На географических картах Карибского региона среди россыпи Больших и Малых Антильских островов не так-то легко отыскать скромный клочок суши, название которого — Тортуга — вошло, тем не менее, во всемирную историю. Подобной чести остров удостоился благодаря морским разбойникам — флибустьерам, превратившим его в одну из крупнейших пиратских баз Вест-Индии и всего Западного полушария.

Расположенный примерно в десяти километрах к северу от Гаити, недалеко от входа в Наветренный пролив, остров Тортуга вытянулся с востока на запад на 37,5 километра, имеет ширину до семи километров и площадь около 300 квадратных километров. С точки зрения геологического строения, он представляет собой известковое плато со средними высотами от двухсот до трехсот метров; наивысшая точка — Морн-Монд — расположена на высоте 464 метра Рек на острове нет, родников и ручьев мало. Поэтому в колониальную эпоху жителям нередко приходилось запасаться дождевой водой, без которой они рисковали умереть от жажды.

Корабельный хирург Александр Оливье Эксквемелин, побывавший на острове во второй половине XVII века, в своей знаменитой книге «Пираты Америки» отмечал: «Он лежит на 20°30? северной широты и имеет в окружности около шестнадцати миль… Весь остров в скалах. На нем везде большие деревья, которые растут прямо среди камней; земли там почти нет, и их корням деваться некуда Северная часть острова необитаема и очень неприветлива, там нет ни гавани, ни отмелей, разве что небольшие площадки между утесами. Поэтому заселена лишь южная часть острова, где есть гавань и куда могут приставать корабли… Гавань хорошая, она защищена от рифов, и к ней ведут два прохода На дне тонкий песок. В нее могут заходить и семидесятипушечные корабли».

Заметим, впрочем, что и на северном побережье Тортуги — на так называемом Железном берегу — есть небольшая бухточка Трезор, где лодки могут приставать к берегу в тихую погоду. Что касается южной стороны, то во времена флибустьеров здесь использовались две автономные гавани — одна, более крупная, служила портом для селения Бастер, который испанцы называли Пуэрто-дель-Рей (Королевский порт); вторая, расположенная примерно в двух километрах к западу от рейда Бастера, находилась напротив селения Кайон и могла принимать только небольшие суда. Главный проход на якорную стоянку Бастера лежит между двумя песчаными банками, из которых более крупная тянется в восточном направлении, к мысу Масон. Этот проход называют Гран-Пас, его ширина составляет порядка 150 метров. Второй проход, лежащий западнее, расположен между отмелью и побережьем острова и именуется Пти-Пас; он имеет ширину около 75 метров. Во время прилива обе банки покрываются водой, а при отливе обнажаются на входе. Создавая определенные трудности для судоходства, отмели в то же время способствуют защите гавани Бастера от волн, идущих из пролива, который отделяет Тортугу от северного побережья Гаити.

При доминирующих восточных и северо-восточных ветрах суда водоизмещением до 100 тонн могли входить на рейд Бастера через Гран-Пас, а выходить — через Пти-Пас Согласно анонимному мемуару, датируемому примерно 1663 годом, этот рейд имел 700 метров длины и 400 метров ширины; он мог вместить до двадцати пяти небольших кораблей и столько же барок.

Растительный мир острова когда-то отличался многообразием. На террасах между утесами и по склонам холмов росли сосны, пальмы, красный, белый и желтый сандал, папайя (дынное дерево) и различные виды кустарника. Как и в других районах Вест-Индии, на плодородных равнинах здесь выращивали сахарный тростник, табак, ананасы, маниок (кассаву), арбузы, ямс, батат, иньям, карасоль, маммей («абрикос из Сен-Доменга»), горох, фасоль и много иных полезных плодов, на которые так щедры тропики.

Шарль де Рошфор в своей «Естественной и духовной истории Антильских островов Америки» (1658) сообщает, что в 40-х годах XVII века на Тортуге росло огромное дерево, которое европейцы окрестили «индийской смоковницей»: «Все, кто бывал на острове Тортуга, расположенном у северного побережья Эспаньолы, могли видеть у дороги, идущей по равнине из Ла-Монтаня в поселок, называемый французами Мильплантаж, одно из этих деревьев, которое может легко укрыть две сотни людей в тени своих ветвей, всегда густо покрытых листьями».

В отличие от флоры, фауна острова всегда была бедной и представлена в основном дикими свиньями, собаками, летучими мышами, змеями, ящерицами и крысами; на берегах моря и стекавших с холмов речушек можно было встретить крабов и черепах.

Поскольку остров лежит в тропической зоне, средняя годовая температура на нем колеблется между 25° и 26° тепла. Самым «прохладным» месяцем считается январь: в это время температура опускается в среднем до 23 °C. Большую часть года остров находится во власти северо-восточного пассата, и только в период с августа по октябрь здесь преобладают переменные ветры. В декабре и январе зачастую дуют северные ветры (норды), сопровождающиеся значительным охлаждением воздуха и затяжными дождями. В пору затишья пассата наступает сезон ураганов. Зародившись в районе Барбадоса, а иногда и на берегах Африки, ураганы стремительно несутся в западном направлении — в сторону Мексиканского залива и Флориды, после чего поворачивают на север и северо-восток Два дождливых сезона приходятся на апрель — май и октябрь-январь, сухие сезоны — на февраль — март и июль — август.

Впервые европейцы познакомились с Тортугой во время первой экспедиции в Новый Свет великого генуэзского мореплавателя Христофора Колумба. О том, как это случилось, дает представление копия «Дневника первого путешествия», составленная в середине XVI века испанским монахом-летописцем Бартоломе де Лас Касасом.

«Четверг, 6 декабря [1492 г.] На рассвете адмирал находился в четырех лигах от бухты, которую он назвал «Бухтой Марии». В направлении на юг, четверть к юго-западу, виден был красивый мыс, который он назвал «мысом Звезды» (Cabo de Estrella)… На востоке, милях в 40, показалась другая земля — видимо, небольшой остров. В 54 милях на восток, четверть к юго-востоку, виднелся очень красивый мыс, названный адмиралом «Слоновым» (Cabo de Elefante). Еще один мыс, которому было присвоено наименование мыса Синкин, лежал на востоко-юго-востоке в 28 милях от кораблей.

На юго-востоке берег прерывался; возможно, то была река, и казалось, что в милях 20 от этого места, между мысами Слоновым и Синкин, открывался широчайший проход. Некоторые моряки различали на его противоположной стороне нечто вроде острова, который адмирал назвал «Тортуга» (Черепаха)».

В последующие дни в дневнике Колумба появилось еще несколько записей о Тортуге:

«Вторник, 11 декабря. Адмирал не мог выйти из бухты (гавань Зачатия на северном побережье Эспаньолы. — В.Г.), так как все еще удерживались северо-восточный и восточный ветры. Как раз против бухты… расположен был остров Тортуга. Он казался очень большим, почти таким же, как Эспаньола. Берег острова Тортуги шел почти в том же направлении, что и берег Эспаньолы, от одного до другого было, может быть, самое большее 10 лиг, считая от мыса Синкин до выступа острова Тортуги, лежащего к северу от Эспаньолы; затем берег ее отклонился к югу».

«Пятница, 14 декабря. Под ветром, дующим с суши, адмирал вышел из бухты Зачатия, но вскоре ветер стих: подобное он испытывал в этих морях ежедневно. Через некоторое время подул восточный ветер, и адмирал пошел к северо-северо-востоку. Он приблизился к острову Тортуга и приметил мыс, названный им мысом Ноги (Punta Pierna) и расположенный в 12 милях к востоко-северо-востоку от западной оконечности острова. Отсюда он увидел другой мыс в том же направлении, на расстоянии 16 миль, которому он дал имя Острый мыс (Punta Aguda), и оттуда он увидел еще один мыс, который назвал мысом Копья (Punta Langada).

От западной оконечности Тортуги до Острого мыса было 44 мили, или 11 лиг, и берег все время шел к востоко-северо-востоку. На пути встречались значительные песчаные пляжи. Тортуга высокий, но не гористый остров. Этот остров очень красив и населен точно так же густо, как Эспаньола. Земли везде на нем возделанные и напоминают они долину Кордовы».

Французский писатель Жорж Блон в своей научно-популярной книге «История флибустьерства» (в русском переводе — «Флибустьерское море») выразил сомнение в том, что в момент открытия Тортуги экспедицией Христофора Колумба этот небольшой остров имел многочисленное индейское население.

«Никто не упоминает, был ли этот остров обитаем во времена, когда его заметил Колумб; вполне возможно, какие-то индейцы жили там, без особых трудов добывая себе пропитание благодаря поразительно плодородной почве и обильным дарам океана».

В действительности, как видно из записи от 14 декабря 1492 года, остров был «населен точно так же густо, как Эспаньола».

Приведем еще одну любопытную запись из копии дневника Колумба, выполненной Лас Касасом:

«Понедельник, 17 декабря. Всю ночь дул сильный востоко-северо-восточный ветер. На море, однако, не было значительного волнения, потому что с севера эти воды защищает и ограждает остров Тортуга, и пролив между ними и Эспаньолой превращается в убежище (…).

Адмирал говорит: «После полудня пришло сюда с острова Тортуга каноэ, и на нем было, по крайней мере, сорок человек. И когда каноэ приблизилось к берегу, все жители селения, собравшиеся в одном месте, подали знак мира. Почти все прибывшие в каноэ вышли на берег. К ним подошел один только касик и обратился к ним с речью, которая казалась угрожающей, и заставил всех, кто высадился, вернуться в каноэ. Затем он стал плескать в них водой и бросать в море камни, и, когда индейцы с острова Тортуга покорно сели в каноэ и отплыли прочь, касик взял камень, вложил его в руку моему альгвасилу и попросил его кинуть этот камень вслед уходящему каноэ… Альгвасил не пожелал бросить камня».

Так касик хотел показать свое расположение к адмиралу. Каноэ тотчас же ушло, а затем индейцы рассказывали адмиралу, что на острове Тортуга больше золота, чем на Эспаньоле, потому что он ближе расположен к Банеке. Адмирал предположил, что ни на Эспаньоле, ни на Тортуге нет золотых рудников, и что золото доставляется сюда, вероятно, с острова Банеке…»

Из дневника Колумба видно, что в год открытия Америки (1492) Тортуга была, во-первых, густо населенным, а во-вторых, плодородным островом. Однако уже в первой четверти XVI века из-за частых набегов испанских работорговцев, охотившихся здесь за туземцами с целью продажи их на прииски и плантации Эспаньолы, Кубы и Пуэрто-Рико, индейское население Тортуги резко сократилось, а затем и вовсе исчезло. Наверно, остров так и остался бы необитаемым, если бы не привлек к себе внимание колониальных соперников Испании — контрабандистов и пиратов из Франции, Англии и Голландии. Их визиты во второй половине XVI — первой четверти XVII века позволили европейцам собрать необходимую информацию о Тортуге и подготовили благоприятные условия для основания там колонии, превратившейся затем в надежное убежище для флибустьеров и корсаров Карибского моря.

Для неподготовленного читателя история флибустьеров Тортуги во многом будет непонятна, если алы предварительно не вспомним об эпохе ранних колониальных захватов в Вест-Индии.

Успех экспедиций Колумба, выразившийся в открытии «Западных Индий», положил начало испанской колонизации островов Карибского моря, а также Южной, Центральной и отчасти Северной Америки. Одновременно с испанцами отысканием новых земель и морских путей в страны Востока занимались португальские мореходы. Чтобы избежать вражды и предотвратить столкновения между испанцами и португальцами, римский папа Александр VI в 1493 году издал четыре буллы, которые определили линию раздела мира на две зоны господства — испанскую и португальскую. Эта «линия дружбы» проходила западнее островов Зеленого Мыса, причем все земли и моря, расположенные к западу от нее, объявлялись собственностью Испании, а расположенные к востоку — собственностью Португалии.

7 июня 1494 года между королями Испании и Португалии был заключен Тордесильясский договор о разделе мира, в котором говорилось:

«Высокие договаривающиеся стороны… условились и согласились во избежание сомнений и споров относительно островов и земель, уже открытых или тех, которые будут открыты в море-океане, чтобы была проведена прямая линия от полюса до полюса… с севера на юг, в 350 лигах к западу от островов Зеленого Мыса… и чтобы все, что уже открыто или будет открыто королем Португалии или его кораблями, будь то острова или материки к востоку от этой линии и внутри ее на севере и на юге, принадлежало названному сеньору — королю Португалии и его преемникам на веки вечные и чтобы все острова и материки, как открытые, так и те, что будут открыты королем и королевой Кастилии и Арагона или их кораблями к западу от названной линии, на севере и на юге, принадлежали означенным сеньорам — королю и королеве и их преемникам на веки вечные».

Хотя указанный договор формально просуществовал до 1777 года, морские соперники Испании — Англия, Франция и Голландия — отказались его признать, и уже в XVI веке моря и земли Нового Света превратились в арену ожесточенной колониальной борьбы между сильнейшими морскими державами Западной Европы. Почему же именно Вест-Индия стала главным «яблоком раздора» между упомянутыми державами? Объяснялось это целым рядом причин.

Во-первых, из-за особенностей географического положения Карибский регион занимает выгодное положение на путях из Европы в Америку и обратно. Поток золота, серебра, драгоценных камней и колониальных товаров, хлынувший в XVI веке из испанских колоний в метрополию, проходил через этот регион. Товары из Испании и рабы из Африки тоже сначала шли в Вест-Индию, а через нее — в Южную, Центральную и Северную Америку. Таким образом, острова Антильского архипелага представляли собой исключительно удобные перевалочные пункты, которые в военное время могли служить базами для нанесения ударов по морским и сухопутным коммуникациям противника.

Кроме того, природные особенности Вест-Индии позволяли выращивать здесь табак, сахарный тростник, хлопок, какао и другие продукты, высоко ценившиеся на европейских рынках. Отсюда вывозили соль, ценные породы древесины, шкуры, индиго, кошениль, ваниль, сарсапарилью, жемчуг, серую амбру.

Естественно, что эти богатства региона не могли не привлечь к себе внимание соперников Испании.

Наконец, уже в XVI веке Большие Антилы и колонии на Мейне (материке) стали интересовать европейцев как потребителей африканских рабов, ввоз которых был вызван дефицитом рабочих рук, необходимых на золотых и серебряных рудниках Вест-Индии, Новой Испании (Мексики) и Перу, а также на плантациях. Этот дефицит явился результатом уничтожения конкистадорами и массового вымирания от болезней коренного индейского населения.

В то время как испанские колонизаторы занимались ограблением природных богатств Америки, а также наживались за счет эксплуатации труда зависимых от них индейцев и негров-рабов, соперники Испании на первых порах прибегали к иным методам колониальной экспансии — прежде всего пиратству, каперству (корсарству, приватирству) и контрабандной торговле. Этому в определенной мере способствовала жесткая политика испанской короны в отношении ее американских колоний и иностранных предпринимателей, стремившихся проникнуть за демаркационную линию 1494 года.

Юридически носителем верховной власти в колониях Нового Света являлся король Испании. Высшими органами колониального управления были Торговая палата (Casa de contratacion), учрежденная в 1503 году в Севилье, и Верховный королевский совет по делам Индий (Consejo de Indias), созданный в 1511 году в Мадриде. Совет по делам Индий управлял колониальными органами в Америке, а также Торговой палатой, которая ведала всеми делами, связанными с торговым обменом, перепиской и навигацией между метрополией и колониями. Торговая палата требовала, чтобы ни один порт в Америке не поддерживал связей с иностранцами. Нарушителей ожидала смертная казнь и конфискация имущества. Монополия позволила сосредоточить всю торговлю с Вест-Индией в руках немногочисленной группы севильских купцов, которые наживались на разнице между американскими и европейскими ценами.

Основные усилия испанские колонизаторы направляли на поиски и добычу золота и серебра. Подсчитано, что с 1503 по 1660 год из Америки в Испанию было ввезено драгоценных металлов на сумму 447 820 932 песо. Этот сказочный поток богатств порождал паразитизм господствующей верхушки испанского общества, способствовал упадку национальной промышленности, а затем и всей хозяйственной жизни страны. Поскольку промышленность Испании оказалась неспособной удовлетворять возраставший спрос населения колоний на промышленные товары (а в самой Америке развитие ремесел и мануфактур тормозилось монополией Торговой палаты), широкое распространение получила контрабандная торговля с иностранными купцами и корсарами. Последние продавали колонистам качественные английские, французские и голландские товары в большом ассортименте и по более низким ценам. Там, где иностранным «рыцарям удачи» не удавалось сбыть свои товары, они шли на откровенный разбой, грабя испанские корабли и поселения в Новом Свете.

Первые удары по испанским морским коммуникациям и колониям в Карибском регионе нанесла Франция, которая всю первую половину XVI века воевала с Испанией из-за итальянских земель. В годы правления Франциска I (1515–1547) французские корсары, не довольствуясь нападениями на испанские суда в европейских водах, осуществили целый ряд дерзких нападений на испанцев в Вест-Индии. Испанской казне пришлось потратить немалые деньги на защиту испанских владений в Карибском регионе. Была организована система береговой охраны и начато строительство фортов и оборонительных стен на островах и материке. Запретив в 1526 году своим судам в одиночку пересекать Атлантику, испанские власти в 1537 году окончательно перешли на систему конвоев — так называемых «серебряных флотов», которые состояли из нескольких десятков торговых судов, охраняемых военными галеонами. Королевский декрет от 18 октября 1564 года обязывал ежегодно отправлять в Вест-Индию два «серебряных флота»: флот Новой Испании, поддерживавший связь с Мексикой, и «галеоны Тьерра-Фирме» («Континентальные галеоны»), следовавшие в Картахену (порт в Новой Гранаде) и к Панамскому перешейку (изначально — в гавань Номбре-де-Дьос, а с конца XVI века — в Пуэрто-Бельо).

Когда реформационные идеи Лютера и Кальвина распространились в приморских городах Франции (в основном среди бюргерства и какой-то части дворянства), многие заморские предприятия французов стали проходить под лозунгами борьбы протестантизма с католицизмом. Но религиозные мотивы в конечном счете были приспособлены к экономическим и политическим интересам, остававшимся главными движителями французской заморской экспансии.

Изучив секретные карты Атлантики и Вест-Индии, захваченные на испанских судах, французские корсары в 1536–1538 годах ограбили испанские гавани на Кубе, Эспаньоле (Гаити), Пуэрто-Рико и в Гондурасе. В 1539 году они разорили Гавану, а в 1540 году опустошили гавани на побережье острова Пуэрто-Рико. Между 1541 и 1546 годами французы ограбили остров Кюрасао, затем подвергли грабежу города Маракайбо, Кубагуа, Санта-Марта и Картахену в Южной Америке, а также разорили ранчерию (жемчужную ферму) в Рио-де-ла-Аче (совр. Риоача в Колумбии) и несколько поселений на Больших Антильских островах.

Последний всплеск активности французских корсаров в Вест-Индии пришелся на 1552–1559 годы. Весной 1553 года 10 французских кораблей под командованием капитана Франсуа Леклерка (известного под кличкой Деревянная Нога) разграбили испанские гавани на островах Пуэрто-Рико и Эспаньола, а летом напали на Канарские острова Год спустя капитан Жак де Сор, получивший каперское свидетельство от самого короля Генриха II (1 547—1559), разорил Сантьяго-де-Кубу, после чего в июле 1555 года ограбил и сжег Гавану.

Подсчитано, что за период с 1536 по 1568 год французские корсары захватили в Карибском море 152 испанских судна, а в треугольнике между побережьем Испании, Канарами и Азорскими островами — еще 37 кораблей.

Борьба Франции с Испанией из-за итальянских земель закончилась в апреле 1559 года миром в Като-Камбрези, закрепившим господство испанцев в Италии. Оказавшись перед лицом внутренних конфликтов, французская корона временно отказалась от активного колониального проникновения в Вест-Индию. Однако едва умолкли пушки французских корсарских флотилий, как на смену им пришли «морские псы» (sea dogs) из Англии.

Отдельные вторжения английских пиратов в Карибский регион, имевшие место в 20—50-е годы XVI века, носили в основном характер разведывательных операций, вслед за которыми в период правления королевы Елизаветы I Тюдор (1558–1603) последовали регулярные антииспанские рейды. Английская корона то тайно, то явно поощряла проникновение своих подданных в американские владения испанского короля, получая за это определенную часть награбленной добычи. Именно в это время просторы морей пенили форштевнями своих кораблей такие «рыцари абордажного топора», как Джон Хокинс, Фрэнсис Дрейк, Уолтер Рэли, Эмиас Престон, граф Камберленд, Кристофер Ньюпорт, Уильям Паркер и Энтони Ширли. Жалуясь на невиданный ранее наплыв иностранных корсаров в воды Карибского моря, власти Рио-де-ла-Ачи отмечали в 1568 году, что «на каждые два корабля, приходящие сюда из Испании, приходится двадцать корсарских. По этой причине ни один город на этом побережье не находится в безопасности, ибо они по своей прихоти захватывают и грабят поселения. Они обнаглели до такой степени, что называют себя властителями земли и моря…»

В период открытой англо-испанской морской войны 1585–1603 годов корсары (приватиры) ежегодно доставляли в Англию от 100 тыс. до 200 тыс. ф. ст. добычи. Прибыль от антииспанских экспедиций в среднем равнялась 60 % на вложенный капитал. Если взять за среднегодовой показатель 150 тыс. ф. ст., то получится, что за восемнадцать лет морской войны приватиры доставили на родину 2,7 млн ф. ст. По данным американского историка У.З. Фостера, в царствование Елизаветы английские пираты и корсары принесли своей стране доход в 12 млн ф. ст.

В конце XVI века у испанцев в Вест-Индии появился еще один опасный соперник в лице республики Соединенных провинций (так в те годы называлась Голландия). Победоносная буржуазная революция на севере Нидерландов и последующая Война за независимость страны (1566–1609) завершились освобождением Голландии от господства феодальной Испании. Быстрое развитие капитализма и строительство самого большого в Европе флота позволили голландским предпринимателям включиться в колониальную экспансию, причем в Вест-Индии она долгое время проводилась теми же пиратскими методами, которые ранее уже апробировались французами и англичанами. Пик активности голландцев в бассейне Карибского моря пришелся на 1621–1648 годы. В это время, действуя от имени Нидерландской Вест-Индской компании (ВИК), голландские каперы развернули настоящую охоту за галеонами «серебряного флота».

Основанная в июне 1621 года, ВИК получила от правительства хартию, которая предоставляла ей 24-летнюю монополию на мореплавание и торговлю в Африке и Америке. Компания имела право заключать сделки и договоры от имени Генеральных Штатов, строить форты, назначать губернаторов и командиров экспедиций, нанимать солдат и моряков. Она состояла из 5 палат, представлявших Амстердам, Зеландию (Мидделбурх), Маас (Роттердам), Северный район (города Западной Фризии), а также Гронинген и Фрисландию. Каждая палата имела своих директоров, назначаемых провинциальными штатами и городскими советами. От всех делегатов избиралось правление компании в составе 18 директоров. Девятнадцатым членом были Генеральные Штаты. Получившие название «Господа XIX», эти директора действовали с разрешения правительства и отчитывались перед ним.

Основные функции ВИК состояли в ведении каперской войны против Испании и ее колоний и осуществлении торгово-колонизационной политики в границах, установленных хартией от 3 июня 1621 года. «Господа XIX» разработали так называемый «Великий проект», осуществление которого должно было подорвать силы Испании за счет систематического террора в Вест-Индии, захвата прибрежных районов Бразилии и невольничьего рынка в Африке. По подсчетам директоров ВИК, за период с 1621 по 1636 год компания снарядила и отправила в Америку 806 кораблей и 67 тыс. человек, истратив на это 5 млн гульденов. За это же время ее каперы захватили в Атлантике 547 испанских и португальских судов стоимостью 6 млн 710 тыс. гульденов. Продажа их грузов в метрополии принесла 30 млн гульденов дохода.

Среди голландских каперов наибольшую славу приобрели Питер Схаутен, Баудевэн Хендриксзоон, Питер Питерсзоон Хёйн, Корнелис Корнелисзоон Иол (как и француз Леклерк, он имел экзотическое прозвище Деревянная Нога), Питер Ига, Ян Янсзоон ван Хоорн, Адриан Патер и Виллtм Блауфелт.

В конце 1627 года директорами ВИК был разработан план нападения на «серебряный флот», а в 1628 году Пит Хёйн, получив под свое командование 31 судно, блестяще осуществил его захват у северных берегов Кубы. Сокровища, взятые голландцами, оценивались в 11,5 млн гульденов. Нетрудно догадаться, что отдельные пираты, лишенные солидной материальной поддержки со стороны метрополии, не могли даже мечтать о таком богатом призе.

Итак, к моменту появления в Карибии многонациональных флибустьерских сообществ там уже сформировался мощный очаг морского разбоя, представленный как классическим пиратством, так и каперством. Джентльмены удачи, рыскавшие в регионе в поисках добычи, безусловно, нуждались в долговременной базе. Такой базой для них и станет остров Тортуга.

После того как в XVI веке испанские конкистадоры частично уничтожили, а частично вывезли индейское население Тортуги на «большую землю» (то есть на Эспаньолу), туда время от времени стали наведываться испанские рыбаки с Больших Антильских островов, а также французские, английские и голландские контрабандисты и пираты.

В 1582 году у северного побережья Эспаньолы появилось небольшое французское судно «Лион», отправившееся из Гавра сначала в Африку, на реку Сенегал, а затем в Вест-Индию. Экипаж этого судна занимался контрабандной скупкой шкур, когда на горизонте неожиданно появились две испанские галеры, посланные из Санто-Доминго. С криками «Да здравствует король!» испанцы стремительно атаковали французов и после короткой стычки захватили некоторых из них в плен. Те, кому посчастливилось унести ноги, укрылись на Тортуге, где провели несколько тревожных недель. В конце концов их подобрал другой французский корабль, сам факт появления которого наводит на мысль о возможности достаточно частых посещений тех мест противниками Испании.

Год спустя две дюжины пленных французов, которые использовались в качестве гребцов на сторожевой галере в Санто-Доминго, смогли каким-то чудом освободиться от цепей и, перебив охрану, сбежать на Тортугу.

Желая положить конец «преступным» сделкам испанских колонистов с заезжими иностранными авантюристами, разгневанный король Испании распорядился переселить всех жителей северного и западного побережья Эспаньолы на южный берег. Приказ был принят к исполнению губернатором и президентом аудиенсии Санто-Доминго доном Антонио Осорио в августе 1605 года. Следствием предпринятых им драконовских мер стало запустение таких некогда цветущих гаваней, как Пуэрто-Плата, Байяха, Ла-Ягуана (будущий Леоган) и Монте-Кристи. Часть испанских контрабандистов и охотников (белых, метисов, негров и мулатов), не желая мириться с произволом властей, взбунтовалась и в 1606–1607 годах перебралась на Кубу и на Тортугу, где продолжала сбывать иностранцам копченое мясо и шкуры. По подсчетам специалистов, ежегодно контрабандной торговлей в этом регионе занимались от 25 до 30 иностранных кораблей, причем большинство из них (не менее 20) принадлежали голландцам.

После 1610 года голландцы, французы и англичане стали использовать гавань Тортуги для вывоза с острова ценного красного дерева, именуемого в документах той эпохи «бразильским деревом». Кроме того, они продолжали охотиться здесь на многочисленных одичавших свиней, из-за чего остров стал известен среди моряков под названием острова Свиней. Соль, необходимую для приготовления копченого мяса, они добывали на месте или на мысе Сан-Николас — северо-западной оконечности Эспаньолы, расположенной примерно в 40 милях от побережья Тортуги. Нередко в ее гавани останавливались и пиратские суда. Известными французскими корсарами, посещавшими Эспаньолу и Тортугу между 1610 и 1620 годами, были Ришар Муйен, Жак Аппарок, Жак Ле Льевр, Никола Препен, Пьер Нормандец, Шарль Флёри, Жан де Монтрейль и Жорж де Нагэ де Сен-Жорж.

Сохранились также отрывочные сведения о пребывании в указанном регионе английских пиратов. Так, из письма губернатора Кубы дона Франсиско де Венегаса королю Испании (от 3 августа 1621 года) явствует, что отправленные им в крейсерство два сторожевых галеона захватили на рейде Тортуги английский пиратский фрегат с командой из 25 человек. Всех пленных англичан испанцы повесили за то, что они в течение трех лет разбойничали в окрестных водах.

В 1627 году, посетив остров Сент-Кристофер в группе Наветренных островов, к берегам Тортуги подошел французский 120-тонный корабль «Сен-Пьер» из Гавра. Экипаж его насчитывал 27 человек. Из сохранившихся документов явствует, что целью этого визита была заготовка «бразильского дерева». В 1628 году с аналогичной целью Тортугу посетил французский корабль «Сен-Тома», также приписанный к Гавру. Как и «Сен-Пьер», он пожаловал сюда после предварительного захода на Наветренные острова.

Начало долговременной колонизации Тортуги, датируемое 1629–1630 годами, связано с прибытием туда беженцев с островов Сент-Кристофер и Невис. Первая волна переселенцев состояла из французов, вторая, более внушительная, — из англичан. Последними командовал опытный моряк Энтони Хилтон, который и стал губернатором первого постоянного поселения на Тортуге.

Какими же ветрами занесло Хилтона и его людей на Tаpтугу?

Уроженец епископства Дарэм, капитан Хилтон весной 1623 года был отправлен купцами города Барнстапла в Северную Америку для скупки мехов у индейцев и исследования реки Гудзон. Следуя обычным кружным путем через Вест-Индию, он достиг Малых Антильских островов и, бросив якорь на Сент-Кристофере, познакомился здесь с капитаном Томасом Уорнером — основателем первой английской колонии в Карибском регионе.

После банкротства компании, финансировавшей экспедицию на Гудзон, Хилтон заключил соглашение с некоторыми ирландскими дельцами, убедив их вложить деньги в освоение колонии на Сент-Кристофере. Прибыв на остров вторично, он приобрел у Уорнера небольшую табачную плантацию, однако извлечь прибыль из этого предприятия не успел — во время набега индейцев-карибов плантация была полностью уничтожена. Счастливо избежав плена, Хилтон купил у губернатора Уорнера новую плантацию, вырастил на ней хороший урожай табака и осенью 1627 года вернулся в Ирландию, где вест-индские товары были выгодно проданы. Тогда же его осенила идея основать собственную колонию на одном из Наветренных островов. Получив финансовую поддержку у лондонского купца Томаса Литглтона и раздобыв соответствующий патент у графа Карлайла — лорда-собственника Карибских островов, — Хилтон и его компаньоны 22 июля 1628 года высадились на небольшом острове Невис, расположенном к юго-востоку от Сент-Кристофера. Их насчитывалось около ста человек. Вскоре к ним присоединилось еще полсотни колонистов, которые на общем собрании избрали Хилтона своим губернатором.

В конце того же года управлявший Сент-Крисгофером капитан Томас У орнер отплыл в Англию, оставив колонию под присмотром своего сына Эдварда и некоего Аштона — кровного врага Хилтона. Когда последний прибыл по делам на Сент-Кристофер, Аштон попытался с помощью наемного убийцы расправиться с ним и завладеть его имуществом. Но, как сказано в одном из документов, «схватив его за руку, готовую нанести роковой удар, Господь помешал ему». В этот момент в гавань случайно зашло английское судно, и Хилтону посчастливилось спрятаться на его борту.

Вскоре известия о беспорядках на островах достигли Лондона, и граф Карлайл решил подыскать губернатору Невиса замену. Узнав об этом через своих друзей, Хилтон спешно снарядил корабль, набил его трюмы табаком и, оставив своим заместителем капитана Валетта, летом 1629 года отплыл в Англию. Возможно, его попытки подкупить лорда-собственника увенчались бы успехом, если бы свежие новости из Вест-Индии не спутали ему все карты.

7 сентября 1629 года к Невису подошел испанский флот, состоявший из 24 военных галеонов и 15 фрегатов (французский иезуит Шарлевуа приводит иные цифры: 35 больших галеонов и 14 вооруженных торговых судов). Возглавлял эту армаду генерал дон Хуан Фадрике де Толедо. На рейде острова стояли 10 кораблей, которые испанцы тут же объявили пиратскими. Команды кораблей в лихорадочной спешке попытались сняться с якорей и улизнуть, но Фортуна отвернулась от них — спастись удалось только двоим (заметим, что, по данным Шарля де ла Ронсьера, испанцы захватили у Невиса 7 английских судов, а по данным Шарлевуа — лишь 4, упустив пятое; последнее бежало на Сент-Кристофер, под прикрытие пушек форта, которым командовал нормандский корсар Урбэн де Руассей).

Приблизившись к берегу, испанские корабли неожиданно попали под артиллерийский обстрел со стороны небольшого форта, возведенного на мысе Пеликана и вооруженного лишь двумя дряхлыми пушками. В «Рассказе Джона Хилтона, кладовщика и главного пушкаря Невиса», сообщается, что английский форт «вел огонь до тех пор, пока имелись ядра и порох». Особенно досталось галеону «Хесус Мария», застрявшему на мели как раз напротив форта. На помощь к нему подоспел капитан Антонио де Окендо, который, став рядом с ним на якорь, высадил на берег десант и заставил английский гарнизон капитулировать.

Колонисты, вручив Джону Хилтону (брату отсутствующего губернатора) белый флаг, отправили его на переговоры с испанским генералом. Дон Фадрике заявил, что, будучи христианином, не желает кровопролития и готов предоставить в распоряжение англичан несколько судов для возвращения их в Европу. Это предложение было с радостью принято, и на следующий день испанский флот, прихватив четырех заложников, отплыл в сторону Сент-Кристофера. Местные плантаторы — и англичане, и их соседи-французы — сдались испанцам на тех же условиях, что и жители Невиса. А те, кто не пожелал сдаться, бежали в лес и на соседние острова.

Около 80 беглых французов — в основном выходцев из Нормандии, — посетив северное побережье Эспаньолы, решили обосноваться там и на соседней Тортуге. Отрывочные сведения о них содержатся в отчете об экспедиции Филиппа де Ротонди, сеньора де Каузака, отправленной кардиналом Ришелье на Антильские острова в июне 1629 года. Не имея достаточно сил для противодействия армаде дона Фадрике, Каузак в конце сентября увел свою небольшую эскадру с Малых Антильских островов в сторону Эспаньолы, к мысу Тибурон. 26 октября он встретил возле мыса Сан-Николас группу французских пиратов, которые признались, что захватили в окрестных водах небольшое испанское судно. Один из кораблей де Каузака, 250-тонный паташ «Сент-Мари», зашел на Тортугу, где пополнил запасы питьевой воды, в то время как команды флагманскою корабля «Труа Руа» и «Нотр-Дама» 29 октября высадились на соседнем берегу Эспаньолы, в районе Пор-Франсэ, чтобы поохотиться на одичавших быков, коров и свиней.

В начале ноября, когда эскадра встала на якорь в укромной гавани Пор-Марго, моряки повстречали там некоего Жана Крамойе из Гавра. Этот бродяга жил на берегу, «не имея хлеба или иной провизии для своего пропитания». С его слов стало известно, что в тех краях обитала еще одна группа французов, ожидавшая прихода корабля некоего Франсуа Руйяна.

Примерно через два месяца после ухода эскадры де Каузака на Тортуге высадился отряд англичан, которым командовал упоминавшийся выше капитан Энтони Хилтон.

Обанкротившийся в результате уничтожения его плантации и не добившийся нового кредита у своего делового партнера Литтлтона, Хилтон вернулся на остров Невис лишь для того, чтобы собрать таких же нищих, как он, авантюристов и попытаться найти удачу в иных местах. Его знакомство с пиратами различных национальностей помогло ему остановить свой выбор на острове Тортуга, куда он и прибыл в начале 1630 года во главе примерно 150 изгоев. Поскольку англичан было почти в два раза больше, чем французов, они заявили свои права на владение островом и избрали губернатором капитана Хилтона.

Появление на Тортуге «незаконного» поселения иностранцев встревожило испанские власти Санто-Доминго. В середине 1630 года они отправили на северное побережье Эспаньолы разведчиков, которые недалеко от нынешнего Пор-де-Пэ захватили в плен некоего парижанина по имени Даниэль. Сей авантюрист, владевший латинским языком, признался на допросе, что обитает в этих краях уже полгода и что около 50 его товарищей живут на Тортуге. Он также добавил, что они разделили свою колонию на четыре «квартала» и выращивают там табак, используя труд негров-рабов. Эти негры были оставлены на острове французским капитаном Бараделем, приходившим туда за «бразильским деревом».

Засилье англичан на Тортуге, безусловно, тяготило французских поселенцев. Поэтому они, судя по голландским источникам, решили «уступить» эту колонию Нидерландской Вест-Индской компании.

Указание на попытку французских авантюристов Тортуги продать указанный остров голландцам содержится в ряде документов, в том числе в «Путешествиях из Голландии в Америку» Давида Питерсзоона де Фриса.

Войдя в долю с купцом Самуэлем Годэном и рядом других негоциантов, де Фрис в 1630 году решил принять участие в основании небольшой колонии в Северной Америке. Компаньоны снарядили корабль и яхту, которые покинули гавань Тексела 12 декабря того же года Хотя уже через день после выхода в море яхта была атакована и захвачена испанскими корсарами из Дюнкерка, шкипер второго судна не отказался от рейса в Новую Францию (так тогда называли Канаду). «Большой корабль, — пишет де Фрис, — продолжил плавание, имея на борту некоторое количество людей для высадки на острове Тортуга в Вест-Индии; на сей остров мы заключили контракт с шестьюдесятью французами, чтобы сохранить его для нас как колонию под главенством их Великих Державностей Господ Штатов и Вест-Индской компании».

Однако высадить голландских колонистов на Тортуге не удалось.

«В сентябре [1631 года] наш корабль вернулся из Новых Нидерландов (ныне штат Нью-Йорк. — В.Г.) и Вест-Индии, — продолжает свое повествование де Фрис. — Они бы высадили много людей на Тортуге, однако обнарркили, что французы были перебиты испанцами. Корабль доставил остальных на Южную реку в Новых Нидерландах и взял там немного жира из мертвого кита, найденного на берегу. Капитан сказал, что в этот год он прибыл туда слишком поздно; это был убыточный для нас вояж; ибо сей капитан, Питер Хейес из Эдама, которого мы поставили командиром, не отважился плыть с одним лишь восемнадцатипушечным кораблем через Вест-Индию, где он должен был покрыть расходы на наш вояж Это был человек, привыкший ходить только в Гренландию, куда он и совершил плавание протяженностью три или четыре месяца, после чего вернулся домой».

Упомянутое нападение испанцев на Тортугу имело место в октябре 1630 года Каратели, отплывшие из Санто-Доминго, разорили плантации и уничтожили основанное французами и англичанами поселение. Согласно английским данным, испанские солдаты поймали и повесили 15 плантаторов; остальным колонистам, по всей видимости, удалось бежать в лес или на северный берег Эспаньолы. Едва каратели ушли, прихватив с собой негров-рабов и оставив на острове небольшой гарнизон из 29 солдат, англичане и французы заручились поддержкой охотников-буканьеров Эспаньолы и снова высадились на острове. Без труда разгромив небольшой испанский гарнизон, они вернули Тортугу под свой контроль.

Именно с этого времени «остров Черепахи» начал приобретать славу грозного пиратского убежища.

Убедившись, что развивать новое колониальное предприятие без военной и финансовой поддержки из Англии нелегко, авантюристы Тортуги решили подыскать себе влиятельных покровителей. В Лондоне их агенты (Роберт Уормли и другие) вышли на некоего Сэмюэла Рэнда — «доктора физики» из Сити, и Джона Харта — колониального торговца средней руки, которые помогли им установить контакт с руководителями Компании острова Провиденс (КОП).

Эта акционерная компания, образованная в 1630 году по инициативе графа Уорвика, являлась самым известным пиратско-колонизационным предприятием английских пуритан в 30—40-х годах XVII века Свои задачи учредители КОП сформулировали так: 1) превратить остров Провиденс (Санта-Каталина) и другие острова Карибского моря в укрепленные базы для «досаждения испанскому королю и перехвата его сокровищ, с помощью которых он беспокоит и подвергает опасности многие христианские страны и разжигает войны против последователей реформаторской религии»; 2) использовать эти острова в качестве плацдармов для овладения испанскими колониями на материке; 3) превратить вест-индские владения в источники сырья и рынки сбьгга продукции английских мануфактур; 4) распространять на новые земли слово Божье в его пуританской интерпретации.

Компания добилась от правительства права адмиралтейской юрисдикции. Это означало, что ее представители на островах Карибского моря могли разбирать все дела о захваченной у испанцев добыче там же, в Вест-Индии, без непосредственного вмешательства Верховного суда Адмиралтейства Хотя в 1630 году между Англией и Испанией был заключен мирный договор, Компания острова Провиденс не собиралась отказываться от пиратских набегов на испанские корабли и поселения в Америке. 10 января 1631 года графу Уорвику удалось получить разрешение Тайного совета на покупку у короны двадцати пушек, боеприпасов и пороха. В инструкциях, переданных первому губернатору Провиденса Филиппу Беллу и членам Совета острова, отмечалось: «Очевидно, что между нами (англичанами и испанцами. — В.Г.) нет мира на широте, где вы находитесь…»

Поскольку в это время продолжалась испано-голландская война, компания рекомендовала губернатору поддерживать дружеские отношения с голландскими каперами, активно промышлявшими в Вест-Индии. Должность «адмирала Провиденса» получил старый морской волк Дэниэл Элфрит, который в том же году взял на абордаж испанский фрегат, стоявший у побережья Ямайки.

Для переговоров с авантюристами Тортуги директора Компании острова Провиденс избрали специальный комитет из пяти человек. В протоколах компании от 19 мая 1631 года записано, что данный комитет «образован для связи с агентами колонии из примерно 150 человек, поселившихся на Тортуге». 24 мая в Брук-Хаусе были обговорены условия, на которых КОП готова была оказать протекцию колонистам Тортуги, и разработаны инструкции для последующей передачи их агентам капитана Хилтона Король Карл удовлетворил просьбу компании расширить территорию действия ее патента на несколько градусов к северу, чтобы остров Тортуга «на законных основаниях» вошел в зону деятельности ассоциации графа Уорвика.

15 июня в протоколах КОП было записано, что «плантаторы острова Тортуги просили компанию взять их под свое покровительство и позаботиться об их укреплении за вознаграждение из одной двадцатой части продуктов, производимых там ежегодно». В тот же день руководство КОП приняло окончательное решение о принятии Тортуги под свою протекцию.

Авантюристов Тортуги представляли шесть членов Совета острова: капитан Энтони Хилтон — губернатор, капитан Кристофер Уормли — вице-губернатор, капитан Ричард Брэгг — торговый агент, Роберт Уормли, Сэмюэл Рэнд и Джон Харт. Все они допускались в КОП лишь для решения вопросов, связанных с жизнедеятельностью Тортуги, и не могли участвовать в делах, касавшихся иных территорий, на которые распространялось действия компанейского патента. На оплату первого торгового склада (магазина) на Тортуге члены КОП должны были внести по 70 ф. ст., а члены Совета острова — по 40 ф. ст.

16 июня того же года Джону Харту было поручено зафрахтовать судно и обеспечить его необходимым снаряжением. Капитан Уильям Рэдиерд должен был возглавить людей, отправлявшихся на Тортугу; его лейтенантом (заместителем) назначили капитана Уильяма Роуса, а младшим лейтенантом — Роберта Уормли. Переселенцы должны были отдавать компании половину своих доходов, оставляя вторую половину в своем распоряжении. Наиболее предпочтительной категорией переселенцев считались «ученики» (кабальные слуги), которые должны были работать по контракту не за деньги, а за «мясо, питье и одежду», и лишь после окончания срока службы им позволялось приобрести землю и оставлять себе на прожиток половину доходов. Определена была также зарплата для ремесленников, хирургов-цирюльников и прочих специалистов, выполнявших специфическую работу в колонии.

23 июня граф Уорвик согласился отправить на Тортугу свою 5-пушечную пинасу водоизмещением 60 тонн; одновременно Джону Харту рекомендовали приобрести необходимые товары для первого торгового склада Тортуги.

Ситуация несколько изменилась 27 июня, когда, собравшись в Уорвик-Хаусе, руководители КОП начали дискутировать по поводу снаряжения экспедиции на Тортугу. Поступило предложение отложить ее выход в море до весны, а пока отправить в Вест-Индию небольшой шлюп с одеждой, обувью, инструментом и прочими припасами. Этот шлюп хотели погрузить в разобранном виде на борт корабля, идущего на Сент-Кристофер и Невис; на Невисе его планировали собрать, после чего отправить на Тортугу под командованием Роберта Уормли. Последний должен был передать авантюристам острова статьи соглашения, заключенного с ассоциацией Уорвика, и добиться от колонистов подтверждения их готовности сотрудничать с КОП. Только после этого компания продолжила бы снаряжение упомянутой экспедиции. Данное предложение, однако, встретило возражение со стороны ряда влиятельных акционеров, и уже 1 июля в доме Гардинера было решено отправить пушки, людей и товары на Тортугу «со всей возможной поспешностью».

6 июля комитет по делам Тортуги одобрил информацию Джона Харта о найме 7-пушечного судна «Литл хоупвелл» из Лондона, которое «предназначалось для вояжа к острову Ассоциации». Островом Ассоциации отныне стали называть Тортугу. Харт пообещал достать необходимую провизию в течение двух недель, а судно подготовить к плаванию через три недели. Шкипером был утвержден известный корсар Мэтью Харботл, которому обещали платить 4 ф. ст. в месяц (по тем временам эта зарплата была выше, чем у капитанов королевского флота). Энтони Хилтон был официально объявлен губернатором Тортуги, а в случае его смерти или отсутствия обязанности губернатора должен был выполнять Кристофер Уормли. Также были избраны Совет острова, адмирал, капитан форта, генеральный смотритель войскового реестра и другие офицеры.

21 июля комитет по делам острова Ассоциации рассмотрел и утвердил назначения капитанов Хилтона, Уормли, Рэдиерда и прочих, а также инструкции и письма компании.

О подробностях плавания капитана Харботла мало что известно. Прибыв на Тортугу, он высадил там пассажиров и выгрузил шесть пушек и товары для компанейского склада, затем посетил остров Провиденс, где на берег сошли капитан Уильям Рэдиерд и его лейтенант Роус, принял на борт партию колониальных товаров и в апреле 1632 года благополучно вернулся в Англию.

Следующая группа переселенцев — около 150 человек — отплыла на Тортугу и Провиденс на борту зафрахтованного компанией судна «Чарити» в мае 1632 года. Шкипером судна был Томас Пант, ею помощником — уже знакомый нам Мэтью Харботл. Переселенцев возглавлял плантатор с Сент-Кристофера Сэмюэл Филби, решивший обосноваться на Тортуге с женой, ребенком и четырьмя слугами. Их плавание через Атлантику проходило в трудных условиях: провизии было мало, а вода, взятая на Невисе, оказалась плохою качества. Позже, когда «Чарити» вернулось в Англию, моряки пожаловались руководству КОП на постоянное недоедание и жестокое обращение с ними шкипера Панта.

Мистеру Ки, пуританскому священнику, компания поручила заботу о духовном воспитании жителей Тортуги, однако, приступив к исполнению своих обязанностей, он обнаружил доверенную ему «ниву» бесплодной. Большинство колонистов составляли буканьеры и флибустьеры трех национальностей, слывшие людьми грубыми, погрязшими во всех смертных грехах. Убедившись в тщетности своих попыток улучшить нравы местных обитателей, мистер Ки упросил руководство КОП перевести его на Провиденс, где капитан Сассекс Кэммок нашел для него место в экспедиции, отправлявшейся к Москитовому берегу (Никарагуа).

К этому времени отношения между Лондоном и авантюристами Тортуги заметно охладели. Причина этого крылась в том, что последние не хотели признавать установленную компанией монополию на торговлю. Директорам стало известно, что французские и голландские контрабандисты вербуют на Сент-Кристофере и Невисе лесорубов, привозят их на Тортугу и с согласия Хилтона заготавливают ценную древесину, транспортируемую затем в порты Франции и Нидерландов. Казначей компании Джон Пим настоятельно советовал губернатору Тортуги заботиться не только о своем кошельке. В частности, он рекомендовал ему покупать у голландских корсаров негров-рабов и использовать их на острове в интересах компании. В феврале 1633 года Хилтон сообщил Пиму, что приобрел 40 африканских невольников, половина которых стала собственностью компании и была отправлена на лесоповал.

Осенью того же года судно «Дейнти» доставило из Вест-Индии в Англию письма от губернатора Тортуги, груз табака и 20 тонн «бразильского дерева», которое продали по цене 30 ф. ст. за тонну. В одном из писем содержалось обвинение в адрес некоего Томаса Дью, пытавшегося поднять на острове мятеж, а затем сбежавшего оттуда. Позже руководство КОП заслушало показания Дью и не нашло его виновным в мятежных настроениях. С другой стороны, оно крайне негативно отнеслось к «подозрительной» идее Хилтона оставить Тортугу вместе со всеми колонистами и переселиться на какой-нибудь другой необитаемый остров.

Документы рассматриваемой эпохи определенно указывают на то, что колония на Тортуге в. период губернаторства Энтони Хилтона была далека от процветания. Может быть, именно поэтому запутавшийся в долгах губернатор начал заключать сделки не только с контрабандистами, но и с пиратами, облюбовавшими гавань острова в качестве места отдыха и сбыта захваченной добычи. Среди пиратских вожаков, которым протежировал Хилтон, значился и капитан Томас Ньюмен.

Английский пират Томас Ньюмен активно разбойничал на просторах Атлантики и в Вест-Индии между 1633 и 1642 годами. Его корабль «Хантер» («Охотник») был куплен в Голландии, в Роттердаме, и снаряжен в Дувре с помощью лондонского купца Лайонела Ньюмена (родного брата Томаса). Часть пушек владельцы судна приобрели у купца-авантюриста Джона Харта с острова Тортуга. Хотя Харт в то время входил в лондонскую Компанию острова Провиденс, пушки он ухитрился продать Ньюмену в частном порядке, без ведома компании.

«Хантер» покинул Англию в конце 1632 или начале 1633 года с несколькими пассажирами, чтобы, как было объявлено на таможне, «рубить лес на Тортуге». В то же время перед самым отплытием организаторы экспедиции заявили, что у них имеется голландское каперское свидетельство на право грабежа испанцев, подписанное принцем Оранским.

Возле Канарских островов «Хантер» взял на абордаж два испанских судна, одно из которых позже было переоснащено на Тортуге и превращено в капер. Больше года Ньюмен разбойничал в водах Кубы, Эспаньолы и Пуэрто-Рико, заходя в гавань Тортуги лишь для пополнения запасов пресной воды и продовольствия. Набив трюмы сокровищами, он в декабре 1634 года вернулся в Европу. Добыча была выгружена в порту Роттердама Испанское правительство, узнав подоплеку этого круиза, заявило английским властям решительный протест в связи с тем, что они под прикрытием Компании острова Провиденс поощряли «явное пиратство».

Весной 1636 года Томас Ньюмен установил более тесные связи с упомянутой компанией. 5 мая на заседании директоров КОП он предложил организовать новую корсарскую экспедицию в Вест-Индию. Это предложение обсуждалось в Брук-Хаусе 7, 14 и 16 мая. Девять джентльменов-авантюристов с готовностью выделили «на дело» 1250 ф. ст., и к этой сумме сам пират добавил 400 ф. ст. Были зафрахтованы корабль «Хэппи ритарн» и пинаса «Провиденс», поднявшие паруса в августе 1636 года Их плавание оказалось успешным. В 1637 году, по свидетельству губернатора Новой Англии Джона Уинтропа, они доставили на Тортугу разнообразную добычу, в том числе негров-рабов.

В апреле 1638 года «Хэппи ритарн» привез в Англию груз табака, жира и шкур на 4 тыс ф. ст.

В ноябре того же года Томас Ньюмен пожаловал на «Провиденсе» в Новую Англию. Уинтроп записал в своем дневнике: «Некий капитан Ньюмен был отправлен с поручением графа Голланда, губернатора Вестминстерской компании (т. е. Компании острова Провиденс. — В.Г.), графа Уорвика и прочих из этой компании брать добычу у испанцев», в Вест-Индии, после чего он захватил у них много небольших судов и прочее». Он привез много шкур и много жира Шкуры он продал здесь по 17 ф. ст. 10 шилл., жир — по 29 шилл. и отплыл в Англию 1 декабря».

Ньюмен достиг Ла-Манша в день Рождества, однако здесь счастье изменило ему. Пинасу неожиданно атаковал испанский корсар из Дюнкерка. В результате столкновения пять англичан было ранено, трое убито, а «Провидено взят в качестве приза и отведен в дюнкеркский порт. В руки испанцев попало 25 тюков индиго, много ящиков сарсапарильи, золотая цепь, мешок серой амбры, четыре крупных алмаза, большое количество жемчуга, несколько бочек золота и серебра, серебряные слитки и два куска золота на общую сумму 30 тыс. ф. ст. Как только граф Уорвик узнал о захвате Ньюмена корсарами из Дюнкерка, он ходатайствовал перед королем Карлом о содействии скорейшему возвращению пирата на родину. Английский посол в Испанских Нидерландах получил указание сделать соответствующее заявление кардиналу-инфанту, а английский посол в Мадриде должен был подать жалобу в испанский суд. Хотя испанские власти не хотели, чтобы «величайший английский пират» был отпущен на свободу, после двух лет переговоров корсары «Провиденса» вместе со своим вожаком благополучно вернулись в Англию.

Ньюмен не стал долго задерживаться на берегу, уйдя с головой в новые пиратские авантюры. Из записок Уинтропа мы узнаем, что он «сгинул на пути к Кристоферу (остров Сент-Кристофер в Вест-Индии. — В.Г.) с очень богатым призом во время великого урагана 1642 года».

Немало хлопот Компании острова Провиденс доставляли кредиторы Энтони Хилтона, которым он упорно не желал возвращать долги. В частности, один из них — новый губернатор Невиса Томас Аитглтон — поклялся захватывать все корабли компании, приходящие на его остров, пока не возместит нанесенные ему убытки.

В это время на Невис пожаловал капитан Ричард Брэгг, член Совета Тортуги, ничего не знавший об угрозе Литтлтона; он искал свежую провизию, рекрутов и товары для торговли с индейцами Дарьенского перешейка и очень удивился, когда губернатор велел арестовать его. Вслед за этим Литтлтон подал на компанию иск в английский суд, но добиться уплаты долга так и не сумел.

В 1634 году Энтони Хилтон неожиданно умер, и авантюристы Тортуги избрали его преемником капитана Кристофера Уормли. Брат умершего губернатора, бомбардир Джон Хилтон, как раз освободился из испанского плена (он был взят на Невисе в качестве заложника в 1629 году) и решил вновь попытать счастья на Антильских островах. Поднявшись в Мидделбурхе на борт зеландского каперского корабля «мингера Руэборо» (очевидно, Рубергена. — В.Г.), который отправлялся на Тортугу, он во время путешествия зашел на Невис. Позже в мемуарах бомбардир напишет, что ему хотелось засвидетельствовать свое почтение губернатору Литтлтону и увидеться с кем-нибудь из старых друзей.

В губернаторском доме Хилтона встретили с распростертыми объятиями и пригласили отобедать, но в разгар пирушки Литтлтон приказал мушкетерам из охраны взять гостя под стражу.

— Как же так, — удивился бомбардир, — не успев выйти из одной тюрьмы, я должен идти в другую? Объясните, в чем причина?

Губернатор ответил:

— Ваш брат умер, и вы становитесь владельцем всего, что он имел. Заполучив вас, я смогу вернуть то, что ваш брат задолжал мне.

Джон Хилтон покачал головой:

— Меня больше огорчает известие о смерти моего брата, чем ваша угроза. Итак, мне надлежит оплатить долги брата. Но я лично должен вам какие-либо вещи?

Секретарь губернатора, мистер Проктер, принес массивный гроссбух и, полистав его, объявил, что Джон Хилтон задолжал Литтлтону шесть мотыг. Бомбардир тут же извлек из кармана горсть серебряных талеров и швырнул их на стол со словами:

— Плачу за себя.

Вице-губернатор Лак Стоукс предложил Литтлтону выйти в соседнюю комнату и переговорить там с глазу на глаз. Когда они вернулись, арестованный был освобожден. Все снова заняли свои места за обеденным столом. Хилтон, скрывая раздражение, сделал вид, что примирился с губернатором, и в подтверждение этого выпил за его здоровье не один кубок рома. Потом все участники застолья были приглашены на борт судна, где Хилтон обещал организовать в их честь попойку, сытный ужин и фейерверк. Приглашение было принято с энтузиазмом.

В разгар пиршества бомбардир незаметно выскользнул из каюты и, подозвав шкипера, поведал ему обо всем, что произошло на берегу.

Ладно, скажите только слово, и я высажу этих мерзавцев на побережье Эспаньолы среди коу-киллеров, — проворчал голландец.

Нет, не стоит, — возразил Хилтон. — Я хочу лишь напугать их. Пусть дюжина мушкетеров с зажженными фитилями притаится в оружейной камере, и когда я крикну «Эй!» и топну ногой, им нужно будет войти в каюту и на галерею и приставить к груди каждого из гостей дуло мушкета. В первую очередь — к груди губернатора.

Спектакль был разыгран точно по сценарию.

Теперь вы — мои пленники, — заявил Хилтон Литтлтону и его опешившим компаньонам, — и мне хочется, чтобы вы познали горе так, как познал его я. Вас покинут на берегу среди коу-киллеров.

Один из гостей, капитан Спарроу, предпринял попытку оказать сопротивление, однако мушкетеры легко утихомирили его.

Пристрелите этого пса! — закричал Хилтон. — И сбросьте его с галереи в море!

Пленники пришли в ужас и начали умолять бомбардира пощадить их. В документе сказано, что Томас Литтлтон, «являясь скорее купцом, нежели солдатом, был весьма напуган, и поэтому Хилтон, опасаясь, как бы он не умер на борту, вызвал лодку и велел отправить этих мошенников на берег… Спровадив их на берег, он поднял паруса и продолжил свой путь на Тортугу».

Не расставшись с надеждой получить кое-что из имущества Энтони Хилтона, губернатор Невиса вскоре и сам отправился в сторону Тортуги. Однако судьба не благоволила ему; во время плавания Литтлтон неожиданно заболел и умер.

В конце 1634 года в гавани Тортуги бросил якорь потрепанный штормами корабль голландского судовладельца Ричарда Эверстена. Познакомившись с островом, и его жителями, он в письме руководителям Компании острова Провиденс сообщил, что в опекаемой ими колонии постоянно проживало 150 человек, не считая большого числа французов, бежавших сюда от испанцев с Эспаньолы. Форт, вооруженный артиллерией, хотя и призван был защищать гавань, но находился в плачевном состоянии; военная дисциплина отсутствовала вовсе; губернатор Кристофер Уормли, сменивший Хилтона, осуществлял весьма слабый контроль над жителями и главное внимание уделял извлечению прибылей от сделок с флибустьерами.

Испанцы тоже обзавелись ценной информацией о состоянии дел на Тортуге. В этом им помог ирландский сержант-дезертир, фигурирующий в документах под именем дона Хуана Морфа Херальдино-и-Бурко. В середине 1634 года он вместе со своим братом — католическим священником — захватил на рейде небольшое судно (при этом брат его был застрелен) и бежал в Картахену — портовый город-крепость на побережье Новой Гранады. Оттуда его переправили в Санто-Доминго, к президенту аудиенсии дону Габриэлю де Чавес-и-Осорио. Последний три месяца обдумывал план нападения на Тортугу и в конце концов оставил его осуществление своему преемнику — дону Алонсо де Сереседе.

В ноябре — декабре в Санто-Доминго была снаряжена карательная экспедиция, состоявшая из двух отрядов: примерно 150 конных лансерос возглавил тридцатилетний капитан Руй Фернандес де Фуэмайор (Фуэнмайор), а еще сотню солдат — капитан Франсиско Туррильо де Иельва (Иевра). Последний отплыл из Санто-Доминго 4 января 1635 года на четырех судах, имея приказ идти к северному побережью Эспаньолы, в гавань Байяха. Отряд Фуэмайора должен был прибыть туда же по суше. Главной целью экспедиции было уничтожение пиратского гнезда на Тортуге, поскольку местные флибустьеры прерывали «навигацию фрегатов и барок, которые приходили и уходили из Санто-Доминго на Кубу, в Картахену и другие места».

21 января 1635 года испанские суда подошли к гавани Бастера, защищенной небольшим фортом с шестью пушками, и, не рискнув высадить десант в этом месте, продвинулись на запад — к селению Кайон. Там все суда неожиданно сели на мели и рифы, прикрывавшие вход в Кайонскую гавань. Согласно данным двух сохранившихся испанских отчетов (от 16 января и 12 июня 1635 года), на острове и на стоявших в гавани трех флейтах и одном паташе в то время находилось около 600 человек, включая женщин, детей и рабов. Несмотря на аварию, Фуэмайор высадился на берег с 30 солдатами и двинулся прямиком к дому губернатора Во время короткой стычки пятнадцать защитников острова и «губернатор» были убиты (в действительности испанцы приняли за губернатора одного из офицеров; губернатор Кристофер Уормли проявил трусость, бежал и позже уплыл на одном из стоявших в гавани судов в Виргинию).

Развивая наступление, отряд Фуэмайора устремился из Кайона к Бастеру и по дороге натолкнулся на большую толпу англичан и французов, насчитывавшую около 190 человек. Рассеяв их, испанцы захватили 70 пленных и зарубили или повесили нескольких мужчин. Часть негров-рабов, согласно английским данным, бежала в горы. Большой группе белых колонистов, включая священника Бартоломью Стайлза и компанейского агента Энтони Робертса, удалось выбраться из Бастера и найти убежище на борту двух судов, вошедших в гавань через проход Гранд-Пас Одним из этих парусников был корабль Компании острова Провиденс «Уильям и Анна», шкипер которого приобрел на Антильских островах сто тонн «бразильского дерева» и сорок тонн табака Позже стало известно, что из-за сильной перегруженности он вынужден был зайти на Азорские острова и высадить часть пассажиров на берегу островка Грасьоза Продолжив плавание, это судно в марте того же года потерпело крушение у острова Бель-Иль.

В целом во время испанского нападения было убито 195 человек. Уничтожив табачные плантации и разрушив дома, испанцы сожгли две кренговавшиеся на берегу урки и захватили разоруженный паташ, после чего с триумфом вернулись в Санто-Доминго. В качестве трофеев они привезли с собой несколько десятков негров-рабов, 6 пушек, от 123 до 180 мушкетов, амуницию и 4 флага

Интересную информацию о нападении испанцев на Тортугу и судьбе английских колонистов содержит дневник уже упоминавшегося нами голландского предпринимателя Давида Питерсзоона де Фриса. Посетив Гвиану и Малые Антильские острова, его корабль в марте 1635 года взял курс на юго-западную оконечность Эспаньолы.

«21-го [марта 1635 года], нашли себя утром близ острова Ваш, — пишет де Фрис — Увидели, что восточный берег острова полон скал и тростника, и около полудня миновали этот остров и пошли к мысу Тибурон. Около трех часов пополудни мы встретили небольшую яхту из флота Вест-Индской компании, с которой нас окликнули и поинтересовались, куда мы намереваемся идти. Ответили им, что на Тортугу, лежащую за Эспаньолой. Они сказали нам, чтобы мы плыли с осторожностью, так как 9 января они бежали от испанцев, которые убили от пяти до шести сотен англичан.

22-го, мыс Тибурон был к востоку от нас, и зеландский капер по имени Мартман… прибыл к нам на борт и спросил, куда мы собираемся идти. Мы ответили ему, что на Тортугу. Он сказал нам, чтобы мы были внимательны, так как он прибыл оттуда и кренговал там свой корабль. Когда он занимался этим, пришли испанцы и опустошили остров, на котором они убили и взяли в плен многих англичан. Он находился близ английского форта, в коем было установлено девять пушек, которые испанцы немедленно заклепали, и это случилось ночью. Мартман, пока его лодка находилась под стенами форта, переправил две пушки на сушу. Когда рассвело, он забрал свою пушку с берега и защитил свою лодку с помощью двух орудий, имевшихся на корабле, так как стоял близко к берегу. Когда он забирал свою лодку на борт, никто из испанцев не дерзнул подойти к форту. Затем они устремились через плантации, чтобы изгнать англичан. Ночью туда прибыл шлюп с испанцами, который необдуманно шел на веслах или под парусом на риф; но Мартман был начеку (поскольку это происходило рядом с его кораблем) и послал свою вооруженную лодку к ним и забрал их на свой борт. Так вот, английский губернатор спасся благодаря помощи этого капера, который передал ему тех захваченных испанцев, с коими тот не стал вести переговоры, а сразу же убил. Это не очень-то понравилось Мартману, поскольку он хотел получить выгоду отэтих пленников, ибо некоторые из них могли заплатить выкуп. Всё это было сказано нам Питером Янсзом Мартманом. Мы также узнали от него, что он взял пятнадцатипушечныи приз, доверху нагруженный канарским вином, но послал этот приз в наветренную сторону к острову Ямайке… У испанцев было четыре судна, полные людей, с коими они совершили это нападение. Они имели один корабль и три барки, вместе с малой лодкой. Потом он [Мартман] ушел, обменявшись с нами салютом… Мы пожелали ему доброго приза и успешного вояжа».

Описывая свой дальнейший путь к Тортуге, де Фрис сообщает еще об одной неожиданной встрече:

«23-го, рано утром, встретили близ [островов] Каймитес, у западной оконечности Эспаньолы, рыбацкую лодку вместе с торгующим древесиной шлюпом, который был полон английскими беженцами, бежавшими с острова Тортуга. Они просили, чтобы я забрал людей со шлюпа, торгующего древесиной (коих насчитывалось двадцать пять человек), вместе с еще двадцатью пятью — с рыбацкой лодки, которые были так переполнены, что не могли двигаться дальше. Но моя команда боялась взять так много людей на борт; однако я ответил им, что это — не английские моряки, что они — плантаторы, и нечего опасаться, что они уведут корабль прочь; что я хорошо знаю, как обращаться с этими людьми, и знаю их язык, а также, что я не могу допустить, дабы они погибли в море, ибо они были христианами.

После долгого обсуждения с моими людьми, учитывая, что у нас было лишь двадцать пять человек, они решили, что было бы глупо взять на борт пятьдесят иностранцев, не принимая при этом в расчет, в каком жалком положении эти люди пребывали — они не имели никакой пищи и не осмеливались сойти на берег, чтобы поохотиться, так как у них не было судна для их перевозки.

В конце концов, я все же взял пятьдесят человек на борт и отплыл тем же днем вместе с ними за Каймите — остров, где мы стояли на якоре». Тут же несколько англичан сошли на берег с одним малым, который умел обращаться с гарпуном, и поймали морскую корову, которую вечером доставили на борт вместе с тремя большими черепахами. Поскольку было очень опасно оставаться здесь, на плохом грунте, и нельзя было набрать воды, мы решили идти в бухту Гоава, что на острове Гуанабо, расположенном примерно в десяти или двенадцати милях в глубине залива.

25-го, снялись с якоря утром и прибыли в полдень в бухту Гоава, где имелась прекрасная свежая вода, сбегающая с горы на берег моря, и где мы остановились с лодкой и набрали воду в бочки… Мы отправились на берег на нашей лодке с восемнадцатью или двадцатью англичанами, которые были хорошо знакомы с ним и прихватили своих собак для охоты. Это прекрасная бухта, она имеет около десяти футов глубины, с отличным дном. Лодка вернулась вечером, привезя трех диких свиней, которых англичане поймали с помощью собак, и около шести тысяч апельсинов и лимонов; так что это — великолепное место для снабжения провизией. Кроме того, мы поймали на удочку несколько прекрасных рыб.

26-го, снова ходили к берегу на нашей лодке, с отрядом англичан, и вернулись вечером с пятнадцатью или шестнадцатью тысячами апельсинов и лимонов и с семью дикими свиньями, которых они добыли на охоте.

27-го, увидели голландскую лодку, с парусом и фок-парусом шлюпа, стоящую на якоре; пальнули из пушки с нашей стороны, и с помощью подзорной трубы я обнаружил, что лодка полна людей. Немедленно выслали мой шлюп и лодку, хорошо снаряженные, и взяли ее на абордаж. Там оказалось двадцать пять испанцев. Капитан судна показал мне письмо, [из которого явствовало] что он, имея прекрасный корабль, нагруженный шкурами, был захвачен [капитаном] Рубергеном. Они отдали ему лодку, и, со своей стороны, я позволил ему идти дальше

4 апреля, достаточно обеспечив себя в этой бухте провизией и водой, мы решили утром плыть к соленому озеру, которое находится у мыса Сан-Николас

5-го, мы снялись с якоря и в полдень пришли на якорную стоянку возле высокой горы. Там есть равнина вокруг нее и небольшое соленое озеро возле горы. Указанное соленое озеро находится между Гуанивес и мысом Сан-Николас Мы стали здесь, имея глубину пятнадцать фатомов и песчаное дно. Я отправился на берег, чтобы найти озеро, и обнаружил, что в нем имеется соль. Мы немедленно приготовились делать подмостки, чтобы набрать соли для балласта.

6-го, завершили сооружение наших подмостков и начали брать соль с помощью таза, но когда мы набрали три или четыре лодочных груза соли, начался дождь, и соль тут же растворилась в пресной воде. Мы подняли на борт ту соль, какую смогли собрать, и если бы это было не в дождливый сезон, мы могли бы нагрузить солью три или четыре судна. Тащить ее было удобно, так как от берега моря было не более тридцати шагов. Мы подстрелили здесь много птиц — фламинго и иных, — а еще здесь было множество диких лошадей, мы видели их утром, бегущими сотнями.

10-го, снялись с якоря на рассвете, отплыли и достигли мыса Сан-Николас вечером, а 12-го прибыли к острову Тортуга, который испанцы уже покинули, и застали там [капитана] Рубергена из Зеландии, который имел при себе приз, взятый у испанцев, о чем сообщалось ранее, с двумя другими кораблями, один из коих был из Схидама, а другой — из Мидделбурха. Мы также застали здесь судно, на котором губернатор англичан [Кристофер Уормли] отправился в Виргинию. Мы приобрели некоторое количество бразильского дерева, пока стояли здесь, и поскольку ежедневно штормило и мы не имели возможности выйти, наши англичане ежедневно отправлялись на остров Эспаньолу на охоту, чтобы ловить свиней и рогатых животных. Мы простояли здесь в безопасности, хотя погода была скверной, до 20-го апреля. Я спросил англичан, не желают ли они поселиться на острове снова; но они ответили, что боятся испанцев».

Этот остров находится у северной оконечности Эспаньолы, на расстоянии мили. Прекрасные ручьи стекают вниз из свежих потоков, так что там можно достать хорошую свежую воду. Также на острове Эспаньола имеется прекрасная саванна, или пастбище, где пасется много крупного рогатого скота, а также лошади и свиньи. На северной стороне испанцев нет…

3-го мая, мы снялись с якоря у восточной оконечности Тортуги и подняли паруса».

Из приведенного отрывка видно, что в 30-е годы XVII века острова Тортуга и Эспаньола регулярно посещались голландскими каперами и контрабандистами.

В литературе по истории флибустьерства можло встретить иную — ошибочную — дату нападения испанцев на Тортуту. Она восходит к сочинению французскою миссионера дю Тертра, который датировал это нападение 1638 годом. У него указанную дату позаимствовали Лаба, Шарлевуа, Моро де Сент-Мери и многие другие французские авторы (включая известного отечественным читателям Жоржа Блона), а также такой крупный специалист по истории флибустьерства, как Кларенс Генри Харинг. Но ни в испанских, ни в английских архивах не обнаружено документов, подтверждающих версию об испанском вторжении на остров в 1638 году.

Ошибка дю Тертра и других хронистов, несомненно, была вызвана тем, что они спутали остров Тортугу, лежащий у северного побережья Гаити, с островом Ла-Тортуга, расположенным у побережья Венесуэлы. На последнем голландцы добывали соль и даже построили небольшой форт. В мае 1638 года отряд из 150 испанских солдат и такого же количества индейцев прибыл сюда на 13 пирогах под командованием дона Бернардо Ариаса Монтано, губернатора города Кумана Заметив у берега голландский корабль и три сторожевых судна, испанцы овладели одним из них, после чего высадили десант на западной оконечности острова.

На следующее утро Ариас атаковал голландский форт и после четырехчасового сражения, потеряв убитыми 7 испанцев и 4 индейцев (не считая 20 раненых), захватил это укрепление. Сорок защитников форта были безжалостно перебиты, а сам форт разрушен до основания. В конце июня того же года на Ла-Тортугу зашел «серебряный флот» под командованием дона Карлоса де Ибарры, но голландцев здесь он уже не обнаружил.

Таким образом, все упоминания об испанском нападении на Тортугу в 1638 году следует относить к острову, лелсащему у берегов Венесуэлы, а не к тому, что расположен у берегов Гаити.

Компания острова Провиденс узнала о нападении испанцев на Тортугу весной 1635 года 10 апреля указанного года в Брукс-Хаусе был заслушан отчет миссис Филби о «неожиданном захвате Ассоциации». По ее словам, капитан Уормли «из-за своей трусости и халатности потерял остров, лишился управления и был изгнан оттуда».

В тот же день акционеры решили секвестировать все имущество и долги покойного Энтони Хилтона в пользу его вдовы и детей, а 14 апреля — прекратить полномочия и арестовать все имущество Кристофера Уормли, если его вина в потере Тортуги будет доказана, Одновременно директора компании предприняли ряд мер по восстановлению колонии на острове. Обсуждались возможные кандидаты на пост губернатора, в том числе некий капитан Ли и Джон Хилтон. Однако 17 апреля на заседании в Уорвик-Хаусе новым губернатором Тортуги избрали капитана Николаса Рескеймера (Рискиннера) — предприимчивого фламандца, долгое время жившего в Дартмуте и имевшего опыт контрабандной торговли с Вест-Индией. Поскольку его семья была дружна с пиратским кланом Киллигрью из Корнуолла, можно предположить, что компания сделала ставку на Рескеймера именно из-за его близкого знакомства с вест-индскими флибустьерами.

Колонистам Тортуги новый губернатор был рекомендован как отличный «солдат и джентльмен», чей военный опыт мог пригодиться им в случае повторного испанского нападения. В Вест-Индию он отплыл в апреле того же года на борту судна «Икспектешн», прихватив с собой 30 мушкетов, 10 пистолетов, 2 пушки, 33 бочонка пороха, пуль и фитилей, 30 сабель, барабан, флаг, инструменты и товары на 20 ф. ст. Секретная инструкция предписывала ему по прибытии на остров изъять из имущества Энтони Хилтона в пользу компании 2 тыс ф. ст., так как обнаружились новые подробности о незаконных сделках умершего губернатора. В частности, стало известно, что Хилтон присваивал себе те деньги, которые плантаторы и буканьеры платили за товары со складов компании, а также контрабандно сбыл партию «бразильского дерева» некоему Ашману— купцу Нидерландской Вест-Индской компании из Мидделбурха В течение одного только 1634 года им было отправлено с Тортуги более 200 тонн древесины стоимостью около 5 тыс ф. ст. Компания острова Провиденс подала в судебные инстанции Зеландии иск против Ашмана, но добиться возмещения убытков так и не смогла.

Имущество Хилтона в Англии было передано доктором Рэндом в пользу его семьи. Единственное, что агентам компании удалось сделать в пользу инвесторов — это захватить принадлежавших покойному губернатору негров и отправить их вместе с несколькими чернокожими рабынями на Провиденс.

В начале 1636 года в Лондон пришло сообщение о том, что Рескеймер приступил к выполнению своих обязанностей; но уже в марте стало известно, что новый губернатор, заболев тропической лихорадкой, скоропостижно скончался.

Двое плантаторов, Уильям Стивенсон и Оуэн Дарнинг, рассказали руководству КОП, что в то время на Тортуге проживало 80 англичан. Сразу же после смерти Рескеймера они избрали Совет по управлению делами колонии и по надзору за 150 неграми-рабами, из которых 27 человек являлись собственностью компании. По словам Стивенсона и Дарнинга, остров Тортуга — «весьма целебный и дает лучшую соль в мире»; там имеется «хороший артиллерист и три пушки, которые были привезены капитаном Рискиннером».

Значительным было и французское население острова, состоявшее из буканьеров, пиратов, лесорубов и солеваров. Буканьеры хвастались, что могут ежемесячно доставлять на Тортугу с Эспаньолы до двухсот убитых животных и продавать их по 20 шилл. за голову.

Увеличение численности французов на острове явно не нравилось английским колонистам. В своей петиции директорам КОП они жаловались на то, что французские контрабандисты самовольно вывозят с Тортуги «бразильское дерево» и негров-рабов.

26 марта в Брук-Хаусе было принято решение срочно зафрахтовать корабль и отправить на остров Ассоциации еще одну сотню переселенцев. Вместе с ними должна была отправиться и некая миссис Джонстон, жена секретаря Совета острова, а также двое ее слуг.

5 мая КОП изучала вопрос о состоянии дел на Тортуге и пришла к заключению, что существует «опасность голландского или французского захвата острова, если Компания откажется от него». В тот же день были рассмотрены предложения капитана Томаса Ньюмена по захвату призов у испанцев в Карибском море.

В английском «Календаре государственных бумаг», посвященном событиям в Америке и Вест-Индии, в записи от 14 мая 1636 года сообщалось:

«Казначей [Пим] предлагает, чтобы 5000 ф. ст. были немедленно собраны для снабжения плантаций Компании продовольствием… Он также советует, чтобы некоторые члены Компании отправились лично, и убеждает принять быстрое решение, так как без срочной помощи Провиденс не будет находиться в безопасности, а Тортуга будет несомненно потеряна. Различные суммы обещаны для заселения Ассоциации; капитан Рэдиерд назван как весьма подходящий для управления этим островом; распоряжение по петиции жены Граймза, бывшего артиллериста [острова] Ассоциации, умоляющей, чтобы ее муж был освобожден из рабства в Санто-Доминго. Лорд Брук отвечает на замечание сэра Томаса Бэррингтона относительно новой подписки на 10 000 ф. ст. Предложено, чтобы священник и 50 человек были отправлены на Провиденс с капитаном Ньюменом… и чтобы деньги были собраны для снабжения Ассоциации».

Джон Пим предложил директорам КОП предпринять более энергичные меры по снабжению Тортуги переселенцами и амуницией, но из-за нехватки средств этот проект был отклонен. Тогда Пим настоял на том, чтобы права на Тортугу были переданы ему и его ближайшим компаньонам — лордам Бруку и Сей-и-Силу и купцу Уильяму Вудкоку. Они обязались выделить 1500 ф. ст. на снабжение острова необходимыми припасами и людьми: лорд Брук давал 750 ф. ст., Пим — 500 фунтов (из них 100 фунтов позже дал Рэдиерд и столько же — Уэллер), лорд Сей-и-Сил — 250 фунтов; Будкок оплачивал стоимость путешествия. Управление Тортугой должен был взять на себя корсар Уильям Рэдиерд, капитан судна «Джеймс». Его заместителем назначили капитана Генри Хэнкса (он был связан с семьей государственного секретаря Англии сэра Эдварда Конвея и, возможно, служил под его началом в Нидерландах).

Когда все приготовления были закончены, «Джеймс» в августе того же года поднял паруса. Однако плавание его оказалось бесплодным — потрепанный зимними штормами, он в декабре вынужден был вернуться в Плимут.

На заседании правления компании 20 января 1637 года очередной проект отправки экспедиции на Тортугу был отклонен «в виду сообщения о том, что жители оставили ее и переехали на Эспаньолу».

Что же заставило колонистов Тортуги покинуть остров? Скорее всего, причиной этого могло быть новое нападение испанцев осенью 1636 года. Согласно испанским данным, в сентябре указанного года отряд милиции под командованием Хуана де Варгаса выступил из Сантьяго-де-лос-Кабальерос и, прибыв на северное побережье Эспаньолы, в залив Крус, обнаружил там 12-пушечное невольничье судно. Его капитан, носивший довольно популярное среди пиратов прозвище Деревянная Нога, пришел сюда с острова Сент-Кристофер и был занят погрузкой на борт пресной воды. Испанцы захватили вражескую шлюпку, а затем подкрались на ней к судну и взяли его на абордаж. На этом трофее Варгас совершил налет на Тортугу, откуда вернулся на Эспаньолу, в залив Байяха. Там испанцы натолкнулись на полсотни беглых рабов, вожак которых предал их в обмен на обещанную ему свободу. Варгас доставил пойманных рабов в Санто-Доминго, где все они были проданы на невольничьем рынке.

Тем временем собранный КОП акционерный капитал пошел на снаряжение каперского судна «Мэри Хоуп», отправлявшегося в Карибское море для участия в набегах на испанцев. Согласно инструкциям, экипаж «Мэри Хоуп» имел право присваивать всё, что находилось на палубах захваченных испанских судов. Кроме того, ему шла третья часть доходов, вырученных от продажи награбленного. Бедные призы следовало отправлять на Провиденс, а богатые отводить прямо в Англию. Если на борту трофейного судна обнаруживались негры-рабы, их можно было продать плантаторам; но те рабы, которые умели нырять за жемчугом, объявлялись собственностью компании.

Помимо «Мэри Хоуп» в Карибском море промышляли и другие каперские суда компании. Губернатор Новой Англии Джон Уинтроп 28 февраля 1638 года записал в своем дневнике: «Г-н Пирс на сейлемском корабле «Дизайр» вернулся из Вест-Индии спустя семь месяцев и привез оттуда хлопок, табак и негров, а также соль с Тортуги… Он встретил там два военных корабля, отправленных лордами Провиденса с каперскими свидетельствами, которые захватили у испанцев различную добычу и много негров». Эти два боевых корабля назывались «Хэппи ритарн» и «Провиденс», и командовал ими уже известный читателю пират Томас Ньюмен.

Трудно подсчитать общий ущерб, нанесенный корсарами Тортуги испанскому судоходству в рассматриваемую эпоху. Согласно данным Сальватора Брау, с 1637 по 1641 год они захватили добычу на 400 тыс пиастров лишь на судах, которые торговали с Пуэрто-Рико. И это в период, который никогда не считался «золотым» в истории флибустьерства.

После того как англичане перебрались с Тортуги на побережье Эспаньолы, гавань острова пришла в запустение. Правда, сюда продолжали наведываться французские буканьеры, заключавшие сделки с контрабандистами и флибустьерами, но по-настоящему возродить колонию на Тортуге удалось лишь спустя два года.

В конце 1639 года с Сент-Кристофера, Невиса и других островов на Тортугу прибыло около 300 английских авантюристов, а с ними — 40 женщин и 20 негров-рабов. Мужчины избрали своим губернатором капитана Роджера Флоуда — бывшего шерифа с острова Провиденс Однако применявшиеся им суровые методы управления пришлись вольнолюбивым жителям Тортуги не по вкусу, и они, сместив Флоуда, отдали свои голоса за некоего капитана Джеймса (Шарлевуа называет этого человека Уиллисом). Последний стал председателем Совета, составленного из наиболее авторитетных колонистов.

Вспомнив, что Компания Провиденса долгое время была официальным патроном Тортуги, Джеймс в начале 1640 года обратился к ее директорам с просьбой прислать в Бастер оружие и амуницию, обещая взамен платить компании подушный налог. Просьбу решили уважить, и в июне того же года Джон Пим приступил к сбору средств для снаряжения очередной экспедиции на остров. Однако отправить на Тортугу подкрепления так и не удалось — в 1641 году из Вест-Индии пришла ошеломляющая весть о том, что форпост компании в Карибском регионе — остров Провиденс — захвачен испанцами. Графу Уорвику и его партнерам по бизнесу пришлось ломать голову над тем, как возместить убытки, вызванные этой потерей.

Белиз — государство, расположенное в Центральной Америке, в юго-восточной части полуострова Юкатан, которое до 1973 года являлось колониальным владением Великобритании и называлось Британский Гондурас После провозглашения независимости страна приняла название Белиз по ее крупнейшему городу Белиз, расположенному в устье одноименной реки. В исторической литературе (прежде всего, благодаря стараниям британских историков) широко распространена точка зрения, согласно которой Белиз получил свое название по имени шотландского флибустьера Питера Уиллиса, или Уоллеса, жившего когда-то на Тортуге. Согласно одной из легенд, этот флибустьер около 1640 года крейсировал в Гондурасском заливе и, преследуемый испанским фрегатом, вынужден был укрыться в устье мутной мелководной реки. В результате этого «исторического» события имя пирата стало названием реки и основанного на ее берегах поселения, а со временем было перенесено и на всю страну.

Красивый миф, не правда ли? Но подобных легенд в научно-популярной литературе можно найти немало.

Знаменитый французский географ Жан-Жак Элизе Реклю (1830–1905), написавший капитальный 19-томный труд «Земля и люди. Всеобщая география», в томе 17 рассказал, как в конце XVII века английские пираты овладели островом Кармен, отделяющим лагуну Терминос от Мексиканского залива. В 1717 году испанская флотилия, посланная из Веракруса, выбила их из этого убежища, и пираты перебрались на восточное побережье полуострова Юкатан. На гондурасском берегу ими был основан лагерь, «который от имени их начальника Валлиса стал известен под названием Балисе или Белизе (Balice, Belize)».

Так кто же такой Питер Уиллис (Уоллес, Валлис) — реальное историческое лицо или плод чьей-то фантазии?

Покопавшись в исторической литературе XVII–XVIII веков, исследователи обнаружили в сочинении иезуита Шарлевуа упоминание о некоем Уиллисе, который в конце 1639 или начале 1640 года был избран флибустьерами Тортуги председателем Совета острова. Когда французский отряд под командованием Левассёра выбил англичан с Тортуги (в 1640 году), Уиллис, «по всей видимости», перебрался на остров Провиденс, где в то время находилась небольшая английская колония. Наконец, после испанского нападения на Провиденс (в 1641 году) этот флибустьер «мог спастись бегством» и укрыться где-то в Гондурасском заливе. Как видим, вся указанная цепь событий построена на догадках и предположениях, а не на конкретных фактах биографии Уиллиса. Кстати, сам Шарлевуа ничего не говорит об основании Уиллисом поселения на месте современного Белиза.

Дальнейшие исследования показали, что легенды о Питере Уиллисе возникли в XIX веке, когда во многих британских альманахах появились весьма тенденциозные публикации по истории английских колоний в Центральной Америке. В альманахе 1826 года впервые упомянут 1650 год как дата прибытия в район Белиза английских поселенцев, бежавших от преследования испанцев. В альманахах, выпущенных в 1827 и 1839 годах, впервые сообщается о «лейтенанте Уоллесе», изгнанном с острова Тортуга, а в альманахе 1829 года рассказано о группе потерпевших кораблекрушение моряков, которые в 1638 году основали поселение в устье реки Белиз. Нарда Добсон, автор «Истории Белиза» (1973), иронически замечает, что все указанные сообщения могли иметь под собой какую-то источниковую базу, но исходные документы, видимо, были уничтожены огнем, ураганом или тропическими паразитами.

Вслед за авторами очерков в альманахах в забавную игру для взрослых вступили более авторитетные мифотворцы. Так, в «Анналах Ямайки», написанных Джорджем Бриджесом (1827), читаем: «Уиллис, известный буканир, был первым англичанином, поселившимся на берегах реки, которой он дал свое имя. Испанцы называли ее Велис (Walis), а со временем это название трансформировалось в Белиз».

В «Истории Центральной Америки», вышедшей в 1883 году, сообщалось, что «Питер Уоллес, шотландец, высадился с примерно восьмьюдесятью компаньонами в устье реки Белиз и построил на ее берегах несколько домов, которые он оградил грубым палисадом. Его имя было присвоено как реке, так и поселению».

Профессор Артур Персиваль Ньютон, опубликовавший в 1914 году великолепную монографию «Колонизационные предприятия английских пуритан», тоже «обнаружил» флибустьера Питера Уоллеса в Гондурасском заливе; по ею мнению, Уоллес в 1643 юду примкнул к флотилии Уильяма Джексона, опустошавшей испанские поселения в бассейне Карибского моря.

А один из современных гватемальских историков «напал на след» Уоллеса там, где его еще никто не искал: он сделал пресловутого пирата заместителем сэра Уолтера Рэли в его экспедиции на реку Ориноко в 1617–1618 годах.

Чем же объяснить появление в исторической литературе столь многочисленных и столь сомнительных «пиратских» версий о возникновении Белиза? Ответ лежит на поверхности: Питер Уоллес был выдуман в XIX веке апологетами британского колониализма для обоснования «приоритетных прав» Британии на захват восточного побережья Юкатана.

В настоящее время наиболее убедительной выглядит альтернативная «индейская» версия происхождения названия Белиз. По мнению лингвистов, в основе этого топонима лежит одно из трех слов индейцев майя: либо belakin («земля по направлению к морю»), либо balitza («земля Итцы», где Итца — ныне не существующий древний город майя), либо beliz («мутные воды»; в сезон дождей река Белиз действительно становится мутной).

Тем не менее местные жители предпочитают рассказывать заезжим туристам о пиратском происхождении своего города — единственного города на планете, фундаментом которого являются тысячи разбитых бутылок из-под рома.

В 1640 году на Тортуге обострились отношения между английскими и французскими колонистами — плантаторами, флибустьерами и охотниками. Если верить французским источникам, англичане разоружили французов, некоторых из них убили, а прочих вынудили перебраться на северное побережье Эспаньолы.

Посовещавшись, беженцы пришли к единодушному мнению отправить гонцов с просьбой о помощи к генерал-лейтенанту французских Антилл рыцарю Мальтийского ордена Филиппу Блонделю де Лонвийе, шевалье-сеньору де Пуанси (1584–1660). Генерал-лейтенант, резиденция которого находилась на острове Сент-Кристофер, предложил военному инженеру-гугеноту Левассёру возглавить отряд верных ему людей (тоже гугенотов), привести Тортугу под контроль Франции и стать губернатором острова.

После долгих архивных изысканий исследователям удалось установить, что Франсуа Левассёр, сеньор де Рене де Буадуфле и де Летр происходил из Коньера (Cogners), что в Мэне. Ряд авторов утверждает, будто он прибыл на Сент-Кристофер в начале 1620-х годов вместе с нормандскими корсарами Урбэном де Руассеем и Пьером Белэном д'Эснамбюком. В действительности Левассёр появился на указанном острове раньше. По данным Исидора Гюэ, когда д'Эснамбюк в 1625 году высадился на Сент-Кристофере, здесь уже находился Левассёр «с 80 членами экипажа и 40 неграми, захваченными на берегах Африки». Тот же автор сообщает, что Левассёр и его команда очутились на острове после того, как потерпели у его берегов кораблекрушение. В ожидании прихода какого-нибудь судна, которое могло оказать им помощь, французы вырастили на Сент-Кристофере пробный урожай табака. Этим товаром они собирались расплатиться со спасателями, которые согласились бы забрать их с острова.

Справедливости ради отметим, что, по мнению ряда исследователей, предшественником капитана де Руассея и д'Эснамбюка на Сент-Кристофере был лионский капитан Шантэль, изгнанный в 1624 году из Кайенны (Гвиана) восставшими индейцами. Только после объединения отрядов Руассея-Эснамбюка и Шантэля на острове оказалось около 80 французов и 40 негров-рабов. Если эта информация достоверна, то, возможно, до появления на Сент-Кристофере команды де Руассея и д'Эснамбюка там уже находились два французских отряда: один — под командованием Левассёра, другой — под командованием Шантэля.

Присутствие Левассёра на острове до прибытия туда капитана де Руассея и д'Эснамбюка подтверждает долговая расписка последнего, в которой он обязался вернуть Левассёру 3 тыс ливров серебром в благодарность за материальную поддержку, которую тот оказал ему после прибытия на Сент-Кристофер (включая уступку д'Эснамбюку 40 негров-рабов).

Опасаясь нападения со стороны испанцев и индейцев-карибов, французы с помощью африканских рабов возвели на берегу простейшие фортификационные сооружения и установили добрососедские отношения с англичанами из колонии Томаса Уорнера. Эти меры предосторожности оказались своевременными — в ноябре 1625 года к острову подошел флот индейцев-карибов. «Мы посоветовали им убраться, — писал английский капитан Смит, — но они не ушли; тогда мы и французы выступили вместе и пятого ноября пошли на них и обратили их в бегство».

В канун Нового года индейцы предприняли еще одну попытку изгнать незваных пришельцев с острова, но англичане в союзе с французами снова отбили их нападение.

Вырастив на Сент-Кристофере урожай табака, де Руассей и д'Эснамбюк отправились летом 1626 года во Францию. В Париже, разрекламировав плодородие и чудесный климат Сент-Кристофера, они сумели заинтересовать ряд купцов и судовладельцев перспективой освоения богатой колонии на островах Вест-Индии. Сам кардинал Ришелье проявил интерес к проектам де Руассея и д'Эснамбюка.

2 октября 1626 года оба капитана получили от правительства исключительную привилегию на колонизацию Сент-Кристофера и других Малых Антильских островов. При поддержке Ришелье 31 октября того же года была организована Компания Сент-Кристофера — «для освоения и заселения островов Сент-Кристофер, Барбадос и других, расположенных у входа в Американский залив между одиннадцатым и восемнадцатым градусов [к северу] от линии экватора, которые не заняты христианскими правителями, чтобы обучить жителей названных островов католической, апостольской и римской религии, и чтобы обмениваться и торговать там продуктами и товарами, которые можно будет собирать и вывозить с названных островов и из соседних мест… во Францию…. в течение двадцати лет».

Поскольку члены компании несли основные расходы по снаряжению экспедиции в Вест-Индию, они должны были получить половину всех доходов с Сент-Кристофера. Десятая часть прибылей шла в пользу д'Эснамбюка и де Руассея, столько же — в пользу короля. Интересы Левассёра были полностью проигнорированы.

Подготовка экспедиции осуществлялась в Париже и в Гавре. В Бретани Урбэн де Руассей и его брат Клод де Руассей де ла Трентьер взяли на борт паташа «Кардинал» и флибота «Виктуар» соответственно 70 и 140 человек; д'Эснамбюк снарядил в Гавре свой корабль «Католик» (водоизмещением 250 тонн) и взял на его борт 322 человека Большинство пассажиров были кабальными слугами — как правило, в эту категорию переселенцев попадали разорившиеся крестьяне и ремесленники. Кроме кабальных слуг за море отправились наемные солдаты и миссионеры — неизбежные спутники колониальных экспедиций.

Корабли вышли в море 24 февраля 1627 года Переход через Атлантику оказался чрезвычайно сложным и полным опасностей. В европейских водах флотилии пришлось спасаться бегством от корсаров-гугенотов из Ла-Рошели. У берегов Западной Африки два марокканских корсара обрушили на французские суда град ядер и «зажигательных бутылок». Чтобы взбодрить своих людей, капитаны устраивали на каждой стоянке военные учения — в Рио-де-Оро, на мысе Бланко, на Сан-Винсенте и у Зеленого Мыса Результаты учений оказались впечатляющими — солдаты перестали попадать из пушек в свои корабли.

К месту назначения прибыли 8 мая. Чтобы избежать возможных разногласий с англичанами, решили заключить с ними договор о разделе острова Соглашение было подписано 13 мая 1627 года. Центральная часть Сент-Кристофера осталась за англичанами; д'Эснамбюк взял во владение северную часть, или Каптер с центром в Пуан-де-Сабле; де Руассей обосновался в южной части, где заложил современный Бастер и новый форт. В договоре имелись пункты, предусматривавшие совместные акции против индейцев и испанцев. Однако самым любопытным был пункт, согласно которому в случае войны между Англией и Францией в Европе колонии на Сент-Кристофере должны были сохранять нейтралитет.

Последующие события показали, что английские и французские колонизаторы не могли мирно сосуществовать на Сент-Кристофере. В то время как английская колония крепла и разрасталась (в 1628 году англичане колонизовали также соседний остров Невис), французская колония переживала кризис Погрузив на корабли табак и другие товары, Руассей снова отправился во Францию за помощью — необходимо было достать новых переселенцев, военное снаряжение и провиант.

Взяв на борт «Кардинала» 150 пассажиров, он вернулся на Сент-Кристофер в мае 1628 года. Однако радикально улучшить состояние колонии не удалось. Воспользовавшись численным превосходством, англичане нарушили договор и захватили часть французской территории, одновременно запретив д'Эснамбюку строить укрепления в Пуан-де-Сабле.

Обиженному нормандцу пришлось ехать с жалобой к кардиналу. Ришелье, встревоженный сообщениями о чрезмерной активности англичан в Новом Свете, велел снарядить флотилию из 10 кораблей, командиром которой назначили уже упоминавшегося ранее сьёра де Каузака. Последний, смотря по обстоятельствам, должен был либо заключить с англичанами новый договор о дружбе, либо изгнать их с Сент-Кристофера, после чего отправиться в Виргинию и разорить все тамошние поселения. Переданные де Каузаку инструкции были составлены в Гренобле 18 февраля 1629 года. Несмотря на то что 24 апреля в Сузе между Англией и Францией был подписан договор о мире, главная цель экспедиции осталась прежней.

Флотилия снаряжалась в Гавре. В это время компании оказали материальную поддержку ряд судовладельцев, в том числе Исаак де Разильи и корсар Опосг Лериси де ла Мориньер-Понпьер. К началу июня 6 больших кораблей и 4 легких судна были готовы выйти в море. «Генерал» флотилии де Каузак должен был идти на флагмане «Труа Руа»; вице-адмирал Жак Леруа-Дюмэ — на «Интенданте»; корсар из Дюнкерка капитан Жирон, известный как Куарлэ, — на «Серф Волане»; капитан Ла Птитьер — на судне «Сент-Мари»; капитан Мориньер-Понпьер — на своем корабле «Дофин»; капитан Дез Ломбар — на «Эгле»; капитан Лассиз — на «Кардинале»; капитан Эрве — на «Сент-Анне». Барка Понпьера и галиот Жирона использовались в качестве транспортов.

5 июня 1629 года флотилия де Каузака покинула Гавр, имея на борту несколько сот эмигрантов из Нормандии, рекрутированных д'Эснамбюком. Совершив переход через Атлантику, во время которого французы захватили два торговых судна (одно — из Англии, другое — из Гамбурга) и потеряли несколько своих кораблей, де Каузак 21 июля подошел к Барбадосу. Английский губернатор, не получивший своевременно сообщений о заключении мира с Францией, был очень напуган, но узнав, что французы не зарятся на управляемую им колонию, снабдил их всем необходимым. Через несколько дней корабли флотилии стали на якорь у южного побережья Сент-Кристофера, в Бастере. Д'Эснамбюк высадил на берег около 300 переселенцев и встретился с де Руассеем, который кратко рассказал ему о событиях, имевших место на острове за время его отсутствия.

