Эпилог

Стоит мне сказать другим американцам, что я немец, как они тотчас говорят мне, что у них тоже есть родственники, которые родом из Германии. По крайней мере, 50 миллионов американцев утверждают, что среди их предков есть немцы, — таким образом, после Великобритании Германия вторая по значимости страна в том, что касается происхождения современных американцев.

Вместе с тем, в отличие от других этнических групп, американцы немецкого происхождения не так бросаются в глаза — а все потому, что им присуще стремление вписаться в местную жизнь, смешаться с местным населением, а не селиться обособленно в этнических гетто. И хотя я горжусь своим немецким происхождением и время от времени даже принимаю участие в различных культурных мероприятиях, моим главным стремлением было стать настоящим американцем.

Теодор Рузвельт выразил мои мысли по поводу иммиграции в своей речи, которую он сочинил 3 января 1919 года, за три дня до своей смерти:

Прежде всего, мы должны настаивать на том, что если иммигрант, который приезжает к нам в Америку по своей воле, становится американцем и уподобляется нам, он достоин точно такого же к себе отношения, как и все прочие граждане нашей страны, ибо несправедливо ущемлять права такого человека по причине его веры, места рождения или происхождения. Единственное условие — этот человек должен фактически стать американцем и только американцем… В данном случае какая-либо половинчатость исключается. Если же кто-то говорит; что он американец, но вместе с тем кто-то еще, это значит, что никакой он не американец… ибо можно хранить верность лишь одному народу — в данном случае народу американскому.

Вместе с тем я не забыл тех ценностей, что были вложены в меня в мои юношеские годы в Германии, такие, как дисциплина, стремление к знаниям, важность семьи. Соединенные Штаты подарили мне возможность реализовать мой потенциал и жить в гармонии с этими ценностями. И хотя я хочу, чтобы меня похоронили рядом с Аннелизой, одновременно я ощущаю себя стопроцентным американцем.

Соединенные Штаты делали мне лишь добро — они позволили мне построить такую жизнь, о какой я, покидая Германию с десятью долларами в кармане, мог только мечтать. Мой сын Гарольд служил офицером в американской армии. Когда хоронят американского солдата или когда оркестр исполняет американский гимн, а на флагштоке вверх взмывает американский флаг, я чувствую, как мне на глаза наворачиваются слезы.

Несмотря на многочисленные книги, фильмы и телевизионные документальные ленты о Второй мировой войне, я никогда не сталкивался с серьезной дискриминацией по причине моего немецкого происхождения, равно как никто не пытался взвалить на меня ответственность за преступления нацистского режима. Я не был нацистским солдатом. Я был немецким солдатом, который выполнял свой гражданский и воинский долг.

Многие историки рисуют ситуацию в совершенно ином свете, однако, как мне кажется, большинство американцев понимают эту разницу. Не стану спорить, немцы сами привели Гитлера и нацистов к власти, но сделали это они лишь потому, что экономические трудности Великой депрессии вынудили многих немцев поверить нацистской пропаганде. Нацисты получили большинство голосов вовсе не потому, что население поддерживало их расистские идеи или агрессивные планы по захвату других стран.

Кстати, тот факт, что я по национальности немец, имел для меня довольно любопытные последствия. 6 июня 2004 года отмечалась шестидесятая годовщина высадки союзников во Франции. В честь этого события, а также в честь одного местного ветерана и нашего друга, который воевал в Нормандии, мы с друзьями устроили для него торжественный ужин в одном из ресторанов Эшвилла. За всю мою жизнь в США я поучаствовал не в одном десятке подобных событий, поэтому не видел ничего странного в том, что сижу за одним праздничным столом с человеком, который в войну сражался против армии, в которой служил я. Наоборот, я испытывал к нему глубокое уважение как к солдату, который с честью выполнял свой воинский долг.

В конце ужина рядом со мной неожиданно появилась официантка с тортом и мороженым. Полагая, что я тоже ветеран американской армии, она совершенно искренне сказала мне: «Спасибо вам за вашу службу». Весь наш стол взорвался дружным смехом, расхохотался и я.

Есть своя ирония в том, что я удостоился поздравления как американский ветеран, пусть даже по чистой случайности. И все же в глубине души я горд тем, что воевал, хотя и не за мою новую страну, Америку, а за свою старую родину — Германию. Обе эти страны нашли в себе мужество забыть былые обиды и стать друзьями, так что я сумел примирить в себе американца и немца.

