалось один год и один день, и любовники каждую ночь останавливались возле нового дольмена. Бесчисленные «ложа Диармойда и Граине» есть в Корке, Керри, Лимерике, Типперэри и на западе, и каждое из них отмечено дольменом. Таким образом, этот алфавит-дольмен послужит и как календарь с одним столбом для весны, другим — для осени, перемычкой — для лета и порогом — для Новогоднего дня. Итак:

Сразу же бросается в глаза, что S — ястреб или гриф на утесе и что М — холм поэзии или вдохновения — холм, у подножия которого — буквы смерти R и I, а на вершине — С, то есть мудрость. Таким образом, текст первой части песни Амергина может быть расширен следующим образом:

Бог говорит и повторяет:

Я — олень семи отростков.
Над затопленным миром,
Я рожден ветром,
Я весь в слезах, как в росе, и лежу, сверкая,
Я лечу вверх, как гриф, в мое гнездо на утесе,
Я расцветаю среди прекрасных цветов,
Я — и дуб, и молния, убивающая его.
Я внушаю храбрость копейщику,
Я учу советников мудрости,
Я вдохновляю поэтов,
Я блуждаю по холмам, как голодный вепрь,
Я грохочу, как зимнее море,
Я возвращаюсь вновь, как уходящие волны.
Кто, кроме меня, откроет тайны
неотесанного дольмена?

Если поэма действительно состоит из двух строф, каждая из которых включает две триады и одно утверждение, тогда первый из вопросов: «Кто, кроме меня…» — не соответствующий остальным пяти, заключает вторую строфу и задается богом Нового года. Это Дитя представлено священным порогом дольмена, центральной триадой гласных, то есть О, U, Е. Однако надо читать их наоборот, по ходу солнца, чтобы они обрели смысл. И получается священное имя Диониса, ЕUО, которое по-английски обычно пишется ЕVОЕ.

Очевидно, что «бог» — опять Небесный Геракл, а дитя-поэт Талиесин куда более подходит для сочинения этой песни, чем Амергин, милетский вождь, если только Амергин не является глашатаем Геракла.

Какая-то тайна заключена в строке: «Я — сверкающая слеза солнца», — потому что Деоргреине (слеза солнца) — это имя Ниав Золотоволосой, прекрасной богини, упомянутой в мифе о Лаегойре Мак Кримтойнне. Небесный Геракл, когда появляется в месяце F, месяце ольхи Брана, становится девицей. Это напоминает истории о таких солнечных героях, как Ахилл[133], Геракл и Дионис, которые некоторое время жили, одетые по-девичьи, на женской половине дома и пряли шерсть. Это также объясняет «я был девицей» в некоторых произведениях, сопоставимых с Амергиновым циклом и приписываемых Эмпедоклу, мистическому философу пятого века до нашей эры. Смысл в том, что солнце половину этого месяца все еще под опекой женщин (критские мальчишки, которые еще не доросли до возраста, когда можно носить оружие, назывались Scotioi, то есть живущие на женской половине), а потом оно, как Ахилл, получает оружие и с царственным видом, как гриф или ястреб, летит в свое гнездо.

Но почему дольмен? Дольмен ведь погребальное сооружение, «чрево земли» (состоящее из двух или более вертикально поставленных камней и еще одного положенного на них сверху), внутри которого мертвого героя хоронили в скрюченном виде, напоминающем положение ребенка в чреве матери. В Крепости со Спиралями вход во внутренний покой всегда узкий и низкий, символизирующий вход во чрево. Однако в Меланезии дольмены используют (как сообщает профессор У. X. Р. Риверс) в качестве священных дверей, через которые посвящаемый во взрослую жизнь проползает во время обряда повторного рождения. Если, что вполне вероятно, их использовали подобным образом и в древней Британии, то Гвион пересчитывает фазы своего прошлого и будущего. На Слив Мис стоит аккуратный ряд дольменов. Они стоят между двумя священными метеоритными камнями с надписями, сделанными огамом, как считается, посвященными милетской богине Скоте, которая, не исключено, похоронена там, или, как пишет в «Дольменах Ирландии» Борлаз, они посвящены «Бере, королеве, которая пришла из Испании». Но Бераи Скота, по-видимому, тождественны, поскольку милеты явились из Испании. Бера известна также как Ведьма из Беары.

