ПЯТЬ ВЕКОВ ЗЕЛЕЙНОГО ДЕЛА

Применение пороха и появление огнестрельного оружия на Руси связано с именем Дмитрия Донского. Дмитрий стал великим князем всего одиннадцати лет от роду и с первого до последнего дня провел свое княжение в походах и битвах. Двенадцати лет он «взял свою волю» над князем ростовским, затем усмирил князей суздальского, галицкого, тверского, воевал с Литвой и Рязанью. Таков был этот воинственный князь, и не удивительно, что именно при нем, внимательно следившем за всеми новинками воинского искусства и заботившемся о мощи своего государства, впервые появилось у нас огнестрельное оружие, всего несколькими годами ранее ставшее известным в Европе.

8 сентября 1380 года произошла одна из величайших битв в истории русского народа. Впервые за полтораста лет тяжкого иноземного ига русская рать во главе с Дмитрием, ставшим после этого дня Донским, открыто, лицом к лицу встретилась на Куликовском поле с огромными татарскими полчищами. Нет нужды рассказывать о событиях этого дня — они известны каждому. Татары были разбиты, но победа далась дорогой ценой. Из полутораста тысяч русских воинов остались в живых только сорок тысяч. «Была на Руси радость великая, но была и печаль большая по убитых от Мамая на Дону. Оскудела совершенно вся земля Русская воеводами и слугами и всяким воинством, и от этого был страх большой по всей земле Русской».

Это оскудение дало татарам возможность нанести вскоре ответный удар. Через два года после битвы на Дону новый властелин Золотой Орды хан Тохтамыш тайком собрал несметное войско и неожиданно появился у стен Москвы. Великий князь вынужден был спешно уехать в Кострому собирать полки. 24 августа 1382 года Тохтамыш начал штурм Кремля. «Татары пускали стрелы, как дождь, — пишет известный историк С. Соловьев,— стреляли без промаха, и много падало осажденных в городе и на стенных забралах; неприятель поделал уже лестницы и лез на стены; но горожане лили на него из котлов горячую воду, кидали камни, стреляли из самострелов, пороков, тюфяков и пушек, которые здесь в первый раз упоминаются».

Вот при каких обстоятельствах впервые были применены на Руси порох и огнестрельное оружие. Ведь тюфяками тогда называли ружья или пушки. Один из самых первых русских тюфяков хранится в Артиллерийском музее в Ленинграде. Посмотрите на него с уважением— шестьсот лет назад он помогал оборонять нашу столицу от полного уничтожения.

Слово «тюфяк», или «тюфенг» (по-турецки «ружье»), восточного происхождения. Может быть, огнестрельное оружие и порох пришли к нам, минуя Европу, непосредственно с Востока, от арабов через турок и татар?

Вначале порох привозился от иноземцев, но очень скоро его стали делать на Руси. Спустя немного лет после смерти Донского, «зелье» в Москве производилось в таком количестве, что послужило причиной знаменитого порохового пожара, от которого в 1422 году выгорела вся столица.

Мощный толчок выделка пороха получила при Иване Грозном. Всю свою энергию в первый период царствования Иван IV направил на подготовку к войне с Казанским ханством. Это сильное государство было тогда самым могущественным и опасным врагом Руси. Снова, как встарь, Москва была вынуждена платить дань татарам, и снова она собирала силы, чтобы раз и навсегда избавиться от тягостной зависимости. Иван Грозный обложил города и монастыри селитряной повинностью. Со всех концов царства в столицу тянулись подводы с порохом. В Новгороде, например, каждые «шесть попов должны были внести по «две гривенки» зелья.

К 1547 году в Москве были накоплены огромные количества пороха, но не ему было суждено решить участь Казани: сильнейший пожар, охвативший столицу, уничтожил собранные по крупицам с превеликим трудом многопудовые запасы. Пожар был ужасен. «Огонь лился рекою,— пишет Карамзин,— и скоро вспыхнул Кремль, Китай-город, Большой посад... Треск огня и вопль людей от времени до времени был заглушаем взрывами пороха, хранившегося в Кремле и других частях города».

Лишь через пять лет запасы пороха были восстановлены и приумножены. И они понадобились в борьбе с Казанью в полной мере. Полтораста тяжелых орудий в течение «шести седьмиц дней» громили мощные стены крепости.

