|
||||
|
|
Над Курской дугой 18 марта мы перебазировапись на самолетах Ли-2 на Тамбовский аэродром. Здесь наш полк перешел на трехэскадрильный состав и доукомплетовался личным составом и самолетами за счет 855-го бомбардировочного полка. При доукомплектовании в личном составе полка и дивизии произошли значительные изменения. Полковник Антошкин стал командиром 6-го смешанного авиационного корпуса и сформировал его штаб на базе офицеров 221-й бомбардировочной дивизии. Командиром дивизии был назначен подполковник Бузылев. Меня назначили заместителем командира полка, а Гладкова — на такую же должность в 745-й полк. Вступив в должность заместителя командира полка, я вместе с командиром Бебчиком занялся комплектованием эскадрилий. Командирами эскадрилий были назначены Помазовский, Никонов и Кондрашов. Летчики Рудь и Архангельский были назначены командирами звеньев. Когда реорганизация полка была закончена, командиры эскадрилий и летчики стали рваться в бой. Но сейчас были не двадцатые годы, и немцев одним порывом и силой не возьмешь. Нужны были и сила, и тактика. Наша сила была в бомбовых ударах, штурмовых действиях и массировании. А вот с тактикой дело обстояло сложнее. Чтобы разнообразить тактику, надо было мастерски летать и владеть навигацией, а наши молодые летчики и штурманы пока радовались, только когда прилетали на свой аэродром. Следовательно, несмотря на войну, надо сначала научить их как следует летать, бомбить, стрелять, а потом уже думать о тактике. А чтобы организовать боевую подготовку, пришлось выпрашивать лимиты горючего, разрешение на полеты и начинать летать. Командир корпуса Антошкин поддержал наши начинания и выделил топливо. Как только летное поле аэродрома подсохло, мы организовали полеты на боевую подготовку и начали интенсивно готовить летный состав к боевым действиям. Командир полка Бебчик убыл в отпуск по семейным обстоятельствам, и всей боевой подготовкой занялся я. Несмотря на очень ограниченные лимиты горючего для самолетов, мы подготовили эскадрильи и полк к боевым действиям днем в простых и сложных метеоусловиях и подготовили пятнадцать новых летчиков к полетам ночью. Всего на боевую подготовку в полку было выполнено около тысячи полетов днем и 659 полетов ночью[145]. Полеты на боевую подготовку мы использовали для сколачивания экипажей, звеньев, эскадрилий и полка, для отработки взаимодействия и управления. Новые командиры эскадрилий показали себя достаточно подготовленными, волевыми и энергичными. Мало у них было только боевого опыта. Помазовский, хотя пришел с должности командира звена, подавал неплохие надежды. В свой тридцать один год он был старше своих подчиненных. Очень спокойный и рассудительный, он основательно тренировал летный состав и говорил, что все его летчики, штурманы и стрелки стремятся в бой. Беспартийный Помазовский несколько стеснялся, разговаривая с секретарем парторганизации эскадрильи Лузгаревым. На гимнастерке он с гордостью носил орден Красного Знамени. Командир второй эскадрильи Никонов хорошо сошелся с назначенным к нему штурманом эскадрильи Рябовым и за полтора месяца подготовил эскадрилью к боевым действиям. С его приходом в эскадрилье стало больше порядка и организованности, но еще не хватало духа боевой дружбы. Опытный боевой штурман Рябов хорошо дополнял Никонова, и Никонов не стеснялся признавать, что у его штурмана значительно больший боевой опыт и владение тактикой. Рябов поддерживал в эскадрилье боевые традиции полка. 16 апреля заместитель по политической части командира полка Куфта попросил построить личный состав полка. Он произнес теплую прощальную речь, в которой сообщил, что убывает из полка, вспомнил успехи и потери под Москвой и Сталинградом. От проникновенных слов и воспоминаний о погибших товарищах многие прослезились. Когда расходились, Рябов сказал: — Куфта прощался с нами, как Наполеон с гвардией, только не целовал Боевого знамени. Я ответил, что от нас уходит хороший замполит, много сделавший для полка, при всех свойственных каждому человеку мелких недостатках, но не знал, что Рябов так много знает о Наполеоне. Рябов, остряк и никогда не унывающий человек, четко представлял себе цели и задачи в войне, свою роль защитника Родины, роль и значение окружавших нас людей. Под внешним легкомыслием в нем скрывался талантливый организатор, отважный боец и очень серьезно и много размышлявший человек. В мае на пополнение полка из Астрахани прибыла группа девушек-оружейниц. Среди них были Лариса Овражко, Валя Макеева, Надя Гейко, две Ольги Поповых, Лида Клименко, Мария Рыхлеева и Женя Мокрожицкая. Это пополнение было очень кстати, так как всех оружейниц, прибывших в полк весной 1942 года, пришлось из-за интересного положения демобилизовать, и готовить вооружение бомбардировщиков к боевым вылетам было некому. — Что мы будем с ними делать? — сетовал инженер по вооружению Заяц. — Они будут подвешивать бомбы и готовить пулеметы, — урезонивал его начальник штаба полка. — Это я знаю, только надолго ли? — вздохнул Заяц. Конечно, и Заяц, и все мы знали, что девушки умели ловко подвешивать стокилограммовые бомбы, снимать и чистить тяжелые крупнокалиберные пулеметы и пушки, снаряжать патронные ящики на бомбардировщиках, но, глядя на их талии и хрупкие изящные фигуры, было страшно за то, каких сил требовала эта работа. Новых оружейниц разместили в одной землянке. Два дня они стирались и гладились, развесив на веревках гимнастерки и женское бельишко, а потом старшина Лариса Овражко с песней привела их строем в столовую. Все девушки были в начищенной обуви, хорошо подогнанных гимнастерках и свежих юбочках до колен. Летный и технический состав в это время тоже не дремал. Все подтянулись и начистились. Вскоре появились и симпатии между Помазовским и Овражко, летчик Марченко полюбил Надю Гейко, а Архангельский был неравнодушен к Лиде Клименко. В середине мая в полк прибыл новый заместитель командира полка по политической части майор Роднов Михаил Алексеевич. 29 мая командир полка поставил задачу на перебазирование в состав 16-й воздушной армии и приказал мне подготовить план перебазирования летного эшелона, а начальнику штаба — план перебазирования наземного эшелона. В заключение, обращаясь к личному составу, он сказал: — У нас в полку теперь тридцать летчиков, тридцать штурманов и по столько же стрелков-радистов и стрелков. Все мы будем испытаны войной. Давайте же, друзья, выдержим это испытание с честью. 1 июня мы перебазировались на аэродром Борки, в 16 километрах от Задонска, войдя в состав 16-й воздушной армии Центрального фронта. Командующим 16-й ВА был генерал С. И. Руденко. Одновременно перебазировались на фронт штабы 221-й дивизии и 6-го смешанного авиационного корпуса, в состав которых входил наш полк. Сталинградская битва стала перевернутой страницей истории. Впереди предстояла битва под Курском. Закончив размещение полка, маскировку самолетов, организацию связи со штабом дивизии, мы организовали взаимодействие с 517-м истребительным полком. После этого провели ознакомительный боевой вылет полка с участием командира, меня, командиров эскадрилий, звеньев и отдельных рядовых экипажей. Удар нанесли тремя группами бомбардировщиков по немецким войскам в районе Каменска (35 километров юго-восточнее Орла). В этом боевом вылете мы с воздуха ознакомились с начертанием линии фронта, воздушной и наземной обстановкой в районе предстоящих боевых действий, проверили намеченные при организации взаимодействия способы встречи с истребителями, построение общего боевого порядка, порядок управления и взаимодействия. В начале июня всем летчикам