Документ № 11

«Узники совести»? нет, люди без чести

В редакцию поступило письмо читателя. Пришло оно из краев, что называется, «не столь отдаленных». Вот оно, мы лишь сняли кое-где излишнюю в печати резкость выражений.

«В последнее время западная пресса подняла на щит так называемых «диссидентов». Но знают ли адвокаты этих мнимых «мучеников за убеждения», «узников совести» или как там еще их именуют, кого они на самом деле защищают и рекламируют? Я беру на себя смелость утверждать, что правда об этих деятелях, если бы ее напечатали на Западе, стала бы одновременно и последним материалом о них: всякий интерес к ним был бы окончательно подорван.

Я нахожусь в одной компании с этими пресловутыми «инакомыслящими». Сплю с ними в одном общежитии, ношу одинаковую одежду, работаю и говорю с ними ежедневно. О них я знаю все, как, впрочем, и они обо мне. Это дает мне право говорить о них открыто и откровенно, чтобы узнали правду об этих «героях» Запада все советские люди.

Они — действительно враги советского народа, эта жалкая кучка отщепенцев, сделавших своей профессией подрывную работу против социализма. Но делают они свое грязное дело отнюдь не из каких-то идейных соображений, а за деньги, за валюту. И во имя своей корысти эти мелкие, ничтожные по своей натуре людишки, у которых нет в душе ничего святого, да и сама-то душа вряд ли есть, готовы оплевать все, что угодно. Вся их «борьба», все их «убеждения» — только показуха, предназначенная для Запада в расчете на лишнюю пригоршню медных грошей от покровителей и заказчиков.

Платят им за ложь и клевету на свое Отечество, за то, чтобы они изображали из себя «страдальцев». И чтобы создавать вокруг себя шумиху, они постоянно изобретают всевозможные провокации.

Их любимый метод — всяческое поношение представителей администрации колонии. Нигде в мире осужденный не сможет безнаказанно оскорбить администрацию. Не исключение из этого общего правила и наша исправительно-трудовая колония. Порой разнузданное поведение «борцов за свободу» вынуждает администрацию принять законные меры. Тогда они поднимают шум… Например, начинают «голодовку протеста».

Производит впечатление этот метод только на тех, кто не в курсе дела. А мы-то знаем, что все эти «голодовки» заранее планируются. Тем или иным способом их участники предупреждают об этом своих западных хозяев. А ведь это — комедия для легковерной публики! Ведь на самом деле они сосут от пуза втайне от свидетелей такую высококалорийную пищу, как сгущенное молоко с маслом, подкрепляются водой с сахаром, тонизируются чаем. При такой «голодовке» можно без ущерба для здоровья и веса ямы копать на строительстве. Правда, такой тяжелой работы в колонии нет.

Вот еще пример комедии, на которые они большие мастера. Один из осужденных, Мишенер, дабы показать, что его довели до крайности какими-то «притеснениями», инсценировал попытку самоубийства путем повешения. Однажды утром он приладил веревку к ручке двери, ведущей в умывальник и туалет, и полез в петлю. А в это помещение утром каждую минуту кто-нибудь да спешит. Первый же посетитель тут же обнаружил «самоубийцу» и спас его.

Господа «диссиденты» подняли страшный визг, подхваченный и на Западе. Кричали, что в ИТК так издеваются над осужденными, что те стали вешаться. Спровоцировали они таким путем несколько заявлений, жалоб и протестов от осужденных. Надо сказать, что все мы быстро разобрались в обстановке. Ведь если кто-то из нас действительно захочет удавиться, он найдет десятки куда более удобных и надежных мест, где ему никто не помешает. Потом все мы смеялись. Но свою роль постановка сыграла: заявления пошли, жалобы отправлены…

И «диссиденты» долго еще спекулировали на этом случае. Все они разом написали завещания. Ко мне тоже подходили с предложением написать завещание. Я спросил Светличного и Глузмана: «Зачем это? Что кому это даст?» Они объяснили, что для Запада. «Там, мол, поднимут шум, что нас здесь убивают, травят». Я говорю: «Так неправда же это». А они спокойно в ответ: «Западной прессе правда не нужна. На правде капитал ни нам, ни им не заработать».

