Информационный бюллетень No 2. [Май-июнь]

СОДЕРЖАНИЕ

1. Левый курс в рабочем вопросе.

2. Хлебозаготовительный кризис и мелкобуржуазная политика партии.

3. Сталинская самокритика и ленинская внутрипартийная и рабочая демократия.

4. О правовом положении рабочих.

5. Промфинплан на 1927/28 год.

6. Письмо Сапронова.

Рабочая жизнь

7. Почему.

8. Паровозные мастерские.

9. Красная Нить.

10. Кроватный завод.

11. Кутузовка.

12. Канатка.

Отовсюду

13. По вузам.

14. На Полтавщине.

15. Опровержение.

16. Протест из ссылки.

17. Отчет Красного Креста.

«Левый курс» в рабочем вопросе

Начавшийся после XV съезда новый курс должен был, казалось бы, захватить и рабочий вопрос. Если бы мы имели действительно выправление классовой линии, это бы отразилось в первую очередь улучшением материального положения рабочего и ростом его политического удельного веса. В действительности же параллельно с нажимом на крестьянство идет такой же нажим на рабочую силу, приводящий к падению фонда зарплаты, т. е. к уменьшению доли рабочего в общественном продукте, в увеличении нормы эксплуатации. В последний операционный год рост производительности труда перегнал рост зарплаты сильнее даже, чем это намечалось хозяйственным планом. В то время как выработка с 1926/27 г. по 1927/28 г. выросла в среднем по всей промышленности на 17,6%, рост зарплаты выражается, согласно данным официальных экономистов, в 7,2%. По отдельным же отраслям промышленности имеется соотношение еще менее благоприятное для рабочих. Так, например, в химической промышленности продукция на одного рабочего выросла на 26%, а зарплата лишь на 4,7%, в бумажной промышленности продукция выросла на 23,4%, зарплата на 5%. В фарфоро-фаянсовом производстве выработка выросла на 13%, а зарплата на 1%! И по поводу таких соотношений К. Розенталь пишет в органе ЦК ВКП «Большевик» с нескрываемым торжеством: «Улучшения в деле использования рабочей силы несомненны. Доля зарплаты в единице продукции уменьшается». (Издержки на рабсилу на единицу продукта составляли в прошлом году 23,3 коп., а в нынешнем 24,3.)

Эту радость коммуниста по поводу уменьшения доли рабочего в товарной единице можно было бы еще понять, если бы «лучшее использование рабочей силы» вызывалось исключительно прогрессом техники. И в этом случае компартия и профсоюзы должны были бы стараться, чтобы и рабочий выиграл от усовершенствования производства. Но известно, насколько еще незначительна роль рационализации и техники в росте нашей продукции. Тут всю заслугу по уплотнению рабочего дня следует отнести за счет более интенсивной траты трудовой энергии. Ставят ставку на физическое истощение рабочего и называют это левым курсом, курсом на укрепление пролетарской диктатуры! С полным удовлетворением тот же популяризатор экономической политики ЦК констатирует: «По отдельным отраслям промышленности при общем росте продукции количество рабочих уменьшается»! Неужели и количественное ослабление рабочего класса и рост безработицы может считаться положительным явлением с точки зрения наших своеобразных строителей социализма? Такой подход к развитию промышленности ничем не отличается от капиталистического подхода, который базируется на стремлении к максимальной эксплуатации раб[очей] силы с целью извлечения наибольшей прибавочной ценности. Капиталистический уклон вождей компартии проявился особенно отчетливо в докладе и прениях по промфинплану на последнем пленуме ЦК КП(б)У. Докладчик Сухомлин упрекал хозяйственников, которые не пересмотрели в колдоговорах норм выработки, говоря, что они идут по линии наименьшего сопротивления. Он указывал, что эффект от пересмотра норм не только в снижении расценок, но и в создании стимула к повышению производительности труда. Ту же мысль со свойственным ему простецким прямодушием высказал и Г. И. Петровский: «Наши нормы должны повлиять на улучшение необходимых приспособлений в производстве и на развитие изобретательности». И напомнил доброе старое время, «когда капиталист стегал рабочего рублем», а рабочий изобретал, чтобы преодолеть голодные расценки. В заключение он предложил периодическим снижением расценок побуждать рабочего к увеличению интенсивности труда. Кнутом голода наметил гнать носителя диктатуры — российский пролетариат — к развитию производительности труда в «социалистической промышленности». Мы знаем, что новые колдоговоры усиленно проводят в жизнь эти директивы вождей и радетелей рабочего класса. Недаром докладчик от фабкома начинает свое сообщение о колдоговоре словами: «Я не пришел сказать вам ничего хорошего, я пришел сказать о коллективном договоре». (Это искреннее признание с возмущением цитировали на пленуме ЦК КП(б)У[краины].) В результате пересмотра норм выработки зарплата всюду снижена — стимул для повышения производительности труда со стороны рабочих дан достаточно энергичный. В среднем на Украине, по словам секретаря ВУСПС Кузьменко, зарплата за первое только полугодие упала на 6%, а реальная плата еще больше понизилась, так как индекс с 1 октября 1927 года по 1 января 1928 года повысился с 200 до 217,3. И в то время, как все члены ЦК единодушно беспокоятся о том, как бы повысить нормы выработки, представитель профорганов выражает по должности беспокойство о том, сможем ли мы обеспечить плановые предположения по повышению зарплаты. В настоящее время вследствие исключительного подъема в последний месяц цен на сельхозпродукты индекс вырос еще больше. На пересмотре расценок промышленность может произвести большую экономию. Куда пойдут эти суммы, снятые с запрлаты? Частично на повышение заработка низших категорий, в гораздо большей мере -на снижение себестоимости. Итак, боевая задача, поставленная перед хозяйственниками партруководством, осуществляется довольно легким и простым способом. Все могут быть довольны... кроме рабочих. «Снижение себестоимости повышает реальную зарплату»,— говорят экономисты. Но чтобы снизить себестоимость, они предварительно понижают и номинальную зарплату. Не Тришкин ли это кафтан получается — конечно для рабочего, кое-кто иной может на этом переливании из «пустого в порожнее» заработать если не денежный, то во всяком случае политический капитал? Последний раз ударив рабочего по заработку, ничем не возместили этого удара хотя бы путем улучшения условий труда и быта. Статистические данные за последние годы показывают сильный «неуклонный рост количества несчастных случаев», пишет «Вестник труда» (No 3 — 4 за 1928 год). «Уровень травматизма в нашей промышленности очень высок». В среднем на тысячу рабочих приходится 172 несчастных случая, причем на тяжелую индустрию выпадает особенно много увечий (в горной промышленности 296 на 1000 рабочих, в металлургической — 240). Уплотнение рабочего дня, проводимое в связи с введением семичасового раб [очего] дня и повышением норм, — неизбежно вызовет еще более резкий рост травматизма. И можно ли рассчитывать на борьбу с этим злом наркомтрудовских и профессиональных органов, если в прошлом году половина суммы, ассигнованой на охрану труда, осталась неизрасходованной (по Украине)? В квартирных условиях рабочего тоже идет процесс ухудшения. Ассигновки на жилстроительство в этом году меньше прошлогодних. А рабочие Донбасса занимают лишь половину нормальной жилплощади, а то и меньше. Нет ни одного мероприятия несмотря на «левый курс», которое вело бы к улучшению положения рабочих. Правда, кое-где сократили до семи часов рабочий день, но рабочие это благодеяние почувствовали прежде всего на падении зарплаты. Хотя манифест ЦИК СССР обещал сохранение зарплаты при сокращении числа рабочих часов, но сохранение это требует уплотнения рабочего дня. От таких «социалистических» мероприятий не откажется, пожалуй, и капиталисти- ческая Европа. Если от экономического положения рабочего мы перейдем к его правовому положению, то картина получится еще более красноречивая. Рабочий класс советской России являющийся по конституции хозяином в промышленности, на деле совершенно бесправен. У себя на фабрике [он] выступает распыленными единицами перед единым фронтом хозяйственников, партячеек и фабкомов. Характеристика, данная профсоюзам платформой «15-ти», подтверждается шахтинским, смоленским, сталинским, артемов-ским и прочими делами, заставившими ЦК и ЦКК признать, что «в ряде случаев» профорганы от низовых до губернских (до центральных еще не добрались) являются пассивным орудием не только в руках разложившихся хозяйственников, но и контрреволюционных спецов, обслуживающих буржуазную эмиграцию и польскую контрразведку. Парторганизации, возглавляемые ожиревшими чиновниками с партбилетами, покровительствуют взяточничеству и негодяям, берущим мзду с рабочих, насилующим работниц, ворам — обворовывающим рабочих; сами принимают участие в расхищении государственных средств, в разбазаривании советской индустрии. Одуревшие от власти помпадуры распоряжаются на «своих» фабриках, в своих округах, губерниях, как крепостники-помещики в родовых имениях — вплоть до восстановления «права первой ночи».

Гниение верхушки в первую очередь бьет по рабочему, унижает его, пожирает его профессиональные права. Борьба в легальных формах невозможна, ибо из «треугольника» выхода нет. Лицемерная и трусливая самокритика, проводимая ныне, ничего не может дать для прекращения процесса распада. Критика масс лишь тогда имеет цену, когда рабочие могут реагировать не только словом, но и делом. Почему не поставили смоленских, сочинских, артемовских держателей партбилетов на суд партийно-рабочей массы? Почему их дела разбирались келейно, а не на предприятиях, почему негодяи, плодившие и прикрывавшие самые возмутительные преступления против рабочих, опозорившие сов[етскую] власть и коммунизм, не только не изъяты из советского общества, но даже не исключены из партии?