«Бысть сеча зла и ужасна,— повествует летопись,— и грому силну бывшу от пушечного бою и от звуку и вопу от обоих людей и от трескот оружий, и от множества огня и дымного курения и сгустившуся дыму и покры дым град и люди».

Тогда же, в сентябре 1552 года, были сделаны знаменитые минные подкопы под стены Казани, решившие судьбу города. Летописи сообщают, что Иван Грозный призвал к себе «немчина, именуемого Размысла, хитра, навычна градского разорению», и приказал ему «подкоп под град учинити». Первая мина была подведена под тайник, из которого казанцы добывали себе воду. В подкоп было поставлено одиннадцать бочек пороха.

30 сентября с помощью второй мины были взорваны Арские ворота. Но окончательно решил дело третий, самый мощный подкоп, в который было заложено сорок восемь бочек — около трех тонн — пороха. Во время молебствия «сильный гром грянул и велии земля дрогну и потресеся». И увидел царь «градскую стену подкопом вырвану, и страшна убозрением земля, яко тма, являвшеся и на великую высогу всходяще и многие бревна и людей на высоту взметающе поганых».

Неслыханные дотоле Езрывы, принесшие гибель Казанскому ханству, надолго запечатлелись в памяти народа, и эхо от них отразилось во многих произведениях искусства. В те времена на Руси не знали еще монументов, мемориальных досок и триумфальных арок и в качестве памятников выдающимся событиям воздвигали церкви. Для увековечивания победы над Казанью тоже был построен собор — «Покровский храм что на рву». Его воздвигли зодчие Барма и Постник на Троицкой площади близ Московского Кремля. Восемь церквей, символизирующих восемь решающих дней битвы за Казань, окружили девятую, центральную, образуя ансамбль неповторимой красоты. Великолепие этого удивительного собора, переименованного впоследствии в храм Василия Блаженного, настолько украсило Троицкую площадь, что за ней постепенно утвердилось новое название — Красная.

Победа над Казанью открыла Руси дорогу на юг и восток, а позднее освободила руки и для ведения активной политики на западе. Уже через два года после падения Казани порох принес русским победу над Астраханским ханством, и вся Волга оказалась во власти России. В 1582 году пищали помогли немногочисленному отряду Ермака овладеть Сибирью. Сотни пушек участвовали в войне с Ливонским орденом за выход к Балтийскому морю. Порох же помог оборонить столицу во время последнего в нашей истории нашествия крымского хана на Москву в 1591 году. Залпы русских пушек гремели беспрерывно, не только днем, но и ночью. Устрашенные столь внушительной огневой мощью, татары отступили и никогда уже более не возвращались к стенам Москвы.

Выделка пороха продолжала быстро возрастать. Около 1577 года был основан Пушкарский приказ, взявший на себя управление и пороховым делом. В начале XVII века появляются первые рукописные переводные книги по военному искусству, в которых встречаются сведения и о пороходелии. Наиболее известные из них — «Воинская книга», «Устав ратных, пушечных и других дел», «Книга об огненных хитростях». В «Воинской книге» приведены разнообразные «указы», касающиеся порохового дела, например: «Наук, как опознати, которое уголье к зелейному делу лучше есть», «Прямой и достаточный наук, как доброе пищальное зелье делать», «Наук, как порченое зелие свежить и перекручивать», «Иной наук, как доброе зелие делати».

В «Уставе ратных, пушечных и других дел», составленном Онисимом Михайловым, встречается несколько интересных рецептов пороха, фейерверков, огненных ядер и даже фитиля: «Наука, как делать бегучий огонь на верьве».

Значительных масштабов достигло пороходелие в царствование Алексея Михайловича. Россия в те годы была настолько богата зельем, что его свободно продавали в лавках. Это послужило причиной очередного большого московского пожара 1660 года, во время которого погибло триста человек. Чужеземные гости дивились обилию пороха и разнообразию огнестрельного оружия в Московии.

Несмотря на большие успехи отечественного пороходелия, Москва не переставала внимательно следить за зарубежными новинками в воинском искусстве. Именно с этой целью был послан за границу «иноземец Иван Гебдон». Гебдону предписывалось приискать и привезти «в Московское государство из немецких земель инженеров самых добрых, гранатных мастеров, которые составляют составы как стреляти из пороховых пушек и чтоб пикарды пруткие составливали, також и под корабли приверчивать умели в воде... Алхимиков самых ученых, ратные книги, по которым всякие огненные хитрости делать, мастеров, чтоб по тем книгам всякие составы составливати и делать, мастеров пушечных и мушкетных, чтоб мельницами порох делать, образцов, каковы в цесареве и иных немецких землях пушечные дворы и какие где бывают пушечные запасы». Кроме того, Гебдону предписывалось «исподволь» купить за границей ни много ни мало как двадцать тысяч пудов пороха.

