Утро того дня — одного из многих, проведенных мною в экспедиции на Большом Андреевском острове, было обычным ясным летним утром: в каплях росы на траве искрилось встающее над озером солнце, а из прибрежных зарослей слышался гомон утиных выводков. Лагерь — несколько палаток по кругу, приютившихся у самой воды, — еще спал. Что разбудило меня в этот ранний час? Прохлада, которой тянуло от озера, или ожидание чего-то необычного, что должно было случиться именно сегодня.

Выбравшись из палатки, я поднялся на пригорок — самую высокую точку острова и остановился среди старых кряжистых сосен, откуда были прекрасно видны и озеро, и его окрестности. На востоке различались строения дачного поселка, южнее проступали контуры песчаных обрывов гидронамыва, а совсем рядом, за неглубоким проливом, заросшим камышом и аиром, чернели крыши Андреевских Юрт.

Андреевское озеро, точнее, целая озерная система», образовавшаяся в неглубокой долине древней реки, лежит неподалеку от города и включает озера Большое и Малое Андреевские, Грязное, Песьяное, Бутурлинское. Их разделяют невысокие перемычки — переймы, образованные песчаными наносами. Первая, или Козлова перейма, — граница между Большим и Малым Андреевскими озерами — находится у южной оконечности Большого острова. Вторая — расположена у дамбы и отделяет Малое Андреевское от Песьяного.

За ночь угли костра совсем остыли. Возле него еще не суетятся дежурные, обычно поднимающиеся раньше всех, чтобы приготовить завтрак. Но на раскопе уже кто-то есть.

По высоким отвалам «отработанного» грунта место раскопок заметно издалека. Но начальника нашего небольшого отряда Анатолия Панфилова, вместе с которым мы работаем не первый год, удается разглядеть только подойдя вплотную к насыпанным кучам земли. Он тоже поднялся ни свет ни заря и уже склонился с лопатой в руках над алым охристым пятном, появившимся в раскопе еще вчера вечером. Ему, как и мне, хорошо известно, что охру — широко распространенный природный минерал — в древности очень часто использовали в культовых ритуалах, в частности, при погребении умерших. Это обещает многое, и нам не терпится продолжить работу.

Осторожно, тонкими срезами, расчищает Толя пятно, которое на фоне светлого песка не только становится все ярче и ярче, но и постепенно вытягивается в овал. Охра лежит толстым слоем, и мы уже почти уверены, что под ним — остатки одного из древнейших погребений, когда-либо обнаруженных в окрестностях Тюмени. Вдруг лопата задевает за что-то. Стоп! Дальше можно работать только шпателем и кистью. Мы опускаемся на колени и буквально через минуту в изумлении замираем. Посреди красной как кровь земли — россыпь каменных наконечников стрел и цепочка изящных шлифованных подвесок.

Около полудня в один из теплых июньских дней 1883 года в кабинет директора Тюменского реального училища И. Я. Словцова, которого многие горожане знали еще и как страстного собирателя окрестных древностей, постучали. Посетитель, мужчина лет сорока с окладистой бородой, оказался местным рыбаком. Он подошел к столу, достал из-под рубахи и развернул холщовую тряпицу. На ней лежало несколько камней правильной формы, явно обработанных рукой человека. После беглого осмотра Иван Яковлевич понял, что перед ним древние наконечники стрел, искусно изготовленные из красноватой кремнистой породы. Рыбак случайно обнаружил их, когда копал землянку на южном берегу Андреевского озера. Рассказал он и о попадавшихся в земле глиняных черепках, которые, как ему показалось, вряд ли заинтересуют серьезного человека. Но Словцову, кажется, было важно все: он расспрашивал об орнаментах, о глубине, на которой встречались черепки, — но больше всего его заинтересовало, на каком участке берега сделаны находки. Было ясно, что он принял решение начать раскопки.

