История авантюризма и азартных игр в Чикаго со времен Великого пожара и до середины 1890-х – это в основном история Майка Касиуса Макдональда, маклера, владельца салуна и игорного дома, выдающегося политика и покровителя игроков. Любой игрок или шулер, который хотел работать за пределами квартала красных фонарей, должен был «повидаться с Майком» и договориться о выплатах полиции, официальным лицам и членам синдиката Макдональда. Как близкий друг и главный консультант Харвея Д. Колвина и позже Картера Харрисона и как лидер одной из демократических партий на протяжении более чем десяти лет, Майк Макдональд был боссом Чикаго и самым могущественным мошенником в истории города. «Он никогда не был должностным лицом, – писал Ричард Генри Младший, хорошо известный в Чикаго журналист, – но управлял городом железной рукой. Он выдвигал людей, которые должны были быть кандидатами на выборах, он избирал их, и когда они занимали пост, то становились его марионетками. У него были салуны и игорные дома, он защищал главарей игроков и мелких жуликов и способствовал обману в любом проявлении». Он мог бы контролировать и проституцию, но брезговал столь отталкивающими видами криминальной деятельности. Как сказал один из его друзей: «Игроку следует быть порядочным, чтобы работать с Майком».

Этот разборчивый принц шулеров начал свою карьеру в 1864 году, когда ему было 15 лет, работая в поезде Ниагарские водопады – Детройт, занимаясь там поисками игроков и продавая фальшивые призовые награды и поддельные ювелирные украшения. Позже он работал на поезде Новый Орлеан – Чикаго. Он был профессиональным игроком еще задолго до того, как завоевал власть. В 1861 году был очень популярен лозунг, гласивший, что «все ирландцы должны сражаться за Союз». Однако для Майка Макдональда «все ирландцы» означало, что все другие ирландцы, но только не он, должны были рисковать своей шеей на войне. Он организовал группу желающих получить премии за добровольное поступление на службу и увеличил свой капитал за счет комиссионных от премий, которые множество людей платили его гангстерам, чтобы быть зачисленными. Во время Гражданской войны он увеличил свое состояние на игре в фараон, а позже в 1867 году они с ловкачом по имени Дэн Оукс открыли игорный дом по адресу Дирборн-стрит, № 89, где и работали, пока здание не было разрушено в 1871 году.

Оукс и Макдональд играли аккуратно, и их бизнес процветал, хотя однажды в 1869 году Макдональд чуть было не попал под суд – он получил 30 тысяч долларов с одного обанкротившегося помощника кассира одной из чикагских компаний и провел три месяца за решеткой, будучи не в состоянии внести залог 60 тысяч долларов. В конце концов его оправдали и освободили, потому что он купил свидетелей, которые клялись, что в его играх нет обмана и что банкрот сам умолял его со слезами на глазах позволить сыграть. Судебные издержки были очень дорогими, и, когда Макдональд открыл снова свой дом на Дирборн-стрит, он оказался уже не в состоянии платить полиции, чтобы она закрывала глаза на его махинации. Из-за этого полиция проводила облавы в его заведении два или три раза в неделю в течение года, а самого Макдональда арестовывали и штрафовали. Он чувствовал, что его преследуют, и от этого в нем развилось чувство ненависти к полиции, жившее в нем всю жизнь. Когда же наш игрок обрел политическую власть, ничто не доставляло ему большего удовольствия, чем унижать полицейских. Эта жестокая неприязнь породила знаменитую шутку, которая много лет завершала различные шоу и все еще иногда звучит в той или иной форме по радио или в водевиле. Ее придумал Майк Макдональд. Суть ее в следующем.

Человек приходит к нему в отель с документом.

– Мы собираем деньги, Майк, – говорит он, – не могли бы вы дать два доллара?

– Зачем? – спрашивает Макдональд.

– На похороны полицейского.

– С удовольствием, – говорит Майк. – Вот вам десять долларов, и похороните пятерых.

Удача сопутствовала Макдональду после пожара 1871 года. В начале года он открыл игорный дом на Стейт-стрит совместно с Ником Гири, знаменитым вором, убитым в конце концов полицией в Филадельфии; спустя несколько месяцев Майк проявил интерес к салуну и игорному дому Джона Даулинга в Вест-Сайде – не прошло и года, как он уже получил с них в качестве прибыли 100 тысяч долларов. Наполнив карманы деньгами и обеспечив себе постоянно растущий капитал, Макдональд заинтересовался политикой. Вскоре он стал лидером владельцев салунов и других «либералов», которые боролись против Закона о воскресном закрытии, и помог в организации «Народной партии», вкладывая большую сумму денег в фонд кампании. Осенью 1873 года ему удалось преподнести должность мэра своему другу Харвею Д. Колвину, который был известен в кругу игроков как большой мот. В частной жизни Колвин был генеральным агентом компании «Юнайтед стейтс экспресс».

Предшественник Колвина, Джозеф Меилл, попытался пресечь азартные игры и закрыл несколько игорных домов, выдворив шулеров из города. Но с помощью Колвина в муниципалитете и Майка Макдональда с его властью над политиками мошенники вернулись, и Чикаго снова стал раем для жуликов. «Из всех свободных городов Соединенных Штатов, – писал один игрок того времени, – только Чикаго на тот момент был клоакой. Мэр проявлял абсолютное безразличие к воплощению законов в жизнь, и его личный пример не внушал рядовому гражданину уважения к власти. Игорные дома открыли свои двери на главных улицах, их владельцы вели бесчестный бизнес практически открыто, как будто они занимались законным делом».

В 1870-х годах, за исключением трех лет, когда мэром был Монро Хиз, в городе насчитывалось по меньшей мере тридцать первоклассных игорных домов, которые были открыты на улицах Кларк, Дирборн, Стейт и Рэндольф в деловом районе и на улицах Холстед и Мэдисон в Вест-Сайде. До пожара этими заведениями управляли братья Хэнкинс, Джонни Даулинг, Джордж Хольт, Теодор Кэмерон и Старина Мен Дун. В начале 1880-х годов количество домов такого сорта увеличилось с появлением знаменитых кабаков, принадлежащих Гарри Романи, Джонни Вэлпоулу, Эдду Вагнеру, Кету Ганну. Самыми известными игорными домами владели Пат Шейди, который считался лучшим игроком в покер своего времени; Билли Фаган, в чьем «Доме Давида» была комната, надпись на которой гласила «Предназначается для молитв и проповедей»; Гарри Варнелл, который держал двери своего заведения открытыми двадцать четыре часа в сутки и у которого работало пятнадцать крупье, двадцать пять человек, сдающих карты для игры в фараон, и от сорока до пятидесяти подставных. Вдобавок к игорному бизнесу Гарри Варнелл и братья Хэнкинс объединились с Майком Макдональдом в 1885 году в букмекерский синдикат, который контролировал скачки в Чикаго и Индиане. За сезон они получали восемьсот тысяч долларов.

Сразу же после избрания Харвея Колвина Майк Макдональд начал сотрудничество с Гарри Лоуренсом и Моррисом Мартином, которые управляли игорным бизнесом на Стейт-стрит, и это трио открыло кабак, который они назвали «Лавкой». Он располагался в четырехэтажном кирпичном здании, позже ставшем клубом «Гамильтон», на северо-западном углу улиц Кларк и Монро. Макдональд и компания заняли весь дом, кроме маленького магазинчика на углу. Салун располагался на первом этаже, самый большой игровой зал в Чикаго – на втором, а на третьем и четвертом – пансион. По словам Ричарда Генри Младшего, «на втором этаже процветали все карточные игры в мире. Самые искусные подтасовщики, которые когда-либо сдавали карты или подкладывали крапленую, сидели там за столами». Пока оборудовали игорный дом, Гарри Лоуренс переживал за грандиозные планы Макдональда и постоянно выражал беспокойство по поводу большого количества рулеток и столов для игры в фараон, которые устанавливали в игорном зале.

