Л. Сосновский. Письмо Троцкому. 25 июля

Дорогой Л. Д.!

Я не писал вам около месяца. Будучи заняты проектом программы, вы, пожалуй, и не заметили этого. А события стремительно развиваются. То, о чем думал писать вчера, сегодня уже бледнеет, кажется устаревшим. Даже у нас в заключительной части разбора программы кое-что уже устарело, пока написанное шло до меня. Вы там справедливо говорите о нашей готовности поддерживать всякий хотя бы и слабый маленький шажок центристов влево. Увы, кажется, и поддерживать-то после пленума ЦК ничего не остается. В ближайшее время воспоследует «расшифровка» резолюций, перевод их на язык декретов, циркуляров, ассигнований. Тогда все станет яснее.

Дело в том, что слово «левый курс» принадлежит не самим сталинцам, а оппозиционерам. Центристы делают вид, что ничего нового не случилось и что они плавно и неуклонно развивают без толчков и скачков свою всегда правильную (ну еще бы!) линию. А кое-кто старается их уговорить, что они ужасно полевели. И нас хотят убедить в том же. Впору Сталину хоть с опровержением выступать против возводимого на него поклепа. Частичное опровержение он сделал в ответе некоему (не мифическому ли?) С. Но лучше всего опроверг обвинения в левизне закончившийся пленум.

Итак, весь антикулацкий курс — временная неприятная вспышка, которую стараются забыть. Кулак более чем наполовину амнистирован. Не он, оказывается, главный виновник заготовительного кризиса, а объективная бесхлебица: мало у нас товарного хлеба и шабаш. А тут еще цены на хлеб низковаты. Теперь ЦК нашел восемь способов устранить всякую необходимость применения чрезвычайных мер.

Представьте себе, что кулак Юдин с этим не согласен. Кулак Юдин, о котором я прочел в № 148 «Челябинского рабочего», смотрит в корень. Он не принадлежит ни к тем людям, которые не видят классов, ни к тем, которые, по словам Сталина, мыслят себе советский строй опирающимся на рабочих и одновременно на кулаков. Когда к кулаку Юдину пришли за хлебом, он запер ворота на запор и никого не пускал. Пришлось проникнуть к нему обходным путем через забор. У Юдина оказался спрятанным хлеб.

«Свидетель Власов рассказывает:

— Когда хлеб у Юдина был обнаружен, я его спросил, как он теперь, обманувши советскую власть, будет смотреть ей в глаза, Юдин с иронией ответил:

— Меня учить нечего. Я прекрасно знаю, что делаю. На то и классовая борьба».

В подтверждение этого свидетель Власов показывает, что кроме 500 пудов спрятанного под домом хлеба у Юдина там же была припрятана винтовка. Юдин лучше многих других понимает, что такое классовая борьба.. Пусть теоретики мирного врастания кулака в социализм поучатся классовой идеологии у челябинского кулака Юдина, у которого спрятанный хлеб прекрасно дополняется спрятанной винтовкой.

Успокоят ли Юдина восемь пунктов июльского пленума ЦК, откажется ли он от своей классовой программы (выражением ее служит винтовка в подвале) -покажет будущее.

Прячут ли везде винтовки с хлебом — не знаю, но что хлеб прячут в ямы — это факт. Весь май и июнь сибирские газеты пестрили заметками о ямах, в которых кулаки (и не они одни) прячут хлеб. В местной барнаульской газете я насчитал таких заметок десятки, и относятся они равномерно ко всем районам округа. Спрятать в деревне сотни пудов хлеба, чтобы не узнали соседи,-немыслимо. Отсюда мой вывод, что прятание хлеба в ямах пользовалось известным покровительством со стороны большинства. Прилагаю при сем для вашего архива заметку из минусинской газеты (передовая от июня), где разоблачается середняк Кочерга, спрятавший в лесу пять пудов хлеба. Кочерге напоминают о 107-й статье Уголовного кодекса. Укрывательство пяти пудов в богатом минусинском пшеничном округе — о чем говорит этот факт политически? Он говорит, что охрипшие от криков о середняке цекисты сумели в кратчайший срок восстановить против партии середняка и бросить его в объятия кулаку. Ибо хлебная яма — предвестник восстания. Какого еще вотума недоверия надо Сталину? В некоторых заметках имеется характернейшее указание, что использованы ямы, сделанные еще в 1920 году (дата для Сибири зловещая).

