|
||||
|
|
Миф третий СТАЛИН САМ ПЛАНИРОВАЛ В 1941 ГОДУ ПРЕВЕНТИВНЫЙ УДАР ПО ГЕРМАНИИ, И ГИТЛЕР ЕГО ВСЕГО ЛИШЬ УПРЕДИЛ (ВАРИАНТ: СТАЛИН И ГИТЛЕР ДОГОВОРИЛИСЬ О СОВМЕСТНОМ УДАРЕ ПО АНГЛИИ, НО ГИТЛЕР ОБМАНУЛ СТАЛИНА И УДАРИЛ ПО РОССИИ) Этот миф родился в Первый же день начала войны Германии с СССР усилиями коллектива безымянных авторов во главе с рейхсканцлером Германии Гитлером и рейхсминистром Риббентропом. Этот миф был подробно изложен и «обоснован» в ноте министерства иностранных дел Германии Советскому правительству от 21 июня 1941 года. В заключительной части ноты было сказано (цитирую по тексту, опубликованному в «Военно-историческом журнале», 1991, № 6, стр. 32–40):
Я уже ранее говорил, что многие претензии Рейха к СССР были обоснованными. Однако при этом нам надо понимать, что эти претензии были настолько же обоснованными, насколько не обоснованным было заявление о том, что Москва якобы была готова нанести Германии удар в спину, тем более — изготовившись к этому удару в 1941 году. Пауль Карель, автор известной книги «Гитлер идёт на Восток», изданной в ФРГ в 1963 году, признавал, что «…к какому бы мнению ктобы ни склонялся, Сталин совершенно очевидно не собирался нападать на Германию в 1941 году». И далее Карель писал: «Процесс полного перевооружения Красной Армии, особенно в том, что касается танковых частей, находился на середине. В войска поступали новые танки и самолеты. Очень возможно, что именно по этой причине Сталин старался не провоцировать Гитлера на нежелательные действия». Даже генерал-фельдмаршал фон Манштейн и генерал полковник Гот на вопросы о том, какой характер носила группировка советских войск к 22 июня 1941 года — оборонительный или наступательный, после войны высказывались в том смысле, что характер дислокации и развёртывания советских частей наиболее точно было бы определить как «развёртывание на всякий случай», а глубина расположения советских войск была такова, что их можно было применять лишь в оборонительных операциях. И это — абсолютно точная оценка. Правда, оба германских военачальника оговаривались, как, например, Манштейн, что «в течение очень короткого периода времени Красная Армия имела возможность перегруппироваться для перехода в наступление»… Собственно, жонглирование номерами сосредотачивающихся советских частей и шулерское использование карт с указанием их сосредоточения как раз и позволяет «исследователям» типа «Суворова»-Резуна заявлять о намерении Сталина ударить в июле 1941 года… Но в РККА к июню 1941 года в местностях, где на картах стояли обозначения, например, грозных механизированных корпусов, реально дислоцировались лишь «эмбрионы», зародыши этих корпусов — мы это увидим чуть позднее. И уже это обстоятельство опровергает схемы резунов. Я повторяю: Гитлер имел логические и политические основания опасаться такого варианта в принципе — в обозримой политической перспективе. Тот же Пауль Карель (под этим псевдонимом, возможно, скрывался бывший личный переводчик Гитлера Пауль Шмидт) сообщает, что вскоре после окончания бесплодноговизита Молотова в Берлин в ноябре 1940 года Гитлер записал: «Теперь я уверен, что русские не станут ждать, пока я разгромлю Британию». Да, Гитлер колебался и сомневался… Но подобные сомнения или укрепляются, или рассеиваются в результате недвусмысленных предварительных дипломатических шагов. Сталин, резонно опасаясь удара Германии в грудь России летом 1941 года, предпринял такой прямой дипломатический шаг — 14 июня в «Известиях» было опубликовано сообщение ТАСС от 13 июня. Рискуя увеличивать и увеличивать объём книги, я всё же приведу это сообщение в его основных системных блоках, начиная с первых строк:
Сталин предпринимал этот зондаж, прекрасно понимая, что успокоительная официальная реакция Берлина на сообщение ТАСС не означала бы, конечно, что Москва может спать спокойно, но что отсутствие официальной реакции Берлина однозначно станет для нас сигналом боевой тревоги. Гитлер отмолчался. Он уже имел под рукой «рыбу» ноты аусамта от 21 июня 1941 года, и его публичный успокоительный ответ Сталину за неделю до полностью подготовленного германского удара по России делал бы с самого начала невозможным даже минимальное дипломатическое и политическое оправдание агрессии Германии. Гитлер это понимал, потому и отмолчался, хотя не мог не сознавать, что его молчание для Сталина будет красноречивее любых словесных излияний. Гитлер понимал. А Резун-«Суворов»? Думаю, понимал это, начав выполнять заказ на свой «Ледокол», и он. Недаром же в предисловии к своей книге он написал: «Я замахнулся на самое святое, что есть у нашего народа… Для этого надо было стать предателем. Я им стал… Мой отец был моей первой жертвой. Я у него просил прощения. Он меня не простил»… И далее Резун сам признаёт: «Я предатель, изменник… Таких не прощают», и экзальтированно восклицает: «Ругайте книгу, ругайте меня. Проклинайте»… Вообще-то от этого попахивает то ли паранойей, то ли шизофренией… Но жить-то, предав Родину, надо… А английские фунты, хотя это и не швейцарские франки, — валюта надёжная. К тому же и в России политическая конъюнктура складывалась благоприятная — Родину начинали предавать не отдельные отщепенцы, а чуть ли не «гамузом» всё Политбюро, ЦК КПСС, Совет Министров СССР и прочая, и прочая, и прочая… Как говорится — скорлупа беззакония плавает в океане глупости. И поскольку на просторах России с конца 80-х годов этот океан разливался всё шире, «Виктор Суворов» мог запускать в него свой «Ледокол» без опасений, что он сядет на мель. Да, миф о превентивном ударе Сталина по Гитлеру родился в один день с началом удара Гитлера по России, с тех пор пережил ряд взлётов и падений, однако полнокровную вторую жизнь обрёл лишь в «перестроечном» Советском Союзе, идиотизируемом его же «элитой». Тогда-то, во времена «развёрнутой перестройки», во всех интеллигентских курилках взахлёб и начали обсуждать и превозносить «Ледокол» Резуна-«Суворова». Не раз размышляя над феноменом «Ледокола», я думал: «Почему далеко не всегда достигается историческая однозначность? По недостатку сведений? Но ведь до сих пор спорят о причинах даже Первой мировой войны — события, казалось бы, более чем документированного»… Очевидно, дело в том, что объективную картину можно воссоздавать лишь предельно чистыми руками непредвзятого историка, уважающего всю совокупность исторических фактов. А если автор начинает не анализировать прошлое, а подбирать в нём то, что укладывается в его «концепцию», то вместо правды даже в лучшем случае общество получит правдоподобие. В худшем же — ту преднамеренную чудовищную ложь, в которую так хочется поверить некоторым легковерным людям. На самом же деле «Суворов» не сделал никаких открытий, утверждая, что и Советский Союз, и его руководитель Сталин интенсивно готовились к тяжёлой войне с гитлеровской Германией. Конечно, готовились, да ещё и как! И были бы последними глупцами, если бы не готовились. И воевать — если уж возникнет необходимость — собирались «малой кровью, могучимударом»… Но какой же дурак вот так сразу, за здорово живёшь, готовится воевать кровью большой? Но «Суворов» заявляет иное: Красная Армия, полностью готовая к уже давно задуманной-де Сталиным агрессии, вот-вот должна была начать первой! Так, в подтягивании к западным границам новых войск непосредственно перед войной он видит их изготовку к агрессии. Хотя проще видеть здесь то, что и было: спешные меры в ситуации, когда поведение Германии на границах с СССР становилось всё более провокационным, а войск на границе было для обороны недостаточно. Или вот что пишет «Суворов», ссылаясь на некоего «лётчика» Прайса: «Наиболее мощное вооружение среди серийных истребителей мира в сентябре 1939 года имел русский И-16… По огневой мощи И-16 в два раза превосходил «Мессершмитт-109Е» и в три раза «Спит-файр-1». Уже само такое заявление поверхностно. У каждого массового самолёта много модификаций. И наиболее характерные данные И-16 таковы: 2–4 пулемёта ШКАС калибра 7,62 мм. На некоторых модификациях устанавливались, да, ещё и две пушки ШВАК калибра 20 мм. Но этот тип (17-й) предполагалось использовать как штурмовик. Насколько часты были пушечные И-16, можно судить по тому, что даже лётчик Московской зоны ПВО Виктор Талалихин пошёл на таран, ибо слабое пулемётное вооружение его «ишачка» не позволило сбить врага оружием. Об этом писал знаменитый Марк Лазаревич Галлай. «Мессершмитт» же «109Е» (как и И-16) имел вариантное вооружение: и 4 пулемета МГ-17 калибра 7,92 мм, и два МГ-17 при 20-мм пушке МГ-ФФ «Эрликон», и две пушки МГ-ФФ. «Спитфайр» вооружался и восемью пулемётами 7,69 мм «Виккерс», и двумя пушками «Испано» калибра 20 мм, и четырьмя пулемётами и двумя пушками. Английский «Харрикейн» имел до десятка пулеметов 7,69 мм. «Аэрокобра» США несла два пулемёта калибра 12,7 мм и пушку калибра 37(!) мм. Это — перед войной! То есть говорить о двух-, а то и трёх(!)