– Слишком много, Майк. У нас никогда не будет столько игроков, – протестовал он.

Именно тогда Макдональд придумал один из самых ярких афоризмов.

– Не переживай. Простаки рождаются каждую минуту, – сказал он.

Три равноправных партнера открыли «Лавку» в конце 1873 года, но Лоуренс и Мартин вышли из дела спустя несколько лет, и Макдональд остался единственным владельцем. Двадцать лет «Лавка» был игорным центром Чикаго. Это было место встреч крупных городских чиновников, политиков и боссов криминального мира. В то время, особенно когда Колвин находился в администрации, а Картер Харрисон – четыре срока подряд – на посту мэра, это место практически подменяло собой городскую управу. Из своего офиса на втором этаже Майк Макдональд управлял городом. Здесь он проводил встречи с официальными лицами, собирал и раздавал дань, которую ему платили другие игроки, шайки мошенников (шулеров) и карточные жулики (банко)[18]. Дважды в год, к удовольствию газет и политиков-реформаторов, Макдональд позволял совершать там облавы. В сопровождении репортеров полиция врывалась в «Лавку», разбивала вдребезги несколько старых рулеток и столов, которые были специально поставлены для этой цели, и арестовывала нескольких работников, сдающих карты, и крупье, на которых налагались небольшие штрафы.

Если же случайно какой-нибудь офицер полиции, повинуясь долгу, совершал облаву на «Лавку» без уведомления Макдональда и не получив его разрешения, он подвергался наказанию, и хорошо, если его не увольняли. Одним из тех, кто прочувствовал на себе недовольство Макдональда, был Саймон О'Доннелл, честный и умный офицер и, вероятно, самый известный полицейский в Чикаго. Он был назначен суперинтендентом полиции в то время, когда Картер Харрисон был избран мэром первый раз в 1879 году. О'Доннелл получил много жалоб на надувательство и мошенничество в «Лавке» и осенью 1880 года совершил незапланированный рейд в это заведение. Уволить его сразу не позволила его популярность; но его незамедлительно понизили в звании до капитана, и долгое время он получал самые запущенные дела в отделе. Вместо него суперинтендентом полиции мэр Харрисон назначил Уильяма Макгаригла, который был человеком Макдональда до мозга костей. В 1886 году с помощью Макгаригла Макдональд заключил сделку с департаментом городского управления и с палатой комиссаров округа. Он дал им взятку, чтобы Американская компания по защите камня и кирпича, которая принадлежала Макдональду, получила заказ на покраску Дома правосудия секретной защитной жидкостью, изобретенной Гарри С. Холландом, одним из людей Макдональда. Работа была завершена в декабре 1886 года, и Майк выставил счет на 128 250 долларов. Не имея денег в своем бюджете, департамент округа дал Макдональду чек, по которому он получил 60 тысяч долларов. Но когда журналисты вскрыли факт подкупа и объявили общественности, что защитная жидкость представляла собой не что иное, как мел с водой, депортамент отказался от дальнейших выплат. Несколько взяточников оказались за решеткой, Макгаригл был осужден, но бежал в Канаду. После этого его не видели в Чикаго более двадцати двух лет. А Макдональду даже не было предъявлено обвинения.

Попытка Макдональда захватить должность шерифа в округе Кук привела к ссоре с Картером Харрисоном, который предупреждал Майка, что Макгаригл недостаточно силен, чтобы управлять округом вне Чикаго. Чтобы показать, что он может быть хозяином, когда это необходимо, мэр Харрисон в декабре 1882 года, спустя месяц после выборов, приказал полиции совершить облавы во всех игорных домах в городе. Отряды полицейских одновременно вломились в более чем двадцать кабаков, среди которых была и «Лавка», и те, которыми управляли Гарри Романи, Пэт Хэфрос, Джонни Вэлпоул и Джим Белкнап, который считался среди игроков единственным честным во всем Чикаго. Несколько рулеток и столов в ходе облав сломали, полиция вывезла два фургона оборудования. Приближенного человека Майка Макдональда не тронули, но полиция арестовала сто двадцать пять других владельцев и работников, включая брата жены Макдональда и его однорукого специалиста по игре в кости, Ника Хогана, про которого полицейские говорили: «Если бы у него было две руки, он заграбастал бы деньги всего мира». Майк Макдональд выступал защитником мошенников, когда им предъявили обвинение в полицейском участке. Он настолько хорошо знал законы, что добился освобождения своих подзащитных. Позже Майк договорился с Харрисоном, и «Лавка» была открыта через несколько часов после рейда. Другие игорные дома, однако, оставались закрытыми еще несколько дней.

Пансион на верхних этажах «Лавки» был исключительным бизнесом жены Макдональда, миссис Мэри Нунэн Макдональд, чья ненависть к полиции, особенно в первые годы ее замужества, была почти так же сильна, как и у ее мужа. У полицейских, которые совершали инсценированные рейды в «Лавку», был строгий приказ не подниматься на второй этаж, но одно время, когда на посту мэра был Монро Хит, а в то время Макдональд имел меньше влияния, чем тогда, когда в муниципалитете были Колвин или Харрисон, у жены Макдональда были проблемы с полицейскими, которые настаивали на обыске комнат ее постояльцев. 23 ноября 1878 года, когда несколько полицейских ворвались в ее кухню и начали шарить в шкафах, она пришла в ярость и выстрелила в них из револьвера, ранив полицейского Флоренца Донахью в руку. Ее арестовали, но благодаря влиянию Макдональда и сообразительности А.С. Труда, юриста по криминальным делам, который часто представлял интересы людей Майка, ее оправдали на основании того, что она защищала свой дом от вторжения. Мэр Хит аннулировал лицензию Макдональда на содержание салуна, но через неделю она была снова восстановлена.

Большая часть жильцов пансиона миссис Макдональд были крупье, работавшие в «Лавке», кроме них, там также жили жулики и карточные мошенники, вершившие свои дела под руководством Макдональда или в независимых бандах под его защитой. Распределение их добычи было следующим: сорок процентов отходило самим мошенникам, двадцать – полиции, а оставшиеся сорок – Макдональду и его синдикату. Из последней части Макдональд обеспечивал выплату залогов, нанимал свидетелей и адвокатов, договаривался с судьями, когда это было необходимо, «ссуживал» деньги городским чиновникам и политикам и разбирался с теми, кто грозил сорвать налаженный бизнес. Любой мошенник мог вести свою игру в Чикаго только на этой основе, а случайный проныра, который пытался работать, не договорившись с Макдональдом, выдворялся из города полицией или оказывался в тюрьме на несколько недель, чтобы поостудить свой пыл. В результате системы, выстроенной Макдональдом, Чикаго наводнили сотни отпетых мошенников со всей Америки, среди которых были такие мошенники и игроки в банко, как Том и Джон Уоллэсы, Джордж У. Пост, Лоу Ладлум, Ред Адамс, Малыш Снитцер, Джонни Мартин, Снаппер Джонни Мэллой, Кид Миллер, Датчи Лемон, Босс Руз, Голландец Билл, Черноглазый Джонни, Билл Аппетит, Дью Майер, Чарли Гондорф, известный как «король подслушивания», и его брат Фредерик; Джим Макнелли, Чарли Друкер, Джонни Нортон и Ред Джимми Фицджеральд, который выиграл семь тысяч долларов в 1882 году у дипломата Чарльза Франсиска Адамса, Голодный Джо Льюис, который выманил у Оскара Уайльда в том же году несколько тысяч долларов; Джим Арлингтон, которого убил Мартин Белая Сосна перед «Лавкой» в 1875 году после крупной ссоры из-за нескольких долларов, выигранных у простака; Том О'Брайен, вероятно, самый искусный изо всех американских мошенников, который был королем банко, уехав в Париж в 1895 году, он убил Рида Вэдделла, изобретателя трюка с золотым кирпичом. Во время Всемирной ярмарки в 1893 году, с помощью Джорджа Поста, Лоу Ладлума, Реда Адамса, Фрэнка Смитта и Питта Конлиша, О'Брайен за пять месяцев заработал 500 тысяч долларов.

