Две с половиной тысячи лет тому назад бескрайние степи Северного Причерноморья населяли многочисленные племена скифов, нагоняя ужас не только на своих соседей, но и на могущественные государства Древнего Востока, куда их несметные орды совершали опустошительные и победоносные походы. Скифы слыли самым воинственным и непобедимым народом. Все скифы были родственны по культуре и языку, принадлежавшему к североиранской языковой группе.

О нём, об этом исчезнувшем народе, в страхе вопрошает богов великий и грозный царь Ассирии Асархаддон (681–668 гг. до н. э.), как божью кару характеризует его нашествие библейский пророк Иеремия.

В античной литературе существовало и другое представление о скифах — их имя распространялось на многие народы Восточной Европы и даже Азии, близкие скифам по культуре, но отличные по языку и происхождению.

Итак, скифы — и кочевники-степняки, и оседлые земледельцы, и просто многочисленные народы, обитавшие на огромных пространствах…

Мы — те, об ком шептали в старину,
С невольной дрожью, эллинские мифы:
Народ, взлюбивший буйство и войну,
Сыны Геракла и Эхидны, — скифы, —

писал В. Я. Брюсов.

Поколения сменялись поколениями, одни народы гибли, другие приходили им на смену, лишь земля продолжала бережно хранить страницы давно ушедшей жизни. Тому, кто научился читать эту земляную книгу, кто неутомимо, не боясь трудностей и лишений, проникает в её загадочные глубины, она щедро раскрывает тайны ушедших поколений, исчезнувших государств и народов.

Рассказы о скифских сокровищах настолько на слуху, что само словосочетание «золото скифов» дало название сорту пива, крупным бордюрным хризантемам и женским духам. Легенды о несметных богатствах знают даже те, кто не интересуется археологией. А потому посвящённые золоту кочевников выставки неизменно пользуются успехом у публики. На недавней выставке в Дортмунде, посвящённой петербургской Кунсткамере, скифские сокровища стали достойной частью экспозиции. В 2003 году золото конных воинов из коллекции Эрмитажа и архива РАН демонстрировал московский Исторический музей…

Серьёзные исследования скифских курганов начались в XIX веке. В 1830 году на холме Куль-Оба близ Керчи добывали камень для масштабного строительства. Местный археолог-любитель Павел Дюбрюкс предположил, что холм — рукотворный, и под ним скрывается гробница. 19 сентября 1830 года под его руководством был открыт угол склепа. Так исследователи наткнулись на неразграбленное захоронение знатного воина. Его одежда была расшита золотыми бляшками, на шее красовалась тяжёлая золотая гривна, а на руках и ногах — искусно выполненные золотые браслеты. Тут же лежало оружие воина: лук, стрелы и меч. Рукоять меча, его ножны и футляр лука были украшены золотыми пластинами, покрытыми изображениями диковинных зверей.

Рядом со знатным воином покоилась царица. Её костюм тоже был расшит золотыми бляшками, а голову женщины венчала диадема, украшенная массивными подвесками. Возле покойной лежали браслеты и тонкой работы медное зеркало с золочёной ручкой. Но прославила это захоронение уникальная ваза, украшенная четырьмя сценами из военного быта скифов. Так исследователи получили первое представление об облике этого народа. А само погребение поразило размахом, с которым в IV веке до н. э., в эпоху расцвета скифского государства, хоронили важных персон.

Следующее крупное открытие произошло в 1862 году на Днепре. Раскопки гигантского, 20 метров в высоту и около 350 метров в диаметре, холма растянулись на два сезона. Чертомлыкский курган оказался богатым сюрпризами: были обнаружены просторные ниши, а в трёх из них — нетронутые погребения. Там были похоронены супруга и слуги царя. В богатом захоронении царицы обнаружена позолоченная серебряная ваза с рельефными сценками, изображающими ловлю и приручение лошадей. Под курганом нашлись и останки настоящих лошадей и конюхов, сопровождавших царя в последний путь.

Примерно в то же время Радлов, исследовавший на Алтае необычные, покрытые камнями курганы, при раскопках наткнулся на… лёд! Просочившаяся меж камней дождевая вода замерзала, «консервируя» тела усопших и изделия из ткани, кожи, дерева. Находки Радлова не сразу стали археологической сенсацией. Они прогремели в 1924 году, когда Руденко и Грязнов приступили к раскопкам других «замороженных» захоронений — Пазырыкских курганов. Учёные так мастерски провели работы, что находки удалось перевезти в Эрмитаж. Украшения из дерева и кости, войлочные ковры и конная упряжь поражают мастерством, с которым они выполнены. Не прекращались и «золотые сенсации» на юге России.

Рассказ о скифских сокровищах можно продолжать бесконечно. Некоторые находки сегодня узнают «в лицо»: оленя из Костромского кургана, пантеру из погребения у станицы Келермесской, фигурки быков из Майкопского кургана…

Выходит, воинственные скифы не только сеяли хаос и разрушение. Они создали свой уникальный стиль в искусстве и по достоинству оценили шедевры греческих мастеров. Уникальные произведения искусства скифы разнесли по миру. Так к легендам о редкой отваге и удивительной способности к военному делу загадочного племени прибавилась ещё одна — о несметных сокровищах беспокойных кочевников.

Всё произошло на Филипповском кургане. Бульдозерист, разравнивая могильник, наткнулся на серебряный сосуд. Работа тяжёлой техники была остановлена. Эта находка в междуречье Урала и Илека стала первой в так называемой коллекции «Сарматского золота». В общей сложности из недр «царского» семиметрового холма извлекли более тысячи предметов. Только золота — на 15 килограммов.

Вот эту уникальную, имеющую общемировую ценность коллекцию, Башкирия едва не потеряла из-за контракта с московским межотраслевым концерном «Межторг»…

Экспедиция под руководством профессора Анатолия Пшеничнюка установила, что вскрытый курган относится к культуре древних ираноязычных кочевников Урало-Поволжских степей (IV–V вв. до н. э.). Находки имеют важное значение не только для сарматской археологии, но и для истории и культуры кочевого мира евразийских степей скифских времён, они в значительной мере опрокидывают сложившиеся представления об отсталости ранних кочевников Урало-Поволжья в сравнении со своими западными и восточными соседями. Пышный погребальный обряд, обилие высокохудожественных ювелирных изделий из серебра и золота ставят центральный Филипповский курган в один ряд со знаменитыми скифскими и сакскими курганами Причерноморья, Средней Азии, Казахстана, Алтая.

Эти выводы удалось сделать, даже несмотря на то, что вскрытый курган неоднократно подвергался ограблениям. Неизвестные дважды проникали в погребальную камеру через подземные ходы и не менее двух раз забирались сверху, через насыпь.

Археологи уже настраивались на то, что придётся довольствоваться лишь тем, что осталось после грабителей. Но на сей раз специалистам повезло: удалось найти сразу два тайника, вырытых рядом с могилой. В хорошо замаскированных метровых ямах лежали большие деревянные фигуры оленей, обитых металлом, серебряная и золотая посуда, масса нашивок, бляшек… Подавляющее большинство предметов выполнено в «зверином стиле», характерном в целом для всего кочевого мира железного века. Почитаемым животным являлся олень. Его фигура или голова изображена на сосудах, накладках и нашивках «ковриков». Наибольшее впечатление производят не имеющие в мире аналогов большие деревянные фигуры оленей с роскошными ветвистыми рогами. Позы этих обложенных золотом фигур причудливо разнообразны. Спокойно стоящий олень, бегущий — с заброшенной назад головой, олень, терзаемый хищником…

Оригинальность стиля позволяет говорить о наличии у ранних кочевников Южного Урала собственных мастерских по производству ювелирных изделий, что тоже свидетельствует о достаточно высоком уровне развития сарматских племён. По крайней мере, они находились на той же социально-экономической стадии, что и скифы, и саксы их западные и восточные соседи. Профессор А. Пшеничнюк считает, что есть основания говорить о существовании в евразийских степях в скифское время единого скифо-саксосарматского мира.

После того как авторитетная экспертная комиссия объявила «Сарматское золото» бесценным достоянием, которое по своему историко-культурному значению не имеет в мире аналогов, Совет министров Башкирии в 1991 году взял его под государственную охрану и передал на хранение в Музей археологии и этнографии народов республики.

В декабре 1992 года рядом руководителей башкирского филиала РАН и президентом московского межотраслевого концерна «Межторг» Алексеем Заниным было подписано «Соглашение о совместной деятельности», предусматривающее передачу сарматской коллекции для организации российских и международных выставок. При этом, по сведениям Министерства безопасности РБ, башкирская сторона не стала предпринимать шагов для определения степени надёжности партнёра, а «Соглашение» было составлено таким образом, что в нём нашли отражение лишь права А. Занина и не оговаривались его обязательства перед республикой. Заключение столь странного контракта можно объяснить недостатком опыта и огромным желанием (в условиях свежеиспечённого башкирского суверенитета) поскорее продемонстрировать свои достижения, в том числе и в гуманитарной сфере.

Итак, в начале 1993 года «Межторгу» было передано 158 изделий наиболее пенных предметов сарматской коллекции (из них 150 из золота) общим весом 10,6 килограмма. После чего Алексей Занин за все эти годы не выполнил ни одного пункта «Соглашения». По некоторым сведениям, концерн пытался организовать широкое экспонирование коллекции за рубежом, но из этого ничего не вышло. Башкирская сторона выразила желание прекратить сотрудничество, снова и снова обращалась к А. Занину с предложением вернуть коллекцию «Сарматского золота» в республику. А в это время «Межгорг» уже передал раритеты на хранение одному московскому банку, оценив их в… 40 миллионов рублей. Смехотворная по тому курсу сумма оценки создала реальную угрозу безвозвратной утраты экспонатов. В декабре 1995 года представителя Уфимского научного центра РАН не допустили даже к осмотру коллекции. А. Занин стал избегать «неугодных» для него контактов.

В течение нескольких лет Министерство безопасности Башкирии занималось судьбой бесценной коллекции. По его просьбе сотрудники ФСБ РФ по Москве и Московской области установили, что из недр Первого русского независимого банка коллекция перекочевала уже в МАПО-банк. После переговоров с председателем правления банка сначала были созданы условия для «заморозки» вклада. Позже удалось договориться и о том, чтобы вернуть коллекцию её законному владельцу после представления документов, удостоверяющих право собственности. Сейчас «сарматское золото», древняя реликвия России, возвращено в Уфу.

Почти трёхвековое царствование дома Романовых вознесло Россию на очень высокую ступень славы. Сокровища государства непрестанно умножались каждым царём, и царский двор удивлял посланников всех иностранных государств пышностью и богатством.

Так, например, лорд Карлейль, английский посол, описывая двор царя Алексея Михайловича, сообщал: «С нами случилось то же самое, что бывает с теми, которые выходят вдруг из мрака на свет и бывают внезапно поражены лучами яркого солнца. Едва глаза наши в состоянии были сносить блеск двора царя русского, покрытого драгоценными камнями и посреди оного казавшегося ясным солнцем».

Всемирно известен древний царский венец — шапка Мономаха. Ею венчались на царство все русские цари в XVI–XVII веках. Очень давно о ней сложили легенду, будто в XII веке византийский император Константин прислал её и другие регалии на золотом блюде киевскому великому князю Владимиру Мономаху, от которого через много поколений этот венец перешёл к московским царям. Легенда рассказывает, что митрополит Эфесский Неофит передал Владимиру Мономаху ещё и оплечья, или бармы — драгоценные медальоны, которые нашивались на круглый воротник, животворящий крест, цепь из аравийского золота и чашу римского папы Августа.

Правда, потом историки, сопоставив их годы жизни и правления, решительно опровергли эту легенду. Император Константин умер в 1055 году, а Владимир Мономах стал великим князем в 1113 году — через 58 лет после смерти византийского правителя. Мнения учёных о происхождении царского венца различны. Одни историки считают, что она была сделана в Византии, другие относят её к восточному (арабскому или арабо-египетскому) искусству, третьи утверждают, что это произведение бухарской работы. Происхождение царского венца, как и история его появления в царской казне, до сих пор не выяснены и ещё ждут новых исследований.

В древних летописях о шапке не упоминается: даже если она и была прислана византийским императором, это явилось бы знаком подчинения того лица, кому предназначался подарок. А о ней слыхом не слыхивали до начала XVI века… Зато во всех духовных грамотах московских царей, начиная с Ивана Калиты, упоминалась некая золотая шапка, но сколько-нибудь подробного описания её не приводится.

Сейчас документально установлено, что впервые шапкой Мономаха был в 1498 году венчан на царство внук Ивана III — Дмитрий. Царь Иван III был крупным государственным деятелем, потому в столь трудное для страны время решил подчеркнуть создание твёрдой централизованной власти и возросшую мощь страны особой торжественной церемонией — венчанием на престол.

Для этой церемонии 4 февраля 1498 года и был использован Мономахов венец. В этот день Иван III в сопровождении бояр ввёл своего 15-летнего внука в храм Успения Пресвятой Богородицы, где их встречало русское духовенство. Для придания большей торжественности венчанию внука Иван III пригласил некоторых иерархов Русской православной церкви: митрополита Симона, архиепископа Ростовского, а также епископов суздальского, рязанского, терского, коломенского и сарского.

Два архиепископа поднесли митрополиту великокняжеские регалии — бармы и венец, а митрополит передал их великому князю, который и возложил шапку Мономаха на голову Дмитрия. Через 50 лет ею венчался на царство юный Иван IV, который окончательно утвердил за русскими государями царский титул.

Шапка Мономаха по форме похожа на скуфью, только имеет ещё острую верхушку. Золотая поверхность её покрыта кружевным сканым узором греческой работы, в котором в единое целое сгонялись изящные спиральные завитки, звездчатые розетки и цветки лотоса из шести лепестков.

Украшенный драгоценными камнями золотой венец русских государей состоит из восьми продолговатых треугольных дощечек-пластин, с лицевой стороны покрытых сканью и острыми концами соединённых под «яблоком». Рисунок скани представляет собой широко распространённый характер греческих завитков, но каждый из них в деталях различается: например, на одном — совершенно особый узор, на трёх других — несколько сходный с первым, а на четырёх остальных — не похожий на другие. Рисунок каждой дощечки снизу окаймлён поясом наподобие угольчатой цепи, а около швов — боковыми рамками.

«Яблоко» по нижнему поясу прорезано, а в средних частях чеканено. На нём установлен гладкий золотой крест, а по концам и в подножие его вставлены четыре жемчужных зерна: верхнее продолговатое, боковые — круглые, нижнее как бы несколько сдавлено и крупнее прочих.

На каждой из восьми дощечек в гнёздах, три из которых украшены финифтью, посередине находится по крупному камню: четыре рубина и четыре изумруда.

Первоначально шапка Мономаха была украшена жемчужными и золотыми подвесками, позже её опушили тёмным собольим мехом и увенчали золотым гравированным навершием с крестом. Высота шапки с крестом около 25 сантиметров, а её диаметр — примерно 20 сантиметров.

Алмазный фонд СССР — это государственное собрание уникальных драгоценных камней и произведений ювелирного искусства, имеющих выдающуюся историческую, художественную и материальную ценность.

Выставка Алмазного фонда в Московском Кремле открылась 2 ноября 1967 года — к 50-летию советской власти. Её открытие стало заметным событием в культурной жизни нашей страны. Первоначальный срок работы выставки был определён в один год, но в связи с её широкой популярностью в 1968 году было решено преобразовать выставку в постоянно действующую.

Выставка Алмазного фонда СССР занимает два зала нижнего этажа Оружейной палаты.

Экспозиция открывается витринами с советскими природными алмазами — ювелирными и техническими. Тысячи каратов алмазов находятся в них.

Во втором зале экспонируется историческая часть Алмазного фонда: уникальные драгоценные камни, известные как «Семь исторических камней», или «Семь чудес Алмазного фонда», в которые входят алмаз «Орлов», алмаз «Шах» (см. отдельные очерки), плоский портретный алмаз, гигантские шпинель, изумруд и сапфир; императорские регалии, старинные ордена, лучшие образцы ювелирных изделий XVIII–XIX веков. По исключительной красоте и ценности почти каждый из этих экспонатов заслуживает отдельной витрины.

Посетителей, выходящих из полутьмы исторического зала снова в первый зал, встречают ярким блеском витрины советских бриллиантов (4500 каратов) и современных ювелирных изделий.

Красота, разнообразие и благородство форм, виртуозное исполнение этих изделий свидетельствуют о высоком совершенстве советского ювелирного искусства.

Здесь же представлена обширная коллекция цветных драгоценных камней, в которой почётное место занимает изумруд — камень столь же драгоценный и сегодня ещё более редкий, чем алмаз. Советским изумрудам и драгоценным камням первого класса рубинам, сапфирам и александритам — посвящена отдельная витрина.

И наконец, уральские самоцветы, полудрагоценные и поделочные камни. Их красота никого не оставляет равнодушным.

Центральная витрина. Внешне спокойный, но колдовски манящий, поистине подземный свет золотых и платиновых самородков, фантастических произведений нерукотворного искусства неживой природы. Эта коллекция самая большая в мире, ей более 150 лет.

Составившие основу Алмазного фонда исторические ценности России — императорские регалии, драгоценные камни и ювелирные изделия, накопленные в течение столетий, — юридически не были собственностью русских царей. Они принадлежали «короне» — государству и выдавались царствующим особам «для временного пользования».

Предыстория Алмазного фонда как государственного собрания восходит к эпохе Петра I, который в 1719 году при организации Камер-коллегии впервые включил в её регламент параграф «О подлежащих государству вещах». После петровской «рентереи» коронные ценности хранились в специальных охраняемых помещениях, носивших название Комнаты его императорского величества, а с 1839 года — Бриллиантовой комнаты. Ведали ими различные отделы кабинета его императорского величества, а с начала XIX века — специальное Камеральное отделение (Камеральная часть).

Русские цари и царицы, особенно в XVIII веке, стремясь затмить роскошью иностранных владык, старались увеличивать богатство и пышность своего двора. Они приобретали лучшие экземпляры драгоценных камней, создавали из них соответствующие украшения и хранили их неподалёку от «своего монаршего внимания».

Большинство этих вещей приобреталось на государственные средства, а небольшая часть поступала в виде подарков, и поэтому кроме регалий, т. е. знаков монархической власти, в состав коронных драгоценностей включались и светские украшения, пользоваться которыми могли только царицы.

Порядок хранения, учёта, пополнения коронных драгоценностей и бриллиантов время от времени учитывались и меняли места хранения. При Николае I окончательно определилась юридическая природа коронных драгоценностей как части государственного имущества.

Значительные вклады в Алмазный фонд были сделаны в XVIII веке, особенно при Елизавете Петровне и Екатерине II, — большая часть регалий, яркие, светские украшения стиля рококо, прекрасные, но более строгие изделия классического стиля.

Среди многих драгоценных камней главное место тогда занимал бриллиант. XVIII век называли веком бриллианта. В ювелирных изделиях начала XIX века продолжены лучшие традиции русского ювелирного прикладного искусства, но среди более поздних изделий уже не встретишь произведений, сравнимых с шедеврами XVIII — начала XIX века. Они становятся суше и в целом ординарнее. Эволюцию вкусов хорошо отражают данные А. Е. Ферсмана о составе предметов, отобранных в 1922 году для Алмазного фонда: вещи, изготовленные или приобретённые в 1761 году — 20 процентов; в 1762–1801 годах — 40; в 1802–1855 годах — 25; 1856–1899 годах — 10; в 1900–1917 годах — 5 процентов.

Почти ничего неизвестно о тех, кто создавал эти шедевры: большинство исторических ценностей Алмазного фонда безымянны. Лишь три имени за двести лет дошли до нас: Позье, Дюваль, Пфистерер.

В начале Первой мировой войны драгоценности Бриллиантовой комнаты были поспешно и беспорядочно, даже без описи, эвакуированы в восьми сундуках из Петрограда в Москву. Так, без проверки, их приняли в Оружейную палату Московского Кремля вместе с другим эвакуированным имуществом Камеральной части. Впоследствии их завалили новыми грузами, и в таком виде они хранились вплоть до Октябрьской революции.

После Октябрьской революции чудом уцелели ценности Кремля — как находившаяся там эрмитажная коллекция, так и бессмертные сокровища самого Кремля, хотя постройки сильно пострадали. Главный хранитель Эрмитажа академик Я. И. Смирнов дважды выезжал в Москву, чтобы убедиться в этом, а сохранность кремлёвских богатств установила впоследствии специальная комиссия. Пожалуй, ни одна страна в начале нашего века не обладала таким запасом драгоценностей, находившимся в храмах, монастырях, музеях, дворцах, особняках и личном пользовании граждан, как Россия, — подавляющая часть этих несметных богатств досталась нам в наследство после революции.

Тайна исчезновения сокровищ России восходит ко времени образования Антикварного экспортного фонда…

А. М. ГОРЬКИЙ — В СОВНАРКОМ (не позднее 21.10.1921 года).

«В феврале месяце 1919 года по предложению наркома Красина была организована в Петрограде А. Пешковым „Экспертная комиссия“, цель которой заключалась: в отборе и оценке вещей, имеющих художественное значение, в тридцати трёх национализированных складах Петрограда, бесхозных квартирах, ломбардах и антикварных лавках. Эти вещи отбирались на предмет создания в Советской республике антикварного экспортного фонда.

До 1-го октября 1920 года „Экспертная комиссия“, работая в составе 80 человек под председательством А. Пешкова, образовала два склада отобранных ею вещей, как то: художественной старинной мебели, картин различных эпох, стран и школ, фарфора русского, севрского, саксонского и т. д., бронзы, художественного стекла, керамики, старинного оружия, предметов восточного искусства и т. д.

По оценке 15-го года стоимость этих вещей превышает миллиард.

Кроме того, на складах Комиссии имеются отобранные в бесхозяйственных квартирах ковры на сумму в несколько сот миллионов (тоже по оценке 1915 года)».

1923 год — один их самых драматических в истории Алмазного фонда.

Тогда на рынках Амстердама и Антверпена неожиданно появились бриллианты, в которых специалисты узнали часть русских коронных драгоценностей. Возник политический скандал. Зарубежная пресса писала, что эти города и их банки используются советским правительством для валютных операций с золотом, алмазами и церковными ценностями. Чтобы заглушить возмущения, в конце 1925 года в Колонном зале Дома Союзов спешно открылась выставка коронных драгоценностей, которая должна была показать миру, что они целы и невредимы.

Однако есть неоспоримые свидетельства, что в 1923 году собрание коронных драгоценностей совершила интригующее путешествие под охраной латышских красных стрелков из Москвы в Читу, где находилось японское правительство. Руководил операцией работник наркома финансов Р. Я. Карклин. В архивах сохранилось удостоверение, выданное ему 28 декабря 1922 года за номером 2739, где сказано, что тов. Карклин Р. Я. назначен уполномоченным Народного комиссариата финансов РСФСР при Дальневосточном ревкоме. Подписал его среди прочих тогда уже нарком финансов Сокольников.

Загадку этого турне нам ещё предстоит разгадать. Но, учитывая всё вышесказанное, можно достоверно предположить, что после экспертной оценки сокровищ комиссией Ферсмана их вывезли на Дальний Восток, чтобы продать в Америку и Европу через Маньчжурию, которая ещё со времён постановления «О хлебных закупках» стала центром нашей внешнеэкономической и внешнеполитической активности. Видимо, канун этой сделки века запечатлели опубликованные недавно в «Известиях» и в каталоге «Сотби» фотографии, на которых сняты в Чите, в богатом особняке, на фоне коронных драгоценностей группы советских официальных лиц и респектабельных иностранцев. Судя по ним, решили оптом продать все величайшие реликвии Алмазного фонда: державу, скипетр, собрание корон — с короной Российской империей во главе, коллекцию бриллиантовых подвесок и бриллиантовых диадем, бриллиантовые знаки и цепи императорских орденов, подарочные золотые кубки, коллекцию вееров и перстней, императорские пасхальные яйца фирмы Фаберже и многое другое.

Эти вещи хранились в Галерее драгоценностей Эрмитажа и в Бриллиантовой комнате Кремля. Большинство из них бесследно исчезло в 1920-е годы. Некоторые впоследствии обнаружились в американских частных собраниях, например, брачная корона русских императриц, изготовленная из бриллиантового пояса Екатерины Великой. Сейчас она находится в собрании Морджори Меривезер Поуст — жены бывшего посла США в СССР Джозефа Дэвиса. Госпожа Поуст купила её на аукционе «Сотби» в декабре 1966 года.

Возможно, бриллианты, проданные в 1923 году в Бельгии и Голландии, были из этой партии и попали в Европу через Читу, Харбин и Владивосток, и такая же участь ожидала остальное. И как знать, если бы не осечка в Антверпене и Амстердаме, заставившая возвратить драгоценности на показательную выставку в Москву, то не потеряли бы мы всё и навсегда?!

Дальнейшее известно. В 1925 году возникла Главная контора Госторга СССР по скупке и реализации антикварных вещей «антиквариат». Тогда же вышла брошюра «Алмазный фонд СССР», где прямо говорилось, что при советской власти эти сокровища «зажили новой жизнью и так или иначе примут участие в общей созидательной работе… превратясь в столь необходимые для рабоче-крестьянского государства предметы, как машины и т. п.».

Осенью 1926 года упомянутая брачная корона вместе с бриллиантовым мечом Павла I, украшением коронационного платья Екатерины II из гроздьев бразильских бриллиантов и индийских изумрудов, бриллиантовой (2000 штук!) табакеркой императрицы Елизаветы, коллекцией императорских пасхальных яиц Фаберже и прочим была куплена у советского правительства и доставлена в Америку торговцем Норманом Вайсом.

Приведённые документы неопровержимо доказывают, что распродажа национальных сокровищ в СССР началась не в годы индустриализации, а значительно раньше. Она переживала как минимум два пика: в 1920–1923 и в 1928–1934 годах.

Выставка Алмазного фонда СССР в Московском Кремле, как мы уже говорили, открылась 2 ноября 1967 года — к 50-летию советской власти. Её открытие стало заметным событием в культурной жизни нашей страны.

К этому времени работники Гохрана (государственное хранилище ценностей) при участии научных сотрудников музеев Московского Кремля подготовили каталог, художественный альбом «Сокровища Алмазного фонда», стали выходить рекламные буклеты, альбомы, в которых сообщалось: «В отличие от печальной участи сокровищниц крупнейших европейских монархий — французской и австро-венгерской, расхищенных, безвозвратно утраченных в вихре войн и революций, судьба русских коронных драгоценностей оказалась счастливой и глубоко справедливой: Великая Октябрьская социалистическая революция возвратила эти сокровища их подлинному хозяину — народу… Даже в самые трудные первые годы Советского государства, когда оно остро нуждалось в средствах для защиты молодой республики, восстановления народного хозяйства, укрепляя обороноспособность страны, сокровища Алмазного фонда оставались неприкосновенными. С того времени эти сокровища были не только сохранены, но и преумножены».

Действительно, поступления были. Большую часть их составляли особо крупные алмазы, добывавшиеся в Якутии, и образцы современного ювелирного искусства. Но гораздо больше ценностей, в основном уникальных старинных произведений искусства, ушло за границу в частные коллекции и государственные музеи других стран.

Местонахождение некоторых бесценных вещей до сих пор неизвестно (два пасхальных императорских яйца фирмы Фаберже, бриллиантовый знак ордена Андрея Первозванного, принадлежавший Александру II, икона «Введение Богородицы во храм» в драгоценном окладе Фаберже, и многие другие).

Все вожди Советского государства считали своим долгом запустить руку в собрание Алмазного фонда. Как это делали Ленин и Сталин, описано выше. Хрущёв едва не подарил одной из развивающихся стран знаменитую шапку Мономаха, при Брежневе Алмазный фонд недосчитался одного из бриллиантовых орденских знаков.

В 1989 году с аукционов были проданы многие иконы. Не желая тратить средства на реставрацию, печально известный Павлов распорядился продать их «на реставрацию более развитым странам». Он считал, что убил сразу двух зайцев: иконы будут восстановлены, а страна получит необходимую валюту.