Появление флотилии де Каузака изменило соотношение сил на Сент-Кристофере в пользу французов. Эдварду Уорнеру, исполнявшему обязанности губернатора английской колонии, был послан ультиматум с требованием вернуть французским колонистам захваченные у них земли, но хитрый англичанин начал тянуть время, уповая на скорое прибытие английской эскадры. Не дождавшись положительного ответа, де Каузак 2 августа 1629 года направился к английскому рейду с 6 кораблями: «Труа Руа», «Интендантом», «Эглом», «Дофином», «Нотр-Дамом» и баркой Понпьера. 31 орудие форта Чарлз и пушки 5 английских кораблей, стоявших на рейде, открыли по французской эскадре огонь. В ходе трехчасового сражения французы потеряли убитыми на адмиральском судне 4 человека, на вице-адмиральском — 10, на «Дофине» — 29. Самой тяжелой утратой была гибель капитана Мориньер-Понпьера, ветерана многочисленных корсарских экспедиций в Вест-Индию. Тем не менее победа осталась за французами. Из пяти английских кораблей улизнуть посчастливилось только одному.

На следующий день к эскадре подошла барка под белым флагом. Поднявшись на борт «Труа Руа», Уорнер заявил протест в связи с незаконными действиями французской стороны. В ответ де Каузак еще раз потребовал, чтобы англичане ушли с захваченной ими французской территории и не мешали д'Эснамбюку укреплять Пуан-де-Сабль.

Уорнер попытался лавировать и сказал, что ему надо узнать мнение своего суверена. Но Каузак был непреклонен. На просьбу англичанина подождать пять дней французский командир ответил, что будет ждать до следующего утра.

Утром Уорнер в сопровождении нескольких офицеров снова поднялся на борт французского флагмана. Условия ультиматума были приняты. Во время завтрака повеселевший Каузак развлекал своих подчиненных и гостей анекдотами и провозглашал тосты за здоровье правящих монархов. Все это сопровождалось артиллерийским салютом. Новый договор был подписан в соответствии с требованиями французской стороны, и в знак «вечной любви» к англичанам Каузак подарил им те корабли, которые он захватил у них.

По мнению ряда историков, французы были осведомлены об отправке в Новый Свет большой испанской армады, которая должна была уничтожить французские и английские поселения на Сент-Кристофере, и в задачу Каузака входило противодействие испанцам. Устав ждать испанские корабли, считает МА Пенья Батлье, Каузак ушел с острова еще до их прибытия. Вряд ли можно согласиться с данной точкой зрения. Ни французские, ни английские колонисты Сент-Кристофера не подозревали о том, что из Испании на Антилы отправлен флот под командованием адмирала Фадрике де Толедо. И поражающие своей беспечностью действия, предпринятые Каузаком вскоре после подписания договора с Уорнером, свидетельствуют о том же.

11 августа Каузак поднял французский флаг на соседнем островке Синт-Эстатиус, где был заложен небольшой форт с 6 пушками, построены хижины и оставлен гарнизон из 120 человек под командованием капитана Сен-Томаса. Эскадра разделилась: капитан Жирон с одним или двумя кораблями пошел осуществлять разведку окрестных вод и островов; два или три судна были отправлены грабить испанцев; корабль «Кардинал» Каузак отослал во Францию, а два судна, «Труа Руа» и «Нотр-Дам», остались в его распоряжении на Синт-Эстатиусе.

Как уже сообщалось, большой испанский флот под командованием Фадрике де Толедо 16 сентября 1629 года подошел к острову Невис, когда там стояли на якоре 10 корсарских кораблей, принадлежавших англичанам, французам и, возможно, голландцам. Некоторые из них были захвачены. Затем, без труда подавив сопротивление английского форта, испанцы 17 сентября предъявили колонистам ультиматум: англичане должны были покинуть остров и впредь никогда там не появляться. Ультиматум был принят.

На следующий день армада подошла к Сент-Кристоферу. Кабальные слуги, испытавшие на себе все «прелести» плантационного рабства, воспользовались этим обстоятельством и бежали от своих английских и французских хозяев на испанские корабли, снабдив испанского генерала ценной информацией. Серьезного сопротивления испанцам оказано не было, если не считать партизанских действий небольшого англо-французского соединения, в составе которого отличился племянник д'Эснамбюка Диэль дю Парк. Он убил одного из испанских командиров, сам получил восемнадцать ран и был доставлен на борт галеона, где, несмотря на старания врачей, умер спустя две с половиной недели. По словам Шарлевуа, испанцы оказали ему при захоронении такие почести, «которые в Испании оказывались только самым важным персонам».

Тем временем Урбэн де Руассей со своими людьми покинул форт и бежал в Каптер к д'Эснамбюку, упрашивая последнего не оказывать испанцам сопротивления, а переехать с четырьмя сотнями колонистов на остров Антигуа. Д'Эснамбюк, опасаясь расправы, вынужден был принять это предложение. Люди спешно погрузились на борт двух кораблей капитанов Жирона и Роза, стоявших на рейде, и вышли в море. Шторм не позволил им подойти к Антигуа, отбросив на север, к острову Сен-Мартен. Здесь, остро нуждаясь в пресной воде и продовольствии, Руассей сговорился с несколькими офицерами и солдатами покинуть д'Эснамбюка и принудил капитана Роза увести его корабль «Сент-Анн» во Францию (там кардинал Ришелье обвинил Руассея в трусости и государственной измене, приказал заковать его в кандалы и посадить в Бастилию).

Появление испанской армады у острова Синт-Эстатиус заставило сьёра де Каузака 24 сентября эвакуировать с берега всех его людей и спасаться бегством. Посетив Эспаньолу и Тортугу, о чем мы уже рассказывали в главе 3, он увел свои корабли в Европу.

После ухода испанского флота с Сент-Кристофера капитан Жирон вернулся туда с людьми сьёра д'Эснамбюка и, как свидетельствует хроника, «насильно высадил их опять». Через какое-то время сюда пожаловали также французы, укрывшиеся во время испанского нападения на островах Монтсеррат, Сен-Бартельми и Ангилья. Таким образом, французская колония на Сент-Кристофере была восстановлена В 1635 году она перешла в собственность Компании островов Америки, образованной в феврале по инициативе кардинала Ришелье. В том же году сьёр д'Эснамбюк основал постоянные французские колонии на островах Мартиника и Доминика.

Скудость источников не позволяет определить, где в это время находился Левассёр. Его имя вновь «всплывает» в документах лишь в 1638 году в связи со смертью д'Эснамбюка (последний умер в 1637 году), так и не уплатившего ему долг. В регистрах Компании островов Америки записано:

«Собрание в среду 6 января 1638 года Вышеупомянутый сьёр Берюйер представил ходатайство, поданное Компании сьёром Левассёром, в котором он рассказывает о завоевании острова Сент-Кристофер у дикарей еще до того, как Компания была образована, и о том, что сьёр д'Эснамбюк обещал возместить ему понесенные расходы, чтобы [теперь Компания] компенсировала часть его издержек; требование [Левассёра] к Компании, чтобы она позволила ему доставить на названный остров пятьдесят пассажиров, освободив от всех пошлин, полагающихся Компании».

Из этого документа видно, что в начале 1638 года Левассёр и полсотни его друзей-гугенотов находились во Франции, откуда собирались вернуться в Вест-Индию за счет Компании островов Америки. Компания порекомендовала ему взыскать долг умершего д'Эснамбюка с наследников последнего.

По всей видимости, Левассёр прибыл на Сент-Кристофер из Франции вместе с рыцарем Мальтийского ордена Филиппом де Лонвийе де Пуанси.

Командор Филипп Блондель де Лонвийе де Пуанси, шевалье ордена Святого Иоанна Иерусалимского, командор Дуазмон, шеф эскадры королевских кораблей в Бретани, по рекомендации кардинала Ришелье 15 февраля 1638 года был назначен королем Людовиком XIII губернатором Сент-Кристофера и, кроме того, генерал-лейтенантом Французских Антильских островов. Отплыв из Гавра 12 января 1639 года, он прибыл на Мартинику 11 февраля. Отдохнув там пять дней, Пуанси снова поднял паруса и прошел к острову Гваделупа, а оттуда — к конечной цели своего путешествия, Сент-Кристоферу.

Из французских источников явствует, что Левассёр был назначен командором Пуанси ответственным за состояние фортификаций на острове и способствовал их улучшению. Но поскольку ближайшие соратники губернатора — ярые католики — терпеть не могли гугенотов, они начали интриговать против Левассёра. Пуанси пришлось искать подходящего случая, чтобы под каким-нибудь благовидным предлогом избавиться от Левассёра и его единоверцев. Такой случай подвернулся, когда к Пуанси явились беженцы с Тортуги и попросили у него поддержки в борьбе против англичан. Генерал-лейтенант предложил Левассёру выбить английских «узурпаторов» с Тортуги и стать его губернатором.

Не исключено, что пост губернатора Тортуги рассматривался Компанией островов Америки как плата Левассёру за ту помощь, которую он в 1625 году оказал д'Эснамбюку.

Заключив с командором соглашение о равном долевом участии в предстоящей экспедиции, Левассёр посадил на борт судна полсотни верных ему людей и в конце мая или начале июня 1640 года прибыл на северное побережье Эспаньолы. Там он временно обосновался на островке Пор-Марго и в течение лета налаживал дружеские отношения с буканьерами и пиратами. В последний день августа 1640 года, получив известие о захвате англичанами французского судна, он неожиданно высадился в Кайоне и вскоре стал хозяином Тортуги.

15 ноября того же года Пуанси написал подробное сообщение о захвате Тортуги французами и отправил его в Париж руководителям Компании островов Америки.

«…Пришел корабль на [остров] Синт-Эстатиус, — читаем в мемуаре Пуанси, — который доставил известие, каким образом французы стали хозяевами Тортуги… То, что касается Тортуги, подтверждено письмами, которые Левассёр написал мне и которые содержат отчет о том, каким образом он стал ее хозяином. Однако сначала расскажу о причине, побудившей меня предпринять это предприятие.

Как-то раз некий английский капитан без официального поручения или назначения увел 300 человек своих соплеменников с соседнего острова Невис, лежащего в одном лье от Сент-Кристофера; зная, что на Тортуге было около сорока французов, не имевших начальника, которые жили тихо, никого не беспокоя, он решил неожиданно навестить их. И, действительно, под предлогом дружеских намерений он высадился там на сушу. Французы, будучи слабее, приняли его благосклонно и помогали ему и всем его людям своими припасами в течение четырех месяцев, после чего, в ответ на это и вопреки правилам гостеприимства, он [английский капитан] их разоружил, вытеснил на большую землю Сен-Доменг и убивал хладнокровно. Некоторые из них, кому посчастливилось бежать, явились ко мне с жалобой; но поскольку я был не в состоянии отомстить за эти беззаконие и жестокость по отношению к моим братьям, я решил незаметно и с честью осуществить уход с этого острова названного Левассёра, так как он был приверженцем так называемой реформированной религии, и, прежде всего, купил ему небольшое судно, которое весьма кстати оказалось на нашем рейде, и велел ему… обосноваться на островке, именуемом островом Марго, который с тех пор называют [также] Убежищем… чтобы оттуда найти удобный случай захватить этого английского капитана, которого Левассёр, уже после обоснования там, отправился посетить. Он завел с ним дружбу, договорившись, чтобы быть нам друг у друга желанными гостями и чтобы, в частности, некоторые французы, укрывшиеся на Тортуге, почитались и торговали там так же [свободно], как и англичане.

Эти добрые отношения не продлились долго, ибо через несколько дней он [английский капитан] их не только разоружил, но и продал как рабов…

Когда Левассёр узнал об этом, он много раз посылал просьбы прекратить сии насилия, нарушавшие их соглашение. Но вместо цивилизованного ответа тот капитан сказал названному Левассёру, что он его не убоится, будь у него хоть 2000 или даже 3000 человек, и что ему откровенно плевать на его просьбы.

Еще до ухода Левассёра с этого острова я приобрел небольшое судно, которое снарядил, дабы отправить в те поселения заготовить мясо для моей семьи; по прибытии [моего судна] туда он [англичанин] без всякого повода меня унизил, захватил пушки, ручное орркие и амуницию, которые находились на судне и которые могли ему пригодиться. Будучи обиженным и зная, что сьёр Левассёр, со своей стороны, тоже был задет, я позволил ему обдумать заговор против этого губернатора и жителей и, если представится благоприятный случай, отомстить этой шельме…

Имея мой приказ, сьёр Левассёр решился захватить этого узурпатора или предать его смерти и так здорово снарядил свой отряд, что всего лишь с 49 людьми в последний день августа высадился на острове и с самого начала взял в плен этого красавца капитана; и, увидев сие, его паства разбежалась. Тем временем сьёр Левассёр захватил дом, весьма выгодно расположенный, в котором он столь прилежно забаррикадировался, что в течение семи или восьми часов держал оборону. Видя небольшое количество людей, которыми он располагал, враги объединились в намерении его атаковать; однако, утратив мужество, решили покинуть остров и отправились на Сен-Доменг. Спустя несколько дней, поразмыслив о своем малодушии и бесчестии, что им пришлось уступить столь малому числу людей, они надумали вернуться, чтобы попытаться его одолеть, и он сдерживал их осаду десять дней. Они встретили такой сильный отпор, что вынуждены были вновь позорно отступить.

Для компенсации своей потери они захватили судно Левассёра, на которое… посадили всех своих людей и отправились к острову Санта-Каталина, с давних пор заселенный англичанами, расположенный в Картахенском заливе, в 10 или 12 лье от материка С тех пор они более не докучали.

С Сент-Кристофера 15 ноября 1640 года

([Подпись] Пуанси».)

2 декабря более лаконичный отчет о захвате Тортуги Левассёром был отправлен командором Пуанси кардиналу Ришелье. В нем он, в частности, отмечал, что сохранение Тортуги в руках французов может принести немалую пользу королю. «Это место весьма подходит для укрепления, а земля производит продукты, достаточные для того, чтобы прокормить две тысячи человек. Здесь имеется много хороших источников, гавань способна укрыть одновременно восемь кораблей по 500 тонн каждый; и если его заселить и укрепить, к чему он призывает, то его можно будет назвать настоящей цитаделью Сен-Доменга».

В письме Пуанси кардиналу есть небольшое, но существенное уточнение относительно численности отряда Левассёра. Генерал-лейтенант сообщает, что помимо 49 человек экипажа, прибывших с Левассёром на Сен-Доменг, в нападении на Тортугу участвовали местные буканьеры — «всего вышло 100 человек». Дю Тертр также подтверждает, что отряд гугенотов был усилен на Эспаньоле «еще примерно сорока или пятидесятью людьми». С такими силами французы действительно могли разгромить менее подготовленных к боевым действиям английских колонистов.

Письмо Пуанси завершается указанием на то, что «в настоящее время он [Левассёр] нуждается в помощи. Ежели будет угодно Вашему Преосвященству доверить мне управление сим островом, я сделаю всё возможное для его сохранения, ожидая, когда он может понадобиться для завоевания Санто-Доминго…»

Известие о захвате Тортуги Левассёром было опубликовано кардиналом Ришелье в парижской «Gazette» 1 февраля 1641 года.

Неллис Мейнард Круз, крупный специалист по истории Французской Вест-Индии, является автором весьма оригинальной версии, будто Левассёр не мог захватить Тортугу в августе 1640 года. При этом Круз ссылается на документ из английского «Календаря государственных бумаг», датированный 26 декабря 1640 года, в котором капитан Джеймс все еще фигурировал как правитель острова. По мнению ученого, Левассёр сместил Джеймса в августе, но не 1640-го, а 1642 года. Эту точку зрения поддержал и другой известный исследователь вест-индской истории — Дэвид Марли. Странное единодушие. Очевидно, ни Круз, ни Марли не знали о письме Пуанси и заметке в парижской «Gazette», однозначно указывающих на захват Тортуги французами в последний день августа 1640 года.

Став хозяином Тортуги, лидер гугенотов прежде всего позаботился о строительстве в 750 метрах от берега нового форта в виде неправильного пятиугольника — его возвели из камня и глиняного кирпича на естественной возвышенной площадке с крутой скалой посредине (высотой от 20 до 25 футов и диаметром около 36 футов), которая господствовала над Бастером и гаванью. Укрепление называли то фортом Ла-Рош (Скальный форт), то фортом Левассёра.

«От этого сооружения сейчас не сохранилось и следа, — сообщает ироничный Жорж Блон. — Судя по описаниям некоторых современников, оно выглядело довольно забавно. Однако, принимая во внимание обычные размеры построек XVII века, мы должны согласиться, что эта маленькая фортеция была поставлена с куда большим умом, нежели бетонные укрепления «линии Мажино» в XX веке».

Предоставим слово такому авторитетному современнику, как Эксквемелин:

«Этот форт был неприступен, потому что на тропе, ведущей к нему, едва могли разойтись два человека. На склоне горы была пещера, которую использовали как склад оружия, а на вершине имелась удобная площадка для батареи. Губернатор приказал построить рядом с ней дом и установить там две пушки, соорудив для подъема на форт переносную лестницу, которую в случае нужды можно было убрать. На территории форта был вырыт колодец, и воды в нем хватило бы на тысячу человек. Вода поступала из родника, и, таким образом, извне колодец был совершенно недоступен».

Дю Тертр уточняет, что на площадке могли разместиться от 300 до 400 человек; на скале были выбиты ступеньки, обрывавшиеся на середине склона; вторую часть подъема на вершину скалы можно было осуществить только с помощью железной лестницы, которую убирали, когда Левассёр отходил ко сну. В основании башни-донжона, служившей губернатору жилищем и складом пороха, имелась отдушина, напоминавшая каминную трубу; по ней можно было с помощью веревки спуститься прямо на земляной вал, окружавший площадку. Упомянутый Эксквемелином родник находился у подножья скалы, и он действительно был недосягаем для врагов: его нельзя было ни повредить, ни перекрыть.

Пуанси, хорошо информированный о состоянии дел на Тортуге, послал туда своего племянника капитана Робера де Лонвийе и контролера Руа де Курпона де ла Вернада с 30 или 40 людьми. Они должны были основать там еще одно поселение и управлять Тортугой во время отсутствия Левассёра. Последний отбыл на Сент-Кристофер, чтобы договориться с генерал-губернатором об условиях эксплуатации французской колонии на Тортуге.

Соглашение, регулировавшее права командора Пуанси и сьёра Левассёра на Тортугу, было заключено 2 ноября 1641 года. Оно состояло из 13 статей и впервые было опубликовано дю Тертром в его «Всеобщей истории Антилл».

Статья 1 соглашения предусматривала свободу вероисповедания как для протестантов, так и для католиков. Следующая статья давала Левассёру право облагать налогами всех жителей острова, производивших какие-либо виды продуктов. От уплаты налогов освобождались вольнонаемные работники, а также участники завоевания острова и их слуги (статья 3). Каждый капитан, не уплачивая налог, мог владеть двенадцатью слугами, каждый лейтенант — восемью, каждый прапорщик — четырьмя, каждый сержант — двумя. Статья 5 разрешала губернатору Тортуги иметь на острове один магазин для продажи жителям необходимых им товаров, причем наценка на каждый вид товара составляла четвертую часть его стоимости. Подразумевалось, что эта четвертая часть будет идти на содержание магазина и финансирование общественных работ. Прочие расходы по снабжению Тортуги брала на себя Компания островов Америки. Статья 6 запрещала жителям частным порядком снабжать провизией заходящие в гавань корабли. Губернатор мог забрать такую провизию за полцены и поместить ее в свой магазин. В следующей статье говорилось о том, что губернатор должен содержать гарнизон острова за счет жителей, не отвлекая последних от их занятий. Статья 8 регламентировала распределение доходов от налогов и пошлин.

Губернатору как королевскому комиссионеру шла десятая часть; остаток делился на две части: одна шла в пользу Компании островов Америки, другая — в пользу губернатора и офицеров. Из части, предназначенной офицерам, Левассёру причитались две трети, а генерал-лейтенанту — одна треть. Прапорщика и трех сержантов надлежало поощрить подарками. Еще одна статья предусматривала обязательство разводить скот в долине Ла-Плэн (колонисты могли бы кормиться мясом этих животных в случае бегства при нападении неприятеля). Согласно статье 11, Левассёр должен был построить дома и форты в местах, наиболее удобных для защиты острова. Расходы по добыче ценной древесины, соли и других природных богатств Тортуги возлагались на колонистов (статья 12). Все покупаемые товары, скот, а также негры-рабы должны были фиксироваться в книгах отчетности (статья 13). Договор был составлен в трех экземплярах и подписан в гостинице «Ла Монтань» на острове Сент-Кристофер в присутствии нотариуса Симона де Мерля — секретаря генерал-лейтенанта.

Вернувшись на Тортугу, Левассёр весьма скоро перестал подчиняться и командору Пуанси, и Компании островов Америки. На предложение директоров последней прислать на остров подкрепления он в октябре 1642 года ответил им, что «весьма укрепил себя, снабдил пушками, оружием и амуницией, которые дал этому острову сам Господь, и, видимо, больше не нуждается в людях для его сохранения».

Состояние фортификаций, возведенных Левассёром, было проверено во время испанского нападения в 1643 году. По данным дю Тертра, испанская карательная экспедиция состояла из 6 кораблей и барок и 600 солдат, не считая матросов; Эксквемелин определяет численность нападавших в 800 человек.

Когда испанцы, не подозревая о силах защитников острова, появились на рейде Бастера, им позволили беспрепятственно высадиться на берег. Но когда они приблизились к укреплению на горе, французы встретили их сильным артиллерийским огнем. Отстреливаясь, каратели в беспорядке отступили к своим шлюпкам, снова погрузились на корабли и вышли в открытое море. Там, посовещавшись, они решили высадить десант в двух лигах к западу от Бастера, в Каноне. Левассёр вновь не стал препятствовать высадке вражеского десанта, укрыв своих людей на подступах к форту. Согласно версии Шарлевуа, испанцы, развивая наступление, натолкнулись на засаду и во время боя потеряли 200 человек (дю Тертр пишет, что они «потеряли более сотни человек»). Те, кто уцелел, в панике ретировались на свои суда и на следующий день уплыли прочь от Тортуги.

Свою версию случившегося приводит и Эксквемелин: «Губернатор приказал срубить вокруг… все деревья, чтобы лучше видеть врагов. Испанцы поняли, что без пушек им форта не взять, и принялись совещаться, как быть дальше. Поскольку все высокие деревья, окружавшие форт, были срублены, открылась возможность обстрелять его с соседней горы. Испанцы отплыли от берега и через некоторое время втащили пушки на эту гору. Гора была довольно высокая, и с ее вершины виден был весь остров. Склоны юры были крутыми и обрывистыми, взобраться наверх было очень трудно. Как это удалось испанцам, я расскажу ниже.

Испанцы привезли много рабов и слуг, среди которых были метисы, или полукровки, и индейцы. Они-то и должны были проложить путь через скалы, чтобы доставить пушки на вершину и устроить батарею, которая открыла бы огонь по форту и принудила французов сдаться. Но как только испанцы принялись за дело, французы нашли способ отбить пушки. Ночью на Тортуге высадились охотники и пираты и тайком взобрались на вершину горы по ее северному склону. К таким делам они были вполне привычны. Испанцы с большим трудом все же втащили пушки на гору, рассчитывая обстрелять форт на следующий день. Они не подозревали о вылазке французов. Но утром (а к тому времени они привели пушки в порядок) французы неожиданно напали на них с тыла и многих из них сбросили с горы. Ни один из испанцев не уцелел, все переломали себе шеи и ноги. Остальных французы тоже перебили без всякой пощады. Те испанцы, которые остались на берегу, поняли, что произошло нечто ужасное, и тут же отплыли и больше уже не пытались захватить остров».

Справедливости ради отметим, что ряд исследователей отрицает возможность испанского нападения на Тортугу в 1643 году, поскольку в испанских архивах не обнаружено документов, подтверждающих это. Информация Жоржа Блона о том, что испанцы в 1645 году на 5 галеонах с 600 солдатами пытались захватить Тортугу, также не подтверждается историческими источниками.

Укрепив свою власть на Тортуге, Левассёр вскоре превратился в настоящего диктатора. Если верить дю Тертру и Шарлевуа, он обложил колонистов непосильными налогами и повинностями и управлял островом «скорее как король, нежели как губернатор». Католики были подвергнуты жестоким преследованиям, их часовня сожжена, а священник изгнан. Отец Марк, монах-капуцин, проплывавший на судне мимо Тортуги и вынужденный укрыться в ее гавани из-за шторма, тоже был изгнан. Превратив Тортугу в оплот протестантов, Левассёр начал бросать неугодных ему людей в темницу, имевшуюся в башне форта. Эта темница называлась «Чистилищем». В ней находилась железная дыба, на которой узников пытали, подвешивая за голову, руки и ноги. Она называлась «Адом». От тирании Левассёра в конце концов пострадал даже протестантский пастор Рошфор (автор знаменитой «Истории Антилл»), который поссорился с губернатором и едва избежал знакомства с его «адской машиной».

Желая избавиться от Левассёра, превратившего Тортугу в «маленькую Женеву» (то есть оплот кальвинизма), директора Компании островов Америки на своем заседании 2 марта 1643 года (или, по данным Моро де Сент-Мери, 2 марта 1644 года) постановили рекомендовать господину де Пуанси «неожиданно захватить Левассёра на острове Тортуга», а сам остров забрать в ленное владение командора. Последний решил передать управление островом своему племяннику и ближайшему помощнику Роберу Блонделю де Лонвийе де Пуанси. Весной того же года Робер де Лонвийе и контролер де ла Вернад отправились на Тортугу, намереваясь заманить Левассёра на Сент-Кристофер. Однако губернатор-гугенот не дал себя одурачить. Приглашение командора посетить Сент-Кристофер, чтобы «получить там подкрепления» для основания крупной колонии на Сен-Доменге (т. е. в западной части Гаити), он вежливо отклонил, сославшись на то, что в его отсутствие испанцы могут вновь неожиданно напасть на Тортугу и истребить всех жителей. В итоге посланцы Пуанси вынуждены были уехать из Бастера ни с чем.

Наряду с репутацией «гнезда протестантов», Тортуга укрепила также свой статус крупной пиратской базы, интерес к которой со стороны морских разбойников различных национальностей особенно возрос после уничтожения испанцами английской базы на Провиденсе. Левассёр от своего имени стал выдавать флибустьерам каперские свидетельства на право грабежа испанских судов и поселений в Америке, получая за это определенную мзду. Не случайно дю Тертр отмечал, что пираты Тортуги, «захватывая у испанцев богатые призы, смогли быстро обогатить как жителей, так и губернатора».

О пиратских акциях, совершавшихся ловцами удачи с Тортуги в 40-е и начале 50-х годов XVII века, сохранились лишь отрывочные сведения. Так, в 1648 году некий отряд флибустьеров высадился на побережье Эспаньолы и ограбил испанское поселение Асуа В том же году, в июне, английские пираты под командованием капитана Абрахама (возможно, Абрахама Блауфелта) разорили городок Саламанка-де-Бакалар в юго-восточной части Юкатана, близ Белиза В конце августа капитан Робер Мартэн, пользовавшийся особым доверием Левассёра и получивший от него каперское свидетельство, захватил в районе Гаваны два испанских приза с грузом какао. Кубинский губернатор дон Диего де Вильяльба-и-Толедо, рыцарь ордена Сантьяго, реквизировал два частных галеона, снабдил их солдатами и пушками и отправил на поиски корсара Однако оба галеона сели на мель, и для их спасения пришлось снаряжать в Гаване специальную спасательную команду. Тем временем Мартэн в конце ноября прибыл в Ла-Рошель, где пытался продать свою добычу. Власти города признали его призы незаконными и конфисковали их.

В течение 1651 года в Карибском море и Мексиканском заливе промышлял другой капитан из Ла-Рошели — Матурэн Габаре, командовавший 30-пушечным кораблем «Феникс» (водоизмещение — 350 тонн). Самый значительный приз был сделан им в районе Санта-Марты, причем в память об этом событии местные жители назвали одну из бухт «заливом Габаре». Посетив Канаду (где, возможно, он сбыл часть добычи), Габаре снова вышел в море; в родной порт он вернулся лишь в октябре 1652 года.

Примерно в это же время в Вест-Индии корсарствовали французские капитаны Жером Опостен де Больё и Жоб Форан.

26 мая 1651 года неизвестный отряд пиратов с Тортуги атаковал испанский порт Сан-Кристобаль-де-Альварадо, расположенный на побережье Мексиканскою залива. Сохранились свидетельские показания нескольких человек, ставших жертвами этого нападения.

По свидетельству лиценциата Франсиско Гуттьереса де Эстрады, викария Альварадо, шайка флибустьеров состояла из французов и голландцев. Каждый из них имел при себе большое охотничье ружье с двенадцатью зарядами в патронташе и два-три пистолета. Пираты, прибывшие в гавань на небольшой барке, за час до рассвета осуществили внезапную высадку на берег, убили в стычке десять испанцев и столько же ранили. Затем они ограбили дома горожан и приходскую церковь, «ничего там не оставив для проведения мессы», после чего, прихватив несколько заложников и стоявшее в порту испанское судно, ушли с наступлением прилива в открытое море. Викарий оценил стоимость похищенных церковных сокровищ и прочих вещей в 12 тыс песо. Он добавил, что пираты обещали «вернуться с тысячью человек, чтобы взять названный порт и отсюда идти захватывать и грабить Веракрус».

Другой свидетель, Хосе де Мора, подтвердил слова викария, уточнив, что флибустьеры унесли из церкви серебра на 4 тыс песо.

Третий свидетель, плотник Хуан Фернандес, определил численность шайки в двадцать пять человек Он добавил, что флибустьеры расспрашивали его о гавани Сан-Хуан-де-Улуа, о том, сколько судов она может вместить, а также об испанских фортификациях и военном снаряжении. Из показаний свидетелей следовало, что французы и голландцы планировали в недалеком будущем осуществить нападение на Веракрус. Но в действительности такое нападение будет предпринято ими лишь через тридцать два года.

В исторических анналах сохранился анекдот, связанный с губернатором Тортуги, пиратами и командором Пуанси. Как-то раз Левассёр приобрел у морских разбойников статую девы Марии, отлитую из чистого серебра. Узнав об этом, Пуанси решил, что она могла бы украсить его часовню, и попросил губернатора Тортуги подарить ему столь ценный трофей. Свою просьбу он подкрепил ссылкой на то, что протестантам не полагается пользоваться католическими реликвиями. В ответ Левассёр погрузил на корабль и отправил на Сент-Кристофер… деревянную копию статуи. В сопроводительном письме он объяснил, что католики — люди духовные и не придают значения материальным ценностям, тогда как он отдает предпочтение презренному металлу и посему остается с серебром.

Пуанси счел себя оскорбленным и поклялся разделаться с обнаглевшим гугенотом. Сделать это он решил с помощью своего собрата по Мальтийскому ордену шевалье де Фонтенэ.

Тимолеон Огман де Фонтенэ, которого Жорж Блон ошибочно именует Анри де Фонтенэ, был выходцем из знатной дворянской семьи, сыном казначея Франции. Вступив в 1631 году в ряды Мальтийского ордена, он долгое время служил корсаром на Средиземном море и 28 сентября 1644 года отличился в битве с турецким флотом близ острова Родос В результате одержанной победы мальтийским рыцарям удалось пленить одну из жен султана и ее малолетнего сына Османа.

10 февраля 1650 года, командуя фрегатом «Луиза», стоявшим на якоре у острова Джерси в Ла-Манше, он получил у находившегося там в изгнании принца Уэльского (будущего короля Карла II Стюарта) каперское свидетельство с разрешением нападать на суда сторонников парламента.

Весной 1652 года шевалье де Фонтенэ прибыл на остров Сент-Кристофер на 22-пушечном фрегате. Мальтийский рыцарь рассчитывал, что сможет найти здесь людей для пополнения своего экипажа, сильно поредевшего после сражения с двумя испанскими кораблями у островов Гомера и Санта-Крус Пуанси неожиданно предложил собрату по ордену выгодное дельце: нужно было отправиться на остров Тортугу и сместить тамошнего губернатора-гугенота Левассёра, переставшего подчиняться приказам генерал-губернатора.

29 мая того же года между губернатором Сент-Кристофера и шевалье де Фонтенэ было заключено соглашение следующего содержания:

«Господин шевалье де Лувийе Пуанси из ордена Святого Иоанна Иерусалимского, советник короля в его Советах, генерал его величества на островах Америки, сеньор и собственник Сент-Кристофера и прочих из этих [островов], находящихся в подветренной стороне, и шевалье де Фонтенэ пожелали заключить союз ради служения королю и увеличения французских колоний, а также для укрощения дерзостей, происходящих от господина Левассёра, назначившего себя губернатором острова Тортуга без официального признания как его самого, так и капитанов кораблей, которым он выдал каперское поручение от своего имени без санкции какой-либо власти.

Мы сообща решили, что призы тех судов, которые находятся в море, следует описать… как и тех, что находятся на рейде названного острова Тортуга, когда господин шевалье де Фонтенэ вступит там в полное владение, затем оценить пошлины, которые обычно взимаются за корсарское поручение; из тех пошлин синьор генерал-губернатор передаст и вручит половину дохода господину шевалье, а другую половину господин шевалье отдаст в пользу господина генерала.

Что касается земли, господин генерал согласен, чтобы господин шевалье взял во владение место, именуемое Ла-Рош или, иначе — убежище Тортуги, жилище Левассёра, и чтобы он сделал все необходимое, что пойдет на пользу службе королю и на укрепление власти господина генерала.

Что касается распоряжения и пользования землями острова Тортуга, названный шевалье будет владельцем половины их столь долго, сколь Господь отпустит ему жизни, проявляя заботу о продлении ее ради службы королю, ордену Святого Иоанна Иерусалимского и наших добрых отношений; он будет распоряжаться на месте всем, отдавая господину генерал-губернатору половину доходов, а также налогами, которые обычно платят жители острова и которые равняются ста фунтам табака с человека, и эти налоги мы отдаем в распоряжение господина шевалье…

Что касается артиллерии, равно как и всех видов военного снаряжения, следует сделать тщательную и надлежащим образом оформленную опись, чтобы одну копию вручить господину де Тревалю для передачи господину генералу, а другую оставить у господина шевалье; также [сделать опись] всего того, что находится на их складах, а также на судах и кораблях, принадлежащих господину Левассёру, и вообще всего движимого и недвижимого имущества, которое ему принадлежит.

Что касается захваченного у Левассёра, то мы согласны, чтобы всё его добро — серебро в любом виде, в брусках ли, в монете ли, драгоценные камни, сокровища, земли, сахарные машины, аппарат по изготовлению водки, мебель, принадлежащая лично ему или его семье, рабы и вообще всё, что у него есть и чем он владеет, — было разделено на две части, а именно: одну — для господина генерала, другую — для шевалье де Фонтенэ, за исключением того, что необходимо для работ и мануфактуры, рке имеющихся на острове.

Наконец, решено, что после захвата самого Левассёра господин шевалье соберет информацию обо всех преступлениях, совершенных господином Левассёром, и что сия подробная информация будет точно скопирована и надлежащим образом оформлена, а копия также отправлена господину генерал-губернатору.

В том случае, если господин шевалье умрет, управление островом перейдет к господину генералу или к тому, кто наследует ему в качестве собственника острова-.. Сделано в городе Бастере на острове Сент-Кристофер двадцать девятого мая 1652 года».

За выполнением договора, текст которого хранился в глубочайшем секрете, должен был следить один из племянников Пуанси — господин де Треваль, назначенный инспектором 20 июля 1652 года.

Задуманная операция готовилась в глубочайшем секрете. Был пущен слух о том, что шевалье набирает людей для крейсерства против испанского торгового судоходства в районе Картахены, и никто из членов команды не догадывался, что экспедиция своей конечной целью имела захват Тортуги. Рандеву с фрегатом де Треваля было назначено на северном побережье Эспаньолы, в укромном месте, находившемся почти напротив Тортуги и называвшемся Пор-а-Леюо.

Фонтенэ отплыл с Сент-Кристофера летом того же года. Как и предусматривалось, сначала он отправился к побережью Новой Гранады, где в районе Картахены было взято несколько испанских призов. Потом корабль шевалье повернул к Эспаньоле, где объединился с фрегатом де Треваля. Здесь Фонтенэ и его компаньон неожиданно узнали о том, что Левассёр был убит двумя своими ближайшими помощниками. Один из них, Тибо, содержал красивую девицу, за связь с которой губернатор часто его упрекал и бранил. Возненавидев своего опекуна, Тибо сговорился с другим любимцем Левассёра, капитаном Робером Мартэном, убить его. При этом заговорщики надеялись, что король охотно дарует им амнистию за их преступление, и все имущество Левассёра, а также управление островом перейдет к ним.

Однажды утром, сообщает дю Тертр, когда губернатор спустился с форта в свой магазин, Тибо и Мартэн вместе с группой заговорщиков из семи или восьми человек решили покончить с ним. Подкравшись к окну, они увидели отражение Левассёра в большом зеркале и по ошибке произвели в него несколько выстрелов из мушкетонов. Зеркало разлетелось вдребезги, но губернатор не пострадал. Тогда Тибо вбежал в магазин и выстрелил еще раз — на сей раз в своего опекуна. Левассёр, получив легкое ранение, бросился было к своему негру-рабу, который нес его шпагу, однако воспользоваться ею не успел. Тибо выхватил кинжал и ударил им губернатора в спину. Истекая кровью, Левассёр повернулся лицом к своему убийце и, не веря своим глазам, прошептал: «Так это ты, Тибо, убил меня?»

Получив известие о смерти Левассёра, шевалье де Фонтенэ и сьёр де Треваль поспешили к Тортуге. Но когда их суда появились на рейде Бастера, из форта Ла-Рош по ним был открыт сильный артиллерийский огонь. Отойдя на безопасное расстояние, корабли Фонтенэ и Треваля переместились в подветренную сторону, на рейд Канона, и там высадили на берег десант из примерно пятисот человек Когда убийцы Левассёра поняли, что население острова не собирается защищать их, они договарились с Фонтенэ о сдаче форта Ла-Рош при условии, что следствия по делу об убийстве губернатора-гугенота вестись не будет и им позволят спокойно владеть имуществом, унаследованным ими от покойного.

Вступив во владение островом, Фонтенэ объявил себя «королевским губернатором Тортуги и Берега Сен-Доменг», восстановил права католиков и отстроил часовню, в которой капеллан впервые после долгого перерыва провел торжественную мессу. Шевалье позаботился и о возведении двух новых бастионов из обтесанных камней, окружавших платформу с южной стороны, благодаря чему Бастер превратился в одну из самых защищенных французских гаваней в Америке. Это позволило, во-первых, привлечь на остров новые отряды буканьеров и пиратов, а во-вторых, обеспечить регулярную контрабандную торговлю с заезжими негоциантами. Ближайшим помощником губернатора стал его восемнадцатилетний брат Тома — человек мужественный, ладно скроенный и «храбрый как Цезарь».

Подобно прочим рыцарям, Фонтенэ считал грабеж почетным занятием и по этой причине проявлял несравненно более высокий интерес к снаряжению разбойничьих кораблей, чем его предшественник. В это время, по словам Шарлевуа, «Тортуга сделалась вместилищем всех корсаров, и число этих пенителей моря росло с каждым днем». Иногда шевалье отправлял в крейсерство и свой 22-пушечный фрегат, которым командовал его заместитель. Поскольку франко-испанская война, начавшаяся в 1635 году, была в самом разгаре, любые антииспанские грабительские экспедиции можно было рассматривать как вполне законные каперские предприятия.

По данным Жоржа Блона (нуждающимся, впрочем, в перепроверке) и ряда других авторов, из депеш, поступавших в адрес губернатора Кубы в 1652 году, вырисовывалась весьма удручающая для испанцев картина разбойничьих акций: два галеона, направлявшиеся из Пуэрто-Бельо в Гавану, были атакованы и ограблены французскими флибустьерами; «серебряный флот», транспортировавший американские сокровища в метрополию, подвергся нападению на траверзе Пуэрто-Платы к северу от Эспаньолы, при этом три галеона были захвачены, а один подожжен; отряд флибустьеров, высадившийся на мысе Исабела на северном побережье Эспаньолы, разорил поселение Ла-Вега; другой отряд пиратов захватил все товары, выставленные на рынке в Барранкилье (близ Картахены); два разбойничьих судна, экипажи которых состояли из негров под командованием белых, ограбили галеон на пути между Картахеной и Пуэрто-Бельо; неизвестная шайка разорила Пуэрто-де-Грасьяс.

В конце августа того же года французские флибустьеры захватили кубинский город Сан-Хуан-де-лос-Ремедьос, ограбили сокровищницу в местной церкви, подвергли горожан пыткам и всех, кто не смог убежать (в основном стариков и женщин), отвезли на Тортугу, чтобы позже получить за них выкуп.

В том же году флибустьеры под командованием Робера Мартэна опустошили индейские деревни на побережье залива Кампече (пленные были вывезены на Тортугу в качестве рабов) и разграбили ряд кубинских портов, включая Баракоа.

Наконец, в самой гавани Тортуги некий капитан Больё из Руана (возможно, Франсуа Больё, брат известного корсара Жерома Опостэна де Больё) перехватил у своих же соотечественников английский приз, взятый ими несколько ранее возле острова Гренада. При этом, оправдывая свои действия перед губернатором Фонтенэ, Больё заявил, что у «бандитов» с Гренады не было каперского свидетельства и, следовательно, они действовали как обычные пираты.

В 1653 году каперские свидетельства от шевалье де Фонтенэ получили не менее 7 судов: два английских, два фламандских, два французских и бригантина под командованием кубинского мулата Диего. Это были небольшие маневренные парусники; каждый из них нес не более двенадцати пушек.

Губернатор Санто-Доминго дон Хуан Франсиско Монтемайор Кордова де Куэнка писал королю, что французские и английские пираты, не довольствуясь поставками мяса, шкур и фруктов с северного побережья Эспаньолы, постоянно «ходят грабить имения и торговые корабли». По его данным, в 1653 году Тортугу покинули в общей сложности 23 пиратских судна, отправившихся на промысел к берегам Эспаньолы, Кубы, Ямайки, Новой Испании, Панамы и Новой Гранады. Одна из пиратских шаек, проникнув во внутренние районы Никарагуа, ограбила и сожгла юрод Нуэва-Сеювия (современный Окоталь).

Встревоженные активизацией флибустьерства в Карибском бассейне, власти Санто-Доминго осенью того же года собрали военный совет, на котором было решено предпринять карательную экспедицию против Тортуги (Жорж Блон ошибочно посчитал, что экспедиция снаряжалась в Гаване). Согласно «Краткому сообщению о возврате острова Тортуга, который защищали вооруженные силы Франции и которым управлял г-н Тималеон де Фонтенэ, рыцарь ордена Святого Иоанна» (издано в Мадриде в 1654 году), 5 ноября городской совет Санто-Доминго взял на себя все расходы по снаряжению 5 кораблей и формированию батальона пехоты из 180 солдат и 500 волонтеров. Во главе экспедиции был поставлен капитан дон Габриэль де Рохас Валье-и-Фигероа; его заместителем, командующим флотилии и пехотинцами стал кавалер ордена Сантьяго дон Хуан Морфа Херальдино; сержант-майором и капитаном одной из рот назначили дона Бальтасара Кальдерона-и-Эспиносу; капитанами — дона Антонио Ортиса де Сандоваля, дона Гаспара де Кастро Ривера и дона Лопе де лас Мариньяса; отряды волонтеров, которые должны были двинуться по суше, возглавили дон Хуан де ла Парра Солано, Гонсало Фрагосо и дон Франсиско Муньос Васкес; им помогали капитан артиллерии, адьютанты, прапорщики, капелланы, лейтенанты (заместители) королевских офицеров, комиссар продовольствия и прочие младшие командиры.

4 декабря 1653 года испанские корабли подняли паруса и взяли курс на Пуэрто-Плату, но в открытом море на них обрушился шторм: два судна были выброшены на мель, одно пропало без вести; к месту назначения 20 декабря смогли добраться лишь два потрепанных парусника — капитана (т. е. флагман) и альмиранта (вице-адмиральский). Когда Монтемайор узнал об этом несчастье, он отправил в Пуэрто-Плату депешу, в которой приказывал капитанам двух уцелевших судов — Педро Гарсия де Моралесу и Алонсо де Куэвасу — принять на борт пехотинцев и идти в гавань Байяха на соединение с основными силами экспедиции. Однако Моралес и Куэвас не смогли выполнить приказ губернатора и вернулись в Санто-Доминго. Здесь корабли были отремонтированы и снабжены свежим провиантом; вечером 30 декабря они снова вышли в море и взяли курс на северное побережье острова.

В районе гавани Монте-Кристо испанцы заметили три барки французских буканьеров, на захват которых был послан самый быстроходный фрегат. Разбойники не стали ввязываться в драку и, высадившись на берег, скрылись в лесной чаще. Присоединив к экспедиции трофейные суда, Габриэль де Рохас велел идти к Тортуге.

Шевалье де Фонтенэ был предупрежден о приближении испанской карательной экспедиции заранее; тревожное известие принес один из буканьеров, охотившийся на северном побережье Эспаньолы, в районе залива Самана. Поскольку значительная часть боеспособных обитателей Тортуги в это время рыскала по просторам Карибского моря в поисках добычи, губернатору пришлось срочно заняться военной подготовкой ополченцев. Людей учили стрелять из пушек и мушкетов и бросать снабженные фитилями гранаты. В ходе этих тренировок серьезно пострадал убийца Левассёра Тибо. По сообщению дю Тертра, когда он собрался метнуть гранату, рука его вдруг онемела. Раздался взрыв, в результате которого несчастный лишился кисти правой руки. В ужасе осознав, что таким необычным способом сам Господь наказывает его за совершенное ранее преступление, Тибо упал в обморок.

6 января испанская флотилия стала на рейде Бастера и тотчас попала под артиллерийский огонь со стороны форта В то же время на пляж высыпал отряд из 50 или 60 стрелков под командованием Тома де Фонтенэ. Не рискнув атаковать Бастер, испанские суда переместились в подветренную сторону — на рейд Кайона. Там под прикрытием корабельных орудий на берег был высажен десант, который вступил в перестрелку с отрядом брата губернатора, обратил его в бегство и овладел Каноном. Укрепившись в поселке, Рохас и Морфа разбили лагерь у подножья крутого холма, на вершине которого было решено установить батарею и начать обстрел цитадели Тортуги — крепости Ла-Рош. Пятнадцать разведчиков поднялись на самый верх и обнаружили там усадьбу, в которой укрылся небольшой отряд французских мушкетеров. Чтобы выкурить их с этой стратегически удобной позиции, испанцы подожгли несколько домов и хозяйственных построек и, дождавшись подкреплений, взяли усадьбу штурмом. С помощью негров-рабов сюда втащили восемь или десять орудий и устроили батарею, с которой вскоре был открыт огонь по французскому форту.

Чтобы обезопасить себя с этой стороны, шевалье де Фонтенэ ночью велел своим людям соорудить бруствер, состоявший из двух рядов бревен, пространство между которыми заполнили землей. Под его защитой французы почувствовали себя более уверенно. Испанцы же, убедившись, что огонь их батареи стал неэффективным, решили переместить пушки на соседний холм и уже оттуда продолжить обстрел французских укреплений.

Желая получить точные сведения о силе неприятеля, шевалье пообещал выдать награду в тысячу песо тому, кто рискнет отправиться на разведку. Вечером 13 января четыре смельчака, прикрываемые отрядом из 30 аркебузиров под командованием Тома де Фонтенэ, выскользнули за ворота форта и попытались скрытно проникнуть в испанский лагерь, но были замечены часовыми. Один из французов был убит ударом копья, другой тяжело ранен, а двое оставшихся взяты в плен. На допросе, опасаясь за свои жизни, они выложили Рохасу все, что знали о системе укреплений на острове и боеспособности защитников форта. Дю Тертр, описывая эту ночную вылазку французов, отмечает, что она закончилась фиаско из-за предательства раба-перебежчика, который предупредил испанцев о готовившейся операции. В то же время упомянутый автор не устает расхваливать смелость младшего брата губернатора, который в ходе этой вылазки умудрился поджечь пороховой склад неприятеля. По его словам, отступая, французы «убили в этом сражении 16 испанцев, потеряв лишь одного человека убитым, а другого раненым» (испанские данные не подтверждают этого).

Огонь испанской батареи, установленной на другом холме, внес сумятицу в ряды защитников цитадели. Многие колонисты, укрывшиеся за стенами форта, готовы были сложить оружие и капитулировать. Тогда шевалье заставил их принести новую присягу на верность королю Франции. Кроме того, еще один отряд численностью до 50 солдат был выслан ночью на захват вражеской батареи (правда, заблудившись в лесу, он вынужден был вернуться ни с чем). Наконец, чтобы ввести испанцев в заблуждение относительно сил, имевшихся в его распоряжении, Фонтенэ приказал устроить ложный салют из всех пушек и мушкетов, каким в ту эпоху обычно встречали прибытие подкреплений. Но эта хитрость не сработала, поскольку еще один перебежчик рассказал испанцам об истинном положении вещей в форте. Он также сообщил, что многие колонисты горят желанием побыстрее сдаться и даже готовы расправиться с шевалье де Фонтенэ и его братом.

Действительно, один из недовольных, некий Ноэль Бедель, явился с группой сообщников к губернатору и заявил, что, по их мнению, дальнейшее сопротивление бессмысленно. В ответ шевалье выхватил пистолет и выстрелил в Беделя со словами: «А, предатель! Если я и сдам крепость, то тебе не придется порадоваться при виде врага». Затем он набросился на других малодушных колонистов, потребовав от них убрать свое оружие и немедленно вернуться на боевые посты. Поджав хвосты, представители общественности покорно ретировались.

Подобная решительность губернатора лишь на короткое время усмирила тех, кто готов был взбунтоваться. На следующий день волнения усилились, а ночью кто-то подло произвел три мушкетных выстрела из-за угла в Тома де Фонтенэ, когда тот совершал обход постов. Хотя молодой человек не пострадал, один из стрелявших сбежал к испанцам и заявил им, что убил брата губернатора.

Испанский военачальник отправил к шевалье своего барабанщика, чтобы проверить, правду ли сказал ему перебежчик, а заодно вручить Фонтенэ письмо, в котором предлагал ему сдаться на почетных условиях. Он пообещал беспрепятственно отпустить всех французов на родину, а англичан пригласил перейти на испанскую службу. Фонтенэ ответил, что не может изменить своему долгу и, «имея приказ своего короля о защите этого форта, будет решительно сражаться до самой смерти».

Военные действия возобновились. На следующую ночь Габриэль де Рохас велел Хуану де Морфе взять 150 лансерос и аркебузиров, вернуться в гавань и проверить состояние дел на кораблях. Две испанские ланчи, посланные Морфой на рейд Бастера, захватили там фрегат неприятеля и привели его в Кайонскую гавань.

Утром 17 января сильный испанский отряд двинулся по пляжу в сторону форта. Одновременно батарея, установленная на холме, продолжила систематический обстрел башни и четырех бастионов пиратской цитадели.

18 января в 10 часов утра шевалье де Фонтенэ, опасаясь бунта, вынужден был прислать в испанский лагерь парламентера, который сообщил о готовности французов сдаться. Для обсуждения условий капитуляции в форт был отправлен капитан Томас де Кастро. В воскресенье 19 января между Рохасом и Фонтенэ было подписано соглашение, по которому французы обязались навсегда покинуть форт и остров, а испанцы — предоставить в их распоряжение 2 фрегата, 30 рабов и двухмесячный запас провизии.

В понедельник 20 января Хуан де Морфа и Бальтасар Кальдерой во главе 200 солдат прибыли к воротам форта и торжественно вошли внутрь, неся знамена его католического величества. Фонтенэ сдал форт, после чего примерно с 330 колонистами, их семьями, рабами и 25 солдатами гарнизона, которым разрешили взять с собой заряженное оружие, проследовал на берег. Ему вручили паспорт, действительный в течение трех месяцев; имея на руках этот документ, он мог в случае непогоды или недостатка провизии зайти в любой испанский порт в Вест-Индии и получить необходимую помощь, после чего идти во Францию.

Дон Габриэль де Рохас оставил заложниками брата губернатора, Тома де Фонтенэ, и одного капитана, разрешив всем прочим французам и англичанам — а их насчитывалось более 500 человек — покинуть остров на двух разбитых судах, севших на мель напротив форта. Поскольку ремонт этих парусников затянулся, испанцы начали нервничать, а затем заявили людям шевалье, что «если через три дня они не поставят паруса, то всех их предадут мечу». Французам пришлось поднапрячься, чтобы успеть подготовить суда к выходу в море до истечения срока ультиматума.

Тортуга досталась испанцам малой кровью: согласно их отчетам, они потеряли всего двух людей, в то время как французы — от 25 до 30 человек. В руки победителей попала вся артиллерия Тортуги: 44 пушки в форте и около 70 пушек — на двух редутах, 60 центнеров пороха, много военного снаряжения, запас продовольствия, некоторое количество индейцев-рабов, похищенных шайкой Мартэна в Кампече в 1652 году, а также 2 корабля неопределенного типа, 1 фрегат и 8 барок (по другим данным, испанцы обнаружили на Тортуге 200 негров-рабов и 250 индейцев-рабов; но в описи, датированной 26 июня 1654 года, упоминается лишь о 73 пленных рабах; прочие, скорее всего, убежали в лес). Наконец, на слркбу к испанцам перешли сто солдат гарнизона Тортуги и несколько ирландцев-католиков. Чистая прибыль от этого предприятия составила 20 тыс дукатов. Очевидно, добыча могла быть более солидной, если бы в самом начале операции испанцы не упустили несколько голландских торговых судов, поспешно бежавших в открытое море. С другой стороны, испанцам повезло, что за двенадцать дней до их прибытия Тортугу покинули 2 фрегата с 200 флибустьеров на борту. Их уход существенно ослабил оборону острова.

В Санто-Доминго возвращение экспедиции Рохаса встретили праздничным салютом и колокольным звоном. Как с иронией заметил дю Тертр, всеобщая радость была столь велика, «словно они завоевали целое королевство».

Тот же автор сообщает, что одним из двух фрегатов, эвакуировавших население Тортуги, командовали убийцы Левассёра — капитаны Тибо и Мартэн. На борту их судна разместились в основном женщины и дети. Когда запасы провизии истощились, друзья-убийцы с помощью нескольких солдат высадили беспомощных пассажиров на островах Кайман, где все они могли погибнуть от голода, если бы по счастливой случайности их не обнаружило и не спасло проходившее мимо голландское судно.

Для удержания Тортуги губернатор Санто-Доминго решил оставить там гарнизон из 150 пехотинцев под командованием капитана Бальтасара Кальдерона-и-Эспиносы. Хуан де Морфа (ирландец по происхождению), управлявший островом после изгнания Фонтенэ, не внушал испанцам особого доверия и вскоре был отозван.

Поскольку не все пираты и контрабандисты знали о захвате Тортуги испанцами, последние за восемнадцать месяцев своего пребывания там захватили на рейде около 10 французских, английских и голландских судов. По данным дю Тертра, вскоре после утверждения испанцев на острове туда пришли «два бедных французских судна, которые одно за другим доставили товары и провизию своим соотечественникам и, не зная, что их ожидает, свободно вошли в порт, словно их здесь должны были встретить; но как только испанцы увидели их на якоре, а большую часть их людей на земле, они обрушились на них, как грифы на жертву…»

Известно, что мальтийский рыцарь не смирился с потерей острова. Обосновавшись на северном побережье Эспаньолы, в Пор-Марго, он терпеливо дожидался там освобождения младшего брата. Последний, будучи «дворянином с хорошими манерами, ловким, доброго нрава и весьма проворным», добился расположения «почтенного старика, который был губернатором острова и полюбил его, словно собственного сына». Через пять-шесть месяцев испанцы отпустили Тома де Фонтенэ на свободу, и он смог вернуться к своему старшему брату.

Вскоре к 130 французам, находившимся под командованием шевалье, присоединились голландские контрабандисты, которые занимались торговлей с буканьерами на северном побережье Эспаньолы. Голландцы помогли французам отремонтировать и переоснастить их судно, после чего согласились оказать содействие мальтийскому рыцарю в отвоевании его владения. Погрузившись на борт судов, Фонтенэ 15 августа 1654 года появился на траверзе Тортуги. Хуан Франсиско Монтемайор, узнав о враждебных действиях мальтийского рыцаря, срочно отправил на помощь Кальдерону три военных фрегата.

24 августа Фонтенэ высадил на берег десант, который обратил в бегство отряд испанцев примерно из 60 солдат и занял Кайон. Затем, двигаясь по направлению к форту, французы и голландцы натолкнулись на испанскую засаду. К счастью для них, буканьерский пес, находившийся с ними, вовремя почуял опасность и поднял лай. Тут же три или четыре десятка буканьеров произвели залп из своих фузей, убив 18 и ранив 15 или 16 солдат противника.

Отступив на новую позицию, испанцы устроили засаду недалеко от родника, который, по их мнению, должен был привлечь внимание измученного жарой врага Однако шевалье де Фонтенэ и его брат предусмотрительно разделили своих людей на два отряда, и пока один из них осуществлял прикрытие, другой смог освежиться водой из источника Испанцы попробовали атаковать их, но буканьеры снова встретили их яростным ружейным огнем, уложив, по данным дю Тертра, более 40 вражеских солдат.

Серьезным препятствием для людей шевалье был деревянный редут, сооруженный испанцами на вершине холма, откуда они в свое время вели обстрел форта Ла-Рош. В нем засел отряд примерно из 50 солдат. Французы решили, что им следует попытаться захватить этот редут, поскольку он мог стать ключом к овладению фортом. После стремительного штурма редут удалось взять, и все его защитники, кроме одного, были перебиты. Уцелевшего пленника отправили в форт с предложением гарнизону сложить оружие. Получив решительный отказ, Фонтенэ приказал начать обстрел крепости. Возможно, ему удалось бы принудить испанцев к капитуляции, если бы не известие о приближении к Тортуге подкреплений из Санто-Доминго. На восьмой день осады, израсходовав почти весь запас пороха, французы и голландцы вынуждены были ретироваться с Тортуги на Эспаньолу.

Когда фрегаты, посланные Монтемайором, зашли в гавань Монте-Кристи, они обнаружили там один из трех кораблей, участвовавших в осаде Тортуги. Его хозяином был голландец; экипаж насчитывал около 50 человек и наполовину состоял из французов. Выяснив, кто из пленных принимал участие в штурме форта Ла-Рош, испанский командир велел вздернуть виновных на рее, а остальных доставил в Санто-Доминго вместе с девятью рабами, небольшим количеством шкур и другими товарами меньшей ценности, проданными в пользу короля.

Что касается шевалье де Фонтенэ, то ему не оставалось ничего иного, как, проклиная свою несчастную судьбу, отплыть в Европу. С ним отправились лишь тридцать соратников. Во время тяжелого трансатлантического перехода их судно попало в шторм и потерпело крушение у Азорских островов, откуда шевалье с великим трудом добрался до Франции.

В большинстве книг по истории флибустьерства утверждается, что Фонтенэ умер вскоре после возвращения на родину. На самом деле мальтийскому рыцарю удалось совершить еще одну экспедицию в Америку — правда, не в Вест-Индию, а к берегам Аргентины.

Еще в то время, когда Фонтенэ был губернатором Тортуги, он, возможно, слышал от пиратов рассказы об экспедициях англичан и голландцев в Тихий океан. Возможно, именно эта информация подтолкнула его к смелой идее предпринять аналогичный вояж к тихоокеанским берегам испанской Америки. Фонтенэ снарядил три судна — фрегаты «Гаспар» и «Реноме» (более чем по 20 пушек на каждом) и флейт «Мотрис», недавно вернувшийся из корсарского похода в Индийский океан. Всего на борту судов разместилось от 200 до 300 моряков, солдат и добровольцев. Среди пайщиков экспедиции значились парижский дворянин Гейен, выделивший «надело» две тысячи ливров, генеральный секретарь флота Сесар Шаппелен, бывший генерал-лейтенант судов и галер, а позже губернатор Нанта Шарль Арман де Ла Порт де Ла Мейере (двоюродный брат покойного кардинала де Ришелье) и некоторые другие. Капитанами кораблей были Даниэль (из Нормандии), Жоб Форан (уроженец Пуату) и сам шевалье де Фонтенэ.

О Даниэле сведений почти не сохранилось Жоб Форан был сыном известного корсара Жака Форана, служившего офицером в голландском флоте. Жоб пошел по стопам отца, служил капитаном в эскадре голландского флотоводца Витта де Вита, в 1646–1648 годах плавал в Бразилию, а в начале 50-х годов, обосновавшись в Дюнкерке, занимался корсарским промыслом В экспедицию шевалье де Фонтенэ его наняли как человека, знакомого с берегами Южной Америки.

Корабли вышли в море в конце 1657 года. По пути французы захватили фламандское судно, оставленное экипажем, потом встретили большой корабль из Сен-Мало под командованием капитана Ла Гарделя. Однако последний не пожелал присоединиться к флотилии. Остановки в португальских колониях на островах Зеленого Мыса и в Бразилии позволили французам запастись провизией и найти лоцмана, знакомого с аргентинским побережьем, но некоторые члены экипажа воспользовались этими стоянками, чтобы дезертировать.

6 января 1658 года флотилия прибыла к Буэнос-Айресу и остановилась возле острова у входа в реку Ла-Плата. В порту Буэнос-Айреса тогда стояли на якоре два десятка голландских судов и два английских парусника. Шевалье де Фонтенэ был полон решимости захватить и ограбить город, однако десантная операция не удалась. Во время посадки солдат в шлюпки последние из-за сильного волнения опрокинулись, а пилот — недавно захваченный английский моряк — допустил ошибку в расчетах. Корсары высадились в болотистом месте, завязли в грязи и вскоре не солоно хлебавши вернулись на суда. Впрочем, Фонтенэ не слишком расстроился из-за этого провала, так как основная его цель заключалась в том, чтобы выйти через Магелланов пролив в Тихий океан. Об этом он напомнил своим лейтенантам во время военною совета.

Желая пополнить запасы продовольствия, Фонтенэ время от времени посылал команды грабить испанские имения и поселки на побережье. Однако продолжить путешествие в южные моря хотели далеко не все. Даниэль, капитан судна «Мотрис», отказался следовать за шевалье и дезертировал, намереваясь вернуться во Францию. Форан последовал примеру Даниэля. Фонтенэ пришлось продолжить плавание в одиночку. После долгих блужданий он появися перед Магеллановым проливом, но скверная погода и предчувствие, что выполнить замысел в одиночку будет крайне трудно, побудили ею повернуть назад.

Обратный путь проходил в невыносимых условиях: мешали встречные ветры, часто налетали бури. Фонтенэ вновь нашел капитана Форана на реке Ла-Плата. Тот оправдывал свое бегство тем, что был принужден к этому экипажем. Возможно, впрочем, что ему просто захотелось пограбить испанские суда на реке.

Фонтенэ тоже понимал, что возвращение домой без добычи обернется для нею и ею компаньонов банкротством. Поэтому и сам был не против «пощипать» испанцев. Однако испанский губернатор, предупрежденный о появлении французских корсаров, принял ряд дополнительных мер по усилению береговой обороны.

В течение трех недель французы ожидали выхода из гавани какого-нибудь судна. Наконец однажды утром они заметили паруса трех голландских судов. Фонтенэ тут же вступил в бой с самым крупным из них (грузоподъемностью 1400 тонн), надеясь, что Форан поддержит его. Но тот не отважился напасть на два других голландских судна. В разгар сражения Фонтенэ погиб, сраженный ядром. Тем не менее его людям удалось взять голландский адмиральский корабль на абордаж. Прибыв на борт флагмана, Форан убедился в гибели своего начальника и заявил, что все, кто хочет вернуться на родину, должны немедленно следовать за ним. Некоторые солдаты и моряки перешли на его судно, оставив остальных биться с численно превосходившими их голландцами. В это время два других голландских судна, видя, что Форан уходит, бросились на помощь своему адмиралу. Корабль Фонтенэ был захвачен. Голландский адмирал сначала хотел утопить всех уцелевших во время боя французов, но, испытывая недостаток в людях — погибло более 60 голландских моряков, — решил с помощью пленных пополнить свой экипаж.

Очевидцем описанных выше событий был Акарете Бискайский, автор «Отчета о путешествии вверх по реке Ла-Плата, а затем по суше — в Перу». В этом сочинении он сообщает. «Мы отплыли [из Кадиса] примерно в конце декабря 1657 года на корабле водоизмещением 450 тонн и на 105-й день достигли устья реки Ла-Плата, где встретили французский фрегат под командованием капитана Форана и, после непродолжительного боя с ним, оторвались от него и продолжили наш путь, пока не достигли Буэнос-Айреса, где обнаружили 22 голландских корабля и среди них — 2 английских; они были нагружены бычьими шкурами, серебром и испанской шерстью, полученными в обмен на их товары; через несколько дней 3 голландских корабля, покинув рейд, встретили капитана Форана и еще один фрегат, называвшийся «Марешаль», которым командовал шевалье де Фонтенэ; после жестокой стычки голландцы абордировали и захватили «Марешаль», предав мечу всех его людей, в том числе и шевалье».

Можно только догадываться, как в дальнейшем развивалась бы история антильского флибустьерства, если бы Испания смогла сохранить за собой контроль над Тортугой. Однако 13 сентября 1654 года король Филипп IV назначил новым губернатором Санто-Доминго дона Бернардино де Менесеса Бракамонте-и-Сапату, графа Пеньяльбу, которому вскоре было поручено отозвать с Тортуги испанский гарнизон, «разрушить все фортификации, большие и малые, не оставив камня на камне, вернуть в Санто-Доминго всю артиллерию… и запереть гавань Тортуги, затопив в двух ее проходах несколько старых кораблей и барок, нагруженных камнем». Этот, казалось бы, странный указ объяснялся тем, что испанской короне стало известно о готовящейся в Англии военной экспедиции, целью которой было завоевание всех испанских владений в Вест-Индии. Удерживать Тортугу стало менее насущной задачей, чем усиление обороноспособности Санто-Доминго.

Прежде чем приступить к эвакуации испанского гарнизона с Тортуги, граф Пеньяльба 11 июня 1655 года написал экс-губернатору Эспаньолы дону Хуану Франсиско Монтемайору письмо, в котором интересовался его мнением относительно целесообразности сохранения бывшего пиратского гнезда под испанским контролем На следующий день Монтемайор отправил графу пространный ответ. Его мнение было однозначным: если французы или англичане снова займут Тортугу и восстановят ее статус крупной флибустьерской базы, испанской торговле в Вест-Индии будет нанесен невосполнимый ущерб. Кроме того, враг получит возможность использовать Тортугу в качестве плацдарма для завоевания Эспаньолы и других испанских колоний в бассейне Карибского моря.

Пеньяльба не разделял опасений Монтемайора Он полагал, что в связи с английским завоеванием Ямайки (а это печальное для испанцев событие произошло в мае 1655 года) более насущной проблемой становится укрепление обороны Санто-Доминго. Поэтому 26 июня он подписал приказ об эвакуации испанского гарнизона с Тортуги. Бальтасар Кальдерой должен был немедленно погрузить на суда всю артиллерию форта Ла-Рош и вывезти ее в Санто-Доминго. Однако выполнить этот приказ было невозможно из-за отсутствия погрузочных средств и ввиду твердой уверенности Кальдерона в том, что уход испанцев из Бастера — форменное безумие. Разделяя точку зрения Монтемайора, он пытался доказать Пеньяльбе и чиновникам в Испании, что для обеспечения безопасности испанских владений в Вест-Индии Тортугу «было бы очень выгодно сохранить… ибо в то время, когда ее заселяли враги-французы, имели место многие грабежи и нанесение ущерба торговле Гаваны, Кампече, Ямайки, Веракруса, Кубы, Картахены, Портобело и Тьерра-Фирме».

4 августа губернатор Эспаньолы повторил свой приказ, присовокупив к нему поучение, как захоронить пушки, если нет возможности погрузить их на суда. После этого капитан Кальдерой и его солдаты не стали мешкать: не разрушив до основания форт, не вывезя с острова всю артиллерию и не затопив у входа на якорную стоянку старые корабли, они покинули Тортугу. Правда, перед самым уходом Кальдерой оставил на берегу два послания, датированные 25 августа 1655 года и написанные на испанском и ломаном английском языках. В них «капитан и сержант-майор дон Бальтасар Кальдерон-и-Эспиноса» сначала рассказал, как он разбил мальтийского рыцаря Тимолеона Отмана де Фонтенэ, снес крепость и разрушил все дома, а затем предупредил, что все, кто рискнет вновь прийти на Тортугу с целью поселения, будут преданы мечу без всякой пощады. 26 февраля 1656 года эти письма доставил на Ямайку шкипер небольшого английского судна, незадолго до этого посетивший Тортугу.

Преемник Пеньяльбы граф Феликс де Суньига 3 декабря 1656 года с нескрываемым сожалением писал королю, что в то самое время, когда солдаты его величества покидали гавань Тортуги, туда с другой стороны вошла барка французских пиратов. Не исключено, впрочем, что испанцы приняли за французов англичан (или же команда судна состояла из представителей нескольких национальностей).

Согласно данным дю Тертра, после ухода испанцев с Тортуги на остров пожаловал «некий английский джентльмен, имя которого было Элиас Уорд». В действительности его звали Элиас Уотте Он обосновался в Бастере со своей семьей и десятью или двенадцатью солдатами.

«Некоторые [французские] буканьеры рассказывали мне, — пишет дю Тертр, — что он оставил Ямайку с намерением найти какое-нибудь место, пригодное для основания колонии, начальником которой он хотел быть, и что, найдя остров Тортугу покинутым испанцами, он здесь поселился, а затем получил жалованую грамоту от генерала Ямайки. Но месье д'Ожерон утверждал, что он обосновался на Тортуге с жалованой грамотой генерала Ямайки еще до ухода испанцев, и мне это кажется весьма вероятным… После ухода испанцев он побывал на Ямайке, чтобы привезти людей, и поскольку многие французы и англичане присоединились к нему, он сформировал колонию из примерно ста или ста двадцати человек, признанным начальником и губернатором коих он был, хотя и при весьма малом подчинении, как это было и при всех других, кто претендовал на какую-то власть на этом острове после ухода испанцев — до того момента, пока месье д'Ожерон не получил королевское пожалование как для Берега Сен-Доменг, так и для острова Тортуга»».

Из английских документов явствует, что военный губернатор захваченной англичанами Ямайки сэр Уильям Брейн, узнав о «ничейности» Тортуги, распорядился отправить туда дюжину солдат под командованием Элиаса Уоттса. В начале 1657 года примерно 100 или 120 английских и французских авантюристов, обосновавшихся к тому времени в Бастере и Кайоне, согласились признать Уотгса своим губернатором при условии свободы делать то, что им вздумается. Помощником губернатора стал «бедный несчастный джентльмен» Джеймс Аранделл — бывший полковник армии роялистов, изгнанный из Англии и женившийся в Вест-Индии на дочери Уоттса. Таким образом, Тортуга снова перешла под номинальную власть англичан.

В 1659 году флибустьеры и охотники Тортуги совершили дерзкий поход на Сантьяго-де-лос-Кабальерос — город, расположенный во внутренних районах Эспаньолы. Поводом для этой экспедиции послужили варварские действия капитана испанского военного корабля в отношении группы пленных французов.

«Поскольку, — пишет дю Тертр, — упомянутые Аавалье, Жак Клеман, Никола Масье, Жиль Бонбье, его ясена и маленький мальчик и другие, всего в количестве десяти или двенадцати человек, не чувствовали себя хорошо на острове Тортуге, они получили разрешение господина Элиазуорда (Элиаса Уоттса. — Б.Г.) отправиться на Наветренные острова, как называют Сент-Кристофер, Гваделупу, Мартинику и другие, расположенные на той параллели; и с этой целью они сели на корабль капитана-фламандца, который, отплыв на следующий день, был к несчастью встречен военным испанским кораблем, капитан которого, спросив фламандца, кого он везет, получил ответ, что это — пассажиры-французы. Он велел ему немедленно выдать их. Фламандский капитан противился, сколько мог, но после долгого спора был вынужден выдать своих пассажиров-французов, однако при условии, что их пощадят и что им не причинят вреда; и испанец твердо обещал ему это. Но едва оба корабля разошлись, испанец со своими пленниками взял курс на остров Монтекристе, где, высадив наших французов, солдаты всех их расстреляли из аркебузов, за исключением женщины и маленького мальчика, который спрятался под рясой одного монаха, а его эти набожные убийцы и мнимые христиане уважали больше, чем кровь этого невинного».

Дю Тертр добавляет, что «эта рана долго кровоточила в сердцах всех французов на побережье Сен-Доменга», искавших случая отомстить испанцам.

Такой случай представился в 1659 году, когда на Тортугу из Нанта прибыл фрегат некоего капитана Лекубля. Флибустьеры решили, что этот корабль послан им самим Всевышним, так как его можно было использовать для доставки их к гавани Пуэрто-Плата (что на северном побережье Эспаньолы), откуда они планировали двинуться в глубь острова и атаковать Сантьяго-де-лос-Кабальерос.

Сформировав батальон из 400 человек во главе с неким капитаном Делилем (по-французски — Capitaine de L'Isle, что в переводе означает «капитан Острова»), флибустьеры разделились на четыре роты, причем первую возглавил сам Делиль, вторую — пират по имени Адам, третью — Лормель, а четвертую — Ан Леру. Согласовав свой проект с губернатором Уоттсом, который, надеясь на получение части пиратской добычи, выдал флибустьерам английское каперское свидетельство, Делиль и его сообщники отыскали в порту капитана Лекубля и предложили ему отдать им свой корабль «в аренду». По словам дю Тертра, «ему сказали откровенно, что он более не хозяин его и что, если он не отдаст его добром и по-дружески, они заберут его силой». Конечно, Лекубль не стал упрямиться.

Погрузившись на «арендованный» фрегат и на два-три других суденышка, флибустьеры взяли курс на Пуэрто-Плату. Высадившись там на берег в день Вербного воскресенья или днем позже, они двинулись обходными путями через леса и саванны к Сантьяго и в ночь на Святую пятницу, незадолго до рассвета, неожиданно напали на спящий город. Заколов около трех десятков испанцев, пытавшихся оказать им сопротивление, французы устремились прямо к дому губернатора. Последний был найден в постели. «Он свалился с кровати, — рассказывает дю Тертр, — и, услышав, что враги говорят по-французски, высказал свое удивление тем, что французы пришли нападать и убивать, ибо он получил известия о прекращении военных действий и о заключении мира между коронами Франции и Испании. Эти пираты ответили, что у них имеется английское каперское свидетельство, и обвинили его во всех избиениях французов, совершенных по его распоряжениям и иных губернаторов его нации, велев ему готовиться к смерти».

Когда губернатор Сантьяго-де-лос-Кабальероса упал на колени и начал молиться, флибустьеры прервали его, спросив, сколько он может заплатить за свое спасение. Испанец сказал, что готов отдать им всё, чем владеет. «Тогда наши мошенники, — продолжает дю Тертр, — потребовали с него не менее шестидесяти тысяч экю. Он им ответил, что у него нет столько, но что он готов уплатить часть выкупа шкурами, что и было сделано; а остальное, что надлежало выплатить деньгами, он им обещал, однако так и не заплатил».

За сутки флибустьеры разграбили весь город и забрали из церквей колокола, украшения и священные сосуды. Позже на Антилах рассказывали, что пираты увели с собой и изнасиловали захваченных в городе знатных дам. Дю Тертр опровергает эти слухи, заявляя, что у французов был уговор — кто будет уличен в подобного рода преступлении, тот лишится своей доли добычи. После того как они запаслись провизией и вином, пираты забрали с собой в качестве заложников губернатора и несколько знатных горожан и двинулись через лес в обратный путь.

Тем временем жители окрестных мест, объединившись с беглецами из Сантьяго, собрали отряд в тысячу человек и устроили на выходе из леса засаду. Несмотря на свою малочисленность, флибустьеры отчаянно защищались; «так как все они были хорошими стрелками, то каждый выбрал себе по человеку, и они сразу же уложили наповал более шестидесяти». После двухчасового сражения испанцы отступили, намереваясь собраться с силами и повторить атаку. Но во время этой передышки французы, потерявшие 10 человек убитыми и 5 или 6 ранеными, решили показать им губернатора и других знатных пленников. При этом было заявлено, что в случае нового нападения они перебьют всех заложников и «продадут свою жизнь дорогой ценой». Посовещавшись, испанцы разрешили пиратам продолжить путь к побережью.

Несколько дней флибустьеры провели на морском берегу, надеясь получить оставшуюся часть выкупа, но, так и не дождавшись обещанных денег, отпустили заложников и отбыли на Тортугу.

После дележа добычи на каждого участника похода пришлось по 300 крон. Довольные полученными трофеями, они решили отблагодарить своего вожака и подарили ему часть сокровищ сверх его доли. Упаковав добычу в сундук, капитан Делиль решил вернуться во Францию и там жить в свое удовольствие. Он сел на английское судно, однако во время перехода через Атлантику шкипер корабля, надеясь прикарманить пиратские денежки, затеял с Делилем ссору и выбросил его за борт. Говоря о судьбе остальных участников похода, дю Тертр назидательно замечает, что «все другие тоже ничего не выиграли от этого добра, и многие из них нашли несчастный конец».

Некоторые исследователи, ссылаясь на документы из испанских архивов, утверждают, что пираты напали на Сантьяго-де-лос-Кабальерос не в 1659, а в 1661 году. Шарлевуа вообще приурочил этот поход к 1667 году. Поскольку дата, указанная дю Тертром, подтверждается рядом других источников, можно предположить, что в 1661 и 1667 годах могли иметь место другие набеги флибустьеров на Сантьяго.

В литературе встречается также упоминание о том, что во время похода 1659 года во главе флибустьеров стоял голландский капитан Эдварт Мансфелт. Вряд ли это соответствует истине: Мансфелт базировался не на Тортуге, а на Ямайке, активно пиратствовал в Карибском море в 1662–1666 годах и умер около 1667 года (очевидно, был казнен испанцами на Кубе).

Еще более невероятной кажется версия Терри Бревертона о том, что предводителем флибустьеров Тортуги в походе на Сантьяго-де-лос-Кабальерос был англичанин Генри Морган. Эту версию он излагает в своей популярной биографии знаменитого «короля буканиров». «Генри Морган, — пишет Бревертон, — был одним из капитанов, который командовал тогда французским фрегатом из Нанта». Поскольку автор не указал источника своей информации, мы вправе заподозрить, что таковым стало его богатое воображение.

В конце 1659 или начале 1660 года на Тортуге объявился французский авантюрист Жереми Дешан, сьёр де Монсак и дю Россе, имевший предписание ямайского губернатора сэра Эдварда Д'Ойли сместить Элиаса Уоттса.

История жизни и похождений господина дю Россе весьма загадочна. Исследователям удалось установить, что он родился около 1610 года в Монсаке (Перигор) в семье нотариуса-гугенота, на Тортугу впервые попал в 1640 году в компании с Левассёром, а в 1654 году вернулся во Францию вместе с остатками разбитого отряда шевалье де Фонтенэ. На родине он добился назначения на пост королевского губернатора и генерал-лейтенанта островов Тортуга, Роатан и др. Это пожалование датировано 26 ноября 1656 года (в разных источниках указываются и иные даты, явно ошибочные, — 1657 и даже 1658 год) и подписано королем Людовиком XIV. Ниже приводится сокращенный текст этого уникального документа:

«Людовик и т. д. Нашему дорогому и возлюбленному другу Жереми Дешану, сьёру де Мусаку и де Руссе приветствие. Считая необходимым принять меры для охраны и сохранения как острова Тортуга, находящегося в Америке и недавно возвращенного под наше управление, так и обосновавшегося там знатного лица, на… верность которого мы можем положиться, который лично позаботился о восстановлении фортов (находившихся там прежде, но разрушенных врагами нашею государства), чтобы они могли служить для безопасности жителей этого острова… мы остановили свой выбор на вас в уверенности, что нам не удалось бы выбрать иное лицо, которое могло бы лучше, чем вы, исполнять эту должность, учитывая ваш опыт и вашу храбрость, каковые вы так великолепно проявили при отвоевании этого острова, и, к тому же, испытывая полное доверие к верности и привязанности, каковые вы всегда проявляли на нашей службе. В силу названных причин и других, побуждающих нас к этому, мы вам… доверяем и предписываем настоящим документом, подписанным нашей рукой и под нашей печатью, а также губернаторам и нашим генерал-лейтенантам островов Америки, взять под охрану названные остров Тортугу и форты, которые там имеются или могут быть позже возведены, и названную должность использовать для почестей, власти, прерогатив, преимуществ, пошлин, заработков, доходов и жалований, таких и похожих, каковыми пользуются или пользовались те, кто вам предшествовал на том посту, с полномочием командующего как над жителями названного острова, так и над военными, которые там находятся или позже будут поселены в гарнизоне, и, что полезно будет для нашей службы, сохранять названных жителей в союзе и согласии друг с другом, содержать названных военных в добром порядке и цивилизованности, следуя нашим регламентам, поддерживать коммерцию и торговлю названного острова и вообще делать всё, что вы сочтете полезным для безопасности и сохранения оного, как нам угодно; осуществлять сие вам дают и будут давать полномочие, комиссия и специальное предписание… Всем губернаторам и нашим генерал-лейтенантам островов Америки сообщат о вас в этом новом качестве… Приказываем далее, как названным жителям, так и названным военным, повиноваться вам и слушаться во всем, что касается и относится к настоящему полномочию. Ибо такова наша воля и т. д. Дано в Париже двадцать шестого дня ноября в год тысяча шестьсот пятьдесят шестой от Рождества Христова, в восемнадцатый юд нашего царствования».

Предполагают, что в 1657 году сьёр дю Россе мог вернуться на Тортугу, чтобы взять ее во владение, но, застав здесь Уоттса, решил ехать в Англию. В Лондоне, где у него были друзья, дю Россе ухитрился добыть в Государственном совете письмо, рекомендовавшее колониальным властям Ямайки выдать ему английское пожалование на Тортугу. В 1659 году, завербовав три десятка искателей приключений, он поднялся в порту Ла-Рошели на борт судна шкипера Алегре и в следующем году высадился на Ямайке.

Полковник Д'Ойли согласился выдать ему жалованную грамоту на управление Тортугой при условии, что он будет действовать в интересах Великобритании (дю Тертр утверждает, что полномочия дю Россе распространялись только на французских жителей Тортуги, которые не подчинялись английским властям).

Отправившись на северное побережье Эспаньолы, сьёр дю Россе остановился в Пор-Марго, собрал здесь крупный отряд буканьеров, потом двинулся к гавани Пор-де-Пэ, а оттуда переправился на Тортугу. Заручившись поддержкой французских жителей, он сместил Элиаса Уоттса (последний вместе с семьей бежал на похищенном у сьёра де ла Ронда судне в Северную Америку) и объявил себя губернатором острова.

Отметим, что доминиканский миссионер Жан-Батист Лаба (1664–1738), автор «Нового путешествия на французские острова Америки» (Париж, 1722), иначе описывает захват Тортуги сьёром дю Россе. По его данным, сей авантюрист овладел островом в то время, когда здесь находился испанский гарнизон (с данной сомнительной версией солидарен и Жорж Блон). Собрав на Сен-Доменге отряд буканьеров численностью до 600 человек, дю Россе якобы отправил сотню бойцов на северный берег Тортуги, где их никто не ждал. Оттуда охотники двинулись через леса и скалы к южному побережью и во время неожиданной ночной атаки захватили испанскую батарею на горе, которая господствовала над фортом Ла-Рош. Получив оттуда условный сигнал, дю Россе с основными силами высадился в Бастере. Не сумев отбить нападение, испанские солдаты ретировались в форт и укрылись в башне-донжоне. После непродолжительной осады комендант крепости согласился сдать ее французам, а сам с остатками гарнизона отплыл на Кубу.

Этот рассказ воспроизводит в своей книге и иезуит Шарлевуа Последний дополнил его еще и третьей — совершенно фантастической — версией, которую прислал ему некий сочинитель с Эспаньолы. Согласно данному сообщению, сьёр дю Россе был «тем самым» дю Россе, который основал вместе с Пьером Белэном д'Эснамбюком французскую колонию на Сент-Кристофере в 1625 году, а во время испанского нападения на указанный остров (1629) проявил трусость, бежал и во Франции был заточен в Бастилию (на самом деле, как мы помним, соратника д'Эснамбюка звали Урбэн де Руассей). Желая смыть пятно позора, он якобы разработал план отвоевания Тортуги у испанцев и позже блестяще осуществил его.

Следует отдать должное Шарлевуа, который подверг критике все указанные версии, указав, в частности, что настоящее имя преемника Уоттса было Жереми Дешан, сьёр де Монсак и дю Россе. На сегодня наиболее убедительной выглядит история о пожаловании Тортуги сьёру дю Россе французским двором (патент от 26 ноября 1656 года) и последующим назначением его на пост губернатора Тортуги английскими властями Ямайки (1660). Рассказы об отвоевании острова сьёром дю Россе у испанцев документально не подтверждены.

Когда ямайский губернатор полковник Д'Ойли узнал о том, что дю Россе начал самочинно выдавать каперские свидетельства капитанам флибустьеров, он незамедлительно потребовал от него объяснений. Дю Россе ответил, что Тортуга — французская колония, и что он, ее губернатор, больше не подчиняется английским властям.

Не желая оставаться в дураках, разгневанный полковник Д'Ойли велел Джеймсу Аранделлу (зятю и заместителю Уоттса) арестовать дю Россе и в цепях доставить его в Порт-Ройял для суда Аранделл с отрядом из тридцати авантюристов сел на корабль капитана Бартоломью Кука, который, выйдя в открытое море, взял курс на Наветренный пролив. Поскольку заболевший тропической лихорадкой губернатор Тортуги находился в то время не в Бастере, а в Кюль-де-Саке на Эспаньоле (по другой версии — на острове Санта-Крус), Аранделл решил арестовать его племянника и заместителя Фредерика Дешана де ла Пласа Ночью он высадился со своими людьми на Тортуге и перед рассветом ворвался в дом губернатора. Однако сьёр де ла Плас, заранее предупрежденный о замыслах англичан, в эту ночь бодрствовал; возглавляемый им большой отряд французов неожиданно окружил дом и, обезоружив узурпатора и его сообщников, взял их под стражу. Впрочем, спустя несколько дней всех их освободили, разрешив вернуться на Ямайку. Указанные события имели место в 1661 году.

Из английских документов известно, что в мае 1662 года Джеймс Аранделл и его отряд были задержаны на Кубе, в бухте Матансас, испанцами, отправившими их в тюрьму города Пуэрто-Принсипе (современный Камагуэй). Месяц спустя Аранделл и Бартоломью Кук были убиты. Об их судьбе поведали Уильям Харрис и Уильям Гаррет, которым удалось бежать из испанской тюрьмы в Гаване на Ямайку.

По словам Харриса, «Аранделл и его команда были неожиданно захвачены в бухте Матансас и отправлены в Пуэрто-Принсипе, где после месячного заключения Аранделл и Бартоломью Кук, его шкипер, были уведены неграми в кусты и убиты, и он видел их, несущих голову полковника Аранделла в город, в то время как остальные были спасены фламандским монахом, который взял их, чтобы отправить в Гавану».

Опасаясь повторного вторжения англичан на Тортугу, преемник дю Россе, его племянник сьёр де ла Плас, позаботился о восстановлении форта Ла-Рош. Он возвел на его развалинах новую башню и установил на ней четыре пушки. Эти приготовления оказались вполне своевременны, поскольку в январе 1663 года английская экспедиция, отправленная с Ямайки, предприняла еще одну попытку захватить Тортугу. Подробнее об этом событии будет рассказано в отдельной главе.

Что касается дю Россе, то из-за болезни ему пришлось в 1662 году срочно покинуть острова Вест-Индии. Посетив в сентябре — октябре Лондон, где он имел встречу с французским послом, наш герой в начале 1663 года объявился в Париже. Примерно в это же время было написано цитируемое ниже письмо дю Россе королю Франции, в котором он пытался убедить Людовика XIV в необходимости запретить жителям Тортуги переселяться оттуда на побережье Эспаньолы.

«Сир,

Жереми Дешан, шевалье сьёр дю Россе, губернатор и генерал- лейтенант Вашего Величества на островах Тортуга, Ротан [Роатан?] и других, находящихся по соседству, покорнейше доводит до сведения Вашего Величества, что остров Эспаньола лежит на расстоянии двух лье от Тортуги, и некоторые французы, чтобы жить в распутстве, идут поселяться на берегах острова Эспаньола, который весьма велик и слабо заселен, и имеют жилища в местах крутых и окруженных скалами и неприступными горами; там они ходят по морю на шлюпках и каноэ и живут, словно звери или дикари, без веры и закона, не признавая в своем кругу ни какого-либо губернатора, ни начальника, что часто является причиной беспорядков, грабя и похищая многие английские и фламандские суда, что дает англичанам повод вынашивать планы против французов, которые отнюдь не повинны в этих беззакониях, творимых буканьерами, коих насчитывается 500 или около того… они причиняют значительный ущерб Тортуге, поскольку некоторые колонисты уходят, чтобы жить в таком же распутстве…

Посему я покорнейше молю Ваше Величество выдать мне распоряжение, коим следует под страхом казни запретить всем французам поселяться или охотиться на названном острове Эспаньоле и принудить в течение двух месяцев вернуться на французские острова; чтобы заставить их уехать, желательно дать ходатаю позволение запрещать всем купцам, капитанам и судовладельцам продавать им что-либо или обменивать с целью их снабжения, не принимать и не грузить какие-либо товары, принадлежащие им, под угрозой конфискации кораблей или иных судов и товаров, повелев, кроме того, всем служащим таможен в морских городах Франции конфисковывать все товары, привозимые для продажи с названного острова Эспаньола французами, которые не имеют паспорта, выданного названным ходатаем, который со всей возможной преданностью продолжает служить Вашему Величеству и молится Богу за ваши здоровье и процветание».

Однако данные предложения губернатора Тортуги не были приняты во внимание.

В 1663 году сьёр дю Россе неожиданно предложил свое владение англичанам за 6 тыс. ф. ст. (54 тыс турских ливров). Однако продать Тортугу ему так и не удалось; французские шпионы пронюхали об этих закулисных переговорах, и в начале 1664 года, когда дю Россе заехал на короткое время в Париж, он был схвачен и брошен в королевскую тюрьму Бастилию по обвинению в государственной измене.

«Молва той эпохи не слишком хватала через край, утверждая, что заточение в Бастилию (или «бастиление», как говорили тогда) следовало рассматривать как путь в высшее общество, учитывая происхождение и фамилии обитателей огромной тюрьмы-крепости, — пишет Жорж Блон в своей «Истории флибустьерства». — Там было сорок два номера «люкс», сказали бы мы, пользуясь нынешней гостиничной терминологией, и жили в них исключительно титулованные особы. С собственной мебелью (если они изъявляли желание) и собственными слугами. Завтраки, обеды и ужины заказывались в изысканных ресторациях, откуда блюда доставляли прямо в камеру. Словом, заточение в Бастилию не имело ничего общего с пребыванием в современных пенитенциарных заведениях, за исключением самого главного и всегда самого тяжкого — лишения свободы. При этом «обастиленные» никогда не знали, сколько времени они проведут в золотой клетке».

17 апреля 1664 года Государственный совет Франции принял решение о выкупе у частных лиц принадлежавших им островов, «дабы передать их в руки могущественной компании, которая могла бы вооружить и снарядить много кораблей для перевозки в те края колонистов и доставки туда всех нужных товаров». 28 мая того же года была официально учреждена Французская Вест-Индская компания, которая получила сроком на сорок лет право монопольной торговли со всеми французскими владениями в Америке и Западной Африкой.

Утром 15 ноября 1664 года губернатор Тортуги был извлечен из застенков Бастилии и в присутствии королевского нотариуса «добровольно» согласился подписать договор о продаже своего антильского владения Французской Вест-Индской компании. Ниже приводится полный текст этого документа:

«Продажа острова Тортуга сьёром Дешаном, сьёром дю Россе, Вест-Индской компании.

(От 15 ноября 1664 г.)

В присутствии нотариусов короля, нашего сира в его Парижском замке, нижеподписавшихся; настоящим собственной персоной Иеремия Дешан, сьёр дю Россе, королевский губернатор и генерал-лейтенант острова Тортуга, расположенного в Америке, завоеванного названным сьёром дю Россе, и на каковой Его Величество ему даровал патент в году тысяча шестьсот пятьдесят седьмом (в действительности, в 1656 году. — В.Г.), обычно проживающий на названном острове, пребывающий сейчас в качестве заключенного в замке Бастилия, доставленный и выпущенный на свободу, чтобы сделать и осуществить то, о чем речь далее, сим настоящим документом продает, уступает, избавляется, передает и оставляет полностью, раз и навсегда, Вест-Индской компании, принимаемое мессиром Луи Бешамелем, советником короля в его Советах, секретарем Государственного Совета и управления его финансов; сьёром Жаком Бибо, парижским буржуа; знатными людьми Франсуа Вертело, советником-комиссаром по пороху и селитре Франции; Франсуа Жакье, советником короля, дома, короны Франции и его финансов — из старой Коллегии; Пьером Далибера, советником короля, секретарем финансов монсеньора герцога Орлеанского; Жобером Уэлем, шевалье ордена Святого Иоанна Иерусалимского, маркизом де Сент-Мари; сьёром Робером Поклэном-сыном, купцом, парижским буржуа; и знатным человеком Клодом Тома, советником короля, генеральным сборщиком его налогов в Нормандии; генеральными директорами названной Вест-Индской компании, посредством данного документа, и принимаются в пользу названной Компании, о чем следует знать всем и каждому, права., которые он имеет и на которые может претендовать… собственность и управление островом Тортуга, расположенным в Америке; форты, жилища, обработанные или целинные земли, леса и прочее недвижимое имущество, принадлежащее ему на вышеназванном острове; также названный сьёр дю Россе продает, уступает и передает названной Компании… все оружие, пушки, военное снаряжение и провиант, провизию, движимое имущество, животных и вообще всё то, что он имеет или может иметь на названном острове, службы и подсобные помещения, без какого-либо сохранения или удержания, волеизъявляя и соглашаясь, чтобы все это названная Компания могла взять во владение… эта продажа, уступка, передача и отдача имущества осуществляется… за вознаграждение и сумму в пятнадцать тысяч ливров, на каковые названный сьёр дю Россе согласился и получил от Николя Ле Мерсье, генерального кассира названной Компании, по распоряжению названных сеньоров директоров, стоящих перед нотариусом, сумму в тысячу ливров в виде золотых и серебряных луидоров и монет, находящихся в обращении, каковые ему выделили и выплатили названная Компания, названный сьёр Ле Мерсье и все прочие; а что касается оставшихся четырнадцати тысяч ливров, то названные сеньоры директора., взяли обязательство заплатить их названному сьёру дю Россе в этом городе Париже через три месяца после того, как Бертран д'Ожерон, оруженосец, сьёр де ла Буэр, предъявитель ордера названной Компании, возьмет во владение форт этого острова., кроме указанной суммы в пятнадцать тысяч ливров, упомянутой выше, названные сеньоры директора обещают заплатить названному сьеру дю Россе сумму в тысячу ливров для удовлетворения сьёра Фредерика Дешана, племянника названного сьёра дю Россе, командующего от его имени названным островом, каковые также будут уплачены в указанные три месяца после упомянутого взятия владения… Составлено и передано названным сьёром дю Россе в упомянутом замке Бастилия и названными сеньорами директорами в Бюро дирекции в год тысяча шестьсот шестьдесят четвертый, в пятнадцатый день ноября, перед полуднем, и тут же подписано присутствующими, пребывающими возле Бодри, одного из нижеподписавшихся нотариусов.

(Подписи:) (Лебрюф и Бодри».)

Сохранилась также расписка, подписанная сьёром дю Россе 6 мая 1667 года

«Названный Иеремия Дешан, сьёр дю Россе, упомянутый в вышенаписанном контракте, находясь в Париже, проживающий на улице Сен-Антуан, в доме сьёра Дана, торговца-аптекаря, приход Сен-Поль, настоящим извещает и признает обладание и получение от Вест-Индской компании, из рук сьёра Ле Мерсье, генерального кассира названной Компании, суммы в 9860 ливров из остатка и итоговой выплаты в 14 000 ливров, с одной стороны, которые оставалось выплатить ему из 15 000 ливров вознаграждения… и 2000 ливров, с другой стороны, обещанных оными для удовлетворения сьёра Фредерика Дешана… Сделано и передано в Париже, в Бюро названной Компании, в монастыре Сен-Медерик, в год 1667-й, в шестой день мая после полудня; и названная расписка, являющаяся продолжением вышенаписанного контракта, тут же подписана. Всё хранится у Бодри, нотариуса».

Дальнейшая судьба сьёра дю Россе покрыта завесой тайны. Некоторые исследователи полагают, что он решил вернуться на Эспаньолу, где и умер около 1670 года в доме Бертрана д'Ожерона.

Начало 60-х годов XVII века было отмечено первыми крупными походами флибустьеров Вест-Индии на укрепленные испанские города, находившиеся как на островах, так и на материке. При этом английские корсары с Ямайки и французские флибустьеры с Тортуги и Эспаньолы стали заранее договариваться об объединении своих отрядов, понимая, что небольшие пиратские шайки не в состоянии штурмовать сильные испанские крепости. Один из таких крупных совместных походов произошел осенью 1662 года. В качестве объекта для нападения был выбран портовый город Сантьяго-де-Куба.

Эксквемелин, описывая Кубу, отмечал: «На острове много прекрасных рек, есть хорошие гавани — Сантьяго, Баямо, Санта-Мария и Санто-Эспириту, Тринидад, Ягуада [Хагуа], Коррьенте. Эти гавани лежат на южном берегу, на северном же берегу расположены гавани Гавана, Пуэрто-Мариана, Санта-Крус, Мата-Рикос и Баракоа На острове две столицы. Одна расположена на южном берегу — это город Сантьяго, и подчиняется ему добрая половина острова. Там находится резиденция губернатора и епископа. Им подчиняются следующие города и поселения: на южном берегу — Санто-Эспириту, Пуэрто-дель-Принсипе и Баямо, на северном — Баракоа и Вилья-де-лос-Кайос Наиболее оживленную торговлю купцы Сантьяго ведут с Канарскими островами; они везут туда сахар, табак и древесину — все, что получает округа, которая тяготеет к Сантьяго. Этот город был однажды ограблен пиратами с Ямайки и Тортуги; в нем имеется крепость».

План нападения на Сантьяго-де-Кубу был разработан, скорее всего, на Ямайке, английские колониальные власти которой постоянно опасались испанского вторжения с Кубьь Французские флибустьеры были приглашены к участию в этой акции в качестве вспомогательной силы. Подготовка к походу проходила в гавани Пойнт-Кагуэй (будущий Порт-Ройял). 20 августа 1662 года Совет Ямайки, заседавший под председательством губернатора острова лорда Виндзора, принял решение начать военные действия против испанских колоний с целью принудить их к свободной торговле с подданными британской короны. Командиром экспедиции был назначен Кристофер Мингс, капитан королевского фрегата «Центурион» (Сатурнино Ульиварри в книге «Пираты и корсары на Кубе» ошибочно называет руководителем данной экспедиции Генри Моргана).