Начиная с самого конца войны у меня не было никакого контакта с моими однополчанами из 58-й пехотной дивизии, за исключением моего последнего полкового командира Вернера Эбелинга, который в послевоенной Германии стал генералом бундесвера. Надо сказать, что в те годы лишь немногие стремились сделать себе карьеру в армии.

В сегодняшней Германии мало кто из молодых людей хочет применить свои таланты на военном поприще, в армию идут служить нехотя. В годы моей юности на солдат смотрели с уважением. Гуляя по улицам, можно было встретить немало людей в военной форме. Современным немецким солдатам не хватает подобного уважения, не удивительно, что, выходя из казармы в увольнение, они спешат переодеться в штатское. На мой взгляд, нынешние американцы настроены гораздо более патриотично, нежели немцы, причем они не стесняются демонстрировать свой патриотизм — как то было и в Германии в 1930–1940-е годы двадцатого века.

Оглядываясь назад, я полагаю, что толчком ко Второй мировой войне послужили жесткие условия Версальского договора, положившего конец Первой мировой. Несмотря на это, союзники совершили ту же ошибку и после окончания Второй мировой войны, когда поделили Германию, а также отрезали от нее такие важные сельскохозяйственные области, как Восточная Пруссия, Померания, Силезия и восточный Бранденбург.

Хотя Восточная и Западная Германия в конце концов воссоединились, трагическая судьба людей, которые были вынуждены покинуть эти бывшие немецкие провинции, до сих пор остается как бы в тени, поскольку обычно вспоминают лишь преступления Гитлера. А ведь в буквальном смысле миллионы людей были изгнаны из родного дома, превратились в беженцев. По сравнению с теми трудностями, какие переживала после войны моя собственная семья, участь этих людей была куда страшнее. Так что последствия войны до сих пор дают о себе знать.

История последних шести десятков лет пошла совсем по иному пути, нежели я предполагал. После того как мы с женой эмигрировали, Западная Германия довольно быстро вернула себе экономическую мощь, что я объясняю двумя причинами. Во-первых, сами немцы были настроены решительно, стремясь поскорее поднять страну из руин. Видя народный энтузиазм, предприниматели и профсоюзы вместе взялись за подъем экономики. Во-вторых, план Маршалла обеспечил необходимые финансовые ресурсы, что также способствовало ускорению этого процесса. И хотя я ни разу не пожалел о том, что эмигрировал, я тем не менее уверен, что останься я на родине, то нашел бы своим знаниям достойное применение.

Лишь с окончанием Второй мировой войны и началом «холодной войны» немцы стали воспринимать друг друга как жителей Восточной и Западной Германии. А вот западные страны и Россия всегда воспринимались ими по-разному. До войны немцы, с одной стороны, чувствовали себя исключенными из числа развитых западных стран, с другой — ощущали свое культурное превосходство над Советским Союзом.

Вслед за национальным поражением большинство жителей Западной Германии начали ощущать себе полноправными членами западноевропейского сообщества. С одной стороны, они понимали исходившую от СССР угрозу, с другой — переняли более либеральную культуру, что сделало их похожими на другие западноевропейские страны. Вступление в Европейский Союз способствовало укреплению авторитета Германии и также ее собственному восприятию себя как страны западной. Возможно, именно этот процесс интеграции частично объясняет, почему после Второй мировой войны — в отличие от Первой мировой, когда она оказалась в изоляции, — Германия довольно легко смирилась с территориальными потерями.

Мой личный опыт двенадцати лет жизни в условиях диктаторского нацистского режима, а также опыт моей семьи, какое-то время жившей под властью коммунистов Восточной Германии, дает мне основание полагать, что все диктаторские режимы одинаковы, независимо от расхождений в идеологии. Все они готовы на любую жесткость, лишь бы только удержаться у власти. В этом стремлении подчинить себе людей они в первую очередь используют прессу, поскольку та обладает огромным влиянием на человеческие умы, особенно если правительство запрещает высказывать альтернативную точку зрения.

Признаюсь честно, со временем у меня появилось больше вопросов, нежели ответов, и я до известной степени проникся циничным отношением к власти. Мне стало известно о гитлеровском режиме многое такое, чего я не знал раньше, во время войны. Когда я прочел про концлагеря и другие преступления нацистов, это открыло мне глаза на темные стороны нацистского режима.