Техника изготовления пороха была довольно сложна. Сначала тщательно измельчали селитру, уголь и серу в так называемых толчеях или бегунах. Бегуны — это своего рода жернова, отсюда и название пороховых заводов — мельницы. Бегуны приводились в движение лошадьми или водой, поэтому заводы, как и мельницы, чаще всего строились на реках.

После измельчения составные части пороха смешивали и перетирали на тех же бегунах. Ценою бесчисленного количества жизней люди узнали, что смесь надо перетирать влажной, чтобы она не взрывалась, не пылила и чтобы порох получался в виде твердых «лепешек». Лепешку подвергали «кручению» — разбивали ее на куски. Кручение, или «зернение», пороха — очень важная операция, потому что хороший порох хоть и называется «порохом» — «порошком», но на самом деле должен состоять из твердых прочных зерен. Дело в том, что пороховая пыль—«мякоть» — сгорает слишком быстро, что может привести к разрыву пушечного ствола. Кроме того, мякоть легко отсыревает. Зерна же сгорают относительно медленно, и эта постепенность горения обеспечивает пороху большую метательную силу.

Для кручения пороховой лепешки применялись горизонтальные решета из свиной кожи, в которые помещались свинцовые кружки или шары. При трясении решета лепешка разбивалась шарами, и измельченный порох проваливался сквозь решетку. Довольно часто приходилось вновь перерабатывать старый лежалый порох. Такое обновление старого пороха называлось «перекручиванием».

Затем порох рассеивали, или, как говорили раньше, «разымали»: мелочь (пороховую мякоть) снова направляли на бегуны, а зерна сушили в специальных «сушильных избах», а то и просто в банях. Высушенные зерна обычно полировали, чтобы они были гладкими, без острых углов. Для этого порох трясли некоторое время на ситах, чтобы зерна терлись друг о друга. Готовый порох укупоривался в дубовые бочки.

Так или почти так делался порох и в России и в других странах в течение многих веков.

Действовали пороховые заводы обычно в «талое время» — весной, летом, осенью, так как зимой увлажненная пороховая смесь замерзала и при кручении рассыпалась в порошок, в непригодную мякоть. Работа шла только в светлое время суток, потому что об освещении лучиной или свечами в пороховом деле не могло быть и речи. Вообще, производство пороха было чрезвычайно опасным. Например, «при постепенном устроении Охтенского завода взрывы были безпрестанные». Они были «безпрестанные» в такой мере, что пришлось срочно выстроить церковь и «определить священника с причтом за дальностью таковых, потому что при взрывах людей убивало и опаляло». На больницу и разработку мер безопасности денег, естественно, не нашлось. Спасение душ обходилось явно дешевле...

С 1720 по 1872 год на Охтенском заводе произошло 92 взрыва. Один из них (1858 года) был особенно тяжелым. Было убито и ранено восемьдесят пять человек. Некоторые были выброшены в реку и разорваны на части. Взрыв слышали даже в Кронштадте, за тридцать пять верст от завода. В зданиях Смольного монастыря, в пяти верстах от завода, были выбиты почти . все стекла. Обломки зданий завода находили на расстоянии семи верст от места взрыва.

На частных пороховых предприятиях работать было еще опаснее. Поэтому не удивительно, что крестьяне, приписанные «к смертному делу» и сумевшие уцелеть после очередного сезона, использовали каждую возможность, чтобы удариться в бега. Владельцам заводов приходилось иногда пригонять новую рабочую силу чуть ли не каждый год.

В пороховых рецептах были свои тонкости, которые обычно держались мастерами в секрете. Например, одно время считалось, что самый лучший порох получается, если добавлять при его изготовлении вино. В одном документе (уже петровского времени!) мы читаем: «Велено зелейным мастерам зделать из готовой мякоти 300 пуд самого доброго чистаго пороху с вином для стрельбы...»

Чистоте и качеству исходных продуктов при выделке - пороха уделялось особое внимание. Уголь чаще всего применяли крушиновый. В течение многих сотен лет считалось, что он лучше всего подходит для зелейного дела. Лишь много позднее стали обжигать ольху, липу, орешник и другие мягкие породы дерева. При этом использовались только молодые, здоровые, очищенные от коры ветви.