Нет ответа на многие интересные вопросы. Например, откуда появляются на мировых аукционах и в антикварных магазинах за рубежом наши ценности (контрабанда здесь ни при чём)? По какому праву величайшие исторические реликвии Гохрана и Алмазного фонда являются залоговой собственностью Министерства финансов, а не неприкосновенным национальным достоянием?

Что хранится в госфондовских кладовых в Москве, Миассе и других местах?

И, наконец, нужно документально разобраться, какая часть ценностей пошла на финансирование экономических программ, какая ушла на политику, а что исчезло неизвестно куда. Кто и когда сможет дать ответ на эти вопросы?

Алмаз «Орлов», найденный в индийской исторической области Голконда в начале XVII столетия, представлял собой округлый додекаэдр (двенадцатигранник), с отколовшимся от него куском. Камень весил предположительно 350–400 каратов (точный вес его неизвестен), С учётом отколовшегося куска вес камня, по предположению Ферсмана, должен был быть в пределах 450–500 каратов, отсюда отколовшийся от камня кусок имел массу около 100 каратов.

«Орлов» по своей величине занимает первое место среди всех камней, найденных когда-либо в Индии; это знаменитейший алмаз чистой воды, слабо синевато-зеленоватого оттенка, с небольшим количеством ничтожных желтоватых включений.

В отношении веса «Орлова» существуют противоречивые мнения. Так, в литературе указываются такие веса (в каратах): 194,8, 199,6, 189,62 и 185,0. Чтобы выяснить, какая из приведённых цифр является наиболее вероятной, обратимся к высказываниям известного советского минералога А. Е. Ферсмана. Он писал: «Размеры камня не могут быть даны в точности. В старых описаниях мы встречаем два веса: 185 и 193 карата; точных взвешиваний мы не имеем и не можем их в настоящее время воспроизвести из-за плотной серебряной оправы. Старые данные и ряд сравнений заставляют нас говорить о второй цифре, к которой, по-видимому, склоняется и А. К. Фаберже, взвешивавший камень в 1913 г.».

А как же Фаберже удалось взвесить впаянный в серебро алмаз? Помог случай. Когда он осматривал алмаз в скипетре, камень неожиданно выпал из оправы. Видимо, «Орлов» был недостаточно прочно закреплён. И Фаберже его взвесил. После этого случая бриллиант снова был впаян в оправу, на сей раз довольно прочно.

Около 1829 г. из свинца сделаны две модели «Орлова». Известный минеролог Густав Розе довольно точно воспроизвёл на рисунках размеры и общие очертания камня. По его определению, масса «Орлова» равна 194,8 карата. Такие же веса для «Орлова» приводят М. И. Пыляев в книге «Драгоценные и цветные камни» и И. И. Шафрановский в книге «Алмазы». Таким образом, наиболее вероятный вес «Орлова» равен 194,6 карата.

Надо сказать, что в сведениях об «Орлове» много путаницы. Они переплетаются, без всякого на то основания, с данными о других алмазах, таких как «Великий Могол», «Дерианур», «Кохинур» и «Луна гор». В этом следует разобраться.

Как мы знаем, Тавернье из алмазов Аурангзеба отметил два необычных алмаза: один весом 80–90 каратов, тождественный «Шаху», и другой под названием «Великий Могол» весом в 319,5 ратиса, что в пересчёте на караты, по Тавернье, составляет 280 каратов. Но, исходя из описания этого алмаза, сделанного Тавернье, Ферсман уверенно написал: речь в нём идёт об «Орлове». Об этом свидетельствует его огранка в форме «…розы, очень высокой с одной стороны», что, по Ферсману, типично для «Орлова», огранённого также в виде высокой индийской розы, напоминающей тюбетейку Востока или разрезанное пополам яйцо. «На нижнем ребре „Великого Могола“, — писал Тавернье, — находится маленький надрез, а в нём — небольшое мутное пятнышко»; трудно точнее описать, замечает Ферсман, ту выемку, которая столь характерна для «Орлова».

При сравнении масс «Великого Могола» и «Орлова» можно усмотреть в них, на первый взгляд, значительное расхождение. В действительности этого расхождения нет. Дело в том, что Тавернье принимал вес ратиса, равным 0,875 карата. На самом деле, по данным, собранным Ферсманом, ратис равен 0,605 карата, или 0,121 г. Отсюда вес «Великого Могола» получается равным 193,3 карата, т. е. очень близким к весу «Орлова».

Следует отметить, что высказывания об идентичности алмазов «Великого Могола» и «Орлова» были и ранее, до Ферсмана. Но в 1882 году английский ювелир Стритет (он же Штритер) обрушился на них с критикой, заявив: из-за существенных различий в весе «Великого Могола» (281 каратов) и «Орлова» (193 карата) нельзя серьёзно воспринимать подобные сообщения. Он, таким образом, закрепил ошибку, допущенную Тавернье.

К «почитателям» «Великого Могола», как самостоятельного камня (а таких немало как у нас, так и за рубежом), естественно обратиться с таким вопросом: если у Аурангзеба находился такой крупный алмаз (отдельно от «Орлова»), то куда он таинственным образом исчез навсегда? Ведь никаких упоминаний о нём в дальнейшем не имеется. Не сгорел же он? И надо полагать, сквозь землю не провалился! Если бы его украли, об этом было бы известно. По нашему мнению, это лишний раз подтверждает соображение о том, что такого алмаза (отдельно от «Орлова») просто не было. «Великий Могол» — это наш «Орлов». Сам Тавернье полагал, что «Великий Могол» тождественен «Кохинуру», что неправомерно: «Великий Могол» («Орлов») имеет голубовато-зеленоватый оттенок, а «Кохинур» обладает сероватым нацветом. Эта же причина, а именно различная окраска алмазов, не позволяет принять версию о том, что «Орлов» и «Кохинур» являются обломками одного крупного камня.

Теперь в отношении алмаза «Луна Гор». Существует версия, по которой «Орлов» и «Луна Гор» были приобретены для России в конце XVIII столетия: первый был куплен в Амстердаме, второй — в Персии у купца Сафраса. Однако камня по имени «Луна Гор» вообще не существует в природе. Так, Ферсман писал: «Нет никаких оснований признавать существование особого, отличного от „Орлова“ камня по имени „Дерианур“, или „Луна Гор“, каковой не существует и, по-видимому, никогда не существовал». Отсюда мнение Г. Смита, что камень под названием «Луна Гор», некогда находившийся в сокровищнице русских царей, является недоразумением.

«Дерианур» («Море света») — второе название «Великого Могола».

Итак, из пяти алмазов, фигурирующих в литературе как самостоятельные камни, в действительности существуют только два: «Орлов» («Великий Могол», «Дерианур») и «Кохинур», описание которого приводится ниже.

Наконец, настало время перейти к изложению приключений «Орлова».

После находки камня он оказался в руках полководца Голконды Миргимолы. Последний, предав царя Голконды, своего господина, удалился во владение Джехан-шаха и преподнёс ему в дар этот алмаз. По другой версии, Миргимола был не полководцем, а казначеем при дворе царя Голконды, и стал обладателем крупного алмаза. Алмаз, однако, не принёс ему счастья, казначей впал в немилость раджи и был вынужден искать убежища у Джехан-шаха; прибыв в государство Великих Моголов, Миргимола преподнёс Джехан-шаху богатые подарки, среди которых был большой алмаз.

Получив сырой алмаз, Джехан-шах приказал ювелиру Гортензию Боргису Венецианскому его огранить. Мастер трудился два года и изготовил бриллиант в форме высокой индийской розы. Её отличительной особенностью является наличие множества маленьких граней, расположенных ярусами. Такое расположение граней объясняется стремлением гранильщика как можно меньше «соскоблить» алмазного вещества, сохранив по возможности первоначальную форму камня. Иначе говоря, он пришлифовал преимущественно природные грани алмаза. И тем не менее мастер «соскоблил» около половины массы природного алмаза. Поэтому его огранка была признана неудачной. В связи с этим любопытно привести высказывание Тавернье: «В нём было несколько мутных пятен. Если бы этот камень находился в Европе, им распорядились бы иначе: из него извлекли бы хорошие куски, и он сохранил бы больший вес, вместо того чтобы быть истёртым в порошок при огранке. Гортензий Боргис Венецианский огранил этот алмаз, за что и получил плохую награду, потому что, когда он закончил огранку, ему поставили в упрёк, что он испортил камень, который мог бы сохранить больший вес, и, вместо того чтобы оплатить его труд, царь велел отнять у него 10 000 рупий и велел бы взять у него ещё больше, если бы у него нашлись сверх этих. Если бы господин Гортензий хорошо знал своё искусство, он сумел бы извлечь из этого камня несколько хороших кусков, не нанося ущерба царю и затратив меньше труда на шлифовку; но он был не очень умелым алмазником». Таково мнение Тавернье, вероятно, справедливое.

От Джехан-шаха «Великий Могол» («Дерианур») перешёл к Аурангзебу.

Существует предание: одно время «Дерианур» сиял в качестве глаза в голове индийского идола в одном из храмов в Серингане. Но когда и как он туда попал, выяснить не удалось. Некоторые источники сообщают, что в начале XVIII века алмаз был выкраден французским солдатом — одним из охранников храма, в котором находился идол с «Дериануром». Затем алмаз снова оказался в сокровищнице Великих Моголов. Как «Дерианур» в неё попал, покрыто тайной.

В 1739 году драгоценностями Индии, в том числе «Дериануром», завладел Надир-шах и украсил им свой трон в паре с «Кохинуром».

После смерти Надир-шаха «Дерианур» был снова выкраден, на сей раз персидским воином. Он продал камень армянскому купцу Сафрасу. Приблизительно через 15 лет Сафрас привёз алмаз в Астрахань.

О дальнейшей судьбе «Дерианура» нам рассказывают архивные документы С. И. Тройницкого (в изложении А. Е. Ферсмана). В них говорится следующее. Астраханский купец Гилянчев доносил в 1768 году астраханскому губернатору Якоби о том, что его тесть армянин Григорий Сафрас, родом из Джульфы, купил алмазный камень дорогой цены. Не найдя покупателей в России, Сафрас отвёз его в Голландию, где 1 октября 1767 года положил в Амстердамский банк (поэтому «Орлов» иногда фигурирует под названием «Амстердамский алмаз»).

В своём завещании от 1771 года Сафрас просит своих душеприказчиков, племянников своей первой жены, придворного ювелира Ивана Лазарева и его брата Якима, взять из банка этот алмаз.

20 октября 1772 года Сафрас половинную долю в этом алмазе продал Ивану Лазареву за 125 тысяч рублей и самый камень оставил у Лазарева (отсюда время от времени этот камень называют «Лазаревским алмазом»). В 1773 году Иван Лазарев продал камень графу Г. Г. Орлову за 400 тысяч рублей. В том же году Орлов преподнёс камень Екатерине II в день её ангела. С тех пор алмаз известен под именем «Орлов».

В 1774 году он был вставлен в резную серебряную оправу и укреплён в верхней части скипетра. Скипетр — жезл, один из знаков монархической власти в России. Его длина 59,6 см. На золотой поверхности ручки скипетра с каннелюрами (желобками) расположено восемь бриллиантовых ободков. Каннелюры усиливают игру света и тени. На вершине скипетра — золотой двуглавый орёл, украшенный эмалью и бриллиантами. Парадность скипетра была значительно усилена прекрасным «Орловым». Скипетр вместе с «Орловым» оценивался примерно в 2,5 млн. золотых рублей (корова в те времена стоила около 5 рублей).

Алмаз «Орлов», как и «Шах», находился в Бриллиантовой комнате Зимнего дворца. После начала Первой мировой войны уникальный камень был отправлен в Москву в одном из сундуков, который спрятали в тайнике Оружейной палаты.

А теперь мысленно перенесёмся в осень 1925 года. Тогда в зале Оружейной палаты проходила выставка драгоценностей Алмазного фонда СССР для гостей, приехавших на торжества по случаю 200-летия Академии наук. А. Е. Ферсман в книге «Воспоминания о камне» (М., 1960) написал в ней: «Старая сказка „Тысячи и одной ночи“ о драгоценностях Индии, дворец Ауренг-Зеба, богатства шаха Надира в Дели — всё, кажется, меркнет перед блеском сверкающих на столах самоцветов».

Все они — живые свидетели веков, свидетели тяжёлых картин унижения и крови, безграничной власти индийских раджей, божественных капищ в Колумбии, свидетели царской пышности и слёз народа.

Не расхищены, не сломаны, не подменены и не обесцвечены эти самоцветы в своей долгой истории.

Вот, наверху, в короне, среди многих тысяч сверкающих индийских бриллиантов, красный камень лал (ранее так называлась благородная шпинель, имеющая красный цвет). Когда-то, в горах Бадахшана, в заветной стране афганцев, нашёл его сын Востока, утаил под страхом смерти от своего властелина, тайком прокравшись с камнем по труднопроходимым горным тропам в Китайский Туркестан.

Перед короной лежит золотой скипетр, а в нём сверкает знаменитый «Орлов».

Сколько крови и слёз, сколько несчастья и горя связано с судьбой этого алмаза, стать же прекрасного и сейчас, как тогда, когда он назывался «морем огня», спокойно сверкающего своей старинной индийской огранкой.

В настоящее время «Орлов» экспонируется на выставке Алмазного фонда.

«Шах» — всемирно известный исторический камень, безукоризненно прозрачный, с желтоватым оттенком (что связано с наличием в нём волосных трещин с окислами железа) и сильным алмазным блеском. Он найден в Голконде в конце XVI века. У него сохранена совершенно необычная природная форма (только три грани слегка пришлифованы), представляющая собой удлинённый октаэдр (восьмигранник) с округлыми рёбрами. По форме камень напоминает саркофаг в миниатюре.

Масса сырого алмаза была равной 95 каратам; после шлифовки она уменьшилась до 88,6 карата. Камень потерял незначительную часть своего первоначального веса. Четыре грани «Шаха» на уточенном конце пересечены сплошной бороздой глубиной до 0,5 мм. Она была предназначена для нити, на которой алмаз носили или подвешивали. Помимо необычной формы, замечательной особенностью «Шаха» является наличие на трёх отполированных гранях прекрасно выполненных исторических надписей на персидском языке, раскрывающие нам историю камня на фоне истории Индии и Персии. Надписи обозначают имена трёх правителей, которые владели камнем, и соответствующие даты в персидском летоисчислении. Эти надписи прочитал и объяснил советский учёный-востоковед академик С. Ф. Ольденбург (1863–1934). Приводим их:

«Бурхан-Низам-Шах второй. 1000 г.» (1591 г.);

«Сын Джехангир-Шаха Джехан-Шах. 1051 г.» (1641 г.);

«Владыка Каджар-Фатх-али шах Султан. 1242 г.» (1824 г.).

Следует сказать, что техника гравировки на камне настолько совершенна и изящна, что диву даёшься, как могли её выполнить древние мастера примитивными орудиями труда. Несомненно, что гравировщики обладали исключительным мастерством, необыкновенным терпением и вложили огромный труд в это произведение искусства.

Судя по первой надписи, найденный в Голконде алмаз попал к правителю Ахмаднагара Низам-шаху II, который и увековечил своё имя на одной из граней алмаза.

Вторая надпись на алмазе переносит нас в империю Великих Моголов, существовавшую в 1526–1858 годах. Основателем династии Великих Моголов, как известно, был Захиреддин Мухаммед Бабур (1483–1530), потомок Тимура (Тамерлана). Бабур в одиннадцать лет стал «государем Ферганы», а спустя десять лет со своим войском вторгся в Афганистан и захватил Кабул. Бабур был хищным безжалостным воителем, страстным охотником, остряком и пьяницей, и в то же время мастером прозы и одарённым поэтом.

В 1526 году Бабур вторгся в Индию, разбив в Панипатской битве армию делийского султана Ибрахима Лоди (правил в 1517–1526 гг.). В 1526–1527 годах Бабур завоевал большую часть Северной Индии. В 1530 году он умер в Агре.

Преемником Бабура стал его сын Хумаюн. В 1556 году на престол взошёл сын Хумаюна Акбар (1542–1605).

В 1591 году Акбар отправил четыре посольства к владетелям отдельных провинций Декана, в том числе в Ахмаднагар к Бурхан-Низам-шаху II. Эти посольства имели целью утвердить верховные права Великих Моголов среди самостоятельных государств Декана. Однако в 1593 г. послы вернулись от Бурхан-Низам-шаха II с неудовлетворительным ответом и слишком ничтожными подарками, среди которых было 15 слонов и 5 драгоценностей. Акбар был недоволен таким оборотом дела и послал в государства военные экспедиции. В 1596 году он подчинил Ахмаднагар, в котором захватил много слонов и драгоценностей, среди которых был алмаз «Шах».

В 1641 году Джехан-шах приказал выгравировать на алмазе «Шах» уже известную нам надпись: «Сын Джехангир-Шаха Джехан-Шах. 1051 г.». Это было время, когда между Джехан-шахом и его сыновьями ещё не разразилась ожесточённая борьба за власть, которая случилась позднее.

У Джехан-шаха, как и у Джехангира, было четверо сыновей — Дара, Шуджа, Аурангзеб и Мурад. Борьба за власть между сыновьями, а также между сыновьями и отцом привела к тому, что Аурангзеб (в переводе «украшение трона») оказался удачливее своих братьев и в 1658 году силой захватил престол. Став императором, Аурангзеб смог получить от отца только часть драгоценностей, и то благодаря содействию сестры. Так, «Шахом» он завладел скорее всего в 1660 году. Остальные драгоценности остались у Джехан-шаха, который заявил мятежному сыну: «Если будешь отнимать драгоценности силой, я их уничтожу». Аурангзеб смирился.

После смерти отца Аурангзеб завладел всеми драгоценностями, в том числе часть из них отнял у брата Дара, которого впоследствии обезглавил.

В 1676 г. в Париже вышла книга «Шесть путешествий, совершённых Ж. Б. Тавернье в Турцию, Персию и Индию», в которой французский путешественник и коммерсант-ювелир Жан-Батист Тавернье (1605–1689) делится с читателями впечатлениями о своих поездках, в частности, о посещении дворца Аурангзеба в 1665 году. Тавернье с восхищением рассказывает о сказочной роскоши падишаха Индии, которую он лицезрел: дворец «ломился» от алмазов, изумрудов, рубинов, сапфиров, жемчугов и хрусталя. Аурангзеб принимал пищу только из золотых тарелок, украшенных алмазами и другими драгоценными камнями; пил из хрустальной посуды с крышками из золота, в которых сверкали самоцветы.

Аурангзеб милостиво разрешил Тавернье осмотреть драгоценности двора. Одни из них, по Тавернье, находились в особых ящиках, другие украшали Павлиний трон, третьи искрились на балдахине.

Павлиний трон — самый роскошный из семи тронов Великих Моголов. На нём было 108 кабошонов благородной шпинели, 160 изумрудов, много алмазов. На балдахине висел необычной формы алмаз от 80 до 90 каратов, окружённый рубинами и изумрудами. Он находился на стороне, обращённой к присутствовавшим в зале. Вся внутренняя часть балдахина была украшена алмазами и жемчугами. Под сводом балдахина находился павлин, тело которого было сделано из золота и украшено эмалью и жемчугами. На груди птицы красовался большой рубин с нитками жемчуга. Хвост павлина был сделан из голубых сапфиров и драгоценных камней других цветов.

Павлиний трон — настоящее произведение искусства. По предположению Тавернье, он оценивался в 107 тыс. рупий (160,5 млн. франков).

Главнейшие драгоценности Тавернье описал и взвесил. Так, помимо алмаза в 80–90 каратов, он отметил: большой особенный алмаз «Великий Могол» в 319,5 ратиса, большой алмаз грушевидной формы в 62 ратиса и отдельные камни в 55–60 ратисов, розовый камень в 35 ратисов, жемчуга, рубины, шпинели (рубин-балле) и т. д. В подробном описании камней алмаз «Шах» не указан. Но, по мнению А. Е. Ферсмана (Кристаллография алмаза. Изд. АН СССР, 1955), алмаз, висевший на балдахине (массой 80–90 каратов), и был «Шахом». Об этом свидетельствует вес камня и борозда на нём, прорезанная специально для его подвешивания. «Шах» для Аурангзеба выполнял роль талисмана, то есть служил оберегом.

Во время царствования Аурангзеба с «Шахом», как полагают, случилось такое происшествие. Падишах подарил «Шах» одному из своих военачальников — Афзал-хану; последний верил в чудодейственную силу алмаза, поэтому спрятал его в тюрбан, который с головы больше не снимал. В то время Могольскому государству противостояло индусское племя маратхов. Воины этого племени под руководством Шиваджи периодически совершали набеги на владения моголов, нанося существенный урон захватчикам. Аурангзеб решил расправиться с маратхами и послал против них войско под началом Афзал-хана.

Обе армии сошлись в узком ущелье. Понимая, что в этих условиях войска не могут развернуться, Афзал-хан решил прибегнуть к хитрости. Он пригласил Шиваджи якобы на дружескую встречу на вершине холма. Туда должны были подняться оба полководца без оружия.

Вероломный Афзал-хан спрятал в своей одежде кинжал, которым ударил Шиваджи, делая вид, что обнимает его. Кинжал только скользнул по кольчуге, в которую был одет вождь маратхов, не причинив ему никакого вреда. Зато Шиваджи, обнимая Афзал-хана, вонзил в его тело спрятанные в рукавах железные когти.

Затем, по зову вождя, на холм взобрались маратхские воины и один из них ловким ударом меча обезглавил могольского полководца. Когда голова ударилась о землю, из тюрбана выпал алмаз. Обагрившись свежей человеческой кровью, он покатился к ногам вождя маратхов, вышедшего победителем. Оставшееся без полководца могольское войско потерпело сокрушительное поражение.

Однако, как повествует Н. К. Синха и А. Ч. Банерджи в книге «История Индии», Афзал-хан был ведущим военачальником не у Аурангзеба, а в государстве Биджапур, что на юге Индии, в её западной части. И Афзал-хан действительно был послан воевать против Шиваджи, возглавившего борьбу маратхского народа за свою независимость. При этом Афзал-хану было приказано прикинуться другом Шиваджи и захватить его в плен или убить. Но при встрече двух противников Шиваджи сам убил Афзал-хана, после чего лагерь биджапурских войск был разгромлен. Это случилось 10 ноября 1659 года.

Отсюда ясно, что «Шаха» у Афзал-хана не было, ибо он находился у Великих Моголов. Кстати, его тогда не было и у Аурангзеба, который попал к нему лишь в 1660 году. Красивая история о «Шахе» неправдоподобна.

В конце XVII века войско Аурангзеба предприняло поход с целью покорения Голконды. Его манили голкондские богатства, в частности, алмазы. И вот войско Аурангзеба осадило стены крепости. Но крепость была хорошо защищена, а стойкость защищавших её воинов велика. В течение 9 месяцев воины Аурангзеба умирали от голода и болезней под стенами крепости. И крепость, несомненно, отстояла бы свою независимость, не случись предательства.

Аурангзеб сумел каким-то образом подкупить одного из военачальников Голконды, который открыл ворота крепости. И Голконда пала.

В 1739 году на Индию напал правитель Персии Надир-шах Афшар. В битве при Карнале (недалеко от Дели) он наголову разбил армию падишаха Мохаммед-шаха и 20 марта со своим войском вступил в Дели. На другой день в городе распространился слух о том, что Надир-шах скончался. Жители Дели поверили слухам, осмелели и стали нападать на солдат-захватчиков. В ответ на эти действия горожан коварный Надир-шах приказал произвести в городе погромы и резню, в результате чего было убито 10 тыс. человек. Вслед за этим событием солдаты Надир-шаха принялись собирать дань с населения и отбирать драгоценности. В течение двух месяцев, которые Надир-шах пробыл в Дели, продолжались розыски и изъятие имущества и драгоценностей. В руки Надир-шаха попали Павлиний трон, алмаз «Шах» и другие драгоценности.

Персидский правитель захватил в Индии огромную добычу: она оценивалась в 700 млн. рупий, или в 500 млн. золотых рублей. Надир-шах взял в плен много мастеров для того, чтобы развивать ремёсла в Персии. В 1741 году Надир-шах предпринял поход в Дагестан для усмирения лезгин. Когда он проезжал по лесам Мазендарана, на него было совершено покушение. Надир-шах обвинил в этом предприятии своего сына Реза-Кули мирзу и приказал выколоть ему глаза, что и было исполнено в 1743 году.

В 1747 году Надир-шах отправился на подавление восстания в Сеистан, но в лагере под Хабушаном, в генерал-губернаторстве Хорасан, был зарезан ночью в своей палатке. Служившие у Надир-шаха афганцы во главе с Ахмад-ханом Абдали, воспользовавшись случаем, захватили в его лагере ряд драгоценностей и бежали в Кандагар.

Часть драгоценностей от Надир-шаха перешла к слепому Реза-Кули, а потом к его сыну Шахруху-мирзе.

В 1760 году всю Персию, за исключением Хорасана (с административным центром Мешхед, в котором правил Шахрух-мирза), подчинил Керим-хан Зенд, скончавшийся в 1779 году. И снова борьба за власть…

В 1794 году власть в Персии перешла к Ага Мохаммед-хану Каджару, основавшему династию Каджаров. В 1795 году Ага Мохаммед-хан совершил набег на Грузию и разгромил и разграбил Тбилиси. В 1796 году он отправился на завоевание Мешхеда; Шахрух-мирза сдал город без боя, а сам оказался в плену. Ага Мохаммед-хан знал, что у Шахруха-мирзы есть драгоценности, и предложил ему отдать их добровольно. Шахрух отказался. Ага Мохаммед-хан приказал его пытать, и Шахрух был вынужден отдать завоевателю все ценности.

В июне 1797 года Ага Мохаммед-хан предпринял второй набег на Грузию; перед походом он назначил наследником престола своего племянника Фатх-Али-шаха. Ага Мохаммед-хан словно предчувствовал, что его дни сочтены. И действительно, во время похода в Шуше произошло такое событие. Двое слуг Ага Мохаммед-хана в чём-то провинились и на другой день должны были быть казнены. Но слуги не хотели умирать. Они пробрались глубокой ночью в спальню Ага Мохаммед-хана и зарезали его.

В это время наследник престола Фатх-Али шах находился в Ширазе. Узнав о смерти дяди, он немедля выступил в Тегеран и в 1797 году утвердился на престоле Персии. Все драгоценности перешли к нему.

Прошло более четверти века правления Фатх-Али-шаха в Персии, когда он приказал выгравировать своё имя на алмазе «Шах». Так появилась третья надпись на камне: «Владыка Каджар-Фатх-Али шах Султан. 1242 г.».

А теперь расскажем о том, как алмаз «Шах» из Персии попал в Россию. Предыстория этого события такова. Летом 1826 года началась русско-персидская война. В 1828 году в местечке Туркманчай был подписан мирный договор между Россией и Персией, он был почётен и выгоден для России.

В конце 1828 года в Тегеран приехал в качестве русского посланника А. С. Грибоедов, творец бессмертной комедии «Горе от ума» и блестящий дипломат. Каков это был посланник, свидетельствует Н. И. Муравьёв-Карский, генерал-майор: «…я остаюсь уверенным, что Грибоедов в Персии был совершенно на своём месте, что он заменял там единым своим лицом двадцатитысячную армию и что не найдётся, может быть, в России человека, столь способного к занятию этого места».

Русский посланник был принят в Тегеране с почётом. Но требования А. С. Грибоедова о выполнении Туркманчайского договора (выплаты контрибуции, выдачи русских военнопленных) вызвали недовольство у персидских сановников. Оно подогревалось английскими дипломатами. Персидская знать и духовенство подстрекали персов к нападению на русское посольство и расправе с посланником. А тут произошло ещё одно событие. В январе 1829 года, к Грибоедову обратились евнух из шахского гарема мирза Якуб и две обитательницы из гарема Аллаяр-хана. Будучи родом из Армении, они просили Грибоедова отправить их на родину. Грибоедов знал, что покровительство им может иметь опасные последствия, но, считая бесчестным отказать армянам, которые, согласно статье 13 Туркманчайского договора, имели право вернуться на родину, он всё же взял их под своё покровительство и укрыл в здании русской миссии. Это было использовано англичанами, Аллаяр-ханом и улемами (сословие мусульманских богословов и законоведов) для открытого выступления против Грибоедова. А в мечетях было объявлено, что русский посланник нарушает законы и обычаи страны. Был брошен призыв напасть на русскую миссию и расправиться с Грибоедовым.