Спустя сто с лишним лет я иду по тому же берегу, чтобы попытаться отыскать место работ И. Я. Словцова, осмотреть памятники, в разные годы открытые и исследованные моими коллегами из Москвы, Екатеринбурга, Тюмени, и, если повезет, найти пока никому не известные. Перебравшись вброд через неглубокий проливчик между островом и Козловой переймой, направляюсь в сторону Второй переймы и озера Грязного. На Козловом мысу должны были сохраниться остатки поселка каменного века и средневекового могильника, исследовавшихся В. Н. Чернецовым и С. В. Зотовой. Но кругом только груды песка, навсегда скрывшего эти памятники. За детской железной дорогой начинается бор. В тени величественных сосен на небольших всхолмлениях хорошо заметны углубления — следы древних жилищ. Недалеко от пионерского лагеря видны валы и рвы городищ, относящихся к переходному времени от бронзового века к железному. Малонаезженная проселочная дорога почти вплотную подступает к озеру. Слева сквозь березовую листву проглядывают небольшие плесы и слегка подернутая рябью водная гладь, справа возвышается среди сосен Андрюшин городок — средневековое городище с мощной системой укреплений.

Поселения эпохи бронзы, цитадели железного века — все это, бесспорно, впечатляет, но меня сейчас особенно привлекает конец каменного века — неолит. Из отчетов о раскопках и научных статей известно, что рядом с Андрюшиным городком находился поселок древних охотников и рыболовов, которому выдающийся советский археолог В. Н. Чернецов, исследовавший его в 50-е годы, дал очень Простое название — Восьмой пункт. За прошедшие с тех пор тридцать с лишним лет, благодаря ежегодным работам археологов на озере, количество пунктов, где оказались древние поселения, значительно возросло. Их культурные слои тянутся почти по всему побережью. Для удобства его пришлось даже разделить на отдельные участки, получившие каждый свой номер. Там, где раньше был Восьмой пункт, теперь раскинулся участок ЮАО 18, ЮАО — южный берег Андреевского озера.

А вот и следы жилищ новокаменного века. Большие и глубокие западины поросли травой и мелким кустарником. Контуры раскопа еще угадываются, но время, вода и ветер сгладили его границы. В отчете В. Н. Чернецова указана интересная деталь. Оказывается, дно раскопанной им землянки находилось ниже, чем уровень воды в озере во время раскопок. Значит, когда возводился поселок, грунтовые воды залегали глубже, чем сейчас. Возможно, в то время вместо озера по заболоченной низине петляла река, и именно возле нее, а не у озера поселились пришедшие сюда люди.

Мой путь лежит дальше. С левой стороны от дороги, ведущей через дамбу к дачному поселку, вижу слабые следы раскопа С. В. Зотовой. Она исследовала здесь девять, возможно, неолитических захоронений, одно из которых необычно. Это так называемое ярусное погребение: четверо умерших лежали в могиле друг над другом — ярусами. Сверху могильная яма была перекрыта обгоревшими (видимо, намеренно подожженными) плахами. С погребенными найдены шлифованные подвески из кости и раковины, а также костяная фигурка-амулет, изображающая, скорее всего, медведя.

Пересекаю шоссе, и проселочная дорога уводит меня в сторону озера Грязного, на берегах которого заметны следы старых и недавно покинутых рыбацких землянок. Интуиция подсказывает, что где-то здесь, между Второй переймой и Козьим мысом, разделяющим Песьяное и Грязное озера, в прошлом веке вел раскопки И. Я. Словцов. Стараясь не пропустить ни одной западины, осматриваю берег и пойму. По описанию самого исследователя, небольшой раскоп был заложен им в низкой части берега и прокопан до воды. Из вещей самыми интересными оказались кремневые наконечники стрел с выемкой на боку, сейчас называемые наконечниками кельтеминарского типа (подобные распространены на стоянках Приаралья).

К вечеру изрядно уставший, обогнув Малое Андреевское озеро, возвращаюсь в лагерь. Но прежде, чем попасть на остров, нужно вброд перейти неглубокий пролив. Вода в нем словно вобрала в себя все тепло уходящего дня. Озеро успокоилось. Вдалеке рыбаки жгут костры, отпугивая появившихся комаров, варят уху. Следов раскопа И. Словцова я, к сожалению, не нашел. Однако и это небольшое путешествие по памятникам Андреевского озера дает богатую пищу для размышлений.