Месторождения серы в России сначала не были известны, и ее почти всегда покупали за границей. Но наибольшие хлопоты доставляла добыча селитры, или, как ее называли в старину, емчюги. Селитра — основа пороха, его «дух», носитель его взрывчатости. Между тем мир обделен этой солью — ее месторождения почти не встречаются в природе (кроме скромных запасов в Индии). Однако многовековой опыт человечества подсказал выход из положения и позволил найти чрезвычайно своеобразный метод получения этой незаменимой части пороха.

Давно было замечено, что помет животных, особенно навоз, при долгом лежании в тени слегка белеет. Китайцы, по-видимому, первыми нашли, что белый налет на продуктах гниения органических отбросов есть не что иное, как селитра. Сначала «китайский снег» добывали на всякого рода свалках, находили его на скотных дворах и даже соскребывали налет со стен деревенских хижин, построенных из глины и соломы. Позднее стали устраивать специальные селитряные кучи. В них свозили навоз, золу, землю с кладбищ, листву, ботву с огородов, солому, пищевые отбросы. Все это обильно и многократно поливалось мочой и помоями, обносилось высокими заборами для защиты от солнца, покрывалось сверху соломой и оставлялось для созревания.

После созревания «селитряная земля» промывалась теплой водой, для растворения селитры. Полученный щелок упаривался в медных котлах и охлаждался в корытах. При этом на дне вырастали крупные прозрачные шестигранные кристаллы селитры. Полученную соль «литровали» — очищали повторной промывкой.

Селитра неизменно служила объектом пристального изучения лучшими химиками разных времен. В 1748 году Берлинская академия наук объявила даже специальный конкурс на лучшую работу о происхождении и составе селитры. Уведомляя об этом петербургских ученых, Леонард Эйлер писал: «Я сомневаюсь, чтобы кто-нибудь, кроме г. Ломоносова, мог написать об этом лучше, почему и прошу убедить его приняться за работу».

Ломоносов охотно взял на себя этот труд. Важным вкладом в теорию пороходелия была его «Диссертация о рождении и природе селитры», написанная на латинском языке в начале 1749 года. Причина интереса к этому веществу раскрывается Ломоносовым в первой же фразе работы:

«Среди тел, которые химики называют солями, особенно выдается селитра многообразным применением, а особенно изумительным, подражающим молнии действием, которое она производит в огнестрельном порохе... В настоящее время состав и способ рождения этого тела раскрыты и освещены многими весьма точными опытами и наблюдениями героев химии, прославившихся в этом и прошедших веках».

«Диссертация о рождении и природе селитры» является важной вехой не только в истории взрывчатых веществ. От нее ведет начало и физическая химия, и русская научная кристаллография.

Русские пороховщики ощущали недостаток в селитре почти постоянно и охотно покупали ее за границей. В дело шла н английская, и немецкая, и бухарская емчюга. В некоторые годы порох населению продавался только в обмен на селитру.

Качество готового пороха определялось обычно на глаз. Особое внимание знатоки обращали на цвет зелья, на его твердость, сухость, прочность. Порох растирали, нюхали, пробовали на вкус. Опытному человеку такие «анализы» говорили очень многое. Довольно распространена была «проба на бумагу»: порох насыпали на лист бумаги и поджигали. Хороший порох должен был сгорать легко и быстро, не прожигая бумагу и не оставляя на ней темных следов и белых зерен.

Значительно позднее — примерно с XVIII века — появились всякого рода испытательные приборы, например маленькие мортирки, стрелявшие вертикально вверх или под углом 45 градусов. Мортирки заряжались несколькими граммами пороха. По высоте подъема груза или дальности полета ядра можно было судить о силе пороха. Золоченые образцы таких приборов хранятся в Ленинградском Эрмитаже.

Новая эпоха русского пороходелия начинается при Петре Первом. Надо ли этому удивляться? Ведь петровское царствование — это непрестанная пушечная канонада. Сначала война с Турцией, походы на юг и взятие Азова. Затем продолжавшаяся почти четверть века Северная война с ее суровыми битвами под Нарвой, Шлиссельбургом, Полтавой и снова под Нарвой, с ее многочисленными морскими сражениями и длительными осадами. Новая война с Турцией, а потом Персидский поход...