Наступило 11 февраля 1829 года. Рассвирепевшая толпа подошла к дому посольства. По свидетельству К. К. Боде, который был первым секретарём посольства в Персии (а его старший брат А. К. Боде дружил с Грибоедовым), один из конвойных казаков выстрелом из пистолета убил персиянина. Его труп отнесли на дворцовую площадь, где собралось многочисленное духовенство, разжигая страсти. Народ снова явился к посольству.

А. С. Грибоедов и остальные члены миссии приготовились к осаде. Но господин случай ускорил развязку. Дело в том, что близ самого дома русского посольства находились заложники персидского правительства — бахтиарцы из племени лур, одного из самых буйных и диких племён, населявших горные местности. Бахтиарцы, как кошки, пролезли через стены и выбрались на плоскую крышу русского посольства. Затем просверлили широкие отверстия в потолке и начали стрелять в сотрудников миссии. А. С. Грибоедов был убит одним из первых. А тем временем толпа ворвалась в ворота и перебила всех казаков.

Труп Грибоедова толпа потащила по улицам и базарам города. Когда об этом узнал шах, то приказал отобрать труп и уведомить первого секретаря Мальцева, который один из русских спасся; он жил не в посольском доме, а на квартире персидского сановника. Мальцев, уведомленный о случившемся, попросил препроводить бренные останки Грибоедова в Тавриз, куда и сам отправился.

В «Путешествии в Арзрум» А. С. Пушкин рассказал о встрече с мёртвым Грибоедовым:

«Я переехал через реку. Два вола, впряжённые в арбу, подымались по крутой дороге. Несколько грузин сопровождали арбу. „Откуда Вы?“ — спросил я их. — „Из Тегерана“. — „Что вы везёте?“ — „Грибоеда“. — Это было тело убитого Грибоедова, которого препровождали в Тифлис.

Не думал я встретить уже когда-нибудь нашего Грибоедова! Я расстался с ним в прошлом году в Петербурге пред отъездом его в Персию. Он был печален и имел странные предчувствия. Я было хотел его успокоить; он мне сказал: „Вы ещё не знаете этих людей: вы увидите, что дело дойдёт до ножей“. Он полагал, что причиною кровопролития будет смерть шаха и междоусобица его семидесяти сыновей. Но престарелый шах ещё жив, а пророческие слова Грибоедова сбылись. Он погиб под кинжалами персиян, жертвой невежества и вероломства. Обезображенный труп его, бывший игралищем тегеранской черни, узнан был только по руке, некогда простреленной пистолетною пулею».

Убийство русского посланника грозило Персии осложнениями во взаимоотношениях с Россией, ибо русское общество заволновалось, царская дипломатия стала требовать наказания Персии. Персия понимала, что должна умилостивить русского царя. И вот персидский правитель Фатх-Али-шах приносит извинения Николаю I в связи со случившимся инцидентом, посылает ему подарки, среди которых был знаменитый алмаз «Шах». Их преподнёс царю в 1829 году принц Хосров-Мирза, сын Аббаса-Мирзы. Наряду с «Шахом» царю была преподнесена замечательная табакерка. На её крышке красовался портрет шаха, осыпанный бриллиантами; кроме мелких, на ней сверкали до 60 крупных солитёров чистейшей воды.

Николай I был удовлетворён полученными от шаха подарками, а также извинениями и даже снизил контрибуцию с Персии на 2 млн. рублей.

И, хотя горько сознавать, что за убийство великого человека было заплачено драгоценным камнем, всё же надо отдать должное алмазу «Шаху», что он предотвратил возможную войну между Россией и Персией.

Алмаз «Шах» был принят в русскую корону и помещён в Бриллиантовую комнату в Зимнем дворце Санкт-Петербурга. Там он хранился до начала Первой мировой войны. Потом камень в одном из пяти сундуков был отправлен в Москву. Сундуки с драгоценностями были помещены в тайники Оружейной палаты. До 1922 года к ним никто не прикасался.

И вот в один из холодных апрельских дней 1922 года в промёрзшее помещение Оружейной палаты внесли целёхонькие сундуки с драгоценностями. Вскрыли тяжёлый железный сундук. «Внутри сундука, — писал А. Е. Ферсман, — лежат в спешке завёрнутые в папиросную бумагу драгоценности русского двора. Из него достают один сверкающий самоцвет за другим. Но нет их описей, не видно никакого порядка. И вот в маленьком пакете, завёрнутом в простую бумагу, лежит знаменитый „Шах“».

В настоящее время «Шах» экспонируется на выставке Алмазного фонда.

Совершенством исполнения и роскошью поражает большая императорская корона, выполненная в 1762 году для коронации императрицы Екатерины II талантливым ювелиром Георгом Экартом. Подбором камней занимался Иеремия Позье. Превосходный мастер, он сумел создать «гимн бриллианту в бриллиантовый век». Неслучайно поэтому русская корона занимает исключительное положение среди европейских регалий.

Традиционная по форме, выполненная из двух ажурных серебряных полушарий, разделённых гирляндой и скреплённых невысоким венцом, сплошь украшенная бриллиантами и жемчугом, корона создаёт впечатление торжественного величия, удивляя в то же время лёгкостью и изяществом.

Грациозны и вместе с тем необычайно спокойны лавровые ветви — символ власти и славы, как бы охватывающие бриллиантовую ромбовидную сетку полушарий и скреплённые бриллиантом в центре.

Сверкание бриллиантового кружева мастер подчеркнул двумя рядами больших матовых идеально чистых жемчужин. В рисунке гирлянды из крупных белых и розовых бриллиантов, между полушариями помещены дубовые листья и жёлуди, что символизирует крепость и прочность власти.

Венчает корону редкий драгоценный камень тёмно-красного цвета — благородная шпинель (398,72 карата, приобретена в XVII веке у восточных купцов). Это также один из семи исторических камней Алмазного фонда России.

Екатерина осталась довольна работой. Эту почти двухкилограммовую корону она продержала на голове всё необходимое время коронационной церемонии — несколько часов.

Большой императорской короной после Екатерины II короновались в России все императоры.

Традиционная по форме, малая императорская корона была сделана известными придворными ювелирами братьями Дюваль в 1801 году для коронации императрицы Елизаветы Алексеевны.

Строгость и чувство меры отличают работы этих мастеров. Стиль их чист, логичен, разумен, а исполнение таково, что заставляет забывать о технических приёмах и видеть лишь красоту материала, с которым они работают.

Всё в короне удивительно пропорционально и уравновешенно. Сияние бриллиантового кружева в серебряной оправе передаёт ощущение торжественности, значимости, величия, несмотря на миниатюрные размеры изделия.

Среди превосходных камней на короне чистотой и размерами выделяется ряд крупных, будто повисших в воздухе бриллиантов на венце. Красота камней, отточенное ювелирное мастерство, несомненно, приближают малую корону к большой императорской короне Екатерины II.

«Античная либерея», чаще называемая по имени своего последнего владельца — Ивана Грозного, появилась в России никак не раньше XV века. По-видимому, большую её часть привезла вместе со своим богатым приданым племянница последнего византийского императора Софья Палеолог. Античные рукописи, греческие и еврейские книги, глиняные таблички, листы из чистого золота. По-видимому, в либерею также входили Ковчег (Божьи откровения, изложенные письменно) и скрижали. Цены это собрание не имело ещё в далёком XV веке. Ведь уже тогда многим «книгам» было по несколько тысяч лет…

Либерею видели при деде и отце Ивана Грозного: сначала Максим Грек, приехавший в Москву в 1518 году для исправления богослужебных книг по греческим образцам (!), а потом неизвестный автор (князь Курбский?) «Сказания о Максиме Философе». «…Государь великий князь Василий отверзе царская сокровищница древних великих князей, прародителей своих, и обрете в некоторых полатах безчисленное множество греческих книг, словенским же людям отнюдь неразумны…»

В 1565 году Иван Грозный пригласил из-за границы немцев для перевода греческих книг на «разумный» для русских язык. Немцы приехали, книги посмотрели (о чём имеется письменное свидетельство пастора Веттермана), но… переводить не стали. Как предполагают учёные, им не по зубам оказался способ письма: книги, привезённые Софьей Палеолог из Морей, по-видимому, были написаны позднеантичным, а не средневековым шрифтом.

Однако их рассказы об имеющихся в тайниках русского царя интеллектуальных сокровищах возбудили интерес католических иерархов. В последнее десятилетие XVI века в варварскую Московию приезжают посланцы латинских кардиналов с одной-единственной целью — разузнать подробности о наличии в кремлёвских тайниках древних рукописей. Полученные ими сведения оказались весьма противоречивы: сначала царские служащие сказали, что книг очень много и самых разных, потом заявили, что никакой либереи никогда в России не было. В общем, информация об античных рукописях стала первой государственной тайной. Военные секреты было выведать легче, нежели найти подтверждение их наличия.

В «Описаниях имущества государева старого двора», составленных в первой четверти XVII века, о библиотеке ничего не говорится. Она точно испарилась. Ещё 10 лет назад была и вдруг — бац! — нету. В «описаниях» упоминаются только 53 рукописные и печатные книги на церковнославянском языке. Это всё. Ни тебе греческих Евангелий, ни Апостолов, ни Библий на древнееврейском, не говоря уже о рукописях, писанных на золоте. Что же случилось с либереей? В официальной науке есть несколько версий, объясняющих её таинственное исчезновение.

Версия первая — «огненная». Бесценные рукописи сгорели в одном из московских пожаров.

Деревянная Москва действительно полыхала больше, чем того хотели бы археологи и историки. В течение каждых 100 лет в городе было более 70 достаточно крупных пожаров, уничтожавших дома, церкви, людей, утварь. Поэтому о жизни и быте москвичей в XV–XVII веках известно гораздо меньше, нежели о жителях каменных городов средневековой Европы.

Скорее всего, говорят сторонники этой версии, либерея сгорела в 1547, 1571 или 1611 годах. Именно тогда Москва наиболее сильно пострадала от пожаров. «Но позвольте, — возмущаются оппоненты, — если библиотека сгорела в 1547 году, то о каких книгах пишет в 1565 пастор Веттерман и зачем в это время в Россию приезжает большая группа немецких учёных? Что, кроме рукописей, могло заинтересовать профессионалов-переводчиков?» Итак, 1547 год, скорее всего, отпадает.

1571-й… С одной стороны, очень похоже. Во-первых, в 1580–1590-х на все просьбы иностранцев показать книги москвичи отвечают отказом. Правда, никак не мотивированным. Во-вторых, в тот год был один из сильнейших городских пожаров, спаливших Москву почти дотла… Но! Как свидетельствуют летописи, Кремль и его богатства в этом пожаре почти не пострадали: «…в церкви Успения Богоматери сидел митрополит Кирилл с святыней и казною». С казною — значит, с либереей. Тождество этих двух названий сегодня не вызывает сомнений.

Таким образом, остаётся 1611 год. Но и тут у многих историков есть сомнения. Да, Москву подожгли злобные поляки. Да, город полыхал несколько дней и ночей. Да, были умышленно сожжены многие ценные церковнославянские книги. Всё это так. Вот только античные рукописи сгорели в «польском пожаре» навряд ли. Китай-город и Кремль занимали польские гарнизоны. Значит, пожара там не было. С трудом можно себе представить, что шляхтичи нашли в тайниках и специально побросали в огонь ценнейшие рукописи. Гораздо логичней было бы предположить…

Версия вторая — меркантильная. Либерею разграбили поляки. Они вывезли её на Запад и там по частям распродали.

Массового вывоза рукописей за границу быть не могло: как говорится в Библии, «мне отмщение и аз воздам». Большинство интервентов, согласно условиям военного времени и бытовавшим тогда нравам, погибли на российской территории.

С другой стороны, ни одна западная библиотека до сих пор не заявила о том, что в её фондах, возможно, находятся книги из коллекции русского царя. Это странно. За 400 лет хоть одна вывезенная за границу рукопись должна была всплыть!

Версия третья — гастрономическая. Поляки не продали библиотеку. Они её съели.

Действительно, было окружение, был голод. В летописях есть сведения, что шляхтичи так оголодали, что были вынуждены жевать книжные кожаные переплёты. Они размачивали их в воде и жевали… Таким же образом поляки могли съесть и древние пергаменты. Аппетит у них, судя по всему, был прекрасный… Но! Либерею нельзя съесть целиком! Должны были остаться глиняные таблицы, золотые листы, драгоценные камни. Их человеческий желудок ещё, слава Богу, переваривать не научился. Видимо, съеденные книги относились к постельной казне Ивана Грозного и были написаны никак не раньше XIII–XIV веков.

Итак: сгорела, распродали, съели. Ни одна из этих трёх версий не доказывает, что либерея действительно исчезла безвозвратно, а значит — существует…

Версия четвёртая — оптимистическая. Библиотека Ивана Грозного — существует и по сей день!

Согласно имеющимся в распоряжении историков сведениям последний раз либерею видели в 1565 году… Именно тогда, может быть, в 1566-м, её замуровали в подвалы с тем, чтобы достать, когда появятся люди, способные перевести мудрые книги. И такие люди, видимо, появились. Кто они и что, и когда это было, науке, к сожалению, неизвестно. Но в 1822 году некто Дабелов, профессор из Дерпта (ныне Тарту в Эстонии), сообщил, что случайно обнаружил в архиве переведённый… список книг библиотеки великого князя Ивана Третьего. Правда, при этом Дабелов не назвал ни автора списка, ни его датировки, ни названия архива, в котором тот был обнаружен. Находка вызвала определённые сомнения. До сих пор многие считают «Аноним Дабелова» (именно так назвали список) хорошо сделанной подделкой. Особенно много претензий у учёных вызывает стиль переводчика: как же так, вроде бы учёный человек, а пишет на языке полуграмотных подмастерьев?

Впрочем, это скорее придирки, нежели серьёзные доводы. Современные учёные пока не нашли оригинал списка. И вряд ли в ближайшее время найдут. (Прибалтийские страны совсем не приветствуют копание русских в своих национальных архивах.) А значит, про «Аноним Дабелова» ничего нельзя сказать наверняка. Тех, кто верит в существование библиотеки, его подлинность заботит не особо. И правда: какая разница? Ведь в списке перечислена только малая толика имеющихся в собрании произведений. Во-первых, переводчик просто не мог запомнить все названия. А, во-вторых, некоторые рукописи он вообще не сумел перевести: месопотамскую письменность учёные расшифровали только несколько лет назад.

В общем, «Аноним Дабелова» — штука, конечно, интересная. Но для поисков библиотеки совершенно бесполезная.

В конце XIX века известный московский историк Забелин опубликовал доношение, направленное в 1724 году в канцелярию фиксальных дел пономарём Кононом Осиповым. Осипов писал о подземных тайниках Кремля, в одном из которых дьяк Большой казны Василий Макарьев якобы видел груду сундуков. Сундуки были старинные с наваренными замками, пыльные, и было их великое множество. Конон Осипов обещался в точности указать местонахождение тайника, если Сенат повелит начать раскопки. Дело дошло до царя Петра, который благословил начало работ. В XVIII веке уже было известно, что либерея Ивана Грозного входила в государеву казну, так что содержимое сундуков сомнения ни у кого не вызывало. Быть может, Пётр надеялся найти в подземельях что-нибудь ещё, но об этом история умалчивает.

Когда император умер, раскопки прекратились, но Конон Осипов, который намного пережил Петра, на этом не успокоился. В царствование Анны Иоанновны он второй раз пишет письмо в Сенат, описывая несметные богатства кремлёвских подземелий. И Анна Иоанновна клюёт на наживку. Раскопки в Кремле возобновляются, но, как пишет в своей истории Карамзин: «Рекрутами рвы накопаны, а поклажи никакой не найдено». Последующие 150 лет никто поиском книг Ивана Грозного не занимался. Интерес к московским тайнам возродился лишь в конце XIX века. В 1894 году раскопки возглавил сиятельный князь Щербатов. И… опять ничего.

К сожалению, и Конон Осипов, и Щербатов не смогли докопаться до конца. Начатые ими раскопки не были завершены потому, что на пути землекопов встали деревянные столбы, поддерживающие здание Цейхгауза (Арсенала). При тогдашнем уровне развитая техники обойти их не представлялось возможным, и власти решили, что лучше свернуть раскопки, нежели подвергнуть Арсенал опасности разрушения.

В начале XX века в Москву с далекоидущими планами поехали немцы. Памятуя о том, что именно их предкам Иван Грозный намеревался доверить перевод античных рукописей, немецкие учёные решили, что они-то библиотеку точно найдут. И если не в кремлёвских подземельях, то в каких-нибудь старых архивах точно. Профессор Маттеи получил добро на исследование фондов провинциальных библиотек и столичных ведомств. Искал он долго и усердно и, в конце концов, стащил из архива Министерства иностранных дел манускрипт Гомера. Трогательная забота о русской культуре. За Маттеи приехал профессор Эдуард Тремер. Тремер оказался человеком честным: ничего не крал, скорее наоборот: уезжая, указал русским на наиболее вероятное местонахождение царской библиотеки — Теремной дворец. Именно там, на древних, нижних этажах, по мнению профессора, вот уже много веков пылятся бесценные рукописи.

В 1914 году учёный-востоковед Игнатий Стеллецкий получил от царского правительства разрешение на археологический осмотр двух кремлёвских башен, но приступить к нему так и не смог — началась Первая мировая война.

После революции, и ещё десять лет спустя, до библиотеки Ивана Грозного никому не было дела. Учёные из числа неблагонадёжных спасали от амбиций пролетариата собственные книжные собрания. Никто не знал, заинтересуют ли тайны прошлого новую власть, постановившую с этим прошлым бороться. За кремлёвскими стенами бушевала накликанная Горьким буря… И только Игнатий Стеллецкий мирно продолжал работу над рукописью «Мёртвые книги в московском тайнике». В 1933 году он написал письмо (вы не поверите!) Сталину: «По долгу совести советского учёного и гражданина довожу в лице Вашем до сведения советского правительства о нижеследующем. Советская наука, в частности — история материальной культуры, не отстающая в общем от действующих темпов социалистического строительства, не является, однако, свободной от всяческих „Белых пятен“, каковыми надо признать, между прочим, вопросы:

1. О библиотеке Ивана Грозного.

2. Об исторических вкладах.

3…».

И. Сталин ему ответил. В 1934 году Стеллецкому разрешили начать раскопки в Арсенальной башне. Случай по тем временам небывалый. Простого профессора, делавшего карьеру ещё при проклятом царизме, допустили в святая святых — Кремль. Неизвестно, имел ли Стеллецкий высоких покровителей. По-видимому, нет. Работы запретили так же неожиданно, как и разрешили. Готовились к периоду репрессий? А за репрессиями — война. И снова Стеллецкий ждёт и верит, что уж после войны Сталин точно допустит его в кремлёвские подвалы. Можно не сомневаться, что в конце концов так оно и было бы, но… Игнатий тяжело заболел. Перенесённый инсульт осложнился афазией: последние месяцы жизни Стеллецкий говорил только на арабском языке. Он умер в 1949 году, оставив после себя три тома рукописи «Мёртвые книги в московском тайнике». Впоследствии последний том самым странным образом исчез. Исчезла и могила Стеллецкого на Ваганьковском кладбище — в 1981 году её видели в последний раз…

Но наследству от Сталина интерес к таинственной либереи Ивана Грозного перешёл к Хрущёву. При нём была создана специальная комиссия, возглавил которую академик М. Н. Тихомиров, а курировал лично Алексей Аджубей. Комиссия провела несколько заседаний и наметила план поисков библиотеки на территории Кремля. Предполагалось воспользоваться советом немецкого профессора Тремера и зайти со стороны Теремного дворца. Уже были готовы лопаты, но… тучи сгустились над головой Никиты Сергеевича Хрущёва. После его добровольно-принудительной отставки закатилась и звезда Аджубея. Тут уже было не до либереи.

О библиотеке забыли ещё на двадцать с лишком лет.

Больше десяти лет назад искать исчезнувшие в конце XVI века сокровища взялся бизнесмен Герман Стерлигов. В 1995 году он возглавил штаб поисков библиотеки Ивана Грозного. К 850-летию Москвы саму либерею найти не удалось, но выработать некий стратегический план энтузиастам было вполне по силам. Скоро выяснили — в Кремле библиотеки нет. Уже как минимум четыре сотни лет.

«Всех попутал дьяк Макарий, — считает Герман Стерлигов. — Рассказал на исповеди про кремлёвский тайник с сундуками, и все сразу бросились его искать, думая, что в сундуках — библиотека. А её там быть не могло. Почему? Да потому, что не была либерея спрятана за дверцей с оконцем. Хранилище для рукописей строил по своей методике Аристотель Фиораванти, и чтобы зайти туда, нужно было проломить свод. Об этом ясно написано в летописях.

Второе… Вас не настораживает поведение девушки — царевны Софьи? Дьяк ей сообщает о том, что видел сундуки, а она и не торопится бежать заглянуть в них. Что такое? Почему? Наверное, Софья знает, что находится в этих сундуках, иначе побежала бы как миленькая. Скорее всего, там был спрятан царский архив. Тоже, конечно, интересно, но совершенно несопоставимо с либереей. Впрочем, рядом с либереей не валялось даже золото инков.

Я думаю, что последний известный нам исследователь — Игнатий Стеллецкий — догадывался о том, что библиотеки нет в Кремле. Но когда шли раскопки, заикнуться по этому поводу не смел. Курировал-то работы лично Сталин. Сказать: „Знаете, Иосиф Виссарионович, я, кажется, пошутил, там нет либереи“, — означало в лучшем случае тюрьму. В худшем — сами понимаете что».

Отсутствие в Кремле таинственных рукописей — уже давно не тайна. По крайней мере, для комендатуры и спецслужб, перерывших сантиметр за сантиметром кремлёвские подземелья. Если бы там была хоть одна книга, её бы уже давно извлекли на свет Божий. Впрочем, это могли сделать даже не сыщики, а, например… Борис Годунов. Нашёл же Иван Грозный либерею после того, как её спрятал Василий III, неужто царь Борис глупее?

Но в том-то и дело, что Иван Грозный спрятал библиотеку не в Кремле. Где? Это уже другой вопрос.

Штаб поисков либереи Ивана Грозного проводил исследования и в Александровской слободе (так раньше называли город Александров). Царь жил здесь довольно долго: есть письменные свидетельства того, что с собой он брал святыни и казну, то есть либерею. А некоторые историки и вовсе считают, что немецкие переводчики во главе с пастором Веттерманом в 1565 году видели рукописи не в Кремле, а в александровских тайниках. Именно здесь Веттерман умолял Грозного дать ему на одну ночь книгу из библиотеки, обещая оставить в залог всех своих детей.

Штабу повезло: сегодня на месте царской резиденции — футбольное поле. Размахивать кирками и лопатами в наши дни — последнее дело. Узнать, что находится под землёй, можно с помощью специальных технологий и оборудования.

Из интервью Г. Стерлигова десятилетней давности:

«Мы сотрудничаем со многими научно-исследовательскими институтами, особенно с ЦНИИГРИ. Его специалисты даже выезжали со своими приборами в Александров. Существует 16 методик, последовательно применяя которые можно точно сказать, что находится в данном месте на заданной глубине.

У нас также есть свои приборы, которые мы купили в Екатеринбурге и здесь, в Москве. Совместными усилиями был составлен подробный план того, что раньше было подземной частью государевых покоев. Видите синее пятно? Это большая пустота. Предполагаемое место хранения либереи. А сверху — опочивальня Грозного. Царь спал на своих богатствах. Кстати, об этом говорят летописи».

К сожалению, самой библиотеки в пустоте не оказалось. Приборы упорно не хотели реагировать ни на один из заданных параметров. Исследования монастырских территорий тоже не дали никакого результата. А значит, либереи в Александрове, увы, нет. Может быть, она находится в Вологде или ещё где-то.

Есть и ещё одна проблема, которая не может не волновать всех тех, кто знает историю таинственной либереи и мечтает открыть её для потомков. Мы имеем в виду сохранность библиотеки. Задумаемся: «книгам», которые до сих пор хранятся где-то под землёй, не 200 и не 300 и даже не 500 лет. Их возраст измеряется тысячелетиями. Уже для Грозного они были очень и очень старыми — можете себе представить, что они значат для нас.

Специалисты уверены: либерея, если она находится в тайнике, построенном по методике Аристотеля Фиораванти, в достаточно хорошем состоянии. Скорее всего, Фиораванти знал секрет хранения рукописей, известный ещё древним египтянам. (Возможно, что значительную часть грозненского собрания составляют «книги» из знаменитой Александрийской библиотеки.) Они уже пролежали в аналогичных хранилищах тысячи лет. Лишние четыре-пять веков тут не помеха. Годы только увеличивают ценность либереи. Впрочем, её уже давно не измерить деньгами.

Истерия не донесла до нас достоверных сведений о времени появления на Руси профессиональных кладоискателей. Известно лишь, что уже в XV веке были люди, специализирующиеся на розыске старинных «поклаж» и «сокровищ». По сегодняшним меркам их можно считать романтиками-авантюристами, ибо такое занятие не сулило большого богатства, но зато таило немало опасностей как со стороны татей-разбойников, так и государевых людей. Те и другие рьяно охотились за кладоискателями, чтобы в случае удачи отнять у них добычу.

В более позднее время среди профессиональных кладоискателей существовала чёткая специализация главным образом в соответствии с географией торговых путей. Однако порой они пренебрегали ей и отправлялись в Дикое поле. Как утверждала молва, «в степи там тысячи баб каменных стоят, и под каждой богатая „поклажа“ татями зарыта».

Кладов в Диком поле в силу его географического положения было спрятано действительно великое множество. Но вовсе не одними только разбойниками. Для такого огромного количества «сокровищ» понадобилась бы целая армия «лихих людей», которая не должна была давать прохода ни конному, ни пешему.

На самом деле всё обстояло иначе. Исторически Диким полем называлась бескрайняя степь между Доном, Верхней Окой и левыми притоками Десны и Днепра, то есть нынешняя Полтавская и Сумская, Харьковская, Белгородская, Курская, Липецкая и Воронежская области. Это был край непрерывных войн, который, по словам Ивана Бунина, «первым вдыхал бурю, пыль и хлад из-под грозных азиатских туч, то и дело заходивших Русью, первым видел зарева страшных ночных и дневных пожарищ, ими запаляемых, первым давал знать Москве о грядущей беде и первым ложился костьми за неё».

Туда, на Дон, в вольные казаки издавна стремились тысячи русских людей по большей части беглых крестьян и холопов. Они основывали «засечные городки», служившие передовой охранной линией Русского государства. Их основным занятием было земледелие, которое, конечно, не могло стать источником столь больших богатств, чтобы стоило зарывать их в землю. Тем более что Крымская орда постоянно совершала набеги, разоряя, а то и сжигая дотла многие городки и поселения в Диком поле. А купцы старались преодолевать его не поодиночке, а караванами с сильной охраной.

Получается, что грабить разбойникам было просто некого. Но тогда откуда взялись клады?

Их появление объясняется просто. Тамошние вольные люди, прозывавшиеся казаками, на своих ветхих стругах часто совершали набеги на турецкие населённые пункты на берегах Азовского моря. Поэтому, строго говоря, их нельзя считать разбойниками, хотя при случае они были не прочь ограбить и купеческий караван. По возвращении казаки дуванили хабар — делили взятую добычу. Мягкую «рухлядь» — шёлк, бархат, дорогие одежды — сбывали заезжим купцам. А вот золото и драгоценности припрятывали до тех времён, когда подступит старость и уже нельзя будет участвовать в опасных походах. И хотя казак обычно поверял одному-двум своим самым близким товарищам, где зарыл «поклажу», очень многие клады так и остались невостребованными. Ведь ни один набег не обходился без потерь в схватках с татарами. И до «пенсионного возраста» доживали немногие.