Оставшиеся пять вопросов соответствуют пяти гласным, однако их произносит не Богиня пяти ипостасей, которой посвящен белый лист плюща, как можно было бы ожидать. Скорее всего они заменили первоначальный текст, рассказывавший о Рождении, Инициации, Любви, Покое, Смерти, и принадлежат к более позднему периоду. Собственно, они очень близки к emvoi к первой части ирландской «Saltair Na Rann» (десятый век), похожей на христианизированную версию языческой сентенции.

Любой мудрец желает
Пять знаний каждый день —
От самого глупца
До самого святого.

О солнце, о луне
И о морском приливе,
О дне, календаре,
О праздниках святых.

Вместо «святых» надо читать «богов», и больше не требуется никаких поправок. Сравните с сочинением Амергина:

Кто, кроме меня, знает, где заходит солнце?
Кто предскажет жизнь луны?
Кто приведет скот из дома Тетры и разделит его?
Над кем смеется скот Тетры?
Кто точит оружие от одного холма до другого,
от одной волны до другой,
от одной буквы до другой,
от одного места до другого?

Первые два вопроса в «Песне Амергина» о солнце и луне совпадают с первыми двумя знаниями в «Saltair»: «Кто знает, когда зайдет солнце?» Это означает: «Кто знает продолжительность светового дня во все дни года?» В подробностях об этой проблеме писал автор Книги Еноха, И еще это означает: «Кто в данный день знает, сколько продлится солнечный месяц?»

Третий вопрос: «Кто приведет скот Тетры (небесные тела) из океана и вернет их на место?» Здесь подразумевается знание пяти планет: Марса, Меркурия, Юпитера, Венеры, Сатурна, которые вместе с солнцем и луной имели каждый по своему дню недели в вавилонской астрономии и до сих пор сохраняют их за собой в европейских языках. Таким образом, вопрос этот имеет отношение к «дню».

Четвертый вопрос, как объясняет толкователь, сводится к: «Кто удачлив в рыбной ловле?» Он связан с «морским приливом», ибо рыбак, не знающий моря, не будет удачлив.

Пятый вопрос с учетом его толкования сводится к: «Кто направляет календарь от накатывающейся волны В к уходящей волне R; от одного календарного месяца к другому; от одного времени года до другого?» (Три времени года — весна, лето, осень — разделены поворотами, или углами дольмена.) Так он соотносится с «праздниками святых».

Еще одна версия поэмы, имеющаяся в «Книге Лекана» и «Книге O'Клериса», если восстановить правильный порядок строк, читается следующим образом. Толкования в обеих книгах одинаковые, разве что в «Книге O'Клериса» они более многословные.

Это, по-видимому, более поздняя версия, поскольку Т-месяцу дан меч вместо традиционного копья и первоначальная D-строка восстанавливается в толковании, а: «Кто, кроме меня, знает тайны неотесанного дольмена?» — опущено. Еще одно важное изменение заключается в том, что Н-месяц описан как мореходный, а не цветочный. 14 мая — это начало рыболовства в древней Ирландии, когда утихают бури периода равноденствия и становится безопасно выходить в море на лодках, обшитых бычьей шкурой. Однако значение боярышника как дерева воздержанности напоминает о том, что запрещено брать женщин на ловлю рыбы. Дополнения к поэме показывают, даже яснее, чем текст Макалистера, что она сохранилась как заговор удачной рыбной ловли в море и на реке. Друиды получали от рыбаков плату за то, что они повторяли его и угрожали водам местью, если лодка утонет:

Куда мы, пойдем? Будем спорить в долине или на вершине?
Где будем жить? Разве есть лучше земля, чем Закатный остров?
На какой еще плодородной земле мы сможем мирно ходить?
Кто, кроме меня, отведет тебя к чистому потоку?

Кто, кроме меня, скажет тебе о жизни луны?
Кто, кроме меня, приведет тебе стадо Тетры из морских глубин?
Кто, кроме меня, сможет вывести стадо Тетры на берег?
Кто может изменить холмы и горы, как я?

