В свите «царя Никиты»

Оглушенный неожиданным взлетом на немыслимую властную высоту, Брежнев, несомненно можно предположить, долго не мог прийти в себя. Никогда, не будучи заносчив и высокомерен, он даже в самых своих честолюбивых мечтах и помыслить не смел о такого рода должностях. Тем более что причины случившегося, и не только с ним, он не понимал и даже не мог толком предположить. Больше того, получив четко прописанную в партийном уставе должность Секретаря ЦК партии, он никаких соответствующих указаний от Сталина не получил, не спешили помочь ему в этом и старшие товарищи по Президиуму.

Но сами-то «старшие товарищи»— Берия, Ворошилов, Каганович, Микоян, Молотов и Хрущев отлично понимали замысел своего старого вождя. Это сталинское ядро сложилось уже с начала тридцатых годов, а отчасти даже и ранее. Все они в тяжкие предвоенные, военные и восстановительные годы достойно выполняли свой долг перед государством. Да, в том числе и Берия, за ним навсегда останется резкое уменьшение репрессий, чистка кадров Госбезопасности от понятно каких лиц, но главное — блистательное выполнение «атомного проекта». Однако наступило другое время во внешней и внутренней политике, идеологии и культуре, выросло поколение хорошо образованных людей. Этой новой эпохе «старшие» уже не соответствовали. Так и показало время: только Хрущев нашел в себе силы для перемен, хотя и ненадолго.

Впрочем, практическая часть сталинского замысла по обновлению кадров очевидна, она понятна без труда. Однако главная его суть была сокрыта глубоко, ибо цель слишком велика. Сталин осознал, что, только став на твердую русско-патриотическую почву, Советский Союз преобразуется идейно и сделается государственно несокрушим. Кто же станут исполнителями грандиозного плана? Стоит присмотреться в этом смысле к высшим партийным кадрам. Берия — якобы грузин, но с явными еврейскими корнями, а главное — осатанелый русофоб, что он сразу и выказал после кончины Сталина. У Ворошилова и Молотова были жены еврейки, обе они дружно проявили свои внутренние симпатии после создания государства Израиль, последнюю даже пришлось изолировать. О Кагановиче нечего и говорить, хотя лично Сталину он остался предан до конца своих преклонных дней. Хрущев был русский и супруга его тоже, но ничего из русских коренных идей не водилось в его пустоватой голове.

Ранее Сталин надеялся в дальних этих планах на Жданова, но он скончался молодым (помогли ему или нет, до сих пор не выяснено, однако подозрения велики). И вот теперь он избрал русского Маленкова — дельного, способного, образованного, и пытался окружить его молодыми соратниками, готовыми сменить старых. Увы…

В этих условиях, совершенно очевидно, никакой помощи Брежневу оказать «старшие» не могли, да вряд ли и хотели: пусть помогают ему те, кто выдвинул… О действиях же самого Брежнева на рубеже 1952–1953 годов известно до скудости мало. По записям Кремлевского кабинета Сталина видно, что в октябре и ноябре он трижды успел принять Брежнева у себя (скорее всего — совместно с Маленковым). Но о чем шла речь, не известно ничего. Более того: даже не выяснено, какой именно участок в партийном хозяйстве ему поручили или собирались поручить.

В жизни любого человека большое, даже великое, всегда соседствует с малым, повседневным. В эту самую сложнейшую для Брежнева пору неожиданно решился исключительно важный для него самого и всей его семьи вопрос: он в новой своей должности получил квартиру в знаменитом впоследствии доме на Кутузовском проспекте, который тогда только-только был построен. Прожить ему там довелось ровно тридцать лет, вплоть до самой кончины.

Вдова четко запомнила время получения квартиры:

«Сразу же, как Леню избрали секретарем ЦК, в октябре 1952 года. Несколько квартир в этом подъезде числились в резерве ЦК. Иногда в них жили руководители зарубежных компартий, приезжая ненадолго в Москву. Вот нам и выделили эту квартиру. В другой, на четвертом этаже, позднее поселился Андропов. Она не очень удобная, шумная… Став Генеральным секретарем, Леонид Ильич имел возможность взять более удобную квартиру, вот хотя бы в том крыле, — и показала в сторону корпуса, окна которого выходят на Москву-реку.

Тогда этот корпус еще не был построен — его возвели позднее. А мы как-то прижились здесь: так много переезжали в прежние годы, что устали от бесконечных перемен места жительства. Да мы неудобства и не ощущали, потому что больше жили на даче в Заречье. Там и просторно, и воздух чистый. Позднее к нашей квартире присоединили соседнюю трехкомнатную секцию — там жили наши дети. После смерти Лени ее опять отделили. Теперь там живет наш внук Леня со своей семьей. А с другой стороны две комнаты присоединили — в них Галя жила после развода с первым мужем».

И вот неожиданно случилось событие, последствия которого тающим эхом слышны по сей день: умер Сталин. В ночь на 2 марта у него произошел инсульт, он потерял речь. Утром 5 марта скончался. Подавляющая часть народа искренне скорбела, в том числе и Брежнев. Всех тогда — свидетельствую как молодой очевидец — волновало: что будет, а главное — кто будет…

Ответ не заставил себя ждать. Уже на другой день после кончины Сталина «старшие товарищи» полностью взяли власть в свои руки, бесцеремонно отбросив большинство молодых сталинских выдвиженцев. В особо унизительном положении оказался Брежнев, его «задвинули» одновременно из кандидатов в Президиум, а также из Секретарей ЦК. Кажется, с ним даже не побеседовали. Старички спешили поделить меж собой сталинское наследство, до таких ли обрядовых мелочей!..

Поделили. Во главе стала неоформленная «тройка» — Маленков (номинальный глава государства), Хрущев, возглавивший партаппарат, и Берия, который собрал под свою нечистую лапу Госбезопасность и МВД, включая войсковые части, он правил фактически, но, видимо, собирался «короноваться» явно. Все это было временно и зыбко…

Ну а Брежнев? Вспомнили в конце концов и о нем. В апреле 1953 года новое руководство назначило нового начальника Главного политуправления Советской армии и флота. Им стал молодой генерал-полковник Желтов Алексей Сергеевич, уже в июне сорок первого — корпусной комиссар, прошедший в войсках всю войну. А Брежнев-то, пришло кому-то в голову, ведь тоже политработник и генерал? Туда его, в Главпур.