Могут ли рабочие смотреть на партию и союзы, сохранившие в своих рядах заведомых насильников и растратчиков, как на свои органы, обратятся ли туда за защитой от других подобных же «хозяев»? Конечно, нет. Рабочие останутся и после разоблачительной кампании в руках классово чуждых, враждебных делу революции элементов. И эту крикливую кампанию они оценят по достоинству как один из маневров запутавшегося в противоречиях беспочвенного и бесприципного руководства, пытающегося спасти остатки своего гибнущего авторитета и революционной репутации в рабочих массах. Политика центральных органов по рабочему вопросу разоблачает левый курс. Никакие меры не могут дать эффекта, если сам рабочий класс остается под прессом материального и правового зажима. Первым шагом левого курса должно быть улучшение материального положения рабочего, увеличение его доли в национальном доходе, количественное укрепление рабочего класса, уменьшение безработицы. Левый курс невозможен без решающего повышения удельного веса рабочего в партии и в государстве, без обеспечения за ним хозяйских прав на предприятии, без утверждения за рабочей массой действительной власти над ее выборными органами (а не только права критики после того, как выборное начальство проворовалось и созрело для прокуратуры). Эти меры настоящей рабочей демократии не могут быть проведены нынешним партийно-профессиональным аппаратом, враждебным массам, страстающимся с буржуазией. Эти меры не могут быть проведены при сохранении нынешнего лишенного классовой основы, беспринципного руководства, укрепившегося на борьбе с революционным авангардом пролетариата, на разгроме пролетарской части партии, построившего свое могущество на фактической ликвидации партии как органа рабочего класса. Поэтому никакого доверия революционным возгласам сталинских молодцов, никаких иллюзий насчет выправления классовой линии руками «могильщиков революции»!

Политика партии сейчас в основном выражает интересы мелкой буржуазии, на которую давит международный и внутренний капитал,— оппозиция в своей политике целиком исходит из интересов пролетариата.

С особенной яркостью мелкобуржуазная сущность политики ВКП проявилась в хлебозаготовительной кампании текущего года. Еще задолго до XV съезда оппозиция сигнализировала опасность со стороны растущей мощи кулака и примыкающей к нему зажиточной части середнячества. Важнейшим показателем такого роста являлась все большая концентрация хлебных излишков в руках верхушечных слоев деревни. Уже летом 1926 г. 10% крестьянства владело 41,3% хлебных излишков, в то время как 23% бедноты не имели никаких излишков (журнал «Статистическое обозрение», орган ЦСУ СССР, 1927 год, No 2). Третий урожайный (1927) год только увеличил массу этих запасов и удельный вес в них кулака. Вот что говорил по этому поводу на августовском пленуме Пятаков: «Т[овари]щ Рыков забыл упомянуть об одном очень грозном явлении, которое мы имеем в этом году. Началось это в прошлом году, но в этом году продолжается. Я говорю о накоплении натуральных запасов хлеба в руках зажиточной части деревни. Если память мне не изменяет, эти натуральные запасы для этого года исчислялись в 600 — 700 миллионов пудов, а сейчас они уже исчисляются цифрой в 870 млн. пудов. Вы думаете, что беднота накопила этот хлеб?

Пустое, конечно, этот хлеб скопляется прежде всего в руках кулацкой верхушки и в верхнем слое середняка, который уже граничит с кулаком».

На том же августовском пленуме и тоже по вопросу о хлебных излишках т[овари]щ Смилга, между прочим, сказал: «Можно искать доступ к этим запасам, представляя в распоряжение зажиточных слоев деревни дорогие машины, трактора, жатки и т. д. Вместе с тем снабжать их усиленно потребительскими товарами и с помощью этого вовлечь эти запасы в товарооборот. Такой подход означал бы ничто иное, как экономическую победу кулака над государственным хозяйством. Мне кажется, что хозяйственная обстановка текущего года диктует другой подход к этому вопросу. В течение этого года нужно будет из этих натуральных запасов путем ли налога или путем займа это вопрос конкретный, решение которого будет зависеть от конкретной обстановки — взять 150 — 200 милл[ионов] пудов».

Из приведенных выше цитат видно, что оппозиция еще летом прошлого года предвидела надвигавшийся хлебозаготовительный кризис, как результат растущей мощи деревенской верхушки.

Рыков ответил Пятакову и Смилге, как истый представитель мелкобуржуазного руководства. По его мнению, хлебные запасы — это только «страховочный фонд на случай неурожая... Беднота стремится по мере сил сделать запас на случай повторения 1921 года...» Рыков даже заявил: «Если бы я был крестьянином Саратовской или Царицынской губ[ернии], то что бы ни говорил Смилга, я обязательно бы запасся хлебом, будь я в бедняцкой, середняцкой или кулацкой группе».

Благославив таким образом процесс кулацкого накопления, Рыков добавляет: «Смотреть на факт образования крестьянских хлебных запасов как на попытку кулака бороться со строительством социализма — совершенно неправильно».

Увы, такова логика мелкобуржуазных вождей. Мог ли Рыков в августе 1927 года предвидеть, что в апреле 1928 года Сталину придется сказать нечто прямо противоположное его (Рыковским) словам: «Вы видите, что заготовительный кризис выражает собой первое в условиях нэпа, серьезное выступление капиталистических элементов села против советской власти по одному из важнейших вопросов нашего строительства по вопросу о хлебозаготовках» (доклад Сталина на Московском партактиве «Об итогах апрельского пленума ЦК»).

То, о чем оппозиция предупреждала почти год тому назад, то Сталины и Рыковы уразумели только после жесточайшего поражения, нанесенного им кулаком. Теперь пора нам перейти к картине этого поражения т. е. к картине хлебозаготовительной кампании текущего года. Не успел еще закончиться XV съезд, так лихо расправившийся с оппозицией, но не сумевший увидеть опасность справа, как заготовительный кризис стал грозным фактом. До октября ход хлебозаготовок протекал нормально, самотеком. Это обстоятельство только укрепляло самоуверенность партийной верхушки. Но скоро спокойствие последней сменилось паническим страхом. Кулак и близкая к нему зажиточная группа крестьянства противопоставили свой «план» плану государственному. За кулаком скоро последовало и середнячество — заготовки резко сократились. Так, за время от 1 октября по 1 января 1927/1928 г. было недобрано по сравнению с тем же периодом прошлого года 138 млн. пудов хлеба, и это несмотря на третий урожай и наличие значительных запасов в деревне. Катастрофа, о которой предупреждала оппозиция, становилась реальностью -экспорт был сорван, и пролетарским центрам грозил голод. Партийно-советский аппарат начал нервничать; следует одна черезвычайная мера за другой. Помимо чрезвычайности эти меры отличаются полнейшим отсутствием классовой пролетарской линии: 1) город оголяется от промтоваров, 80% которых бросаются на село, дабы умилостивить кулака, соблазнить его товарным изобилием (вспомнить приведенные выше слова т[овари]ща Смилги); 2) проводится самообложение, обязательное для всех слоев деревни и, конечно, ложащееся более тяжким бременем на маломощных ее членов; 3) крестьянский заем фактически распространяется в принудительном порядке и, главное, опять-таки среди всех слоев села; 4) во многих местах практикуется простой товарообмен, когда кооперация отпускает товары только имеющим квитанцию ссыппункта о проданном хлебе. В результате указанных мероприятий в феврале на фронте хлебозаготовок был достигнут перелом; опасность голода для городов и армии была временно ликвидирована, но план заготовок 1927/28 года остался далеко не выполненным, и экспорт был окончательно сорван (смотреть «Экономическую жизнь» от 30 апреля, конъюктуру за март и «Харьковский пролетариат» от 13 мая, речь Постышева[291] на пленуме ОПК).

Необходимо также отметить, что отсутствие классовой линии в мероприятиях, проведенных партией для усиления заготовок, нанесло чувствительный удар смычке города и села (речь идет, конечно, о бедняцких и середняцких его слоях)... Апрельский пленум ЦК не мог пройти мимо вопроса о хлебозаготовительной кампании текущего года. Пленум констатировал факт кризиса во втором сельскохозяйственном квартале и попытался найти причины этого явления. Но что же получилось из этой робкой попытки? В основном виновной оказалась оппозиция, «которая, мол, отвлекала партию от деловой работы, навязывая ей дискуссию». Поистине, мудро!

Оппозиция все время предостерегала об опасности кулацкого накопления и хозяйственного кризиса, в то время как Рыков покровительственно хлопал по плечу запасавшегося кулака, а теперь виновата оппозиция! Этим мудрость пленума отнюдь не исчерпалась: он одобрил все мероприятия Политбюро по усилению заготовок и особенно подчеркнул целесообразность переброски всей массы промтоваров из города в деревню. Чтобы избежать повторения кризисов в будущем, пленум считает необходимым обратить особое внимание на производство предметов широкого потребления и своевременного завоза их в деревню. Далее следует ряд «левых» фраз о наступлении на кулака, о колхозном строительстве и т. п. Насколько непрочным оказался успех, достигнутый партийно-советским аппаратом на фронте хлебозаготовок в феврале текущего года, доказал последующий ход их развития. За апрель было недобрано 60 — 70 млн. пудов хлеба, иначе говоря выполнено только 25 — 30% плана («Экономическая жизнь», 29 апреля), первая пятидневка мая дала дальнейшее снижение. Объяснять рецидив кризиса сезонными причинами не берется даже официальная печать. Для нас такое явление не представляется неожиданностью. Опасность хлебозаготовительного и всякого другого кризиса в СССР может быть ликвидирована только при выдержанной пролетарской линии, на основе подлинной диктатуры рабочего класса. Нельзя проводить «левый курс», срывая даже тот куцый план индустриализации, который намечен был на текущий год, а план этот уже сорван — партия капитулировала перед деревенской верхушкой, усилив темп развития легкой индустрии за счет тяжелой (см. промышленный план на 1927/28 год). Нельзя, наконец, осуществлять «левый курс», подвергая всевозможным репрессиям оппозицию, выражающую интересы пролетариата,— в таких условиях «левый курс» превращается во вредную фикцию, в прикрытие действительного процесса, выражающегося в постепенной сдаче остатков октябрьских завоеваний мелкобуржуазным партийно-советским аппаратом международному и внутреннему капиталу.

Грянул гром с ясного неба резолюций о том, что в партийных организациях в общем и целом удовлетворительно, «состояние организации здоровое, оппозиции дан решительный ленинский отпор», «доверие рабочих к партии растет» и т. д. и т. п., резолюций, набивших оскомину всем честным и революционным рабочим, пошли «дела» шахтинское, артемовское, сталинское, смоленское, кушвинское, витебское, харьковское (Канатка[292] и др) и целый ряд им подобных — мужик стал креститься. В результате перед «восторженной» партийной и рабочей [массой] ЦК выступил с лозунгом самокритики.