кратном даже огневом превосходстве И-16 над другими истребителями не приходится, если оставаться на почве профессионального анализа. Тем более что боевые возможности рода войск (и, естественно, ВВС) определяются комплексом качеств: тактико-технические характеристики техники, её ресурс плюс боевая выучка личного состава, которая у люфтваффе была тогда в целом, конечно, выше… Доказывая якобы супервооружённость советских ВВС, «Суворов» сообщает, что ещё в 1939 году впервые в мире наши самолёты в боевой обстановке использовали ракеты. Да, это так — их использовали впервые на Халхин-Голе. Но это не значит с точки зрения боевого совершенства авиации ни-че-го! Ракеты (типа снарядов «Катюш») в то время, перед войной и в начале войны, для авиации серьёзной боевой ценности не представляли. Их применение было эпизодическим, хотя порой, как свидетельствует, например, Александр Покрышкин, и исключительно результативным. Не лучшее знакомство обнаруживает «Суворов» и с историей советского оружия и Вооружённых Сил вообще, безграмотно излагая значение для нашего танкостроения идей американца Кристи, отечественную воздушно-десантную эпопею и т. д. Но и просто историю «аналитик»-перебежчик знает не ахти как… Он пишет: «Сталин продал на внешнем рынке титанические (любимая «количественная» мера Резуна. — С.К.) запасы золота, платины, алмазов». Чуть ниже речь уже о «коллекциях бриллиантов», то есть под «алмазами» подразумеваются, надо полагать, не они, а промышленные алмазы. Откуда Сталин взял перед войной в СССР алмазы для экспорта, если первую алмазную «трубку» нашли в Якутии в шестидесятых годах, знает, наверное, лишь наш «профессиональный», как его аттестует «Ди Вельт», разведчик. А вот замнаркома вооружения Новиков пишет о том, что импортные алмазные «карандаши» для заточки инструмента директорам заводов выдавали в наркомате лично в руки. И это на правду похоже больше. «Суворов» пишет о расформировании Днепровской военной флотилии в 1940 году и создании на её базе флотилий Дунайской и Пинской, и для него это — подготовка к походу на Румынию, которая представлена как «нефтяное сердце» Германии, и на саму Германию. О Пинской, например, флотилии написано так: «Использовать Пинскую военную флотилию в обороне нельзя». И отсюда «вывод»: она-де — орудие агрессии. Но вот что сказано в Большой Советской энциклопедии (изд. 3, т. 8): «В начале Великой Отечественной войны… Пинская военная флотилия приняла активное участие в боевых действиях в Полесье, под Бобруйском, Гомелем, Кременчугом и в обороне Киева. Большинство кораблей флотилии погибло в боях». Оборонительных… А вот уж совсем «бесспорное» — для экс-Резуна — «доказательство» того, что в 1941 году не Гитлер собирался напасть (и напал!) на нас, а Сталин чуть не успел его опередить. Со ссылкой на некие «воспоминания композитора А. Александрова» «Суворов» сообщает, что «диктатор» якобы ещё в феврале 1941 года заказал Александрову песню «Вставай, страна огромная!». Каково? Александров — композитор, так как же Сталин мог ему заказать что-то конкретное по текстовому наполнению? Заказывать уж тогда надо было Василию Лебедеву-Кумачу, автору не мелодии, а текста. Но у Кумача (как отпетого «сталиниста», надо полагать) на сей счёт свидетельств не находится. Как ещё один пример «добросовестности» Резуна я приведу, а потом прокомментирую цитату из одной из последних книг «Виктора Суворова» — «Беру свои слова обратно», где он, «р-р-раздраконив» маршала Жукова, сообщает:
Уж не знаю, что там написано в книге Феликса Чу-ева, но Резуну не мешало бы справиться в первоисточнике, например, в издании мемуаров А.Е. Голованова «Дальняя бомбардировочная…» (М.: Центрполиграф, 2007). И тогда Резун мог бы узнать подлинное мнение маршала Голованова и не вводить своих читателей в заблуждение так нагло и подло. Александр Евгеньевич Голованов имел с Жуковым, как сам он признаётся, «не лучшие отношения». И, тем не менее, на страницах 579–580 своих мемуаров он пишет, что, когда Жуков стал заместителем Верховного Главнокомандующего, его (Жукова) способности в военном деле получили дальнейшее развитие. Далее Голованов пишет, что не имеет возможности перечислить всё, сделанное Жуковым на данном поприще, но замечает:
При этом Голованов сообщает, что был, пожалуй, единственным из маршалов, который посетил Георгия Константиновича после его снятия с поста министра обороны, чтобы показать, что уважение Голованова к полководческому таланту Жукова остаётся неизменным вне зависимости от того, является ли Жуков министром или просто гражданином Советского Союза. Вот так наш Резун и режет правду-матку — режет без ножа. Далее я на анализе конкретики мифов Резуна останавливаться не склонен, но предложу читателю два замечания по теме. Первое… Сталин, планируя — по Резуну — превентивный удар по Рейху, почему-то до последнего дняотправлял в Рейх эшелоны и суда в рамках выполнения договорных поставок сырья и продовольствия, а Гитлер, не планируя — по Резуну — удара по России, к 22 июня 1941 года не имел в советских портах ни одного германского торгового судна. Второе… Сталин, планируя — по Резуну — превентивный удар по Рейху, почему-то не распорядился заблаговременно уничтожить документацию советского посольства в Берлине, и для того, например, чтобы после начала войны шифровальщица легальной резидентуры НКГБ успела сжечь кодовые книги, сотруднику резидентуры Гукасову пришлось затеять жестокую драку с гестаповцами и быть ими избитым. При этом семьи советских дипломатов оставались в Берлине до начала войны, и их набралось в итоге на целый поезд, с мытарствами добравшийся в СССР очень нескоро. А Гитлер, не планируя — по Резуну — удара по России, санкционировал заблаговременное уничтожение бумаг германского посольства в Москве, и над зданием посольства всюпоследнюю предвоенную неделю вился дым — там вовсю жгли документы. При этом в самом посольстве оставался минимальный служебный персонал, а семьи сотрудников посольства уже находились в Германии — якобы на отдыхе. Увы, на Резуне-«Суворове» миф об агрессивном Сталине не закончился. Резун относил удар Сталина на июль 1941 года. А уже упоминавшийся мной Марк Солонин в последние годы сделал и более сенсационное «открытие»! Он утверждает, что в июне 1941 года Гитлер, «сам того не ожидая» (!), «упредил удар Сталина ровно на один день». Соответственно, книгу, где Солонин «обосновывает» это «своё» «открытие», он назвал «23 июня: «день М». Так миф о сорванном Гитлером превентивном ударе Сталина по Гитлеру получил новое подтверждение. Не так чтобы очень весомое — примерно в 600 килограммов (~ 0,6 кг умножить на 10 000 экземпляров тиража), но всё же… Набор «аргументов» и фактов здесь использован вполне «джентльменский», но ведь и среди джентльменов попадаются шулеры… Попадаются они и среди историков, и книга Солонина, как и книги Резуна, в своих основных концепциях, конечно, шулерская, однако подробный, постраничный анализ её полутысячи страниц вылился бы в не менее чем тысячу страниц текста, и такой подвиг я совершать не намерен. Поэтому возьмём лишь один, вполне характерный, пассаж автора «23 июня» и кратко его проанализируем. На странице 28-й Солонин сообщает о том, что в 1989 году печатный орган МО СССР «Военно-исторический журнал» в № 4 опубликовал данные по механизированным корпусам, развёрнутым перед войной в западных приграничных округах, и далее пишет:
Ирония — вещь неплохая, однако в данном случае она ни к месту уже потому, что при оценке соотношения вооружений сторон кроме умения манипулировать с калькулятором необходимы и некоторые технические знания и учёт таких, например, технических понятий, как «наработка до отказа», «гарантийные сроки эксплуатации», «техническая надёжность», «физический износ», «моторесурс». Это ведь всё надо учитывать, как и такие факторы, как боевая подготовка, владение личным составом техникой, наличие радиосвязи, реальный боевой опыт… 5826 действительно больше 728, причём в качественном отношении новые советские танки Т-34 и KB не имели себе равных не только в танковых войсках Рейха, но и всего мира. И к началу войны их было произведено примерно полторы тысячи первых и более полутысячи вторых. Однако прекрасно выглядящие сегодня в таблицах новейших монографий ТТХ (тактико-технические характеристики) этих танков и внушительные цифровые данные по их наличию у СССР к 22 июня 1941 года в реальном масштабе времени, то есть летом 1941 года, несколько портило наличие такой ничем не устраняемой до какого-то момента детали, как уже упоминавшаяся мной «наработка до отказа», и прочих подобных деталей. Изливать накопившуюся злобу на Сталина проще, чем освоить хотя бы азы теории надёжности, но без знания и понимания некоторых моментов рассуждать о некоторых вещах невозможно. Точнее, можно, но — безграмотно, невежественно и поверхностно. Поэтому — немного теории… В соответствии с межгосударственным ГОСТом (Государственным стандартом) 27.002-89 «Надёжность в технике. Основные понятия. Термины и определения» надёжность — это «свойство объекта сохранять во времени в установленных пределах значения всех параметров, характеризующих способность выполнять требуемые функции в заданных режимах и условиях применения, технического обслуживания, хранения и транспортирования». Проще говоря, надёжность обеспечена тогда, когда что-то работает безотказно и не преподносит никаких сюрпризов в виде, скажем, гусеницы танка, порвавшейся не в бою или через десятки часов эксплуатации, а при первом же выезде на учения. Отказ же, в соответствии с ГОСТ 27.002-89 — это событие, заключающееся в нарушении работоспособногосостояния. При этом внезапный отказ — это «отказ, характеризующийся скачкообразным изменением значений одного или нескольких параметров объекта». А наработка до отказа — это (я цитирую здесь и далее всё тот же ГОСТ) «продолжительность работы объекта от начала эксплуатации до возникновения первого отказа». Существуют и показатели безотказности. Например, есть средняя наработка до отказа — «математическое ожидание наработки объекта до первого отказа», и есть средняя наработка на отказ — «отношение суммарной наработки восстанавливаемого объекта к математическому ожиданию числа его отказов в течение этой наработки». Так вот, с этими самыми наработками у новейших советских танков к середине 1941 года дела обстояли не лучшим образом. Хотя тогда теория надёжности ещё не существовала даже в самом зачаточном виде, техника ломалась. И нередко ломалась совершенно неожиданно, да и не всегда объяснимо. Ведь техника эта была даже не новая, а — новейшая! То есть ещё плохо изученная даже её создателями, недостаточно освоенная в серийном производстве и мало изученная в части её реальных эксплуатационных характеристик. Я понимаю, что пустился в обсуждение вопросов, которые для любителей скоропалительно-залихватского чтения типа «Ледокола» Резуна или «23 июня» Солонина скучны. Но что делать — Вторая мировая война была войной моторов, и при анализе её событий хотя бы немного в теории технической надёжности ориентироваться надо. И надо понимать, что воистину грозными для врага «тридцатьчетверки» и KB стали чуть позже, когда реальная война и реальная эксплуатация выявили многие их недостатки и эти недостатки были выправлены. Итак, к 22 июня 1941 года наши новейшие танки были ещё, увы, не очень-то надёжны. Они ведь начали поступать на вооружение лишь в 1940-м, а то и в 1941 году. «Однако в РККА имелись тысячи не таких уж и плохих — по сравнению с немецкими T-I, T-II и даже T-III— более старых танков: БТ-7, Т-26 и т. д.», — заявляют резуны и солонины. Да, имелись… В количестве до 11 тысяч единиц. Но для них к 22 июня 1941 года стали актуальными уже другие понятия теории надёжности. И прежде всего — понятие «назначенный ресурс», то есть «суммарная наработка, при достижении которой эксплуатация объекта должна быть прекращена (выделение везде моё. — С.К.) независимо от его технического состояния», и понятие «назначенный срок службы». Старые лёгкие танки — по причине их давнего производства, в массе своей были уже не только морально, но и физически изношенными. Они уже почти выработали свой ресурс и подлежали снятию с вооружения и замене. Они всё чаще, уже в мирное время, переходили из исправного состояния — «состояния объекта, при котором он соответствует всем требованиям нормативно-технической и (или) конструкторской (проектной) документации», в неисправное состояние, то есть в «состояние объекта, при котором он не соответствует хотя бы одному из требований нормативно-технической и (или) конструкторской (проектной) документации». А многие советские «бэтэшки» и другие их родные и двоюродные «братья», произведённые ещё во время первой советской пятилетки, к 22 июня 1941 года не соответствовали не то что одному из требований нормативно-технической и конструкторской документации, но сразу нескольким. То есть, говоря попросту, всё чаще ломались по причине выработки ресурса, физического износа. А ведь ресурсы у боевой техники даже назначенные, «штатные», никогда большими не бывают. Особенно у танков и истребителей, реальная боевая жизнь которых исчисляется нередко всего лишь часами. Это не «жигуль», который в умелых руках живёт чуть ли не вечно… К тому же остро стояла проблема запасных частей. С одной стороны, ей тогда при производстве не очень-то уделяли внимание — у социалистической России, ещё недавно бывшей лапотной «Расеей», просто не было необходимого опыта. С другой стороны, в первые годы массового развития танкостроения в запчастях не было и особой необходимости — танки в СССР развивались стремительно, и вместо консервирования технического «статус-кво» за счёт замены изношенных частей было в какой-то период разумнее переходить к производству новых моделей. «Так что, — спросят резуны, — мы делали такие танки, которые не могли ездить, а только ломались?» Ездили, ездили наши танки! Но до тех пор, пока не был исчерпан ресурс, а он у тысяч танков кончался как раз в 1941 году. Между прочим, даже современные танки часто возят на специальных трейлерах, чтобы сберечь ресурс двигателя и ходовой части. Что же до тысяч устаревающих танков в РККА, то эта сомнительная «мощь» не в последнюю очередь объяснялась некомпетентностью двух подряд начальников вооружений РККА — Тухачевского и Уборевича, которые заказывали промышленности эти многие тысячи, не заботясь о перспективных схемах. Конструктор среднего танка Т-34 Михаил Ильич Кошкин буквально надорвался, отстаивая своё детище, и умер ещё до войны, 26 сентября 1940 года, совсем молодым — в сорок два года. Сталинская премия ему была присуждена уже посмертно — в 1942 году. К тому же на старых танках, как правило, не было рации (на старых истребителях — тоже), за что надо «благодарить» тоже этих двух высокопоставленных заговорщиков и изменников. Наконец, новая техника не была должным образом освоена, да и некомплект её был к середине 1941 года велик. Здесь показательны и типичны воспоминания дважды Героя Советского Союза генерала армии Дмитрия Даниловича Лелюшенко. Весной 1941 года его назначили командиром 21-го механизированного корпуса, но корпус ещё лишь предстояло сформировать в составе двух танковых и одной мотострелковой дивизии. По штату корпус, дислоцировавшийся на юго-западе Псковской области на даугавпилсском направлении, должен был иметь 1031 танк разных марок, а в наличии было 98 БТ-7 и Т-26. Мощные KB и Т-34 только начинали поступать. Стремясь быстрее закончить формирование, Лелю-шенко торопил командование с присылкой техники и оружия, но в ответ слышал: «Не торопитесь, не только у вас такое положение». За месяц до начата войны Лелюшенко был в ГАБТУ — Главном автобронетанковом управлении РККА и спросил его начальника генерал-лейтенанта Федоренко: «Когда прибудут танки? Ведь чувствуем, немцы готовятся…» Федоренко успокоил: «Не волнуйтесь! По плану ваш корпус должен быть укомплектован полностью в 1942 году». Примерно так же обстояли, к слову, дела и в советских ВВС. На этой стороне вопроса я здесь останавливаться не буду, сказав лишь, что новые наши пушечные истребители Як-1 и ЛаГТ-3 были не так уж и хороши по сравнению с новыми немецкими истребителями, а Миг-3 имел лишь пулемётное вооружение. При этом налёт на самолётах новых марок Як-1, Миг-3, ЛаГГ-3, Ил-2, Пе-2 у многих лётчиков составлял менее 10 часов. Другими словами — всё ничего! А старые самолёты далеко не все были боеспособными. Чтобы было ясно, что я имею в виду, приведу фрагмент записи в дневнике генерала Гальдера от 12 сентября 1941 года:
С готовыми к бою танками положение, как правило, было ещё сложнее. При этом на 22 июня 1941 года немецкая группа армий «Юг», упоминаемая Солониным, имела все 728 танков, естественно, боеспособными, а вот упомянутые Солониным же 5826 советских танков были боеспособными лишь в некоторой своей части, и вряд ли боеготовый их процент составлял реально более 30 процентов. Да и надёжность наших боеспособных танков была, как уже сказано, к 22 июня недостаточна для новых танков. Для старых танков имелась проблема ресурса, то есть износа. Несколько слов о соотношении, приведённом Солониным: 5826 наших танков Юго-Западного и Южного фронтов против 728 немецких в группе армий «Юг»… Юго-Западный фронт — это до 22 июня 1941 года Киевский Особый военный округ (КОВО), а Южный фронт — в основном Московский военный округ. Последний танков имел мало (на 1 июня 1941 года 4 KB и 5 Т-34, а всего к 22 июня 1941 года — чуть более тысячи в основном устаревших танков). В одном из изданий книги М.И. Мельтюхова «Упущенный шанс Сталина» (М.: Вече, 2002) приведены данные по наличию бронетехники в Красной Армии на 1 июня 1941 года (таблица 24 Б приложения Б), из которых следует, что в КОВО имелось 5836 танков, из которых: KB — 278; Т-34 — 496 (всего современных танков 774 единицы). Из таблицы же 7 В приложения В — данные по укомплектованности мехкорпусов западных приграничных округов на 22 июня 1941 года — следует, что в КОВО имелось 4793 танка. То есть даже в одной книге одного автора имеем разнобой более чем в тысячу единиц. Последняя цифра по КОВО примерно согласуется с суммарной (по двум фронтам) цифрой М. Солонина, но вообще-то — точные подсчёты боеготовой техники, да ещё через шестьдесят лет после её эксплуатации, — это вещь в себе. А теперь я открываю страницы 18–19 интереснейшей, богато иллюстрированной фотографиями книги французского историка Франсуа де Ланнуа «Немецкие танки на Украине. 1941 год» (М.: Яуза, 2006), где отражены боевые действия 1-й танковой группы из группы армий «Юг», и читаю:
Требуются комментарии? Где же здесь то якобы подавляющее превосходство РККА в танках, о котором нам талдычат солонины, «суворовы» и т. д. и т. п.? Причём ещё раз напоминаю, что у немцев танки, изготовившиеся к удару по СССР, были, во-первых, достаточно новыми с точки зрения износа и достаточно надёжными с точки зрения их приработки и выявления производственных дефектов в процессе эксплуатации. Во-вторых, они были тщательно проверены и подготовлены к предстоящим близким боевым действиям со всей немецкой тщательностью. А у личного состава танковых войск Рейха был реальный боевой опыт современной маневренной войны в Польше и в Северной Франции. Иногда указывают на то, что продолжительность боевых действий и там и там была недолгой, но даже один реальный бой обогащает человека таким опытом — как воинским, так и психологическим, — который не даётся любыми учениями. У советских танкистов такого опыта, по сути, не было — ни Испания, ни Халхин-Гол, ни тем более финская война не походили на то, чему предстояло развернуться на просторах России с утра 22 июня 1941 года. То есть 1941 год был для РККА годом активного перевооружения и боевой учёбы, и уже поэтому ни о каких превентивных ударах СССР по Германии не могло быть и речи. Во всяком случае — в 1941 году. Да, Генштаб РККА проводил в этом направлении соответствующие штабные разработки, и именно из опубликованных в 90-е годы и позднее подобных документов Резун, Солонин и иже с ними выдирают цитаты и, размахивая ими, обрушивают на головы образованной публики дутые «сенсации» о превентивных планах Сталина. Но Генштаб, не рассматривающий различные варианты действий Вооружённых Сил — от оборонительных до наступательных, — даром ест хлеб той страны, которая своих генштабистов кормит. Но из чего надёргивают цитаты авторы «сенсаций» о якобы подготовке превентивного удара РККА в 1941 году? Ну, скажем, вот из чего… В 1991 году, году 50-летия начала Великой Отечественной войны, «Военно-исторический журнал» Минобороны ещё СССР, редактируемый тогда ещё генерал-майором В.И. Филатовым, опубликовал ряд интересных документов и аналитических материалов, опровергающих заявления о подготовке СССР к превентивному удару (см., в частности, № 3, 4, 5, 6 за 1991 год). Однако уже в № 12 за 1991 год — год успешной антисоветской контрреволюции — тот же «ВИЖ», ещё орган МО СССР, но редактируемый уже B.C. Ещенко, занял сомнительные позиции… В № 1 за первый наш антисоветский, 1992, год «ВИЖ» был представлен читателю как «орган Министерства обороны» непонятно какой страны. В этом «органе», в его № 1, на странице 7-й и был опять поставлен вопрос: «Готовил ли СССР превентивный удар?» Далее — до страницы 30-й шла некая архивная «информация к размышлению», а ответ на вопрос, хотя был и сформулирован не очень-то вразумительно, был всё же отрицательным. Из № 2 «ВИЖ» за тот же 1992 год читатель впервые мог узнать, что журнал «учреждён Генеральным штабомВооруженных Сил», и это было несколько неожиданно, поскольку «ВИЖ» был основан в 1939 году как орган НКО СССР. Во втором-то номере «ВИЖ» и появилась публикация «Упрямые факты начала войны», в которой были приведены тексты «Соображений по плану стратегического развертывания Вооруженных Сил Советского Союза» от 15 мая 1941 года и проекта записки Тимошенко и Жукова на имя Сталина и Молотова по планам стратегического развёртывания в 1941 году. Оба документа, написанные от руки A.M. Василевским, никем не были ни подписаны, ни тем более утверждены. Особенно эффектно с позиций Резуна выглядело начато первого документа:
и т. д. Второй номер «ВИЖ» за 1992 год, как я понимаю, и открыл «зелёный свет» для любых измышлений, «сенсаций», «толкований» и прочих «откровений» типа резуновских. Я не очень верю в аутентичность этого документа, в том числе и потому, что как раз на конец 80-х — начало 90-х годов падает активная деятельность ренегатов типа генерала Волкогонова по фальсификации несуществующих «документов» и уничтожению подлинных архивных документов. Однако даже в «соображениях Василевского» нет и намёка на агрессивную войну СССР с целью разгрома Германии. Речь — об упреждающих действиях в условиях явно готовящейся агрессии Германии против СССР. Миф о готовности СССР к превентивному удару опровергает и «Военный дневник» Гальдера. 24 июня 1941 года там появилась запись:
Такой «стратег», как «Виктор» «Суворов», в наличии в приграничной полосе советских баз снабжения усматривает доказательство подготовки к превентивному удару СССР, но, как видим, такой «дилетант» в стратегии, как начальник Генштаба Сухопутных сил вермахта, усматривает в том же свидетельство чисто оборонительных намерений СССР. То есть Резуна опровергаю не я, Сергей Кремлёв, а Франц Гальдер! Резун, правда, может привести, в свою очередь, немало противоположных высказываний Гальдера, которого военный историк из ГДР Иоганнес Цукерторт относил к «оголтелым разносчикам» утверждений о наличии у СССР весной 1941 года агрессивныхнамерений. Но эти-то заявления Гальдера относятся ко временам уже «холодной войны»! А в преддверии самой «горячей» в истории мира войны Гальдер в своём дневнике записал 22 марта 1941 года:
Да, СССР не только не готовил превентивный удар, но и не имел к тому в 1941 году как особой нужды, так и — главное — реальной возможности. Иное положение в 1941 году было у немцев, у Гитлера. Я уже говорил об этом во вводной «Экспликации», но повторю — к лету 1941 года Гитлер оказался в крайне сложном положении. Запад, ловко втянув его в войну с собой, мира не желал и готовил подключение к мировой войне Соединённых Штатов, которые, как и в Первую мировую войну, должны были прийти в изнурённую войной Европу, чтобы разгромить Германию и остаться в Европе в качестве верховного арбитра и хозяина. Россия же занимала уклончивую позицию и порой давала — во всяком случае, в представлении Гитлера — основания Западу рассчитывать на себя как на «последнюю надежду Англии». К тому же в случае удара Запада по Германии где-то в 1942–1943 годах нельзя было исключать удара России по Германии с тыла — подобно тому, как это произошло осенью 1939 года в Польше. Для понимания умонастроений Гитлера показательна запись в дневнике генерала Гальдера от 17 марта 1941 года:
Поэтому для Гитлера было очень соблазнительно, да и логично пытаться решить «русскую проблему» в 1941 году до наступления тотального «момента истины» в примерно 1943 году, пока армия отмобилизована, боеготова и исполнена высокого воинского духа после впечатляющих побед весны и лета 1940 года. Превентивный удар был логичен для Гитлера и был необходим Гитлеру. Приходится лишь удивляться, как упорно в последние годы нам пытаются доказать обратное — например, Михаил Мельтюхов в своей нашумевшей книге «Упущенный шанс Сталина». Весьма капитальное, «пропитанное» немалой фактической (и почти всегда достаточно точной) информацией исследование, для написания которого автор использовал более тысячи источников, концептуально не стоит и гроша, поскольку построено на следующих тезисах (стр. 412 издания 2002 года):
При этом на странице 304-й М. Мельтюхов утверждает, что основным-де аргументом сторонников «традиционной версии (? — С.К.)об оборонительных намерениях СССР» стали «материалы бесед Г.К. Жукова с некоторыми военными историками в 1960-е годы»… Однако немногого стоят те «сторонники» «традиционной версии», которые все свои аргументы черпают из такого источника. Не «аргументы», а прямые доказательства исключительно оборонительных возможностей СССР в 1941 году, и то при условии своевременного приведения войск в боевую готовность и т. п., отыскиваются в изобилии в статистике тех лет, в реальностях 1941 года — экономических, внешнеполитических, военно-технических и военных, зафиксированных как советскими, так и западными документами. Вообще-то Резун, Солонин, Мельтюхов могут иметь успех лишь у тех, кто детально не знаком хотя бы с «Военным дневником» генерала Гальдера. Не утомляя читателя обильным цитированием соответствующих его мест, просто скажу, что достаточно вдумчиво прочесть хотя бы его том 2-й (с 1.7.1940 по 21.6.1941) или хотя бы записи Гальдера к докладу у Гитлера от 17 марта 1941 года (стр. 405–406 издания 1969 года) и дневниковую запись от того же 17 марта 1941 года (стр. 409–410), чтобы убедиться в том, что удар Гитлера к лету 1941 года был фактически предрешён без каких-либо опасений превентивного удара со стороны Сталина. Что же до гипотетического удара Сталина, то в 1941 году Сталин мог взвешивать те или иные варианты лишь вынужденного удара по Гитлеру — в ответ на его прямую агрессию. Сталин не догадывался, насколько плохо были готовы к войне его генералы, но знал достаточно, чтобы понимать всю авантюрность любых инициативных наших военных действий в 1941 году. И в сказанном выше ничего не меняет тот факт, что на совещании высшего руководящего состава РККА 23–31 декабря 1940 года генерал-лейтенант В.Н. Курдюмов, начальник Управления боевой подготовки Красной Армии, при обсуждении доклада генерал-инспектора пехоты генерал-лейтенанта А.К. Смирнова о бое стрелковой дивизии в наступлении и обороне заявлял:
Да, военные в конце 1940 года так говорили. Но чего стоят генералы, не готовые к любому варианту боевых действий — как в обороне, так и в наступлении?! Другое дело, что многие высшие советские генералы образца 1941 года оказались умелыми полководцами лишь на совещаниях, а не в реальной ситуации июня 1941 года. На этом я краткий анализ мифа о «превентивном ударе Сталина» заканчиваю, но хотя бы немного надо остановиться на другом варианте этого мифа: «Сталин и Гитлер договорились о совместном ударе по Англии, однако Гитлер обманул Сталина и ударил по России». Эту, совсем уж несуразную, «сенсацию» породили на свет не так уж, насколько я понимаю, давно. И она вызвала у «образованной публики» почему-то не смех, а бурный и горячий интерес — как и «Ледокол» Резуна в конце 80-х годов. Казалось бы, не мне, написавшему не одну книгу о стратегической целесообразности именно советско-германского сотрудничества, в том числе — и исследование с элементами виртуальной истории «Кремлёвский визит фюрера», эту версию так вот, с ходу, опровергать. Но как раз потому, что я не так уж и мало сил отдал изучению той эпохи, я по поводу «новых версий» 22 июня 1941 года, выдержанных в подобном духе, могу лишь пожать плечами. Да, вариант совместных действий СССР и Германии против англосаксов и конкретно — против Англии, на мой взгляд, был не только геополитически и исторически целесообразен (о чём толковал Егору Лигачёву Жан Тириар), но и реально возможен при рациональной политике как Гитлера, так и прежде всего Сталина. Лично я настолько в этом убеждён, что несколько лет назад написал исследование «Россия и Рейх — вместе вперёд!», которое всё ещё ждёт своего издателя. Однако одно дело — возможность, и другое — реальность. Совместный советско-германский удар по Англии был для России разумен и возможен, хотя и не в 1941-м, а в 1942 году. Тем не менее реальности 1940-го и 1941 годов по ряду причин, подробно анализировать которые у меня здесь нет возможности, оказались таковыми, что данная потенция никак не могла трансформироваться в действия. Автор «новой версии начала войны» А. Осокин утверждает, что Сталин якобы пообещал Гитлеру вести войну против Англии совместно — к чему Гитлер его и так призывал. И якобы убеждённый в соблазнительности этого предложения для Гитлера, Сталин-де был спокоен и уверен в том, что Гитлер по России не ударит. Как утверждает А. Осокин, Сталин знал, что «этот вариант не может осуществиться, пока СССР нужен Гитлеру как союзник для разгрома Англии…». Концентрация советских войск на границе объясняется А. Осокиным якобы тем, что они вскоре в эшелонах, вместе с дислоцированными в Польше — подальше от ударов английской авиации — германскими войсками, должны были направиться через Европу к Ла-Маншу, чтобы участвовать в совместной десантной операции в Англии. Но