С той поры никто из «диссидентов» не замучен и не наложил на себя руки. Мишенер в Израиле, другие на свободе или еще отбывают срок, но живы и здравствуют все.

И еще о совести «диссидентов». Делали как-то сложную операцию желудка осужденному Смирнову. Срочно понадобилась кровь. Тогда врач, майор медслужбы Ярунин, лег на стол и дал свою кровь. Операция прошла удачно. Врач-терапевт Соломина для спасения больного Каминскаса тоже дала свою кровь. Сложную операцию Соколику сделала врач Кудрявцева. А ведь эти больные — не герои труда или ветераны войны.

Достойны одинаково презрения и дела, и мысли, и планы господ «диссидентов». Избранной ими дорогой антисоветизма и служения Западу они мечтают возвернуть у нас капиталистические порядки.

Их не истязают, не мучают, не нагружают непосильным трудом. Им никто не мстит за те подлости, которые они творили. От них просто избавили народ, чтобы они не отравляли ему воздух своим зловонием. Им дали шанс загладить вину перед народом. Но чем дальше, тем труднее им лгать и клеветать на Советский Союз, потому что все больше честных людей узнают правду о нашем Отечестве. Все лучше узнают и их, изменников и предателей Родины, шкурников, алчных и мелочных торгашей.

Обращаясь к ним, я призываю их: «Поймите же это, пока совсем не поздно для вас».

Осужденный Довганич З.П.»

Редакция решила познакомиться с автором и побеседовать с ним. И вот в комнате для краткосрочных свиданий ИТК нам представили Зиновия Петровича Довганича, отбывающего определенное ему судом наказание за антисоветскую агитацию и пропаганду по статье 70 (первая часть) УК РСФСР. Он осознал пагубность им содеянного и раскаялся. Дальнейшую жизнь, ее смысл он видит в честном труде!

Мы попросили З.П. Довганича рассказать нам об этих самых «голодовках». В нашем сознании как-то не укладывались колония строгого режима и хитроумные махинации вокруг «голодных забастовок», как их называют на Западе. Хотя в общем-то мы предполагали, что за голодовкой продолжительностью в 60 дней должны стоять какие-то невидимые миру источники питания.

— Шестьдесят! — рассмеялся Довганич. — Можно и много дольше. Почему бы и нет, если участников «голодовки» регулярно кормят маслом и другими продуктами…

Он кинул быстрый взгляд в сторону представителя администрации, присутствовавшего при нашем разговоре, вздохнул и решительно объявил:

— Я вам расскажу (дело прошлое, да я фактически и получил свое сполна), как я сам кормил участников самой большой на моей памяти «голодовки». Дело было где-то в мае-июне 1974 года. В ней участвовали Глузман, Светличный, Мишенер, Буковский, еще не припомню кто. Зачинщиков — среди них были Светличный, Глузман — изолировали. Вот их-то мне и «поручили» поддержать.

З.П. Довганич закурил, затянулся несколько раз, вспоминая детали:

— Голодовок вообще нет в том смысле, чтобы вовсе не есть. И врачом не надо быть, чтобы предсказать, что через 4, максимум через 5 дней самый здоровый человек обессилит. Поэтому голодовкой считается демонстративный, по заявлению, отказ от приема пищи. И среди сообщников такой «голодающий» ноги от голода не протянет. Тем более, что падкие на эти демонстрации «диссиденты» могут позволить себе вообще пропускать завтраки и обеды: в тумбочках у них всегда есть присылаемые родственниками продукты, туда же им подкладывают еду их прихвостни. Другое дело, если «голодающих» полностью изолируют от других осужденных. Вот на этот как раз случай моя помощь и понадобилась.

Я тогда работал при бане. Видели нашу баню? Парную и все прочее? Там при ней и прачечная, и дезикамера. Но последняя еще ни разу не пригодилась: чисто у нас. Так вот, все помещенные в изолятор участники голодовки просили баню чуть не через день. За 15 дней, пока их не вернули в общую зону, они были у меня 4 раза. Администрация шла навстречу их просьбам, хотя по правилам положена баня только раз в неделю. Откуда эта страсть к гигиене? Да просто других «голодающих» подкармливали осужденные, а изолированные питались у меня.