Самым активным жуликом Макдональда, в начале становления последнего, был Джон Тернер, больше известный как Хэнк Дэвис, игрок в фараон, фальшивомонетчик, вор, жулик высшей категории и руководитель банды, в которую входили Билли Браш, Росс Солсбери и Джим Фей. Если для совершения преступления была нужна женщина, Дэвис использовал жену Солсбери, которая имела образование леди, была дочерью священника из Нью-Йорка и выпускницей Колледжа Среднего Запада. Но была она еще и проституткой и жила в публичном доме на Ниагарском водопаде, когда Солсбери женился на ней. Во время деловой поездки в Пенсильванию в 1874 году Солсбери схватили и посадили в тюрьму, а его жена сразу же после этого стала жить с Дэвисом. Она сопровождала его в путешествии на юг осенью 1875 года, а когда они вернулись в Чикаго, Дэвис начал кутить. 25 ноября, будучи пьяным, он пришел к своему старому другу Чарльзу Д. Уайленду, владельцу салуна «Святой Эльмо» и ресторана на юге Дирборн-стрит, и пригласил его с женой на обед. Кабатчик ответил, что они с миссис Уайленд считают общество миссис Солсбери компрометирующим. В ответ на это Дэвис вытащил револьвер и трижды выстрелил в Уайленда. Застреленный не прожил и часа. Когда Дэвису впоследствии заявляли, что его повесят, он отвечал: «Меня его слова вывели из себя. И я могу винить в этом только спиртное». Его, однако, не повесили, а вместо этого посадили на двадцать один год в Джолье.

Когда четвертый срок пребывания Картера Харрисона на посту мэра в 1887 году подошел к концу и его сменил Джон А. Рош, господство Майка Макдональда в криминальном мире закончилось. Мэр Рош объявил игрокам и жуликам, что пора завязывать, и с помощью регулярных рейдов и арестов вскоре доказал, что его слова не расходятся с делом. Большая часть мошенников покинула город, многие игорные дома закрылись, те же, кто остался, включая вездесущих братьев Хэнкинс, которые продолжали свой игорный бизнес под прикрытием и очень аккуратно, довольствовались в течение двух лет самым малым. Макдональд, который всегда был оппортунистом, сразу же наладил связи с мошенниками и игроками в банко, уничтожил общак, передал пансион своей жены некоей миссис Росс, которая вела там до пожара бизнес «единственного научного астролога на Западе», и передал «Лавку» Парсону Дэвису, известному игроку. А накопленные с 1873 года два миллиона Майк повернул в легальный бизнес, таким образом его значение как политика-демократа не уменьшилось, а возросло. Он купил чикагскую «Глоб» и владел ею два года, хотя и не очень успешно; стал казначеем компании, которая построила первую в Чикаго наземную железную дорогу, линию Лэйк-стрит; приобрел каменоломню недалеко от Лемонта и продавал камень и гравий городу и округу с большой выгодой.

Макдональд построил шикарный дом на Эшленд-авеню, возле дома своего друга Картера Харрисона, где поселил свою жену и двух детей. Но миссис Макдональд побыла хозяйкой этого особняка всего несколько месяцев и вдруг пропала.

Макдональд заявил прессе, что она сбежала с Билли Арлингтоном, певцом, приехавшим в Чикаго в составе труппы «Эмерсон». Отправившись в погоню, делец вернул ее из Сан-Франциско, где, по его словам, он нашел ее в «Палас-отеле» вместе с Арлингтоном. Очевидно, после этого Макдональд и его жена помирились, но в 1889 году она снова сбежала, на этот раз, как заявил Майк, со священником Джозефом Мойсантом, помощником пастора католического храма Девы Марии, у которого она исповедовалась у алтаря в доме Макдональда. Прожив шесть лет в Париже, священник ушел в монастырь, а миссис Макдональд вернулась домой в Чикаго, где открыла пансион.

Между тем Макдональд отрекся от католической веры и добился развода. В 1889 году, когда ему было около шестидесяти шести лет, он женился на Доре Фелдман – двадцатитрехлетней еврейке и бывшей жене Сэма Барклея, профессионального игрока в бейсбол. Будучи ребенком, она дружила с детьми Макдональда. Макдональд построил особняк для своей невесты на бульваре Дрексель, и они жили там до 21 декабря 1907 года, когда она застрелила молодого художника Уэбстера Герина. Полиции она рассказала, что Герин был ее любовником несколько лет, открыто расписывая, как она любила художника и испытывала неприязнь к Майку Макдональду. Король игроков не смог оправится от шока после убийства и признаний своей жены и через несколько месяцев, проведенных в больнице, умер – 9 августа 1907 года. На смертном одре он опять принял католическую веру и признал Мэри Нунэн Макдональд своей единственной женой перед Богом. Но не оставил ей ничего из своего состояния. После его похорон первая миссис Макдональд впервые рассказала журналистам, что она никогда не сбегала ни с певцом, ни с отцом Мойсантом, а оба раза убегала от невыносимой жестокости Макдональда и что он преследовал ее всю жизнь до самой смерти. Дора же Макдональд, которой Майк оставил треть своего состояния и дополнительно сорок тысяч долларов на защиту в суде, была осуждена, а в начале 1908 года вышла на свободу.

Что касается карточных и других азартных игр, то они в Чикаго были под запретом все то время, пока Джон А. Рош был мэром. Запрет стал менее строгим, когда ему на смену пришел Де Витт С. Креги, и еще менее – когда Хемстед Вошберн стал мэром в 1891 году, и, наконец, лопнул как мыльный пузырь, когда Картер Харрисон-старший был избран на пятый срок весной 1893 года благодаря деньгам, собранным на его кампанию людьми Майка Макдональда. После выборов Картер Харрисон, как записал Уильям Стид, «принял меры по возмещению поддержавшим его патриотам средств, затраченных на помощь в сражении». Был создан синдикат под руководством Макдональда, целью которого стало собирать с каждого игрока и мошенника определенную часть прибыли, которая колебалась от сорока до шестидесяти процентов, в обмен на что мошенники получали гарантию, что полиция не будет мешать им. «Эту сумму, – писал Стид, – которая во время ярмарки составляла в некоторых районах целое состояние, делили между собой.