3 июня был опубликован соответствующий манифест «ко всем членам ВКП, ко всем рабочим». Манифест гласил: «Лозунг самокритики, невзирая на лица, критики сверху донизу, снизу доверху — есть один из центральных лозунгов дня». Далее, перечисляя все казусы и неполадки, которые произошли за последнее время, документ находит, что «только последовательно проведенная внутрипартийная и профсоюзная демократия, подлинная выборность партийных и профсоюзных органов, полная возможность смещения любого секретаря, любого бюро, комитета и т. д. создаст постоянный контроль масс, сможет снять бюрократические наросты с нашего аппарата и уничтожить возможные проявления бюрократического зажима, компанейской «круговой поруки», чиновничьей угодливости, самодурства, забвения интересов масс и мещанской успокоенности». Далее считается необходимым в партии «обеспечить свободу внутрипартийной критики». А в профсоюзах борьба (даже жесточайшая! — Ред.) против нарушений профсоюзной демократии».

Такова «соль» этого основного документа о самокритике. Лидеры ЦК в своих выступлениях в связи с Шахтинским делом заявляют, что если бы было «больше действительной демократии внутри партии, то такие прохвосты не гнездились бы так долго» (речь Бухарина об итогах апрельского пленума ЦК и ЦКК ВКП(б).

Еще резче выступление Сталина на VTII съезде ВЛКСМ («Правда» от 17 мая 1928 года), на вопрос о том, чем объясняются «эти подозрительные дела разложения и развала нравов» в ряде организаций, он отвечает: «Тем, что монополию партии довели до абсурда, заглушили голос низов, уничтожили внутрипартийную демократию, насадили бюрократизм». И в качестве единственного выхода рекомендует организацию и «контроль партийных масс снизу» и «насаждение (и слово-то какое — «насаждение» (!!), типично сталинское — Ред.) внутрипартийной демократии».

Оказывается: «проявление бюрократического зажима» «забвение интересов масс».

Оказывается: что свободу внутрипартийной демократии нужно еще только «обеспечить», а против нарушений профсоюзной демократии требуется «жесточайшая борьба», как это изволит заметить обращение ЦК!

Оказывается, что до сих пор внутрипартийная демократия была довольно липовой, ибо, как справедливо замечает Бухарин, необходимо «больше действительной демократии!..»

Оказывается, «заглушили голос низов», «уничтожили (не как-нибудь, а уничтожили! — Ред) внутрипартийную демократию», как заявляет генсек партии Сталин. Откуда это?!! Не виновата ли, грешным делом, оппозиция, которая уже наделала столько бед ЦК по пути такого «победоносного» шествия «социализма в одной стране», какое наблюдали мы за последние 3 — 4 года?

Должно быть, нет, ибо, как заявил в своей речи о культурной революции Бухарин, оппозиция «передвинута на более северные зоны». Ведь только 2 сентября 1927 года на президиуме ИККИ тот же Сталин провозгласил: «Я заявляю, что нынешний режим в партии есть точное выражение того самого режима, который был установлен в партии при Ленине, во время X [293] и XI съездов нашей партии».

Когда же вы врали, дорогой тов. генсек?? В сентябре, когда вы заявляли, что в партии «ленинский режим», либо в мае, когда при «ленинском режиме» было возможным в крупнейших организациях (Артемовск, Сталине, Смоленск и пр.) «уничтожение внутрипартийной демократии».

Однако, может быть, «кто старое помянет, тому глаз вон», может быть, ЦК, учтя опыт всех этих дел, решил действительно ввести в партии ленинский режим? К сожалению, внимательный разбор лозунга самокритики разочаровывает в этом всех легковеров.

Раз самокритика означает проведение в жизнь подлинной внутрипартийной и профсоюзной демократии, как об этом извещает широковещательный анонс ЦК, необходимо выяснить, что же является этой самой внутрипартийной и профсоюзной демократией.

На сей счет имеются недвусмысленные резолюции X и XI съездов нашей партии, которые гласят:

«П. 18.— под внутрипартийной демократией разумеется такая организационная форма при проведении партийной коммунистической политики, которая обеспечивает всем членам партии, вплоть до наиболее отсталых, активное участие в жизни партии и обсуждении всех вопросов, выдвигаемых перед ней, разрешении этих вопросов, а равно и активное участие в партийном строительстве».

И далее в «п. 19. — методами работы являются прежде всего, методы широких обсуждений всех важнейших вопросов, дискуссии по ним с полной свободой внутрипартийной критики: методы коллективной выработки общепартийных решений» (по этим вопросам не принято общеобязательных партийных решений: резолюция X съезда РКП, партийное строительство)[294]. «В профессиональных союзах прежде всего необходимо осуществить широкую выборность всех органов профдвижения и устранить методы назначенче-ства; профессиональная организация должна быть построена на принципе демократического централизма» (X съезд о роли и задачах профсоюзов).

Из этого ясно видно, что основным гвоздем внутрипартийной демократии должно являться «широкое обсуждение всех важнейших вопросов — коллективная выработка общепартийных решений».

Означает ли это самое самокритика?

На такой вопрос дает ответ передовица «Правды» от 16 мая 1928 года. «Критика должна быть конкретной (в этом спора нет. — Ред.), не в новых и фальшивых «философиях» мы нуждаемся», «совершенно вредной является далее... критика отдельных лиц, «которая старается протащить обобщения» полуменыневитского характера».

Еще более ясно эту мысль расшифровывает комсомольский чиновничек Косарев[295] на страницах «Комсомольской правды» от 26 мая 1928 года.

«Самокритика не вообще, а критика отдельных конкретных носителей зла и отдельных лиц — вот установка нашей критики».

Иначе говоря, против отдельного бюрократа, против отдельного чинуши выступай, но против системы, порождающей каждодневно сто новых бюрократов и чинуш, не моги! Это, очевидно, дело ЦК. Ведь признает же Сталин, что вследствие «уничтожения внутрипартийной демократии» порождены все эти нашумевшие гнойники. Какой же результат даст снятие одного секретаря губкома и посадка другого, когда разрыв между партией и рабочим классом не уменьшится? «Конкретного носителя зла» сымут, а на его место станет другой, а то и два других. Получается не самокритика, а борьба, с ветряными мельницами. Вместо лениниской «коллективной выработки общепартийных решений» — сталинский [лозунг] «уничтожай отдельного бюрократа, но обобщать не моги! Плыви на поверхности явлений, вылавливай отдельных лиц, но не смотри в корень вещей!»

Первые результаты самокритики целиком подтверждают нашу оценку. Отдельных чиновников снимают, отдельные безобразия уничтожают. Система остается та же, растут новые безобразия и новые преступники. В Москве на скамье подсудимых сидят виновники Шахтинского дела, профсоюзные организации в Шахтах снизу доверху «переизбраны». Казалось бы, жить да радоваться. Ну, если не радоваться, то во всяком случае быть гарантированным от хотя бы вопиющих безобразий. «Комсомольская правда» от 11 мая сообщает нам такие факты: «В Енакиево построен так называемый дом подростка. В нем поселили 190 человек служащих и только 10 шахтеров, несмотря на то, что здесь же около 3500 человек молодежи живут в безобразных условиях». «На Гошковском руднике работники рудкома больше сидят по кабинетам, редко бывают на шахтах и редко беседуют с рабочими по казармам, не знают их нужд. Кумовство, собутыльничество в цехах идет вовсю». Ввиду невыдачи резиновых галош на Чистяковской шахте No 6 током убито двое рабочих. «В конце апреля по той же причине» убит комсомолец Глазов. На его похоронах секретарь ячейки выступил и сказал: «Это очередная необходимая жертва электрификации!» «Производственные совещания по-прежнему собираются редко».

«Комсомольская правда» от 14 июня 1928 г. подробно освещает артемовщину после снятия преступной головки. Оказывается положение ничуть не изменилось. «В организации царила и царит мертвечина» (Петровский районный К [оммунистический] с[оюз] м[олодежи]). «Рост рабочих в партии у нас не заметен, наоборот, есть выходы». «Коммунистов считают карьеристами и шкурниками» (Гродовский рудник, шахты No 5 — 6).

Таких примеров можна было бы привести уйму, они говорят нам об одном, что вся самокритика скользит по поверхности, не затрагивая корня. Еще более характерны наказания преступникам всех «дел». Артемовские деятели ограничились выговорами, сняты с работы и посланы на... курорт. Прокопов, Твердохлебов (исключенный), Чаплыгин, Нар-занов на курорте, а бывшему директору Константиновских заводов Химугля Бондаренку трест дает 500 руб. на поправку расшатанного здоровья («Комсомольская правда» от 14 июня). Смоленские «деятели» лишь в результате сильного нажима снизу были ЦКК исключены после первичного решения: оставить в партии с выговорами. «В Кушве, сообщает «Правда» от 23 мая 1928 года, группа парт[ийных] и сов[етских] работников подверглась разложению, систематически пьянствуя и посещая притоны разврата». В итоге они сняты с работы, а бюро Кушвинского райкома (секретарь которого Кусков был главарем группы) объявлен... выговор. Это в то время, когда лишь за чтение завещания Ленина революционные рабочие изгонялись из партии.

Директор Харьковского паров [озостроительного] завода, творивший ряд безобразий, снят с завода и направлен... директором электрической станции. Таких примеров можно также привести уйму.

Чувство партийности выкорчевывается, ибо ни одна организация не отвечает за свое руководство. После раскрытия любого партийного гнойника сообщается, что «организация в общем и целом здорова, ленински выдержана», т. е. члены партии, подчас в течение ряда лет не подымавшие голоса протеста против производимых на их глазах безобразий, единогласно (казенно) избиравшие чуждых рабочему классу людей на руководящие посты (и тут же единогласно осуждающие оппозицию), объявляются «ленински выдержанными». Недорого стоит их ленинизм! Таково подлинное лицо самокритики, скрывающееся за маской красивых фраз.

а) Партия по-прежнему остается жить в два этажа, наверху решают, внизу покорно принимают готовые решения; подлинной, ленинской внутрипартийной демократии нет и в помине.