и штурманам, имевшим сержантские звания, было присвоено звание «младший лейтенант». Особенно радовались этому летчики Рудь, Черепнов, Архангельский и Муратов. В середине июня нашему полку было приказано принять личного представителя Рузвельта капитана Рикенбекера. Командир полка Бебчик заболел, и весь прием пришлось проводить мне. Ночью на двух самолетах Ли-2 нам привезли новое шерстяное обмундирование для всего личного состава, продукты и хорошие папиросы. Прибывшие из Москвы представители ВВС рассказали, что в Конгрессе США недруги нашей страны сделали запрос президенту, в котором говорилось, будто самолеты, предоставляемые США по ленд-лизу Советскому Союзу, используются плохо. Советские летчики будто бы не умеют на них летать, и все самолеты ржавеют и пропадают. Для того чтобы определить, как мы фактически применяем американскую технику, и был послан Рузвельтом его личный представитель капитан Рикенбекер. Одновременно с переодеванием и подгонкой личному составу нового обмундирования я организовал наведение порядка на стоянках и приказал инженеру почистить самолеты. К десяти часам для встречи Рикенбекера на наш аэродром прилетел командир корпуса генерал-майор авиации Антошкин, а вслед за ним на самолете С-47 прилетел Рикенбекер. После встречи и представления Рикенбекер сказал: — Майор, покажите мне, где ваши самолеты. Я пригласил Рикенбекера пройти на стоянку. Все бомбардировщики были так хорошо замаскированы под кронами деревьев, что их не было видно ни с воздуха, ни с аэродрома. Пройдя всю стоянку, Рикенбекер внимательно осмотрел один бомбардировщик, проверив и оценив бомбовую зарядку и боекомплекты пулеметов. Увидев, что на американских бомбардировщиках стоят советские крупнокалиберные пулеметы, Рикенбекер сказал: — На следующий год вы будете получать из Штатов бомбардировщики с американскими крупнокалиберными пулеметами и 20-миллиметровыми пушками. Затем, указав на мотористов и оружейников, он спросил: — А почему ваши механики вырядились во все новое и выглядят, как зеленые деревенские леденцы? — Они одели все новое в честь вашего приезда, господин Рикенбекер, — смущенно ответил командир корпуса. Выразив восхищение маскировкой и боеготовностью самолетов, Рикенбекер заявил: — Бомбардировщики содержатся у вас хорошо. Я хотел бы посмотреть, как вы умеете летать и воевать на них. Взлет звеньями, сбор в боевой порядок и посадку блестяще продемонстрировали летчики первой эскадрильи под командованием Помазовского, а полет на боевое задание показала третья эскадрилья под командованием Кондрашова. С командного пункта корпуса организовали надежное непосредственное прикрытие эскадрильи Кондрашова двумя восьмерками истребителей. После посадки третьей эскадрильи и просмотра Рикенбекером мокрых фотоснимков результатов удара, мы организовали торжественный обед в честь американского гостя. На обеде были произнесены речи за Сталина и Рузвельта и за разгром фашистской Германии. Перед приездом Рикенбекера всем было выдано по две пачке папирос — «Северная Пальмира» и «Герцеговина Флор» с предупреждением до приезда гостя папиросы не курить, а когда Рикенбекер попросит дать ему закурить, то предлагать папиросы следует только из этих пачек. Когда после речей Рикенбекер попросил, наконец, закурить, к нему потянулись сразу пять или шесть рук с шуршащими фольгой коробками папирос. Но в этот момент вперед всех к нему протиснулся командир батальона майор Яковлев и протянул вышитый кисет с махоркой. Рикенбекер взял кисет. Достал из него щепотку махорки, потер ее между пальцами и в наступившей тишине сказал: — Это не табак, это солома, пропущенная через лошадь. Смущенного Яковлева отвели в сторону советские офицеры, сопровождавшие гостя. Только потом мы узнали, что эта шутка была заранее заготовлена американским представителем. Взяв папиросу «Северная Пальмира», Рикенбекер спросил у меня о том, сколько мной выполнено боевых вылетов. Когда я ответил, что у меня около ста боевых вылетов, он сказал: — У американских летчиков-бомбардировщиков установлена максимальная норма двадцать пять боевых вылетов, после чего они возвращаются в Штаты и в боевых действиях больше не участвуют. Потом Рикенбекер взял шестигранную рюмку и произнес: — Эту рюмку я возьму у вас на память. Вы хорошо воюете на американских бомбардировщиках. Я расскажу об этом президенту Рузвельту, а он пришлет вам всем награды от нашего правительства. После обеда Рикенбекер сфотографировался с командиром корпуса и с одним из лучших наших летчиков — Архангельским и улетел. Свое слово Рикенбекер сдержал. Он прислал нам в полк фотографию, на которой Рузвельт и его жена подняли бокалы, а Рикенбекер поднял перед объективом нашу шестигранную рюмку. Вместе с фотографией были присланы и американские ордена и медали, которыми командование корпуса наградило личный состав. 14 июля ночью двенадцатью бомбардировщиками мы нанесли бомбовый удар по складу, штабу и скоплению живой силы на северо-западной окраине Брасово, по которым перед нами днем действовали бомбардировщики 3-го бомбардировочного корпуса[146]. Пролетели железную дорогу от Орла на Курск. — Впереди Брасово, — сообщает штурман. Над целью мечутся голубые ножи прожекторов. На летящем впереди нас самолете командира звена Миленького скрестились два луча прожекторов. К ним присоединился третий, затем четвертый. Вокруг ярко освещенного бомбардировщика красными звездочками вспыхивают десятки разрывов зенитных снарядов. Трудно Миленькому со штурманом Чернышовым. — Боевой, — передает Желонкин. Наш самолет захватывают в свои лучи вражеские прожекторы. Включив в кабине полное освещение, выдерживаю боевой курс по приборам. — Бомбы сброшены, цель в огне пожаров, — сообщает Желонкин. Вырвавшись из лучей прожекторов, несколько минут лечу тем же курсом на запад, привыкая к темноте, а затем беру курс на свой аэродром. Ударом бомбардировщиков нашего полка мы усилили разрушения и пожары на цели, возникшие от дневного удара бомбардировщиков[147]. В ночном налете отличились экипажи летчиков Рудя, Архангельского, Черепнова, Муратова и новые командиры эскадрилий Помазовский и Никонов. Рудь после сбрасывания бомб по цели снизился в стороне на малую высоту и, атаковав прожекторы противника, заставил два из них погаснуть. Остальные прожекторы немцы после этого начали периодически выключать. Архангельский, обнаружив стреляющую зенитную батарею, снизился и атаковал ее с двух заходов, заставив прекратить огонь. Черепнов демонстративными действиями, несколько раз заходя на цель и отворачивая от нее, дезорганизовал прожектора и огонь зенитной артиллерии противника, а потом снизился и нанес мощный бомбовый удар по складам противника, в результате которого возник еще один очаг пожара. Постепенно, с каждым новым боевым вылетом, у Чзрепнова менялось представление о смелости и мужестве. Он стал понимать, что успех выполнения боевой задачи достигается точной оценкой возможностей противника, сохранением самообладания в критических ситуациях и правильным выбором тактики действий. Всему этому Черепнов учился у своих старших товарищей. На самолете Муратова осколком зенитного снаряда над целью была перебита электропроводка, в результате чего отказали внутренняя связь, радиополукомпас и освещение. Используя условные сигналы, штурман Черногорский и летчик Муратов привели самолет на аэродром, где благополучно произвели посадку. После посадки моего самолета командир полка поручил мне принять самолеты, возвращающиеся с боевого задания, а сам пошел на командный пункт. Вскоре по нашему аэродрому сбросили бомбы два фашистских бомбардировщика. Они разбили