12 сентября Совет Ямайки издал специальное постановление, «чтобы люди поступали на службу для морского предприятия с «Центурионом» и другими судами». При этом подчеркивалось, что в состав экспедиции не должны зачисляться «сервенты и лица, которые продали или покинули свои плантации». Данное примечание вполне определенно указывает на то, что помимо моряков и солдат постоянным источником пополнения флибустьерских команд на Ямайке были кабальные слуги и разорившиеся фермеры. Аналогичная тенденция наблюдалась и во французских поселениях на Тортуге и Гаити.

Экспедиция насчитывала 11 кораблей с 1300 людьми на борту. Заместителями Мингса были утверждены капитан Томас Морган, командовавший волонтерами, и голландский капитан Адриан ван Димен по прозвищу Сварт, командовавший флибустьерами Ямайки и Тортуги.

Сохранился список флибустьерских капитанов (видимо, не полный), которым лорд Виндзор выдал каперские свидетельства против испанцев за время своего губернаторства.

Основываясь на данных этого списка, можно предположить, что в экспедиции Мингса могли участвовать такие флибустьерские капитаны, как Уильям Гудлад, Джордж Бримекэм (Брэннингем), Якоб Факман (Джекмэн), Роберт Сирл, Джон Булл, Джон Пёрдью и Авраам (Адриан) Митчелл. Все они получили каперские свидетельства незадолго до отплытия ямайской флотилии к берегам Кубы. Мингс должен был идти на своем «Центурионе», фрегатом «Гриффит» командовал Адриан ван Димен Сварт. Еще одно судно, без сомнения, находилось под командованием сэра Томаса Уэтстона.

Ниже приводится текст инструкций капитану Мингсу, составленных Советом Ямайки и подписанных лордом Виндзором.

«Ею Величество, исходя из королевской нежности и заботы о своих подданных, передал мне свои инструкции, которые я получил, дабы использовать все пути и средства для установления свободной торговли и обмена с под данными короля Испании в его доминионах в Америке, и, повинуясь его королевским приказам, я установил с ними связь через специального посыльного, отправленного к губернаторам Пуэрто-Рико и Санто-Доминго, чей ответ продемонстрировал их приверженность прежним методам в отрицании нашей торговли, тем самым увеличивая [лишь] для себя богатства Индий вопреки пользе и обычаям всех правительств и законам наций; Всё оное было свободно обсуждено здесь 7-го и 14-го, как и дополнительные инструкции, данные мне Его Величеством; После чего с целью их исполнения было решено, что надлежит предпринять попытку наладить торговлю силой или как-то иначе; Для исполнения чего, в соответствии с полученным приказом, вы должны отплыть с вашим фрегатом, «Гриффитом» [ «Гриффином»] и другими частными военными фрегатами, привлеченными вам в помощь, придерживаясь следующих инструкций:

Вы должны получить на фрегат под вашим командованием, «Гриффит» и другие частные военные суда, привлеченные вам в помощь, всех таких волонтеров, жителей этого острова Ямайка, хорошо вооруженных, которые пожелают запастись провизией на такое время, какое могут потребовать служба и проект, на которые вы командированы.

Вы должны (сообразно ветру и погоде) отплыть с фрегатом под вашим командованием, «Гриффитом» и иными частными военными фрегатами к соседнему побережью владений короля Испании; и там вы должны брать, овладевать и неожиданно захватывать или как-то иначе силой уничтожать все или любые корабли и суда короля Испании или его подданных или любые другие, торгующие с ним, или везущие ему мужчин, женщин или амуницию без лицензии от его Королевского Высочества герцога Йоркского, верховного лорда-адмирала, или моей.

Когда вы окажетесь у побережья владений короля Испании и найдете подходящий случай захватить какие-либо из его крепостей, фортов или городов, вы должны призвать к себе на помощь и для совета таких лиц, находящихся в командовании вместе с вами в этом проекте, каких вы найдете наиболее способными и рассудительными, чтобы советовать в столь важном вопросе; и если по зрелому размышлению вы решите, что какой-либо из городов или фортов может быть легко взят без большой опасности для флота, вы наделяетесь властью, на основании вышеупомянутых инструкций, данных мне Его Величеством, брать и уничтожать их силой или каким-то иным способом, и этими действиями, возможно, иные места во владениях короля Испании можно будет скорее склонить к тому, чтобы добиться урегулирования торговли для подданных Его Величества.

Когда вы захватите какие-либо корабли или суда, вы во всем должны соблюдать такие обычаи и правила, которые ограничивают королевские военные корабли в Его Величества высшем суде Адмиралтейства, чтобы названные корабли и суда могли быть в целости и сохранности приведены в этот порт для получения приговора и судебного решения от Адмиралтейского Суда на Ямайке. И вам следует аналогичным образом позаботиться, чтобы дать исчерпывающие директивы частным военным кораблям, дабы они и любой из них пунктуально выполняли приказы и инструкции, которые они получили, относительно захвата ими или кем-либо из них какого-либо корабля или кораблей.

Для лучшего управления солдатами и моряками, находящимися под вашим попечением, вы можете созывать суд маршалов и проводить судебные процессы по всем делам в ходе этой экспедиции в соответствии с законами войны, исключая лишение жизни и конечностей.

Вы должны выбрать квалифицированных лиц из прежней (парламентской. — В.Г.) армии, которые теперь пожелают искать приключений вместе с вами, чтобы быть командирами над сухопутными волонтерами, и вашего приказа будет достаточно для них или любого из них, чтобы действовать или исполнять обязанности на любом из соответствующих им постов, каковые вы сочтете возможным доверить им.

Вы должны быть в этом деле, доверенном вам, весьма осмотрительными и осторожными, следя за испанскими силами на море или на суше, чтобы вы могли как можно лучше предотвратить их нападения или засады, и вы должны надлежащим образом следить за любым предателем или предателями, которые могут оказаться на флоте, каковые при любом удобном случае могут предать вас; и вы с этими кораблями под вашим командованием не должны оставаться в этой экспедиции более одного календарного месяца, если ветер и погода не воспрепятствуют вам или если задачи службы (справедливой и поощряемой) не потребуют вашей задержки исключительно ради ее исполнения, к чести и репутации короля, нашего властителя, и к выгоде его подданных на этом острове.

Поелику все люди смертны и вы можете умереть как во время плавания, так и во время акции, дабы эти силы не остались без должного и правильного руководства, в случае вашей смерти уполномочить и назначить капитана Томаса Моргана главнокомандующим сухопутными волонтерами, и если дело будет происходить на берегу — то командовать всеми высадившимися силами, а капитана Адриана Вандемана Сварта — командовать на море, и с фрегата «Гриффит», находящегося под его командованием, отдавать приказы лейтенанту и шкиперу корабля Его Величества «Центурион» и командирам других судов; и если так случится, что упомянутый капитан Мингс умрет до начала акции, тогда названному капитану Сварту надлежит вернуться, приведя назад «Центурион», «Гриффит» и иные суда и всех сухопутных волонтеров, и убедить частные военные корабли следовать их каперским поручениям и инструкциям, которые я выдал им. Но если названный капитан Мингс во время акции будет выведен из строя ранениями или как-то иначе, тогда капитан Морган должен будет возглавить это предприятие с теми же предосторожностями и заботой… Но чтобы в любом случае усердие было проявлено обоими, названными капитаном Свартом и капитаном Морганом, дабы все силы находились под управлением и были возвращены к кораблям в сохранности и надлежащем порядке для их возвращения на этот Его Величества остров Ямайку и в гавань Пойнт-Кагуэй. Датировано 20 сентября 1662 г.

[Подпись]

(Виндзор».)

21 сентября Мингс с частью флотилии покинул Пойнт-Кагуэй. Обогнув западную оконечность Ямайки — мыс Негрил, он отправился на рандеву с сэром Томасом Уэтстоном и семью другими корсарами, поджидавшими его к востоку от Сантьяго-де-Кубы. 23 сентября на совете, состоявшемся на борту «Центуриона», было решено взять город фронтальной атакой, ворвавшись в порт и захватив неприятеля врасплох.

5 октября, в четыре часа пополудни, английские и французские флибустьеры приблизились к входу в гавань Сантьяго, однако ветер с суши не позволил им проникнуть в нее, и Мингс приказал отойти на две мили в наветренную сторону, к устью речушки Агуадорес. Вечером с кораблей началась высадка десанта примерно из тысячи человек. Идти к городу пришлось через лес по узкой каменистой тропе, освещая себе путь с помощью факелов. На рассвете отряд вышел на равнину Лас-Лагунас, находившуюся в шести милях от места высадки и в трех милях от города.

Губернатор города дон Педро де Моралес лично возглавил 170 солдат гарнизона и несколько десятков ополченцев, укрывшихся на холме Санта-Ана с двумя пушками; еще примерно 500 человек находились в резерве под командованием дона Кристобаля де Саси, бывшего испанского губернатора Ямайки. Однако корсары легко сломили сопротивление плохо вооруженных защитников города. Преследуя их, они ворвались в Сантьяго и овладели им. На следующее утро 500 человек были отправлены прочесывать окрестности, а 100 моряков вернулись на корабли с приказом войти в гавань и обстрелять крепость Сан-Педро-де-ла-Рока, в просторечье именовавшуюся Эль-Морро. Испанский гарнизон, насчитывавший лишь три десятка деморализованных солдат, не стал удерживать ее и позорно бежал.

В крепости и на платформе было захвачено 34 пушки и 1000 бочек пороха. Часть медных пушек корсары перетащили на свои корабли, а прочие сбросили с бастионов в море. Грабеж города продолжался до 19 октября, но не принес большой добычи — основные ценности (включая 25 тыс песо королевских сокровищ) губернатор и жители успели вывезти в деревню Каней и иные населенные пункты провинции еще до взятия Сантьяго. Обескураженные налетчики использовали 700 трофейных бочек пороха для подрыва крепости, кафедрального собора и прилегавших к ним домов, после чего покинули Сантьяго-де-Куба.

В этой экспедиции погибло 6 корсаров; еще 20 человек умерли вследствие болезней и несчастных случаев. Материальные потери испанцев составили 1 млн ф. ст. Помимо серебра и вина, а также 200 ящиков сахара и табака, захваченных в двух окрестных инхеньос, люди Мингса увели с собой много негров-рабов и 7 испанских судов.

21 октября в Порт-Ройял прибыла барка с известием об успешном грабеже Сантьяго-де-Кубы, а на следующий день туда пришла почти вся флотилия. 24 октября на заседании Совета острова было принято решение об отправке всех испанских пленных «в Испанию через Англию при первой же возможности» и зачитано официальное разрешение короля лорду Виндзору покинуть Ямайку. 28 октября сэр Чарлз Литтлтон, «подходящее и достойное лицо», был объявлен исполняющим обязанности губернатора 29 октября состоялось заседание адмиралтейского суда под председательством Уильяма Мичелла Изучив показания свидетелей, суд признал все захваченные у испанцев корабли и барки «законными призами». Лорд Виндзор, получив свою долю добычи, тут же отбыл в Англию; управление Ямайкой перешло к вице-губернатору Литтлтону — «к большому удовольствию жителей».

Официальный Лондон, хотя и получил свою долю пиратской добычи, открыто не признал законность антииспанских акций в Вест-Индии. В апреле 1663 года король Карл II Стюарт заверил испанское правительство, что он крайне недоволен набегом флибустьеров на Сантьяго-де-Кубу. Одновременно были посланы письма на Ямайку с приказом воздержаться от новых набегов на испанцев.

У нас нет достоверных сведений о том, какой была дальнейшая судьба участвовавших в походе французских флибустьеров. Очевидно, часть из них вернулась на Тортугу и Эспаньолу, но часть, безусловно, задержалась на Ямайке и через некоторое время приняла участие в экспедиции Кристофера Мингса против мексиканского города Кампече (1663).

В начале 1663 года англичане предприняли последнюю вооруженную попытку захватить Тортугу. Предыстория этой провальной авантюры такова.

19 февраля 1662 года лорд Виндзор, объявленный губернатором Ямайки, получил от короля Карла II приказ отобрать у сьёра дю Россе Тортугу. Учитывая, что Тортуга «имеет важное значение для обеспечения безопасности Ямайки, ибо она может прерывать любую связь между Англией и Наветренными островами», король потребовал, «чтобы лорд Виндзор приложил максимум усилий для приведения упомянутого француза (сьёра дю Россе. — В.Г.) и упомянутого острова к повиновению».

5 сентября того же года Совет Ямайки, заседавший в Пойнт-Кагуэе, принял решение о том, «чтобы остров Тортуга был приведен под английское управление и чтобы двое или более лиц из Совета сообщили, что необходимо для заселения этого владения и лучшей безопасности Ямайки». Однако выполнить это решение в период губернаторства лорда Виндзора не удалось, поскольку все морские силы Ямайки были задействованы в экспедиции Мингса против Сантьяго-де-Кубы (к тому же французские флибустьеры с Тортуги выступали в этой акции союзниками англичан).

11 декабря, когда сменивший Виндзора вице-губернатор Чарлз Литтлтон и Совет Ямайки приняли решение об организации экспедиции против Кампече, полковнику Сэмюэлу Бэрри были переданы инструкции по захвату Тортуги; 16 декабря упомянутый вице-губернатор подписал специальную прокламацию, в которой Роберту Мандену, капитану фрегата «Чарлз», предписывалось доставить на Тортугу экспедиционные части под командованием полковника Бэрри и капитана Авраама Лэнгфорда.

Из документов, хранящихся в британских архивах, известно, что «Чарлз» был вооружен с корсарскими целями лондонскими купцами и прибыл на Ямайку в 1662 году. Незадолго до своего отплытия из Пойнт-Кагуэя губернатор Виндзор успел выдать капитану Мандену каперское свидетельство для нападений на испанцев. Упомянутый выше Сэмюэл Бэрри в 1654–1655 годах служил майором в полку генерал-майора Джеймса Хинса, который, в свою очередь, входил в состав экспедиционного корпуса генерала Венэблза. После английского завоевания Ямайки Бэрри получил повышение — стал подполковником того же полка, переданного под командование генерала Фортескью, а спустя несколько лет ему было присвоено звание полковника. Став крупным землевладельцем, он с 1661 года являлся членом Совета Ямайки и с июля того же года исполнял также обязанности судьи. В 1662 году под его командование был передан один из пяти милицейских полков острова.

О капитане Лэнгфорде сведений почти не сохранилось. В 1659 году он приобрел участок земли в Пойнт-Кагуэе и значился флотским офицером, занимавшимся инспекцией кораблей. В августе 1661 года Совет Ямайки упоминал о нем как о зачинщике мятежа солдат, «во время которого [лейтенант] Моррис был ранен, защищая губернатора [Д'Ойли], и был ограблен исключительно по вине упомянутого Лэнгфорда». В петиции лейтенанта Морриса Лэнгфорд назван «предателем»; впрочем, последний отплатил петиционеру той же монетой, подав на него иск в суд и обвинив его «в том же самом».

Поход англичан против Тортуги завершился полным фиаско. Причиной тому была ссора между полковником Бэрри и капитаном Манденом Французский шпион Клеман де Плэнвиль, сопровождавший полковника в качестве «сержант-майора» и главного консультанта, позже писал, что «экспедиция провалилась из-за измены».

По данным ямайского полковника Уильяма Бистона, Бэрри, достигнув Тортуги 30 января 1663 года, обнаружил ее хорошо укрепленной, а французов — готовыми дать неприятелю отпор. Тем не менее он велел Мандену открыть огонь по береговым фортификациям. Капитан «Чарлза» отказался выполнить этот приказ, ушел к побережью Эспаньолы и, высадив Бэрри, Лэнгфорда и всех солдат на берег в Коридоне, начал крейсировать в Карибском море против испанцев. Тем временем Лэнгфорд, отделившись от отряда Бэрри, перебрался в залив Харагуа, в укромную гавань Пти-Гоав. 16 мая он писал оттуда де Плэнвилю, что местные буканьеры и пираты избрали его «губернатором этого места», а также, что «жители Тортуги весьма сильны и… полны решимости продать свою жизнь самой дорогой ценой».

8 июня того же года де Плэнвиль доносил английскому правительству, что «после неудачи предприятия на Тортуге капитан Лэнгфорд был избран жителями губернатором Литл-Гоава [Пти-Гоава] на Эспаньоле и поднял первый английский королевский штандарт на том острове».

В конце 1664 года Лэнгфорд покинул Пти-Гоав и отправился в Англию, где тщетно ходатайствовал о выдаче ему патента на управление Тортугой и предоставлении ему необходимых сил для захвата указанного острова.

Что касается полковника Бэрри, то он вместе с остатками своей бесславной экспедиции вернулся на небольшом шлюпе на Ямайку 1 марта 1663 года. Через три года мы обнаруживаем его в милицейском полку, который воевал на Малых Антильских островах в составе частей генерал-лейтенанта сэра Генри Уиллоуби и коммодора сэра Джона Хармана. Под командованием этих последних Бэрри принял участие в серии нападений на французские и голландские поселения в Гвиане (Южная Америка). В ноябре 1667 года лорд Уиллоуби назначил его военным губернатором Суринама, отвоеванным у голландцев, но после Бредского мира (1668) Бэрри вынужден был оставить этот пост и вернулся на Ямайку.

Как уже отмечалось выше, после отъезда сьёра дю Россе из Вест-Индии в Европу обязанности губернатора Тортуги исполнял его племянник Фредерик Дешан де ла Плас (до 6 июня 1665 года). О его материальном положении сохранилось очень мало сведений; известно лишь, что в округе Ла-Монтань находилась принадлежавшая ему плантация сахарного тростника, а в его доме в Кайоне имелись «один старый сгол и две старые лавки, все деревянные, да еще две лошади гнедой масти с рыжеватым оттенком без упряжи».

Период правления сьёра де ла Пласа отмечен основанием на северном побережье Эспаньолы поселения Пор-де-Пэ, дальнейшим ростом флибустьерских сил на Тортуге и поисками пропавшего без вести английского принца Мориса.

Среди пиратских главарей, которым покровительствовал де ла Плас, в документах упоминаются Филипп Бекель (получивший на Ямайке еще в декабре 1659 году каперское свидетельство для грабежа испанских кораблей), Клострэ (в конце 1663 года он крейсировал в Карибском море, имея сразу два каперских свидетельства — французское и английское), Дюмулэн, Антуан дю Пюи (командовавший в 1662 году пинкой «Тортуга», которая принадлежала сьёру дю Россе, и совершивший в том же году налет на кубинское поселение Пуэрто-Принсипе), Ричард Гай (имевший каперское свидетельство от губернатора Ямайки), Франсуа Но по прозвищу Олоне (POlonnais — Олонец, т. е. уроженец города Сабль-д'Олон), голландец Давид Маартен (в некоторых английских документах назван Джоном Дэвисом, а во французском издании книги Эксквемелина — Жаном Давидом), Жан Моро и некоторые другие.

Больший резонанс на Тортуге в период губернаторства сьёра де ла Пласа приобрела тайна исчезновения принца Мориса, кузена короля Карла II Стюарта.

В июне 1663 года на рейде Тортуги бросил якорь английский королевский фрегат «Брайер» под командованием капитана Генри Фернса Жители острова и находившиеся в порту флибустьеры сначала всполошились, опасаясь высадки вражеского десанта, но через некоторое время, убедившись в мирных намерениях англичан, успокоились. Капитан Фернс нанес визит губернатору и на вопрос о цели своего неожиданною визита ответил, что был послан из Англии на поиски принца Мориса, пропавшего в ВестИндии в 1652 году.

Принц Морис де Бавьер приходился младшим братом принцу Руперту. Их отцом был Фредерик V (избранный королем Богемии в начале Тридцатилетней войны), а по матери оба они были племянниками английского короля Карла I Стюарта. В период революции 1640–1660 годов братья вынуждены были покинуть Англию; принц Руперт, возглавив небольшую роялистскую флотилию, в 1648 году начал оперировать в Атлантике против торговых судов, принадлежавших сторонникам парламента Преследуемый парламентским флотом под командованием Роберта Блейка, Руперт вынужден был уйти В 1651–1652 годах на Азорские острова и в Вест-Индию с двумя военными кораблями — «Своллоу» и «Хонест симэн» — и несколькими невооруженными призами, команды которых, не получая обещаного жалованья, были близки к бунту. Принц Морис командовал в этой флотилии кораблем «Хонест симэн».

Не отважившись атаковать колонии на Антилах, поддерживавшие парламент, принц Руперт привел свою эскадру к Виргинским островам, где в один из вечеров на нее обрушился сильный шторм. На следующее утро Руперт обнаружил, что на плаву остались лишь «Своллоу» и два призовых судна Корабль принца Мориса и призовое судно «Дифайенс» разбились у южного побережья острова Анегада Уцелевшая часть команды была взята в плен испанцами.

Отказавшись от поисков брата, принц Руперт весной 1653 года вернулся в Европу, приведя с собой несколько незначительных призов. Во Франции он встретился со своим кузеном принцем Уэльсским, будущим королем Карлом II, которому рассказал об исчезновении Мориса. Но лишь после реставрации монархии в Англии (1660) Руперту удалось добиться от короля согласия на отправку в Вест-Индию фрегата «Брайер», капитану которого поручили отыскать Мориса де Бавьера и членов его команды.

Совершив трансатлантический переход, капитан Фернс в марте 1663 года повстречал возле острова Доминика французского моряка, который, как оказалось, плавал вместе с принцем Рупертом и знал кое-что о судьбе принца Мориса. Из записи в судовом журнале капитана Фернса от 13 (23) марта следует, что упомянутый француз был оставлен на северном побережье Эспаньолы, где местные буканьеры сообщили ему, что принц Морис после кораблекрушения «находился в плену на Пуэрто-Рико». Француз рассказал также о своем пребывании на Тортуге, откуда он в 1659 году отправился вместе с флибустьерами в набег на Сантьяго-де-лос-Кабальерос. В этом походе он познакомился с двумя ирландцами, один из которых выразил удивление по поводу того, что «его высочество принц Руперт не смог вызволить из тюрьмы в Пуэрто-Рико своего брата принца Мориса, ибо тот находился в заключении в крепости Эль-Морро» (крепость в городе Сан-Хуан, административном центре Пуэрто-Рико. — В.Г.).

Далее в журнале записано:

«Этот француз, которого звали Конг, спросил его, откуда он знает об этом. Ирландец ответил ему, что в Санто-Доминго всем было известно от самых главных испанцев, что брат Принца Руперта находился в плену на Пуэрто-Рико, и дон Хуан Морфе, ирландец, высоко чтимый испанцами, который был жителем Сантьяго и капитаном форта Сан-Херонимо в Санто-Доминго, говорил этому Конгу несколько раз, что если бы тот сказал, как можно передать письмо принцу Руперту, то он сообщил бы ему, в каком состоянии пребывает его брат. Еще ирландец сказал этому Конгу, что дон Хуан Морфе говорил, что если бы он знал, где найти принца Руперта, то он сам передал бы ему письмо, однако вскоре из-за ссоры дона Хуана Морфе с президентом Санто-Доминго этот проект был отложен».

25 марта (4 апреля) 1663 года капитан Фернс посетил губернатора острова Сент-Кристофер. Во время беседы губернатор вспомнил, как знакомые французы и голландцы рассказывали ему, «что в крепости Эль-Морро на Пуэрто-Рико долгое время находился пленный джентльмен, и многие из них говорили, что он был немцем, и об этом же ему рассказывали некоторые французские дворяне». Некий Пауэлл, находившийся в это время в доме губернатора, добавил к сказанному личные воспоминания. По его словам, во время пребывания в испанском плену в Гаване он познакомился с несколькими пленными французскими флибустьерами; те «сказали ему, что они говорили с принцем Морисом, который находился в замковой темнице за смежной с ними стеной, когда они были в заточении на Пуэрто-Рико; принц хотел, чтобы они дали знать о его печальной участи его друзьям при первой же возможности, чтобы какие-то меры были предприняты для его освобождения».

Аналогичные сведения были получены капитаном «Брайера» 12 (22) апреля на острове Тортола (в группе Виргинских островов).

30 апреля (10 мая), все еще стоя на якоре в районе Виргинских островов, капитан Фернс имел встречу со шкипером небольшого французского шлюпа. Шкипер и большинство его команды сообщили, что «большой английский корабль лежал разбитый в семи лигах к востоку от Пуэрто-Рико. Мэтт Жакоус, один из них, сказал ему, что три года тому назад он находился в плену на Пуэрто-Рико, и там было тогда восемь заключенных, [в том числе] три француза и три англичанина, которые бежали на лодке с Барбадоса и пришли на Пуэрто-Рико. Губернатор отправил их на борт испанской барки и большого голландского шлюпа, и они пошли к якорной стоянке возле места кораблекрушения. Когда они вернулись на Пуэрто-Рико, то он слышал, как испанцы говорили, что это был корабль принца Руперта и что они забрали с него сорок пушек, не считая других вещей. Шкипер сказал ему, что он слышал, как испанцы говорили, что это был корабль из флотилии принца Руперта…» 19 (29) мая капитан Фернс беседовал со шкипером Фредериком Горером, который несколько раз бывал на Пуэрто-Рико. Шкипер слышал о гибели одного из кораблей принца Руперта, но при этом добавил, что вся команда его утонула Капитан «Брайера» усомнился в достоверности подобного утверждения, так как из разных источников следовало, что разбившийся корабль не пошел ко дну, а был виден над поверхностью воды в течение двух лет. Тогда Горер «ответил, что, возможно, кое-кто мог сойти на берег, но никто не прибыл в город. Коу-киллеры (здесь: местные буканьеры. — В.Г.) были жестокими и могли убить их, ибо король Испании приказал убивать всех, кто высаживается на побережье».

28 мая (7 июня), стоя на якоре у острова Сент-Питер близ Тортолы, капитан Фернс в присутствии свидетелей Ричарда Хэддока и Томаса Уайтхэда допросил английского моряка Джона Купера Тот рассказал, что в июне 1655 года, когда он с шестью голландцами и юнгой-англичанином ловил черепах возле острова Вьекес (у восточного побережья Пуэрто-Рико), их лодку захватила испанская барка Испанцы отвезли его в Сан-Хуан и бросили в темницу, куда вскоре привели еще одного узника «Я никого не видел, — вспоминал Купер, — было темно, но, наконец, мы подошли друг к другу, и он взял меня за руку, спросив, откуда я прибыл. Я ответил ему по-голландски, после чего он заявил мне по-английски, что он был выброшен на этот берег во время урагана и доставлен в город». На допросе у губернатора этот пленник признался, что «был выброшен на одном из кораблей, принадлежавших принцу Руперту, и еще пять человек спаслись». Тогда испанцы спросили его о судьбе этих пяти моряков. Пленник сказал губернатору, что люди, которые захватили англичан, увели их с собой, и с тех пор он их больше не видел. Другие члены команды, спасшиеся после кораблекрушения, признались испанцам на берегу, что именно он был командиром их корабля, «и тогда они забрали меня прочь от остальных, хотя я просил их, когда спасся, не рассказывать, кто я такой, но здесь никому нельзя доверять». Продолжая разговор с Купером, узник добавил: «Я хочу надеяться, что вы запомните, что я сказал, и если губернатор будет допрашивать вас, ни в чем не признавайтесь, но, когда вы получите свободу, молю, чтобы вам посчастливилось встретить кого-нибудь из тех, кто имеет каких-либо испанских пленников, и сказать им о моем положении, ибо я по происхождению англичанин, и это может помочь мне обрести свободу».

Из рассказа Купера можно было сделать вывод, что в испанской тюрьме он беседовал с принцем Морисом.

От Виргинских островов капитан Фернс поспешил на Тортугу, полагая, что местные флибустьеры могли обладать более подробной информацией о судьбе принца. 13 (23) июня он встретился в Кайонской гавани с французским капитаном Антуаном дю Пюи. Ниже приводятся показания этого французского флибустьера.

«Сообщение капитана Антони Ди Пи [Антуана дю Пюи] из города Нанта, что в Бретани; сказал, что двенадцать месяцев тому назад он, будучи хозяином пинки, именуемой «Тортуга» и принадлежащей губернатору острова Тортуга, взял несколько пленных на южной стороне Кубы, в порту, называемом Порто-Принс [Пуэрто-Принсипе]. И один из пленных был белым, урожденным испанцем; я допросил всех пленных по поводу некоторых вещей, но этот испанец сообщил мне немного о принце Морисе, а именно: в городе Гаване всем было известно, что принц Морис находился в плену на Пуэрто-Рико в крепости, называемой Эль-Морро.

В подтверждение того, что мне было сообщено этим вышеназванным испанцем, я прилагаю здесь мою руку сего 13-го июня 1663 года на острове Тортуга.

Подписано значком: Антони Ди Пи.

(Свидетели: Ричард Хэддок, Томас Ро, Томас Уайтхэд».)

На следующий день капитан Фернс сошел на берег, чтобы в доме губернатора де ла Пласа допросить одного испанца, «пленника, который двенадцать лет прожил на Пуэрто-Рико и уехал оттуда пять лет тому назад, оставив там жену и двух детей». Этот испанец «сказал, что принц Морис был выброшен на северный берег Сан-Хермана [Пуэрто-Рико], в шести лигах в подветренную сторону от Пуэрто-Рико. Когда он покидал Пуэрто-Рико, его высочество был заключенным в крепости Эль-Морро; там никто не имел права видеть его или говорить с ним. Об этом в частном порядке толковали люди. Губернатор отправил несколько лодок к месту крушения, и они привезли назад много вещей, канатов, большой якорь, мачту, которую положили возле его дома. Он слышал, как люди говорили, что те вещи были доставлены с корабля принца».

15 (25) июня в доме де ла Пласа продолжали обсуждать тайну исчезновения принца Мориса. Присутствовали сам губернатор, капитан Уильям Прайд, Томас Ро, Николас Гарнер, Томас Уайтхэд и пленный испанец с Пуэрто-Рико. Услышав, как кто-то из гостей предположил, что принца Мориса давно уже нет в живых, испанец покачал головой и заявил, что, по его сведениям, еще пять лет тому назад принц находился в заточении в крепости Эль-Морро в Сан-Хуане. Однако ни пленный испанец, ни другие присутствующие не могли точно сказать, какова была дальнейшая судьба принца и был ли он жив на момент их разговора.

Через некоторое время сьёр де ла Плас, обобщив всю информацию, собранную о судьбе принца Мориса, решил написать письмо принцу Руперту.

«Высочайшему и знаменитейшему принцу Роберту [Руперту] и принцу Палатина, герцогу Баварскому и герцогу Камберлендскому, остров Тортуга, 26 июня 1663 года.

Капитан Фернс прибыл в порт Тортуги, где я командую в отсутствие моего дяди-губернатора, и рассказал мне, что он служит вам, и что вы срочно отправили его узнать новости о вашем прославленном принце Морисе; я сделал все, что было в моих силах, для получения необходимых сведений, но я опечален тем, что должен сообщить вам плохие известия, из коих явствует, что он, без сомнения, мертв, в чем вы сами убедитесь из отправляемых вам показаний одного из местных жителей, который был пленником в Санто-Доминго. Также другой местный житель сообщил мне, что он долго жил на Пуэрто-Рико и часто слышал, как говорили, что принц Морис умер.

Недавно здесь побывал человек, который находился на Пуэрто-Рико в то время, когда сей знатный принц исчез, и он заверил меня, что тот мертв… Это все новости, какие мне удалось узнать. Я хотел бы располагать чем-то лучшим для отправки вам, ибо, хотя я и не имел чести быть лично знакомым с Вашим Высочеством, я слышал так много похвал в ваш адрес в доме Бульона и Дюра, что страстно желаю предложить вам свои услуги. Я умоляю вас простить молодого ученика, если здесь, в этом письме, допущены какие-то ошибки и если он не смог выразить вам всё почтение и [не перечислил все] титулы, вам надлежащие».

К письму прилагалось «Свидетельство Гийома Бошана», текст которого приводится ниже.

(«Июня 26-го, 1663 года.)

Свидетельство Уильяма Бошама [Гийома Бошана], француза, который, будучи захваченным, был доставлен пленником в город Санто-Доминго, где, после своего освобождения, он слышал разговоры некоторых моряков с корабля из Пуэрто-Рико, беседовавших с теми [моряками] из Санто-Доминго, которые находились на берегу. Увидев большой фламандский корабль в порту Пуэрто-Рико, люди говорили, что он похож на английский корабль, который был потерян на побережье Пуэрто-Рико. Те, что из Санто-Доминго, спросили, много ли спаслось, на что другие ответили, что ни один человек не спасся, поскольку те, что бежали [на берег], были все перебиты, а принц был потерян.

Люди из Санто-Доминго спросили, не убили ли они его тоже, и один из них ответил — нет, но они дали ему выпить чашку шоколада, который был таким крепким, что, говорят, они отравили его».

Информация, собранная Генри Фернсом относительно судьбы принца Мориса, не оставляла сомнений в том, что младший брат принца Руперта и кузен английского короля Карла II Стюарта Морис де Бавьер нашел свою смерть в испанском плену на острове Пуэрто-Рико.

В 1664 году, с прибытием на Ямайку нового губернатора, сэра Томаса Модифорда, и временным запрещением приватирства, многие флибустьерские капитаны ушли из Пойнт-Кагуэя на Тортугу. Подполковник Томас Линч по этому поводу писал государственному секретарю Генри Беннету:

«[Корабли] «Своллоу» и «Уэстергейт» были посланы на Сан-Доминго, где полковник Кэри, К. Хэмлок и Дж Пэррот надеются получить положительный ответ на предложения сэра Томаса Модифорда о мире, но сомнительно, что Ямайка выиграет от этого, ибо не во власти губернатора развить или задушить торговлю, да и нет нужды или выгоды приводить частных испанцев на Ямайку, ибо мы и они совершили слишком много обоюдных жестокостей, чтобы можно было быстро наладить отношения. Когда король был восстановлен на троне, испанцы думали, что поведение английской нации тоже изменится, и рискнули послать два или три судна на Ямайку за неграми, но неожиданные набеги и вторжения К. Мингса… заставили испанцев удвоить их злобу… Отзыв приватиров будет, между тем, не скорым и рискованным средством и может оказаться совершенно неэффективным без наличия пяти или шести военных кораблей… Голые приказы по их сдерживанию или отзыву приучат их лишь к уходу из этого порта [Порт-Ройяла] и заставят их (и это вероятно) нападать на нас так же, как и на испанцев. Какую уступчивость можно ожидать от людей столь отчаянных и многочисленных, которые не имеют никакой иной стихии, кроме моря, и которые предпочитают не торговлю, а приватирство? Здесь может быть более 1500 их на примерно 12 судах, которые, если они будут испытывать нужду в английских каперских грамотах, смогут получить французские и португальские документы, и если с ними они захватят что-либо, то они, безусловно, получат хороший прием в Новых Нидерландах и на Тортуге. И из-за этого нас станут проклинать и ненавидеть, ибо испанцы называют всех разбойников в этих морях, какой бы нации они ни были, англичанами. И так будет. Хотя мы живем на Ямайке кротко, сидим тихо и смотрим, как французы богатеют на призах, а голландцы — на торговле в Вест-Индии».

Такая же тревога улавливается и в письме Томаса Модифорда (от 30 июня 1664 года), также адресованном госсекретарю. Говоря о флибустьерах, губернатор подчеркнул, что во исполнение приказов Его Величества издал прокламацию об отмене каперских поручений; но, добавляет он, «страх может толкнуть их к французам на Тортугу и повернуть их силы против этого острова и всей нашей торговли, что было уже отчасти сделано в отношении капитана Уотсона, который был неожиданно захвачен ими в заливе Блуфилдс».

По данным Модифорда, общая численность флибустьеров доходила в то время до 1500 человек. Усмирять их благоразумнее было «постепенно и мягко», но, следуя королевским инструкциям, губернатор готов был сделать это «быстро и сурово». В связи с этим, возможно, возник новый проект захвата Тортуги англичанами при помощи кораблей королевского флота.

Намек на это содержит «Краткий отчет об острове Тортуга», написанный, видимо, Абрахамом Лэнгфордом и датируемый примерно 1664 годом. Приведем его краткий пересказ.

«Когда генерал Венэблз прибыл к Эспаньоле, на Тортуге проживало некоторое количество испанцев, которые полностью покинули это место спустя шесть месяцев. Тогда Элиас Уотте с 10 англичанами с Ямайки взял его во владение, возвел там форт с четырьмя пушками из руин большого форта, который построили французы… Спустя некоторое время около 150 англичан и французов поселились там, что было большим подспорьем для английской нации. Полковник Уотте получил специальную грамоту на названный остров от генерала Брейна, губернатора Ямайки, и число жителей возросло. Бедный несчастный джентльмен [Джеймс Аранделл], полковник армии короля, высланный из Англии, женился на дочери Уоттса и стал начальником на Тортуге; но французский месье [дю Россе] раздобыл специальное полномочие, прибыл на Ямайку, когда полковник Д'Ойли был губернатором, и владение было передано ему при условии сохранения острова за английской нацией, но он провозгласил [там власть] короля Франции, ограбил англичан, выгнал их с острова и с тех пор держит сие владение. Несправедливо, что Тортуга не может иметь жителей с Ямайки. Это порт, где военные корабли могут в безопасности бросать якорь и приводить свои призы, выставляя их на аукцион и удовлетворяя все свои нужды, что может иметь весьма неблагоприятные последствия для Ямайки. Под протекцией Ямайки находится 20 приватиров всех национальностей, которые, будучи теперь отстраненными от захвата призов здесь, желают взять на Тортуге французские или португальские каперские грамоты, а то и вовсе ничего не брать, и препятствовать всей торговле Ямайки, не позволяя испанским кораблям приходить сюда для покупки негров. Наконец, если Тортуга не будет приведена к повиновению губернатору Ямайки, это может стать причиной ее разорения и превратит в убежище разбойников и пиратов, которые сделали его [пиратство] своим образом жизни, из-за чего жители Ямайки покинут страну. Это можно было бы предотвратить подчинением Тортуги при помощи двух королевских кораблей с Ямайки, и сделать сие довольно несложно, ибо там находятся лишь 150 французов и один форт с четырьмя пушками…»

Еще один документ описываемой эпохи содержит краткую информацию о желании Абрахама Лэнгфорда получить назначение на пост губернатора Тортуги и Эспаньолы.

«Предложения Абрахама Лэнгфорда по делу о его возвращении на Ямайку и Эспаньолу… Чтобы он мог получить грамоту на управление Тортугой и берегами Эспаньолы с денежным содержанием… Два года он прилагал усилия к покорению Тортуги и к управлению берегом Эспаньолы за счет собственных больших расходов. Желает некоего аванса для оплаты его переезда на Ямайку. Если не будет королевского желания относительно покорения Тортуги, то чтоб он мог получить от Его Величества указ купить оную у месье Дюрасея [дю Россе], который претендует на нее как на свою собственность и предлагает ее к продаже…»

3 октября 1664 года проект захвата Тортуги рассматривался в Англии, в доме сэра Генри Беннета в Парсонс-Грин Протокол этого заседания напечатан в «Календаре государственных бумаг».

«Доктор Генри Стаббс — Уильяму Годолфину, в доме сэра Генри Беннета, что находится возле Чэринг-Кросс. Изложил по просьбе сэра Генри Беннета свое мнение относительно нынешнего проекта по Тортуге. Считает, что проект не заслуживает внимания Его Величества; сие может привести к опасности разрыва отношений с Францией; заденет королевскую честь и является трудным для исполнения, да и не имеет особых выгод; это скорее попытка, приличествующая некоторым частным торговцам или губернатору Ямайки, действующим при потворстве короля. Остров мал и мало поощряет англичан к поселению, и должен сделаться либо владением нескольких плантаторов, либо губернатора и гарнизона. Нынешний французский губернатор удерживает его через своих домашних и слуг, и там нет ни одной значительной плантации, так как буканиры не имеют постоянных жилищ на Эспаньоле из-за страха перед испанцами. Тортуга является их гаванью и портом для французских кораблей, так что нет необходимости принуждать или привлекать какой-то выгодой Его Величество к исполнению данного проекта Неизвестно, с какими силами Его Величество может овладеть им, ибо французы с Эспаньолы могут оказать решительный отпор… Те французы могут получить какие-то указания из Франции, как это было… когда они объявили Плэнвиля мятежником за действия против французского губернатора по предварительной договоренности с лордом Виндзором. Трудно представить себе, как кто-либо возьмется переправиться с Ямайки на Тортугу и как это ослабление Ямайки может быть в интересах короля. Полковник Бэрри был старым известным солдатом и плантатором на Ямайке, капитан Плэнвиль — серьезным и разумным плантатором, который, вместе с капитаном Леверетом и капитаном Лэнгфордом и всеми их интересами и фантазией не смогли набрать и 20 человек, чтобы идти с ними обосноваться там [на Тортуге]; и можно ли представить, чтобы кто-то еще желал сегодня, когда Ямайка находится в таком цветущем состоянии, уйти оттуда? Тортуга может оказаться такой же фатальной для ямайцев, как Ямайка — для Барбадоса, Сент-Китса, Невиса или Бермуд. Англичане однажды заполучили ее, но никто никогда не слышал о каких-то больших выгодах от этого; большинство из них уехало, и кто же захочет остаться или управлять людьми, имеющими для проживания лишь неплодородную землю? Замысел относительно Сан-Доминго более реальный. Но… капитан Лэнгфорд — неподходящий человек для руководства этим проектом. Когда он отправился с полковником Бэрри, то, несомненно, Санчо Панса лучше осуществлял управление островом Баратория [чем Лэнгфорд — Пти-Гоавом]… Капитан Лэнгфорд не говорит по-французски и не понимает этого языка; он — совершенно немудрый человек, его интересы — на Ямайке, и личность он презренная, удача покинула его, его честность сомнительна [Генри Стаббс] опасается, что вся его выдумка — не более чем желание покрыть за счет королевской казны свои долги, в которые он влез благодаря своей беспечной жизни и измене, как говорят, своим принципам Не отрицает, что он — хороший моряк и знаток тех мест, но он так упрям, что хвастается гораздо больше, чем знает на самом деле, и, возможно, вообще ничего не знает. Боится, как бы такой прославленный государь не был запятнан из-за провала столь жалкой попытки, обвиненный из-за столь незначительной персоны, потерпевшей неудачу в одном-единственном мелком поселении в Пти-Гоаве, который не обладает умом, чтобы обдумать сей проект и осуществлять руководство оным, и не имеет честности, чтобы можно было доверить ему деньги и товары».

Характеристика, которую доктор Стаббс дал капитану Лэнгфорду, была столь убийственной, что все попытки последнего добиться назначения на пост губернатора Тортуги и побережья Эспаньолы закончились фиаско.

Вернемся, однако, к флибустьерам. Среди морских разбойников Тортуги в 1663–1665 годах особой известностью пользовался капитан Жан Моро, который одно время пытался поддерживать дружеские отношения как с колониальной администрацией Тортуги, так и с властями Ямайки. В последние дни 1663 года, будучи командиром фрегата «Сен-Луи», он приобрел у вице-губернатора Ямайки сэра Чарлза Литтлтона репрессальную грамоту для операций против испанцев. За лояльное поведение этого флибустьера поручились двое его соотечественников, проживавших в Пойнт-Кагуэе, — Жан Гранмезон и Эли Фильо. Тем не менее в начале 1664 года капитан Моро захватил английский корабль из Хэмптона, груз которого был продан им на Тортуге. Объявленный после этого пиратом, он в феврале 1665 года погиб у мыса Тибурон вместе с несколькими из своих людей в ходе ожесточенного сражения с вооруженным кечем «Своллоу» (капитан Роберт Энсом). Остальные члены его экипажа были захвачены в плен и доставлены в Порт-Ройял (так стали называть Пойнт-Кагуэй). 1 марта того же года губернатор Ямайки Модифорд сообщал государственному секретарю Англии, что «капитан Энсом прибыл с кораблем Моро и 12 пленными, убив после получасового сражения Моро, Большого Луи и многих из его людей. Эти 12 были осуждены вместе с кораблем Моро. Капитан Энсом потерял лишь одного человека».

Военный трибунал, состоявшийся в Порт-Ройяле, установил, что капитан Моро прикрывал свои пиратские действия просроченной каперской грамотой от лорда Виндзора По решению суда Жан Пинко и пятеро других пленных были повешены, Корнелис Якобсзоон посажен в тюрьму, а трое иных оправданы.

В книгах о флибустьерах Тортуги часто упоминается имя губернатора д'Ожерона. В романе Рафаэля Сабатини «Одиссея капитана Влада» месье д'Ожерон управляет Тортугой в середине 80-х годов XVII века, в пиратских романах Густава Эмара («Морские цыгане», «Золотая Кастилия», «Медвежонок Железная Голова») он губернаторствует в 60-е годы XVII века. Таким образом, массовому читателю известен лишь миф об этом человеке. Какова же его подлинная биография?

Судя по документам из французских архивов, Бертран д'Ожерон родился в анжуйском городке Рошфор-сюр-Луар на западе Франции, близ Анже, и был крещен 19 марта 1613 года. Его отец, богатый купец Бертран д'Ожерон, женился в 1605 году на Жанне Блуэн из Шемийе. У Бертрана д'Ожерона-сына имелись сестры — Жанна и Франсуаза, а также брат Жан. Жанна вышла замуж за Тома Непвё и стала матерью Жака Непвё де Пуансэ (назначенного губернатором Тортуги и Сен-Доменга в 1676 году). В пятнадцатилетнем возрасте д'Ожерон поступил на морскую службу, в 1641 году стал капитаном морского полка и отличился в Каталонской войне (1646–1649). Верная служба королю принесла его семье дворянский титул. После смерти отца (29 июня 1653 года) он наследовал ему как сьёр де ла Буэр, а 3 октября того же года король Людовик XIV сделал его оруженосцем и назначил капитаном королевского флота. До 1655 года д'Ожерон жил в Анжу и был собственником кладбища Утопленников в городе Анже.

В 1656 году некая группа предпринимателей убедила его вложить деньги в колонизацию земель на реке Оуатиниго (Оуанатиго, Ованатиго, Оуанариго) в Южной Америке. В 1657 году д'Ожерон зафрахтовал судно «Пелажи», вложив в него 17 тыс. ливров, взял на борт кабальных слуг, провизию и набор интрументов и отправился в Вест-Индию; 4 (14) сентября того же года он высадился на Мартинике. Поскольку колонизационный проект провалился, местный губернатор Жак Диэль дю Парк пообещал передать во владение д'Ожерону поместье в округе Кюль-де-Сак, но умер раньше, чем успел это сделать (в 1658 году). Вдова покойного, Мари Боннар дю Парк, не захотела иметь с анжуйцем никаких дел. Разгневанный д'Ожерон покинул Мартинику и, поддавшись на уговоры нескольких буканьеров, прибывших с ним на «Пелажи», отправился вместе со своими слугами искать удачу на Эспаньоле. Обогнув этот остров с юго-запада, его корабль вошел в большой залив Кюль-де-Сак и возле гавани Леоган потерпел крушение.

Высадившись на незнакомом берегу, д'Ожерон вынужден был остаться там, предоставить свободу своим слугам и вести вместе с ними, говоря словами дю Тертра, «жизнь буканьеров, то есть жизнь наиболее отвратительную, наиболее тягостную, наиболее опасную, словом, наиболее плутовскую, какую когда-либо знал мир».

Через несколько месяцев, скопив небольшую сумму денег, д'Ожерон вернулся на Мартинику, где узнал, что судно с припасами, присланное ему на помощь, продано неким господином Винье; последний передал ему на 500 ливров товаров — и это было всё, что д'Ожерон выгадал от своего первого колониального проекта. Тогда он отплыл во Францию, чтобы завербовать там еще одну партию кабальных слуг, а также закупить груз вина и бренди — товары, пользовавшиеся наибольшим спросом среди пиратов и охотников Эспаньолы. Однако его надежды на выгодный сбыт спиртных напитков не оправдались, поскольку многие другие коммерсанты доставили на остров аналогичную продукцию. Попытка сбыть вино и бренди на Ямайке также провалилась: обманутый своим торговым партнером Клеманом де Плэнвилем, д'Ожерон потерял и судно, и товары, понеся убытки на 10 или 12 тыс ливров.

Очередная неудача не сломила упрямого анжуйца. Хотя его мать и большая часть родственников отказались дать ему деньги на новую авантюру, одна из его сестер, мадам дю Тертр Прингель, в 1662 году одолжила д'Ожерону 10 тыс ливров в звонкой монете и кредитные билеты, которые он мог обменять в Нанте на наличные деньги. На эти средства д'Ожерон снарядил судно «Ла Нативите» водоизмещением 70 тонн и отправился на Эспаньолу вместе с кабальными слугами и свободными переселенцами, завербованными главным образом в Анжу.

Не исключено, что, уходя в это плавание, месье д'Ожерон уже располагал концессией на освоение Багамских островов и островов Кайкос, которая была пожалована ему королем Людовиком XIV. Процитируем лишь часть указанного многостраничного документа «Людовик и та Усердие во славу Господа и к чести нашего государства увлекло некоторых наших под данных в предприятия по основанию французских колоний в различных местах Америки, каковые проекты были столь успешно реализованы в Канаде и на островах Южной Америки, что, по их примеру, некоторые из наших подданных также основали Компанию… под названием Южная Франция, чтобы обосноваться на материке. Но им не удалось повторить успех первых поселений, так что в итоге названная Компания, понеся огромные расходы, связанные с погрузками на различные корабли, вынуждена была отказаться от этих проектов. Всё это обязало нашего дорогого и возлюбленного друга Бертрана д'Ожерона, оруженосца, сьёра де ла Буэра, как лица, заинтересованного в названной Компании, и владельца части названного пожалования, предпринять четыре года назад вояж в Америку, дабы попытаться спасти положение; на это он потратил весьма значительные личные средства, желая использовать все свои способности для возобновления столь похвального предприятия; но, побывав в тех местах и видя дело совершенно безнадежным на том берегу, он отыскал несколько мест, более благоприятных, чем там, на указанном материке. И, найдя Лукайские (Багамские. — В.Г.) острова покинутыми и еще никем не заселенными, он весьма покорно просил их у нас для себя, чтобы утвердить там Веру, исповедовать католическую, апостольскую и римскую религию, распространить туда наше имя, репутацию французской нации, а также завести коммерцию, чтобы впредь мы могли извлекать посредством наших собственных природных подданных… товары, которые производятся в названной стране. Посему, после обсуждения этого дела в нашем Совете, где присутствовали наши высокочтимые жена и матушка, наш дорогой брат герцог Анжуйский и некоторые другие гранды и знатные персоны нашего королевства, мы, имея право по своему разумению, всемогуществу и королевской власти давать, выражать согласие и даровать, сим настоящим документом, подписанным нашей собственной рукой, даем, жалуем и даруем названному сьеру д'Ожерону Лукайские острова и острова Кайкос, никем еще не заселенные, лежащие между Флоридой и островами Куба и Эспаньола от двадцатою до двадцать восьмого градуса от линии экватора… Обязываем вышеназванного сьера д'Ожерона доставить на названные острова от двухсот человек в первый год до двух тысяч лиц обоего пола в течение следующих десяти лет и гораздо больше, ежели ему будет угодно, для вербовки каковых ему будет дано письменное разрешение вывешивать афиши во всех общественных местах с целью основания названного поселения, и делать сие публично на проповедях во время больших месс в приходских церквах нашего королевства на условиях предоставления пищи и крова в течение первых трех лет тем, кто переселится на вышеназванные острова, после окончания каковых названный сьер д'Ожерон выделит им земли для их обработки и обменивания продуктов к своей пользе и выгоде; а что касается французов, которые переедут за свой счет… с согласия названного сьера д'Ожерона, то он выделит им земли с первого же года, чтобы они могли извлекать из них пользу». Предписываем, чтобы никто другой, кроме натуральных французов, приверженцев католической, апостольской и римской церкви, не мог обосноваться на упомянутых островах, ни для командования, ни для подчинения… Для компенсации больших затрат названного сьера д'Ожерона… мы… предоставляем и жалуем пожизненно названному сьеру д'Ожерону, его прямым наследникам и правопреемникам всецело владение землями, недрами и почвами, судебными ведомствами и сеньориями названных Лукаских островов и островов Кайкос, портами, гаванями, потоками, реками, прудами, рудниками и карьерами с теми же пошлинами и условиями, которые испанцы и португальцы применяют на тех землях, которые они занимают. А что касается тех некоторых концессий, что мы жаловали ранее, которые не дали никакой пользы или которые были покинуты… мы, чтобы избежать всяческих споров, которые могут возникнуть, отменяем все иные концессии, не реализованные, те, что могли включать названные острова… для большей безопасности и сохранения каковых позволяем и даем власть названному сьеру д'Ожерону отливать пушки и ядра, ковать все виды оружия наступательного и защитного свойства, производить порох для пушек, строить и укреплять места, назначать там губернаторов, капитанов, лейтенантов и иных служащих, как военных, так судебных и полицейских — каких он сам сочтет приемлемыми, смещать их с должности и заменять [другими], распределять земли между ними и частными лицами, вводить их в ленное владение с удержанием оммажа и других сеньориальных налогов, и вообще делать все то, что он сочтет необходимым для пользы и развития названных колоний, не сохраняя за нами ничего, кроме подсудности, Веры и оммажа… Поскольку очень часто случается, что после того, как большие расходы на такие предприятия были сделаны, а продукты собираются теми, кто не участвовал в расходах… а мы… предоставляем и жалуем этим нашим эдиктом бессрочно и безвозвратно навсегда названному сьеру д'Ожерону, его наследникам и правопреемникам всю торговлю, которая может вестись по морю и по суше в пределах названных Лукайских островов и островов Кайкос, без какого-либо исключения, а также на побережье острова Эспаньола, или Сен-Доменг, и на Тортуге, расположенных вблизи названных островов. Запрещается названная коммерция и торговля всем другим под страхом конфискации судов и товаров, каковые с момента нашей декларации передаются сьеру д'Ожерону… Позволяем, кроме того, названному сьеру д'Ожерону снаряжать для войны такое количество судов, какое он сочтет необходимым, как для обеспечения безопасности его навигации и коммерции, так и для пользы и выгоды названных колоний… Поручаем, сверх того, нашему дорогому и любезному другу дяде герцогу Вандомскому, пэру, великому магистру, шефу и генеральному сюринтенданту навигации и коммерции Франции, и нашему дорогому и любезному другу графу д'Эстраду, вице-королю и нашему генерал-лейтенанту, представляющему нашу персону на всех островах, берегах и материке Америки, каждому в пределах его власти и полномочий… оказывать содействие названному сьеру д'Ожерону…

Дано… в год тысяча шестьсот шестьдесят второй…»

В этом документе обращает на себя внимание фраза о том, что Бертрану д'Ожерону передавалось исключительное право на торговлю не только в пределах Багамских островов и островов Кайкос, но также на Тортуге и побережье Эспаньолы, т. е. во владениях сьёра дю Россе.

В 1663 году д'Ожерон высадился с 30 людьми в Леогане и основал там небольшую колонию. В дальнейшем он и его компаньоны доставляли на Тортугу и Эспаньолу (в Леоган, Пти-Гоав, Пор-Марго и прочие гавани) примерно по 300 иммигрантов ежегодно, хотя мечтали привозить от 800 до 1000 переселенцев в год.

В 1664 году, когда Французская Вест-Индская компания выкупила у сьёра дю Россе его права на Тортугу и Сен-Доменг, друг д'Ожерона, Робер ле Фишо де Фрише де Клодоре (с 1665 по 1669 год — губернатор Мартиники), рекомендовал его интенданту финансов Жану-Батисту Кольберу как человека, хорошо знакомого с жизнью местных колонистов и пользующегося среди них авторитетом. В начале февраля 1665 года д'Ожерон получил письма Кольбера и директоров компании, из которых узнал о своем назначении на губернаторский пост. В этом назначении, датированном 7 октября 1664 года, указывалось:

«Генеральные директора Вест-Индской компании. В соответствии с данным нам в мае месяце XXVII статьей королевского эдикта правом основывать колонии… назначать и представлять Его Величеству таких губернаторов, которых названная сама Компания выберет… мы, будучи информированными об опыте и способности к военным занятиям сьера д'Ожерона, его верности и должном поведении, назначаем и представляем королю, нашему суверенному сеньору, названного сьера д'Ожерона, чтобы быть ему уполномоченным Его Величеством управлять островом Тортуга и побережьем острова Сен-Доменг в Америке, чтобы оное исполнялось им в течение трех лет, использовать и применять полномочия, почести, власть, преимущество и обычные прерогативы на жалованье, которое будет ему назначено нами, названными генеральными директорами, всецело под властью короля и названной Компании; покорно просим Его Величество приготовить для сьёра д'Ожерона все необходимые письма и припасы, в подтверждение чего мы подписываем сей документ напротив подписи генерального секретаря названной Компании; здесь же приложена гербовая печать оной. Составлено в Париже седьмого дня октября тысяча шестьсот шестьдесят четвертого года.

Подписано: Бешамель, Матарель, Бибо, Вертело; и ниже названных господ директоров — Долье».

Находясь в это время на северном побережье Эспаньолы, в Пор-Марго, месье д'Ожерон заложил там новую табачную плантацию. В мае месяце сюда прибыла эскадра Александра де Прувиля, маркиза де Траси. Последний, назначенный генерал-лейтенатом всех французских колоний в Америке, направлялся через Гвиану и Вест-Индию в Канаду. С собой он вез жалованные грамоты, назначавшие губернаторов на острова Мартиника, Гваделупа, Гренада, Мари-Галанте и Тортуга.

По словам дю Тертра, господин де Траси провел десять дней в Пор-Франсуа на севере Эспаньолы, «где месье д'Ожерон мною беседовал с ним о том, что нужно сделать как на острове Тортуга, так и на побережье Сен-Доменга». Затем на Тортугу был отправлен специальный агент с королевским посланием, предписывающим Фредерику Дешану де ла Пласу передать управление колонией новому управляющему. Скорее всего, речь шла о «Письме короля командиру острова Тортуга», которое мы обнаружили в первом томе сборника «Законы и конституции французских колоний в подветренной части Америки», изданном 11 A.3. Моро де Сент-Мери в Париже в 1784 году. Письмо ошибочно датировано 27 октября 1669 года; в действительности оно могло быть написано сразу после назначения д'Ожерона губернатором, то есть 27 октября 1664 года. В нем говорилось:

«Месье де ла Плас должен дать возможность сьёру д'Ожерону вместо сьёра дю Россе управлять островом Тортуга по назначению директоров новой Вест-Индской компании, которой отныне принадлежит указанный остров; я пишу вам это письмо, чтобы вы, получив его, немедленно передали форты, находящиеся на названном острове Тортуга, под управление сьёра д'Ожерона, и чтобы впредь вы воздержались от какого бы то ни было командования на указанном острове и в указанных фортах. Написано в Париже двадцать седьмого октября тысяча шестьсот шестьдесят девятого (sic) года. Подпись: Людовик».

Племянник сьёра дю Россе, конечно, не рискнул идти против воли короля и, получив денежную «компенсацию», уступил губернаторский пост месье д'Ожерону.

Бертран д'Ожерон официально вступил во владение Тортугой 6 июня 1665 года. Сохранился весьма любопытный «Протокол о взятий во владение острова Тортуга месье д'Ожероном от имени Вест-Индской компании».

«Шестого дня июня тысяча шестьсот шестьдесят пятого года прибыл в порт острова Тортуга собственной персоной Бертран д'Ожерон, оруженосец, сьёр де ла Буэр, с поручением и указом Его Величества об увольнении, адресованными сьёру де ла Пласу, племяннику сьёра дю Россе, командиру названного острова на время отсутствия названного сьёра дю Россе, который являлся губернатором; получив приказ сложить с себя названное губернаторство в пользу сьёра д'Ожерона, названный сьёр де ла Плас немедленно подчинился и собрал жителей с оружием, чтобы передать в их присутствии названное губернаторство, пушки и военное снаряжение в руки названного сьёра д'Ожерона; каковой в их присутствии зачитал названное поручение, от начала до конца, и жители признали сьёра д'Ожерона своим единственным законным губернатором, крича во весь голос «Да здравствует король и наши сеньоры из Вест-Индской компании», после чего названный остров перешел в подчинение к названному сьеру д'Ожерону, и далее сопроводили его на берег моря, где в песке он нашел три железных пушки без лафетов. Оттуда названный сеньор губернатор поднялся в форт, называемый Ла-Рош, где нашел четыре железных пушки, установленные на лафетах на площадке, хижину, построенную в традициях этой страны и в форме караульного помещения, а рядом с ней — погреб, обшитый старыми досками, в котором он обнаружил около пятнадцати или шестнадцати фунтов пороха для пушек и восемьдесят ядер различного калибра, и никакого иного оружия. Из упомянутого форта названный сеньор спустился в квартал Кайон, что на берегу моря, где он нашел еще две железные пушки без лафетов. Оттуда он пришел на берег моря, где мы нашли старый склад, наполовину прикрытый деревьями, а наполовину — окруженный пальмами; и оттуда мы отправились в местечко Кайон, в жилище, где проживал названный сьёр де ла Плас, в котором мы обнаружили хижину в виде пригодного для жилья дома, в которой нашли то, что принадлежало сьёру дю Россе: старый стол и две старых лавки, все деревянные, с двумя лошадьми рыжей масти без упряжи; и это всё — для удовлетворения договора по продаже, заключенного названным сьёром дю Россе с господами из Вест-Индской компании, по контракту, заключенному ранее Ле Боном и Бодри, нотариусами короля, в его Парижском замке пятнадцатого ноября тысяча шестьсот шестьдесят четвертого года и скрепленного печатью четырнадцатого декабря названного года; по данному документу сьёром дю Россе была осуществлена продажа всего его движимого имущества и наследства, и здесь полностью указано все то, что могло принадлежать ему по праву и принадлежало на названном острове. Мэтр Клод Легри, генеральный приказчик наших названных сеньоров из Вест-Индской компании, присутствовал при всем том, о чем говорилось выше; мы совершили надлежащий переход в Ла-Монтань, в место, принадлежащее так же, как и вышеназванное, упомянутому сьёру дю Россе, каковое мы нашли наполовину засаженным сахарным тростником, а половина была необработанной и, по-видимому, заброшена два года тому назад или около того, и на каковом не было никаких построек; об этом месте названный сьёр де ла Плас нам сообщил и объявил, что названный сьёр дю Россе, его дядя, покидая остров, чтобы ехать во Францию, передал ему. Тогда мы через нашего секретаря суда потребовали, чтобы названный сьёр де ла Плас сказал, не знает ли он, имеет ли названный сьёр дю Россе, его дядя, другую недвижимость на названном острове, кроме вышеуказанной, на что он нам ответил, что нет, а если бы он знал еще что-либо [и утаил], ему присудили бы покрыть все судебные издержки, убытки и проценты в интересах упомянутых нами сеньоров названной Компании; в подтверждение чего он подписал сей документ, в год и день, указанные выше.

Подписали: Дешан де ла Плас и Лабулэ, секретарь суда».

Передав управление Тортугой и Берегом Сен-Доменг новому хозяину, сьёр де ла Плас вернулся во Францию, где и поселился в родном Перигоре. В документах 1683–1684 годов он упоминался как свидетель на судебном процессе по делу некоего дворянина из этой провинции.

Из текста «Протокола о взятии во владение острова Тортуга» видно, что главным приказчиком Вест-Индской компании на острове был назначен местный «авторитет» — бывший буканьер Клод Легри. Год спустя его, по всей видимости, сменил сьёр де ла Ви. По данным Шарлевуа, в то время на Тортуге постоянно проживало 250 жителей, в Пор-Марго (на северном побережье Эспаньолы) — около 150, а в Леогане (на западном побережье Эспаньолы) — еще 120 человек. Это были главным образом торговцы и мелкие плантаторы. Количество флибустьеров и бродячих охотников-буканьеров на Тортуге и Эспаньоле никто не подсчитывал, но, согласно некоторым источникам, оно могло варьироваться от 700 до 1000 человек.

Хотя французские колонисты формально признали власть директоров Вест-Индской компании и их ставленника д'Ожерона, вскоре, проведав о введении торговой монополии, они дали понять губернатору, что «не хотят подчиняться никакой торговой компании; королю готовы, пожалуй, повиноваться, но с тем, чтобы он не запрещал им торговлю с голландцами, которая для них была гораздо полезнее покровительства Франции».

Хотя статья XV королевского эдикта от 28 мая 1664 года требовала исключить всех иностранных и частных французских негоциантов из торговли с Французской Вест-Индией, туда ежегодно приходило до 150 голландских судов, контрабандно снабжавших колонистов изделиями европейских мануфактур. В августе 1664 года Кольбер вынужден был констатировать: «В Вест-Индии, откуда идут сахар, краски, табак и хлопок и где французы занимают различные острова, вся торговля находится в руках голландцев».

Поскольку колонисты Тортуги и Эспаньолы издавна поддерживали тесные деловые связи с иностранными контрабандистами, монополия на торговлю, объявленная Вест-Индской компанией, весьма быстро вызвала их открытое недовольство. «Компания наводнила колонию своими уполномоченными и слугами, решив заняться прибыльной торговлей с испанцами, как это делали голландцы на Кюрасао, — рассказывает Эксквемелин. — Однако компании не повезло. Она надеялась вступить в сделку с враждебной нацией, а такого бьггь не могло. Каждый, будь то пират, охотник или плантатор, вначале покупал все в долг, но, когда дело дошло до оплаты, никто платить не стал. Тогда компания была вынуждена отозвать своих агентов и приказала им продать все, что у нее было…»

Независимое положение колонистов и их отказ работать на Вест-Индскую компанию привели к тому, что компания стала терпеть убытки и усилила меры административного давления на жителей колонии. «Губернатор Тортуги, которого плантаторы, вообще-то, уважали, попытался принудить их к работам на компанию и дал понять, что все товары, в которых плантаторы нуждаются, они должны покупать сами, не приобретая их при этом у чужеземцев, которые приезжают в эти места торговли ради; а с этой целью объявил он, что четыре раза в год во Францию будут отправляться особые корабли под командой его капитанов. Таким образом, заставляя привозить товары из Франции, он одновременно запрещал торговать с чужеземцами на месте», — сообщает Эксквемелин.

Для расширения ремесла и плантационного хозяйства — основы стабильности колонии — нужны были рабочие руки, и д'Ожерон старался отвлечь буканьеров и пиратов от бродячей жизни, прибегая даже к административным мерам. При этом он, судя по всему, пытался использовать опыт сьёра дю Россе. Его «Мемуар об острове Тортуга» от 20 июля 1665 года, адресованный г-ну де Бешарме, удивительным образом повторяет основные положения письма дю Россе, адресованного королю Франции (датируемое приблизительно 1663 годом). Документ интересен тем, что содержит довольно подробное описание Тортуги и соседнего с ней Берега Сен-Доменг.

«Остров Тортуга, — читаем в «Мемуаре», — расположен на 18° севернее экватора, отдален от острова Эспаньола на два малых лье. Он имеет 20 лье в окружности и неприступен с востока, севера и запада. Он не имеет защиты ни со стороны окрестностей порта, расположенного в средней части, в двух лье от восточной оконечности названного острова, ни сбоку низменной земли между берегом моря и горами с пиком Ла-Гранд. А выше названного порта, в западном направлении, есть другая долина длиною в половину лье. Первая необитаема по причине приливов, как и небольшая часть другой. В порту построены 35 или 40 домов и магазинов, и там проживают ремесленники и купцы, торгующие здесь. Порт способен вместить от 20 до 25 кораблей и столько же барок. Вход в него очень хорош, 18 брассов глубины, и он образует полукруг, как видно на этом чертеже, с источником пресной воды в десяти шагах от берега моря. Здесь есть платформа с четырьмя пушками, как показано. Имеется скалистая банка, при полном приливе скрываемая водой, но сухая при отливе; что касается рейда, то порт очень хорош, хотя создан был не нами, море тут поднимается только на два фута, а ветер дует всегда восточный. Можно построить в порту от 500 до 600 домов между морем и небольшими горами, на которые нужно подниматься, чтобы пройти к жилищам, расположенным выше названного порта; все они тянутся до подножья Ла-Монтаня и, между прочим, на добрую половину лье к западу, в малых долинах и на небольших холмах, все земли обрабатываются и производят прекрасный и качественный сахарный тростник, великолепный табак и индиго. Остальная часть, которая не заселена, покрыта лесом; она могла бы производить то же самое, если бы обрабатывалась. Форт находится примерно в середине Ла-Монтаня и напротив порта, на расстоянии весьма приличного ружейного выстрела от названного порта В названном форте есть большой колодец с пресной водой, который я начал восстанавливать; он был разрушен испанцами, и его невозможно завершить за год, не потратив десяти тысяч экю; также ведется укрепление порта Но оно потребует мало расходов. Здесь имеется также небольшой порт в четверти лье от большого, расположенный немного западнее. Сюда могут входить только лодки и шлюпки, так как глубина его составляет лишь 5 брассов. Там также есть две пушки на небольшой платформе. Долина находится в месте шириной от 600 до 700 шагов, между берегом моря и небольшой горой, где расположены жилища и дома с источниками воды, а на большой горе [Гран-Монтань], которая тянется от одного края острова до другого, добрых пол-лье укрыто лесом и там имеются очень красивые и большие жилища с несколькими источниками воды. Всё это — напротив и выше других жилищ. Примерно в середине острова также имеется большая долина, которая лежит в двух лье к северу и тянется в западном направлении на три лье. Она покрыта большими лесами и наилучшей почвой, какую только можно встретить. Верхняя часть Ла-Монтаня протянулась почти от края и до края, в одних местах она более широкая, чем в других; а на краю названного острова есть хороший солончак, где добывают много соли. Но она не столь известна по причине большого количества соли, которую добывают рядом на острове Эспаньола, расположенном, как я уже говорил, на раастоянии двух лье от Тортуги. Это очень большая земля, которая имеет три сотни лье в окружности и очень слабо заселена из-за того, что 700 или 800 французов поселились вдоль берегов названного острова, в неприступных местах, окруженных горами или большими скалами и морем. И, пускаясь в путь на небольших лодках, они объединяются по 3,4, 6 или 10 человек на большем или меньшем удалении друг от друга, в 2,3,6,8 или 15 лье друг от друга, по мере того как находят более удобные места, и живут как дикари, никого не признавая и без какого-либо начальника в своей среде, и совершают множество разбоев. Они похитили несколько голландских и английских судов, что вызвало у нас много беспорядков. Питаются они мясом кабанов и диких быков и выращивают немного табака, который они обменивают на оружие, амуницию и поношенную одежду. Так что было бы весьма полезным, чтобы Его Величество издал указ об удалении сих людей с острова Эспаньола, по которому он велел бы им под страхом смерти не поселяться на названном острове Эспаньоле и в течение двух месяцев уйти на Тортугу, что, безусловно, укрепило бы ее и принесло большой доход королю; и чтобы названным указом было запрещено всем капитанам торговых кораблей и другим ничего не обменивать и не продавать названным французам, именуемым буканьерами, живущим вдоль берегов острова Эспаньола, под страхом конфискации их кораблей и товаров, а также объявить данный указ арендаторам и сборщикам или служащим канцелярий морских городов Франции, чтобы конфисковывать в пользу короля все товары, производимые названными буканьерами и поступающие с острова Эспаньола. Это заставит всех их уехать и прибыть на названный остров Тортугу, что в короткий срок принесет значительный доход. Она была взята в 1656 году Жереми Дешаном, шевалье, сеньором дю Россе, губернатором Его Величества, который вложил все свои ценности, причем с лихвой, для сохранения названного острова от вторжений испанцев и англичан, которые предприняли несколько попыток ее захватить, как он представил сие Его Величеству в двух или трех жалобах и в мемуарах, которые я передал месье де Лиону; и нет возможности завершить укрепление названного острова, ежели Его Величество не поможет мне определенной суммой денег как для продолжения работ по завершению наиболее насущных фортификаций, так и для получения военного снаряжения, оружия и вещей, необходимых для снабжения гарнизона, для подчинения жителей, которых будет, без сомнения, еще больше, если тут будет хороший форт, и которые не захотят ничего давать без оного для содержания солдат. Также весьма желательно доставить сюда женщин и детей, коих было бы весьма выгодно выдать замуж. Имеется много тех, кто хотел бы сюда приехать в качестве волонтеров, а на острове их очень мало. Здесь может быть 250 или 300 человек».

Однако никакие официальные указы не могли заставить буканьеров и пиратов отказаться от их образа жизни и занятий, поскольку в те времена они представляли собой весьма заметную и влиятельную силу. Так, когда в июле 1665 года д'Ожерон попытался принудить флибустьеров отчитываться перед ним о захватываемых в море призах (чтобы можно было оценивать их стоимость и «узаконивать» в судебном порядке), пираты взбунтовались. Узнав, что губернатор находится в трех лье от Тортуги, на борту корабля Франсуа Олоне, они отправили туда делегацию во главе с капитаном Дюмулэном. Поднявшись на борт, мятежники сообщили людям Олоне, что единственное их желание — «жить так, как это было и раньше».

Когда д'Ожерону, обедавшему в капитанской каюте, передали требования бунтовщиков и спросили, что он намерен делать, губернатор в гневе вскочил из-за стола, выбежал на палубу и, топнув ногой, закричал: «Где эти смутьяны и бунтовщики?» Вперед выступил Дюмулэн и дерзко представил себя и своих товарищей. «И тогда месье д'Ожерон, — сообщает дю Тертр, — не сказав ни слова, обнажил шпагу, чтобы убить его. Дюмулэн бросился наутёк и был преследуем, чувствуя приближение конца так, как никогда прежде. Он [губернатор] прекратил погоню, ибо Дюмулэн и его товарищи убрались восвояси; через несколько дней они попросили прощения у месье д'Ожерона и заверили его, что никогда больше не будут участвовать в подобных делах».

Губернатор, со своей стороны, пошел пиратам на уступки. Чтобы использовать их деятельность в интересах Франции, он отказался брать с них пошлины за паспорта и разрешение свободно покидать гавань. Продолжая практику своих предшественников, он стал выдавать капитанам пиратских кораблей каперские свидетельства против испанцев, но денег за это не требовал (губернатор же Ямайки брал за каждое каперское свидетельство 20 ф. ст., или 200 экю); впрочем, благодарные капитаны регулярно преподносили ему вместо денег «подарки». В то время как на Ямайке корсары должны были отдавать в пользу английского короля и лорда-адмирала 1/10 и 1/15 части добычи, что составляло 17 % стоимости призов, губернатор Тортуги, по свидетельству дю Тертра, «не брал более десяти процентов и, из чистого великодушия, оставлял половину капитану для раздела по его усмотрению между солдатами, которые справлялись с делом лучше других, способствуя этим повышению авторитета капитана, удержанию солдат в повиновении и поддержанию их храбрости».

Когда Франция не воевала с Испанией, д'Ожерон находил иные способы удерживать пиратов в своей колонии — в частности, он снабжал флибустьеров каперскими грамотами тех государств, которые в то время находились в состоянии войны с испанской короной. Известно, что он неоднократно выдавал пиратам Тортуги португальские каперские свидетельства, полученные им от короля Португалии (заметим, что Португалия с 1640 по 1668 год вела революционную войну против Испании).

В периоды обострения англо-французских отношений д'Ожерон приглашал к себе английских флибустьеров, базировавшихся в Порт-Ройале, обещая им райскую жизнь на французских островах. Этим он хотел уберечь свои владения от возможных набегов английских пиратов. Одновременно д'Ожерон пытался поощрить флибустьеров к действиям против англичан. В августе 1665 года губернатор Ямайки сэр Томас Модифорд с тревогой писал государственному секретарю лорду Арлингтону: «Я не смогу защитить мое владение от французских буканьеров, которые хотят разорить все приморские плантации»»

Чтобы обезопасить свой остров, ямайские власти прилагали все усилия к тому, чтобы удержать английских флибустьеров в Порт-Ройале. Они даже попытались использовать их в экспедиции сэра Эдварда Моргана против голландских колоний на Малых Антилах, которая на обратном пути должна была захватить Тортугу и Сен-Доменг. Однако экспедиция не оправдала возлагавшихся на нее надежд: голландские колонии были разорены, но выступить против французских поселений пираты отказались. Тортуга и Сен-Доменг всегда считались у них самыми надежными местами для отдыха и сбыта захваченной добычи.

26 января 1666 года Людовик XIV объявил войну Англии, став на короткое время союзником Голландии. Это было именно то время, когда, говоря словами английского губернатора Барбадоса, решался вопрос, «будет ли правителем Вест-Индии король английский или король французский, ибо испанский король не в состоянии будет долго удерживать ее».» В апреле 1666 года французы захватили английскую часть острова Сент-Кристофер, в начале следующего года выбили англичан с захваченного ими острова Синт-Эстатиус, а также оккупировали остров Тобаго. Англичане компенсировали себя за эти потери захватом нескольких французских кораблей (среди прочих призов корсары с Ямайки в 1666 году взяли фрегат капитана Луи, имевшего каперское свидетельство от губернатора Тортуги) и временной оккупацией Кайенны (в сентябре 1667 года).

22 февраля (4 марта) 1666 года Совет Ямайки, заседавший в Сантьяго-де-ла-Веге, объявил о своем намерении выдать флибустьерам новые каперские свидетельства против испанцев. Тем самым английские власти надеялись удержать флибустьеров от антибританских акций и ухода их на Тортугу, губернатор которой, по данным Шарлевуа, планировал экспедицию против Порт-Ройяла. Копия постановления вместе с утвержденной формой каперской грамоты была приложена Модифордом к его письму герцогу Альбемарлю, датированному 1(11) марта 1666 года. В указанном письме сэр Томас отмечал, что его решение было санкционировано письмом герцога от 1 (11) июня 1665 года, в котором заместитель верховного лорда-адмирала Англии предоставил ему свободу жаловать или не жаловать каперские грамоты в зависимости от сложившейся в регионе ситуации. Узнав, что на Тортуге и юго-западе Эспаньолы происходит «быстрый рост французских сил».

Модифорд решил издать декларацию о пожаловании каперских свидетельств против испанцев; этот шаг, «как заверили его старые приватиры, обязательно вернет англичан и многих голландцев и французов в этот порт [Порт-Ройял], где они имеют наилучший рынок для своих товаров». Копия декларации была немедленно отправлена на Тортугу.

8 (18) июня и 21 (31) августа Модифорд вновь описывал герцогу Альбемарлю ситуацию на Ямайке и Тортуге, особо подчеркивая, что объявление о пожаловании каперских свидетельств против испанцев было с энтузиазмом воспринято как жителями Порт-Ройяла, так и флибустьерами. Через своего брата сэра Джеймса Модифорда он также переправил герцогу письмо, полученное от голландского флибустьера Давида Маартена с Тортуги; последний имел под своим командованием два корабля со 160 людьми и выразил готовность, вернувшись на Ямайку, вновь служить англичанам. «Короче говоря, — констатировал сэр Томас, — эти счастливые инструкции от 1 июня [1665 года], которые его милость передал мне, принятые к исполнению лишь с марта [1666 года], должны вернуть к нам всех англичан, множество голландцев и некоторое число французов».

Аналогичная мысль проходит «красной нитью» и через пространное письмо Томаса Модифорда лорду Арлингтону от 21 (31) августа:

«…Вашему лордству прекрасно известно, какую большую антипатию я питал к приватирам во время своего пребывания на Барбадосе, но после того, как я принял указы Его Величества к строжайшему исполнению, я обнаружил свою ошибку ввиду упадка фортов и уменьшения богатств этого города, а также привязанности сих людей [флибустьеров] к служению Его Величеству; тем не менее я продолжал враждебно относиться и наказывать оный сорт людей, пока не пришло письмо Вашего лордства от 12 ноября [22 ноября 1664 года], приказывающее обращаться с ними более мягко; до сих пор мы катились к упадку, о чем я честно написал лорду-генералу 6 марта [16 марта 1665 года], и он, после ряда обсуждений с Его Величеством и лордом-канцлером, в письме от 1 июня [11 июня 1665 года] дал мне широкие полномочия жаловать или не жаловать каперские грамоты против испанцев, как я найду сие выгодным для службы Его Величества и благополучия этого острова. Я был рад этому полномочию, тем не менее, решил не использовать его, пока необходимость не принудит меня к оному и пока я не увидел, в каком плачевном состоянии находились флотилии, вернувшиеся с Синт-Эстатиуса, так что суда были разбиты, а люди ушли к побережью Кубы, чтобы там добывать средства к жизни и, таким образом, были полностью отчуждены от нас; многие остались на Наветренных островах, не имея достаточно средств, чтобы расплатиться по своим обязательствам, а также на Тортуге и среди французских буканьеров. До сих пор я воздерживался от использования моего полномочия, надеясь, что невзгоды и опасности со временем отвадят их от этого образа жизни. Но когда примерно в начале марта я обнаружил, что стража Порт-Ройяла, которая под командованием полковника [Эдварда] Моргана насчитывала 600 человек, сократилась до 138, я собрал Совет, дабы решить, как укрепить этот весьма важный город силами из внутренних территорий; но они [члены Совета] все согласились, что единственный путь наполнить Порт-Ройял людьми — это пожаловать каперские грамоты против испанцев, на коих они весьма настаивали. Необходимые доводы их были занесены в книгу Совета, копия чего прилагается. И, принимая во внимание наше слабое положение, из-за чего ведущие купцы уехали из Порт-Ройяла, не предоставив никакого кредита приватирам для снабжения и пр., а также слухи о войне с Францией, которые часто повторялись, я издал объявление о намерениях пожаловать каперские грамоты против испанцев. Ваше лордство не может представить себе, какие всеобщие перемены произошли здесь с людьми и в делах. Корабли ремонтируются, большой наплыв ремесленников и рабочих, которые едут в Порт-Ройял, многие возвращаются, многие должники освобождены из тюрьмы, а корабли из похода на Кюрасао, не осмеливавшиеся войти из-за страха перед кредиторами, пришли и снаряжаются вновь, так что полковые силы Порт-Ройяла насчитывают теперь около 400 человек. Если бы не эта своевременная акция, я не мог бы защитить это место от французских буканьеров, которые, самое меньшее, разорили бы все приморские плантации; тогда как теперь я переманил от них многих, и недавно Давид Мартин, лучший человек Тортуги, который держит на море два фрегата, пообещал привести оба От сих последних кораблей пришло известие от сэра Джеймса Модифорда о мире с Испанией вместе с данной инструкцией лорда-генерала о том, что, несмотря на мир, я все еще могу осторожно использовать приватиров, как и раньше, ежели сие пойдет на пользу делам Его Величества».

К письму прилагались протоколы Совета Ямайки от 22 февраля 1666 года, а также свидетельские показания Томаса Кларка, Уильяма Росса, Ричарда Мура, Томаса Пайпера, Элиаса Роу и Уильяма Уэсга «относительно испанцев, захвативших английское судно и отправивших некоторых людей по воле волн, а других — пленниками в Испанию». Эти показания должны были послужить лишним доказательством обоснованности решения губернатора начать против подданных испанской короны в Вест-Индии каперскую войну.

Примерно в это же время свои «Рассуждения, почему частные боевые корабли выгодны острову Ямайка и как их преследование уже наносило и может впредь наносить ущерб колонии этого острова» написал полковник Теодор Кэри. В этом документе доказывалось, что попытки английских властей использовать флибустьеров в военных кампаниях против голландцев и французов в бассейне Карибского моря обречены на провал и что пользу от них можно получить лишь в том случае, если им будут выданы каперские поручения против испанцев. Кэри пишет:

«Капитаны Давид Мартин и Маррэн и различные английские приватиры при сообщении, что каперские грамоты против испанцев были отменены, решили никогда не возвращаться на Ямайку, если не будет войны, но ежедневно брали добычу у испанцев, выходя с Тортуги. Сэр Томас Модифорд, губернатор, отвлекал их от нанесения вреда испанцам и пытался удержать их на острове, уполномочив пишущего [полковника Кэри] обсудить с ними возможность захвата Кюрасао, который они единодушно согласились осуществить, но на рандеву они разошлись во мнениях насчет их командира, и, как следствие, замысел не был осуществлен. Два Его Величества быстрых фрегата пятого ранга могли бы послужить для командования этими приватирами во всех возможных случаях — для приведения их к повиновению, пресечения любых враждебных акций и защиты побережья от разбойников. Нет никакой выгоды в том, чтобы использовать приватиров в Вест-Индии против французов и голландцев; они являются людьми, которые не хотят заниматься земледелием, желая лишь грабить испанцев независимо от того, будут ли их поддерживать на Ямайке или нет. Испанцы испытывают такую глубокую ненависть к англичанам в этих краях, что они и слушать не хотят о торговле или примирении, но любого из островитян, кого им удается трусливо захватить врасплох, они безжалостно убивают. Выгоды французов ежедневно возрастают на Карибских островах, Эспаньоле и Тортуге, и если терпеть их рост, через короткое время проявятся опасные последствия как для английских, так и для испанских поселений. Если Его Величество позволит выделить два или три своих фрегата пятого ранга для этой службы, такие люди (флибустьеры. — В.Г.) могли бы быть назначены командирами как лица, наиболее опытные в здешних делах… чтобы приватиры могли с большим желанием отправиться с ними в любой поход».

Поскольку в 1667 году между правительствами Англии и Испании шли переговоры о заключении нового мирного договора, который должен был улучшить отношения между двумя монархиями, губернатор Ямайки получил указания из Лондона прекратить поощрение флибустьеров и не разрешать им экспедиции против испанцев. В ответ на эти рекомендации Модифорд 30 июля писал лорду Арлингтону: «Если бы мои возможности совпадали с моими желаниями… приватирские покушения касались бы только голландцев и французов, а испанцы были бы избавлены от них, но у меня нет ни денег, чтобы платить им [флибустьерам], ни фрегатов, чтобы принудить их…» Все же губернатор заверил госсекретаря, что «хочет в соответствии с указаниями его лордства, насколько это будет возможно, удерживать их от будущих враждебных акций против испанцев, если последние не спровоцируют их своими новыми дерзостями».

Англо-французская война, безусловно, охладила отношения между Ямайкой и Тортугой. Тем не менее губернаторы указанных островов не стремились к проведению активных военных действий, поскольку не располагали военно-морскими силами. Д'Ожерон по-прежнему пытался удержать в своей колонии французских флибустьеров, а заодно переманить на французскую службу ямайских пиратов. Он хотел выписать из Франции семь или восемь корабельных плотников и конопатчиков, чтобы те могли «ремонтировать и кренговать суда, которые приходят на Тортугу». В мемуаре, датированном 20 сентября 1666 года и адресованном Кольберу, губернатор подчеркивал:

«Имея все это, я ручаюсь, что мы вернем всех наших французов, которые находятся на Ямайке, и многих иностранцев. Я надеюсь также, что многие английские флибустьеры покинут Ямайку, чтобы прибыть на Тортугу. Поскольку две силы не могут существовать одна возле другой, не сплетаясь и не разрушаясь, мы должны сделать так, чтобы… дальше увеличивать численность наших флибустьеров; я думаю, и не без основания, что то малое количество, что мы имеем, уже не вернется на Ямайку, куда два французских капитана, которые раньше жили среди нас, вернулись, хотя я не хотел ни отнимать у них каких-либо прав, ни брать от них каких-либо подарков. Они мне сказали, что это их экипажи принудили их к этому, так как они жаловались на то, что не могут жить на Тортуге, где все товары очень дорогие…

Необходимо отправлять из Франции как на Тортугу, так и на Берег Сен-Доменга ежегодно от тысячи до тысячи двухсот человек, две трети из которых должны быть способны носить оружие. Оставшаяся треть пусть будет детьми 13-ти, 14-ти и 15-ти лет, часть которых была бы распределена среди колонистов… а другая часть занялась бы флибустьерством.

Я также убежден, что доставка упомянутых 1 000 или 1200 человек является гораздо более необходимой, чем все иные вещи, и могла бы способствовать вооружению и дисциплинированию тех, кто будет в состоянии… заняться флибустьерством, как я уже говорил; более чем вероятно, я ручаюсь, что мы были бы в десять раз сильнее на море, чем англичане, которые все трепетали бы, и что за 3 или четыре года мы имели бы уже достаточно людей, чтобы предпринять крупную экспедицию, которая почти ничего не стоила бы королю, если Его Величеству будет угодно задумать подобный проект; но если мы не будем иметь боеспособных людей (и у нас не будет иных средств, чтобы отправлять их на вооруженных судах во время войны — это то, что мы называем флибустьерством), то, безусловно, всегда будут сомнения в осуществимости наших предприятий, а также в безопасности нашей колонии…»

Упомянутые д'Ожероном два французских капитана отказались перебраться с Ямайки на Тортугу не только из-за высокой стоимости жизни во французской колонии. К этому шагу их могла подтолкнуть также попытка д'Ожерона принудить своих беспокойных подопечных к несению милицейской службы по охране колонии. Узнав о намерениях губернатора, жители Пти-Гоава решительно воспротивились «этому началу рабства». Согласно дю Тертру, «они стремились оставаться нейтральными и никогда не иметь над собой хозяина». Д'Ожерону пришлось покинуть свою резиденцию в Бастере и лично усмирять бунтовщиков. Однако часть недовольных все же покинула Тортугу и перебралась на Ямайку. Их вожаками могли быть капитаны Авраам Малерб (еще в апреле 1665 году его галиот присоединился к флотилии сэра Эдварда Моргана для участия в набеге на голландские колонии), Давид Маартен, Филипп Бекель и Жан Гасконец. В Порт-Ройяле они приобрели каперские грамоты против испанцев и приняли участие в нескольких совместных с англичанами походах против испанских владений на Кубе, Санта-Каталине (Провиденсе) и материке.

Если верить аббату дю Тертру, Бертран д'Ожерон был человеком, весьма щепетильным в вопросах чести. Так, однажды он рассматривал дело об английском призе, оценивавшемся в 800 песо, «за который он ничего не захотел взять, а лишь дал тридцать пиастров секретарю суда за его труды». Несколько дней спустя, размышляя по поводу приговора, вынесенного в пользу захватившего приз корсара, губернатор усомнился в правильности своего решения. Он вдруг «вспомнил», что война между Францией и Англией недавно закончилась и, следовательно, корсар не имел законных прав на свой приз. Не желая обидеть ни своих флибустьеров, ни английского собственника, д'Ожерон, по словам дю Тертра, «не сделав никакой реквизиции, отдал [английскому собственнику] из своих собственных средств 800 песо, чтобы не дать англичанам повода заявить, что губернатор Тортуги совершил подобную несправедливость. Эта щедрость кажется мне весьма редкой».

В 1666 году на Тортуге появился скромный молодой человек, имя (или, скорее, псевдоним) которого в конце XVII века приобрело невероятную популярность в Европе. Именно он познакомил европейского читателя с историей и образом жизни буканьеров и флибустьеров, а также природными особенностями островов Вест-Индии и Испанского Мейна.

Биография этого человека окутана сплошной завесой тайны. До сих пор исследователи не могут обнаружить документы, которые помогли бы выяснить, где, когда и в какой семье он родился, кто он по национальности, какое образование получил и каково его настоящее имя.

Первое издание книги А.О. Эксквемелина «Пираты Америки» вышло на голландском языке в 1678 году в амстердамской типографии Яна тен Хорна. Название ее, в полном соответствии с традициями того времени, было довольно пространным: «Американские морские разбойники. Подробные и правдивые повествования обо всех знаменитых грабежах и нечеловеческих жестокостях, учиненных английскими и французскими разбойниками над испанским населением Америки, состоящие из трех частей. Часть первая повествует о прибытии французов на Эспаньолу, природе острова, его обитателях и их образе жизни. Часть вторая повествует о появлении пиратов, их порядках и взаимоотношениях между собой, а также о различных походах против испанцев. Часть третья повествует о сожжении города Панамы английскими и французскими пиратами, а также о тех походах, в которых автор участия не принимал».

О себе автор повествует лишь в первых двух главах книги, причем весьма лаконично.

«В год 1666, второго мая, — сообщает он в первой главе, — мы отбыли из гавани Гавр-де-Грас на корабле «Сен-Жан», принадлежавшем Дирекции Высокой Французской Вест-Индской компании, и было на этом корабле двадцать восемь пушек, двадцать моряков, двести двадцать пассажиров, состоящих на службе Компании, и вольных особ со слугами. У мыса Бофлер мы остановились, чтобы встретиться с еще семью кораблями Компании, шедшими из Дьеппа, и военным судном с тридцатью семью пушками и с командой в двести пятьдесят человек. Два корабля направлялись в Сенегал, пять — на Карибские острова, а мы — на остров Тортугу. Вскоре к нам присоединилось еще около двадцати судов, шедших к Ньюфаундленду, и несколько голландских кораблей, которые направлялись в Ла-Рошель, Нант и Сен-Мартен. Таким образом, флотилия наша состояла из тридцати судов, и мы готовы были принять бой, ибо узнали, что недалеко от острова Орнай нам пересекли путь четыре английских фрегата (каждый по шестьдесят пушек).

Наш командир кавалер Сурди отдал необходимые распоряжения, и мы пошли под всеми парусами при попутном ветре, а туман очень кстати быстро скрыл нас от англичан…

Затем мы отдали якорь у рейда Конкет в Бретани (близ острова Уэссан), чтобы запастись провиантом и пресной водой. Взяв все необходимое, мы снова отправились в путь, намереваясь обойти мыс Ру-де-Фонтенэ, дабы избежать пролива Сарлинг-Он расположен у французского берега на 48°10? северной широты и весьма опасен, так как его рифы скрыты под водой. Поэтому на нашем корабле все, кому не доводилось здесь плавать, были крещены на следующий манер.

Главный боцман облачился в длинный балахон, надел шляпу забавного вида и взял в правую руку деревянный меч, а в левую — горшок с колесной мазью. Его лицо было вымазано сажей. Он нацепил на себя ожерелье из деревянных гвоздей и прочих корабельных мелочей. Все, кого еще судьба не заносила в эти края, становились перед ним на колени, и он крестил им лбы, ударяя при этом по шее деревянным мечом, а подручные боцмана обливали их водой. Сверх этого каждый «крещеный» должен был отнести к грот-мачте бутылку вина или водки. Впрочем, у кого вина не было, того и не просили об этом. На тех кораблях, которые еще сами не бывали в этих местах, брали вино и с их командиров; все это сносили к мачте и делили».

Эксквемелин добавляет, что голландцев тоже крестили возле указанных утесов:

«Способ крещения у голландцев совсем не такой, как у французов. У них принявшие крещение, словно преступники, трижды прыгали в воду с самой высокой реи, а некоторым, по особой милости, разрешали прыгать с кормы. Но истинным геройством считался четвертый прыжок — в честь Его Высочества или капитана. Того, кто прыгал первым, поздравляли пушечным выстрелом и поднятием флага. Кто не желал лезть в воду, платил по голландским правилам двенадцать спойверов, а офицеры — половину рейксдаллера. Пассажиры же платили столько, сколько с них потребуют. Со шкиперов кораблей, еще не бывавших в этих водах, брали большую бочку вина; если они противились, в отместку отсекали фигуру на носу корабля, и шкипер или капитан не имели права воспрепятствовать этому. Все полученное передавалось главному боцману, который хранил трофеи до захода в гавань, а там на вырученные деньги покупали вино и делили со всеми находившимися на корабле без исключения. Ни голландцы, ни французы так и не могли растолковать, зачем все это делается, говорили только, что это старый морской обычай…»

В районе мыса Финистерре корабли попали в жестокий шторм и потеряли друг друга из виду. Буря не утихала в течение восьми дней. «Было жалко смотреть, как корабль бросало из стороны в сторону и пассажиры падали с правого борта на бак, не имея сил подняться, потому что всех трепала морская болезнь, — вспоминает автор. — Матросы, занятые работой, просто переступали через них. Потом снова все стихло, небо прояснилось, и мы пошли своим курсом так быстро, что вскоре пересекли тропик Рака…»

Достигнув Вест-Индии, французы миновали Барбадос, Гваделупу и другие Малые Антильские острова, затем взяли курс на запад и 7 июля 1666 года «достигли острова Тортуги, не потеряв ни одного человека».

Здесь Эксквемелин сошел на берег и вскоре угодил в кабальное рабство. О своих злоключениях в качестве кабального слуги он сообщает во второй главе: «Все слуги Компании были проданы — кто за двадцать, кто за тридцать пиастров. Меня также продали, потому что я был слугой Компании, и, как назло, я имел несчастье попасть к самой отменной шельме на всем острове. Это был вице-губернатор, или помощник коменданта (сьёр де ла Ви. — BS.). Он издевался надо мной, как мог, морил меня голодом, чтобы вынудить откупиться за триста пиастров, и ни на минуту не оставлял в покое. В конце концов, из-за всех этих невзгод я тяжко захворал, и мой хозяин, опасаясь, что я умру, продал меня за семьдесят пиастров одному хирургу. Но по выздоровлении я оказался совершенно наг, у меня только и осталось что рубашка да старые штаны. Мой новый хозяин был несравненно лучше: он дал мне одежду и все, что было необходимо, а после того как я отслужил у него год, предложил выкупиться за сто пятьдесят пиастров, причем он готов был повременить с уплатой до тех пор, пока я не накоплю эти деньги.

Обретя свободу, я оказался гол, как Адам. У меня не было ничего, и поэтому я остался среди пиратов, или разбойников, вплоть до 1672 года. Я совершил с ними различные походы…»

Заметим, что большинство современных исследователей допускает участие Эксквемелина только в двух из описанных им походов — в экспедициях Генри Моргана на Маракайбо (в 1669 году) и на Панаму (в 1670–1671 годах), поскольку лишь в описаниях этих походов повествование ведется от первого лица. В обоих случаях он, видимо, исполнял обязанности рядового хирурга.

В предисловии к первому советскому изданию «Пиратов Америки» (1968) ЯМ. Свет отмечал, что Эксквемелин, скорее всего, был голландцем, поскольку «никаких примет, которые могли бы указывать на иноземное происхождение автора или хотя бы на длительное пребывание в странах, лежащих за рубежами Нидерландов, в книге усмотреть не удается».

Популярность «Пиратов» была огромной. В 1679 году книга была издана в Германии на немецком языке. Спустя два года, в 1681 году, вышло испанское издание «Пиратов Америки», переводчик которого решил, что автор сочинения был французом.

В 1684 году в лондонских издательствах Уильяма Крука и Томаса Мальтуса вышла английская версия книги; издатели воспользовались переводами как с голландского, так и с испанского изданий. На сей раз автор был объявлен то ли голландцем, то ли фламандцем и назван не А.О. Эксквемелином (А. О. Exquemelin), а Джоном Эскемелингом (John Esquemeling). «Я считаю его голландцем, — писал английский переводчик, — или, по крайней мере, уроженцем Фландрии, хотя испанский переводчик представляет его как коренного жителя французского королевства; он впервые опубликовал свое повествование на голландском, каковой несомненно должен быть его родным языком, в чем меня убеждает то, что в целом он человек неученый… потому что, будь он уроженцем Франции, как бы мог он выучить голландский в таком совершенстве, чтобы предпочитать его родному языку?»