Я — хитрый поэт, и я пророчествую для мореходов.
За утонувшие корабли отомстят копья.
Я пою хвалы, я предрекаю победу.
А теперь я займусь другими делами и все исполню.

Сначала пятистрочный довесок к поэме скорее всего был такой:

А     Я — чрево всех холмов,
О     Я — огонь на всех холмах,
U     Я — королева всех ульев,
Е     Я — щит всех голов,
I     Я — могила всех надежд.

Как и почему этот алфавит тринадцати согласных уступил место алфавиту пятнадцати согласных — еще один вопрос, ответ на который мы сможем получить с помощью легенд о латинском и греческом алфавитах.

Первая строка «Песни Амергина» имеет разночтения («олень семи отростков» и «бык семи битв»), и это заставляет нас предположить, что в Ирландии в бронзовом веке, как на Крите и в Греции, олень и бык были посвящены Великой Богине. На Крите минойской эпохи бык стал главным как Минотавр, «Бык-Минос», но существовали еще Minelaphos (Олень-Минос), который фигурировал в культе богини луны Бритомартис, и Minotragos (Козел-Минос). Рога, найденные в захоронении в Новой Мызе, позволяют предположить, что олень считался королевским животным у ирландских Данайцев; к тому же, олень постоянно фигурирует в ирландских мифах: один из эпизодов «Похищения быка из Куальгне» — части саги о Кухулине — показывает, что гильдия священ-нослужителей оленя, называемая «Прекрасные удачливые арфы», имела свой центр в Ассарое в Донегале. Ойсина родила богиня-олениха Садб, и в конце его жизни, когда он сел на коня Ниав Золотоволосой и отправился под плач фениев на ее райский остров, ему было видение: безрогого молодого оленя преследовали на море красноухие и белошерстные псы ада. Олень — это был он сам. Схожий сюжет есть в «Сказании о Пуихле, короле Даведа». Пуихл выезжает на охоту и встречает Арауна, короля Аннума, который на белом коне охотился на оленя со сворой белошерстных и красноухих псов. В ответ на вежливость Пуихла Араун хоть и посылает его в Аннум, ибо олень — душа Пуихла, но разрешает ему править там вместо себя. Нечто подобное есть и в «Сказании о Мате, сыне Матонви»: Хлев Хлау, когда рядом с ним неверная Блодайвет, видит, как загрызают до смерти оленя. Это его душа, и почти тотчас его убивает Гронв, любовник Блодайвет[134].

Участь рогатого короля, известный пример которого — Цернунос, «рогатый» из Галлии, показана в одном из ранних греческих мифов об Актеоне, которого Артемида превратила в оленя и загнала до смерти своими псами. Она сделала это во время anodos, своего ежегодного обновления, когда она обретала девственность, купаясь нагой в священном источнике. Потом она выбирала себе другого возлюбленного. Ирландская Garbh Ogh с псами — та же богиня, которая питалась олениной и орлиным молоком. Древний миф о преданном короле-олене странным образом отразился в обычае, как британском, так и континентальном, награждать рогоносца рогами. Майские люди-олени из аббатства Бромли в Стаффордшире похожи на людей-оленей Сиракуз в древней Сицилии, и судя по фрагменту эпоса, где речь идет о Дионисе, одного из исполнителей роли Актеона-оленя первоначально загоняли до смерти и съедали. На ликейской территории в Аркадии тот же обычай загонять и съедать человека, одетого в шкуру оленя, сохранялся и во времена Павсания, хотя преследование объяснялось как наказание за нарушение границы. Из Сардинии дошла до нас статуэтка бронзового века, которая изображает человека-оленя с рогами, напоминающими крону дуба, коротким хвостом, стрелой в одной руке и луком, который превращается в извивающегося змея, — в другой. Глаза и лицо человека выражают неизбывный и простительный ужас, потому что змей — это смерть. Олень был частью елисейского пророческого культа, и об этом сказано в истории посещения Брутом Троянским острова Леогреция, где лунное пророчество было дано ему, когда он спал на недавно выделанной шкуре белого оленя, чья кровь лилась на священный огонь.