И стал вдруг Леонид Ильич заместителем начальника Главпура. Для недавнего Секретаря ЦК, входившего даже в Президиум, это выглядело неслыханным понижением! Тем более, что никакой вины за Брежневым не значилось. Ревность к нему со стороны старших, как якобы к любимцу Сталина? Не был он любимцем, о чем все они хорошо знали.

Дело обычное в политических разборках: надо было очистить место, в данном случае — сократить на две трети число членов высшего партийного аппарата, и все. Но старшие товарищи все же поимели совесть, пожалели обаятельного, обходительного мужика, произвели его из генерал-майоров в генерал-лейтенанты. И на том спасибо.

Главпур, как и все его подразделения от военных округов до полковых штабов, занимался тусклой рутиной, называвшейся «политическим воспитанием личного состава». Брежневу к такому делу не привыкать, он его кое-как тянул, хотя ныне масштаб его деятельности ни в коей мере не соответствовал даже деятельности в провинциальном Кишиневе. Но он был, как обычно, сдержан, своих смятенных чувств и разочарований не выказывал, с генералом Желтовым не капризничал. Есть данные, что хотели поручить Брежневу руководить флотскими политотделами, но с этим что-то не заладилось. Лето 1953-го, когда в Москве свергли Берию, Брежнев провел в родном Днепропетровске.

Меж тем в Москве, а точнее в Кремле, обстановка круто изменилась. Берия и дюжина его приближенных палачей были арестованы и вскоре расстреляны. Обвинения были им предъявлены наспех, часто просто вздорные, но в целом политически это было исключительно важным и положительным решением: во-первых, авантюрист-русофоб Берия представлял собой страшную угрозу для страны. Во-вторых, надо было навсегда и решительно пресечь деятельность внесудебной «тройки», прекратить беззаконные аресты и произвол чинов госбезопасности. Что и было сделано.

Теперь правила весьма недружная «двойка» — Маленков и Хрущев, первый возглавил правительство, второй прочно взял в руки партаппарат — нервный центр великой державы, откуда шли все нити управления. Теперь, по прошествии полувека, в свете опубликованных документов высшей власти ясно, что предложения о необходимости заботиться не только о великих стройках и атомном проекте, но и о жизненных интересах простых тружеников исходили прежде всего от Маленкова. Более того, у него уже имелась разработанная программа на этот счет, неплохо обоснованная. Существует большая вероятность предположения, что она замышлялась с благословения Сталина, ведь не случайно же он избрал себе наследника. Но крепкий и напористый Хрущев перехватил задачу в свои руки. В сентябре 1953 года на пленуме ЦК он выступил с докладом, где, по сути, от своего имени изложил путь положительных преобразований. Теперь именно он становится лидером.

Для опального Брежнева это сыграло громадную роль, с Хрущевым ему приходилось работать, он остался в памяти того с сугубо положительной стороны. Позже, после снятия Хрущева, его совершенно справедливо упрекали в «волюнтаризме и субъективизме». Эти глуповатые слова означали всегдашнюю капризность и неустойчивость Хрущева, опору его на чувства, а не на взвешенные оценки. Так у него было и с подбором кадров: нравится — значит хороший…

В конце 1958 года в ЦК проходили оживленные совещания по сельскому хозяйству. Всем было очевидно, что запущенное колхозно-совхозное наше хозяйство следует совершенствовать. Но как? Путей было немало, но горячий и сумасбродный Хрущев избрал способ самый, казалось ему, быстрый и надежный — расширение посевных площадей. Ясно, что способ этот слишком прост, чтобы стать наилучшим, что надо искать новые, чисто экономические пути… Но Хрущев оказался настойчивее всех, политика страны пошла по его пути. Возникла Целина.

Сказано — сделано. Вмиг было решено распахать миллионы гектаров целинных земель Северного Казахстана и Южной Сибири. Чисто по-хрущевски: немедленно получим необходимое стране зерно, а там… а там посмотрим. Но для того, чтобы начать, хотя бы и наспех, нужна была хоть какая-то подготовка. Нужны были и кадры для исполнения. Хрущев начал подбирать их и тут же остановился на своем давнем соратнике по Украине, добродушном, но усердном Лене Брежневе.

И вот скромный заместитель второстепенного армейского ведомства генерал-лейтенант Брежнев снова взлетает на высокую партийно-государственную должность. Хрущев снял прежнее руководство Казахстана, назначил новое: Первым секретарем стал Пантелеймон Кондратьевич Пономаренко, кубанец, волею судеб ставший после войны партийным руководителем Белоруссии, крутой партработник, о зерноводстве имевший не очень ясное представление. Вторым секретарем Хрущев назначил Брежнева — из сельскохозяйственной, мол, республики мужик, а то, что он был по образованию и опыту металлургом, Хрущев забыл.

Много позже, уже на склоне лет, Леонид Ильич вспоминал об этом: «Целина прочно вошла в мою жизнь. А началось все в морозный московский день 1954 года, в конце января, когда меня вызвали в ЦК КПСС. Сама проблема была знакома, о целине узнал в тот день не впервые, и новостью было то, что массовый подъем целины хотят поручить именно мне. Начать его в Казахстане надо ближайшей весной, сроки самые сжатые, работа будет трудная — этого не стали скрывать. Но добавили, что нет в данный момент более ответственного задания партии, чем это. Центральный Комитет считает нужным направить туда нас с П.К. Пономаренко».

Повторим, Брежнев был человек положительный, семейный, склонный к дружбе, общительный. Для него, не как для Ленина или Сталина, политика вовсе не составляла суть всей жизни. Например, сугубо домашние дела волновали его очень серьезно и занимали всегда много места в жизни. И вот как раз во время невероятных перепадов своей партийной карьеры, Брежневу, как отцу, довелось пережить немало именно семейных неприятностей, очень его волновавших.

Вернемся к беседе его вдовы с писателем Владимиром Карповым. Речь начинается с воспоминаний о Кишиневе, когда дочь Галина неожиданно увлеклась цирковым артистом, да еще не местным:

«Леня очень любил цирк. Не знаю, кто кого высмотрел: Галя его или он ее, но всяком случае, понравился ей: здоровый, красивый мужчина, умел ухаживать… Он работал эквилибристом. Очень сильный, лежа, на ногах держал лестницу, а по ней забиралось несколько акробатов, трюки выделывали. Тяжелая работа. Нужна не только сила — сложно равновесие держать. Выступление непродолжительное, а тренировки многочасовые, ежедневные.