В 1686 году парижский издатель Жак Лефевр выпустил первый французский вариант «Пиратов Америки». При этом переводчик Жан Фронтиньер заявил, что автор книги — француз родом из Онфлёра и известен ему лично. Настоящее имя автора (если верить Фронтиньеру) — Александр Оливье Эксмелен (Oexmelin). Переводчик добавил также, что Эксмелен между 1672 и 1686 годами трижды посетил Америку — первый раз на голландской службе, а во второй и третий раз — по поручению испанских властей. Эту версию активно поддерживают современные французские исследователи. Ссылаясь на какие-то записи в голландских архивах, они утверждают, что весной 1674 года Эксквемелин нанялся хирургом на один из кораблей эскадры адмирала Михаэла де Рёйтера. Эта эскадра совершила поход в Вест-Индию, где оперировала против французского судоходства и совершила неудачный налет на Мартинику, после чего вернулась в Голландию.

В 1678 году Эксквемелин продал свою рукопись издателю Яну тен Хорну, который якобы осуществил перевод французской рукописи на голландский язык, убрал некоторые части, переделал другие и даже добавил новую главу, чтобы сделать книгу более привлекательной для голландской публики.

В октябре 1679 года некий Эксквемелин стал членом Голландской хирургической гильдии, и ему было разрешено заниматься медицинской практикой в Амстердаме. По мнению известного путешественника и писателя Тима Северина, связывать упомянутого хирурга с автором «Пиратов Америки» лишь по созвучию имен некорректно. «…Это доказательство не вполне надежно, — пишет он, — поскольку автор «Истории буканьеров» мог из хитрости взять имя реального врача, чтобы тем надежнее скрыть собственное».

В 1681 году Эксквемелин якобы снова отплыл в Вест-Индию, где служил хирургом на Гаити, а в 1683 году присоединился к голландскому флибустьеру Николасу ван Хоорну (последний прославился своим набегом на мексиканский город Веракрус).

Год спустя Эксквемелин (по мнению французских исследователей) служил хирургом на флагманском корабле вице-адмирала графа д'Эстре, с которым вернулся из Америки во Францию. В 1686 году он объявился в Париже, где по поручению командования королевского военно-морского флота составил письменный отчет о реке Чагрес, протекающей по Панамскому перешейку. В том же году, как отмечалось выше, вышло первое французское издание «Пиратов Америки».

Ряд исследователей допускает, что в 1697 году Эксквемелин в качестве хирурга участвовал в корсарской экспедиции барона де Пуанти на испанский город Картахену (в Новой Гранаде); он служил на борту 84-пушечного линейного корабля «Скипетр». Согласно иным данным, в 1699 году он оставил Францию, чтобы совершить очередное путешествие в Америку. Тогда же из печати вышло второе французское издание «Пиратов Америки», содержавшее много новых глав. Все они, скорее всего, были написаны неизвестными людьми и основывались на отчетах о различных пиратских и каперских экспедициях 80—90-х годов XVII века.

Несмотря на то что версия о французском происхождении Эксквемелина остается весьма популярной и в наше время, голландские исследователи продолжают утверждать, что автор «Пиратов Америки» был их соотечественником. С ними солидарен и ЯЛІ Свет. «Тому свидетельство, — пишет он, — язык книги. Правда, тен Хорн располагал кадрами отличных переводчиков, и они могли довести до совершенства любой французский оригинал. Но как раз то обстоятельство, что текст книги не причесан и не отполирован и к тому же пестрит вульгаризмами, свойственными коренному уроженцу центральных провинций Нидерландов, лишает силы гипотезу о переводном характере «Пиратов». Фламандская версия также отпадает, поскольку в тексте книги «фламандизмы» совершенно отсутствуют. Подобного эффекта не смог бы добиться ни один редактор тенхорновского заведения, да и вряд ли бы издатель стал очищать от фламандских привесков рукопись автора, поскольку читатель-голландец в такой чистке не нуждался: фламандские диалектизмы были ему понятны».

Интересную гипотезу о том, кто скрывался под псевдонимом Эксквемелин, выдвинул голландский историк Г.И. Хоогеверф. По его мнению, «Пираты Америки» были написаны голландским путешественником и писателем Хендриком Берентсзооном Смеексом (1643–1721). В ранней молодости Смеекс побывал в Ост-Индии и Австралии, а в 1666–1673 годах странствовал по землям Америки (т. е. как раз в то время, когда там побывал таинственный Эксквемелин). Смеекс был членом Голландской хирургической гильдии и был тесно связан с издательской фирмой тен Хорна В 1708 году он издал у Николаса тен Хорна (сына Яна тен Хорна) свою книгу «Описание могущественного королевства Кринке Кесмес». Хоогеверф предположил, что при перестановке слогов и замене двух букв псевдоним Эксквемелин может быть прочитан как испанизированная форма имени и фамилии Смеекса (Enrique Smeeks). Данная гипотеза, увы, не подтверждается документами. Выше уже отмечалось, что Эксквемелин отплыл в Вест-Индию из Гавра 2 мая 1666 года А записи из нидерландских архивов, датированные 21 и 26 мая, а также 10 июня 1666 года, однозначно указывают на то, что Хендрик Смеекс находился в это время в Нидерландах.

Кем бы ни был автор «Пиратов Америки» — голландцем, фламандцем или французом, — не вызывает сомнения тот факт, что он действительно побывал в 1666–1672 годах на островах Антильского архипелага, жил среди буканьеров и флибустьеров и собрал немало достоверной информации об их нравах, обычаях и походах. В то же время нельзя согласиться с утверждением Я.М. Света, что книга Эксквемелина «обладает неоценимым достоинством: она достоверна от первой до последней строки». На самом деле даже в первом, голландском, издании наряду с правдивой, выверенной информацией мы без труда можем обнаружить немало фактических ошибок, выдумок и мифов. Например, вымышленным персонажем является английский капитан Джон Девис; приписанные ему походы на города Гранада (в Никарагуа) и Сан-Аугустин (во Флориде) были совершены другими пиратскими главарями. Ошибочно датируются поход Франсуа Олоне на город Маракайбо (1667 год вместо 1666-го) и некоторые другие события. В основе всех этих ошибок — некритическое использование автором сведений, полученных им во время бесед с пиратами, охотниками, кабальными слугами и пленными испанцами.

Раскрыть тайну Эксквемелина могут лишь дополнительные изыскания в архивах Нидерландов и Франции — странах, где он, безусловно, проживал и где о нем должны сохраниться более вразумительные исторические свидетельства.

В литературе, посвященной истории морского разбоя в Вест-Индии, флибустьеров нередко именуют буканьерами (boucaniers). В действительности буканьеры первоначально не были пиратами; в XVII веке французы называли так вольных охотников, обитавших на Больших Антильских островах Смешение же двух понятий произошло из-за того, что со временем буканьеры стали принимать участие в походах морских разбойников.

Об образе жизни, нравах и обычаях буканьеров впервые рассказали европейской публике современники событий, в частности, доминиканский монах Жан-Батист дю Тертр, АО. Эксквемелин, французский миссионер Жан-Батист Лаба и французские иезуиты Ле Пер и Шарлевуа.

Буканьерство было уникальным продуктом вест-индских условий. Зарождение его теснейшим образом связано с борьбой европейских держав за территориальный раздел Америки, земли которой испанская корона с начала XVI века считала своим владением. Первые французские и английские поселенцы, состоявшие, как правило, из потерпевших кораблекрушение моряков, появились в Вест-Индии позднее, к концу XVI века, когда многие испанцы, прельщенные сокровищами Американского континента, стали покидать свои островные колонии в надежде отыскать в Мексике или Перу сказочное Эльдорадо. На Больших Антилах они оставили привезенных из метрополии домашних животных, которые ушли из покинутых дворов в горы, леса и саванны, где быстро размножились и одичали.

В начале XVII века западное и северное побережья острова Эспаньола (Гаити) оказались покинутыми испанскими колонистами. Причинами этого, помимо миграции на континент, были частые визиты иностранных корсаров. Постоянные грабежи заставляли колонистов переселяться во внутренние районы острова и на южное побережье, поближе к Санто-Доминго. А те семьи, которые в конце XVI — начале XVII века поддерживали тесные связи с иностранными контрабандистами, испанские власти выселили с северного и западного побережья острова насильно. Следствием этих жестких мер стало запустение гаваней Пуэрто-Плата, Байяха, Ла-Ягуана (Леоган) и Монте-Кристи. Что касается коренного индейского населения острова, то его к тому времени колонизаторы практически истребили.

Покинутые испанцами земли Западного Гаити постепенно стали заселять не только потерпевшие кораблекрушение моряки, но и люди, выброшенные за борт сословной общественной организации: бежавшие за океан в поисках лучшей доли обезземеленные крестьяне, разорившиеся мелкие дворяне, ремесленники и торговцы, а также люди, обвиненные в ереси, беглые преступники, солдаты, матросы и рабы. Основным средством их существования стала охота на диких свиней, крупный рогатый скот и других животных. Отношения между участниками таких охотничьих сообществ строились на основе взаимопомощи. Каждый охотник старался найти себе товарища, с которым вел совместное хозяйство; друг друга они называли матлотами (матросами), а партнерские отношения между ними именовались матлотажем (морской практикой). Переживший своего компаньона наследовал всё его имущество. Любой охотник, нуждавшийся в какой-либо вещи, мог без спроса войти в хижину другого охотника и взять эту вещь, не спрашивая разрешения. «Запирать имущество считалось величайшим преступлением против прав общественных, — писал Иоганн Вильгельм фон Архенгольц, опираясь на данные Шарлевуа. — Следствием этого было то, что в республике, где не знали слов моё и твоё, споры между членами были весьма редки; если же они и возникали, то тотчас устранялись товарищами».

Одно из первых сообщений об этих изгоях содержится в «Путешествии, предпринятом на побережье Африки, в Бразилию, а затем в Вест-Индию с капитаном Шарлем Флери» (1618–1620).

«…Эти люди, — пишет анонимный автор, — не имеют иного занятия, кроме охоты на быков, из-за чего их называют masteurs, то есть убойщиками, и с этой целью они изготавливают длинные палки, своего рода полупики, которые они называют «ланас». На один ее конец насаживается железный наконечник, сделанный в виде перекрестья… Когда они идут на охоту, то ведут с собой много больших собак, которые, обнаружив быка, забавляются, стараясь укусить его, и постоянно вертятся вокруг него, пока не подойдет убойщик со своей ланой; он бьет его в тыльную часть подколенной впадины, чтобы бык утратил живость и не мог подняться… Свалив достаточное количество быков, они сдирают с них шкуры, причем это делается с такой ловкостью, что, мне кажется, быстрее нельзя ощипать даже голубя. Затем они расстилают шкуру, чтобы просушить ее на солнце (ибо они убивают этих быков не ради питания, а лишь ради шкуры). Испанцы часто нагружают корабли этими шкурами, которые имеют высокую цену».

В английских источниках первой половины XVII века охотники, обитавшие на Гаити, называются коу-киллерами (cow-killers), т. е. «убойщиками коров». Генри Кольт, посетивший Малые Антильские острова в 1631 году, сообщает, что капитаны кораблей часто запугивали строптивых матросов угрозой оставить их на берегу среди коу-киллеров. Об этом пишет и Джон Хилтон, бомбардир с острова Невис. Генри Уистлер, участник нападения эскадры адмирала Уильяма Пенна на Эспаньолу (1655), записал в дневнике, что на острове в то время обитала «разновидность негодяев, которых спасли от виселицы в Испании, и король послал их сюда; называют их коу-киллерами… ибо живут они тем, что убивают скот ради шкур и жира. Они-то и причиняли нам всё зло и вместе с ними — негры и мулаты, их рабы…»

Со временем за коу-киллерами французского и английского происхождения закрепилось новое название — буканьеры. В Европе слава о них распространилась вскоре после того, как в 1654 году в Париже была опубликована упоминавшаяся нами книга аббата дю Тертра.

«Буканьеры, — рассказывал он, — были названы так от (индейского. — В.Г.) слова букан — это разновидность деревянной решетки, сделанной из нескольких жердей и установленной на четыре рогатины; на них буканьеры по несколько раз жарят своих свиней целиком и питаются ими без хлеба. В те времена они представляли собой неорганизованный сброд людей из разных стран, ставших ловкими и мужественными в силу своих занятий, связанных с охотой на быков ради добычи шкур и ввиду преследования их испанцами, которые никогда их не щадили. Так как они не терпят никаких начальников, то слывут людьми недисциплинированными, которые в большинстве своем укрылись в этих местах и дошли до такого образа жизни, чтобы избежать наказания за преступления, совершенные в Европе…

У них нет никакого жилья или постоянного дома, а есть лишь места встреч, где располагаются их буканы, да несколько хижин на сваях, представляющих собой навесы, крытые листьями, для защиты их от дождя и хранения шкур убитых ими быков — до той поры, пока не придут какие-нибудь корабли, чтобы обменять их на вино, водку, полотно, оружие, порох, пули и некоторые другие инструменты, в которых они нуждаются и которые составляют всё имущество буканьеров.

Я не буду долго распространяться, доказывая, что их жизнь трудна и полна опасности; достаточно сказать, что, проводя все дни на охоте, они не носят ничего, кроме одних штанов и одной рубашки, обматывая ноги до колен свиной шкурой, завязанной сверху и сзади ноги шнурками из той же шкуры, и опоясывая вокруг талии мешок, в который они залазят, чтобы укрыться от бесчисленных москитов… Когда они убивают быка, они сдирают с него шкуру и ограничиваются переломом костей ног да высасыванием еще теплого костного мозга; а всё прочее оставляют пропадать… Если они едят в поле, то всегда с заряженным ружьем и очень часто спиной к спине из опасения быть застигнутыми врасплох испанскими мулатами, которые убивают их без всякой жалости, очень часто среди ночи, нанося удар пикой в мешок, в котором они спят. Когда они возвращаются с охоты в букан, вы бы сказали, что они выглядят отвратительнее, чем слуги мясника, которые провели на бойне восемь дней, не умываясь. Я встречал некоторых из них, которые вели такую жалкую жизнь в течение двадцати лет, не видя священника и не употребляя хлеба Между прочим, они устраивают такие дебоши, что всё то, что было накоплено ими за два или три месяца, они подчас проедают за четыре или пять дней, и среди них очень мало таких, кто накапливает добро и кто может извлечь выгоду из буканьерства».

По данным Шарлевуа, «буканьеры не признавали никаких иных законов, кроме своих». Тем, кто пытался навязать им иную точку зрения, они холодно отвечали: «Это не принято на побережье». Понятно, что при этом подразумевалось побережье Сен-Доменга.

Вольная жизнь первых буканьеров, несмотря на многие неудобства, казалась полной романтики и в короткое время привлекла на западное побережье Эспаньолы много французов и англичан. «Была ли война или мир в Европе, они оставались друзьями, так как бродили по острову и не знали иных врагов, кроме испанцев», — замечает Жан-Батист Лаба.

Свои настоящие имена эти специалисты по добыче и заготовке мяса обычно скрывали под прозвищами. Некоторые из них — например, Шарль Бык и Пьер Длинный — попали в анналы истории.

«Всякий, вступивший в общество буканьеров, должен был забыть все привычки и обычаи благоустроенного общества и даже отказаться от своего фамильного имени, — пишет Архенгольц. — Для обозначения товарища всякому давали шутливое или серьезное прозвище, перешедшее у многих из них даже на потомков, если они вступали в брак. Другие только при брачном обряде объявляли свое настоящее имя: от этого произошла до сих пор сохранившаяся на Антильских островах пословица, что «людей узнают только тогда, когда они женятся».

Со вступлением какого-нибудь буканьера в брак не только изменялся прежний образ жизни его, но прекращалась всякая связь с прочими буканьерами. Женившийся принимал название жителя (habitant), формально подчинялся губернатору Тортуги и становился колонистом».

По данным Шарлевуа, в 1640 году на Тортуге обитало четыре группы поселенцев: 1) буканьеры, занимавшиеся охотой; 2) флибустьеры, разбойничавшие на море; 3) плантаторы, возделывавшие землю; и 4) кабальные слуги, которых покупали буканьеры и плантаторы. Позже этот список социальных групп дополнился еще одной, состоявшей из африканских невольников. Оценивая численность буканьеров на Тортуге и в западной части Эспаньолы в 60-х годах XVII века, Шарлевуа предположил, что их было около 3 тыс человек.

Охоту буканьеры обычно вели на «большой земле» — так они называли Эспаньолу. Тортуга к середине XVII века стала интересовать их лишь как удобное место для сбыта шкур, жира и мяса и приобретения оружия, пороха, свинца, рома, табака и некоторых других товаров.

«Охотятся французы по-разному: одни стараются добыть кожи, другие — набить диких свиней и продать их мясо плантаторам, — рассказывает Эксквемелин. — Охотников называют буканьерами. Раньше их было на острове человек пятьсот или шестьсот, но сейчас вряд ли больше трехсот. Дичи осталось очень мало, и надо быть очень изворотливым, чтобы поймать кого-нибудь. Охотники проводят в лесах по году, а то и по два Затем они отправляются на остров Тортугу, чтобы обновить там свой запас пороха, свинца, ружей, полотна и тому подобное. Прибыв туда, они буквально за месяц спускают все, что нажили за год или полтора Они хлещут водку, словно воду, вино покупают прямо бочонками, выбивают затычки и пьют до тех пор, пока бочонок не опустеет. День и ночь буканьеры шатаются по селениям и славят Бахуса, пока остается хоть грош на выпивку. Между прочим, они не забывают воздать должное и Венере, водят шашни с торговками вином и девками, которые собираются к приезду буканьеров и каперов точно так же, как шлюхи и торговки Амстердама в ту пору, когда туда прибывают корабли из Ост-Индии или военная флотилия. Прожив все свои деньги и даже наделав порой долгов, охотники возвращаются восвояси и снова проводят в лесах по году-полтора».

Эксквемелин довольно подробно описал, как охотились буканьеры.

«Прибыв на условленное сборное место, охотники делятся на группы человек по пять или шесть. У кого есть слуги, тот отправляется вместе с ними, находит удобное место, ставит хижину и устраивает себе жилье, где, кроме того, хранит сухие кожи. Рано утром, как только забрезжит рассвет, охотники собирают собак и отправляются в лес или в такие места, где надеются встретить много добычи. Убив какого-либо зверя, они, по обычаю, фазу же приступают к обработке туши: высасывают из костей мозг и, прежде чем туша остынет, сдирают с неё шкуру. Один из охотников берет эту шкуру и относит на место сбора. Обычно они охотятся до тех пор, пока каждый не добудет себе по шкуре, и кончают примерно в час обеда, иногда чуть раньше, иногда чуть позже. Встретившись в условленном месте, они отдыхают, а слуги, если они их имеют, принимаются сушить кожи и варить обед. Они не едят ничего, кроме мяса. После обеда каждый берет ружье, и все отправляются забавы ради стрелять лошадей или птиц. Иногда они устраивают соревнование на меткость. В виде мишени обычно выбирают апельсиновое дерево, по которому нужно стрелять, стараясь сбить как можно больше апельсинов, не задев веток. И получается это у них лихо — я сам тому был свидетелем. В воскресные дни они доставляют добытые шкуры на берег и грузят на корабли. Однажды один слуга, которому очень хотелось отдохнуть в воскресенье, сказал своему господину, что Бог дал людям неделю из семи дней и велел шесть дней трудиться, а на седьмой отдыхать. Господин его и слушать не стал и, схватив палку, отколотил слугу, приговаривая при этом: «Знаешь, парень, вот мой приказ: шесть дней ты должен собирать шкуры, а на седьмой будешь доставлять их на берег». Охотники — люди весьма жадные, к слугам они совершенно беспощадны. Говорят, что лучше три года пробыть на галерах, чем служить у буканьера».

Приведем еще один любопытный отрывок из книги Эксквемелина:

«Есть буканьеры, которые охотятся только на диких свиней. Они солят их мясо и продают плантаторам. И образ жизни у них во всем такой же, как и у добытчиков шкур. Однако мне очень хотелось бы поведать любознательному читателю о том, как они охотятся; зрелище это весьма необычное: ведь преследуют они диких свиней. Эти охотники ведут оседлый образ жизни, не сходя с места месяца по три-четыре, иногда даже и по году. Свое селение они называют буканом. Живут они чаще всего впятером или вшестером, и один из них, как правило, поддерживает связь с каким-нибудь плантатором, поставляя ему мясо круглый год. Когда дело с плантатором завязывается, буканьер забирает у него две или три тысячи фунтов табаку — запас на целый год — и груз этот доставляет к себе с помощью слуги. Кроме того, если у плантатора имеются запасы, буканьер берет у него порох, свинец и собак. Все остальное, что необходимо для охоты, он должен добывать сам. У этих буканьеров в обычае после охоты — а ее они обычно заканчивают после полудня — отправляться стрелять лошадей. Из конины они вытапливают жир, солят его и готовят сало для фитилей. Конский жир они продают плантаторам по цене сто фунтов табаку за горшок. Больше всего буканьеры любят выращивать собак и с выгодой продавать их, когда щенки подрастут. За каждую собаку, которая годится для охоты, в тех местах дают шесть песо…

Те, кто не связан с плантаторами… отправляются в лес группами по семь-восемь человек. Один несет ружья, другой гонит собак, третий остается возле букана После охоты один из буканьеров принимается коптить мясо и вытапливать сало, чтобы приготовить обед для своих товарищей… Порой они затравливают до сотни свиней только для того, чтобы выбрать из них семь или восемь самых лучших. При этом охотники самок предпочитают самцам, потому что самки значительно жирнее. Иногда попадаются свиньи-одиночки, которые добывают пропитание, отделившись от стада; они очень опасны и для людей, и для собак, если нарваться на них неожиданно. В такие мгновения нужно тотчас же большой палкой оглушить свинью. После охоты буканьеры сдирают со свиней шкуру, обрубают мясо с костей и режут его на куски в локоть длиной, иногда куски чуть больше, иногда чуть меньше. Затем мясо посыпают молотой солью и выдерживают в особом месте часа три или четыре, после чего свинину вносят в хижину, плотно затворяют дверь и развешивают мясо на палках и рамах, коптят его до тех пор, пока оно не станет сухим и твердым. Тогда оно считается готовым, и его уже можно упаковывать. Приготовив две или три тысячи фунтов мяса, охотники поручают одному из буканьеров доставить заготовленное мясо плантаторам За каждый фунт мяса они получают два фунта табаку».

Деятельность буканьеров иногда финансировалась из портов Франции и Голландии, где у них могли быть торговые партнеры — родственники или хорошие знакомые. В их адрес охотники отправляли шкуры, жир, табак и иные продукты, получая взамен ружья, ножи, боеприпасы, одежду и законтрактованных (кабальных) слуг. Впрочем, нередко эти партнеры сами приезжали на Тортугу и Эспаньолу, где и осуществлялись торговые сделки.

Желая избавиться от присутствия в лесах буканьеров, испанцы часто устраивали на них облавы. По данным Шарлевуа, губернатор Санто-Доминго сформировал специальный карательный отряд из 500 человек, вооруженных пиками. Этот отряд был разделен на десять групп, которые должны были нападать на стоянки буканьеров и небольшие поселения плантаторов и лесозаготовителей. Возглавил карателей некий «фламандский офицер Вандельмоф» (возможно, это искажение имени уже известного нам Хуана Морфа Херальдино).

В 1663 году 500 солдат Вандельмофа спустились в долину реки Артибонит, чтобы уничтожить находившийся там крупный буканьерский поселок. «Буканьеры узнали об этом от одного охотника только тогда, когда испанцы подошли уже очень близко, — пересказывает эту историю Архенгольц. — Их всего была сотня. Они могли еще спастись бегством и безопасно достигнуть другого букана, но почли позорным для себя отступление и потому решились немедля идти навстречу испанцам, что тотчас и исполнили. К удивлению наступавших испанцев, не думавших о такой дерзости, враги встретились у горного ущелья. План испанского предводителя расстроился тем совершенно. Вандельмоф презирал буканьеров и никак не ожидал подобной смелости. Впрочем, многочисленность, превосходство оружия и опытность заставляли испанцев надеяться на несомненный успех. Буканьеры напали первые. Обе стороны при равном остервенении дрались отчаянно, и победа долго оставалась сомнительною. Наконец, буканьеры победили, испанский отряд был совершенно разбит и прогнан в горы. Множество испанцев были убиты, между прочими и начальник их, Вандельмоф. Это поражение вместе со смертью начальника произвело сильное впечатление».

Описывая иные истории, позаимствованные им в основном из сочинения Шарлевуа, Архенгольц особый акцент делает на жестокость испанцев по отношению к «несчастным» охотникам. Тем самым немецкий автор (вслед за своим французским источником) пытается убедить читателей в том, что антииспанские рейды буканьеров и флибустьеров стали всего лишь вынужденным ответом последних на карательные экспедиции испанцев.

«С этих пор, — восклицает он, — буканьеры дышали только местию. Кровь потекла ручьями; они не разбирали ни возраста, ни пола, и ужас их имени стал распространяться более и более».

Что же послужило толчком к массовому присоединению буканьеров к морским разбойникам? Оказывается, причина крылась в том, что испанцы организовали массовое истребление одичавшего скота на Эспаньоле, чем лишили охотников средств к существованию.

«Эта мера одним ударом лишила буканьеров пищи и предмета торговли; промысел их рушился, и они были принуждены избрать новый род жизни, — пишет Архенгольц. — Иные сделались колонистами на Байяхе, Тортуге и других мелких островах. Большая же часть, презирая спокойную, подчиненную гражданским законам жизнь и привыкнув к опасностям, — а между ними находились самые дикие и бесчеловечные из всего товарищества, — почитали хлебопашество и домоводство занятиями бесчестными и несоответствующими их величайшей страсти: мстить испанцам. Поэтому соединились они со своими друзьями, флибустьерами, начинавшими уже прославляться, но которых имя сделалось истинно ужасным только после соединения с буканьерами».

В англоязычной литературе о пиратах Америки обычно используется термин buccaneer. Он обозначает именно морского разбойника (флибустьера), но при этом является явным искажением французского слова boucanier. Подобная метаморфоза стала возможной благодаря тому, что во второй половине XVII века, после английского завоевания Ямайки (1655), многие английские пиратские и приватирские экипажи пополнялись за счет французских буканьеров с Эспаньолы и Тортуги. Мы находим последних в составе экспедиций Кристофера Мингса против Сантьяго-де-Кубы (1662) и Кампече (1663), а также во флотилии Эдварта Мансфелта, оперировавшей в 1666 году; в 1670–1671 годах в знаменитом походе Генри Моргана на Панаму участвовало не менее двухсот французских буканьеров — «у них были наилучшие ружья и все они слыли прекрасными стрелками».

Следует учитывать и то обстоятельство, что, поскольку пираты во время своих экспедиций питались преимущественно говядиной, они старались привлечь в свои команды опытных охотников, главной задачей которых была добыча провианта. Перед выходом пиратского судна в море буканьеры отправлялись на охоту и добывали нужное количество говядины и свинины. Кроме того, когда пираты захватывали в испанских селениях крупный рогатый скот, в задачу буканьеров входили забой этого скота и заготовка мяса. Со временем, очевидно, часть английских пиратов с Ямайки переняла у французов лишенный криминального смысла термин boucanier, трансформировав его в buccaneer. В последующую эпоху англоязычные авторы стали широко использовать этот экзотический термин — buccaneer — в качестве синонима французского слова «флибустьер».

Вольтер утверждал: явись между флибустьерами человек гениальный, способный объединить их разрозненные силы, они захватили бы Америку от Северного полюса до Южного и произвели бы совершенный переворот в политике Европы и Америки. «Предыдущее поколение только что рассказало нам о чудесах, которые творились этими флибустьерами, и мы говорим о них постоянно, они нас трогают», — писал он в статье «Флибустьеры».

Флибустьер (flibustier) — слово французского происхождения. Французы называли флибустьерами морских разбойников Карибского моря, которые, базируясь на островах Тортуга, Эспаньола (Гаити), Ямайка и пр., совершали нападения на испанские корабли и поселения в Америке. Впервые этот термин появился во французском языке в 30-е годы XVII века в результате контактов французских пиратов с их голландскими и английскими «коллегами» по ремеслу. В нидерландском языке слово vrijbuiter означает «вольный добытчик»; в XVI–XVII веках его применяли не только по отношению к пиратам, но pi к корсарам, сухопутным разбойникам, солдатам-наемникам Такое же значение имело английское слово freebooter. Заметим, что в английских документах 60—90-х годов XVII века флибустьеры Ямайки именовались «приватирами» (privateers — «частники»; так называли корсаров) или «буканирами» (buccaneers, от французского boucaniers — «буканьеры»; так, как мы уже знаем, называли вольных охотников на островах французской Вест-Индии). Со временем в английском языке словом buccaneers стали обозначать как флибустьеров Карибского моря, так и пиратов вообще.

Обосновавшись в первой трети XVII века на «ничейных» землях Антильского архипелага, флибустьеры промышляли пиратством, никому не подчиняясь и руководствуясь своими собственными законами и обычаями. Их ряды постоянно пополнялись за счет лиц, участвовавших в заморской экспансии и колонизации Вест-Индии: матросов с торговых, военных и корсарских кораблей, контрабандистов, уволенных или бежавших со службы солдат, разорившихся мелких дворян, фермеров, лесорубов, ремесленников и крестьян, беглых или отслуживших свой срок кабальных слуг (по-французски — engages, то есть «добровольно нанявшиеся», а по-английски — indentured servants, т. е. «законтрактованные слуги»), несостоятельных должников, буканьеров, беглых каторжников, а также индейцев ряда племен Центральной Америки, враждовавших с испанцами.

Известно, что пиратские «летописцы» голландец А.О. Эксквемелин и француз Равено де Люссан попали на острова Вест-Индии в качестве кабальных слуг, срок контракта которых во французских колониях обычно равнялся трем годам (отсюда их второе наименование — тридцатишестимесячные). «Обретя свободу, — писал Эксквемелин, — я оказался гол, как Адам. У меня не было ничего, и поэтому я остался среди пиратов, или разбойников, вплоть до 1672 года». Подобная судьба постигла и Аюссана. Вожак французских флибустьеров Франсуа Но, известный под псевдонимом Франсуа Олоне, попал на Антилы «не то солдатом, не то рабом — вполне обычное начало». В отчете комиссаров Сен-Лорана и Мишеля Бегона французскому правительству (1684) указывалось, что флибустьеры «с радостью берут на борт вольных бандитов, иногда бежавших с галер».

Большинство среди пиратов Карибского моря всегда составляли англичане и французы, однако немало было также голландцев, ирландцев, шотландцев, португальцев, индейцев, африканцев, мулатов и метисов; встречались также немцы, датчане, шведы и евреи. Сохранился список экипажа флибустьерского судна «Ла Тромпёз», который включал в себя 198 человек. Среди них значились французы, шотландцы, голландцы, англичане, испанцы, португальцы, негры, индейцы, мулаты, шведы, ирландцы, уроженцы острова Джерси и выходцы из Новой Англии (Северная Америка).

Таким образом, флибустьерские общины (отряды, команды, «братства») представляли собой независимые многонациональные самоуправляющиеся объединения изгоев (выходцев из разных социальных слоев), для которых пиратство в водах Испанской Америки стало образом жизни и единственным источником существования.

До середины XVII века, когда флибустьерство еще не достигло своего расцвета, пираты плавали на небольших судах и каноэ, редко объединяясь во флотилии. Хотя на отдельных островах количество разбойников исчислялось сотнями, но сами флибустьерские братства обычно состояли из нескольких десятков человек. В 60-х годах, после окончательного утверждения французов в западной части Эспаньолы, а англичан на Ямайке, начинается рост флибустьерских сил, происходит укрупнение отдельных отрядов, которые все чаще объединяются для проведения крупномасштабных операций. Наиболее опытную и буйную часть этих отрядов составляли бывшие солдаты кромвелевской армии, участвовавшие в завоевании Ямайки. Генерал-майор Роберт Сэджвик так описывал этих людей: «Наши солдаты уничтожили всю провизию и скот. Куда бы они ни пошли, за ними остаются руины. Ни копать, ни сажать они не хотят и не могут и готовы скорее умирать с голоду, чем трудиться». Понятно, что умирать с голоду солдаты не хотели и, не желая в то же время добывать средства к жизни в поте лица своего, предпочитали наниматься на суда флибустьеров.

В 1662 году не менее 600 флибустьеров Ямайки и Тортуги приняли участие в экспедиции Кристофера Мингса против Сантьяго-де-Кубы. Пиратскому «адмиралу» Генри Моргану в 1669 году удалось собрать у острова Ваш 960 флибустьеров, а в 1670 году — около 2 тыс человек По сообщению испанского губернатора Хуана Франсиско Саэнса, летом 1676 года в Коста-Рику вторгся отряд флибустьеров, насчитывавший более 800 человек; в 1683 году в набеге на мексиканский город Веракрус участвовало от 1000 до 1200 пиратов.

По мнению советского историка и географа Я.М. Света, во второй половине XVII века в пиратских «республиках» на Антилах обитало в общей сложности 20–30 тыс разбойников. Историограф пиратства Роберт Керз более осторожен в своих подсчетах. По его данным, в 1660-х годах силы пиратов Вест-Индии в максимуме не превышали 10 тыс. человек. Однако даже эта цифра представляется нам завышенной. Обратимся к некоторым свидетельствам тех лет. По сообщению полковника Томаса Линча, в 1663–1664 годах на Ямайке базировалось от 1000 до 1500 флибустьеров. Примерно в это же время (1665 год) губернатор Тортуги писал во Францию, что на берегах Эспаньолы обитало до 1000 разбойников. Следовательно, объединенные силы пиратов Ямайки и Эспаньолы в середине 60-х годов XVII века насчитывали около 2500 человек В 1666 году капитан Франсуа Олоне собрал на Тортуге и Эспаньоле 440 человек; год спустя у южного побережья Кубы под командованием англичанина Генри Моргана находилось 700 пиратов. Итого — 1140 человек Комиссары Сен-Лоран и Бегон в 1684 году сообщали морскому министру Франции сьёру де Сеньелэ о пиратах Тортуги и Эспаньолы: «Флибустьеры сейчас более сильны и более могущественны, чем когда-либо в прошлом. Они имеют на море четырнадцать кораблей, три большие барки, пятьдесят четыре пушки и около двух тысяч человек». В это же время у тихоокеанских берегов Центральной и Южной Америки пиратствовало около 1000 французских и английских флибустьеров, явившихся туда из Карибского моря. Итого — около 3000 человек Таким образом, в рассматриваемую эпоху в водах Испанской Америки ежегодно могли активно действовать от 1000 до 3000 флибустьеров, но не более.

Не являясь производителями материальных благ, флибустьеры могли добыть их только путем открытого грабежа чужой собственности. Грабеж был их главной социальной деятельностью, и в нем участвовали все члены пиратской общины. Действовал старый принцип пиратов, корсаров и наемных солдат «по ргеу по pay» — «нет добычи — нет платы». Только удачный захват добычи являлся источником существования и основных радостей этих людей; наоборот, отсутствие добычи ставило их на грань голодной смерти.

В повседневной жизни флибустьеры руководствовались «обычным правом» (правом обычая). Когда у них спрашивали, почему они поступают так, а не иначе, пираты неизменно отвечали: «Таков береговой обычай». В 1666 году губернатор Барбадоса лорд Уиллоуби, рассказывая государственному секретарю Англии о захвате острова Тобаго флибустьерами с Ямайки, отмечал: «Все они — сами себе хозяева и сами выбирают такой образ жизни и такой путь, какой хотят, полагая, что всё, захватываемое ими, будь то остров или что-либо на нем, должно быть полностью в их собственности, себя же считают вольными господами распоряжаться этим по своему усмотрению». В 1677 году примерно так же характеризовал флибустьеров губернатор Тортуги и Берега Сен-Доменг Жак Непве де Пуансэ.

«Здесь всё еще находится более тысячи этих людей, которых называют флибустьерами… Они разъезжают всюду, где им хочется; при этом они плохо подчиняются тому, что касается службы на судне, так как все считают себя начальниками, но очень хороши в предприятии и действиях против врага. Каждый имеет свое оружие, свой порох и свои пули. Их суда обычно не очень сильны и плохо экипированы, и у них нет иной собственности, кроме той, что они захватывают у испанцев».

Перед походом флибустьеры заключали между собой особое соглашение, которое называлось шасс-парти (франц. la chasse-partie — «охотничье жалованье»; происходит от une charte-partie — чартер, или договор о фрахтовании судна, который у корсаров был также договором о порядке раздела добычи). В нем указывалось, какую долю добычи должны были получить капитан и команда корабля. Прежде всего, из общей суммы награбленного выделяли вознаграждение егерю (200 пиастров, или песо), корабельному плотнику (100–150 пиастров) и хирургу (200–250 пиастров «на медикаменты»). Из оставшейся суммы отсчитывались страховые деньги для возмещения ущерба раненым. Обычно полагалось: за потерю правой руки — 600 пиастров или шесть рабов, за потерю левой — 500 пиастров или пять рабов; за потерю правой ноги — 500 пиастров или пять рабов, за потерю левой — 400 пиастров или четыре раба; за потерю глаза — 100 пиастров или одного раба, столько же — за потерю пальца За огнестрельную рану полагалась компенсация в размере 500 пиастров или пять рабов. Впрочем, возможны были и иные варианты. Все оставшееся делилось между командой поровну, но капитан получал от четырех до пяти долей (иногда шесть и даже восемь), его помощник — две доли, юнги — половинную долю. Новичкам выделяли совсем небольшую часть, а остаток шел в общую кассу.

Статьи договора, подписанного 30 июня 1683 года командой судна «Камильон», предусматривали несколько иной порядок распределения добычи: каждый матрос получал одну долю, командир — две с половиной доли, его помощник (штурман) полторы доли, столько же — доктор.

Специальные денежные вознаграждения (премии) получали пираты, особо отличившиеся в бою. Так, перед походом на Панаму в 1670 году разбойники договорились, что тому, кто первым водрузит флаг на укреплении врага, следует добавить пятьдесят пиастров к его доле. Тот, кто сознательно пойдет на риск ради общего дела, должен был получить сверх своей доли еще двести пиастров. Гренадерам платили по пять пиастров за каждую брошенную ими гранату. Команде корабля, которая первой захватит в море испанское судно, из общей суммы выделялась премия в тысячу пиастров. Все эти факты подтверждают слова очевидца о том, что флибустьеры «готовы были сражаться только ради денег».

Если флибустьеры имели каперскую грамоту, полученную от губернатора Тортуги, то после возвращения из похода они обязаны были передать ему десятину — 1/10 часть награбленного. Если же они уходили в море без каперского свидетельства (то есть как обычные пираты), то после возвращения, как правило, они преподносили губернатору «подарок»; это была своеобразная плата за то, что он закрывал глаза на незаконность их действий и не требовал от них полного отчета о размерах взятой добычи.

Ограбив какое-нибудь судно, флибустьеры обычно складывали всю добычу на палубу возле грот-мачты. Таким образом, захваченная в походе добыча сначала поступала в общую собственность флибустьерского братства, и только после дележа переходила в собственность и распоряжение отдельных лиц. Перед дележом каждый, от капитана до юнги, должен был поднять руку и поклясться на Библии, что все награбленное сдал в общий котел, не утаив от своих товарищей ни гроша. Если кто-либо был уличен в ложной клятве, его лишали доли добычи в пользу остальной команды «или ее отдавали в виде дара какой-нибудь часовне». Часть добычи, которая приходилась на долю павших в бою, передавалась их товарищам (матлотам) или родственникам.

Флибустеры, как правило, производили дележ награбленного либо на островках южнее Кубы, либо на острове Ваш. Бедные или плохого качества трофейные суда отпускали или сжигали, а богатые и добротные суда забирали себе и отводили на свои базы — на Тортугу, в Порт-Ройял или в Пти-Гоав. Пленных, за которых не надеялись получить выкуп, высаживали на берег при первой возможности (чтобы не кормить), но двух-трех оставляли, рассчитывая впоследствии продать или использовать в качестве слуг. После нескольких лет добросовестной службы их иногда отпускали. Любопытно, что примерно так же поступали и запорожские казаки, оперировавшие на Черном море.

Придерживаясь собственных законов, флибустьеры сами вершили суд над провинившимися собратьями. Того, кто при дележе добычи давал ложную клятву, изгоняли с корабля и впредь никогда не принимали. Его могли марунировать (marooning), или «осудить на высадку», то есть оставить на необитаемом острове с ружьем, небольшим запасом пороха, свинца и воды. В некоторых экипажах за изнасилование, пьянство, неповиновение командиру, самовольную отлучку с поста провинившихся наказывали: вдали от неприятеля — лишением доли в добыче, вблизи его — смертью. Виновного в вероломном убийстве привязывали к дереву, и он сам выбирал человека, который должен был его умертвить Когда в 1697 году во время грабежа французскими флибустьерами испанского города Картахена двое из них нарушили приказ о прекращении беспорядков и изнасиловали несколько горожанок, преступников схватили и приговорили к расстрелу. И хотя сами пострадавшие просили простить провинившихся, последние были расстреляны на глазах у всех жителей.

В отличие от военных моряков, флибустьеры не были жестко привязаны к какому-либо кораблю и могли сойти на берег, где хотели, либо перейти на другое судно, команда которого соглашалась принять их.

Они неохотно подчинялись капитану и квартирмейстеру во всем, что касалось работ на борту судна, так как каждый считал себя свободным человеком. Дампир, описывая трехмесячное бесплодное крейсерство флибустьеров у берегов Панамского перешейка, отмечал: «Это были унылейшие создания… И хотя погода была плохой, что требовало многих рук наверху, большая часть из них слезала с гамаков только для того, чтобы поесть или справить нужду». Каждый делал, что хотел, не спрашивая, приятно ли это его товарищам. Иные из них пели и плясали, в то время как другие тщетно пытались уснуть, однако такого рода неудобства нужно было переносить без ропота.

Принято считать, что власть капитана флибустьеров была неограниченной: члены экипажа должны были выполнять его приказы беспрекословно; он мог карать или миловать провинившихся по своему усмотрению; он сам определял, куда надо плыть и на кого нападать; он распоряжался награбленной добычей и, при желании, мог зарыть ее на необитаемом острове, не оставив свидетелей… На самом деле капитан флибустьеров, в отличие от капитана военного или корсарского корабля, пользовался весьма ограниченной властью. Все должности в среде флибустьеров, включая должность капитана, были выборными. Любое важное решение принималось большинством голосов после предварительного обсркдения на общем совете (сходке, собрании). Об этом недвусмысленно свидетельствуют письменные источники, относящиеся к деятельности флибустьеров XVII века. Обратите внимание на выдержку из сочинения Эксквемелина, описывающего обычаи карибских флибустьеров 60-х годов XVII века:

«…Каждый из пиратов, собираясь идти в море, делал то, что считали нужным его товарищи по плаванию. Когда все было готово, пираты собирались в условном месте и поднимались на корабль. У каждого был необходимый запас свинца, пороха и ружей. Отчалив от берега, они обычно начинали совещаться, где лучше запастись провиантом…

Захватив корабль, команда решает, передавать ли его капитану. Если захваченный корабль лучше их собственного, пираты переходят на него, а свой сжигают. После того как корабль захвачен, никому не дается право грабить имущество, посягать на товары в его трюмах. Вся добыча — будь то золото, драгоценности, камни или разные вещи — делится впоследствии поровну».

Эксквемелин добавляет, что капитан ел за общим столом ту же пищу, что и вся его команда до юнги включительно. Только вожаку, обладавшему авторитетом среди флибустьеров, могли в знак уважения приготовить и подать особое блюдо.

Анонимный автор, участвовавший в экспедиции флибустьеров в Южное море в 1680 году, пишет, что когда капитан Кук «встретился с испанским галиотом из Картахены, направлявшимся с неграми в Пуэрто-Бельо, среди команды возникли разногласия: одни хотели взять его на абордаж, другие нет, так что в итоге они упустили его». При этом, как видим, мнение капитана Кука не сыграло решающего значения. Другой пример из того же источника: когда флибустьеры решили идти к Панаме и захватить ее, капитан Коксон высказался против, но большинство принудило его идти со всеми. Позже пираты обвинили Коксона в трусости, сместили его, а на вакантное место главнокомандующего избрали капитана Ричарда Сокинса.

Рассказывая о плавании в Южном море под командованием капитана Шарпа, тот же автор упоминает о постоянных спорах между капитаном и командой. В конце концов на островах Хуан-Фернандес произошел бунт: «Наши люди, рубившие лес и набиравшие воду и которых было большинство в отряде, не любили капитана Бартоломью Шарпа; сообща они решили сместить его с капитанской должности, что и сделали, поставив вместо него капитаном человека решительного и сурового; капитан Шарп очень обеспокоился подобным обхождением, но ничем не мог себе помочь».

Какими же качествами должен был обладать пиратский капитан? Судя по отзывам современников, в нем хотели видеть бесстрашного и удачливого командира, искусного моряка и опытного стратега. Флибустьер Бэзил Рингроуз описывал капитана Сокинса «таким доблестным и храбрым, каким только может быть мужчина». По его словам, «этот благородной души человек» осуждал игру в кости на борту судна.

Поскольку всю жизнь эти люди находились лицом к лицу с враждебным им миром, существование в котором постоянно грозило то голодом, то болезнью, то смертью, каждый член разбойничьего братства должен был найти себе компаньона, отношения с которым строились на основе взаимопомощи. Этот обычай у французов назывался матлотажем (matelotage — морская практика). В его основе лежит голландский морской термин mattenoot, означающий «совместное владение постелью». Поскольку команда судна делилась на две посменные вахты, каждый второй матрос всегда был на дежурстве, что позволяло иметь на борту одну постель на двоих.

Флибустьеры (как и буканьеры) под «матлотажем» понимали практику взаимопомощи, которая охватывала всех членов команды. Помощь оказывалась в виде займа. На человеке, получившем заем, после возврата лежала обязанность помочь бывшему кредитору, а именно — дать последнему, в свою очередь, заем, когда у него возникала нужда в этом. Компаньоны нередко совместно владели имуществом и должны были заботиться друг о друге в случае ранения или болезни одного из них. Понятно, что подобного рода отношения взаимопомощи были возможны только между людьми, равными по своему социальному и экономическому положению, а также одинаково рисковавшими жизнью.

Эксквемелин свидетельствует: «Пираты очень дружны и во всем друг другу помогают. Тому, у кого ничего нет, сразу же выделяется какое-либо имущество, причем с уплатой ждут до тех пор, пока у неимущего не заведутся деньги». И далее: «Друг к другу пираты относились заботливо. Кто ничего не имеет, может рассчитывать на поддержку товарищей».

Почти во всех книгах о флибустьерах Вест-Индии утверждается, что свое сообщество они называли Береговым Братством, а себя — «береговыми братьями». Более того, отдельные авторы убеждены, что эти пираты основали на острове Тортуга своеобразную республику — «Конфедерацию береговых братьев». Об этом пишут историки Ж. и Ф. Галлы, У.А. Роберте и П. Прингл, об этом же можно прочесть в историческом романе Ф. ван Викка Мэсона «Король абордажа».

«Дю Россе потер маленькие ручки и дал сигнал прислуге подавать пирожки, конфеты и фрукты, а потом заговорил:

— Хотя здесь, в Каноне, я поднял флаг его христианского величества Людовика Четырнадцатого, — он поднял бокал и отпил глоток, — братья не должны считать Кайон французским, английским или голландским портом. Нет. Кайон станет столицей Конфедерации берегового братства. Вы можете считать Тортугу своей базой, мой адмирал, своим домом».

На самом деле не существует никаких документальных подтверждений того, что флибустьеры Вест-Индии именовали себя «береговыми братьями». О Береговом Братстве нет упоминаний ни в дневниках и мемуарах самих флибустьеров (Эксквемелина, Дампира, Уофера, Рингроуза, Коули, Кука, Равено де Люссана, Массерти, Монтобана), ни в сочинениях французских миссионеров дю Тертра и Лаба, писавших о флибустьерах и буканьерах французской Вест-Индии, ни в официальных отчетах и письмах колониальных губернаторов, ни в протоколах заседаний колониальных ассамблей и адмиралтейских судов. Откуда же взялось это наименование?

Выражение Fibres de la Cote («братья побережья», «береговые братья») впервые употребил французский историк-иезуит Шарлевуа, живший на острове Гаити с 1717 по 1722 год и написавший капитальный труд «История острова Эспаньола, или Сен-Доменг» (Париж, 1730–1731). Но так он называет всех вооруженных французских колонистов, обитавших на побережье Западного Гаити — и буканьеров, и плантаторов, и флибустьеров. Причем, по его словам, особенно часто его со временем стали применять по отношению к охотникам-буканьерам. Пиратов же Карибского моря «береговыми братьями» окрестили писатели XIX–XX веков. В англоязычной литературе аналогом французского выражения Freres de la Cote является Brothers of the Coast.

В строго научном значении у флибустьеров не было ни своей «конфедерации», ни «республики». Придерживаясь одинаковых правил, обычаев и целей, они не имели единства в планах и не стремились к общему союзу. Каждый отряд формировался для проведения какой-либо авантюры и в дальнейшем действовал обособленно. Иногда с целью проведения какой-либо крупномасштабной операции разрозненные отряды объединялись в более крупные соединения, но они никогда не были стабильными и после завершения экспедиции неизбежно распадались. Поэтому флибустьерскую эпопею молено представить себе в виде цепи частных предприятий, осуществлявшихся независимо и ради добычи.

Своеобразно строились отношения флибустьеров с коренными жителями Американского континента. Наиболее терпимо и дрркелюбно к пиратам были настроены индейцы, обитавшие в районе мыса Грасьяс-а-Дьос и на Москитовом берегу в Никарагуа, а также ряд племен Коста-Рики, Дарьена и Новой Гранады. Ненавидя испанцев, туземцы тех мест охотно торговали с заезжими разбойниками, приобретая у них старые ножи, топоры и разного рода инструменты. Некоторые флибустьеры (например, голландец Виллем Блауфелт) подолгу жили среди индейцев, тогда как последние часто уходили с разбойниками в море. Основной их обязанностью была ловля рыбы, черепах и ламантинов. Считалось, что один опытный индеец способен обеспечить едой целую команду.

Рассказывая о связях индейцев с флибустьерами, испанский губернатор Коста-Рики Хуан Франсиско Саэнс 25 декабря 1676 года писал королю: «На берегах Северного [Карибского] и Южного морей имеется бесчисленное множество воинственных индейцев», с которыми, по достоверным сведениям, англичане и французы водят дружбу».

Уильям Дампир, рассказывая о дружбе флибустьеров с индейцами Москитового берега, отмечал: «У них чрезвычайно зоркие глаза, и они замечают парус в море раньше, чем мы. Из-за этих качеств их ценят и стараются взять с собой все приватиры… Когда они находятся среди приватиров, то узнают, как пользоваться ружьями, и оказываются очень меткими стрелками. Они ведут себя дерзко в сражении и никогда не отступают и не отстают… Люди москито вообще очень любезны с англичанами, которые их весьма уважают, будь то на борту кораблей или на берегу, на Ямайке или в любом другом месте. Мы всегда считались с их мнением, позволяя идти туда, куда они хотели». Плавая с флибустьерами, индейцы не только одевались по европейской моде, но и просили англичан дать им какие-нибудь европейские имена.

Обосновавшись вблизи английских, французских и голландских колоний, а подчас проживая и в самих этих колониях, пираты старались обеспечить себе надежный тыл, то есть заручиться поддержкой официальных властей, чтобы иметь возможность открыто доставлять в дружественные гавани захваченную добычу, свободно сбывать ее, а также отдыхать, развлекаться, снаряжать свои суда, приобретать провизию, оружие и боеприпасы. Так как Англия и Франция часто воевали с Испанией, английские и французские губернаторы выдавали флибустьерам каперские и репрессальные лицензии (commissions, lettres de marque, lettres de represailles), превращая их, по существу, в наемников. За это пираты отдавали властям часть награбленного, а также поставляли им ценную разведывательную информацию о состоянии тех или иных колоний в Карибском регионе и о движении неприятельских флотов.

Добыв каперские свидетельства, флибустьеры придавали им самое широкое значение, не обращая уже никакого внимания на заключавшиеся в Европе мирные договоры. Когда губернатор Сен-Доменга Тарэн де Кюсси в 1685 году отменил каперские поручения против испанцев, возмущенные флибустьеры заявили: «Если губернатор не даст нам корсарские грамоты против испанцев, мы обойдемся теми, что получили для охоты и рыбной ловли». Иногда с помощью различных уловок они продлевали срок действия своих поручений. Например, купив за 10 песо свидетельство, действительное в течение трех месяцев, они подделывали его таким образом, чтобы оно могло служить им три года.

На Тортуге и Эспаньоле флибустьеры всегда селились отдельно от прочих колонистов. Последние снабжали их продовольствием и необходимым снаряжением, тогда как на самих пиратов вплоть до конца XVII века возлагалась обязанность защищать колонию от вражеских вторжений. Пока часть разбойников уходила на промысел в море, их компаньоны присматривали за жилищами на берегу. Постепенно некоторые флибустьеры, скопив достаточную сумму денег, прочно оседали на суше и превращались в колонистов. Если один из пиратов обзаводился семьей, он также покидал своих компаньонов и переходил в разряд колонистов.

Корабли флибустьеров не имели определенного флага. Утверждение польского публициста Яцека Маховского (автора книги «История морского пиратства»), что они поднимали черный стяг с изображением скелета, далеко от истины. Флибустьеры, которые приобретали у властей каперские грамоты, как правило, поднимали на мачте флаг той страны, от имени которой они выступали. Капитан Эдвард Дэвис держал на мачте белый флаг, на котором были изображены рука и сабля. Капитан Бартоломью Шарп имел красный стяг с белыми и зелеными лентами, а в отряде Питера Харриса, состоявшем из экипажей двух кораблей, были два зеленых флага. Капитан Ричард Сокинс имел красный флаг с желтыми полосами, капитан Эдмунд Кук — красный флаг с желтыми полосами и изображением руки и сабли. Черный флаг с черепом и перекрещенными костями впервые был зафиксирован в 1700 году на корабле французского пирата Эмманюэля Винна.

Немалая путаница возникает и при определении размеров пиратской добычи. Связано это с тем, что разные авторы по-разному трактуют стоимость денежных единиц прошедших эпох. Скажем, в книгах по истории флибустьеров Вест-Индии часто используются такие названия испанских серебряных монет, как песо, пиастр, «осьмушка», или «восьмерик» (англ. pieces of eight, голл. stuck van achten) и реал. Одни исследователи полагают, что реал — это «осьмушка», или монета, оценивавшаяся в 1/8 песо (1 песо, или испанский талер, был равен 8 реалам). Другие убеждены, что «осьмушка» — это название песо. Если правильно не определить значение «осьмушки», то при подсчете размеров пиратской добычи можно ошибиться сразу в восемь раз!

Эксквемелин в «Пиратах Америки» оценивает размеры захваченной флибустьерами добычи в «осьмушках» (stuck van achten). В советском издании 1968 года переводчик приравнял «осьмушку» к испанскому серебряному реалу (т. е. к восьмой части песо). Это — явное заблуждение. В Америке испанцы и пираты называли «осьмушкой» (peso de a ocho) не реал, а песо. В Европе песо нередко также именовался пиастром (название происходит от piastra d'argento — плитка серебра). Поэтому все, кто читает книгу Эксквемелина в русском переводе, должны помнить об этой ошибке и везде, где видят слово «реал», мысленно заменять его словами «песо» или «пиастр».

Встав на путь грабежей и убийств, флибустьеры не могли соблюдать такие библейские заповеди, как «не укради» и «не убей». Отдавая дань отваге и свободолюбию этих отверженных от мира бродяг, следует отметить, что омерзительные жестокости, совершенные ими в Америке, не дают оснований считать их «рыцарями без страха и упрека». Испанцы всегда изображали флибустьеров нелюдями и каннибалами, пираты, в свою очередь, оправдывали свои зверства тем, что испанцы тоже не щадили их, когда одерживали верх. «Самое неприятное то, — писал испанский путешественник Франсиско Кореал, побывавший в плену у ямайских флибустьеров, — что в подобных случаях невиновные почти всегда расплачиваются за виновного». Подтверждение этому можно найти и в дневнике французского капитана Массерти (1688). Когда он и его команда предложили испанскому губернатору обменять пленных на продовольствие, тот отказался вступить с ними в сделку. «Мы удовлетворились тем, что отрубили головы двоим, а остальных отправили с письмом к губернатору, сообщив ему, что не мы, а он повинен в том, что пришлось убить этих людей, — ведь ему ничего не стоило спасти им жизнь».

Джон Стил, участвовавший в походах Генри Моргана, в письме государственному секретарю Англии откровенно признавался:

«Обычным делом среди приватиров, помимо прижигания запальным фитилем, было рассечение человека на части; сначала [рубили] тело, потом одну руку, другую руку, ногу; иногда обвязывали веревку вокруг его головы и палкой закручивали до тех пор, пока у него не вылазили глаза, — это называлось «вулдинг». Так поступали перед взятием Пуэрто-Бельо, поскольку они (пленные. — В.Г.) отказывались показать дорогу в город, которой не существовало, и много раз в самом городе, поскольку они не хотели показать богатства, о которых не ведали. Женщину посадили там голой на камень и поджарили, так как она не призналась, где деньги, которыми она владела лишь в их воображении; об этом, как он слышал, кое-кто заявлял с хвастовством, а один больной признался с сожалением».

Пыткам и издевательствам подвергались не только испанские колонисты. Губернатор Уильям Бистон в отчете о набеге французских корсаров и флибустьеров на Ямайку (1694) сообщает, что часть английских колонистов они замучили, «некоторых женщин позволили неграм изнасиловать, некоторым они отрезали груди, так что больших антигуманных жестокостей никогда не совершали даже турки или язычники».

Захватив красивую женщину, флибустьеры обычно бросали жребий, и выигравший имел на нее право, как на жену. Эксквемелин, рассказывая о жестоком обращении французских флибустьеров с жителями захваченного ими города Гибралтар (1666), замечает: «Чуть лучше было женщинам, которые попали к пиратам в любовницы; одних они взяли силой, другие пошли по своей охоте». Такая же участь постигла женщин, захваченных флибустьерами Моргана в Пуэрто-Бельо (1668), Маракайбо (1669) и Панаме (1671).

После удачного похода, вернувшись на Тортугу, в Порт-Ройял или Пти-Гоав, флибустьеры устраивали грандиозные кутежи. На упреки отвечали однозначно: «Поскольку опасности подстерегают нас постоянно, судьба наша очень отличается от судеб других людей. Сегодня мы живы, завтра убиты — какой же смысл нам накапливать и беречь что-либо? Мы никогда не заботимся о том, сколько проживем. Главное — это как можно лучше провести жизнь, не думая о ее сохранении».

Естественно, вся система развлечений на Тортуге, в Пти-Гоаве и в Порт-Ройяле была рассчитана на то, чтобы в кратчайшие сроки выудить из пиратских кошельков награбленные деньги и драгоценности. Этой цели служили многочисленные питейные заведения, игорные и публичные дома. Среди трактирщиков у пиратов был кредит, однако тех, кто не мог расплатиться с долгами, на несколько лет продавали в рабство или сажали в долговую тюрьму. Поэтому после неудачных походов флибустьеры предпочитали не возвращаться на старую базу, а искали для себя новое убежище.

Весьма распространенным заблуждением является приписывание флибустьерам дуэлей на шпагах. Сплошь и рядом мы встречаем эти эффектные поединки в романах и кинофильмах, посвященных «джентльменам удачи», восхищаясь демонстрацией виртуозных приемов современного фехтования. Словно состязаясь в искусстве фехтования с героями Дюма, вымышленные пираты превратились в своеобразных «морских мушкетеров». Сцены дуэлей на шпагах украсили пиратские романы Р. Сабатини, Г. Эмара, К. Фаррера, Э. Сальгари и прочих авторов, а с 20-х годов XX века искусное фехтование превратилось в неизменный атрибут фильмов о пиратах.

На самом деле пираты практически не использовали шпаги в качестве боевого и дуэльного оружия, предпочитая им абордажные сабли (морские палаши). Шпаги и рапиры в XVI–XVIII веках являлись оружием дворян, для которых дуэль была заменой правосудия в вопросах, задевавших их честь и достоинство. Первые дуэльные кодексы появились в XVI веке в Италии, затем они быстро распространились в Испании, Франции, Англии и других европейских странах. Дворянин всегда сражался с дворянином, не опускаясь до поединка с простолюдином. Так как шпаги для фехтования не имели режущего края, они предназначались только для нанесения колющих ударов. Подобное легкое оружие не было эффективным в бою, и по этой причине пираты предпочитали ему тяжелые, слегка изогнутые сабли с заостренным кончиком клинка. Абордажная сабля была идеально приспособлена для нанесения режущих, рубящих и колющих ударов и не требовала от сражающегося особого мастерства фехтования.

Ссоры между пиратами иногда перерастали в банальные драки, а иногда заканчивались дуэлями. При этом поединок мог проходить с применением как холодного, так и огнестрельного оружия.

Эксквемелин свидетельствует: «Пираты придерживаются своих собственных законов и сами вершат суд над теми, кто совершил вероломное убийство… Если же окажется, что пират отправил своего врага на тот свет вполне заслуженно, то есть дал ему возможность зарядить ружье и не нападал на него сзади, товарищи убийцу прощают. Среди пиратов дуэли завязываются довольно легко».

Правила, принятые во многих пиратских экипажах XVII–XVIII веков, строжайше запрещали проводить поединки на борту судна. Поссорившиеся пираты должны были сойти на берег и в присутствии свидетеля (как правило, квартирмейстера) разрешить свой спор с помощью сабель, ружей или пистолетов. Дрались обычно не насмерть, а до первой крови.

Некоторые исследователи считают, что флибустьерам не были свойственны религиозные предрассудки. Это неверно. Среди них, конечно, встречались безбожники, но большинство всегда составляли люди верующие: здесь были и французские гугеноты, и английские пуритане, и голландские кальвинисты, подчас рассматривавшие антииспанские экспедиции не только как военные и «коммерческие» предприятия, но и как акты религиозной войны с папистами. Понятно, что религиозность этих людей имела специфические черты и чаще всего ограничивалась формальными признаками.

В 70—80-х годах XVII века увеличилось число французских флибустьеров, воспитанных в католической вере. По свидетельству Равено де Люссана, овладев испанским поселением, французские пираты сначала отправлялись в местный католический собор, где пели «Те Deum», а уж потом приступали к грабежу. Город Никоя, который не смог заплатить пиратам выкуп, был подожжен ими, однако при этом французы зорко следили за тем, чтобы ни одна церковь не пострадала, и даже спасли образы святых в частных домах, перетащив их в собор.

Примечательный случай имел место на закате флибустьерского промысла. Французский капитан Даниэль, обнаружив среди пленных католического священника, просил его отслужить обедню на борту судна. Воздвигли алтарь. Священник начал богослужение, но в это время один из матросов дурно повел себя. Даниэль сделал ему замечание и услышал в ответ богохульное ругательство. Тогда капитан вытащил пистолет и прострелил богохульнику голову, поклявшись сделать то же самое со всяким, кто проявит неуважение к святому обряду. Труп убитого выбросили за борт, а перепуганному священнику подарили несколько ворованных вещей и негра-раба.

Флибустьеры молились, когда садились за стол, и перед сражением. При дележе добычи каждый давал клятву на Библии.

Большое значение придавали святому провидению, а также разного рода предсказаниям и суевериям Известно, что на корабле капитана Чарлза Свана плавал астролог, который предупреждал его о грядущих опасностях. Другой пример: когда корабельный хирург Лайонел Уофер взял на борт судна мумию индейского мальчика, чтобы привезти ее в Англию для исследований, пираты решили, что «компас не может правильно показывать, пока на борту находится труп, и по этой причине выбросили его за борт».

Люди, черпающие информацию о флибустьерах в основном из приключенческих романов и кинофильмов, имеют весьма искаженное представление о реальных «трудовых буднях» разбойничьих экипажей. Им кажется, что жизнь джентльменов удачи была исполнена романтики дальних странствий, фантастического богатства, неги и веселых пирушек в обществе темнокожих красавиц с «райских» островов тропических морей.

В действительности повседневная жизнь пиратов мало чем отличалась от жизни обычных моряков. Тяжелый физический труд, недосыпание, недоедание, антисанитария, цинга и другие смертельные болезни, изнуряющая жара тропиков, лютый холод «ревущих сороковых» и «рычащих пятидесятых» широт, ураганы, шквалы, рифы и мели — вот далеко не полный перечень «райских» удовольствий, постоянно сопровождавших морских скитальцев на их жизненном пути.

О капитане флибустьеров Пьере Большом (или Пьере Легране; по-французски Le Grand — Большой, Великий), сохранились лишь отрывочные сведения. Предполагают, что он родился во французском портовом городе Дьеппе в первой четверти XVII века, но никто не знает, как и когда он впервые попал на Антилы. Из ряда источников известно, что капитан с таким именем участвовал в нападении голландской флотилии Яна ван Вальбеека на остров Кюрасао в 1634 году. Эксквемелин называет его «одним из первых пиратов Тортуги». По его данным, на охоту за испанскими кораблями Пьер Большой вышел в 1662 году, имея под своим командованием маленькую барку и отряд из двадцати восьми человек. Его встреча с испанским галеоном произошла у юго-западного побережья Эспаньолы, в районе мыса Тибурон.

«Я читал дневник одного очевидца, — пишет Эксквемелин, — и мне хотелось бы описать подробнее, как было дело. Сей пират бороздил воды моря уже довольно долго, но добычи никакой у него не было. На корабле кончался провиант, обшивка была довольно ветхая, и любое время судно могло дать течь. И вдруг пираты заметили корабль, отбившийся от большой флотилии. Пьер сразу же приказал поставить паруса и направился за ним следом, не выпуская его из виду. Он решил подойти к кораблю, отрезать все пути к берегу, врасплох совершить на него нападение и взять его на абордаж. Пираты обещали беспрекословно выполнять волю своего вожака, ибо уяснили, что он даст им больше, чем удалось бы добыть им без его помощи, и поклялись друг другу в верности. Командир отдал приказ подойти к кораблю, спрятав все оружие на дне барки. Когда они приблизились, уже смеркалось, и их никто не заметил. Вооруженные только пистолетами и палашами, они взяли корабль на абордаж. Не встретив сопротивления, пираты добрались до каюты, где капитан играл в карты со своими подчиненными, и мигом приставили ему к груди пистолет. Капитан был вынужден сдать корабль, а тем временем остальные пираты бросились туда, где хранилось оружие, и моментально его расхватали. Тех испанцев, которые вздумали обороняться, пристрелили. Еще днем капитана предупреждали, что судно, показавшееся на горизонте, принадлежит пиратам, что встреча с ним сулит беду. Но капитан не внял этим предостережениям и отдалился от других судов. Ему не страшны были даже такие крупные корабли, как его собственный, а тут дело шло о какой-то ничтожной барке. За подобную беспечность ему и пришлось жестоко поплатиться. Барка подошла с подветренной стороны. Испанцы увидели на борту чужеземцев и в ужасе решили, что те свалились прямо с неба, и в один голос вскричали; «Jesus» son demonios estos!» [ «Иисус, да ведь это черти!»] Пираты захватили все имущество матросов, командир присвоил себе корабль, высадил испанцев на берег, а сам отправился во Францию».

Согласно испанским источникам, Пьер Большой не покинул Вест-Индию и был вожаком английских и французских флибустьеров, атаковавших в конце 1665 — начале 1666 года кубинский город Санкти-Спиритус. Однако, согласно английским данным, во главе разбойников стоял «генерал пиратов Ямайки» голландец Эдварт Мансфелт. После грабежа города два пиратских корабля ушли на Тортугу, а четыре — на Ямайку. Если Пьер Большой действительно участвовал в упомянутом походе, то он мог возглавлять французский отряд объединенного англо-французского контингента.

Кубинский историк Франсиско Мота приводит краткое известие о повторном нападении Пьера Большого на Санкти-Спиритус, имевшем место в августе 1667 года На этот раз горожане, заблаговременно предупрежденные о высадке разбойников, действовали более организованно и решительно. Возглавляемые старшим аль-гвасилом Антонио Рамиресом, они нанесли по французам удар из засады и надолго отбили у них охоту угрожать городу.

Биография капитана Пьера Француза столь же загадочна, как и биография Пьера Большого. Всё, что о нем известно, — это краткий рассказ Эксквемелина, который был дополнен рядом деталей во французском издании «Пиратов Америки» в 1699 году.

По данным указанного автора, Пьер Француз был родом из Дюнкерка. Однажды, отправившись к мысу Ла-Вела на своей бригантине с командой из двадцати шести человек, он решил подстеречь там какой-нибудь испанский корабль — из тех, что обычно шли из Маракайбо в Кампече. Однако, проведя в бесплодных ожиданиях довольно долгое время и израсходовав большую часть провианта, Пьер изменил план и предложил своим товарищам отправиться к Рио-де-ла-Аче (ныне Риоача), где имелась хорошая ранчерия (так испанцы называли поселение ловцов жемчуга. — В.Г.). Эксквемелин пишет: «Ранчерия расположена неподалеку от Рио-де-Ачи на 12°30? северной широты, и там есть неплохая жемчужная отмель. Каждый год [с октября по март] туда отправляется флотилия из десяти или двенадцати барок. Их сопровождает специальное судно из Картахены с двадцатью четырьмя пушками на борту. На каждой барке бывает обычно по два негра, которые достают раковины на глубине от четырех до шести футов. Пираты напали на флотилию следующим образом. Все барки стояли на якоре у самой отмели. Сторожевой корабль находился примерно в полумиле от этой флотилии. Погода была тихая, и разбойники смогли пройти вдоль берегов, не поднимая парусов, так что казалось, будто это идут какие-то испанцы из Маракайбо. Когда пираты уже подошли к жемчужной отмели, то на самой большой барке приметили они восемь пушек и примерно шестьдесят вооруженных людей. Пираты подошли к этой барке и потребовали, чтобы она им сдалась, но испанцы открыли огонь из всех пушек. Пираты переждали залпы, а затем выпалили из своих пушек, да так метко, что испанцам пришлось довольно туго. Пока испанцы готовились ко второму залпу, пираты взобрались на борт, и солдаты запросили пощады в надежде, что вот-вот к ним на помощь придет сторожевой корабль. Но пираты решили перехитрить стражей. Они затопили свое судно, а на захваченной барке оставили испанский флаг, испанцев же загнали в трюмы; на этом корабле они вышли в открытое море. Сначала на сторожевом корабле обрадовались, полагая, что пиратов потопили, но когда там заметили, что барка отвернула в море, то бросились за ней в погоню. Преследовали они пиратов до ночи, но никак не могли догнать барку, хотя и поставили все паруса. Ветер окреп, и разбойники, рискнув парусами, оторвались от сторожевого корабля. Но тут случилось несчастье — парусов подняли столько, что треснула грот-мачта. Но наш пират не растерялся: он связал пленных испанцев попарно и был готов сражаться против неприятельского корабля с командой всего в двадцать два человека, хотя лшогие из пиратов были ранены и в бою не могли в нем принять участие. Одновременно он приказал срубить грот-мачту и поднять на фок-мачте и бушприте все паруса, какими только молено было пользоваться при таком ветре. Все же сторожевой корабль догнал пиратов и атаковал их так лихо, что те вынуждены были сдаться».

В расширенном издании книги Эксквемелина говорится, что испанцы обещали французам пощадить их, но, едва захватив пиратов в плен, они «забыли то, что обещали, и хотели всех их предать мечу; однако нашлись благоразумные люди, которые сказали, что нарушение слова является унизительным для испанца; так что они довольствовались тем, что связали их и бросили в трюм, — так же, как те поступили с испанцами на барке с жемчугом. Когда они прибыли в Картахену, авантюристов отвели к губернатору, от которого некоторые пылкие испанцы требовали, чтобы он повесил этих людей и показал королю Испании, что они всё еще являются хозяевами Индий, а также потому, что они [пираты] убили альфереса, который стоил больше, чем вся Франция. Губернатор же довольствовался тем, что отправил их в бастион Сан-Франсиско города Картахена-де-лас-Индиас.

После того как наши авантюристы провели на каторжных работах два года, не получая никакой платы, за исключением еды, они в конце концов добились от губернатора, чтобы он отправил их в Испанию, откуда, едва прибыв туда, они нашли случай перебраться во Францию, а оттуда — в Америку, чтобы поквитаться с испанцами».

В голландском издании книги Эксквемелина подчеркивалось, что «больше всего наш пират жалел свое добро — у него на борту было на сто тысяч пиастров жемчуга, который он награбил на барках. И если бы не несчастье с грот-мачтой, выручка у пиратов была бы весьма изрядной».

Рассказ Эксквемелина не датирован, поэтому трудно сказать, когда произошла описанная выше история.

В галерее флибустьеров Тортуги фигура шевалье Монбара стоит особняком. За свои страшные «подвиги» (как нам кажется — вымышленные беллетристами), он получил в литературе прозвище Истребитель.

В первом издании «Пиратов Америки» Эксквемелина имя этого разбойника вообще не упоминается. Зато в более поздних французских изданиях к прежним героям книги добавились многие новые, и среди них — Монбар. Его история попала и на страницы сочинения Шарлевуа.

Традиционно считается, что он родился в дворянской семье в провинции Лангедок на юге Франции около 1645 года Рассказывают, что ненависть ко всему испанскому зародилась у Монбара еще в детстве, когда он прочитал книгу монаха Бартоломе де Лас Касаса о зверствах испанских конкистадоров в Америке, уничтожавших там целые индейские империи. По одной из легенд, юный Монбар во время школьного спектакля едва не задушил своего одноклассника, которому было поручено исполнять роль испанскою идальго.

Когда в 1667 году началась война между Францией и Испанией, Монбар сбежал из дома и отправился в гавань Гавр-де-Грас к своему дяде, который командовал корсарским кораблем. На этом корабле юноша и отбыл в Вест-Индию. При встрече с испанским судном дядя, оберегая племянника от возможной смерти во время абордажной схватки, запер его в своей каюте. Но в разгар боя дверь каюты неожиданно разлетелась на куски, и Монбар со шпагой в руке ринулся в самую гущу сражения. Бой закончился победой французов. Добыча, взятая на трофейном судне, состояла из 30 тысяч тюков хлопчатобумажных тканей, дорогих ковров, двух тысяч тюков шелка, сотни бочек фимиама, гвоздики, алмазов и прочих драгоценностей. Всё это было доставлено на Тортугу.

В одном из поздних изданий «Пиратов Америки» шевалье Монбар был описан следующим образом:

«Монбар был подвижен, ловок и полон огня, настоящий гасконец. Высокого роста, широкоплечий, прямолинейный и непреклонный, внушительного вида, благородный и воинственный, он представлял крепкую породу, закаленную в битвах. Это был смуглый черноволосый красавец; что же касается его глаз, то только любимая женщина могла бы увидеть их на близком расстоянии и разглядеть их форму и цвет, ибо густые лохматые брови нависали арками над глазами и выдавались вперед так далеко, что глаза терялись под ними, как под мрачными сводами. Одно только его появление, его угрожающий вид повергал противника в трепет. Говорят, в схватке он сначала обеспечивал себе победу своей выправкой и всем своим поведением, деморализуя врага, завершая свой триумф ударами сильной руки».

На Тортуге молодой шевалье познакомился с буканьерами, которые взяли его с собой на охоту в леса Эспаньолы. Там он якобы разгромил отряд испанских кавалеристов и освободил из рабства несколько десятков индейцев. С ними он вернулся в Кайонскую гавань и упросил дядю доверить ему испанский приз, переоснащенный в каперское судно. В крейсерство к берегам Эспаньолы и Кубы дядя и племянник вышли в консорте.

«Вскоре они встретили четыре мощно вооруженных испанских корабля, — рассказывает Жан Меррьен, — по два на каждый корсарский корабль.

Можно лишь догадываться, что произошло дальше. Скорее всего, дядя Монбара слишком сильно послал свой корабль навстречу противнику: произошло страшное столкновение, корсарский корабль со всего размаху врезался в одного из своих врагов, отбросив его на второе испанское судно; в результате, все три корабля, получив огромные пробоины, пошли ко дну со всеми, кто был на борту.

Монбар в это время потопил первого своего противника, затем после абордажной схватки завладел вторым испанским судном, сбросив в море весь его экипаж.

Во главе двух новых кораблей, быстроходных и мощно вооруженных, — и не забыв произнести надгробную речь о своем дяде, «великом человеке на море и на земле», который, несмотря на свою подагру, всегда неотступно преследовал врага, — Монбар стал королем этих вод…»

В некоторых рассказах о Монбаре-Истребителе содержатся скрупулезные описания пыток и издевательств, которым он подвергал пленных. Например, однажды, распоров живот пойманному испанцу, он пригвоздил к дереву его кишку, поднес факел к ягодицам несчастного и вынудил его бежать, разматывая свои внутренности. Испанец скончался после страшных мучений.

«Он радовался при виде огромного числа мертвых испанцев, — сообщается о Монбаре в одной из легенд, — ибо он был не из тех, кто сражается ради добычи; он рисковал жизнью только ради славы и для того, чтобы покарать испанцев за их жестокость».

Фигура Монбара превратилась в некий собирательный образ, фантом, тень мифического героя, вобрав в себя как правдивые рассказы, так и досужие вымыслы из жизни флибустьеров. Неизвестно, где и когда он закончил свою преступную карьеру. Однажды Монбар покинул гавань Тортуги вместе с верными ему индейцами и пропал без вести.

Как-то вечером в одну из таверн Тортуги забрел худощавый француз. У него не слишком вежливо спросили, кто он такой. Незнакомец схватил большой бочонок рома и швырнул его в тех, кто стоял рядом. «Железная Рука», — прорычал он, и желающих задавать ему вопросы больше не нашлось.

Рассказ об этом флибустьере содержится в расширенном французском издании книги Эксквемелина (1699). По его словам, Александр Железная Рука был так же знаменит среди флибустьеров, как Александр Македонский — среди завоевателей. «У него, — замечает Эксквемелин, — было красивое лицо и крепкое телосложение». Говоря о его качествах предводителя, наш историограф добавляет: «Он тщательно планировал каждое предприятие и был весьма смел, когда осуществлял его».

В отличае от многих других флибустьеров, предпочитавших действовать целыми флотилиями, Александр всегда оперировал на одном судне, называвшемся «Феникс»; экипаж его «состоял из людей отборных и таких же решительных, как и он сам».

Однажды, когда Эксквемелин лечил рану, полученную Александром, тот рассказал ему о своих похождениях.

Во время одного из походов «Феникс» попал в сильный шторм, сопровождавшийся громом и молниями. Шквальный ветер разорвал паруса и сломал мачты, а удар молнии пришелся в пороховую камеру. Половина корабля взлетела на воздух вместе с частью экипажа. Другая половина уцелела, но все выжившие флибустьеры полетели в воду. Земля, к счастью, находилась поблизости, и достичь ее удалось примерно сорока пиратам; среди них был и Александр Железная Рука.

По расчетам французов, они оказались на одном из островов, лежащих близ лагуны Бока-дель-Драгон (в Коста-Рике). Жили здесь воинственные индейцы, которых испанцы называли «индиос бравое». Флибустьеры не стали удаляться от берега, надеясь подобрать что-нибудь из обломков кораблекрушения и дождаться появления вблизи острова какого-нибудь судна. Положение их было тем более ужасным, что, испытывая недостаток в питьевой воде и продовольствии, они к тому же постоянно опасались нападения со стороны индейцев.

В один из дней их атаковала большая толпа дикарей, «но наши авантюристы убили многих из них, а некоторых взяли в плен». Александр решил отпустить их, предварительно нагнав на индейцев страх, который должен был удержать их соплеменников от новых нападений. Он приказал своим людям поцепить на китовый скелет толстый кожаный щит и знаками пригласил туземцев стрелять в него из своих луков. Они проделали это с удивительной ловкостью, но, несмотря на твердость и остроту стрел, так и не смогли пробить кожу. Тогда Александр продемонстрировал им силу оружия флибустьеров. Один из пиратов взял ружье, отошел на шесть шагов дальше, чем индейские лучники, и выстрелил. Пуля пробила не только шкуру, но и китовую кость. Ошарашенные индейцы, изучив результат выстрела из ружья, потребовали дать им пули, чтобы попытаться сделать то же самое. Но пули, положенные на тетиву, лишь падали к их ногам. После этого Александр показал им свою необыкновенную физическую силу и знаками дал понять, что все его товарищи — такие же силачи. Затем индейцев отпустили, и с тех пор они больше не пытались тревожить французов.

Через некоторое время французы увидели корабль, направлявшийся к острову. Они тут же спрятались, опасаясь, что, заметив или узнав их, корабль сменит курс. О том, как действовать далее, мнения разошлись: одни хотели просить капитана корабля взять их на борт, другие, опасаясь неволи и даже смерти, готовы были защищаться до последнего.

Александр отверг оба предложения, заявив, что им следует первыми напасть на незнакомцев. Между тем корабль встал на якорь. Им оказался испанский «купец», вооруженный, тем не менее, пушками. Экипаж судна испытывал недостаток в пресной воде, которую он надеялся найти на этом острове. Капитан не заметил флибустьеров, но, зная воинственность местных индейцев, отобрал для высадки лучших солдат и сам принял над ними командование.

Флибустьеры видели, что испанцы гораздо многочисленнее их и ведут себя крайне осторожно. Чтобы одержать победу, французы решили напасть на врага неожиданно и для этого затаились в густой роще. Отсюда они произвели по испанцам убийственный залп. Испанцы тотчас прекратили движение. Ружейный огонь развеял все их сомнения относительно того, с кем они имеют дело. Чтобы выиграть время, выманить врагов из засады и уменьшить на время опасность, все они разом легли в густую траву. Флибустьеры, перед этим ясно видевшие испанцев, не могли понять причину их внезапного исчезновения. Александр, сгорая от нетерпения, выскочил из засады в сопровождении нескольких матросов. Тогда испанцы поднялись на ноги и с криками бросились на флибустьеров. Железная Рука двигался навстречу их командиру, но неожиданно споткнулся о корягу и упал. Испанец взмахнул саблей, чтобы раскроить ему череп, однако Александру пригодилась его необыкновенная сила: еще не успев подняться, он схватил испанца за руку и вырвал у него саблю. Затем, вскочив на ноги, он окликнул своих людей, которые сбежались со всех сторон, бросились на врагов и всех их истребили.

Оставшиеся на корабле слышали стрельбу, но не проявили особого беспокойства, полагая, что их товарищи вступили бой с индейцами; чтобы напугать последних, они ограничились лишь несколькими выстрелами из пушек. Между тем, одержав победу, флибустьеры переоделись в платья убитых, наполнили воздух победными криками и пошли на берег. Там они сели в шлюпки и направились к борту судна, на котором в сгустившихся сумерках их по ошибке приняли за своих. Поскольку на борту оставалось очень мало солдат, флибустьеры без особого труда овладели кораблем. Часть матросов они закололи, но некоторых пощадили и, подняв паруса, отправились на Тортугу, куда и прибыли без особых происшествий.

Поскольку нам не известны ни настоящее имя флибустьера по кличке Железная Рука, ни детали его биографии, ни точная датировка связанных с ним событий, приходится усомниться в правдивости всех историй о его похождениях. В то же время отметим, что во французских архивах сохранились отрывочные данные о корсаре из Дьеппа, которого называли Железной Рукой и который промышлял в Атлантике и Вест-Индии между 1611 и 1617 годами.

Весьма туманны сведения и о капитане Робере Шевалье. По данным Франсиско Моты, он родился в Сен-Мало в 1642 году. Чем этот пират занимался до середины 60-х годов — неизвестно. В 1667 году, снарядив на Тортуге корабль, он отправился в залив Кампече грабить торговцев, скупавших там кампешевое дерево. Несмотря на свою молодость, капитан Шевалье уже имел опыт пиратства в Мексиканском заливе. Однако после экспедиции 1667 года след его неожиданно затерялся: корабль, на котором он промышлял, вернулся в Бастер со всем экипажем, но без капитана.

Примерно в это же время в церкви города Сан-Франсиско-де-Кампече сочетались браком Альберто Кабальеро и Инее Сальгадо, дочь сержант-майора города и порта. Вскоре сеньор Кабальеро, отлично владевший оружием, был назначен старшим артиллеристом крепости Сан-Бенито-де-Мерида. Некоторые горожане заявили протест в связи с тем, что столь ответственный пост доверили человеку «явно иностранного происхождения», но вице-король Новой Испании получил из Мадрида официальное постановление натурализовать сеньора Кабальеро и уравнять его в правах с выходцами из Кастилии.

Альберто Кабальеро прожил долгую жизнь и умер в октябре 1716 года, оставив после себя многочисленное потомство. И только после его смерти выяснилось, что покойный артиллерист и пропавший без вести пират Робер Шевалье — одно и то же лицо.

История этого флибустьера, прозванного Дрейфующим Ветром (Vent-en-Panne), представляет собой иллюстрацию на тему «Как флибустьеры проматывали свои деньги». В первом издании книги Эксквемелина он не фигурирует, зато появляется в последующих (кем-то дополненных). Насколько правдив рассказ о Дрейфующем Ветре — трудно сказать. События, изложенные в нем, не датированы, но относятся к периоду губернаторства Бертрана д'Ожерона.

Итак, в один прекрасный день Дрейфующий Ветер появился на Тортуге с 500 экю — это была его доля от участия в каком-то пиратском походе. Проиграв всю выручку, он одолжил у товарищей 100 пистолей, но вскоре проиграл и их. Чтобы расплатиться с долгами, ему пришлось то ли работать в порту, то ли уйти в новый поход; как бы там ни было, он через какое-то время смог расплатиться с долгами и даже приберечь для игры 50 пистолей. Поставив их на кон, Дрейфующий Ветер неожиданно выиграл 1200 экю. Это была солидная сумма, и пират решил вернуться с ними в Европу. Перебравшись на остров Барбадос, откуда он собирался плыть в Англию, Дрейфующий Ветер встретил в порту какого-то богатого купца-еврея. Чтобы скоротать время до отплытия судна, они решили сыграть по-крупному. Удача улыбнулась флибустьеру — он выиграл 12 300 экю серебром. Купец поставил на кон вексель на груз сахара стоимостью 100 тыс ливров. Игра продолжилась, и еще до полуночи Дрейфующий Ветер выиграл у еврея весь груз. Тогда купец, охваченный азартом, предложил сыграть на стоимость его сахарной мельницы. Вскоре в собственность пирата перешла и мельница, а следом за мельницей — двадцать рабов. Еврей, не смирившись с проигрышем, одолжил у приятеля полторы тысячи монет и снова предложил Дрейфующему Ветру сыграть. На сей раз Фортуна отвернулась от флибустьера. К утру он проиграл весь свой выигрыш, затем расстался с теми 1200 экю, которые выиграл на Тортуге, затем проиграл трость с золотым набалдашником и всю свою одежду. Довольный купец согласился оставить неудачнику его одежду и даже дал ему денег для проезда назад на Тортугу.

Вернувшись в Кайон, Дрейфующий Ветер снова занялся пиратским промыслом. Ему удалось накопить от 6 до 7 тыс экю, которые он собирался частью пропить, частью поставить на кон, но тут вмешался губернатор д'Ожерон; последний предложил азартному пирату доверить ему свои деньги в обмен на вексель, подлежащий оплате во Франции. Флибустьер внял мудрому совету губернатора и вскоре обосновался во французском городе Дьеппе, где мог спокойно жить на ренту с вложенного капитала. Однако долго оставаться на берегу наш герой не мог — его тянуло назад, в Вест-Индию. В конце концов Дрейфующий Ветер договорился с одним португальским судовладельцем доставить на Антилы партию товара, в которую он вложил и свои средства. Но вернуться на Тортугу ему так и не довелось — в Ла-Манше судно, на котором он плыл, было атаковано двумя испанскими корсарами из Остенде. В разгар сражения Дрейфующий Ветер был убит.

Голландский флибустьер Эдварт Мансфелт разбойничал в Карибском море в 1660-е годы. Англичане на свой манер называли его Эдвардом Мансфилдом. Эксквемелин говорит, что он был родом с острова Кюрасао, однако достоверных сведений о его детстве и юности, а также о начале его пиратской карьеры не сохранилось. Предполагают, что до 1641 года он мог базироваться в английской колонии на острове Провиденс, а затем на Тортуге. Некоторые авторы приписывают ему лидерство в экспедиции французских флибустьеров на город Сантьяго-де-лос-Кабальерос в 1659 году, но мы не нашли документальных подтверждений этому.

4(14) декабря 1660 года капитан Мансфелт получил разрешение военного губернатора Ямайки полковника Эдварда Д'Ойли выйти на своем судне из гавани Пойнт-Кагуэй для охоты за испанскими кораблями. В январе — феврале 1663 года, командуя бригантиной, он участвовал в экспедиции Кристофера Мингса против города Кампече и, после ранения Мингса, замещал его в качестве главнокомандующего.

Осенью 1665 года, в разгар второй англо-голландской «торговой» войны, флотилия Мансфелта, включавшая в себя как английские, так и французские корабли, встала на якорь у живописных островов Хардинес-де-ла-Рейна к югу от Кубы. В ноябре губернатор Ямайки сэр Томас Модифорд приказал майору Роберту Биндлоссу, зятю покойного вице-губернатора Эдварда Моргана, установить с ними связь и пригласить на рандеву в ямайскую бухту Блуфилд, чтобы затем, получив каперские грамоты против голландцев, они могли совершить набег на остров Кюрасао. На связь с пиратами был отправлен капитан Уильям Бистон, однако, потратив на их поиски долгих шесть недель, он вынужден был вернуться на Ямайку ни с чем.

По сведениям губернатора Гаваны, у пиратов было 13 судов и 700 человек (по английским источникам — лишь 6 кораблей и 400 человек). На Рождество они ворвались в городок Кайо и подвергли его грабежу. Затем, перехватив в море судно, на борту которого находилось два десятка жителей этого городка, они всех их порубали саблями. Следующей жертвой пиратов должен был стать город Баямо, но, неожиданно изменив свои планы, они решили атаковать Санкти-Спиритус.

Разбойники знали, что в этом городе, лежащем вдали от моря, нет фортификационных сооружений, а местные помещики владеют огромными плантациями сахарного тростника и тысячами голов скота.

Карибское море на карте голландца Питера ван дер Аа (1659–1733)

Карта острова Сент-Кристофер. ^{Из книги миссионера Ж.-Б. дю Тертра}

Вид на остров Тортугу с северного побережья Таити. ^{Старинная гравюра}

Тортуга на французской карте XVIII века

Французская карта острова Тортуга (конец XVII в.)

Охотник-буканьер. ^{Гравюра из книги А.О. Эксквемелина «Пираты Америки» (1678 г.)}

Карта-план города Санто-Доминго. ^{Старинная гравюра}

Остров Эспаньола (Таити) ^{на карте Тийома Аелиля (1675–1726)}

Флибустьеры на отдыхе. ^{Гравюра из книги Дионисия ван дер Стерре «Великие странствия Яна Эрасмуса Рейнинга» (1691 г.)}

Флибустьеры в захваченном городе на Испанском Мейне. ^{Гравюра из книги Дионисия ван дер Стерре (1691 г.)}

Команда Пьера Большого берет на абордаж испанский галеон. ^{Иллюстрация из книги Франка Р. Стоктона «Буканиры и пираты наших берегов» (1898 г.)}

Флибустьеры атакуют испанский корабль. ^{Гравюра из книги Дионисия ван дер Стерре (1691 г.)}

Испанская карта-план крепости Сан-Лоренсо-де-Чагрес и устья реки Чагрес

Титульная страница книги Л. О. Эксквемелина «Пираты Америки» (1678 г.)

Титульная страница книги Л. О. Эксквемелина «Пираты Америки» (1700 г.)

Портрет коммодора Кристофера Мингса. Гравюра XVII века

«Генерал пиратов Тортуги» Франсуа Олоне. ^{Гравюра из книги А. О. Эксквемелина (1678 г.)}

Остров Аа-Вака (Ваш) — убежище флибустьеров. ^{Голландская карта середины XVII века}

Сражение между пиратской и испанской флотилиями. ^{Гравюра из книги А.О. Эксквемелина (1678 г)}

Форт Аа-Рош, построенный на Тортуге губернатором Левассером. ^{Французская гравюра XVII века}

Карта Панамского перешейка. ^{Из книги А.О. Эксквемелина (1678 г.)}

Гавань Сантьяго-де-Кубы на гравюре 1641 года

Корабли флибустьеров в бухте Пуэрто-Бельо. ^{Гравюра из книги Дионисия ван дер Стерре (1691 г.)}

Нападение отряда Генри Моргана на Пуэрто-Принсипе в 1668 году. ^{Гравюра из книги А.О. Эксквемелина}

Портрет «генерала пиратов Ямайки» Генри Моргана. ^{Гравюра из книги А.О. Эксквемелина}

Морган допрашивает испанских пленников. ^{Картина Говарда Пайла (1853–1911)}

Старинная карта-план бухты Пуэрто-Бельо

Флибустьеры штурмуют Пуэрто-Бельо 1668 ^{Гравюра из книги А.О. Эксквемелина}

Отряд Генри Моргана грабит Маракайбо. ^{Гравюра из книги А.О. Эксквемелина (1678 г.)}

Острова Эспаньола и Пуэрто-Рико на карте XVII века

Лагуна Маракайбо на голландской карте XVII века ^{(из книги А.О. Эксквемелина)}

Флотилия Моргана атакует испанскую эскадру в лагуне Маракайбо 1669 г. ^{Гравюра из поздних изданий книги А.О. Эксквемелина}

Флибустьеры штурмуют Панаму. ^{Гравюра из книги А.О. Эксквемелина}

Французская карта острова Тортуга ^{(60-е гг. XVII века)}

Гавань и город Сан-Хуан на острове Пуэрто-Рико. ^{Голландская карта XVII века}

Губернатор Тортуги и Берега Сен-Доменг Жан-Батист дю Касс. ^{Портрет работы Иасента Риго (1659–1743), хранится в парижском Музее флота}

Вице-адмирал французского флота граф д'Эстре. ^{Старинная гравюра}

Голландский флотоводец Якоб Бинкес на картине Николаэса Маэса ^{(1634–1693)}

25 декабря 1665 года несколько испанцев, работавших на асьенде близ устья реки Таябакоа, увидели, как на берег высадилось около трехсот пиратов. Вскочив на лошадей, испанцы галопом помчались в Санкти-Спиритус, чтобы предупредить городские власти и жителей об опасности. Приходской священник Пабло де Педросо-и-Фариа велел бить в набат. Алькальды дон Антон Камачо и дон Симон Баутиста, а также рехидор дон Педро Ариас попытались организовать оборону города, выставив в поле двести всадников. Однако им не удалось сдержать натиск флибустьеров. В начале января 1666 года разбойники ворвались в Санкти-Спиритус, почти все жители которого успели бежать в окрестные леса и саванны. Кубинский губернатор дон Франсиско Давила Орехон-и-Гастон писал королю, что налетчики сожгли «тридцать три дома, совершив все прочие бесчинства и кощунства, обычно сопровождающие подобные деяния; и хотя до их прихода в этот город лейтенанта и жителей тех мест настойчиво предупреждали о том, чтобы они никогда не оставляли порты и места высадок на берег без сторожевых постов и чтобы они держали свое оружие наготове точно так же, как при объявлении войны, они их… прозевали. Враги прошли двенадцать лиг в глубь территории и, при отходе назад, еще восемь, не потеряв при этом ни капли крови, потратив на грабеж его один день, а ведь в том поселении имелось более двухсот пятидесяти людей с оружием и много рабов, способных его носить. Похоже, что Господь справедливым судом своим затуманил им рассудок и разум за то, что забыли они о своей обязанности и о любви к отчизне своей, оставив ее без защиты и спрятавшись, как арабы, в горах, ничем не проявив свой долг».

Разграбив то, что испанцы не успели унести с собой, флибустьеры похитили из церкви самую ценную реликвию — золотого петуха, украшавшего алтарь. Этот петух был подарен церкви в 1612 году приходским священником Педро Пересом де Корча, который унаследовал его от своего отца дона Луиса Переса де Корча, а тот, в свою очередь, получил его в качестве «презента» от какого-то индейца.

Предав город огню, флибустьеры доставили награбленную добычу к своим кораблям. После дележа трофеев четыре английских корабля взяли курс на Ямайку, а два французских судна ушли на Тортугу.

По данным Уильяма Бистона, набег на Санкти-Спиритус возглявлял Эдварт Мансфелт; но в одном из испанских отчетов главарем разбойников назван француз с Тортуги Пьер Легран. Можно предположить, что Мансфелт командовал английским, а Легран — французским контингентом объединенного отряда.

Излагая свою версию этой экспедиции, Модифорд 1 марта 1666 года писал герцогу Альбемарлю, что две или три сотни приватиров, получив от испанцев отказ продать им провизию, прошли 42 мили в глубь Кубы, где «взяли и сожгли город Санто-Спирито»; при этом они разбили отряд из двухсот кавалеристов, который пытался остановить их продвижение. Пленных флибустьеры доставили на свои корабли и, «получив за них выкуп в 300 жирных быков, отпустили». Однако многие негры-рабы не захотели возвращаться назад, пожелав остаться с пиратами в качестве проводников. Губернатор добавляет: «После этого они соединились с другой частью флота, чтобы идти на Кюрасао».

Отводя от себя возможные обвинения в поощрении флибустьеров, Модифорд особо подчеркнул, что набег на Санкти-Спиритус был осуществлен Мансфелтом без приказа с Ямайки, «под прикрытием португальских каперских свидетельств», полученных от губернатора Тортуги. Сэр Томас не сомневался, что флибустьеры, если их не пресечь, будут и впредь брать добычу у испанцев и не вернутся на Ямайку до тех пор, пока им не пообещают выдать каперские поручения против испанцев.

Спустя неделю (8 марта) губернатор писал об этом же лорду Арлингтону: «Наши приватиры выбрали капитана Эдварда Мансфилда своим адмиралом, и в середине января отплыли от Южных островков Кубы в сторону Кюрасао с губернаторским поручением». Повторив старую басню о том, что Санкти-Спиритус был разграблен флибустьерами из-за отказа испанцев продать им провизию, он посетовал на сокращение численности отряда Мансфелта («многие ушли к французам, где португальские каперские грамоты дают полномочия против испанцев»).

От южных берегов Кубы Мансфелт отправился к побережью Центральной Америки. По данным губернатора Коста-Рики, пираты хотели пробиться к городу Картаго и к побережью Тихого океана, хотя и делали вид, что собираются идти «против Кюрасао». Из письма президента аудиенсии Панамы дона Хуана Переса де Гусмана от 16 марта 1666 года явствует, что у Мансфелта было 14 судов с 800 людьми на борту.