И эти люди так усердно травили Ивана Никитича Смирнова за его замечание, что в крайнем случае можно пойти на временную размолвку с середняком, лишь бы не дать советской власти погибнуть. Я не знаю, какие именно слова сказал там И. Н. [Смирнов]. Но всякому ясно, что мы прежде всего обеспечили бы себе полную поддержку бедноты, чего нынешнее руководство абсолютно не может, а его аппарат абсолютно не хочет. При этом условии возможность поссориться с середняком была бы сведена к минимуму. Во-вторых, ведь наши предложения делались еще в прошлом году, не в порядке паники, а в порядке предвидения, и должны были целиком обеспечить более плавное поступление хлеба. Карикатурная история с займом денежным вместо предлагавшегося займа натурального -свидетельство о бедности. Рассовывали этот заем по рабочим, по учителям, по бедноте. С триумфом печатали в газетах, что беднячка такая-то отдала на облигации последнюю трешницу не в пример кулакам, которые не берут таковых облигаций. Или наоборот, в нашей барнаульской газете на первой странице помещен был портрет бородатого мужичка, который — вот истинный сын отечества! — сразу взял на 300 рублей облигаций. (Средний валовой доход по нашему округу не превышает 300 рублей в год, следовательно, это кулак.)

Не помню, писал ли вам, как барнаульские и иные кулаки, помимо спрятанных винтовок, решили использовать винтовки, находящиеся в казармах. Армия была залита потоком писем, воззваний, телеграмм из деревни. Тон всех этих обращений был весьма высокий. Политотделам пришлось повозиться не мало. Оказалось, что и в казарме нашлось не мало сторонников жизни «в мире со всеми классами».

Мне сообщали, что в некоторых городах пришлось потом изъять из армии до 5% состава как явно кулацких элементов. Там были не только рядовые красноармейцы. Если вы вспомните, в какую цифру определяли разные Яковлевы процент кулаков в деревне, и сопоставите с этим процент коммунистов в армии, могущий противостоять кулакам в шинелях, то картина получается ясная. Да и все ли коммунисты надежны по части желания жить «в мире со всеми классами»? По отдельным отрывочным данным я знаю, что в некоторых районах уже пришлось исключить до 25% коммунистов из партии (в деревне). Я не уверен, что и сами исключатели нынешние вполне благонадежны по этой части.

Как пойдут заготовки этого года? Во всяком случае, сразу после ям к спокойному рыночному режиму перейти трудновато. Даже и при повышенных ценах. У нас виды на урожай пока хорошие, лучше прошлого года.

Теперь о самокритике. Заметили ли вы в «Правде» на этих днях целую сводку о том, как воспринимается циркуляр ЦК от 3 июня на предприятиях Москвы и других городов. Картина безотрадная. В то время как Сафаров и К° кричат «осанна»[414], на местах даже не заметили этой «новой эры». Так себе, еще новый циркуляр за No 0000. Новая кампания. Секретари ячеек так и заявляли: сначала выполним календарный план (проработка резолюций райкома, губкома и т. п.), а потом проработаем и этот циркуляр. Встаньте в очередь, сталинская хартия вольностей! Еще не все резолюции райкома проработаны. Это ли не шедевр? Недаром даже Угланов однажды публично жаловался по поводу неудачного двукратного визита Кости Уханова[415] на Прохоровку[416]: планировать-то мы научились, а огонька большевистского у нас нету. Святая простота! Откуда огоньку взяться? Слава тебе господи, поработали брандмейстеры за пять лет.

Организует самокритику небезызвестный Киров[417], которому ведь самокритика «нужна, как воздух». Дело Зорича[418] все знают. Политбюро должно было заткнуть рот Зоричу, чтобы удовлетворить «жаждущего самокритики» Кирова с его двумя собачками. Теперь Киров приглашает желающих «самокритиковаться». Прения по его докладу на областкоме очень поучительны (сужу по «Красной газете»). Вот вкратце самое существенное из речей ораторов.

«Средние звенья аппарата — райкомы, областком остаются незатронутыми. Подвергаются критике только цех, ячейки да коллективы» .

«Элементы, достаточно обюрократившиеся, в первую очередь прикинутся сторонниками самокритики и выхолостят таким образом ее содержание».

«Необходимо побороть боязнь со стороны рабочих, которые опасаются репрессий». Характерен заголовок ответной статьи секретаря райкома Аменицкого в «Ленинградской правде»: «Стоит ли беспокоиться за линию райкома?»

Аменицкий, конечно, прав. Не стоит. Разве может быть плохая линия у районного, а тем более губернского, областного и — прошу встать! — у Центрального комитета. На них почиет благодать божия.