Культ оленя намного старше критского Minelaphos: o нем свидетельствуют рисунки эпохи палеолита в испанских пещерах Алтамиры и в Caverne des Trois Freres французских Пиренеях, появившиеся по крайней мере за двадцать тысячелетий до нашей эры. Алтамирские рисунки были сделаны людьми, которые также оставили записи о своих ритуалах в пещерах Домбошавы и в других местах Южной Родезии. В Домбошаве рисунок «бушмена» с десятком фигур изображает смерть короля, на котором маска антилопы и тесные пелены. Умирая, он раскинул руки и поднял одну ногу, согнув ее в колене, и в это время из него извергается семя в виде кучи зерна. Старая жрица лежит голая возле котла и или повторяет его гримасы, или стимулирует агонию. Тут же возле реки танцуют молодые жрицы, рядом с ними — кучи плодов и наполненные корзины. Вьючных животных ведут прочь, груженных созревшими плодами. Огромного бизона успокаивают жрица и стоящий вертикально питон.

Культы оленей и быков, очевидно, соединились в Домбо-шаве, но олень все же кажется более царственным, поскольку умирающему королю придана большая рельефность. У оригнийцев также существовали оба культа. На рисунке в дордонской пещере человек-бык показан танцующим и играющим на музыкальном инструменте в виде лука.

Культ козла (Minotragos) на Крите, по-видимому, был переходным от Minelaphos к Минотавру. Амалфея, нянька критского Зевса, была козой. Богиня Афина держала в руках щит, обтянутый шкурой козы (эгиду), — как считается, шкурой Амалфеи, которую до этого отец Афины Зевс носил как охранительную одежду. Богиня Ливия явилась Ясону трехликой на берегу озера Тритон, где родилась Афина, когда там застрял «Арго», и ее одежды были из козьих шкур. Таким образом, она отождествила себя с Эгой, сестрой Гелики (ветка ивы) и дочерью критского царя, той самой Эгой, которая была человеческой ипостасью козы Амалфеи и самой Афиной. Легенда о ливийском происхождении Афины подтверждается сравнением греческих и римских методов прорицания. В Ливии год начинался осенью с дождями и прилетом птиц с севера, но в Северной Европе и на Черном море год начинался весной с возвращением птиц с юга. В большинстве греческих государств год начинался осенью, и греческие авгуры сидели лицом к северу, когда наблюдали за птицами, в основном потому, что взяли этот обычай там, где родилась Афина, покровительница прорицателей. С другой стороны, римские авгуры садились лицом на юг, так как дарданы (чьи потомки-патриции в римской республике единственные допускались к прорицательству) явились с берегов Черного моря, куда птицы прилетают весной из Палестины и Сирии. Римский год начинался весной.

Козел Дионис, или Пан, был могущественным богом в Палестине. Наверное, он явился из Ливии через Египет или выбрал кружной путь через Крит, Фракию, Малую Азию и Сирию. В День Отпущения козла отпущения под именем Азазел приносили в жертву левой рукой, и грот — там, где начинался Иордан, был посвящен ему как Ваал Гаду, козлу-царю, эпонимическому предку колена Гадова. Запрет варить козленка в молоке матери (Второзаконие 14) поражает только если читать его с точки зрения чувств. Вся глава написана четко и жестко, и начинается она с запрета увечить себя на похоронах, а направлена против обычая евхаристии, не терпимого больше священнослужителями Иеговы. Ключ легко найти в известной орфической формуле:

Как козленок, я упал в молоко.

Это пароль для посвященных, когда они достигают Гадеса и попадают к попечителям мертвых. Они присоединяются к козленку, то есть бессмертному Дионису, первоначально критскому Загрею или Зевсу, отведав его плоть, и к его матери — богине-козе, в чьем котле и в чьем молоке он был сварен[135]. Песня о рождении богов на одной из недавно найденных табличек из Рас-Шамры содержит ясное запрещение варить козленка в молоке матери.

