Кёльн, 20 января. «Достопочтенный» Йозеф Дюмон предоставляет анониму, который не им оплачивается, а его оплачивает и который в обращениях под редакционной чертой обрабатывает первичных избирателей, выступить со следующим внушением по адресу «Neue Rheinische Zeitung»:

««Neue Rheinische Zeitung», органу демократии, угодно было обратить внимание на заметки, опубликованные в нашей газете под заглавием «К первичным избирателям», и указать, что они заимствованы из «Neue Preu-sische Zeitung».

В ответ на эту ложь мы заявляем, что эти заметки оплачиваются как объявления, что они, за исключением первой, заимствованной из «Рагlaments-Correspondenz», написаны в Кёльне, и автор их до сих пор не только не читал «Neue Preusische Zeitung», но и не видал ее».

Мы понимаем, как важно для Монтескьё LVI закрепить свое право собственности. Мы понимаем также, как важно для г-на Дюмона заявление, что он «получает плату» даже за листовки и объявления, которые он набирает, печатает и распространяет в интересах своего собственного класса, буржуазии.

Что касается анонима, то ему известна французская пословица: «Les beaux esprits se rencontrent» {«Великие умы сходятся». Ред.}. He его вина, если произведения его собственного ума как две капли воды похожи на рассуждения «Neue Preusische Zeitung» и «Прусских союзов»[169].

Мы никогда не читали его объявлений в «Kolnische Zeitung», а только бегло просматривали выходящие из дюмоновской типографии листовки, которые присылались к нам со всех сторон. Но теперь, сравнивая их, мы находим, что эта макулатура одновременно играет роль и объявлений и листовок.

Чтобы искупить наше прегрешение перед анонимным Монтескьё LVI, мы наложили на себя тяжкую кару прочесть все его объявления в «Kolnische Zeitung» и представить его духовную частную собственность в качестве «общей собственности» на суд немецкой публики.

Здесь мудрость!

Монтескьё LVI занимается преимущественно социальным вопросом. Он нашел «самый легкий, самый простой путь» для его решения и предлагает свои моррисоновские пилюли с самым елейным, наивно-бесстыдным шарлатанским пафосом:

«Но самый легкий, самый простой путь для этого» (т. е. для решения социального вопроса), «это — принять октроированную 5 декабря прошлого года конституцию, пересмотреть ее, затем заставить всех присягнуть ей и, таким образом, придать ей силу. Это для нас единственный путь к спасению… Следовательно, тот, кто от всего сердца сочувствует страданиям своих бедных братьев, кто хочет накормить голодных и одеть нагих, — одним словом, тот, кто хочет разрешить социальный вопрос, — пусть не выбирает тех, кто высказывается против конституции» (Монтескьё LVI).

Голосуйте за Бранденбурга — Мантёйфеля — Ладенберга, и социальный вопрос будет решен «самым простым» и «самым легким путем»! Голосуйте за Дюмона, Кампгаузена, Витгенштейна или даже за dii minorum gentium {буквально: «младших богов»; в переносном смысле: «второразрядных величин». Ред.}, вроде Компеса, Мевиссена и др., и социальный вопрос будет решен! «Социальный вопрос» за один голос! Кто «хочет накормить голодных и одеть нагих», пусть голосует за Ганземана и Штуппа! За каждый голос — одним социальным вопросом меньше! Принятие октроированной конституции — voila la solution du probleme social! {вот решение социального вопроса! Ред.}

Ни минуты не сомневаемся, что не только Монтескьё LVI, но и его патроны в «Союзе граждан»[170] не будут ждать принятия, пересмотра[171], присяги и утверждения октроированной конституции, чтобы «накормить голодных и одеть нагих». Для этого уже приняты меры.

Вот уже несколько недель, как здесь распространяются циркуляры, в которых капиталисты уведомляют мастеров-ремесленников, лавочников и т. д., что, принимая во внимание теперешнее положение дел, а также и то, что кредит стал возрождаться, процент по займам из филантропических соображений повышается с 4 до 5. —Первое решение социального вопроса!

Здешний муниципальный совет составил в том же духе «рабочую книжку» для несчастных, которые умирают с голоду — или вынуждены продавать городу свои рабочие руки (ср. № 187 «Neue Rheinische Zeitung»). Читатель, может быть, помнит, что в этой октроированной рабочим хартии сказано, что лишившийся работы рабочий отдается, согласно договору, под надзор полиции. — Второе решение социального вопроса!

В Кёльне муниципальный совет вскоре после мартовских событий основал столовую, недорогую, хорошо обставленную, с прекрасными, теплыми комнатами и т. д. После провозглашения октроированной конституции вместо этого помещения под столовую было отведено другое, находящееся в ведении управления богоугодными заведениями, — помещение, где не топят, где не хватает посуды, где не разрешается тут же, на месте, есть, а кварта какой-то похлебки продается за 8 пфеннигов. — Третье решение социального вопроса!

В Вене рабочие, пока город был в их руках, охраняли банк, дома и богатства бежавших буржуа. После своего возвращения те же самые буржуа донесли на этих «разбойников» Виндишгрецу, требуя, чтобы они были повешены. Безработные, обращавшиеся в муниципальный совет, были отправлены в армию, выступающую против Венгрии. — Четвертое решение социального вопроса!