Что касается боязни рабочих критиковать, я приведу вам только один, взволновавший даже меня, факт ленинградской действительности, опубликованный «Трудом» (от 3 июля). На табачной фабрике им. Клары Цеткин[419] работница Фадеева (жена коммуниста) выступила с критикой проводимой рационализации. Директор заявил, что так могут выступать только «люди не из рабочего лагеря», чуть ли не контрреволюционеры. Фадеева протестует. Ее отец и мать всю жизнь были рабочими, муж коммунист, сестра и муж сестры -коммунисты, брат — комсомолец. Это она-то не из рабочего лагеря? Разве она не имеет права высказаться на собрании в защиту неправильно выгоняемых на биржу труда?

Директор заявляет: ваши слова уже зафиксированы в протоколе. Фадеева начинает беспокоиться. Она, очевидно, знает всю меру произвола, который распустился под крылом у Кирова пышным цветом. Она просит дать ей на просмотр протокол с ее речью. Шабаш! Что написано услужливым пером секретаря, то свято. Фадеева в величайшем нервном возбуждении. Она так усердно готовилась к выступлению. Читала речи Сталина и Орджоникидзе, делала из них вырезки и вот попала в контрреволюционерки. За что? Почему? (дальше цитирую по «Труду»:)

«— Больше не буду выступать,— говорила она и беспрерывно плакала. Каждый звонок заставлял ее вздрагивать: не за ней ли пришли, не арест ли. И в ночь на 1 мая она умерла. Работницы, ее подруги, узнали об этом, собравшись на первомайскую демонстрацию. Не знающее границ возбуждение. Фадеева погибла за нас, за правду!»

Дальше описывается, как хоронили умершую от страха работницу. Как работницы требовали, чтобы ее тело привезли на фабрику, а ячейка отказывала. Как настояли рабочие, какие речи произносились над ее гробом.

«— Не будем больше выступать,— говорили и говорят делегаты,— не будем больше ходить на собрания... Не будем больше писать в стенгазету. Какой смысл? Все равно делают по-своему,— говорят рабочие рабкорам, которые у них просят заметок».

Такова атмосферочка на крупной фабрике в красном Ленинграде. Я забыл добавить, что Фадеева выступала на цеховом производственном совещании в связи с рационализацией и предстоящим сокращением. Если от страха умирает, во всяком случае ждет ареста за речь даже потомственная пролетарка, член коммунистической семьи, можно себе представить, какой террор испытывают новые пришельцы на фабрику.

Мудрено ли, что циркуляр No 0000 от 3 июня не производит ни малейшего впечатления на массы. Это и констатирует масса заметок в «Правде» и других газетах.

Киров в докладе констатировал факт оживления работы оппозиции в Ленинграде и др. местах:

«Правда, здесь не только самокритика помогла, но и хлебозаготовки и затруднения с колдоговорами, а самокритика дала легальный паспорт».

Киров призывает давать нежелательным критикам «буквально по затылку». Этот карьерист будто бы не понимает, что вся разложившаяся аппаратная банда смоленского типа и без того усердно ударяет по затылку всех рабочих. Что достаточно простой работнице выступить на производственном совещании против директора, чтобы попасть в контрреволюционерки. Мудрено ли, что «за линию райкома (Кировского) стоит ли беспокоиться?» Конечно, не стоит.

Было бы с моей стороны несправедливым, если бы я не отметил более интересных симптомов в жизни сибирской организации. Из всех читаемых мною газет я ни в одной не заметил тона, какой иногда звучит здесь. Вот заголовки над одной статьей, открывшей кампанию против Кузнецкого окружкома:

«Кузнецкий окружком партии признает критику только «сверху вниз»».

Тем, кто осмеливается критиковать снизу вверх, предлагают получить расчет. В результате налицо огромные недочеты в работе окружкома и районных комитетов партии.

«Партийная организация Кузнецка должна заставить окружком изменить свою линию или переизбрать самый окружком».

Статья довольно интересная. Она рисует заурядные порядки в аппарате. Верхи, вполне свободные от ответственности перед низами, пьянствуют, дебоширят, разлагаются. Низы в зажиме. За критику — расчет. Окончательно пропившегося переводят в другой район. «Принцип передвижек». В округе двенадцать райкомов. Число двенадцать, говорит автор, вполне достаточно для бесконечного числа комбинаций с передвижками. Таким образом райкомы «обновляются» (это для отчетов об оживлении), а люди все те же. Автор (их, впрочем, два) констатирует ужасающе низкий уровень политического развития партийной массы и приводит очень интересное соображение:

Политическая неграмотность членов партии мешает их критическому отношению к работе парторганов. Это несомненно. Но несомненно также и то, что зажим, строгое соблюдение принципа критики только сверху вниз препятствуют политическому развитию членов партии. Если партийной массе не дают критиковать партор-ганы, если ее воспитывают в духе безгрешности членов окружкома и даже райкомщиков, то нет стимула к учебе, нет желания вникнуть в работу, отмирает стремление принять участие в коллективной работе организации. Вот где корень политической неграмотности Кузнецкой организации (Советская Сибирь, 6 июня).