У меня для них в боковушке все время имелась сгущенка, масло, сахар… Я часовому зубы заговаривал, а они насасывались этой смесью, пока мутить их не начинало. Даже чайку я успевал им сообразить покрепче, для тонуса. А мне для изготовления подкормки таскали масло и прочее сообщники изолированных.

Среди знакомых и «клиентов» З.П. Довганича, упомянутых им в разговоре, нас заинтересовал Буковский. Каким он остался в памяти сообщников по ИТК?

— Каким остался? Каким был — таким и остался: карьеристом, дельцом, спекулянтом. Его принципы — купить, продать, иметь навар. Делал все в расчете на западные сребреники. Он постоянно подстрекал осужденных к протестам, устраивал провокации, донимал оскорблениями администрацию, сам нарывался на наказания и других осужденных под них подводил. Я как-то спросил его: «Зачем ты, Володя, воду зря мутишь?» А он спокойно отвечает: «Зря я здесь ничего не делаю. Все это мой капитал, мои деньги…»

— Так прямо и говорил? — удивились мы.

— И даже еще прямее. Надо сказать, платили ему неплохо. Я видел, какие посылки ему приходили, глаз у меня на этот счет наметан, поверьте мне. Каждая посылочка стоила 250–300 рублей. А он ухитрялся кроме своей, положенной ежемесячно, еще по нескольку посылок получать, через подставных. Нужна кому-то, скажем, электробритва. Буковский тут как тут: «Будет тебе посылка с бритвой, но все остальное — мне». Другому он отдает половину или какую-то другую договоренную часть. Да много таких подставных хозяев получали его посылки. Он тут еще и спекулировал среди осужденных.

В этом месте нам снова потребовались разъяснения. Мы знали, что в местах лишения свободы деньги осужденным на руки не выдаются. Какая же тут может быть спекуляция и вообще торговля? Оказалось, что торговля организована в форме обмена.

— У нас тут своя «валюта» в колонии — конфеты, продукты из ларька. А ценности, которые в ходу, — шариковые ручки, объемные почтовые открытки, дорогие сигареты. Цена на них устанавливается в рублях и копейках, расплачиваются же натурой на эту сумму. Если, скажем, на открытке пейзаж — цена ей рубль, если женский портрет — полтора. На таких открытках осужденные пишут приветы и поздравления тем, кто ждет их на воле.

Так, у Буковского была в колонии целая торговая контора. Заведовал ею дружок его, Владлен: сам Буковский компрометировать себя спекуляцией не желал. Так никому из его друзей, куда ходил в гости дармовой чай пить, — ни бывшим гитлеровским полицаям, ни литовским лесным бандитам, ни украинским националистам или сионистам — от Буковского даром не перепало ни одной открытки, высшие сорта табака продавал по бешеной цене. При Буковском мелко смотрелись даже особые пройдохи по части спекуляции.

В разговоре выяснили мы общее для всех тех, кого на Западе причислили к «правоборцам», стремление к паразитическому существованию. Формально работать в колонии они обязаны: на то и является это пенитенциарное учреждение исправительно-трудовым. Есть при ИТК небольшой цех, где изготовляются нагревательные элементы для электроутюгов. Производство хорошо обеспечено станками, в том числе полуавтоматами. В неделе у осужденных 6 рабочих дней, нормальный 8-часовой рабочий день, зарплата — в соответствии со сложностью, количеством и качеством труда, премии, дополнительные свидания и другие льготы. За хорошие показатели в работе. На личном счету у осужденных скапливается к моменту освобождения приличная сумма денег.

Но «диссиденты», строящие свои планы на иновалютных накоплениях, собирающихся на их счетах за рубежом, к работе за рубль не рвутся. Они гнушаются ею, стремятся любыми средствами увильнуть от нее.