По преданию, одним из самых удачливых был атаман Кунам. На высоком правом берегу Дона он основал засечный городок, окружённый земляным валом. Оттуда Кунам вместе с сыновьями Тяпкой и Русой не раз ходил в набеги на басурман и всегда возвращался с богатым хабаром, который прятал в потайной пещере. Уже в старости атаман пал в схватке с татарским богатырём. Над его могилой сыновья насыпали курган на правом берегу реки Красивой Мечи при её впадине в Дон.

После смерти отца во главе ватаги отчаянных удальцов встал Тяпка — это прозвище, данное ему ещё в молодости, означало что-то вроде «рубаки». Оно увековечено в названии Тяпкиной горы в центре города, на которой в XVII веке была заложена Лебедянь. Смелостью и удачливостью сын пошёл в отца. Так что потайная пещера постоянно пополнялась богатой добычей. Но однажды, как гласит предание, Тяпке было знамение, которое изменило всю его последующую жизнь.

Неподалёку от этих мест в Романцевском лесу жил отшельник Пётр, известный по всей Рязанской земле своим подвижничеством. Тяпка и Руса пришли к святому человеку, приняли от него монашеский постриг и решили поселиться рядом. Братья заложили монастырскую обитель, в которой их прежние товарищи, также оставившие разбойничий промысел, стали послушниками. Во искупление грехов в 1353 году Тяпка истратил часть ранее награбленных богатств на строительство Ильинской церкви.

Впрочем, в то неспокойное время подобные обители были ещё и сторожевыми постами, где монахи жили не столько по уставу монастырскому, сколько по уставу воинского лагеря, ожидающего нападения опасного неприятеля — Крымской орды. Тяпке с послушниками доводилось много раз отбиваться от татарских шаек, рыскавших по Дикому полю. И всё же в 1380 году обитель и церковь были взяты и разрушены Мамаем. Сам Тяпка, уже глубокий старик, если верить легенде, вытерпел страшные пытки, но так и не открыл, где были спрятаны его богатства.

К этому остаётся лишь добавить, что некоторое время спустя после татарского нашествия в обители, находившейся на глухой окраине Рязанской земли, появился великий князь Смоленский Юрий Святославич, который в припадке гнева убил свою жену Юлианию Вяземскую. Он заново отстроил церковь и кельи для иноков и внёс щедрый вклад в казну монастырской обители. Как повествует летопись, «не терпя горького своего безвременья, срама и безчестия» после гибели жены, князь принял монашеский чин и окончил там свои дни, «плачась о грехе своём».

Правда, есть и другая версия истории тяпкинского клада. Согласно ей в начале XIV века московский князь Иван Калита направил в Орду дань хану Узбеку с боярином Тяпкиным. Но посол присвоил подарки хану и бежал с ними в Романцевские леса. Там он собрал шайку вольных людей, основал сторожевой городок на берегу Дона и стал грозой татар, убивая ханских баскаков и освобождая русских пленников. Во время одной из вылазок он освободил русского священника, который сначала поселился в его городке, а потом перебрался в лес, где около 1353 года построил церковь Св. Ильи о двух этажах: нижний для жилья, верхний для богослужений.

Позднее Тяпкин со своими товарищами тоже переселился туда и, приняв монашество, основал небольшой монастырёк. В 1380 году его разграбили татары, бежавшие с Куликова поля. Немного позже в монастыре стал жить и отшельник Пётр, о котором говорилось выше, снискавший ему большую известность. Богомольцы везли туда богатые дары, которые иноки прятали в потайных местах. Однако в 1542 году монастырь был разорён татарами. Монастырские же сокровища они найти не смогли.

Столетия спустя крестьяне в окрестных деревнях рассказывали, будто в склоне горы над рекой Красивая Меча есть пещера, где Тяпка — неизвестно только, первый или второй — схоронил бочонки с золотом. Но найти их, пока не наступит час, никто не может. А в качестве подтверждения приводился такой факт. Было немало охотников за сокровищами Тяпки, лазавших в ту пещеру, но они никому не дались. Причём якобы, чтобы отвадить их, дожди вдруг начали намывать в пещеру песок. Её дно стало подниматься всё выше к каменному потолку, пока не остался лишь узкий просвет, по которому с большим трудом можно протиснуться ползком. Если же какой-нибудь смельчак проникнет в глубь подземного лабиринта, его охватывает непреодолимый ужас. Человеку кажется, будто он очутился в могиле и каменные глыбы сейчас раздавят его. В панике кладоискатель думает только о том, как выбраться из заколдованной пещеры.

Так и лежит разбойничья «поклажа» в ожидании своего часа.

«Биармия! Названия этой страны нет ни на одной карте мира — не только современной, но и самой что ни на есть древней. Кажется, что Биармия вообще не географическое, а только мифическое понятие, что страны с таким названием никогда не было, И несмотря на это, существование Биармии оказывается всё же менее проблематичным, нежели загадочной Атлантиды», — писал о Биармии известный историк и искусствовед В. В. Косточкин.

Да, Биармия действительно существовала. Викинги называли её Бьярмланд, на Руси её знали под именем Пермь Великая — настолько обширны были её пространства. Земли Биармии простирались от Камы до Северного Ледовитого океана и от Северной Двины до Печоры. Биармию покрывали бесконечные леса, непроходимые болотные топи, недоступные горные кряжи. Пути через земли Великой Перми лежали по рекам через волоки, из одной в другую, и именно этими путями в Биармию пробирались предприимчивые арабские купцы, скандинавские викинги, новгородские ушкуйники. Их упорно манили несметные сокровища Биармии, известные более как «закамское серебро»…

«Плыли они летом, чаще всего так, как позволяли их корабли, — повествует Снорри Стурлусон. — И когда они приплыли в Бьярмланд, то остановились в торговом месте. Началась там торговля. Все те люди, у кого было для этого имущество, приобрели огромное богатство. Торир приобрёл там много беличьего меха и бобрового, и собольего. И у Карли было огромное богатство, так что и он купил много мехов. А когда там закончилась торговля, тогда поплыли они прочь по реке Вине (Двине). Было тогда объявлено, что мир с местными жителями закончился. Викинги решают напасть на бьярмов, но Торир предлагает воспользоваться обычаем бьярмов выносить в лес и засыпать землёй часть наследства богатого человека. Торир приводит отряд к капищу бьярмов. Они вышли на большую поляну, и на той поляне был высокий деревянный забор с воротами в нём, которые были заперты. Шесть человек местных жителей должны были охранять каждую ночь этот забор. На дворе капища был насыпан курган, в нём перемешаны золото, серебро и земля. А ещё внутри ограды стоит бог бьярмов, который зовётся Йомали… В руках статуи Йомали была серебряная чаша, полная серебряных монет, а на шее драгоценное ожерелье. Торир и его спутники заметили, что стража ушла, а новая смена ещё не заняла своих постов. Тогда Торир и викинги бросились к кургану из золота, серебра и земли и собрали „сколько можно больше денег, сложив их в своё платье“. Трогать бога бьярмов Торир воинам запретил и отправил их на корабли, но, когда они ушли, он вернулся к Йомалю, похитил серебряную чашу, наполненную монетами, срубил драгоценное ожерелье и бросился к своим кораблям, преследуемый разбуженными стражниками-бьярмами…»

Долгое время этот рассказ средневекового автора считался вымыслом. Но в XVII и XVIII столетиях одно за другим стали появляться сообщения русских путешественников о святилищах угро-финских племён в бассейнах Верхней Камы, Северной Двины и Печоры. Подобно тому, которое ограбил Торир, они были обнесены высокими заборами с воротами, охраняемыми стражей, а внутри стояли деревянные идолы, держащие чаши и блюда, наполненные серебряными монетами. А несколько десятилетий спустя несметные сокровища Биармии, казавшиеся легендарными, неожиданно стали обретать плоть и кровь.

…В середине мая 1853 года крестьянин Егор Зубов пахал своё поле на низком пойменном берегу реки Иновы. Ему помогали двое ребятишек-племянников. Один из них шёл за бороной и вдруг возбуждённо закричал: борона зацепила какое-то колечко, проделанное к крышке из светлого металла, и волочила её по проборонённой земле. Идя по следу, Зубов нашёл место, откуда борона выворотила эту странную штуку, и разгрёб землю руками. На свет появилось серебряное ведро средних размеров. В нём лежало несколько серебряных сосудов. Сверху — узкогорлый гранёный кувшин, под ним — восемь серебряных кружек, на дне — большой серебряный ковш с длинной ручкой. Пространство между ведром и сосудами заполняли семь серебряных шейных гривен.

Скупкой древнего серебра в Прикамье занимались тогда люди именитых торговых людей Строгановых, негласно контролировавших местных кладоискателей. Узнав о кладе, они вынудили Зубова продать его фактически за бесценок.

Впервые Строгановы — некоронованные короли Великой Перми — заинтересовались древним серебром в середине XVIII века. Как-то весной 1750 года некий крепостной Строгановых пахал поле близ деревни Слудки на берегу Камы. Неожиданно соха вывернула из земли большой кувшин. На кувшине было вычеканено изображение молодой женщины в полный рост, в прозрачной одежде. У её ног были изображены маленькие фигурки детей.

Эта находка вызвала большой интерес. Между тем на протяжении нескольких последующих лет сведения о находках старинных серебряных предметов в Пермской губернии начали выплывать то тут, то там. В 1780 году на берегу Камы во время половодья близ той же деревни Слудки деревенские ребята нашли в размытом берегу большое серебряное блюдо. Вскоре около Слудки нашли ещё пять серебряных сосудов.

С той поры Строгановы начали скупку древнего серебра у крестьян. Была создана целая сеть скупщиков серебра, охватившая всю Пермскую губернию. Скупщики разъезжали по деревням под видом мелких торговцев. Собранное серебро переправлялось на Нижегородскую ярмарку. Отсюда драгоценные древние сосуды поступали либо в коллекции богатых любителей старины, либо продавались ювелирам как серебряный лом.

С середины XIX века клады «закамского серебра» стали почти ежегодно находить в Прикамье и Приуралье. Чердынский купец В. Н. Алин составил на покупке и переливке древних серебряных вещей целое состояние. От него не отставали и другие скупщики, превращавшие бесценные предметы древнего искусства в серебряные слитки.

…Летом 1896 года к земскому начальнику в Кудымкаре А. И. Вронскому явилась какая-то женщина с жалобой на торговку, которая отказалась заплатить часть условленной суммы за большой клад золотых и серебряных вещей. По её словам, весь клад весил чуть менее пуда (около 15 кг) и торговка обещала заплатить ей за него 270 рублей серебром. Назначенное властями следствие ни к чему не привело: клад разыскать не удалось. На запрос Археологической комиссии об исчезнувшем кладе пермский губернатор сообщил, что слух о находке клада в 9-м участке Соликамского уезда не подтвердился…

В результате деятельности скупщиков большая часть произведений погибла, но всё же многие предметы появились в столичных музеях и попали в руки специалистов. В основном это были серебряные блюда восточного происхождения с великолепной художественной чеканкой, кувшины с изображениями диковинных зверей, правителей с клиновидными бородами, чаши с чеканными сценами охоты на львов и пантер и мифологическими сюжетами; кубки, покрытые затейливыми узорами и сказочными цветами. Большинство этих изделий, как установили исследователи, изготовлены в Иране в эпоху могущественной династии Сасанидов (224–651) и частично — в Византии, Бактрии и Хорезме.

На одном из блюд, хранящемся в Государственном Эрмитаже (это блюдо вместе с двумя другими было найдено в 1936 году у деревни Больше-Лашковская), изображён шахиншах Ирана Пероз (правил в 457–484 гг.). Диаметр блюда — около 30 см. На другом блюде, найденном в 1957 году в деревне Аниковской, изображён шахиншах Хосров I — в пышном одеянии, с короной на голове, преследующий медведя…

Сасанидское серебро в глухих пермских лесах! Это стало сенсацией. Как, каким образом и зачем из роскошных дворцов персидских вельмож эти великолепные блюда и кувшины попали в стойбища лесных охотников, да ещё в таком огромном количестве?

После падения Сасанидской империи под ударами арабов (около 650 г.) несметные богатства шахиншахов, накопленные за пять столетий, перешли в руки завоевателей. Огромное количество серебряных изделий наводнило восточные рынки. Арабские и среднеазиатские купцы были частыми гостями на Волге. Поток серебра на протяжении пяти столетий шёл через Хазарский каганат и Волжскую Булгарию в Верхнее Прикамье — в Биармию. А из лесов Биармии купцы везли добытые лесными охотниками меха — соболь, бобр, куница, горностай, белка, лисица…

Летом 1967 года в Прикамье было найдено серебряное блюдо, изготовленное в Константинополе при императоре Константе II (641–668). На этом блюде среди выгравированных и отчеканенных греческих надписей имеется надпись, сделанная арамейским письмом в Хорезме. Выходит, это блюдо, прежде чем попасть в пермские леса, проделало путь из Византии в Хорезм, а уж оттуда, вероятно по Волге, попало на Каму. Эта география как нельзя лучше показывает, какие торговые пути связывали Византию, Восток и Биармию.

Основной приток серебра в Верхнее Прикамье имел место в VII–X веках. С начала XI века начался спад. Импорт серебра в Биармию продолжался и в XI–XII веках, но уже в меньшем количестве и худшего качества. А приблизительно с X века начался постепенно набиравший обороты отток серебра из Биармии в направлении Скандинавии и Новгорода, а затем и Московской Руси.

Сведения о Бьярмаланде начали поступать в Скандинавию со второй половины IX века. В конце этого столетия о походе в Бьярмаланд рассказывал английскому королю Альфреду Великому норвежец Оттар. В X–XI веках плавания викингов в Бьярмаланд участились. «Сага о Хаконе Хаконарсоне» повествует о поездке норвежского купца из Бьярмаланда на Русь — в Суздаль и Новгород. В ряде скандинавских саг рассказывается о походах викингов в Бьярмаланд, об обычаях и религии жителей Бьярмаланда — бьярмов. В древней истории Швеции Олафа Далина говорится, что Биармия управлялась собственными князьями. Бьярмы, как утверждают саги, владели огромным количеством серебра и драгоценных украшений. Корабли викингов ходили в Бьярмаланд северным морским путём через Гандвик (Белое море) и Финнмарк (страну финнов).

«Закамское серебро» было главной целью походов новгородских ушкуйников в XI–XII веках на Каму и в Юргу, «за Камень» — в Приуралье. В 1193 году, когда новгородская рать подступила к стенам небольшого пермского городка, местные угры — «юрга» — «предложили новгородцам откуп: серебро и соболи, и ино узорочье»… Московский князь Иван Калита, завидуя новгородцам, страстно желал отхватить свою долю сокровищ Биармии, именем золотоордынского хана требуя от Новгорода «серебра закамского». Стараниями Калиты на реке Мологе (приток Волги) было устроено обширное торжище, где обращалось «закамское серебро» — Холопий городок. С начала XIV века здесь ежегодно собиралось обширное торжище, на которое приезжали московские и новгородские торговые гости, шведы, ливонцы, жители Великого Булгара, литовцы, поляки и даже греки и итальянцы. Из Великой Перми на торжище Холопьего городка на протяжении трёх сотен лет текла река древнего сасанидского серебра: блюда, кувшины, сосуды, монеты… Одних только торговых пошлин здесь собиралось до 180 пудов серебра ежегодно!

Сокровища Биармии казались неисчерпаемыми. Между тем вполне резонным будет вопрос: а зачем лесным охотникам Биармии требовалось такое огромное количество серебра?

Исследователи нового времени обратили внимание на то, что в бортиках, по крайней мере, 40 серебряных блюд, найденных в Верхнем Прикамье, пробиты небольшие отверстия, с помощью которых эти блюда подвешивались для совершения обрядов. Каких? На этот вопрос дали ответ этнографы. Оказывается, западносибирские угры («юрга») использовали серебряную иранскую и византийскую посуду при совершении обрядов, посвящённых духу Мир Сусне Хум — буквально переводится как «Смотрящий-За-Людьми-Человек». Этот дух, по верованиям угров, самый младший, седьмой сын верховного божества Нуми Торума, покровитель охотников, посылающий им дичь. Его отождествляли с солнцем, поэтому во время совершения обрядов сверкающие диски серебряных блюд символизировали небесное светило. Во время молений о ниспослании богатой добычи лесные охотники поклонялись серебряным блюдам, изготовленным ремесленниками в далёких Иране и Византии…

Считается, что богатые клады серебряных сосудов принадлежали шаманам, которые «по совместительству» являлись и племенными вождями (в родовом обществе эти функции обычно совпадают). При этом они зарывали клады, скорее всего, не в расчёте воспользоваться им в будущем при жизни, а в уверенности, что они понадобятся им в загробном мире. Такие взгляды на драгоценные металлы и вообще на сокровища были широко распространены у древних народов Севера, в том числе — и у скандинавов эпохи викингов. Вспомним: Снорри Стурлусон в своём рассказе о походе викингов в Бьярмаланд выделяет обычай бьярмов «выносить в лес и засыпать землёй часть наследства богатого человека». Считалось, что в золоте и серебре материализуется счастье и благополучие человека, его семьи и рода.

Клады восточного серебра в прикамских лесах продолжают находить до сих пор. И как знать, может быть, главные сокровища Биармии ещё не найдены.

В июне 1671 года в Гамбурге вышла газета «Северный Меркурий», которая стала бойко раскупаться горожанами. В ней была помещена корреспонденция английского купца Томаса Хебдона, находящегося в далёкой России, в Москве. Как очевидец, он подробно описал казнь Степана Разина и сделал это весьма оперативно, послав корреспонденцию в Европу через два часа после того, как палач закончил свою работу, известив тем самым негоциантов и дипломатов о том, что вновь возобновляется торговля с Россией.

Томас Хебдон писал:

«По всему миру уже несомненно разнеслась весть о том, как мятежник, по имени Степан Разин, стал главарём множества казаков и татар, как он захватил город Астрахань и всё Астраханское царство и совершил разные другие тиранства и как, наконец, он всячески стремился привлечь на свою сторону донских казаков, чтобы нанести сильный удар по Москве.

Следует знать, что упомянутые донские казаки сделали вид, будто они с ним согласны. Однако они с ним поступили так из хитрости, дабы поймать лису в ловушку. Выведав, что Разин со своим братом остановился в убежище, где он ничего не опасался, казаки напали на него и захватили его с братом в плен.

В прошлую пятницу 1000 мушкетёров-стрельцов доставили его сюда, и сегодня за два часа до того, как я это пишу, он был наказан по заслугам. Его поставили на специально сколоченную по такому случаю повозку семи футов вышиной: там Разин стоял так, что все люди — а их собралось более 100 000 — могли его видеть.

На повозке была сооружена виселица, под которой он стоял, пока его везли к месту казни. Он был крепко прикован цепями: одна очень большая шла вокруг бёдер и спускалась к ногам, другой он был прикован за шею. В середине виселицы была прибита доска, которая поддерживала его голову; его руки были растянуты в сторону и прибиты к краям повозки, и из них текла кровь.

Брат его тоже был в оковах на руках и ногах, и его руки были прикованы к повозке, за которой он должен был идти. Он казался очень оробевшим, так что главарь мятежников часто его подбадривал, сказав ему однажды так: „Ты ведь знаешь, что мы затеяли такое, что и при ещё больших успехах мы не могли ожидать лучшего конца“.

Этот Разин всё время сохранял свой гневный вид тирана и, как было видно, совсем не боялся смерти.

Его царское величество нам, немцам и другим иностранцам, а также персидскому послу, оказал милость, и нас под охраной многих солдат провели поближе, чтобы мы разглядели эту казнь лучше, чем другие, и рассказали бы об этом у себя соотечественникам. Некоторые из нас даже были забрызганы кровью.

Сперва ему отрубили руки, потом ноги и, наконец, голову. Эти пять частей тела насадили на пять кольев. Туловище вечером было выброшено псам. После Разина был казнён ещё один мятежник, а завтра должен быть казнён также его брат.

Это я пишу в спешке. О том, что ещё произойдёт, будет сообщено потом.

Москва, через два часа после казни, 6 июня (по старому стилю) 1671 года».

Нужно отдать должное Томасу Хебдону за точность описания. Спустя неделю в «Северный Меркурий» он послал ещё одну корреспонденцию:

«Умер ещё один из главных мятежников, прозванный Чертоусом, а его люди разбиты под Симбирском и вынуждены были отступить… Объявлен указ о даровании жизни и милости тем, кто сам сдался в плен.

Достоверно известно, что недавно казнённый мятежник действительно был у них главным бунтовщиком Степаном Разиным. Его брату залечили раны после пыток, и вскоре его должны отправить в Астрахань, чтобы найти клады, закопанные там Степаном».

И вот тут-то после казни Степана Разина на Красной площади начинается весьма интересное и загадочное для историков действо. После того как палач разделался с Разиным и подручные поволокли на плаху его брата Фрола Тимофеевича, тот вдруг срывающимся от натуги голосом крикнул: «Слово и дело государево!» И сказал, что знает тайну писем (?) и кладов Разина. Казнь Фрола была отсрочена.

По свидетельству очевидца-иностранца Конрада Штуртцфлейша, уже превращённый в кровавый обрубок Степан Разин вдруг ожил и прошипел: «Молчи, собака!» Это были последние слова Разина, и их Штуртцфлейш записал латинскими буквами.

Как видно из документов, Фрола Разина уже через два дня жестоко пытали в Константино-Еленинской башне Кремля, и его показания были сообщены царю Алексею Михайловичу:

«…и про письма сказал, которые воровские письма брата его были к нему присланы откуда ни есть и всякие, что у него были, то всё брат его, Стенька, ухоронил в землю… поклал в кувшин, и засмоля закопал в землю на острове по реке Дону, на урочище, на прорве, под вербою. А та-де верба крива посерёдке, а около неё густые вербы».

О показаниях Фрола Разина немедленно докладывали царю, который проявил большой интерес к кладам Степана, ибо по «отпискам» воевод, у бояр и богатого люда «разбойник» награбил «зело много добра всякого». В пытошной на дыбе орущий от нестерпимой боли в вывороченных суставах Фрол показал, что после разгрома восстания при бежавшем в Кагальник атамане был «сундук с рухлядью» и драгоценностями.

Показания Фрола были опубликованы известным историком Н. И. Костомаровым, они довольно интересны и в них просматривается некая психологическая деталь: сделанный безымянным мастером из слоновой кости Константинополь (Цареград), видимо, очень нравился Степану, и он не пожелал с ним расстаться даже в минуту смертельной опасности, послав за этим сокровищем своего брата.

Весть о том, что во время казни на Красной площади брат Степана Разина крикнул «слово и дело» и что царь хочет выведать у него места кладов, быстро распространилась среди московского люда, а затем и по всей России. Скоро возникли легенды о кладах Стеньки Разина и жуткие истории о заговорённых сокровищах его, зарытых в разных местах на берегах Волги.

Историки не отрицают фактов существования «кладов разбойника Разина». Ведь восставшие взяли приступом несколько городов, при этом экспроприировали значительные материальные ценности, принадлежавшие имущим слоям. Вполне уместен вопрос: «Куда делось всё то богатство, которое попало в руки Разина»?

Известно, что отец Степана старый казак Тимофей Разя, участник многих войн и походов против турок и «крымчаков», умер в 1650 году, когда будущему атаману было всего 19 лет. При этом характер его, как рассказывали старики, был резкий, крутой и смелый необычайно, что сильно его выделяло. Однако он был умён, рассудителен, сообразителен и инициативен в боевых стычках. В его родной станице Наумовской эти качества ценились…

Осенью 1652 года Степан подал войсковому атаману челобитную, дабы он отпустил его из пределов Войска Донского на богомолье в Соловецкий монастырь к святым угодникам Савватию и Зосиме… Но пути он дважды побывал в Москве, узнал порядки московские. Через шесть лет, в 1658 году, его включили в состав посольства казацкого, и он вновь побывал в Москве. Царь Алексей Михайлович обсуждал с казаками важные вопросы, касающиеся защиты южных рубежей государства Российского.

Сам факт включения Степана в состав посольства, когда ему было 28 лет, говорит о том, что ему была оказана честь и что авторитет его был велик. Из сохранившихся документов известно, что Степан Разин казацким атаманом был выбран около 1662 года и неплохо командовал казаками в битве при Молочных Водах. В мирное время вёл переговоры с калмыками, турками, татарами и, как уверяет людская молва, неплохо изъяснялся на этих языках.

Много лет собирал я в поездках по Волге и Каме легенды и сказания о Степане Разине, их скопилось у меня приличное количество. Среди них есть и такие, которые содержат народную версию о том, как Разин стал разбойником.

В них тема о кладах Степана Разина начинается со времени его Персидского похода «за зипунами», как шутливо называли поход казаки, который был предпринят в 1667–1669 годах. Тогда на стругах со своей ватагой Степан двинулся от Красного Яра к Гурьеву, затем на Дербент — Баку и далее в Персию на Орешт — Гилянь — Фарабад, прошёл вдоль восточного побережья Хвалынского моря (Каспия) и вернулся к острову Дуванному и Свинному близ Баку. Затем, после короткого отдыха проследовал на своих стругах мимо Астрахани к Чёрному Яру на Дон в Кагальницкий городок.

По мере следования стругов Степана людская молва шла, опережая их. Особенно много разговоров шло о том, что Степан Разин ушёл из Персии с зело великой добычей.

«Приехал Стенька из Персидской земли и стал астраханскому воеводе челом бить: „Отпиши царю русскому, что, вот, мол, разбойничал, а теперь прошу у него милости“. У Стеньки много добра всякого из-за моря привезено было, у воеводы глаза и разбежались! Что ни завидит воевода, всего-то ему хочется и того, и другого, и третьего. Понравилась ему у Стеньки шуба. „Продай, — говорит, — шубу, подари, нешто тебе её жалко?“

А шуба была заветная, не даёт её Стенька. Грозит воевода: „Царю пожалуюсь!“ Отдал Стенька шубу со словами: „На тебе шубу, да чтобы не надеяла она шуму!“

Так оно и вышло. Стенька после всю Астарахань (так в XVII веке называли Астрахань. — Л.В.) разорил, а с воеводы Прозоровского снял шкуру, как шубу, спустив её по самые пятки»…

Из персидской земли Стенька красавицу вывез — сестру иранского шаха. Милуется он с ней, а товарищи и давай смеяться: «Видно, — говорят, — она дороже нас стала — всё с ней возишься!»

Так что же Стенька? Взял княжну в охапку да в Волгу и бросил, не пожалел. «На, — говорит, — ничем-то я тебя не одаривал!»

Интересно, что легенда о том, что Степан «заговорённый человек» и был неуязвим, возникла ещё при жизни Разина. Царицынский воевода в 1670 году отписывал царю: «Того атамана есаула Разина ни пищаль, ни сабля, ничего не берёт».

В народе же говорили так:

«У Стеньки кроме людской и другая сила была — он себя с малых лет нечистому продал — не боялся ни пули, ни железа; на огне не горел и в воде не тонул. Бывало, сядет в кошму (кош — купеческое небольшое судно без палубы. — Авт.), по Волге плывёт и вдруг на воздух на ней поднимался, потому как был он чернокнижник…

Его в острог не раз садили за решётки, да на запоры. А он возьмёт уголь, напишет на стене лодку, спросит воды испить, плеснёт на стену этой водой — река станет! Сядет он в лодку, кликнет товарищей — глянь, уж на Волге Стенька!»

Для историков и фольклористов эти полёты Разина по воздуху довольно загадочны. В связи с этим мне представляется весьма любопытным утверждение старого бакенщика на Каме близ Перми, слышанное им от дедов на Волге, что-де разинцы подавали друг другу сигналы (с берега на берег и на разбойные струги) при помощи больших воздушных змеев, называемых «голубями», что непосвящённым простым людом воспринимаюсь как колдовство.

Нельзя не признать, что сигнализация разинцев при помощи змеев в значительной степени объясняет их осведомлённость и стремительную неожиданность их атак, и захват купеческих стругов на Волге. Без хорошей связи это было бы трудно сделать: собрать вооружённую ватагу, организовать засаду, в нужный момент ринуться на абордажный бой… Известно, что купцы были люди решительные, хорошо вооружённые, имели картечницы и дружными меткими залпами из ружей не раз отгоняли разбойный люд и уходили от преследователей.