Боюсь повредить авторам статьи (по-видимому, молодым пропагандистам из центра), но, по-моему, Л. Д. Троцкий не мог бы короче и выразительнее охарактеризовать крах системы политучебы при Сталине. Только вместо слов «Кузнецкая организация» надо поставить — «международная», а вместо «безгрешных окружкомов-цев и райкомщиков» — «безгрешных цекистов и цекакистов». Все остальное останется. Попытка вместо выработки миросозерцания органическим участием в партийной жизни и борьбе дать зубрежку и муштровку приносит на одном полюсе слепковщину, а на другом — ужасающую политическую неграмотность, соединенную с отвращением к навязываемой насильно политграмоте.

Самый факт признания этого низовыми пропагандистами знаменателен. Вы показали своим разбором программы Коминтерна то же самое, только в международном масштабе. Тоже политнег-рамотность, только вождей компартий.

Уровень дискуссии по проекту программы — безнадежный.

Но вернемся к Кузнецкому окружкому. После напечатания статьи с приведенным заголовком вожди окружкома — безгрешные — поступили так:

«Это не самокритика, а потуги к развалу нашей славной организации».

Секретарь ОКК[420] сказал еще лучше:

«Критика это, брат, тонкая штука. Ты представляешь, что у нас сейчас может получиться? Что скажет рядовой коммунист?»

Наконец, корреспондента «Советской Сибири» вызвали на квартиру секретаря окружкома Новикова и в присутствии секретарей и заворгов райкомов сказали ему так:

«Не за свое ты дело взялся. Источник всей шумихи — оппозиция. Такая критика направлена к подрыву всей организации. Кое-кому свернут за это голову и отберут партбилет. И с тебя попросим партбилет. Лучше перестань, пока не поздно, заниматься критикой. Имей в виду, что критикующих мы выявим через ГПУ».

(Все это я привожу из газетного сообщения, комментарии излишни.) Когда же секретарь ОК Новиков увидел, что кампания против ОК явно санкционирована крайкомом, он в подходящей форме «признал свою ошибку». Он правильно учел, что нынче большой спрос на «признающих ошибку». Если осужденным по 58-й статье возвращают партбилет за «признание», то уж ему-то портфель оставят наверняка. Он еще даже в гору может пойти как человек, «способный исправляться». Но оказалось, что кое-что доходит до массы. Когда массе дали немножечко поговорить об окружкомовских делах, секретарю оставаться было невозможно и его переизбрали. Вообще здесь сейчас пытаются не снимать сверху, а подвести под переизбрание. Иногда комбинируют то и другое, как было в Иркутстке, где «переизбрали» все бюро ОК, а секретаря ОК Зимина сняли с санкции ЦК.

Кстати, об этом иркутском деле. Что там было по существу — нам судить трудненько. ОК сопротивлялся проведению «тарифной реформы» на ж. д. Затем ОК вел какую-то политику на образование отдельной от Сибкрая новой области. По-видимому, тут-таки есть вредный душок областничества.

Но перлом иркутских дел является обращение в ОК (в лице председателя ОИК[421] Кучмина) к местному купечеству с предложением помочь местной власти в трудном хозяйственном положении. Местное купечество с разрешения власти устроило собрание для выработки своей платформы и предъявило таковую в ОК. В скобках сказать, это только нам нельзя собраться для выработки обращения в партийную инстанцию, а купечеству — сколько угодно. Платформу купечества огласил в одной речи Сырцов, и я разослал этот номер «Советской Сибири» друзьям как редкий документ. Послал и вам заказной бандеролью. Суть платформы проста. Отменить советскую конституцию, а, если можно, то и советскую власть. В крайнем случае, они согласны примириться с советской властью на основе другой конституции. Они требуют не только избирательных прав, но и вообще уравнения частника решительно во всем с «остальными гражданами». Мало этого, они требуют, чтобы государственные и кооперативные предприятия не пользовались никакими преимуществами перед частными в области кредита, сырья, поставок государству. Требуют изменения налоговой политики. Требуют изменения общественной атмосферы вокруг частников. «Вот и все». Основным принципом хозяйственного порядка, по мнению частников, должен быть принцип «свободной конкуренции» — вплоть до найма рабочих и служащих, почему они требуют для себя свободного от биржи труда выбора рабочих и служащих. В случае выполнения их «пожеланий» купечество согласно «под-могнуть» советской власти всеми силами. Из речи Сырцова не видно, сослали ли авторов документа по 58-й статье. Между тем именно здесь все элементы 58-й статьи: попытка подорвать и ослабить советскую власть. Ибо что останется от сов[етской] власти после осуществления этой купеческой «хартии вольностей»? Купечеству даже не пришлось прибегать к захвату МВТУ[422], чтобы выработать свою платформу: им и помещение дали.