8 апреля, оставив близ Пунта-дель-Торо 7 кораблей, флибустьеры на 9 барках вошли в гавань Эль-Портете и, высадив на берег от 500 до 700 человек, напали на селение Матина (Коста-Рика). Взяв в плен 35 индейцев, они отправились в селение Турриальба, откуда хотели атаковать главный город провинции — Картаго. Губернатор Коста-Рики дон Хуан Лопес де ла Флор-и-Рейносо узнал о вторжении пиратов от индейца из Теотике, некоего Эстевана Япири, которому удалось бежатьот флибустьеров из Матины. Губернатор тут же мобилизовал 600 индейцев и испанцев и двинулся навстречу неприятелю.

Тем временем в районе Кебрада-Онда (Глубокое Ущелье) испанский патруль из четырех стрелков под командованием старшего сержанта Алонсо де Бонилья открыл по отряду флибустьеров огонь из мушкетов. Решив, что против них действует большой испанский отряд, люди Мансфелта спешно ретировались в Эль-Портете. Погрузившись на корабли, они отошли в залив Альмиранте, лежащий к юго-востоку от устья реки Сиксаола.

Покинув побережье Центральной Америки, флибустьеры, видимо, разделились на несколько отрядов. В ночь с 26 на 27 мая 1666 года Мансфелт высадил десант на острове Санта-Каталина (Провиденс). «Пираты разбили испанский гарнизон, — сообщает Эксквемелин, — и захватили все укрепления. Часть укреплений Мансфельд приказал разрушить, а остальные усилить, и оставил на острове отряд в сто человек, отдав им всех рабов, которые были захвачены у испанцев. Затем Мансвельдт перешел на другой островок, который лежал от большого острова так близко, что на него можно было перейти по мосту. Он приказал перетащить туда все пушки, снятые с фортов Санта-Каталины, а дома сжечь».

Оставив на острове небольшой гарнизон, Мансфелт отбыл в Порт-Ройял с частью своей рассеявшейся флотилии. 5 июня Томас Модифорд писал государственному секретарю Англии, что флотилия, оправленная против Кюрасао, ничего не сделала и была разделена «их собственными главарями» на несколько отдельных экспедиций. Губернатор выразил надежду, что, «когда большинство из них вернется, отыщется много разных причин их халатности». Но, сокрушался он, поскольку Ямайка не располагает иными морскими силами, ему придется пользоваться услугами флибустьеров и впредь. В заключении сэр Томас заверил лорда Арлингтона, что «если бы он имел два или три небольших фрегата Его Величества, он бы с их помощью привел этих грабителей к послушанию».

8 июня в письме герцогу Альбемарлю Модифорд более детально описал флибустьерские силы Ямайки и Тортуги и их похождения. Содержание его письма сводилось к следующему:

«Около десяти дней назад прибыли два судна из флота, посланного на Кюрасао, которые утверждали, что собирались исполнить службу на Кюрасао, но частные солдаты на борту адмиральского судна выступили против этого, настаивая публично, что более выгодно с меньшим риском предпринять набег на испанцев, в чем и состоял их единственный интерес Двое из их флота ушли на Тортугу, а иные четверо, объединившись с двумя французскими разбойниками, пошли отобрать остров Провиденс, где они решили обосноваться. За все это время они сделали мало или совсем ничего, лишь высадили 600 человек возле мыса Бланко, в королевстве Вера- гуа, и прошли 90 миль в ту страну, чтобы неожиданно захватить ее главный город Картаго, но, узнав, что жители увезли свои богатства, вернулись к своим кораблям, не приняв вызов на бой».

12 июня в Порт-Ройял вернулся с двумя кораблями Эдварт Мансфелт. Об отчете, который он представил губернатору, известно из письма Модифорда госсекретарю, написанного 16 июня.

«Губернатор сэр Томас Модифорд секретарю лорду Арлингтону. 12-го текущего прибыл капитан Мансфилд и еще один корабль, и жаловался, что непослушание некоторых офицеров и солдат было причиной того, что они так и не приступили к проекту по Кюрасао. В то же время старина был полон решимости (как он рассказал мне) никогда не представать пред мои очи, пока он не послужит каким-либо образом Его Величеству, и посему всего лишь с 200 людьми, которые еще оставались с ним, из коих около 80 были французами [с Тортуги], он решил напасть на остров Провиденс, который раньше принадлежал англичанам, но который большая испанская армада забрала у нас в 1641 году и с тех пор он был основательно усилен гарнизоном. Для выполнения задуманного он поднял паруса и, имея прекрасное каботажное судно… он ночью подошел на полмили к нему через проход между скалами… и рано утром они высадились, прошли четыре лиги и неожиданно захватили губернатора, который был взят пленником. Солдат в форте было около 200, но они сдались при условии, что всех их высадят на материке. Там были обнаружены 27 пушек, сто бочонков пороха, дробь и все необходимые припасы; форт весьма крепкой постройки; они взяли, однако, очень мало добычи, только 150 негров; они привезли 100 и оставили 35 человек и капитана Хаттселла хранителем склада, и так представили всё это Модифорду для отчета Его Величеству; они рассказали много о пушках, имевших герб королевы Елизаветы, который был выгравирован на них. Все же [губернатор] сделал выговор Мансфилду за действия без приказа, и по сути он не осмелился идти дальше выговоров, не имея четких указаний от Его Величества, дабы не отвадить их от той преданности, которую они продемонстрировали теперь гораздо в большей степени, чем когда-либо в прошлом».

Модифорд решил взять остров Провиденс во владение, «учитывая его удобное расположение, благоприятное для осуществления каких-либо экспедиций на богатый материк». Стратегическое значение острова заключалось в том, что, находясь недалеко от устья реки Сан-Хуан, он мог служить удобной базой для проникновения на озеро Никарагуа и к городу Гранада.

Чтобы не дать пиратам использовать Провиденс в качестве обычного разбойничьего гнезда, ямайский губернатор распорядился отправить туда небольшой отряд во главе с майором Сэмюэлом Смитом, сэром Томасом У этстоном и капитаном Стэнли. Майор Смит должен был исполнять обязанности губернатора острова (в книге Эксквемелина он фигурирует под именем «француза Симона»).

Тем временем Мансфелт, выйдя снова в море, был захвачен кубинским военным кораблем, доставлен в Гавану и там, по слухам, казнен.

10 ноября 1666 года король Карл назначил на пост вице-губернатора Провиденса сэра Джеймса Модифорда с предписанием руководствоваться инструкциями, которые тот должен был получить от своего брата, губернатора Ямайки, после возвращения в Вест-Индию. В Англии еще не знали, что в августе испанская экспедиция выбила англичан с Провиденса и реоккупировала остров.

О подробностях испанского нападения на Провиденс губернатор Ямайки узнал от нескольких флибустьеров, сбежавших из испанского плена. Об этом он доносил герцогу Альбемарлю в письме от 14 января 1667 года В «Календаре государственных бумаг» содержание его изложено следующим образом:

«Некоторые пленные, которые бежали из Пуэрто-Бельо, только что прибыли и говорят, что испанцы, получив предупреждение о том, как слаб наш отряд на Провиденсе, насчитывавший лишь 48 человек, взяли силой английский корабль «Конкорд» капитана Уэйзи и с тремя другими судами, снабженными 600 людьми, за три дня вернули сей остров и сделали наших людей рабами в своих фортах; это — их обычное обращение с нами, когда мы попадаем к ним в руки, тогда как мы обращаемся с ними скорее как с друзьями, нежели врагами».

Через два года после реоккупации Провиденса испанцами майор Сэмюэл Смит, очутившись на воле, рассказал о судьбе пленных:

«19 августа 1668 года.

Свидетельство майора Сэмюэла Смита, прежнего губернатора Провиденса. О том, что, спокойно владея им в силу специального полномочия от сэра Томаса Модифорда, он был в августе 1666 года призываем к сдаче тремя испанскими судами, [прибывшими вместе с] кечем из Новой Англии, взятым у англичан испанцами, и английским 30-пушечным кораблем «Конкорд», переоснащенным испанцами, командиром коего был Генри Уэйзи, на что он [Смит] ответил отказом. Тогда враг осуществил высадку, и после трех дней осады он был принужден сдаться по статьям соглашения о милостивой пощаде, которое испанцы отнюдь не выполнили, ибо англичане, около сорока человек, были тут же сделаны пленниками и все, исключая сэра Томаса Уэтстона, меня, дающего сии показания, и капитана Стэнли, которые были командирами, принудили работать в кандалах и цепях в испанских фортах, жестоко избиваемые бичами, и многие с той поры умерли от нужды и из-за плохого обращения. Названные три командира были отправлены в Панаму, где они были брошены в темницу и закованы в цепи на семнадцать месяцев. Наконец, получив свободу, дающий эти показания прибыл в Гавану… где он был заключен в тюрьму. В том городе было много английских пленных…»

Той же датой, 19 августа 1668 года, отмечены показания шкипера Уэйзи. Они интересны тем, что дают представление о судьбе пропавшего без вести Эдварта Мансфелта.

«Свидетельство Генри Уэйзи, шкипера «Конкорда», судна в 400 тонн. О том, что 25 мая 1666 года он был захвачен с его упомянутым кораблем, когда стоял на якоре в Портобелло, и закован в цепи под предлогом, что он — шпион, хотя он был зарегистрирован и имел лицензию, и так был вынужден отправиться в Панаму, чтобы засвидетельствовать, что испанцы переоснастили его корабль и послали на Провиденс, чтобы вновь захватить этот остров. Что он видел пленных, захваченных на Провиденсе, сделанных рабами в Портобелло, и еще 13 рабов — в Картахене, и что английское судно капитана Мансфилда было доставлено как приз в Гавану, и капитан Мансфилд, его командир, был закован в цепи и, как сообщали, был вскоре предан смерти».

Успешная реоккупация Санта-Каталины испанской экспедицией вызвала всеобщее ликование в колониях на Испанском Мейне и на островах Антильского архипелага, находившихся под контролем испанцев. 1 апреля 1667 года губернатор Кубы дон Франсиско Давила, выступая в Гаване перед членами колониальной администрации и знатными людьми города, отмечал: «Достаточно мы натерпелись от наших врагов, когда только те из них, что находятся на Ямайке, захватили у нас более пятидесяти судов с более чем тремя тысячами людей на борту; когда на Тортуге и побережье Эспаньолы французы, имея вдвое больше людей, чем англичане на Ямайке, будучи [между собой] непримиримыми врагами в Европе, здесь (в Вест-Индии. — В.Г.) объединили свои силы, чтобы захватить остров Санта-Каталина, [недавно] славно возвращенный президентом Панамы и губернатором Картахены».

В середине 60-х годов XVII века население Тортуги концентровалось в основном в восточной части острова. Самым заселенным районом был Бастер, который насчитывал около полусотни деревянных и саманных жилых домов, складов и таверн, теснившихся вдоль изгиба порта.

Восточнее, в километре от Бастера, находился район Пуант-а-Масон. Западнее, тоже на расстоянии примерно одного километра от Бастера, лежал поселок Кайон, в котором жили наиболее богатые и известные колонисты. Плодородие почв и наличие полноводного ручья позволяло выращивать здесь индиго. На холме, возвышавшемся над Каноном, была построена часовня.

Далее к западу, в средней части острова, находился район Мильплантаж. Еще дальше, в трехстах метрах от Мильплантажа, лежал район Ле-Гринго, где, как и в Каноне, имелся водный источник и выращивалось индиго.

Над Бастером и Кайоном, примерно в трехстах метрах, возвышался район Ла-Монтань, в котором располагались резиденция губернатора и еще одна часовня. С 1666 года обязанности кюре на острове исполнял отец Марк, капуцин из Анже. В некоторых документах он упоминается как отец Ламар.

Высшая точка острова высотой 464 метра была увенчана дозорной вышкой, откуда посылались сигналы входившим в пролив Тортуги судам.

На восточной оконечности острова, возле Пуант-де-Кокильяж, располагался так называемый Домашний форт (Мэзон-форт), имевший в нижней части бойницы, а в верхней — помост, на кагором было установлено несколько пушек. Якорная стоянка Кайона не была укреплена. Наверно, именно поэтому все испанские десанты высаживались на берег в этом месте.

Рейд Бастера защищали два укрепления: на берегу моря находился еще один Домашний форт, а в 60 метрах от берега, на высоте примерно 20 метров, была возведена круглая башня диаметром 12 метров и высотой до 8 метров. Она была построена после посещения Тортуги знаменитым французским математиком, архитектором, инженером королевского флота и дипломатом Франсуа Блонделем, сьёром де Круазет (1618–1686). Этот человек много путешествовал по Европе, был референтом дипломатической миссии в Египте и Турции. Летом 1666 года он покинул Ла-Рошель с флотом шевалье де Сен-Леона, имея задание провести проверку фортификаций на французских Антильских островах и выбрать подходящие места для возведения там новых укреплений и создания военно-морских баз.

В апреле 1667 года Блондель, прибывший на Тортугу на борту корабля капитана Безео (Besehot), составил карту острова и начертил план строительства нового форта (карта ныне хранится в Национальной библиотеке Франции). Он предложил возвести на возвышенности в 250 метрах от рейда платформу с пушками, а в ее восточном углу — башню, также снабженную артиллерией. Однако данный проект был реализован не самым лучшим образом — новая башня больше походила на голубятню, чем на донжон крепости. Ее построили в середине бастиона, а не в восточном углу платформы, как предусматривал проект. Стены толщиной три метра были сложены из камня, скрепленного глиной; парапет толщиной 60 см имел высоту человеческого роста и способен был укрыть защитников форта от огня вражеских стрелков. Вход в башню располагался с северной стороны. Внутри башни были установлены три батареи, располагавшиеся одна над другой; они могли вести огонь в разных направлениях. К башне примыкала площадка, на которой тоже установили пушки, нацеленные на рейд.

По проекту Блонделя, восточный проход на рейд Бастера должен был перегораживаться цепью, но нет никаких документальных свидетельств, подтверждающих выполнение этой задумки.

Позже, вернувшись из Вест-Индии во Францию, Франсуа Блондель при поддержке министра Кольбера был избран членом Академии наук и способствовал созданию Королевской академии архитектуры (1671).

Сохранился «Список 25 поселений Тортуги в 1667 году», составленный Блонделем. В нем перечислены названия усадеб и имена (или прозвища) их владельцев, а также указаны районы, в которых они находились.

Подсчитывая количество жителей Тортуги, Мишель Кристиан Камю прибавил на каждого владельца усадьбы (плантации) десять кабальных слуг или рабов (вместе вышло 275 человек), а затем предположил, что к ним необходимо было бы приплюсовать «неопределенное количество» женщин и детей и, может быть, сотню купцов и ремесленников. Флибустьеров и буканьеров он исключил из числа жителей острова, полагая, что все они постоянно обитали только на Эспаньоле, а на Тортугу наведывались от случая к случаю — для пополнения боевого снаряжения или сбыта захваченной добычи. Главными препятствиями для заселения острова Камю считал недостаток пресной воды, малое количество пригодной для обработки земли и отсутствие удобных коммуникаций. Всё это в конечном итоге вело к тому, что очаги колонизации на Сен-Доменге продолжали неуклонно расти, а роль Тортуги как колонии постепенно снижалась.

В 1667 года Бертран д'Ожерон решил временно покинуть Тортугу и вернуться во Францию, чтобы продлить свои полномочия, изложить директорам Вест-Индской компании перспективные колониальные проекты и завербовать новых поселенцев. В письме, адресованном королю, он просил разрешения на время своей поездки в метрополию оставить командование Тортугой и Берегом Сен-Доменг своему племяннику сьёру де Пуансэ. 30 декабря того же года король подписал грамоту следующего содержания:

«Людовик и т. д. Нашему дорогому и любезному другу сьёру де Пуансэ приветствие. Генеральные директора Вест-Индской компании доложили нам, что сьёр д'Ожерон, губернатор острова Тортуга и Берега Сен-Доменг, имеет во Франции дела личного характера, которые принуждают его совершить оттуда морскую поездку, вследствие чего возникла необходимость доверить дела опытному человеку, который будет там командиром на время его отсутствия; и названные директора сообщили нам о вашем добром поведении, вашей преданности и привязанности к служению нам. Исходя из этого, мы, имея право поручать и назначать, поручаем и назначаем вас сим настоящим документом, подписанным нашей рукой, ввиду и на время отсутствия названного сьёра д'Ожерона командовать на упомянутом острове Тортуга и побережье Сен-Доменг как военными людьми, которые там находятся или прибудут туда, так и всеми жителями названных острова и побережья, всецело так, как мог бы это делать упомянутый сьёр д'Ожерон. Извещаем сьёра де Траси, нашего генерал-лейтенанта в названных краях, или, в случае его отсутствия, сьёра д'Ожерона или иных офицеров, которые будут находиться в тех местах, чтобы они знали о вас, как о командующем на названных острове и побережье; и повелеваем всем жителям, офицерам и солдатам слушаться вас во всем, что вы им велите для блага нашей службы. Ибо такова наша воля и т. д.

(Дано в Париже тридцатого дня декабря тысяча шестьсот шестьдесят седьмого года».)

Во Францию д'Ожерон отплыл в 1668 году. 9 апреля 1669 года его губернаторские полномочия были продлены (до 1672 года). Отчитываясь о своей деятельности, д'Ожерон не без хвастовства писал Кольберу: «Я любому протягиваю руку… Я предоставляю займы капитанам, солдатам и колонистам… Я предупреждаю любую нужду. Я управляю свирепыми людьми, которые никогда не знали никакого угнетения, и я управляю ими столь искусно, что они лишь дважды покушались на небольшие мятежи, подавленные мною в самом зародыше».

В «Мемуаре относительно Тортуги», представленном Кольберу, д'Ожерон главной своей заслугой считал рост населения управляемой им колонии.

«Когда четыре года тому назад я стал губернатором, колония Тортуги и побережья Сен-Доменга имела около четырехсот человек. Сегодня она насчитывает более полутора тысяч — как военных, так и охотников, обывателей и кабальных слуг. И этот рост произошел в период войны против англичан, ибо, несмотря на трудности с получением кабальных слуг, я каждый год перевозил за свой счет по 300 человек. Ценность этой колонии заключается, во-первых, в том, что она обеспечивает короля людьми воинственными и готовыми на любое предпиятие. Во-вторых, в том, что она срывает планы англичан с Ямайки и препятствует отправке их судов как для нападения на нас на Наветренных островах, так и для оказания помощи тем, на кого нападаем мы».

Завербовать в метрополии новых поселенцев для Тортуги оказалось делом относительно несложным. Но колониальные проекты д'Ожерона неожиданно натолкнулись на глухую стену непонимания со стороны правительства. Губернатор предлагал основать французскую колонию где-нибудь на побережье Флориды или на Багамских островах, что позволило бы контролировать путь, по которому испанцы перевозили сокровища Нового Света в Европу. Все необходимые припасы там можно было достать дешевле, чем на Эспаньоле. Подобная колония, уверял д'Ожерон, могла бы частично сковать деятельность не в меру активных англичан, и так уже немало досадивших французам в Вест-Индии, особенно на Малых Антилах и в Гвиане. Для своего нового предприятия он просил только доходов с Тортуги. Проект был принят к обсуждению, но так и остался на бумаге.

Все же д'Ожерону удалось убедить Кольбера не наращивать военное присутствие Франции на Эспаньоле и не строить там дорогостоящие фортификационные сооружения. Он считал, что лучшая защита острова — это буканьеры, которые могут завлекать неприятеля в лес и уничтожать его там из засад. Самое худшее, что вражеский флот мог сделать, — это сжечь несколько домов на берегу, которые легко было отстроить заново в течение трех дней.

Отплыв из Нанта на двух кораблях с четырьмя сотнями эмигрантов из Анжу, д'Ожерон прибыл на Тортугу в июне 1669 года. Позже, 23 сентября, он писал Кольберу, что на его собственном корабле прибыло 225 мужчин и женщин, при этом во время трансатлантического перехода не умер ни один человек.

Среди прибывших переселенцев находилось около ста женщин, часть которых взяли из монастыря Мадлонет в Ру-де-Фонтенэ. По сообщению монахинь, сопровождавших столь необычный «товар» (многие были куплены на аукционе), эти эмигрантки были «развращенными молодыми девицами». Им всыпали публично по сто ударов плетью «за грехи» и отправили в качестве «невест» на Тортугу. Позже возникла легенда о том, что с помощью этих «кротких созданий» губернатор хотел «цивилизовать» своих подопечных — плантаторов, флибустьеров и охотников. Эту легенду охотно подхватили и растиражировали многие историки пиратства, причем Жорж Блон приурочил ее к 1665 году, а Роберт Керз — к 1666 году. В своих расчетах они, по всей видимости, опирались на сочинение Шарлевуа, в котором это событие было отнесено к периоду с 1665 по 1667 год.

«Чтобы приучить новых поселенцев к мирной жизни и лишить их хоть части дикости, — писал Архенгольц, — д'Ожерон выписал из Франции его девушек, которые тотчас по прибытии нашли себе мужей. Прельщенные ценностью, какую придавали этому товару, за первыми девушками последовали другие, которых французская торговая компания отправила в колонии и продала для покрытия издержек с молотка. Женщины эти за короткое время произвели большую перемену в нравах и обычаях колонистов; правда, они не передавали своим дикарям-мужьям правил и обычаев лучшего общества, о которых сами не имели понятия, но зато привили им много общего с европейской цивилизацией во взглядах, качествах и поведении. Мужья же сообщали им воинственный дух, который впоследствии они не раз проявляли наилучшим образом. Однако, к крайнему ущербу для колонии, эти благодетельные переселения прекратились. Довольствовались лишь тем, что нанимали во Франции на три года распутных женщин и отправляли Pix на острова, чем, однако, не достигли ожидаемой цели; напротив, эти распоряжения послужили источником для всякого рода больших беспорядков…»

Жорж Блон более красноречив и остроумен. «В последние месяцы 1665 года, — рассказывает он в своей «Истории флибустьерства», — в тавернах Тортуги участились ссоры и драки; обычно это случалось во время загулов после возвращений рыцарей удачи из походов. В целом в воздухе колонии чувствовалось грозовое напряжение, какое появляется в земной атмосфере после образования пятен на солнце.

Все начиналось с кем-то брошенного намека, встреченного буйным смехом, за которым следовали шутки неописуемой скабрезности. Задетый флибустьер отвечал в том же духе и на том же наречии. Напряжение наростало и в какой-то момент с грохотом прорывалось наружу, как из лопнувшей трубы, затопляя все вокруг. Вспыхнувшая ссора переходила в драку, причем первопричина ее тут же забывалась, а свирепость нарастала, по мере того как в потасовку включались всё новые участники.

Грозовая атмосфера была вызвана тем, что долгожданный корабль никак не отходил от Ла-Рошели. А на этом корабле должны были приплыть женщины».

Как мы уже отмечали, Бертран д'Ожерон поставил перед собой цель отвлечь население колонии от бродячей жизни и привязать его к земле. Сделать это можно было с помощью женщин, для перевозки которых он зафрахтовал специальное судно.

«Дамы согласились на переезд на двух условиях: бесплатное путешествие и гарантированный кров по прибытии, — продолжает фантазировать Жорж Блон — Они знали, что им суждено стать супругами флибустьеров и колонистов. Мужчины, с нетерпением ожидавшие их прибытия на Тортугу, не рассчитывали увидеть застенчивых, невинных особ: сами они тоже не были мальчиками из церковного хора. Полицейский отчет, касавшийся ста пятидесяти женщин из первой партии иммигранток, не оставлял никаких сомнений насчет их общественного положения: дамы были представительницами самой древней профессии, а некоторые отбывали срок за кражу.

Описание данного переезда через океан нигде не встречается, мы ничего не знаем об условиях жизни на борту. О них можно лишь догадываться…

Пассажирки, как утверждали отдельные очевидцы, были преисполнены огромного любопытства и надежд. Изменить свою жизнь, вновь стать почтенной дамой — какая, даже погрязшая во всех смертных грехах, душа не мечтает об этом?! И вот им подвернулся случай, хотя и сопряженный с риском. То, что они ухватились за него, доказывает, что эти особы не были уж столь плохи, — да и кто на свете бывает слишком плох?

…Тортуга являла собой дивное зрелище… Изумрудный берег вставал из окаймленного пеной бирюзового моря. При виде такой красы многие из прибывших завизжали от восторга. Немного позже вид селения Бастер, затерянного на краю света и весьма непрезентабельного на взгляд людей, покинувших Францию, несколько охладил восторги; не у одной сжалось сердце от мысли, что здесь придется провести всю жизнь. Но эти дамы немало повидали на своем веку, и им было ведомо, что жизненные обстоятельства нельзя мерить поверхностными впечатлениями.

Судно, подтянув паруса, медленно вошло в маленький порт. Не успело оно еще бросить якорь, как его окружил рой суденышек — шлюпки, лодочки и даже пироги. Скорлупки были битком набиты мужчинами…

Все смотрели на женщин, тесной толпой сбившихся на палубе. Они смотрели на них, не произнося ни слова. Большинство ждало этого момента с волчьей алчностью. Нетерпение было причиной жестокой грызни. Многие клялись, что, когда корабль с женщинами войдет в порт, они не смогут сдержать себя и кинутся на абордаж, — настолько жгла их мысль, что за добыча достанется им на сей раз. Но вот корабль пришел, а они молчали. Да, они безмолвно стояли в лодках, застыв словно статуи.

А женщины, едва взглянув на этих мужчин, сразу поняли, что им ничего не грозит. Более того, в целом флибустьеры выглядели даже пристойнее, чем те молодчики, с которыми им приходилось сталкиваться в прошлой бурной жизни. Им не было страшно от сотен уставленных на них глаз — напротив, подобная встреча делала им честь. Они были женщинами, прибывшими в мир, живший дотоле без женщин; каждой из них суждено было стать Евой для какого-нибуть Адама. И они начали высматривать в лодках свох будущих суженых, переговариваться, хихикать, восклицать».

Тем временем к борту судна подошло несколько шлюпок с солдатами, отряженными губернатором обеспечить порядок во время высадки.

«Дам препроводили в дома на окраине селения, реквизированные специально для этой цели, — продолжает свой рассказ Жорж Блон. — Господин д'Ожерон лично прибыл поздравить их с благополучным концом путешествия. Он сказал, что они могут отдохнуть два дня, после чего им предложат кров и супругов… Господин д'Ожерон был само Добросердечие, он обращался к женщинам с такой приветливостью, что разом покорил их. А в сравнении с мрачным корабельным трюмом местные домишки выглядели просто дворцами.

В назначенный день их собрали на широкой площади в центре селения. Обычно там колонисты покупали на аукционе негров-рабов и кабальных слуг для работы на плантациях. Увидев стоявших вокруг площади мужчин, встречавших их в порту, женщины сразу поняли, что их ожидает. Кое-кто зароптал. Но, как гласит пословица, «коли вино на столе, его надо пить». Кстати, все прошло очень быстро и без каких-либо обид для заинтересованных сторон».

В книге Алека Во «Семья островок История Вест-Индии» (1964) можно найти текст речи д'Ожерона, с которой он якобы обратился к столпившимся на площади пиратам и охотникам:

— Друзья мои, эти грациозные дамы большого мужества и чарующей кротости, отличающими их пол от нашего, прослышав о вашей тяжелой и одинокой судьбе, преисполнились сострадания и преодолели много миль, чтобы разделить и скрасить ваше одиночество. Как видите, их здесь пятьдесят. Каждая согласна выбрать среди вас мужа, которому она будет повиноваться и которого будет уважать. Желательно, чтобы выбор сделала не она, а вы — ради нее. Но поскольку вас здесь больше, чем их, мы условимся, что те из вас, кто хочет, бросит меж собой жребий на право и преимущество выбора Я уверен — и это будет утешением для тех, кто обманется в своих ожиданиях, — что пример этих смелых дам не останется незамеченным во Франции и через несколько месяцев за ними последуют другие.

После этой речи женихи приступили к жеребьевке. Один из тех, кому повезло, перед бракосочетанием дал клятву: «Я беру тебя, не зная и не желая знать, кто ты… Я не хочу требовать от тебя отчета о твоем поведении в прошлом… когда ты была вольна жить дурно или хорошо в соответствии со своими желаниями, дабы не иметь оснований стыдиться чего бы то ни было, в чем ты провинилась, когда не принадлежала мне. Дай мне лишь клятву впредь быть верной мне. Я оправдываю твое прошлое».

Ударив рукой по мушкету и взмахнув им над головой, пират добавил: «Он отомстит тебе в случае измены. Если ты окажешься неверной, его прицел, несомненно, будет верным!»

По словам Блона, комендант гарнизона Тортуги «по очереди выводил дам в центр площади, беря каждую за руку, словно приглашая ее к менуэту. Едва оказавшись на виду, дама тотчас становилась предметом аукциона, причем столь мгновенного и лестного, что первые «партии» не могли поверить своим ушам Цену не надо даже было назначать: желающие сами выкрикивали цифру — поначалу огромную, ибо тут играло роль желание не только получить жену, но и показать себя (типичное поведение флибустьера). Именно они, а не колонисты, набивали цену. Предыдущие недели выдались удачными для рыцарей вольного промысла, многие не успели еще спустить в кабаке добычу от охоты на галеоны, а кое-кто приберег деньги в ожидании объявленного прибытия женщин…

Губернатор Тортуги заплатил из собранных на аукционе денег за переезд иммигранток, после чего у него еще осталась круглая сумма. Операция оказалась столь рентабельной, что короткое время спустя Вест-Индская компания осуществила ее уже самостоятельно.

На остров Тортуга прибыло несколько подобных партий, а затем женщины стали приезжать за собственный счет. Они уже не продавались на супружеском аукционе. Это были предприимчивые особы, прослышавшие о том, что женщинам на Тортуге живется вольготно, их там не обижают, а недостаток представительниц прекрасного пола они смогут обратить к своей выгоде…»

Среди женщин Тортуги, чьи имена сохранились в анналах истории, можно назвать Мари-Анну по прозвищу Божья Воля (1654–1710) и Жанну Бертран.

Мари-Анна была, по одной версии, уроженкой Нормандии, по другой — Бретани. Она прибыла на Тортугу на борту одного из кораблей, зафрахтованных Бертраном д'Ожероном, и вышла замуж за флибустьера Пьера Длинного, который в 1670 году переселился с Тортуги на северный берег Сен-Доменга и стал одним из первых колонистов в Кап-Франсэ. Расставшись с Пьером, Мари-Анна вскоре снова вышла замуж, но и второй брак оказался недолгим. Ее третьим мужем стал известный капитан флибустьеров Лауренс де Графф. Если верить Шарлевуа, капитан Лауренс решил жениться на ней после того, как она направила на него пистолет, потребовав сатисфакции за оскорбление, которое голландец нанес ей. Брачный союз был заключен 23 мая 1693 года, после того, как де Граффу позволили разорвать его первый брак (с испанкой Франсиской Петронильей де Гусман, уроженкой острова Тенерифе). У Мари-Анны и Лауренса родилось трое детей: мальчик, умерший малолетним, и две девочки: Мария-Катрин (рожденная в 1694 году) и Франсуаза-Катрин (рожденная в 1696 году).

В 1695 году, во время англо-испанского нападения на Сен-Доменг, Мари-Анна, которая была беременна, и ее дети были захвачены испанцами и доставлены в Санто-Доминго. Свободу они получили только после подписания Рисвикского мира 1697 года, домой вернулись в 1698 году. После смерти мужа (1705) Мари-Анна и двое ее детей наследовали все его имущество.

О Жанне Бертран известно только то, что в 1691 году она вышла замуж за бывшего флибустьера Ги Кустара, с которым проживала в приходе Эстер на Эспаньоле. Ее муж был сыном Жана Кустара, советника из Анже, и впервые попал на побережье Сен-Доменга в возрасте двенадцати лет. Примкнув к морским разбойникам, он с помощью пиратского ремесла приобрел неплохое состояние, но в одном из сражений лишился левой руки. Избранный капитаном милиции (1685), он входил также в высший совет Пти-Гоава и отличился при отражении английского нападения в октябре 1694 году. Впоследствии Ги Кустар принял участие в корсарской экспедиции барона де Пуанти и Жана-Батиста Дюкасса на испанский город-крепость Картахену (1697).

Одним из наиболее известных флибустьеров Тортуги во второй половине 60-х годов XVII века был капитан Жан Пикар, более известный под псевдонимом Гийом Шампань. По данным графа д'Эстре, он был уроженцем Витри-ле-Франсуа в Шампани, с чем, видимо, и связано происхождение его прозвища. В 50-х годах XVII века он плавал на флибустьерском судне, посещавшем как Тортугу, так и Ямайку; в 1659 году ямайские власти снабдили его каперским свидетельством против испанцев.

В 1666 году, когда Франция вступила в краткосрочную морскую войну с Англией, Гийом Шампань прославился победой над английскими флибустьерами, пытавшимися захватить его корабль у южного побережья Кубы. Сведения об этом содержатся в книге аббата дю Тертра (глава «Героическое деяние одного французского авантюриста, коего месье д'Ожерон щедро вознаградил») и в отчете губернатора д'Ожерона, датированном 20 апреля 1667 года.

«В самом начале войны, о которой никто из французов на Тортуге и на побережье Сен-Доменга не знал, — пишет дю Тертр, — у нас был здесь известный французский авантюрист по имени Шампань, который крейсировал в этих морях на фрегате «Ла Фортюн» водоизмещением около ста тонн, вооруженном восемью пушками и имевшем на борту сорок пять молодцов — как членов экипажа, так и солдат. Англичане, которых он часто посещал на Ямайке, зная его храбрость и манеру поведения и боясь испытать их на себе, решили найти его и предательски захватить, пользуясь тем, что он еще ничего не знал о разрыве между двумя коронами.

К их большой радости, они его обнаружили; поскольку он их совсем не опасался, а также не подозревал о начале войны, он летом заходил в их гавани, как делал это и раньше. Он находился тогда на [островах] Кайос в глубине залива острова Кубы, или Гаваны; когда англичане его обнаружили, они послали сообщение генералу Ямайки, который быстро отобрал 140 солдат, наиболее решительных на том острове, и посадил их на два добрых судна, дабы захватить его, как я уже говорил, или убить в сражении…

Более крупное из двух английских судов, которое было лучшим парусником и которым командовал капитан Морис [Моррис], слывший среди англичан храбрецом, стало на якорь в проливе, или гирле Кайос, образовавшем своего рода гавань возле скал; в ней стоял небольшой фрегат нашего авантюриста, который, ничего не зная об объявлении войны, решил, что это был какой-то испанский корабль, намеревавшийся вступить в бой. Это заставило его выслать на разведку шлюпку с одиннадцатью лучшими солдатами, которые, приблизившись к тому английскому кораблю, увидели на нем много солдат, своих знакомых, пригласивших их подкрепиться и выпить с ними на борту судна; и, будучи достаточно наивными, чтобы поверить им, они вскоре поднялись на верхнюю палубу, где были сделаны военнопленными.

Наш авантюрист, который надеялся на скорое возвращение своих людей, из-за их задержки решил, что они были обмануты, что сей корабль был испанским или что англичанам была объявлена война И видя, что второй корабль из-за встречного ветра не может присоединиться к первому, он выслал своих лучших солдат в шлюпке, дабы вступить в весьма неравный бой, снялся с якоря и двинулся с тридцатью пятью или тридцатью шестью людьми атаковать Мориса, который перекрыл ему выход и который имел на своем корабле 78 изготовившихся [к схватке] солдат. Он сражался в течение двух часов с таким искусством, храбростью и удачей, что, видя, как кровь льется с обоих бортов, а англичане не хотят сдаваться, он первым перепрыгнул с абордажной саблей на [вражеский] корабль и заставил Мориса сдаться после того, как у него были убиты пятьдесят человек и ранены все прочие из оставшейся дюжины; а сам он в ходе этого великого сражения потерял лишь одного человека убитым и пять или шесть — ранеными.

Месье д'Ожерон и все, кто описывал мне эту битву, говорили, что они не видели ничего более мощного или более храброго в ходе этой войны.

Тем временем Шампань, видя, что его приз совершенно разбит и ни на что уже не годен, сжег его после того, как забрал с него все лучшее, и вновь привел на Тортугу свой бедный маленький фрегат, находившийся в таком состоянии, что его уже невозможно было отремонтировать. Но добрый месье д'Ожерон, дабы отблагодарить его за столь славное деяние, раскошелился и подарил ему восемьсот пиастров, равных восьмистам экю, чтобы потратить их на принадлежавший ему фрегат и снова отправил ею в крейсерство. Но когда он крейсировал и бороздил море, не встречая добычи, он сам был взят двумя испанскими кораблями».

Рассказ дю Тертра дополняют сведения д'Ожерона, которые содержатся в его отчете о событиях на Тортуге и в Вест-Индии с октября 1666-го по апрель 1667 года. В частности, губернатор Тортуги отмечает, что капитан Шампань крейсировал против испанцев с португальским каперским свидетельством.

«Он нам доложил [осенью 1666 года], что был на Южном берегу, в месте, называемом Кайе-дю-Сю; увидев там судно, он отправил на разведку свою шлюпку с 9 лучшими людьми, которые, увидев, что это англичане, добровольно поднялись к ним на борт, не подозревая, что была объявлена война; они были знакомы с ними давно, поскольку ходили вместе с ними на корсарский промысел. В итоге те 9 человек угодили в плен. Когда капитан Шампань узнал об этом, он вместе со своими товарищами решил погибнуть или вернуть этих людей, захваченных англичанами; и с этой целью он атаковал всего лишь с 35 людьми английское судно, на котором было 78 человек и много пушек. Бой был очень упорным, с пальбой из орудий и мушкетов. Но, в конце концов, наши убили 52 или 53 англичанина, ранив 12 или 19, взяли их судно на абордаж, захватили его и сожгли. Отдав шлюпку 9-ти или 10-ти англичанам, которые не были ранены, дабы они плыли с теми, кто был ранен, капитан Шампань доставил на Тортугу лишь их квартирмейстера и еще одного [моряка], чтобы они рассказали, как: все произошло. В этом деле французы не потеряли убитыми ни одного человека, лишь 6 было ранено, за что я дал 7 или 8 сотен пиастров, которые я выручил от продажи 10 бочек вина… Это было сделано для вознаграждения капитана Шампаня за то небольшое судно, которое он захватил и которое принадлежало полковнику Берелю, командовавшему в Пойнт-Кагуэе, так как я чувствовал себя обязанным отослать его обратно из следующих соображений.

За 3 дня до прихода капитана Шампаня у нас был англичанин, называемый капитаном Уилем, человек рассудительный, который всячески старался сохранить мир между Тортугой и Ямайкой, заявляя, что люди на том острове принудят генерала к этому, даже если тот будет противиться».

Размышляя над тем, как ему поступить в сложившихся обстоятельствах, д'Ожерон решил пойти навстречу капитану Уилю и принял предложение сохранять мир и нейтралитет между Тортугой и Ямайкой. Именно поэтому он выкупил у капитана Шампаня английский приз и позволил капитану У илю забрать его с собой в Порт-Ройял. После этой любезности д'Ожерона ямайский губернатор Томас Модифорд, «человек хитрый и ловкий», пустил слух, что между англичанами и французами установлен мир, и даже отпустил на Тортугу 8 пленных французских флибустьеров.

«Судно, которое их доставило, было нагружено вином и многими негритянками, в коих мы весьма нуждались, — сообщает далее д'Ожерон, — и сопровождалось Томом Клерком [Кларком], который привез патент капитану Олоне; это был пропуск ему и его товарищам, разрешавший прибыть на Ямайку, где он обещал ему такие же привилегии, какими пользовались природные англичане».

Губернатор Тортуги заподозрил Томаса Кларка в шпионаже и хотел его арестовать, но, приняв во внимание то обстоятельство, что англичанина поддерживали многие французские флибустьеры, все же позволил ему беспрепятственно вернуться на Ямайку.

«За 8 дней до его ухода, — продолжает д'Ожерон, — сюда пришел небольшой шлюп, на котором находились 7 французов и несколько фламандцев. Они нам рассказали, что, когда они были на войне на фрегате капитана Луи, двое английских капитанов, притворившись друзьями, неожиданно напали на них и ограбили. После этого они дали им только 2 каноэ с 2 мушкетами и немного пороха, чтобы они могли вернуться назад. Они отметили, что это случилось за 200 лье отсюда. На другой день часть наших людей вышла на расстояние 9 или 10 лье [в море] искать капитана Шампаня, намереваясь рассказать ему, что произошло в тех местах и в других; они встретили капитана Мориса, англичанина, который находился в море с намерением захватить названного капитана Шампаня. Хотя эта группа французов получила паспорт от двух упомянутых английских капитанов, которые их ограбили, капитан Морис причинил им много обид… и высадил на побережье Кубы, не оставив им ни оружия, ни пороха, ни ножа, без чего они не могли добыть себе мясо для пропитания. Когда те люди, что отправились искать капитана Шампаня, не нашли его, они вернулись к своим друзьям, коих они обнаружили по сигнальному огню, который они зажгли». Всего их было около 34 человек, и у них было каноэ, впрочем, весьма маленькое для того, чтобы вместить такое количество людей; поэтому они с общего согласия разделились — одна часть решила попробовать достичь Тортуги на небольшом каноэ, а другая по необходимости осталась жить на суше, хотя такие враги, как испанцы, не давали французам пощады. У нас пока нет сведений о них. Что касается севших на каноэ, то после 15 дней плавания они встретили фламандцев, с помощью которых обеспечили себя небольшим количеством мяса и, продолжив свой путь, захватили дубль-шлюпку, которую привели сюда..»

В ноябре 1667 года, оперируя против испанцев на своем старом судне «Ла Фортюн» с командой из 35 человек, капитан Шампань захватил у берегов Эспаньолы английский торговый корабль «Хоуп». Корабль принадлежал купцу Томасу Мартину из Лондона, шкипером был Кристофер Дагвел. Поскольку этот захват был сделан в мирное время, губернатор Ямайки 6 декабря 1668 года отправил Дагвела и некоторых моряков из команды «Хоупа» на Тортугу, чтобы потребовать от д'Ожерона и капитана Шампаня вернуть корабль и товары, а также возместить нанесенный англичанам ущерб. Поскольку Шампань признал свою «ошибку», д'Ожерон вернул истцу и корабль, и его груз, «но не заплатил за их доставку и переоснащение». Помощник шкипера, Уильям Листер, позже заявил под присягой, что его убытки составили 5667 фунтов стерлингов; плотник Роберт Джонсон сообщил о потере 6465 фунтов, а пассажир Ричард Мортимер определил нанесенный ему ущерб в 6395 фунтов. Все эти сумлш представляются явно завышенными, поскольку трудно поверить, чтобы корабельный плотник мог иметь на борту целое состояние.

Что касается капитана Шампаня, то он, отправившись в очередное крейсерство, в 1669 году попал в плен к испанцам. Последние продержали его в тюрьме Картахены более десяти лет, пока командующий французской эскадрой в Вест-Индии граф д'Эстре не добился от испанского губернатора его освобождения. В своем «Мемуаре» от 24 августа 1680 года, написанном на рейде Пти-Гоава, граф сообщает, что 21 июля, когда его эскадра находилась в Картахене, местный губернатор прислал на борт французского флагмана «одного капитана со многими иными знатными людьми, чтобы засвидетельствовать мне свое почтение». Д'Эстре потребовал от испанцев освободить «французских пленников, а в особенности некоего Шампаня, который оставался в цепях одиннадцать лет». Губернатор Картахены сначала ответил категорическим отказом, заявив, что Шампань «был заключенным короля и инквизиции». Тогда граф решил прибегнуть к шантажу. На следующий день он выслал в крейсерство два фрегата, «Марэн» и «Темпест», с заданием «найти якорную стоянку у побережья в пределах двадцати или тридцати лье, двигаясь по направлению к Пуэрто-Бельо, принуждая к сдаче все суда, которые они могут встретить, в качестве возмездия, если губернатор по-прежнему будет упорно отказываться выдать капитана Шампаня, и, главное, чтобы напасть на конвой из Пуэрто-Бельо… который ежегодно в это время доставляет в Картахену серебро для оплаты гарнизонов…»

Испанский губернатор и его советники решили, что французы готовят нападение на Картахену, и 23 июля «отдали капитана Шампаня». По словам автора «Мемуара», испанцы уважали этого «начальника флибустьеров» за его храбрость, долготерпение и стойкость. Граф решил использовать знания и опыт Шампаня в интересах французской короны. «Он хорошо знает испанцев и Картахену изнутри; и поскольку он мог бы сослужить хорошую службу в будущих проектах, я связал его обещанием отправиться вместе с нами во Францию…»

Капитан Шампань остался на кораблях эскадры д'Эстре, выполняя роль переводчика и парламентера при заходах в испанские гавани. 2 марта 1681 года, находясь на Мартинике, граф писал маркизу де Сеньелэ:

«Я везу с собой капитана Шампаня, который так хорошо знает испанцев и внутренние районы страны, что месье Кольбер и вы, безусловно, не откажетесь потратить несколько часов на то, чтобы расспросить его. Я помог ему освободиться из заключения… Чтобы он мог приехать к вам в лучшем экипаже, я позволю себе вольность просить вас выделить для него пятьсот или шестьсот ливров. Он здравомыслящий человек, и месье шевалье д'Эрво подтвердит вам, что в небольшом предприятии на Тринидаде он продемонстрировал смелость и отвагу».

К сожалению, о дальнейшей судьбе капитана Шампаня ничего не известно.

Настоящее имя капитана Франсуа Олоне было Франсуа Но (некоторые исследователи полагают, что его звали Жан-Франсуа Но или даже Жан-Давид Но), а свое прозвище он получил по названию портового городка Сабль д'Олонн (Нижнее Пуату), в котором родился в 1630 году. В двадцатилетнем возрасте Олоне попал на острова Вест-Индии «не то солдатом, не то рабом — вполне обычное начало». Три года он служил на одной из плантаций, потом отправился к буканьерам Эспаньолы и прожил среди них довольно долго, пока наконец не присоединился к флибустьерам острова Тортуга.

Дважды или трижды Олоне участвовал в набегах на испанцев в качестве рядового члена пиратского братства. Около 1662 года губернатор Тортуги сьёр дю Россе рискнул доверить ему командование корсарским судном, но после захвата нескольких призов он потерял этот парусник. Преемник дю Россе, Фредерик Дешан де ла Плас, дал Олоне другой корабль и снабдил его каперской грамотой. Некоторые историки допускают, что в 1662–1663 годах Франсуа Олоне мог посещать также Ямайку и получить от местного губернатора лорда Виндзора английское каперское свидетельство. Действительно, в списке иностранных корсаров, посещавших Порт-Ройял и имевших каперское поручение лорда Виндзора (конец 1663 года), упомянут некий флибот, вооруженный девятью пушками, с экипажем из восьмидесяти французов; хотя составитель списка не назвал имени капитана, он заметил, что данное судно принадлежало губернатору Тортуги.

Фортуна недолго покровительствовала Олоне и однажды (очевидно, в конце 1664 года) отвернулась от него. «У берегов Кампече при штормовом северном ветре он потерял корабль, — сообщает Эксквемелин, — и, спасая жизнь, вынужден был со всей своей командой высадиться на сушу. Испанцы заметили пиратов и большую часть их перебили. Олоне, зная, что ему нельзя ждать пощады от испанцев, и не будучи в силах убежать от них, ибо он был ранен, вымазался кровью и забрался под лежащие вповалку трупы. Когда враги ушли, он отполз в кусты и перевязал раны, облачился в испанское платье и отправился в Кампече Встретив там несколько рабов, он завязал с ними беседы и обещал, что добьется для них свободы, если они подчинятся его велениям. Рабы поверили ему, украли у своего хозяина каноэ и отправились вместе с этим разбойником на Тортугу. Испанцы же, бросив уцелевших товарищей Олоне в тюрьму, стали допрашивать о нем, но те, ничего толком не зная, ответили, что Олоне погиб. Тогда испанцы отслркили благодарственные молебны и отпраздновали победу, благодаря Создателя за то, что он избавил их от страшного разбойника».

Тем временем Олоне, пустившись в плавание на каноэ, благополучно достиг Тортуги. Там он решил во что бы то ни стало добыть себе другой корабль. В 1665 году Олоне опять отправился в море на небольшом корабле, приобретенном хитростью. Команда судна насчитывала чуть более двух десятков человек.

«Его путь лежал к северному берегу Кубы, в городок Ла-Вилья-де-лос-Кайос, который вел торговлю с Гаваной кожами, табаком и сахаром, — продолжает свой рассказ Эксквемелин. — Море в тех местах неглубокое, и испанцы плавают там не на кораблях, а на лодках. Олоне решил захватить несколько лодок, но пиратов приметили местные рыбаки, которым, к счастью, удалось бежать от Олоне. Они тотчас же отправились в Гавану по суше и доложили тамошнему губернатору (дону Франсиско Давиле Орехону. — В.Г.), что на берегах Кубы появился французский разбойник Олоне с двумя каноэ, что они боятся этого изверга и не осмеливаются вести торговлю, пока он находится в их водах. Губернатор не поверил им, потому что получил письмо из Кампече, а в письме этом сообщалось, что Олоне убит. Однако по просьбе испанцев он приказал снарядить корабль, вооружить его десятью пушками и посадил на него девяносто солдат, отдав им приказ не возвращаться, пока разбойники не будут истреблены. С ними он послал и одного негра-палача и велел ему обезглавить всех разбойников, исключая их вожака. Его губернатор велел доставить в Гавану живым. Итак, этот корабль отправился в Ла-Вилья-де-лос-Кайос; испанцы думали захватить разбойников врасплох, но сами попали впросак, потому что пираты узнали от рыбаков, которых им удалось захватить, и о корабле, посланном в эти места, и о тех карах, которые им посулили испанцы. А рыбаки хотели нагнать страху на пиратов, чтобы те покинули их берега. Но Олоне решил подстеречь корабль и захватить его».

Засада была устроена в устье реки Эстера Когда испанский корабль появился у берега, — а это случилось в два часа ночи, — пираты спрятались за деревьями и заставили пленных рыбаков подать голос С корабля их спросили, не видели ли они разбойников, и рыбаки ответили, что не видели. Тогда испанцы поверили, будто пираты скрылись при их приближении.

«Однако на следующее утро они убедились, что произошло совсем не то, на что они надеялись, — пишет Эксквемелин. — Испанцы тотчас же приготовились к бою и открыли огонь с обоих бортов по пиратским кадоэ. Выдержав два или три залпа, разбойники улучили удобный момент и бросились на корабль с саблями в руках. Их атака была так стремительна, что они мгновенно загнали всех испанцев в трюм. Олоне приказал им вылезать из люка поодиночке и рубил головы всем подряд. Когда он расправился с доброй половиной испанцев, из люка выглянул негр-палач и закричал: «Senor capitan, no me mate, yo оs dire la verdad!» что означало: «Господин капитан, не убивайте меня, я скажу всю правду!» Олоне выслушал его и, закончив свою работу, то есть снеся головы всем остальным испанцам, вручил негру письмо губернатору Гаваны. При этом он поклялся, что и впредь не оставит в живых ни одного испанца, и дал торжественный обет, что скорее наложит на себя руки, чем отдастся испанцам. То же было сказано и в письме, где он добавлял, что надеется когда-либо захватить самого губернатора и поступить с ним по своему усмотрению. Губернатор Гаваны, получив известие о такой необыкновенной победе, рассвирепел и поклялся предать смерти всех разбойников, каких только удастся захватить в этих водах. Однако жители Кубы умолили его не делать этого: ведь разбойники без труда могли истребить целую сотню испанцев, прежде чем губернатору удалось бы поймать хотя бы одного пирата».

Хотя Олоне добыл хороший корабль, добычу на нем он взял довольно скудную. Вернувшись на Тортугу, он, к своему удивлению, нашел там нового губернатора — Бертрана д'Ожерона, о начале правления которого мы рассказывали выше. Олоне набрал себе новую команду и совершил экспедицию в Венесуэльский залив, где, если верить Эксквемелину, пираты захватили «корабль с богатой казной и товарами. Капитан этого корабля шел в Маракайбо за какао. После этого ублаготворенный Олоне вернулся на Тортугу. Но там он пробыл недолго… Он мечтал набрать пятьсот пиратов, захватить Маракайбо и разграбить все селения и города, которые попадутся на пути. Пленники те места знали отлично, особенно один француз, у которого жена была из Маракайбо».

Олоне сообщил о готовящейся экспедиции против испанцев всем флибустьерам, находившимся тогда в море, и спустя два месяца собрал в Кайоне около 400 человек; этого было вполне достаточно для реализации задуманного проекта. Командование сухопутными частями взял на себя сьёр д'Артиньи, комендант Тортуги, которого Эксквемелин называет Мигелем Бискайским (во французских изданиях «Пиратов Америки» он фигурирует под именем Мишеля Баска). «На Тортуге, — сообщает Эксквемелин, — жил еще один пират, по имени Мигель Бискайский, который столько награбил в своих походах, что счел за благо угомониться и больше в море не ходил. На острове Тортуге он считался самым главным лицом. Он рассчитал, что, если предприятие Олоне окажется успешным, добыча будет изрядной, и предложил Олоне свои услуги, заверив его, что легко управится со всеми делами на суше, если пираты высадятся на испанских берегах. Порукой тому, говорил он, его прежняя служба, а служил он в сухопутных войсках и участвовал в разных битвах в Европе».

Дю Тертр, располагавший записками д'Ожерона, уверяет, что сьёр д'Артиньи был преднамеренно приставлен к Олоне губернатором Тортуги. При этом губернатор сначала вроде бы предпринял попытку отговорить пиратов от их затеи, но, «не имея больше возможности сдерживать их, он весьма кстати придумал дать им офицеров и поставил во главе оных сьёра д'Артиньи, своего майора (коменданта крепости. — В.Г.); и, после снабжения судов припасами и всем тем, что им было необходимо для осуществления данного предприятия, он разрешил им идти».

Поскольку Франция в то время не воевала с Испанией, д'Ожерон позаботился о том, чтобы снабдить флибустьеров португальским каперским свидетельством.

Первоначально флотилия Олоне насчитывала пять судов (по данным Эксквемелина — восемь). На их борту разместилось около четырехсот человек (в советском издании «Пиратов Америки» приводится явно ошибочное число — 1660 человек). В конце апреля 1666 года они покинули Тортугу, и их первая стоянка была в Байяхе, на северном побережье Эспаньолы. Там к пиратам присоединилось еще несколько десятков буканьеров.

Подремонтировав суда и взяв на борт свежий запас провизии, флибустьеры в конце июля добрались до восточной оконечности острова. Здесь был замечен испанский торговый корабль, направляющийся из Пуэрто-Рико в Новую Испанию с грузом какао и драгоценностей. «Адмирал Олоне погнался за ним на своем корабле, — пишет Эксквемелин, — а остальным дал приказ следовать прежним курсом и ждать его у острова Савоны [Саоны], лежащего к югу от Эспаньолы, неподалеку от мыса Пунта-дель-Эспада. Олоне гнался за испанцем два часа и вынудил его принять бой; после двух- или трехчасовой схватки судно было захвачено. На его борту находились шестнадцать пушек и пятьдесят солдат. В трюмах корабля оказалось сто двадцать тысяч фунтов какао, сорок тысяч пиастров и драгоценностей на десять тысяч песо. Олоне отослал корабль на Тортугу, чтобы там разгрузить его и привести на остров Савону [Саону]».

По данным Шарлевуа, груз этого трофейного судна стоил около 200 тыс. ливров.

Когда пиратские суда достигли Саоны, им повстречался еще один испанский корабль; последний шел из Куманы (Венесуэла) с оружием и жалованьем для гарнизона Санто-Доминго. Приз был взят легко, без единою выстрела. На нем обнаружили 8 пушек, 7 тыс фунтов пороха, мушкеты, фитили и 12 тыс пиастров в звонкой монете. Высадив пленных испанцев на берег, флибустьеры переименовали свой приз в «Пудриер» («Пороховой погреб») и передали его под командование Антуану дю Пюи.

Тем временем корабль, нагруженный какао и переименованный разбойниками в «Какаойер» («Плантация какао»), пришел на Тортугу. Губернатор д'Ожерон велел тут же разгрузить его и спешно отослал назад к Олоне со свежим провиантом и пополнением; в списке новичков числился также племянник д'Ожерона — Жак Непвё де Пуансэ (он был сыном Тома Непвё де Пуансэ и Жанны д'Ожерон, сестры Бертрана д'Ожерона).

Через две недели «Какаойер» догнал флотилию. Олоне пересел на этот корабль, сделав его флагманом, а свое собственное 10-пушечное судно (с экипажем в 90 человек) передал вице-адмиралу Моисею Воклэну (другие варианты этого имени — ван Вайн, Bay Кляйн, Воклейн), командовавшему также собственной бригантиной с экипажем в 40 человек. Кроме «Какаойера» (командир — Франсуа Олоне, экипаж — 120 человек), двух кораблей Воклэна (общая численность команд — 130 человек) и «Пудриера» (командир — Антуан дю Пюи, экипаж — около 90 человек) во флотилию входили бригантина под командованием Пьера Пикара (или Пикардийца) с командой в 40 человек и две небольшие барки, насчитывавшие на борту примерно по 30 человек каждая. Таким образом, всего в походе участвовало около 440 головорезов. Французский историк Жан Меррьен полагает, что это было «наиболее многочисленное объединение флибустьеров за все время с начала открытия Америки». Конечно, Меррьен преувеличивает. Достаточно вспомнить, что в набегах на Сантьяго-де-Кубу (1662) и Кампече (1663) участвовало от 1300 до 1600 флибустьеров.

Закончив все необходимые приготовления, Олоне объявил участникам похода, что их целью являются испанские поселения, расположенные на берегах озера Маракайбо. Затем пираты подняли паруса и взяли курс на «бухту Маракайбо».

«Эта бухта лежит на материке у Новой Венесуэлы на 12° и нескольких минутах северной широты, — сообщает Эксквемелин. — В длину она достигает примерно двадцати, а в ширину шестнадцати миль. Перед бухтой расположены острова Арубас [Аруба] и Монхес [Лос-Монхес]. В восточную часть бухты вдается мыс Сан-Роман, а в западную — мыс Какиба-Коа (на голландских и французских картах XVII века — Кабо-Кокибако, Кабо-де-Команака, ныне мыс Кокибакоа на полуострове Гуахира. — В. Г.). Вся бухта в целом носит название Венесуэльского залива, но пираты ее называют бухтой Маракайбо. У входа в бухту расположены еще два острова, вытянутые с востока на запад. Восточный называется Исла-де-ла-Вихилия — остров Стражи, потому что на самом высоком его холме в центре острова есть дом, в котором день и ночь дежурит дозорный. Другой остров называется Исла-де-Паломас, что означает остров Голубей (иначе — остров Сан-Карлос. — В.Г.). За обоими островами лежит внутреннее море [озеро Маракайбо], длиной в шестьдесят и шириной в тридцать миль… В него ведет из открытого моря пролив, который сжат названными островами, и вступить в него очень трудно, ибо шириной он не более, чем дистанция, на которую стреляет восьмифунтовая пушка.

На острове Голубей есть укрепление (форт Сан-Себастьян-дела-Барра Принсипаль. — В.Г.), которое отлично оберегает остров, ибо всякий, кто хочет попасть во внутреннее море, должен пройти впритык к этому форту. В устье пролива песчаная отмель или банка; глубина в ней не больше четырнадцати футов. Есть в этом месте и другие отмели… На западном берегу, примерно в шести милях от входа в бухту, расположен город Маракайбо (испанцы называли его Нуэва-Самора-дель-Лаго-де-Маракайбо. — В.Г.). Вид у него довольно приятный, потому что все дома выстроены вдоль берега и удачно расположены. Город густо заселен. Вместе с рабами в нем три или четыре тысячи жителей. Среди них восемьсот солдат — все испанцы. В городе есть церковь, четыре монастыря и госпиталь. Управляется город вице-губернатором, который подчинен губернатору Каракаса и входит в провинцию Каракас Тамошние торговцы промышляют кожами и салом. У жителей много скота, а их плантации лежат милях в тридцати от Маракайбо, близ большого селения, которое называется Гибралтар [Сан-Антонио- де-Гибралтар]. Эти плантации дают много какао и различные овощи и плоды, которыми снабжают город Маракайбо.» Каждый день из Гибралтара в Маракайбо отправляются барки, груженные лимонами, апельсинами, дынями и прочей снедью. В Маракайбо их нагружают мясом. В Гибралтаре нет ни коров, ни овец. Перед городом Маракайбо расположена прекрасная гавань, и там можно построить сколько хочешь кораблей…»

Шарлевуа сообщает, что проводниками флибустьеров были два француза, которые в молодости попали в плен к испанцам и хорошо изучили побережье Венесуэлы. Один из них какое-то время служил лоцманом, в обязанности которого входила проводка судов через отмель Ла-Барра.

Зайдя на остров Аруба, принадлежавший голландцам, пираты взяли на нем пресную воду и небольшой запас продовольствия, после чего ночью вошли в Венесуэльский залив и встали там на якорь; испанцы, судя по всему, их не заметили. Ранним утром следующего дня флотилия двинулась к проливу, соединяющему Венесуэльский залив с озером Маракайбо. Дозорный на острове Стражи, обнаружив суда неприятеля, тут же просигналил об этом гарнизону форта, насчитывавшему примерно 250 солдат.

«Отдав якори на песчаной отмели, — рассказывает Эксквемелин, — Олоне высадился и приказал атаковать форт Эль-Фуэрте-де-ла-Барра, потому что, не захватив его, идти дальше было нельзя. Форт был опоясан турами, за ними находилась батарея с шестнадцатью орудиями. Сверху туры были засыпаны землей и служили хорошим укрытием. Пираты высадились на расстоянии испанской мили от крепости и, готовясь к штурму, построились в боевой порядок. В это время комендант форта отправил несколько солдат в засаду. Они должны были напасть с тыла и по возможности смешать ряды пиратов. Тогда остальные сделали бы вылазку. Но пираты выделили с полсотни человек, и они напали на засаду, разгромили ее и не дали возможности испанцам укрыться в крепости. Прочие же пираты кинулись на штурм, и часа три спустя форт пал, хотя у нападавших были только одни ружья. Испанцы, сидевшие в засаде, бежали в Маракайбо и привели в ужас горожан, сказав, что к городу движется по меньшей мере две тысячи пиратов… Горожане тут же принялись собирать имущество и готовиться к бегству. Владельцы кораблей погрузили свое добро на суда и отправились в Гибралтар. Там они сообщили о появлении пиратов и падении форта де-ла-Барра Кто не имел кораблей, отправился на ослах и лошадях в глубь страны».

Захватив форт, пираты подняли над ним французские флаги, давая знать кораблям, что путь в лагуну свободен. Затем они сравняли укрепления с землей, сожгли деревянные постройки, заклепали трофейные пушки, перенесли раненых на борт и похоронили мертвых. На рассвете следующего дня суда снялись с якорей и двинулись к Маракайбо, до которого было миль шесть.

«Ветра не было, и кораблям пришлось плыть по течению, — сообщает Эксквемелин. — В этот день пиратам удалось продвинуться ненамного. Днем позже они были уже возле Маракайбо и приготовились к высадке под прикрытием пушек. Они были уверены, что в прибрежном лесу испанцы сделали засаду. Пираты сели в каноэ и поплыли к берегу. Когда они подошли поближе, с пиратских кораблей по берегу открыли огонь. Часть людей высадилась на берег, оставшиеся в каноэ вели стрельбу по зарослям, но никто не отвечал. В городе пираты никого не встретили: испанцы ушли вместе с женщинами и детьми. Но во многих домах осталось разное добро: вино, водка, множество кур, свиней, хлеб, мука и так далее. Пираты пришли в полный восторг, потому что уже много недель им не доводилось есть вдосталь, и они поневоле вели самый скромный образ жизни. Команды заняли самые богатые дома на рыночной площади. Затем пираты выставили охрану и превратили городской собор в арсенал. На следующее утро был собран отряд в сто пятьдесят человек, чтобы захватить пленных и узнать, где же спрятали горожане свое добро. Вечером отряд вернулся в город с двадцатью тысячами пиастров, несколькими навьюченными ослами и примерно двадцатью пленниками: женщинами, мужчинами и детьми. На следующий день пираты стали пытать пленных, стараясь узнать у них об остальном имуществе. Но никто не признавался. Олоне, для которого смерть десяти или двенадцати человек ровным счетом ничего не значила, выхватил саблю из ножен и на глазах у всех остальных изрубил одного испанца в куски. При этом он кричал, что, если они будут упорствовать, он перерубит их всех без всякой пощады. Ему удалось напугать одною из испанцев, и он согласился повести пиратов туда, где скрывались все горожане. Но те, опасаясь, что попавшие в плен могут их выдать, успели закопать часть сокровищ и все время переходили с места на место, поэтому найти их было очень трудно, разве только случайно. Беглецы так боялись друг друга, что отец не доверял сыну».

В Маракайбо флибустьеры провели две недели, а когда в городе и окрестностях грабить уже было нечего, решили совершить набег на селение Сан-Антонио-де-Гибралтар.

Гибралтар, как уже отмечалось, располагался на противоположном берегу озера Маракайбо; в нем проживало примерно полторы тысячи жителей, в том числе 400 солдат. Вблизи селения находились плантации какао, табака и сахарного тростника, окруженные кедровыми рощами; далее простирались джунгли и болота, а за ними видны были отроги высоких гор. Дорога, проходившая через горную гряду, связывала Гибралтар с Меридой — центром одноименной провинции, откуда в Гибралтар время от времени привозили муку.

Когда крупный отряд флибустьеров во главе с Олоне и д'Артиньи вышел из Маракайбо, испанцы, следившие за всеми передвижениями противника, отправили в Гибралтар барку с предупреждением об опасности. Из Гибралтара сообщение о приближении французов было отправлено также губернатору Мериды дону Габриэлю Герреро де Сандовалю. Ветеран войны во Фландрии, дон Габриэль надеялся легко разбить неприятеля. Для этого он спустился с гор к Гибралтару во главе 400 солдат и вооружил в поселении еще четыре сотни оплченцев. В итоге силы испанцев выросли до 800 человек. Затем на берегу была установлена батарея из 22 пушек, прикрытая турами, и сооружен редут с 8 пушками. Непосредственно от берега через лес тянулась широкая просека, которую дон Габриэль приказал завалить срубленнымидеревьями. Одновременно в зарослях был проделан другой проход, ведущий прямо в болото.

«Разбойники ничего не знали об этих приготовлениях, — рассказывает Эксквемелин. — Они доставили пленных на корабль и присоединили к тем рабам, которых захватили в Маракайбо. Так они вошли в Гибралтар. Однако, приблизившись, они увидели развевающиеся повсюду флаги и множество народа Олоне, как вожак всех пиратов, посоветовался с другими командирами, потом со всеми, кто его окружал, и дал понять, что отступать не намерен… Его мнение было таково: «Они сильны, так тем больше мы захватим добычи, если победим их». Все единодушно поддержали его и сказали, что лучше биться, надеясь на добрую добычу, чем скитаться неведомо сколько без нее. Олоне закончил так: «Я хочу предупредить вас, что того, кто струсит, я тотчас же зарублю собственной рукой»».

Приняв решение драться, пираты подвели корабли к берегу и стали на якорь примерно в четырех милях от города На следующее утро задолго до восхода солнца Олоне высадил людей на берег. Пиратов было триста восемьдесят человек. У каждого было доброе ружье, а на боку патронташ с порохом на тридцать зарядов, и, кроме того, у всех было по два пистолета и по острому палашу. Все взяли друг друга за руки и поклялись стоять друг за друга до самой смерти. Затем Олоне рванулся и закричал: «Allons mes frairs — suivez moi, et ne faites po int des lashes!» (Вперед, мои братья, за мной и не трусьте!) И пираты бросились в атаку. Но путь, который им указал начальник, привел к завалу, а другая дорога — к болоту, на которое так надеялись испанцы. Пираты же не растерялись и принялись рубить саблями сучья и устилать ими дорогу, чтобы не завязнуть в трясине. Тем временем испанцы открыли огонь из пушек, и поднялся такой дым и такой грохот, что пираты на какое-то время совсем ослепли и оглохли. Наконец они выбрались на твердую землю как раз там, где стояло шесть пушек, и пушки эти ударили по ним дробью и картечью.

Затем, на миг прекратив огонь, испанцы сделали вылазку, но пираты их встретили так, что мало кто из испанцев вернулся назад. А пушки снова стали без передышки бить по пиратам, среди которых было уже много мертвых и раненых. Поэтому пираты решили прорываться через лес, но и это им не удалось. Испанцы повалили большие деревья и загородили путь».

Испанцы не могли сделать больше ни одной вылазки, но и пираты не могли перейти через туры. Олоне учел это и, решив перехитрить испанцев, приказал отходить. Заметив, что пираты отходят, испанцы вышли за туры и погнались за врагами, и было их человек двести. Но пираты неожиданно повернули, дали залп, а затем схватились за палаши и набросились на испанцев, сразу же перебив большинство из них. В бешенстве перепрыгнув через туры, пираты тут же овладели укреплениями и обратили тех, кто за ними скрывался, в бегство. Они оттеснили испанцев к зарослям и перебили всех до одного».

Дю Тертр, беседовавший на Тортуге с некоторыми из участников этого похода, позже писал, что пираты «весьма приукрасили эту историю; но всё, что мне удалось узнать, так это то, что битва была великой и весьма упорной, с резней друг друга, и что испанцы уступили».

По испанским данным, в бою погибло четыре сотни защитников Гибралтара, включая Сандоваля и почти всех его офицеров; еще сотня солдат сдалась в плен. Шарлевуа сообщает, что из 600 испанцев, оказывавших сопротивление флибустьерам, 200 человек погибли и еще 100 получили ранения. Потери французов составили примерно сто человек убитыми и ранеными.

Овладев Гибралтаром, флибустьеры сорвали неприятельские флаги, разграбили всё, что смогли найти в селении, и перетащили добычу в собор.

«Перед ним выставили орудия и насыпали бруствер, чтобы предохранить себя от внезапного нападения, — продолжает свой рассказ Эксквемелин. — Пираты… полагали, что испанцы призовут всех окрестных жителей. Однако следующий день принес им другие заботы — надо было избавиться от зловония, которое издавали трупы: ведь они перебили не менее пятисот испанцев, и много раненых испанцев укрылось в зарослях и там, вероятно, отдало богу душу. Кроме этого пираты захватили в плен сто пятьдесят мужчин и не меньше пятисот женщин, рабов и детей. Когда все стихло, пираты подсчитали свои потери, и оказалось, что убито всего сорок человек, а ранено тридцать, но почти все смертельно; сырой воздух вызывал лихорадку, раны гноились. Пираты швырнули трупы испанцев на две старые барки, которые они нашли на берегу, и, отъехав за четверть мили, выбросили все тела за борт. Забрав все деньги и имущество, которое удалось собрать в городе, пираты расположились на отдых».

Между тем испанцы припрятали почти все добро, которое могли унести. Спустя четыре или пять дней пираты начали делать набеги на окрестности, и вскоре в город потекло различное добро, и туда стали пригонять пленных рабов, захваченных на плантациях. Пираты провели в городе еще четырнадцать дней. За это время много пленников умерло от голода, потому что мяса у пиратов почти не было. Правда, было довольно много муки, но пираты для себя ленились печь хлеб, а уж для испанцев и подавно. Кур, овец, свиней и коров они уже перебили и съели сами; испанцам оставались ослы и мулы». Чуть лучше было женщинам, которые попали к пиратам в любовницы; одних они взяли силой, другие пошли по своей охоте». Пленных, которых хватали ради выкупа, каждый день бросали на дыбу, и, если же те не хотели ни в чем признаваться, их забивали до смерти.

Наконец, простояв целый месяц, пираты послали четырех пленников сообщить жителям города, что требуют с них десять тысяч пиастров выкупа, иначе сожгут все поселение. Испанцам было дано два дня. Но через два дня выкупа никто не принес, и пираты предали огню все селение. Когда испанцы увидели, что пираты действительно намерены все превратить в пепел, они решили выдать требуемые деньги. Пираты загасили пожары, но, конечно, много домов пострадало, а собор сгорел дотла Получив выкуп, пираты погрузили на корабль добычу и большое количество рабов, за которых никто не дал выкупа..»

Вернувшись в Маракайбо, флибустьеры отправили нескольких пленных к губернатору, требуя от него выкуп в 30 тыс. пиастров. Деньги должны были быть доставлены на борт кораблей, в противном случае французы грозили сжечь город дотла.

Пока испанцы собирали выкуп, несколько шаек снова отправились на поиски добычи. «Они унесли из церквей статуи, колокола и картины и притащили их на корабль, — сообщает Эксквемелин. — Кроме этого они захватили и различные корабельные принадлежности, и все это свалили в пакгаузе. Посланные за выкупом испанцы вернулись — им было велено согласиться на условия пиратов. В конце концов сошлись на том, что испанцы дадут двадцать тысяч пиастров и пятьсот коров и что, получив выкуп, разбойники прекратят грабежи. Получив выкуп, пираты ушли, к великой радости жителей, посылавших им вслед проклятия. Но спустя три дня, к большому удивлению испанцев, пираты вернулись снова». Оказалось, что причиной возврата было торговое судно, захваченное пиратами, которое они не могли провести через отмель в устье лагуны. Поэтому они были вынуждены вернуться и взять лоцмана Испанцы подыскали им лоцмана очень быстро, дабы поскорее отправить их в море, — как-никак в водах Маракайбо пираты провели два месяца».

Пройдя через Венесуэльский залив, флотилия Олоне взяла курс на Эспаньолу и спустя восемь дней подошла к расположенному близ ее юго-западного выступа острову Ваш. Здесь флибустьеры первоначально собирались произвести дележ захваченной добычи. Хотя в первом издании книги Эксквемелина написано, что дележ был произведен именно на острове Ваш, в действительности из-за возникших разногласий местом окончательной дележки в ноябре 1666 года был выбран остров Гонав, расположенный у западного побережья Эспаньолы.

«Разделив все добро, — говорит Эксквемелин, — они подсчитали, что серебра и драгоценностей оказалось на двести шестьдесят тысяч пиастров (в советском издании говорится о 60 тыс «реалов» вместо 260 тыс пиастров. — В.Г.). Кроме денег каждый еще получил больше чем на сотню пиастров шелка и шерстяных тканей, не считая других мелочей… Причем серебро они взвешивали и приравнивали один его фунт к десяти пиастрам, а с драгоценностями дело у них обстояло хуже, потому что ничего в них они не понимали. Каждый дал клятву, что ничего не возьмет лишнего, и затем пираты получили то, что им причиталось. Часть добычи, которая приходилась на долю павших в бою, была передана их товарищам или родственникам».

Шарлевуа оценил добычу, взятую в Маракайбо и Гибралтаре, в 400 тыс экю (1 экю равнялся 1 пиастру). Дю Тертр, ссылаясь на записки д'Ожерона, приводит иные данные о размерах пиратской добычи. По его словам, чеканного серебра было взято на 80 тыс пиастров, а полотна — на 32 тыс. ливров, «фут которого они, говорят, продавали за полцены». Сам губернатор Тортуги писал, что на каждого участника экспедиции пришлось по 200 экю в звонкой монете (это четырехлетний заработок буканьера, на который можно было приобрести двадцать ружей). Если эту сумму умножить на количество уцелевших участников (примерно 340), получим около 68 тыс пиастров. Кроме того, еще 20 тыс пиастров должны были составить долю погибших пиратов.

Закончив дележ добычи, часть флибустьеров ушла на Ямайку, где имелся более выгодный рынок сбыта награбленного, а остальные во главе с Олоне и Мишелем Баском отправились на Тортугу, куда и пришли примерно через месяц. «Дня за три, быть может, на день меньше или на день больше, они спустили все свое добро и проиграли все свои деньги, — свидетельствует Эксквемелин. — Правда, тем, кто терял буквально все, остальные ссужали небольшую сумму. Вскоре из Франции пришло судно с вином и водкой, и началась грандиозная попойка Но долго она не продолжалась — как-никак бутылка водки стоила четыре пиастра. Ну а затем некоторые пираты занялись на Тортуге торговлей, а другие отправились на рыбную ловлю. Губернатор приобрел корабль с какао за двадцатую часть его стоимости. Часть пиратских денег получили трактирщики, часть — шлюхи…»

Наибольшая прибыль от экспедиции Олоне досталась губернатору Тортуги, который, выкупив у пиратов «Какаойер» вместе с грузом какао, затем выгодно перепродал его во Франции.

Что касается Мишеля Баска, компаньона Олоне, то о его дальнейшей судьбе сохранились лишь полумифические сведения. Так, иезуит Шарлевуа приписал Баску еще один поход на Маракайбо, датировав это событие 1667 годом. Проникнув под покровом ночи в упомянутый город, Баск и сорок его товарищей захватили самых богатых горожан и заперли их в кафедральном соборе. Оттуда они передали родственникам и друзьям заложников, что если те попытаются угрожать флибустьерам и не заплатят им выкуп, головы пленников полетят с плеч. Когда выкуп был внесен, пираты ощетинились пистолетами и саблями, вывели из церкви одного из знатных заложников и, прикрываясь им как живым щитом, прошли через город к своему кораблю. Вся эта операция заняла не больше суток.

Не менее фантастически выглядит история захвата Мишелем Баском испанского галеона с сокровищами. О ней нет упоминаний в первом издании книги Эксквемелина, но она появилась в ряде более поздних переизданий. Упоминает эту историю и Шарлевуа. Но обращает на себя внимание тот факт, что у обоих авторов не совпадают ни название захваченного галеона, ни место действия. Например, Шарлевуа сообщает, что Мишель Баск «атаковал под пушками Пуэрто-Бельо» корабль из состава «серебряного флота», называвшийся «Маргарита», и захватил вместе с ним сокровища на 1 млн пиастров. Если же верить «позднему» Эксквемелину, Мишель Баск захватил галеон, называвшийся «Сан-Яго», причем сделал он это не в гавани Пуэрто-Бельо, а возле Сантьяго-де-Кубы.

Поскольку документальных подтверждений данных историй не обнаружено, правдивость их представляется нам весьма сомнительной.

После успешного похода на Маракайбо Франсуа Олоне стал весьма популярной личностью не только во французских гаванях Тортуги и Сен-Доменга, но и на английской Ямайке. Выше уже говорилось о том, что часть людей Олоне после дележа добычи на острове Гонав ушла в Порт-Ройял, где имелся более выгодный рынок сбыта награбленного добра, а цены на необходимые корсарам продукты были более низкими, чем во французских колониях. Ямайский губернатор сэр Томас Модифорд не оставлял попыток переманить к себе на службу всех флибустьеров, базировавшихся на Тортуге, в том числе и Олоне. В донесении д'Ожерона от 20 апреля 1667 года упоминается о прибытии на Тортугу ямайского пирата и контрабандиста Томаса Кларка, который привез капитану Олоне секретное письмо от Модифорда; «это был пропуск ему и его товарищам, разрешавший прибыть на Ямайку, где он обещал ему такие же привилегии, какими пользовались природные англичане».

Зная, что шпионы уже донесли д'Ожерону о письме Модифорда, Олоне счел за лучшее лично рассказать губернатору Тортуги об этом пропуске. «Я тотчас отправил за Томом Клерком [Кларком], — сообщает д'Ожерон, — который признался, что он действительно привез этот патент, но что сделал сие по просьбе Олоне, который ему также сказал, что он не хочет больше приходить на Тортугу, где припасы очень дорогие. Предвидя, что в случае, если я покараю Тома Клерка [Кларка] как шпиона, могут возникнуть большие неприятности (ибо он слыл общим другом всех наших французов, знавших его на Ямайке, а также потому, что здесь находилось еще слишком много тех, кто слушался капитана Олоне), я решил, что лучше его не трогать, и разрешил Тому Клерку [Кларку] вернуться на Ямайку».

В следующем году, возглавив шайку корсаров, Кларк числился среди капитанов Генри Моргана, под общим командованием которого они приняли участие в нападениях на города Пуэрто-Принсипе и Пуэрто-Бельо. В 1669 году он командовал на Ямайке небольшим торговым или рыбацким судном «Бетти», а в 1682 году, все еще проживая в Порт-Ройяле, ходатайствовал об амнистии для известного капитана флибустьеров Томаса Пэйна.

Вернемся, однако, на Тортугу. Отказ Франсуа Олоне от предложения Модифорда отчасти объяснялся тем, что в начале 1667 года обострились франко-испанские отношения (в мае вспыхнула открытая война, известная как Деволюционная), и губернатор Тортуги возобновил выдачу каперских поручений против испанцев. В то же время д'Ожерон охотно принимал в Бастере голландских каперов, которые в условиях продолжавшейся второй англоголландской «торговой войны» (1665–1667) нередко использовали эту французскую базу для набегов на англичан.

Примерно в апреле 1667 года на рейд Бастера пожаловал известный корсар из Зеландии Бартел Брандт. Как и его брат Лейн Брандт, он прославился своими нападениями на английские суда еще в годы первой англо-голландской «торговой войны» (1652–1654). Теперь же он прибыл на Тортугу на 34-пушечном фрегате, снаряженном во Флиссингене, имея под своим командованием 150 просоленных молодцов. Губернатор д'Ожерон выдал ему каперскую грамоту для действий против испанцев, и Брандт отправился на охоту за призами. В июне он крейсировал между Ямайкой и Кубой, где захватил 9 английских судов, в том числе две пинки, нагруженные товарами, и на 150 тыс. песо золота и серебра; 7 других его призов были судами английских флибустьеров, среди которых находился и бывший испанский фрегат «Нуэстра Сеньора дель Кармен», вооруженный 22 пушками. Брандт отправился затем в порт Матансас (на северном берегу Кубы), где сжег 7 своих призов, два наименьших отдал своим английским пленникам, а с двумя наиболее богатыми призами пошел через Атлантику в Европу. Свою добычу голландец доставил во Флиссинген, где призы были проданы 23 августа 1667 года.

Поскольку деньги, добытые пиратами Олоне во время маракаибской экспедиции, к тому времени иссякли, вожак решил собрать флотилию для нового антииспанского похода На сей раз он планировал отправиться в Центральную Америку и, проникнув по реке Сан-Хуан в озеро Никарагуа, разграбить испанские поселения, находившиеся на его берегах. Идею этого похода мог подбросить ему либо голландский флибустьер Давид Маартен, который летом 1665 года в компании с ямайскими капитанами Якобом Факманом (Джекманом), Джоном Моррисом, Фримэном и Генри Морганом принял участие в нападении на никарагуанский город Гранаду, а затем (до лета 1666 года) проживал на Тортуге, либо кто-нибудь из членов его команды. Индейцы Москитового берега, традиционно враждовавшие с испанцами и поддерживавшие дружеские отношения с флибустьерами, могли быть использованы в качестве разведчиков и проводников экспедиции.

Флагманом своей флотилии Олоне сделал 26-пушечный испанский флейт, захваченный им в Маракайбо и переименованный в «Сен-Жан». На его борту разместилось около 300 пиратов. Примерно столько же флибустьеров поднялось на борт 4 судов меньших размеров, причем двумя из них командовали уже известные нам капитаны Моисей Воклэн и Пьер Пикар; еще одним судном мог командовать капитан Филипп Бекель.

3 мая 1667 года суда Олоне покинули рейд Тортуги, отправившись сначала к северному побережью Эспаньолы. Место сбора было назначено в Байяхе, где пираты запаслись копченым мясом. Возможно, там же к флотилии присоединился еще один корабль, поскольку в книге Эксквемелина говорится о том, что в поход отправилось не 5, а 6 судов с 700 людьми на борту.

«Когда все дела были окончены и корабли готовы были к плаванию, — пишет Эксквемелин, — пираты поставили паруса и взяли курс на Матамано, селение на южном побережье острова Кубы (очевидно, в заливе Батабано. — В.Г.). Там они предполагали захватить каноэ, ибо в тех местах было много охотников за черепахами… Каноэ были нужны пиратам для высадки в мелких протоках, потому что осадка у их кораблей была довольно глубокая, и суда не могли идти по мелководью. Наконец, после того как пираты ограбили этих несчастных людей и захватили что им нужно, забрав с собой и несколько рыбаков, корабли вышли в море и взяли курс на мыс Грасиас-а-Дьос, расположенный на материке». Но тут они попали в штиль. Их сразу же подхватило течение и отнесло в сторону залива Гондурас Пираты делали все, что могли, стараясь вырваться из потока, но ветер и течение словно ополчились на них, и остальные суда не смогли поспеть за кораблем Олоне. Но хуже всего, что припасы быстро иссякли, и пираты принялись за поиски мест, где можно было бы добыть провиант. Наконец, изнывая от голода, пираты заметили землю, спустили на воду каноэ и отправились в свое первое плавание, чтобы отыскать съестные припасы.

На нескольких каноэ они вошли в реку Ягуа [Хагуа, или Сагуа]. На ее берегах жили индейцы, и пираты, разграбив их хижины, доставили на корабли испанскую пшеницу, которую называют маисом, свиней, кур и индеек». Однако припасов этих оказалось недостаточно, чтобы добраться до места. Поэтому они снова учинили совет и решили разграбить все города и селения, которые встретятся им в этом заливе. Они пошли вдоль берега, но не могли найти ничего путного. При этом местных жителей они обирали так крепко, что те едва не умирали от голода; чтобы свести концы с концами, им приходилось есть что придется; даже обезьян и тех они употребляли в пищу».

Затем пираты достигли Пуэрто-Кавальо (современный Пуэрто-Кортес. — В.Г.), а там стояли испанские склады, в которых торговцы, поджидая свои корабли, хранили товары. В этой гавани пираты застали испанское торговое судно, на борту которого было двадцать чугунных и шестнадцать бронзовых пушек».

Заметим, что Шарлевуа оценивает боевую мощь этого корабля иначе. По его данным, оно было вооружено 24 пушками. Кроме того, в гавани было захвачено несколько более мелких судов.

«Сняв пушки с корабля, — продолжает свое повествование Эксквемелин, — пираты высадились, предали все, что было на берегу, огню. Они сожгли и склады вместе с кожами, которые там сушились. Захватив группу пленных, они принялись издеваться над ними как только могли. Несчастные испытали все мучения, какие только можно придумать. Уж если начинал пытать Олоне и бедняга не сразу отвечал на вопросы, то этому пирату ничего не стоило разъять свою жертву на части, а напоследок слизать с сабли кровь. Он готов был убить любого испанца. Если кто-либо из них, убоявшись пыток или не выдержав их, соглашался провести пиратов к своим соотечествешшкам, но по растерянности находил путь не сразу, его подвергали адским мучениям и забивали до смерти».

После таких издевательств двое пленников согласились провести французов в глубь территории, к городу Сан-Педро (современный Сан-Педро-Сула), основанному испанским конкистадором Педро де Альварадо в 1536 году под названием Вилья-де-Сан-Педро-де-Пуэрто-Кабальос Отобрав около 300 головорезов, Олоне решил сам возглавить эту вылазку; на время его отсутствия командование кораблями перешло к Моисею Воклэну.

«Не успели пираты пройти и трех миль, как натолкнулись на засаду, — пишет Эксквемелин. — Несмотря ни на что, пираты довольно быстро овладели укреплением и обратили неприятеля в бегство. Олоне спросил раненых испанцев, которых здесь удалось захватить, каковы силы их отряда. Они ответили, что предателями быть не желают, и Олоне перебил всех до единого. То же самое произошло и с другими пленниками. Он спросил одного из них, куда ведет дорога, и приказал при встрече с испанцами на вопрос «кто идет» отвечать «свои». Потом Олоне стал выпытывать у одного испанца, есть ли в Сан-Педро путь, которым туда можно дойти без риска нарваться на засаду. Когда тот сказал, что он никаких дорог не знает, Олоне подвел его к остальным пленникам и задал им тот же вопрос Однако и те ответили, что никакого пути не знают. Олоне страшно разъярился, разрубил одному из пленников саблей грудь, вырвал сердце и, показав это сердце пленникам, сказал: «Если вы мне не покажете другой дороги, я сделаю с вами то же самое».

Бедные парни оказались в большом затруднении, ибо другая дорога была почти непроходима. Как смогли, они вывели пиратов на этот путь. Когда стало ясно, что по нему пройти не удастся, Олоне решил вернуться на старую широкую дорогу и с гневом сказал: «Головой создателя клянусь, испанцы мне за это заплатят!»

На следующий день пираты снова натолкнулись на засаду и атаковали ее так стремительно, что испанцы не продержались и часа. Олоне приказал никому не давать пощады: чем больше вы их убьете на пути, сказал он, тем меньше нам будут сопротивляться в городе.

Испанцы надеялись, что засады измотают пиратов, и ставили их одну за другой. Наконец Олоне подошел к третьей засаде На этот раз сопротивление было намного сильнее, но пираты забросали испанцев гранатами и обратили их в бегство, преследуя до тех пор, пока не перебили всех до единого». А в городе успели подготовиться к прибытию пиратов и везде соорудили баррикады. Их ставили повсюду, не оставляя ни одного свободного прохода; а дороги, ведущие к городу, преградили, срубив большие деревья».

Когда за баррикадами заметили пиратов, батареи открыли огонь. Но пираты тотчас же залегли, дали дружный залп из ружей и бросились на штурм с пистолетами и гранатами, перебив множество испанцев. Однако войти в город им не удалось, и они вынуждены были отступить. Чуть позже они вернулись с гораздо меньшим отрядом и на этот раз стреляли, только тщательно прицелившись. И каждый выстрел поражал противника, убитых и раненых было очень много. Наконец к вечеру испанцы прекратили сопротивление. Они подняли белый флаг и заявили, что готовы сдать город с тем условием, что им даруют жизнь и два часа, надеясь перенести в другое место свое добро. Олоне согласился. Пираты вощли в город и два часа, согласно уговору, никого не трогали. Но испанцы ничего не выгадали: пираты следовали за ними буквально по пятам и забирали добро прежде, чем его успевали спрятать.

Впрочем, большую часть имущества испанцы уже успели вынести. В городе осталось лишь несколько кожаных мешков с индиго».

Краткое сообщение о том, как в 1667 году «враг, войдя через Пуэрто-де-Кавальос, ограбил и сжег город Сан-Педро», содержится в письме ойдора Гватемалы дона Хуана де Гарате-и-Франсиа королю (это письмо датировано 20 мая 1668 года).

Опустошив Сан-Педро, флибустьеры упаковали добычу в мешки, после чего подожгли город и двинулись назад к побережью Гондурасского залива. Вернувшись в Пуэрто-Кавальо, они узнали, что их товарищи поймали двух индейцев-рыбаков. Последние сообщили, что на «реку Гватемалу» (в залив Гватемала) должна прийти большая урка из Испании. На общем совете было решено снарядить два каноэ и отправиться в Гватемалу, чтобы там подкараулить упомянутое судно. Ждать пришлось долгих три месяца. Все это время пираты крейсировали в окрестных водах, занимаясь ловлей рыбы и черепах, а также совершая вылазки к побережью Юкатана.

Наконец разведчики принесли радостную весть о появлении испанского корабля. Его водоизмещение оценивалось в 700–800 тонн. Подняв паруса, разбойники поспешили к месту разгрузки урки. Эксквемелин рассказывает: «Пираты приготовились к штурму и одновременно спустили на воду маленькие суда, чтобы перехватить шлюпки, которые должны были переправить через поток наиболее ценные товары — кошениль, серебро, индиго. Большой корабль был оснащен всем необходимым для обороны. Внимательно приглядевшись, пираты, залегшие на берегу, насчитали на нем сорок две пушки и приметили, что вся команда из ста тридцати человек хорошо вооружена (по данным Шарлевуа, экипаж урки насчитывал не более 70 человек. — В. Г.). Олоне решил атаковать испанца, несмотря на то, что на его корабле было всего двадцать восемь пушек. Но испанец его встретил так, что Олоне был вынужден отступить, а вместе с ним и тот корабль, который его сопровождал. Но в то время пока они сражались, под прикрытием густого дыма к испанскому кораблю подошли четыре пиратских каноэ. Эти пираты влезли на борт и захватили судно. Добыча оказалась небольшой — гораздо меньшей, чем пираты предполагали: корабль успели разгрузить, так как на борту узнали о появлении пиратов. Захватили пятьдесят связок железа, пятьдесят тюков бумаги, большую партию бочек с вином и разную рухлядь.

Олоне собрал всю свою флотилию, чтобы решить, стоит ли им идти в Гватемалу. Некоторые поддерживали его, большинство же оказалось против. Недовольных было больше потому, что значительную часть команды составляли люди, не приученные к пиратским походам Они полагали, что стоит им выйти в море, и реалы посыплются, как листья с деревьев. Учуяв, что это далеко не так, новички пожелали вернуться восвояси. Но те, кто лучше Pix познал жизнь, ответили им, что они готовы помереть с голоду, лишь бы только не возвращаться домой без денег».

Тем не менее большая часть флибустьеров не пожелала идти в Гватемалу. Люди Моисея Воклэна, снарядив корабль, взятый близ Пуэрто-Кавальо, решили отправиться назад на Тортугу, чтобы искать удачу в ее водах. Видя, как обстоят дела, то же решил сделать и Пьер Пикар. Воклэну, однако, не повезло — его корабль налетел на рифы. Спас потерпевших кораблекрушение шевалье Филипп Дюлесси, направлявшийся в Гондурасский залив на снаряженном во Франции 30-пушечном корсарском фрегате. У Дюплесси имелся каперский патент, выданный герцогом де Бофором специально для набегов на подданных испанской короны в Новом Свете. Отправившись в воды Кубы, шевалье Дюплесси вступил там в сражение с испанским кораблем и погиб. Воклэн занял вакантное место капитана и вскоре овладел у берегов Кубы флейтом водоизмещением от 400 до 500 тонн, в трюмах которого находился груз какао. Этот приз он повел на Тортугу, куда хотел доставить также тело погибшего шевалье. 25 ноября 1668 года Воклэн встретился в море с корсарским судном, которым командовал капитан Франсуа Больё из Руана (он, как и покойный шевалье Дюплесси, имел каперское свидетельство от герцога Бофора). Последнее известное нам упоминание о Воклэне встречается в документе, датированном 1670 годом; ветеран флибустьерского промысла вместе с капитаном Филиппом Бекелем участвовал в составлении подробного отчета о Юкатане и Гондурасе для вице-адмирала графа д'Эстре.

Что касается Пьера Пикара, то он, покинув Олоне, пошел вдоль побережья Центральной Америки в Коста-Рику, высадился там на берег и совершил набег на юрод Верагуа Несмотря на отчаянное сопротивление испанцев, город был взят и разграблен. «Пираты захватили часть горожан в плен, — сообщает Эксквемелин, — и доставили их на корабль, но добыча досталась им небогатая: население в тех местах бедное и занято на рудниках. Там есть несколько золотых приисков, на которых трудятся рабы… Пираты захватили не то семь, не то восемь фунтов золота. После этого они решили, что лучше всего отправиться в город Нату, на побережье Южного моря [Тихого океана]; там есть чем поживиться: ведь в городе живут хозяева тех рабов, которые трудятся в Верагуа. Однако они все же побоялись пойти туда — уж больно много испанцев жило в Нате».

В последующие годы капитан Пикар участвовал в экспедициях англичанина Генри Моргана (в 1669 году — в набеге на Маракайбо и Гибралтар, а в 1670–1671 годах — в знаменитом походе на Панаму), о чем мы расскажем отдельно.

Вернувшись к побережью Гондураса с тремя сотнями пиратов, разместившимися на борту захваченного у испанцев корабля, Олоне хотел догнать суда Воклэна и Пикара, но его трофей оказался слишком тяжелым и неповоротливым и не мог двигаться подобно другим, более легким, судам Кроме того, из-за большого количества едоков у него вскоре закончился провиант, «и в поисках пищи пираты должны были держаться недалеко от берега; они убивали обезьян и всех зверей, какие только попадались».

С трудом продвигаясь в восточном направлении, флибустьеры достигли мыса Грасиас-а-Дьос, затем, повернув на юг, пошли к островам Маис (Корн-Айлендс) и Лас-Перлас, расположенным у побережья Никарагуа В этом районе корабль Олоне неожиданно налетел на риф. Вся команда тут же сошла на берег, забрав с борта пушки и тяжелые предметы. Однако эти меры не помогли — корабль не удалось снять с рифа Проклиная свою судьбу, разбойники разобрали судно на части и приступили к строительству баркалоны — длинной барки.

Рассказывая об островах, на которых очутились потерпевшие кораблекрушение пираты, Эксквемелин пишет:

«Оба острова населены людьми, которых вполне уместно назвать дикарями. С ними еще ни разу не заговаривал ни один христианин, и никто не видел их жилищ. Некоторые из европейцев жили на этих островах по шесть или семь месяцев и ни разу не встречали никаких построек. Эти индейцы отличаются крепким телосложением, очень хорошо бегают и ныряют. Однажды они подняли якорь пиратского судна, который весил добрых шестьсот фунтов и зацепился за подводный камень. Оружие у них сплошь деревянное, железа нет; наконечники стрел они делают из зубов акулы. Их луки не отличаются от луков других индейцев, но дротики значительно длиннее. На этих островах встречается много разнообразных растений и фруктов: бататы, бананы, ананасы и многие, многие другие… Однако близ полей нет никаких жилищ. Говорят, эти индейцы — людоеды.

Когда Олоне добрался до тех мест, один из его людей пошел в лесок в сопровождении испанца. Оружия у них не было, у пирата был лишь один пистолет. Только они углубились в лес мили на полторы, как на них напала толпа индейцев; француз-пират выстрелил и пустился наутек, но испанец быстро отстал, потому что бегал, плохо. Пират довольно быстро добрался до берега и стал поджидать товарища, но тот все не появлялся. Спустя немного времени в лес отправилось десять или двенадцать отлично вооруженных пиратов. Тот француз тоже пошел с ними и любопытства ради привел на то место, где видел индейцев. Наконец они набрели на поляну, где индейцы развели огонь, и обнаружили пропавшего испанца — он был уже наполовину зажарен и одна рука почти съедена Как только пираты увидели все это, они тотчас же устроили охоту на индейцев и захватили четырех женщин и пятерых мужчин. Пираты привели их на берег и позвали своих индейцев, чтобы допросить пленников (индейцы из пиратского лагеря тоже были из этих мест), но толку из этого не вышло. Пираты показали им кораллы, нож и топор. Индейцы их взяли. Словом, пираты обошлись с ними весьма по-дружески, дали табаку и предложили выпить, но те не пожелали ни есть, ни пить… Пираты убедились, что индейцы очень напуганы, и дали возможность им убежать, задарив всевозможными безделушками».

Пока шло строительство баркалоны, Олоне и ею спутники разбили на острове плантации, на которых посадили фасоль, испанскую пшеницу, бананы и овощи, и спустя шесть недель получили первый урожай.