взрывами бомб световые посадочные знаки, повредили посадочную полосу и забросали аэродром листовками. Утром, построив личный состав полка в две шеренги, мы прочесали весь аэродром, собрали и сожгли все вражеские листовки. На командном пункте ко мне обратился командир эскадрильи Помазовский: — Товарищ майор, разрешите слетать эскадрильей на боевое задание днем! Мне надо потренировать летный состав. Я отказал Помазовскому, указав, что нельзя тратить силы перед крупной операцией, а он продолжал просить. Было понятно, что боевой вылет Помазовскому нужен был для того, чтобы утвердиться в должности командира эскадрильи, но разрешать вылет было нельзя. Молодые летчики немного страшились встречи с истребителями противника и внезапного обстрела зенитной артиллерии и с уважением смотрели на «стариков» — в большинстве командиров звеньев, а также летчиков Черепнова и Муратова. «Старики» держались особняком и снисходительно делились боевым опытом с молодыми необстрелянными экипажами. — Если подобьют мотор, можно дотянуть до аэродрома на другом моторе. Если подожгут самолет, то, смотря как будет гореть, можно произвести посадку на шасси или фюзеляж. А если сильно будет гореть, то надо только прыгать с парашютами. Но главное — надо прежде всего перелететь на свою территорию, — рассказывал командир звена Рудь окружившим его молодым летчикам, штурманам и стрелкам-радистам. Из ознакомительного и ночного боевых вылетов и изучения информации штаба 16-й воздушной армии нам стало ясно, что на Орловском выступе фронта враг сосредоточил крупную группировку войск, плотно прикрытую огнем зенитной артиллерии и истребителями. Орловская группировка противника перешла в наступление на Ольховатку, Поныри утром 5 июля. Обеспечивая оборонительные бои наших войск на направлении главного удара противника, наш полк эскадрильскими группами наносил бомбардировочные удары по изготовившимся к наступлению и прорвавшимся фашистским танкам и пехоте. 5 июля в десять часов первая эскадрилья под командованием Помазовского под прикрытием восьмерки истребителей нанесла удар по резервам противника в Хитрово и возвратилась на аэродром без потерь. — Ну как там? — спросил техник звена Коровников у спустившегося из кабины самолета Желонкина. — Силища! — С какой стороны? — С обеих. И на земле, и в воздухе все клокочет от разрывов, — сказал Желонкин. — Что будем докладывать о результатах нашего удара? — спросил у Желонкина Помазовский. — Надо все экипажи опросить. Я видел четыре очага пожаров, возникших на цели от разрывов наших бомб, но что горело — танки или автомашины, — в этой пыли не рассмотрел. Точно фотоснимки покажут. Подошедшие к командиру эскадрильи летчики и штурманы возбужденно сообщали неуверенные и противоречивые сведения. Чувствовались взволнованность и отсутствие боевого опыта. Только Рудь спокойно и четко доложил, что ударом уничтожены два танка и три автомашины. — Хватит митинговать! — крикнул подъехавший на полуторке начальник штаба полка Стороженко. — Быстрее готовьтесь к повторному вылету. Помазовский, Желонкин, залезайте в кузов. Поедем на КП, — приказал Стороженко. Вскоре ушла в воздух вторая эскадрилья во главе с капитаном Никоновым и штурманом Рябовым с задачей уничтожить резервы противника севернее Озерков на ольховатском направлении. При выходе на цель эскадрилью атаковали две пары истребителей Ме-109. Одну пару истребителей связала боем четверка наших истребителей, а другая пара «мессеров» открыла огонь по бомбардировщикам. Групповым огнем стрелков, руководимых Зеленковым, ведущий «мессер» был сбит, а ведомого отогнали наши истребители сопровождения. В результате удара в скоплении вражеских автомашин возникло четырнадцать очагов пожаров. Третья эскадрилья капитана Кондрашова взлетела через час после второй. Под прикрытием четырех Як-1 с высоты тысяча семьсот метров, преодолев яростный зенитный огонь, она нанесла мощный удар по сосредоточению мотомехвойск и артиллерии у Глазуновки, уничтожив один танк и десять автомашин[148]. Над целью зенитным снарядом был разбит и остановился левый мотор на бомбардировщике командира эскадрильи. Передав командование своему заместителю Абазадзе, Кондрашов вышел из строя, но его самолет был немедленно атакован истребителями ФВ-190. Стрелки Беляев и Зенков отражали атаки «фоккеров» до полного израсходования боекомплекта. После этого истребители противника атаковали подбитый самолет Кондрашова с близкой дистанции. Бомбардировщик загорелся. Перелетев на свою территорию и приказав экипажу покинуть самолет с парашютами, Кондрашов посадил пылающий бомбардировщик в 16 километрах восточнее Малоархангельска[149]. После удара по цели в ожесточенном бою с шестью истребителями ФВ-190 стрелки подбили один истребитель, но и в эскадрилье были сильно повреждены бомбардировщики Воеводина В. В. и Марченко В. Ф. Пара наших Як-1 из группы сопровождения прикрыла подбитые бомбардировщики и не допустила повторных атак по ним истребителей противника. Бомбардировщик Воеводина, подбитый над целью, был атакован двумя истребителями ФВ-190. Стрелки Торопов В. А. и Горбатов И. Д. во взаимодействии с истребителями сопровождения отбили атаки «фоккеров», а летчик Воеводин на самолете с остановившимся левым мотором, отбитой половиной руля высоты, заклиненными элеронами, пробитой правой группой бензобаков и поврежденной гидросистемой прилетел на свой аэродром, приказал экипажу покинуть самолет с парашютами и посадил плохо управляемый бомбардировщик рядом с аэродромом, чтобы не занимать аварийным самолетом посадочную полосу. На самолете Марченко в этом бою были разбиты руль поворота, бензобаки и гидросистема. Проявив выдержку, он также прилетел на свой аэродром и сумел нормально произвести посадку. Выйдя из самолета, Марченко молча курил. Члены его экипажа тоже молчали. Они нанесли удар по врагу. Возвратились из самого пекла Курской битвы, преодолев противодействие зениток и истребителей противника, и сумели произвести посадку на аэродром на сильно поврежденном в бою бомбардировщике, который каждую секунду мог вспыхнуть. Об ожесточенности противодействия противника в этот день можно было судить по тому, что на остальных самолетах, вернувшихся с боевых заданий, имелось от пяти до сорока двух осколочных и пулевых пробоин[150]. Молодые летчики и штурманы перед первыми боевыми вылетами сначала прощались друг с другом, как перед вечной разлукой, а позже стали намечать, что будут делать вечером. В заключительном вылете этого дня первая эскадрилья бомбардировочным ударом подавила огонь артиллерийской батареи восточнее Архангельского и без потерь возвратилась на аэродром. Фотоснимки показали, что за четыре удара в этот день наши бомбардировщики уничтожили два танка, двадцать пять автомашин, взорвали склад боеприпасов и создали пятнадцать очагов пожаров в местах расположения резервов противника. Мощные удары наших бомбардировщиков по прорвавшемуся противнику уже в первый день «замедлили темп наступления гитлеровцев на этом участке», как об этом свидетельствует К. К. Рокоссовский в книге «Солдатский долг» (стр. 216). Без громких слов летчики, штурманы, стрелки-радисты и воздушные стрелки делали свое дело, нанося меткие удары по наступающим войскам противника. Они проявляли беспредельное мужество, смелость, самоотверженность и достаточную тактическую грамотность. За ужином летный состав, еще не остывший от последнего боевого вылета, громко обсуждал свои действия при выполнении боевой задачи, а за столами третьей эскадрильи было тихо. Еще неизвестна была судьба командира. Поздним вечером, уточнив боевые расчеты на следующий день, я пошел проверить охрану самолетов на стоянках. Часовые были выставлены, но почти под каждым самолетом работали техники с переносными лампочками, визжали дрели и стучали молотки. Из чехлов сооружены палатки, и в них ремонтируют снятые с самолетов агрегаты. Подхожу к одной из палаток. В ней техники Коровников и Кауров. — Над чем колдуете, товарищи? — спрашиваю их. — Ремонтируем гидроаккумулятор. Хотим к утру подготовить все самолеты, — отвечает Кауров. Технический состав работал самоотверженно, и к утру следующего дня почти все самолеты, поврежденные в боях, были отремонтированы и готовы к боевым действиям. 