С далёких времён у многих народов хорошим способом дачи сигналов, скажем, предупреждением о военной опасности, были зажжённые костры. Поднятый в воздух змей обладал несомненным преимуществом. К запущенному змею можно было послать в воздух условный знак в виде квадрата, треугольника, шара, который мог дать краткую информацию о количестве судов (сколько, куда, откуда), сообщить время прохождения «разбойного места», засады и многое другое. Однако обратимся к легендам, в них много интересного.

«В Персии воевал он два года, набрал много богатства, так что ни счесть, ни сметать невозможно было. Ворочался он мимо Астрахани, воеводы не хотели его пропустить и велели палить в него из ружей и из пушек; только Стенька был чернокнижник, так его нельзя было донять ничем: он такое слово знал, что ядра и пули от него отскакивали.

На другой год он пришёл под Астрахань с войском и осадил кругом город. Приказал Стенька палить холостыми зарядами и послал сказать, чтоб отворили ему ворота. Тогда был в Астрахани митрополит Иосиф. Стал он Стеньку корить и говорить ему: „Вишь, какая у тебя шапка — царский подарок, надобно, чтоб тебе теперь за твои дела царь на ноги прислал подарок — кандалы!“

И стал его митрополит уговаривать, чтоб он покаялся и принёс повинную Богу и государю. Стенька осерчал на него за это, да притворился, будто и впрямь пришёл в чувствие и хочет покаяться:

„Ладно, — говорит, — покаюсь. Пойдём со мной на соборную колокольню, я стану перед всем народом и принесу покаяние“…

Как взошли они на колокольню, Стенька схватил митрополита поперёк и скинул вниз. „Вот, — говорит, — тебе моё покаяние!“

За это Степана Разина семью соборами покляли!»

Историк Н. И. Костомаров записал интересный рассказ русских матросов, возвращавшихся из «тюркменского плена в чужедальних басурманских сторонах», уверявших, что встречали Степана Разина в… 1858 году!

«Как бежали мы из плена, так проходили через Персидскую землю, по берегу Каспийского моря. Там над берегами стоят высокие, страшные горы… Случилась гроза. Мы под гору сели, говорили между собой по-русски, как вдруг позади нас кто-то отозвался:

„Здравствуйте, русские люди!“

Мы оглянулись: ан из щели, из горы, вылазит старик седой-седой, старый, древний — ажно мохом порос.

„А что, — спрашивает, — вы ходите по русской земле: не зажигают там сальных свечей вместо восковых?“

Мы ему говорим:

„Давно, дедушка, были на Руси, шесть лет в неволе прожили…“

„Ну а бывали вы в божьей церкви в обедне на первое воскресенье Великого поста?“

„Слыхали“.

„Так знайте же, я — Стенька Разин. Меня земля не приняла“…»

По народному поверью, разбогатеть от клада человеку трудно, так как большинство из них заговорены и без приговоров, заклинаний в руки простому смертному не даются.

Клады Степана Разина — особые, они спрятаны в землю на человеческую голову или несколько голов. Чтобы их добыть, кладоискатель должен погубить известное «заговорённое» число людей, и тогда клад достанется без особых затруднений…

Иногда клад зарыт «на счастливого», но это бывало редко. Тогда «знак клада» является в виде чёрной кошки или собаки. В этом случае человек должен идти за такой кошкой, и когда она остановится и замяучит, то нужно не оплошать, ударить её изо всех сил и сказать: «Рассыпься!», а потом в этом месте надо копать…

Ещё рассказывают, что у кладов Степана Разина слишком трудны условия заговора. Вот две такие легенды.

«Шло раз по Волге судно, а на нём один бурлак хворый был. Видит хозяин, что работать бурлак не в силах, дал ему лодку и ссадил в горах.

„Иди, — говорит, — куда-нибудь выйдешь, а кормить тебя даром не хочу. Кто тебя знает, выздоровеешь ты или нет“…

И пошёл бурлак по тропинке в лес, еле тащится. Ночь прошла, зги не видать. Вдруг вроде впереди огонёк мелькает. Пошёл бурлак на него и вышел к землянке. А в землянке сидит старик, волосатый весь и седой-преседой.

Попросился бурлак переночевать — тот сперва не пускал, а после говорит: „Пожалуй, ночуй, коли не боишься“. Бурлак подумал: „Чего бояться-то? Разбойникам у меня взять нечего“. Лёг и заснул.

А утром старик и говорит: „А знаешь ли ты, у кого ночевал и кто я?“ „Не знаю“, — говорит тот. „Я — Стенька Разин, великий грешник — смерти себе не знаю и здесь за грехи свои муку терплю“.

У бурлака хворь как рукой сняло — стоит, слушает старика. А тот продолжает: „Далече отсюда, в земле с кладом ружьё зарыто, спрыг-травой заряжено, — там моя смерть. На вот тебе грамотку“. — И дал старик запись на богатый клад — зарыт он был в Симбирской губернии…» (Упоминание о губернии указывает на время появления легенды — не ранее петровских времён, т. е. XVIII в.).

«Зарыт клад в селе Шатрашанах и столько казны в нём было, что по сказу бурлака можно было Симбирскую губернию сорок раз выжечь и сорок раз обстроить лучше прежнего. Всё было прописано в той грамотке — сколько чего и как взять.

Первым делом часть денег по церквам и по нищей братии раздать, а после взять и из ружья выпалить, да сказать три раза: „Степану Разину вечная память!“ — тогда в ту же минуту умрёт Стенька, и кончились бы его мучения-муки.

Да не случилось этого. Не дался клад бурлаку. Человек он был тёмный, грамоте не знал и отдал запись в другие руки — клад в землю и ушёл…»

А вот другая легенда.

«Много у Стеньки было всякого добра. Денег девать было некуда. Струги у Стеньки разукрашены, уключины позолочены, на молодцах бархат с золотом, дорогие шапки набекрень сбиты — едут Волгой, песни удалые поют, казной сорят. По буграм да по курганам Стенька золото закапывал.

В Царицынском уезде неподалёку от Песковатовки курган небольшой стоит, всего каких-нибудь сажени две вышины. В нём, в народе говорят, заколдованный Стенькин клад положен. Целое судно, как есть полно серебра и золота. Стенька в полную воду завёл его на это место. Когда вода сбыла — судно обсохло, он над ним курган наметал. А для примета на верху вербу посадил. Стала верба расти и выросла в большое дерево… Сказывают, все доподлинно знали, что в кургане клад лежит, да рыть было страшно: клад-то непростой был положен. Из-за кургана каждый раз кто-то выскакивал, страшный-престрашный. Видно, нечистые стерегли Стенькино добро»…

В памяти народа до сей поры сохранилось много мест, связанных с именем атамана Степана Разина, особенно на правом берегу Волги, и туристам экскурсоводы часто показывают «Стенькины бугры». Стоя на палубе теплохода, можно слышать: «Тут Стенька станом стоял»… Здесь, по преданию, шапку оставил. Так и зовут это место: «Стенькина шапка». На том бугре Стенька «стольничал, говорят, там клад положен».

Например, близ деревни Банновки, между селом Золотым и устьем Большого Еруслана (Саратовской обл.) обрыв к Волге носит название «Бугра Стеньки Разина». Местные жители уверяют, что ещё в начале века, при закате солнца, когда тени длинные, на бугре можно было различить очертания ямы, где якобы была у Разина «канцелярия».

Костей человеческих много в ней находили, добавляют они. По преданию местному, Разин долго жил на этом бугре в роскошном шатре с ватагою. Жильё у него было богатое — всё дорогим бархатом да шёлком обито. А на самом «шихане» кресло стояло с насечкой из слоновой кости. С него, бывало, Разин высматривал купцов на Волге и расправу чинил… Большой, как уверяют, здесь клад зарыт.

Из старого путеводителя 1900 года мною была сделана выписка:

«Выше Камышина, вёрст за сорок, показывают ещё „Бугор Стеньки Разина“. А вёрст на восемь выше слободы Даниловки лежит ущелье „Стенькина тюрьма“, иначе называемая ещё „Дурманом“.

В старые годы оно окружено было густым лесом, в котором легко было заблудиться. Здесь, неподалёку, имеется множество пещер и Уракова-разбойника гора (близ колонии Добринки). Это высокий, в 70 сажень, бугор, где, по преданию, Разин зарубил Уракова, после чего тот семь лет зычным голосом кричал проходившим по Волге судам: „Приворачивай!“ — приводя людей в трепет»…

Теперь уместно задать вопрос: имеются ли достоверные сведения о найденных кем-либо кладов Степана Разина? В «Донской газете» за 1875 год (№ 88) помещена была заметка под названием «Старинные отыскиватели кладов». В ней сообщалось о попытке раздобыть клад Степана Разина.

«Донос наказного атамана Кутейникова на бывшего атамана Иловайского, который обвинялся в употреблении казаков на работе по своему мнению и для рытья клада под надзором новочеркасского полицеймейстера Хрещатинского.

Из дознания обнаружилось, что действительно, рытьё клада производилось в 1824 году с июня по октябрь. Поводом к тому послужила жалоба двух лиц Иловайскому на одного казака, не дозволявшему рыть клад.

Казака вызвали к атаману. Оказалось, что рассказам старожилов, сокрыты в давние времена разбойниками Стеньки Разина в подземных погребах разные сокровища.

Оказалось, об этом кладе-де есть предание. Ещё до взятия Астрахани на том месте, где нынче сад казака Масленникова, жило 9 партий охотников-разинцев. Добытые ими сокровища они спрятали в тринадцати (?!) погребах, вырытых на глубине 16–17 саженей. Среди них под землёй же устроена была церковь, в которой висела атаманская булатная сабля с 24 в ней драгоценными камнями, освещавшими церковь и погреба.

Это предание увлекло и самого Иловайского. Он велел рыть в земле коридоры, полагая, что открытые таким образом сокровища были бы весьма хорошею услугою государю императору.

Рытьё клада остановлено было Кутейниковым».

С конца XIX века кладами Степана Разина интересовался И. Я. Стеллецкий, который сделал интересные записи.

«Одного помещичьего добра схоронил Разин близ своего утёса на 10 млн. рублей. В 1914 году в Царицыне близ церкви Троицы провалилась гора на 4 м в глубину. На дне провала оказались гробы и скелеты. Обнаружилось, что это провал над тайником Степана Разина, идущий от названной церкви до самой пристани на Волге, куда приплывали „расписные Стеньки Разина челны“, гружённые драгоценной добычей.

Добычу свою зарывал он в том самом тайнике. О кладе Разина близ его знаменитого утёса широко разнеслась молва, но не по вине Степана, и на дыбе и под клещами не признался он, куда схоронил сокровища. Один офицер в отставке Я-в в 1904 году рылся в старинных бумагах своей покойной бабушки. И нашёл в них замечательный документ — подлинную кладовую запись Степана Разина на спрятанные близ утёса сокровища. Я-в произвёл в указанном месте раскопки и действительно открыл целую сеть подземных галерей с мощными дубовыми распорками. Предстояли дальнейшие поиски и раскопки, но точку поставила русско-японская война… Я-в был взят на войну, откуда не вернулся.

В 1910 году объявился новый претендент, на этот раз старый казак, 62 лет, есаул из области Войска Донского Ш-кой. По-видимому, к нему в руки попала кладовая запись убитого в Маньчжурии Я-ва. Ш-кой явился в Петербург и представил, куда следует, чрезвычайной убедительности документы. В „сферах“ они произвели целую сенсацию. Весть о кладе облетела в 1910 году девять газет».

Следует сказать, что в материалах архива И. Я. Стеллецкого, ныне находящихся в РГАЛИ, есть и другие записи о попытках раскопать клады Разина.

«Существует также курган Стеньки Разина, огромный, в 100 м высоты, в кургане имеются подземные ходы. Известна в Саратовской губернии Стенькина пещера в Стенькином овраге на реке Увековке. В 60-е годы её осматривал историк В. Крестовский, она вымурована татарским кирпичом, найдены монеты и вещи татарского обихода…

Некто Ящеров в 1893 году разыскивал клад Степана Разина в Лукояновском уезде Нижегородской губернии в четырёх из двенадцати его становищ по реке Алатырь. В 1893 году он добыл кладовую запись, проверенную на месте, и в 1894 году начал хлопоты в Петербурге о разрешении ему кладоискательства. Императорская археологическая экспедиция разрешила ему поиски сперва на два дня, потом на десять дней. Но настала зима, и поиски были отложены до лета. Тем временем через полицию и сельских старост сёл Печи и Михайловки были собраны сведения об обширном подземелье на глубине 22 сажен (44 м) с дубовыми дверями, запертыми железными засовами и замками. Выход из него должен быть в овраг, находящийся за околицей села Печи. Подземелье, видимо, имело вентиляционную трубу. В эту трубу провалилась лошадь во время пашни задними ногами. Образовалось отверстие размером в обыкновенное колесо. В отверстие спустились два смельчака. Первый, будучи вытащен, со страху лишился языка и умер в ту же ночь. Другой, местный псаломщик, на той же глубине пробыл несколько минут, по его словам, ему так стало жутко в неизвестном и мрачном подземелье, что он еле смог дать знать, чтобы его вытащили. Он-то и сообщил и виденных им там дверях».

Наконец, можно рассказать ещё об одном эпизоде. Участник Великой Отечественной войны капитан 1-го ранга Г. И. Бессонов поведал, что во время жарких зимних боёв в районе Сталинграда, после налёта бомбардировщиков Геринга, осыпался берег Волги. Случайно кто-то из бойцов обратил внимание, что вверху обрыва оголилось несколько старинных чугунных пушек, сложенных плотно в ряд.

Дульная часть одной из пушек, сильно проржавевшей, скололась и из неё по откосу высыпались золотые браслеты, серьги, жемчуг, перстни, серебряные и золотые предметы, которые довольно быстро разошлись по рукам. Прошёл слух, что это клад «волжских разбойников», а возможно, самого Стеньки Разина. Кое-кто попытался извлечь пушки из мёрзлого грунта, но это оказалось трудным делом. К тому же участок простреливался противником. А скоро после очередной бомбёжки берег осыпался, обильно пошёл снег…

Бои шли тяжёлые. Вскоре началось наступление на группировку Паулюса, и о кладе быстро забыли…

Следует сказать, что в рассказе фронтовика присутствует важная историческая деталь: достоверно известно, что часть добытых драгоценностей атаман прятал в старые «порченные» пушки, забивал ствол кляпом, закапывал на берегу Волги, ставился памятный знак или ориентир, и само место, и описание его заносилось в «грамотку», дабы при необходимости это место можно было отыскать.

А теперь вернёмся к событиям, которые разыгрались после того, как Корнило Яковлев (бывший, между прочим, в родстве с семейством Разина) выдал его…

В апреле Степана Разина из Черкасска повезли в Москву, куда он прибыл 4 июня и сразу же был подвергнут страшным пыткам. Но, видимо, он давно подготовил себя к такому концу, поэтому выдерживал их с величайшим присутствием духа, без стона и без единого слова о жалости, между тем как брат его, Фролка, вопил от боли.

Что касается его брата, то его повезли на Дон, где никаких кладов не нашли. Видимо, там Фролка рассчитывал совершить побег из-под стражи при помощи знакомых казаков. Но это ему не удалось. Сопровождавшим его стрельцам он говорил, что запамятовал место клада, что не может найти то положенный большой камень, то пещеру, то дерево. Эта своеобразная игра длилась довольно долго: почти пять лет, пока по царскому указу его не повезли в телеге, закованного в кандалах, за Москву-реку, на Болотную площадь, где он и был обезглавлен палачом.

В краеведческом музее Касимова среди прочих экспонатов нельзя не обратить внимания на красивое и интересное чугунное литьё. Это всё, что сегодня в этом городе напоминает об одном уже почти забытом семействе, чьё имя в своё время не только гремело по соседним губерниям, но было известно в Москве и Петербурге. Семействе, о котором ходили предания и легенды, вдохновившие на создание своих произведений известных писателей. Семействе, одни деяния которого внесли немалый вклад в становление промышленной, купеческой России и заслуживают славу и хвалу, а другие — до сих пор окружены недоброй молвой, слухами, легендами и неразгаданными тайнами.

Несколькими километрами выше Касимова в Оку с севера впадает река Гусь. Там в екатерининские времена в старинном селе Погост предприниматель и вельможа Андрей Баташёв создал свой железоделательный завод, назвав его по реке Гусь-Баташёв, или, как его сегодня и именуют, Гусь-Железный.

Братья Андрей Родионович и Иван Баташёвы во второй половине XVIII века были богатыми тульскими заводчиками и владели в Туле несколькими фабриками. Но Андрей Родионович задумал устроить что-нибудь более грандиозное, и его взгляд остановился на глухой, лесистой, многоводной местности вдоль Оки, богатой железняком. И постепенно Баташёвы при посредстве связей и путём всевозможных махинаций стали владельцами огромных земельных наделов и железных заводов на Оке. И если Иван Родионович больше занимался купеческой, промышленной деятельностью, приобретя славу своими железоделательными заводами, среди которых особо выделялся завод в Выксе, существующий и поныне, то имя его брата Андрея стало греметь по тамошним краям по иной причине.

При посредстве своего состояния Баташёв приобрёл огромную власть и влияние в окрестных местах, превратившись в почти безграничного хозяина здешних краёв, а его имение посреди колоссальной вотчины заслужило прозвище «Орлиного гнезда».

«С первого взгляда на эту массу построек на берегу огромного искусственного озера, большей частью уже превратившихся в развалины, вас поражает оригинальность этого „Орлиного гнезда“, напоминающего гораздо больше жилище средневекового феодала, чем усадьбу русского помещика. Полуразрушенная теперь каменная стена, больше 2-х вёрст длиной, охватывает, как бы крепостным кольцом, площадь, где кроме огромного „барского“ дома с десятком флигелей и бесконечных „служб“, помещается парк, „страшный сад“, грандиозные развалины театра и больше 20 оранжерей» — так описывалось баташёвское имение на реке Гусь в 1923 году в касимовской газете «Красный восход».

«Орлиное гнездо» действительно представляло собой впечатляющее зрелище, и в Гусь-Железный до революции не раз специально приезжали даже члены археологических обществ из Москвы и Петербурга. Особенно большой интерес у них вызывали «подземная часть и плотина», про которую в одном из докладов в Московском археологическом обществе в 1903 году было сказано, что «равной ей по оригинальности устройства и ценности, трудно найти во всей России». Что же касается «подземной части», то с ней как раз и связано большинство преданий и легенд, и она до сих пор окружена тайнами, которые всё ещё ждут своей разгадки.

Андрей Баташёв согнал в Гусь чуть ли не весь народ из подвластных ему деревень, и меньше чем через два года на огромной, окружённой лесом поляне появилась усадьба-крепость, обнесённая сплошной каменной стеной двухсаженной высоты с башнями и бойницами, могущая выдержать настоящую осаду. Три двора были окружены каменными флигелями, «людскими» и всевозможными «службами», которые ещё в начале нашего века, хоть и полуразрушенные, поражали своей величиной и численностью. За огромным, в два этажа барским домом находился парк и сад, который ещё при жизни Андрея Родионовича получил жуткое название «страшного сада». Посредине его был устроен «позорный столб», к которому привязывали провинившегося для наказания плетьми перед лицом всей дворни.

Вместе с постройкой «хором» со всеми «причудами» того времени шла работа по возведению плотин, которыми были запружены речки, образовавшие огромное озеро около 30 вёрст в окружности, и чугунолитейного завода.

Впрочем, своим заводам Андрей Баташёв со временем уделял всё меньше внимания, найдя, судя по всему, другие источники богатства. Всё огромное поместье с заводом и плотиной было закончено меньше чем через два года, и тут-то и начался период деятельности хозяина «Орлиного гнезда», который сразу вызвал удивление и страх всей округи и породил массу слухов, не проверенных, но и не опровергнутых по сей день.

Как-то вечером несколько сот рабочих были вызваны к «самому» в громадный зал «хором». Что им говорил Баташёв, не знает никто, кроме напутственных слов, сказанных уже на крыльце: «Коли волю мою будете выполнять усердно, — всем награда на весь ваш век, но ежели кто-нибудь слово проронит, хоть во сне, или попу „на духу“ — то сделаю, что покойники в гробах перевернутся!»

На следующий день рабочие были разделены на две партии, одна из которых с наступлением ночи исчезла за чугунными воротами барской усадьбы и вышла из них только через сутки, когда ей на смену вошла луда вторая партия. Так продолжалось каждый день. Рабочих этих никто ни о чём не смел спрашивать — слишком трепетали все перед грозным владыкою. Стало известно только, что каждую ночь с барского двора тянутся целые обозы с землёй, которую ссыпают к озеру, а туда ввозят тёсаный камень, болты да двери железные — «точно другую усадьбу строить собираются», хотя вся постройка была уже как будто закончена. Чугунные ворота день и ночь охранялись стражей (Баташёву удалось получить разрешение властей иметь своих «егерей числом в 800»), и ничей любопытный глаз не мог проникнуть за стены усадьбы без воли властелина.

Днём там в общем-то всё носило обыденный характер, и только с наступлением темноты начиналась кипучая загадочная деятельность, продолжавшаяся почти год. Конечно, и тогда многие в округе догадывались, что «новоиспечённый вельможа» под землёй «другие хоромы строит», но где ход в эти таинственные постройки, для чего они делаются — никто почти не знал даже из живших в усадьбе.

Как только началась эта таинственная ночная жизнь, было отдано строжайшее приказание всем живущим за стенами «феодальной крепости» — с наступлением темноты запираться в своих помещениях и не сметь отворять ни окна, ни двери до тех пор, пока утром не зазвонит колокол, повешенный над чугунными воротами усадьбы. Только несколько человек «отборных» опричников целыми ночами стояли в карауле, охраняя тайну своего повелителя.

В одну из своих частых поездок в Петербург он поступил в масонскую ложу, где состояли членами чуть ли не все аристократы того времени, и этим завязал знакомство и дружбу с массой влиятельных лиц столицы, которые всё чаще стали превозносить ум и щедрость нового вельможи, а некоторые приезжали даже отдохнуть от дел правления государственного в дальнее поместье масона-помещика, где пиры и гулянья длились, бывало, по несколько дней. Но мало кто задавался вопросом — откуда берётся та масса червонцев, которые рекой текли из рук щедрого вельможи?

Дворовые да заводские рабочие знали лишь, что за барской усадьбой выстроена целая слобода для трёхсот рабочих, которых барин привёз откуда-то со стороны. При этом было одно странное обстоятельство: дома ли, в кабаке, на гулянье их можно было видеть только 150 человек, остальная же половина всегда отсутствовала. Заметили лишь то, что ровно в полночь 150 человек этих таинственных рабочих отправлялись к одной из башен, помешавшейся в задней стене парка, и исчезали за её дверями, а оттуда выходила другая половина и безмолвно рассыпалась по своим домикам. Долгое время напрасно старались допытаться от кого-нибудь из этих рабочих — куда они ходят по ночам и что делают, но и от пьяных даже получали один ответ: мол, своя голова ещё не надоела, а «с вашим барином шутки плохи». Некоторые вообще отвечали угрозой «доложить самому» об излишнем любопытстве дворовых, после чего всякие расспросы прекратились.

А через некоторое время жуткий слух взволновал всю округу: в десяти верстах от имения Баташёва, в дремучем лесу, был ограблен огромный обоз, вёзший товары из Касимова в Муром. Часть извозчиков была перебита, а часть успела разбежаться и спрятаться в лесу. Добравшись до ближайшей деревни, они рассказывали, что их окружил целый отряд всадников «в чёрных образинах», и те стали стрелять по ним «из пищалей». Все спасшиеся удивлялись лошадям и амуниции нападавших: на разбойников не похожи — точно войско какое! Никто не смел ничего сказать вслух, но молва расходилась всё шире и шире, и втихомолку Баташёва стали называть не только «масоном-безбожником» и «монетчиком», но и просто «душегубом-разбойником». А случаи ограбления богатых обозов стали повторяться всё чаще и чаше, так что губернские власти волей-неволей должны были устроить «расследование», которое, впрочем, конечно, ничего не раскрыло. Только в конторских книгах того времени особо часто стали попадаться записи о щедрых дарах губернскому заседателю.

Андрей Родионович признавал только один закон — собственную волю, а благодаря покровительству Потёмкина, с одной стороны, и поблажке, закупленной им у местной власти, — с другой, ему всё сходило с рук. Новые налёты со своими молодцами, видимо, пришлись ему по вкусу, и на Муромском тракте стало опасно проезжать не только купцам, но и богатым помещикам.

При этом рассказывают, что, когда Баташёв появился в здешних краях, по среднему течению Оки ютились целые разбойничьи шайки, и для них Андрей Родионович был истинной грозой. Эти шайки он всячески истреблял, но при этом сам поступал по-разбойничьи: тут же захватывал в свои руки имения мелких землевладельцев, из которых редкий не был в дружбе с разбойниками.

Вообще для расширения своих владений он не останавливался ни перед какими средствами. Как-то у одного из соседних помещиков Баташёв оттяпал деревню Роксаново, причём прежний её владелец исчез неизвестно куда. Наследники помещика начали дело: приехали следователи, которые осмотрели издали деревеньку, затем переночевали у Баташёва, а утром решили ехать в Роксаново. Вышли на крыльцо, и что же? Видят: деревни как не бывало! «Где деревня?» — спрашивают следователи у понятых. «Знать не знаем и ведать не ведаем! — отвечают те. — Да такой деревни у нас и не бывало!» С тем следователи и уехали от Баташёва. После оказалось, что две тысячи человек работали в ночь пребывания на заводе следователей. Деревню снесли по брёвнышку, а землю распахали, так что и следа деревни не осталось, а жителей её Баташёв разослал по своим заводам.

Что же касается загадочного исчезновения этого помещика и многих других пропавших без вести людей, вошедших в конфликт с Баташёвым, то свет на это могут пролить записанные в начале нашего века рассказы одной девяностолетней старухи, родной дед которой служил «казачком» у Андрея Родионовича. По словам старухи, дверь в угловую правую башню парка была железная, а пол весь «по шарниру двигался, и вот как барин на кого „опаску поимеет“ и надо, чтобы его и следа не осталось (больше из начальства, которые ему супротивничали), — сейчас того угостит хорошенько, да пьяного и поведёт свои постройки смотреть. Сам на пороге станет, а его наперёд в эту самую башню пропустит. Только как тот на эти самые доски станет, они сразу на обе стороны, под стену-то и уйдут, а под полом-то этим колодезь бездонный… Полетит человек и крикнуть не успеет, а барин пуговку какую-то нажмёт — и опять пол ровный и следов нет — хоть век ищи, не найдёшь человека…»

До поры до времени благодаря богатствам и связям Баташёва все его выходки и проделки сходили ему с рук. Не раз против него пытались возбудить дело, но каждый раз они улаживались на месте, и даже если и доходили до столицы, то и там не получали должного хода. Но грозовая туча уже висела над «Орлиным гнездом». Смерть Потёмкина сильно поколебала его влияние в столице, а при вступлении на престол Павла всё вообще круто изменилось. Начались гонения на всех любимцев Екатерины, живших в столице, а затем добрались и до тёмного прошлого «Баташёвского магната».

Везде была рука у Андрея Родионовича, и вот однажды прискакал к нему нарочный с секретным извещением от «благожелателя» из столицы, что назначена «строжайшая ревизия» всех его дел, особенно касающихся слухов о «монетном дворе», находящемся где-то в тайниках баташёвской усадьбы. Раньше бы это не смутило грозного владельца — он знал, что никто из дворовых не дерзнул бы донести на него, не исключая и тех рабочих, которые продолжали посменно исчезать в одной из башен парка. Но теперь всем было известно, что пожелания «владыки» пошатнулись, что и на него могла найтись управа, и здесь-то, по рассказам, и произошло одно из самых страшных деяний Баташёва. Когда на другой день после приезда «эстафеты» очередная смена «ночных» рабочих ушла на свои всегдашние занятия, ей никто не вышел навстречу: барский доверенный ещё днём сказал всем, что надо разом прикончить спешное дело, после чего «барин» выдаст всем по 100 рублей и отпустит их по домам.