Через несколько месяцев, когда баркалона была построена, пираты собрались на общий совет. Было решено, что половина отряда во главе с Олоне отправится к побережью Никарагуа, захватит там несколько каноэ и потом вернется за остальными. После этого, подняв паруса, баркалона ушла к устью реки Сан-Хуан. Проводником флибустьеров был индеец, который в испанских источниках упоминается как Николас де Коба (возможно, Николас Кубинец или, если это имя прочитать как Николас де Кабо, — Николас с мыса Грасьяс-а-Дьос). Однако попытка проникнуть на реку Сан-Хуан закончилась провалом. Испанский гарнизон, находившийся в форте Сан-Карлос-де-Аустрия под командованием капитана Хуана Медины де Кото, с помощью отряда дружественных индейцев нанес по французам удар из засады; «большая часть людей Олоне была перебита, а сам он был вынужден бежать».

Не смирившись с этим поражением, разбойники решили не возвращаться к своим товарищам, ожидавших их на островах Маис, а пройти вдоль берегов Коста-Рики и Панамы к Картахене и там попытаться захватить какой-нибудь испанский корабль. «Но впоследствии выяснилось, что Богу больше не угодно помогать этим людям, — сообщает Эксквемелин, — и он решил покарать Олоне самой ужасной смертью за все жестокости, которые он учинил над множеством несчастных. Итак, когда пираты прибыли в залив Дарьен, Олоне со своими людьми попал прямо в руки дикарей, которых испанцы называют индиос бравое». Это событие, по некоторым данным, произошло в сентябре 1668 года Индейцы слыли людоедами и, на беду французам, как раз собирались трапезничать. Они «разорвали Олоне в клочья и зажарили его останки. Об этом рассказал один из его сообщников, которому удалось избежать подобной участи, потому что он спасся бегством».

Те флибустьеры, которые остались «робинзонить» на островах Маис, не имея никаких известий от Олоне, в конце концов попросились на борт пиратских судов, направлявшихся с Ямайки в воды Никарагуа и Коста-Рики. Новоприбывшие хотели добраться до побережья Мейна, подняться на каноэ вверх по одной из рек и напасть на город Картаго.

«Обе пиратские шайки, — продолжает свой рассказ Эксквемелин, — были обрадованы этой встречей; одни потому, что сидели на острове в глубокой нужде и провели в бездействии примерно месяцев десять, другие — неожиданно приобрели новых соратников. Когда пираты, наконец, подошли к заливу Грасиас-а-Дьос (имеется в виду обширная акватория между мысом Грасьяс-а-Дьос и Панамским перешейком. — В.Г.), они пересели в каноэ, рассчитывая продолжать путь вверх по реке. Люди Олоне им сопутствовали, и всего эта шайка насчитывала пятьсот человек; корабли они завели в устье реки и на каждом из них оставили человек по пять или по шесть. Отправляясь в путь по реке, пираты не взяли даже съестных припасов, ибо надеялись, что легко достанут по пути. Но они поступили весьма нерасчетливо, потому что индейцы, заметив их каноэ, тотчас же обращались в бегство».

Покинув побережье, пираты довольно скоро стали испытывать голод. Их утешала лишь надежда на богатую добычу, и они пробавлялись плодами, которые собирали на берегах реки. На четырнадцатый день плавания пираты окончательно истомились, испытывая нужду во всем необходимом. Тогда они решили покинуть реку и пройти лесом, надеясь набрести на какие-нибудь селения или города и там раздобыть пищу. После долгих скитаний они поняли, что дело это безрассудное, снова вернулись к реке и решили плыть назад, к морю; однако многие умерли от голода, а остальные пожирали все, что только им попадалось под руку. Они съели даже башмаки и ремни от своих ножей. Да, пираты испытали такую нужду, что по примеру индейцев набрасывались буквально на все. В конце концов, они добрались до индейских поселений на берегу моря и утолили голод».

В Национальном архиве Франции пылится редкий документ, который проливает свет на судьбу пяти флибустьеров из шайки Олоне, попавших в плен к испанцам. Он представляет собой запись показаний, взятых у освобожденных пиратов французским консулом в Лиссабоне.

«12 февраля 1675 года в сей город Лиссабон прибыли Анри де Море из Мана, Жан де Ла Пьер из Перигора, Жан Больянгер из Ла-Рошели, Пьер дю Трильо из Нанта, Жан де Сувимбаль из Т… которые сообщили нам, что они прибыли из тюрем Испании, откуда их выпустили 23 января нынешнего года после того, как они провели там пять лет; что они сели на острове Тортуга 3 мая 1667 года на королевский корабль «Сен-Жан», вооруженный 26 пушками и находившийся под командованием сьёра Франсуа Олоне, коего сопровождали четыре других небольших фрегата, дабы идти против врагов Его Величества; но корабль, на котором они находились, разбился на побережье Корн-Айлендс (острова Маис в Никарагуа. — В. Г.); они сделали две барки для возвращения на Тортугу и, выйдя с этой целью в море, повстречали четыре испанских корабля, которые отвезли их в Гавану, где они оставались пленниками десять месяцев; после этого их посадили в числе 44 на Индийский флот Испании, который пришел в названный порт Гаваны и который доставил их в те тюрьмы, где они содержались до упомянутого 23 января, когда их выпустили без всяких формальностей; и не знают, что стало с другими: известно лишь, что 18 умерли в той тюрьме, где они находились».

Консул Дегранж добавляет, что он помог людям Олоне устроиться на барку «Ирондель», шкипер которой, Жан Грюом, намеревался плыть в Бордо. Что стало с этими флибустьерами в дальнейшем — неизвестно.

В феврале 1668 года, когда Франсуа Олоне и его спутники без особого успеха промышляли у берегов Центральной Америки, два французских корабля с Тортуги, в командах которых было в общей сложности 200 флибустьеров, присоединились у южного побережья Кубы к ямайской флотилии, насчитывавшей десяток судов (с пятью сотнями корсаров на борту). Главнокомандующим объединенными англо-французскими силами был избран Генри Морган, получивший в январе 1668 года от губернатора и Совета Ямайки специальное поручение «привлечь английских приватиров и захватывать в плен лиц испанской нации».

Поводом для осуществления антииспанских акций послужила информация о том, что на Кубе против англичан готовится военная экспедиция. Моргану надлежало узнать у пленных испанцев, соответствует ли эта информация действительности.

«Морган провел на прибрежных островах Кубы не меньше двух месяцев, — пишет Эксквемелин. — За это время он собрал флотилию из двенадцати кораблей с командой в семьсот человек. Там были англичане и французы. Морган созвал пиратов на совет и стал выяснять, куда же нужно идти. Некоторые высказались за то, чтобы захватить Гавану: разграбить ее и взять в плен ее жителей будет совсем нетрудно, стоит только захватить крепость. К ним присоединились и другие, однако окончательного решения вынести не удалось, потому что среди пиратов оказался человек, который прежде содержался в Гаване под стражей. Он считал, что для такого дела силы у пиратов явно недостаточны. Понадобилась бы, сказал он, флотилия с полуторатысячным войском. Только в этом случае у пиратов явилась бы надежда захватить город, да и то следующим образом: нужно было бы подойти со стороны острова Пинос, затем доставить людей на маленьких судах в Матамано [Батабано], селение, расположенное примерно в четырнадцати милях от Гаваны».

Согласно данным Франсиско Моты, Морган с 10 судами обогнул мыс Сан-Антонио и 1 марта появился у входа в Гаванскую бухту. Крейсируя напротив крепости Эль-Морро, он выяснял возможности нападения, но, убедившись, что оборона столицы Кубы достаточно крепка, вернулся к островам Хардинес-де-ла-Рейна.

Здесь один из пиратов предложил напасть на город Пуэрто-Принсипе (современный Камагуэй), расположенный во внутренних районах Кубы, в тридцати милях от побережья; ходили слухи, что «у его жителей было много денег, ибо туда часто приезжали торговцы из Гаваны и привозили деньги; здесь они скупали кожу, которую затем перепродавали». После некоторых сомнений Морган согласился с этим предложением. Снявшись с якорей, суда пиратской флотилии направились к гавани Санта-Мария (современный Санта-Крус-дель-Сур).

«Когда пираты уже были в море, — сообщает Эксквемелин, — один испанец, долгое время находившийся в плену у англичан, уловил из их бесед, что речь идет именно о Пуэрто-дель-Принсипе. Ночью он прыгнул в воду и поплыл на берег. Правда, за ним тотчас же спустили каноэ, но он оказался на берегу значительно раньше и моментально затерялся среди деревьев. На следующий день он переплыл с одного острова на другой и таким образом добрался до Кубы. Он знал все тропки и довольно скоро достиг Пуэрто-дель-Принсипе, где предупредил испанцев, что появились пираты. Жители города тут же стали прятать свое добро, а губернатор вышел с отрядом рабов к той дороге, где могли появиться пираты. Он приказал срубить побольше деревьев, завалить ими дорогу и устроить различные засады. На них он поставил несколько пушек. В городе и в окрестных селениях он набрал человек восемьсот, оставил на каждой засаде необходимый отряд, а остальных привел на довольно открытое место, лежащее близ города: оттуда можно было приметить врага еще издали».

Флибустьеры высадились в Санта-Марии 27 марта и тут же двинулись в глубь острова.

«Пираты наткнулись на испанцев, когда они еще только укреплялись, — продолжает свой рассказ Эксквемелин. — Все взвесив, они свернули в лес и обошли несколько испанских укреплений. Наконец пираты вышли на открытое место, которое испанцы называли саванной. Пиратов заметили, и губернатор тотчас же выслал им навстречу конников и приказал им обратить пиратов в бегство и переловить всех до одного. Он полагал, что пираты, видя, какая на них надвигается сила, дрогнут и лишатся мужества. Однако все произошло не так, как ему думалось: пираты, наступавшие с барабанным боем и развевающимися знаменами, перестроились и образовали полумесяц. В этом строю они стремительно атаковали испанцев. Те выставили довольно сильную заградительную линию, но бой продолжался недолго: заметив, что их атака не действует на пиратов и что те беспрерывно ведут стрельбу, испанцы начали отходить, причем первым дал деру их губернатор, который бросился к лесу, стараясь побыстрее скрыться. Но немногие добежали до леса — большинство пало на поле битвы. Правда, небольшой кучке испанцев все же удалось спрятаться в зарослях. Пираты немедля двинулись на город; они были воодушевлены бесспорной победой; действительно, в этом бою — а длился он часа четыре — убитых и раненых у них почти не было. Пираты покинули саванну и вступили в город. Тут им снова оказали сопротивление, на этот раз в бой вступил гарнизон города, причем плечом к плечу с солдатами сражались женщины. К этим защитникам города присоединились и остатки испанцев, разбитых в саванне. Горожане все еще надеялись уберечь город от разграбления. Некоторые закрылись в домах и стреляли из окон; однако пираты пригрозили спалить весь город и истребить всех женщин и детей. Испанцы очень испугались — они-то хорошо знали, что пираты мигом выполнят свои посулы, — и сдали город».

В боях за Пуэрто-Принсипе, согласно испанским данным, погибло около сотни солдат и ополченцев. Став хозяевами города, флибустьеры согнали всех испанцев и их рабов в две церкви, а сами отправились грабить покинутые дома. Во время погрома сгорели или, возможно, были похищены городской архив с документами и ценные церковные книги, содержавшие записи о крещениях.

Опустошив Пуэрто-Принсипе, англичане и французы организовали несколько отрядов для набегов на окрестности.

«Времени у них было в обрез, — замечает Эксквемелин, — ибо они собирались оставаться в городе, пока не иссякнет пища и питье. Бедным, несчастным пленникам, сидевшим в церкви, приходилось очень туго, они проводили время куда менее приятно, чем пираты, живя впроголодь и испытывая всяческие муки, которые им причиняли пираты, старавшиеся выведать, где спрятано их добро и деньги. Но у большинства бедняг, как ни пытай, не было ни того ни другою: ведь они трудились день-деньской, чтобы прокормить своих жен и детей. Изверги не желали обычно ничего знать; они говорили: либо принеси деньги, либо повесим. И бедные женщины, прижимая к груди своих младенцев, жили в ожидании ужасного конца, ибо не за горами была гибель от голода и страданий. А пираты были лишены чувства жалости. Всякий раз, когда являлась у них нужда в мясе, они приканчивали корову или иную скотину, себе выкраивали лучшие куски, а остатки бросали пленникам…

Когда припасы кончились и грабить уже было больше некого, пираты решили уйти. Они приказали пленникам внести выкуп и пригрозили, что в случае отказа всех увезут на Ямайку; кроме того, они посулили, что подожгут город и оставят после себя лишь руины и пепел. Все это они передали пленникам через четырех пленных испанцев.»

Четверо испанцев вернулись и в один голос заявили предводителю пиратов: горожане готовы сделать все, лишь бы не допустить пожара, но у людей больше ничего не осталось. Генерал пиратов сказал, что подождет четырнадцать дней и за это время деньги должны быть доставлены во что бы то ни стало. Пока испанцы торговались с Морганом, стремясь спасти город от сожжения, семь или восемь пиратов отправились на охоту и поймали негра, который возвращался в город с письмом к одному из пленников. Когда письмо вскрыли, оказалось, что оно послано губернатором города Сантьяго, который писал, что вскоре придет многочисленное подкрепление и что горожанам не следует спешить с выкупом, они должны добиться новой отсрочки дней на четырнадцать. Морган понял, что испанцы, прикидываясь бедняками, его обманывают. Он велел перенести всю добычу на берег к тому месту, где стояли корабли, и объявил испанцам, что, если завтра же они не внесут выкуп за город, он тотчас же предаст его огню. О письме, которое попало в его руки, он, конечно, не упоминал.

Но испанцы ответили ему, что Морган требует невозможного: люди рассеялись кто куда и Pix не соберешь. Наконец путем всяческих козней Моргану удалось получить пятьсот голов скота и засолить впрок мяса и сала. Он взял с собой шесть знатнейших жителей в качестве заложников, прихватив также рабов, и отправился на побережье. Днем на то место, где стоял Морган со своей флотилией, пришли испанцы, привели последних коров и потребовали заложников. Но Морган… отказался выдать заложников, пока мясо не будет перенесено на корабль. Чтобы освободить своих сограждан и главу города, испанцам пришлось вместе с пиратами разделывать туши и засаливать мясо».

Когда флибустьеры были заняты на берегу заготовкой мяса, между французами с Тортуги и Pix английскими коллегами вспыхнула ссора; по словам Эксквемелина, «они едва не пропороли друг другу животы во время драки, которая завязалась, когда один англичанин убил француза, поспорив с ним из-за какой-то мозговой кости. А дело было так: когда разделывают мясо, высасывают мозг». Француз разделывал тушу. Пришел англичанин и высосал мозговую кость. Началась ссора, которая кончилась стрельбой из пистолетов. При этом, когда они стали стреляться, англичанин хитростью одолел француза он выстрелил противнику в спину. Французы собрали приятелей и решили схватить англичанина Морган встал между спорщиками и сказал французам, что уж если они так заботятся о правосудии, то пусть подождут, пока все не вернутся на Ямайку — там они и повесят англичанина На его жизнь не посягали бы, если бы он стрелял не по-предательски… Итак, Морган приказал связать преступника по рукам и ногам, чтобы доставить на Ямайку. Тем временем все мясо было засолено и доставлено на корабли. Морган освободил заложников и вышел со своей флотилией в море; в качестве сборного пункта для дележа добычи он наметил один из островков близ берега Кубы. Там пираты разделили добычу…»

Выручка составила 50 тыс пиастров золотом, серебром и различными товарами, хотя все надеялись на более солидный доход.

Прежде чем они вернулись на Ямайку, Морган предложил совершить набег еще на какой-нибудь город. «Но французы никак не могли договориться с англичанами, — замечает Эксквемелин, — их суда разошлись, и Морган остался с горстью своих людей. Однако он дал понять французам, что будет относиться к ним по-прежнему, если они останутся, и посулил им, что честно выполнит свое обещание. Но французы не остались. Впрочем, они заверили его, что относятся к нему как к другу, а Морган обещал им устроить суд над убийцей. Вернувшись на Ямайку, он тотчас же приказал, повесить англичанина, из-за которого разгорелись страсти».

7 сентября 1668 года Совет Ямайки заслушал «Информацию адмирала Генри Моргана и его офицеров, капитанов Эдварда Коллира, Джона Морриса-старшего, Томаса Солтера, Джона Анселла, Томаса Кларка и Джона Морриса-младшего, об их последней экспедиции на испанское побережье, с причинами их недавнего покушения на Порто-Принсипе и Порто-Белло, данную генерал-лейтенанту Порт-Ройяла по распоряжению его превосходительства». Изложение этого документа напечатано в «Календаре государственных бумаг».

«Капитан Генри Морган, получив около восьми месяцев назад полномочия от его превосходительства собрать английских приватиров и захватывать пленных испанской нации, посредством чего он мог бы узнать о намерениях неприятеля вторгнуться на Ямайку, о чем сэр Томас [Модифорд] имел частые и настойчивые сообщения, собрал 10 парусных судов и около 500 человек. Они отправились к южным островкам Кубы, где почти умирали от голода, и, найдя некоторое число французов в таком же состоянии, они высадили своих людей на берег и, обнаружив, что весь скот был угнан в глубь страны, а жители бежали, они прошли 20 лиг к Порт-Принсипе на севере острова и после небольшого сопротивления сделались хозяевами оного. Здесь они нашли, что 70 человек были собраны, чтобы идти против Ямайки; что такие сборы были осуществлены на всем том острове и значительные силы ожидались из Веракруса и Кампече вместе с военным снаряжением, отправлявшимся в Гавану, и из Порто-Белло и Картахены — в Сантьяго-де-Кубу, о чем он [Морган] немедленно послал сообщение губернатору Модифорду. По просьбе испанцев они воздержались от сожжения города или увода пленных, но за 1000 быков отпустили всех».

8 апреля 1668 года губернатор Сантьяго-де-Кубы дон Педро де Байона Вильянуэва в письме королеве-регентше дал свою оценку того, что произошло в Пуэрто-Принсипе.

«Корабли англичан и французов продолжают оставаться у этого побережья, изучая его порты, источники пополнения запасов пресной воды и места охоты, предполагая, что, захватив в Пуэрто-Принсипе огромное количество солонины, они достаточно обеспечили себя для более крупных предприятий; об этом я представил отчет губернатору Гаваны… Сеньора, когда я поразмыслил над случившемся в Пуэрто-Принсипе и о том, что тамошние жители всегда проявляли интерес к такого рода торговле с пиратами, мне показалось уместным вызвать к себе сержанта-майора и ординарного алькальда, чтобы выслушать их после того, как им было предъявлено обвинение в преступлении, которое они совершили, и посмотреть, какое же опровержение они могут представить, учитывая, что в том поселении имеется весьма значительное количество людей, и что при тех возможностях, которые предоставляют местность и скалистые горы на протяжении четырнадцати лиг, местные жители, столь практичные и опьггные в горах, даже имея на две трети меньше народа, могли бы разбить врага. Если потребуется, они понесут суровое наказание, дабы послужить уроком другим местам, для которых стало уже привычным уступать любому числу врагов, не рискуя людьми даже по такому серьезному поводу, как защита своей родины и своего короля».

Как видим, немалую долю ответственности за бесчинства флибустьеров и их безнаказанность губернатор Сантъяго-де-Кубы возложил на своих соотечественников, которые, по его мнению, утратили былую храбрость и рыцарский дух, присущий их предкам — героям Реконкисты и завоевания Америки.

В июне 1668 года командующий ямайской флотилией, имея под своим началом всего 460 человек, решил совершить нападение на город Пуэрто-Бельо. Из отчета самого Моргана известно, что в этом походе участвовали 9 вожаков флибустьеров: полковник Генри Морган, адмирал; капитан Томас Солтер, вице-адмирал; капитан Эдвард Коллир; капитан Томас Кларк; капитан Джон Моррис-старший; капитан Джон Моррис-младший; капитан Джон Анселл; капитан Жан Дюгла и капитан Рудольф Курт. Жан Дюгла (он же — Джон Дуглас, Джон Доглар) в письме, отправленном позже в Гавр и перехваченном испанскими шпионами, называет имена 8 вожаков. «Командирами экспедиции, — сообщает он, — были: Генри Морган, главнокомандующий; Джон Доглар, Джулиан Джон Солтер, Энох Кларк, капитан Рудольф Курт, Коллиэр, Джон Джеймс и Морис».

Заметим, что капитан Рудольф Курт был уроженцем Флиссингена (Зеландия) и, прежде чем присоединиться к флотилии Моргана, раздобыл каперское свидетельство у губернатора Тортуги Хотя Эксквемелин отрицает участие французов в этом походе, факт присутствия во флотилии кораблей Жана Дюгла и Рудольфа Курта определенно указывает на то, что какая-то часть бродяг с Тортуги и Сен-Доменга продолжала выступать союзниками англичан. Шарлевуа тоже не сомневался, что перед походом на Пуэрто-Бельо Морган возглавил «сводный отряд авантюристов из представителей двух наций». Часть французов, несомненно, влилась в состав экипажей, находившихся под командованием английских капитанов.

«Когда французы покинули Моргана, — рассказывает Эксквемелин, — то для англичан, казалось бы, настали плохие времена, и мужество, необходимое для новых походов, у них иссякло. Однако Морган приободрил их. Он сказал, что стоит им лишь последовать за ним, и он найдет средства и пути, чтобы добиться успеха. Предложение Моргана побудило их снова отправиться вместе с ним. К флотилии Моргана примкнул еще один пиратский корабль, который побывал в Кампече».»

Из этой информации неясно, кому принадлежал упомянутый корабль — англичанам, французам или голландцам. Согласно испанским и нидерландским источникам, в этом набеге участвовали также голландец Рок Бразилец (Геррит Герритсзоон) и его компаньон Бранд (Брейн, Брэдли).

Вновь предоставим слово Эксквемелину: «Когда, наконец, все было готово, он… взял курс к материку и несколько дней спустя подошел к побережью Коста-Рики. Когда местность было точно опознана, Морган решил совершить нападение на испанцев и сообщил об этом своим людям. По его мнению, в первую очередь следова\о захватить и разграбить Пуэрто-Бельо. При этом он заметил, что сделать это совсем нетрудно: ведь на берегу никто не догадывается об их прибытии. Ему возразили, что вылазка вряд ли удастся, потому что сил для нее явно в обрез. Но Морган ответил: «Чем нас меньше, тем больше достанется на каждого». И, выслушав это, все немедленно разошлись по своим местам.».

Описывая Пуэрто-Бельо, Эксквемелин отметил, что «после Гаваны и Картахены этот город, пожалуй, самый значительный из всех городов, заложенных испанским королем в Западных Индиях.

Он защищен двумя крепостями (Сантьяго-де-ла-Глория и Сан-Фелипе. — В.Г.), которые расположены у самого входа в гавань и могут отразить атаку любого корабля. В них всегда постоянный сильный гарнизон — триста солдат. В городе около четырехсот коренных жителей, кроме того, там живут и купцы, дожидаясь, пока нагрузят их корабли. Однако почва в этих местах постоянно выделяет испарения, и поэтому климат не очень-то здоровый, и купцы охотнее живут в Панаме, хотя их склады находятся в Пуэрто-Бельо и там работают их служащие. Из Панамы на мулах туда привозят серебро к прибытию испанских галеонов и кораблей, доставляющих негров.

Морган хорошо знал эти места Вечером он подошел к Пуэрто-де-Наос, примерно в десяти милях западнее Пуэрто-Бельо, и той же ночью, держась берега, вышел к Пуэрто-дель-Понтин, лежащему в четырех милях от города Там он отдал якори и посадил отряд в каноэ и гребные лодки; на борту Морган оставил только необходимую охрану, нужную лишь для того, чтобы затем ввести корабли в гавань. К полуночи пираты добрались до местечка Эстера Лонга Лемос и там высадились. Оттуда они двинулись к первым форпостам города Их вел англичанин, который уже бывал в этих местах в плену и знал все дороги. Англичанин пошел вперед, прихватив с собой еще трех или четырех пиратов. Они двигались совершенно бесшумно, тихо сняли часового и доставили его к Моргану. Морган стал допытываться, в какую пору в городе встают и какие силы у защитников. Часовой на эти вопросы ответил. Пираты заставили его пойти во главе отряда и пригрозили, что прирежут его, если выяснится, что он хоть в чем-нибудь соврал. Спустя четверть часа отряд наткнулся на редут. Пираты заняли его, не потеряв ни одного человека Перед штурмом Морган заявил испанцам, что, если они не сдадут редута, пощады им не будет. Но испанцы решили сражаться и открыть стрельбу, хотя бы затем, чтобы их услышали в городе и подняли там тревогу. Редут взяли довольно быстро — пираты подорвали его вместе со всеми защитниками. Затем пираты отправились прямо к городу. Большинство жителей еще спало: никто и вообразить себе не мог, что пираты отважатся напасть на столь укрепленный город, как Пуэрто-Бельо. Как только пираты вошли в город, все, кто был на ногах, принялись собирать свое имущество и прятать его в ямах. Испанцы еще надеялись задержать пиратов; часть из них отправилась к крепости, а другие к монастырям, беря с собой всех попадавшихся по пути».

Губернатор города прибыл в крепость одним из первых. Взяв на себя командование гарнизоном, он приказал открыть по наступавшим пиратам орудийный огонь. Сражение длилось с утра до полудня, но флибустьерам никак не удавалось взять крепость. Испанцы швыряли в них большие камни и бомбы, представлявшие собой горшки с порохом.

«Морган и его товарищи пали было духом, — сообщает Эксквемелин. — Но вдруг над малой крепостью они увидели английский флаг и с возгласом «Победа!» валом кинулись на штурм. Выиграв бой, Морган снова возгорелся отвагой и отправился в город, чтобы изыскать способ для захвата малого форта. Он приказал доставить знатнейших жителей города и прихватить из церковной сокровищницы серебро, золото и разные драгоценности, а затем отдал распоряжение сколотить лестницы, по которым один за другим могли бы подняться сразу четыре человека. Морган приказал группе монахов и женщин отнести лестницы к крепости и прислонить их к стенам. Он уже грозил губернатору, что заставит монахов штурмовать крепость, но губернатор не пожелал ее сдать; пока я жив, сказал он, крепость сдана не будет. Поэтому Морган и в самом деле заставил монахов, священников и женщин приставить лестницы к стене; он полагал, что губернатор не станет стрелять в своих людей. Однако губернатор щадил их не больше, чем пиратов. Монахи именем Господа и всех святых взмолились, чтобы губернатор сдал крепость и сохранил им жизнь, но никто не внимал их мольбам. Беднягам пришлось поставить лестницы, а затем пираты влезли на них с ручными гранатами и горшками с порохом, но встретили не менее яростное сопротивление. Однако они не пали духом. Часть пиратов подожгла крепостные ворота, а остальные столь же проворно забрались наверх. Испанцы увидели, какие силы надвигаются на них, и решили бежать. В крепости остался только губернатор, который, отчаявшись, стал истреблять своих же людей, словно врагов. Пираты предложили ему сдаться, однако он ответил: «De ninguna manera; porque mas vale тоrсото soldado honrado que ser ahorcado como cobarde». (Никогда!

Лучше умереть как храбрый солдат, нежели быть повешенным как трус). Пираты решили взять его в плен, но им это не удалось, и губернатора пришлось убить. Его жена и дочь, которые были в крепости, просили пиратов пощадить их мужа и отца, но просьбы эти оказались тщетными. Когда крепость пала — это случилось уже под вечер, — все пленники были доставлены в особые здания: мужчины в одни, женщины в другие. Пираты выделили караул для их охраны, а затем перенесли своих раненых в дом, стоявший поблизости. Когда все было кончено, пираты принялись пить и развлекаться с женщинами. В эту ночь полсотни отважных людей могли бы переломать шеи всем разбойникам».

На следующий день, как обычно, флибустьеры отправились грабить дома. От пленных они узнали о самых зажиточных жителях города и, схватив богачей, начали выпытывать у них, где те прячут свои сокровища.

Президент аудиенсии Панамы, получив известие о нападении английских и французских флибустьеров на Пуэрто-Бельо, срочно стал собирать отряд из 1500 человек для отпора захватчикам.

«Об этом сказали пиратам пленники, — продолжает свой рассказ Эксквемелин. — Но пираты не слишком тревожились; правда, они держались неподалеку от кораблей, и, если бы сила оказалась не на их стороне, готовы были тотчас же поджечь город и уйти в море. Спустя четырнадцать дней многих стала косить эпидемия, от трупов шло зловоние; кое-кто пострадал от распутства — вина и женщин. Большинство раненых пиратов погибло. Погибло много и испанцев, однако не от обжорства, а от голода и горя: ведь если в былые времена начинали они день чашкой шоколада, то теперь считали за счастье поживиться кусочком хлеба или обрезком ослятины.

Между тем у Моргана все было готово для выхода в море. На корабли погрузили добычу и все припасы; кроме того, через пленников Морган сообщил, что требует выкупа за город: иначе он предаст все дома огню и сравняет крепость с землей. Желая дать возможность испанцам собрать деньги, он отпустил двух человек и потребовал от них, чтобы они ему доставили сто тысяч пиастров. Эти испанцы добрались до президента Панамы и сообщили ему все, что произошло в Пуэрто-Бельо.

Президент собрал людей и подошел к окрестностям Пуэрто-Бельо. Пираты, стоящие в дозоре, почуяли, откуда дует ветер, и, выбрав момент, когда испанцы были в теснине, бросили на них хорошо вооруженный отряд в сто человек. Пираты перебили множество испанцев и вернулись в крепость. Президент Панамы предупредил Моргана, что если он сейчас же не покинет крепость, то испанцы нападут на них и никого не пощадят. Однако Морган не ведал страха и всегда действовал наудачу. Он ответил, что до тех пор не покинет крепость, пока не получит выкупа. Если же он вынужден будет уйти, то сравняет крепость с землей и перебьет всех пленников. Губернатор Панамы никак не мог придумать, как же сломить разбойников, и в конце концов бросил жителей Пуэрто-Бельо на произвол судьбы». Наконец горожане собрали деньги и выплатили пиратам сто тысяч пиастров выкупа».

Согласно легенде, которую приводят в своих сочинениях Эксквемелин и Шарлевуа, президент Панамы не мог поверить, как это четыре сотни разбойников без артиллерии смогли взять, казалось бы, неприступный город. Он послал к пиратскому вожаку парламентера с просьбой рассказать, каким образом ему удалось захватить столь сильное укрепление. Морган встретил посланца очень приветливо, передал ему «французское ружье длиной в четыре с половиной фута, стреляющее пулями весом шестнадцать штук на фунт, а также патронташ с тридцатью зарядами, также французский, и прочие принадлежности. Вручив подарки, Морган передал через этого гонца президенту, что дарит ему ружье и что через год или два сам придет в Панаму. Президент в ответ послал Моргану подарок: золотое кольцо со смарагдом; он поблагодарил Моргана и передал, что с Панамой ему не удастся проделать то же самое, что с Пуэрто-Бельо, даже если Моргану удастся подойти к городу».

Наконец, погрузив на борт кораблей добычу, трофейные пушки, провиант и дрова, флибустьеры снялись с якорей и вышли в открытое море. Все награбленное было разделено на островах Хардинес-де-ла-Рейна южнее Кубы. По оценке Эксквемелина, добыча «составила двести пятьдесят тысяч пиастров золотом, драгоценностями и серебряными изделиями, а сверх того, взято было много холста, шелков и других товаров» (по данным Шарлевуа, добыча оценивалась в 260 тыс пиастров). Затем флотилия направилась в сторону Ямайки.

В отчете Совету Ямайки от 7 сентября 1668 года Морган и его офицеры изложили свою версию набега на Пуэрто-Бельо. Краткий пересказ ее содержится в «Календаре государственных бумаг».

«Отплыв в мае [от берегов Кубы], они высадились на побережье Порто-Белло (Пуэрто-Бельо. — Примеч. ред.) и, проведав ранее о военных сборах, которые осуществлялись здесь против Ямайки, а также узнав от некоторых пленных, которые бежали с Провиденса, что принц Морис и различные англичане удерживались в цепях в темнице замка этого города, они решили, что их долг состоит в том, чтобы атаковать это место. Французы наотрез отказались присоединиться к акции, полной таких опасностей, так что, оставив свои корабли 26 июня в 40 лигах (по данным Дюгла, в 37 лигах. — В.Г.) в подветренной стороне от Порто-Белло… они взяли свои каноэ в количестве 23 (у Дюгла 28. — В.Г.) и, гребя вдоль берега, высадились в 3 часа утра и двинулись в город; и, видя, что они не смогут спокойно снабдить себя припасами, они были вынуждены напасть на крепость [Сантьяго], которую они взяли штурмом и нашли большой запас амуниции, провизии и некоторое количество людей — около 130 человек, из коих 74 было убито, включая коменданта. В темнице находились 11 англичан в цепях, которые провели здесь два года; и им сообщили, что великий человек [принц Морис] был отправлен отсюда шесть месяцев тому назад в Лиму, что в Перу, который раньше был доставлен [в Пуэрто-Бельо] из Порто-Рико, а также о том, что принц Монте-Сирка был здесь с приказом короля Испании собрать против нас 2200 человек из провинции Панама, в которой находится Порто-Бельо, достоверность чего была подтверждена всеми грандами. Губернатор второй крепости (Сан-Фелипе. — В.Г.) отказался разрешить их кораблям свободно войти в порт, и они вынуждены были попытаться захватить ее, что завершилось взятием крепости и выходом с развевающимися знаменами, а третья крепость немедленно сдалась пяти или шести англичанам. И так овладели городом и тремя крепостями; в первом было 900 человек, способных носить оружие. На 5-й день прибыл президент Панамы с примерно 3000 людей, которого они разбили с большим для него уроном, так что на следующий день он предложил 100 000 пиастров за то, чтобы они оставили город, крепости и 300 негров; и когда плата была внесена, они вернулись на борт, оставив город и крепости в таком же хорошем состоянии, в каком они их нашли. В первой крепости находилось 30 бронзовых пушек, не считая железных, во второй — 13, все бронзовые, и в третьей — 14 пушек. 2 августа, благополучно совершив путь домой, они прибыли сюда около середины того же месяца; только капитан Эдвард Коллир сошел на берег в заливе Кордивант, в четырех лигах от Санта-Марты, ради провизии, и по счастливой случайности захватил пленником родственника губернатора, от которого он снова получил информацию о значительных приготовлениях испанцев против Ямайки, а также о восстании индейцев, взятии ими Момпосса, предании мечу мужчин, женщин и детей и намерении неожиданно захватить Санта-Фе, чтобы затем отыскать богатейший золотой рудник в доминионах короля Испании, для сохранения которого они [испанцы] весьма сильно укрепляли Санта-Марту. Потом они объявили всему собранию, что во всей этой акции в Порто-Белло они потеряли лишь 18 человек убитыми и 32 ранеными и удерживали город 31 день; и, для лучшего оправдания себя от обычных сплетен врагов, они утверждали, что нескольким знатным дамам и другим пленным они предложили свободу уйти в лагерь президента, но дамы отказались, сказав, что они были теперь пленниками благородного человека, который более заботился об их чести, чем они могли бы найти в лагере президента среди его грубых панамских солдат, и так добровольно оставались с ним до передачи города и крепостей, когда со многими благодарностями и добрыми пожеланиями они вернулись в свои прежние дома».

Дюгла добавляет, что если бы флибустьеры «имели 800 человек, то, возможно, пошли бы на Панаму, лежащую примерно в 18 лигах к югу от Пуэрто-Бельо, и легко сделались бы ее хозяевами, как и всего королевства Перу».

По данным Модифорда, после грабежа Пуэрто-Бельо участники похода получили по 60 ф. ст., но это была «официальная» цифра На самом деле добыча оказалась более солидной. По данным испанского посла в Лондоне, «доля каждого солдата составила 600 (унций) или 80 фунтов в полкроновых унциях, откудаможно представить, сколько досталось офицерам, губернатору и их доверенным лицам». Свою долю получили также лорд-адмирал Англии герцог Йоркский, его заместитель герцог Альбемарль и сам король.

1 октября сэр Томас писал герцогу Альбемарлю, что сделал флибустьерам выговор за взятие Пуэрто-Принсипе и Пуэрто-Бельо, поскольку каперское поручение разрешало им нападать только на испанские корабли. В то же время он приложил к письму отчет Моргана и его офицеров от 7 сентября, в котором те оправдывали свои действия угрозой испанского вторжения на Ямайку.

В конце лета или начале осени 1668 года, когда основные силы флибустьеров оставались на английской Ямайке, в гавани Тортуги бросил якорь корабль «Пти-Николао. 18 сентября его капитан, ирландец Уильям Гриффин, приобрел у губернатора д'Ожерона каперское свидетельство на право грабежа подданных испанской короны. Крейсерство его было успешным, и вскоре в распоряжении Гриффина было уже два корабля с экипажами, состоявшими в основном из англичан и ирландцев (французов было только два человека). Несколько лет о нем ничего не было слышно, но в 1675 году он объявился на Эспаньоле, откуда отплыл к побережью Новой Гранады. В сентябре того же года этот капитан захватил у берегов Картахены испанское судно с грузом какао, а в декабре привел свой приз на Ямайку для продажи. Какова его дальнейшая судьба — неизвестно.

Что касается Моргана, то он осенью 1668 года отправил флибустьерам Тортуги и Эспаньолы (в том числе Пьеру Пикару) приглашение принять участие в новом большом походе против испанцев. Рандеву было назначено у острова Ваш, куда стали стягиваться суда английских, голландских и французских пиратов.

В октябре губернатор Ямайки сообщил Джозефу Уильямсону, секретарю лорда Арлингтона, что Морган, имея под своим командованием 10 судов и 800 человек, отплыл из Порт-Ройяла к острову Ваш. В конце года туда пришли с Тортуги два французских корсарских судна, один из которых, фрегат «Серф Волан» («Бумажный змей»), был приписан к Ла-Рошели и находился под командованием уроженца Сен-Мало капитана Ла Вивона (встречаются и другие варианты написания этого имени — Ла Вевен, Вивьен). На борту фрегата было установлено 24 пушки и 12 кулеврин, экипаж насчитывал 45 человек. На Лнтилы Ла Вивон прибыл, имея каперское свидетельство от герцога де Бофора Судя по всему, он не собирался идти в поход вместе с англичанами, а лишь доставил к месту базирования пиратской флотилии французских добровольцев и одолжил Моргану провиант. Морган же, нуждаясь не только в провизии, но и в хорошем боевом судне, во что бы то ни стало хотел присоединить его к своей флотилии.

В это время из Англии на Ямайку пришел 22-пушечный королевский фрегат «Оксфорд» (водоизмещение — 240 тонн, экипаж — 95 человек), присланный «для защиты острова, подавления приватиров и развития торговли и коммерции». Поскольку капитан фрегата умер, губернатор Модифорд передал «Оксфорд» под командование сподвижника Моргана Эдварда Коллира и велел ему идти на соединение с флотилией, стоявшей у острова Ваш. Коллир, по всей видимости, увеличил количество пушек на фрегате до 34 (или даже 36), а численность экипажа довел до 160–180 человек, после чего покинул Порт-Ройял и направился к юго-западной оконечности Эспаньолы. 29 октября он встал на якорь у острова Ваш.

В британских архивах сохранилось свидетельство Ричарда Брауна, находившегося на борту «Оксфорда» в качестве главного хирурга Письмо Брауна адресовано Джозефу Уильямсону и датировано 20 (30) января 1669 года Согласно его версии, в задачу капитана «Оксфорда» входило расследование дела, связанного с ограблением французскими корсарами английского торгового кеча «Комонвэлс» из Виргинии, шкипером которого был Исаак Раш. С кеча забрали 12 бочек свинины, бочку масла и другие продукты. Виновным в этом пиратском акте решили сделать капитана Ла Вивона Коллир отправил к нему своего лейтенанта с приказом явиться на борт «Оксфорда». Опешивший Ла Вивон ответил, что впервые слышит, чтобы капитану французского военного корабля какой-то иностранец приказывал оставить его корабль. Тогда на следующее утро Коллир снялся с якоря, подошел вплотную к «Серф Волану» и пригрозил взять его на абордаж. Ла Вивону пришлось подняться на борт и вступить в переговоры с Коллиром. Последний попросил его предъявить свое каперское свидетельство, и француз, еще немного поупрямившись, показал ему патент от герцога де Бофора. Англичане знали, что виргинский кеч был захвачен неким капитаном Ла-Рошем из Тулона. На следующий день они привезли на остров Ваш шкипера «Комонвэлса» и показали ему арестованного французского капитана Исаак Раш «опознал» в Ла Вивоне «капитана Ла-Роша». Французу тут же велели перебраться на борт «Оксфорда» вместе со всей командой. Корабль его объявили «добрым призом», а самого его пообещали судить на Ямайке как пирата.

Кроме обвинения в ограблении виргинского кеча капитану «Серф Волана» (переименованного в «Сэтисфекшн») инкриминировали использование каперского свидетельства, действительного лишь в пределах Средиземного моря (но не в Вест-Индии).

«Потом Морган собрал у себя военный совет с капитанами других пиратских кораблей, — пишет Эксквемелин, — и на этом совете пираты обсудили, в какое именно место испанского побережья им надлежит отправиться. Договорившись [идти на Картахену], пираты подняли паруса и взяли курс на восточную оконечность острова Эспаньолы, чтобы затем отправиться к острову Савоне [Саоне]; они решили, что суда сперва разойдутся, а потом снова соберутся в условленном месте, и там уже они договорятся окончательно, куда же им идти дальше. На всех кораблях выпили за здоровье короля и будущие успехи; при этом многие подняли стрельбу — господа были внутри корабля, а все остальные на палубе. Но весело было начало, а печальным оказался конец этого пиршества. Шальным выстрелом из мушкета какой-то пират угодил в пороховой погреб, и корабль — а на нем было триста англичан и пленники французы — взлетел на воздух. Без малого тридцать человек простились с жизнью, но те, кто был в каютах, спаслись и отделались довольно легко. Моргану слегка свело ногу. Все находились на корме корабля, а на английских судах пороховые погреба располагаются в носовой части. И спаслось бы еще больше, если бы команда не перепилась до такой степени. Англичане не знали, чем объяснить это несчастье, и свалили все на французов, обвинив их в том, что они подорвали английский военный корабль; пираты говорили, будто французы получили от испанцев поручение напасть на английский корабль и завладеть им, если это удастся. В доказательство они показывали охранное письмо, отнятое у французов, а письмо это они получили у губернатора Баракоа; губернатор разрешал им следовать на Кубу и нападать на английские корабли, то есть на пиратов Ямайки. Хотя Испания и не была в состоянии войны с английской короной, но пираты день ото дня причиняли испанским владениям все больший вред. Охранное письмо француз получил не для того, чтобы сражаться с пиратами: ведь он сам находился под защитой английских разбойников; скорее оно нужно было для того, чтобы вести с испанцами торговлю. Капитана французского судна оставили в живых, но дело было уже загублено. Англичане вернулись на Ямайку; французский капитан последовал за ними, надеясь устроить там свои дела; однако по прибытии на Ямайку он угодил в тюрьму и одно время опасался, что его повесят».

Иначе описывает эту трагедию хирург Ричард Браун:

«2-го января, около 10 часов утра, на борту «Оксфорда» состоялся военный совет с участием адмирала Моргана, капитана Коллира, капитана Пеннанта, капитана Айлетта, капитана Бигфорда, капитана Морриса-старшего, капитана Морриса-младшего, капитана Бруэра, капитана Торнбери. И около 12 часов, когда он закончился, капитан велел, чтобы стреляли из 15 пушек в честь их намерения идти атаковать Картахену с теми судами, которые у них уже имелись, а также 2 или 3 другими, прибытия которых они ожидали, вместе с кораблем месье Ла Вивена, находившимся в их владении. Людей же, с коими они могли это осуществить… включая дополнительно 180 человек, было не более девятисот. Но около 12 часов ситуация изменилась, ибо когда все капитаны, включая французского капитана, обедали на квартердеке, «Оксфорд» взорвался и более 200 человек погибли, в том числе капитан Айлетт — командир «Лилли» (последний командир «Форсайта» в Англии), капитан Бигфорд, капитан Моррис, капитан Торнбери, капитан Уайтинг-Уцелели лишь шестеро мужчин и 4 юнг, принадлежавшие «Оксфорду»: капитан Коллир, м-р Томас Виннер — мастер, м-р Рич[ард] Норман — помощник мастера, м-р Рич[ард] Браун — хирург, кок; и 8 других, которые были на борту французского приза; добрая половина [людей] охотилась, а другие стирали свою одежду на берегу. Трудно представить, из-за чего произошла эта печальная авария, но, видимо, причиной ее стала халатность артиллериста при забивке пороха в пушки, которые несколько ранее были разряжены. В момент взрыва судна капитан Уайтинг, казначей и я обедали… Грот-мачта была выдернута из корабля и упала на штирборт квартердека, где капитан Айлетт, капитан Бигфорд и некоторые другие капитаны прохаживались, и все получили удар в голову грот-мачтой, и капитан Уайтинг, который находился справа от меня, и казначей, находившийся слева… потонули. Мне, слава Богу, удалось избежать этого. Я лишь услышал страшный шум, с огнем и дымом, и зубчатые стены навеса, охваченные огнем, упали на меня. И тут же я почувствовал, как палуба поехала, и вода накрыла меня с головой, я нырнул, но вскоре вынырнул снова и так уцелел, забравшись верхом на бизань-мачту. Здесь было не более 20 людей разного сорта с других кораблей и из нашей команды, которые уцелели, но многие из них получили сильные травмы, а все, кто был на палубе или в любой другой части судна, погибли, кроме тех, кто находился на квартердеке.

Лодки, пришедшие, чтобы спасти тех, кто потерпел кораблекрушение, доставили нас на судно капитана Вивена, которое мы перед тем взяли. И 6 января капитан Коллир пошел на нем под всеми парусами к Ямайке».

В Порт-Ройяле Коллир передал пленного французского капитана полицейскому маршаллу, а сам, вместо того чтобы вернуться к Моргану, решил идти на трофейном французском фрегате «промышлять испанца» в Мексиканском заливе. Хирург Ричард Браун присоединился к нему. 18 февраля он писал секретарю Уильямсону, что «Сэтисфекшн» снабжен провизией на четыре месяца, чтобы идти к берегам Кампече. В этом же письме хирург упоминает о каком-то загадочном корсаре с Тортуги, промышлявшем в водах Ямайки: «Здесь находится некий Джон Джонсон Романе (очевидно, Ян Янсзоон Романсз. — В.Г.) из Хоорна, что в Западной Фризии, готовый отплыть в Голландию; его консорт был взят шесть недель назад французским приватиром и переоснащен в 12-пушечный боевой корабль, который теперь крейсирует возле порта, поджидая его судно, но так как он отплывает в компании с нами, то надеется, что мы не дадим его в обиду».

Тем временем Морган, несмотря на гибель «Оксфорда», не стал отказываться от своего намерения совершить поход к берегам Южной Америки.

«Спустя восемь дней после взрыва английского корабля, — рассказывает Эксквемелин, — англичане выловили разлагающиеся тела убитых, однако не для того, чтобы их похоронить, как повелевал печальный долг, а чтобы снять с них одежду и золотые кольца Пираты выловили трупы, сняли с них платья и отрубили пальцы, на которых были кольца, а затем бросили тела за борт на съедение акулам. Долгое время к берегу волны прибивали человеческие косги.

Морган остался верен принятому решению: на острове Савоне [Саоне] он должен был собрать совет, чтобы выяснить, куда же держать путь. Так как он сам назначил этот остров для встречи, то пошел к нему под всеми парусами с оставшимися пятнадцатью кораблями. Он командовал самым крупным кораблем (приватирским судном «Лилли». — В. Г.), на котором было четырнадцать пушек. Команды всех пятнадцати кораблей в общей сложности насчитывали девятьсот шестьдесят человек. Через несколько дней пираты подошли к мысу Кабо-де-Лобос, лежащему на южном побережье Эспаньолы. Тут поднялся сильный восточный ветер, и бушевал он целых три недели; что ни день, пираты предпринимали попытки поставить паруса, чтобы обойти мыс, но это им не удавалось. Наконец они все-таки добрались до места В семи или восьми милях от рейда они заметили еще один корабль. Это был англичанин, шедший прямо из Англии. Несколько кораблей отделились от флотилии и направились навстречу, надеясь что-либо купить на этом судне. Морган же следовал своим курсом и назначил местом встречи пролив Окоа..»

Через два дня Морган достиг указанного пролива, запасся на берегу пресной водой и стал поджидать остальные корабли флотилии. Часть моряков сошла на берег, чтобы поохотиться на лошадей, коров и овец, и имела кровавую стычку с испанцами. В бою погибло не меньше двадцати флибустьеров. В отместку Морган сжег на берегу несколько домов местных жителей.

Спустя короткое время флотилия достигла острова Саона, возле которого было назначено рандеву. Пока ожидали прибытия отбившихся кораблей, отряд из 150 человек совершил еще одну вылазку на Эспаньолу. Там пираты намеревались ограбить асьенды в районе Санто-Доминго, чтобы пополнить запасы провизии. Однако испанцы были начеку, и, встретив вооруженный отпор, разбойники бесславно ретировались к своим кораблям.

Убедившись, что отбившиеся от флотилии корабли не придут (а это были суда капитанов Джона Анселла, Рока Бразильца, Брандта, Ялласа и пр.), Морган сделал смотр всем своим силам. Выяснилось, что на борту каждого из 8 оставшихся кораблей насчитывается примерно по 50 человек; его собственный 14-пушечный корабль «Лилли» был самым большим. «Согласно первоначальному плану, — пишет Эксквемелин, — пираты собрались разграбить буквально все города и поселения на берегах Каракаса. Однако теперь, когда дела пошли по-другому, надо было изменить прежние планы.

Среди пиратов был один французский капитан (Пьер Пикар. — В.Г.), который уже участвовал в походе Олоне на город Маракайбо, и он готов был провести туда флотилию Моргана. Морган обсудил с ним все подробности нападения и известил об этом команду. Пираты единодушно одобрили замысел своего вожака».

Корабли пересекли Карибское море с севера на юг и, миновав остров Кюрасао, подошли к Арубе. Здесь экипажи выторговали у местных индейцев овец и коз, затем, после двухдневной стоянки, под покровом ночи тихо снялись с якорей. На другой день в полдень флотилия вошла в Венесуэльский залив. Чтобы испанские дозорные их не обнаружили раньше времени, суда остановились на значительном удалении от сторожевой башни, а вечером продолжили путь. На рассвете 9 марта они подошли к форту Ла-Барра, располагавшемуся у входа в лагуну Маракайбо. Со времени набега Олоне испанцы успели построить здесь новые укрепления.

Мелководье не позволяло пиратам подвести их суда к берегу, и они спустили на воду шлюпки и каноэ. Заметив приближение неприятеля, испанцы открыли по нему огонь из пушек. Осада форта продлилась до вечера. Наконец, взорвав часть укреплений, испанский гарнизон отступил под прикрытием порохового дыма.

«Пираты очень удивились, никого не обнаружив в столь укрепленном месте, — рассказывает Эксквемелин. — Они подбежали к погребу, еще полному порохом, и увидели, что огонь от зажженных фитилей подбирается по пороховым дорожкам и горит на расстоянии дюйма от большой кучи пороха. Так что промедли они хоть одно мгновение — и крепость взлетела бы на воздух вместе с теми, кто ее захватил. Морган приказал немедленно вытащить порох из крепости и подорвать крепостные стены, а все пушки бросить в кучу. В крепости было шестнадцать пушек, стрелявших восьми-, двенадцати- и двадцатичетырехфунтовыми ядрами, шестьдесят мушкетов и боевых припасов в должной пропорции. Пушки были сброшены со стен, а лафеты сожжены».

На рассвете следующего дня флибустьеры переправили на адмиральский корабль несколько пушек и бочонков пороха. Остальные трофейные пушки просто заклепали и зарыли на пляже. Вслед за этим, спешно погрузившись на малые суда и каноэ, основные силы корсаров двинулись по мелководью к Маракайбо. Ровно через сутки, не встретив ни малейшего сопротивления, они вступили в покинутый жителями город. Обыск домов показал, что в них остались только немощные старики и старухи, не успевшие или не пожелавшие уйти в лес Убедившись, что в городе им никто не угрожает, флибустьеры разместились в богатых особняках на главной площади, а в кафедральном соборе устроили арсенал.

«В тот день, когда пираты вошли в город, сотня этих разбойников решила отправиться за добычей и пленниками, — продолжает свое повествование Эксквемелин. — На следующий вечер они вернулись, ведя за собой пятьдесят мулов, навьюченных добром, и около тридцати пленных: были среди них и мужчины, и женщины, и дети, и рабы. Как обычно, их стали терзать, пытаясь узнать, куда скрылось население города Одних просто истязали и били; другим устраивали пытки святого Андрея, загоняя горящие фитили между пальцами рук и ног, третьим завязывали веревку вокруг шеи, так что глаза у них вылезали на лоб и становились словно куриные яйца Кто вообще не желал говорить, того забивали до смерти… Пытки продолжались три недели. Одновременно пираты совершали ежедневные набеги в окрестности города и всегда приносили большую добычу. После того как пираты выявили сотню богатейших семейств Маракайбо и разграбили все их имущество, Морган решил отправиться в Гибралтар. Впопыхах снарядили корабли и доставили на них добычу и пленников; затем подняли якори и взяли курс на Гибралтар». Несколько пленников высадили на берег и послали в Гибралтар, заставив их от имени Моргана потребовать сдачи города».

Когда Морган и его головорезы подошли к Гибралтару, испанцы открыли по ним ураганный огонь из тяжелых пушек. Этот отпор лишь раззадорил флибустьеров: они решили, что «там, где крепко защищаются, наверняка много добычи, ну а сахар всегда подсластит и кислую кашу.

На следующий день, рано-рано утром, пираты сошли на берег и избрали не самый прямой и короткий путь, а по предложению одного француза, который уже бывал здесь и хорошо знал эти места, пошли по другой, лесной дороге; это давало им возможность напасть на Гибралтар с возвышенности и с тыла. Но часть пиратов все же двинулась главным путем, чтобы у испанцев создалось впечатление, будто именно отсюда готовится на них удар. Однако такие предосторожности были ни к чему: испанцы хорошо помнили, что произошло два года назад при налете французов, и предпочли добровольно покинуть эти места, чтобы снова не подставлять свои шеи под топор. На дороге, по которой испанцы отходили, они соорудили несколько засад, чтобы задержать пиратов, если те за ними погонятся. Крепостные орудия испанцы заклепали, а порох увезли».

В Гибралтаре флибустьеры нашли лишь одного «придурковатого испанца». Он долго морочил разбойникам головы, рассказывая им о несуществующих несметных сокровищах. Не сумев добиться от него ничего путного, пираты подвергли его страшным пыткам, после чего убили. В тот же день, по данным Эксквемелина, партия пиратов привела какого-то бедняка с двумя дочерьми. На следующее утро разбойники «вышли с ним из города и потребовали привести туда, где прятались остальные; однако испанцы, заметив пиратов, тотчас же уходили дальше в лес; в лесу они жили в шалашах и прятали свое добро от дождя. Этот бедняга не мог найти ни одного человека; пираты же думали, что он их намеренно водит вокруг да около, и в ярости повесили его на дереве» Потом пираты разделились и принялись искать людей в окрестностях города, стараясь захватить их врасплох в тех местах, куда испанцы волей-неволей должны были приходить за какими-нибудь плодами и кореньями. Наконец удалось поймать одного негра; ему пообещали, что возьмут с собой на Ямайку, и, если добыча будет найдена, дадут ему столько денег, сколько он пожелает, а также оденут его в испанское платье. Негру все это пришлось по душе: он сразу же вывел пиратов туда, где скрывались испанцы. Как только пираты захватили несколько человек, они заставили негра убить одного из пленников… Этот негр причинил очень много горя. Пираты ходили с ним целых восемь дней и лишь затем вернулись в Гибралтар. Всех пленников, захваченных в пути, они принуждали за ними следовать, а награбленное добро везли на мулах. Под конец пираты набрали столько пленных, что не могли уже двигаться дальше; поэтому они решили вернуться в Гибралтар, куда и привели всех, кого им удалось захватить.» Всех вместе их набралось двести пятьдесят человек».

В Гибралтаре грабежи и издевательства над пленными продолжились. Хотя некоторые исследователи полагают, что Эксквемелин, описывая варварское обращение флибустьеров с испанцами, чересчур сгустил краски, нам подобные предположения представляются необоснованными. Любой, что читал документальные свидетельства той эпохи о поведении обычных солдат и моряков в захваченных ими городах или селениях (будь то в Европе, Азии, Африке или Америке), знает, каким чудовищным насилиям они подвергали гражданское население. Морские разбойники в этом отношении были не лучше и не хуже всех прочих «псов войны». И можно не сомневаться, что Эксквемелин воочию видел, как пираты своих жертв «привязывали к деревянному кресту и всовывали между пальцами рук и ног горящие фитили. Некоторых связывали, разводили огонь и совали в огонь ноги, предварительно намазав их салом, так что люди эти тотчас же вспыхивали; обожженных пленников затем бросали. Перерезав хозяев, принялись за рабов».

Один из африканских невольников, не выдержав пыток, согласился провести разбойников к выходу из лагуны, где стояли большой торговый корабль и четыре барки, нагруженные товарами из Маракайбо. Сотня пиратов на двух небольших судах тут же отправилась к выходу из лагуны на поиски указанных судов. В это время другой раб согласился отвести флибустьеров в убежище, где скрывались губернатор, женщины и дети. Хотя Морган сам с отрядом из 350 человек бросился на поиски губернатора, поймать последнего не удалось.

Через две недели в Гибралтар вернулись суда, ходившие к устью лагуны; они привели с собой испанский корабль и 4 барки с пленными, а также грузом полотна и шелка В конце концов, проведя в опустошенном Гибралтаре пять недель, флибустьеры решили покинуть это поселение. Перед уходом они послали несколько пленников в лес, чтобы передать скрывавшимся горожанам требование о выкупе. Ответ испанцев был уклончивым: с одной стороны, они сказали, что у них нет денег, а с другой — попросили пиратов немного подождать, пока они попытаются собрать требуемую сумму.

Не желая больше терять время, Морган решил вернуться в Маракайбо. Забрав рабов и четырех заложников, а остальных отпустив за скромный выкуп, флибустьеры спешно погрузились на свои суда и подняли паруса Через четыре дня, 17 апреля, они были уже в Маракайбо. Там к Моргану привели одного беднягу, который лечился в городском лазарете. Этот человек сообщил, что в лагуну недавно вошли 3 испанских военных корабля и 1 вспомогательный бриг из армады де Барловенто («Магдалена», «Сан Луис», «Нуэстра Сеньора де ла Соледад» и «Маркиза»), которые подстерегают корсаров, а в крепости Ла-Барра вновь установлены пушки. Таким образом, флибустьеры оказались в мышеловке. Силы испанцев значительно превосходили силы англичан и французов. Но Морган, желая показать, что его люди не пали духом, нагло потребовал от испанцев уплатить выкуп за Маракайбо. В случае невыполнения этого требования он угрожал предать город огню.

Спустя два дня от испанского генерала дона Алонсо дель Кампо-и-Эспиносы, стоявшего с кораблями у выхода из лагуны, пришло письмо следующего содержания:

«Моргану, адмиралу пиратов.

От своих друзей и соседей я получил сообщения, что вы осмелились предпринять враждебные действия против страны и города, находящихся под властью Его Католического Величества, короля Испании, моего господина. Поэтому моим долгом было прийти сюда и занять крепость, которую вы захватили у горсти трусов, установить в ней пушки и тем самым укрепить выход из гавани — словом, сделать все, как велит долг. Тем не менее, если вы смиренно вернете все, что вами награблено, и освободите рабов и пленников, я из-за мягкосердия и жалости к вам отпущу вас, чтобы вы смогли добраться до вашей родины. Но если, несмотря на мои добросердечные предложения, вы станете упрямиться, я приведу из Каракаса более легкие суда и прикажу моим войскам в Маракайбо уничтожить вас без всякой пощады. Вот мое последнее слово: отдавшись в мои руки, вы будете вознаграждены, в ином случае я прикажу моим храбрецам отомстить вам за все те обиды, которые вы нанесли испанскому народу в Америке.

Дано на корабле Его Католического Величества «Магдалена», коим я командую, стоящем у входа в лагуну Маракайбо, 24 апреля 1669 года. Подписал: дон Алонсо дель Кампо-и-Эспиноса».

О дальнейшем ходе событий Эксквемелин сообщает следующее:

«Морган прочел это письмо и приказал собрать всех пиратов. Он огласил его сперва по-английски, потом по-французски, а затем спросил: хотят ли они отдать добычу в обмен на право свободного выхода или готовы сражаться? Все ответили, что лучше сражаться до последней капли крови, чем отдать добычу: ради нее они однажды уже рисковали жизнью и готовы снова поступить точно так же. Из толпы вышел один пират и объявил Моргану, что готов с двенадцатью товарищами подорвать самый большой испанский корабль. Он предложил превратить судно, которое пираты захватили в лагуне, в брандер, но снарядить как обычный боевой корабль, подняв флаги и установив на его борту чурки с шапками, чтобы казалось, будто на нем настоящая команда, а вместо пушек выдвинуть из портов деревянные чурки, которые называют негритянскими барабанами, то есть отрезки полых древесных стволов длиной около полутора футов. Поскольку пираты находились в столь бедственном положении, совет был одобрен, но Морган все еще надеялся найти другие способы одолеть испанского адмирала. Итак, он еще раз обратился к испанцам со следующим предложением: пираты готовы уйти из Маракайбо, не спалив города и не причинив ему вреда, даже без выкупа они готовы отдать половину рабов и выпустить остальных пленников безвозмездно, а также отказаться от выкупа за Гибралтар и освободить заложников.

Испанский генерал ответил, что и слушать не желает о таких предложениях и дает пиратам еще два дня… Получив такой ответ от генерала, Морган решил пойти на все, лишь бы выйти из лагуны, не отдавая добычи. Он запер всех пленников и приказал наблюдать за ними построже… Тем временем часть пиратов собрала в городе всю смолу, воск и серу и соорудила огромный зажигательный снаряд. Трюмы судна набили пальмовыми листьями, перемешав их с воском, смолой и серой; на эту смесь положили большие полотнища холста, которыми накрывали пушки; под каждой чуркой поставили шесть горшков с порохом; чтобы взрыв оказался еще сильнее, подпилили наполовину бимсы. Кроме того, проделали новые пушечные порты и вместо пушек вставили в них «негритянские барабаны». На палубе поставили несколько деревянных чурок и надели на них шапки, чтобы издали они выглядели как люди; наконец подняли адмиральский флаг. Когда корабль-брандер был готов, решили идти под всеми парусами к устью лагуны, посадив в одну из барок всех пленных, а во вторую — добычу и женщин. Каждую из барок охраняло по двенадцать вооруженных пиратов; там, где были индейцы, погрузили несколько тюков с товарами, а где были женщины — положили весь запас золота и драгоценностей. Всем баркам было дано указание держаться позади в определенном месте, но по условному сигналу они должны были поравняться с флотилией и как можно быстрее выйти в море. Брандеру дано было указание идти перед флагманом и взять на абордаж самый большой корабль, но если в силу каких-либо обстоятельств это ему бы не удалось, то на абордаж должен был кинуться сам адмирал. Позади флагмана шло еще одно судно, которое должно было оказать помощь брандеру: если бы враг что-либо заметил, с него должны были подкинуть смолы и прочую легковоспламеняющуюся рухлядь. Когда Морган отдал все приказания, пираты дали клятву драться плечом к плечу до последней капли крови, а если дела обернутся плохо, то не давать врагу пощады и биться до последнего человека..»

26 апреля (по данным Эксквемелина — 30 апреля) 1669 года Морган со своими людьми отправился навстречу испанским кораблям, стоявшим в середине пролива. Приблизившись к ним на расстояние чуть больше пушечного выстрела, флибустьеры отдали якори, так как вступать в сражение было уже поздно. Ночь прошла в тревожном ожидании.

На рассвете пиратская флотилия двинулась в сторону вражеской эскадры.

«Испанцы решили, что пираты готовы на все, лишь бы выйти из пролива; и их корабли, подняв якори, пошли навстречу пиратским, — читаем у Эксквемелина — Корабль-брандер двинулся на самый большой испанский корабль («Магдалену». — В.Г.) и таранил его. Когда испанский генерал сообразил, что это за судно, он отдал приказ своим людям перебраться на его палубу и срубить мачты, чтобы судно унесло течением. Но испанцы не успели ничего сделать: брандер внезапно взлетел на воздух, просмоленное полотно облепило такелаж «испанца» и, охваченный мощным пламенем, корабль генерала заволокло густым дымом. Когда со среднего корабля («Сан Луис». — В.Г.) увидели, что флагман горит, капитан его тотчас же умчался под прикрытие форта и наскочил на мель; третье судно («Маркиза». — В.Г.) хотело повторить этот маневр, но пираты погнались по пятам и захватили его. Ворвавшись на корабль, они мгновенно перетащили к себе все, что было возможно, и запалили судно. Горящий корабль погнало к берегу, на нем почти никто не уцелел».

После взрыва флагмана корабль «Нуэстра Сеньора де ла Соледад» успел развернуться и выскользнуть из лагуны в Венесуэльский залив. Флибустьеры не могли преследовать его, поскольку фарватер пролива находился под прицелом шести пушек крепости. Чтобы вырваться из мышеловки, англичанам и французам необходимо было взять это укрепление.

«Они сошли на берег, — рассказывает Эксквемелин, — где из крепости их яростно стали обстреливать из тяжелых пушек. У пиратов же были только ружья и ручные гранаты; пушки на их шить мощные стены крепости. Весь остаток дня они обстреливали крепость из ружей, и стоило появиться кому-нибудь над ее стенами, по этому человеку стреляли, как по мишени. Но когда пираты попытались влезть на крепостные валы, чтобы забросать испанцев ручными гранатами, их довольно скоро отбили. Испанцы открыли сильный огонь и принялись бросать горшки с порохом, который взрывался от горящих фитилей; пираты вынуждены были отойти и насчитали тридцать человек убитыми и много раненых. К вечеру несолоно хлебавши они поднялись на борт своих кораблей».

Опасаясь, что на следующее утро флибустьеры могут перенести пушки с кораблей на берег, испанские солдаты и моряки всю ночь готовились к предстоящему сражению. Тем временем Морган допросил захваченного в плен штурмана одного из испанских кораблей, выведав у нею подробную информацию об эскадре дона Алонсо. После допроса адмирал предложил испанцу примкнуть к флибустьерам.

«Штурман принял предложение и остался у пиратов: ему больше ничего не оставалось делать, — пишет Эксквемелин. — Он сказал, что на большом корабле было три тысячи пиастров.

Морган тут же приказал оставить на месте один корабль и начать искать серебро с большого корабля, при этом он велел следить за испанцами; сам же отправился на другом корабле в Маракайбо, где заставил отремонтировать захваченный корабль и заменить им тот, который был у него. Потом он послал к генералу человека и потребовал выкуп за Маракайбо, грозясь сжечь все дома. Испанцам стало ясно, что попали они в беду и что у них не хватит сил, чтобы избавиться от пиратов; поэтому они решили заплатить выкуп, хотя дон Алонсо не желал даже и слушать об этом. Итак, этот человек вернулся и спросил, сколько же потребует Морган в качестве выкупа. Морган потребовал тридцать тысяч пиастров и пятьсот голов скота и обещал не причинять городу никакого вреда и выпустить всех пленников. В конце концов пираты согласились на двадцать тысяч пиастров и пятьсот голов скота».

Выполняя условия соглашения с флибустьерами, испанцы уже на следующий день привели стадо коров и быков и внесли часть требуемых денег. Буканьеры, находившиеся среди пиратов, тут же забили весь скот, освежевали туши и засолили мясо. Когда испанцы внесли остаток денежной суммы, они потребовали, чтобы Морган освободил заложников. Но пиратский вожак заявил им, что «передаст пленников тогда, когда отойдет на расстояние пушечного выстрела от крепости».

Погрузив на борт судов деньги, солонину и пресную воду, разбойники снова направились к выходу из лагуны — туда, где команда одного из их кораблей занималась поиском затонувшего серебра Ныряльщикам удалось поднять со дна серебряные слитки на сумму 15 тыс пиастров и множество отделанных серебром шпаг и кинжалов. Довольный результатами подводных изысканий, Морган хотел как можно быстрее покинуть лагуну. Последним препятствием, стоявшим у него на пути, оставался испанский форт. Обратившись к пленникам, Морган заявил, что теперь они должны выпросить у дона Алонсо позволение на свободный проход для флибустьерской флотилии. Если же дон Алонсо откажется выпустить корсаров из лагуны, все пленные будут вздернуты на ноках рей.

Узнав о требованиях Моргана, испанский адмирал ответил категорическим отказом. Он обвинил заложников в малодушии, добавив, что «если бы они обороняли крепость от пиратов так же, как он, то не так-то легко далась бы она в руки разбойников».

Морган не удивился ответу дона Алонсо и, проявив великодушие, не стал убивать пленников. По всему было видно, что главарь флибустьеров уже придумал хитрость, с помощью которой собирался выйти из лагуны. Предоставим слово Эксквемелину.

«Тем временем Морган решил, что настало время для дележа добычи, поскольку обычные места сбора были далеко, а ближайшие находились на Эспаньоле; по пути же туда бури могли разогнать корабли, так что на тех судах, где не было добычи, пираты рисковали не получить ничего. Поэтому собрали все деньги, а также драгоценности и чеканное серебро, и общая сумма достигла двухсот пятидесяти тысяч пиастров, не считая разных товаров и рабов. Добычу распределили по кораблям, а затем на каждом из них совершили ее дележ Когда все честь по чести было сделано, пираты дали клятву, что никто из них не утаит ни шиллинга, будь то золото, серебро, драгоценности, жемчуг или камни — алмазы, смарагды или безоаровые камни. Морган первый поклялся в том на Библии, и так же поступили все остальные пираты.

Когда дележ добычи закончился, встал вопрос, как же выйти из лагуны. Пираты решили пуститься на такую хитрость: днем, в канун ночи, которая намечена была для бегства, часть пиратов села на каноэ якобы для того, чтобы высадиться на берег. Берег этот был в густых зарослях, и пираты незаметно вернулись назад, легли в каноэ и потихоньку снова подошли к своим кораблям. Такой маневр они предприняли неоднократно, причем ложная эта высадка шла со всех кораблей. Испанцы твердо уверились, что пираты попытаются этой ночью броситься на штурм и захватить крепость; они стали готовить все необходимое для защиты с суши и повернули туда все пушки.

Настала ночь, и, когда Морган убедился, что все пираты наготове, он приказал поднять якори, поставить паруса. Корабли понеслись в струе течения, и их прибило почти к самой крепости. В этот момент пираты поставили паруса так, чтобы использовать ветер с суши, и пронеслись мимо крепости. Испанцы тотчас повернули часть пушек в сторону моря, однако пираты успели уже осуществить свой маневр, и их корабли почти не пострадали от крепостных орудий. Впрочем, испанцы так и не решались повернуть все пушки в сторону моря, опасаясь, что основные силы пиратов нападут на них с суши. На следующий день Морган отправил к крепости каноэ, чтобы обменять пленных пиратов, которых вот-вот должны были предать смерти, на испанских пленников. Для этого Морган выдал пленникам барку и дал возможность уйти всем, кроме заложников из Гибралтара, за которых еще не было уплачено. Их отпустить Морган не хотел, потому что надеялся получить положенный выкуп. На прощанье он выстрелил по форту из семи пушек, однако ответного залпа не последовало».

Когда корабли пересекали Венесуэльский залив, налетел сильный шторм с северо-востока, одно судно стало пропускать воду, как решето, и вся флотилия была вынуждена отдать якоря. Лишь через неделю с лишним установилась нормальная погода, позволившая пиратам продолжить путь домой.

Из французских источников известно, что, когда флотилия Моргана возвращалась из Маракайбо, она встретила в открытом море эскадру вице-адмирала графа д'Эстре из 6 военных кораблей. Сам граф шел на линейном корабле «Сен-Луи» (капитан — Дерабеньер); его сопровождали «Инфант», «Тигр» (капитан де Вийпар), «Виль де Руан» (капитан де Шато-Рено), «Дилижан» (капитан Ла Клошетерье) и «Лион руж». Граф имел предписание короля отменить все каперские свидетельства против испанцев, выданные флибустьерам губернатором Тортуги. Но, пообщавшись с пиратами, вице-адмирал пришел к выводу, что деятельность морских разбойников может быть весьма полезна Франции. Свои соображения на сей счет он изложил в письме Людовику XIV. Французский король в принципе разделял мнение д'Эстре.

«Я не осуждаю то, что вы защищаете французских корсаров, которые вооружаются по приказу сьёра д'Ожерона, губернатора Тортуги, для продолжения своих корсарских походов, — писал король графу 13 июня 1669 года. — Но было бы хорошо, если бы вы обсудили с г-ном д'Ожероном этот пункт и вместе решили, стоит ли продолжать выдавать эти каперские грамоты или лучше полностью их отменить. Вам следует обратить внимание на то, что, поскольку испанцы не выполняют пунктуально статью мирного договора, которая дает моим подданным полную свободу вести торговлю во всех странах, им подвластных, включая и те, что находятся за пределами Европы, и не позволяют никому из моих подданных причаливать в каких бы то ни было из их портов, я, со своей стороны, также не буду считать себя обязанным поддерживать мир, установленный указанным договором, в отношении названных стран. Так что вам надлежит лишь выяснить, будет ли полезным для моей службы и к выгоде моих подданных, которые там обитают, позволить буканьерам и флибустьерам воевать, в отношении чего я хочу, чтобы вы мне написали ваши соображения и мнение д'Ожерона».

Что касается Моргана, то он, с триумфом вернувшись на Ямайку 17 (27) мая, через три дня написал подробный отчет о своей экспедиции. Кроме него этот документ подписали ходившие с ним в Маракайбо капитаны Адам Бруэр, Джеффри Пеннант, Джон Моррис, Ричард Норман, Эдвард Демпстер и Ричард Добсон.

В письме губернатора Ямайки, датированном 23 августа 1669 года, сообщается, что маракаибский поход принес флибустьерам в два раза меньше добычи, чем набег на Пуэрто-Бельо. На каждого участника экспедиции пришлось приблизительно по 30 ф. ст. Модифорд, как и в предыдущий раз, «отчитал» Моргана и его капитанов за превышение ими полномочий и несанкционированные нападения на города, после чего «благоразумно решил воздержаться от их наказания».

Флибустьеры, как обычно, очень быстро промотали вырученные в походе деньги и были готовы снова отправиться за добычей. Однако летом 1669 года сэр Томас Модифорд, следуя указаниям из Лондона, временно отменил все каперские поручения против испанцев. В период вынужденных «каникул» Морган перебрался вместе с женой Мэри Элизабет из Порт-Ройяла на свои плантации: его поместья находились в Кларендоне (Дэнкс и Морганс-Вэлли), в Сент-Мэри (Лланримни), близ Порт-Хендерсона (Лоренсфилд) и в Сент-Джордже (Пенкарн). Большинство иных пиратских вожаков, не вложивших деньги в бизнес, бездельничали вместе со своими экипажами на берегу; и только два капитана, по данным сэра Томаса, ушли к французам на Тортугу.

Осенью ситуация несколько изменилась. По признанию Модифорда (письмо герцогу Альбемарлю от 30 ноября), многие приватиры стали купцами, торгуя шкурами, салом, черепаховыми панцирями и кампешевым деревом; другие охотились на Кубе на свиней и быков; некоторые из наиболее состоятельных стали плантаторами, а некоторые «валеты» все же пытались грабить испанцев, тайно выгружая свою добычу в ямайских гаванях. «Никто, однако, не ушел на Тортугу, — с удовлетворением отмечает Модифорд, — или не уйдет, как я надеюсь, поскольку там в настоящее время каперские грамоты тоже отменены к великой нашей радости».

Чтобы возобновить открытые антииспанские рейды, Совету Ямайки необходимо было доказать Лондону, что испанцы готовятся к захвату острова. В январе 1670 года по Порт-Ройялу поползли слухи о военных приготовлениях испанцев и нападениях их корсаров на британские торговые суда. В письме лорду Арлингтону Модифорд намекнул, что готов к проведению ответных акций. Однако в Мадриде в то время шли переговоры о заключении нового англо-испанского договора, и положительного ответа губернатор не дождался. Тогда власти Ямайки решили действовать по своему усмотрению.

Предлогом послужил налет двух испанских кораблей из Сантьяго-де-Кубы на северное побережье острова Испанских корсаров возглавлял португальский капитан Мануэл Риверо Пардал. 29 июня в Спаниш-Тауне состоялось заседание Совета Ямайки, который назначил Моргана «адмиралом и главнокомандующим со всеми полномочиями для нанесения ущерба Испании и всему тому, что принадлежит испанцам». Каперское поручение, полученное от ямайского губернатора, обязывало Моргана и его людей выяснить, как в испанских колониях обращаются с английскими пленными, но при этом избегать кровопролития. Флибустьеры, узнав о таком забавном поручении, лишь посмеялись.

«..Морган сообщил пиратам, что местом сбора он назначил южное побережье острова Тортуги, — рассказывает Эксквемелин. — Одновременно он написал письмо губернатору Тортуги и всем плантаторам и охотникам Эспаньолы. В нем он сообщил о своем намерении собрать силы для нападения на какое-нибудь значительное поселение. И коль скоро победа будет одержана — и губернатор, и плантаторы, и охотники пожнут ее плоды. Получив это письмо, пираты Тортуги и Эспаньолы потянулись во флотилию Моргана после столь счастливых походов да еще при столь доброжелательном отношении к французам пираты относились к Моргану лучше, чем когда бы то ни было. На Тортуге все капитаны пиратских судов тотчас же изъявили желание выйти в море и взять на борт столько людей, сколько могли их суда вместить; однако не все могли разместиться на кораблях, и многие на каноэ поплыли вдоль берега, чтобы пристать к флотилии, остальные пошли лесом к южному берегу острова, дабы сесть там на корабли англичан».

В «Правдивом отчете и сообщении о моей последней экспедиции против испанцев в силу каперского поручения от сэра Томаса Модифорда, губернатора Ямайки, по согласованию с его Советом», составленном Генри Морганом 20 апреля 1671 года, сообщалось, что ямайская флотилия отплыла из Порт-Ройяла к острову Ваш 14 августа 1670 года. Она состояла из 11 кораблей с 600 людьми на борту. Осенью к Моргану пришли отряды капитанов Лоренса Принса, Томаса Харрисона и Ричарда Лэдбери, незадолго до этого ограбившие город Гранаду в Никарагуа, а также суда других английских и французских пиратов.

Согласно сохранившимся документам, всего к флотилии Моргана присоединилось 8 французских капитанов с Тортуги и Сен-Доменга: Франсуа Требютор на 14-пушечном корабле «Сент-Катрин» (водоизмещение — 100 тонн, экипаж — 110 человек), Жан Гасконец на 10-пушечной «Гальярдене» (водоизмещение — 80 тонн, экипаж — 80 человек), Мулат Диего на 10-пушечном «Сен-Жане» (водоизмещение — 80 тонн, экипаж — 80 человек), Пьер Анто (он же Пирс Хантот, Пьер Сантот, Пьер Пикар, или Пикардиец) на 10-пушечном судне «Сен-Пьер» (водоизмещение — 80 тонн, экипаж — 90 человек), Дюмангль (или Десногла) на 6-пушечном «Дьябль Волане» (водоизмещение — 40 тонн, экипаж — 50 человек), Жозеф на 2-пушечном шлюпе «Сёрф» (водоизмещение — 25 тонн, экипаж — 40 человек), Шарль на 3-пушечном шлюпе «Лион» (водоизмещение — 30 тонн, экипаж — 40 человек) и Жан Линокс на 4-пушечной «Сент-Мари» (водоизмещение — 30 тонн, экипаж — 30 человек).

По данным самого Моргана, 6 (16) сентября к побережью Южной Америки была отправлена флотилия из шести судов под командованием вице-адмирала Эдварда Коллира. Последний имел задание раздобыть у испанцев продовольствие, а также информацию о якобы готовившемся испанском вторжении на Ямайку. Спустя неделю (по другим данным — 24 октября по старому стилю, 4 ноября — по новому) эта флотилия захватила в гавани Санта-Марты два испанских судна, после чего атаковала Рио-де-ла-Ачу. Эксквемелину ничего не известно о нападении на Санта-Марту. По его данным, корабли Коллира вошли в гавань Рио-де-ла-Ачи, захватили там испанское судно с грузом маиса, а затем высадили на берег десант. Сломив сопротивление местного гарнизона и отряда ополченцев, флибустьеры ворвались в покинутое жителями поселение. Ограбив дома и церковь, они принялись совершать набеги на окрестности, охотясь за сбежавшими жителями. Через две недели разбоев и бесчинств, когда грабить в Рио-де-ла-Аче было уже нечего, Коллир потребовал от испанцев выкуп. После долгих переговоров сошлись на том, что жители заплатят за сохранность поселения 4 тыс фанег маиса. Получив маис и прихватив с собой похищенных на плантациях негров-рабов, пираты погрузились на свои суда и поспешили на рандеву к южному побережью Эспаньолы.

Из отчета Моргана явствует, что 30 сентября к его флотилии присоединился 10-пушечный фрегат «Долфин» капитана Джона Морриса, котрый привел с собой испанский 4-пушечный шлюп «Сан Педро и ла Фама»; последний был захвачен близ Кубы у Мануэла Риверо Пардала, переименован в «Лэмб» и передан под командование Ричарда Пауэлла. В октябре пришли еще 3 французских судна с Тортуги, а в ноябре — 7 судов с Ямайки. Коллир вернулся из Рио-де-ла-Ачи 28 ноября вместе с двумя испанскими призами. Один из них, называвшийся «Гальярдина», ранее плавал в консорте со шлюпом Пардала; Морган передал его под командование французского капитана Жана Гасконца.

По данным ямайского губернатора, флотилия Моргана насчитывала 36 судов, в том числе 28 английских и 8 французских.

«После генерального осмотра, — продолжает свой рассказ Эксквемелин, — выяснилось, что на них насчитывается две тысячи один человек; все хорошо вооружены ружьями, пистолетами, саблями, у всех были порох и пули, а также все прочее необходимое боевое снаряжение. На каждом корабле были пушки соответственно водоизмещению кораблей… Когда Морган все осмотрел, он разделил свои силы, иначе говоря, составил две эскадры под двумя различными флагами — королевским флагом Англии и белым флагом (под белым флагом должны были идти французы. — В. Г.); потом он назначил вице-адмирала и контр-адмирала. Всем кораблям, которым не было дано особых поручений, он отдал приказ: овладевать испанскими поселениями, захватывать все корабли, которые встретятся в море или в гавани, а также разрешил репрессии, исходя из того, что испанцы — это открытые враги английской короны. Точно так же он дозволил, не испрашивая у испанцев на то разрешения, брать в их гаванях воду и все, что необходимо для плавания».

Подписав соглашения о правилах дележа добычи и возмещения ущерба раненым, Морган 22 ноября (2 декабря) собрал всех капитанов на борту фрегата «Сэтисфекшн». Во время военного совета командиры договорились, что «ради безопасности Ямайки — острова его величества, и для предупреждения нападения испанцев» им следует захватить Панаму. Документ подписали сам Морган, вице-адмирал пиратской флотилии подполковник Джозеф Брэдли, контр-адмирал полковник Эдвард Коллир и прочие командиры. Текст решения был отправлен Модифорду. Губернатор получил его тогда, когда о мире с Испанией ему было уже доподлинно известно. Тем не менее, согласно показаниям Джона Пика (личного секретаря Моргана), губернатор Ямайки не отменил задуманное предприятие.

Суда флотилии начали сниматься с якорей 6 (16) декабря [согласно отчету Моргана, они вышли в море 8(18) декабря] и взяли курс на побережье Центральной Америки. Готовя себе алиби, Модифорд все же отправил адмиралу флибустьеров сообщение о Мадридском мире, но курьер прибыл на Эспаньолу через несколько дней после ухода оттуда пиратских кораблей. Губернатор написал лорду Арлингтону, что отправил на поиски Моргана второй корабль, и выразил надежду, что известие о мирном договоре не позволит пиратам совершить нападение на подданных испанской короны. Позже Пик признался, что шлюп с письмом губернатора прибыл в расположение пиратской флотилии за три дня до того, как Морган повел своих людей на Панаму.

По пути к Панамскому перешейку флибустьеры подошли к острову Санта-Каталина (Провиденс). Это случилось утром 14 (24) декабря. Испанцы использовали этот остров в качестве места ссылки преступников и держали на нем сильный гарнизон.

«Подойдя к острову, — сообщает Эксквемелин, — Морган выслал вперед хорошо вооруженное судно, на борту которого было четырнадцать пушек; люди с этого судна должны были, войдя в гавань, разведать, нет ли там кораблей, помешать им уйти к материку, дабы беглецы не сообщили, что приближается пиратский флот. На следующее утро корабли Моргана отдали якорь близ местечка Агуада-Гранде, где находилась испанская батарея с четырьмя пушками. Морган приказал высадить на берег около тысячи человек и сам сошел вместе с ними. Пираты высадились, привели в порядок все свое боевое снаряжение и прочесали лес, но проводника не нашли». Вечером пираты отправились на то место, где в старину была резиденция губернатора Там находилась батарея, которая называлась Платформой Сантьяго, однако людей на ней не было, поскольку все испанцы, чтобы лучше защищать остров, перебрались на малый островок, расположенный совсем близко от большого, так что на него можно было бы перекинуть мост (в наше время этот островок называется Санта-Каталина, а большой остров — Провиденсия. — В.Г.). Испанцы укрепили его со всех сторон фортами и батареями, и он казался неприступным. Завидя пиратов, они сразу же открыли с малого острова огонь тяжелых пушек. Наступила ночь, пираты не могли продвигаться дальше и вынуждены были расположиться на ночлег, по старому обычаю, под звездами, с пустыми желудками».

Данное замечание Эксквемелина представляется нам несколько странным, поскольку перед отплытием все экипажи обеспечили себя достаточным запасом солонины и маиса Возможно, учитывая необычайно большое количество участников экспедиции и трудности предстоящего перехода через Панамский перешеек, командиры сознательно ввели в отрядах режим строжайшей экономии.

«Около часа ночи пошел сильный и долгий дождь, — продолжает наш летописец. — Пираты сожгли несколько хижин, чтобы обогреться, однако дождь был столь пронизывающим, а одеты они были так легко (на них ничего не было, кроме рубах и штанов), что холод пробирал их до костей. К утру дождь утих, и пираты принялись чистить оружие: оно сильно подмокло и было в не слишком хорошем состоянии. Если бы этой ночью на пиратов напала сотня хорошо вооруженных воинов, они без труда отправили бы всех разбойников на тот свет. Приведя оружие в порядок, пираты двинулись в путь, однако дождь припустил еще сильнее, и одновременно испанцы открыли огонь из пушек, показывая, что у них-то порох не отсырел. Во время дождя пираты не смогли подойти к фортам и принялись искать укрытие, чтобы спасти ружья от сырости; все они стали сооружать шалаши, сдирая для этого листья с веток. В добавление ко всем неприятностям у них в еще большей мере разыгрался аппетит, и все думы их были заняты поисками пищи.

Между тем дождь не стихал, и Морган, видя, что его люди уже ворчат и поговаривают о возвращении на корабль, послал к испанцам каноэ под белым флагом с требованием сдать остров; и в случае отказа Морган грозил истребить всех защитников. После полудня каноэ вернулось с ответом губернатора; губернатор писал, что желает обсудить предложение Моргана со своими офицерами и просит два часа на размышление. Наконец от испанцев пришло каноэ под белым флагом, на нем находилось два человека, которым было поручено подписать капитуляцию. Но перед тем как сойти на берег, испанцы — комендант и знаменосец — потребовали, чтобы в качестве заложников пираты дали им двух своих капитанов. Оба испанца, представ перед Морганом, заявили, что готовы передать остров неприятелю, поскольку у них нет сил, чтобы отстоять его; однако они обратились к нему с просьбой такого рода: пусть, если на то будет его воля, он спасет честь губернатора и офицеров и с этой целью прибегает к следующей уловке Пираты должны ночью взойти на мост, соединяющий малый остров с большим, и захватить форт Сан-Херонимо. Одновременно они должны подвести все свои корабли к крепости Санта-Тереса, захватить ее и приготовить каноэ, чтобы высадить отряд у батареи Санта-Матео. Поступая так, пираты перехватят губернатора на пути из форта Сан-Херонимо в крепость и захватят его в плен. В этом случае губернатор сдаст крепость, то есть впустит в нее англичан, сделав вид, будто это его собственные войска. С обеих сторон пусть откроют яростную пальбу, но без ядер, вхолостую, так, чтобы никому не причинить никакого вреда Кроме того, испанцы попросили Моргана высадить их на побережье материка» Морган согласился на это при одном условии, чтобы никто из его людей не пострадал при этой операции».

Морган немедленно отдал приказ по кораблям войти в гавань, как договорились с губернатором. Одновременно он распорядился к вечеру подготовиться к занятию форта Сан-Херонимо, что также предусматривалось соглашением. Вечером в соответствии с уговором начался штурм всех укреплений маленького острова, но, несмотря на то что условились стрелять только вхолостую, Морган приказал своим людям зарядить ружья как можно тщательнее, но стрелять в испанцев только в том случае, если будет замечено, что они ведут огонь ядрами и пулями. Этот якобы бой начался: с обеих сторон весело палили из тяжелых пушек и перестреливались из маленьких, не причиняя при этом друг другу никакого вреда. Наконец глубокой ночью пираты достигли маленького острова, захватили все форты, согнали испанцев в церковь и приказали губернатору собрать всех своих людей. Они боялись, что кто-нибудь из них ночью может напасть на стражу возле церкви. Но поскольку ничего не произошло… началось истребление кур, свиней, телят и овец; варили и жарили всю ночь; когда нужны были дрова, валили постройки. Пищу варили всем скопом, и, когда насытились, остатки снесли в церковь женщинам — мужчинам же не дали ничего».

Разоружив солдат гарнизона, флибустьеры пересчитали пленных и установили, что к ним в руки попали 450 человек, включая белых поселенцев обоего пола с детьми, а также индейцев, мулатов, метисов и африканских невольников обоего пола с детьми. Пленных мужчин пираты сразу же отправили на плантации заготавливать провиант, а женщин тем временем заперли в церкви.

На острове находилось 10 фортов и арсенал, в котором нашли более 3 тыс фунтов пороха, а также различные боеприпасы. Разоружив форты и батареи, флибустьеры заклепали пушки, сожгли лафеты, а трофейное военное снаряжение переправили на корабли. В крепости Санта-Тереса и форте Сан-Херонимо Морган велел выставить дозоры.

Уладив первоочередные дела, пираты стали искать среди пленных тех, кто мог бы провести их через перешеек к Панаме. В итоге один метис и несколько индейцев согласились служить им проводниками.

Согласно «Реляции» Уильяма Фогга, одного из участников экспедиции, корсары захватили на Санта-Каталине весьма скромную добычу: 60 негров-рабов и 500 ф. ст.

Посовещавшись с командирами, Морган через пять дней отобрал 470 добровольцев и отправил их на борту 4 кораблей и 1 барки на захват форта Сан-Лоренсо-де-Чагрес Это укрепление прикрывало вход в устье реки Чагрес, откуда флибустьеры планировали начать свой поход через перешеек. Морган не стал привлекать к штурму Сан-Лоренсо все свои силы, чтобы испанцы раньше времени не догадались о его подлинных намерениях. Передовой отряд возглавил вице-адмирал флотилии Джозеф Брэдли, поднявшийся на борт 14-пушечного фрегата «Мейфлауэр»; его помощниками были капитан Ричард Норман, командовавший 10-пушечным фрегатом «Лилли», и голландец Ян Эрасмус Рейнинг, шедший на 12-пушечном «Сивилиэне». Давид Марли называет капитаном «Сивилиэна» Иеллеса де Леката, более известного под именем Яллас (в английских документах — Иеллоуз), но последний, скорее всего, был его заместителем. В этой акции, судя по запискам Рейнинга, участвовал также голландский флибустьер Рок Бразилец (Геррит Герритсзоон).

Из письма панамского губернатора дона Хуана Переса де Гусмана королеве-регентше видно, что о планах флибустьеров атаковать «Картахену или Панаму» он узнал еще 15 декабря 1670 года. Это известие доставил ему посланец от губернатора Картахены. Чтобы не дать разбойникам возможности проникнуть на реку Чагрес, по которой проще всего было добраться до Панамы, дон Хуан выслал в крепость Сан-Лоренсо-де-Чагрес подкрепления — 50 солдат панамского гарнизона во главе с адьютантом Луисом Гонсалесом и 50 вооруженных самбос (потомков от смешанных браков между индейцами и неграми) во главе с капитаном Хуаном де Легисано. Они прибыли в Сан-Лоренсо за две недели до прихода флибустьеров и поступили в распоряжение коменданта крепости дона Педро де Лисальдо-и-Урсуа. С приходом подкреплений общая численность гарнизона Сан-Лоренсо превысила 350 человек (Эксквемелин определил его численность в 314 человек, Фогг — в 370 человек).

Подробный рассказ о том, как флибустьеры овладели этим испанским укреплением, содержится в воспоминаниях Эксквемелина.

«Покинув остров Санта-Каталина, — сообщает он, — три дня спустя (по данным Фогга, через девять дней. — В.Г.) пираты подошли к крепости Чагре, которая стояла на высокой горе в устье одноименной реки. Крепость со всех сторон была защищена палисадами с земляными насыпями, а гору пересекал глубокий ров глубиной футов в тридцать (Фогг определил его глубину в двенадцать футов. — В. Г.). По дороге в крепость через него был перекинут узкий мост, по которому мог пройти только один человек; со стороны суши у крепости было четыре бастиона, а с моря — один. С юга гора была очень крута и взобраться на нее было совершенно невозможно, с северной же стороны протекала река. У самой воды на скале стояла башня, и на ней было установлено восемь пушек, которые уничтожили бы каждого, кто появился со стороны реки; немного дальше было еще две батареи по шесть пушек, державших под обстрелом берег. На горе было несколько складов с боевым снаряжением и провиантом… В гору вела лестница, по которой поднимались в крепость. К западу от крепости имелась гавань. Перед крепостью также была недурная якорная стоянка, глубина воды достигала там восьми футов; в устье реки была скала, едва скрытая водой.

Заметив пиратские корабли, испанцы открыли огонь из тяжелых пушек. Но пираты вошли в меньшую гавань и встали на якорь примерно в миле от стен крепости. На следующий день (6 января 1671 года, в воскресенье, в праздник Богоявления. — В.Г.) на рассвете пираты высадились и углубились в лес, чтобы захватить крепость. Прежде чем добраться до крепости, пиратам пришлось побродить немало времени — шли они с рассвета до двух часов дня; лес оказался труднопроходимым, надо было прорубаться через густые заросли и обходить болота и скалы. У пиратов в отряде были рабы с острова Санта-Каталина, им-то и пришлось прокладывать путь.

Когда пираты подошли к крепости, испанцы встретили их залпом из тяжелых пушек и нанесли пиратам большой урон. Место, по которому должен был пройти отряд, чтобы захватить крепость, было совсем плоское и голое. Испанцы их видели, сами же оставались невидимыми. Отряд попал в тяжелое положение, пираты не знали, как лучше захватить крепость. Вернуться назад они тоже не могли, дабы не опозориться перед своими товарищами. Поэтому они решили взять крепость штурмом, пусть бы даже она не стоила этого. Они храбро пошли в атаку с ружьями и гранатами, но испанцы были надежно прикрыты и не несли почти никаких потерь. Они стреляли сверху из пушек и мушкетов и кричали: «Vengan demas, perros ingleses enemigos de Dios у del Rey; Vosotros no habis de іг a Panama!» Это означало: «Приведите и остальных, английские собаки, враги Бога и короля, вам все равно не пройти в Панаму!»

В конце концов пираты были вынуждены отступить».

Неудача под стенами форта Сан-Лоренсо ставила под угрозу срыва всю задуманную акцию по захвату Панамы. Брэдли, посовещавшись со своими людьми, решил в тот же вечер предпринять еще одну отчаянную попытку штурма. Подобравшись к стенам укрепления, флибустьеры швырнули за палисады пороховые гранаты и бросились вперед, но испанцы не дрогнули и смогли отбить и этот натиск. Выиграть сражение штурмующим помог случай.

«Одному из пиратов пробили стрелой плечо, — пишет Эксквемелин. — Кляня все на свете, он вытащил ее, схватил кусочек ситца, который был у него в кармане, обмотал стрелу и сунул ее в огонь. Стрела вспыхнула, он забил ее в ружье и выстрелил в один из крепостных домиков, покрытых пальмовыми листьями. Его товарищи поступили так же. Вскоре они изловчились и подожгли два или три дома. Испанцы были так увлечены обороной, что даже не заметили, как занялась у них над головой крыша; от пожара взорвалась часть порохового запаса, и много испанцев погибло. Пираты, завидя взрыв, стали наступать еще яростнее, но пожар не поколебал испанцев, они стали гасить огонь. Однако воды им не хватало, чтобы остановить пламя. Как только пираты заметили, что огонь усилился и перешел на другие дома внутри крепости, они догадались, как зажечь ее и снаружи. Сначала они пытались поджечь палисады. Однако дело это оказалось тяжелым, и пираты понесли большие потери. В ров, куда спустились пираты, испанцы бросали горшки с порохом, вставляя в эти бомбы горящие фитили. Много пиратов погибло. Но остальные шли на штурм, несмотря на сопротивление испанцев. К ночи палисады охватил огонь, и пираты ползком пробирались через завесу пламени. К утру все палисады сгорели дотла. Земля начала оседать в ров, а вместе с ней стали отваливаться и пушки. Губернатор крепости отдал жестокий приказ: несмотря ни на что, ни один человек не должен был покидать свой пост. Он велел подкатить к бреши, образовавшейся от пожара, новые пушки и продолжать стрельбу. Однако, когда укрытий не стало, испанцы пали духом. Пираты, ослепленные яростью, уже не могли приметить ни одного защитника крепости — то ли они где-то прятались, то ли уже бежали.

Между тем огонь разрастался. Как только была прорублена большая брешь, пираты сами стали тушить пламя, засыпая его землей. Часть пиратов принялась тушить пожар, часть пустилась преследовать врага… Около полудня пираты прорвались через брешь, и, хотя огонь все еще пылал, губернатор с оставшимися двадцатью пятью солдатами сопротивлялся, причем те, кто уже не мог стрелять из ружей, дрались пиками или кидали в пиратов камни. Однако, несмотря ни на что, пиратам удалось проникнуть в крепость и овладеть ею. Оставшихся в живых добили без пощады. Их сбросили в ров, где они переломали себе кости. Губернатор отступил к арсеналу, там стояли еще две пушки. Он решил защищаться до конца и не сдавался, поэтому пиратам пришлось убить его».