Отлынивание от работы стало среди них своеобразным правилом хорошего тона. И чтобы добиться для себя привилегии бездельничать под видом работы, иные из них готовы на любые подлости даже по отношению к товарищам по несчастью. Добиваются они для себя права «сачковать» теми же методами шантажа и террора, которые взяли на вооружение за рубежом их коллеги из банды Меира Кахане.

— Есть у нас котельная, — рассказывал З.П. Довганич. — Три котла. Бригадир там Ударцев — бывший гитлеровский каратель, но работяга безотказный. Дали ему в истопники Залмансона. А тот работать никак не желал, прикрывался тем, что саботирует, мол, отопление административного корпуса. «Начальство, мол, морозим!» Но ведь отапливает эта котельная и наши общежития. Спать и то холодно. Мы Ударцева за грудки — что ж ты, мол, своим жить не даешь? Тот заставил истопника работать. Залмансон очень возмутился этим и начал свой розыск: не причастен ли Ударцев к расправам в гетто? Не нашлось таких данных. Тогда Залмансон при всех и без всякого повода ударил бригадира. И тут же настрочил жалобу, что это Ударцев его бил на почве антисемитизма. Администрация разобралась в этой истории. Залмансон негодовал. В провокацию против Ударцева были вовлечены другие «диссиденты» — обстановка накалилась. И спокойствия ради администрация все же убрала Залмансона из котельной.

Так вот, пакостя в большом и малом, они зарабатывают себе пенсию у хозяев на Западе. Именно пенсию, потому что там они работать тоже не собираются.

— Я многих из них спрашивал, — говорит в заключение З.П. Довганич. — Ну, вот ты уехал на Запад. Ну, продал журналистам в разведке все, что знаешь и что смог придумать. А дальше чем займешься? Один говорит, что знает лично Буковского. Тот обязан его пристроить к какому-нибудь непыльному делу. Другой надеется на подаяние из «фонда Толстого». Третий убежден, что знает «жутких» историй об СССР столько, что хватит ему на всю жизнь рассказывать. Но работать никто из них не намерен.

Подтверждение сказанному мы получили у другого обитателя ИТК, который пожелал с нами встретиться и сделать заявление для печати. Его зовут Волошин Анатолий Сергеевич, 1925 года рождения. В двух словах его история такова. После оккупации фашистами его родного хутора на Украине в 1941 году он оказался на службе у гитлеровских карателей.

Мы попросили А.С. Волошина рассказать немного о людях, с которыми его свела судьба, об их жизни, занятиях, планах. В оценке воинствующих буржуазных националистов всех мастей наш собеседник был категоричен.

— Я не могу считать их людьми. Даже зверями я их не могу назвать, чтобы не обидеть зверя. Ведь ни один зверь не пожелает, чтобы его родная земля сгорела в огне термоядерной войны, а они только об этом и мечтают. И только и радости у них, что какая-нибудь неудача у социалистических стран или очередная антисоветская провокация Запада.

Стало у нас известно, что в Париже сионисты подожгли наше посольство. Утром Казачков у тумбочек, где хранятся личные продукты, поздравляет Глузмана: «— Поздравляю, Славик (он Семен по паспорту, но зовут его Славиком), наши сожгли на Елисейских полях посольство Советов!» Когда позиция правительства Картера выявила сложность в американо-советских отношениях, Ковалев и Казачков радостно пророчили, что США объявят Советам бойкот, что теперь Советы заставят встать на колени крылатыми ракетами, нейтронными бомбами. Теперь им будет не до КамАЗов, БАМов и других строек!

Русских людей господа «диссиденты» вообще считают недочеловеками. Вместе с другими сионистами тот же Ковалев в анекдотиках цинично плевал на светлую память Александра Матросова, на всю Россию вообще. Эти расисты любят повторять такое изречение: «Мы, мол, уважаем отдельных русских людей, которые преклоняются перед Россией, но не сам предмет», то есть не саму нашу Родину.

Но так они относятся не только к русским. Так же радовались они памятному землетрясению в Румынии и Болгарии: «Коммунистам так и надо! Всех бы их так завалило!»