б) Лозунг самокритики в понимании его творца Сталина сводится к праву советских людей критиковать своих вождей, эта критика не должна быть обобщающей, ибо тогда она неизбежно (почему-то!! — Ред.) становится антисоветской и зловредной. Но где же граница, разделяющая критику советскую от контрреволюционной?? Вопрос упирается в то, кто критикует. Но что значит «советский человек»? Если это гражданин СССР, то в нем имеются граждане различных классов. «Советский человек» и спец, и кулак, и даже непман. Таким образом, определение Сталина оказывается лишенным всякого классового содержания.

в) Поскольку основные вопросы системы, порождающей бюрократизм (вынесение решений без предварительного обсуждения в низах, назначенчество, ответственность выборных лиц лишь перед начальством свыше, а не перед своими избирателями и т. п. и т. д.), не входят в круг вопросов самокритики, рабочие безмолвствуют. Говорят за всех репортеры!

г) Аппарат, который с завидной решительностью чинил расправу над старыми большевиками-оппозиционерами, обнаруживает исключительную деликатность в обращении с «жертвами» самокритики, ибо они плоть от плоти, кость от кости самого аппарата.

д) При отсутствии поддержки со стороны рабочих низов самокритика превращается в положение, когда один бюрократ критикует другого бюрократа. Когда же советские чиновники друг друга «критикуют», то самокритика превращается в орудие групповой борьбы и личной склоки.

е) Самокритика — это сезон (вроде борьбы с автомобилями в 1924-1925 годах). На некоторое время бюрократы приутихнут, будут действовать осторожнее, не попадаться на глаза, пройдет сезон, они наверстают упущенное.

з) После непроведения в жизнь резолюций X и XI съездов партии о внутрипартийной и рабочей демократии, резолюции от 5 декабря 1923 г. о том же, «зверского» режима экономии, оживления работы Советов — никакого доверия красивым фразам с некрасивыми фактами и толкованиями проведения в жизнь[296].

ж) Задача пролетарских оппозиционеров заключается, с одной стороны, в использовании лозунга для частичных улучшений рабочего положения (ибо коренного улучшения при этом руководстве быть не может), и с другой стороны, для решительного разоблачения неленинского содержания этого лозунга.

Для всякого сознательного рабочего уже стало очевидно, что давление на него со стороны государственной власти приводит к все большей сдаче им своих классовых позиций.

Сползание с классовых рельс особенно чувствительно ощущается рабочими в вопросе трудовых отношений — причем здесь мы наблюдаем не столько практические отклонения от правильной, в целом верной линии, а что, наоборот,— линия в целом не выражает пролетарских интересов. Обратимся к основе трудовых положений — к взаимоотношению Трудового кодекса с коллективными и трудовыми договорами. Трудовой кодекс устанавливает, что «все договоры и соглашения о труде, ухудшающие условия труда сравнительно с постановлениями настоящего кодекса, недействительны». Положение совершенно неоспоримое и целесообразное с точки зрения революционной законности. Трудовой кодекс должен являться основой — на которой строятся все практические трудовые отношения между администрацией и рабочими, заключая коллективные и трудовые договора.

Вместе с тем следует обратиться к содержанию самого Трудового кодекса, чтобы уяснить себе, в какой степени он обеспечивает благоприятные условия труда рабочего.

В главе о нормах выработки мы читаем: «Нормы выработки устанавливаются по соглашению между администрацией предприятия и профсоюзами» (ст. 56). Это положение фактически означает, что каждый новый кол [лективный] договор по соглашению между администрацией и профсоюзами сможет ухудшать материальное положение рабочего. Что это так, видно по результатам последней колдоговорной кампании.

Вместо категорических положений о том, что нормы выработки могут повышаться только в тех случаях, когда заработная плата предварительно повысилась, обеспечив таким образом твердо материальное положение рабочего,— мы имеем свободное соглашение сторон. В результате: вместо повышения материального благосостояния рабочих масс мы имеем наряду с ростом народного хозяйства тенденцию зарплаты к понижению. По вопросу о нормах выработки следует еще остановиться на положении несовершеннолетних рабочих. Трудовой кодекс устанавливает для несовершеннолетних, работающих неполный рабочий день, те же нормы, что и для взрослых рабочих (ст. 57). Здесь налицо прежде всего преступное отношение к здоровью молодежи, так как ясно, что подросток нагрузку взрослого рабочего, хотя и уменьшенного рабочего дня, может выполнить лишь с ущербом для себя. Если еще вспомнить, что 57-я статья предусматривает в случаях систематической недовыработки нормы рабочим увольнение его, а из этого правила исключение для несовершеннолетних не делается, это, понятно, вызывает нарушение наиболее слабого участка рабочего класса[297]. Следующим существенным моментом, определяющим материальный уровень рабочего класса, является система вознаграждения за труд. По этому вопросу трудовое законодательство гласит: «Размер вознаграждения нанявшемуся за его труд определяется коллективными и трудовыми договорами», и здесь нет никаких ограничений администраторского произвола, нет никаких указаний в Трудовом кодексе, каково должно быть содержание нового кол-договора по основным вопросам. Должна ли зарплата повышаться, понижаться или оставаться на том же уровне, какое мнение законодательства, а значит, и высших органов власти по этим вопросам? В Трудовом Кодексе ответа найти нельзя. А это и значит передать рабочий вопрос на разрешение кого угодно, не указывая общего пути развития.

Оплата труда за праздничные дни, дни отдыха и льготные часы устанавливается Трудовым Кодексом только для рабочих, получающих поденную плату за труд. При всех остальных способах оплаты вопрос передается на разрешение администрации и профсоюза. При заключении ими колдоговоров вся фальшь подобного разрешения вопроса очевидна, так как повременная оплата труда допускается лишь в отношении работ, не поддающихся нормированию. Следовательно, огромное большинство рабочего труда, который поддается нормированию, остается вне сферы влияния Трудового кодекса. Зато практика не знает такого случая, чтобы коллективные договора обязывали к оплате праздничных дней при сдельной работе. Из этого правила, пожалуй, нет исключения. Зато спецовский аппаратный и вообще всякий служилый элемент, труд которого не нормируется, оплачивается за дни отдыха, праздничные дни и т. д. Таким образом, указание на то, что коллективные и трудовые договора не могут ухудшать положение рабочего относительно Трудового кодекса, сводится к форме без содержания, ибо основные моменты, определяющие материальное благосостояние рабочих масс, законодательством не регулируются, оставляя свободу действия сторонам (администрации и профсоюзам), и условия применения наемного труда при отсутствии «особого нажима со стороны» диктуются фактически администрацией, проводя за его[298] счет «режим экономии», «рационализацию» и т. п. кампании. Любопытнейшим примером, доказывающим бюрократичность верхушки аппарата, является постановление н[ар]к[омата] труда по вопросу о порядке увольнения рабочих и служащих. «При сокращении штатов,— гласит это постановление,-администрация вправе по своему усмотрению производить выбор тех работников, которых она находит нужным оставить на работе». И дальше: «Сокращение штатов производится администрацией без участия РКК»[299] («Вопросы труда» No 12, 1926). При существующем кумовстве, взяточничестве и протекционизме такие постановления только содействуют самоуправству бюрократии. Если еще остановиться на таких мелочах как циркуляры н[ар]к[омата] труда, предлагающие следить, чтобы при вербовке рабочей силы не взвинчивались цены на рабочие руки, что при существенной безработице является фактически задачей снижать зарплату, приравнивание инженерно-технического персонала к производственным рабочим при посылке на курорты, санатории и т. д. (циркуляр ВЦСПС от 16 июля 1926 года) при тех спецставках, которые у нас существуют — все вместе, малое и большое, представляет единое целое. Таким образом, надо признать, что мы имеем не только частные ошибки, не только извращения низовыми организациями правильной линии центра при практическом применении законодательства. Исправление, изменение законодательных норм в целом, начиная с законов, издаваемых высшими органами власти,— такова задача рабочего класса.

Недавно опубликованный производственно-финансовый план промышленности на 1927/28 год дает окончательную картину предполагаемого развития промышленности в текущем году и этим самым дает возможность проверить степень и темп индустриализации нашей страны. При рассмотрении этих вопросов следует исходить из следующего понимания индустриализации и задач экономической политики в СССР. 1. «Так называемая «тяжелая индустрия» есть основная база социализма» (Ленин, том XVTII, ч. 2, с. 76). 2. Необходимо «держать курс на индустриализацию страны, развитие производства средств производства» (XTV съезд). 3. Что под индустриализацией следует понимать: а) Увеличение удельного веса промышленности в общей продукции страны; б) Увеличение удельного веса индустриального населения в общей массе населения и в) Увеличение удельного веса тяжелой индустрии в промышленности в целом. Как видно, понятие индустриализации включает в себя два момента: материальный, заключающийся в увеличении доли продукции промышленности, социальный, заключающийся в изменении классовых соотношений в стране в сторону увеличения удельного веса пролетариата. В условиях СССР, где пролетарская прослойка че-резвычайно тонка, последний — социальный — момент играет значительную роль.