Многие успевали запустить туда руку до того, как остаток ее достигал Харрисона. Но сколь много денег ни расхищалось бы по дороге, итоговая сумма была все же достаточной, чтобы мэр позволил работать игорным домам. Каждый в Чикаго знал, что игорные дома открыты... Они все существовали и находились под защитой администрации. Одним из самых знаменитых был салун городского старейшины Джона Пауэрса».

Во время своей избирательной кампании Харрисон обещал, что город будет широко открыт для народа во время Всемирной ярмарки, – и сдержал свое слово. До того как 9 октября 1893 года его убил один раздраженный претендент на государственную должность, Чикаго был самым широко открытым городом, который Америка когда-либо видела или увидит. Единственным исключением был, пожалуй, Нью-Йорк, который на протяжении десяти лет во времена Босса Твида считался самым коррумпированным. Каждый в Чикаго, кто хоть немного мог думать, знал, что все отделы городского правительства погрязли во взятках и воровстве, но никто не собирался бороться с этим. Чикаго варился в соку собственной коррупции до тех пор, пока не появился англичанин Уильям Т. Стид, приехавший на Всемирную ярмарку и оставшийся в городе, чтобы положить начало реформаторскому движению.

Осенью 1893 года Стид произнес несколько речей и в начале 1894 года опубликовал книгу под названием «Если бы Христос явился в Чикаго!». Его выступления и книга произвели сенсацию; толпы людей слушали его, когда он выступал, семьдесят тысяч экземпляров его книги были проданы еще до того, как книга была издана, и в два раза больше – после издания. Он говорил и писал о целых домах, отданных под бордели, и о выдающихся гражданах, которые обогащались за счет заведений с дурной репутацией; о политиках и владельцах салунов, которые покупают результаты выборов при помощи виски; о людях, укрывающихся от налогов столь виртуозно, что в Чикаго имущество, облагаемое налогом, в 1873 году уменьшилось, хотя население возросло на миллион; о полицейских, собирающих от пятнадцати до ста долларов в неделю с борделей и притонов, налагающих дань на преступников. Он опубликовал черный список арендаторов, владельцев и налогоплательщиков, которые используют собственность в криминальных целях. Он подробно описал сотрудничество мэра Харрисона с игроками и функционирование других игорных организаций и синдикатов мошенников, находящихся под покровительством чиновников. Он рассказал, что пятьдесят тысяч бездомных бродяжничают на улицах Чикаго без работы, им негде переночевать, кроме полицейских участков и коридоров городского управления, и нечего есть, кроме того, что они могут схватить с прилавков бесплатных обедов в салунах. Он детально расписал систему взяток в муниципалитете и процитировал одного юриста, заявившего: «В муниципалитете шестьдесят восемь членов, шестьдесят шесть из них можно купить; я это знаю, потому что я сам покупал их».

Он цитировал чикагскую «Рекорд» от 19 февраля 1894 года:

«Сколько стоит добиться привилегий через муниципалитет? Цены разные, потому что разные привилегии стоят по-разному. Самую большую сумму за голоса членов совета платили несколько лет назад, когда под угрозой общественного возмущения был принят акт, по которому одна железнодорожная корпорация получала ценные привилегии. Четыре члена муниципалитета получили по двадцать пять тысяч каждый, а остальные, проголосовавшие за этот акт, получили по восемь тысяч каждый. Чиновник, который принимал окончательное решение по данному делу, получил самую крупную сумму, которую когда-либо давали в Чикаго за услугу подобного рода. Он получил сто тысяч долларов деньгами и два дома в придачу. Дома эти были позже проданы за сто одиннадцать тысяч долларов. Самые мелкие чиновники, принимавшие участие в голосовании, предполагали получить по пять тысяч долларов каждый. Одного из них, однако, обманули, и он получил только три тысячи пятьсот долларов. Когда он понял, что его надули на тысячу пятьсот долларов, он вознегодовал и перешел на сторону оппозиции и поспособствовал конечному поражению обманщиков.

Пять тысяч долларов за голос – вот самая высокая цена в муниципалитете за последние четыре года. За период с 1891 года по 1892 год было принято с дюжину актов, за которые чиновники хорошо получили, но были и такие случаи, когда цена падала до трехсот долларов. Несмотря на это, поговаривали, что эти два года в криминальных кругах были самыми успешными.

Когда было необходимо получить разрешение мэра, то цена становилась на двадцать пять процентов больше обычного»[19].

Первым и основным результатом разоблачений Стида в Чикаго стало учреждение Гражданской федерации Чикаго – первой организации реформаторов, созданной с целью поддержки интересов значительного числа жителей. Английский журналист предложил идею создания этой организации на массовом митинге в ноябре 1893 года, а к середине февраля следующего года федерация была официально зарегистрирована и завершила свое образование выбором в президенты Лимана Джей Кейджа – знаменитого банкира, ставшего позже секретарем Государственного казначейства. Федерация начала работать незамедлительно, организовав систему выплат по безработице массе людей, которые лишились работы из-за кризиса и паники 1893 года. В течение нескольких лет эта организация успешно провела кампанию по очистке улиц и по борьбе со взятками, организовала первую чикагскую гражданскую законодательную службу и поспособствовала отставке десятка старейшин-взяточников. Летом 1894 года федерация объявила войну азартным играм.

Какое-то время после убийства Картера Харрисона синдикат под руководством Майка Макдональда еще продолжал собирать деньги с игорных домов и мошенников, но никто не знал, кто забирает долю бывшего мэра. По всей вероятности, это был Макдональд. Если так, то это был последний случай, когда ему перепал кусок, потому что, когда после выборов пост мэра занял Джон П. Хопкинс, Майк Макдональд выпал из обоймы, и уже никогда впоследствии он не имел политического влияния и покончил с игорным бизнесом. Через несколько недель после того, как мэр Хопкинс въехал в городское управление, преподобный О.П. Гиффорд из Гражданской федерации попросил его закрыть игорные дома. Мэр ответил, что в таком большом городе, как Чикаго, невозможно подавить игорный бизнес, но можно найти средства, чтобы его регулировать. На следующий день все игорные дома в Чикаго были закрыты полицией, хотя мэр и заявлял, что ничего об этом не знает. В газетах появились статьи о закрытии игорных домов, но общее мнение было выражено в заголовках газеты «Интер оушн»: «Это обман! Игорные дома закрыты временно! Это просто уловка! Все это делается, чтобы перераспределить воровские доходы! Игорные дома снова откроются, как только вытеснят тех, кого хотели!»

Владельцы игорных домов ожидали открытия своих заведений через несколько дней, но, когда прошло две недели, а разрешения на открытие так и не поступило, они написали петицию, требуя рассмотрения вопроса на специальных выборах. По этому поводу мэр заявил журналистам: «Ни один игорный делец из тех, что тратят деньги на борьбу со мной, не откроет свой игорный дом, пока я на посту мэра. Я, может, и не властен полностью закрыть игорный бизнес, но я могу запретить этим конкретным людям открывать свои притоны». 14 февраля 1894 года начальник полиции Майкл Бренан заявил, что закрыл два игорных дома, которые пытались работать. «Я думаю, что если какой-нибудь игорный дом откроется, – заявил начальник полиции, – то полиция будет знать, что делать». Очевидно, владельцы игорных домов в конце концов поняли, чего от них хотят. В тот же день, когда начальник полиции Бренан сделал заявление, все игорные дома в Чикаго начали функционировать открыто.