6 июля бомбардировщики нашего полка нанесли четыре удара эскадрильями с целью подготовки и поддержки контрудара войск фронта. В результате этих ударов по большим скоплениям фашистских танков и автомашин с пехотой было уничтожено пять танков и сорок одна автомашина противника[151]. Каждому удару бомбардировщиков противник оказывал сильное противодействие зенитным огнем и атаками истребителей. При бомбардировании ста немецких танков и автомашин у Озерков зенитным огнем на самолете летчика Афонина был разбит левый мотор и возник пожар. Афонин В. А. выключил двигатель, применил систему тушения пожара двигателя и перевел его винт во флюгерное положение. Пожар прекратился. Вышедший из строя подбитый бомбардировщик немедленно атаковали истребители противника. Стрелки Шулика В. А. и Фельдман М. Ц. отбили атаки и сбили один Ме-109, но от огня истребителей перестал работать второй мотор. Проявив выдержку и летное мастерство, Афонин потушил пожар на самолете и приземлился на своей территории в 12 километрах восточнее Фатежа[152]. Летчик Егоров из-за тяжелого ранения воздушного стрелка Стрелкова произвел посадку на аэродром наших истребителей Козьминки. Там он отправил раненого Стрелкова в госпиталь, а сам прилетел на свой аэродром. Командир эскадрильи Помазовский огорченно говорил: — Летчику Егорову не везет ни в самолетах, ни в техниках. У него на самолете всегда что-нибудь отказывало или работало плохо. То откажет самолетное переговорное устройство и он разговаривает с экипажем условными знаками, то свечи, то тормоза. Смертью героев, не свернув с боевого пути, погибли в этот день командир звена старший лейтенант Ф. Ф. Миленький, стрелок-радист И. В. Сабельников и воздушный стрелок А. И. Шелковой при ударе по шестидесяти фашистским танкам в Новом Хуторе. Над целью зенитный снаряд взорвался в кабине Миленького. Взрывом оторвало переднюю кабину самолета со штурманом С. В. Орловым и контузило его. Очнувшись на небольшой высоте, Орлов покинул падающую кабину с парашютом, попал в плен, бежал из плена, возвратился в полк и продолжал до Берлина наносить бомбардировочные удары по врагу. В апреле 1944 года Орлов был назначен штурманом эскадрильи. За время войны он совершил 34 боевых вылета, за что был награжден орденом Красного Знамени и дважды орденами Отечественной войны I степени. После войны Орлов окончил штурманский факультет Военно-воздушной академии и служил на руководящих штурманских должностях и преподавателем на военной кафедре. Вечером из дивизии поступило боевое распоряжение немедленно нанести удар по скоплению фашистов в Ржавце. Эту задачу я поставил командиру второй эскадрильи Никонову со штурманом Рябовым. За тридцать минут до наступления темноты девятка бомбардировщиков вылетела на задание. Расчет показывал, что самолеты этой группы возвратятся на аэродром в темноте, поэтому я приказал в 20.00 включить приводную радиостанцию и немедленно выложить ночной старт. Командир батальона через некоторое время доложил мне, что приводная станция включена, а прожектористы и вся стартовая команда грузят бомбы в автомашины на железнодорожной станции, и поэтому ночной старт выложить некому. Для того чтобы обеспечить посадку возвращающихся бомбардировщиков в темноте, я расставил вдоль посадочной полосы и на подходе самолетов солдат и мотористов с пиротехническими свечами и приказал им непрерывно жечь свечи, как только я подам зеленую ракету и бомбардировщики пойдут на посадку. Посадочный знак я тоже обозначил пиротехническими свечами. Наступила ночь. Когда эскадрилья возвратилась на аэродром, я по радио кратко проинструктировал летчиков о порядке выполнения посадки. Затем, подав зеленую ракету и убедившись, что все пиротехнические свечи зажжены, я по радио спросил Никонова: — Как видно посадочную полосу? — Удовлетворительно, — ответил Никонов. Я разрешил посадку. Через пятнадцать минут все бомбардировщики благополучно приземлились, без ночного старта и прожекторов. В первые дни активных боевых действий спокойно и мужественно водил эскадрилью Помазовский, нанося удары по наступающим фашистским танкам. Вспоминая о минувших боях, через пятнадцать лет после войны, находясь в Монине, Помазовский с восторгом и большой любовью называл имена дорогих ему летчиков: — Помните младшего лейтенанта Афонина? Какой был хороший летчик-комсомолец. В первом боевом вылете его самолет был изрешечен зенитками и истребителями, мотор остановился, а он сумел на одном моторе прилететь на аэродром и на плохо управляемом самолете произвести посадку. После ужина летный состав, собранный для разбора боевых действий за прошедший день, обсуждал гибель экипажа Миленького. — Ну как, страшно? — спросил Рудь Воеводина. — Конечно, немного страшно. Но в воздушном бою мы все подвергаемся опасности и знаем, что наша смерть — дело случая. Поэтому она и не страшна, мгновение, и все, — ответил Воеводин. — Когда «мессера» на моем горящем самолете разбили второй мотор и подошли вплотную, я подумал о близкой и неотвратимой смерти, без надежды на случай, но случай меня все-таки выручил, — сказал Афонин. — Не случай, а выдержка и техника пилотирования, — пробасил молчаливый командир звена Шубняков. Командир полка на разборе потребовал строже выдерживать боевые порядки и лучше отражать атаки истребителей. За посадку ночью он объявил благодарность летчикам второй эскадрильи и приказал заместителю начальника штаба Шептуну оформить наградной материал на летный состав экипажей летчиков Воеводина и Афонина. — Поздравляю и завидую, — сказал летчик Казаченко, крепко пожимая руку Воеводину. — Слава — вещь капризная, то придет, то уйдет, — заметил Рудь. — Ты, Рудь, на чужую славу не зарься, она не женщина. А у тебя своей славы хватает, — сказал Муратов. — Не притворяйся, что ты не хотел бы получить еще один орден, — ответил ему Рудь. Шептун снисходительно смотрел на них, как на мальчишек. Ему слава не нужна. Четко и умело выполняет он свои обязанности. А они пусть добывают себе ордена в ударах по противнику и воздушных боях. В эти напряженные дни командир полка Бебчик и я возглавляли боевой порядок полка при нанесении ответственных ударов и при участии полка в массированных ударах по противнику, организуемых штабом воздушной армии. В моем экипаже теперь летают штурман Желонкин, стрелок-радист Черкасов A. A. и воздушный стрелок Балдин М. С. С утра 7 июля немцы развернули наступление на Поныри. Поддерживая обороняющиеся войска 13-й армии, бомбардировщики полка всем составом нанесли четыре сокрушительных удара по большим скоплениям танков и автомашин в районах Степь, Кошары, Бобрик и Подсоборовка[153]. В середине дня командир полка приказал мне возглавить боевой порядок полка и нанести бомбардировочный удар по скоплению танков и автомашин севернее Понырей. Получив боевую задачу, мы с Желонкиным вышли из землянки КП на аэродром. В густом летнем воздухе пели птицы, летали бабочки, и над цветами деловито гудели пчелы. Выруливаю на старт. Бомбардировщики