В Бреславле {Польское название: Вроцлав. Ред.} муниципальный совет и правительство спокойно бросили в жертву холере несчастных, которые должны были искать убежища в богадельне, лишив их физически необходимых средств существования, и только тогда обратили внимание на жертв своей жестокой благотворительности, когда эпидемия стала угрожать им самим. — Пятое решение социального вопроса!

В берлинском союзе «с богом за короля и отечество» один из друзей октроированной конституции выразил свою досаду по поводу того, что для соблюдения своих интересов и проведения в жизнь своих планов все еще приходится заигрывать с «пролетариатом».

Вот в чем разгадка «решения социального вопроса»!

«Прусские шпионы потому так и опасны, что им никогда но платят, — они всегда лишь надеются получить плату», — говорит наш друг Гейне. А прусские буржуа потому так и опасны, что они никогда не платят, а всегда лишь обещают платить.

Английские и французские буржуа позволяют себе в дни выборов расходовать много денег. Их приемы подкупа общеизвестны. Прусские буржуа — «о, это преумнейшие люди!» Слишком добродетельные и солидные, чтобы раскошеливаться, они расплачиваются «решением социального вопроса». Это ведь ничего не стоит! Однако Монтескьё LVI платит, по крайней мере, как официально заверяет Дюмон, то, что причитается за объявления в «Kolnische Zeitung» и в придачу — уже gratis {даром. Ред.} — преподносит решение «социального вопроса».

Практическая часть petites oeuvres {миниатюрных творений. Ред.} нашего Монтескьё сводится, таким образом, к следующему: Голосуйте за Бранденбурга — Мантёйфеля — Ладенберга! Избирайте Кампгаузена — Ганземана! Пошлите нас в Берлин, дайте нашим людям прежде всего утвердиться там! В этом решение социального вопроса!

Бессмертный Ганземан решил этот вопрос. Сперва восстановление порядка, дабы можно было восстановить кредит. Затем, как в 1844 г., когда «Моим дорогим силезским ткачам нужно и должно было помочь», — порох и свинец для решения «социального вопроса»!

Голосуйте поэтому за друзей октроированной конституции!

Но Монтескьё LVI принимает октроированную конституцию только для того, чтобы ее можно было вслед за тем пересмотреть и присягнуть ей.

Милейший Монтескьё! Раз ты принял конституцию, ты будешь ее пересматривать, лишь исходя из ее собственных основ, т. е. ты будешь ее пересматривать лишь постольку, поскольку это будет угодно королю и второй палате, состоящей из захолустных юнкеров, финансовых баронов, высших чиновников и попов. Этот единственно возможный пересмотр предусмотрительно указан уже в самой октроированной конституции. Он заключается в отказе от конституционной системы и в восстановлении старого христианско-германского сословного строя.

Это единственно возможный и единственно дозволенный пересмотр после принятия октроированной конституции, с чем не может не согласиться проницательный Монтескьё.

Практическая часть petites oeuvres Монтескьё LVI сводится, таким образом, к следующему: Голосуйте за Ганземана — Кампгаузена! Голосуйте за Дюмона — Штуппа! Голосуйте за Бранденбурга — Мантёйфеля! Примите октроированную конституцию! Выбирайте выборщиков, которые принимают октроированную конституцию! И все это под предлогом решения «социального вопроса».

Да и на кой черт нам предлог, раз речь идет об октроированной конституции.

Однако наш Монтескьё, разумеется, предпослал своему практическому наставлению, как разрешить «социальный вопрос», т. е. основной сути своего гигантского труда, также и теоретическую часть. Рассмотрим же эту теоретическую часть.

Глубокомысленный философ сперва объясняет, что такое «социальные вопросы».

«Итак, что же такое, в сущности, социальный вопрос?

Человек должен и хочет жить.

Чтобы жить, человеку нужны жилище, одежда, пища.

Жилище и одежду природа совершенно не производит, пища в диком состоянии растет весьма редко и далеко не в достаточном количестве.

Поэтому человек сам должен заботиться об удовлетворении этих потребностей.

Это достигается трудом.

Поэтому труд есть первое условие нашей жизни — без труда мы не можем жить.

У первобытных народов каждый сам строил себе хижину, сам изготовлял себе одежду из звериных шкур, сам собирал себе плоды для еды. Таково было первобытное состояние.

Но если человеку ничего не нужно, кроме жилища, одежды, пищи, если он, следовательно, удовлетворяет только свои физические потребности, он стоит на одной ступени с животными. Ибо то же самое делает и животное.

Но человек — существо высшее по сравнению с животным, ему нужно больше для жизни: ему нужны радости, он должен подняться до моральной ценности. А этого он может достигнуть лишь в том случае если он живет в обществе.