Запрещение во Второзаконии объясняет велеречивый и явно поддельный миф об Исаве, Иакове, Ревекке и благословении Исаака, который приведен в Бытии (27), чтобы оправдать узурпацию Иаковым племенем жреческих и царских прерогатив идомеян. Религиозный обряд, иконотропически[136] представленный в этом мифе, скорее всего — церемония поедания козленка в честь Азазела. Два священнослужителя в одеждах из козьих шкур и руководящая ими священнослужительница (Ревекка) показаны возле котла. Один священнослужитель (Исав) держит лук и колчан, другой (Иаков) посвящается в мистерии старым лидером братства (Исааком), который шепчет тайную формулу ему на ухо, благословляет его и дает ему (вряд ли получает от него) кусок козленка. Церемония, возможно, включала ложное убийство и воскрешение посвящаемого, и это объяснило бы то место в конце главы, где Исав не на шутку преследует Иакова, Ревекка руководит действием, а оргиастические «дочери Хета» в критских одеждах стоят рядом. Два козленка, по-видимому, ошибка, скорее один и тот же козленок показан дважды, сначала — когда его берут у матери, потом — когда опускают в котел с молоком.

Нонн, писатель-орфик, объясняет поворот на Крите от культа козла к культу быка тем, что Загрей, или Дионис, был рогатым ребенком, на день занявшим трон Зевса. Титаны разорвали его на куски и съели после того, как он прошел через ряд метаморфоз, побывав Зевсом в козьей шкуре, посылающим дождь Кроном, вдохновенным юношей, львом, конем, рогатым змеем, тигром, быком. Титаны съели его, когда он стал быком. Персидский Митра также был съеден в образе быка.

Похоже, в Ирландии существовал культ козла до прихода данайцев и милетов. ибо в «Книге Бурой Коровы» «козлоголовые» — это демоны, ассоциируемые с leprechauns пигмееями, фоморами, африканскими аборигенами[137]. Однако ко времени ульстерского героя Кухулина, который, по легенде, умер во втором веке нашей эры, культ королевского быка был уже установлен. Судьба Кухулина была связана с коричневым бычком, сыном знаменитого Коричневого Быка королевы Медб. Морриган, богиня судьбы, впервые встретив Кухулина, предостерегла его, что он будет жить только пока бычок считается теленком. Центральная история в саге о Кухулине — «Битва быков» — повествует о войне, которую вели армии Медб и ее мужа, короля Айлиля, и которая началась из-за случайной ссоры из-за двух быков. В конце Коричневый Бык, другая ипостась Кухулина, убивает соперника — Белорогого Быка, который, считая себя слишком благородным, чтобы служить женщине, покинул стадо Медб ради стада Айлиля. Потом Коричневый Бык сходит с ума от гордыни, бросается на скалу и выбивает себе мозги. Ему наследует его сын, и Кухулин умирает.

Довольно рано культ быка появился в Уэльсе. В поэтическом диалоге валлийцев в «Черной книге Кармартена» Гвитно Гаранхир, отец Элфина, так описывает героя Гвина: «Бык драчливый, мгновенно раскидывающий воинскую рать». «Бык драчливый», по-видимому, и здесь, и в более поздних поэмах скорее священный титул, нежели хвалебная метафора, также, как «ястреб» или «орел».

В «Битве быков» есть пример замысловатого языка мифа: Коричневый Бык и Белорогий Бык на самом деле — пастухи королевских свиней, умевшие перевоплощаться. Пожалуй, в древние времена свинопасы были совсем не теми, кем стали в притче о блудном сыне. Быть свинопасом когда-то давно означало быть священнослужителем богини смерти, чьим сакральным животным являлась свинья[138]. «Битва быков» включена в «Дела Великой Академии Бардов» — сатиру седьмого столетия на жадность и невежество правящей касты бардов, очевидно, сочиненную каким-нибудь членом пророчествующего братства, изгнанного с принятием христианства. Ведущий персонаж здесь Марван, свинопас Гуойре, короля Коннаугга. Его скорее всего можно отождествить с Морвраном (черный ворон), сыном Белой Богини-свиньи Керридвен, который появляется как Авагти в валлийской сатире «Сказание о Талиесине». Из мести за гибель волшебного белого вепря, одновременно лекаря, музыканта и гонца, которого Гуойре по настоянию главных бардов зарезал, Марван вызывает их на соревнование в мудрости и вынуждает позорно молчать. Сеанхан Торпест, президент Академии, обращается к нему как к «Главному прорицателю неба и земли». В «Сказании о Бранвен» есть намек на то, что свинопасы Матолуха, короля Ирландии, были колдунами и умели провидеть будущее. О том же, но более явно, говорится в Триаде 56, где колдун Кол ап Кохлфревр, один из «Трех могущественных свинопасов на острове Британия», представлен как человек, познакомивший британцев с пшеницей и ячменем. Однако это не совсем так. Имя белой свиньи, о которой он заботился в Дахлуре в Корнуолле и которая путешествовала по Уэльсу с подарками в виде пшеницы, пчел и собственных поросят, было Хен Вен (белая старуха). Майс Гвенит (пшеничное поле) в Гвенте она одарила тремя пшеничными зернышками и тремя пчелами. Конечно же, это была богиня Керридвен в обличье животного. (Эта история рассказывается в трех сериях Триад, напечатанных в «Myvyrian Archaiology».)