Общепризнанным стал факт товарного голода. Теория «сезонности» этого явления уже почти не появляется на страницах печати. Все замалчивают «славные» страницы микояновского «творчества» по поводу определения размеров товарного голода т. Смилгой в 500 млн. Ведь, по официальным данным, дефицитность изделий тяжелой индустрии ориентировочно равна: по металлотоварам— 20 — 25%; по сортовому железу— 18%; по катанке— 30%; по кровельному железу— 40%; по оцинкованному— 30%; гвоздям— 14%; по цементу— 16%; по кирпичу— 15 — 20% (см. «Экономическая жизнь» от 18 мая 1928 года, статья Сокольникова и «Большевик» No 5, статья Розенталя). Дефицитность значительна и по легкой индустрии — текстиль, кожевенное производство. В этих условиях — общего товарного голода — вопрос о темпе и соотношении развития тяжелой и легкой индустрии является барометром правильности проводимой промышленной политики. Напор мелкобуржуазной стихии идет по линии увеличения удельного веса и форсирования темпа развития легкой индустрии; ей (мелкой буржуазии) нужна в первую очередь «ситцевая» индустриализация. Интересы пролетариата прямо противоположны и заключаются в том, чтобы создать такое соотношение в развитии легкой и тяжелой индустрии, при котором тяжелая индустрия будет обгонять в своем темпе развитие легкой, так как «так называемая тяжелая индустрия есть основная база социализма» (Ленин, том XVIII, ч. 2, с. 76). Какова же действительность по данным производ[ственно-]финансового плана промышленности на 1927/28 год? Данные весьма красноречивы: при общем подъеме валовой продукции промышленности на 25,2% и легкой на 27,0%, тяжелая индустрия повышает свою продукцию всего на 22,7%, т. е. на 4,3% меньше легкой. Тяжелая индустрия дает, таким образом, понижающуюся кривую роста в 1927/28 г. в сравнении с прошлым годом, когда прирост был равен 26,3%. Легкая индустрия обгоняет в своем темпе развитие тяжелой и повышает свой удельный вес в валовой промышленной продукции с 59,5% в 1926/27 г. до 60,4% в 1927/28 г. Наоборот, удельный вес тяжелой падает с 40,5% до 39,6%. Таким образом, промплан на 1927/28 год дает линию, явно противоречащую взглядам Ленина, постановлениям XIV съезда и отбрасывает нас назад даже в сравнении с 1926/27 годом. Здесь мы видим отступление и от той проектировки, которая давалась в контрольных цифрах на 1927/28 год, которые составлялись под действием оппозиционного кнута. Замедленный темп роста тяжелой индустрии ставит под угрозу выполнение даже того минимального плана капитальных работ, который намечен был промпланом. На рынке строительных материалов чувствуется чрезвычайно острый дефицит, особенно в металлоизделиях. Поэтому, как значится в конъюктурном обзоре Совета съездов промышленности и торговли, «рост требования на металл со стороны широкого рынка, строительных организаций... вынудил регулирующие организации актуально подойти к вопросу о мерах покрытия обозначающего дефицита, в связи с чем поставлен вопрос о пересмотре намеченных импортных контингентов по металлу» («Экономическая жизнь» от 18 апреля 1928 года, упом[янутая] статья). Таким образом, замедленный темп развития тяжелой индустрии уже сказался на своевременности начала строительных работ, ставит под угрозу их выполнение и требует изменения импортного плана в сторону усиления металла или увеличения и до того значительного отрицательного сальдо по внешнеторговому балансу. Таковы дела нынешнего руководства. Слова и дела у них — вещи разные. Это следует помнить. В резолюции 15-го съезда по вопросам промышленности мы читаем: «В соответствии с политикой индустриализации страны должно быть усилено производство средств производства» (Стенографический отчет XV съезда, с. 1295). В докладе Рыкова на съезде мы читаем: «Более быстрый темп развития тяжелой индустрии на протяжении ближайших лет является совершенно неизбежным. Индустриализация всей страны упирается в настоящее время в развитие тяжелой индустрии» (Стенографический отчет XV съезда, с. 774). Действительно, не только с точки зрения исторических задач коммунизма, но и проблемы смягчения товарного голода требуется более усиленный темп развития в целом, тяжелой индустрии в первую очередь. Произв[одственно]-финансовые планы на 1927/28 год показывают: 1) что ЦК своей промышленной] политикой задерживает процесс индустриализации; 2) что мелкобуржузное давление значительно усилилось (даже в сравнении с 1926/27 годом). Усилилось до той степени, при которой нынешнее руководство совершенно забыло об индустриализации страны. Некоторые представители большинства пытаются доказать, что вышеуказанное изменение в соотношении темпов развития тяжелой и легкой индустрии не противоречит линии на индустриализацию страны. Здесь, мол, не виновата политика ЦК; «значительную, если не решающую роль здесь сыграл имевшийся в этом году урожай по отдельным видам сырья, а также добавочная переработка хлопка и шерсти сверх плана» (в связи с увеличением сменности по ряду предприятий) («Большевик», No 5, статья Розенталя, с. 43). Оказывается, что в задержке темпа индустриализации виновата... природа. Но это ведь курам на смех! На каких читателей «Большевика» рассчитана эта «экономическая» мудрость? Всем ведь известно, что мы еще до сих пор и в ближайшие 5 и больше лет будем пользоваться ввозным хлопком, что ввозной хлопок в этом году составляет 50% всего перерабатываемого и что введение трех смен именно в текстильной, т. е. легкой индустрии, а не в металлургии зависит не от урожая внутреннего хлопка, а от политики ЦК. Политика развития легкой индустрии, в первую очередь текстильной, есть неотъемлемая составная часть общей кулацкой политики. Пасуя перед кулаком при заготовке хлеба, не желая повести принудительный хлебный заем (пред[ложение] оппозиции), ЦК пошел по линии ситцевой индустриализации, дабы в обмен на ее продукцию получить кулацкий хлеб. Таким образом, промышленная политика ЦК прямо определяется интересами чуждого пролетариату класса.

Кулак, как мы говорили, «регульнул».

Хотя Вы и чужой человек в ВКП(б) и в рабочем классе, это, надеюсь, не помешает Вам быть немножко разумным и не взыскивать с меня за то, что так поздно отвечаю. Благодаря большой дозе попавших (не будем разбирать, почему они попали) меньшевиков, с[оциалистов]-р[еволюционеров], кадетов, благодаря тому, что количество перешло в качество, сотни, а теперь уже и тысячи лучших большевиков находятся в тюрмах и ссылках. Не их вина, а их беда в том, что они не могут не только своевременно, но и вообще реагировать на выдумки, облекающиеся в кадетскую одежду меныневист-ско-кадетской псарни. Я один из ссыльных большевиков, нахожусь без работы на паях ГПУ, не имею возможности выписывать литературу и потому «Большевик» No 4 получил от товарищей с большим опозданием. Как видите, большая причина моего опоздания Вам не мог своевременно ответить[300].

Ваше раздражение и слюна, которой Вы брызгаетесь в своей статейке, вызвана тем, что Вы приписываете мне честь разоблачения того, что Вы принадлежали к милюковской партии. Смею Вас уверить, что эта честь мне не принадлежит. Впервые Вас разоблачили в дискуссии 1923 года, не помню, кто-то из красных профессоров. Я и многие большевики воспользовался этим материалом и выполнил долг пролетарского революционера — довел до сведения партии о том, что какой-то волчонок Слепков в ягнячьей овчине. Тогда Вы еще не набрались храбрости отрицать правду и привлечь кого-либо к партийной ответственности.

С тех пор считается доказанным Ваше милюковское прошлое. В конце 1925 года или в начале 1926 года товарищ Вардин, еще раз с документами в руках доказал, что Вы кадет. Он опубликовал Ваше собственноручное контрреволюционное письмо. В так называемой дискуссии 1927 года я на собрании рабочих Рязано-Уральской жел[езной] д[ороги] начал оглашать эти документы, но Замоскворецкий райком, присутствовавший на этом собрании во главе с секретарем, в полном составе устроил обструкцию — потушил в зале свет и пустил в ход кулаки. Конечно, кулаки — аргументы, вещь увесистая, но не убедительная. После этого меня судили за фракционную работу, но за клевету на казенного писаря и дьячка церкви Бухарина никто меня не привлекал, а лишь в частной беседе начальство меня журило: «зачем вспоминать грехи молодости Слепкова, ведь он их искупил». На что я ответил: «у Слепкова одна заслуга,— это по части травли оппозиции, но эта заслуга не перед рабочим классом, а перед буржуазией». Итак, после вторичного разоблачения Вашего кадетского происхождения прошло два года пребывания оппозиции в партии.