Но как только люди стали жить в обществе, условия их жизни совершенно изменились. Они скоро заметили, что работать гораздо легче, когда каждый отдельный человек исполняет только одну определенную работу. И тогда одни стали шить одежду, другие строили дома, третьи заботились о пище, и первые давали вторым то, чего у них не было. Так сами собой образовались различные профессии людей; одни стали охотниками, другие ремесленниками, третьи земледельцами. Но люди и на этом не остановились, ибо человечество должно идти вперед. Люди начали изобретать. Было изобретено прядение и ткачество, научились копать железо, выделывать кожи. Чем больше появлялось изобретений, тем разнообразнее становились ремесла, тем легче становилось земледелие, которому ремесло дало плуг и заступ. Одни области труда помогали другим, все были тесно связаны между собой. Потом стали вступать в общение с соседними народами. У одного народа было то, в чем нуждался другой, — последний же имел то, чего не было у первого. Начался обмен. Так возникла торговля, а с нею новая отрасль человеческой деятельности. Так поднималась культура — с одной ступени на другую. От первых элементарных изобретений через столетия дошли, наконец, до изобретений нашего времени.

Так возникли у людей науки и искусства, и жизнь становилась все богаче, все разнообразнее. Врач лечил больных, священник проповедовал, купец торговал, земледелец обрабатывал поле, садовник разводил цветы, каменщик строил дома, которые столяр снабжал домашней утварью, мельник молол муку, из которой булочник выпекал хлеб. Одно было тесно связано с другим; никто не мог стоять особняком, никто не мог самостоятельно удовлетворять свои потребности.

Таковы общественные отношения.

Они совершенно естественно возникли сами собой. И если вы сегодня произведете революцию, которая разрушит все эти отношения до основания, а завтра вы опять начнете жить сначала, то снова создадутся точно такие мое отношения, какие существуют теперь. В течение тысячелетий так было у всех народов земного шара. И если теперь кто-нибудь проводит различие между рабочими и буржуазией, то это наглая ложь. Мы все работаем, каждый по-своему, каждый по своим силам и способностям. Врач работает, когда посещает больного, музыкант — когда он играет танцующим, купец — когда пишет свои письма. Все работают, каждый на своем месте».

Здесь мудрость! Имеющий уши да слышит!

Итак, что же такое, в сущности, физиологический вопрос?

Каждое физическое тело предполагает известную тяжесть, плотность и т. п. Каждое органическое тело состоит из разного рода составных частей; каждая из них выполняет свою особую функцию, и взаимодействующие органы тесно связаны друг с другом.

«Таковы физиологические отношения».

Монтескьё LVI, этого нельзя отрицать, обладает оригинальным талантом упрощать науку. Пожалуйте патент (без гарантии правительства) для Монтескьё LVI!

Продукты труда производятся только трудом. Без посева нет жатвы, без прядения нет пряжи и т. д.

Европа с восхищением склонится перед великим гением, который здесь, в Кёльне, сам, без всякой помощи «Neue Preusische Zeitung», открыл эти истины.

В процессе труда люди вступают в определенные отношения друг с другом. Происходит разделение труда, более или менее разнообразное. Один печет, другой кует, один мутит [wuhlt], другой ноет [heult][172], Монтескьё LVI пишет и Дюмон печатает. Адам Смит, вот у кого тебе надо учиться!

И эти открытия, что труд и разделение труда являются условиями существования всякого человеческого общества, позволяют Монтескьё LVI заключить, что «различие сословий» соответствует природе, что разница между «буржуазией и пролетариатом» — «наглая ложь», что если бы даже «революция» сегодня разрушила до основания существующие «общественные отношения», то «снова создадутся точно такие же отношения, какие существуют теперь», что, наконец, безусловно необходимо избрать выборщиков в духе Мантёйфеля и октроированной конституции, если от всего сердца «сочувствуешь страданиям своих бедных братьев» и хочешь заслужить уважение Монтескьё LVI.

«В течение тысячелетий так было у всех народов земного шара»!!! В Египте был труд и разделение труда — и касты; в Греции и Риме труд и разделение труда — и свободные и рабы; в средние века труд и разделение труда — и феодалы и крепостные, цехи, сословия и т. п. В наше время есть труд к разделение труда — и классы, из которых один владеет всеми орудиями производства и жизненными средствами, между тем как другой живет лишь до тех пор, пока он продает свой труд, а продает он свой труд лишь до тех пор, пока покупка этого труда обогащает класс работодателей.

И разве после этого не ясно, как день, что «в течение тысячелетий у всех народов земного шара было то же самое», что в настоящее время происходит в Пруссии, ибо труд и разделение труда всегда существовали в той или другой форме? Или в действительности оказывается нечто обратное, а именно, что общественные отношения, отношения собственности, всегда ниспровергались как раз постоянными изменениями в способе труда и разделении труда?

В 1789 году буржуа не взывали к феодальному обществу: дворянство, останься дворянством; крепостной, останься крепостным; цеховой мастер, останься цеховым мастером, ибо без труда и разделения труда нет общества! Без вдыхания воздуха нет жизни! Вдыхайте поэтому удушливый воздух и не открывайте окон, — так рассуждает Монтескьё LVI.

Надо обладать всей наивно-глуповатой наглостью состарившегося в грубом невежестве немецкого имперского филистера, чтобы, вдолбив в свои ленивые мозги, да к тому же поверхностно и искаженно, азы политической экономии — труд, разделение труда, — изрекать, наподобие оракула, суждения по таким вопросам, на которых наше столетие ломает себе зубы.