Нехорошая сторона ее натуры проявилась в подарке жителям Арвона. Свирепый котенок вырос и стал одним из Трех Бедствий Англси, Кошкой Палуг. Керридвен, следовательно, — богиня-кошка так же, как богиня-свинья. Это объединяет ее с кошкой-как-духом-зерна, упомянутой сэром Джеймсом Фрэзером, которая до сих пор присутствует на праздниках урожая в Северной и Северо-Восточной Германии, а также во многих районах Франции, и с чудовищем Шапалу из французской легенды об Артуре.

В Ирландии тоже существует культ кошки. «Изящная Черная Кошка, лежащая в кресле из старинного серебра», имела пещеру-cвятилище в Коннаугте в Клог-маг-риг-кэт (теперь Клаф) до прибытия святого Патрика. Эта кошка очень бранилась, когда отвечала людям, которые пытались ее обмануть, и, по-видимому, она тождественна египетской богине-кошке Пашт. Египетские кошки были грациозными, черными, длинноногими и с маленькими головками. Еще одно ирландское святилище кошки — Ноут, захоронение в графстве Мет того же времени, что и Новая Мыза. В «Делах Великой Академии Бардов» говорится, что внутренняя комната этого захоронения служила жильем для короля-кота Ирусана, который был не меньше быка и однажды унес на своей спине Сеанхана Торпеста, верховного мудреца-поэта Ирландии, в отместку за сатиру. Гигин в своей «Поэтической астрономии» отождествляет Пашт с Белой Богиней, отмечая, что когда Тифон неожиданно появился в Греции (неизвестно, имел Гигин в виду нашествие или вулканическое извержение, подобное тому, что разрушило большую часть острова Фера), боги бежали, преобразившись кто в кого: «Меркурий — в ибиса, Аполлон — в ворона, фракийскую птицу, Диана — в кошку».

Старая белая свинья подарила жителям Хривгивертуха маленького волка, который тоже весьма прославился. Волк-как-дух-зерна до сих пор известен примерно в тех же районах, что и кошка-как-дух-зерна, а на острове Рюген женщина, которая связывает последний сноп, называется Волчицей и должна укусить хозяйку дома и экономку, успокаивающую ее большим куском мяса. Итак, Керридвен была также богиней-волчицей, подобно Артемиде. Похоже, она появилась в Британии между 2500–2000 годами до нашей эры из Северной Африки вместе с длинноголовыми земледельцами нового каменного века.

Почему кошка, свинья и волчица считались в первую очередь посвященными богине луны — нетрудно понять. Волки воют на луну и едят трупы, их глаза светятся в ночи, и их часто можно встретить на лесистых склонах гор. У кошек глаза тоже светятся в темноте, они питаются мышами (символ чумы), открыто совокупляются и бесшумно передвигаются, они плодовиты, но пожирают свое потомство, и цвет шерсти у них самый разный, как у луны, от белого до рыжего и черного. Свиньи тоже бывают белыми, рыжими и черными, тоже едят трупное мясо, тоже плодовиты и тоже поедают свое потомство, и клыки у них в виде полумесяца.