Теперь мне понятно, почему нацистская пропаганда против евреев была столь эффективна в том, что касается полного безразличия немцев к судьбе этого народа. В то время я нередко задавался вопросом, справедливо ли, что евреи теряют свои магазины или почему их изгоняют с той или иной территории, однако скажу честно, я не слишком задумывался о том, какова их дальнейшая судьба. Если не считать еврейских погромов Хрустальной ночи, лично я ничего не знал о жертвах гонений на евреев.

Хотя я знал, что нацисты сажают за решетку противников режима, в том числе евреев, я понятия не имел, куда отправляют этих людей и что потом происходит с ними. Некоторые из них возвращались из заключения, из чего напрашивался вывод, что и другие, отсидев положенный срок, также в конце концов будут выпущены на свободу. Разумеется, вслух эти вопросы никогда не обсуждались.

Если бы граждане Германии тогда узнали о массовом истреблении в концлагерях евреев и людей других национальностей, полагаю, это моментально вызвало бы антинацистские настроения. Для большинства немцев массовые убийства людей — это нечто немыслимое, не говоря о том, что это было совершенно неприемлемо с точки зрения морали. То были гнусные преступления, совершенные фанатиками-расистами.

Когда я задумываюсь о том, какие страдания выпали на долю мирного населения Советского Союза во время войны, я вижу в этом трагедию военного времени. Голод жителей блокадного Ленинграда — явление того же порядка, что и гибель мирного населения Германии под бомбами союзников. Мы сражались не против русских людей, мы сражались против коммунистического режима точно так же, как союзники воевали не против немцев, а против нацистов. Увы, жертвами войны часто становятся ни в чем не повинные люди, и мое сердце переполнено скорбью.

Какие бы подозрения мы ни испытывали в глубине души по поводу нацистов и их политики, я сражался, будучи оптимистично настроенным в отношении послевоенного будущего моей страны. Увы, для Гитлера с его безумными планами построения в Европе арийской утопии мы были не более чем подопытными животными.

Когда американцы оглядываются назад, на военные годы, важно, чтобы они поняли, почему многие немцы с такой готовностью шли в бой и даже были готовы пожертвовать собой. В моей книге я пытался донести до читателей, почему так происходило, — мы были готовы рисковать собственными жизнями из любви к родине, а также из чувства долга по отношению к ней, тем более что мы пребывали в уверенности, что этой войны было невозможно избежать.

Хотя теперь мне понятно, что нацистская пропаганда ловко манипулировала общественным мнением, но тогда мы искренне верили, что Запад пытается заставить нас выполнять условия несправедливого договора, навязанного нам в Версале, в то время как коммунистическое правительство Советского Союза представляло смертельную угрозу не только Германии, но и всей европейской цивилизации. Ни один известный мне немецкий солдат не был предан нацистскому режиму и не разделял расистских взглядов нацистов, хотя в ту пору мы сами это еще толком не понимали.

Нацисты совершали свои преступления задолго до того, как родилось большинство граждан сегодняшней Германии, однако почти все немцы содрогаются при мысли об ужасах того времени. Мне остается только надеяться, что мои нынешние соотечественники-американцы по достоинству оценят тот факт, что сегодняшняя Германия — совершенно иная страна, нежели в 1945 году.

Война закончилась более шестидесяти лет назад. С тех пор как я покинул Германию, прошло 55 лет. Приехав в Америку в качестве немецких иммигрантов, моя жена и я смогли построить для себя новую жизнь, стать полноправными членами американского общества. Наши дети не только вышли здесь в люди, но и подарили нам десять внуков и правнуков, американцев не только по документам, но и по духу.

Таково наследие бывшего немецкого солдата, который шестьдесят лет назад сражался в войне против Соединенных Штатов. Мой жизненный опыт как иммигранта, с одной стороны, по-своему уникален, с другой — является частью коллективной истории американского народа. Кроме того, он в чем-то похож на коллективный опыт немцев, которые с момента окончания войны проделали долгий путь, прежде чем стали полноправными членами западного сообщества наций.

Эта книга — мое завещание моей семье и моим согражданам. Надеюсь, что она поможет им лучше понять страдания, которые выпали на долю обеих сторон. Жизнь коротка, но, увы, для многих она была слишком коротка.

Пусть Всевышний направляет нас в будущем, чтобы в мире царили любовь и взаимопонимание между людьми.