Весёлые и радостные ходили этот день рабочие и всем хвастались, что, мол, «скоро сами богатеями будем и уйдём от вас на родную сторону». Такие же весёлые шли они и на «последнюю работу», но больше никто их уже никогда не видел… Как в воду канули 300 человек, а управляющим было объявлено, что барин «тех рабочих отпустил домой, а стройку их жертвует своим заводским». Как ни боялись все Андрея Родионовича, но всё же пошёл кругом возмущённый глухой гул, особенно когда один из двух любимцев барина в тот же вечер в кабаке «сбрехнул», что, мол, теперь хоть сто ревизий приезжай, никто ничего не дознается, всё у нас «шито-крыто».

Все поняли, что не добром сразу исчезли без следа 300 человек, а когда на другой день и проболтавшийся любимец «нечаянно утонул», то ни у кого не было сомнения в том, что барин ловко «схоронил концы».

Приехавшая ревизия ничего не смогла открыть, так как никто действительно теперь не знал, где искать ход в «подземные хоромы», и хотя показали башню, куда входили рабочие («отпущенные домой и убиравшие парк»), но там оказались только дверь в сад и больше ничего… Но страшное предание прожило более ста лет, и ещё в начале нашего века местные крестьяне рассказывали, будто «барин собственноручно задвинул засовы чугунной двери подземелья, где лежали напившиеся на радости рабочие, которые и умерли там голодной смертью».

Вскоре после этого звезда Баташёва закатилась окончательно, а в 1799 году он умер семидесяти трёх лет. С тех пор владения Баташёва стали приходить в упадок.

Посетивший в середине второй половины XIX века Гусь-Железный писатель Мельников-Печерский, оставив подробные описания баташёвского имения, обращал внимание на «страшное запустение и развалины, незаметные только снаружи». Но не обошёл он в своём описании и легендарной «подземной части»: «Нижний этаж по расположению комнат напоминает верхний, а под этим этажом находятся подвалы, частью от времени разрушившиеся, и молва гласит, что из некоторых подвалов когда-то были подземные ходы, выходившие в поле».

Сегодня, к сожалению, мало, что из описанных грандиозных построек уцелело, от некоторых даже не осталось и следа. Ещё краевед Л. П. Чекина, пять лет проведшая в Гусь-Баташёве, изучая это удивительное место, писала через полвека после поездки Мельникова-Печерского: «Хотя все постройки, кроме „барского дома“ и нескольких флигелей, теперь наполовину разрушены, но всё же не потеряли своего стиля, и по ним легко восстановить картину прошлого. Целы огромные развалины театра и бесконечных оранжерей, а в каменной, наполовину осыпавшейся стене и сейчас видны маленькие бойницы для пищалей. В конце столетней липовой аллеи, идущей через весь парк от главного крыльца „хором“, помещаются развалины „павильона любви“… Недалеко от этих развалин находится полуразрушенная угловая башня, представляющая теперь наполовину осыпавшиеся стены без крыши, а вместо пола на аршин ниже уровня земли — остатки прогнивших балок, опавшие листья да всякий мусор».

Именно под этой самой угловой, правой башней парка и находилось подземелье, куда проваливались «неугодные» Баташёву. Чекина не сомневалась в существовании подземных ходов, о которых и по сей день ходит столько легенд в Гусе-Железном. Причём, по её мнению, подземные ходы были сделаны не только под землёй, но и в стенах домов. Последняя владелица Баташёва сама рассказывала Чекиной, что, увлёкшись ещё в молодости рассказами о тайниках баташёвского дома, стала выстукивать стены комнат и велела разломать одну из них, где звук ей показался особенно подозрительным — в угловой комнате нижнего этажа направо от подъезда, выходившей на двор. За тонкой кирпичной оболочкой действительно оказалась крохотная комната — площадка с винтовой лестницей в верхний этаж, в бывший кабинет Андрея Родионовича. Около лестницы стоял маленький круглый стол на трёх вызолоченных львиных лапах, а на нём лежали особой формы шапка, гвоздь и молоток — первый владелец Гусь-Баташёва, как мы помним, был не только разбойником и фальшивомонетчиком, но и масоном. Около столика была маленькая подъёмная дверь, ведущая в подземную часть здания, и, по-видимому, тут помещалась самая «святая святых» владыки дома, так как этот тайный ход вёл куда-то прямо из его кабинета, а стало быть, никто уже не мог проникнуть туда, кроме его владельца. К сожалению, последняя Баташёва «побоялась» проникнуть в подземелье и велела снова заложить стену, захватив с собой только оригинальный столик и масонские реликвии, которые Чекина не раз видела на камине в её кабинете.

Андрей Печерский тоже считал, что молва о подземных ходах, возможно, и справедлива, если принять в расчёт время и обстоятельства, при которых жил основатель и первый владелец Гусевского завода, имя которого «и теперь, более полувека спустя, произносится на заводе с каким-то паническим страхом».

Существование подземных ходов и обширных подземелий под усадебным парком подтверждает, по мнению старика-лесничего Квятковского, жившего ещё в начале века в Баташёве, и ненормально малый рост старых деревьев «страшного сада» — на это обращал внимание и Печерский. По мнению Квятковского, низкий рост и чахлость чуть ли не двухсотлетних деревьев объясняется тем, что под этим местом находятся подземелья и слой почвы над их каменными сводами недостаточен для нормального питания растительности. Это предположение подтверждается, кстати, и тем, что как раз в этом месте земля при ударе издаёт особо гулкий звук.

Под всем барским домом, по-видимому, действительно помещались двухэтажные подвалы — больше, чем на 6 аршин глубиной каждый, соединённые широкой каменной лестницей, — та самая «подземная часть», о которой с восторгом в начале века говорили археологи. Нижний из подвалов считался «страшным местом», где, по рассказам, появлялись призраки, и никто из прислуги, даже днём, не решался туда спуститься. Это отчасти объясняет скудость информации о «подземном царстве» Андрея Баташёва.

В огромном леднике, который за всё лето таял только наполовину, Л. Чекина сама видела верх громадной чугунной двери аршина на два ниже уровня земли. Живший у последних Баташёвых лет тридцать кучер Григорий рассказывал ей, что лет за пять до своей смерти внук Андрея Родионовича, Эммануил Иванович Баташёв, один год велел набивать заново ледник, так что к концу второго лета лёд растаял до дна и открыл всю чугунную дверь с железными засовами и громадными замками. Тогда «последний Баташёв» взял с собой управляющего и его, Григория, и велел кузнецам сбить замки, с фонарями спустился в огромную яму ледника и проник за чугунную дверь, не открывавшуюся почти сто лет. За дверью оказался высокий и широкий подземный коридор, выложенный серым камнем, который привёл их ко второй такой же двери с железными засовами, но уже без замков. Но только кучер хотел было отпереть их, как «на барина страх напал» — он бросился бегом назад, велел сейчас же заново запереть на замки «страшную дверь», а ключи выбросить в озеро. Он никому не сказал причины своего внезапного страха, но, как полагает Чекина, его напугала возможность встретить за дверью скелеты тех 300 рабочих, которых заморил голодом под землёй его дед…

Некоторые авторы, правда, более скептически относятся ко всем баташёвским легендам, а в частности — к рассказам про подземные ходы. Но даже автор заметки «Ещё об „Орлином гнезде“», появившейся в касимовской газете «Красный восход» осенью 1927 года и подписанной «Исследователь», хоть и с сомнением пишет о «громадной чугунной двери», ведшей якобы из ледника в подземные катакомбы, считает, что в рассказах про подземелья и чеканку фальшивых червонцев «нет дыма без огня»: «что-нибудь легло же в основу этой легенды!» И он заключает: «Сейчас ещё нет достаточных оснований для того, чтобы определённо признать за плод пылкой фантазии все ужасы, приписываемые „Орлиному гнезду“. Несмотря на их крайнюю фантастичность, точно так же в нашем распоряжении нет ничего, что б давало повод сильно сомневаться в правдивости того, о чём трактовалось изустно в Гусь-Баташёве».

Поэтому приходится лишь сожалеть, что волна революции не только порушила многие постройки, но бесследно смыла колоссальный архив Баташёва.

И всё же оставшиеся постройки бывших обширных владений Баташёва вполне подтверждают легенды о былом величии этого вельможи. Ещё в конце 1920-х годов сохранился, например, огромный ледник, который обслуживал некогда не только личные потребности владельца и его семьи, но и нужды производства: из этого громадного склепа летом ежегодно отправлялось на завод по возу льда для охлаждения питьевой воды. А если идти от чугунных ворот усадьбы по берегу озера около стены, то под одним из разрушенных флигелей, на уровне земли были видны круглые окна с чугунными решётками, в которых можно было разглядеть верх каменного столба с приделанными к нему заржавленными кольцами и крючьями. Что находилось внизу этого подземелья и где ход в него — никто не знает, но, несомненно, это был застенок, или подземная тюрьма.

Много мрачных тайн до сих пор хранят баташёвские развалины. Несмотря на поиски отдельных энтузиастов, можно сказать, что серьёзных исследований владений Андрея Баташёва так до сих пор и не проводилось. А ведь если имеющиеся свидетельства о чугунной двери в подземелье и витой лестнице за стеной угловой комнаты правдивы, в чём нет оснований сомневаться, то они (или то, что от них остаюсь сегодня) должны находиться на указанном месте. А это значит, что оттуда, вполне вероятно, возможно проникнуть и в остальные помещения «подземных хором» и раскрыть, наконец, секреты и тайны «Орлиного гнезда» на Оке.

Одним из самых больших, но ненайденных кладов на территории России считается «московская добыча» Наполеона. Известно, что осенью 1812 года французский император вывез из хранилищ Кремля огромные ценности: золото, серебро, драгоценные камни, старинное оружие, дорогую посуду, меха, церковную утварь. С кремлёвских башен были сняты позолоченные орлы, а с колокольни Ивана Великого — большой крест, окованный серебряными золочёными полосами. Не отставали от Наполеона и его сподвижники — все от маршала до простого гренадера — обзавелись богатыми трофеями.

Гигантский обоз — только личную добычу императора везли на 25 подводах — растянулся на многие вёрсты и сильно задерживал отступление. Из-за утомительных переходов и нехватки фуража количество лошадей катастрофически уменьшалось. А ведь помимо награбленного французам нужно было везти ещё и множество раненых.

После ожесточённого сражения при Малоярославце 25 октября положение отступающих стало настолько тяжёлым, что, как свидетельствует в своей книге «С Наполеоном в Россию» вюртембергский врач Г. Росс, «отдан был приказ поджечь всё, что будет оставлено на месте». Были взорваны даже тяжеленные фигуры с артиллерийскими ядрами, которые уже были не в силах тащить измученные лошади. 1 ноября обоз понёс новые потери, на этот раз в результате нападения казаков. На следующий день, когда отступающая армия подошла к Вязьме, положение стало настолько угрожающим, что, как пишет Росс, в Вюртембергском корпусе приказано было даже снять знамёна с древков и раздать наиболее здоровым и выносливым солдатам, которые должны были спрятать их либо в своих ранцах, либо обмотать вокруг тела.

Но телеги — не знамёна, на себе их не понесёшь. И тогда по указанию Наполеона маршал Бертье отдал приказ «сократить обоз до самого необходимого для обслуживания дворца императора».

В это время он стоял бивуаком на Старой Смоленской дороге у деревни Семлёво в 29 верстах от Вязьмы. Чуть западнее её в густом лесу было глубокое озеро, о котором донесли посланные на рекогносцировку уланы. Они же повели туда обречённый обоз.

Из мемуаров французского сержанта Бургоня, написавшего целую книгу об отступлении французской армии, и воспоминаний других участников похода в Россию можно восстановить картину того памятного дня.

…С трудом, преодолевая придорожную канаву, заваленную ветками и тонкими стволами осин, повозки, фуры, телеги одна за другой въезжали на узкую просеку, ведущую к небольшому лесному озеру. Там обоз останавливается, растянувшись почти до Старой Смоленской дороги. Лихорадочно стучат топоры: солдаты гатят топкий берег, а сапёры вяжут плоты.

Два плота уже спущены на воду и теперь плавают по озеру, промеряя глубину. Чуть в стороне группа штабных офицеров во главе со смуглым генералом в чёрном плаще ждёт результатов промеров. Генералу явно не терпится, и он то и дело посылает ординарца узнать, как идут дела. Наконец плоты причаливают. Подбегает весь вымокший, грязный офицер и докладывает, что всё в порядке: глубина озера на середине пятьдесят футов, у берега — тридцать пять, причём на дне толстый слой ила, никак не меньше двадцати футов.

В это время лес наполнился сдержанным гулом многих голосов. Стоящие вдоль просеки повозки поспешно берут в сторону, и на опушку выезжает кучка всадников во главе с Наполеоном.

Смуглый генерал подходит к императору и докладывает:

— Всё готово, сир. Глубина озера пятьдесят футов, на дне много ила.

— Начинайте, — приказывает Наполеон и, повернув коня, вместе со свитой скрывается по просеке в лесу.

Проваливаясь и оступаясь, солдаты тащат телеги на плоты и, отплыв на середину озера, прямо с грузом сталкивают их в воду.

Через час-другой всё кончено. «Московская добыча» схоронена на дне Семлёвского озера.

Впрочем, описанное выше — это лишь наиболее распространённая версия «клада Наполеона». Существует и другая, менее известная.

В 1836 году в доме дворянина Станислава Рачковского на одной из окраинных улиц города Борисова остановились на «воинский постой» — в то время это было обязательной повинностью для цивильных жителей — четыре солдата-ветерана, возвращавшихся по домам после двадцатипятилетней службы. Переночевав, они отправились дальше, за исключением некоего Иоахима, католика, уроженца Могилёвской губернии. Солдат занемог, и хозяин уложил его в постель.

Вечером, в Покров день, чувствуя, что силы оставляют его, Иоахим попросил хозяина прийти к нему. Сын Рачковского, десятилетний Юлиан, присутствовавший при разговоре, долгое время был единственным хранителем тайны умиравшего солдата.

Оказалось, что Иоахим уже был в Борисове в ноябре 1812 года с батальоном своего 14-го егерского полка, когда на подступах к переправе через Березину у села Студёнки произошло ожесточённое сражение между армией адмирала Павла Васильевича Чичагова и французами. Тогда остаткам наполеоновских войск удалось выскользнуть из кольца окружения и уйти за Березину.

Но, как оказалось, не всем.

В ту осеннюю пору непролазную белорусскую грязь уже схватило первым морозцем, и она выдерживала пешего, хотя тяжёлые армейские повозки то и дело застревали в ней, так что приходилось подпрягать пристяжных лошадей, чтобы выбраться на сухое место.

На одну из таких повозок и наткнулись Иоахим и ещё девять солдат, посланные дозором в сторону от дороги, по которой шли войска. За перелеском они увидели крытый фургон, безнадёжно увязший в грязи. Француз-возница, очевидно, пытался незаметно, в объезд, добраться до переправы, да только бездорожье внесло свои коррективы. Француз тоже заметил приближавшихся русских солдат и успел, обрезав постромки, ускакать на пристяжной в ту сторону, откуда донеслись выстрелы и шум переправы.

Иоахим одним из первых подбежал к брошенному фургону, откинул тяжёлый кожаный полог и заглянул внутрь. Сначала ему показалось, что фургон пустой, но потом он разглядел восемь небольших бочонков, стоявших в два ряда на дне повозки.

Решив, что в них вино, солдаты нацелились отведать его. Но едва смогли сдвинуть бочонок с места, так он был тяжёл. Поддели тесаком крышку и не поверили своим глазам: бочонок был доверху заполнен золотыми монетами. То же самое содержимое оказалось и в остальных.

Раздумывать было некогда. Каждую минуту могли показаться либо французы, либо свои — и неизвестно, что в данной ситуации было бы хуже. Здесь же, неподалёку от берега реки, у двух дубов вырыли яму, устлали её кожаным пологом с фургона и высыпали туда золотые монеты из бочонков. Один из егерей бросил в яму свой нательный крест — была такая примета, — чтобы вернуться. Для маскировки свежей земли разожгли на этом месте костёр и, пока он горел, строили планы, как заживут, когда, отслужив, уйдут «в чистую».

Через два дня пятеро из них — ровно половина — полегли на переправе. Потом был поход через всю Европу, война с турками. Иоахим оказался единственным оставшимся в живых из десяти «счастливцев».

Дальнейший ход событий писатель-историк А. Горбовский описывает так. Солдат пообещал Рачковскому показать место, где у двух дубов зарыто золото. Но не успел: болезнь доконала его. Перед смертью он завещал барину, если тот выроет клал, чтобы на вечные времена три раза в год служились общие панихиды за русских и французов, убитых в той войне.

Рачковский знал место захоронения клада, о котором говорил солдат. Правда, росшие там два дуба уже лет пятнадцать как срубили, но два больших пня всё ещё сохранились и могли служить ориентиром. Тем не менее он так и не решился выкопать клад, опасаясь, что власти отберут его.

Прошло несколько лет. Умер старик Рачковский, а его сын Юлиан Станиславович, слышавший все разговоры Иоахима с отцом, был сослан в политическую ссылку в Вятскую губернию. Вернуться в родные места Рачковскому-младшему разрешили, когда ему уже было за семьдесят. Все эти годы он хранил тайну золотого вклада, зарытого у двух дубов. Лишь преклонный возраст заставил его нарушить молчание. В 1897 году он отправил в Петербург докладную записку о кладе на имя министра земледелия и государственных имуществ. Но ни министр, ни министерство не ответили ему.

С того далёкого дня, когда солдаты зарыли золотой клад, прошло восемьдесят пять лет. Берега реки, ежегодно заливаемые весенним паводком, неузнаваемо изменились. Поэтому найти место, где стояли два дуба, было уже невозможно. Тем не менее на свои скудные средства старик нанял нескольких землекопов, те покопали выборочно в двух-трёх местах, потыкали землю железным щупом. На том поиски и кончились.

К этому можно добавить, что примерно в то же время, когда землекопы кое-как обследовали берег Березины, один из наполеоновских ветеранов, глубокий старик лет за сто, рассказал журналистам в Париже, как маршал Ней поручил ему переправить через Березину повозки с золотом французского казначейства. Мост, наскоро построенный из разобранных домов близлежащей деревеньки, не выдержал тяжести артиллерийских орудий и рухнул.

Не исключено, что на одну из этих повозок и наткнулись солдаты 14-го егерского полка.

Что же касается «московской добычи» Наполеона, утопленной в Семлёвском озере, то ещё в XIX веке местная помещица Плетнёва безуспешно пыталась достать её. В XX веке туда неоднократно — например, в 1960–1961 годах и в 1979 году — выезжали экспедиции энтузиастов-любителей. На общественных началах в КБ и НИИ для них даже разрабатывались различные приборы, которые должны были помочь в поиске сокровищ.

В частности, геофизики измерили магнитное поле над поверхностью озера. Результаты свидетельствуют о наличии на дне в некоторых местах значительных масс металла. Но лежат ли там «сокровища императора» или же фюзеляж самолёта, упавшего в озеро в годы Великой Отечественной войны, приборы определить не могли. Правда, кое-что на сей счёт говорит химический анализ воды: содержание серебра в ней в 100 раз превышает аналогичный показатель в соседних водоёмах!

А вот визуальная разведка, которую пытались вести аквалангисты, ничего не дала, поскольку при максимальной глубине озера 21 метр последние 14–15 метров приходится на ил. Из-за него видимость в воде с глубины 5–6 метров уже нулевая. Он же не позволяет водолазам добраться и до дна, которое было в 1812 году.

И всё же определённые выводы о наличии клада в Семлёвском озере можно сделать по косвенным доказательствам.

Во-первых, твёрдо установлено, что при отступлении из Москвы у армии Наполеона был огромный обоз, весьма тормозивший темп её продвижения, да и к тому же требовавший сильной охраны.

Для захоронения поклажи целого обоза потребовалось бы слишком много времени, да и скрыть это место было бы невозможно. Значит, скорее всего, Наполеон и его штаб избрали другой вариант.

Во-вторых, весь маршрут отступления армии Наполеона из Москвы многократно скрупулёзно изучен различными исследователями. Их вывод однозначен: другого места, кроме Семлёвского озера, где можно было незаметно укрыть перевозимый большим обозом груз, нет.

Поэтому есть все основания считать это озеро хранилищем московских трофеев Наполеона.

Семья Николая II увезла в 1918 году свои ценности в сибирское изгнание, в Тобольск. Большая часть ценностей осталась там после того, как семью этапировали в Екатеринбург. ОГПУ неоднократно приступало к поискам. Самые успешные были в 1933 году. Материалы этого расследования лежат в архиве екатеринбургского управления ФСБ, к сожалению, недоступные широкому кругу исследователей.

Ценности были вынесены из губернского дома, где содержались Романовы, тремя частями. История трёх кладов — это ещё и история людей. Тех, кто прятал, и тех, кто искал. Их поведение, поступки представляются даже более интересными, чем, собственно, детективная сторона сюжета, первая глава которого вообще выглядит на удивление быстрой и успешной.

«Тов. Юргенс (начальник оперативного сектора ОГПУ в Перми. — Авт.). Сообщаю тебе историю с ожерельем. В 1922–24 гг. в бытность мою в Тобольске велась разработка бывшего Ивановского монастыря (он от Тобольска, кажется, 7–8 км), было обнаружено… много имущества, принадлежавшего царской семье (бельё, посуда, переписка Романова и т. п.)… Разработка затянулась, я её передал с уходом в ГПУ в 25-м году. Желательно, чтобы это проверили и восстановили разработку… 27 XII 31. Малецкий».

Чем вызван запрос, на который отвечал Малецкий? Почему заброшены на шесть лет поиски? В деле, озаглавленном «Романовские ценности. Материалы по розыску…», объяснения нет.

Эти пятьсот страниц не похожи на законченное агентурно-следственное дело. Сброшюрованы отнюдь не в хронологическом порядке постановления об аресте, обрывки явно ключевых донесений, служебной переписки, протоколы допросов написаны в основном от руки, а то и карандашом, не больно грамотными следователями.

В сентябре—октябре 1933 года начались допросы, а уже 20 ноября часть сокровищ была найдена. Надо полагать, что до того, в 1932–1933-м, шла эта самая оперативная разработка с помощью агентов, рыскавших по сибирским городам и весям и двум российским столицам, а эти тома — итог их тайной деятельности.

Женщина-осведомитель по кличке Литва и выявила в Тобольске камеристку знаменитой фрейлины Настеньки Гендриковой — Паулину Межанс, которая сообщила, что «у царской семьи было очень много бриллиантов и других ценностей, не оставленных в Ленинграде». Межанс «хорошо видела корону Александры Фёдоровны, она была вся бриллиантовая… шпагу в золотой оправе, ручка которой из червонного золота». Сообщила, через кого что выносилось. Далеко не всё «хорошо виденное» было видено, но на благочинную Марфу Ужинцеву указано точно.

Шестидесятилетняя нищая Марфа (по допросной анкете «неимущая», и она же — «валютодержатель») попыталась навести чекистов на ложный след: свёрток, мол, передал ей царский камердинер Чемодуров, он самолично и зарывал. Содержимым Марфа не поинтересовалась, хотя понимала, что «какую-нибудь ирунду» Романовы не носили. Только вот камердинер давно помер. Марфа привела на «примерное» место, оказавшееся, конечно, пустым. Не сама ведь прятала, запамятовала… Не себя она спасала, а человека, который по её вине мог пострадать от супостатов.

Назавтра Марфу взяли под стражу, через несколько дней она дала дополнительные показания.

Рассказала, что носила семье государя яйца, молоко, перезнакомилась с челядью, потому и доверил ей Чемодуров перед тем, как увезли царя с царицей на погибель в Екатеринбург, свёрток, велел передать игуменье. Незадолго до собственного ареста и смерти та отдала Марфе, наказав хранить до поры, когда вернётся «настоящая власть». Прятала его Марфа в колодце на огороде, в могилке на монастырском кладбище, и все семь лет дрожала, как бы не украли. От страха потеряла сон, аппетит, память и надумала всё кинуть в Иртыш.

Пошла за советом к Корнилову, богатому рыбопромышленнику, у которого иногда домовничала. Шёл 1925-й год. Корнилов руками на неё замахал: «Что ты, что ты?! Установится порядок, тогда с тебя отчёт спросят». Сам он долго отказывался, прежде чем решился схоронить в своём ломе, в подполье, под кряжами у входа. Через три года Корниловы уехали из города насовсем, а Марфа в душевном беспокойстве продолжала «похаживать» теперь к горсоветовскому дому.

Об одном просила на допросе: чтоб её признания на Василии Михайловиче не отразились, больно человек хороший и честный.

Тут же привезли из Казани в Свердловск чету Корниловых, он нарисовал план. Одно просил занести в протокол: что Марфа как следует места и не знала, потому как сам он перед отъездом из Тобольска указал его ей неточно.

Излишне, наверное, говорить, что и самого маленького брелока, медальончика из свёртка, пока лежал в воде, в земле, взято не было.

Драгоценностей оказалось 197 на сумму 3 270 693 золотых рубля. Впрочем, оценщики — тоже малограмотны, вместо подписи стоят крестики. Кулоны, колье, браслеты, цепи, в том числе предметы уникальные, известные — бриллиантовая брошь в 100 карат, шпильки — 44 и 36 карат, подаренный турецким султаном полумесяц — 70 карат. В спецзаписке заместителю председателя ОГПУ Ягоде примечательна концовка: «Помимо этого в порядке выполнения данного Вам плана (500 тыс.) нами изъято четыреста восемьдесят восемь тысяч рублей. Операцию по изъятию в/ценностей продолжаем».

Существовал, думается, и план по драгоценностям, и соответствующее обязательство представительства ОГПУ по Уралу, которое вело дело. Однако далее везение кончилось, хотя народу уже было нахватано много и появилась достоверная информация ещё о двух кладах. Но в разноречивых вариантах и догадках — в особенности тех, что касались четырёх золотых шпаг и кинжалов, — назывались в качестве «сохранителей» разные лица и оба клада часто соединялись.

Одна версия: писец Кирпичников унёс с бельём шпагу наследника, жемчуга, одетые великими княжнами ему на шею, и ещё какой-то пакет. Шпагу передал царскому духовнику местному священнику Васильеву, которую тот то ли увёз на дальнюю заимку, то ли колчаковцы при обыске отобрали. Остальное было у фрейлины — она за границей — и умершей монашки.

Вторая: шкатулка, попавшая через начальника царской охраны полковника Кобылинского к пароходовладельцу Печекосу. Он был поляк, католик.

Распоряжалась отбором сама императрица, составлял списки, всё распределял гувернёр наследника Жильяр. Он успел уехать на родину в Швейцарию, Васильева и Кобылинского к 1933 году уже не было на свете. Живые свидетели не молчат, но тайники никак не обнаруживаются.

В недостатке усердия чекистов обвинить нельзя. Работала типовая схема: допрос — арест — второй допрос, на котором признают, что на первом говорили неправду. Внутрикамерная разработка, провокации, угрозы: «Последний раз требуем рассказать советской власти тайны, скрываемые Вами… За сокрытие их с Вами будет суровая расплата, и не только с Вами и даже с родственниками в целом».

Били? Смотрю на подписи жены полковника Кобылинского, а допрашивали её, судя по материалам дела, 27 раз. Ясные поначалу, ровные буквы (почерк-то учительский, в Тобольске Клавдия Михайловна несколько месяцев обучала царских детей) день ото дня, месяц от месяца теряют твёрдость, превращаются в дрожащие закорючки.

Принцип следствия — ловить всех подряд. Ужинцева упоминает монашку Ёлшину, та — монашку Володину… И везёт, везёт их спецконвой со всех концов России — Тюмень, Омск, Бийск, Москва, Ленинград. Жёны, дети, зятья, золовки. Домогаются от них подробностей, адресов, которых они не знают. У чекистов — план, дело на контроле Москвы. Пусть результата всё нет, но сколько следственных действий выполнено!

Спору нет, царские богатства подлежали национализации. Не только по тогдашним, революционным, законам, но и по нынешним — имущество выморочное, то есть оставшееся без прямых наследников. Однако порядочного человека ограничивают и другие законы — истории, веры, морали, превращавшие имущество в святыню.