Примечания:

1

Первое издание «Белой Богини» поэта, прозаика, мифографа Роберта Грейвса (1896–1985) было осуществлено в 1948 году. Данное издание, снабженное комментарием, является первым переводом сочинения Роберта Грейвса на русский язык. В основе перевода: Robert Graves. The White Goddess. Faber and Faber, 1961.

Переводчик выражает искреннюю благодарность Берил Грейвс за предоставленную возможность работать в библиотеке Роберта Грейвса в их доме в Дее.

13

Посидоний Стоик (ок. 135-51 до н. э.) — древнегреческий философ-стоик, глава школы на о. Родос, учитель Цицерона.

133

Сэр Томас Браун в «Urn Burial», называет среди «труднейших вопросов, которые все же имеют ответы», вопросы о том, «какую песню пели сирены и какое имя принял Ахилл, прячась среди женщин». Согласно Светонию, ученые мужи, с которыми император Тиберий беседовал по этому поводу, ответили «Керкисера» из-за прялки (kerkis), на которой работал Ахилл, «Исса» из-за его быстрых движений (aisso, наверное), «Пирра» из-за его рыжих волос, и это поддерживает Гигин. Я думаю, что Ахилл назвал себя «Дакриесса» (плачущая) или, что еще лучше, «Дросоесса» (росистая), так как drosos — поэтический синоним слез. Согласно Аполлонию, его первое имя «Лигурон» (плачущий) было изменено на «Ахилл» его учителем Хироном. Тогда можно предположить, что культ Ахилла пришел в Фессалию из Лигурии. Гомер каламбурит, связывая «Ахилл» с achos (несчастье), а Аполлодор производит его имя от а (не) и cheile (губы), что сэр Джеймс Фрэзер называет абсурдом, хотя «Безгубый» — вполне подходящее имя для пророчествующего героя.

134

В версии сказания, опубликованной в «Мабиногионе» Шарлотты Гест, на которую Грейвс ссылается в главе 17, такого эпизода нет.

135

Я обнаружил, что меня опередил Маймонид, испанский еврей двенадцатого века, который реформировал иудаизм и был заодно лекарем Саладина. В «Путеводителе по ошибкам» он толкует текст как предписание против участия в поклонении Аштарот.

136

В предисловии к «Царю Иисусу» я определяю иконотропию как технику умышленно неправильной интерпретации (из-за чего древние Ритуальные символы поменяли свое значение), призванную обосновать изменения в религиозной системе — обычно это переход от матриархальной власти к патриархальной — и придать новый смысл мифам. Я привожу примеры из мифов о Пасифае, Эдипе и Лоте.

137

Демоны и привидения — всегда отверженные боги или жрецы вытесненной религии, например греческие Empusae и Lamiae, которые во времена Аристофана рассматривались как эмиссары Тройственной Богини Гекаты. Ламии — красивые женщины, которые соблазняли путешественников, а потом пили их кровь, — были оргиастическими священнослужительницами ливийской богини-змеи Ламии. Эмпусы, демоны с одной ногой медной, а другой ослиной, — «реликты» культа Сета; лилим — дети Лилит, поклонявшиеся иудейской богине-сове, которая была первой женой Адама, имели ослиные ноги.

138

Свидетельством той же его функции в Древней Греции является общепринятый эпитет dios (божественный), который прилагается в «Одиссее» к свинопасу Евмею. Из-за страха, который свинопасы наводили на иудеев и египтян, и из-за презрения, которое, благодаря блудному сыну, долго испытывали к ним в Европе, это слово обычно переводится неправильно как «честный или достойный», хотя должно быть hapax legomenon. Это правда, что кроме одной-единственной ночи — полнолуния, ближайшего к зимнему солнцестоянию, когда свинью приносили в жертву Исиде и Осирису и мясо ее ели все египтяне, — на любое соприкосновение со свиньей налагалось табу, и оно было таким весомым, что свинопасов (согласно Геродоту), хотя они были здоровыми египтянами, обходили как чумных, отчего им приходилось заключать браки внутри своей касты. Однако это была скорее дань их святости, чем что-либо еще. Палачей также обходили стороной во Франции и Англии, но ведь они храбро брались, в интересах общественной морали, за на редкость ужасную и неблагодарную работу.