— Говорят, он цыган?

— Нет. Он русский, донской казак из Ростова-на-Дону. Звали его Евгений Тимофеевич, фамилия Милаев. Галя, когда регистрировалась, стала Милаевой, правда, потом вернулась к нашей фамилии — Брежнева. Он почти на двадцать лет ее старше. Ну, ей нравился… Знаете как — сердцу не прикажешь!

— Надоело, наверное, сидеть дома: папа строгий, мама строгая… Захотелось на свободу…

— Когда мы заметили, что они встречаются, я с ним поговорила: «Евгений Тимофеевич, вы подумайте, Галя только-только начала в университете учиться, ей 20 лет. Вы намного ее старше, у вас все-таки двое детей…» У него в 1948 году жена умерла при родах в Ленинграде, мальчика и девочку родила — двойняшек. Умерла от заражения крови. Ему жена, конечно, нужна, но не такая, как Галя, неопытная девчонка. Вроде бы он меня послушался. Они расстались. Цирк побыл месяц и уехал, а мы в 1950 году перебрались в Молдавию. Юра, как я уже говорила, остался учиться в Днепропетровске. Я часто ездила к Юре: проверить, приготовить еду. И вот я однажды поехала к нему, а Галя: «И я с тобой поеду, провожу до Одессы». Я на машине ездила до Одессы — поездом очень долго: пересадка неудобная, поэтому до Одессы на машине, а дальше — поездом. Приехали в Одессу, пошли гулять по городу, и вдруг вижу афиши — цирк! И выступает Милаев!

— Она знала, что он будет в Одессе?

— Нет. Не знала. Случайность. Но роковая случайность. В июне Леня ушел в отпуск, и мы с ним уехали в Кисловодск. Галю не взяли, потому что она училась, надо в университет ходить на лекции. А она, как только мы уехали, сразу же в Одессу, к Милаеву. Там они и расписались. Бросила учебу — один зачет ей оставалось сдать, чтобы перейти на четвертый курс. У них уже все сговорено было, конечно. От нас только скрывала, потом я узнала, что она с ним регулярно переговаривалась по телефону. Без нашего родительского согласия и вышла замуж.

Одиннадцать лет, а потом разошлись. Галя вернулась с дочкой к нам. В соседнюю секцию пробили дверь, получилась двухкомнатная квартира у нее. Отец не хотел, чтобы был отдельный вход, хватит, как он сказал, «шляться». И потому дверь, выходящую в другой подъезд, заложили, чтобы, как отец говорил, знать, кто приходит. В общем, в нашей квартире у нее была спальня, гостиная, обставили ей эти комнаты — кресла, столик, буфет небольшой, телевизор, бар-торшер.

…Мне Леня сказал, что едет в Казахстан, хотя официально еще не был избран. Потом позвонил, чтобы мы готовились в дорогу. Леня попросил оставить эту квартиру за нами, потому что мы уже и так наездились. Ему разрешили. Мебель, вещи остались здесь. За квартиру мы, конечно, платили. Повезла я с собой Галину дочку, Витусеньку, ей было два года. Она с нами жила, потому что Галина все время разъезжала с цирком».

Да, недаром толкуют в народе: маленькие детки — маленькие бедки. Добродушному Леониду Ильичу довелось прожить всю свою долгую жизнь, подтверждая правильность этой поговорки…

Меж тем дела на Целине разворачивались быстро и круто. Нетерпеливый Хрущев торопил казахстанских руководителей, а те старались изо всех сил. 5 февраля 1954 года в Алма-Ате пленум ЦК компартии Казахстана утвердил прилетевших из Москвы Пономаренко и Брежнева в их новых должностях. Одновременно, по вздорному капризу Хрущева, деятельность прежних руководителей республики по сельскому хозяйству была почему-то признана неудовлетворительной (впрочем, новые хозяева против прежних кадров никаких гонений не проводили).

О целинной эпопее, которая была действительно героическим свершением советского народа, написано у нас очень много. К сожалению, это преимущественно расплывчатые сочинения журналистов-беллетристов или слащавые, составленные для начальства воспоминания. К этому же роду относятся и мемуары самого Брежнева, написанные льстивыми литзаписчиками. Вот один лишь образчик такого рода «художественных» описаний: «С утра раскаленное солнце начинало свою опустошительную работу, медленно плыло в белесом, выцветшем небе, излучая нестерпимый зной, а к вечеру малиново-красное, тонуло в мутной дымке за горизонтом. И снова, почти не дав роздыха, вставало на следующий день, продолжая жечь все живое. И так неделя за неделей, месяц за месяцем… 1955 год называли «годом отчаяния» на целине…»

Цитировать все это мы не станем, хотя отметим, что не речь самого Леонида Ильича здесь слышна, а стук машинки равнодушного сочинителя. Зато П. Пономаренко, человек умный и суровый, находясь уже в отставке, сумел рассказать кое-что достоверное:

«Знаете, что было там зимой 1954 года? Когда Пленум ЦК принял решение об освоении целинных земель, то сразу в Казахстанские степи стали гнать сельскохозяйственную технику, чтобы уже с весны начать работы. Гнать все подряд, без разбора: плуги, комбайны, сеялки, бороны. Станций и то не было. Просто будка в чистом поле. Поэтому все, что сюда приходило, сгружалось, засыпалось снегом, а новые грузы ставились на предыдущие и опять уходили под снег. Портились, ржавели, ломались. Атбасар, Акмолинск, другие железнодорожные станции превратились тогда в кладбище сельскохозяйственной техники. И ничего нельзя было с этим поделать, так как времени на раздумье, на какое-то планирование поставок нам не дали. Хотя отвечать, случись что, пришлось бы все равно нам».

Да, руководители «целинного проекта» в Казахстане старались, выбиваясь из сил, но из Москвы на них постоянно оказывалось жесткое давление. По докладу Хрущева, февральско-мартовский Пленум ЦК 1954 года принял специальное решение «О дальнейшем увеличении производства зерна в стране и об освоении целинных и залежных земель». Согласно этому решению, предусматривалось освоить в 1954–1955 годах в восточных районах страны не менее 13 миллионов гектар новых земель и получить с них в 1955 году около 20 миллионов тонн зерна. Хрущев лично наблюдал за положением дел на целине не только из своего московского кабинета. Его первая поездка в Казахстан состоялась уже в мае 1954 года, когда он в сопровождении Пономаренко и Брежнева побывал в колхозах и совхозах Кустанайской, Акмолинской и Карагандинской областей, уже начавших освоение целинных и залежных земель. «Штурм» целины шел безостановочно.