По информации панамского губернатора, флибустьеры проникли в крепость «через пост, называемый Сан-Антонио, и выстрелили из пушки, заряженной мушкетными пулями, чем нанесли огромный урон, положив конец исполнению обязанностей коменданта, лейтенанта и всех тех солдат, которые не захотели просить пощады».

При захвате Сан-Лоренсо, по данным Эксквемелина, флибустьеры потеряли больше 100 человек, около 60 человек было ранено. Фогг сообщает, что в бою пали капитан Брэдли, его заместитель Пауэлл и 150 человек. Из отчета Моргана следует, что испанцы потеряли 360 человек, «тогда как наши потери составили 30 убитыми и 76 ранеными, среди них — храбрец Брэдли, который умер [от ран] спустя десять дней». Немногим уцелевшим пленникам велели перенести трупы испанцев с горы в долину и там похоронить их. Раненых испанцев отнесли в церковь, в которой укрывались женщины.

Спустя неделю Морган, все еще находившийся на Санта-Каталине, приказал грузить на суда провиант и сниматься с якорей. Выйдя в открытое море, пиратский флот отправился к крепости Сан-Лоренсо. «Он достиг ее на восьмой день после захвата крепости, — рассказывает Эксквемелин. — Как только Морган увидел над крепостью английский флаг, он тут же вошел в реку. Но его корабль [ «Сэтисфекшн»] и еще три судна наскочили на утес в самом устье реки. Правда, Морган не потерял ни одного человека. У пиратов не было времени, чтобы перенести грузы на берег, устранить последствия аварии: внезапно налетел северный ветер, разбил суда в щепки и выбросил их на берег».

Согласно отчету Уильяма Фогта, «при проходе через отмель адмиральский корабль, который был остановлен встречными ветрами, и еще шесть малых судов потерпели крушение, и десять человек утонуло».

Отремонтировав с помощью пленных испанцев и негров-рабов форт Сан-Лоренсо, Морган решил не мешкая готовиться к походу через перешеек. Пираты снарядили несколько захваченных близ устья реки Чагрес плоскодонок и установили на каждую из них по несколько пушек, а также спустили на воду все каноэ, которые имелись на борту кораблей.

По данным Эксквемелина, в крепости были оставлены 400 человек и еще 150 — на судах, стоявших в устье. Морган писал в своем отчете, что для охраны захваченного форта и пиратской флотилии он оставил на карибском побережье 300 человек под командованием майора Ричарда Нормана Все остальные разбойники (по разным оценкам — от 1200 до 1400 человек) должны были участвовать в экспедиции к тихоокеанскому побережью. При этом отряд не взял с собой никаких припасов, надеясь пополнить их в тех местах, где выше по течению испанцы соорудили засады.

8 (18) января 1671 года (по данным Э. Консгама — 19 января 1671 года) флотилия Моргана двинулась в беспрецедентный 70-мильный поход через Панамский перешеек. Эксквемелин утверждал, что в составе флотилии было 5 небольших судов и 32 каноэ; по информации Моргана, у них было 7 судов и 36 лодок. Их целью был один из крупнейших и богатейших городов испанской Америки — Панама, лежавший на побережье Великого Южного моря.

Вернемся к повествованию Эксквемелина, которое до сих пор остается наиболее живописным и подробным описанием панамской экспедиции.

«В первый же день они (флибустьеры. — В.Г.) прошли примерно шесть испанских миль и к вечеру достигли места, которое называлось Рио-де-дос-Брадос [Дос-Бракас], где часть отряда сошла на берег, чтобы отоспаться; на плаву об этом нечего было и думать — в такой тесноте сидели на палубах. На берегу были возделанные поля. Пираты надеялись найти какие-нибудь овощи или фрукты, чтобы утолить голод, однако испанцы унесли буквально все и дома оставили совершенно пустыми. Пираты расположились на ночлег, надеясь, что на следующий день им удастся найти, чем набить желудок. На этот раз у них хоть был табак, и они курили вволю.

На следующий день, второй день, пираты вышли на рассвете и к полудню достигли местечка Крус-де-Хуан-Гальего, где должны были оставить свои корабли, потому что река стала очень мелкой. Кроме того, в воде плавало много бревен, которые мешали продвигаться дальше. Проводники сказали нам, что в двух-трех милях выше начинается участок, где удобно идти берегом; решено было часть отряда направить по суше, а часть по воде на каноэ. В этот вечер команды пожелали остаться на кораблях: ведь в случае нападения многочисленного отряда они все равно должны были бы отойти на суда, под защиту корабельных пушек. Когда Морган двинулся дальше, он оставил на кораблях сто шестьдесят человек. Им было запрещено сходить на берег, чтобы никто из них не попал в плен и чтобы никто не узнал численность экипажей».

По свидетельству самого Моргана, он оставил для охраны кораблей и лодок 200 человек под командованием капитана Роберта Деландера.

«На следующий день, это уже был третий по счету, ранним утром несколько пиратов вышли в сопровождении проводника, чтобы поглядеть, можно ли высадиться на берег, — продолжает Эксквемелин. — Пираты, естественно, опасались, что враги могут устроить засаду: ведь леса на побережье были очень густые; кроме того, вокруг тянулись болота. Морган счел необходимым высадить часть отряда на каноэ в местечке Седро-Буэно; вечером каноэ вернулись и забрали еще одну партию. Пираты рвались в бой, чтобы раздобыть чего-либо съестного — уж больно они страдали от голода.

На четвертый день большинство пиратов уже шло по суше, их вел провожатый; часть отправилась на каноэ с другими проводниками. Они плыли на двух каноэ впереди флотилии на расстоянии примерно трех мушкетных выстрелов и должны были первыми обнаружить засады испанцев. Но у испанцев были лазутчики, которые обогнали пиратов и сообщили обо всем, что видели; они предупредили испанцев о приближении пиратов за полдня до f ого, как те появились. К обеду отряд добрался до селения Торна-Кабальос. Там их уже поджидали ушедшие вперед каноэ, которые обнаружили испанскую засаду. Пираты тотчас же приготовились к бою, да с таким воодушевлением и радостью, будто шли на свадьбу, надеясь разживиться пищей и питьем. Они теснили друг друга, каждый стремился вырваться вперед; однако, захватив укрепление, они убедились, что птицы покинули гнездо; нашли они здесь лишь полтораста кожаных мешков из-под хлеба и мяса, в них лишь несколько краюшек хлеба, а этого было явно недостаточно, чтобы накормить такую ораву. Хижины, построенные испанцами, были снесены. Поскольку ничего больше не было, пираты съели кожаные мешки, да с таким аппетитом, словно это было мясо… Передохнув и немного утолив голод кожей, пираты снова отправились в путь.

К вечеру они достигли поста Торна-Муни, где была устроена еще одна засада Однако и ее испанцы покинули. Это открытие не вызвало у пиратов радости: я говорю радости, а не печали, потому что, нарвись пираты на испанцев, они испытали бы истинное счастье, бой окрылял их надеждой на пищу и питье. Вторую засаду они захватили мгновенно и сразу принялись за поиски съестного, однако, увы, испанцы оставили очень мало пищи; поэтому те, у кого не было даже кожи, должны были довольствоваться только водой…

На следующий день, пятый по счету, с наступлением дня пираты двинулись дальше. К обеду добрались до местечка под названием Барбакоа, где наткнулись на еще одну покинутую засаду. Вокруг было много возделанных полей, и пираты отправились обшаривать их в надежде хоть как-нибудь утолить страшный голод. Однако испанцы и здесь почти ничего не оставили. В конце концов после долгих поисков, обнюхав и обшарив все углы, пираты заметили яму, которая, очевидно, была вырыта совсем недавно; в ней оказалось два мешка муки, две большие бутыли вина и бананы. Морган, зная, что от голода многие его люди размякли и ослабели, отдал приказ разделить найденные запасы между теми, кто в этом больше всего нуждался. Когда пираты кое-как утолили голод, отряд снова отправился в путь; те, кто от усталости уже не мог идти, сели в каноэ, а те, кто до этого плыл в них и раньше, сошли на берег. Так они плелись до самого позднего вечера, пока не добрались до какого-то поля и там заночевали…

На следующий день, а это был день шестой, будить никого уже не надо было — всех томила голодная бессонница. Пираты продолжали путь обычным образом: одни шли через лес, другие плыли на каноэ. Когда делали привал, кто-нибудь отправлялся в лес в поисках пищи; одни ели листья, другие — семена деревьев или траву, настолько все оголодали. В тот же день пиратам удалось дойти до плантации, на которой стояла хижина, набитая маисом; ее тотчас же разнесли, и каждый получил столько маиса, сколько хотел; его ели прямо из горсти. Поделив маис, пираты отправились дальше; примерно через милю они наткнулись на индейскую засаду. Пираты бросили маис, надеясь, что встретят здесь людей и найдут съестные припасы, но, подойдя поближе к тому месту, где видели индейцев, не нашли ни людей, ни продовольствия; только на другом берегу они заметили сотню индейцев, пустившихся наутек. Кое-кто из пиратов бросился в воду, чтобы догнать индейцев; они решили, что если не будет ничего съестного, то съедят самих беглецов. Однако индейцы моментально скрылись в зарослях и успели ранить при этом двух или трех пиратов, причем один был убит наповал… Пираты в этот день уже не могли идти дальше, ибо, чтобы продолжать путь, надо было переправиться на другой берег.

На ночлеге они стали роптать. Одни хотели вернуться назад, другие — таких было большинство — принялись ругать их. Однако вскоре все ожили: один из проводников сказал, что неподалеку должно быть селение, жители которого, без сомнения, окажут сопротивление, и поэтому там найдется кое-что съестное.

На следующий день, это был уже день седьмой, пираты проверили и прочистили ружья, чтобы при встрече с врагами не случилось осечки. Потом они переправились на каноэ на другую сторону реки; место, где они ночевали, называлось Санта-Крус (другие названия: Крусес, Вента-де-Крусес. — В.Г.). Когда все переправились и привели себя в порядок, отряд тронулся, надеясь напасть на защитников селения и, как я уже говорил, утолить голод».

Из отчета Моргана следует, что ударную группу флибустьеров, продвигавшуюся в авангарде, возглавлял капитан Томас Роджерс За оборону Санта-Круса и сторожевых постов, стоявших на пути следования пиратов, отвечал комендант Франсиско Гонсалес Саладо. Позже панамский губернатор обвинил его в трусости и халатном исполнении своих обязанностей.

«Около полудня они подошли к деревне Крус и увидели густой дым, — рассказывает Эксквемелин. — Все приободрились — испанцы, мол, уже готовят вертелы, чтобы встретить нас Однако когда они подошли поближе, то убедились, что хоть огонь и полыхал, но пищи никакой в этом месте не было: испанцы сожгли все постройки, исключая укрепления и казенные скотные дворы. Коров, которые паслись неподалеку, куда-то увели, так что нигде не было ни одной скотины, кроме собаки, которую пираты тотчас же убили и разодрали на части. В королевском складе нашли не то пятнадцать, не то шестнадцать глиняных сосудов с испанским вином и кожаный мешок с хлебом. Пираты, захватив вино, напились без всякой меры и чуть не умерли, и их вырвало всем, что они ели в пути, листьями и всякой прочей дрянью, — всем, чем они набили себе желудки. Им невдомек была истинная причина, и они было подумали, что испанцы добавили в вино яд; на следующий день они не в состоянии были передвигаться и вынуждены были заночевать в селении Крус, которое они накануне разорили… Морган был вынужден оставить каноэ и со всем своим отрядом двинулся по суше, а каноэ он вернул назад, туда, где остались корабли. Одно каноэ он приказал спрятать, чтобы в случае необходимости использовать его для связи с остальными пиратами.

Неподалеку от селения и на полях, окружавших его, пираты временами замечали испанцев и индейцев. Поэтому Морган решил сделать высадку с отрядом по меньшей мере в сто человек. Несмотря на голод, на предложение Моргана откликнулось довольно много пиратов. Они разбились по трое и по четверо, а также группами в пять-шесть человек и отправились на поиски пищи. Индейцы и испанцы, которые внимательно наблюдали за их действиями, напали на одну из таких партий и захватили ее в плен; остальные пираты вернулись и сообщили об этом Моргану, однако Морган скрыл от пиратов этот случай, чтобы они не пали духом…

На следующий день, это был день уже восьмой, Морган двинулся к Панаме. Он выслал вперед хорошо вооруженный отряд в двести человек, дабы разузнать, нет ли на пути засад. Сделать их было очень легко: дорога сузилась и стала почти непроходимой; по ней могли идти не больше двенадцати человек в ряд, местами она была еще уже. Часам к десяти пираты подошли к местечку Кебрада-Обскура Там в них выпустили три или четыре тысячи стрел, причем, откуда сыпались эти стрелы, нельзя было понять. А затем дорога вступила в ущелье и так сузилась, что по ней едва мог пройти только один навьюченный осел. Это вызывало большую тревогу, поскольку пираты никого не видели, а стрелы сыпались на них градом. Они храбро бросились в лес, некоторые открыли огонь по испанцам, которые показались на склонах ущелья, но те через заросли отошли в глубь леса, к выходу из теснины, и там встретили пиратов тучей стрел. Испанцам помогал отряд индейцев, причем индейцы держались очень стойко до тех пор, пока не ранило их командира; он пытался подняться, чтобы поразить одного из пиратов дротиком, но был убит и остался лежать на месте рядом с еще двумя или тремя павшими в бою индейцами… В этом бою пираты потеряли восемь человек убитыми и десять ранеными…»

По свидетельству Фогга, флибустьеры потеряли лишь одного человека, тогда как у индейцев погибло около 30 человек, включая их касика.

Эксквемелин продолжает: «Немного спустя пираты вышли в большую долину, сплошь заросшую травой; все вокруг было видно далеко, и пираты заметили на горе несколько индейцев». Когда раненые были перевязаны, пятьдесят наиболее проворных пиратов тут же погнались за индейцами, чтобы взять кого-нибудь из них в плен, однако все было тщетно… Чтобы обезопасить путь, Морган послал вперед двести человек, а остальных пиратов оставил на склоне горы. Как только испанцы или индейцы увидели спускавшихся в долину пиратов, они тотчас же туда помчались, словно хотели вступить в бой, но скрылись из виду и ушли через лес, оставив пиратов в покое. Вечером начался дождь, поэтому пираты уклонились в сторону, чтобы отыскать место для ночлега и там подсушить оружие. Но индейцы сожгли все свои жилища и увели коров, так что, страдая от голода, пираты были вынуждены вернуться. Они нашли несколько жилищ, но ничего съестного там не было. Все люди не могли разместиться в этих хижинах, поэтому от каждой группы было выделено несколько человек, чтобы охранять оружие, которое и сложили в хижинах. Остальные спали под открытым небом, но сон был плохим, потому что дождь лил всю ночь не переставая.

На следующий день, день девятый [27 января], когда забрезжила заря… Морган приказал снова отправиться в путь, и путь этот был труднее, чем когда бы то ни было прежде, потому что солнце палило немилосердно. Спустя два или три часа пираты заметили десятка два испанцев, которые следили за их действиями. Пираты попытались догнать их, но тщетно: испанцы были очень хитры и хорошо знали дорогу, и, когда пираты думали, что испанцы где-то впереди, оказалось, что они идут в хвосте отряда. Наконец пираты взобрались на гору (с тех пор называвшуюся Горой буканьеров. — В.Г.), откуда открылся вид на Южное море и на большой корабль с пятью или шестью барками: суда эти шли из Панамы на острова Товаго и Тавагилья. Тут отвага снова наполнила сердца пиратов; и еще больше они возликовали, когда спустились с горы в обширную долину, где паслось много скота. Они тотчас же разогнали стадо и перебили всю скотину, которую удалось им догнать. Все делалось очень рьяно: одни пираты охотились, другие разводили огонь, чтобы без промедления приступить к приготовлению пищи.

Кто волок быка, кто корову, кто лошадь, кто осла; туши тотчас же разрубили и неободранные куски мяса бросили в огонь; едва опалилась шерсть, как пираты накинулись на сырое мясо так, что кровь текла по их щекам В разгар пиршества Морган приказал бить ложную тревогу: кто вскочил, кто пустился бежать, однако никто не расстался с мясом, свои куски они прихватили с собой. Наконец все собрались и построились для дальнейшего похода. Отряду почти в пятьдесят человек было приказано выступить вперед, чтобы добыть пленных… Вечером снова показался отряд испанцев человек в двести, они что-то кричали, однако понять ничего было нельзя; за ними погнались, но испанцы словно провалились сквозь землю. Пройдя еще немного, пираты заметили башни Панамы, трижды произнесли слова заклятия и принялись кидать вверх шляпы, заранее уже празднуя победу. В эту ночь они решили выспаться, надеясь вступить в Панаму на следующий день рано утром. Они расположились в чистом поле и стали бить в барабаны, трубить в трубы и махать флажками, будто наступил большой праздник. На звуки труб прискакало около пятидесяти всадников, которые остановились на расстоянии выстрела; у них тоже были при себе трубы, и, дудя в них, они кричали: «Manana, manana, perros, nos veremos!» («Завтра, завтра, собаки, мы вернемся!»). С этим они ускакали, оставив на месте человек семь или восемь для наблюдения за пиратами. Однако дозор этот не встревожил пиратов: все принялись резать траву, сооружая себе на ночь постель. Отряд в двести человек, который был выслан вперед, вернулся и попытался поймать испанцев. Пираты вообще не очень-то тревожились: мясо у них еще оставалось, а наелись они досыта. Каждому из них было заранее сказано, что делать, если ночью нападут испанцы; вокруг лагеря… выставили караулы. Испанцы всю ночь вели из города огонь из тяжелых пушек».

Накануне сражения в Панаме прошли пышные празднества и молебны; образ девы Марии, сопровождаемый представителями шести религиозных братств и многочисленным кортежем, торжественно пронесли по улицам и внесли в кафедральный собор. Люди исповедовались перед ликами святых, а президент аудиенсии возложил на алтарь Пречистой Девы перстень с бриллиантом стоимостью 4 тыс песо, моля всех испросить у сил небесных помощи в защите города и его жителей. Затем войско вышло из города и расположилось на подступах к нему.

По данным Фогга, оно насчитывало 700 кавалеристов и около 2 тыс пехотинцев. Морган в своем отчете утверждал, что у испанцев было 600 всадников и 2100 пехотинцев. Согласно испанским источникам, Панаму защищали 1500 пехотинцев, 200 кавалеристов и отряд из 30 вакерос (пастухов), управлявший двумя стадами диких быков. Пехота, состоявшая из белых, мулатов, метисов и индейцев, была разделена на три батальона, которыми командовали Хуан Портуондо Боргеньо (губернатор Верагуаса), дон Хуан Хименес (сержант-майор Панамы) и Алонсо де Алькаудете (комендант Пуэрто-Бельо). Верховное командование осуществлял рыцарь ордена Сантьяго дон Хуан Перес де Гусман — «президент, губернатор и генерал-капитан Королевства Тьерра-Фирмы и Провинции Верагуао.

На рассвете 28 января 1671 года Морган поднял свой лагерь и двинулся к Панаме под грохот барабанов с развевающимися знаменами красного и зеленого цветов. Проводники, однако, предупредили его, что «лучше было бы здесь свернуть с большой дороги и поискать другой путь, ибо испанцы на главной дороге безусловно устроили засады и, сидя в них, могут причинить много вреда». Вняв этому совету, Морган повел своих людей через лес по холмам Толедо и спустился на равнины Матаснильос Там флибустьеры заняли позицию на склонах возвышенности, известной с тех пор под названием Передовая гора, где болото и заливные луга надежно прикрывали один из их флангов. Отсюда была видна вся равнина от отрогов сьерры до побережья Тихого океана; в центре этой панорамы лежала, как на ладони, Панама.

Готовясь к бою, Морган разделил войско на три батальона Авангард из 300 охотников-буканьеров и корсаров возглавили подполковник Лауренс Принс и майор Джон Моррис «Ядро» состояло из 600 флибустьеров, причем правое крыло находилось под командованием самого Моргана, а левое — под командованием Эдварда Коллира Арьергард из 300 корсаров возглавил полковник Бледри Морган.

«Буканьеры двинулись вперед, — сообщает Эксквемелин, — остальные последовали за ними, спустились с холма, а испанцы уже поджидали их на широком открытом поле. Когда большая часть пиратов спустилась в долину, испанцы стали кричать: «Viva el Rey!» («Да здравствует король!»). Одновременно пиратов атаковала конница, но тут всадникам помешало болото, и они продвигались очень медленно. Двести охотников, на которых как раз и мчались всадники, подпустили их поближе. Часть буканьеров вдруг встала на колено и дала залп, потом то же самое сделали остальные, так что огонь велся беспрерывно. Испанцы же не могли причинить им никакого вреда, хотя стреляли довольно метко и делали все, чтобы отбить пиратов. Пехота попыталась прийти коннице на помощь, но ее обстрелял другой пиратский отряд. Тогда испанцы решили выпустить с тыла быков и привести пиратов в замешательство. Однако пираты мгновенно перестроились; в то время как остальные сражались с наступающими спереди, люди в арьергарде махали флажками, затем дали по быкам два залпа; быки обратились в бегство вопреки стараниям их погонщиков, которые побежали вслед за ними. Бой продолжался примерно часа два, пока испанская конница не была разбита наголову, большинство всадников было убито, остальные бежали. Пехота, убедившись, что нападение их кавалерии принесло мало пользы, и не имея дальнейших приказов, которые должен был бы отдать их предводитель, выстрелили из мушкетов, бросили их и побежали во всю прыть; пираты, измотанные голодом и утомленные долгой дорогой, не смогли пуститься в погоню. Некоторые испанцы, не надеясь на свои ноги, спрятались в зарослях тростника у небольших прудов, однако пираты находили их и тут же убивали, словно это были собаки. Они взяли в плен группу серых монахов; те предстали перед Морганом, но он приказал их перебить без всякой пощады, не желая выслушать от них ни единого слова После этого к нему привели командира конницы, который был ранен в бою. Морган приказал допросить его, и тот сообщил, каковы у испанцев силы; он признался, что в бою участвовали четыреста всадников и двадцать рот пехоты, в каждой роте по сто человек, а также шестьсот индейцев, негров и мулатов и что в бой ввели две тысячи быков, чтобы расстроить ряды пиратов и затем перебить их всех до единого; кроме того, в различных местах города испанцы устроили баррикады из мешков с мукой, за которыми они поставили пушки со стороны той дороги, по которой должны были пройти пираты; были устроены редуты и на них установлено по восемь бронзовых пушек и выставлено пятьдесят человек. Услышав об этих приготовлениях, Морган отдал приказ избрать другую дорогу».

Около полудня барабанщики дали сигнал ко всеобщему сбору. На поверке выяснилось, что убитых среди флибустьеров почти не было, а ранено лишь несколько человек. Потери испанцев составили от 60 до 100 человек убитыми, не считая раненых. Дон Хуан Перес де Гусман с остатками своего войска отступил к Капире, а часть пехотинцев вместе с раненым Алонсо де Алькаудете ушла в сторону Пуэрто-Бельо.

Воодушевленные первым успехом, флибустьеры под прикрытием пленных направились к городу. Там им открылось нежданное зрелище: все улицы были перекрыты баррикадами, сложенными из мешков с мукой, на которых были установлены бронзовые пушки. Взять их оказалось намного труднее, чем сражаться с противником в открытом поле. Тем не менее через два часа Панама оказалась во власти англичан и французов.

В отчете Моргана указывается, что, войдя в город, они нашли в нем две сотни испанских солдат, два форта, а на каждой улице — баррикады, на которых было установлено в общей сложности 32 бронзовые пушки. Вместо того чтобы защищаться из последних сил, испанцы поспешно подожгли порох в главной крепости, и она взлетела на воздух, забрав жизни 40 не успевших эвакуироваться солдат. Небольшое сопротивление пиратам было оказано на рыночной площади, но к трем часам захватчики стали хозяевами города Их потери в тот день составили лишь 5 человек убитыми и 10 ранеными; испанцы потеряли в общей сложности около 400 человек.

«Как только сопротивление было подавлено, — пишет Эксквемелин, — Морган приказал собрать всех своих людей и запретил им пить вино; он сказал, что у него есть сведения, что вино отравлено испанцами. Хотя это и было ложью, однако он понимал, что после крепкой выпивки его люди станут небоеспособными. Впрочем, угроза появления врага была маловероятной.

Когда люди Моргана обшарили в Панаме все углы, они посадили двадцать пять человек на барку, которая не могла уйти из гавани из-за сильного отлива; в тех местах вода бывает то очень высокой, то очень низкой, как в каналах в Англии…

После полудня Морган приказал тайно поджечь дома, чтобы к вечеру большая часть города была охвачена пламенем. Пираты же пустили слух, будто это сделали испанцы. Местные жители хотели сбить огонь, однако это им не удалось: пламя распространилось очень быстро; если загорался какой-нибудь проулок, то спустя полчаса он уже весь был в огне и от домов оставались одни головешки… Внутри многие дома были украшены великолепными картинами, которые сюда завезли испанцы. Кроме того, в городе было семь мужских монастырей и один женский, госпиталь, кафедральный собор и приходская церковь, которые также были украшены картинами и скульптурами, однако серебро и золото монахи уже унесли. В городе насчитывалось две тысячи отличных домов, в которых жили люди иных званий; было здесь много конюшен, в которых содержались лошади и мулы для перевозки серебра к Северному берегу… Кроме того, там был великолепный дом, принадлежащий генуэзцам, и в нем помещалось заведение, которое вело торговлю неграми. Его тоже сожгли. На следующий день весь город превратился в кучу золы; уцелели лишь двести складов и конюшни: они стояли в стороне. Все животные сгорели вместе с домами, и погибло много рабов, которые спрятались в домах и уже не смогли вырваться наружу. На складах пострадало много мешков с мукой, после пожара они тлели еще целый месяц».

Согласно испанским данным, город был подожжен по приказу дона Хуана Переса де Гусмана; при этом пожар не затронул здания Королевской аудиенсии и Бухгалтерии, особняк губернатора, монастыри Ла-Мерсед и Сан-Хосе, отдельные жилища на окраинах и около 300 хижин негров — погонщиков мулов из предместий Маламбо и Пьерда-Видас.

Всю ночь флибустьеры простояли в окрестностях Панамы, а на рассвете снова вошли в город — точнее, в то, что от него осталось. Раненых доставили в церковь одного из монастырей, вокруг которой устроили арсеналы и установили орудийную батарею. Проведя смотр войскам, Морган и его офицеры констатировали, что во время захвата города погибло около 20 человек и примерно столько же было ранено.

На седьмой день пребывания в Панаме Морган послал отряд в 150 человек в крепость Сан-Лоренсо-де-Чагрес, чтобы известить ее гарнизон о победе. Остатки испанских войск, стоявшие за городом, не рискнули напасть на этот контингент.

Во второй половине дня, разместившись в немногих уцелевших зданиях, флибустьеры еще раз обыскали пепелище и колодцы, в которых надеялись найти спрятанную серебряную посуду и слитки серебра. Днем позже два отряда по 150 человек каждый отправились в окрестности Панамы на поиски сбежавших жителей. Они вернулись через два дня, приведя с собой 200 пленников — мужчин, женщин, детей и негров-рабов. Тогда же посланное Морганом судно под командованием капитана Роберта Сирла вернулось в порт с тремя захваченными призами, однако галеон «Сантиссима Тринидад» (капитан — Франсиско де Перальта), груженный королевским серебром, сокровищами самых богатых жителей Панамы и ценной церковной утварью, был упущен.

«В то время как часть пиратов грабила на море, — читаем у Эксквемелина, — остальные грабили на суше: каждый день из города выходил отряд человек в двести, и, когда эта партия возвращалась, ей на смену выходила новая; все они приносили большую добычу и приводили много пленников. Эти походы сопровождались невероятными жестокостями и всевозможными пытками; чего только не приходило в голову пиратам, когда они допытывались у всех без исключения пленников, где спрятано золото…

Морган, пробыв в Панаме недели три и добросовестно разграбив все, что попадалось ему под руку на воде и на суше, отдал приказ готовиться к отъезду.

Каждый отряд должен был достать мулов, чтобы перевезти добычу к реке, протекавшей примерно в восьми милях от города Тем временем около ста пиратов Моргана стали готовить к отплытию корабль, который стоял в гавани; пиратам хотелось еще кого-нибудь ограбить в этих водах, и, кроме того, они рассчитывали захватить большой корабль и на нем возвратиться через Восточные Индии в Европу… Их приготовления увенчались бы успехом, если бы об этом не узнал сам Морган. Он приказал срубить на этом корабле мачты и сжечь их, то же самое сделать и с барками, которые стояли неподалеку; таким образом, все планы этих пиратов были сорваны. Тем временем привели мулов, и Морган послал одного пленного испанца, чтобы тот доставил выкуп за женщин, детей и рабов, а также за монахов, которые были оставлены в качестве заложников за всех их собратьев. Одновременно Морган приказал заклепать все орудия и сжечь лафеты. За два дня до выхода он послал особый отряд, который должен был добыть сведения о губернаторе Панамы; он узнал от пленных, что губернатор собрал большие силы и устроил много засад, с тем чтобы отрезать пиратам путь к отступлению. Однако пираты, возвратившись, сообщили Моргану, что они не обнаружили никаких укреплений; несколько пленников, которых они прихватили с собой, сказали, что губернатор хотел собрать большой отряд, однако все разбежались и его замысел не осуществился из-за нехватки людей».

14 (24) февраля 1671 года флибустьеры вышли из Панамы, ведя за собой 157 мулов, груженных ломаным и чеканным серебром, а также заложников — 50 или 60 мужчин, женщин, детей и рабов. Эти данные взяты нами из советского издания «Пиратов Америки». В английских переводах книги Эксквемелина говорится о 175 мулах и 600 заложниках; во французских переводах упоминается о 500–600 заложниках.

Достигнув селения Вента-де-Крус, Морган сообщил пленным, что они должны уплатить выкуп в трехдневный срок, иначе он заберет их с собой на Ямайку. Тем временем разбойники принялись заготавливать рис и маис После того, как часть пленных была выкуплена, отряд вышел из Вента-де-Крус в сторону карибского побережья.

«Вскоре Морган созвал своих людей и потребовал от них, по старому обычаю, дать клятву… что никто не утаит ни шиллинга, будь то серебро, золото, серая амбра, алмазы, жемчуг или какие-нибудь другие драгоценные камни, — делится своими воспоминаниями Эксквемелин. — Правда, бывали случаи, когда люди давали ложную клятву; чтобы предупредить подобные происшествия, он после того, как дана была клятва, обыскивал пиратов, причем обыску подвергались все до единого. Товарищи Моргана, и в частности капитаны, которым он сообщил о своем намерении, нашли, что обыск необходим. В каждом отряде был выделен человек для этой цели. Морган приказал обыскать и себя самого, а также всех капитанов, и чаша эта никого не миновала. Французские пираты были недовольны, однако их было меньше, и им пришлось смириться с обыском, хотя им было ведомо, что Морган именно французов подозревал в утайке ценностей. После того как все были обысканы, пираты сели на каноэ и на корабль, стоявшие на реке, и… прибыли в крепость Чагре, где все в общем было в порядке, плохо приходилось лишь раненым, которые вернулись туда после боя. Большая часть из них умерла от голода; здоровые тоже чувствовали себя довольно плохо…

Когда Морган со своим отрядом прибыл в Чагре, он решил, что лучше всего здесь и разделить награбленную добычу; провиант уже кончился. Поэтому сделали так: по совету Моргана отправили корабль в Пуэрто-Бельо, чтобы… потребовать выкуп за крепость Чагре. Спустя два дня люди с этого корабля привезли известие, что испанцы не помышляют ни о каком выкупе. На следующий день каждый отряд получил свою часть добычи, чуть побольше или чуть поменьше той доли, которую выделил Морган; каждому досталось по двести пиастров.

Слитки серебра оценивали в десять пиастров за штуку, драгоценности пошли буквально за бесценок, и много их пропало, о чем Морган предупредил пиратов. Заметив, что дележ этот вызвал у пиратов недовольство, Морган стал готовиться к возвращению на Ямайку. Он приказал разрушить крепость и сжечь ее, а бронзовые пушки доставить на борт своего корабля; затем он поставил паруса и без обычных сигналов вышел в море; кто хотел, мог следовать за ним. За Морганом пошли лишь три, а может быть, четыре корабля, на которых были его единомышленники. Французские пираты погнались за ним на трех или четырех кораблях, рассчитывая, если догонят, совершить на них нападение. Однако у Моргана были изрядные запасы всего съестного и он мог идти без стоянок, что его врагам было не под силу: один остановился здесь, другой — там ради поисков себе пропитания, иначе они не могли бы добраться до Ямайки».

Согласно более поздним оценкам, добыча, взятая Морганом в Панаме и доставленная в Порт-Ройял, могла стоить 6 млн эскудо. Однако Морган в своем отчете оценил всю добычу в 30 тыс ф. ст. По сведениям хирурга Ричарда Брауна, серебро и другая ценная добыча стоила около 70 тыс ф. ст., не считая иных богатых товаров, но людей обманули, на каждого пришлось всего по 10 фунтов. Эти сведения подтверждает и Уильям Фогг. Некоторые источники указывают на то, что после дележа рядовые участники похода получили примерно по 15–18 ф. ст. Как бы то ни было, самый грандиозный поход флибустьеров Вест-Индии принес им совершенно мизерный доход.

Спасаясь от гнева своих вчерашних товарищей, Морган погрузился на борт корабля «Мейфлауэр», принадлежавшего погибшему капитану Джозефу Брэдли, и на нем 6 (16) марта взял курс на Ямайку. Его сопровождали лишь Лауренс Принс на «Пирле», Джон Моррис на «Долфине» и Томас Харрисон на «Мэри».

20 апреля Морган составил «Правдивый отчет…» о походе на Панаму, а 31 мая в Спаниш-Тауне состоялось заседание Совета Ямайки. В протоколе заседания записано: «Присутствовали: его превосходительство сэр Томас Модифорд, губернатор; подполковник Джон Коуп, подполковник Роберт Биндлосс, подполковник Уильям Иви, майор Чарлз Уитфилд, майор Энтони Коллир и капитан Генри Моулзвёрт.

Адмирал Генри Морган представил отчет о походе на Панаму губернатору и Совету, которые объявили ему благодарность за выполнение его последнего поручения и высоко оценили его действия».

Разграбление Панамы получило широкий резонанс как в Вест-Индии, так и в Европе. Генерал-губернатор Французских Антил Жан-Шарль де Баас 17 ноября 1671 года писал с Сент-Кристофера министру Кольберу:

«Вы уже, несомненно, знаете, монсеньор, что в марте месяце 15 или 16 сотен английских и французских флибустьеров, выйдя с Ямайки и Сен-Доменга, объединились и отправились под предводительством англичанина Моргана на захват островов Санта-Катарина, которые они разорили, и, взяв там проводников для того, чтобы провести их к материку, они там высадились, одолели испанцев на передовом рубеже и продолжили свой путь в сторону Панамы. Но, прибыв туда, они обнаружили в одном лье от нее испанцев в боевой готовности, которые их атаковали.

Началось сражение. Испанцы были разбиты. Панама была захвачена и сожжена И, после месяца пребывания, употребленного на грабеж и взятие контрибуции в окрестностях города, флибустьеры ушли; затем они разделились и вернулись к острову Ваш, где Морган, как говорят, не произвел справедливый расчет.

Эта история была довольно сбивчиво изложена мне одним из заключенных, матросом [капитана] Требютора, однако он передал мне письмо, полученное им уж не знаю каким образом и которое не было еще распечатано, каковое один испанец из города Портобельо написал одному из своих друзей в Кордову, где он подробно рассказывает об этих жестоких враждебных действиях и о жалком состоянии сил, которые король Испании имеет в Индиях. Я отсылаю вам, монсеньор, оригинал, дабы вы его внимательно изучили, ибо он заслуживает того…»

Сохранились краткие сведения о судьбе нескольких французских капитанов, участвовавших в панамском походе Моргана Один из них, капитан Дюмангль, в конце 1671 года объединил свои силы с англичанином Фрэнсисом Визборном, и вместе они ограбили два поселения на северном побережье Кубы. Позже обе шайки были захвачены полковником Уильямом Бистоном, командовавшим королевским фрегатом «Эсистенс». Последний был отправлен на поиски пиратов новым губернатором Ямайки сэром Томасом Линчем. Пойманные флибустьеры были доставлены в Порт-Ройял и осуждены за пиратство (в марте 1672 года). Привести приговор в исполнение ямайские власти предложили губернатору Гаваны, на что тот ответил отказом. Тогда власти Ямайки освободили Дюмангля, его сообщников и команду его английского компаньона, опасаясь мести со стороны флибустьеров Тортуги.

9 октября 1672 года сэр Томас Линч в одном из своих писем жаловался сэру Джозефу Уильямсону, что «французы с Тортуги делают призом всё, что им удается захватить». Спустя месяц он заявил, что «теперь в Индиях нет ни одного английского пирата, не считая некоторых, плавающих на французских судах». Из этой цитаты видно, что после отмены каперских свидетельств на Ямайке часть английских флибустьеров перебазировалась на Тортугу и Сен-Доменг. Об их деятельности будет рассказано позже.

Мы уже сообщали о том, что Франсуа Требютор был одним из участников похода Моргана на Панаму. Уроженец портового города Дьеппа, он считался «наилучшим из пилотов, какие только есть в Америке». Как капитан флибустьеров, Требютор впервые упоминается в каперском свидетельстве, датированном 28 июля 1669 года. Это свидетельство было выдано ему на Тортуге Бертраном д'Ожерном, который на паях с двумя купцами принял участие в снаряжении антииспанской экспедиции. Ниже приводится текст этого редкого документа.

«Мы, губернатор короля на острове Тортуга и побережье Сен-Доменг, находящихся под властью господ Вест-Индской компании, даем разрешение на выход и каперское поручение господину Франсуа Требютору, капитану фрегата, вооруженного для войны, осуществлять военные действия против испанцев, объявленных врагами Его Величества, при условии, что вместе с каждым призом будут доставляться два старших офицера, дабы наблюдать за продажей с торгов упомянутого приза. Предписываем всем, на кого распространяется наша власть, оказывать капитану Требютору и его экипажу всевозможную помощь, если он в этом будет нуждаться. Просим и молим генералов, генерал-лейтенантов, капитанов поступать таким же образом, предлагая ему в подобных случаях делать то же самое для них.

Дано на Тортуге 28 июля 1669 года.

(Подпись: Ожерон».)

Требютор командовал в то время небольшим 14-пушечным кораблем водоизмещением 100 тонн Корабль назывался «Сент-Катрин», экипаж его насчитывал 80 человек. Через короткое время после приобретения каперского свидетельства Требютор отплыл из Кайонской бухты в компании с другим пиратским судном, командиром которого был капитан Жан по кличке Гасконец. У Гасконца были те же арматоры (судовладельцы-инвесторы), что и у Требютора.

Оперируя на просторах Карибского моря, друзья-флибустьеры во второй половине 1669 года очутились в районе Малых Антильских островов, куда, по всей видимости, доставили приз, взятый у испанцев. Копия каперского поручения Требютора оказалась у господина Дюбуа, губернатора острова Сен-Круа, который немедленно послал сообщение об этом генерал-губернатору франц узских Антильских островов Жану-Шарлю де Баасу. Поскольку Франция тогда не воевала с Испанией, Баас удивился, почему губернатор Тортуги выдает каперские поручения против испанцев, и в декабре через Кольбера запросил у короля инструкции по этому поводу. Людовик XIV своим распоряжением от июня 1669 года действительно разрешил д'Ожерону вооружать корсарские суда против испанцев в Америке, мотивируя свое решение тем, что подданные испанской короны продолжают нападать на французские суда в Карибском море вопреки договорам, подписанным между двумя государствами. Но 20 марта 1670 года король написал д'Ожерону очередное письмо, в котором запретил выдавать каперские свидетельства против испанцев. В письме говорилось:

«Месье д'Ожерон, каперские грамоты, которые вы выдали некоторым из моих подданных для осуществления корсарских набегов на испанцев, могут ухудшить мир и добрые отношения, которые сложились между нами и нашим дрожайшим и любезнейшим добрым братом королем Испании. Я вам пишу это письмо с целью уведомить вас о том, что мне хочется, чтобы вы не только отменили все поручения на ведение войны, которые вы могли рке выдать, но чтобы и в будущем вы не осуществляли никаких экспедиций без моего особого указания, чему, я уверен, вы будете строго следовать. Я молю Бога, месье д'Ожерон, чтобы он вас свято оберегал. Написано в Сен-Жермен-ан-Лэ сего 30 марта 1670 года. Подписано: Людовик; а чуть ниже — Кольбер».

Понятно, что флибустьеры, промышлявшие в открытом море, не могли своевременно узнать об этом решении короля.

16 июня того же года капитан Требютор, действуя отдельно от Гасконца, встретил у берегов Венесуэлы, в районе Ла-Гуайры, португальский корабль водоизмещением 250 тонн. Корабль назывался «Сан Антонио»; на его борту находилось почти 300 человек, две трети из которых были черными рабами. «Сан Антонио» шел с островов Зеленого Мыса и был отнесен противными ветрами к Антильским островам. Так как португальцы испытывали нехватку в продовольствии, они направили свое судно прямо к «Сент-Катрин». С борта последней на борт «Сан Антонио» тут же перебралось 16 вооруженных абордажными саблями и ружьями флибустьеров.

В течение следующих четырех дней Требютор безуспешно крейсировал вместе с португальским призом в поисках пропавшего компаньона. Гасконца он так и не нашел, зато наткнулся на английского пирата, которому продал два из четырех трофейных португальских орудий. Через два дня он отправился к острову Авес, где ремонтировал «Сент-Катрин». Тогда же Требютор и некоторые из его людей хотели позволить португальскому кораблю уйти, зная, что он принадлежал союзному Франции государству. Однако большая часть их товарищей, и в первую очередь два француза, именуемые в документах Лафоре и Анселин, воспротивились этому. Они заявили капитану, что, во-первых, Два орудия с «Сан Антонио» уже проданы, а во-вторых, приз должен быть доставлен к губернатору д'Ожерону, который решит, законно ли они его захватили.

29 июня 1670 года 14 пиратов из команды Требютора пересели возле острова Авес на борт «Сан Антонио» и, прихватив с собой 24 пленных португальцев, 200 черных рабов, воск и слоновую кость, отправились на Тортугу. Остальных людей с португальского приза (16 человек, включая шкипера и судовладельца) Требютор посадил с несколькими испанцами на барку, захваченную ранее, и доставил их на побережье Венесуэлы. Что касается португальского приза, то он смог дойти лишь до Сен-Доменга, охваченного мятежом против Вест-Индской компании и д'Ожерона. В итоге все рабы с португальского судна были куплены некоторыми из мятежников.

В конце октября 1670 года Требютор присоединился к Гасконцу на острове Ваш, где, как нам уже известно, Генри Морган собирал крупный флот для похода на Панаму. Последовав примеру нескольких других французских пиратов, Требютор со своей «Сент-Катрин» и 110 членами экипажа перешел под командование Моргана. В середине декабря они отплыли от острова Ваш к острову Санта-Каталина, который был взят в конце месяца. После этого Требютор принимал участие в захвате крепости Сан-Лоренсо в устье реки Чагрес, в переходе через Панамский перешеек и грабеже города Панамы (январь — февраль 1671 года). На обратном пути (в марте 1671 года), недовольный итогами дележа добычи, Требютор примкнул к тем капитанам, которые отказались подчиняться Моргану и даже хотели расправиться с ним. Когда Морган сбежал от них на Ямайку, французы взяли курс на Тортугу.

Тем временем владельцы «Сан Антонио» Мануэл Корреа и Лоренсо де Матос сумели перебраться из Венесуэлы сначала на остров Кюрасао, затем — в Нидерланды, а оттуда — в Лиссабон, где они подали регенту Португалии жалобу на пиратские действия Требютора Дело было передано на рассмотрение послу Франции в Лиссабоне маркизу де Сен-Ромэн, который переслал жалобу в Версаль письмом от 1 апреля 1671 года К жалобе прилагалось заявление судовладельца Матоса, в котором больше обвинялись люди Требютора, чем сам капитан. Через несколько месяцев генерал-губернатор Французских Антил Жан-Шарль де Баас получил письмо с приказом короля арестовать капитана Требютора как пирата Аналогичное письмо, датированное 22 мая 1671 года, было отправлено д'Ожерону. В нем отмечалось:

«Месье д'Ожерон, государь Португалии передал жалобу моему послу, находящемуся при нем, что капитан Мануэл Корреа, выйдя из порта Каше, чтобы идти к Зеленому Мысу, был встречен капитаном Жаком Фребютором [Франсуа Требютором], который отвел его на остров Сен-Доменг, где судно и его груз были проданы; и поскольку это является прямо противоположным публичному доверию и договору, что я имею с названным государем, то я хочу, чтобы такого рода деяния были строго наказуемы. Я пишу вам это письмо с целью уведомить вас о том, что мне хочется, чтобы вы употребили всю власть, какую я вам доверил, для скорейшего возврата названного судна и товаров, которые были на него погружены, или надлежащей стоимости всего, и чтобы, в то же время, вы осуществили арест названного капитана Фребютора, провели и завершили его дело, наказав его в соответствии с правилами наших ордонансов. Я уверен, что вы пунктуально исполните то, что я желаю. Да хранит вас Господь, месье д'Ожерон, под своей святой защитой».

Отчитываясь о предпринятых им действиях по исполнению воли монарха, сьёр де Баас в письме министру Кольберу писал:

«Месье дю Террон написал мне из Ла-Рошели, что недавно форбан по имени Требютор, бороздивший моря в этой стране с каперским поручением от месье Ожерона, взял в качестве трофея португальский корабль, нагруженный 100 неграми, на что поступила жалоба Его Величеству, повелевшему поймать Требютора, чтобы наказать его. В соответствии с этим письмом я вызвал к себе месье де Вийпара и приказал ему задержать оного, ежели тот ему встретится…»

Рене де Гузабац, сьёр де Вийпар, командовавший королевским кораблем «Мазарен» и с июля 1671 года гонявшийся со своей эскадрой за голландскими контрабандистами в районе Больших Антильских островов, блестяще выполнил возложенную на него миссию. В сентябре он привел свой корабль вместе с пленными пиратами на Тортугу. Но здесь «Мазарен» неожиданно наскочил на мель. Воспользовавшись кораблекрушением, Требютор и десяток его людей бежали на остров. Их долго искали, но найти и схватить удалось немногих. Позже пойманных пиратов отправили на поселение на побережье Сен-Доменга. Еще десяток людей из команды Требютора, которым не удалось скрыться, 6 ноября того же года были доставлены на Мартинику господином Монгортье, помощником Вийпара.

Еще находясь под арестом, Требютор своими качествами опытного штурмана произвел весьма сильное впечатление на королевских офицеров, о чем они докладывали сьёру де Баасу. В письме Кольберу де Баас отметил, что он наказал десять пиратов из команды «Сент-Катрин», которых доставил к нему Монгортье, но в то же время не удержался от похвал в адрес флибустьерского капитана. Он описал его как честного и опытного моряка, которого желательно было использовать на службе, а не наказывать. Примерно через пятнадцать месяцев де Баасу самому пришлось прибегнуть к услугам Требютора.

После побега с борта «Мазарена» Требютор, по всей видимости, нашел убежище в Леогане, где несколько лет тихо-мирно жил в качестве колониста Он был одним из ста жителей этого поселка, которые в феврале 1673 года по приказу д'Ожерона сели на фрегат «Пти-Инфант» (иначе — «Ла Лежер»), чтобы отправиться в поход против Кюрасао, организованный сьёром де Баасом. «Пти- Инфант», в отличие от другого королевского судна, называвшегося «Л'Эюоэль» и потерпевшего кораблекрушение близ Пуэрто-Рико, присоединился к флоту де Бааса у острова Сент-Круа. Таким образом, Требютор принял участие в провальном нападении французов на Кюрасао в марте месяце.

На обратном пути он служил лоцманом экспедиции, ведя королевские суда «Бельикё», «Пти-Инфант» и «Сивилла» к берегам Сен-Доменга. Там сьёр де Баас хотел запастись провизией и узнать о судьбе пропавшего губернатора д'Ожерна.

Желая достойно вознаградить Требютора за то, что тот благополучно привел его корабли с Кюрасао на Эспаньолу, генерал-губернатор подарил ему трофейную английскую барку, захваченную у побережья Сен-Доменга маркизом де Ментеноном, капитаном «Сивиллы». В апреле, уже командуя упомянутой баркой, Требютор довел де Бааса и его капитанов до острова Тортуга, откуда спустя некоторое время они смогли наконец вернуться на Мартинику.

Возобновив свою деятельность флибустьера после начала новой войны с Испанией (июль 1673 года), Требютор, без сомнения, находился среди капитанов, которые были завербованы в октябре 1673 года вернувшимся из испанского плена д'Ожероном (о злоключениях Бертрана д'Ожерона мы расскажем ниже). Целью их экспедиции было освобождение тех французов, которые уцелели после кораблекрушения «Л'Экюэля» и всё еще оставались в плену у испанцев на Пуэрто-Рико. Ожерон упоминал о Требюторе в своем письме министру Кольберу. Возвращаясь к делу о португальском призе, он признался, что не мог осудить капитана, которого принудили совершить указанный незаконный захват его же матросы.

20 января 1674 года Кольбер от имени короля поблагодарил губернатора Тортуги за те усилия, которые он предпринял для возмещения убытков владельцам португальского корабля «Сан Антонио».

«Король был рад… узнать о заботе, которую вы проявили по возврату стоимости негров с судна Мануэла Корреа, — писал он из Сен-Жермена. — И так как он (Корреа. — В.Г.) решился ехать на Тортугу, чтобы получить от вас не только то, что вы собрали от продажи названных негров, но также стоимость всех других товаров, которые были погружены на его судно… Его Величество желает, чтобы вы оказали ему всяческое содействие и защиту, в каковой он будет нуждаться, для возмещения убытков от потерь, которые он понес как вследствии захвата его судна, так и негров и всех прочих товаров, каковые на него были погружены; кроме того, необходимо, чтобы вы сообщили мне о стараниях, каковые вы предпримите по сему поводу, дабы я мог доложить Его Величеству».

Спустя два дня Людовик XIV тоже написал д'Ожерону письмо, в котором подтвердил то, о чем уже рассказал ему Кольбер. К сожалению, мы не знаем, побывал ли Мануэл Корреа на Тортуге и передал ли ему губернатор острова деньги за потерю корабля и груза. Можно лишь предположить, что дело это завершилось успешно для португальских собственников.

Вернемся, однако, к Франсуа Требютору. В конце 1673 года он в компании с каким-то другим флибустьерским капитаном решил совершить очередную экспедицию против испанцев — на сей раз к берегам Юкатана. Помощником Требютора, если верить Эксквемелину, был знаменитый голландский пират Геррит Герритсзоон по кличке Рок Бразилец.

Флибустьеры появились на мексиканском побережье, намереваясь захватить Мериду — административный центр Юкатана, но здесь были выслежены индейцами, которые сообщили о них в город. Оттуда выслали сильный отряд, разгромивший разбойников. Часть пиратов, в числе которых находился и Рок, сумела уйти от преследования и вернуться на берег. Капитан Требютор либо попал в плен, либо был убит испанцами во время сражения.

Пока «морские силы» Тортуги и Эспаньолы были вовлечены в пиратские авантюры против испанских колоний в Южной и Центральной Америке, в самой колонии дела обстояли не блестяще. Буканьеры и плантаторы, недовольные монополией Вест-Индской компании и ужесточением ее политики в отношении нарушителей этой монополии, глухо ворчали и были готовы выйти из повиновения официальным властям Мятежные настроения охватили также иностранных моряков, осевших на кабацких мелях и мечтавших покинуть Бастер.

В марте 1670 года ирландец Джордж Кузик с группой англичан и ирландцев нанялись на Тортуге на торговое судно «Сен-Жозеф», принадлежавшее Даниэлю Годфруа. Последний поручил Пьеру Эстелю и Этьену Гуайяру доставить груз табака и шкур в Лиссабон и Ла-Рошель. Но в первую же ночь плавания Джордж Кузик вместе со своими сообщниками захватил «Сен-Жозеф», затем высадил всех французов на побережье Южной Америки, в районе Картахены, а похищенное судно увел в Северную Америку, в Бостон. Годфруа оценил свои убытки в 170 тыс талеров и обратился с жалобой к английскому королю. Карл II потребовал, чтобы губернатор Бостона оказал содействие французскому судовладельцу в возврате его собственности.

Весной того же года Тортугу и Сен-Доменг потряс мощный социальный взрыв. Плантаторы и буканьеры, раздраженные монополией Вест-Индской компании, подняли восстание.

В начале мая д'Ожерон, проводивший инспекцию поселений на западе Эспаньолы, заметил в море два неизвестных фрегата, вооруженных соответственно 28 и 32 пушками; они направлялись в Коридон, где обычно грузили соль англичане, и губернатор решил, что это были суда с Ямайки. Но когда он вернулся на Тортугу, ему сообщили, что замеченные корабли пришли из зеландского города Флиссингена. Их капитанами оказались корсары Питер Констант и Питер Маркусзоон (Маркус), а арматором — известный нидерландский купец Лампсин. Голландцы успели побывать в Байяхе, где скупали у буканьеров шкуры, затем пришли в Пор-де-Пэ и там в течение восьми дней торговали с местными жителями. Одну барку они отправили на Тортугу, где нашли покупателей в Мильплантаже. Когда приказчик Вест-Индской компании попытался воспрепятствовать их незаконной торговле, Питер Констант с иронией ответил ему, что на данный момент «он гораздо сильнее его».

Через два дня д'Ожерон узнал, что вся область Кюль-де-Сак охвачена мятежом. Чтобы лично удостовериться в этом, губернатор Тортуги тут же сел на корабль «Арм де ла Компанье» и с небольшими силами отправился на Эспаньолу. Спустя четыре дня он прибыл в Нипп, расположенный недалеко от Пти-Гоава, где узнал, что восстание охватило не только западное, но и северное побережье острова. В нем участвовали как плантаторы, так и буканьеры. Зачинщиками мятежа были голландцы, которые подстрекали жителей «сбросить цепи рабства», которыми их опутала Вест-Индская компания.

В Леогане колонисты, прельщенные более выгодными ценами, которые предлагали им Констант и Маркусзоон, закатили пирушку и устроили пальбу из пушек. Их радость можно было понять: голландцы продавали им добротное сукно по 20 пенсов за локоть, тогда как Вест-Индская компания требовала за локоть полотна 60 фунтов табака; бочку топленого свиного жира голландцы отдавали за 2 пистоля, а ВИК требовала за нее 750 ливров.

Майор Рено (иначе — Рену), командир округа, услышав выстрелы недалеко от своей резиденции в Пти-Гоаве, тут же отправился узнать причину беспокойства. Местные чиновники, господа Гольтье и Вильнёв, сообщили ему, что Леоган захвачен мятежниками, которые вступили в сделку с голландскими контрабандистами. Сьёр Рено попытался запретить незаконную торговлю, но голландцы нагло заявили ему, что они находятся на территории, юридически принадлежащей королю Испании. Разгневанный Рено отбыл назад в Пти-Гоав и по пути захватил два голландских баркаса с товарами. Голландцы, чувствуя поддержку колонистов, пустились в погоню за майором, вернули свою собственность, а самого сьёра Рено вместе с Вильнёвом взяли в плен и заточили на борту судна Пита Константа.

Такова была ситуация, когда с Тортуги прибыл Бертран д'Ожерон. Губернатор действовал быстро и решительно: он поднялся на борт голландского судна, на котором сидели в заточении Рено и Вильнёв, и, пригрозив Константу виселицей, потребовал немедленно освободить французских офицеров. Затем он отправился в Пти-Гоав и, став на якорь, отправил на берег капитана своего корабля, некоего Сансона Тот должен был передать жителям письмо от губернатора, но, едва ступив на берег, был схвачен толпой мятежников. В сторону корабля д'Ожерона прозвучали мушкетные выстрелы; сьёр Рено был легко ранен. Не рискнув высадиться в этом порту, губернатор решил вернуться на Тортугу. Шпионы донесли ему, что распоясавшиеся мятежники из Кюль-де-Сака послали своих агитаторов к буканьерам и плантаторам северных районов Эспаньолы; что они собираются захватывать все французские суда, которые будут приходить в порты Сен-Доменга; и что они даже вынашивают план нападения на Тортугу.

Новости о восстании на Сен-Доменге дошли и до генерал-губернатора Французских Антил Жана-Шарля де Бааса. Он тут же послал приказ командиру патрульной эскадры Луи Габаре отплыть на Тортугу и, объединившись с д'Ожероном, подавить мятеж 3 июля 1670 года, находясь близ Мартиники на борту своего флагманского корабля «Норманд», Габаре написал ему, что имеет приказ короля препятствовать незаконной торговле иностранцев на Наветренных островах и, следовательно, не может покинуть место своей дислокации.

Тем временем д'Ожерон отправил майора Рено к сьёру де Баасу с просьбой побыстрее прислать военный корабль, пугая его возможностью потери Тортуги и Сен-Доменга. Рено смог достичь острова Сент-Кристофер лишь 25 сентября. Рассказав генерал-губернатору о сложившейся ситуации, он был тут же направлен на остров Гренада, где в то время находилась эскадра Габаре. О предпринятых им действиях де Баас уведомил губернатора Тортуги.

Габаре, однако, не спешил удовлетворить просьбу генерал-губернатора. Он снова написал ему, что без приказа из Франции не может уйти с Наветренных островов. Де Баас от возмущения едва не лишился дара речи. Он напомнил Габаре, что является главнокомандующим всех вооруженных сил французов на Антилах и, таким образом, командиры королевских эскадр обязаны подчиняться его приказам.

Пока сьёр де Баас и Луи Габаре выясняли, кто из них главнее, от д'Ожерона на Сент-Кристофер пришло еще одно письмо, датированное 9 октября. В нем губернатор Тортуги сообщал о том, что дерзость мятежников дошла до крайних пределов. Собрав на море и на суше три сотни человек, они собрались «разграбить Тортугу»; при этом свои намерения они прикрывали утверждением, что из Франции им прислали на Тортугу кое-какие вещи. Чтобы избежать худшего, д'Ожерон вынужден был отдать им часть товаров со склада. Губернатор добавил, что почти все люди оставили его, и ему больше не на кого положиться. Шарлевуа утверждает, что видел письмо д'Ожерона, адресованное Кольберу, в котором тот просил министра разрешить ему с горсткой верных колонистов переехать либо во Флориду, либо в иное место на континенте, либо на необитаемые острова в Гондурасском заливе.

О положении дел на Тортуге и Сен-Доменге писал также губернатор острова Гваделупа сьёр дю Лион. В письме Кольберу от 25 ноября 1670 года он утверждал, что на Эспаньоле в то время насчитывалось не менее тысячи хорошо вооруженных «решительных людей». Четверть этих людей имела добротные жилища и вела оседлый образ жизни; другая четверть имела семьи во Франции и постоянно поддерживала с ними связь; оставшаяся половина состояла из бродяг и разбойников без роду и племени. Чтобы справиться с мятежом, дю Лион предлагал не жалеть последних, всегда готовых «броситься в объятия испанцев или англичан»; что касается второй четверти, то эффективным средством борьбы с ними мог бы стать арест имущества их семей во Франции. Подобные меры многих из них «привели бы в чувство», среди мятежников начался бы раскол, и в итоге восстание удалось бы подавить.

Через восемь дней тот же губернатор написал второе письмо, в котором сообщал, что на островах распространяются слухи о подготовке на побережье Сен-Доменга «значительного войска против испанцев; что англичане с Ямайки и голландцы с Кюрасао должны участвовать в этой экспедиции; что г-н д'Ожерон выдает каперские грамоты для этого и что он имеет в этом свой интерес». Безусловно, указанные слухи были отголоском реальных событий, связанных с подготовкой экспедиции Генри Моргана на Панаму.

Тем временем Людовик XIV, узнав о восстании на Сен-Доменге и отказе Габаре отправиться на его подавление, 6 ноября подписал письмо, адресованное упомянутому командиру эскадры. Габаре было приказано по пути во Францию зайти на Эспаньолу и Тортугу, захватить и пустить ко дну все голландские корабли, которые могут там находиться, и оказать д'Ожерону помощь для наведения порядка в колонии. Одновременно французский посол в Нидерландах должен был потребовать от Генеральных Штатов не только репараций за покушение двух голландских капитанов из Флиссингена на приказчика Вест-Индской компании и подстрекательство к мятежу, но и объявить, что отныне все иностранные суда, которые рискнут появиться в водах Тортуги и Сен-Доменга, будут топиться без всякой пощады.

Получив высочайшее предписание, Габаре 1 февраля 1671 года покинул Сент-Кристофер вместе с шевалье де Сурди, капитаном фрегата «Аврора», и двумя другими судами, взяв курс на Тортугу. 7-го он был уже в Бастере и отправил своего лейтенанта, сьёра Курбона, к господину д'Ожерону. На следующее утро губернатор поднялся на борт «Авроры» с двумя арестованными главарями мятежников — кюре острова отцом Марком (Ламаром) и доверенным лицом колонистов Морелем. Этих людей тут же заковали в цепи. В тот же день Габаре привел колонистов острова к новой присяге на верность королю.

9 февраля д'Ожерон вместе с эскадрой Габаре отправился в залив Леоган, куда и прибыл 14-го. Здесь для переговоров с бунтовщиками на берег был послан шевалье де Сурди. Жители Леогана заявили ему, что выступают не против короля, а против губернатора д'Ожерона и Вест-Индской компании. Тогда д'Ожерон посоветовал Габаре самому высадиться на берег и переговорить с мятежниками. Командир эскадры застал на берегу от 300 до 400 вооруженных людей; еще две сотни людей расположились в тылу в ста футах от берега Бунтовщики повторили Габаре всё то же, что они уже сказали господину де Сурди. Неуклюжая попытка припугнуть их вызвала у них лишь взрыв возмущения; первый и второй отряды объединились, так что Габаре пришлось искать, с кем бы он мог продолжить переговоры. От имени восставших в переговоры вступил их вожак, некто Фужере, но прочие стали кричать, что он — лишь один их них и не может расписываться за всех. Увидев возле Габаре сьёра де Пуансэ, племянника д'Ожерона, мятежники заявили ему, что «его дядя поступил разумно, что не высадился на берег».

Сообразив, что переговоры зашли в тупик, Габаре вернулся на корабль. Был созван военный совет, на котором обсуждалась возможность применения силы, но, учитывая сильную заболоченность прибрежной полосы, от десанта решили отказаться.

16 февраля эскадра снялась с якорей и на следующий день прибыла в Пти-Гоав, расположенный в пята лье от Леогана Местные жители также отказались подчиниться губернатору Тортуги, не стали читать его письмо и огласили окрестности криками: «Да здравствует король! Нет д'Ожерону! Мы сделаем то же, что и господа из Леогана!»

Парламентер, доставивший на берег письмо от губернатора, сказал им, что капитан Габаре начнет против них военные действия. Мятежники ответили, что готовы к такому повороту событий и окажут достойное сопротивление. Их вожаком был оружейный мастер Дофинэ. Последний, ударив себя в грудь, заявил, что ничего не боится, что у него под ружьем находится шестьсот человек и что вскоре к ним подоспеет помощь из Леогана.

Получив такой ответ, губернатор принял вызов и назначил высадку десанта на 18 февраля. Солдаты без труда обратили мятежников в бегство и безжалостно сожгли их дома. Затем, преследуя беглецов, они во главе с д'Ожероном и сьёром де Сурди углубились в лес, где встретили отряд из Леогана численностью до 300 человек Последние открыли по ним беспорядочный огонь из мушкетов, а потом спешно отступили. В тот же вечер, осуществив «зачистку местности», десантный отряд вернулся на борт кораблей.

Спустя короткое время некий кабальный слуга сообщил губернатору, что поскольку подкрепления из Леогана ушли восвояси, жители Пти-Гоава больше не будут сражаться.

20 февраля эскадра снялась с якорей и направилась к Ниппу и Рошелуа, куда Габаре предварительно отправил одну из барок. Назад она вернулась с письмом от синдика (главы муниципального совета) и жителей, которые обещали устроить губернатору такой же горячий прием, какой был оказан ему в Леогане и Пти-Гоаве. Когда корабли стали на рейде Ниппа, д'Ожерон отправил мятежникам последнее предупреждение. Получив отрицательный ответ, он начал высадку десанта. Жители, занявшие оборону на берегу моря, успели дать по солдатам один залп из своих мушкетов, после чего бросились в лес.

Дальнейшее пребывание эскадры у западного побережья Эспаньолы сделалось бессмысленным, так как выкурить мятежников из лесных зарослей не представлялось возможным. Все офицеры проголосовали за то, чтобы возвращаться на Тортугу.

25 февраля корабли встали на рейде Бастера, однако простояли там недолго. Уже 27-го числа д'Ожерон и Габаре отправились на соседний берег Эспаньолы — в Пор-де-Пэ. Местные жители, хотя и опасались мести буканьеров из Кюль-де-Сака, все же пошли на переговоры с губернатором и в конце концов согласились принести новую присягу на верность королю.

4 марта аналогичная присяга была принята и от жителей Пор-Франсуа. После этого Габаре решил покинуть д'Ожерона, заверив его, что пришлет подкрепления из Франции. С собой он прихватил ранее арестованных Ламара и Мореля, которые были заточены в замок Нанта и оставались в заключении до марта 1672 года.

Габаре прибыл в Рошфор 28 апреля 1671 года. Вскоре оттуда в Вест-Индию ушла эскадра в составе двух больших кораблей и трех фрегатов (это были «Мазарен», «Сен-Себастьен», «Пти-Инфант», «Бель-Иль» и «Аврора»); командовал ими Рене де Гузабац, сьёр де Вийпар. В своем отчете правительству Габаре отмечал, что придумал весьма оригинальный способ покончить с мятежом. Если, писал он, эскадра под командованием сьёра де Вийпара не сможет подавить восстание, то следует выделить один королевский фрегат с экипажем из 150 человек для патрулирования западного побережья Эспаньолы. Этот фрегат должен находиться близ Леогана или Пти-Гоава с середины февраля, когда созревает табак, до середины июля, когда табак, если его не продать и не вывезти, начинает портиться. Такая мера, по мнению Габаре, заставит мятежных плантаторов подчиниться властям и впредь не бунтовать.

Между тем губернатор не стал ждать, пока из метрополии пришлют подкрепления, и вновь отправился вместе с майором Рено в залив Леоган. За время его отсутствия там произошли некоторые изменения. Часть бунтовщиков, по всей видимости, покинула Эспаньолу, а остальные поняли, что если французское правительство пришлет военные корабли, то они вообще лишатся всякой возможности поддерживать связи с иностранными контрабандистами. Поэтому, еще немного побузив, они вступили в переговоры с д'Ожероном и согласились признать его власть при условии, что всем французским судам будет позволено торговать на берегах Сен-Доменга, отчисляя в пользу Вест-Индской компании 5 % цены со всех проданных или приобретенных товаров. В то же время любые иностранные суда исключались из этой торговли.

В конце апреля 1671 года на острове воцарилось спокойствие. «Правда, — замечает Эксквемелин, — губернатор приказал повесить парочку самых явных зачинщиков, но остальных действительно простил..» В то же время новый губернатор Ямайки сэр Томас Линч, сменивший Модифорда, в письме лорду Арлингтону от 20 августа отмечал, что, «по слухам, французские буканьеры до сих пор находятся в состоянии мятежа и не хотят признавать ни губернатора, ни Королевскую компанию». По его сведениям, их численность доходила до 3 тыс человек, а сами они полагали, что их насчитывается около 4 тысяч.

В рапортах Кольберу д'Ожерон и Габаре сошлись на том, что мятеж на Эспаньоле «произошел лишь по причине правила, запрещающего торговать с иностранцами. Несомненно, что, если бы голландцы не пришли ради торговли и не подбивали жителей на это, мятеж бы не произошел».

Шарлевуа сообщает, что во время переговоров с мятежными жителями Леогана один из их вожаков, некто Лимузен, нанес д'Ожерону словесное оскорбление. Губернатор не стал нарываться на конфликт, решив поквитаться с Лимузеном при более благоприятных обстоятельствах. Совершив несколько коротких поездок в соседние районы, он неожиданно снова прибыл в Леоган и, узнав от местных жителей, где находится букан Лимузена, отправился туда. Его обидчик спал крепким сном, охраняемый своей собакой. Но поскольку собака знала д'Ожерона, она не стала лаять при его приближении. Таким образом, Лимузен был захвачен врасплох. Губернатор препроводил его на свой корабль и, убедившись, что никто из местных жителей не встал на защиту арестованного, решил провести показательный процесс По его приказу к месту предстоящей казни со всей округи сошлось около 800 человек Лимузен был высажен на берег в сопровождении солдат, священника и палача. После того как несчастный исповедался, его повесили на дереве, и ни один из его старых приятелей не посмел вступиться за него.

Вернувшись на судно, д'Ожерон велел идти на Тортугу. При этом он сказал своим офицерам: «Вот уж не думал, что авантюристы могут быть такими покладистыми людьми».

Осенью едва не произошел конфликт между французскими колониями на Сен-Доменге и англичанами. По сведениям Ричарда Брауна, в сентябре с Тортуги в Порт-Ройял пришло известие о том, что судно из Бристоля было захвачено у берегов Эспаньолы 3 французскими военными кораблями. Д'Ожерон, не желая обострять отношения с Ямайкой, не признал законность этого приза, из-за чего рейдеры решили отвести его «на Сент-Кристофер или какой-нибудь другой остров».

9 октября 1671 года губернатор Ямайки сэр Томас Линч в письме Джозефу Уильямсону нарисовал более подробную картину происшедшего. По его словам, десятью неделями ранее он отправил на Тортугу шлюп с французами, выкупленными из испанского плена, но в Пти-Гоаве 4 французских военных корабля сделали его своим призом. Эти корабли, без сомнения, входили в упоминавшуюся ранее сторожевую флотилию сьёра де Вийпара, которая прибыла к берегам Эспаньолы с Малых Антильских островов. Губернатору д'Ожерону, по словам Линча, стало «так стыдно» за действия военных моряков, что он освободил трофейный шлюп и отправил его назад вместе с частью груза После возвращения шлюпа на Ямайку еще четверо или пятеро бывших французских заключенных нанялись на него и отбыли на Тортугу. Там они обнаружили, что флагманский фрегат французской эскадры потерпел кораблекрушение. Капитаны других фрегатов, не оплатив англичанам фрахт, заставили шлюп с Ямайки бесплатно обслуживать их в течение десяти дней. В конце концов д'Ожерон сделал все от него зависившее, чтобы удовлетворить претензии английской стороны, а Линч приказал освободить ранее задержаный на Ямайке французский паташ, принадлежавший д'Ожерону.

Тем временем майор Рено, отправленный губернатором Тортуги во Францию, передал Кольберу письмо (датированное 7 мая 1671 года), в котором д'Ожерон просил его ходатайствовать перед королем о даровании амнистии всем участникам мятежа 21 октября Кольбер ответил, что согласен с его предложением, и в октябре 1672 года отправил на Антилы «Ордонанс короля о предоставлении всеобщей амнистии жителям Тортуги и Берега Сен-Доменг», в котором указывалось:

«Людовик и т. д. Отдавая в прошлом приказы для укрепления, приумножения и увеличения колоний наших подданных, обосновавшихся на островах Тортуга и Сен-Доменг, проявляя постоянную заботу по отправке им провианта и необходимых продуктов, оказывая им всегда королевское покровительство и проявляя отеческую доброту, основав Компанию для производства взаимовыгодной торговли и прибылей между ними и нашими подданными из этого королевства, мы полагали, что после проявления таких щедрот мы не можем не иметь от своих подданных ни большей привязанности в отношении нашей службы, ни большего послушания нашим приказам. Между тем мы с большой досадой узнали, что, по наущению врагов нашей короны и некоторых злонамеренных лиц из их числа, они поднялись на восстание; что они начали вести переговоры с двумя голландскими кораблями о загрузке их по фрахту, несмотря на строгие запреты, каковые мы им послали, и даже захватили сьёра Рену, коменданта квартала Пти-Гоав, и еще одного офицера, коих они доставили пленниками на борт названных двух голландских кораблей». Затем, продолжая беспорядки и пребывая в ослеплении, они в то же время задержали сьёра Самсона, командира судна названной Компании, которого они принудили сдаться их хозяевам, произведя с этой целью много ружейных выстрелов, не желая признавать ни сьёра д'Ожерона в качестве губернатора (который находился на борту названного судна), ни специальное пожалование, которое мы ему выдали. Наконец, доведя свою дерзость до крайности, они с огромным пренебрежением к нашей власти отказались повиноваться нашим приказам, которые мы срочно отправили к ним вместе со сьёром Габаре, командиром эскадры наших судов, когда… мы решили подавить столь дерзкий мятеж силой. Но поскольку названный сьёр д'Ожерон сообщил нам, что наши подданные прекратили все враждебные действия, что они сложили оружие и весьма сожалеют, что вышли из послушания… и что они желают заслужить своей верностью и покорностью нашу милость и прощение за их прошлые деяния, мы сочли себя обязанными поскорее проявить в их отношении нашу доброту и милосердие… По этим причинам, передав дело на рассмотрение нашего Совета, в котором присутствовали наш дрожайший и любезнейший кузен принц Конде, некоторые офицеры нашей короны и иные великие и знатные лица нашего Совета, с учетом их мнения и нашей особой милости, всемогущества и королевской власти, мы решили сим настоящим документом, подписанным нашей рукой, согласиться и дать нашим подданным, жителям названных островов Тортуга и Сен-Доменг, которые принимали участие в названном мятеже, какого бы качества и состояния они ни были, мирянами или священнослужителями, всеобщую амнистию за всё то, что было совершено ими от начала восстания до дня, когда они сложили оружие… Мы хотим и желаем, чтобы все наши указанные подданные, жители названных островов, были восстановлены во всех их привилегиях, свободах, льготах, иммунитетах и правах, коими они будут спокойно пользоваться и иметь право использовать, не опасаясь, что они могут быть Отменены в будущем, в соответствии с договорами и соглашениями, заключенными с ними названным сьёром д'Ожероном, губернатором названных-островов, с каковыми мы… согласились и каковые подтвердили; отменяются все конфискации, сделанные нами из движимого и недвижимого имущества указанных жителей и иных вещей, которые действительно имелись к тому моменту, когда они сложили оружие. Мы желаем, чтобы всё это было им возвращено… Желая также, чтобы все названные преступления и эксцессы, имевшие место во время названных волнений, по изложенным соображениям были прощены, аннулированы и упразднены, мы в силу нашей особой милости, всемогущества и королевской власти их прощаем, аннулируем и упраздняем; предписываем нашим генеральным прокурорам, их заместителям и всем прочим хранить на сей счет вечное молчание; защищать наших названных подданных от оскорблений, не нанося друг другу вреда. С тем даем предписание названному сьёру д'Ожерону, губернатору названных островов, и другим офицерам, обязывая, чтобы они зачитали, обнародовали и занесли в протокол данный документ». Ибо такова наша воля и т. д. Дано в Сен-Жермен-ан-Лэ, в месяц октябрь 1671 года Подписано: Людовик».

Амнистия, по всей видимости, была предоставлена бывшим мятежникам по политическим соображениям. Готовилась война с Голландией, и иметь союзниками две-три тысячи буканьеров, пиратов и плантаторов было архиважно.

Что касается одного из главных зачинщиков восстания, капитана Питера Константа, то он в период войны 1672–1679 годов неоднократно участвовал в сражениях против англичан, испанцев и французов. В декабре 1672 года, когда он управлял колонией Ниув-Валхерен на острове Тобаго, в море показались паруса 66-пушечного линейного корабля «Сент-Дэвид» и 5 или 6 меньших парусников под британскими флагами. Ими командовали сэр Томас Бриджес (возглавлял сухопутные силы) и капитан Уильям Пул (возглавлял морские силы); на борту судов находились 600 волонтеров с острова Барбадос. 18 декабря, после шестичасовой бомбардировки, разрушившей укрепления голландцев и часть поселка, Констант и четыреста подчиненных ему колонистов сдались на милость победителей. В качестве добычи англичанам досталось также несколько сот негров-рабов. Всех пленных голландцев доставили на Барбадос, а потом отпустили (позже, по Вестминстерскому миру 1674 года, англичане вынуждены были вернуть Тобаго голландцам).

В 1673 году, командуя судном «Саламандер», капитан Констант вместе с Питом Маркусзооном (командовавшим 36-пушечным фрегатом «Рам») и некоторыми другими каперами из Флиссингена успешно охотился за призами вблизи испанского порта Кадис.

В 1676 году он командовал 44-пушечным кораблем «Зеландия», входившим в эскадру адмирала Якоба Бинкеса В июле того же года эта эскадра атаковала французские суда на рейде Пти-Гоава, часть из них уничтожила, а часть увела с собой в качестве трофеев.

Во время нападения французской эскадры под командованем графа д'Эстре на Тобаго в марте 1677 года Констант оставался капитаном 44-пушечного судна «Зеландия». Серьезно раненный в ходе сражения, он был отправлен Бинкесом в Голландию.

В 1682 году Питер Констант получил под свое командование 46-пушечный линейный корабль «Корнелия», который использовался для конвоирования торговых судов в бассейне Средиземного моря. 17 ноября 1683 года он прибыл на «Корнелии» в Алжир, чтобы выкупить у местных корсаров христианских пленников. Что стало с ним в дальнейшем — неизвестно.

В начале 1673 года Франция вступила в войну с Голландией. В феврале того же года генерал-губернатор Французских Антил Жан-Шарль де Баас подготовил экспедицию против голландской колонии, находившейся на острове Кюрасао. Главное поселение острова — современный Виллемстад — защищал форт Амстердам, гарнизон которого, по данным разведки, состоял всего лишь из 80 солдат. Захватить его казалось делом пустяковым.

Имея под своим началом флагманский 70-пушечный линейный корабль «Бельике» (капитан — Дюмэ д'Амплимон), фрегаты «Сивилла» (командир — маркиз де Ментенон) и «Фея» и три транспортных судна, на борту которых разместилось примерно 600 волонтеров с Мартиники, Гваделупы и Сент-Кристофера, де Баас послал на Сен-Доменг 50-пушечный корабль «Л'Эюоэль» (иначе — «Гранд-Инфант», капитан Бодар) и фрегат «Пти-Инфант» (капитан дю Бонно) с приказом д'Ожерону собрать флибустьеров, буканьеров и часть плантаторов и присоединить их к экспедиции. Рандеву было назначено у острова Санта-Крус на 4 марта 1673 года. Понимая, что местные жители едва ли захотят участвовать в предприятии против голландцев (тем более что пришла пора сбора урожая табака), губернатор Тортуги все же сообщил жителям Леогана и Пти-Гоава о намечающейся акции.

«Так как дело не терпело отлагательств, — писал позже Ожерон, — я немедленно отправился поговорить с жителями Леогана, которые, вопреки моему прежнему предположению, приняли решение участвовать. Они лишь просили, чтобы я согласился отправиться вместе с ними, будучи уверенными, что мое присутствие станет гарантией их возвращения назад и воспрепятствует, если Кюрасао будет захвачен, чтобы их оставили там в составе гарнизона».

Ожерон удовлетворил просьбу колонистов, согласившись сопровождать их. В этой экспедиции в качестве руководителей флибустьеров участвовали два кузена-авантюриста: одного из них звали Пьер Овине, другой был известен по прозвищу Большой (Le Grand).

Сотня волонтеров поднялась на борт «Пти-Инфанта» в Леогане, а с другой сотней губернатор отправился по суше в Пти-Гоав, куда прибыло еще 200 человек из других районов побережья. Объединившись с ними, он велел всем грузиться на борт «Л'Эюоэля». После этого корабли пошли к Тортуге за припасами. Бросив якоря на тамошнем рейде 18 февраля, «Л'Эюоэль» и «Пти-Инфант» простояли там всего один день и, забрав провиант, снова вышли в море.

Погода стояла отличная, ветер был попутный, и участники экспедиции полагали, что, двигаясь вдоль северных берегов Эспаньолы и Пуэрто-Рико, они смогут достичь Санта-Круса не позднее 1 марта. Сначала корабли держались вместе, но, выйдя на траверз гавани И сабель, ночью разошлись. Потеряв своего напарника из виду, «Пти-Инфант» продолжил путь к Санта-Крусу самостоятельно и прибыл туда через три дня. Пять дней флотилия генерал-губернатора ожидала прихода корабля д'Ожерона, однако так и не дождалась. 8 марта сьёр де Баас велел ставить паруса и идти к Кюрасао.

Что же случилось с «Л'Эюоэлем»? Из-за ошибки пилотов в ночь с 25 на 26 февраля, за три часа до рассвета, корабль неожиданно налетел на рифы, находившиеся у северного побережья Пуэрто-Рико. Когда рассвело, французы увидели скалистый берег, на который с помощью шлюпки удалось переправить больше половины людей. Затем погода испортилась, началось сильное волнение, и спасение оставшихся на борту людей пришлось отложить на три дня.

По версии Эксквемелина, французы подверглись неожиданному нападению со стороны испанцев.

«На следующий день, в час рассвета, — рассказывает он, — на берегу появились испанцы и, решив, что эти люди пришли, чтобы разграбить их остров (этого они всегда ждали от французов), собрали достаточные силы и напали на пришельцев. Пираты попали в крайне тяжелое положение, и многие из них были склонны скорее просить пощады и не желали сражаться; они думали лишь, как бы спасти свою жизнь.

Испанцы напали на них, собрав все свои силы, — в их войске были негры, индейцы и полукровки, однако белых было мало. Пираты выступили им навстречу, чтобы сдаться в плен и испросить пощады; пираты пытались умилостивить испанцев, утверждая, что они европейцы, которые попали на французские острова, чтобы вести торговлю, и что их корабль во время шторма налетел на рифы и был разбит в щепы. После того как они смиренно запросили пощады, испанцы ответили им: «На perros ladrones no hay quartel para vosotros» (Вы, разбойничьи псы, вам не будет никакой пощады). Испанцы напали на французов и перебили большую часть пришельцев. Однако, убедившись, что сопротивления им никто не оказывает, у многих пришельцев даже нет оружия, они прекратили резню, хотя и остались при своем мнении, будто французы высадились, чтобы разграбить остров. Они захватили оставшихся в живых, связали их по двое и по трое и увели с собой в саванну, то есть на равнину».

По данным Давида Марли, испанцы убили от сорока до пятидесяти французов, тогда как сами потеряли десять человек убитыми и двенадцать — ранеными. Всё это противоречит свидетельству самого Ожерона, который ничего не сообщает о нападении испанцев на потерпевших кораблекрушение. По его словам, французы, убедившись, что спасти корабль не удастся, нашли первую попавшуюся дорогу, «которая привела нас к месту, называемому St-Hillaire de la Resive [Аресибо], в двенадцати лье к востоку от города Портерик (современный Сан-Хуан. — В.Г.), где имелось пять или шесть жителей, которые встретили нас довольно хорошо».

Эксквемелин, подробно описавший злоключения французов на Пуэрто-Рико, безусловно, воспользовался информацией из недостоверного источника. Его рассказ больше похож на легенду, в которой присутствуют ставшие традиционными представления об испанцах как «исчадиях ада».

«…Испанцы, — пишет он, — стали допрашивать, кто из них главный, но те ответили, что предводитель их утонул (так приказал им говорить мосье д'Ожерон в канун встречи с испанцами). Испанцы не поверили пиратам и стали их пытать, требуя, чтобы они выдали своего начальника, причем некоторые из них, не выдержав пыток, умерли.

Сам Ожерон притворился дурачком и показывал жестами, что не умеет говорить; поэтому испанцы оставили его в покое и не причинили ему никакого вреда, напротив, они даже кормили ею объедками, в то время как все другие пленники страдали от голода: пшци было так мало, что ее не хватало и многие умирали. Когда один из пиратов тяжело заболел и был уже при смерти, испанцы проделали над ним следующую шутку: его привязали к дереву, сели на лошадей и стали бросать в него пики, соревнуясь в меткости: это был своего рода турнир.

Мосье д'Ожерон, человек умнейший, продолжал притворяться дурачком. Но его возмутили зверства, которые творили испанцы, и он решил рискнуть жизнью, чтобы освободить французов. Все французы были связаны, и, кроме того, их зорко стерегли испанцы; д'Ожерона, как простачка, никто не трогал, и он бродил повсюду с хирургом Франсуа ла Фаверье, который перешел на слркбу к испанцам, причем пленнику разрешено было ходить, куда ему вздумается. Он держал при себе д'Ожерона в качестве шута, и испанцы с удовольствием смотрели на все проделки, которые по велению хирурга совершал д'Ожерон».

Согласно свидетельству самого д'Ожерона, испанцы с самого начала знали о том, что к ним в руки попал губернатор Тортуги и Сен-Доменга. «На следующий день, — сообщает он, — месье Бодар, чувствовавший себя плохо, отправил своего лейтенанта вместе с моим племянником [Жаком Непвё де Пуансэ] к губернатору Портерика (который знал уже, что почти все мы спаслись), дабы просить его оказать нам помощь и позволить нам как можно скорее отправиться на Санта-Крус, чтобы сообщить г-ну де Баасу о том несчастье, которое нас постигло. Но вместо того, чтобы пойти нам навстречу, он задержал наших посланников в качестве пленников и послал к нам своего майора, который расположил наших людей лагерем и приставил к нам надежную охрану.

На следующий день [27 февраля 1673 г.] губернатор Портери-ка [Гаспар де Артеага] отправил специальное судно к президенту Санто-Доминго, дабы информировать его о задержании меня и многочисленных жителей с Берега Сен-Доменг, полагая, что тот сумеет воспользоваться данным обстоятельством для изгнания всех французских жителей с его острова Через некоторое время президент отправил к нему двух офицеров, которые, проведя в Портерике три дня, на обратном пути пришли взглянуть на меня и весьма угрожали мне, добавив, что собираются нанести визит в Леоган и Пти-Гоав — наши главные поселения. Я в ответ сказал им только одно: я не хочу жаловаться на то огромное несчастье, которое со мной приключилось и о котором они знают, как знают и о том, что мне приходится лежать в таком месте, где содержат преступников, в обществе множества насекомых, чьи укусы доставляют мне тысячу неудобств, и что под голову мне положили мало сухой травы, хотя земля, на которой я отдыхал, была весьма влажная».

В это время из Сан-Хуана прибыл корабль, который должен был забрать вооружение и снасти, снятые с «А'Экюэля». Ожерону тут же пришла в голову идея похитить этот корабль, и он сообщил о ней капитану Бодару, который поначалу одобрил ее. Согласно плану губернатора Тортуги, часть французов должна была захватить испанцев и их гауптвахту врасплох, а затем, овладев судном, взять в заложники «контадора, майора города и майора места, которые там присутствовали». Знатные заложники стали бы гарантией того, что «никто не обидел бы наших людей, которые остались бы в Портерике».

Но, по мнению капитана Бодара, трудность выполнения задуманной акции заключалась в том, что никто из французов не согласился бы добровольно остаться на Пуэрто-Рико — «все люди захотели бы сесть на корабль». На это Ожерон ответил, что «ни один житель Берега Сен-Доменг не сел бы на корабль, что я остался бы с ними, чтобы служить жертвой, если так будет нужно, и что я вовсе не побоялся бы сказать, что именно я был автором данного предприятия».

В конце концов капитан «А'Экюэля» отказался участвовать в этом проекте «из страха иметь неприятности, о чем он сказал, узнав, что надо будет зарезать всех людей на судне». К тому же он верил, что генерал-губернатор Французских Антил не оставит их в беде и в ближайшее время предпримет решительные шаги по освобождению потерпевших кораблекрушение французов из испанского плена. Ожерону пришлось смириться с провалом его плана, и вскоре испанский корабль ушел назад в Сан-Хуан.

Не полагаясь больше на Бодара, губернатор Тортуги начал искать других людей, готовых попытаться бежать с Пуэрто-Рико.

«Поскольку в том месте, — пишет он, — не было оставлено ничего, кроме двух небольших лодок, которые испанцы совсем не охраняли, ибо не верили, что на них можно было уйти в открытое море, я нашел трех человек, которые согласились рискнуть вместе со мной. Но когда мы уже были в названной лодке, смелость изменила тому, кто должен был нас вести, а звали его Лафоре, который для срыва предприятия солгал, что кувшин, в котором был наш запас воды, разбился. И хотя мы хотели пойти взять другой кувшин, он отказался послушаться по причине того, что до рассвета оставалось не более трех часов, и, вместо того, чтобы вернуть лодку на то самое место, где он ее взял, как он нам обещал, чтобы она могла нам послужить на следующую ночь, он оставил ее рядом с испанской гауптвахтой и там разбил наш кувшин, что осудили все люди, которые хотели спастись.

Спустя два дня всех французов отправили в место, называвшееся Ла-Гонад [Агуада], не позволив мне их сопровождать. Так что я не мог более подготовить никакое новое предприятие. Но из Ла-Гонада наши французы были отправлены в место, называемое Несчастная Саванна, где они умирали от голода, а некоторые спаслись, хотя они были тщательно охраняемы испанцами. Они вернулись на первоначальный пост де-ла-Ресив [Аресибо]. Тогда я набрал новый экипаж и взял ту же лодку, на которой хотел спастись тремя месяцами ранее».

В отчете, датированном 12 апреля 1674 года, губернатор Тортуги писал, что испанцы «задумали всех нас уничтожить, и чтобы сделать это с легкостью, они нам давали не более двух мясных пайков в неделю. И комендант города, который был на нашем посту в де-Ресив [Аресибо], строжайше запретил жителям продавать нам что-либо в обмен на те несколько рубашек, которые у нас еще оставались, и в то же время они поставили двести пятьдесят человек на реке, которую мы могли пересечь вброд; испанцы задумали обойтись с нами так же, как они обошлись двадцать три года тому назад с братом принца Роберта [Руперта], который, подобно нам, потерпел кораблекрушение близ Портерика, когда они его отравили, а всех его людей, коих было очень много, они перебили у подножья горы, которая еще и сейчас называется горой Англичан».

Ожерон не оставил подробного описания того, каким образом ему удалось на похищенной лодке бежать сначала на Эспаньолу, а затем на Тортугу. Более детально об этом рассказывает Эксквемелин. По его версии, губернатор Тортуги и его хирург-цирюльник Франсуа ла Фаверье заранее договорились, как им лучше всего осуществить побег.

«Они решили отправиться к берегу, там соорудить плот и на нем перебраться на остров Санта-Крус, Когда они обсудили этот план, то предупредили остальных пленников и отправились в путь, не имея при себе никакого оружия, кроме секача, или мачете; этот секач они прихватили у испанцев. Прежде чем попасть на берег, они целый день пробирались через лес и долго выжидали удобного случая, чтобы соорудить плот; однако время шло, а случай этот им не представлялся. Их мучил голод, но на берегу ничего съестного нельзя было добыть, и им пришлось, забираясь в лес, питаться плодами.

Однако нужда учит и заставляет находить наилучшие решения: оба беглеца придумали различные способы добьггь себе пищу. У берега они увидели множество рыбок, испанцы называют этих рыбок — карлабадос Беглецы заметили, что маленькие рыбки, спасаясь от больших рыб, выпрыгивают и попадают на сухой песок. Мосье Ожерон стал ловить их, и это ему удалось, к неописуемой его радости. Оба тотчас же стали охотиться за ними и вскоре наловили их столько, что насытились. Затем беглецы наловили рыб про запас и развели огонь; а огонь добывали они так: терли друг о друга два куска дерева четверть часа и дерево загоралось; жарили рыбу они в лесу, потому что боялись, как бы на берегу их не заметили; тогда они снова попали бы в плен и их умертвили бы без всякой пощады.

Беглецы принялись сооружать плот и целый день искали подходящие деревья. Внезапно они увидели каноэ, которое направлялось к ним со стороны моря, и тотчас же скрылись в лесу неподалеку от того места, куда пристала лодка, ибо не знали, что это за люди. Они заметили, что в ней было только два человека, и приняли этих людей за рыбаков, и так оно на деле и оказалось. Беглецы подкараулила их и решили захватить каноэ. Подойдя к нему поближе, они рассмотрели обоих рыбаков; один из них был испанец, другой — полукровка, испанцы таких называют мулатами. Было видно, что они пристали к берегу, чтобы запастись водой и ночью наловить рыбы у прибрежных утесов. Вскоре мулат отправился с кувшином к реке, которая протекала неподалеку. Оба наших беглеца стремглав ринулись на мулата, сбили его с ног, проломили ему секачом череп, а затем напали на испанца, который сидел в каноэ и чинил рыболовные сети. Его также убили и труп оставили в каноэ. Затем они перенесли в каноэ и другой труп, чтобы сбросить тела в море и не оставлять на берегу следов. При этом они запасли столько питьевой воды, сколько могло вместить каноэ, и отправились на поиски удобной стоянки, чтобы провести там ночь.

Наутро они пошли вдоль берега Пуэрто-Рико к мысу Кабо-Рохо, а затем добрались до Эспаньолы, где находились их земляки. Ветер и погода благоприятствовали им настолько, что они добрались до тех мест довольно скоро и уже в Самане, на острове Эспаньола, встретили своих людей».

По данным Шарлевуа, д'Ожерон бежал с Пуэрто-Рико не с одним, а с тремя сообщниками. В море они вышли на похищенной лодке «без провизии, без вёсел и без парусов. Концы досок заменяли им вёсла, шляпы и рубахи служили парусами, море было прекрасное, и они довольно легко покрыли путь от острова Пуэрто-Рико до Сен-Доменга. И, воистину, когда четыре путешественника прибыли в Саману, они были скорее мёртвыми, чем живыми».

Местные буканьеры накормили и приодели д'Ожерона и его товарищей, а затем помогли им перебраться на Тортугу.

Пока Бертран д'Ожерон томился в испанском плену на Пуэрто-Рико, сьёр де Баас предпринял неудачную попытку захватить Кюрасао. 13 марта 1673 года его корабли подошли к острову, а 14-го встали на якорь в бухте Санта-Барбара, расположенной недалеко от форта Толксбурх. Один из жителей Санта-Круса, который провел в голландском плену на Кюрасао три месяца, уверял генерал-губернатора, что этот форт не располагает достаточными силами для обороны. Поверив своему информатору, де Баас поручил мальтийскому рыцарю Клоду де Ру де Сен-Лорану (губернатору Сент-Кристофера) начать высадку солдат на берег.

Пока шла высадка, на берегу появился голландский отряд из двух или трех десятков кавалеристов. Убедившись в численном превосходстве французов, они, не вступая в бой, ретировались. На следующий день, 15 марта, с борта флагманского корабля «Бельикё» высадился еще один отряд под командованием самого де Бааса. Объединившись с отрядом шевалье де Сен-Лорана, генерал-губернатор приказал солдатам ставить палатки на виду у голландского форта. 16 марта экспедиционные части разместились в лагере, после чего была дана команда занять соседнюю гору. Пока французы шли туда, батареи форта сделали по ним несколько выстрелов.

С вершины горы открывался вид на гавань, глубоко вдававшуюся в сушу, голландское поселение и крепость. Де Баас и Сен-Лоран увидели в порту 6 или 7 больших военных кораблей; оборонительные рубежи неприятеля выглядели гораздо более мощными, чем они себе представляли. Иезуит Ле Пер пишет, что генерал-губернатор не преминул отправить голландскому губернатору Яну Донкеру требование сдать форт и поселение. В ответ на переговоры прибыл заместитель губернатора. Через короткое время, посовещавшись с военным инженером Луи Анселеном де Жемоса, сьёр де Баас отказался от продолжения операции и приказал своим людям грузиться на корабли.

Столь поспешное отступление дало злым языкам повод обвинить генерал-губернатора в коррупции. Подозревали, что голландцы передали французскому главнокомандующему крупную взятку.

Покинув Кюрасао 18 марта, флотилия не стала сразу же возвращаться на Наветренные острова, а взяла курс на север — к побережью Эспаньолы. Де Баас хотел оставить на берегу Сен-Доменга отряд флибустьеров и буканьеров из этой колонии и получить информацию о пропавшем губернаторе Тортуги.

Эскадру де Бааса к берегам Эспаньолы вел уже известный нам капитан флибустьеров Франсуа Требютор. Погода была отвратительной, море постоянно штормило. Генерал-губернатор, жестоко страдавший от морской болезни, все это время был прикован к койке. Лишь достигнув мыса Тибурон — крайней юго-западной оконечности Эспаньолы, — корабли попали в полосу мертвою штиля, и сьёр де Баас смог наконец справиться со своим недугом. О том, что произошло в районе указанного мыса, генерал-губернатор в марте 1673 года написал министру Кольберу:

«…B настоящий момент, монсеньор, корабль «Бельикё» находится у мыса Тибурон, попав в штиль, который дал мне возможность писать… Итак, с приходом в Пти-Гоав, который является наименьшим французским округом и в котором г-н Ожерон устроил свою постоянную резиденцию, я постараюсь узнать, какова его судьба, а если я там ничего не узнаю, я перейду на Тортугу, где сделаю все то, о чем вам уже сообщил, после чего продолжу мой путь на Сент-Кристофер.

Между тем, монсеньор, я хочу рассказать вам, если позволите, об одном небольшом приключении, которое Господь весьма кстати послал мне. Оно заключается в том, что, продолжая мой путь от Кюрасао к Пти-Гоаву с тремя королевскими судами и приблизившись к мысу Тибурон, который имеет протяженность шесть лье, маркиз де Ментенон, который командует «Сивиллой», обнаружил шесть или семь судов в глубине бухточки, именуемой Ируа. После его сигнала мы подняли паруса, чтобы присоединиться к нему, но в этот момент мы увидели одно судно, которое, подняв марселя, попыталось уплыть. Нам не стоило труда определить, что это был голландский капер или какой-то пират, охранявший свои призы. Это заставило меня отправить шлюпку к г-ну Ментенону с приказом идти прямо к судам, оставшимся на месте, и удержать их. Затем я подал знак г-ну дю Буано вести «Бельикё», чтобы догнать корсара Но ветер был очень слабым… и мы так долго находились в полосе штиля, что это позволило ему ускользнуть от нас; это счастье привалило ему ввиду того, что он мог идти на веслах, которые служили ему во время безветрия, что и позволило ему избежать опасности. Когда настала ночь, он находился уже так далеко, что у нас пропало желание его преследовать. Это неприятельское судно показалось нам добрым парусником, хорошо укомплектованным людьми и способным приносить несчастье: если бы мы могли избавить от них побережье, это было бы замечательно.

Когда у г-на де Ментенона появилась возможность посетить призы, захваченные корсаром, там оказались небольшой корабль водоизмещением 40 тонн, два каика [большие лодки] по двадцать тонн каждый и барка, — все принадлежали англичанам с Ямайки, нагружены кампешевым деревом, которое, говорят, является очень хорошим товаром, и на которое я наложил арест».