Письмо мое затянулось, но я поступлю, как толстые журналы летом: выпущу его двойной нумерацией. Накопилось много всяких фактов.

Острейшая схватка между комсомолом и ВЦСПС по поводу брони выражалась внешне в полемике между «Трудом» и «Комсомольской правдой». Люди сведующие сообщали, что кампания комсомола инспирируется или негласно санкционируется «мастером» революции. Борьба умолкла так же неожиданно, как возникла. Но кое-где в провинции ее приняли всерьез, и потому вот как выразилось это понимание всерьез в Твери в комсомольской газете «Смена» от 19 июня. Через всю первую страницу громадные заголовки:

«Тысячи подростков на улицу!!»

«За что голосовал Президиум ВЦСПС?»

«Тверской губпрофсовет не имеет твердого мнения».

«Требуем немедленного пересмотра решения ВЦСПС».

Далее идет рисунок-карикатура. Нарисован за письменным столом бюрократ, поглядывающий на жизнь сквозь знак «%». А далее здание Биржи труда, и у ее дверей необозримая толпа безработной молодежи. И под этим надпись:

«Что будет, если ВЦСПС не пересмотрит своего решения».

Согласитесь, что это немножко рискованно. Но при отсутствии нормальных форм партийной, профсоюзной и комсомольской общественности у нас скачки от низкопоклонства к необузданной демагогии вполне возможны. При всей правоте «Комсомольской правды» в данном споре и у нее вырывались заголовочки «Узколобое делячество» (о ВЦСПС). На что «Труд» отвечал заголовком «Узколобое рвачество» и вопрошал: кто это дал комсомолу право на монопольное представительство рабочей молодежи! Кажется, у Щедрина это формулировано так: «Или в морду, или «ручку пожалуйте»!»

Хотелось бы обратить ваше внимание на следующий факт. За последний месяц разогнано несколько местных правлений союза коммунальных работников, и посажены руководители соответствующих комхозов. Пьянка, злоупотребления, взятки и т. п. А в результате в этих городах комхозы, оказывается, успели за несколько последних лет сплавить массу домов капиталистам. А это отразилось на положении рабочих. Особенно отличилась, как водится, Украина, эта «передовая» в смысле классового перерождения и всяческого разложения страна.

Газета «Харьковский пролетарий» сообщает такие данные. В 800 обследованных харьковских жилкоопах из 40 310 рабочих и членов их семейств 38% живут в подвалах.

«Почему это в Харькове, в пролетарском центре 72% жилой (кооперативной) площади падает не на рабочих?»

Подзаголовок к дальнейшей части его речи:

«Квартирный закон закупорил рабочих в подвалах».

Еще подзаголовок:

«Нет закона, запрещающего рабочему жить в хорошей квартире».

Наивный Постышев думает, что в капиталистических странах такие законы есть. Воспрещается, мол, рабочему жить в хорошей квартире. Есть законы капитализма, которые загоняют рабочих в подвалы, хотя юридически рабочему разрешается жить даже во дворцах. Эти же законы капитализма стали загонять в подвалы харьковских рабочих. А советские суды ускоряли переселение рабочих в подвалы.

Из речи того же Постышева:

«Здесь очень многие товарищи говорили о том, что если надо выселить рабочего, то суд, мол, сделает это в два счета, а если, мол, надо выкинуть нэпмана, то суд его никак выкинуть не может. (С места: «Правильно!») Товарищи, я этого никак не могу понять. Ведь у нас в судах сидят рабочие. Вот вы скоро будете выбирать новых народных заседателей. (С места: «Давайте нам юристов и защитников-рабочих, а не тех защитников, которые поддерживают нэпманов».) И это верно. Но, товарищи, судья-то ведь рабочий, заседатели тоже рабочие».