Общеизвестно, что в трудные времена Петр приказал перелить церковные колокола на пушки. Но из этих пушек надо было чем-то стрелять. Без столь же решительных мер для подъема пороходелия ни одна из кровавых войн, определявших дальнейшую судьбу России, не могла бы быть выиграна. Окно в Европу надо было прорубать не топором, а порохом. Государственный деятель, совершивший коренные преобразования во всех сферах деятельности и уклада русского государства, должен был совершенно по-новому поставить и пороховое дело.

Одной из величайших заслуг Петра является строительство государственных пороховых заводов. В прежние годы весь порох производился на частных заводах, владельцы которых заключали «уговоры» с правительством. В договорах определялась цена, количество и сроки поставки пороха, а также содержались многочисленные дополнительные условия. Пороховым «уговорщикам» предписывалось содержать заводы «надлежащим добром порятком в твердом основании и производить на тех заводах пороховое дело по голанскому манеру. Порох делать всеконечно сполна, без всякого подлога, как честным и добрым людям надлежит, опасаясь за неисполнение суда и штрафа».

Несмотря на строгость договоров и обещание всевозможных кар за их неисполнение, пороховые уговорщики часто срывали выполнение контрактов. Да и качество пороха с разных небольших «мельниц» оставляло желать много лучшего. Явно ощущалась необходимость в постройке больших образцовых государственных заводов, продукция которых обеспечивала бы армию боеприпасами и служила бы эталоном пороха для всех предприятий страны.

Первый пороховой завод был построен в 1712 году на окраине Петербургской стороны, в районе нынешней Большой Зелениной (Зелейной) улицы. Этот завод просуществовал 90 лет. В 1802 году, когда его близость стала опасной для разросшейся столицы, завод закрыли.

При Петре же был основан и значительно более крупный Охтенский завод, который на протяжении двух веков неизменно был передовым бастионом, творческой лабораторией и кузницей кадров русского пороходелия.

Письменного указа Петра об основании завода не сохранилось. По-видимому, в июне 1715 года он отдал об этом устное распоряжение, которое начало спешно выполняться. Надзор за строительством пороховых заводов Петр поручил своему ближайшему сподвижнику генерал-фельдцехмейстеру Якову Брюсу. Этот выбор был не случаен. Брюс, командующий русской артиллерией, был более других заинтересован в снабжении армии порохом. Но, кроме того, Брюс еще и возглавлял Берг-коллегию, другими словами, был министром промышленности и горного дела. Сверх всего, Брюс был образованнейшим человеком, незаурядным ученым, организатором учебных заведений, руководителем русского книгопечатания, известным астрономом. Знаменитый «Брюсов календарь» переиздавался в течение Двух столетий десятки раз. Гордый потомок шотландцев отличался неподкупностью и преданностью. После смерти Петра он ушел с государственной службы.

3 июля 1715 года Брюс направил князю Меншикову следующее официальное «доношение»:

«Его светлости римского и российского государств ижорскому князь Александру Даниловичу Меншикову, Его Царского Величества высокоповелительному гене-ралу-фельдмаршалу, генерал-губернатору, верховному тайному советнику и кавалеру св. апостола Андрея и Белого слона и иных многих орденов.

Его Царское Величество указал завесть и сделать на реках на большой и малой Охте пороховые мельницы на порогах и надлежит тамо того дела мастеровым людям построить дворы, которых надобно человек на 60, а тем дворам быть от тех мельниц в расстоянии для огненного спасения в саженях 200 и ваша светлость об отводе к тем пороховым заводам земли и мастеровым людям на то число дворов и под огороды и на выгон скотины что повелите».

Пороховые мельницы начали строиться «на правой стороне Большой реки Охты, где прежде сего бывали старые швецкие кирпишные заводы».

Благодаря быстрым и решительным мерам Петра, Россия, несмотря на непрерывные войны, не знала нужды в порохе. Датский посол в Петербурге Юль отмечал в своих записках: «В России порохом дорожат не более, чем песком, и вряд ли найдешь в Европе государство, где бы его изготовляли в таком количестве и где бы по качеству и силе он мог сравниться со здешним».

Чтобы лучше уяснить задачи, стоящие перед пороходелием, царь лично изучил его во всех подробностях. Немного можно было найти в России химиков и артиллеристов, знавших лучше царя, как делается добрый порох. Один из соратников Петра пишет, что царь «в пушечной пальбе и в метании бомб был совершенен, також в знании наук Инженерной, Артилерной, Минерной, Архитектурной, Механической, Химической, Физической, Медицины, Горной, установления и варения добрых смол...»