А.С. Волошин сидит на стуле подчеркнуто прямо, кончики почти белых усов молодцевато подкручены. Свое заключение он не считает трагедией: это, по его глубокому убеждению, лишь заслуженное, справедливое возмездие за измену Родине. Все его помыслы с детьми, с женой, о которой он говорит как о человеке исключительной доброты и честности.

— Мне противно слушать, — продолжал он, — когда наши «диссиденты» говорят, что они тут у нас мучаются.

Я-то видел и в фашистской Германии, а потом на Западе всякие тюрьмы и лагеря. Вся территория нашей колонии летом покрыта травой, много зелени. Есть скверик, цветы. Аллея — липы, рябина, черемуха, березы — где-то около двух сотен больших деревьев в колонии. Есть у нас спортивная площадка. На работу ходить всего триста метров. В цехах сухо, тепло… Есть библиотека, кино. Осужденные выписывают себе любые советские газеты и журналы. Только вот используют господа «диссиденты» свой досуг не на добрые дела. Они строчат и строчат клевету на Советский Союз, фабрикуют разные крикливые «обращения», «петиции», в которых ни слова правды. На их языке это называется «писать детектив», предназначенный для переправки за границу. В роли наставника и консультанта по клеветническим делам выступает Ковалев. Ему, как к цензору, приносят все написанное на продажу для проверки.

Вот Ковалев дает «тему» для разработки: в Москве он знает одного инженера, обиженного на Советскую власть.

Навострил уши Глузман:

— Это реальная личность?

— Да, я сам знаю его.

— Берусь.

И начинается стряпня.

В другой раз Глузман подкидывает тему Ковалеву:

— Сергей Адамович, вот вам три номера «Нового времени». Есть повод сделать по ним детектив. Считаю за вами.

Время от временя интересуются друг у друга:

— Удалось вам сбыть ваш багаж?

То есть удалось ли переправить на волю и дальше за кордон антисоветскую стряпню?

Правда их никогда не интересовала. Тот же Казачков, посмеиваясь, вспоминал, среди своих, как встречался с каким-то судьей из Соединенных Штатов. И тот обещал всяческую поддержку демагогическому лозунгу «свободы советским евреям». «Этого мало, — говорю ему. — Кричите погромче, что нас травят, зажимают, не пускают в институты».

— Между прочим, — замечает А.С. Волошин, — все они, эти «инакомыслящие», с высшим образованием. Выучил их народ. А что касается «защиты евреев», то защищать их надо было от Казачкова, когда он находился на свободе, жил в Ленинграде и числился старшим научным сотрудником какого-то НИИ. Он сам бахвалится, чем жил до ареста: обирал евреев, выезжающих в Израиль. Вынюхивал, кто из них имеет вещи, которые не пропустит таможня. Приходил. И если картина там или статуэтка стоят по его прикидке, скажем, полторы тысячи рублей, то он оценивал ее в 700 рублей, а платил и вовсе 500. Мол, у нее дефекты, трудно найти на нее охотника-коллекционера. Эти вещи он контрабандным путем сбывал за границу. Потом в придачу к произведениям искусства стал переправлять на Запад государственные секреты. По его словам, «работал» он с представителем одного западноевропейского консульства, а потом был завербован американской разведкой…

Еще одну деталь, отмеченную А.С, Волошиным, хотелось бы не упустить. Все «диссиденты» готовятся в отъезд за границу. Как повторяет Глузман, например, «мы уже отработали у них для того, чтобы они нас там хорошо приняли». И в мечтах они греют свои косточки в Рио-де-Жанейро или на пляжах Израиля.

Таковы они, отщепенцы — люди без стыда и совести. Но пусть не создается у читателя впечатление, что подобны жалкой кучке этих предателей все советские граждане, оступившиеся в жизни. Конечно же, подавляющее число людей, вступивших в конфликт с нашим советским правопорядком, искренне раскаялись и полны желания загладить свою вину перед народом. Как ни сурово определенное для них судом наказание, они знают, что заслужили его, и честным трудом стремятся искупить свою вину.

Г. ВАСИЛЬЕВ, Р. ГЕРМАН,

наши спец. корр.

Пермская область