Это озеро всегда привлекало людей. Его берега — кладезь древних культур, донесенных до наших дней в сотнях археологических памятников. Сегодня я побывал лишь на некоторых из них, на тех, что наиболее известны. Но с каждым новым полевым сезоном их список пополняется. Открыты и изучены замечательные поселения каменного века, эпохи ранней бронзы, средневековое святилище. Их материалы важны не только для изучения древней истории тюменской округи. Обилие археологических памятников, мощный культурный слой делают Андреевское озеро уникальным явлением не только в сибирской, но и в мировой археологии.

Первые люди на берега Андреевских озер пришли 7–8 тысяч лет тому назад, когда ледяной панцирь на севере Западной Сибири постепенно исчез, а климат заметно потеплел. Необозримые тундровые и лесотундровые пространства покрылись густыми лесами. Вымерли мамонты и бизоны — хозяева приледниковых просторов. Во всей Северной Евразии сформировались растительность и животный мир, близкие современным. По освобожденным руслам пра-Оби и пра-Иртыша избытки воды схлынули в море. Огромные территории Сибири заполнились большими и малыми озерами, многие из которых к настоящему времени заторфовались и превратились в бескрайние болота. С изменением климата и появлением лесов западносибирская равнина стала пригодной для постоянного обитания человека. Исчезновение крупных млекопитающих привело к появлению новых способов охоты, приспособлений и орудий труда, новой технологии их изготовления.

Наступил неолит — новокаменный век. Этот период дописьменной эпохи подарил археологам важнейший источник, не только рассказывающий о бытовой стороне жизни (она, впрочем, интересна и многогранна сама по себе), но и позволяющий судить о происхождении предков современных народов, их перемещениях, контактах, в какой-то степени — о мировосприятии людей. Речь идет о керамике — древней лепной глиняной посуде, традиции изготовления и украшения которой считаются одним из основных признаков, определяющих своеобразие археологической культуры.

Случается, что поиски аналогий извлеченным из культурного слоя вещам — сосудам, орудиям труда, оружию, украшениям — уводят к отдаленным территориям, рождая удивительные, нередко противоречивые гипотезы. Такая ситуация сложилась и в западносибирской археологии — вокруг почти детективно запутанной проблемы происхождения культур зауральского неолита.

В. Н. Чернецов — один из пионеров западносибирской археологии считал, что первые неолитические поселенцы — древнейшие предки угорских народов пришли в Зауралье из Средней Азии, где они испокон веку изготовляли посуду с накольчато-прочерченными орнаментами. Ученый заметил: такими же узорами из волнистых и прямых линий украшены древние берестяные изделия, сохранившиеся в культурном слое Горбуновского торфяника под Нижним Тагилом, причем орнамент нанесен «выскабливанием верхнего слоя бересты, подобно тому, как это делается в настоящее время у манси и хантов». Впоследствии традиции изготовления и украшения посуды у них менялись. Первый этап, когда бытовала керамика с прочерченно-отступающими узорами, В. Н. Чернецов назвал козловским (по памятнику Козлов Мыс 1 на Андреевском озере). На посуде следующего, юрьинско-горбуневского, этапа, как полагал исследователь, соседствуют прежние и новые орнаменты, выполненные оттисками специально сделанного штампа-гребенки, а позднее, на честыйягском этапе, накольчато-прочерченные узоры исчезают и существует керамика лишь с гребенчатой орнаментацией.

Эта схема развития зауральского неолита просуществовала долго, и некоторые ее коррективы не меняли сути дела. Один из корифеев советской археологии О. Н. Бадер, долгое время работавший на Урале, предложил изменить названия двух последних этапов на полуденский и сосновоостровский, так как наиболее выразительно характеризующие их материалы были получены на зауральских стоянках Полуденка и Сосновый Остров.

В последние годы один из ведущих специалистов по неолиту Зауралья, В. Т. Ковалева, проанализировав большое количество новых источников, предложила другую версию развития неолитических культур. На раннем этапе неолита она выделила козловскую и следующую за ней кошкинскую группу памятников. Их сменили две другие культуры, принадлежащие разным народам, — полуденская и боборыкинская. Люди этих культур делали посуду либо с прочерченно-накольчатыми (кошкинская, боборыкинская), либо со смешанными — прочерченными и гребенчатыми — узорами (козловская и полуденская). Гребенчатую сосновоостровскую керамику В. Т. Ковалева исключила из неолита и датировала ее более поздней эпохой — энеолитом (медно-каменным веком). В отличие от предшественников ею была предложена версия о местном происхождении традиции украшения посуды накольчато-прочерченными орнаментами.