Сохранилось множество свидетельств личного интереса державного преобразователя к пороходелию. В одном из писем он пишет адмиралу Кикину: «Да пришли Сюда с нарочным книжку об огнестрельных всяких составов, о селитре, порохе, и о протчем, на русском языке, которая величиной с полдесть, толщиной пальца на два, поволочена зеленою кожею».

Профессор П. М. Лукьянов, известный историк химической промышленности России, нашел собственноручные записи Петра, в которых царь приводит различные рецепты фейерверков.

При Петре Первом пиротехническое искусство приобрело грандиозный, по-настоящему «петровский» размах. Пороха на это не жалели. Тот же датский посол Юль завистливо писал: «Трудно себе представить, какая масса пороху исстреливается за пирами и увеселениями, при получении радостных вестей, на торжествах и салютах...»

Фейерверки устраивались обычно с большой пышностью. На них приглашались видные вельможи и иностранные дипломаты. Во время фейерверков выпускались иногда десятки тысяч ракет, на которые затрачивались сотни и тысячи пудов пороха. С помощью разноцветных огней показывались различные аллегорические изображения, поражавшие и восхищавшие гостей. Например, во время «фейерверка по Полтавской баталии, бывшего в Москве в 1710 году в 1 день Генваря» было показано: «Гора каменная, являющая Швецкое государство; леф, выходящий из оной горы, являл армию шведскую; столп с короною, являя государство Польское, к которому приближился леф и оной нагнул, являя победу над тем государством... Другой столб с короною, являющий государство Российское, к которому лев приближился с таким же намерением, как к первому; потом явился орел для защищения оного столпа, являющий армию российскую и оного льва перуном или огненными стрелами рас-шип с великим громом...»

Подготовка таких фейерверков требовала большого Искусства как в техническом отношении (изготовление различных разноцветных огней, ракет, шутих, колес, свеч), так и в художественном. Поэтому их организация поручалась крупным специалистам. С 1752 по 1755 год в подготовке иллюминаций и фейерверков активное участие принимал Михаил Васильевич Ломоносов.

Нельзя сказать, чтобы Ломоносов занимался устройством фейерверков «и писанием стихов к ним» очень охотно. В отличие, например, от академика Штелина, который специально занимался одними только фейерверками, посвятив им полвека труда, Ломоносов имел перед собой куда более серьезные задачи. Поэтому в марте 1755 года он подал в канцелярию Академии рапорт:

«Его высокоблагородие г. надворный советник Штелин неоднократно жаловался, что я у него должность отнимаю, делаю проекты к иллюминациям и фейерверкам; а я то чинил по ордерам канцелярии Академии Наук. А чтобы упомянутый г. надворный советник Штелин не имел причин впредь на меня жаловаться, то канцелярию Академии Наук прошу, чтобы меня впредь от того уволила, что я сверх моей профессии и без того много имею».

Однако Ломоносов не теряет интереса к огненному делу, и в следующем, 1756 году записывает: «Ныне лаборатор Климентьев под моим смотрением изыскивает по моему указанию, как бы сделать для фейерверков верховые зеленые звездки».

Искусство фейерверка и впоследствии не забывалось в России. Хотя устройство больших пиротехнических представлений и салютов является обычно привилегией артиллеристов, нет у пороха более радостной, более мирной и более светлой профессии, чем волшебная магия огненных узоров. Ничто более не может придать торжественности любому празднику и праздничности — любому торжеству, чем нарядный сверкающий фейерверк. Кто не любит следить, как в темно-синем небе вдруг появляются причудливые сплетения разноцветных молний, мгновенно исчезающие и потому еще более прекрасные? Гремят орудия, многолюдные толпы восторженно приветствуют каждый залп, дымовая паутина ракетных следов тает в воздухе... Это действительно прекрасное зрелище!

Производство пороха оставалось предметом серьезного внимания правительства и после Петра Первого. Созданное им государственное пороходелие продолжало уверенно набирать силы.

Производство пороха на частных заводах постепенно сокращалось и примерно с 1825 года было полностью остановлено. Весь русский порох получался практически на трех крупных государственных заводах — Охтенском, Шосткинском (близ Чернигова) и Казанском. Разрешение открыть частные пороховые заводы было возобновлено лишь в 1876 году.