всех трех эскадрилий рулят вслед за мной. Визг тормозов, рев моторов наполнили воздух аэродрома. Когда все самолеты вырулили и выстроились на старте, стало сравнительно тихо. Закамуфлированные сверху и голубовато-зеленые снизу, более двух десятков бомбардировщиков перед взлетом выглядели довольно грозно. Сбоку от старта дежурили грязно-зеленая «санитарка» и допотопная пожарная машина. Командир полка по радио разрешил взлет, и стартер продублировал разрешение взмахом белого флажка. Взлет прошел четко. Полк бомбардировщиков стремительно несся на запад, под крылом самолета расстилалась Воронежская, Орловская и Курская земля, за которую мы летели в бой. Когда пролетали Ливны, к боевому порядку полка с каждой стороны пристроилось по две пары истребителей сопровождения. От тысяч разрывов снарядов, мин, бомб, полыхающих автомашин и танков от Понырей на северо-восток тянулся широкий шлейф бурой пыли и черного дыма. — Впереди цель, вправо восемь, — передает Желонкин. Напрягаю зрение, стараясь обнаружить воздушного противника. Несколько черных точек, возникших впереди, стремительно превращаются в истребители. Доворачиваю на них группу и открываю огонь. Моему примеру следуют летчики первой эскадрильи. Затрепетало пламя на носах атакующих «фоккеров», в следующее мгновение они проскочили под наши самолеты и с набором высоты стали заходить для атаки сзади. — Командир, взгляни, сколько фашистских танков у Подсоборовки! — кричит штурман. Справа у Подсоборовки до семидесяти фашистских танков и автомашин. — Бей по ним! — приказываю штурману. — Пятнадцать вправо. Еще три вправо, — передает Желонкин. — Так держать! Самолет дрожит от огня крупнокалиберных пулеметов стрелков. Между бомбардировщиками появились черные разрывы крупных зенитных снарядов. Осколки секут фюзеляж и крылья, оставляя в них рваные зияющие пробоины. Выдерживаю боевой курс. Наконец бомбардировщик вспух, освободившись от бомб. — Бомбы сброшены, — докладывает Желонкин. — Завалили одного «фоккера»! — радостно кричит стрелок-радист Черкасов. — Фотоконтроль закончил, бомболюки закрыты, — сообщает штурман. С правым разворотом вывожу боевой порядок полка из-под зенитного огня. — Наши истребители сбили еще одного «желтоносого», — докладывает радист. На развороте смотрю на цель. На месте сброшенных нами бомб поднялось семь столбов черного дыма. Это горят немецкие танки и автомашины. — Курс — девяносто пять, — сообщает Желонкин. «Фоккера» отстали, и сопровождавшие нас «яки», еще не остывшие от боя, носились с фланга на фланг нашего боевого порядка. Про себя отмечаю, что немцы к наступлению на Курск приготовили не только «тигры» и «пантеры», но и истребители ФВ-190 и крупнокалиберную зенитную артиллерию, которая вела огонь по самолетам значительно точнее, чем та, противодействие которой нам приходилось преодолевать раньше. На аэродром возвратились без потерь. В ожидании докладов командиров и штурманов звеньев о выполнении боевой задачи курю перед стоянкой. Напротив летчик Черепнов после вылета воспитывает техника самолета: — Опять правый мотор недодает обороты и дымит. — Наверно, свеча, — со вздохом оправдывается техник. — Свеча, свеча! — уже гремит Черепнов. — Твои плохие свечи скоро приведут к тому, что наш самолет в бою сгорит, как свечка. Нет, не как свечка, а как факел! А почему в полете лампочки шасси мигали? — Наверное, контакт, — ответил техник. — У тебя все то свечи, то контакт, а нам приходится из-за этого аварийно выпускать шасси. Я смотрю, что у тебя нет контакта с техникой и ответственности за подготовку самолета к боевому вылету. Техник, опустив голову, молчал, а Черепнов, выругавшись, отошел в поле и закурил. Пока бомбардировщики заправляли горючим и подвешивали бомбы, возбужденные летчики, штурманы и радисты обменивались впечатлениями. — Крепко мы сегодня ударили по фрицам! — подвел итог разговора Рудь. При докладе командиру полка о выполнении боевой задачи я информировал его и об изменении характера противодействия противника ударам бомбардировщиков. Затем полк в составе двух эскадрилий во главе с Бебчиком нанес удар по большому скоплению танков противника в районе Бобрик, уничтожив три танка и четыре автомашины. При отражении атак истребителей противника, старший сержант Федор Марьянович Дибров сбил «фоккер», атаковавший бомбардировщики на боевом пути снизу[154]. И в последующих боях Дибров показал себя метким отважным стрелком. Совершив 134 боевых вылета, он еще сбил самолет связи противника в районе Жлобина[155], за что был награжден орденом Отечественной войны II степени. После войны Дибров учил детей математике в школе № 137 города Свердловска. Участие в массированных ударах по танкам противника, организованных командующим 16-й воздушной армией, и учет недостатков, допущенных в боевых действиях 5 и 6 июля, позволили нам 7 июля, в условиях сильного противодействия, все боевые вылеты выполнить успешно и без потерь. За день полк уничтожил 26 танков, 34 автомашины, сбил два истребителя ФВ-190 и один Ме-109[156]. 8 июля до трехсот немецких танков двинулись на позиции наших войск северо-западнее Ольховатки. Полку с утра поставили задачу в течение дня уничтожать танки и живую силу противника северо-западнее Ольховатки и в районе Понырей. Во главе полка в колонне из двух эскадрилий лечу бомбить танки противника, сосредоточенные у Бобрик. На темном фоне земли под самолетами плыли отдельные ослепительно белые облака. Когда у аэродрома Козьминки к нашему боевому порядку пристроились десять истребителей Як-1, я установил радиосвязь с командиром группы сопровождения капитаном Сорокиным. Район сражения, как и накануне, затянут дымом и пылью от многочисленных разрывов снарядов и пожаров. Это ухудшало видимость и несколько затрудняло поиск цели. Чтобы снизить эффективность зенитного огня, мы взяли курс на двадцать градусов правее цели и только за минуту до сбрасывания бомб встали на боевой курс. У Бобрик приготовилось для атаки до 150 фашистских танков, и по ним мы начинаем прицеливаться. Но внезапно появиться над целью не удалось. Залпы зенитной артиллерии встретили нас над линией фронта, и разрывы снарядов спереди приближались к боевому порядку ведущей эскадрильи. Маневрировать нельзя. Выдерживаю боевой курс, хотя снаряды рвутся вокруг самолета, а черный дым проникает в кабину и першит горло. — Самолет Воеводина перевернулся на спину, — сообщает Черкасов. В следующее мгновение бомбардировщик Воеводина, опустив нос, стремительно летит к земле. — Сзади сверху шесть «мессеров» атакуют замыкающую эскадрилью! — кричит стрелок-радист. — Бомбы сброшены, фотоконтроль, — подчеркнуто спокойно сообщает Желонкин. Истребители противника, прорвавшись через огонь замыкающей эскадрильи, атакуют нашу ведущую группу сзади, одновременно справа и слева, пытаясь нарушить боевой порядок, отбить от него самолеты, а затем уничтожить одиночные бомбардировщики, лишенные огневой поддержки. На фюзеляжах истребителей нарисованы карточные тузы, головы тигров и львов. Эти картинки свидетельствовали об особенностях фашистских летчиков, управлявших самолетами. За ними скрывалась бесшабашная смелость или трусость. Подаю команду «Сомкнуться!». — Горят пять танков, курс сто, — сообщает штурман. — Кондрашин вышел из строя и отстает, — докладывает командир эскадрильи Никонов. По радио приказываю Сорокину прикрыть подбитый отстающий самолет. — Прикрою сам, не беспокойтесь, — отвечает Сорокин. Через некоторое время Сорокин радостно сообщает: — Притузил одного туза! На развороте вижу, как от отставшего самолета Кондрашина потянулся шнур темноватого дыма. Затем дым потемнел и