Очевидно, в результате прорвавшегося возмущения рабочих сейчас в Харькове декретировано выселение нетрудового элемента из национализированных домов. Проходит это с великим трудом, ибо сила маскировки буржуйчиков очень велика. В Тифлисе заново происходит национализация домов у владельцев, к которым дома успели вернуться за эти годы «мирного врастания». Ежедневно публикуется список домов, отбираемых по решению суда за бесхозяйственное якобы содержание их.

Итак, только 28% национализированной жилой площади в Харькове досталось рабочим, да и та наполовину подвальная площадь. К этому надо прибавить повышение квартирной платы (вместе с общим повышением цен).

Обращают на себя внимание также довольно многочисленные заметки о «гнойниках» в фин[ансовых] органах. В Ленинграде, в Ростове-на-Дону и других городах произведены аресты целыми сотнями финработников (в том числе верхушки). Помимо пьянки, служебных злоупотреблений всюду обнаруживается подкуп аппарата частниками в целях уменьшения налогового обложения. Вот картинка нравов в Азербайджанском наркомфине:

«Начиная с декабря 1926 г. по март 1928 г. налоговыми инспекторами и агентами было призведено описей имущества недоимщиков 6 649 на сумму 970 000 руб. Из этой суммы реализовано имущества всего на 57 000 руб. Остальная часть описанного имущества — свыше 900 000 руб.— остается подарком наркомфинских заправил частникам в ущебр государственному бюджету.

Выясняется недообложение значительных сумм оборотов, составившее по одной только торговле персидскими товарами во втором участке свыше 2 800 000 руб. Обложение доходов зачастую снижалось. Подоходный налог с известных в Баку подрядчиков Резиновых с 55 000 руб. был уменьшен до 21 700 руб. Таких случаев имеется много. Администрация второго участка (налогового) состояла из контрреволюционных элементов. Возглавляет этот участок Кенгерлюдинский — нахичеванский бек, высланный в свое время из Нахичеванской [А]ССР как социально опасный элемент. Он был связан со спекулянтами и богачами, которым он скащивал налоги.

В Наркомфине господствовал лозунг: «Тюрок-спекулянт нам ближе, чем коммунист другой нации». Этот лозунг строго проводился в жизнь. Много партийцев, прошедших царские тюрьмы и каторги, вынуждены были уходить из Наркомфина — такая там была обстановка работы».

Люди из Азербайджанского наркомфина хотят, очевидно, жить в мире со всеми классами, кроме пролетариата. Чтобы бакинские вожди не знали людей из НКФ — не представляю себе. Конечно, знали. Но раз ставка поставлена на стопроцентника — хороши и эти господа.

Из области аппаратных дел два слова еще о «черном конверте». В кассе одного ВИКА Воронежской губернии сформировалось секретно отделение -»черный конверт». Всякими темными путями там аккумулировались средства для темных дел волостных дельцов. Может быть, теперь дойдет очередь и до «черного конверта» в губернском масштабе — город Владимир. Я, кажется, говорил вам во время дискуссии, что в мои руки попал убийственный материал о деятельности владимирских вождей во главе с Асаткиным — в то время членом ревизионной комиссии ВКП. Этот всесоюзный ревизор партии завел у себя для подкупа аппаратчиков нелегальный фонд путем обложения хозорганов. Фонд этот в общем достиг 2.000.000 рублей. Покорные секретарю аппаратчики получали из фонда воспособление по личному усмотрению Асаткина. Материал этот известен и ЦКК, и ЦК. Когда в ЦКК разматывали кусочек владимирского клубка, Серго [Орджоникидзе] воскликнул: да ведь это — прямой подкуп! Увы, «черный конверт», действительно, напоминал что-то из романов Золя (Ругон-Маккары)[424]. Две картинки нравов Владимира. Жена Асаткина ворочает губздравом. Не понравился ей врач. Она приказала милиции отправить врача в сумасшедший дом. Когда прокурор Налбандов по телеграмме из «Правды» потребовал у милиции освобождения врача, нач[альник] милиции только усмехнулся: пойти против жены Асаткина? Полноте шутить. Другой факт. Председатель К[онтрольной] к[омиссии] (он же случайно оказался в тот момент и председателем Г[уб]и[спол] к[ома]), находясь в Москве на съезде Советов, посылает во Владимир своей жене чуть ли не шифровку, чтобы она спрятала его личный архив. От кого? От секретаря губкома Асаткина. Даже председатель К[онтрольной] к[омиссии] не гарантирован от выемки у него бумаг, компрометирующих Асаткина. А узнал я об этом лишь потому, что эти светлые личности подрались на глазах у всего всесоюзного съезда из-за циковского значка на френче. Таковы нравы. Я много знаю о Владимире и считаю это место ничуть не менее махровым, чем Смоленск. ЦКК имеет все материалы, но потихоньку сняла Асаткина. А сейчас в розницу отдельными ассенизационными бочками разгребают владимирскую свалку. Разогнали союз текстильщиков, отдельные уездные органы, губздрав, Гусь-Хрустальный[425] и т. п.