«Без труда и разделения труда нет общества!

избирайте в выборщики друзей октроированной прусской конституции — и только друзей октроированной конституции».

Эта эпитафия когда-нибудь будет высечена большими буквами на стенах великолепного мраморного мавзолея, который благодарное потомство сочтет своим долгом воздвигнуть разрешившему социальный вопрос Монтескьё LVI (не смешивать с Генрихом CCLXXXIV фон Рейс-Шлейц-Грейц-Лобенштейн-Эберсвальде {Намек на Генриха LXXII Рейс-Лобенштейн-Эберсдорф. Ред.}!).

Монтескьё LVI не утаивает от нас, «где собака зарыта» и что он помышляет сделать, как только он будет объявлен законодателем.

«Государство должно заботиться о том», — поучает он нас, — «чтобы каждый получал такое образование, которое давало бы ему возможность научиться чему-нибудь путному».

Монтескьё LVI никогда не слышал о том, что при существующих условиях разделение труда заменяет сложный труд простым трудом, труд взрослых — детским, труд мужской — женским, труд самостоятельного рабочего — автоматом; что, по мере того как развивается современная промышленность, образование рабочих становится излишним и невозможным. Мы отсылаем кёльнского Монтескьё не к Сен-Симону или Фурье, а к Мальтусу и Рикардо. Пусть наш простак изучит сперва элементарные основы современных отношений, прежде чем их улучшать и — изрекать суждения наподобие оракула.

«О лицах, которые вследствие болезни или старости впали в нужду, должна заботиться община».

А если община сама впала в нужду, что совершенно неминуемо при октроированных одновременно с конституцией 100-миллионных налогах и распространяющихся как эпидемия осадных положениях, — как тогда быть, Монтескьё?

«В тех случаях, когда новые изобретения или торговые кризисы уничтожают целые отрасли производства, государство должно прийти на помощь и позаботиться о пострадавших».

Как ни мало знаком кёльнский Монтескьё с положением вещей в этом мире, все же от его внимания едва ли могло укрыться, что «новые изобретения» и торговые кризисы столь же перманентны, как прусские министерские указы и почва законности. Новые изобретения в Германии вводятся только тогда, когда конкуренция с другими народами делает введение их жизненным вопросом; но разве вновь возникшие отрасли промышленности должны разориться, чтобы прийти на помощь погибающим отраслям? Возникающие благодаря изобретениям новые отрасли промышленности именно потому и возникают, что они производят более дешевые товары, чем погибающие отрасли. В чем же, черт возьми, было бы преимущество, если бы они должны были поддерживать погибающие отрасли? Что же касается государства или правительства, то, как известно, оно дает только по видимости. Прежде надо ему дать, чтобы оно дало. Но кто должен ему дать, Монтескьё LVI? Погибающая отрасль промышленности, чтобы еще быстрее погибнуть? Или возникающая, чтобы уже с самого начала захиреть? Или те отрасли промышленности, которые не затронуты новыми изобретениями, чтобы обанкротиться благодаря изобретению нового налога? Обдумай все это хорошенько, Монтескьё LVI!

А торговые кризисы, любезнейший? Когда разражается европейский торговый кризис, прусское государство больше всего беспокоится о том, каким образом выжать путем принудительных взысканий, и тому подобных мер из обычных источников налогов все до последнего гроша. Бедное прусское государство! Для того чтобы прусское государство могло обезвредить торговые кризисы, оно должно было бы, кроме национального труда, обладать еще каким-то третьим источником дохода в заоблачных сферах. Во всяком случае, если бы высочайшими новогодними пожеланиями, врангелевскими приказами по армии или мантёйфелевскими министерскими указами можно было из земли чеканить деньги, то «отказ от уплаты налогов» не посеял бы такого панического страха среди прусских «любезных верноподданных», и социальный вопрос был бы решен и без октроированной конституции.

Известно, что «Neue Preusische Zeitung» объявила нашего Ганземана коммунистом за то, что он намеревался отменить изъятия из налогового обложения. Наш Монтескьё, который никогда не читал «Neue Preusische Zeitung», самостоятельно приходит в Кёльне к мысли объявить «коммунистом» и «красным республиканцем» всякого, кто угрожает октроированной конституции! Итак, голосуйте за Мантёйфеля — или вы не только личные враги труда и разделения труда, но также коммунисты и красные республиканцы. Признайте новейшую «почву законности» Брюггемана — или откажитесь от Code civil[173]!

Фигаро, tu n'aurais pas trouve ca! {ты бы до этого не додумался (Бомарше. «Безумный день, или женитьба Фигаро»), Ред.}

Завтра подробнее о Монтескьё LVI!

Кёльн, 21 января. Монтескье LVI пытается сбыть первичным избирателям «дареного коня», октроированную конституцию, со всей мелкотравчатой хитростью многоопытного барышника. Он — Монтескье конской ярмарки.