появились языки пламени. Нас сопровождают только шесть истребителей. Из рассказов штурмана П. И. Тимонина и стрелка-радиста B. C. Смирнова из экипажа Кондрашина, возвратившихся на другой день, узнали, что над целью зенитным огнем были разбиты рули высоты и рули поворота. Плохо управляемый самолет атаковали два «мессера». Бомбардировщик загорелся. Были тяжело ранены летчик и воздушный стрелок Калинин М. И. Отражая атаки истребителей, стрелки сбили один «мессер», а другой истребитель сбил капитан Сорокин. Раненые штурман Тимонин и стрелок-радист Смирнов спаслись из горящего самолета на парашютах, а смертельно раненный летчик Кондрашин, истекая кровью, посадил пылающий самолет на своей территории и сгорел в самолете вместе с тяжелораненым стрелком Калининым[157]. Слушая рассказ о гибели товарищей, Афонин только пожимал плечами, потому что знал, что, когда у экипажа впереди бой, люди уже не боятся. Страшит только неизвестность. Уместно будет сказать несколько слов о младшем лейтенанте Петре Ильиче Тимонине как о смелом и инициативном штурмане звена. Он родился в 1922 году. В 1939 году пришел в авиацию, окончив штурманское училище, в 1942-м его приняли в кандидаты партии. Войну он начал 25 июля штурманом экипажа 6-го бомбардировочного полка. При выполнении боевых заданий в нашем полку бомбардировщик, на котором летал Тимонин, был дважды сбит. Тимонин обгорел, получил травму черепа и разрыв коленных суставов, но до конца войны продолжал наносить бомбовые удары по врагу. За мужество и отвагу он был награжден орденами Красного Знамени и Отечественной войны II степени. Среднего роста, с крупной головой на могучей шее, жизнерадостный и энергичный, Тимонин был способен на всякую тактическую хитрость. В его действиях как штурмана отмечались быстрота, точность, четкая исполнительность и здоровая инициатива. С летчиками он быстро сходился и крепко дружил. Более ста семнадцати раз он бомбил войска и вражеские объекты и всякий раз блестяще выполнял боевые задания. После войны он посвятил себя штурманской работе в гражданской авиации, где успешно трудился дежурным штурманом аэропорта Краснодара. Во втором вылете в этот день полк нанес удар по танкам противника северо-западнее Ольховатки, уничтожив четыре танка и несколько автомашин. При подходе к цели зенитным огнем был поврежден мотор на бомбардировщике летчика Кособокова С. А. Отставший экипаж нанес удар по зенитной батарее противника. Когда самолет уходил от цели, его атаковали два истребителя Ме-109. В тяжелом воздушном бою стрелок-радист Белошенко и воздушный стрелок М. Н. Барашкин метким огнем сбили оба атаковавших их истребителя, которые упали в шести километрах севернее. Летчик сумел благополучно посадить бомбардировщик, с остановившимся левым мотором и пробитыми бензобаками, в 15 километрах восточнее Малоархангельска. В этом воздушном бою мужественным бойцом показал себя воздушный стрелок старший сержант Максим Николаевич Барашкин. Он был среднего роста, с плотной фигурой. Его крупные внимательные глаза выражали волю, смелость и энергию. Комсомолец, он в совершенстве владел оружием и надежно отражал атаки истребителей противника сзади снизу. В эскадрилье он заслуженно пользовался авторитетом снайпера воздушной стрельбы. Совершив сто двадцать семь боевых вылетов, он в труднейших боях выходил победителем и сбил три истребителя противника. Когда в одном из воздушных боев был тяжело ранен стрелок-радист, Барашкин искусно маневрировал огнем, успевая отражать атаки истребителей противника как с верхней турели, так и с люкового пулемета. За мужество и отвагу в боевых действиях Барашкин награжден орденом Красной Звезды, медалями «За отвагу» и «За боевые заслуги». После войны Барашкин посвятил себя работе в одном из опытно-конструкторских бюро, где пользуется заслуженным авторитетом. После посадки самолетов полка из дивизии поступило распоряжение находиться в готовности к немедленному вылету. Поэтому весь летный состав собрался у командного пункта. Все были голодны, и разговор шел вяло. — Наступление немцев мы ждали и к его отражению хорошо готовились, но многого сделать не удалось, — со вздохом сказал Рябов. — Обидно, что на наших самолетах нет кассет для применения противотанковых бомб. Штурмовики такие бомбы получили и применяют, а нам не дали, — поддержал его Желонкин. — Что там бомбы, у меня штурман и стрелки с утра ничего не ели, — сердито заметил Черепнов. — Смотри, как Черепнов заботится о своем экипаже! — сказал Желонкин. — Ерунда! Это он просто использует возможность устроить скандал и пошуметь, — добродушно сказал Рябов. Затем разговор перешел на самое главное: на резко возросшее противодействие противника нашим ударам. Даже бывалые летчики никогда еще не встречали такого сильного противодействия зенитной артиллерии, как на орловском направлении. Зенитки и истребители противника были сильны и встречали нас над полем сражения меткими залпами и молниеносными атаками. Только благодаря заранее отработанному противозенитному маневру и организованному огню стрелков в этих условиях мы смогли сравнительно длительное время наносить сильные бомбардировочные удары по рвущимся к Курску войскам противника и избежать больших потерь. В этом нашло отражение крепнущее боевое мастерство командиров эскадрилий и звеньев. Стойкость, настойчивость в выполнении боевых задач, инициатива и самоотверженность летного состава ярко выражались в боях на орловском направлении как основная черта Великой Отечественной войны. В эти трудные и напряженные дни активных боевых действий многие были образцом стойкости и мужества при выполнении воинского долга. Летчики Муратов, Рудь, Архангельский, Воеводин, Афонин, командиры эскадрилий Кондратов и Никонов были примером в технике пилотирования и стойкости при преодолении огневого противодействия противника. Штурманы Извеков, Чернышов, Тимонин, Черногорский, Рябов и Каменский показывали пример нанесения метких бомбовых ударов по танкам и живой силе врага. Стрелки-радисты и воздушные стрелки Монзин, Наговицин, Зеленков, Беляев, Белошенко, Барашкин и Черкасов отважно отражали атаки «фоккеров» и «мессеров» и беззаветно защищали бомбардировщики в бою. Коммунисты-техники Коровников, Кауров, Крысин, Добровольский, Михотин, Хисамов показывали образцы подготовки бомбардировщиков к боевым вылетам. Утром 9 июля командир полка приказал мне возглавить полк для удара по танкам противника в районе Понырей. Боевой порядок ведущей девятки я сформировал из экипажей первой и третьей эскадрилий, назначив своим заместителем Помазовского, а замыкающей в полку поставил вторую эскадрилью под командованием капитана Никонова. В ожидании сигнала на вылет подошел к Никонову. 