Два года ушаты грязи выливались на голову оппозиции. Ни одному ослу начальство не возбраняло, наоборот, поощряло, лягать оппозицию своими копытами. Сколько ослов за это время вышло в люди. Даже Моисеенко, воспитавший донецкую контрреволюцию, был «человеком». Эх, какое времячко Вы прозевали! А что же Вам стоило объявить разоблачителей клеветниками, запастись удостоверением от Ленина (ведь Ленина в то время не было, он бы не стал протестовать) о Ваших заслугах, о том, что Вы никогда кадетом не были, что Вы контрреволюционных писем не писали и пр. ... с Вашими «способностями» можно было бы доказать, что кадетов вообще никогда на свете не существовало, а потому Вы не могли к ним принадлежать. Вам легко было это сделать, но только тогда, а не теперь. И теперь аппарат и ячейка на Вашей стороне, но на сидящего в тюрьме валить все равно, что на мертвого. Всякий мало-мальски критически мыслящий рабочий знает то, что опровергнуть Вашу ложь мы лишены возможности и потому он Вашей лжи не поверит. Да и Вы сами теперь как господин положения неуверенно отрекаетесь от своего прошлого, утверждая то, что якобы Вы никогда не принадлежали к кадетам. Вы не смеете скрывать того, что «высказывал в ученических кругах сомнение по поводу совместительства социализма и свободы личности»[301]. Вы меня называете «незрелым политиком», допустим. Но, позвольте же, «зрелый плод с милюковской смоковницы» — Слепков, задать вопрос — что же это за школьные кружки, в которых Вы высказывали «сомнение»? В школах существовали кружки социалистические и черносотенные, кадетские. По Вашим же показаниям, Вы не были не только большевиком, но даже у меньшевиков и социалистов-революционеров. Позвольте же в таком случае спросить, в каком же Вы из двух кружков были? В кадетском или черносотенном? Ах, да, Вам ведь всего тогда было 17 лет, но, позвольте, во-первых, Вам в зубы не смотрели, когда Вы вышли из этих кружков, а, во-вторых, самое главное, пули 16 -17-летних гимназистов также простреливали груди рабочих, как и пули 20-ти и 25-ти летних юнкеров. Итак, Ваше милюковское прошлое доказано, и Вы не рыпайтесь. Ну, а теперь давайте поговорим о Вашей пошленькой статейке. На самом деле, возьмем хотя бы критику Троцкого. Я, конечно, ни в какой мере не уверен в правильности Ваших цитат, чтобы читать Вашу пошлятину, архибезграмотную. Невольно вспоминается поговорка: «Моська лает на слона». А к Вам скорее подходит: «Кадетская болонка лает на льва». По существу я с Вами спорить не собираюсь. Ведь, если из Вашей статейки отбросить ругань и подделанный Вами же документ, то Вам останется одна липкая слизь, грязь. Гигиены ради слизь выбрасывается в помойку. Вы называете меня неграмотным. С этим я частично согласен. Как видите, и это письмо написано с грубыми грамматическими ошибками. Сознаю свою вину в том, что я учился у дьячка, за меру картошки. Теперь, будучи в долгосрочной, слепковско-мартыновской ссылке, постараюсь заполнить некоторые пробелы. А вот в смысле большевизма, тут я себя безграмотным не считаю, так как я учился не у дьячка бухаринской церкви. Моя карьера — с 8 лет пастухом, затем — чернорабочим, грузчиком, маляром. Моя практическая школа: рабочий подвал, постройка, фабрика, завод. Теоретическая — Маркс, Ленин. Большевизм я познал не по молитвенникам вашей церкви, а в московском рабочем движении, на баррикадах. Зрелый плод Слепков, свалившийся с кадетской смоковницы прямо в Институт красной профессуры, не нюхавший рабочего подвала. И не случайно то, что он не воспринял учения Маркса и Ленина, а прилепился к школе, учителя которой Ленин в своем завещании харатеризовал: «хороший теоретик, но не марксист, не диалектик», а мелкобуржуазный «схоласт». Поэтому-то Вы и выбрали карьеру фальшивомонетчика, то бишь подделывателя документов. Неграмотность мою Вы выводите из «Рабочего пути к власти»[302], к которому ни я, ни мои товарищи никакого отношения не имеют,— это Вам известно. Если мы предположим, что «Рабочий путь к власти» выпустила какая-нибудь группа большевиков, то достаточно сравнить этот документ с платформой «15-ти», и разница даже для дьячка Вашей церкви станет очевидна. Если Вы даже после этого припишете этот документ нам, то я утверждаю, что это Вы с Мартыновым его сфабриковали. Лавры Ваших бывших коллег по партии за границей Вам не дают спать. Как это красиво. В английском парламенте запрос «о письме Зиновьева»[303], а Вы сфабриковали «письмо Сапронова». Но Вы оказались в лучшем условии, чем Болдуин. Сапронов и его товарищи в ссылке, лишены возможности вносить запросы. А как хорошо идет роль христианнейшего Макдональда, вечно кающейся Магдалины[304] и снова грешащей Магдалины, вечно,— а по речи на Ленинградском активе видно — и ныне и во веки веков. Буферному Бухарину. Аминь. Слепков и Мартынов, пописывая, улыбаются, как улыбался барский дворник, метя двор и рассуждая: «И так хорошо, и этак хорошо».— «Барин с женой живет, деньги дает, я с барыней живу — деньги беру». Мартынов и Слепков фабрикуют документы, если гонорар не получают, в «люди выходят». Критикуют сфабрикованные самими же документы, и в «люди выходят», и деньги получают. Я вижу притворный гнев Слепкова. «Как. Да в документе меня же, Слепкова, ругают». Но что Вы от этого теряете, ведь партия уже знает, что Вы кадет: а что приобретаете — получили повод опровергнуть правду. Вы не только группу «15-ти», но и Ленина подделываете. Вы ни к селу, ни к городу надергали из Ленина цитат, в контексте передернули их смысл и обратили против группы «15-ти», зная, что передавали не позицию «15», а сфабрикованный Вами же документ. «Правда» недавно сообщила, что сектанты подбирают цитаты из Ленина против большевиков, в защиту христианства. Ленин в Ваших устах против большевиков-оппозиционеров выглядит так же, как в устах евангелистов — против коммунистов. После этого Вы называете меня «ренегатом», т. е. изменником. Изменить я Слепкову не мог, так как никогда «милюковцем» не был. Рабочему же классу я никогда не изменял и не изменю, хотя бы пришлось умереть на сухой или мокрой гильотине. За дело рабочего класса — всегда готов. А вот Слепковых, Мартыновых и компанию, их изменниками нельзя назвать. Рабочему классу они изменить не могут, потому что они никогда ему не служили, а буржуазии Вы не изменяете и сейчас. Стоя во главе «Большевика», «Правды» и Коминтерна, вредительствуя на идеологическом фронте, Вы делаете верное буржуазное дело. За это они Вас не назовут предателями и изменниками, а в случае чего буржуазия Вас представит к ордену «святого Станислава». Виноват. Еще одно замечание. Вы утверждаете, что оппозиция вообще, а группа «15-ти», в частности,— ничтожная кучка... Во время недавно прошедших выборов в Франции буржуазия вопила, что коммунистов — ничтожная кучка. На эту клевету «Правда», возражая, вопрошает — «зачем же Вы в таком случае коммунистов преследуете и сажаете в тюрьмы?» Когда Вы, как Пуанкаре, утверждаете, что нас кучка, так позвольте спросить, как «Правда» спрашивала французскую буржуазию: «Зачем же Вы вот уже 5 месяцев вылавливаете оппозицию, бросая их в тюрьму и в ссылку?» Накануне 1 мая и приезда монарха Афганистана Вы пачками высылали оппозиционеров по знойным пустыням Туркестана и по дебрям Сибири. Зачем? Ведь их «ничтожная кучка»! Остаюсь в ожидании гнева за непочтительное отношение, а, следовательно, за оскорбления «его величества», кадетского человека в ВКП(б), подделывателя документов и зрелого плода с милюковской смоковницы — Слепкова.

Бывший пастух, он же грузчик, он же маляр, ныне ссыльный большевик за дело Ленина, за дело рабочего класса

Тимофей Сапронов. Шенкурск, 18 мая 1928 г.

Почему

«Брось свои иносказания и гипотезы пустые, на проклятые вопросы дай ответы мне прямые».

Гейне[305]

Вкусив 7-часовой рабочий рай (7-часовую ночь для беременных и кормящих женщин), текстили не обнаружили ни малейшего восторга. У них много недоуменного и они спрашивают у своих профсоюзных вождей разъяснений. На конференции Сосновской объединенной мануфактуры 4 марта в Иваново-Вознесенске рабочие спрашивали Мельничанского[306]: 1) Почему союз не защищает рабочих, которых посылают работать на три и четыре станка... На бывшей Дербеевской фабрике ежедневно работниц выносят на носилках с четырех станков. Буржуа и те не заставляли работать на трех и четырех станках и мануфактура стоила 8 коп., теперь же она стоит по 40 коп., работаем на четырех станках... 2) Почему взимают подоходный налог с рабочего... Доклад ЦК чересчур заучен, а главного не сказано. Работницы вынуждены из-за материальных условий переходить на четыре станка. Через 10 лет эти товарищи будут инвалидами. Повысился процент несчастных случаев среди них. По всей линии идет наступление на рабочий класс. Надо выбрать на съезд[307] товарищей, могущих защищать интересы наши. Соглашение по колдоговору на нашей фабрике прошло кабинетным порядком, а почему его не проработали на рабочих собраниях? 3) Наш лозунг — диктатура пролетариата. Значит, судьбы должен решать сам рабочий, а у нас что народ постановляет, то неприемлемо. Почему это? Все проводится в жизнь без нас, мы приходим на собрания только для мебели. 4) Почему у нас нет мануфактуры. За лоскутом простаиваем по 8 часов... 5) Почему не верят беспартийным, если говорим правду, а партийный хотя и вор -верят ему. Того же Мельничанского на Середской фабрике Иваново-Вознесенской губернии 10 июля рабочие спрашивали по отчету ЦК текстилей: 1) Для чего собственно парторганизация занимает место на фабриках, заводах и в хо-зорганах — для защиты рабочих или чтобы помогать хозяйственникам, чтобы те наседали больше на рабочих. 2) Для чего нам ходить на собрания... Вы говорите, мало рабочих ходит на собрания. Это верно — потому что решают без нас. Если на собраниях то или иное решение не удается провести, то они проводят самостоятельно, примерно переход на четыре станка. Работницы не соглашались, но наш защитник Ф[аб]з[ав]к[ом] провел это. А если не хочешь — пойдешь на биржу. (На Зарядьевской фабрике Иваново-Вознесенской губернии в начале марта 1928 года по отчету ЦК выборы на съезд не состоялись, так как к концу доклада не оказалось кворума.) На Тепковской фабрике Иваново-Вознесенской губернии спрашивали: 1) Почему у нас недостает продуктов питания и первой необходимости, как мыла и мануфактуры, а два-три года тому назад всего было достаточно. Нет у нас никакой муки, ни ржаной, ни белой. 2) Почему ЦК ничего не делает по повышению технической грамотности и борьбе с пьянством. 3) Почему ночная смена также работает семь часов. 4) Почему у нас нет ни чайной, ни столовой на 18 тысяч текстилей. 5) Почему в магазине ЦРК нет сукна, почему оно есть у частника. 6) Почему на работу последнее время берут богатых крестьян, а городской пролетариат мотается. 7) Почему хлеборобы без хлеба не сидят, а мы, производители мануфактуры, ходим раздетыми. 8) Почему работниц эксплуатируют. Мне 50 лет и меня ставят на четыре станка, а детей кормить ведь надо. На Глуховской мануфактуре рабочие спрашивали другого члена своего ЦК Брагинского: «Знают ли союзы, что с переходом на три-четыре станка упала заработная плата?» А на фабрике «Солидарность» Владимирской губернии его же спросили: Долго ли рабочие будут нуждаться в хлебе и стоять за ним в очередях? На Рудников-ской мануфактуре (фабрика «Большевик») Мельничанскому был задан вопрос: Почему это вы, профессиональные органы, довели рабочих до небывалой эксплуатации? Вы воротились к тому, что было 40 лет тому назад и ввели ночной труд для женщин, чего нет в капиталистических странах. 3 марта коференция текстилей в Павловском Посаде Московской губернии (Ленинская фабрика) грубо отменила пункт из резолюции, принятой рабочими фабрики на торжественном собрании, посвященном 10-летию Красной Армии, допустив следующую кощунственную мотивировку: «Конференция отменяет пункт резолюции, как антисоветский, предложенный т. Парфеньтьевым (приветствие Троцкому и вождям оппозиции) и ошибочно принятый большинством голосов на торжественном собрании незначительной частью рабочих фабрики 23 марта 1928 года, посвященном 10-летию Красной Армии». На той же конференции рабочие требовали у докладчика ответа: 1) Верит ли партия в правоту своего руководства? 2) Куда выслали Троцкого? 3) Почему оппозицию везде как будто похоронили, а у нас она живет и показывает свое лицо? 4) Почему не написали в газетах, за что Троцкого выслали из Москвы, а ведь когда исключали из партии, нас спрашивали? 5) Почему ЦК не напечатал полностью требование оппозиции от ЦК?308 6) Почему также не опубликованы все предложения оппозиции, чтобы их могли широко обсудить пролетариат и крестьянство? «Я требую ответа,— заявил оратор. — Если вы не ответите прямо на мой вопрос, то я считаю, что вы скрываете правду от рабочих». Что ж, уважаемые профворотилы, пожалуйте к ответу, расскажите -почему...