Кто не желает октроированной конституции, тот желает республики — и не просто республики, а красной республики! К сожалению, на наших выборах речь идет меньше всего о республике — а тем более о красной республике. Речь идет просто вот о чем:

Стоите ли вы за старый абсолютизм вместе с подновленным сословным строем, или вы желаете буржуазной представительной системы? Хотите ли вы такого политического строя, который соответствовал бы «существующим социальным отношениям» прошлых столетий, или вам желателен политический строй, соответствующий «существующим социальным отношениям» вашего столетия?

Итак, речь идет в данном случае меньше всего о борьбе против буржуазных отношений собственности — борьбе, которая происходит во Франции и подготовляется в Англии. Скорее речь идет о борьбе против такого политического строя, который подвергает опасности «буржуазные отношения собственности» тем, что отдает кормило государственного корабля в руки представителей «феодальных отношений собственности» — короля божьей милостью, армии, бюрократии, захолустных юнкеров и немногих связанных с ними финансовых баронов и мещан.

С помощью октроированной конституции социальный вопрос разрешается в духе этих господ. Это не подлежит никакому сомнению.

Что такое «социальный вопрос» в понимании чиновника? Это — сохранение его жалованья и его прежнего господствующего над народом положения.

А что такое «социальный вопрос» в пониманий дворянства и дворянского крупного землевладения? Это — сохранение прежних привилегий феодального землевладения, захват дворянскими семьями самых доходных должностей в армии и на гражданской службе и, наконец, прямые подачки из государственной казны. Помимо этих ощутимых материальных и потому «священнейших» интересов господ «с богом за короля и отечество», речь идет для них, разумеется, также о сохранении тех социальных привилегий, которые отличают их породу от низшей породы буржуа, крестьян и плебеев. Старое Национальное собрание было разогнано именно потому, что оно осмелилось посягнуть на эти «священнейшие интересы». То, что упомянутые господа разумеют под «пересмотром» октроированной конституции, есть, как мы это показали выше, не что иное, как введение сословной системы, т. е. такого политического строя, который представляет «социальные» интересы феодальной знати, бюрократии и королевской власти божьей милостью.

Повторяем, не подлежит никакому сомнению, что «социальный вопрос» разрешается октроированной конституцией в духе дворянства и бюрократии, т. е. что она дарит этим господам такую форму правления, которая обеспечивает эксплуатацию народа этими полубогами.

Но разрешает ли октроированная конституция «социальный вопрос» в духе буржуазии? Другими словами, получает ли буржуазия такое государственное устройство, при котором она может свободно управлять общими делами своего класса — интересами торговли, промышленности, земледелия, при котором она сможет наиболее продуктивно расходовать государственные средства, организовать наиболее экономно финансовое управление, действительно охранять национальный труд вовне, а внутри — открыть все родники национального богатства, очистив их от феодального ила?

Разве история дает нам хотя бы один пример, когда бы буржуазия в состоянии была установить соответствующую ее материальным интересам форму политического строя совместно с октроированным ей божьей милостью королем?

Чтобы основать конституционную монархию, она должна была в Англии дважды изгонять Стюартов, во Франции — исконную династию Бурбонов, в Бельгии — представителя Нассауского дома[174].

Чем объясняется это явление?

Всякий наследственный король божьей милостью — это не отдельный индивидуум, это — воплощение старого общества внутри нового общества. Государственная власть в руках короля божьей милостью — это государственная власть в руках старого общества, существующего только лишь в виде развалин, это государственная власть в руках феодальных сословий, интересы которых глубоко враждебны интересам буржуазии.

Но основой октроированной конституции является именно «король божьей милостью».

Подобно тому как феодальные элементы общества видят в короле божьей милостью своего политического главу, так и король божьей милостью видит в феодальных сословиях свою социальную основу, пресловутый «оплот короны».

Поэтому каждый раз, когда интересы феодалов и подвластных им армии и бюрократии сталкиваются с интересами буржуазии, королевская власть божьей милостью вынуждена идти на государственный переворот, и тогда подготовляется революционный или контрреволюционный кризис.

Почему было разогнано Национальное собрание? Только потому, что оно представляло интересы буржуазии против интересов феодализма, потому, что оно хотело устранить феодальные отношения, препятствующие развитию сельского хозяйства, подчинить армию и бюрократию интересам торговли и промышленности, положить предел расхищению государственной казны, отменить дворянские и бюрократические титулы.

Во всех этих вопросах речь шла преимущественно и непосредственно об интересах буржуазии.

Таким образом, государственные перевороты и контрреволюционные кризисы являются необходимыми условиями существования королевской власти божьей милостью, которую мартовские или иные события вынудили смириться и принять, против своей воли, внешнюю видимость буржуазной королевской власти.

Разве может восстановиться кредит при государственном строе, который с необходимостью ведет к государственным переворотам, контрреволюционным кризисам и осадным положениям?

Какое заблуждение!

Буржуазная промышленность должна разбить оковы абсолютизма и феодализма. Революция против абсолютизма и феодализма как раз и свидетельствует о том, что буржуазная промышленность достигла такой ступени развития, при которой она должна либо завоевать соответствующий ее интересам государственный строй, либо погибнуть.