Гитлер в конце концов решил обмануть Сталина и покончить вначале с Россией, а уж потом — самостоятельно — с Англией. Такова — предельно кратко — схема Александра Осокина… Забавно то, что в упомянутом выше виртуальном исследовании (это не роман, а именно исследование с элементами частично беллетризованной виртуальной истории) «Россия и Рейх — вместе вперёд!» описана, кроме прочего, и подготовка к совместной десантной операции, и даже сама операция, названная мной «Люфтлёве» — «Воздушный лев». Однако, повторяю, это было дано как нереализовавшаяся возможность, а не как описание нереализовавшихся, но реально замышлявшихся событий! Говоря проще — я описал как чисто виртуальную ту ситуацию, которую Осокин подаёт как реальную. Знакомство с обстоятельствами, предшествовавшими визиту Молотова в Берлин осенью 1940 года, с ходом самого этого визита и с последовавшими после него реальными и достоверными действиями сторон однозначно убеждает в полной абсурдности гипотезы А. Осокина и прочих подобных гипотез, если они высказываются не как геополитическая возможность, а как якобы реальный совместный план Сталина и Гитлера, сорванный вероломством Гитлера. В подтверждение своей «новой версии» А. Осокин, кроме прочего, сообщает, что наши новейшие истребители МиГ-3 имели-де «потолок» 7 километров, но на такой высоте летали-де не немецкие, а английские бомбардировщики. Однако такие характеристики МиГ-3 были заложены в правительственном задании ещё в то время, когда будущий главный конструктор Михаил Иосифович Гуревич работал над высотным истребителем в КБ Поликарпова. У Поликарпова работал вначале и Артём Иванович Микоян. Отдельное КБ Микояна и Гуревича было создано 8 декабря 1939 года и сразу приступило к разработке высотного истребителя И-200. Вскоре он получил обозначение МиГ-1, а его развитие — МиГ-3. Высокий же «потолок» (он достигал даже 12 км!) МиГ-3 был обусловлен не планируемым — в представлениях А. Осокина — «боевым содружеством» Гитлера и Сталина, а тогдашними воззрениями на природу воздушного боя «теоретиков» ВВС РККА. К слову, в ходе войны они не оправдались — бои шли на средних и низких высотах, где МиГ-3 уступал и якам, и лаггам, и «Мессершмиттам» как по скорости, так и по маневренности и вооружению, хотя перед войной в войска поступало больше всего именно мигов. Зато миг крепко пригодился в ПВО Москвы и Ленинграда. Однако якобы готовый сбивать англосаксонские «Ланкастеры» и «Боинги» МиГ-3 — это не единственная «авиационная» деталь «новой версии» Осокина… В коллективном военно-историческом сборнике «Трагедия 1941 года» (М.: Яуза; Эксмо, 2008) А. Осокин даёт «разгадку» и «тайны» беспрепятственного пролёта немецкого транспортного самолёта «Юнкерс-52» от западных границ СССР до Москвы и его посадки на Тушинском аэродроме 15 мая 1941 года. Мол, так было доставлено Сталину некое срочное личное письмо Гитлера… Оставим в стороне вопрос — не сошёл ли с ума одновременно со своим заместителем по партии Рудольфом Гессом, улетевшим в Англию 11 мая 1941 года, сам фюрер, избрав для «секретнейшей» доставки «сверхсекретного» письма подобный способ? Простейший вариант: самолёт терпит аварию на маршруте, лётчик гибнет, самолёт разбит, а письмо сохраняется. И сверхсекрет Гитлера становится секретом Полишинеля. Впрочем, повременим пока с подробным анализом «открытия» А. Осокина и обратимся для начала к достоверным и точным документам. 10 июня 1941 года нарком обороны Тимошенко и начальник Генштаба Жуков издали приказ № 0035, начинавшийся так:
К слову, сообщу, что тогда Володину всего лишь объявили замечание, а вот 27 июня 1941 года арестовали — ведь ситуация 10 июня и 27 июня различалась как небо и земля. В октябре 1941 года по решению Особого совещания при НКВД СССР, получившему после начала войны право приговаривать в качестве чрезвычайной меры к высшей мере наказания, Володина, а также генерал-полковников А.Д. Локтионова и Г.М. Штерна, генерал-лейтенантов авиации Ф.К. Арженухина, Героев Советского Союза И.И. Проскурова и П.В. Рычагова (бывшего замнаркома обороны СССР), дважды Героя Советского Союза Я.В. Смушкевича, дивинженера И.Ф. Сакриера, генерал-майоров М.М. Каюкова, Г.М. Савченко и бри-гинженера СО. Склизкова расстреляли. Но это — к слову. Возвращаясь же к полёту 15 мая, надо сказать, что случай это был безобразный со всех точек зрения. Сегодня порой утверждают, что того же Володина наказали так мягко потому-де, что перелёт был оговорён заранее между Гитлером и Сталиным, что все наши службы ВНОС (Воздушного наблюдения, оповещения и связи) спокойно наблюдали за Ю-52, а частям ВВС было приказано его не сажать и т. д. Хорош получается у нас секретный перелёт, о странном характере которого и особом внимании к нему московского начальства осведомлены десятки, если не сотни людей. Гитлер что — не мог переслать пакет из Берлина в Москву абсолютно надёжной фельдсвязью поездом? Сутки с небольшим — и все дела! К тому же, если Володина и Грендаля наказали тогда «для вида», то за что же Володина позднее расстреляли? И за что ещё до войны арестовали начальника Управления ПВО НКО СССР Героя Советского Союза Штерна? И не его одного… Я не знаю подоплёки полёта 15 мая, однако некоторые соображения насчёт его имею, но пока их не выскажу. Что же до Александра Осокина, то он «точно» знает, что стояло за этим полётом, и повествует об этом так:
Здесь А. Осокин делает глубокомысленное замечание: «Вот и ответ на вопрос: «Что делал Сталин 22 июня 1941 г.?» Да он действовал по инструкции своего «искреннего» коллеги Адольфа, не слушая никого»… Думаю, сам автор этой «сенсации» хорошо знаком с подлинной «фотографией рабочего дня» Сталина 22 июня 1941 года, однако, запуская в широкий оборот очередную историческую «дурочку», он явно рассчитывает на то, что по сей день со сталинским графиком работы 22 июня 1941 года знакомы из широкой публики не так уж и многие… Впрочем, продолжим цитирование А. Осокина, цитирующего «письмо фюрера»:
Этому «письму» не хватает лишь постскриптума вроде: «Жду ответа, как Гудериан лета»… И любой компетентный эксперт, читая это «письмо», скорее всего получит истинное удовольствие от выявления фактических, логических и исторических несуразиц, которыми «письмо фюрера» наполнено, как филипповская булка изюмом. Увы, эта фальшивка изготовлена в расчёте именно что «на широкую публику», не осведомлённую ни о подлинных масштабах, которые приобрела в Рейхе подготовка удара по СССР к середине мая 1941 года, ни о характере этой подготовки, ни о ситуации с планированием десантной операции «Морской лев», ни о том, чем был занят Сталин в последние предвоенные недели и в день 22 июня 1941 года… Да и общее представление о том, как обеспечиваются — материально, политически, экономически и в военном отношении — серьёзные государственные (а уж тем более — межгосударственные) мероприятия, надо иметь более чем слабое, чтобы в это «письмо» поверить. Приведу лишь одну «нестыковку» — логическую… Если — по Осокину — Гитлер и Сталин уже «чётко согласовали» некие «общие цели», то какого рожна Гитлер лишь 14 мая 1941 года сообщает «союзнику», что он «окончательно пришёл к выводу» о необходимости скорейшего «сокрушения Англии»? Ведь всё уже — по Осокину — решено! Уже складируются на западной границе СССР советские боеприпасы, которые скоро повезут через всю Европу к Ла-Маншу… Уже демонтированы — по Осокину в рамках «союза» — старые УРы (укреплённые районы)… И главное — по ту сторону советской границы уже сосредоточены огромные массы германских войск. А Гитлера, оказывается, 14 мая только-только осенило, что Англию надо «сокрушить»… Н-да. На этом я краткий обзор «новой версии» Осокина тоже заканчиваю, отметив, что он объясняет появление «письма Гитлера» появлением в Англии Гесса, о чём «письмо» никак не могло умолчать — событие было свежим. Гитлер якобы написал Сталину: «…господин Гесс, я полагаю, в припадке умопомрачения или переутомления, улетел в Лондон, чтобы, насколько мне известно, побудить англичан к здравому смыслу»… Что ж, о Гессе нам действительно не мешает здесь вспомнить. Видимая канва событий была следующей… 11 мая 1941 года Рудольф Гесс оставил письмо Гитлеру (ох уж эти письма!), на самолёте «Мессершмитт-110» долетел до Шотландии, там выбросился с парашютом недалеко от поместья герцога Гамильтона, приземлился неудачно, сломал лодыжку, был обнаружен фермером, доставлен на военную базу и… И поскольку факт прилёта Гесса стал достоянием гласности — скажем, газета «Дейли Рикорд» всю первую полосу номера от 14 мая посвятила прилёту Гесса с фотографиями обломков самолёта и т. д., — то скандал получился всесветный. «Наци № 2 — в Лондоне!» Это была действительно суперсенсация… 14 мая Берлинское радио сделало пространное официальное сообщение, где, в частности, говорилось:
Гесса объявили сумасшедшим, но что произошло с ним в действительности, скорее всего известно по сей день лишь тем, кто имеет доступ к полностью засекреченным английским архивам по Гессу. А они закрыты по «правилу ста лет» (запрет на публикацию информации, задевающей репутацию живущих людей) до 2041 года. При этом случай Гесса был явно «многослойным», и тайна тут имеется серьёзная… Какая? На Нюрнбергском процессе Гесс был приговорён к пожизненному заключению, отсиживал срок в тюрьме Шпандау, где с 1966 года оказался единственным заключённым, охраняемым посменно американцами, русскими, англичанами и французами. И как только горбачёвский СССР в 1987 году выразил готовность 93-летнего Гесса освободить, он тут же, во время охраны андийской сменой, «покончил самоубийством». Вне сомнений — при «помощи» английской спецслужбы. Что же знал Гесс? На эту тему написаны горы литературы, но свет на истину — на мой взгляд — проливает перепечатка в «Военно-историческом журнале» (№ 5, 1991, стр. 37–42) давней статьи бывшего редактора отдела международной жизни парижского антинацистского еженедельника «Das Neue Tagebuch» Леопольда Шварцшильда, опубликованной 4 августа 1941 года в канадской газете «Газетт Монреаль»… Однако вначале закончим с полётом Ю-52… У него могло быть — как у полёта Гесса — тоже несколько «слоев». Гитлер мог решать таким образом ряд задач и «убивать» сразу многих «зайцев». Прикрытие полёта — лётчик потерял ориентировку и «заблудился». Истинная же цель? Их могло быть не менее трёх. Первая — проверить состояние ПВО СССР, уровень оперативности в принятии решений в неординарной ситуации и реакцию русских на неё. Ведь через месяц с небольшим границу СССР должны были пересечь уже армады самолётов. При этом Гитлер мог особо неопасаться, что полёт Ю-52 повысит бдительность русских — германские самолёты к 15 мая 1941 года нарушали воздушное пространство СССР, якобы заблудившись или без объяснений, как минимум десятки раз. Хотя до Москвы в мае 1941 года долетел лишь один — если иметь в виду не плановые пассажирские рейсы, а внерейсовый полёт. Вторая причина — провести под благовидным предлогом окончательную глубокую воздушную разведку СССР на территории до Москвы не на максимальных высотах, а на высоте боевого полёта и по маршруту, отклоняющемуся от пассажирских трасс. И третья — Гесс. Коль уж полёт Гесса стал известен всему миру и не мог не вызывать подозрений Сталина, то почему бы не предпринять «непонятный» полёт германского самолёта и в Москву, чтобы и Черчилль в Лондоне поломал голову — кто и зачем так неожиданно и «нештатно» прилетел к русским? При этом объективная головоломность ситуации — коль уж её создал Гитлер — устраивала и Сталина! Она работала на его желание показать Британии, что её расчёты на то, что Россия станет «шпагой» бриттов, беспочвенны и что отношения СССР и Рейха прочны и даже конфиденциальны. Поэтому виновников ротозейства вначале и не наказали крепко. И лишь позднее — когда стала выявляться суть такого ротозейства, меры последовали крутые. А теперь — о Гессе. Статья в «Газетт Монреаль» от 4 августа 1941 года, перепечатанная «ВИЖ» через полвека, начиналась так:
И далее Леопольд Шварцшильд сообщал, что предыстория полёта Гесса началась в первые недели Второй мировой войны, когда германское официальное агентство новостей ДНБ сообщило, что немецкая полиция арестовала двух очень опасных английских шпионов, один из которых, майор Бест, был представлен как начальник европейского отдела «Интеллидженс сервис», второй — капитан Стевенс был его ближайшим сотрудником. «Немцы утверждали, — писал Шварцшильд, — что двое англичан причастны к взрыву в пивной (мюнхенский пивной зал «Бюргербраукеллер». — С.К.)9 (на деле — 8-го. — С.К.)ноября 1939 года, где Гитлер выступал с речью… Напоминалось, что мина взорвалась на балконе (на деле мина была вмонтирована в колонну зала. — С. К.)через несколько минут после того, как Гитлер покинул пивную…» Далее автор статьи в «Газетт Монреаль» описывал — весьма неточно — историю захвата англичан на датской территории, констатировал, что инцидент был быстро забыт даже датской стороной, а «между тем, — как заключал он, — именно происшествие с Бестом и Стевенсом было отправным пунктом истории с Гессом». Тогда в Европе шла война, события — да ещё и деликатные — излагались Шварцшильдом почти в реальном масштабе времени, и он немало напутал, начиная с того, что инцидент с захватом произошёл на голландской территории в голландском приграничном городке Beнло. Вот краткие точные данные об этом инциденте… 54-летний капитан Пэйн Сигизмунд Бест действительно руководил Центрально-европейским сектором британской «Сикрет Интеллидженс Сервис» и был также сотрудником отделения «Z» — независимой организации внутри Си-ай-си (МИ6). Кадровый разведчик со времён Первой мировой войны, он после неё переехал в Гаагу, был хорошо известен при дворе королевы Вильгельмины, часто бывал на севере Германии, вращалсяв кругах немецкой знати и был известен как «человек с моноклем». По виду типичный англичанин, а на самом деле — наполовину индус, Бест свободно владел четырьмя европейскими языками, любил музыку, играл на скрипке… Жена Беста, дочь голландского генерала Ван Риса, получила известность как хороший портретист. В 1938 году Бест обеспечил встречу будущего шефа военной разведки МИ6 сэра Стюарта Мензиса с эмиссаром генерала Людвига Бека — тогда начальника Генерального штаба сухопутных сил. Бек уже тогда планировал заговор военно-политического руководства Германии против Гитлера. Но в 1939 году капитан попался в ловушку начальника группы IVE 4-го управления Главного управления имперской безопасности (РСХА), 29-летнего Вальтера Шелленберга. Бест знал его как «капитана Шеммеля», участника офицерской антигитлеровской группы Сопротивления (так представлял Шеммеля Бесту доверенный агент Беста, а в действительности — тайный агент СД). 