33-летний Анатолий Николаевич Никонов с каждым боевым вылетом все лучше и увереннее выполнял боевые задачи. В 1941 году он окончил три курса Академии командно-штурманского состава и ушел на войну. Хорошо разбирается в тактике, но в воздухе при обстреле зенитной артиллерии в бою с истребителями обычно следует решению, намеченному еще на земле перед вылетом, и мало проявляет инициативу. Это при неблагоприятных условиях могло привести к потерям. Для того чтобы поощрить инициативу, советуюсь с Никоновым о порядке выполнения предстоящего задания, а он, наверное, подумал, что я намерен проверить его академические знания, и на все предложенные мной тактические приемы отвечал: — Согласен, буду делать так, как вы, товарищ майор. С подчиненными Никонов установил строго формальные отношения, и это несколько отрицательно сказывалось на сколоченности и боевых действиях эскадрильи. Война показала, что отношения, основанные только на служебном положении, недостаточны для успеха в бою. В экипаже, звене и эскадрилье требуется тесная связь людей, высшим выражением которой является боевая дружба, потому что в бою происходит самое суровое испытание характеров. Зеленая ракета начертила крутую дугу над командным пунктом, подан сигнал на вылет. Быстро вырулили и взлетели. — Вторая эскадрилья заняла свое место в боевом порядке, — докладывает стрелок-радист. — Курс двести семьдесят пять, до аэродрома истребителей пятнадцать минут. До Фатежа двадцать пять, — сообщает Желонкин. Летим на запад. Теплые лучи солнца освещают рощи, лесопосадки и поля спеющих хлебов. Передаю штурману, чтобы от Фатежа он дал мне курс на Кромы, для того чтобы немцы ожидали удар западнее, а на траверзе цели мы внезапно развернемся на Поныри и нанесем удар по танкам. За Ливнами к нам пристроились двенадцать истребителей сопровождения. По две пары заняли места на флангах каждой эскадрильи, а четверка образовала ударную группу, и это было очень кстати, так как полет мы выполняли под кучевой облачностью. В этих условиях ударная группа истребителей, просматривая воздушное пространство за облаками, подстраховывала нас от внезапных атак истребителей сверху сзади из-за облаков. А истребители противника не заставили себя ждать. Еще до цели нас атаковала спереди справа четверка красноносых «фоккеров», а затем атаки истребителей противника повторялись сзади, сбоку и снизу. «Фоккеры» нападали на нас поодиночке и стаями, как бешеные собаки, и только меткий огонь наших стрелков и истребителей сопровождения мешал им довести свои атаки до конца. — Вправо десять, боевой! — передает Желонкин. По интенсивности огня стрелков и по трассам снарядов противника, мелькавшим то над одним, то над другим крыльями, и по проскакивавшим над кабиной «фоккерам» было ясно, что атаки истребители противника сосредоточили на наш самолет и на ведущее звено. У выходящих из атаки «фоккеров» синие, зеленые и серые фюзеляжи. Два истребителя ФВ-190 стремительно сзади атакуют ведущего. Стрелок-радист Наговицин развернул турель. Ведущий «фоккер» в перекрестии прицела. Секунда выдержки. Красная трасса крупнокалиберных пуль уперлась в красный нос истребителя противника. Тот медленно завалился на крыло, потом задымил и черным шлейфом дыма рухнул на землю, взметнув столб огня. — Бомберы, сбитый вами «фока» упал у Подсоборовки[158], — сообщает по радио командир группы истребителей прикрытия Савченко. Зенитные снаряды рвутся ниже боевого порядка. — Бомбы сброшены, фотоконтроль окончен, — докладывает штурман. На развороте вывожу полк из-под зенитного огня и осматриваю цель и поле сражения. Под нами горят вражеские танки и автомашины. Напряжение боя на земле несколько спало, но фашистских танков, автомашин и артиллерии севернее Понырей было еще много. — Кто сбил истребитель? — запрашиваю по радио. — Наговицин, — ответили сразу несколько человек. — Задание выполнено, потерь нет, — доложил Никонов. Приятно возвращаться без потерь. Поблагодарив истребители Савченко за прикрытие, возвращаемся на свой аэродром. Заслушав доклады командиров и штурманов эскадрилий о выполнении боевой задачи, я поздравил Наговицина со сбитым истребителем и объявил ему благодарность. Высокий, стройный, всегда подтянутый Наговицин искусно управлял групповым оборонительным огнем бомбардировщиков и сам метко стрелял по истребителям. Надежно он поддерживал связь в полете внутри эскадрильи, с командным пунктом полка, а когда надо, и с авиационным представителем в войсках. Его смуглое волевое лицо с немного раскосыми глазами никогда не улыбалось. Когда его выдвинули на должность начальника связи эскадрильи, в штабе полка возражали, говоря, что он не имеет образования связиста. — Пусть не имеет специального образования, зато связь в эскадрилье организует и поддерживает хорошо и лучше всех стреляет, — ответил я начальнику связи полка. Слушая потом, как стрелки-радисты других экипажей докладывают Наговицину о проверке радиостанций, установке заданных частот и готовности вооружения самолетов, я видел, что дело пойдет и новый начальник связи брал стрелков-радистов в крепкие руки. Забегая вперед, следует отметить, что в конце 1943 года Наговицину было присвоено звание младшего лейтенанта. В последних ударах по фашистам в Берлине в апреле 1945 года Наговицин, Зеленков и Новиков были единственными представителями летного состава полка, начавшего боевые действия в 1941 году под Ельней. Они прошли всю войну и закончили ее ударом по Берлину. После доклада о выполнении боевой задачи и уточнения боевых расчетов все отправились в импровизированную столовую обедать. В воздухе нас объединяли экипаж, боевой порядок, строй, а на земле — землянка, в которой ожидали задания на боевой вылет, и застолье во время обеда и ужина, потому что с завтраком нас всегда торопили и было не до разговоров. С начала войны в эскадрильях и полку в среде летного состава установился обычай по возможности обедать всем вместе. Общение и товарищество на фронте играло большую роль. За столом обсуждались итоги боевых действий, поведение летчиков и стрелков-радистов в бою, высказывались суждения о тактических приемах истребителей противника и тактике наших бомбардировочных ударов. Именно здесь, за столом, штурман Желонкин выдвинул предложение о попутной разведке вместе с бомбардировочным ударом. Распространение этого приема позволило добыть много ценных данных о противнике и сэкономить ресурс, выделяемый на воздушную разведку. Сегодня в разговорах летного состава сквозила тревога возникновения больших потерь от атак истребителей ФВ-190. — Мы просто чудом избегали потерь от «фоккеров», — сказал бывалый штурман Черногорский. — Да, атаковали они нас долго и опасно, — согласился с ним стрелок-радист Степурин. — Какого черта наши истребители сопровождения их так близко подпускают? — с возмущением сказал Монзин. — Нам надо самим что-то предпринимать, — заметил всегда молчаливый Шубняков. Я предложил провести короткую конференцию по этому вопросу и обменяться боевым опытом, на что все согласились. 10 июля полк, участвуя в массированном ударе 16-й воздушной армии, бомбардировал скопление танков в районе Кошар, уничтожив шесть танков. При отражении атак истребителей противника стрелок-радист Сенин Ф. М. сбил один ФВ-190, который, перейдя в беспорядочное падение, взорвался у Понырей[159]. После сбрасывания бомб по цели от огня зенитной артиллерии загорелся левый мотор на самолете старшего лейтенанта Андреева, летчик на горящем самолете произвел посадку у пункта Березовец. Штурман лейтенант Махиня, стрелок-радист Туровцев и воздушный стрелок Скоробогатов A. B. землей потушили пожар и не дали сгореть самолету[160]. С каждым боевым вылетом углублялась и крепла сколоченность и боевая дружба в экипажах и между экипажами. Экипаж бомбардировщика был дружной командой, в которой каждый был готов умереть за другого. Между боевыми вылетами мы провели с летным составом конференцию по обмену опытом прошедших боев и изучили со стрелками-радистами и воздушными стрелками тактические приемы отражения атак истребителей ФВ-190. Скоротечность атак новых немецких истребителей увеличилась, в связи с чем потребовалось заблаговременное их обнаружение и сосредоточение по атакующим ФВ-190 огня стрелков всей группы бомбардировщиков. Для того чтобы уменьшить скоротечность атак, я предложил командирам эскадрилий увеличить скорость полета до предела, обеспечивающего выдерживание ведомыми летчиками своих мест в боевых порядках на разворотах. После конференции часть летчиков и штурманов не