Продажа этих призов, по мнению де Бааса, должна была возместить убытки, понесенные Вест-Индской компанией и королем в связи с провалом экспедиции против Кюрасао.

28 марта флотилия де Бааса вместе с захваченными призами прибыла на рейд Пти-Гоава На следующий день кампешевое дерево было перегружено на галиот для отправки в Ла-Рошель. Трофейную барку генерал-губернатор приказал отдать капитану Требютору в качестве платы за его лоцманские услуги. Три других приза было решено отвести на Наветренные острова и там продать, чтобы «из этого источника оплатить фрахт кораблей и барок частных лиц, которые участвовали в походе на Кюрасао».

Информацию де Бааса подтверждает губернатор Ямайки сэр Томас Линч. В письме от 28 апреля он сообщал, что быстроходное 12-пушечное голландское пиратское судно, имевшее экипаж из 48 человек, взяло несколько призов, но все они были перехвачены французским генерал-губернатором. Спасаясь от погони, пират ушел к острову Альта-Вела (лежит южнее Гаити), где, по данным разведки, собирался грабить все проходящие мимо английские торговые суда.

4 апреля сьёр де Баас покинул Пти-Гоав и взял курс на Тортугу. Противные встречные ветры в течение одиннадцати дней не давали ему возможности достичь флибустьерского убежища, хотя расстояние до него не превышало 30 лье. Лишь утром 15 апреля корабли смогли встать на якорь на рейде Бастера, а уже на следующий день де Баас написал на борту своего флагмана еще одно письмо Кольберу:

«…Ни в Пти-Гоаве, ни в Леогане, ни на Тортуге я не получил никаких известий ни о г-не Ожероне, ни о «Л'Экюэле», и это дает мне повод думать, что все они погибли; ибо самое большое кораблекрушение в мире не может поглотить всех жителей: если бы хоть кто-то спасся, он уже давно вернулся бы с вестями на этот остров или в другие районы, находящиеся под нашим управлением.

Относительно здешнего управления, монсеньор, замечу, что во всем мире нет ничего более дурно устроенного. Большая часть жителей живет только охотой, а те, у кого есть жилища, не берут никакой земли для обработки; во всяком случае, земля здесь не выглядит распаханной, и это то, что делает их жизнь весьма убогой так долго, как нигде больше в Мексиканском заливе [Карибском море]. Поскольку обличье этой страны выглядит столь жалко, я не нашел среди всех порядочных людей с островов, севших со мной на корабль, никого, кто пожелал бы взять на себя временное командование, кроме сьёра де ла Перье… Итак, я поручил ему командовать на Тортуге и на Берегу Сен-Доменга на благо Е[го] В[еличества] до тех пор, пока он не пришлет сюда губернатора или пока не вернется г-н Ожерон, о чем я вам сообщу немедленно, как только узнаю. Кроме того, я поставил прокурора для ведения дел и возложил на него обязанность руководить отправлением правосудия, когда в том будет потребность.

Остаюсь Вашим слугой

(Де Баас.)

На борту королевского корабля «Бельикё», на рейде острова Тортуга, 16 апреля 1673 года».

Когда во Франции стало известно о том, что Бертран д'Ожерон пропал без вести, король не пожелал утвердить губернатором Тортуги Жерома дю Сарра де ла Перье, ставленника сьёра де Бааса. По просьбе генеральных директоров Вест-Индской компании он назначил новым губернатором Тортуги и Берега Сен-Доменг некоего сьёра де ла Мота. Его пожалование датировано 22 ноября 1673 года. Де ла Моту предписывалось «командовать жителями и военными людьми на всем пространстве названных острова Тортуга и Берега Сен-Доменг, а также в фортах, которые там имеются или могут быть построены, заботиться о проживании названных жителей в союзе и согласии друг с другом, содержать упомянутых военных людей в добром порядке и цивилизованности в соответствии с нашими регламентами, поддерживать коммерцию и торговлю названного острова и вообще исполнять все то, что следует делать правительству, и пользоваться полномочиями, почетом, властью, льготами, жалованьем, правами и обычными доходами, и исполнять там обязанности до возвращения названного сьёра д'Ожерона… Повелеваем, сверх того, названным жителям и военным людям повиноваться вам и слушаться во всем, что связано с данным полномочием Ибо такова наша воля и т. д. Дано в Версале 22 ноября в год 1673. Подписано: Людовик».

Ниже подписи короля стоит подпись Кольбера.

Заметим, однако, что сьёру де ла Моту так и не удалось воспользоваться указанным патентом. Когда документ был доставлен на Тортугу, оказалось, что Бертран д'Ожерон нашелся и продолжает исполнять свои губернаторские обязанности.

Вернувшись из испанского плена, д'Ожерон снова взял под свое управление Тортугу и Сен-Доменг, после чего предпринял энергичные меры по мобилизации людей и судов для военного похода на Пуэрто-Рико. Его главной целью было спасение остававшихся там французских пленных. Эксквемелин сообщает.

«Ожерон приказал хирургу [Франсуа ла Фаверье] обойти побережье и собрать людей, а сам направился на Тортугу, где на рейде стоял его собственный корабль, и тоже стал собирать народ. Он всем сообщил, что намерен освободить остальных пленников; кроме того, он посулил богатую добычу и возбудил этим страсти. Хирург обошел все места вдоль побережья Эспаньолы, где жили французы, призывая их вызволить товарищей, и также посулил им большую добычу. За короткий срок он собрал довольно много народу».

15 сентября 1673 года сборы были в основном закончены. Среди флибустьеров, присоединившихся к экспедиции д'Ожерона, оказался его старый знакомый капитан Дюмулэн, как раз вернувшийся из крейсерства.

1 октября, находясь в Бастере, д'Ожерон писал Кольберу:

«Монсеньор,

Я возвращаюсь отсюда с пятьюстами людьми на Пуэрто-Рико, чтобы рискнуть всем в надежде вернуть часть наших жителей, из коих многие уже умерли от голода, не получив помощи. Я вас заверяю, монсеньор, что меня самого долгое время считали умершим… и что губернатор Пуэрто-Рико содержал нас в такой строгости, каковую невозможно выразить словами, особенно с тех пор, как он увидел, что нас никто не разыскивает. И я могу вас уверить, что, судя по всему, это и было причиной, почему он собирался всех нас истребить. Испанцы, когда они находят нас менее сильными, чем они, не обращаются с нами более благосклонно ещё и по причине малого количества судов, имеющихся на Тортуге и на прочих островах, но я надеюсь, что король снабдит нас ими. Едва сие предприятие на Пуэрто-Рико будет завершено, я не премину сообщить вам об этом. И поелику оно всецело справедливо и правомочно, я надеюсь, что вы согласитесь с ним, чего я особенно желаю.

(…) После моего возвращения с Пуэрто-Рико, монсеньор, у этого берега оказался небольшой фрегат под командованием капитана Муллена [Дюмулэна], который имел при себе два других небольших испанских фрегата водоизмещением от двадцати пяти до тридцати тонн. Хотя пленные дали ясно понять, что оба фрегата атаковали названного капитана Муллена с приказом не давать пощады экипажу и отвезти капитана в Гавану, дабы там его повесить, что вместо захвата его они сами были захвачены им и что небольшая часть продуктов, находившаяся в трюме, была уже съедена экипажем, я велел, тем не менее, наложить арест на продукты, а судам служить мне для моей экспедиции на Пуэрто-Рико».

Получив это письмо, Кольбер тут же передал его содержание Людовику XIV. 20 января 1674 года, находясь в Сен-Жермене, Кольбер написал губернатору Тортуги ответное письмо:

«Месье,

Король был рад узнать из письма, которое вы написали мне первого октября, о вашем возвращении на Тортугу после того, как вы вырвались из рук испанцев, и о принятом вами решении вернуться на Пуэрто-Рико с пятьюстами людьми с Берега Сен- Доменг, чтобы забрать тех, кто остался на этом острове после кораблекрушения «Л'Экюэля». Его Величество с нетерпением ждет новостей об успехе вашего предприятия, и он не сомневается, что, проявив присущие вам усердие и опыт, вы примете все меры и необходимые предосторожности, чтобы добиться успеха в проекте, который вы осуществляете для блага его службы и освобождения его подданных.

Вест-Индская компания незамедлительно отправит оружие и боеприпасы на Берег Сен-Доменг, так что Его Величество надеется, что с этой помощью его подданные, которые там поселились, будут иметь возможность себя защитить, а также атаковать повсюду тех, кто захочет лишить их спокойствия».

Экспедицию на Пуэрто-Рико д'Ожерон снарядил в то время, когда в Вест-Индии еще не завершился сезон ураганов. Тем не менее 7 октября 1673 года корабли получили приказ сняться с якорей и следовать вдоль северного побережья Сен-Доменга на восток. Но тут погода резко испортилась. Позже в отчете, датированном 12 апреля 1674 года, губернатор Тортуги написал:

«В день нашего отбытия налетел ураган, который принудил нас остановиться там, где, к великому счастью для нас, нам удалось не потерять ни одного из наших малых судов.

Спустя два дня мы были в состоянии снова выйти в море, и мы возобновили наше плавание. Нам сопутствовали весьма благоприятные ветры до Монте-Кристо, что в тридцати лье, но на переходе от Монте-Кристо до Саманы мы встретили столь противные ветры и течения, что мое судно, которое было самым лучшим парусником, добиралось туда около месяца, хотя идти туда было лишь пятьдесят лье.

Как только я прибыл в Саману, я отправился к Ла-Гонаде [Агуаде], находящейся на западном берегу Портерика, не так для переговоров с испанцами, как для выяснения, не было ли там голландских каперов, которые могли бы нас полностью переиграть. И это то, чего я опасался более всего, поелику у нас на наших небольших судах не было ни одного орудия. Мы говорили с людьми из Ла-Гонада, и они сказали, что у губернатора не было никакого иного намерения, кроме как вернуть французов, и что он приказал отсылать в город Портерик (Сан-Хуан. — В.Г.) те суда, которые придут за ними. Из этого мы заключили, что губернатор хотел потянуть время, поскольку мы не могли добраться до Портерика, хотя он и лежал всего лишь в 24 лье к западу, в наветренной стороне, пока дули сильные ветры.

Через четыре часа после выхода из Ла-Гонада поднялся столь необычайно сильный ветер с северо-востока, на другой день — такой сильный ветер с севера, что он сорвал все наши паруса и… мы уже думали, что все погибнем Мы имели тогда полную луну и… мы были не в состоянии выйти в море до 3-ти следующей луны.

Так как нам не удалось запастись мясом в Самане, наша провизия была почти полностью израсходована. К тому же прошло почти два месяца с тех пор, как мы покинули Тортугу, когда я купил на побережье Сен-Доменга всё, что удалось найти. Мы не могли себе представить, что будем более трех недель или целый месяц добираться до Портерика, а это обычно то время, которое мы привыкли затрачивать. При такой нужде в продуктах мы разделили все, что у нас оставалось, и снова вышли в море. Но порывы ветра стали такими сильными, что половина нашей небольшой флотилии была вынуждена повернуть назад. И мы неделю сражались с морем, чтобы достичь западного побережья Портерика, на что обыкновенно тратилось два дня.

Прибыв с двумя судами, мы сформировали батальон из примерно 300 человек. Мы провели два дня на суше и взяли пленных, которые обещали нам дать мясо за деньги и уведомить губернатора Портерика о нашем намерении забрать наших французов с собой, и нам сказали, что в ожидании новостей мы можем охотиться, чтобы добыть себе пропитание. Третьего дня, видя, что они не держат данного нам слова и не приносят нам никакого продовольствия, стоимость которого мы вместе согласовали, мы прошли оттуда на два лье, чтобы найти его. Но на обратном пути они устроили засаду на наших охотников и убили семнадцать человек. Я могу вас уверить, что это не было оставлено без наказания и что их было убито в два раза больше.

Находясь по возвращении на берегу моря, я хотел вернуться на то место, где мы были атакованы, но обнаружил там столько препятствий, что не смог исполнить свое намерение. Я учитывал также, что, поскольку не было возможности жить там, не охотясь, испанцы могли каждый день устраивать нам засады, ибо для удачной охоты необходимо было, чтобы охотники отдалялись друг от друга, не имея потом возможности ни собраться вместе, ни сформировать два батальона Я боялся, кроме того, чтобы в течение [моего] столь длительного отсутствия президент Санто-Доминго не предпринял какие-то экспедиции против Леогана, который является главным поселением Берега Сен-Доменг, принимая во внимание ту большую дорогу, которую он заставил проложить, пока мы находились на Портерике, и которая проходит в 5 лье от Леогана..

Эти мотивы заставили меня решиться спешно вернуться на Тортугу, куда я и прибыл четвертого дня после праздников Рождества (то есть 29 декабря 1673 года. — В.Г.). В то же самое время испанцы вторглись в селение Кап, расположенное в двенадцати лье в наветренную сторону от Тортуги, убив двух человек и уйдя безнаказанно. Потом я оставил Тортугу. Я перебрался жить на побережье Сен-Доменга, в поселение Леоган, которое наиболее открыто и находится в наибольшей опасности…

Не могу ничего добавить относительно того разочарования, которое я испытал, не сумев добиться успеха, когда покинул Тортугу. Мое намерение состояло в том, чтобы идти прямо к Сан-Ильяре-де-ла-Ресив [Аресибо], где были поселены наши французы, и в восьми лье оттуда, дабы вырвать их из плена, в котором они находились. Это для нас было бы очень легко, если бы погода нам благоприятствовала Но так как мы выдержали два норда, которые не позволили нам стать на якорь в Сан-Ильяре и которые бросали нас борт на борт, мы опасались, что третий шквал выбросит нас на берег Портерика, особенно по причине того, что мы не имели ни добрых снастей, ни хороших якорей, ни хороших парусов… да к тому же и продовольствия стало не хватать.

У нас был один проводник, который обещал нам взять город, если бы мы смогли прибыть туда при благоприятной погоде. Но для этого нужно было, чтобы месье де Баас отправил один или два сильных корабля — это то, на что я, безусловно, мог надеяться, ибо несколько раз писал ему…».

Сьёр де Баас не имел намерения отправлять в Сан-Хуан военные фрегаты. Он ограничился тем, что послал туда сьёра Гросбуа с заданием договориться о выкупе за пленных французов. 8 февраля 1674 года в письме министру Кольберу де Баас писал:

«Монсеньор… после отправки вам моего последнего письма сьёр Гросбуа прибыл с острова Пуэрто-Рико, куда я его посылал. Он привез письмо испанского губернатора — то, которое я вам отправляю в виде оригинала с проектом с их стороны, что они готовы освободить всех французских солдат и матросов, удержав лишь офицеров, коих они хотят сохранить для гарантии того, что им будет заплачено. Подумайте, монсеньор, стоит ли этому верить, ибо господин Гросбуа подтвердил обратное, который, впрочем, имел строгий приказ забрать всех людей, коих ему захотят отдать. Он сказал, к тому же, что, получив сей отказ, он отправился оттуда в Саману, полагая, что найдет там господина д'Ожерона, к которому он должен был присоединиться, дабы служить при реализации проекта по высадке на Пуэрто-Рико с целью увода оттуда наших людей, но он [д'Ожерон] передал ему через одного французского буканьера, что предприятие провалилось, хотя господин д'Ожерон и высадился на Пуэрто-Рико с 700 людьми, коих он посадил на суда Но у него закончилось продовольствие, и он снова погрузился на суда после потери некоторых наших из своего отряда, возвращавшихся с охоты, куда он их послал, и встретивших испанскую засаду, которая обратила их в бегство».»

Согласно испанским данным, губернатор Пуэрто-Рико дон Гаспар де Артеага велел казнить сорок пленных французов, содержавшихся под стражей в городке Сан-Херман, а остальных использовал на каторжных работах.

Потеря примерно трех сотен боеспособных мужчин, оказавшихся в испанском плену на Пуэрто-Рико, представляла серьезную потерю для Тортуги и Сен-Доменга; колония лишилась от 10 и 15 % своих людей. Слабым утешением для д'Ожерона стало известие, что в октябре 1673 года Испания, союзница Голландии, объявила войну Франции. Теперь губернатор мог открыто поощрять походы флибустьеров против испанцев. Проблема заключалась лишь в том, где найти необходимое количество людей и кораблей. Хотя Сен-Доменг и Тортуга располагали несколькими опытными капитанами, такими как Гасконец и Дюмулэн, французы испытывали острую нехватку в моряках.

Осенью 1674 года д'Ожерон дал официальное разрешение на снаряжение флота, который должен был объединить почти все суда корсаров Тортуги и Сен-Доменга. Приглашения присоединиться к готовившейся экспедиции были отправлены и на Ямайку. Маркиз де Ментенон, возвращаясь из крейсерства к берегам Никарагуа, специально зашел в Порт-Ройял, чтобы передать английским флибустьерам предложение губернатора Тортуги, а заодно продать там свой испанский приз. Ямайский губернатор сэр Томас Линч встретил маркиза весьма любезно, но не разрешил ему ни сбыть его трофей, ни вести агитацию среди ямайских моряков. «Свой военный корабль он отправил на Мартинику, — писал Линч 20 ноября 1674 года, — а свой приз — на Тортугу, ибо я не разрешил под данным короля купить его».

Один из французов сообщил ямайскому губернатору, что д'Ожерон, по всей видимости, накапливает силы для похода на венесуэльский порт Ла-Гуайру и что уже собрано от 500 до 600 человек (половина из них — англичане) и от 6 до 8 судов.

Из других источников известно, что на Тортугу и Сен-Доменг в это время сбежали капитаны Спрингер, Невилл, Моррис и Беннет, а также около 300 английских пиратов.

Хотя Линч полагал, что флибустьеры отправятся в поход на Ла-Гуайру, в действительности экспедиции должна была еще раз попытаться освободить французов, томившихся в испанском плену на Пуэрто-Рико. В апреле 1675 года д'Ожерон назначил ее руководителем Пьера-Поля Тарэна де Кюсси, родственника губернатора Канады графа де Фронтеньяка.

17 мая того же года секретарь Совета Ямайки Питер Бекфорд писал сэру Джозефу Уильямсону, что с Тортуги пришло известие о формировании французами флотилии «для нападении на какой-то значительный испанский город».

В июне сьёр де Кюсси прибыл на Ямайку в компании с английским флибустьером Джоном Спрингером. Они вели переговоры с вице-губернатором острова сэром Генри Морганом и его шурином Робертом Биндлоссом, надеясь, что те поддержат их экспедицию на Пуэрто-Рико. Поскольку некоторые английские капитаны, снабженные французскими каперскими грамотами, хотели приводить захваченные испанские суда не на Тортугу, а в Порт-Ройял, 5 августа 1675 года д'Ожерон отправил на Ямайку специальную доверенность Роберту Биндлоссу, разрешив ему быть его специальным уполномоченным по призам (Биндлосс должен был забирать из добычи приватиров 10 % ее стоимости в пользу французского короля).

Между тем очередной поход на Пуэрто-Рико потерпел фиаско. Капитан Джон Моррис был убит. Три других английских капитана ушли к побережью Южной Америки и там, в районе Картахены, захватили несколько испанских призов. На Сен-Доменге они объявились в ноябре. Через месяц сьёр де Кюсси, капитан Спрингер и часть англичан перебрались на Ямайку, где Морган оказал им хороший прием.

Что касается д'Ожерона, то дни его губернаторства подходили к концу. Еще в январе 1674 года король Людовик XIV разрешил ему вернуться во Францию, о чем он сообщил ему в письме, написанном в Сен-Жермене:

«Месье д'Ожерон,

Сьёр Кольбер доложил мне о содержании вашего письма от первого октября. И поелику он рассказал вам о моих намерениях… то я удовольствуюсь только тем, что сообщу вам о том разрешении, которое вы просите относительно возвращения во Францию, дабы навести порядок в ваших домашних делах; так вот, я его охотно вам даю, не сомневаясь, что вы примите все необходимые меры предосторожности, дабы во время вашего отсутствия не было нанесено никакого ущерба благу моей службы и безопасности моих подданных, которые проживут на названном острове [Тортуга] и на Берегу Сен-Доменг, управление коими я вам доверил».

Собираясь посетить метрополию, д'Ожерон хотел не только привести в порядок домашние дела, но и предложить правительству ряд новых колониальных проектов (включая завоевание испанской части Эспаньолы). Для их реализации нужны были деньги и припасы, однако банкротство Вест-Индской компании поставило на проектах д'Ожерона жирный крест.

Специальная комиссия для проверки финансового состояния компании была назначена королем в начале 1673 года Из-за бюрократических проволочек дело продвигалось вперед медленно, и только к 21 февраля 1674 года комиссии удалось подготовить рапорт, который буквально ошеломил двор. Балансовый отчет показал дефицит в 3 328 553 ливра. Наибольшие потери понес сам король. Чуть больше миллиона ливров из имущества компании он сразу же распределил между ее пайщиками. Рассчитавшись, таким образом, с инвесторами, Людовик объявил, что отныне все колонии за океаном — собственность короны. Голландские «толстосумы» немедленно предложили за них 24 млн ливров, в то время как они стоили Франции 6 млн ливров, но это предложение было отвергнуто по политическим соображениям В декабре 1674 года был издан королевский эдикт, по которому Вест-Индская компания официально ликвидировалась, а Французские Антилы переходили под власть короля.

Д'Ожерон уехал во Францию в конце 1675 года. В Париж он прибыл уже больной. Увы, ему так и не удалось изложить королю и Кольберу свои колониальные проекты. 31 января 1676 года д'Ожерон умер, не оставив своим наследникам ничего, кроме долгов.

Один из памятников, напоминающих жестокую эпопею флибустьерства и колониальных захватов, находится в церкви Сан-Северин в Париже. Слева от входа, над кропильницей, установлена небольшая доска с надписью:

«В последний день января 1676 года в приходе церкви Святого Северина, на улице Масон-Сорбонн, умер Бертран д'Ожерон, г-н де ла Буэр из Жалье, который между 1664 и 1665 годами заложил основы гражданского общества и религии в среде флибустьеров и буканьеров островов Тортуга и Сен-Доменг. Тем самым он неведомыми путями провидения подготовил судьбы Республики Гаити».

Эту доску установили в октябре 1864 года благодаря старанням Пьера Маргри, заместителя директора Архива флота и колоний.

Закат Тортуги как крупной пиратской базы пришелся на период губернаторства Жака Непвё де Пуансэ (1675–1683), племянника Бертрана д'Ожерона.

Как уже отмечалось ранее, Пуансэ впервые прибыл на Тортугу в 1666 году и сразу же принял участие в походе Франсуа Олоне на испанские города Маракайбо и Гибралтар. 30 декабря 1667 года, в связи с намерением д'Ожерона посетить Францию, король назначил Пуансэ временно исполняющим обязанности губернатора колонии. Он занимал этот пост в 1668-м и в первой половине следующего года. 9 октября 1669 года д'Ожерон передал во владение племяннику участок земли, расположенный на территории будущего прихода Эстер (на побережье Сен-Доменга). В 1673 году Пуансэ числился среди офицеров, которые вместе с д'Ожероном должны были участвовать в экспедиции против Кюрасао. После крушения корабля «Л'Экюэль» он вместе с другими участниками похода был пойман испанцами и провел в испанском плену на Пуэрто-Рико почти два года.

11 марта 1675 года капитан флибустьеров Джон Беннет атаковал в водах Эспаньолы фрегат «Буэн Хесус де лас Альмас», на котором племянника д'Ожерона и еще нескольких французских офицеров испанцы везли с Пуэрто-Рико на Кубу. После ожесточенного сражения фрегат был захвачен. Испанцы думали, что корсары не пощадят их, но у них неожиданно нашелся защитник в лице сьёра де Пуансэ. Он особенно хлопотал за храброго испанского капитана, получившего в бою пять пулевых ранений, и позже, когда здоровье испанца пошло на поправку, добился его освобождения. По словам Шарлевуа, английский корсар приобрел не только славу, но и добычу на 100 тыс. экю (по испанским данным, на корабле перевозили 46 471 пиастров). Эти деньги предназначались для выплаты жалованья гарнизону Гаваны. Свой приз и господина де Пуансэ капитан Беннет доставил в Пти-Гоав.

В том же году сьёр де Пуансэ принял под свое управление Пти-Гоав, Леоган и другие французские поселения на западном и южном побережье Сен-Доменга, тогда как Тортуга и северные районы Эспаньолы перешли под временное управление сьёра де Кюсси. 16 марта 1676 года, уже после смерти д'Ожерона, Пуансэ был официально назначен губернатором Тортуги и Берега Сен-Доменг. В этом документе, подписанном королем в Сен-Жермене, говорилось:

«Людовик, милостию Божьей король Франции и Наварры, всем, кто оное увидит, приветствие.

Поелику управление нашим островом Тортуга и Берегом Сен-Доменг ввиду смерти сьёра Дожерона стало вакантным, мы полагаем, что для блага нашей службы следует возложить сию обязанность на человека надежного и преданного, коему мы можем доверить управление нашими подданными, обосновавшимися на названном острове и на названном Берегу, и всё, что может содействовать их торговле. И для сего, как мы полагаем, не может быть лучшего выбора, чем сьёр де Пуансэ, который предоставил нам много доказательств своего опыта и хорошего управления и который, как нам известно, обладает всеми качествами, необходимыми для того, чтобы достойно выполнять обязанности на сим посту.

По этим причинам и прочим… мы названному сьёру Пуансэ… за нашей подписью доверяем, предписываем и назначаем управлять ради Нас названным островом Тортуга и Берегом Сен-Доменг, чтобы он в оном качестве командовал там и в фортах, которые там уже имеются или могут бьггь позже построены, как жителями, которые там уже обосновались… так и солдатами и военными людьми, которые там уже находятся или могут поселиться в гарнизоне; всех их привести к присяге на верность, которую они нам дают; способствовать проживанию названных жителей в союзе и согласии друг с другом; использовать военных для поддержания общественного порядка и спокойствия в соответствии с нашими регламентами; поддерживать торговлю и сообщения на названных островах и вообще делать сьёру де Пуансэ всё, что он сочтет полезным для их сохранения и для славы нашего Имени, а кроме того, выполнять названные функции с почестями, авторитетом, прерогативами и обычными преимуществами, на жаловании, которое мы назначаем нашим штатам, в течение трех лет, начиная от ближайшего первого мая.

Настоящим повелеваю и даю указание сьёру де Баасу, губернатору и нашему генерал-лейтенанту на наших островах и материковых землях Америки, сообщить о новой должности сьёра де Пуансэ на всех тех территориях, всем капитанам, офицерам и другим нашим подданным и жителям названного острова Тортуга и Берега Сен-Доменг, чтобы ему повиновались и слушались так же, как нас самих, без каких-либо нарушений и под страхом кары за неповиновение, ибо такова наша воля».

Известие о назначении сьёра де Пуансэ на пост губернатора достигло Тортуги и Сен-Доменга в июне того же года. Из текста грамоты видно, что срок ее действия ограничивался тремя годами. В дальнейшем она дважды продлевалась — в апреле 1679 и в июле 1682 года. Заместителем Пуансэ был назначен господин де Кюсси.

Как и д'Ожерон, его преемники регулярно приглашали английских флибустьеров на французскую службу, выдавая им каперские свидетельства против испанцев. В начале мая 1676 года губернатор Ямайки лорд Воан жаловался в Лондон, что его заместитель сэр Генри Морган тайно поощряет и инвестирует пиратов, которые по его рекомендации идут на Тортугу и там покупают французские каперские грамоты. При этом, по сведениям Воана, сэр Генри получал часть захватываемой ими добычи — либо непосредственно, либо через своего шурина Роберта Биндлосса. Последний, как уже отмечалось, имел право изымать королевскую десятину с призов, которые английские приватиры, снабженные французскими каперскими поручениями, время от времени приводили в Порт-Ройял.

Начало официального губернаторства Пуансэ совпало с появлением в водах Тортуги и Сен-Доменга голландской эскадры, командиром которой был Якоб Бинкес. Этот храбрый морской офицер прославился тем, что в мае 1673 года, объединившись в водах Мартиники с эскадрой коммодора Корнелиса Эвертсена- младшего, начал охотиться за торговыми судами французов и англичан. Обстреляв с моря Невис и Сент-Кристофер, голландцы в конце мая и начале июня того же года выбили англичан с островов Синт-Эстатиус и Саба, затем, в середине июля, потревожили англичан в Виргинии, а 9 августа захватили Нью-Йорк. За время своего долгого крейсерства Бинкес и Эвертсен взяли 34 английских и французских судна и уничтожили еще 50.

В 1675 году Бинкес в чине вице-адмирала перешел на датскую службу и помогал датчанам в их войне против Швеции. Свой второй поход в Карибское море он предпринял в 1676 году. Под его началом находились 3 линейных корабля, 6 фрегатов, 1 брандер и несколько транспортов. Совершив трансатлантический переход, голландцы 4 мая захватили французскую колонию в Кайенне (Французская Гвиана), в середине июня овладели островом Мари-Галанте, а в конце того же месяца высадили десант из 500 бойцов на Сен-Мартене. В ходе ожесточенного сражения французский губернатор пал смертью героя, после чего защитники острова капитулировали.

В районе Виргинских островов Якоб Бинкес разделил свою эскадру на две части. Половина судов под командованием Яна Бонта ушла на Тобаго с заданием возродить там голландскую колонию. С остальными кораблями голландский адмирал пошел вдоль берегов Пуэрто-Рико и Эспаньолы, надеясь поднять жителей Сен-Доменга на новое восстание и прельстить их перспективой перехода в подданство к принцу Оранскому. 7 июля он написал букан ьерам письмо.

«Его Королевское Высочество принц Оранский несколько раз был поинформирован об устойчивом желании французов с Берега Сен-Доменг вести торговлю с голландцами. Он также знает, что Его Величество король Франции, не испытывая уважения к королю Испании, никогда не хотел признавать их своими подданными, за исключением тех, кто живет на Тортуге. Кроме того, Его Величество не разрешает жителям Сен-Доменга вести какую-либо торговлю с кем бы то ни было, кроме французских купцов. Он отказывает им в той свободе, каковую он предоставил своим подданным на Антилах, коим иностранцы привозят негров и свободно торгуют со всеми французами. Его Величество по каким-то особым причинам не позволяет привозить негров на Сен-Доменг. Нет необходимости описывать те страдания, которые жители Сен-Доменга испытывают как от подобных жестких ограничений и тягот, возложенных на них, так и от чрезмерных цен и налогов, введенных Его Величеством. Бесполезно описывать эти вещи, поскольку жители сами испытали на себе сие бремя. Его Королевское Высочество принц Оранский, веря, что эти трудности невозможно терпеть и что французы Сен-Доменга воспользуются состоянием войны, чтобы сбросить столь тяжкое ярмо и перейти под протекцию наших правителей — Штатов Голландии и Его Королевского Высочества и получат удовлетворение от торговли со всеми нациями, без какого-либо различия, и радость от иных преимуществ, которые мы не будем уточнять в этом письме, но которые несомненно принесут выгоду названным жителям. Это щедрое предложение Его Королевского Высочества весьма благоприятно для жителей Сен-Доменга и будет иметь для них большие последствия. Так, каждый был бы освобожден от тягот ручного труда за счет большого количества негров, импортируемых на остров… В то же время большинство плантаторов стали бы весьма преуспевающими людьми. Мы уверены, что жители не откажутся от предложений, столь жизненно необходимых для их процветания и благополучия, и что они придут на борт наших судов, чтобы провести с нами более обстоятельные переговоры. Мы сим заверяем всех и каждого, что те, кто захочет прибыть на борт либо для переговоров с нами, либо по иному поводу, смогут свободно вернуться на берег, когда пожелают. Если жители, собравшись, пожелают делегировать какого-либо представителя, который отправится с нами в Кюль-де-Сак, наделенный полномочиями участвовать совместно с жителями того района в переговорах с нами, мы будем весьма рады принять таких представителей и гарантируем им безопасное возвращение назад. Для достижения оного Его Королевское Высочество отправил сюда эту эскадру кораблей и приказал нам обращаться с жителями Сен-Доменга самым дружественным образом. Ожидая ответа, остаюсь вашим покорным слугой,

Якоб Бинкес (На борту «Дефенси», 7 июля 1676 года».)

Сьёр де Кюсси, узнав о появлении голландцев, поднял тревогу на всем северном побережье Эспаньолы и предпринял срочные меры по укреплению обороны Тортуги. Одновременно он отправил в Кюль-де-Сак два пакетбота, чтобы предупредить сьёра де Пуансэ о нависшей опасности, но эти суда были перехвачены голландцами.

Вскоре в Басгер пришло известие о том, что голландцы 15 июля подошли к Пти-Гоаву. Бинкес находился на борту 52-пушечного флагманского корабля «Бесхерминг» (другое название — «Дефенси»); капитаном 44-пушечного корабля «Зеландия» был уже известный нам Питер Констант; 26-пушечным фрегатом «Поп-кесбурх» командовал Питер Столвик, а 8-пушечным каперским шлюпом «Фортуна» — флибустьер Ян Эрасмус Рейнинг (участник похода Моргана на Панаму). На рейде они увидели 7 французских судов: 14-пушечный «Сен-Рене» из Нанта (капитан Пьер Шевалье, экипаж — 28 человек); 14-пушечный «Флорисан» из Нанта (капитан неизвестен, экипаж — 40 человек); 18-пушечный «Дофин» из Гавра (капитан Жан Дюпон, экипаж — 50 человек); 18-пушечный «Альсион» из Дьеппа (капитан Жан Пимон, экипаж — 50 человек); 16-пушечный «Руа Давид» из Онфлёра (капитан Мартэн, экипаж — 35 человек); 22-пушечный корсарский фрегат «Ли Куронэ» (капитан Жан-Батист Дюкасс, экипаж — 40 человек); и 2-пушечная «Мария» из Дьеппа (капитан неизвестен, экипаж — 14 человек).

При виде неприятеля французы тотчас же приготовились к обороне. Сражение началось в пять часов вечера и продолжалось до ночи. Первый час французы держались стойко, обстреливая голландцев из ружей и небольших пушек. Тогда противник отвел свои суда подальше от берега и открыл огонь из тяжелых пушек. Среди капитанов первым погиб Пьер Шевалье. Вторым пал Жан Пимон. Капитану Мартэну оторвало руку, но храбрец упал лишь после того, как получил еще три ранения. Один из залпов голландских кораблей пришелся по корме «Дофина»; ядра попали в крюйт-камеру, и страшный взрыв забрал жизни половины команды. Видя, что им не удастся отбиться, уцелевшие экипажи других французских судов выбросили их на пребрежные мели, а сами бежали на берег. Спасся и капитан Дюкасс, Французский историк Шарль де ла Ронсьер обвиняет его в трусости, утверждая, что Дюкасс бросился в воду и достиг берега в то время, когда его люди еще продолжали сражаться.

Потери обеих сторон были примерно одинаковыми — по сорок человек с каждой стороны. На следующее утро голландские моряки под прикрытием своей артиллерии подошли на шлюпках к покинутым французским судам. Три из них (включая «Альсион») были наполовину затоплены, но голландцам удалось поднять их и отремонтировать. Узнав, что по суше на помощь защитникам Пти-Гоава прибыли подкрепления с Тортуги, Бинкес решил не высаживать десант и на следующий день ушел вместе с захваченными призами в открытое море. Обогнув мыс Тибурон, он взял курс на Тобаго, где в следующем году участвовал в двух ожесточенных сражениях против французского адмирала графа д'Эстре и погиб во время взрыва порохового погреба.

В 1677 году в одном из своих отчетов Кольберу сьёр де Пуансэ жаловался, что, приступив к исполнению обязанностей губернатора, нашел Тортугу наполовину обезлюдившей; в колонии «не было никакой торговли, которая могла бы ее поддержать, поскольку здесь производилось очень мало товаров». Население острова насчитывало около 120 человек, способных носить оружие, и 80 законтрактованных слуг, которые выращивали там табак, овощи и фрукты. Чтобы укрепить обороноспособность Тортуги, Пуансэ хотел установить в Бастере батарею из 24 пушек, а в «башне д'Ожерона» разместить постоянный гарнизон из 20 солдат. Кроме того, губернатор намеревался ужесточить условия выдачи флибустьерам каперских грамот. Перед уходом в очередной антииспанский поход их вожаки должны были предоставлять ему гарантии того, что они будут доставлять всю захваченную добычу только на Тортугу. Численность флибустьеров, базировавшихся на Тортуге и Сен-Доменге, он определил в 1000–1200 человек.

В феврале 1677 года лорд Воан сообщал в Лондон, что «губернатор Тортуги недавно сделал призами два наших судна и запретил торговлю. Он ожидает графа д'Эстре, который должен вскоре прийти туда со своим флотом».

В следующем году Пуансэ во главе большого отряда флибустьеров и волонтеров присоединился к упомянутому флоту графа д'Эстре, который должен был атаковать голландскую колонию на Кюрасао, но в результате кораблекрушения на рифах островов Авес эта экспедиция закончилась полным провалом.

С именем Пуансэ связаны первые переговоры с испанскими колониальными властями, целью которых было проведение границы между французскими и испанскими владениями на Эспаньоле. Тем не менее испанская сторона отказывалась официально признать территорию Западного Гаити владением французской короны и по-прежнему не разрешала французским купцам торговать с испанскими колониями в Америке. Единственным достижением французской дипломатии в вопросе о признании прав Франции на ее владения в районе Больших Антильских островов было включение в текст Нимвегенского мира 1679 года (завершившего войну 1672–1678 годов) пункта о признании французского суверенитета на остров Тортуга.

Период губернаторства сьёра де Пуансэ отмечен также небольшим восстанием черных рабов под предводительством маруна Педро Хуана, известного среди французов под именем Падрежан (Padrejean). Раб какого-то испанца из Санто-Доминго, Педро Хуан убил своего хозяина, а затем укрылся на Тортуге. Оттуда он перебрался на побережье Сен-Доменга, в Пойнт-Пальмисте (будущий приход Пти-Сен-Луи, возле Пор-де-Пэ). К октябрю 1679 года он переманил на свою сторону около двадцать пяти черных рабов, с которыми намеревался перерезать всех белых. Возглавив их, Педро Хуан отправился в Пор-Марго, грабя и истребляя всех, кого встречал на своем пути. Отступив затем в высокогорье Тараре, он совершал оттуда набеги на французские поселения. В конце концов около двадцати буканьеров отыскали Педро Хуана в его логове и пристрелили вместе с шестью другими марунами.

Согласно переписи, проведенной в мае 1681 года, на Тортуге в то время проживало 374 человека, в том числе 75 домовладельцев, 33 женщины, 72 ребенка, 19 свободных слуг, 69 кабальных слуг, 58 негров-рабов, 22 негритянки с 9 детьми и 17 метисов, мулатов и индейцев. В районе Пор-де-Пэ на северном побережье Эспаньолы проживало 708 человек, в том числе в два раза больше кабальных слуг и в три раза больше негров-рабов, чем на Тортуге.

Губернатор Пуансэ умер на Эспаньоле в 1683 году. Его матлот Галишон, почетный житель и будущий член Совета Сен-Доменга, унаследовал все имущество покойного, а также участок земли вдовы Гобен, который был куплен у нее в 1680 году за «восемь тысяч (фунтов) табака». Преемником Пуансэ на посту губернатора Тортуги и Берега Сен-Доменг король назначил сьёра де Кюсси. Его пожалование датировано 30 сентября 1683 года, однако реально он смог приступить к исполнению своих обязанностей лишь после прибытия в Пти-Гоав 30 апреля 1684 года До указанной даты обязанности губернатора исполнял первый королевский лейтенант Тортуги и Берега Сен-Доменг сьёр де Франкенэ.

Почти одновременно с назначением сьёра де Кюсси губернатором Людовик XIV учреждил должность «королевского майора острова Тортуга и Берега Сен-Доменг». Первым майором колонии стал Леклерк де ла Булэ (патент от 5 ноября 1683 года).

Среди последних флибустьеров Тортуги (которые, впрочем, чаще базировались не в Бастере и Кайоне, а в Пти-Гоаве на Эспаньоле), можно назвать уже упоминавшегося Джона Беннета, его соотечественников Хамфри Фёрстона, Томаса Роджерса, Уильяма Райта, Джона Невилла, Джона Эдмундса, Джона Спрингера и Джона Морриса, кубинского мулата Диего, шотландця Джеймса Брауна, а также французов — Жана Гасконца и Дюмулэна.

В 1669 году Джон Беннет командовал небольшой баркой водоизмещением 15 тонн, которая называлась «Фэзфул Мэри» и базировалась на Ямайке. С этим же судном или другим («Вирджин Куин») и 30 матросами он присоединился в конце 1670 года к флоту ямайского адмирала Генри Моргана, под командованием которого принял участие в знаменитой экспедиции против Панамы.

Когда между Англией и Испанией был заключен мир, Беннет оказался среди ямайских пиратов, которые укрылись во французских колониях на Тортуге и Сен-Доменге. В ноябре 1674 года он с 20 сообщниками снарядил там бригантину «Форчун», пополнил команду французскими пиратами, а также приобрел у губернатора Бертрана д'Ожерона каперское свидетельство с разрешением нападать как на испанцев, так и на голландцев.

Действуя под французским флагом, он в начале марта 1675 года ограбил плантацию в испанской части Эспаньолы, а затем, 11-го числа того же месяца, на траверзе порта Санто-Доминго взял на абордаж легкий фрегат «Буэн Хесус де лас Альмас» (водоизмещение — 50 тонн), зафрахтованный Бернардо Феррером Эспехо и перевозивший 46 471 пиастров. Свой трофей корсар привел в Пти-Гоав, где губернатор д'Ожерон признал его законнойдобычей. Это был тот самый корабль, на котором испанцы везли в Гавану сьёра де Пуансэ, племянника д'Ожерона. Таким образом, английский корсар заслужил благосклонное отношение к себе французского губернатора.

В апреле д'Ожерон выдал ему новую каперскую грамоту для призового корабля, который Беннет переименовал в «Сент Дэвид». В это же время сэр Генри Морган, вернувшийся на Ямайку в качестве вице-губернатора, прислал ему письмо, в котором приглашал его и других корсаров вернуться в Порт-Ройял. Вскоре Беннет действительно появился на Ямайке и, отправляясь в очередное крейсерство как капитан, плавающий под французским флагом, передал командование «Сент Дэвидом» флибустьеру Томасу Пэйну.

В мае 1676 года Беннет устроился квартирмейстером на корсарское судно, которое шло к берегам Юкатана. Из этого похода он уже не вернулся. 9 февраля 1677 года лорд Воан писал с Ямайки, что «два французских судна недавно были разбиты испанским хульком в Мексиканском заливе, потеряв восемьдесят человек; капитан Беннет был убит во время сражения».

О Хамфри Фёрстоне известно, что в 1670 году он покинул Порт-Ройял на небольшом судне «Порт-Ройял», принадлежавшем доктору Джорджу Холмсу, имея разрешение идти в залив Кампече за грузом кампешевого дерева. Вопреки данным ему инструкциям, Фёрстон стал пиратом и захватил в открытом море испанское судно «Сан Томас» водоизмещением 40 тонн, которое везло в своих трюмах шелк и вино. На этом судне (объявив его в Порт-Ройяле «покинутым командой», а затем переименовав в «Ямайку»), он присоединился к флоту Генри Моргана и принял участие в походе на Панаму. В ходе экспедиции это судно разбилось в устье реки Чагрес.

После разграбления Панамы Фёрстон отклонил королевскую амнистию, предложенную всем ямайским корсарам, и, перебравшись на Тортугу, продолжил набеги на испанцев с французским каперским свидетельством. В консорте с ним оперировал голландский флибустьер Питер Янсзоон, которого на Ямайке называли Питером Джонсоном. Команды этих пиратских главарей, по данным сэра Томаса Линча, состояли из англичан и французов.

В 1672 году капитаны Томас Роджерс и Уильям Райт, ранее базировавшиеся в Порт-Ройяле, тоже согласились перейти на службу к французам, чтобы иметь легальную возможность продолжать свои грабежи. В марте 1675 года капитан Роджерс, всё еще действуя с французской каперской грамотой, обнаружил на восточном берегу острова Ваш сэра Генри Моргана и других пассажиров с разбившегося там корабля «Джамайка мёрчент». Морган, возведенный в рыцарское достоинство королем Карлом II, возвращался на борту указанного корабля на Ямайку в качестве вице-губернатора. Роджерс хорошо знал Моргана, поскольку участвовал вместе с ним в походе на Панаму. Переговорив со своим бывшим адмиралом, он согласился отвезти его и всех пассажиров в Порт-Ройял.

Джон Невилл тоже был в числе тех английских капитанов, которые перебазировались с Ямайки на Тортугу в годы губернаторства Томаса Линча. В конце 1674 года он всё ещё крейсировал в Карибском море против испанцев и голландцев, прикрывая свои действия французской каперской грамотой. В апреле следующего года Невилл, как и другие английские флибустьеры, получил от сэра Генри Моргана официальное приглашение приводить все захваченные призы в «добрый старый» Порт-Ройял.

Известно, что Джон Невилл часто посещал западное побережье Юкатана и залив Кампече. Вероятно, в 1676 году он ограбил испанский городок Вилья-Эрмоса, расположенный на реке Табаско. В апреле 1678 года, командуя небольшим судном, он объединился возле Гаваны с другим английским пиратом. Имея сотню людей, они отправились в залив Кампече, где взяли на борт еще около 80 английских лесорубов. На рассвете 10 июля 1678 года эти авантюристы штурмовали город Сан-Франсиско-де-Кампече и в течение нескольких дней оставались его хозяевами. За это время они успели захватить там три торговых судна и, уходя, увезли с собой около 250 рабов, деньги и провизию.

Из Кампече Невилл и его компаньон вернулись не на Тортугу, а на Ямайку, где встали на якорь в октябре месяце. В следующем году Невилл снова отплыл в залив Кампече с отрядом заготовителей кампешевого дерева Во время нападения, предпринятого против англичан испанцами, Невилл, по примеру большинства других иностранцев (лесорубов, пиратов, моряков и торговцев), промышлявших в заливе Кампече, вынужден был укрыться на острове Тристе (ныне Кармен), а затем на Биф-Айленде, где все эти авантюристы вступили в переговоры с испанцами об условиях сдачи в плен.

Несмотря на пункты договора, заключенного с испанским генералом Фелипе де ла Баррерой, в которых Невиллу было обещано такое же вежливое обращение, как и с другими иностранцами, он отказался сдаться и продолжал скрываться на Биф-Айленде. Чуть позже испанцы отыскали его там и доставили в Кампече. Оттуда Невилл был переправлен в Мериду, административный центр Юкатана, где в 1680 году его повесили за участие в набеге на Кампече двумя годами ранее.

О Джоне Эдмундсе сохранилось очень мало сведений. Известно, что в августе 1675 года этот капитан, крейсируя против испанцев и голландцев с каперской грамотой от губернатора Тортуги, стал на якорь у мыса Негрил (западная оконечность Ямайки). Информированный о его присутствии, вице-губернатор острова сэр Генри Морган передал ему через некоего Уильяма Крэна письмо, в котором заверил Эдмундса, что, если он разорвет свой альянс с французами, то будет желанным гостем в любом порту Ямайки.

Джон Спрингер, известный также под именами Джона Принира, Джона Пигнира и Жана Спринжера, долго жил на различных Антильских островах, прежде чем обосновался на Ямайке (около 1670 года). После 1671 года он перебрался на Тортугу и в 1674 году получил от губернатора Бертрана д'Ожерона каперское свидетельство на право грабежа испанцев и голландцев. Со своей 2-пушечной бригантиной и 30 матросами он пошел крейсировать к берегам Картахены, затем, в обществе других флибустьеров, переместился к Рио-де-ла-Аче, где в июне или июле того же года захватил испанский фрегат, шедший из Санта-Марты. Очевидно, Спрингер пересел со своей бригантины на этот приз, так как в следующем году он уже командовал небольшим 8-пушечным фрегатом и примерно 60 матросами.

В апреле 1675 года он находился среди пиратов Ямайки, плававших под французским флагом, которых сэр Генри Морган пригласил приводить свои призы для продажи в Порт-Ройял. В июне капитан Спрингер действительно прибыл на Ямайку в обществе сьёра де Кюсси, одного из лейтенантов д'Ожерона, и посетил как Моргана, так и его шурина полковника Биндлосса.

В сентябре того же года, после упоминавшегося выше провального похода Кюсси на Пуэрто-Рико, Спрингер в компании с другими флибустьерами захватил несколько испанских призов в районах Картахены и Пуэрто-Бельо. В ноябре он вернулся на Сен-Доменг, а в декабре пришел на Ямайку в сопровождении все того же сьёра де Кюсси. Выйдя снова в море, Спрингер направился к берегам Картахены, где продолжил свои набеги на испанцев. В марте 1676 года он ремонтировал свой фрегат «Долфин» в лагуне Бока-дель-Торо, а в июне встал на якорь у островков южнее Порт-Ройяла По информации Питера Бекфорда, разбойники имели на борту богатую добычу, взятую у испанцев, но, узнав, что губернатор Ямайки лорд Воан хочет повесить их за пиратство, «ушли на Тортугу, где им был обеспечен лучший прием». В действительности шайка Спрингера прибыла в Пти-Гоав, где и продала часть награбленных товаров.

В следующем году они все еще находились среди французов Сен-Доменга В мае 1680 года, согласно данным Бэзила Рингроуза, Спрингер в компании с капитанами Джоном Коксоном, Питером Харрисом и Ричардом Сокинсом принял участие в сражении с испанской флотилией у острова Перико (в Панамском заливе), командуя при этом одной из лодок флибустьеров. Поскольку он часто посещал небольшие острова архипелага Сан-Блас у северовосточного побережья Панамского перешейка, одному из них пираты присвоили его имя — Спрингер-Ки.

Капитан-мулат Диего, базировавшийся на Тортуге и Сен-Доменге и командовавший 10-пушечным фрегатом «Сен-Жан» (водоизмещение — 80 тонн, экипаж — 80 человек), в конце 1670 года присоединился к флоту Генри Моргана и принял участие в его походе на Панаму. 9 октября 1671 года сэр Томас Линч писал с Ямайки, что «некий капитан Диего» с каперской грамотой от сэра Томаса Модифорда захватил небольшое испанское судно и продал его на Тортуге. 14 октября в письме графу Сэндвичу он уточнил, что Диего привел на Тортугу два приза — фламандское судно и испанский авизо из Картахены. При этом находившаяся на острове эскадра сьёра де Вийпара ничего не сделала для задержания пирата. В письме лорду Арлингтону от 29 ноября Линч сообщил, что потребовал от губернатора Тортуги выпроводить с острова капитанов Фёрстона и Диего — «двух наших вояк». В декабре, получив известие о том, что Диего находится у острова Ваш, он отправил на охоту за ним военный фрегат «Уэлкам», но тому не удалось поймать пирата.

В июне 1673 года, командуя 15-пушечным кораблем, Мулат Диего захватил у северного побережья Кубы испанский торговый фрегат, направлявшийся из Гаваны в Кампече. Кубинский губернатор немедленно выслал против него 1 корабль и 2 фрегата с отрядом из 150 солдат, но в районе Нуэвитаса пират последовательно взял на абордаж все три судна, преследовавшие его, и истребил два десятка пленников — выходцев из Испании. Позже Диего был схвачен испанцами и казнен в Гаване.

Шотландец Джеймс Браун, подобно Беннету, Фёрстону, Невиллу, Эдмундсу и Диего, в 70-е годы XVII века прикрывал свои пиратские действия французской каперской грамотой, подписанной Бертраном д'Ожероном. В начале 1677 года он захватил в районе Картахены судно Нидерландской Вест-Индской компании «Голден Сан» с двумя сотнями рабов на борту, которое пришло с острова Кюрасао. Англичане, французы и голландцы из шайки Брауна, разозленные оказанным им сопротивлением, убили шкипера и нескольких членов команды голландского судна, а затем высадили сотню рабов в одной из укромных бухт Ямайки. Часть невольников была тайно куплена местными плантаторами. Губернатор Ямайки лорд Воан немедленно оправил королевский фрегат, чтобы схватить пиратов, но те на всех парусах успели уйти в открытое море. В июле 1677 года некий французский флибустьер привел в Порт-Ройял Брауна и восемь его людей, которые попросили амнистию, предусмотренную в новом законе. Губернатор Воан простил всех людей Брауна, кроме него самого. Шотландский капитан обратился тогда с ходатайством к членам ассамблеи колонии, и те готовы были смягчить приговор суда, но губернатор остался твердым в своем отказе о помиловании и велел немедленно казнить пирата.

О французском капитане Жане Гасконце мы уже рассказывали в главах о похождениях Генри Моргана и Франсуа Требютора. Добавим, что впервые имя Гасконца упомянуто в документах, датируемых 1666 годом; он был тогда одним из капитанов Тортуги, которые перебазировались на английскую Ямайку. Тремя годами позже, командуя 18-пушечным кораблем, он вышел на промысел с Тортуги в обществе капитана Требютора, имея каперское свидетельство от губернатора д'Ожерона. В июне 1670 года вместе со своим компаньоном Гасконец крейсировал у побережья Венесуэлы, где они и расстались. От побережья материка он отправился на остров Ваш для присоединения к флоту Моргана, но в октябре во время сильного урагана потерял свое судно. Чтобы компенсировать ему потерю корабля, Морган передал Гасконцу испанский приз «Гальярдену», на котором он принял участие в экспедиции на Панаму.

После возвращения из панамского похода он жил то на Тортуге, то на Эспаньоле и в начале 1673 года вместе с другими капитанами флибустьеров согласился с предложением д'Ожерона принять участие в экспедиции сьёра де Бааса против Кюрасао. Когда эта экспедиция потерпела фиаско, Гасконец вернулся на Сен-Доменг, где до окончания войны с Голландией командовал различными корсарскими судами. В 1676 и 1677 годах он был одним из капитанов во флотилии маркиза де Ментенона и следовал за ним во всех его предприятиях против испанских поселений в Венесуэле. В начале 1678 года его имя упоминалось среди вожаков флибустьеров, привлеченных ко второй экспедиции французов против Кюрасао — на сей раз под общим командованием вице-адмирала графа д'Эстре После крушения части кораблей флота у островов Авес (в мае 1678 года) Гасконец остался под командованием флибустьерского «генерала» сьёра де Граммона, который пошел грабить испанские поселения на берегах озера Маракайбо. В декабре 1678 года он вместе с Граммоном, Дюмулэном и другими капитанами вернулся в Пти-Гоав, и с тех пор о нем ничего не было слышно.

Французский флибустьер Дюмулэн (Dumoulin, Du Moulin), упоминаемый в документах также как Демулэн (Desmoulins) и Мулэн (Moulin), впервые «засветился» на Тортуге в июле 1665 года, когда возглавил около 400 флибустьеров, взбунтовшихся против губернатора д'Ожерона в связи с его намерением обязать пиратов давать отчет об их добыче и продавать с торгов захватываемые ими призы.

Четыре года о нем ничего не было слышно, но в 1669 году д'Ожерон выдал ему новое каперское свидетельство для набегов на испанцев. В 1673 году Дюмулэн командовал небольшим фрегатом, принадлежавшим губернатору Тортуги. Летом того же года он одолел два небольших испанских фрегата, которые собирались захватить его и доставить в Гавану, чтобы там судить и повесить как пирата. Свои призы француз привел не на Тортугу, а на Эспаньолу. В октябре того же года мы находим его в числе капитанов, которых д'Ожерон завербовал для участия в экспедиции возмездия против Пуэрто-Рико. Год спустя Дюмулэн захватил еще два кубинских фрегата, которые он также привел на Эспаньолу.

В феврале 1678 года новый губернатор Тортуги и Сен-Доменга сьёр де Пуансэ собрал в Пти-Гоаве флотилию из дюжины корсарских кораблей с примерно тысячью пиратов и волонтеров. Они должны были присоединиться к экспедиции графа д'Эстре, который после нападений на голландские колонии в Западной Африке и на острове Тобаго планировал захватить «жемчужину» Нидерландской Вест-Индии — остров Кюрасао.

Флотилия сьёра де Пуансэ, в составе которой находился также корабль капитана Дюмулэна, отплыла с Эспаньолы к Малым Антильским островам и в апреле присоединилась к королевской эскадре у острова Сент-Кристофер.

7 мая объединенный флот в составе 30 судов отплыл к Кюрасао, но у островов Авес в ночь с 10 на 11 мая 7 линейных кораблей, 3 транспорта и 3 флибустьерских судна потерпели крушение, более 500 моряков и солдат погибло. Обескураженный граф разрешил вожаку флибустьеров сьёру де Граммону забрать с разбитых кораблей все, что тот пожелает; в результате к 25 мая пираты перетащили на свои уцелевшие суда несколько бочек с вином, бренди, говядиной и свининой, а также забрали на борт тех, кто не смог разместиться на королевских судах.

Покинув графа и Пуансэ, Граммон с 8 кораблями отправился в лагуну Маракайбо (по данным Давида Марли, у него было 6 больших и 13 малых судов). 5 июня флотилия вошла в Венесуэльский залив; среди капитанов были Жан Гасконец, Дюмулэн, Никола Амон по прозвищу Гренезе, Никола Ле Фэ, Лагард, Аршамбо, Стел, Эмэ, Гуэн, Матьё и Жозе.

Оставив свой флагманский корабль «Ла Тромпёз» в заливе, Граммон с остальными судами 8 июня благополучно преодолел отмель, отделявшую Венесуэльский залив от лагуны Маракайбо. В тот же день пираты высадились на берег с целью захвата отстроенного испанцами форта Санта-Крус-и-Сан-Себастьян (в просторечье — форт Ла-Барра), защищавшего вход в лагуну.

10 июня, после отказа испанского коменданта принять условия капитуляции, флибустьеры начали интенсивный обстрел форта из пушек, и на следующее утро испанский гарнизон в составе 66 человек сложил оружие. Оставив в форте 70 человек, пираты 12 июня снялись с якорей и через два дня появились на траверзе Маракайбо, уже покинутого перепуганными жителями. Заняв город, пираты отрядили 50 человек на охоту, а еще 150 головорезов — на поиски сбежавших испанцев. Спустя две недели этот второй отряд привел в Маракайбо 130 пленников.

1 июля Граммон послал четыре судна с провизией для гарнизона форта и с приказом идти за «Ла Тромпёз», все еще стоявшей на якоре в Венесуэльском заливе. Сам же «генерал» с двумя судами и большой шлюпкой решил крейсировать в лагуне, надеясь захватить там несколько испанских парусников. 15 июля все суда пиратской флотилии присоединились к нему в Санта-Марии, принеся новости о том, что «Ла Тромпёз» прошла через отмель в лагуну, но при этом один из пиратских кораблей был выброшен на берег и оставлен командой.

Пополнив запасы провианта за счет грабежа окрестных плантаций, флибустьеры 3 августа отправили два судна в крейсерство по лагуне, а одно — в форт, чтобы передать его защитникам маис, полсотни рабов и кое-какую добычу. На следующий день пиратские суда появились перед селением Сан-Антонио-де-Гибралтар, которое, как и Маракайбо, было заблаговременно покинуто жителями. В тот же день Граммон послал на поиски беглецов трех капитанов со 150 людьми, которые вернулись через три дня с 18 пленниками. От одного из них Граммон узнал, что часть испанцев укрылась в хорошо защищенных городах Мерида и Трухильо, а остальные беглецы, страдая от голода, прятались от пиратов в лесах.

15 июля Граммон, Гасконец, Дюмулэн и прочие капитаны собрались на совет, чтобы решить, на какой город, Мериду или Трухильо, им следует совершить набег; в итоге в качестве цели выбрали второй.

Еще до начала похода Граммон велел погрузить на суда 250 пленных, захваченных в Гибралтаре и его окрестностях, и держать их под охраной отряда из 140 человек. 24 августа он с 425 пиратами начал поход на Трухильо. Испанцы численностью до 300 вооруженных человек успели вырыть две траншеи для защиты своего города Но это не произвело никакого впечатления на пиратов, которые 30 августа захватили первую траншею, а в последний день месяца тремя отрядами атаковали вторую, защитники которой спешно отступили.

Тем временем Граммон, двигаясь вдоль реки во главе основного отряда, приблизился к городу и в результате стремительной атаки захватил его. 16 сентября, не получив ожидаемого выкупа за Трухильо, он приказал сжечь его. Пираты планировали также захватить селение Тукуйо и Мериду, столицу провинции, но пленные испанцы сообщили Граммону, что население полностью покинуло их. Возвращаясь к Гибралтару, французы напали на индейцев из Барбакоа, союзников испанцев, и сожгли их деревню.

25 сентября отряд вернулся в Гибралтар, а оттуда через четыре дня отправился к реке Кулуба После ожесточенной схватки флибустьеры захватили там испанское 20-пушечное судно «Сан Хосе» с экипажем из 50 матросов. 2 октября Граммон взял на абордаж старый корабль водоизмещением 300 тонн. Пираты ограбили его, а затем сожгли.

Вернувшись в Маракайбо 15 октября, французы начали переговоры о выкупе за город; они требовали от испанцев 6 тыс пиастров и тысячу голов скота 7 ноября с той же целью Граммон послал в Гибралтар два судна, которые, не получив выкуп, безжалостно сожгли не только это селение, но и все плантации вдоль берега.

Наконец, 3 декабря, отпустив пленных, флибустьеры на 7 своих судах и 5 трофейных покинули Маракайбо. Из предосторожности Граммон изъял каперские грамоты у всех капитанов, чтобы никто из них не поддался искушению уйти на Ямайку или в какое-то иное место.

9 декабря флотилия благополучно прошла через отмель и вышла в открытое море, а 24 декабря 1678 года встала на якорь в Пти-Гоаве. Из Маракайбо Граммон привез добычу стоимостью 150 тыс пиастров в монете, какао, рабах и различных товарах. Это было намного меньше той добычи, которую смогли захватить в Маракайбо Франсуа Олоне и Генри Морган, но зато он не потерял в боях ни одного из своих 700 людей.

В период губернаторства Пьера-Поля Тарэна де Кюсси (1684–1691) на Тортуге наблюдался кратковременный всплеск деловой активности, связанный, впрочем, не с развитием флибустьерства, а с выращиванием и сбытом табака.

В письме от 2 мая 1685 года губернатор утверждал, что население Тортуги растет изо дня в день, что жителей на острове теперь «больше, чем когда-либо в прошлом», и что они выращивают табак, «который является лучшим и ценнейшим во всей Америке».

Очевидно, Кюсси преувеличивал. Год спустя жители Тортуги и Пор-де-Пэ жаловались государственному секретарю флота и колоний маркизу де Сеньелэ на свою нищету. Табачная монополия, объявленная во Франции еще в 1674 году, способствовала повышению цен на указанный продукт и разорению владельцев табачных плантаций на Тортуге и Сен-Доменге. Часть разорившихся колонистов уезжала на другие острова Вест-Индии, другие занялись охотой или примкнули к флибустьерам. После нескольких попыток возродить Тортугу сьёр де Кюсси понял, что это «сизифов труд», поскольку почвы на острове истощились и были непригодны для расширения плантационного хозяйства Бастер и Кайон превратились в захолустные поселки, экономически зависимые от быстро развивавшихся гаваней северного и западного побережья Гаити.

Стремясь подорвать независимое положение последних флибустьеров Тортуги и укрепить северную часть Сен-Доменга, очередной губернатор Жан-Батист Дюкасс в 1691 году принял решение переселить жителей Тортуги в район Кап-Франсуа (Кап-Франсэ).

В то время население острова составляло менее ста человек. Примечательно, что, назначая новых королевских офицеров в отдельные административно-территориальные районы колонии, Дюкасс полностью пренебрег Тортугой. В конце 1691 года он объявил, что собирается вывезти последних жителей Тортуги на Сен-Доменг, поскольку их худосочное поселение оторвано от остальной части колонии. Это мероприятие он обещал осуществить «разумно, в силу необходимости и мягко».

В 1692 году Дюкасс писал министру флота и колоний Луи-Фелипо де Поншартрэну:

«Остров Тортуга совершенно не заслуживает внимания; это неприступная скала, где сейчас насчитывается около 60–70 человек, способных носить оружие; тамошняя торговля дает лишь 7–8 тысяч экю. Этот остров был первым завоеванием французов и убежищем пиратов в течение сорока лет. Сегодня он не дает ничего; люди, которые там находятся, остаются там лишь для того, чтобы пребывать в безделье и праздности; я их перевезу, как только они внемлют голосу рассудка, на поселение в Пор-де-Пэ…»

В 1694 году последние колонисты Тортуги были посажены на суда и перевезены на северное побережье Эспаньолы, в Пуант-Пальмисте (будущий приход Пти-Сен-Луи). Старейшая флибустьерская база Вест-Индии прекратила свое существование.

…Наше повествование подошло к концу. Завершить его хотелось бы ностальгическими словами Жоржа Блона:

«Сегодня вы можете посетить Тортугу, сев на прогулочное судно в Порт-о-Пренсе на Гаити; эта экскурсия входит в классический туристский маршрут. Боюсь только, что вас ожидает разочарование, как и при посещении прочих старинных пиратских гнезд в Карибском море. Ничего не сохранилось от тех героических времен, кроме разбросанных пушечных стволов, на которые гиды усердно обращают ваше внимание за неимением ничего лучшего».

Путешествия Христофора Колумба. Дневники. Письма. Документы / Под ред. И.П. Магидовича — JVL Географгиз, 1956.

Эксквемелин А.О. Пираты Америки. — М: Мысль, 1968.

Acts of the Privy Council of England. Vol. 40–46:1625–1631 / Ed by J. V. Lyle, R. F. Monger, P. A. Penfold — L* PubL by His Majesty's Stationery Office, 1934–1964.

4 Calendar of State Papers, Colonial Series: America and West Indies. 1574–1660. — L: Public Record Office, 1860. — Vol 1–4.

Calendar of State Papers, Colonial Series: America and West Indies. 1661–1739. — L: Public Record Office, 1880–1994. — Vol 5—45.

Calendar of State Papers and Manuscripts, relating to English Affairs, existing in the Archives and Collections of Venice / Ed by AJ5. Hinds. — L, 1931. — Vol. XXXII: 1659–1661.

Charlevoix, P.-F.-X. de. Histoire de l'Isle Espagnole ou de S. Domin- gue. Ecrite particulierement sur des Memoires Manuscrits du P. Jean-Bap- tiste le Pers… Т. I–IV. — Amsterdam: Chez Francois L'Honore, 1733.

Coleccion de documentos para la historia de Costa Rica Recogidos por el Lie D. Leon Fernandez. Publ. D. Ricardo Fernandez Guardia T. VIII. — Barcelona Viuda de Luis Tasso, 1907.

Colonising expeditions to the West Indies and Guiana, 1623–1667 / Ed by V. T. Harlow. — L: Halduyt Soc PubL, 1925.

Cronicas de Puerto Rica Desde la conquista hasta nuestros dias (1493–1955) / SeL, introd у notas рог E. Fernandez Mendez. — San Juan: Univ. de Puerto Rico, 1969.

Dampier, W. A New Voyage round the World, etc — L: Printed for James Knapton, M DC XCVII [16971

12 D ampler у W. Voyages and descriptions. — L: Printed for James Knapton, 1699.

Documents authentiques et inedits pour servir a Phistoire de la marine normande et du commerce rouennais pendant les XVIe et XVIIe siecles / Pub! par E Gosselin. — Rouen, 1876.

Documents Illustrative of the History of the Slave Trade to America / Ed. by E. Donnan. — Washington: Carnegie, 1930. — Vol. I.

Documents Illustrative of the History of the Slave Trade to America / Ed. by E. Donnan.—N. Y; Octagon, 1969. — Vol III.

Documents relatife a la marine normande et a ses armements aux XVI et XVII socles pour le Canada, PAfrique, les Antilles, le Bresil et les Indes / PubL par Ch. et P. Breard. — Rouen: A. Lestringant, 1889.

Documents relating to law and custom of the sea Vol I–II / Ed. by R. G. Marsden. — L: Navy Records Soc, 1915–1916.

Dm Tertre, J.-B. Histoire generale des Antilles habitees par les Francois. Т. I–IV. — Paris: T. Jolly, 1667–1671.

Esquemeling J. Bucaniers of America, or a true account of the most remarkable assaults committed of late years upon the Coasts of the West Indies… containing also Basil Ringrose's account of the dangerous voyage and bold assaults of Captain Bartholomew Sharp and others. — L* William Crooke, 1685.

Esquemeling. Piratas de la America у luz a la defensa de las costas de Indias occidentales. — La Habana, 1963.

Exquemelin, AO. a De Americaensche Zee-Roovers. Behebende een pertinente en waerachtige Beschryving van alle de voornaemste Roveryen, en onmenschelijcke wreedheden, die de Engelse en Franse Rovers, tegens de Spanjaerden in America, gepleeght hebben~ Bes- chreven door A.O. Exquemelin. Die self alle dese Roveryen, door noodt, bygewoont heeft — Amsterdam: Jan ten Hoorn, boeckverkoper, over t Oude Heeren Logement, 1678.

EocquemeUn, A. 0. Piratas de la America, у luz a la defensa de las costas de Indias Occidentales. Dedicado a Don Bernardino Antonio de Pardinas, Villar-de Francos- Por el zelo у cuydado de Don Antonio Freyre». Tr. de la lengua flamenca en espanola, por el Dor. Alonso de Buena-Maison. — Impresso en Colonia Agrippina, en casa de L. Struickman, 1681.

Exquemelin, A. 0. The buccaneers of America a true account of the most remarkable assaults committed of late years upon the coast of the West Indies by the buccaneers of Jamaica and Tortuga, both English and French, wherein are contained more especially the unparalleled exploits of Sir Henry Morgan, our English Jamaican hero, who sacked

Porto Bello, burnt Panama, etc / Ed by W. S. Stallybrass. — L: George Routledge and Sons Ltd; N.Y: E. P. Dutton and Co, 1924.

24 Eocquemelin, A. 0. Histoire des aventuriers flibustiers. — Quebec Presses de TUniversite Laval, 2005.

Labaty J.-B. Nouveau voyage aux isles de PAmerique. Т. I–VI — Paris: G. Cavelier, P.-F. Giflard, 1722.

Labaty J.-B. Nouveau voyage aux isles de PAmerique. 2 vols. — La Haye: P. Husson, 1724.

Les Archives de la flibuste: Depot de documents relatifs aux flibustiers, pirates et corsaires de la Jamaique, de Saint-Domingue et autres lieux en Amerique provenant de divers fonds d'archives anglais, frangais, espagnols et neerlandais reunis, retranscrits et adaptes par Le Diable Volant / Raynald Laprise [Эл. ресурс]. — Режим доступа: http: //www.geocities.com/trebutor/ADF2005.

Lettres, instructions et memoires de Colbert / Par P. Clement. — P., 1864.—Т. III. — 1er partie; P» 1865.—T. III. — 2-е partie

Loix et Constitutions des Colonies francoises de PAmerique sous le Vent Tome premier, Comprenant les Loix et Constitutions depuis 1550jusqu'en 1703 inclusivement / Par M Louis-Elie Moreau de Saint-Mery. — Paris: PAuteur [and others], 1784.

Memoires du Marquis de Villette, publ. par M Monmerque. — Paris: Chez Jules Renouard et Cie, MDCCGXLIV [1844].

Memoirs of Prince Rupert, and the cavaliers. Including their private correspondence, now first published from the original manuscripts. In 3 vol. / Ed by Eliot Warburton. — I: Richard Bentley, 1849.

Nicaragua en los cronistas de Indias / A. Herrera etc — Managua- PINSA, 1975.

Narratives of early Pennsylvania, West New Jersey and Delaware, 1630–1707 / Ed by Albert Cook Myers. — N.Y: Barnes and Noble, Inc, 1959.

Oexmelin A. 0. Histoire des avanturiers [ou] flibustiers, qui se sont signalez dans les Indes contenant ce qu'ils ont fait de remarquable depuis vingt annees avec la vie les moeurs & les coutumes des boucaniers & des habitans de S. Domingue & de la Tortue- Т. 1–2 / Par Alexandre Olivier Oexmelin. — A Paris: Chez Jacques le Febvre, M DC XCIX [1699].

Pepys S. The Diary of Samuel Pepys. VoL 1–9 / Ed by R Latham and W. Matthews. — Berkeley; Los Angeles, 1971–1976.

Privateering and Piracy in the Colonial Period Illustrative Documents / Ed by J. F.Jameson.—N. Y: The Macmillan Company, 1923.

[Raveneau de Lussan]. Journal du voyage fait a la mer de Sud avec les flibustiers de PAmerique, en 1684 et annees suivantes, par le sieur Raveneau de Lussan. — Paris: Jean-Bapdste Coignard, 1689.

Relations et memoires inedits pour servir a Phistoire de la France dans les pays d'outre-mer tires des archives du ministere de la marine et des colonies / Pub! par Pierre Margry. — Paris: Challamel aine, 1867.

Rochefort, Ch. de. Histoire naturelle et morale des lies Antilles de PAmerique- / Par Charles de Rochefort — Rotterdam: Chez Arnould Leers, MDCLVIII [16581

The history of the buccaneers of America: containing detailed accounts of those bold and daring freebooters; chiefly along the Spanish Main, in the West Indies, and in the great South Sea, succeeding the civil wars in England / AO. Exquemelin, B. Ringrose, Ravenau de Lussan, E de Montaubari, OL Perkins. — Boston: Sanborn, Carter and Bazin, 1856.

The voyages and adventures of Capt Barth. Sharp and others, in the South Sea: being a journal of the same, also Capt Van Horn with his Bucca- nieres surprizing of la Vera Cruz to which is added The true Relation of Sir Henry Morgan, his Expedition against the Spaniards in the West-Indies, and his taking Panama. Together with The President of Panama's Account of the same Expedition: Translated out of Spanish. And Col Beeston's adjustment of the Peace between the Spaniards and English in the West Indies. — L: Printed by B.W. for RH and S.T, 1684

42 Voyages de Francois Coreal aux Indes occidentales, contenant ce qu'il у a vu de plus remarquable pendant son sejour depuis 1666 jusqu'en 1697. Traduits de PEspagnol avec une Relation de la Guiane de Walter Raleigh et le Voyage de Narborough a la Mer du Sud par le Detroit de Magellan etc Т. 1–3. — Amsterdam: Chez J. Frederic Bernard, 1722

43. Vries, D. P. de. Korte historiael ende journaels aenteyckenings / In: Narratives of early Pennsylvania, West New Jersey and Delaware, 1630–1707 / Ed by Albert Cook Myers. — N.Y; Barnes and Noble, Inc, 1959.-pp. 1-29.

44 Vries, D. P. de. Voyages from Holland to America, A D. 1632to 1644 / David Peterson de Vries.—N.Y: Biffin and Brothers, Printers, 1853.

45. Zeer Aanmerkelijke Reysen Gedaan door Jan Erasmus Reining, Meest in de West-Indien en ook in veel andere deelen des Werelds / Samengesteld door D. van der Sterre — Amsterdam: Jan ten Hoorn, 1691.

Литература

АрхенгольЦу И.В. фон. История морских разбойников Средиземного моря и океана. Ч. 1. История флибустьеров, морских разбойников, опустошавших Испанскую Америку в XVII столетии / Иоганн Вильгельм фон Архенгольц. — СПб., 1848.

Блон, Ж. Флибустьерское море / Жорж Блон. — М: Мысль, 1985.

Герхард, П. Пираты Новой Испании. 1575–1742 / Питер Герхард. — ML: Центрполиграф, 2004.

Губарев, В.К Восстание на Гаити в 1670–1671 годах // Вопросы истории. — 1984. — № 3.

Губарев, В.К Бертран д'Ожерон и колониальная политика Франции в Вест-Индии (60—70-е годы XVII в.) // Французский ежегодник 1983. — М: Наука, 1985.

Губарев, В.К. Буканьеры // Новая и новейшая история. — 1985. — № 1.

Губарев, В.К. Карибский узел колониальных противоречий европейских держав в первой половине XVII века // Вопросы отечественной и всеобщей истории. Межвуз. науч. сборник — Саратов: Изд-во СГУ, 1987.

Губареву В.К За кулисами «панамской акции» (1670–1671 гг.) // Вопросы истории. — 1987. — № 11.

Губарев, В.К Флибустьеры Французской Вест-Индии (их нравы, образ жизни, обычаи) // Анналы. — Донецк ДО САМИ, 1990. — Вып. 1.

Губарев, В.К. Колонизация Сен-Кристофера (эпизод из истории французского проникновения в Вест-Индию) // Средневековый город. Вып. 10. — Саратов: Изд-во СГУ, 1991.

Губареву В.К В флибустьерском дальнем синем море-. / В кш В. Рива Паласио. Пираты Мексиканского залива — М: Фолио, 1991.

Губарев, В.К Король флибустьеров Вест-Индии / В кш Дж. Стейнбек Золотая чаша, Р. Сабатини. Одиссея капитана Блада — М: Фолио, 1992.

Губарев, В.К. Неофициальная война особенности англоиспанского колониального соперничества в Весг-Индии в 1660–1671 гг. // Наукові праці Донецького національного технічного університету. Серія «Гуманітарні науки». Вип. 57. — Донецьк ДНТУ, 2002.

13. Губарев, В.К Тортуга — цитадель флибустьеров (1630–1692 гг.) / / Наука. Релігія. Суспільство. — Донецк, 2004.

14 Губарев, В.К Компания острова Провиденс и англо-испанское соперничество в Вест-Индии в 1630–1644 гг. // Наукові праці Донецького національного технічного університету. Серія «Гуманітарні науки». Вип. 86. — Донецьк: ДонНТУ, 2005.

Губарев, В.К Флибустьерский кодекс образ жизни и обычаи пиратов Карибского моря (60—90-е годы XVII в.) // Наука. Релігія. Суспільство. — Донецк, 2005. — № 3.

Губарев, В.К Санкционирование и инвестирование корсарского промысла в Вест-Индии (первая половина XVII в.) // Наука Релігія. Суспільство. — Донецьк, 2006. — № 1.

Губарев, В.К Морской разбой в Вест-Индии как источник первоначального накопления капитала (1621–1697 гг.) // Наука Релігія. Суспільство. — Донецьк, 2006. — № 2.

Губарев, В.К. Деятельность шевалье де Фонтенэ в контексте франко-испанской колониальной борьбы за Америку (50-е годы XVII а) // Наукові праці Донецького національного технічного університету. Серія: «Гуманітарні науки». Вип. 4 (115). — Донецьк ДонНТУ, 2006.

19. Губарев, В.К Братство «Веселого Роджера» //Вокруг Света— 2008. — № 10.

Губарев, В.К. Пираты Карибского моря: Жизнь знаменитых капитанов /. — ML: Эксмо, Яуза, 2009.

Губарев, В.К Загадка А.О. Эксквемелина, врача и пирата // Медицина в художніх образах: Стапі Вип. 7. Укладач і голов, ред. К.В. Заблоцька — Донецьк: Донецький мед. ун-т, Норд-прес, 2009. —С. 93—101.

Губарев, В.К Рейдерские операции К Мингса в Вест-Индии в конце 50 — начале 60-х годов XVII в. // Історичний вісник 36. наук праць. Вип. 1. — Донецьк Д онНТУ, 2010. — С 93—104.

Губарев, В.К. Испанский набег на Тортугу в 1635 году // Морская война — 2010. — № 1 (9) — С 2–5.

Констам, Э. Пираты. Буканьеры, флибустьеры, приватиры XVII–XIX вв. / Энгус Констам. — М: Эксмо, 2008.

Констам, Э. Пираты всеобщая история от Античности до наших дней / Энгус Констам — М: Эксмо, 2009.

Кушнир, A.B. Колонизация Антильских островов и англофранцузское соперничество в Вест-Индии, XVII — первая половина XVIIIBBJ Дис… канд. ист. наук 07.00.00,07.00.03: Москва, 2003.

Маховсхий, Я. История морского пиратства / Яцек Махов- ский. — М: Наука, 1972.

МерьвНу Ж. Энциклопедия пиратства / Жан Мерьен. — М; ТЕР- РА — Книжный клуб, 1999.

Нойкирхен, X. Пираты: Морской разбой на всех морях. Предисловие АБ. Давидсона / Хайнц Нойкирхен. — М; Прогресс, 1980.

Роюжинский, Ж Энциклопедия пиратов / Жан Рогожинский. — М: Вече; А Корженевский, 1998.

Свет, ЯМ. Пираты антильских морей // Новая и новейшая история. — 1966. — № 1–2.

AVbady lasierra, I., Acostay Calbo, J. J. de. Historia geografica, civil у natural de la Isla de San Juan Bautista de Puerto-Rico. Nueva edicion / Fray Inigo Abbad у Lasierra, Jose Julian de Acosta у Calbo. — Puerto-Rico: Imprenta у Libreria de Acosta, 1866.

Alcedo, A. de, Thompson, G. A. The geographical and historical dictionary of America and the West Indies. 5 vols. — L; J. Carpenter, 1812–1815.

34 Alsedo у Herrera, D. de, Zaragoza, J. Piraterias у agresiones de los Ingleses у de otros pueblos de Europa en la America Espana desde el siglo XVI al XVIII, deducidos de las obras de Dionisio de Alsedo у Herrera / Dionisio de Alsedo Herrera, Justo Zaragoza. — Sevilla- Renacimiento, 2005.

3 5. Anderson, C. L. G. Old Panama and Castilla del Ото; a narrative history ofthe discovery, conquest, and settlement by the Spaniards of Panama, Danen, Veragua, Santo Domingo, Santa Marta, Cartagena, Nicaragua, and Peru* including., the daring raids of Sir Francis Drake, the buccaneers in the Caribbean and South seas, the sack of the city of old Panama by Henry Morgan, and the story of the Scots colony on Caledonia bay / Charles Loftus Grant Anderson. — Boston: The Page Company, 1914

Archenholz J. W. von. Histoire des flibustiers / Johann Wilhelm von Archenholz. — Paris: Chez Henrichs, 1804.

Barbour, V. Privateers and Pirates of the West Indies // The American Historical Review. — April 1911.—VoL XVI. — N 3.

Bishop, F. Panama, past and present / Farnham Bishop. — N.Y: The Century Co, 1916.

Blond, G. Histoire de la flibuste /George Blond — Paris: Stock, 1969.

BoUand, 0. N. The Formation of a Colonial Society Belize, from Conquest to Crown Colony / O. Nigel Bolland — Baltimore; L* The Johns Hopkins Univ. Press, 1977.

Bradford, A S. Flying the black flag: a briefhistory ofpiracy / Alfred S. Bradford — London; Westport (Conn.): Praeger, 2007.

Breverton, T. Admiral Sir Henry Morgan: «king of the buccaneers» / Terry Breverton. — Gretna, La* Pelican PubL, 2005.

Bridges, G. VP. The annals of Jamaica 2 vols. / George Wilson Bridges. — L: John Murray, 1827. — VoL I.

Burg; В. Я Sodomy and the Pirate Tradition: English Sea Rovers in the Seventeenth-century Caribbean / Barry Richard Burg.—N.Y.; L'New York University Press, 1995.

Burney, J. A Chronological History of the Discoveries in the South Sea or Pacific Ocean; Illustrated with Charts: To the year 1723, including a history of the buccaneers of America / James Burney. — L: Printed by Luke Hansard, 1816. — VoL 4.

Burney, J. The History of the Buccaneers of America / James Burney. — L: L Hansard and Sons, 1816; L, 1949; N.Y: W.W. Norton and Company Inc, 1950.

Butel P. Les Caraibes au temps des flibustiers, XVI–XVII siecles / Paul ButeL — P., 1982.

Cambeira, A Quisqueya la bella the Dominican Republic in historical and cultural perspective / Alan Cambeira — Armonk, N.Y: ME Sharpe, 1997.

Camus, M. C. L'ile de la Tortue au coeur de la Flibuste сагаїЬе. Preface de Pierre Pluchon / Michel Christian Camus. — Paris; Montreal, 1997.

Corse, Я The Age of Piracy; a History / Robert Carse. — N.Y; Toronto: Rinehart & Co., Inc, 1957.

Grouse, N. M French Pioneers in the West Indies, 1624–1664 / Nellis Maynard Crouse. — N.Y: Columbia University Press, 1940.

52 Crouse, N. M. The French Struggle for the West Indies, 1665–1713 / Nellis Maynard Crouse. — N.Y: Columbia university press, 1943.

53. Cvdtru, P. Le Commandern- de Poincy a Saint-Christophe // Revue de Thistoire des colonies francaises. — 1915. — 3e Trimestre. — P. 289–354.

54 Demoliere, И. Aventuriers francais / In: La France maritime 4 vols: Tome I / Publ par A. Grehan. — Paris: Postel, 1837. — pp. 42–45.

Demoliere, H. Flibustiers / In: La France maritime 4 vols: Tome I / Publ par A. Grehan. — Paris: Postel, 1837. — pp. 164–168.

DessaSes, A. Histoire generale des Antilles. Т. 2 / Adrien Dessalles. — Paris: Libraire-Editeur, 1847.

Dobson, N. A History of Belize / Narda Dobson. — Port of Spain: Longman Caribbean Ltd, 1973.

Earle, P. The sack of Panama: Captain Morgan and the battle for the Caribbean / Peter Earle — New Yon Thomas Dunne Books/St Martin's Press, 2007.

PernandeZj L. Historia de Costa Rica durante la dominacion espanola 1502–1821 / Leon Fernandez. — Madrid Manuel Gines Hernandez, 1889; San Jose: Ed Costa Rica, 1975.

Firth, С. H. The capture of Santiago, in Cuba, by Captain Myngs, 1662 // The English Historical Review, 1899, Vol. XIV (Number LV) pp. 536–540.

Fontenai, ML de, Dommron, L. Le voyageur francois,ou Laconnois- sance de Гапсіеп et du nouveau monde 42 vols. Т. 9—11 / Comp, par M Pabbe J. de Laporte — Paris: Chez Vincent, 1765–1795.

Frostin, Ch. Les revokes blanches a Saint-Domingue aux XVI Ie et XVIIIe siecles / Charles Frostin. — P; Ecole, 1975.

Gau, J. у F. El Filibusterismo / Jacques у Francois Gall — Mexico; Buenos Aires: Fondo de Cultura Econ mica, 1957.

64 Gosse, Ph. The Pirates' Who's Who, Giving Particulars of the Lives & Deaths of the Pirates & Buccaneers / Philip Gosse — Glorieta, New Mexico: Rio Grande Press, 1924.

Guerin, L Histoire maritime de France contenant l'histoire des provinces et villes maritimes, des combats de mer depuis la fondation de Marseille, 600 ans avant J.-C, de la flibuste, des navigations, voyages autour du monde, naufrages celebres, dScouvertes, colonisations, de la marine en general, avant, pendant et depuis le regne de Louis XlVjusqu'a Гаппёе 1850. Т. 4 / Leon Guerin. — Paris: Dufour et Mulat, 1851.

Guerin, L. Histoire maritime de France Depuis la Fondation de Marseille jusqu'a la paix deNimegue / Leon Guerin. — Paris; Chez Abel Ledoux, 1863.

Guet, I. Origines de la Martinique Le colonel Francois de Collart et la Martinique de son temps: colonisation, sieges, revoltes et combats de 1625 a 1720 / Isidore Guet — Vannes: Lafolye, 1893.

Horing, С. Н. The Buccaneers in the West Indies in the XVII Century / Clarence Henry Haring.—N.Y: E P. Dutton and Company, 1910; Hamden, Conn; Archon Books, 1966.

Heini, Я a, Heira, N. G. Written in Blood The Story ofthe Haitian People 1492–1971 / Robert Debs Heinl,Nancy Gordon HeinL — Boston: Houghton Mifflin Company, 1978.

Howard, E. Sir Henry Morgan, the Buccaneer. 3 vols / Edward Granville Howard — L: Henry Colburn, Publ, 184Z

Howard Pyle's Book of Pirates Fiction, Fact & Fancy concerning the Buccaneers & Marooners ofthe Spanish Main: From the writing & Pictures of Howard Pyle: Compiled by Merle Johnson / Howard Pyle — N.Y. — L: Harper and Brothers Publ, 1921.

Johnstone, С. I. Lives and voyages of Drake, Cavendish, and Dampier: including a view of the history of the buccaneers. Third edition / Christian Isobel Johnstone. — Edinburgh: Oliver and Boyd, 1837.

Konstam A., McBride A. Pirates 1660–1730 / Angus Konstam, Angus McBride. — Oxford Osprey Pub» 1998.

Konstam A., McBride A. Buccaneers, 1620–1700 / Angus Konstam, Angus McBride. — Oxford Osprey, 2000.

Konstam, A. Scourge of the seas: buccaneers, pirates and privateers / Angus Konstam — Oxford Osprey Publ., 2007.

Konstam, A. Piracy: The Complete History / Angus Constam. — Oxford Osprey PubL, 2008.

Kupperman, К 0. Providence Island, 1630–1641: the other Puritan colony / Karen Ordahl Kupperman. — Cambridge; New York Cambridge University Press, 1993.

La Bruyere, Я La marine de Richelieu / Rene La Bruyere. — P; Peyronnet, 1958.

Lane, К E. Pillaging the empire: piracy in the Americas, 1500–1750 / Kris E Lane.—N. Y; ME Sharpe, 1998.

Lane, К E. Blood and silver a history of piracy in the Caribbean and Central America / Kris E Lane. — Oxford Signal Books, 1999.

Latimer, J. Buccaneers of the Caribbean: how piracy forged an empire / Jon Latimer. — Cambridge, Mass; Harvard University Press, 2009.

82 Unon-Chipon, S., Requemora, S. Les tyrans de la mer pirates, corsaires et flibustiers / Sophie Linon-Chipon, Sylvie Requemora. — P; Presses Paris Sorbonne, 2002.

little, В. The Sea Rover's Practice: Pirate Tactics and Techniques, 1630–1730 / Benerson Little — Washington, D.C: Potomac Boob, Inc, 2005.

Longfield-Jones, G. M. Buccaneering doctors // Medical History. — 1992.-N 36. —pp. 187–206.

Macias Domiriguez, 1. Cuba en la primera mitad del siglo XVTI / Isabelo Macias Dominguez. — Sevilla, 1978.

Maries, J. L. de. Histoire descriptive et pittoresque de Saint-Do- mingue Haiti / Jean Lacroix de Maries. — Tours: Ad Marne et С, 1862.

Marley, D. Pirates and Privateers of the Americas / David F. Marley. — Santa Barbara: CA iLa ABC–Clio, 1994.

Marley, D. Wars of the Americas: A Chronology of Armed Conflict in the New World, 1492 to the Present / David F. Marley. — Santa Barbara ABC–CLIO, 1998.

Marley, D. F. Pirates of the Americas. Vol. 1–2 / David F. Marley. — Santa Barbara, Calif; ABC–CLIO, 2010.

Mose field, J. On the Spanish Main; or, Some English forays on the Isthmus of Danen. With a description ofthe buccaneers and a short account of old-time ships and sailors / John MasefielcL–L: ethuen and Co. Ltd, 1906.

Mattbag, E. Haitian-Dominican counterpoint nation, state, and race on Hispaniola / Eugenio Matibag. — N.Y; Palgrave Macmillan, 2003.

Merrien, J. Histoire mondiale des pirates, flibustiers et negriers / Jean Merrien. — P; Les Editions Bernard Grasset, 1959.

Mints, S. L. Colbert's West India policy / Stewart Lea Mims. — New Haven: Yale Univ. Press; L: Henry Frowde; Oxford OUP, MCMXII [19121

Morales Carrion, A Puerto Rico у la lucha por la hegemonia en el Caribe colonialismo у contraband©, siglos XVI–XVI11 / Arturo Morales Carrion. — San Juan, P.R; Centra de Investigaciones Historicas, Editorial de la Universidad de Puerto Rico, 1995.

Moreau de Saint-Mery, M. L. E. Description topographique, physique, civile, politique et historique de la partie francaise de l'ile Saint-Domingue. par M L E. Moreau de Saint-Mery. Tome premier. — Philadelphie Chez l'auteur; Paris: Chez Dupont, 1797.

Moreau de Saint-Mery, М L. Е. Description topographique, physique, civile, politique et historique de la partie francaise de Tile Saint- Domingue- par M L. E. Moreau de Saint-Mery. Deuxieme edition. Tome deuxieme — Paris: Ed Par L Guerin et С, 1875.

Mot a, F. Piratas en el Caribe / Francisco Mota — La Habana* Casa de las Americas, 1984.

Newton, A. P. The Colonising Activities ofthe English Puritans. The last phase of the Elizabethan Struggle with Spain / Arthur Percival Newton. —N.Y; Kennikat Press, 1966.

Newton, A. P. The European nations in the West Indies, 1493–1688 / Arthur Percival Newton. — L; A. and С Black, Ltd, 1933.

Nmezfimenez, A. Isla de Pinos: piratas, colonizadores, rebeldes / Antonio Nunez Jimenez. — La Habana, Arte у Literatura, 1976.

Oeuvres completes de Voltaire Tome dix-huitieme — Paris: Libraire de L. Hachette et С, 1876.

Paula Garcia Pelaez, F. de. Memorias para la historia del antiguo reyno de Guatemala. Tomo II / Francisco de Paula Garcia Pelaez. — Guatemala: Establedmiento tip. de L Luna, 1852.

Pawson, M., Bidsseret, D. Port Royal, Jamaica / Michael Pawson, David Buisseret — Kingston, Jam; Bridgetown; Port of Spain, Trinidad and Tobago: University of the West Indies Press, 2000.

Репа Baffle, M. A. La isla de la Tortuga plaza de armas, refugio у seminario de los enemigos de Espana en Indias / Manuel Arturo Pena Batlle — Madrid Ed Cultura Hispanica, 1977.

Perron, J.-F. Flibustiers, corsaires et pirates: Pimpact de leurs actions sur le declin de PEmpire espagnol d'Amerique au XVIIe siecle / Jean-Francois Perron. — Chicoutimi: Universite du Quebec a Chicoutimi, 2001.

Peytraud, L L'esclavage aux Antilles francaises avant 1789: d'apres des documents inedits des archives coloniales. — Paris: Hachette, 1897.

Pezuela, J. de la. Historia de la Isla de Cuba Tomo II / Jacobo de la Pezuela — Madrid Carlos Bailly-Bailliere, 1868.

Placide-Justin, M, Barskett, J. Histoire politique et statistique de Pile d'Hayti, Saint-Domingue; ecrite sur des documents officiels et des notes communiquees par Sir James Barskett / M Placide-Justin, James Barskett — Paris: Briere, 1826.

Plaza, J. А. de. Memorias para la historia de laNueva Granada desde su descubrimiento hasta el 20 de julio de 1810 / Jose Antonio de Plaza. — Bogota: R. Gonzalez, 1850.

Pringle, P. Jolly Roger. The Story of the Great Age of Piracy / Patrick Pringle.—N.Y: W.W.Norton, 1953; Mineola,N.Y: Dover Publ, 2001.

Pritchard, J. In search of empire: The French in the Americas, 1670–1730 / James Pritchard — Cambridge: CUP, 2004

Raynal, G.-Th. Histoire philosophique et politique des etablissements et du commerce des europeens dans les deux Indes. Tome 5 / Par Guillaume-Thomas Raynal. — Geneve: [s.n.], MDCCLXXXI [1781].

Roberts, W. A. The Caribbean. The Story of Our Sea of Destiny / Walter Adolphe Roberts.—N.Y; Negro Universities Press, 1969.

114 Rodway, J. The West Indies and Spanish Main / James Rod- way. — L: T Fisher Unwin, The Story of the Nations; N.Y: GP Putnam's Sons, 1896.

Ronciere, Ch. de la. Histoire de la marine fran^aise T. 3–5 / Charles de la Ronciere — P: E Plon, Nourrit, 1906–1919.

Servant, G. Les Compagnies de Saint-Christophe et des lies de PAmerique (1625–1653) // Revue francaise d'histoire d'outre-mer. — Paris, 1913. — 4e Trimestre — pp. 385–482.

Sidney Daney de MarctHac. Histoire de la Martinique, depuis la colonisation jusqu'en 1815.6 vols. — Fort-Royab E Ruelle, 1846.—Т. 1.

Skrok, Z. Swiat piratow morskich / Zdzislaw Skrok — Gdansk: Wydawnictwo Morskie, 1982.

Snelders, S. The devil's anarchy: The sea robberies of the most famous pirate Claes G. Compaen, and The very remarkable travels of Jan Erasmus Reyning, buccaneer / Stephen Snelders. — Brooklyn, N.Y: Autonomedia, 2004.

Southey, T. Chronological History of the West Indies. 3 vols / Thomas Southey. — L: Longman, Rees, Orme, Brown, and Green, 1827.— Vol. II.

Souvestre, E. Loin du pays, etudes sur les colonisations francaises / Emile Souvestre — Paris: Michel-Levy freres, 1865.

Stevans, С. M The Buccaneers and Their Reign of Terror An Authentic History / Charles McClellan Stevans. — N.Y: Hurst and Company, 1899.

Stockton, F. К Buccaneers and Pirates of Our Coasts / Frank Richard Stockton.—N.Y: The Macmillan Company; L The Macmillan and Co, Ltd, 1919.

Stone, W. L The Buccaneers of America II // The Continental Monthly: devoted to literature and national policy. — New York and Boston: J. R. Gilmore. — VoL 3, Issue 6, June 1863. — pp. 703–714; VoL 4, Issue 2, August 1863. — pp. 175–188.

Sue, E. Histoire de la marine francaise. 4 vols. Tome III / Eugene Sue. — Paris: Depot de la librairie, 1845.

Buccaneers of the Spanish Main // Harper's New Monthly Magazine. Vol. 11, Issue 64, September 1855. — pp. 514–523.

Tbomazi, A. Les Flottes de l'or. Histoire des galions d'Espagne / Auguste Thomazi — P: Payot, 1956.

Thorribury, W. The monarchs of the Main / Walter Thorn- bury. — L: Routledge, Warne and Routledge, 1861.

Thornton, A. P. West India policy under the Restoration / Archibald Paton Thornton. — Oxford Clarendon Press, 1956.

UlUvarri, S. Piratas у corsarios en Cuba / Saturnino Ullivarri. — Sevilla Editorial Renacimiento, 2004.

Van Tenac, Ch. Histoire generale de la marine; comprenant les naufrages celebres, les voyages autour du monde, les decouvertes et colonisations, l'histoire des pirates, corsaires et negriers, exploits des ma- rins illustres, voyages dans les mers glaciales, guerres et batailles navales, jusqu'au bombardement de Tanger et la prise de Mogador par le Prince de Joinville. Ёd splendidement illustree. Publice sous la direction de m. Van Tenac Tome III. — Paris: E. et V. Penaud, 1853.

Waugh, A. A family of Islands. A history of the West Indies from 1492 to 1898 / Alec Waugh. — Garden City: Doubleday and Co, 1964.

Williams, W. L. Sir Henry Morgan, the Buccaneer / W. Llewelyn Williams / In: The Transactions of the Honourable Society of Cym- mrodorion. Session 1903–1904.—L* Issued by the Society, 1905.—pp. 1—42.