21 октября 1939 года «Шеммель» встретился с Бестом в голландском городке Зютфен, а в Арнеме к Бесту и «Шеммелю» присоединились майор Стивенс и голландский разведчик капитан Клоп (последний, впрочем, назвался вымышленным английским именем Коппенс, что было для гражданина нейтральной страны вполне разумной предосторожностью). Ричард Стивенс работал в Гааге под традиционным для МИ6 прикрытием сотрудника британского контрольно-паспортного управления. Он уже имел контакты с представителями генерала Бека (подлинного заговорщика) и, чтобы убедить этих немцев в своих высоких полномочиях, МИ-6 даже попросила Би-би-си несколько изменить традиционную заставку радиовыпуска новостей на Германию заранее оговорённым образом. «Шеммель» сообщил, что цель его влиятельной группы — насильственное свержение Гитлера и установление нового режима, и интересовался отношением английского правительства к такому развитию событий. Стивене уклончиво отвечал, что правительство Его Величества приветствовало бы устранение Гитлера, однако лично они не уполномочены давать политические обязательства, хотя и находятся в прямом контакте с «Форин оффис» и с Даунинг-стрит. Контакты продолжались, 7 и 8 ноября состоялись встречи в кафе в городке Венло у германо-голландской границы, предполагалась поездка в Лондон. Неожиданная развязка произошла сразу после неудачного покушения на Гитлера 36-летнего столяра Георга Эльсера. В ночь с 8 на 9 ноября рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер по телефону сообщил Шелленбергу о покушении и приказал обеспечить немедленный захват англичан и их вывоз на территорию Рейха, что и было Шелленбергом при помощи эсэсовского отряда проделано. Была стрельба, «Коппенс» был тяжело ранен (уже в Дюссельдорфе он скончался, а из документов стало известно, что он не английский «лейтенант Коппенс», а голландский капитан Клоп)… Беста и Стивенса же начали допрашивать, и они рассказали многое… Но к покушению, единственным участником которого был Эльсер, они отношения не имели. Что, к слову, не исключало организации покушения извне. Итак, английская разведка потерпела крупное и чувствительное для её самолюбия поражение, разгневалась и решила — по утверждению информаторов Шварцшильда — взять реванш. Она поставила себе цель захватить какое-либо важное лицо из нацистской верхушки, которое можно было бы обменять на Беста и Стивенса, и при этом… не проинформировала правительство о разработке операции. Никто ведь не думал, что на уже «английский» крючок попадётся сам Гесс! Сутью же операции было создание некой «зеркальной» по отношению к провокации Шелленберга ситуации, а именно — было решено заставить поверить немцев вто, что существует «шотландское движение за независимость» и что шотландская революция против Англии не за горами. Выглядело это правдоподобно! В своё время шотландские якобиты спали и видели нечто подобное, но — при поддержке Франции. Поэтому в Берлине (по утверждению Шварцшильда — на уровне вплоть до фюрера, но это — вряд ли) в провокацию англичан поверили. При этом лидером потенциального восстания «Сикрет сервис» представляла — без его ведома — как раз герцога Гамильтона. «Шотландские революционеры» предлагали немцам прислать к ним высокопоставленного эмиссара, который должен был прилететь в Шотландию на самолёте, выпрыгнуть с парашютом, добраться до замка Гамильтона, провести тайные переговоры, после чего заговорщики его должны были переправить обратно при помощи ирландцев, любящих англичан ещё меньше шотландцев. Итогом этой комбинации и стал прилёт Гесса — он был боевым лётчиком, отлично знал английский, был знаком с Гамильтоном… Но поскольку скрытность акции была нарушена, о прилёте Гесса узнал Черчилль, сгоряча публично заявив, что сам допросит Гесса и доложит палате общин. И тут «Сикрет сервис» пришлось повиниться во всём. И в самовольной организации несанкционированной комбинации, и в том, что в ходе «переговоров» с Берлином «шотландская революция» связывалась с… началом войны Рейха против СССР. Так описал подоплёку полёта Гесса журналист Шварцшильд, и мне эта версия представляется очень близкой к истине. Действительно — если ситуация была примерно такой, как её представляли информаторы «Газетт Монреаль», то Черчиллю было над чем задуматься… Если в Берлине поймут, что никакого «шотландского заговора» на деле не существует, то Гитлер может остеречься нападать на Россию. Если о комбинации узнает Москва, то она расценит поведение англичан как предельно провокационное ио каком-либо доверии русских к Лондону можно будет забыть, а оно и так было не очень-то велико. Наконец, если бы о том, на какой «крючок» поймала Гесса английская разведка, стало бы известно в Англии — от того же Гесса, то неизбежно разразился бы грандиозный внутренний скандал, и это в условиях ведущейся войны было бы самым страшным. В Шотландии всегда были сильны сепаратистские антианглийские настроения. А тут вдруг стало бы известно, что именно этими настроениями могущественная британская государственная организация провоцирует иностранную державу! О какой внутренней стабильности на Английском острове можно было бы после этого говорить? А ведь шла война… Более того, тайна провокации Гесса объективно была перманентной, она была взрывоопасна для внутриполитической стабильности Великобритании и после войны, и в конце 80-х годов XX века… Если бы Гесс заговорил даже в 1987 году, то, смотришь, к Ольстеру мог бы прибавиться Глазго. Вот почему для Лондона было важно заставить Гесса молчать любым способом — вплоть до удавки. Уинстон Черчилль позднее писал: «Я никогда не придавал слишком серьёзного значения этой эскападе»… Однако лучше бы Черчилль молчал. Хороша «эскапада», к которой применяют «правило ста лет» и ради сохранения её тайны удушают главную фигуру этой «эскапады» через срок шесть лет после события! Собственно, и сегодня эта «тайна Гесса», если Шварцшильд написал правду, всё так же крайне опасна для внутренней стабильности Великобритании, чем и можно объяснить её засекречивание по «правилу ста лет», хотя все участники тех событий уже ушли в иной мир. Возвращаясь же в 1941 год, можно сказать, что и в свете коллизии с Гессом версия А. Осокина выглядит смехотворно нелепой. Далее вот что… Проводя анализ третьего мифа о «превентивном ударе Сталина», надо бы коснуться и темы его выступления перед выпускниками военныхакадемий 5 мая 1941 года, которое сегодня нередко рассматривают как доказательство наступательных планов Сталина. А. Осокин, например, прямо утверждает, что в своей речи Сталин, «не называя противника, неожиданно объявил, что СССР будет вести не оборонительную войну, а наступательную войну, к которой страна готова»… Но что в действительности говорил 5 мая 1941 года Генеральный секретарь ЦК ВКП(б) Сталин выпускникам военных академий Рабоче-Крестьянской Красной Армии? А вот что (цитирую по сборнику «Документы внешней политики», т. XXIII, Кн, 2 (2), М.: Междунар. отношения, 1998, МИД РФ, стр. 648–651):
Сталин давал характеристику новой армии, говорил о новых дивизиях, новых танках, самолётах и пушках, о недостатках в академической учёбе, а затем перешёл к Германии:
Фактически Сталин прямо проводил мысль о том, что Германия побеждала тогда, когда имела за спиной нейтральную Россию, и проигрывала, сражаясь с ней. И далее он развивал эту мысль:
Под «нейтральными странами» Сталин имел в виду, конечно, СССР. И при знакомстве с речью Сталина любой умный немец ей бы обрадовался — она была вполне лояльна к Германии и не была ориентирована против немцев. Сталин лишь вполне резонно констатировал:
Последние же слова речи Сталина были следующими:
Слов же о готовности страны к войне, приведённых Осокиным, в речи Сталина просто нет. Нет! И уж не знаю, зачем надо было А. Осокину вводить в заблуждение своих читателей. Я же, заканчивая с третьим мифом, познакомлю читателя с содержанием телеграммы московского посла Германии графа фон дер Шуленбурга в аусамт (министерство иностранных дел) от 24 мая 1941 года. Оценивая ситуацию, он писал:
В качестве же иллюстрации к оценке Шуленбурга сообщу, что у Риббентропа, когда он 22 июня 1941 года вручал в Берлине советскому послу Деканозову ноту об объявлении войны, в глазах стояли слёзы. Я услышал об этом случайно — в давней беседе в Пекинском аэропорту с отставным офицером ГРУ в ожидании рейса на Москву. И когда я, вскинувшись, спросил: — Откуда вам это известно? — собеседник ответил: — Мне об этом говорил отец… — А ему откуда это известно? — От самого Деканозова… Отец моего собеседника в своё время в генеральском звании был аналитиком Генштаба (это я узнал потом не со слов, а по документам). И хотя сказанное выше — всего лишь устная информация, я убеждён, что она точна. Не гнев обманутого, а горечь испытывал 22 июня 1941 года Риббентроп, заранее про себя понимая, что удар Германии по России это нечто большее, чем преступление. Это — фатальная, с неизбежно трагическим для Рейха финалом, ошибка. |
|
||