Весной и летом 1894 года Гражданская федерация через особую комиссию во главе с преподобным У.К. Кларком регулярно подавала мэру список игорных домов и просила принять меры. Но мэр или давал уклончивые ответы, или решительно отрицал существование каких-либо игорных домов в Чикаго. Наконец, он заявил, что разрешил открыть несколько игорных домов по просьбе коммерсантов. «Удивительно, – говорил он, – сколько уважаемых коммерсантов хотят, чтобы игорный бизнес продолжался. У меня были представители известных компаний оптовой торговли, и они жаловались, что не знают, как развлечь приезжающих к ним партнеров из провинции, потому что не могут повести их в казино». Для Гражданской федерации этого было недостаточно, чтобы разрешить воротилам игорного бизнеса нарушать закон, и комиссия во главе с преподобным мистером Кларком решила принять меры прямого действия.

Сорок оперативников из детективного агентства Мэтта Пинкертона были наняты и приведены к присяге в качестве особых констеблей. Во главе с самим Пинкертоном они совершили в сентябре 1894 года рейды на «Дом Давида» Билли Фагана и на кабаки Джона Кондона и Гарри Варнелла. Оперативники забрали все игорное оборудование, но по иску о возвращении личной собственности были вынуждены вернуть все обратно. У Варнелла констебли выломали двери, пробрались через баррикады из столов и стульев, но в самый миг победы их арестовали. В «Доме Давида» все прошло успешно. Рулетки и столы Билли Фагана были вывезены и сожжены в печах городского управления, когда судья Теодор Брентано отказался выполнять приказ, выданный судебным следователем. Этот всплеск гражданского негодования напугал владельцев игорных домов. Несколько месяцев, насколько могли установить агенты федерации, в Чикаго нигде не крутилась ни одна рулетка, не сдавалась ни одна колода. Несколько крупных домов начали открываться в Чикаго в начале 1895 года, но работали они тайно и их постоянно тревожила полиция; без Майка Макдональда они не могли собраться вместе и обеспечить себе защиту. Бизнес оставался неорганизованным, пока в начале XX века не появились Большой Джим О'Лири и Мон Теннес. И направление азартного бизнеса к тому времени поменялось: отныне деньги крутились не над рулеткой и карточным столом, а в букмекерских конторах.

Большой Джим О'Лири умер в 1926 году миллионером. А впервые в игорных кругах Чикаго он появился в роли подручного в букмекерском синдикате, который составили Майк Макдональд, Гарри Варнелл и братья Хэнкинс. Позже он работал на Сильвера Билли Рили, который был, вероятно, первым в Чикаго, кто открыл заведение, где делали ставки только на скачки. Для игрока О'Лири был необычайно правильным. Он считал выпивку и игру в карты аморальным занятием и не разрешал ругаться и курить в своих букмекерских конторах. В конце 1890-х годов Джим О'Лири заинтересовался игорным домом Джона Кондона, и в 1900 году они со Слепым Джоном[20] открыли казино на Хот-Спрингс в Арканзасе, с которого имели по двести пятьдесят тысяч долларов чистой прибыли за сезон. Спустя год Кондон и О'Лири стали членами синдиката, открывавшего в Лонг-Бич, в штате Индиана, в двадцати трех милях от городского управления Чикаго, игорный комплекс, который должен был затмить славу известных домов Ричарда Канфилда в Нью-Йорке и Саратоге. Но большая часть этого проекта – укрепления, забор из колючей проволоки, наблюдательные посты для вооруженных часовых, сигнализация, клетки для злых собак и сеть туннелей – так никогда и не была реализована. Этот комплекс два раза торжественно открывался в 1901 году, но не собрал ожидаемого количества клиентов и вскоре был закрыт.

Несмотря на неудачу предприятия в Индиане, Большой Джим О'Лири открыл игорный дом на юге Холстед-стрит недалеко от скотного двора, и начал разворачивать сеть бильярдных и букмекерских контор. Он сформировал синдикат, в который вошли Джон Кондон, Бад Уайт, Гарри Перри и Соушл Смит – и конечно же сам О'Лири. Этот синдикат контролировал игорный бизнес в Южном округе больше десяти лет, в него вошло от четырехсот до шестисот букмекерских контор. В период с 1904-го по 1907 год синдикат управлял плавающими букмекерскими конторами на пароходе «Город в движении» – это был первый игорный корабль в истории Америки. Каждый день с тысячью игроков, делающих ставки на скачках, «Город в движении» отчаливал от центральной пристани Иллинойса на юге Чикаго и плавал туда и обратно по озеру Мичиган, пока не заканчивались скачки. Но однажды полиция положила этому конец, арестовав всех пассажиров, когда они сходили на берег, и заглушив радиосообщения, посредством которых на борт передавались результаты скачек. Последнее плавание произошло в мае 1907 года, когда на борту «Города в движении» было сорок два игрока, восемнадцать детективов и семь журналистов из газет.

Дом О'Лири на юге Холстед-стрит был одним из самых оборудованных игорных кабаков, какие когда-либо открывались в Чикаго. Здесь были не только все условия для игры в карты – для большего удобства игроков здесь были устроены еще боулинг, бильярд, турецкие бани и ресторан. Но центральное место отводилось, конечно, огромной комнате, где делали ставки, главному источнику дохода. Там стояли шикарные стулья и кушетки, слуги разносили напитки и таблицы с шансами и результатами всех скачек в Соединенных Штатах и Канаде. В этой комнате и за ее стенами Большой Джим О'Лири делал ставки не только на скачки, но и на все остальное – футбол, бейсбол, бокс, борьбу, выборы и даже на урожай и погоду; однажды он заключил пари, что в мае будет восемнадцать дождливых дней, и выиграл десять тысяч долларов. В 1911 году, когда он заговорил об уходе и пытался продать свой дом на Холстед-стрит округу Кук, чтобы в нем устроили станцию скорой помощи, то заявил журналистам, что не потратил и доллара на охрану.

– У меня могла быть любая защита, – говорил он, – но позвольте сказать вам кое-что. Охрана, которую вы покупаете за деньги, бесполезна. Человек, продающий себя, не стоит и десяти центов честного человека. Полиция продается, но она мне не нужна.

Большой Джим всегда хвастался, что его заведение с массивными дубовыми дверями, окованными железом, со свинцовыми пластинами в наружных стенах и внутренними стенами из дуба, покрытыми цинком, представляло собой «огне-, взрывоустойчивое здание». Этот дом выдержал несколько попыток поджога, взрывные устройства, разрывавшиеся возле него во время войны между владельцами игорных домов в 1907 году, не причинили ему вреда, но вот полиции с помощью топоров и кувалд, которыми они выламывали входную дверь, часто удавалось войти. Во время одного из таких рейдов полиция арестовала нескольких клиентов и букмекеров О'Лири, но обычно Большой Джим бывал готов к таким визитам. Однажды, когда отряд полицейских ворвался в дом, они увидели, что в комнате, где обычно делались ставки, нет ничего, кроме простого кухонного стола, за которым сидел старик, увлеченно читая молитвенник. В другой раз О'Лири заполнил внутренние стены красным перцем, и когда полицейские ударили топорами по цинку, то просто ослепли, впоследствии некоторым из них понадобилось лечение. В глаза трех из полицейских попало столько перца, что они не могли работать целую неделю.