«Труд» сообщал о «неудачной вылазке оппозиции» на собрании общегородского актива. Мой знакомый из Одессы подтверждает: действительно неудачная вылазка. Всего 8 выступлений в духе оппозиции или вроде того из 30 ораторов говоривших. Были вылазки и на комсомольском активе Одессы, и на заводе б[ывшем] Гена, и на Джутовой [фабрике].

Что именно было в Красноярске у железнодорожников — не могу сказать в точности. Громовые статьи местной газеты сообщают о раскрытии чего-то вроде «оппозиционного гнойника». Ислючены 4 рабочих из партии. Из них один был раньше заведующим Организационным отделом Сибирского крайкома ВЛКСМ и направлен к станку. Вот его-то и обвиняют в троцкизме, хвостизме и т. п. Факт таков, что на железной дороге проводили сначала «тарифную реформу», а потом «корректировку» зарплаты. На собрании рабочих было предложено две резолюции, обе коммунистами, но не прошли обе. Тогда этот товарищ предложил третью, и она прошла. Кроме того, он подал в К[онтрольную] к[омиссию] заявление за двадцатью двумя подписями против исключения одного партийца, где резко критиковал райкомщиков. После того как его исключили, в газете появились два письма партийцев-рабочих против исключения. Они между прочим пишут, что всюду говорят: вот теперь и критикуй. Из обвинительных статей видно, что речи исключенного ныне тов. Выжукал встречались аплодисментами как на рабочих, так и на партийных собраниях, в то время как представителям «здоровой линии» не давали говорить. Что там было в действительности — судить трудновато, но троцкизм склоняется во всех падежах.

Еще два слова информации. Я запросил, верно ли, что на Украине внеплановые заготовители платят «вольные» цены. Мне подтверждают, что покупки идут по 2.50 — 3.50 за пуд зерна. На рынке пуд муки в Одессе дошел до 10 руб.

В заключение я бы хотел просить вас написать в редакцию «Правды» письмо по поводу речи Рыкова, вернее, той части речи, в которой он приписывает нам, оппозиции, одобрение так называемым «экстраординарным» мерам. Рыков изображает дело так, что мы ужасно обеспокоены, как бы не прекратились безобразия рыко-во-сталинского аппарата в деревне. В действительности же, я вам писал еще в марте, куда ведет эта паническая политика. Я упоминал вкратце о бедняцкой окружной конференции, проходившей в Барнауле. Все выступления бедняков разоблачали антисередняцкую и даже антибедняцкую политику аппарата в связи с заготовками, облигациями и пр. Я цитировал вам статью главного троцкистове — да здешнего Нусинова (ныне орготдел в Барнауле), который справедливо подметил, что именно те ячейки азартно вводили уравнительную продразверсточную систему, которые до того сильнее всего сопротивлялись нажиму на кулака, доказывали, что кулаков у них нет — «все хресьяне», все в «музолях». Только Нусинов не объяснял, почему так выходит, что именно кулачествующие коммунисты азартно проводят разверстку со всеми атрибутами вплоть до нагана, запирания в холодную и пр. А это и была форма классовой самозащиты кулака: разложить удар на спину всей деревни, обеспечить себе сочувствие всей деревни. Когда я читал речь Рыкова, я видел довольные лица этих деревенских коммунистов, уверяющих, что здесь «все хресьяне, все трудятся».

На кого возложить ответственность за перегибы? Сталин с величайшей, почти мистической таинственностью посетил 2 — 3 города, в величайшей тайне провел собрание в Барнауле, где присутствовало человек 40 из 4 округов — самая верхушка аппарата[426]. Эта верхушка столь же таинственно намагничивала следующий слой аппарата. Все друг другу подмигивали. Все смотрели сквозь пальцы на безобразия появившихся «ударников» по заготовкам и облигациям.

Нам ясно было, что без настоящей организации бедноты одним аппаратом, да еще таким окулаченным, как в Сибири, кулака не прощупаешь. Именно здесь я увидел, как правильно наше требование организации союза бедноты. На днях я прочел в «Заре Востока» статью об Армении (номер от 8 июля), где приводятся слова бедняка, обозленного нашей политикой:

«По этому поводу отдельные бедняки говорят: «Нас зовут только тогда, когда мы нужны, раз в три месяца, а когда вы нам нужны — вас и с фонарем не сыщешь»». Один из наиболее обозленных сказал: «У вас политика такая: митинг — бедняку, хозяйство — кулаку».