С чисто человеческой, бытовой, отчасти даже просто женской точки зрения тут опять-таки интересно привести краткое свидетельство о той поре его вдовы:

«Очень уставал Леня: расстояния огромные, только на самолете можно облететь. Дома бывал наездами, отдышится, и опять в дорогу. Единственной радостью его и утешением была внучка Виктория, Витусенька, которая с нами жила. Дедушку очень любила! Как он приедет — с его рук не сходила, и в постель с ним ложилась. А он, бедный, как до подушки голову склонит, так и засыпает от усталости.

В первый же год целина родила большой хлеб — 250 миллионом пудов зерна. А вот следующий, 1955 год выдался засушливым. Целина как бы сопротивлялась, сжигала людей и хлеба своим степным жаром, засыпала тучами земли, поднятой в бесконечных бурях.

Да, Леонид Ильич назвал 1955 — «годом отчаяния». Солнце выжигало посевы, которых увеличилось вдвое. Ветры срывали крыши домов, рвали линии, засыпали дороги и пашни поднятой в небо землей. Осенью Леня поехал в Москву на совещание, сказав: «Еду с чувством вины, хотя ни в чем не виноват». На совещании уверял — целина еще себя покажет. А Хрущев сердито упрекал: «Из ваших обещаний пирогов не напечешь!» Вернулся с опущенной головой».

Скверный характер Хрущева лихорадкой отзывался по всей стране. Твердый характером Пономаренко, входивший к тому же в состав Президиума ЦК КПСС, видимо, в чем-то возражал Хрущеву, а тот даже в раннюю свою пору это с трудом переносил. К тому же Пономаренко взлетел с руки Маленкова, хрущевского соперника, а того уже в феврале 1955 года Хрущеву и его сторонникам удалось снять с ключевого поста Председателя Совета министров. Участь Пономаренко была предрешена. 2–6 августа 1955 года состоялся пленум ЦК КП Казахстана, на котором был заслушан доклад Л.И. Брежнева о задачах партийной организации республики и рассмотрены организационные вопросы. П.К. Пономаренко был освобожден от обязанностей Первого секретаря ЦК КП Казахстана «в связи с переходом на новую работу». Новым руководителем Компартии Казахстана был избран Л.И. Брежнев.

Мягкий по натуре Брежнев, не имевший никакой опоры на кремлевских вершинах, оказался теперь в очень рискованном положении. Капризный и сумасбродный Хрущев слишком многое поставил политически на Целину. Он требовал успехов любой ценой, и немедленно. Ясно, что работать в и без того сложной обстановке было тяжело. В любой миг ему могла быть уготована судьба Пономаренко. Того мстительный и мелочный Хрущев сперва отправил послом в Польшу, потом в далекую Индию, затем совсем уж в незначительные страны и — на персональную пенсию в еще не преклонные для него годы. Это был, так сказать, типичный пример хрущевской «работы с кадрами». Ясно, что Брежнев намотал этот чужой опыт себе на ус (через десяток лет он припомнит все это своему прежнему «хозяину»).

Однако Хрущев весь конец 1955-го и начало 1956 года был занят подготовкой XX съезда партии, где он намеревался обновить руководство КПСС, а также низвергнуть неколебимо сохранявшийся в стране, народе и партии авторитет Сталина. Последнее сделать ему удалось, его поверхностный, состоявший из полулжи и полуправды доклад был зачитан на собраниях всей страны и вызвал у людей нечто вроде нервного шока. Поскольку выступать с обратной точкой зрения, даже по частным вопросам, не дозволялось, то эту свою цель недалекий Никита достиг: память Сталина была опорочена, и надолго. Но характерно, что честолюбивый Хрущев от этого скандального мероприятия никак свой собственный авторитет в партии и народе не повысил. Даже наоборот, что вскоре ему и аукнулось.

Зато кадровые перемены в партийном аппарате Хрущеву удались только в самой малой степени. Сталинские старики, имевшие огромный авторитет в партии, все остались на своих местах, в Президиуме ЦК. Зато в кандидаты Хрущев провел популярнейшего маршала Жукова, Фурцеву и Шепилова. Здесь он вспомнил про послушного и обаятельного деятеля Целины: имея в виду далеко идущие планы борьбы со сталинскими сторонниками, он ввел Брежнева не только кандидатом в Президиум, но и сделал его Секретарем ЦК КПСС.

Итак, через три с половиной года Брежнев оказался на той же самой карьерной лестнице, что и после сталинского XIX съезда: он кандидат высшего органа партии и ее Секретарь. Но если в первом случае его обязанности в Секретариате так и не были толком определены, то отныне он должен был контролировать как секретарь ЦК работу оборонной и тяжелой промышленности, развитие космонавтики, капитального строительства. Вскоре после XX съезда был создан специальный орган для руководства партийными организациями РСФСР — Бюро ЦК КПСС по РСФСР. Это была новая партийная инстанция с неясно определенными функциями. Председателем Бюро стал сам Хрущев, но он почти никогда не только не председательствовал, но и не участвовал в его заседаниях. Эти заседания проходили под руководством заместителя председателя Бюро ЦК КПСС по РСФСР, которым с 1958 года был Брежнев, сохранивший при этом и свой пост Секретаря ЦК.

Тут Брежневу опять повезло. Уже говорилось о повышенном внимании Хрущева к делам целинным. Второй и, пожалуй, главнейшей его слабостью стал Космос и все дела, с ним связанные. Надо объективно признать, что личные его заслуги в этой области неоспоримы и останутся навсегда достойной страницей отечественной истории. В этом деле Брежнев смог стать Хрущеву дельным и исполнительным помощником, никаких инициатив, впрочем, как обычно, не выдвигая. Из Алма-Аты он перебрался опять в Москву, благо квартира на Кутузовском проспекте по-прежнему оставалась за ним и его семьей. Как всегда, Брежнев остался верен себе, заботясь о работавших вокруг него людях. Первым секретарем Казахстана стал (наверняка с его подачи) Динмухамед Ахметович Кунаев, показавший себя впоследствии умелым царедворцем. С Брежневым у них остались самые теплые отношения, Кунаев верой и правдой служил своему покровителю и стал его опорой в республике и в ЦК.