После 5-ти месяцев ожидания рабочие были проинформированы о тех решениях, которые приняты в связи с тарифной реформой. Изменяется тарифная сетка и значительно сокращается размер приработка. Кроме того, снижаются разряды соответственно новой тарифной сетке. По словам докладчика, заработная плата упадет по всему предприятию на 8% и, если производительность труда повысится на 10%, то нынешний уровень зарплаты будет сохранен (?). Производительность труда предполагается повысить не за счет улучшения оборудования, а, главным образом, путем организационных улучшений и уплотнения рабочего дня. При большой ветхости оборудования, сомнительно, чтобы организационными мерами повысили производительность, ибо даже во время войны, когда предприятие работало с максимальной нагрузкой (12-часовой рабочий день), производительность была намного ниже нынешней. Оборудование с тех пор не улучшалось (масса станков 1879 года) и, очевидно, производительность будет поднята (если удастся) главным образом за счет возможно большего использования рабочей силы. Есть основания предполагать, что зарплата падет больше чем на 8%, ибо она снижается не только по линии расценок, но и по линии снижения в разрядах, а это дает широкую возможность дальнейшему срезанию заработка. Рабочие, из доклада неясно понявшие перспективы в связи с реформой, после ознакомления с расценками побригадно начали проявлять все более усиливающееся недовольство. Были дни, когда в некоторых цехах не работали по три-четыре часа и группы рабочих обсуждали вопрос о расценках и разрядах, а также о тех не радужных перспективах, которые открывались в связи с реформой. В цехах настроение нервное, почти паническое. То и дело раздаются возгласы «завоевали», «довоевались» и т. п. О конечных результатах реформы можно будет судить после одного-двух месяцев работы. Но и сейчас уже нет основания питать какие-либо надежды на сохранение прежнего заработка, и потому тревога рабочих вполне понятна.

Одним из волнующих за последний месяц вопросов является вопрос о тарифном справочнике. Рабочим до сих пор не удается узнать, как относятся профорганы к указанному вопросу. Чтобы провести линию хозяйственников, с одной стороны, а с другой, сохранить видимость «демократии», Окружной отдел союза дает «распоряжение» решать такие вопросы не на общих собраниях рабочих, а по сменам. Членам партии и комсомола предлагается явиться на такие собрания в обязательном порядке, и таким образом создается искусственное большинство. Будучи уверены в том, что бюрократы все равно проведут свою линию, рабочие (беспартийные) или уходят с собрания, или не голосуют. Как союз думает о новом тарифном справочнике, рабочие узнали случайно. Захотелось как-то союзу делать отчет о своей работе, и вот тут один из рабочих — совсем не случайно — спросил об отношении профорганов к новому тарифному справочнику, а также об уменьшении фонда зарплаты. Представитель союза ответил: «Мы не лучше московских текстилей». Ясное дело, что этот ответ не может удовлетворить рабочих... А вот еще пример так называемой «рабочей демократии». За два часа перед окончанием работы вывешивается объявление о собрании цеха для выборов делегатов на окружную конференцию союза. За такой короткий срок рабочий даже не имеет времени думать о кандидатах, да зачем думать, если цех [свой] орг[анизатор] до объявления собрания подходил к каждому партийцу и комсомольцу и сообщал список, за который нужно голосовать. При таких условиях понятно, что рабочие никакого желания присутствовать на собраниях или выборах не имеют.

Активность и самодеятельность рабочих возможна лишь при подлинном соблюдении рабочей демократии, в частности на нашей фабрике рабочие должны добиваться общего собрания и широкого обсуждения тарифной реформы.

Кампания по перезаключению колдоговора началась приблизительно в январе-феврале этого года. Выступавшие на общем собрании рабочих оппозиционеры указывали на ненормальность того, что зарплата понижается. Вскоре после собрания провели так называемую «нивелировку», благодаря которой заработок рабочих снизился приблизительно на 30 — 40%. По цехам были проведены беседы, на которых директор завода обращался к «товарищам рабочим с призывом к жертвам во имя победы социализма». В то же время на нашем заводе, как и повсюду, конторские служащие нивелировке не подлежали. В результате нивелировки была снижена оплата за следующие работы: В сборном цеху

за какую работу платили до нивелировки платят теперь

гнутье табличек 1 р. 82 коп. за сотню 82 коп. за сотню

клепка табличек к палочкам 82 коп. за сотню 42 коп. за сотню

приклепка к табличкам 80 коп. за сотню 40 коп. за сотню

приготовление завитков 5 коп. за сотню 3.3 коп. за сотню

одевание завитков к спинкам 10,1 коп. за штуку 4 коп. за штуку

пассовка кроватей 12 коп. за штуку 9 коп. за штуку

приклепка вилок к спинкам 75 коп. за сотню 65 коп. за сотню

Правда, повысили оплату за натяжку сеток — раньше платили по 4 коп. теперь по 5 коп. В других цехах положение такое же. Ремонтные рабочие потеряли по сравнению с декабрем прошлого года 30% своего заработка, а общий приработок рабочих в среднем упал с 213 % в декабре прошлого года до 114% в феврале т. г. Ученики в результате введения учебной сетки потеряли 20% заработка. Вскоре после перевыборов в завком поступило заявление рабочих с просьбой изменить сроки выплаты зарплаты и не снижать расценки. Вопрос был передан на обсуждение пленума завкома. Возмущенные рабочие спрашивали: «Неужели нужно бастовать для того, чтобы заставить вас удовлетворить наши справедливые требования». Выступивший комсомолец сказал, обращаясь к председателю завкома: «С вами нужно бороться организованно, мы не можем так работать, если так будет дальше, то вам придется после работы нас вывозить, ибо мы останемся без сил».

Завком указывал на то, что это решение райкома металлистов, что поэтому ничего нельзя изменить. Подавленное настроение рабочих несколько оживила статья в газете «Харьковский пролетарий»[311] о нашем заводе, но для расследования была, создана комиссия, куда вошли: директор завода, заместитель председателя треста, инженер завода и только один рабочий. Ясно, что будет послано в газету опровержение и все опять будет по-старому.

За несколько дней до появления в «Харьковском пролетарии» постановления окрпарткома о снятии с работы председателя окр[ужного] союза текстилей Зеленского за злоупотребления и неправильную линию на «Канатке», у нас, на «Кутузовке», был созван фабричный профессиональный актив. Стоял специальный вопрос: отчет правления окрсоюза текстилей. Отчет был казенный и благополучный. Приняли резолюцию, одобряющую работу правления союза. Профессиональный актив, подобранный из своих людей, усиленно хвалил и умеренно критиковал по методу «самокритики». Когда уже появилось газетное разоблачение, то фабком не счел нужным созвать общее собрание рабочих и разъяснить создавшееся положение. Не совсем демократично поступил фабком при выборах делегатов на экстренный окрсъезд текстилей. Рабочих первой смены о выборах делегатов известили перед самим шабашом. Вторая смена выбирала за полчаса до начала работы и за два часа до начала заседания съезда. Спрашивается, как фабком и партколлектив проводил «активное участие» рабочих в выявлении общественного рабочего мнения по делу союза??? Где же тут были «самокритика» и рабочая демократия? Выборы без назначенного списка? А кто же посмел возразить, если список предложил «сам» секретарь фабкома. В списке был почти весь фабком и два-три верных человека из своих от цехов. Голосовали, лишь бы уйти скорее домой, так как иначе не пускали. Когда задали вопрос, почему нет докладчика о деле союза-то ответили: «можно сделать информацию, конечно, но мы лучше сделаем ее по красным уголкам, а те, кто особенно интересуются, пусть прочтут в «Харьковском пролетарии». Проф чиновники мнение рабочих о деле союза не спросили, да и как было спрашивать, если даже своих людей, то есть профактив и тот надували, говоря, что все хорошо. Комиссия окрпаркома до нашего профактива уже почти два месяца как все разбирала дело союза и «Канатки». Прошло уже две недели после съезда, а отчеты с рабочего съезда еще не сделаны.

Настроение рабочих нашей фабрики очень тревожное, особенно после опубликования тех безобразий, которые творились на фабрике, о которых знали и говорили рабочие в течение двух лет. Лучшим примером взаимоотношений рабочих с администрацией и завкомом служит (30 апреля 1928 года) забастовка, которая возникла как будто бы по ничтожному поводу. Дело было так: рабочим сообщили, что воскресный день они будут работать вместо понедельника, чтобы соединить первомайские дни. Рабочие предлагали обсудить этот вопрос по цехам для урегулирования вопроса о сменах. Пятница и суббота были для рабочих бурными днями. Отправились бесчисленные делегации к фабкому, администрации с требованием обсудить вопрос на цеховых собраниях. Рабочие говорили, что если смены на воскресный день остаются те же, несмотря на то, что этим днем фактически начинается новая неделя, то они хотят знать целесообразность и выгодность такого мероприятия. Но упорство было никак [не] сломать вновь выдвинутой кампанией «самокритики». Директор заявил: «Как скажем, так и будет. Зачем еще разговаривать». Затем было вывешено объявление, что рабочие в воскресенье остаются работать на старых сменах. Рабочие решили не допустить издевательства над собой. Без фабкома было устроено собрание, на котором единогласно решили в воскресенье выйти на работу утром, т. е. считать этот день как начало новой недели, так как работали вместо понедельника. В воскресенье явились две смены: одна по распоряжению начальства, другая по постановлению самих рабочих. Директор фабрики, охраняемый милиционерами, стал у ворот и не пускал рабочих второй смены. В ответ на напор рабочих директор распорядился «обливать их водой» (старые методы борьбы с рабочими), а когда и это не помогло, он грозно крикнул, что прикажет стрелять. Озлобление рабочих дошло до высшего предела, в лице директора и фабкома рабочие чувствовали своих классовых врагов, их речи не слушались. Они буквально сгонялись рабочими с трибуны. Характерна роль коммунистов в этой волынке: узнав еще в субботу, что предстоят неприятности, одни совсем не явились, другие попрятались по углам. «Авангард, где ты?» — с иронией спрашивали рабочие. Явилось начальство из союза и треста, выслушав «беспристрастно» обе стороны, они, конечно, предложили рабочим второй смены разойтись по домам и выйти на работу по распоряжению администрации. Сам факт забастовки по такому поводу показывает, что терпение рабочих долго испытывалось и что следовало бы давно поставить на свое место зарвавшихся бюрократов. А после этого «Харьковский пролетарий» помещает заметку под заглавием «Позор канатцам», в которой пишут, что рабочие поддались «влиянию кучки демагогов» и т. д. Кроме того, в заметке даются лживые сведения, будто рабочие остались работать на второй смене. Довольно лжи. Рабочие имеют право знать истинное положение вещей.