Обеспеченная октроированной конституцией система бюрократической опеки — это смерть для промышленности. Вспомните только прусское управление горной промышленностью, фабричные регламенты и т. п.! Если английский фабрикант сравнит свои издержки производства с издержками производства прусского фабриканта, то он прежде всего отметит ту потерю времени, которую причиняет прусскому фабриканту необходимость соблюдения бюрократических предписаний.

Какой сахарозаводчик не помнит прусский торговый договор с Голландией 1839 года?[175] Какой прусский промышленник не краснеет при воспоминании о 1846 годе, когда прусское правительство в угоду австрийскому правительству запретило целой провинции вывоз товаров в Галицию; когда же в Бреславле разразилась эпидемия банкротств, прусское министерство с изумлением заявило, будто оно не знало, что вывоз в Галицию столь значителен и т. д.!

Люди той же породы будут поставлены октроированной конституцией у кормила правления, и даже самый «дар» этот исходят от тех же людей. Поэтому еще и еще раз подумайте об этом.

Случай с Галицией обращает наше внимание и на другой пункт.

Тогда прусское правительство принесло промышленность и торговлю Силезии в жертву контрреволюции в союзе с Австрией и Россией. Этот маневр будет постоянно повторяться. Банкиром прусско-австрийско-русской контрреволюции, у которого королевская власть божьей милостью вместе со своим «оплотом короны» всегда будет и всегда должна искать внешней поддержки, является Англия. Опаснейший противник немецкой промышленности — та же Англия. Мы полагаем, что эти два факта достаточно красноречивы.

Внутри — промышленность, стесненная бюрократическими путами, сельское хозяйство, стесненное феодальными привилегиями, вовне — торговля, проданная контрреволюцией Англии, — вот судьбы прусского национального богатства под эгидой октроированной конституции.

Доклад «финансовой комиссии» разогнанного Национального собрания пролил достаточно света на управление государственными финансами со стороны правительства божьей милостью.

Между тем этот доклад лишь в качестве примера отмечает суммы, взятые из государственной казны для укрепления шатающихся «оплотов короны» и для того, чтобы осыпать золотом иностранных претендентов на абсолютную королевскую власть (дон Карлос). Однако эти деньги, выжатые из карманов остальных граждан для того, чтобы аристократия могла вести приличествующий ее положению образ жизни и чтобы «опора» феодальной королевской власти могла оставаться достаточно крепкой, являются лишь мелочью в сравнении со всем государственным бюджетом, октроированным одновременно с мантёйфелевской конституцией. Прежде всего — сильная армия, дабы меньшинство могло властвовать над большинством; возможно большая армия чиновников, дабы возможно больше людей в силу своих личных интересов стали чуждыми общим интересам; расходование государственных средств самым непроизводительным образом, дабы богатство, как говорит «Neue Preusische Zeitung», не сделало подданных слишком дерзкими; изъятие из оборота возможно больших государственных средств, вместо того чтобы вложить их в промышленность, дабы правительство божьей милостью могло в легко предвидимые моменты кризиса самостоятельно выступать против народа, — таковы основные черты октроированной системы государственных финансов. Расходование взимаемых налогов таким образом, чтобы противопоставить государственную власть, как угнетающую, самостоятельную и священную силу, промышленности, торговле, сельскому хозяйству, вместо того, чтобы низвести ее до роли простого орудия буржуазного общества, — таков основной принцип октроированной прусской конституции!

По дарителю и дар! Каково нынешнее прусское правительство — такова и подаренная им конституция. Чтобы уяснить себе враждебное отношение этого правительства к буржуазии, достаточно присмотреться к его проекту промыслового устава. Под предлогом движения вперед к ассоциации правительство пытается вернуться назад к цеховому строю. Конкуренция заставляет производить все дешевле, поднимая производство на все более высокие ступени развития, т. е. с возрастающим капиталом, с более развитой системой разделения труда и с постоянно расширяющимся применением машин. Каждое новое разделение труда обесценивает прежнее мастерство ремесленника, каждая новая машина вытесняет сотни рабочих, каждое новое расширение производства, т. е. новое вложение капитала, разоряет мелкую торговлю и мелкобуржуазные предприятия. Правительство обещает охранять ремесло от фабричного производства, приобретенное мастерство — от разделения труда, мелкий капитал — от крупного капитала при помощи феодальных цеховых учреждений. Итак, немецкий и, в частности, прусский народ, который с трудом и лишь ценой крайнего напряжения сил спасает себя от полного поражения с борьбе с английской конкуренцией, должен без сопротивления стать ее жертвой, ибо ему будет навязана такая организация промышленности, которая находится в противоречии с современными средствами производства и которая взорвана современной индустрией!

Разумеется, мы меньше, чем кто бы то ни было, желаем господства буржуазии. Мы первые подняли в Германии голос против нее, когда современные «люди дела», весьма довольные собой, проводили время в никчемных спорах.

Но мы говорим рабочим и мелким буржуа: уж лучше страдать в современном буржуазном обществе, создающем своей промышленностью материальные средства для основания нового общества, которое всех вас освободит, чем возвращаться к отжившей форме общества, которая под предлогом спасения ваших классов отбрасывает всю нацию назад, к средневековому варварству!