Новые обязанности по руководству оборонной промышленностью были для Брежнева как раз не новы, он получил тут хорошую практику еще в Днепродзержинске и Днепропетровске, знал многие вопросы, знал отчасти и кадры, работавшие в отрасли. Как всегда, находил общий язык с людьми, а люди на этот раз были поистине выдающиеся. Космическим конструкторским бюро уже тогда руководил СП. Королев, а в Государственную комиссию входили министр вооружения СССР Д.Ф. Устинов, маршал артиллерии Н.Д. Яковлев и генерал-полковник М.И. Неделин. Когда Брежнев стал секретарем ЦК, в Южном Казахстане полным ходом шло строительство космодрома Байконур, возглавляемое генералом Г.М. Шубниковым. В это же время в армии создавались подразделения ракетных войск, производились первые единицы советских межконтинентальных ракет. Брежнев включился в эту работу, и, верный своему стилю, он не стал ничего перестраивать или менять, но старался помочь таким людям, как Королев, Шубников или Неделин. Правда, Брежнев никогда не брал на себя ответственность, когда надо было одобрить или отклонить тот или иной проект, и всегда в трудных вопросах обращался к Хрущеву, и тот решал сложные вопросы.

Нет сомнений, что Брежнев увлекся порученным ему делом. Не станем тут ссылаться на чужих литзаписчиков его слащавых «воспоминаний», но вот поздние и очень достоверные свидетельства вдовы на эту тему привести уместно:

«Он, как всегда, загорелся делом, с увлечением говорил о том, что ему поручено. Даже не мог сидеть на месте от волнения, начинал ходить по комнате. А я сижу, слушаю его, и сердце у меня замирает от страха: уж такие направления ему Политбюро назначило курировать — оторопь берет! Судите сами — вся оборонная промышленность, все дела гражданской авиации, и самое новое, малоизвестное, тогда оно только начиналось — освоение космоса.

— Да, дела ответственные. Все связано со строгой секретностью. До перестройки мы почти ничего не знали об этих областях нашей промышленности и экономики. Наверное, много поездок по стране, особенно на космодром Байконур?

— Космодрома тогда еще не было, только шел выбор места для него. Намечалось несколько районов — на Севере, на просторных полях Северного Кавказа и в других местах. А Леня предложил казахстанские степи: он их видел, знал, когда работал на целине. Там осталось еще много нетронутых земель. Что касается северокавказских полей, то придется забирать под космодром плодородную пахотную землю. На Дальнем Севере климат очень суровый. В общем, согласились с его мнением и приняли постановление создавать космодром в Байконуре. Вот там, с первых колышков, начинал Леня практическое освоение космоса. Теорией занимались крупнейшие ученые — академики Келдыш, Королев… Строительством на месте руководил Главнокомандующий ракетными войсками маршал Неделин. Подготовкой ракетоносителей ведал министр оборонной промышленности Устинов».

Да, история освоения космического пространства в тот период — поистине легендарное время! Сейчас это уже воспринимается как прекрасная сказка, а о нынешнем состоянии этой области науки и техники теперь, после утопления в океане космической станции «Мир», даже вспоминать-то больно и неприятно. И тем не менее скромный партработник Брежнев так или иначе стоял и за первым полетом человека в космос и останется в памяти вместе с обаятельнейшим русским парнем Юрой Гагариным, и первой женщиной-космонавтом, героической и скромной Валей Терешковой, и, конечно, выдающимся деятелем нашего Отечества Сергеем Павловичем Королевым. Литзаписчики Брежнева несомненно опирались на его собственное мнение, когда написали о Королеве:

«Одни считали его ученым, другие — конструктором, третьи — организатором науки, вольно или невольно противопоставляя эти понятия. Думается, наука и техника XX века настолько тесно слились воедино, что не всегда можно провести грань: вот здесь кончаются фундаментальные исследования, а здесь начинаются прикладные. Масштаб личности Королева тем и велик, что он соединил в себе выдающегося ученого, прекрасного конструктора и талантливого организатора. Именно такой человек необходим был новому огромному делу — человек, всю свою жизнь без остатка посвятивший единой цели. Наверное, иначе и нельзя в век, когда наука становится непосредственной производительной силой, когда роль ее в жизни общества необычайно возросла…

Сергей Павлович приходил ко мне в ЦК всегда с новыми планами, деловым, озабоченным. Это был очень жизнелюбивый человек, с большим чувством юмора. Случалось иногда так: зайдя по делу, он вдруг откладывал в сторону бумаги и рассказывал какой-нибудь случай, происшедший в конструкторском бюро или на космодроме. Рассказывал увлеченно, с юмором. Иногда пересказывал шутливую историю, выдуманную его сотрудниками о нем самом. Королев был строг, требователен и к себе, и к своим товарищам, но держался всегда просто. Это очень помогало в работе».

Здесь нужно добавить еще немного, чтобы полностью завершить «космический сюжет» в жизнеописании Леонида Ильича. Сменив Хрущева на посту Генерального секретаря, обладая, как кажется, всей полнотой власти в стране, по-прежнему преданно любя космическое дело, он не смог продолжить хрущевского броска в этом направлении на том же уровне. Именно не смог, а не захотел. Не обладал он волей и настойчивостью Хрущева. А тут еще пошли неудачи. Сперва трагически погиб в космосе замечательный Комаров, потом возвратились в спускаемом аппарате сразу три мертвых тела… А расходы росли и росли, и конца тому не предвиделось… И американцы нас тут сумели обогнать и первыми высадились на Луну…

В этих условиях настаивать на проведении и расширении комической программы значило бы брать на себя большую политическую ответственность за все возможные последствия, в том числе и неудачи. А вот к этому Брежнев был органически неспособен по самой сути своей заурядной натуры. И космос не то чтобы он лично свернул, а при нем, так сказать, свернули… Одно ведомство попросило отсрочку… Другое не выполнило заданий… Третье и четвертое попросили дополнительных ассигнований… При Сталине такого быть не могло, при Хрущеве нытиков ждали бы неприятности. А Брежнев сам не хотел уже напрягаться и другим позволял такое же.