Читая прежние и вновь появляющиеся публикации, используя материалы своих исследований, я обратил внимание на факты, которые почему-то не учитывались или трактовались, на мой взгляд, ошибочно при попытках восстановить целостную картину неолитического прошлого Зауралья: в культурном слое ряда памятников зафиксировано совместное залегание керамики с гребенчатыми и прочерченными узорами, которые раньше ученые всегда разграничивали во времени. Кроме того, известны случаи находок посуды, в изготовлении которой явно сочетались приемы, принятые в боборыкинской и сосновоостровской культурах. Число подобных фактов постепенно увеличивалось, они «выпадали» из предложенных схем.

Оригинальную идею совсем недавно высказал казанский ученый А. Х. Халиков. Он связал появление в Восточной Европе и Западной Сибири посуды, украшенной прочерченно-накольчатыми орнаментами, с культурой предков дравидоязычного населения. Дравидийцы, по представлению ученых, в древности обитали в предгорьях Малой Азии, Сирии, Ирана и Белуджистана. Уже на рубеже V и IV тысячелетий до н. э. у них зарождаются мотыжное земледелие и скотоводство. Они изготавливали чернолощеную посуду с узорами в виде редких наколов палочкой. Часть протодравидийцев проживала на южном побережье Черного и Каспийского морей. Отсюда, в результате климатических изменений и наступившего обводнения Каспия в начале IV тысячелетия до н. э., они двинулись на север и достигли лесостепей и лесов Евразии, где вступили в контакт с древними финно-уграми, в том числе с зауральским населением.

Точка зрения А. Х. Халикова интересна и отчасти совпадает с моей, но связь культур, зауральской неолитической и древних дравидийцев, кажется мне маловероятной. Пытаясь обобщить накопившиеся факты и преодолеть противоречия между ними и существующими схемами, я пришел к следующим заключениям.

Около 8 тысяч лет тому назад на берегах многочисленных зауральских рек и озер появились поселки рыболовов и охотников — потомков древнейших охотников на мамонтов, переселившихся с предгорий Урала и с юга Западной Сибири. Они заняли и территорию Нижнего Притоболья, одним из самых густонаселенных районов которого стали Андреевские озера. Культура аборигенов — сосновоостровская — особенно хорошо известна по поселениям Восьмой пункт на южном берегу Андреевского озера и Дуванское 5 на р. Дуван.

Находки с этих мест переносят нас в совершенно иной мир, когда люди не знали земледелия и скотоводства и лишь добывали то, что могла дать природа. Сосновоостровцы строили невысокие углубленные в землю дома, крыша которых покоилась на каркасе из вертикально вкопанных в землю опор. Обогревал жилище обычный костер, вокруг него сооружались нары. Зимой с наступлением темноты у очага собирались все обитатели дома — жизнь замыкалась в тесном пространстве землянки. Возможно, именно в длинные зимние вечера из наблюдений и размышлений об окружающем мире, из впечатлений и накопленного опыта складывались устные рассказы, которые мы называем сегодня преданиями, легендами и сказками. В теплое время года в поселке кипела бурная деятельность. Мужчины поправляли обветшавшие за зиму постройки, заменяя подгнившие опорные столбы новыми их вырубали в соседнем лесу каменными шлифованными топорами). Каменными же долотами из целых осиновых стволов выдалбливали лодки, строили запоры для рыбы — ловили ее сетями или били костяными гарпунами. Рыбу потрошили и развешивали вялиться. Таким же способом заготовляли на зиму и мясо. Основным объектом охоты был лось. Его добывали преимущественно весной по насту, когда легко можно было догнать животное, изранившее ноги острыми кромками льда. Женщины каменными скребками обрабатывали шкуры, снимая с них мездру и жир, выделывали их с помощью золы шили костяными иглами теплую зимнюю одежду и обувь.