Между тем человеческий вал, прошедший в 1933–1935 годах через тюремный спец корпус № 2, подхватил и слабых духом, и откровенных негодяев. Хотя, с другой стороны, есть ли право винить их! К тому же следователи могли понаписать в протоколе и то, чего не было.

Сын священника Васильева доносил на братьев, их жён. «Допускаю, что и моя мать была участницей… В Омске она сбывала в Торгсине золотые изделия».

Ёлшина: «В 1923 году псаломщица Наршукова ночью уносила из монастыря корзину… там были мешочки, чем-то наполненные. Она до 1932 г. жила в Тобольске». Ёлшина заняла место умершей игуменьи. «Примерно в 27–28-м году поступило письмо из Эстонии на её имя… Я письмо вскрыла… в котором Волков (бывший камердинер. — Авт.) извещал её… Я это письмо через знакомую коммунистку передала в ГПУ с условием, чтобы по прочтении вернулось… Я здесь имела цель завязать с Волковым связь… а ГПУ бы за этим следило».

Кирпичников, который, по его словам, «при живности Николая Романова в Тобольске был в близких отношениях с ними, пилил дрова во время их прогулок», оказался мелким жуликом — в Екатеринбурге успел до расстрела «присвоить штук 15 мельхиоровых ложек, часть посуды с гербами и салфеток». Топил на допросах горничных, лакеев, фрейлин, среди которых укрывателей шпаги, «ожерельев» и бриллиантов не установили. От семейства Васильева проку оказалось мало. Предусмотрел батюшка, что попадья болтлива, ввёл в курс событий приблизительно.

А вот сокровища, вверенные полковнику Кобылинскому, казалось, близки, почти взяты. Но нет! С ними связаны самые драматические события.

Гвардейский полковник Евгений Кобылинский, дворянин, фронтовик, был человек чести и долга, что подтверждает даже выписка из его расстрельного дела. «После февральской революции назначен начальником гарнизона Царского Села… принимал живое участие в сокрытии интимностей в семье Романовых… прятании концов при обнаружении трупа Распутина… продолжая служить государю и императору верой и правдой, терпя грубости и нахальство охраны, он сделал для царской семьи всё, что мог, и не его вина в том, что недальновидные монархисты не обратились к нему, единственному человеку, который имел возможность организовать освобождение царской семьи…» В 1919 году Кобылинским предлагали уехать за границу. Отказался. Расстрелян в 1927-м.

В 1934-м за полковника пришлось отвечать его жене. О чём она могла свидетельствовать? В шкатулке увидела «сплошную святящуюся массу» весом «не меньше двух килограммов». Нет, не заметила ни диадем, ни царской звезды. От неё добивались выдачи списка драгоценностей: «Какую цель Вы преследуете, скрывая его?» Тщилась доказать свою искренность, терзала память, извлекая из неё подробности тех страшных предотъездных дней: браунинг великой княжны Ольги в столе у мужа, коробочка с серебряными рублями — на последнем уроке передал царевич, просил закопать поглубже, а то монетки редкие.

В Орехово-Зуеве у Кобылянской остался один-одинёшенек сын-школьник. Её отпустили и снова забрали. Панический страх женщины за своего мальчика внушал чекистам некоторую надежду на приоткрытое тайны, ибо к тому времени из её действительных держателей уже трудно было что-либо вытянуть. Константин Иванович Печекос лежал в больнице после попытки самоубийства. Его жена Анель Викентьевна покончила собой, проглотив куски разломанной ложки.

На втором допросе Константин Иванович не скрыл, что дал полковнику и, значит, императору, клятву хранить молчание. Что, кроме пакета, получил кинжалы и шпаги. Держал у себя, а когда брат, тоже богатый купец, собрался бежать в Польшу, они вдвоём замуровали всё в Омске, в стене собственного дома Александра, на шестом этаже. Там и царское, и братино. Через границу перевезти было нельзя.

Четыре дня следователи ломали стены в доме по Надеждинской улице. На четвёртый — Печекос, присутствовавший при сём явно бесполезном занятии, улучив момент, прыгнул из чердачного окна. Переломан таз, разбит позвоночник, но остался жив.

По российскому обыкновению, трагедию сопровождал фарс. Телеграммы из Омска в Свердловск от сотрудника ГПУ, сторожившего Печекоса в больнице: «По совету профессора приходится покупать ряд продуктов, а главное, портфейн, который „знакомый“ пьёт вместо воды… Переживаю большую нужду», «Шлите денег выздоровление».

Кобылянскую заставили написать письмо в больницу: «Константин Иванович, умоляю Вас отдать всё, что Вам отдано… Подумайте о страдании всех людей, связанных с этими вещами». Печекос молчал. Кончилось тем, что выпустили с подпиской о невыезде. Следили за ним до конца 1960-х годов: не сможет же бывший купец устоять перед соблазном баснословного богатства, как-нибудь выдаст себя.

Всех фигурантов постепенно освободили с той же подпиской, под надзор и слежку. В 1937–1938 годах, надо полагать, большинство «устранили». Само дело перед войной сдано в архив, поскольку «представляет оперативную ценность», но «в настоящее время использовано быть не может». Кладов, кроме Марфиного, так и не нашли.

Не исключено, что семейные предания сохранили тайные места. Правда, среди тех, кто в самом деле мог их знать, многие были бездетны, другие — покинули Россию. Может быть, потомки эмигрантов осведомлены? Александр Печекос умер в Польше, сын его подался на заработки в Южную Америку. К примеру, они? Ведь только человек, живший в другой стране, а то и на другом континенте, решился бы доверить свой крест детям, не опасаясь за их жизнь.

Список изъятых ценностей просмотрел директор Алмазного фонда Роскомдрагмета Виктор Васильевич Никитин и прежде всего усомнился в профессионализме оценщиков, в выставленных ими ценах, предположив гораздо более высокие. А каковы они сейчас? Никитин засмеялся: надо прибавить длинный ряд нулей. Однако о местонахождении вещей Виктор Васильевич и гадать не берётся. Уверен: «Никто уже вам не скажет».

Реквизированные вещи свозились в Гохран, Государственное хранилище ценностей. Там их сортировали по «счетам» — золото без драгоценностей, с драгоценностями, платина, серебро… Очень много золота переплавлялось, бриллианты отправляли на промышленные нужды. Плюс голод, индустриализация, содержание компартий, Коминтерна, прочие тёмные государственные дела. 1933 год — пик этой вакханалии. На Запад, на аукционы текла золотая река. Предложение превышало спрос, цены были в большинстве бросовые, но и дорогие вещи были недороги. Диадема, проданная за 240 фунтов стерлингов, стоила на аукционе в 1978 году 36 тысяч.

Виктор Васильевич показал каталог перевезённых в 1914 году царской семьёй в Москву, в Оружейную палату, коронационных регалий, украшений. Две трети даже этих музейных ценностей, числившихся по разряду «государственное достояние», были проданы правительством за границу.

Документы тех лет в Гохране давным-давно уничтожены. Список — примитивен, ничего не подсказывает. Без описания, без истории — страна, время, мастер — тобольских сокровищ теперь не узнать. Могли попасть в Эрмитаж, в Исторический музей. Полистайте их каталоги — полно обезличенных экспонатов. «Получено из Гохрана» — и вся биография. Как говорит Никитин, растворились.

А в закрытых архивах растворено само дело об их поисках, представляющее тоже немалую ценность. Да, согласно закону органы федеральной безопасности имеют право оберегать тайну своих бывших сексотов, наушников, по-профессиональному — данные оперативного учёта и регламента оперативной работы. Правда, те агенты давно отправились в мир иной. Неужели продолжают оставаться актуальными их методы?!

Завязка популярнейшего романа И. Ильфа и Е. Петрова «Двенадцать стульев» драматична. Умирающая тёща сообщает своему зятю, бывшему предводителю дворянства, что, опасаясь обыска, она зашила бриллиантов «на семьдесят тысяч» в сиденье стула. На вопрос, вынула ли она их оттуда, Воробьянинов с ужасом слышит ответ: «Я не успела. Вы помните, как быстро и неожиданно нам пришлось бежать».

Читателями всё это воспринимается просто как литературный приём авторов, придумавших историю с бриллиантами. На самом деле Ильф и Петров использовали достаточно распространённое в послереволюционной России явление. Когда большевики в 1917 году провозгласили лозунг: «Экспроприируй экспроприаторов!», воспринятый народом как разрешение «грабить богатых», многие представители имущих классов, дворяне и буржуазия, стали прятать ценности во всевозможные тайники или зарывать в землю. Эта вынужденная закладка кладов не прекращалась и в годы Гражданской войны, когда огромные территории не раз переходили из рук в руки, причём и белые, и красные не чурались «стричь золотых барашков». В силу этого, география послереволюционных кладов, охватывает всю территорию бывшего Советского Союза в буквальном смысле «от Москвы до самых до окраин».

Илья и Петров вынужденно заканчивают свой роман оптимистической развязкой. После того как наследство тёщи было случайно обнаружено, на эти деньги построили клуб железнодорожников: «Брильянты превратились в сплошные фасадные стёкла и железобетонные перекрытия, гимнастические залы были сделаны из жемчуга. Алмазная диадема превратилась в театральный зал с вертящейся сценой, рубиновые подвески разрослись в целые люстры, золотые змеиные браслеты с изумрудами обернулись прекрасной библиотекой, а фермуар перевоплотился в детские ясли, планёрную мастерскую, шахматный кабинет и бильярдную».

Что ж, подобные находки действительно случались. Например, в городе Лодейное Поле столяру принесли для реставрации старинный стул. Когда же он снял обивку, то увидел лежавший между пружинами свёрток. В нём оказалась большая сумма денег в иностранной валюте. Судя по дате выхода газеты — 14 ноября 1918 года, в которую были завёрнуты деньги, клад заложили в первые месяцы Гражданской войны.

В качестве исторического курьёза можно упомянуть о «сокровище эпохи развитого социализма». Вологодский энтузиаст-кладоискатель Василий Трушков, ремонтируя подвал приобретённого им дома, наткнулся на удивительную находку: под ящиком из-под картофеля в тщательно замаскированном тайнике лежала непочатая бутылка «Солнцедара», гранёный стакан и завёрнутые в «Правду» от 10 июля 1974 года пятнадцать рублей мелкими купюрами.

А вот в сибирской тайге потомственный кладоискатель Ямщиков «взял» значительные ценности, схороненные известным миллионером купцом Годоваловым. Не раз находили клады на месте помещичьих усадеб. Но, поскольку у дворян было принято держать наличные не в золотых монетах, а в ассигнациях, их захоронки превратились в никому не нужные бумажки.

Другое дело золото. Только встречаются клады с жёлтым металлом редко. Внук Ямщикова Фрол, по специальности гидростроитель, также ставший профессиональным кладоискателем, поведал такую историю. В Туркмении сопротивление советской власти продолжалось дольше, чем где-нибудь в Средней Азии. Ещё в 1940-х годах там гремели выстрелы басмачей. Но клад, о котором идёт речь, относится к началу 1930-х годов. Предводитель одного из отрядов, курбаши, кроме идейной борьбы занимался, по современной терминологии, ещё и рэкетом. Сначала он обложил данью купцов, которых в тех местах, на шёлковом пути, было немало. А потом начал и вовсе грабить их, безжалостно пытая при этом.

Естественно, подобная жестокость вызвала к нему ненависть. Но навести на его след русские карательные отряды — спаси Аллах! Охоту за ним по просьбе местных жителей начали отряды других курбаши. В ночь перед последней смертельной для него битвой курбаши приказал поймать шестнадцать змей. Затем, содрав с них кожу чулком, набил драгоценными камнями и закопал. А звёздные координаты этого места заставил заучить каждого из одиннадцати своих сыновей, воевавших в его отряде.

Семейное предание вместе со звёздными координатами попали в Афганистан. Во время «миссии интернациональной помощи» тайна стала известна нашему армейскому полковнику. Тот, вернувшись в Союз, самостоятельно занялся поисками. У кладоискателей есть своя «служба информации», и вскоре Ямщиков встретился с обугленным безжалостным туркменским солнцем человеком, который пытался разбогатеть с помощью сапёрной лопатки.

Фрол объяснил ему, что нужны точные астрономические расчёты, специальная техника, способная просеять сотни тонн песка. Ведь на месте клада не только росли новые барханы, но, «гуляя» по пустыне, они могут сдвинуть клад на десятки километров. Значит, нужны многолетние данные о направлении ветров, их скорости. Тогда, введя их в ЭВМ и руководствуясь её прогнозом, да к тому же молясь об удаче, можно рискнуть на поиск.

И всё-таки первое место по послереволюционным кладам принадлежит Москве. Находят их, как правило, случайно. Так, в августе 1972 года на месте снесённого дома на Марксистской улице школьники заметили торчащее из земли горлышко бутылки с притёртой крышкой. Извечное ребячье любопытство заставило выкопать её. «А вдруг там сидит джинн?» — пошутил кто-то из них. Но в бутылке оказалось нечто более материальное: колье со 131 бриллиантом, брошь с рубинами и алмазами, серьги, кольца из золота и платины, усыпанные драгоценными камнями.

А рабочих-каменщиков из бригады Ивана Митрофанова в районном ремстройтресте товарищи в шутку даже прозвали «кладоискателями». На 3-й Мещанской улице они ремонтировали особняк, некогда принадлежавший богатейшему заводчику-мыловару, после революции эмигрировавшему во Францию. И вот, когда стали отбивать старую штукатурку, в основании одной из стен выпала половинка кирпича, маскировавшая небольшой тайник. В нём лежало пять металлических слитков размером с колоду карт. Поскребли ножом: из-под стоя грязи сверкнуло червонное золото, как потом выяснилось, 96-й пробы. Вес клада составил 18 килограммов.

Но этим дело не кончилось. На следующий день бригада расчищала траншею для теплотрассы. И тут один из рабочих, Виктор Ефимов, обратил внимание на большой ком глины, выброшенный из траншеи. Не поленился взять его и осторожно раскрошить. На сей раз внутри оказалась кожаная сумка, в которой лежали золотые часы, браслеты, медальоны — всего тринадцать предметов весом 400 граммов. По закону вознаграждение за найденные ценности, принадлежало Митрофанову и Ефимову. Но ведь рядом работали их товарищи, найти клад мог каждый, и строители разделили деньги поровну между всеми членами бригады.

Можно привести немало и других «буржуазных» кладов, обнаруженных в Москве. Тут и ларец с 311 золотыми предметами, который нашёл в траншее для газовых труб слесарь-монтажник Николай Несторин; и 240 золотых колец, выкопанных рабочим Ильёй Кропачёвым; и 33 золотые монеты, обнаруженные в мусоре возле снесённого дома школьником Юрой Семёновым. В доме на Тверском бульваре, где до революции жил банкир, тоже при замене полов жильцы наткнулись на три металлических бруска. Поначалу «железяки» использовали в хозяйстве: женщины придавливали ими крышки кастрюль для защиты от жившего там наглого кота, мужчины выпрямляли на них гвозди. Лишь спустя несколько месяцев выяснилось, что это слитки чистого золота весом по два с половиной килограмма каждый.

Вообще «буржуазные» клады, хотя далеко не о всех становится известно, чаще находят в самих домах, чем во дворах. Причина ясна: если зарывать их в землю, есть риск, что даже ночью кто-то увидит закладку клада. В своей же квартире можно без помех оборудовать какой угодно тайник. Поэтому так называемые «новые русские», которые сейчас покупают расселяемые коммунальные квартиры в бывших доходных домах в центре Москвы, первым делом тщательно обследуют их на предмет возможных тайников. Ведь до революции в таких квартирах жили состоятельные люди, которым было что прятать, когда начались катаклизмы. Причём позднее редко кому удалось воспользоваться спрятанным.

И есть случаи, когда фортуна улыбается новым хозяевам. Например, в старой шестикомнатной квартире на Арбате, куда вселился богатый грузин, он обнаружил под полом спичечный коробок с редчайшими марками. А в квартире на Малой Бронной улице новый владелец взялся выламывать допотопную сантехнику и ненароком открыл в стене нишу, где лежал кожаный мешочек с золотым песком.

И всё-таки самый ценный послереволюционный клад в Москве ещё не найден. Речь идёт о наследстве Карла Фаберже. Ювелирные изделия его фирмы — золотые портсигары и табакерки, ажурные шкатулки, серебряные пасхальные яйца, поражавшие своей красотой, пользовались большой известностью в России и за границей.

Когда грянула революция, все ключевые лица фирмы были задержаны ЧК за «незаконные», по мнению новой власти, операции с золотом, после чего очень дорогие «московские шедевры» Фаберже бесследно исчезли. Считалось, что их реквизировала ЧК.

Однако эксперт по драгоценностям, Валентин Скурлов, не согласен с этой точкой зрения. На основе документов, фактов, опросов очевидцев, кропотливых поисков в зарубежных архивах он пришёл к выводу, что значительная часть сокровищ Фаберже была спрятана в различных тайниках в самой Москве, а один клад зарыт в пустыне в Средней Азии. Скурлов даже указывает одно из мест, где они могут быть укрыты, — подвалы магазина Фаберже на Кузнецком мосту, которые практически остались нетронутыми со времён революции.

В качестве доказательства он приводит такой факт. Имуществом московских мастерских и магазинов Фаберже распоряжались три человека: Бауэр, Маркетти и присяжный поверенный Аверкиев. Сразу после революции двое первых бежали за границу. Аверкиев же поселился в доме № 13 на Солянке и стал простым советским служащим — юрисконсультом Металлотреста. Так вот, именно в этом доме в 1990-м году был обнаружен богатый клад — две чайные банки, полные бриллиантов. По мнению Скурлова, эта «ювелирка» — лишь часть ненайденного наследства Фаберже, остальное ждёт своего часа.

При жизни судьба не сводила двух столь разных людей — Верховного правителя России, адмирала Александра Васильевича Колчака и эстонского крестьянина Карла Мартыновича Пуррока. А вот после смерти их имена в истории оказались рядом. Объединил же адмирала и фельдфебеля самый большой русский клад — пропавший золотой запас империи, который получил название «золото Колчака».

…В 1910 году семнадцатилетний Карл Пуррок вместе с родителями переселился из Эстляндской губернии на Алтай. Там в начале 1919 года он был мобилизован в колчаковскую армию, где, учитывая его «образованность» — ещё на родине эстонец учился в реальном училище, — Пурроку присвоили звание фельдфебеля и назначили старшим писарем 21-го запасного пехотного полка. Летом того же года красные нанесли поражение колчаковским войскам и захватили Урал. А осенью начали с боями освобождать Сибирь. Один за другим пали Омск, Новосибирск, Барнаул. Причём в арьергарде отступавших колчаковцев шёл 21-й полк Пуррока.

В конце октября, когда полк находился в районе станции Тайга, над ним нависла угроза окружения. Положение мог спасти только быстрый отход. Но мешал едва тащившийся обоз — более сотни подвод с боеприпасами, провиантом, амуницией, сёдлами и прочим войсковым имуществом. Ездовые безжалостно нахлёстывали лошадей, но измученные клячи падали от усталости.

И тогда командовавший арьергардом полковник Жвачин решил закопать всё ненужное имущество, в том числе артиллерийские снаряды, поскольку не осталось ни одной пушки. Он отделил часть обоза и лично отвёл его вёрст на пять в сторону от тракта, где на лесной поляне уже были вырыты четыре больших ямы. Под его наблюдением ездовые сложили в них поклажу с подвод. В самую крайнюю к лесу опустили ящики со снарядами, присыпали землёй, а сверху положили убитую лошадь. Если кто-то начнёт копать, то наверняка бросит, наткнувшись на неё. Все ямы тщательно заровняли и забросали валежником. После этого полковник приказал обозникам догонять часть, а сам с ординарцем ускакал вперёд.

О том, что произошло дальше, Пуррок позднее рассказывает по-разному. По одной версии, буквально через несколько часов на них наткнулись красные, завязался бой, сперва убили одного солдата, потом другого, а на следующий день всех остальных окружили и взяли в плен. Пуррок назвался крестьянином, которого колчаковцы якобы насильно мобилизовали вместе с лошадью, и вскоре был отпущен домой.

Вторая версия звучит иначе. Полковник будто бы взял Пуррока с собой, чтобы тот записал приметы поляны с закопанным войсковым имуществом, и в конце процедуры захоронения взял у него листок с описанием. Когда же писарь вместе с обозниками догонял ушедший вперёд полк, их окружили атаманские казаки из конвойной сотни и всех перестреляли за то, что они якобы хотели уйти к красным.

Самого Пуррока тяжело ранили. Но, когда казаки умчались, бросив у дороги трупы расстрелянных, он собрал последние силы и дополз до заимки, где хозяева взялись лечить его травами. Отлежавшись, писарь вернулся домой, откуда в мае 1920 года выехал на родину, в Эстонию: тогда Советское правительство меняло всех желающих российских эстонцев на эстонских россиян.

Теперь уже трудно сказать, что произошло на самом деле. Во всяком случае, следы командира 21-го полка полковника Жвачина затерялись, как, впрочем, и сопровождавшего его ординарца. А вот старший писарь фельдфебель Карл Пуррок объявился.

Летом 1931 года в Москву приехали два эстонских «туриста», воспылавшие желанием «познакомиться с достижениями Страны Советов». Правда, для этого они избрали весьма необычный маршрут. Вместо того чтобы осматривать столицу или, на худой конец, новые заводы и фабрики, эстонцы отправились в сибирскую глухомань.

В действительности целью их поездки было «золото Колчака». Его следы оборвались в 1920 году после расстрела по приговору Иркутского ревкома Верховного правителя. Все попытки раскрыть тайну исчезновения 26 ящиков с золотыми слитками и монетами окончились ничем. По результатам проведённого ЧК расследования считалось, что золотой запас Российской империи адмирал передал японцам в качестве оплаты их «военной помощи», а те вывезли его за границу.

Но Пуррок знал, что это не так. Будучи старшим писарем, он имел доступ к секретной документации. Поэтому ему было известно, что в 26 «ящиках со снарядами» весом 2 и 4 пуда было золото: в восьми — в монетах, а в остальных — в слитках. Именно поэтому полковник Жвачин приказал ничего не подозревавшим атаманам ликвидировать как «потенциальных дезертиров» всех причастных к его захоронению.

И всё-таки один свидетель, сам Пуррок, остался жив. В 1930 году он поделился своей тайной со своим родственником, инженером Аугустом Лехтом. Тот сразу загорелся идеей добыть «золото Колчака». В итоге летом следующего года, оба эстонца оказались в Сибири в окрестностях станции Тайга.

Однако их ждало разочарование: местность настолько изменилась, что бывший писарь не мог узнать её. Там, где в 1919 году стоял густой лес, теперь была лишь редкая молодая поросль да кустарники. Все приметы, которые запомнил Пуррок, исчезли. Правда, в первый день кладоискатели выкопали уйму трухлявых пней да какие-то гнилые подошвы от сапог. Хотя это ещё ни о чём не говорило. Известно, что в жирном чернозёме, а именно такова была тамошняя почва, берёзовые пни сгнивают за 5–6 лет, а пни хвойных деревьев, например, пихты, — за 10–12. Пуррок не помнил, была ли поляна, на которой закопали ящики с золотом, естественной или же вырубкой. Да и подошвы вполне могли быть частью спрятанной амуниции. Короче, предстояло копать новые шурфы, причём на большей площади, так как без этого ничего определённого сказать было нельзя.

А дальше у кладоискателей началось сплошное невезение. На следующий день из-за страшной жары они решили пораньше прекратить поиски. Отправились ночевать в ближайшую деревню, но по дороге Пуррок вдруг обнаружил, что потерял бумажник со всеми деньгами и документами, в том числе с загранпаспортами. Вернувшись на место раскопок, дотемна искали пропажу, но безрезультатно. Им пришлось той же ночью идти в милицию, чтобы получить временные удостоверения, а потом мчаться в Москву и там через НКИД оформлять возвращение в Эстонию.

Впрочем, неудачная поездка имела свой положительный результат. Кладоискатели убедились, что тайком на теперь почти открытой местности клад добыть невозможно.

Будучи квалифицированным инженером, напарник Пуррока Лехт занялся изучением западной прессы, ища сведения о технических средствах обнаружения зарытых в землю металлов. И такое средство нашлось. Это был хитроумный аппарат конструкции Митова, немецкого инженера болгарского происхождения. Но как уговорить изобретателя отправиться со своим прибором в «логово большевиков»?

Эту проблему удалось решить неожиданно легко. Пуррок познакомился с богатым берлинским адвокатом Кайзером, у которого было необычное для лиц его профессии увлечение: археологические раскопки. Эстонец сумел заинтересовать археолога-любителя своей историей с «золотом Колчака» настолько, что тот взялся за организацию экспедиции. Конечно, сыграла роль и перспектива заработать на этом большие деньги.

Для начала же Кайзер связался с Митовым и оплатил его приезд в Эстонию для испытания чудо-прибора. При этом выяснилось, что он весит целых 96 пудов. Поэтому нечего было и думать незаметно провезти его через границу. Следовательно, нужно официально договариваться с советскими властями. И хотя полевые испытания аппарата Митова в таллинском парке Кадриорг, где, согласно преданиям, был похоронен не один клад, ничего не дали, — вот и верь после этого «достоверным» легендам! — Кайзер отправился в Москву.

Там он довольно быстро получил разрешение направить экспедицию на поиски колчаковского клада в Сибири и подписал в Кредит-бюро договор, по которому в случае успеха СССР принадлежало 75 процентов золота, а остальные 25 — поисковикам.

Окрылённый, немец вернулся в Таллин, а на смену ему в Москву выехали Пуррок и Митов. Поселились в «Национале» и стали ждать прибытия аппарата, отправленного багажом. Шёл день за днём, но техники всё не было. Железнодорожная администрация успокаивала: дорога дальняя, груз идёт медленной скоростью, задержки неизбежны. Кладоискателям и в голову не могло прийти, что аппарат давно прибыл в Москву и негласно изучается в закрытом конструкторском бюро на предмет возможного использования в военных целях, например, для обнаружения мин.

Лишь спустя полтора месяца Пуррока и Митова известили, что они могут наконец получить свой груз. Но был уже конец ноября, в Сибири выпал снег, ударили морозы. Ехать на станцию Тайга не имело смысла. Так что эстонец, не солоно хлебавши, взял билет в Таллин, а немец — в Берлин. Экспедиция сорвалась.

Однако Пуррок на этом не успокоился. В предвоенные годы он несколько раз обращался в советское генконсульство с просьбами о разрешении на посещение СССР, а Лехт от его имени писал в Москву письма с предложениями о сотрудничестве. Увы, безрезультатно.

Лишь после того как в июне 1940 года «трудящиеся» Эстонии «свергли фашистское правительство» и она «добровольно вошла в состав СССР», настырная пара добилась своего: на неё обратили внимание. Но не дипломаты, а чекисты.

В то время они работали днём и ночью, фильтруя население новой республики, отсеивая буржуазные и неблагонадёжные элементы. Ни Пуррок, ни Лехт к их числу не относились. Чекистов заинтересовало другое: почему эта парочка уже не один год добровольно рвётся в Сибирь, куда других отправляют по приговору Особого совещания? С целью шпионажа? Организация саботажа и диверсий? С ними следовало разобраться.

Пуррока и Лехта вежливо приглашают на допросы. Пока лишь в качестве «свидетелей», хотя и неясно, чего. Сжатое резюме их показаний в виде служебной записки посылается в Москву.

Прежде, чем излагать дальнейшее развитие событий, необходимо небольшое пояснение. В 1939 году в связи с передачей Гохрана в систему НКВД в нём был организован 5-й спецотдел. Помимо самого Гохрана он включал контрольное и оперативное подразделения и отвечал за все вопросы, связанные с хранением и отпуском ценностей из золотого и алмазного запасов страны.

В этот отдел и попала служебная записка из Таллина. Руководство НКВД хотело получить от экспертов «золотого» подразделения заключение относительно того, насколько можно доверять «фантазиям» некого Пуррока о будто бы зарытых в Сибири сокровищах.

Эксперты затребовали чекистские архивы из Сибири, изучили показания эстонца и пришли к выводу, что речь действительно может идти о золоте из государственного запаса Российской империи.