Так еще в семидесятых годах наша родина уступила первое место в космосе Соединенным Штатам Америки. А теперь… но о том не будем говорить, не станем бередить давние и недавние наши раны…

На политическом своем поприще Брежнев лишь в 1957 году, уже пятидесяти лет от роду, стал непосредственным участником острой схватки в борьбе за высшую власть в Кремле.

Хрущев после XX съезда не приобрел полного всевластия в Президиуме ЦК, более того, его антисталинская истерия, принесшая огромный вред всему мировому коммунистическому и революционному движению, сплотила его многочисленных противников. Маленков, Молотов и Каганович, заручившись поддержкой большинства других членов Президиума, включая Ворошилова, попытались снять Хрущева с поста Первого секретаря ЦК. 18 июня 1957 года на заседании Президиума они предъявили свои претензии Хрущеву и потребовали его отставки. «Коллегиальность», о нарушениях которой при Сталине неоднократно говорил Хрущев, казалось, торжествовала: большинство диктовало свое решение явному меньшинству. Все по уставу и традициям партии. Некоторую пикантность событиям придавало то, что новоявленный ставленник Хрущева Секретарь ЦК Шепилов вдруг принял сторону его противников (так и остался в истории с длинным и смешным прозвищем: «и примкнувший к ним Шепилов»…).

Наплевал Хрущев на все партийные обряды и отказался подчиниться сталинским старичкам, в том числе и «примкнувшему к ним Шепилову». Он через их голову прямо обратился к Пленуму ЦК, где его назначенцы уже составляли несомненное большинство.

В эти драматические дни Брежнев проявил лучшие свои качества. Оказавшись вместе с Хрущевым в меньшинстве, видя против себя знаменитых в партии и стране сталинских деятелей, он не переметнулся на их сторону, а остался верен тому, который его выдвинул и возвысил. Он деятельно помогал Хрущеву в созыве внеочередного Пленума. По-своему это был шаг вполне революционный. Пленум по докладу Хрущева снял с постов всю сталинскую верхушку, приличия ради оставили на некоторое время лишь престарелого Ворошилова на его декоративном посту Председателя Верховного совета СССР.

Хрущев щедро вознаградил своих молодых сторонников: Брежнев, Маршал Жуков, Фурцева и еще кое-кто сразу вошли в число полноправных членов Президиума ЦК КПСС. Так Леонид Ильич, которому недавно миновало пятьдесят лет, утвердился в высшем органе партии. И довелось прибывать ему там еще ровно четверть века. А вот о его дальнейшем взлете ни его сотоварищи, ни тем более он сам и помыслить в то время даже не могли…

Укрепив свое личное положение в руководстве партии, Брежнев, как всегда, озаботился окружить себя старыми, проверенными соратниками. Первым в Москве появился верный «Костя» — из Кишинева невзрачного Черненко перевели в Москву в аппарат отдела пропаганды ЦК КПСС. Пару лет спустя непосредственно в Секретариат самого Брежнева был переведен Цуканов, он сделался помощником Брежнева в Бюро ЦК по РСФСР, должность не звонкая, зато определенная. И наконец, тогда же начал столичную карьеру в качестве пока лишь инструктора ЦК КПСС молдавский сотоварищ Брежнева Трапезников.

Хрущев был не только деятелен, но и мелочно суетлив. Впавший в глубокую дряхлость Ворошилов на посту липового «президента» Советского Союза ужасно раздражал его, хотя казалось бы, чего уж… Народ привык к нему еще с двадцатых годов. Но неуемный Никита скинул Ворошилова в мае 1960 года, а вместо него переставил на этот заметный, но пустой пост… Леонида Ильича, своего любимца.

…Западные «советологи», знавшие нашу страну по советским газетам и отчетам своих собственных газетных корреспондентов, которые обитали исключительно в столице, были в курсе московских сплетен, но ничего не видели далее Садового кольца. Ясно, чего все это стоило. Так вот, «советологи» непосредственно в 1960-м и позже дружно судачили, что новый пост есть серьезное «понижение» Брежнева. Разумеется, это полный вздор. В Советском Союзе значимость деятеля определялась не нарицательным должностным уровнем, а фактической близостью к принятию важнейших решений партийно-политическим руководством. Брежнев членство в Президиуме сохранил, близость к Хрущеву тоже. Следовательно, «рокировочка», как выражался один вполне ничтожный будущий наш руководитель, не означала ровным счетом ничего.

Однако для личной судьбы Леонида Ильича как государственного деятеля новая служба сыграла безусловно отрицательную роль. До самого последнего времени об этой стороне его жизни почти ничего не было известно. Лишь относительно недавно появились воспоминания невеликого сотрудника аппарата Верховного Совета СССР в брежневскую эпоху Юрия Королева. Написанные просто и безыскусно, эти свидетельства точны и представляют собой немалый интерес.

«Леонид Ильич Брежнев занимал пост Председателя Президиума Верховного Совета СССР дважды: в 1960–1963 годах и затем с 1977 по 1982 год. Между восхождением и закатом — двадцать два года. Причем при первом вознесении наверх он был только во главе государства, а при втором — совмещал эту должность с постом Генерального секретаря ЦК КПСС.

Когда Брежнев впервые появился в Президиуме после работы в ЦК, он произвел впечатление человека, который хочет делать на новом посту большие дела. Но это была только видимость. Сам же Брежнев — и это чувствовалось — понимал, что пост главы государства на самом деле в советской структуре не является по-настоящему высоким. Одно то, что здесь он, Брежнев, шел вторым, если не третьим в партийной табели о рангах, показывало степень значимости Президента в стране. Забегая вперед, скажу, что, когда Брежнев возглавил Политбюро, значимость партийных иерархов возросла еще больше, а советских работников, причем любого ранга, стала значительно ниже».

Да, это, к сожалению, верно. Еще со времен «всесоюзного старосты» Михаила Ивановича Калинина роль «президента» страны была сведена на жалкий уровень вручения орденов и наград. Он же подписывал все указы, исходившие от партии и государства, но, как сейчас точно установлено, большую часть их даже не читал, а подпись ставили за него. Это безусловно нездоровое явление проистекало из общего ослабления роли Советов в Советском Союзе, которое началось еще с двадцатых годов и завершилось в конце тридцатых полным их подчинением соответствующим партийным органам. Последствия эти оказались болезненными, ибо способствовали скатыванию народного движения вниз, вели к печальному засилию бюрократии — партийной, государственной или хозяйственной, все равно. В годы пресловутой «перестройки» потомки Калинина расплатились падением всего Государства Советов. К выгоде только буржуазных хищников с двойным гражданством.