После XV съезда партии исключили из вузов почти всех учащихся оппозиционеров: из Инхоза[312] — 27 исключено человек, из ИНО[313] — 6 человек, из Сельскохозяйственного института — 5 человек. Исключенные студенты Инхоза прежде всего обратились к ректору с просьбой сообщить им причину исключения и в ответ получили: «Исключили и все, мы не обязаны указывать основания, а, впрочем, вы, вероятно, сами догадываетесь!..»

Да, догадались. Тем более, что некоторые официальные лица договаривали, что необходимо очистить вузы от «разлагающего влияния оппозиционеров». Но тогда непонятно, почему же исключили тех товарищей, которым осталось только получить свидетельство об окончании. Где смысл исключения таких товарищей с точки зрения изоляции вузов от «контрреволюционеров». Совершенно ясно, что исключение носит характер материального ущемления оппозиционеров. Не дать кончить, чтобы не дать возможности работать, выдать волчий билет — таково истинное содержание исключения. Студенты Инхоза обратились затем к председателю ЦКК Затонскому с просьбой сообщить, является ли исключение оппозиционеров из вузов директивой центральных органов партии или результатом творчества мест. Ответ сводится к категорическому протесту против подобных мероприятий с обещаниями немедленно отменить постановление, откуда бы оно не исходило. Результаты этих обещаний уже известны — исключенные студенты до сих пор шатаются из одного учреждения в другое и остаются по-прежнему выброшенными из вузов.

Вскоре после посещения ЦКК исключенным предложено было подавать, каждому отдельно, заявление в ОКК для пересмотра вопроса. Из прошедших комиссию 13-ти человек 9 восстановили. Казалось бы, что результаты достигнуты, на следуещий день уже висел приказ по институту о восстановлении этих девяти человек. Но вслед за тем приказ снимается, ректор извиняется за досадную ошибку. «Контрольная] к[омиссия] не имела права восстанавливать вас, беспартийных. Вопрос о вас должен быть пересмотрен по советской линии». Совершенно ясно, что обращение в Наркомпрос по советской линии не постигла лучшая участь. «Мы вас не исключали, мы вас не будем восстанавливать»,— таков первый ответ этой инстанции, а потом: «Приходите в понедельник, вторник, среду и т. д.». А воз и ныне там.

Ценою подачи заявления об отказе от взглядов оппозиции (на что неоднократно делались намеки) никто восстановиться не желал.

Вопрос сводится к требованию восстановить, так как большинство исключенных рабочие, которые принимали активное участие в созидании и строительстве СССР.

Исключили из вузов оппозиционеров, в то время как там свили себе подчас крепкие гнезда выходцы из мелкобуржуазной среды, дети спецов и прочая безыдейная публика, из которых выйдут герои шахтинских и других дел.

Обсуждение проекта реформы зарплаты и нового колдоговора вызвало общее недовольство им у рабочих железнодорожников. Основная причина этого недовольства кроется в том, что как реформа зарплаты, так и колдоговор вносят значительное ухудшение в положение рабочих: 1) реформа зарплаты в общем дает 10% снижения заработка, для некоторых же категорий рабочих зарплата снижается сразу на три-четыре разряда; 2) новый колдоговор отнимает двухнедельный добавочный отдых у стариков, уменьшает норму выдачи угля, повышая в то же время его отпускную цену, уменьшает количество проездных билетов и т. д. Обсуждение этих проектов проводилось на общих собраниях. На общем узловом собрании, на которое прибыла из Харькова вся высшая железнодорожная и профсоюзная бюрократия, выступавшие рабочие категорически высказывались против этих проектов. Настроение рабочих достаточно характеризует тот факт, что они не дали высказаться некоторым аппаратчикам (председателю ОСПС[314] и другим). На общем собрании рабочих паровозных мастерских одному из выступивших «защитников» аппарата грозила участь быть избитым, и только бегство с собрания спасло его от этого. В вагонном отделе выступавший на собрании рабочий заявил: «Я желаю тому, кто составил эту реформу, на деньги, полученные в результате этой экономии, купить веревку и повеситься». Выступавших здесь оппозиционеров слушали очень внимательно. В результате проект реформы был рабочими провален. Та же участь постигла проект на общем собрании партийцев узла, на собрании рабочих вагонного отдела, на цеховых и общих собраниях паровозных мастерских.

Перевыборы профсоюзных органов «на основе демократии и самокритики» фактически прошли под знаком зажима, в результате чего рабочие отнеслись к этим выборам черезвычайно пассивно. Перевыборному собранию паровозных мастерских предшествовало объединенное общее собрание коллективов КП(б)У и ЛКСМУ, на котором секретарь коллектива КП(б)У в порядке партийной дисциплины рекомендовал при голосовании ориентироваться на его руку.

Во время выборов отводы во внимание не принимались и не производилось голосование «против». В результате из 1300 присутство-ваших (всего в мастерских около 2000 человек) в голосовании участвовали человек 550 — 600. Если принять во внимание, что партийцев и комсомольцев в мастерских насчитывается до 500 человек, то станет совершенно ясно, что на основе «самокритики и профсоюзной демократии» голосовали всего несколько десятков беспартийных рабочих.

Интересно отметить, что выделенные члены рабочей части КРК315 (беспартийные) в заседаниях КРК не хотят участвовать, считая, что это напрасная трата времени, поскольку с их мнением все равно не считаются.

(с ознакомлением членов Политбюро и президиума ЦКК)

За время с XV съезда огромное количество большевиков-оппозиционеров направлено в сибирскую, среднеазиатскую и североуральскую ссылки. При этом значительное количество ссылаемых, сплошь серьезно больных, направляется органами ОГПУ в такие «гиблые места» Сибири, Урала и Средней Азии, как Туруханск, Березов, Нарым и т. п. В частности, с открытием навигации в Туруханск направляюется из города Енисейска тт. Б. В. Емельянов (Калин) и Л. И. Левин. Большевистский стаж всех этих товарищей исчисляется в общей сложности многими сотнями лет. Упомянутые края резко отличаются к худшему от всех других районов ссылки оппозиционеров. В системе мер политической изоляции ссылка в эти места представляет собой ни что иное, как обречение большевиков-оппозиционеров на медленную смерть, климатические условия этих районов, обусловливающие вырождение даже туземного населения, невозможность там иметь нормальное питание и жилище, отсутствие квалифицированной медпомощи и элементарных условий культурного существования, дороговизна жизни и невозможность иметь какую-либо работу, составляют в совокупности угрозу жизни для ссылаемых в эти края оппозиционеров. Здоровье почти всех из них надорвано многолетней и тяжкой борьбой с царизмом за диктатуру пролетариата, на фронтах гражданской войны, в романовских тюрьмах-казематах и в белогвардейских застенках, теперь же снова по тюрьмам и по тем же «гиблым местам» в борьбе за рабочее дело. Даже деятели антисоветских партий назначаются ОГПУ в ссылку в эти районы только в порядке исключения из правила и в совершенно исключительных случаях. Выделение ряда товарищей из общей массы ссылаемых оппозиционеров в особую группу не может быть ничем обосновано. Неизбежно возникает вопрос — не являются ли эти меры борьбы с оппозицией курсом ЦК на физическое уничтожение деятелей оппозиционного движения или на моральную пытку для них? Подчеркивая, что ссылка большевиков-оппозиционеров является бесспорно антипролетарским актом, и понимая, что только давление пролетарского ядра партии и рабочего класса в целом на оппортунистическое руководство ВКП(б) может вернуть партию на ленинские позиции и тем самым прекратить исключение из партии и ссылку подлинных большевиков-ленинцев, мы категорически настаиваем на немедленной даче директивы ОГПУ об отмене всех назначений оппозиционерам-большевикам (в частности т. Емельянову и Левину) отбывать ссылку в упомянутых «гиблых местах», а также о немедленном возвращении уже находящихся там в более здоровые районы. Ответственность за последствия в результате неудовлетворения нашего требования, разумеется, падает на возглавляемое Вами руководство ВКП. Настоящее наше протестующее требование именно к Вам обусловливается тем, что, как известно, вопрос о ссылке оппозиционеров-большевиков решается руководящим ЦК, а не так называемыми «надлежащими ведомственными органами».

Ссылаемые оппозиционеры-большевики в городе Енисейске.

Емельянов (Калин) Б. В., Явановская О. П., Левин Л. И., Мартынов Д. И., Оборин В. П., Оганесов С. С., ПатриаркаВ. А., Розенгауз И. С.

Енисейск, 1 мая 1928 года

К письму присоединилась Ходженская большевистская ссылка, послав следующую телеграмму:

Ссылка оппозиционеров в «гиблые места» продолжается. Курс на физическое уничтожение, моральные пытки большевиков становятся фактом. Присоединяясь к заявлению ссыльных Енисейска от первого мая, требуем отмены Туруханска Емельянову, Левину, возврата из аналогичных мест уже сосланных.

Ходженская большевистская ссылка:

Остроумов, Чаусовская, Рогалъский, Устимчик