Они же делали глиняную посуду. Весной на берегу озера находили залежи пластичной глины. Некоторое время ее выдерживали на солнце. Потом замешивали, добавляя в глиняное тесто траву, песок или растолченные обломки старой посуды (шамот). Процесс изготовления керамики достаточно долог. Требовались немалые сноровка и мастерство. Большие сосуды лепились ленточным способом: глиняная масса скручивалась в жгуты, которые накладывались один на другой и уплотнялись. Постепенно сосуд «рос» вверх. Швы тщательно затирались. Перед обжигом посуду, чтобы она не потрескалась, необходимо было просушить, а затем по мягкой еще поверхности ее украшали орнаментом. Сушили всегда в тени, чтобы сосуды просыхали равномерно. Обжигали на кострах. Сосновоостровцы изготовляли сосуды остродонной и круглодонной форм. Узор из горизонтальных, вертикальных или наклонных линий покрывал всю поверхность. Выполнялся он гребенчатым штампом.

Керамика сосновоостровской и полуденской культур.

Для стариков и детей также находилось дело: они собирали и сушили грибы, ягоды, съедобные коренья, полезные травы. Так, вероятно, из века в век текла жизнь мирных поселенцев, лишь изредка нарушаемая незначительными столкновениями с соседями из-за охотничьих угодий да страхом перед неведомыми пришельцами из далеких краев.

В наиболее аридный период климата в лесостепные и таежные районы Западной Сибири с территории Средней Азии мигрирует население, украшающее свою посуду прочерченными линиями и отступающей палочкой. Поселения мигрантов относятся к боборыкинской культуре, получившей название по памятнику Боборыкино 2 на р. Исети.

Климат, ставший не только более теплым, но и более засушливым, изменил облик лесов и лесостепей на обширной территории — и в Притоболье, и в Прикаспии, и в Приаралье. Сокращение растительных ресурсов вызвало массовый отход промысловых животных на север, а вслед за ними началось переселение людей. С юга они принесли в Зауралье свои традиции изготовления посуды, в том числе прочерченно-отступающие орнаменты. Высохшие таежные болота позволили мигрантам продвинуться до Средней Оби. Переселенцев было много — об этом говорит значительное количество их поселков. Первоначально они жили замкнутыми родовыми группами, не смешиваясь с аборигенами — сосновоостровцами.

Пришельцы строили свои поселки из нескольких жилищ на невысоких террасах рек и озер. Такие поселения известны и на Андреевском озере (ЮАО 9, 12, 15 и др.)

Боборыкинцы делали круглодонные и плоскодонные горшки, украшенные лишь в верхней части. В их орнаментах кроме простых линий и неглубоких ямок-наколов появляются более сложные геометрические узоры из треугольников, меандров, ромбов, которые постоянно совершенствуются. В них люди символически выражали свои представления о солнце — источнике жизни. Позднее, в эпоху бронзы, солярная символика будет украшать сосуды многих высокоразвитых культур.

Посуда и инвентарь боборыкинской культуры.

В наборах орудий боборыкинской культуры присутствуют кремневые наконечники стрел, сверла, проколки, резцы, ножи, цельные и составные — из миниатюрных трапеций. Шлифованные топоры и тесла изготовлялись из серого или светло-зеленого сланца. Найдены предметы, отдаленно напоминающие современные утюги, применявшиеся для выпрямления древков стрел.

Пришедшие в Зауралье боборыкинцы постепенно смешивались с коренным населением, стали перенимать местные обычаи и традиции, в том числе в производстве посуды, орудий труда, строительстве жилищ и т. д. На поселениях находят посуду, в орнаментах которой сочетаются гребенчатый штамп и прочерченные или накольчатые узоры, иногда гребенчатые оттиски сверху как бы перечеркнуты волнистыми линиями. Это так называемая полуденская керамика, она появилась в результате смешения сосновоостровских и боборыкинских традиций.

Проходили века, менялись поколения, культура пришельцев все больше растворялась в местной праугорской среде…

Мои представления о неолите Зауралья являются лишь одной из версий. Возможно, они получат дополнительные подтверждения или, напротив, будут опровергнуты. Как в все мои коллеги-археологи, я надеюсь на новые открытия и находки в «поле» и за письменным столом.