Долгие, долгие годы своей прежней деятельности Брежнев привык, как и большинство его сотоварищей, напрягаться на работе. Попробуй, не выполни плана в цехе Днепродзержинского металлургического! О том и помыслить было страшно. А план по оборонной промышленности в Днепропетровской области! А план по сельскому хозяйству в Молдавской ССР или тем более на Целине?

И вот волею капризного Хрущева трудяга Брежнев оказался в высшем органе власти, который был по сути только наградной конторой. Зато сколько приятных встреч, приемов и поездок! И кругом почет и уважение, а требовательности никакой. Конечно, если бы Леонид Ильич обладал сильной волей и честолюбивой страстью, он переждал бы эти бездельные искушения. Но, как мы уже знаем, он таковым не был. И поплыл по вялому течению, что пагубно на нем сказалось. Вновь предоставим слово осведомленному и точному мемуаристу Юрию Королеву:

«Председатель Брежнев поначалу интересовался всем, сам лично проверял, как работают его люди, как исполняются решения, как идет круговорот входящих и исходящих бумаг. Но именно в его время бюрократия начала расцветать с новой силой, становилась все пышней и практически перестала поддаваться контролю и надзору. Именно тогда формальный подход к делу стал главным показателем всей чиновничьей машины, и Брежнев стал одним из вдохновителей махрового формализма. Даже если его личные решения по существу не выполнялись, Президента это мало волновало. Важно, чтобы была соблюдена форма. Наиболее характерный пример — работа Приемной Председателя в те годы. В нее поступало огромное количество писем. Основная их часть уходила на места. Показатель же работы Приемной — количество заявлений, взятых под контроль. А в чем он заключался? Только в получении отписки с места. Просит гражданин отремонтировать квартиру, мы посылаем заявление в исполком, требуем ответить ему и нам. Через месяц ответ: «Дом намечен к ремонту через год (или два, или три), все будет сделано в свое время».

Такой ответ полностью удовлетворял тех, кто посылал запрос. Гражданин же оставался ни с чем, тем более что ни сам ответ, ни исполнение обещанного не проверялись.

Четыре года, когда главой Президиума был Леонид Брежнев, известны как время, в которое развился и приобрел общегосударственную широту так называемый волюнтаризм Хрущева. Не моя задача подробно рассказывать о том, как произошло его смещение. Мы, работники аппарата, незримо присутствующие везде, видели и понимали, что это заговор, далекий от нормальной партийной процедуры. Да, начудил Никита Сергеевич немало, но и сделал много полезного с точки зрения той эпохи.

Однако дворцовый переворот пока еще только готовился, Брежнев-Президент действовал. О его любви к зарубежным поездкам, к встречам иностранных гостей можно говорить долго. За три года он пятнадцать раз побывал за рубежом, используя все возможные поводы и приглашения. И повсюду — объятия, речи. В каждой из них примерно одно и то же. Пока был молодой, еще ничего не путал, а дальше — просто анекдот, но об этом немного погодя. Главное же то, что ни друзья, ни враги не придавали сколь-нибудь серьезного значения его речам и обещаниям.

Желание выступить, показаться на людях сочеталось в нем с некоторой неуверенностью. Видимо, чувствовал недостаточную компетентность, осторожничал, просил все до последнего слова готовить заранее. И едва ли не первым среди политиков стал читать даже крохотную речь по бумажке.

Тем не менее можно смело сказать, что пребывание в Президиуме явилось важным шагом в его политической карьере. Пост этот весьма соответствовал глубинным чертам брежневского характера: не отвечать, не решать, но зато почаще мелькать на экранах и в печати. Таким образом накапливалась известность, рос авторитет. И это при том, что не было у него ни выдающихся способностей, ни твердого характера, ни большого политического чутья.

Но именно это да еще доброжелательность помогли Брежневу вскоре шагнуть высоко вверх.

На сессии, которая произвела очередную смену государственного руководства страны (Президент Брежнев был освобожден от своих обязанностей в связи с занятостью по работе в ЦК КПСС, а на его место избран Анастас Микоян), рассмотрели и еще один «судьбоносный» вопрос — «О мерах по выполнению Программы КПСС в области повышения благосостояния народа». Брежнев в стороне, в центре — Хрущев. Заметьте, пожалуйста, все Хрущев да Хрущев. Обстановка явно накалялась, и совсем недалеко было то время, когда он будет смещен…

Для всякого политического деятеля второстепенное, но значительное место имеет внешняя сторона дела — публичность. Трудно достичь, чтобы о ком-либо слышали, как говорится, «все». Так вот на новой своей должности Брежнев оказался в положении, когда его фамилия чуть ли не каждый день появлялась на страницах советских газет — или под Указами Президиума Верховного Совета СССР, или в приветствиях зарубежным государственным и общественным деятелям, или в «трудовых рапортах» республик и областей. Мелькает Брежнев все чаще и чаще и на фотографиях в газетах — вместе с Хрущевым или самолично Брежнев должен был принимать, пусть только для протокола, большинство зарубежных политиков и глав государств, приезжавших в СССР. Он и сам все чаще и чаще выезжал с такого рода визитами. Пусть они были пустыми, но имя опять мелькало — у нас и за рубежом. Так партия и народ постепенно привыкали к тому, что Брежнев — крупный государственный деятель. Впрочем, в тех его делах отмечались и в самом деле положительные события. На них и закончим описание скромной судьбы «президента» Брежнева. Процитируем опять беседу писателя Карпова с вдовой:

— Виктория Петровна, когда вы лично познакомились с Гагариным — до или после его полета?