Формула этого обозленного сталинской политикой бедняка поистине замечательна. Митинг — бедняку, хозяйство — кулаку. Ведь это и есть «обогащайтесь!» При такой празднично-митинговой политике ничего, кроме безобразия, и не могло получиться. В результате трудно сказать, какой слой деревни не обозлен сейчас нашей цекистской политикой.

Так глупые обвинения против нас в антикрестьянском уклоне, якобы имеющемся у нас, рассеялись, а нынешнее руководство доказало всему миру, что оно не в состоянии провести серьезных мероприятий, чтобы не восстановить против партии всю деревню, в том числе даже и бедноту. Закрытие рынка, поголовный обход дворов, введение в употребление термина «излишки», запрещение молоть крестьянам зерно выше скудной потребительской нормы, принудительное распределение (с наганом) облигаций займа, нарушение всех сроков взимания налога, самообложение как дополнительный внезапный налог на середняка (кулака окулаченный аппарат не очень беспокоил) — где в нашей платформе или контртезисах что-нибудь подобное? Упразднение нэпа в деревне — кому из нас могло это прийти в голову даже в горячке дискуссии? А ЦК все это осуществил. Пусть не играют комедий с обвинениями мест в перегибе. Достаточно официальных документов имеется, чтобы изобличить руководство в отмене на практике нэпа. Вы думаете только в области хлеба? А как закрыли разом всю кожевенную кустарную промышленность в деревне? Конечно, лучше бы всю кожу перерабатывать на заводах и снабжать деревню. Но в каком отношении к нэпу и к официальной политике стоит административное единовременное закрытие всей крестьянской кустарной промышленности, обслуживающей деревню? Таких фактов много.

От «обогащайтесь!» до уничтожения деревенской кустарной промышленности — такова монолитная политика.

Я вспоминал на днях и профсоюзную дискуссию, и пресловутое сращивание профсоюзов с хозорганами. Да, прав был Ленин, а не мы. Поскольку дело шло к нэпу, поскольку мы мало-мало забыли, что государство у нас не совсем рабочее, немыслимо было разоружать пролетариат, лишать его защиты от органов государства, способных подпадать под влияние буржуазных классов.

А нынешнее руководство ухитрилось в расцвете нэпа довести профсоюзы до такого сращивания, что в сращенном организме уже не заметно никаких следов собственно профсоюза. Вчера я вырезал из «Труда» корреспонденцию из Донбасса (именно, из Шахтинского округа) под названием «Кто мы?» Некий профсоюзник в горестном недоумении спрашивает себя: кто мы? Профсоюзники или хозяйственники? Мы потеряли наше лицо. И это в Донбассе, где оказалось налицо влияние Парижа, Варшавы, Берлина на весь ход жизни, где негодные карьеристы типа Ломова были жалким орудием в чужих руках. Вот вам и сращивание! Вот оно когда осуществилось-то!

То же и с антикрестьянским уклоном. В то время как мы в дискуссии резко очертили свою позицию ленинским лозунгом, Молотов его объявил «прошлогодним снегом». И это сошло. Наше предложение провести натуральный принудительный заем у верхушки — заплевали, уверяя, что это поссорит нас с деревней. А теперь фактически поссорились именно со всей деревней. И будут платить большую дань за «мировую». Этим повышением цен дело не ограничится.

Вот почему я думаю, что следовало бы ясно ответить на речь Рыкова по поводу нашего отношения к «чрезвычайным» мероприятиям минувшей зимы. Нечего нам подкидывать своих ублюдков.

Ну, вот я и кончаю, наконец, это небывало длинное письмо, бессистемное и сбивчивое. Это всегда бывает, когда долго откладываешь письмо и потом не можешь справиться с массой материала. Уж вы не журите. Считайте, что сразу получили три письма.

Сердечный привет Н. И. [Седовой] и Леве от всех нас.

Барнаул,

Никитинская ПО

25 июля 1928 г.

Нет, не могу. Надо поделиться с вами этим перлом поэзии. В «Комсомольской правде» напечатан отрывок из «превосходного» стихотворения:

Пускай напишет вереницы
Стальных узоров на стене
И синевой зальет страницы
«Социализм в одной стране»...

Каково?

Л. С.

О. Д. [Сосновская] просит сообщить, получили ли вы посланные ею из Москвы два номера «Прожектора»[427], где были очерки Арсентева (П. Коваленко) и в предисловии Ярославского — комплимент Карлу [Радеку].