расходилась, продолжали спорить о технике пилотирования и ее роли в выполнении боевых задач. — Я летал со многими летчиками, и все пилотируют самолет по-разному, — сказал Рябов. — Правильно, — поддержал его Извеков. — Глядя через окошко на Рудя, мне всегда кажется, что он кладет свои руки не на рычаги газа и штурвал, а на клавиши рояля. Взрывая воздух ревом моторов, он как будто наслаждается музыкой. — А меня всегда восхищает, как Архангельский выруливает, взлетает и пилотирует самолет. Он гармонично сливается с самолетом, и самолет в полете становится частью его, а он становится головой и мозгом всего сочетания самолета и экипажа, — сказал штурман Полетаев. — А по-моему, летчик Л. летает не хуже, чем Рудь, — возразил Погудин. — Ничего не понимаешь ты в полетах, если говоришь, что Л. летает, как Рудь. Л. — ремесленник, Рудь — художник, а ты, по меньшей мере, дурак, это бесспорно, — с досадой возразил Журавлев. — Не более бесспорно то, что ты умный, — ответил Погудин. — Ты спроси любого комэска! — не унимался Журавлев. — Не спорьте, ребята. Искусство летчика определяется не только полетами, но проявляется прежде всего в технике пилотирования, — примирительно сказал Кондратов, стоявший в стороне. — Ну что? — обратился Журавлев к Погудину. — Хорошо, когда твое мнение совпадает с мнением начальства, — отпарировал Журавлеву Погудин. 12 июля войска Центрального фронта перед Ольховаткой и Понырями отбросили противника на его прежние позиции[161]. Командир полка Бебчик на митинге личного состава зачитал копию телеграммы Военного совета 13-й армии. В ней говорилось:
Выступившие на митинге командир звена Архангельский, штурман звена Чернышов и командир эскадрильи Кондрашов попросили передать воинам 13-й армии, что личный состав полка восхищен их стойкостью и всегда готов поддержать их с воздуха. Но не все у нас всегда было только хорошо. Две эскадрильи при выполнении боевой задачи не нашли заданную цель и, не проявив настойчивости, сбросили бомбы по второстепенной цели. Приказом по полку от 14 июля за нарушение условий выполнения боевого задания командиру эскадрильи Помазовскому был объявлен выговор, а штурман третьей эскадрильи Кононов был отстранен от должности и вместо него назначен Чернышов[163]. Это обстоятельство всколыхнуло весь личный состав. Вечером провели открытое полковое партийное собрание. На повестке один вопрос: задачи коммунистов по повышению эффективности бомбардировочных ударов по врагу. По докладу штурмана Каменского сначала никто не хотел выступать, а потом развернулось заинтересованное обсуждение. Коммунисты подвергли острой критике Кононова и действия Помазовского. Старший инженер полка Галома в своем выступлении укорял коммунистов-летчиков за то, что они плохо выдерживали курс после сбрасывания бомб, поэтому фотоснимки контроля результатов удара иногда получались низкого качества. В заключение Галома потребовал, чтобы все коммунисты-летчики после сбрасывания бомб не менее сорока пяти секунд строго выдерживали курс. — А вы не прикидывали, какие мы понесем потери от зенитного огня, если будем следовать вашим требованиям? — бросил реплику Кондрашов. — Нет, не подсчитывал. — Если мы примем ваше предложение, то вы и до утра не залатаете всех повреждений самолетов от огня зениток, — сказал Кондрашов. — Конечно, находясь на земле, можно боевой курс держать и пять минут. Но надо не полк держать под убийственным зенитным огнем после сбрасывания бомб, а выделить один экипаж для фотоконтроля результатов удара, — предложил Чернышов. — Фотоконтроль — последнее дело, — начал свое выступление Желонкин. — Главное не фотоконтроль. Чтобы эффективно ударить по цели, надо ее вовремя обнаружить, а для этого нужны координаты цели, ее фотоснимки или схемы, а мы не имеем ни того, ни другого. Следует улучшить разведку и доразведку объектов бомбардировочных ударов, а то нам обычно указывают цель так: «у такого-то пункта» или «четыре километра северо-восточнее Понырей». Наши цели, как правило, подвижные. Прилетаем в указанный район, а там ничего нет, и начинаем мы всем полком или эскадрильей крутиться и искать цель. Да и бомбы под самолеты надо подвешивать в соответствии с характером каждой цели и отказаться от удобного для тыловиков стандарта «по десять стокилограммовых бомб на самолет». — Правильно здесь говорил Желонкин, — поддержал его штурман второй эскадрильи Рябов. — Надо еще высоту ударов снизить и боевой порядок групп самолетов строить в соответствии с конфигурацией каждой цели, а не летать всегда и везде только в боевом порядке «клин звеньев». — Согласен с предложениями штурманов, — сказал командир звена Архангельский. — Но, если мы хотим повысить эффективность бомбардировочных ударов, нам надо еще усилить прикрытие боевых порядков бомбардировщиков истребителями на боевом курсе, а то, как только подходим к цели, наши истребители сопровождения начинают свалку с истребителями противника, а мы вынуждены собственными силами отбиваться от «фоккеров». Если обеспечение не улучшится и все останется по-старому, то эффективность повысить будет трудно. Когда при выходе на цель нам проходится одновременно преодолевать огонь зенитной артиллерии, отражать атаки истребителей и прицеливаться по объекту удара, то, как ни старайся, а меткость удара уменьшается. Постановили: каждую бомбу — только в цель и довести эффективность бомбардировочных ударов до ста процентов. Обсуждение этого вопроса на партсобрании оказалось очень полезным. Каждый еще больше почувствовал личную ответственность за выполнение боевых задач, и нам с командиром полка потребовалось также много сделать по организации и обеспечению боевых действий, для того чтобы удары стали эффективнее. После собрания Рудь потребовал от оружейников протирать и даже мыть подвешиваемые под самолет бомбы и придирался к малейшим повреждениям оперения бомб, для того чтобы сохранить их баллистические качества. Архангельский, получив разрешение, приказал подвешивать под его бомбардировщик связки крупных осколочных бомб на внешние держатели. В результате действий наших бомбардировщиков при отражении наступления фашистских войск с 5 по 14 июля было уничтожено около восьмидесяти танков, трехсот автомашин, тринадцать орудий и семь складов с боеприпасами[164]. При преодолении ожесточенного противодействия истребителей и зенитной артиллерии стрелками-радистами и воздушными стрелками было сбито девять истребителей противника типа ФВ-190 и Ме-109 и потеряно семь своих бомбардировщиков и десять человек летного состава. Примечания:1 История КПСС. 1959. С. 519. 14 Эрликон — 20-мм зенитная автоматическая пушка. 15 ЦАМО РФ, ф. 57 бап, оп. 201905, д. 1, л. 7. 16 История Великой Отечественной войны 1941–1945 гг. Т. 2. С. 75. 145 ЦАМО РФ, ф. 57 бап, оп. 245265, д. 1, л. 11. 146 ЦАМО РФ, ф. 57 бап, оп. 201745, д. 1, л. 32. 147 Руденко С. И. Крылья Победы. Воениздат, 1976. С. 176. 148 ЦАМО РФ, ф. 57 бап, оп. 201745, д. 1, лл. 30–36. 149 Та же. 150 ЦАМО РФ, ф. 57 бап, оп. 201745, д. 1, лл. 30–36. 151 ЦАМО РФ, ф. 57 бап, оп. 201745, д. 1, лл. 35–38. 152 Там же. 153 ЦАМО РФ, ф. 57 бап, оп. 201745, д. 1, л. 37, 38. 154 ЦАМО РФ, ф. 57 бап, оп. 201745, д. 1, лл. 35–38. 155 Там же, л. 48, 49. 156 Там же, лл. 35, 36. 157 ЦАМО РФ, ф. 57 бап, оп. 2017451, д. 31, л. 22–23. 158 ЦАМО РФ, ф. 57 бап, оп. 201745, д. 3, лл. 22–23. 159 ЦАМО РФ, ф. 57 бап, оп. 201745, д. 3, лл. 22–23. 160 Там же. 161 Рокоссовский К. К. Солдатский долг. С. 223. 162 16-я воздушная. 1973. С. 100. 163 ЦАМО РФ, ф. 57 бап, оп. 245268, д. 1, приказы по 57-му бап. 164 ЦАМО РФ, ф. 57 бап, оп. 201745, д. 3, л. 20. |
|
||