Но социальной основой правительства божьей милостью являются, как мы видели, средневековые сословия и средневековые порядки. Оно не годится для современного буржуазного общества. Оно вынуждено пытаться создать общество по своему подобию. Поэтому оно поступает вполне последовательно, пытаясь заменить свободную конкуренцию цеховым строем, механическое прядение — прялкой, паровой плуг — мотыгой.

Чем же объясняется, что при таких обстоятельствах прусская буржуазия, в полном противоречии с ее английской, французской и бельгийской предшественницами, громогласно провозглашает своим девизом октроированную конституцию (а с пей вместе и королевскую власть божьей милостью, бюрократию и юнкерство)?

Торговая и промышленная часть буржуазии бросается в объятия контрреволюции из страха перед революцией, как будто контрреволюция представляет собой что-либо иное, чем пролог революции!

Кроме того, существует некоторая часть буржуазии, которая равнодушна к общим интересам своего класса и преследует свои особые и даже враждебные ему интересы.

Это — финансовые бароны, крупные кредиторы государства, банкиры, рантье, богатство которых возрастает в той же мере, в какой растет народная бедность, и, наконец, люди, благополучие которых связано со старым государственным порядком, например, Дюмон и его литературный люмпен-пролетариат. Это — честолюбивые профессора, адвокаты и тому подобные люди, которые могут надеяться достигнуть видных постов только в таком государстве, где предательство народных интересов правительству является доходным занятием.

Это — отдельные фабриканты, которые обделывают выгодные дела с правительством; поставщики, получающие крупные проценты от общей эксплуатации народных масс; мещане, значение которых падает в круговороте большой политической жизни; муниципальные советники, обделывающие под сенью прежних учреждений свои грязные частные делишки за счет общественных дел; торговцы маслом, ставшие ценой предательства революции превосходительствами и рыцарями ордена орла, обанкротившиеся торговцы сукном и железнодорожные спекулянты, сделавшиеся директорами королевского банка[176], и т. д. и т. д.

«Вот кто — друзья октроированной конституции». Если буржуазия от всего сердца сочувствует этим своим бедным братьям и если она хочет стать достойной уважения Монтескьё LVI, — пусть избирает выборщиков в духе октроированной конституции.

Написано К. Марксом 20–21 января 1849 г.

Печатается по тексту газеты

Напечатано в «Neue Rheinische Zeitung» №№ 201 и 202, 21 и 22 января 1849 г.

Перевод с немецкого

Примечания:

1

Статья К. Маркса «Берлинский кризис» и серия статей «Контрреволюция в Берлине» являются непосредственным откликом на события, относящиеся к подготовке и началу контрреволюционного государственного переворота в Пруссии. 1 ноября 1848 г. король дал отставку министерству Пфуля; к власти пришло открыто контрреволюционное министерство Бранденбурга — Мантёйфеля. 9 ноября был оглашен указ короля о перенесении заседаний прусского Национального собрания из Берлина в захолустный городок Бранденбург. Так начался государственный переворот, завершившийся роспуском Собрания 5 декабря 1848 года. Редактируемая Марксом «Neue Rheinische Zeitung» развернула кампанию по мобилизации масс с целью отпора готовящемуся контрреволюционному перевороту.

«Neue Rheinische Zeitung. Organ der Demokratie» («Новая Рейнская газета. Орган демократии») выходила ежедневно в Кёльне под редакцией Маркса с 1 июня 1848 по 19 мая 1849 года.

Сразу же по возвращении из эмиграции в Германию Маркс и Энгельс приступили к осуществлению своего проекта — изданию революционного органа печати, в котором они видели могучее орудие воздействия на народные массы. Исходя из конкретных условий Германии, Маркс, Энгельс и их сторонники выступили на политической арене как левое, фактически пролетарское крыло демократии. Тем самым было предопределено и направление «Neue Rheinische Zeitung», которая появилась на свет с подзаголовком «Орган демократии».

Боевой орган пролетарского крыла демократии, «Neue Rheinische Zeitung» играла роль воспитателя народных масс, мобилизовывала их на борьбу с контрреволюцией. Стремясь немедленно осведомлять своих читателей обо всех важнейших событиях германской и европейской революции, редакция часто прибегала к изданию второго выпуска газеты; в случаях, когда материал не умещался на четырех полосах, выпускались приложения к основному номеру, а при получении новых важных известий — экстренные приложения и экстренные выпуски, печатавшиеся в виде листовок. Передовые статьи, определявшие позицию газеты по важнейшим вопросам революции, писались. как правило, Марксом или Энгельсом. Эти статьи помечены: «*Koln» и «**Koln». Иногда редакционные статьи, помеченные одной звездочкой, помещались в других отделах газеты (в сообщениях из Италии, Франции, Англии, Венгрии и других стран). Каждый из редакторов газеты, кроме обработки корреспонденции и помощи главному редактору в организационных делах, занимался строго определенным кругом вопросов. Энгельс писал критические обзоры дебатов берлинского и франкфуртского национальных собраний, а также второй палаты прусского ландтага, статьи о революционной войне в Венгрии, о национально-освободительном движении в Италии, о войне в Шлезвиг-Гольштейне, а в ноябре 1848 — январе 1849 г. ряд статей о Швейцарии. Вильгельм Вольф писал статьи об аграрном вопросе в германской революции, о положении крестьян и крестьянском движении, особенно в Силезии, а также вел раздел текущей хроники «По стране». Георг Веерт вел раздел фельетонов в стихах и прозе. Эрнст Дронке одно время являлся корреспондентом «Neue Rheinische Zeitung» во Франкфурте-на-Майне, писал некоторые статьи о Польше, а в марте — мае 1849 г. обзоры сообщений из Италии. Фердинанд Вольф долгое время являлся одним из корреспондентов газеты в Париже. Участие Генриха Бюргерса в газете, по свидетельству Маркса и Энгельса, ограничилось одной статьей, которая к тому же была в корне переработана Марксом. Фердинанд Фрейлиграт, вступивший в редакцию в октябре 1848 г., печатал в газете свои революционные стихотворения.