— После. До того как он полетел, все связанное с этим полетом готовилось в строгой секретности. Позднее мне Леня рассказывал, что знал Гагарина еще до полета, потому что при нем был произведен первый отбор космонавтов, которые стали готовиться по специальной программе. И вот среди этих молодых летчиков Королеву особенно понравился веселый и обаятельный Юра Гагарин. Он предложил его кандидатуру на первооткрывателя космоса. Я Гагарина увидела, когда он прилетел в Москву с Байконура. Была торжественная встреча, казалось, все жители Москвы вышли на улицы, где проезжали машины Гагарина и тех, кто его встречал. Я с ним познакомилась на аэродроме. Там была построена специальная трибуна. Юрий очень непосредственный человек, в такой, казалось бы, патетический момент вдруг стал рассказывать нам на трибуне: «Спускаюсь я с трапа, надо идти по ковровой дорожке для доклада Председателю Государственной комиссии, смотрю, а у меня шнурок на ботинке развязался. Что делать? Завязывать? На меня весь мир через телекамеры смотрит, и тысячи встречающих здесь, на аэродроме. Так и прошагал я строевым шагом с болтающимся шнурком. Подумал, может быть, кроме меня, никто и не заметит». И действительно, мы не заметили и не узнали, если бы сам не рассказал. В те минуты мы глядели на его сияющее улыбчивое лицо. Потом я встречалась с Гагариным на многочисленных приемах. Он всегда и везде был желанным гостем.

Кстати, Указ о присвоении Гагарину звания Героя Советского Союза подписал Леня — он тогда был Председателем Президиума Верховного Совета СССР. Он же и вручил в Кремле Гагарину эту высокую награду.

Добавлю к словам Виктории Петровны. За большие достижения в деле освоения космоса тогда наградили не только Гагарина, но и тех, кто готовил этот исторический полет, кто разрабатывав ракетную технику. Леонида Ильича Брежнева отметили второй Золотой Звездой Героя Социалистического Труда. Много упреков будет позже высказано в адрес Брежнева по поводу его слабости — любви к наградам, но эти две Золотые Звезды, первая — за освоение целины, вторая — за освоение космоса, на мой взгляд, получены им вполне заслуженно».

Планы и решения Хрущева были поистине неисповедимы. Казалось бы, моложавый и обаятельный Брежнев на посту игрушечного «президента» должен был его вполне устраивать. Кстати, на иностранцев Брежнев производил вполне благоприятное впечатление. О том есть любопытное свидетельство одного американского журналиста:

«Если Брежнев чем-либо отличался от круга одетых в мешковатые костюмы аппаратчиков Хрущева, так это была портняжная отточенность, отделка. Фой Д. Колер, бывший послом Соединенных Штатов в Советском Союзе, обычно говорил, что Брежнев «должно быть, имеет лучшего портного в Москве». Когда в Зале приемов Кремля за Хрущевым выстраивались небольшой компактной группой иерархи, грубо красивое лицо Брежнева и его военная выправка выгодно контрастировали с унылым видом других лидеров. Он выглядел немного менее скованным, выделяясь сильно выраженным профессиональным обаянием. Временами он проявлял что-то из манер человека, хлопающего по спине и трясущего за руку, тех манер, которые ассоциируются с американскими политиками. По советским стандартам он был до некоторой степени покорителем женских сердец и, когда надо, мог обращать свое обаяние на посещавших его высших сановников».

Казалось бы, чего еще нужно было Хрущеву от Брежнева? Охотно и добросовестно выполняет свои обязанности, производит в стране и за границей хорошее впечатление, а главное — лично предан и никаких интриг не плетет и даже не замышляет. На XXII съезде КПСС, который состоялся в октябре 1961 года, делегат Брежнев в своей речи многократно восхвалял «верного ленинца» и «выдающегося государственного и партийного деятеля Никиту Сергеевича Хрущева». Казалось бы…

В последние годы своей карьеры Хрущев сделался совсем уже непредсказуемым и неуправляемым. Своими непродуманными действиями он, по сути, стал раскачивать и партию, и само советское государство. То же было и в его кадровой политике. Среди секретарей ЦК, которые вели всю работу по руководству громадным партийным аппаратом, который оставался решающей силой в стране, происходила постоянная перетряска лиц и должностных обязанностей. Перечислять эти забытые ныне имена было бы скучно, заметим лишь, что мелькали они перед гражданами, партийными и беспартийными, не успев толком запомниться.

Всеми делами партии и государства Хрущев стремился заниматься сам. Однако с мая 1960 года его основным помощником в делах по руководству партийным аппаратом стал бывший секретарь Ленинградского обкома Фрол Романович Козлов. То был грубый и малограмотный, подстать самому Никите, деятель, типичный горлодер, который мог заставить проводить весенний сев в феврале, а сбор озимых — к новому году. Хрущева такой стиль вполне устраивал, но Козлов вздумал с ним вдруг спорить. Они публично разругались, Козлов слег с тяжким инсультом, от которого так и не оправился.

Своей опорой в Партии Хрущев решил сделать Брежнева. На Пленуме ЦК в июне 1963 года очередное перемещение Леонида Ильича состоялось. По сути, он стал вторым человеком в партийном аппарате, а так как Хрущев был в вечных разъездах по стране и за рубежом, то тихий Брежнев вскоре прибрал партаппарат к рукам. На его прежнее место «президента» Советского Союза Хрущев поставил вечного Микояна, надеясь на его всегдашнюю послушность любому руководителю.

Итак, Брежнев вновь, уже в третий раз, становится Секретарем ЦК партии. Теперь его властные полномочия чрезвычайно расширены. По распределению обязанностей он отвечал в ЦК за всю оборонную промышленность, «оборонку», как выражались тогда. Это было гигантское хозяйство, вбиравшее в себя едва ли не половину всей советский индустрии, и какой индустрии! Самых передовых технологий, по множеству показателей превосходивших все зарубежные аналоги, включая наших главных соперников американцев.

Государственная ответственность принимаемых решений была тут огромна. И Брежнев явно растерялся под тяжестью этой ответственности. Он чаще, чем ранее, перекладывал решение вопроса на других, уклонялся от разрешения острых споров и противоречий, которые постоянно возникали в этой быстро меняющейся и растущей отрасли. Особенно часто он прислушивался к мнению Устинова, соглашаясь с ним даже вопреки прежде высказанным своим мнениям. Дмитрий Федорович Устинов, примерный ровесник Брежнева, был крупный деятель оборонной промышленности, получивший суровую сталинскую закалку, уже в тридцать три года стал Наркомом вооружений СССР! Однако у Брежнева сложились с ним очень тесные деловые, а потом и личные отношения, которые они сохранили в течение двадцати долгих лет.

Впрочем, Брежневу недолго пришлось томиться на том столь хлопотном посту. Страну и его самого ожидали крутые политические перемены…