Эти выводы были доложены на самый верх — замнаркома внутренних дел, комиссару госбезопасности III ранга Кобулову. Ознакомившись с ними, он наложил резолюцию: «Вызовите Пуррока в Москву вместе с оперативным работником. Направьте на место поиска золота совместно с начальником УНКВД. Результаты доложите 4.6.41 г. Кобулов».

6 июня на этом листе появилась приписка почерком помельче: «Тов. Борщёву. Прошу Вас организовать реализацию тов. Кобулова. Фёдоров».

7 июня ещё одна: «Тов. Корниенко. Поручите тов. Шестакову заняться этим вопросом. Заготовьте запрос о Пурроке. Проследите за прибытием. Встретьте его и доложите мне. Борщёв».

В тот же день аккуратненько в уголке: «Шестакову. Исполнить. Корниенко».

Приехавшего в сопровождении оперативника Пуррока поселили в закрытой чекистской гостинице «Селект». А уже на следующий день, 9 июня 1941 года, вместе с двумя сотрудниками оперативно-чекистского отделения 5-го спецотдела Кузьминым и Митрофановым он выехал поездом Москва — Иркутск в Сибирь. Позднее столь скоропалительная отправка секретной чекистской экспедиции за «золотом Колчака» дала бывшему начальнику этого отдела генерал-майору госбезопасности Владимиру Владимирову основательно утверждать, что к её организации отнеслись непростительно легкомысленно. Решили, что всего-то нужно добраться до места, которое укажет Пуррок, да выкопать золото. Поэтому в поездку отправились налегке, взяв лишь охрану из подразделения, за которым был закреплён эстонец.

В действительности всё оказалось намного сложнее. Это видно из дневника, который, начиная с 14 июня, вёл Кузьмин и где подробнейшим образом описывал всё происходящее. Перепечатанный, он занимает ни много ни мало 30 машинописных страниц. Вот некоторые выдержки из него:

«14.6.41 г. В поезде в разговоре Пуррок уточнил, по каким путям отступала армия Колчака… В разговоре со мной он очень часто говорил о плохом состоянии здоровья, что ему нужно серьёзно лечиться. Я такие разговоры всегда сводил к тому, что всё зависит от него, если будет обнаружено то, за чем мы едем, то он не только будет обеспечен лечением, но и вообще вознаграждён. Пуррок после таких разговоров оставался очень доволен, так как видно по всему, что его интересует в первую очередь вознаграждение.

Пуррок мне сообщил следующие ориентировочные данные:

1. Отступление шло от района Новосибирска до станции Т.

2. Шли параллельно ж.д. пути с северной стороны полотна.

3. На станции Т. пересекли ж.д. полотно и стали двигаться в южном направлении от ж.д. дороги.

4. В 4–5 км от станции был закопан клад.

5. Когда закопали клад, полковник Жвачин крикнул Пурроку: „Запишите: 5-я дорога от просеки вправо“.

6. „Я, когда уходил, — говорит Пуррок, — то заметил, что мы закопали клад между трёх пихт, а на них была повалена берёза. В 1931 году, по моему мнению, я эту берёзу нашёл, она имела такой же наклон (в северную сторону), но была наполовину сломана, пихт и пней я не обнаружил“.

13 июня в 5 часов 30 минут по местному времени мы подъехали к станции Т., сдали вещи в камеру хранения, а сами отправились на место, где Пуррок с Лехтом были в 1931 году».

В тот же день Кузьмин разыскал старые карты, выяснил фамилии старожилов, знающих все просёлочные дороги и таёжные тропы, заручился поддержкой местного отделения НКВД, да ещё спорил с Пурроком, поскольку пришёл к выводу, что тот путает стороны железной дороги.

«14 июня. Всю ночь шёл сильный дождь, утром прекратился. Дул сильный северо-западный ветер, на улице грязь, дороги размыло, но мы решили идти на поиски. Взяли с собой компас, рулетку, папку с бумагами и на всякий случай лопату и топорик».

И тут появились первые сомнения. В тот день они отшагали 20–25 километров. А вечером местный оперуполномоченный Кротов, знаток окрестностей, разошёлся с Пурроком в определении маршрута отступления Колчака. «Эстонец подавлен, волнуется, плачет. Мы чувствуем, что он совершенно дезориентирован и не знает, что делать», — записал Кузьмин в дневнике.

15 июня он подробно описывает разговор с неким стариком по фамилии Литвинов, указавшим, где была первая просека, от которой нужно найти пятую дорогу. Чекисты-кладоискатели установили вроде бы девять дорог. По рассказам и толкованиям старожилов была составлена «Примерная схема тракта с таёжными дорогами, где проходила отступающая армия Колчака».

«Пуррок сегодня никакого участия в работе не принимал, лежит в постели в гостинице, заболел, не может ходить, — констатирует Кузьмин. — В больнице ему сказали, что у него грыжа, прописали разные лекарства. Вечером с Митрофановым ещё раз устроили Пурроку основательный допрос. Он совершенно как будто пришиблен. Я, говорит, даже сейчас себе не верю, что в 1931 году был с Лехтом на том месте, где зарыли клад, т. к. сейчас всё резко изменилось. Опять плачет, думает, что мы ему не верим».

Кузьмин намечает большой — на две машинописных страницы — план на следующий день. А запись 16 июня начинается знаменательной фразой: «Сегодня мы окончательно убедились, что не Пуррок показывает нам, где зарыт клад, а я и Митрофанов ищем место при слабой и иногда противоречивой консультации Пуррока».

Очевидно, чекист Кузьмин был очень неглупым человеком. Придя к выводу о бесполезности Пуррока, он решает начать собственное расследование. Изучив карту и проанализировав рассказы местных жителей, определяет три возможных пути отступления колчаковцев. Вроде бы, наконец, отыскалась и пятая дорога: «Она имеет все приметы, что здесь раньше росли крупные пихты, кедр, берёза и осины, чего нет на других дорогах, — пишет он в дневнике. — Найти какие-то углубления, которые указывают на осадок почвы, нам не удалось, т. к. очень густая и высокая трава, цветы и папоротники всё сглаживают…Очень страдаем от мошкары, комаров и особенно лесных клещей».

Видимо, Кузьмин уже заразился лихорадкой кладоискательства. На 17 июня он планирует рыть шурфы в три линии и намечает, где именно. «Через НКВД подобрал трёх землекопов для работы с разведочной группой инженеров».

Однако, начать шурфовку не удалось, поскольку всех рабочих неожиданно мобилизовали на один день для выполнения «спецзадания». Пуррок по-прежнему болен — воспаление грыжи, температура. Заболел и его коллега Митрофанов. 19 июня приступают наконец к шурфовке, но пока ничего не находят.

«22 июня. С 7 утра до 6.30 вечера производили шурфовку. Никаких признаков того, что мы ищем. Пришли в гостиницу, узнали о нападении на СССР Германии».

На этом записи в дневнике чекиста Кузьмина обрываются.

По секретному мобилизационному плану, в случае начала крупномасштабных боевых действий, золотой и алмазный запасы СССР предписывалось в течение 72 часов эвакуировать из Москвы в глубь страны. Поэтому чекисты-кладоискатели вместе с Пурроком немедленно выехали в столицу. Для них наступила горячая пора: эвакуация Гохрана и сотрудников, сооружение новых хранилищ в Новосибирске, Свердловске, Челябинске, потом возвращение в Москву вывезенных ценностей. Так что до «золота Колчака» руки не доходили.

А виновника всей этой истории Карла Пуррока отправили в Бутырку и завели уголовное дело по обвинению его в «обманных действиях, причинивших ущерб государству». Причём даже в критические для страны дни, осенью 1941 года, когда шло сражение на подступах к столице, для эстонца у чекистов нашлось время. 4 декабря было подписано обвинительное заключение:

«Обвиняется в том, что с целью пробраться в Москву и др. города Союза ССР неоднократно подавал заявления генеральному консулу СССР о том, что будто им в 1919 году при отступлении армии Колчака зарыто около 50 пудов золота, однако местонахождение клада не указал, явно злоупотребив доверием. Действия Пуррока по розыску этого клада, поездки в Берлин, его связи с Кайзером и Митовым подозрительны на шпионаж.

Дело подлежит направлению в Особое совещание при НКВД Союза ССР».

Как это ни парадоксально, спасло Пуррока ненайденное «золото Колчака». Иначе не миновать бы ему ВМН — высшей меры наказания, к которому в горячке тех суровых дней приговаривались за куда меньшие провинности. А ему вменялись «сознательный обман и нанесение ущерба государству», да ещё подозрение в шпионаже. Однако приговор был неожиданно мягкий: пять лет исправительно-трудовых лагерей по статье 169 ч. 2 УК РСФСР, то есть за простое мошенничество. Согласно ему кладоискателя-неудачника отправили до лучших времён в один из саратовских лагерей.

Очевидно, высокое начальство не теряло надежду рано или поздно всё же разыскать золотой запас Российской империи и получить за это высокие награды Родины. Но произошло непредвиденное: в 1942 году заключённый Пуррок умер.

И всё-таки история самого большого российского клада на этом не кончилась. Начальник 5-го спецотдела НКВД Владимиров помнил о нём и даже обращался к начальству с предложением возобновить поиск, уже с привлечением специалистов и техники. Но в конце концов похоронил эту идею как нереальную. Золото в годы войны практически не расходовали, если не считать 10 тонн, взятых из Гохрана для оплаты военных поставок союзников. Специалисты же и техника были в дефиците в то время. А в 1946 году генерал-майора госбезопасности Владимирова назначили начальником Горьковского областного управления КГБ, и заниматься кладоискательством ему было не с руки.

Был ещё один человек, помнивший о «золоте Колчака», — предвоенный начальник Гохрана подполковник госбезопасности Онисим Негинский. После войны он остался работать в системе Гохрана и в начале 1980-х годов поднял этот вопрос. Дважды докладывал сначала одному, потом другому заместителю министра финансов о незавершённой экспедиции бериевских времён. Его внимательно выслушивали, задавали вопросы, делали какие-то пометки в блокнотах. На том дело и кончилось.

Но ставить точку в этой истории ещё рано. Ведь речь идёт не просто о кладе, а о золотом запасе Российской империи. Используя новейшую технику, не так уж трудно провести обследование района предполагаемого захоронения «ящиков со снарядами». Даже нулевой результат будет иметь важное значение, ибо позволит раз и навсегда покончить с неопределённостью.

А начать нужно с поисков «золота Колчака» прямо здесь, в Москве. Пригласить опытных операторов, занимающихся дистанционной биолокацией, дать им крупномасштабные топографические карты и посмотреть, что они скажут.

Янтарная комната в первые два столетия своего существования не была столь знаменита, как в наши дни. Восьмым чудом света сокровище царскосельского Екатерининского дворца стало только после своего исчезновения. Уже более полувека идут поиски, уже петербургскими реставраторами создана новая Янтарная комната, а шедевр архитектора Шлютера так и не могут найти. Словно неведомая сила скрывает это чудо от глаз человеческих…

За необыкновенную красоту янтарь назвали солнечным камнем. Древние считали, что это лучи небесного светила застыли в холодной морской воде. На самом деле янтарь — затвердевшая тысячи лет назад смола деревьев. Прусский король Фридрих I был большим ценителем янтарных изделий. Однако всевозможные шкатулки, статуэтки, шахматы, мундштуки, трости — не то чтобы наскучили ему, нет. Он просто к ним привык и захотел чего-то более грандиозного. На пожелание монарха откликнулся Андреас Шлютер. Он предложил создать кабинет с янтарными стенами. Королю мысль понравилась, и Шлютер вместе с мастером Готфридом Туссо принялся за работу. Подобная идея впервые в истории человечества воплощалась в жизнь. В течение нескольких лет многие умельцы трудились над произведением искусства, ранее не виданным. В 1709 году Янтарный кабинет был представлен королю.

Фридрих был в восторге. Правда, недолго. По ночам, а иногда и днём в кабинете стало происходить что-то немыслимое: на закрытых окнах колыхались занавески, сами собой гасли и вспыхивали свечи, пустое помещение наполнялось таинственным шёпотом. В конце концов янтарные панели рухнули со всех четырёх стен. Король испугался. Он приказал немедленно арестовать Туссо, обвинив его в государственной измене. Мастер больше не увидел солнечного света — умер в заточении. Шлютера выслали из страны. Он нашёл пристанище в России, где и скончался в 1714 году от тифа. Янтарный кабинет разобрали, сложили в ящики и отнесли в подвал Королевского замка.

Вновь панели извлекли на свет Божий при сыне Фридриха I — Фридрихе-Вильгельме. Кабинет быстренько собрали перед визитом «короля Петера».

Государь всея Руси был поражён красотой увиденного, и это не ускользнуло от зоркого глаза Вильгельма. Скупой король неожиданно дарит диковинку Петру I. Однако последний вскоре разочаровался в подарке «брата Вильгельма». Приехав в Петербург, Пётр внимательно рассмотрел Янтарный кабинет. Он оказался недоделанным и не производил такого впечатления, как в прусском замке. Государь охладел к сокровищу.

Янтарную комнату довели до ума уже при дочери Петра — императрице Елизавете Петровне. Собрали панели в Зимнем дворце. Но, видимо, в нём также стали происходить некие странности, так как государыня вдруг вызвала в Петербург тринадцать монахов из Сестрорецкого монастыря. Трое суток иноки провели в посте и молитве. На четвёртую ночь они вошли в Янтарную комнату. Двенадцать монахов окружили одного, стоявшего в центре на коленях и читавшего молитву об изгнании беса. После того как минутная стрелка совершала полный оборот, монахи менялись. Следующий становился в центр круга — и так двенадцать раз… Больше ничего сверхъестественного в пределах Янтарного кабинета не происходило.

Нападение фашистской Германии 22 июня 1941 года застало врасплох практически все советские государственные структуры. Музейщики не стали исключением. Инвентаризация в хранилищах была далеко не закончена, не существовало конкретного плана эвакуации ценностей. Тем не менее уже в начале июля первые ящики с произведениями искусства отправились из города Пушкина (бывшее Царское Село) в Ленинград. Всего вывезли 20 000 экспонатов. Пытались эвакуировать и Янтарную комнату, однако при демонтаже «солнечные камешки» стали сыпаться с деревянных стенок. С болью в сердце решили оставить комнату в Екатерининском дворце.

Стены заклеили тонкой бумагой, марлей, ватином и забили досками.

18 сентября 1941 года немецкие войска вошли в Пушкин. Первыми по залам почти не пострадавшего при штурме дворца расползлись рядовые солдаты передовых частей. Они быстро обнаружили сокровище и стали ножами отковыривать камень от стенок. Но вскоре прибыла специальная команда, которая сразу взяла Янтарную комнату под охрану. Дело в том, что в штабах армий группы «Север» имелся список ценностей, предназначенных для немедленного вывоза в Германию. Были перечислены 55 объектов с точным указанием их местоположения. Янтарная комната значилась в перечне как «удивительное произведение искусства, созданное немецкими мастерами». Адольф Гитлер непременно хотел видеть этот шедевр в своём родном городе — австрийском Линце. Там фюрер намеревался создать грандиозный музей немецких произведений искусства…

Но непостижимым образом Янтарная комната оказалась не в Линце и даже не в Берлине, а в Кёнигсберге. Как гауляйтеру Восточной Пруссии Эриху Коху удалось провернуть стать дерзкую операцию и не пострадать за это — загадка. Но факт остаётся фактом: за 36 часов семь человек из строительного батальона демонтировали Янтарную комнату, и 14 октября 1941 года она была отправлена в Кёнигсберг.

Увидев создание Шлютера и Туссо, директор кёнигсбергского музея, доктор искусствоведения Альфред Роде пришёл в ужас. Солдаты не церемонились, упаковывая панели в ящики. Однако Роде очень быстро удалось привести восьмое чудо света в более или менее нормальный вид. Уже 13 ноября 1941 года комната демонстрировалась в одном из помещений Королевского замка высшим чинам рейха. Затем реставрацию продолжили.

В феврале 1944 года в замке произошёл пожар. Янтарная комната слегка пострадала. Альфред Роде немедленно упаковал её в ящики и от греха подальше отправил в один из многочисленных подвалов Кёнигсбергского замка. С тех пор «солнечный камень» не видел никто.

Сначала Роде говорил, что комната сгорела во время массированных бомбёжек американо-британской авиации в августе 1944 года. Потом утверждал, что пожар уничтожил комнату во время штурма города советскими войсками. И в том и в другом случае он лукавил. Во-первых, подвалы Королевского замка расположены глубоко под землёй и имеют толстые стены: никакой огонь не мог проникнуть сквозь них. Во-вторых, пламя не в силах уничтожить полностью детали крепежа панелей. В-третьих, имеются документы, написанные рукой самого Роде. Например, 2 сентября 1944 года после бомбардировок союзников директор музея докладывал: «Янтарная комната, за исключением цокольных панелей, цела и невредима». Сотрудник ведомства по охране памятников Герхард Штраус свидетельствует о том же: «В замке я встретил своего коллегу доктора Роде. Я узнал от него, что Янтарная комната в подвале уцелела. Сейчас её вынесли во двор, и доктор Роде раздумывал, куда её перепрятать. Остановились на подвальном помещении в северной части замка». А после взятия Кёнигсберга в показаниях советскому коменданту Альфред Роде говорил следующее: «В последнее время имущество Янтарной комнаты было упаковано в ящики и размещено в северном крыле Кёнигсбергского замка, где сохранялось до 5 апреля 1945 года». О дальнейшей судьбе сокровища германский искусствовед умолчал.

Но ясно главное: комната уцелела. Была ли она вывезена из Кёнигсберга или оставлена в городе — неизвестно. Существует огромное количество версий по поводу её местонахождения.

Морская. Как ни странно, в конце войны соотношение сил на Балтийском море было не в пользу Советского Союза. Рейх воспользовался данным преимуществом. Порты Пиллау и Данциг работали с полной нагрузкой. Свободное пространство на кораблях заполнялось тюками, коробками, железными и деревянными ящиками, в которых находилось всё: от столового серебра до уникальных произведений искусства и секретных архивов.

С наступлением мира специальными отрядами проводились судоподъёмные работы по всему Балтийскому побережью. За счёт «выловленных» судов советский флот увеличился чуть ли не вдвое. Вот что интригует — в отчётах совершенно отсутствуют сведения о характере грузов, поднятых вместе с кораблями. Также следует отметить, что суда, затонувшие на значительном расстоянии от берега, практически не обследовались. А в 1956 году судоподъёмные работы вообще прекратили… Таким образом, мы не знаем, что было обнаружено в кораблях, вытащенных на берег, и что до сих пор лежит на дне моря.

При разработке морской версии мысли искателей Янтарной комнаты прежде всего направлены к гиганту германского флота — транспорту «Вильгельм Густлофф», который 30 января 1945 года был торпедирован экипажем подводной лодки С-13 под командованием Александра Маринеско. Судно затонуло в 20 милях от берега. На современных навигационных картах Гданьского морского пароходства оно значится как «навигационное препятствие № 73».

«Вильгельм Густлофф» имел девять палуб, огромное количество кают, два театра, танцплощадку, бассейн, гимнастический зал, зимний сад — достаточно площадей, чтобы разместить награбленное. Но, судя по всему, Янтарной комнате места на судне не нашлось. В немецких архивах обнаружена вся документация по последнему рейсу «Вильгельма Густлоффа» — поимённые списки, перечень грузов. Янтарная комната нигде не указана. Да и согласно свидетельству Альфреда Роде, последний раз её видели 5 апреля 1945 года, то есть уже после гибели «Густлоффа». С другой стороны, этому утверждению не стоит доверять: вполне возможно, что Роде направил по ложному следу.

Сторонники версии вывоза комнаты на «Вильгельме Густлоффе» ссылаются на показания гауляйтера Восточной Пруссии Эриха Коха. Действительно, он упомянул во время допроса название транспорта. Но здесь надо вспомнить любопытный факт, обнаруженный в архивах. 30 января 1945 года у одного из пирсов кёнигсбергского порта стояло ещё одно судно под названием «Вильгельм Густлофф». Ледокол отбуксировал этот пароход в Пиллау, откуда он ушёл на Запад, и затем след его затерялся. Может, именно этот «Густлофф» имел в виду хитрый Эрих Кох? Может, именно это судно приняло на борт драгоценный груз, который в гитлеровской Германии оценивали в миллион марок? Увы, ни положительного, ни отрицательного ответа на поставленные вопросы нет. Есть предположения, что Янтарную комнату переправили за океан или в укромный уголок Европы на подводной лодке. Однако погрузить и разместить восемнадцать крупных ящиков в столь ограниченном пространстве практически невозможно!

Подземная версия. В своё время в Калининграде (бывшем Кёнигсберге) на месте немецкого универмага «Кепа» построили швейную фабрику. Однажды гружёный самосвал с трудом разворачивался во дворе предприятия. Вдруг машина стала оседать задним колесом, которое в конце концов повисло над огромной ямой, образовавшейся в результате оседания грунта. Было ясно, что здесь, под землёй, находится значительных размеров пустота. По российской беспечности данному обстоятельству не придали значения. Яму заделали и забыли о ней.

Таких подземелий в Калининграде великое множество. С рыцарских времён на глубине 10–15 метров в изобилии сохранились всевозможные переходы, залы… Подобные «подвалы» имеются во всех районах города. К тому же 700 лет спустя потомки ливонских рыцарей понастроили примерно такое же количество бункеров. До сих пор не найдены схемы ни старого города, ни подземных коммуникаций, созданных в период войны. А Янтарная комната может находиться в любом из калининградских подземелий. Но проникнуть под город почти невозможно. На этих самых пустотах возведены современные здания, в том числе — и на месте разрушенного Королевского замка. Правда, местный историк Сергей Трифонов полагает, что все подземелья старого города соединены между собой. Поэтому надо спуститься в одном доступном месте и пройти по всему лабиринту — мероприятие опасное и дорогое. К тому же нужно иметь план, на котором обозначена подземная дорога. А его нет!

В Европе различных средневековых подземелий, штолен, туннелей тоже хватает. К тому же во время войны специальные немецкие строительные бригады оборудовали бункеры, предназначенные для хранения произведений искусства. За этим следил сам Мартин Борман.

По сравнению с Германией Чехию и Словакию довольно редко называют возможным убежищем Янтарной комнаты, хотя там достаточно мест, чтобы скрыть любое количество сокровищ. Возможно, тайник находится в одной из старых штолен. В частности, под «подозрением» находится старая штольня, идущая от городка Горни-Плане к Лисьей горе. Есть предположение, что вход в горную выработку находится за органом местной церкви.

Официальные власти социалистической Чехословакии всегда в самой категорической форме отвергали утверждения о нахождении сокрытых ценностей на территории страны. Однажды чешские поисковики заявили об имеющемся у них документе, в котором указано точное месторасположение Янтарной комнаты. Власти отказались обнародовать эти материалы. Вероятно, кто-то был не заинтересован в раскрытии тайны.

Может, этот интересный эпизод кое-что объяснит. В 1939 году лидеров Чешской коммунистической партии Владислава Копршиву и Густава Климента фашисты отправили в концлагерь Дахау. Через год лагерь посетили главный эсэсовец Гиммлер и вождь голландских фашистов Миссаэрт. Они долго беседовали о чём-то с вышеназванными узниками… После войны Копршива возглавил Земской национальный комитет Праги, а затем стал руководителем Министерства безопасности. Климент получил должность главы Министерства тяжёлой промышленности.

Дахау называли лагерем смерти, тем не менее видным коммунистам Копршиве и Клименту удалось в нём выжить. В том же лагере сидели чехи Гоуска и Герольд, которые вместе с другими заключёнными сопровождали какие-то ящики из Берлина в Шумаву. Всех участников данной акции расстреляли, кроме Гоуски и Герольда! А после 1945 года они всплыли в качестве руководителей органов госбезопасности районного уровня.

Однажды Леониду Ильичу Брежневу доложили, что Янтарная комната находится на территории ГДР. Генеральный секретарь попросил проверить информацию. Спецслужбы Восточной Германии отрапортовали, что шедевр из царскосельского дворца находится в Австрии. Затем почему-то быстро изменили свою точку зрения и назвали Швейцарию…

Заморская версия. Более 30 лет немецкий исследователь Георг Штайн искал Янтарную комнату: изучал архивы, разрабатывал версии, встречался с людьми, которые хоть как-то могли приблизить его к разгадке тайны. 20 августа 1987 года Штайна нашли мёртвым в баварском лесу. В полиции констатировали случай самоубийства и быстренько прикрыли дело. Однако факты говорят о другом: на теле обнаружены многочисленные раны, рядом с трупом лежали ножницы, скальпель, ножи — вероятно, Штайна пытали. Удивителен и способ самоубийства: чистокровный немец сделал себе японское харакири… После гибели исследователя в его вещах обнаружили записку: «Я нашёл новый след, я подошёл к тайне почти вплотную». А незадолго до смерти он сказал знакомому священнику из Нижней Баварии: «Искать в Европе больше не имеет смысла, всё давно в Америке».

Путей в Америку для Янтарной комнаты имелось немало. Ящики с панелями могли быть вывезены в глубь Германии и спрятаны в соляной шахте Грасслебен, которая находится неподалёку от Хельмштета. Американцы очень интересовались этим объектом. Инспектор Крюгер сообщал в Главное управление надзора за безопасностью горных работ: «Никакая другая шахта так не интересовала американцев, как грасслебенская. Надземные сооружения были окружены танками, вход в шахту был запрещён даже руководству предприятия». Так что янки спокойно обследовали содержимое шахты, куда, спасая от бомбёжек, свозились художественные ценности из берлинских музеев. Из рассекреченных документов стало известно, что из 6800 грасслебенских ящиков более половины было вскрыто и опустошено. Вероятно, в этом импровизированном хранилище находились также архивные документы, указывающие путь к другим тайникам, — в одном из них могла находиться Янтарная комната.

Ещё побывали вездесущие американцы в Тюрингии, в рудниках Меркеса, где также располагались фонды музеев Берлина. Солдаты США переправили ценности в здание Германского имперского банка. И хотя охрана была усилена, по дороге загадочным образом бесследно исчезли три машины, гружённые ящиками. На последних значилось: «Кёнигсбергская гидротехническая служба», рядом находилась метка в виде красной точки. По ряду данных именно так обозначили ящики с янтарными панелями.

Между Арнштадтом и Ордруфом фашисты оборудовали тайник. В марте 1945 года туда свозилось огромное количество награбленных на Востоке произведений искусства. После оккупации Германии генерал Эйзенхауэр инспектировал данную территорию: посетил лагерь военнопленных и хранилище с музейными ценностями. Через несколько недель американцы передали этот район советской военной администрации, оставив подземелья совершенно пустыми! Имеются соответствующие кадры кинохроники…

Все эти и другие факты навели ещё одного исследователя — жителя ГДР Пауля Энке на мысль о том, что Янтарная комната давно найдена. Если не сразу после войны, то в последующие годы. Затем её просто продали за океан.

Следует отметить, что Пауль Энке тоже умер внезапно. Поговаривали об отравлении.

Не раз в печати метались молнии против Советского государства: дескать, оно устранилось от поиска Янтарной комнаты. Это не так. Поиск украденного произведения искусства начался ещё в 1945 году в Кёнигсберге. Затем была создана государственная комиссия, которая из-за отсутствия результатов официально прекратила своё существование в 1984 году. Однако компетентные органы продолжали заниматься поиском. Особенно оживилась работа в 1990-х годах, когда вновь в прессе замелькали сообщения о подземельях с сокровищами. Тогдашний министр обороны Шапошников поручил заниматься Янтарной комнатой первому заместителю начальника ГРУ генерал-полковнику Юрию Гусеву, с ним неоднократно встречался журналист Сергей Турченко. Разведчик всегда уходил от вопроса о местонахождении Янтарной комнаты, но во время последней встречи вдруг признался: «Допустим, я знаю, где находится Янтарная комната и другие ценности. Но силы, скрывающие эту тайну, таковы, что, расскажи я об этом, через неделю ни вас, ни меня в живых не будет». Через несколько дней Гусев погиб в автомобильной катастрофе…