Пока О'Лири и его синдикат укреплялись в южной части, другие группы устанавливали контроль над игорным бизнесом в других районах города. В западной части города руководили городской старейшина Джонни Роджерс, Патси Кинг и Джонни Газола. В районе Луп главными были Том Макгинис, Пэт и Джон О'Мэлли, а если верить «Криминальному обозрению Иллинойса» – городской старейшина Гинки Майк Кенна и Банщик Джон Кафлин. На севере правил Мон Теннес, владелец салуна и скаковых лошадей и, очевидно, торговец недвижимостью. Несколько лет помощником Тенниса был Раскаленная Плита Джимми Квин, получивший такое прозвище из-за своей любимой фразы: «Этот и раскаленную плиту украдет!» К 1910 году Джимми Раскаленная Плита в какой-то степени отошел от игорного бизнеса и, по сведениям Чикагской комиссии по гражданским делам, начал работать с Майком Кенной и Барни Гроганом вест-сайдским политиком, который продавал свое покровительство по цене от двадцати пяти долларов в месяц за игру в покер и до ста долларов за продажу ликера в борделях.

Теннес контролировал игорный бизнес в северной части с 1901 года, но широкую известность он получил в 1904 году, когда внезапно появился на сцене как владелец нескольких букмекерских контор и образовал альянс с западной группировкой, которой руководил Джонни Роджерс. В течение следующего года Теннес стал самым влиятельным человеком в игорном бизнесе на скачках, обладая монополией на новости со скачек – он снял телеграфную службу Пэйна в Цинциннати за триста долларов в день и транслировал новости владельцам букмекерских контор, каждый из которых платил ему от пятидесяти до ста долларов. К тому же они отдавали ему половину всей прибыли, из чего Теннес и оплачивал половину расходов. Таким образом Теннес стал своего рода диктатором всех игорных объединений в Чикаго, ведь они не могли функционировать без телеграфной связи, а ее мог обеспечить только он. Напуганные угрозой своего исчезновения, синдикаты деловой и южной частей города объявили войну, которая началась в июне 1907 года с нападения на Теннеса, когда тот гулял со своей женой. До начала октября взорвалось еще восемь бомб, три на территории собственности Теннеса, одна в доме О'Лири на Саут Халстед-стрит, одна в доме Джона Кондона и еще одна в подвале салуна Джона О'Мэлли. После взрыва шестой бомбы начальник полиции Джордж М. Шиппи заявил: «Такое впечатление, что в Чикаго идет война между владельцами игорных домов. Однако я настаиваю на том, что в Чикаго не существует игорного бизнеса, как такового».

Война продолжалась со случайными нападениями и взрывами до лета 1908 года, когда Теннес заключил мир с О'Лири и с главными членами синдиката деловой части города. Создали новую организацию, в которой Теннес был самой важной фигурой, и к 1909 году он стал абсолютным хозяином бизнеса вокруг скачек. Спустя два года, благодаря связям с полицией, которых ни у кого не было со времен Майка Макдональда, он уже мог диктовать свои правила другим группировкам этого бизнеса, контролировать рулетки, игроков в кости и карты, которые пооткрывали свои дома в Чикаго сразу же, как только Картера Харрисона-младшего выбрали мэром на пятый срок в 1911 году. К июню того же года только в деловом районе работало двадцать пять кабаков, а в августе их число выросло до пятидесяти; в отелях в центре города открыто играли в кости и в покер. Они платили Теннесу за покровительство следующие суммы:

Места, где делали ставки, – от сорока до пятидесяти процентов от выигрыша.

Рулетки – сорок процентов от выигрыша.

Игра фараон – пятьдесят процентов от выигрыша.

Кости – шестьдесят процентов от выигрыша.

Покер и другие игры – пятьдесят процентов от выручки.

Тем временем, в 1910 году, Теннес основал Бюро общих новостей в противовес телеграфной службе Пэйна и успешно вывел последнего из дела после ожесточенной борьбы, за которой последовали очень долгие, но бесполезные расследования, проводившиеся Комиссией по торговым отношениям между штатами и генеральной прокуратурой трех штатов.

Примерно в это же время Теннес взял игроков из деловой части города под свое крыло и стал главным дельцом тотализаторов скачек на всей территории Соединенных Штатов и Канады. В ряде городов он подкупил полицию и стал навязывать свои правила оружием и динамитом – в результате он получал прибыли по семь миллионов долларов в год. В Чикаго только одни букмекерские конторы платили по 3600 долларов в неделю за услуги его информационного бюро.

В течение следующих десяти или двенадцати лет Теннес постоянно фигурировал в ряде разбирательств в антиигорных кампаниях и однажды даже попал под суд. Но обвинение было отклонено из-за отсутствия доказательств. Не было ни одного обстоятельства, которое могло бы свергнуть Теннеса с трона, пока в 1923 году мэром Чикаго не стал Уильям И. Дивер. Начальником полиции мэр Дивер назначил капитана Моргана Коллинза, и менее чем через год Коллинз выдворил игорный бизнес из деловой части и закрыл двести букмекерских контор, которые приносили Теннесу прибыль в размере 364 тысяч долларов в год. К 1 января 1924 года игорный бизнес в Чикаго практически перестал существовать. В середине того же года Теннес объявил об уходе из бизнеса.

Теннес отошел от букмекерского бизнеса, но продолжал управлять Бюро общих новостей до 1927 года, т. е. до тех пор, пока не продал половину бизнеса Мо Анненбергу, издателю газет и журналов в Нью-Йорке и Филадельфии, владельцу издания «Скачки». В 1929 году Теннес продал сорок процентов дела Джеку Линчу, владельцу «Клуба спортсменов», а оставшиеся десять процентов отдал племянникам. Серия статей о карьере Анненберга, написанная Джоном Дж. Флином, появилась в «Кольерс уикли» в январе 1940 года.

В последнее десятилетие XIX и в первые шесть лет XX века игра полиси в Чикаго находилась под контролем игрока негритянского происхождения Машмаута Джонсона, который обладал политическим влиянием, потому что он мог предоставить голоса чернокожего населения; помимо полиси, он управлял также игрой в покер, кости и фараон в Плохих Землях и Маленьком Шайенне, где игроков было не так много, чтобы заинтересовать большие синдикаты. В этот период Джонсон был босом игорного бизнеса и в китайском квартале, имея с каждого стола в кабаке по три доллара в неделю за покровительство. Его единственным конкурентом был Боб Мот, владелец салуна на юге Стейт-стрит, в доме № 2700. Мот поднялся на политический олимп после смерти Джонсона в 1907 году.

Машмаут Джонсон – его настоящее имя Джон Ви – приехал в Чикаго из Сент-Луиса в середине 1870-х годов и около шести лет работал официантом в ресторане в «Палмер-Хаус». В 1882 году стал работать администратором в игорном доме Энди Скотта на юге Кларк-стрит – в доме № 205, а через несколько лет Скотт ввел его в дело. Позже совместно с Джорджем Витингом и Элом Брайантом Машмаут Джонсон открыл дом на юге Кларк-стрит, 311, который около десяти лет считался самым известным дешевым заведением подобного сорта в Чикаго. Там обслуживали игроков всех рас, предлагали все игры, а ставки были настолько низкими, насколько это вообще возможно за столами и за рулеткой. Джонсон продал свою долю в этом заведении в 1890 году и открыл салун и игорный дом на Стейт-стрит, который ни разу не закрывался в течение семнадцати лет. Единственным большим заведением, в котором он имел свою долю, был клуб «Фронтенак» на Двадцать второй улице, который открыли 1 мая 1906 года Джонсон, Том Макгинис и Билл Льюис. Сюда впускали только белых, и игрок должен был показать при входе хотя бы десять долларов наличными. Прибыль клуба «Фронтенак» в первый год его работы составляла в среднем двести долларов в день и расходилась в трех направлениях ежедневно в шесть утра.