Цвет охры напоминает и кровь, и пламя огня, и солнечный свет. Быть может, засыпая охрой погребения, наши далекие предки хотели придать умершим сородичам хотя бы немного жизненной силы, необходимой для перехода в иной мир?

Когда из охристого слоя появились песчаниковые бусы-подвески и наконечники стрел из кремня и сланца, мы уже не сомневались, что перед нами остатки древнего захоронения. Находки предстояло не просто извлечь, как клад, а тщательно расчистить каждую, попытаться уловить порядок в их расположении. Выяснилось, что все вещи сосредоточены на одном уровне: бусы лежали рядами, наконечники небольшими кучками. Наконец, все зарисовано, сфотографировано, а находки упакованы. Мы продолжаем расчистку слоя. Оказалось, что ниже, на «материке» — так археологи называют нетронутую человеком древнюю поверхность — вновь выступило охристое пятно, на этот раз правильной прямоугольной формы. Эта яма, заполненная охрой, бесспорно, была погребением. Потянулись часы кропотливого труда. И вот в противоположных ее концах мы находим зубы и сильно истлевшие кости человека. Позднее антропологи установили, что они принадлежали двум детям. Определили и их возраст: одному было 7–9 лет, другому — не больше 4–5. Погребенные лежали ногами к центру могильной ямы и были буквально усыпаны каменными бусами, такими же, как в верхнем захоронении. Очевидно, ими расшивали одежду. Здесь мы обнаружили и множество наконечников стрел. Некоторые оказались обломанными — вероятно, их таким своеобразным способом «умертвляли».

Бусы из погребения на Андреевском озере.

Раскопанное нами захоронение напомнило о другом — всемирно известном, открытом О. Н. Бадером на палеолитической стоянке Сунгирь под Владимиром. Два ребенка положены ногами друг к другу и полностью засыпаны красной охрой. Их одежда и головные уборы расшиты бусами из кости мамонта. По бокам погребенных сохранились копья из выпрямленных бивней с костяными дисками, на груди — заколки, скреплявшие полы меховых курток. Сходство погребений, разделенных огромной территорией и двумя десятками тысячелетий, поразительно. Вероятно, на протяжении многих тысячелетий людей связывали общее мировоззрение и почти тождественные понятия о жизни и смерти. Но может ли быть достаточным такое объяснение?

Нас занимает и другой, более конкретный, вопрос — какое население оставило могильник на Большом Андреевском острове? Очень предположительный ответ давали скромные находки в двух погребениях нескольких фрагментов от сосудов эпохи энеолита — шапкульской и липчинской культур.

В конце IV — начале III тысячелетий до н. э., в энеолите, в Нижнем Притоболье, включая и Андреевские озера, жили носители трех различных культур — шапкульской, липчинской и андреевской. Две первые продолжают местные неолитические традиции. Андреевская же, по мнению некоторых исследователей, сформировалась на равнинных пространствах Восточной Европы, а затем по неизвестным причинам продвинулась в Зауралье.

Шапкульцы селились на мысах рек и озер. Их жилища представляли собой глубокие землянки, которые внутри разделялись перегородками. На Андреевском озере шапкульская посуда обнаружена в верхнем слое поселения Козлов Мыс 1, перекрывающем неолитический горизонт. Шапкульские сосуды круглодонной формы орнаментированы гребенчатыми оттисками и круглыми ямками по верхнему краю. По расположению узоров, их сочетаниям шапкульская керамика во многом напоминает сосновоостровскую. Сохраняются предшествующие традиции и и технике обработки камня. Шапкульцы продолжали изготовлять шлифованные топоры из сланца, орудия из ножевидных пластин: ножи, резчики, скребки, наконечники стрел с боковой выемкой. Достоверных находок из металла в шапкульских комплексах не известно. Основными снятиями у шапкульского населения оставались охота и рыболовство.