Решительная и непримиримая позиция газеты, ее боевой интернационализм, появление на ее страницах политических обличений, направленных против прусского правительства и против местных кёльнских властей, — все это уже с первых месяцев существования «Neue Rheinische Zeitung» повлекло за собой травлю газеты со стороны феодально-монархической и либерально-буржуазной печати, а также преследования со стороны правительства. Власти отказались предоставить Марксу право прусского гражданства, чтобы затруднить его пребывание в Рейнской провинции, и возбудили против редакторов газеты, в первую очередь против Маркса и Энгельса, целый ряд судебных дел. После сентябрьских событий в Кёльне военные власти 26 сентября 1848 г. ввели в городе осадное положение и приостановили выход ряда демократических газет, в том числе «Neue Rheinische Zeitung». Энгельс, Дронке и Фердинанд Вольф, которым угрожал арест, были вынуждены временно покинуть Кёльн; Вильгельму Вольфу пришлось на некоторое время уехать в Пфальц, а затем в течение нескольких месяцев скрываться в самом Кёльне от преследований полиции. До января 1849 г., в связи с вынужденным отъездом Энгельса из Германии, основная тяжесть работы в редакции, в том числе и написание передовых статей, легла на Маркса.

Несмотря на все преследования и полицейские рогатки, «Neue Rheinische Zeitung» мужественно отстаивала интересы революционной демократии, интересы пролетариата. В мае 1849 г., в обстановке всеобщего наступления контрреволюции, прусское правительство, воспользовавшись тем, что Маркс не получил прусского подданства, отдало приказ о высылке его из пределов Пруссии. Высылка Маркса и репрессии против других редакторов «Neue Rheinische Zeitung» послужили причиной прекращения выхода газеты. Последний, 301-й номер «Neue Rheinische Zeitung», напечатанный красной краской, вышел 19 мая 1849 года. В прощальном обращении к кёльнским рабочим редакторы газеты заявили, что «их последним словом всегда и повсюду будет: освобождение рабочего класса!».

16

Имеется в виду династия Гогенцоллернов, которая с 1417 г. владела маркграфством Бранденбург.

17

Согласно преданию, император Карл V незадолго до своей смерти устроил церемонию своих собственных похорон и сам принял участии в погребальном обряде.

169

«Прусский союз сторонников конституционной монархии», образовавшийся в июне 1848 г., и его отделения на местах — организации обуржуазившейся части прусских помещиков, а также буржуазии; «Прусские союзы» поддерживали контрреволюционную политику правительства и своей деятельностью заслужили со стороны демократической печати прозвище «общества доносчиков».

170

«Союзы граждан» («Burgervereine») — возникшие после мартовской революции в Пруссии организации умеренных буржуазных элементов, ставившие задачу сохранения «законности» и «порядка» в рамках конституционной монархии, а также борьбу с «анархией», т. е. с революционно-демократическим движением.

171

Заключительная статья октроированной конституции 5 декабря 1848 г. и указ о созыве палат предусматривали пересмотр текста конституции палатами до окончательного ее утверждения и принесения ей присяги.

172

В оригинале игра слов: «wuhlt» и «heult» — намек на «Wuhler» и «Heuler». «Wuhler» («смутьяны») — прозвище, которым в 1848–1849 гг. в Германии буржуазные конституционалисты называли демократов-республиканцев; последние, в свою очередь, прозвали своих противников «Heuler» («нытиками»).

173

Code civil — Гражданский кодекс Наполеона, принятый в 1804 г., был введен в завоеванных французами областях Западной и Юго-Западной Германии и продолжал действовать в Рейнской провинции после ее присоединения к Пруссии в 1815 году.

174

В Англии в 1649 г. был казнен Карл Стюарт, а в 1688 г. изгнан из страны Яков II Стюарт.

Во Франции династия Бурбонов была свергнута первый раз в 1792 г. и второй раз — в 1830 году.

В Бельгии король Вильгельм Нассауский был свергнут в 1830 году.

175

Торговый договор, заключенный между Пруссией (от имени Таможенного союза) и Голландией 21 января 1839 г., устанавливал низкие ввозные пошлины на голландский сахар, что наносило серьезный ущерб прусской сахарной промышленности, а также торговле германских городов.

176

Намек на Кампгаузена и Ганземана.