Как и другие владельцы игорных домов, Машмаут Джонсон сам никогда не играл в карты или в кости на деньги и никогда не делал ставок на скачках. Он накопил двести пятьдесят тысяч долларов, но за год до своей смерти сказал своим друзьям, что накопил не больше пятнадцати тысяч благодаря салуну. Машмаут объявил, что он потерял много денег в игорном бизнесе. «Я потратил больше ста тысяч на штрафы, – сказал он, – а также огромную сумму на полицию. Я должен был платить по четыре доллара за каждого, которого я брал в игру».

Кабак Машмаута Джонсона на Стейт-стрит располагался в центре Питейного Ряда – так называли западную часть улицы от Ван-Бурен до Харрисон, где на протяжении более тридцати лет в каждом здании находился салун, винная комната с девочками, игорный дом, а то и все три заведения одновременно. Большинство этих мест представляли собой не что иное, как воровские притоны, место встреч воров, карманников, взломщиков и низшей прослойки мошенников; игра здесь была сплошным обманом. Кроме Машмаута Джонсона были и другие известные владельцы кабаков, среди них:

Том Макгинис – он приехал в Чикаго в 1883 году из Сент-Луиса и несколько лет продавал картофель с повозки. В 1888 году он появился на Стейт-стрит и открыл салун под названием «Кафе «Берлин». Полиция закрыла это заведение в 1899 году, но Макгинис открыл этот же кабак под названием «Лось» уже через неделю. В 1903 году он продал собственность, заявив, что накопил всего 300 тысяч долларов и собирается в Аризону выращивать крупный рогатый скот. Но вместо этого он переехал в деловую часть города и стал членом синдиката, который контролировал там игорный бизнес. Участвовал он и в нескольких игорных аферах на юге вместе с Джимом О'Лири;

Эл Коннолли, который много лет был членом демократического комитета от Первого округа, открыл свое заведение в Питейном Ряду в 1891 году и во время Всемирной ярмарки получил известность организатора сомнительных дел и поручителя мелких воришек и карманников;

Джонни Рафферти, который обосновался в Питейном Ряду в 1893 году. После ухода Майка Макдональда он стал руководить бандами мошенников. Рафферти получил большую газетную известность в 1900 году из-за фразы, которую он постоянно повторял: «Люблю я хорошего вора». В 1903 году, когда чикагская «Джорнал» назвала его гангстером, Рафферти с возмущением предложил это доказать, ведь он «никогда не выбивал никому глаз, не избивал полицейского, не останавливал поезда и не занимался подобными делишками»;

Сайм Такхорн, который владел заведением в Питейном Ряду, считавшимся постоянным местом сборищ мелких воров и гангстеров. Продав свой кабак в 1901 году, он открыл кафе «Олимпис» на углу Уэбаш-авеню и Двора Хаббард – любимое место встреч сутенеров. Его снесли в 1910 году, чтобы освободить место для отеля и театра «Блэкстоун», и Такхорн открыл кафе «Скидо» на Куинси-стрит. Владелец этой собственности пытался изгнать Такхорна, когда узнал о характере «Скидо», но Такхорн отказывался покидать место, пока здание не начали сносить;

Энди Крег, который был поручителем, политиком, владельцем кабака, скупщиком краденого, карманником, пособником, вором и братом Джима Торонто, известного гангстера и вора 1880-х годов. В 1891 году Энди Крег отбывал срок в тюрьме за кражу со взломом. В 1897 году, после четырехлетней карьеры карманника, он открыл салун на Кастом-Хаус-Плейс и стал покровителем воров. Позже, в 1898 году, он перебрался в Питейный Ряд и открыл там салун «Тиволи», в котором, как он хвастался, были зеркала стоимостью восемь тысяч долларов; стал он и подручным городских старейшин Кенны и Кафлина. Несколько лет он занимался внесением залогов за людей О'Лири. Как у политика, у него было достаточно власти, чтобы заставить полицию убрать свою фотографию и данные из Галереи Роге. В 1903 году комиссия членов городского управления, которая расследовала дела о взятках в полицейском департаменте, приказала аннулировать лицензию Крега на владение салуном из за многочисленных нарушений закона, и в 1904 году Крег продал «Тиволи» Ховарду Макферсону, торговцу сигарами. «Нет смысла заниматься бизнесом, – сказал Крег, – когда за тобой охотится множество реформаторов. Рано или поздно они тебя достанут». Но реформаторам потребовалось очень много времени, чтобы достать Энди Крега. Спустя двадцать пять лет после продажи «Тиволи» он был все еще активен в криминальном мире как агент Аль Капоне по управлению борделями и публичными домами;

Боб Дункан, который был больше известен по кличке Король Карманников. У него было два заведения в Питейном Ряду, одно – концертный салун, где девушки танцевали канкан, а другое – кабак, где в дальней комнате играли в кости и фараон. Этот салун был известен по всем Соединенным Штатам как место, где собираются карманники и проститутки. Одним из знаменитых бродяг, сделавшим заведение Дункана центром чикагского воровского мира, был Сливерс Вайоминг, который бросил бродяжничать в 1896 году и женился на одной вдове в Миннесоте. Она умерла спустя несколько лет, оставив ему десять тысяч долларов, и Сливерс со своми несколькими друзьями продолжали веселиться шесть месяцев, за время которых десятеро из них умерли от белой горячки, а сам Сливерс потерял ухо и три пальца в драках. Члены больше чем двадцати банд карманников проводили свое свободное время, обтирая барные стойки у Дункана или сидя за столами, особенно в 1900 году, когда он приобрел огромное влияние как организатор темных дел и поручитель. Среди карманников были такие известные рыцари ловких пальцев, как Эдди Джексон, Дэн Келли, Педди Горман, Бак Трой, Билл Райан, Педди Мастерсон, Джим Берри и Пет Кеннеди. Самым профессиональным из них был Эдди Джексон, который обчистил первый карман в 1887 году в возрасте четырнадцати лет. Джексон всегда работал с группой из трех или четырех человек, а иногда нанимал полицейского, чтобы заморочить голову своим жертвам. В 1890-х и в начале 1900-х Джексон работал только в деловом районе, и ему удавалось красть по сто пятьдесят долларов в неделю. Большую часть из украденных денег он платил Черному Хортону, известному адвокату и политику негритянского происхождения. Работая со своей бандой, Джексон связывался с Хортоном каждый час. Если вор не выходил на связь, то адвокат спешил в полицейский участок, чтобы забрать его оттуда под залог. В течение сорока лет, которые Эдди Джексон был активным карманником, его арестовывали по крайней мере раз двести. Заплатил он всего несколько штрафов, поскольку обычно избегал наказания, возвращая часть украденных денег. В тюрьму он попал лишь дважды – на десять дней в 1893 году и на год в 1897 году. Умер в 1932 году нищим в больнице округа Кук.

Ничего не осталось от Энди Крега, Боба Дункана, Машмаута Джонсона и других князей Питейного Ряда, за исключением скудных полицейских данных, газетных статей и сбивчивых воспоминаний современников. Но вот твердолобый владелец салунов «Одинокая звезда» и «Пальмовый сад», который был самым жестоким обитателем Питейного Ряда, стал легендой. Он увековечен в американском языке, и его имя, вполне вероятно, используют в речи каждый час на территории Соединенных Штатов. Это был очень маленький человек, всего пять футов и пять дюймов ростом и весом около ста сорока фунтов – не кто иной, как Микки Финн, чье имя использовалось как синоним к словосочетанию «напиток, валящий с ног».