Липчинские поселки впервые исследовал П. А. Дмитриев. На озере он раскопал Андреевскую стоянку 2. а у поселка Мыс, ставшего теперь частью Тюмени, в обнажениях коренной туринской террасы собрал липччнскую керамику. Дома липчинцев, небольших размеров, углублялись в землю до полутора метров. Посуду они делали полуяйцевидной формы с узором, который напоминал оттиск шнура и был похож на орнаменты, выполненные отступающей палочкой. Наряду с немногочисленными кремневыми орудиями и сланцевыми шлифованными наконечниками стрел в жилищах на северном берегу Андреевского озера найдены два металлических изделия: шило и небольшая пластинка. Липчинцы были усердными рыболовами — на их поселениях находят большое количество глиняных грузил характерной биконической формы. Видимо рыбная ловля играла в их хозяйстве ведущую роль.

На ЮАО 12 и многих других памятниках обнаружены сосуды остродонной формы, сплошь украшенные чередующимися поясами гребенчатого штампа и глубоких наклонных ямок. Такая керамика встречалась в полуземлянках и жилищах наземного типа. В настоящее время остатки древних наземных построек выглядят как возвышения, окруженные ямами. Каркас таких сооружений возводился непосредственно на дневной поверхности. Эти первые в Притоболье наземные конструкции появились в поселках андреевской культуры. Ее носители были охотниками и рыболовами, но использовали сети с грузилами цилиндрической формы. А вот каменные орудия андреевцев практически не отличаются от липчинских: те же шлифованные топоры, ножи, кремневые скребки.

Число расчищенных в нашем раскопе погребений увеличивалось с каждым днем. К концу работы экспедиции их насчитывалось уже 26 вместе с ямами, в которых находилось лишь по нескольку орудий, отдельные мелкие косточки, а иногда только охра. Могильник оказался очень сложным для исследований: в мелком сыпучем песке антропологический материал сохраняется плохо, уцелели только зубы, небольшие фрагменты черепов и трубчатых костей. Проникающая вглубь влага размывала очертания ям, изменяла положение находок. Кроме того, памятник был многослойным: в раскопе мы обнаружили керамику и вещи различных эпох — от неолита до средневековья.

Однако некоторые детали погребального обряда, и в особенности наборы шлифованных бус из песчаника и сланцевых наконечников стрел (аналогичные им происходят из широко известных датированных памятников), позволяли говорить о функционировании могильника в недрах неолитической или энеолитической эпох.

Мы уже заканчивали раскопки, когда, совершенно неожиданно для себя, получили возможность приоткрыть еще одну тайну древнего некрополя. Однажды вечером Толя Панфилов отправился на охоту с самодельным луком. Мы, оставшиеся в лагере, гадали: какой же будет его добыча? Вернулся он, однако, не с охотничьими трофеями, а с ведром превосходных карасей. Так получилось, что встретились ему два рыбака из Андреевских Юрт и очень захотели посмотреть на наши находки. Любознательность местных жителей нередко содействует научным поискам. Один из гостей, увидев песчаниковые подвески, воскликнул, что такие вещицы он уже встречал. Это нас заинтересовало. По словам рыбака, каменные бусы не раз попадались ему и его землякам на восточном берегу Малого Андреевского озера, поблизости от нашего экспедиционного лагери, и намного дальше — у северной оконечности острова. Мы с Толей переглянулись. Неужели наш остров представляет собой сплошной могильник?

Из публикаций и научных докладов я знал, что могильников на Андреевских озерах известно немного, они небольшие по площади и числу захоронений. А вот остров, по-видимому, составляет исключение. В древности люди предпочитали сооружать кладбища вдали от поселков, в труднодоступных и все же заметных местах. Окруженный водами озера, остров оторван от «большой земли», но и возвышается над нею. Потому, вероятно, в течение многих веков сюда отправлялись лодки с телами тех, кого следовало предать земле, совершив последний обряд.

Каменным веком начиналась древняя история человека, в нем — многие истоки человеческой культуры. Мы далеко ушли от этого легендарного времени, и возвращение к нему часто рождает больше вопросов, чем дает ответов. Вот и могильник на Большом острове Андреевского озера оставил немало загадок. Разрешить их, возможно, сумеют наши последователи в будущем, когда люди научатся лучше узнавать и понимать прошлое.