Полиция Чикаго никогда не знала много о происхождении Микки Финна. Иногда он говорил, что родился в Ирландии, а иногда называл своей родиной Пеорию. Впервые он появился в Чикаго во время Всемирной ярмарки в 1893 году, занимался в ту пору обкрадыванием пьяных в Гиблых Землях и Маленьком Шайенне на юге Кларк-стрит. Несколько месяцев в 1894 году Микки Финн работал в баре в кабаке Джима Торонто на Кастом-Хаус-Плейс, но оказался слишком жесток даже для такого известного притона гангстеров и головорезов. Он постоянно дрался, и, наконец, его уволили, после того как он штопором выбил клиенту глаз (позже, спустя несколько лет, он повторил этот подвиг в «Одинокой звезде», когда клиент отказался платить шестьдесят центов за напиток).

Год или два после кабака Джима Торонто Микки Финн был карманником в квартале красных фонарей и скупщиком краденого у мелких воришек и взломщиков. В 1896 году он открыл салуны «Одинокая звезда» и «Пальмовый сад» в южной части Питейного Ряда, возле Харрисон-стрит; полицейский инспектор Левин однажды сказал, что это были «притоны для цветных и белых самой низкой прослойки». Финн был владельцем «Одинокой звезды» семь или восемь лет и все это время оставался скупщиком краденого. Он основал школу для начинающих молодых карманников и проводил практические занятия на случайных посетителях своего заведения, поощряя своих учеников обкрадывать людей, которых они находили на улице и приводили в кабак, чтобы выпить. Кроме Микки Финна, в так называемой школе работала его симпатичная жена Кейт Роуз и его бармен по кличке Пэтси. Кейт Роуз управляла «девичьим домом», где девушки должны были использовать все уловки, чтобы заставить клиентов пить и развлекать их любыми способами, лишь бы клиенты платили.

Салуны «Одинокая звезда» и «Пальмовый сад» (садом там была дальняя комната, украшенная маленьким пальмовым деревом в горшке) были воровским логовом с самого начала, хотя около года Финн и его подручные ограничивали свою деятельность карманными кражами и обиранием пьяных прохожих. Но в 1898 году Микки Финн встретил негритянского врача-вудуиста по имени Холл, который продавал любовные снадобья обитателям борделей, а также кокаин и морфий для употребляющих наркотики. От него Финн получил большую коричневую бутылку с «какой-то белой смесью», состав которой полиция так никогда и не узнала, но, вероятно, это был хлоралгидрат.

Используя «белую смесь» как основу, Микки Финн изобрел два «дурманящих напитка», которыми очень гордился. Один назывался «Особый от Микки Финна» и включал в себя спирт, воду, настоянную на табаке, и порцию микстуры доктора Холла. Другой – «Номер два» – состоял из пива с «белой смесью», закрепленных табачной настойкой. У барной стойки Финн сделал вывеску, которая гласила: «Попробуй специальный напиток от Микки Финна», а проституткам давали указания убеждать клиентов пить это варево – девушки получали процент. Микки Финну нравилось, когда клиенты сами заказывали напитки, от которых у них мутился рассудок. Если какой-нибудь простак продолжал настаивать на пиве, то ему давали «Номер два», который по своим сногсшибательным свойствам не уступал «Особому». Одна из девиц заведения Финна Мэри «Золотой зуб», давая показания в 1903 году комиссии городского управления по расследованию дел о взятках, говорила:

– Когда человек пьет эту смесь, он становится разговорчивым, ходит шатаясь, а затем впадает в глубокий сон, и ты не можешь разбудить его, пока снадобье не перестанет действовать.

Если в «Одинокой звезде» на тот момент, когда клиент становился жертвой одного из напитков Микки Финна и крепко засыпал, находились случайные посетители, то потерявшего сознание никто не трогал до тех пор, пока они не уходили или сами не попадали под действие дурмана. Затем бармен и проститутки перетаскивали недвижимое тело в одну из двух маленьких комнат в «Пальмовом саду», которые Финн называл своими «операционными». Грабили жертву Микки Финн и Кейт Роуз, но сначала Финн всегда надевал шляпу и чистый белый фартук. Жертву полностью раздевали и тщательно искали кошелек; забирали у него все, что представляло какую-нибудь ценность. Если на нем была дорогая одежда, Финн забирал и ее, надев взамен тряпье. Обычно Финн выставлял свои жертвы в аллею за «Одинокой звездой», но иногда он оставлял их лежать на полу «операционной комнаты» всю ночь и выкидывал на улицу на следующий день. Мало кто мог вспомнить, что с ним произошло, когда он просыпался; большинство оставались одурманенными несколько дней, и немногие могли вспомнить, где и когда их обокрали. Другая девица, Неряха Флайф, говорила, что Финн был «очень жесток» к своим жертвам и бил их по голове, как только они приходили в сознание. Мэри Золотой Зуб намекала даже на убийства:

– Я видела, как Финн взял золотые часы и тридцать долларов у Билли Миллера, проводника. Финн напоил его, и он лежал без сознания двенадцать часов. Когда он очнулся, то потребовал свои деньги, но Финн уже ушел... После этого Миллера нашли на железнодорожных путях с отрезанной головой.

Мэри Золотой Зуб рассказала городской комиссии по взяточничеству, что видела много человек, помимо Миллера, которых спаивали и обкрадывали в «Одинокой звезде», потому и бросила работу осенью 1903 года, что Финн становился все более жестоким.

– Я боялась, что меня убьют за двести долларов, которые я накопила, и не хотела больше быть свидетельницей таких ужасных вещей, которые я здесь видела. Я боялась, что меня однажды арестуют, когда один из одурманенных клиентов умрет. Когда я видела, как его жена заливала ликер в горло жертве, я не могла этого вынести, хотя я и сама не ангел. Когда Финн с женой одурманивали и раздевали клиентов, это было ужасное зрелище. Финн считал, что большинство людей прячет деньги в поясе. Однажды он обобрал человека, который прятал деньги именно таким образом, и никогда не гнушался потрошить карманы уже мертвых.

Мэри Золотой Зуб также рассказала, что Микки Финн часто говорил ей, что его не арестуют, потому что он платит полиции и у него были связи с городскими старейшинами Майком Кенной и Джоном Кафлином, но никто так и не потребовал от комиссии подтвердить или опровергнуть хвастовство Финна. Полиция провела обыск в «Одинокой звезде» после показаний Мэри Золотой Зуб и Неряхи Флайф, но ничего не нашла, кроме нескольких бутылок жидкой мази и микстуры от кашля. Полицейские заявили, что из-за отсутствия прямых улик невозможно даже арестовать Финна. Единственное, что предприняла комиссия, – забрала у Микки Финна лицензию на владение салуном, и 16 декабря 1903 года двери «Одинокой звезды» закрылись. Спустя несколько месяцев Микки Финн покинул Чикаго, но вернулся летом 1904 года и несколько лет управлял баром в кабаке на юге Дирборн-стрит. Он продал формулу своего «Особого» полдюжине амбициозных владельцев кабаков, и этот напиток получил известность в криминальном мире как «микки финн». Затем так стали называть все напитки подобного рода.