Ф. ЭНГЕЛЬС

РАБОЧИЙ КЛАСС ФРАНЦИИ И ПРЕЗИДЕНТСКИЕ ВЫБОРЫ[384]

Париж. Распайль или Ледрю-Роллен? Социалист или монтаньяр? Вот вопрос, из-за которого партия красной республики раскалывается на два враждебных лагеря[385]. О чем, собственно, идет речь в этом споре?

Обратитесь к газетам монтаньяров, «Reforme», «Revolution», и они вам скажут, что сами не могут разобраться в этом; по их словам, социалисты выдвинули буквально такую же программу непрерывной революции, прогрессивного налога, налога на наследство и организации труда, какую выдвинула Гора; они скажут, что никаких принципиальных разногласий не существует и что весь этот неуместный шум поднят некиими завистниками и честолюбцами, которые злоупотребляют «чистосердечным доверием» народа и из эгоистических соображений возбуждают подозрение против деятелей народной партии.

Обратитесь к газете социалистов «Peuple»[386], и она вам ответит горькими излияниями по поводу невежества пустоголовых монтаньяров, бесконечными юридически-морально-экономическими трактатами и, наконец, таинственными намеками, что по существу речь идет о новой панацее гражданина Прудона, котораяде скоро обнаружит свое превосходство над старыми социалистическими фразами школы Луи Блана.

Обратитесь, наконец, к рабочим-социалистам, и они вам коротко ответят: «Се sont des bourgeois, les montagnards» {«Они буржуа, эти монтаньяры». Ред.}.

Единственные люди, которые сразу разгадали, в чем тут дело, — это опять-таки рабочие. Они знать ничего не хотят о Горе, так как Гора сплошь состоит из буржуа.

Социалистическо-демократическая партия состояла еще до февраля из двух различных фракций: во-первых, из ораторов, депутатов, писателей, адвокатов и т. д. и шедшей за ними довольно значительной массы мелкой буржуазии, которая, собственно, и составляла партию «Reforme»; во-вторых, из массы парижских рабочих, которые никоим образом не были безусловными последователями первых, а наоборот, были их весьма недоверчивыми союзниками, то теснее примыкая к ним, то сильнее от них отдаляясь, смотря по тому, выступали ли деятели «Reforme» более решительно или занимали более колеблющуюся позицию. В последние месяцы существования монархии «Reforme», которая вела в это время полемику с газетой «National», выступала в связи с этим очень решительно, и между нею и рабочими установилась тесная связь.

Поэтому деятели партии «Reforme» вошли во временное правительство также и в качестве представителей пролетариата.

Здесь нет нужды распространяться о том, как, являясь меньшинством во временном правительстве и в силу этого будучи неспособными отстоять интересы рабочих, они только помогали «чистым» республиканцам[387] сдерживать рабочих до тех пор, пока «чистые» республиканцы не организовали вновь государственную власть, ставшую теперь их властью, направленной против рабочих; как вождь партии «Reforme», Ледрю-Роллен, находясь под влиянием фраз Ламартина о самопожертвовании и соблазнившись властью, согласился войти в Исполнительную комиссию[388]; как тем самым он расколол и ослабил революционную партию, предоставив часть ее в распоряжение правительства, и таким образом содействовал поражению восстаний в мае и июне; более того, как он сам боролся против них. Обо всем этом нет нужды здесь распространяться. Эти факты еще слишком свежи в памяти.

Короче говоря, после июньского восстания, после падения Исполнительной комиссии и установления неограниченного господства «чистых» республиканцев в лице Кавеньяка, рассеялись все иллюзии партии «Reforme», демократически-социалистической мелкой буржуазии, о дальнейшем развитии республики. Ее толкнули в ряды оппозиции, она вновь стала свободной, вновь выступила в роли оппозиции и возобновила свои старые связи с рабочими.

До тех пор, пока не возникало никаких серьезных вопросов, пока речь шла о разоблачении трусливой, предательской и реакционной политики Кавеньяка, рабочие могли допускать, чтобы их интересы в печати представлялись «Reforme» и «Revolution sociale et democratique». Кроме того, «Vraie Republique»[389] и настоящие рабочие газеты уже были уничтожены осадным положением, тенденциозными процессами и залогами для газет. Точно так же рабочие могли допускать, чтобы Гора представляла их в Национальном собрании. Распайль, Барбес, Альбер были арестованы, Луи Блан и Коссидьер вынуждены были бежать. Часть клубов была закрыта, другие находились под строгим надзором, а старые законы против свободы слова существовали и продолжают существовать до настоящего времени. Газеты ежедневно приводили достаточно примеров, показывающих, как эти законы используются против рабочих. Рабочие, лишенные возможности говорить устами своих собственных представителей, вынуждены были вновь довольствоваться теми, кто представлял их до февраля, — радикальной мелкой буржуазией и ее ораторами.

Но вот возник вопрос о выборе президента. Налицо имеются три кандидата: Кавеньяк, Луи-Наполеон, Ледрю-Роллен. О Кавеньяке у рабочих не могло быть и речи, Человек, который в июне расстреливал их картечью и осыпал зажигательными ракетами, мог рассчитывать только на их ненависть. Луи Бонапарт? За него они могли голосовать только в насмешку, чтобы сегодня голосованием вознести его, а завтра силой оружия опять свергнуть его, а с ним и добропорядочную, «чистую» буржуазную республику. И, наконец, Ледрю-Роллен, который отрекомендовался рабочим как единственный красный, социалистическо-демократический кандидат.

Итак, после опыта временного правительства после 15 мая и 24 июня, от рабочих требовали, чтобы они вновь вынесли вотум доверия радикальной мелкой буржуазии и Ледрю-Роллену? Тем самым людям, которые 25 февраля, когда вооруженный пролетариат господствовал в Париже, когда можно было достигнуть всего, выступали только с высокопарными успокоительными фразами вместо революционных дел, занимались обещаниями и увещеваниями вместо быстрых и решительных мер, тем людям, у которых вместо энергии 93 года были лишь знамя, фразы и наименования 93 года? Тем самым людям, которые вместе с Ла-мартином и Маррастом взывали: прежде всего надо успокоить буржуазию, и которые поэтому забыли, что нужно двигать революцию дальше? Тем самым людям, которые 15 мая оставались в нерешительности и по распоряжению которых 23 июня были доставлены артиллерия из Венсенна и батальоны из Орлеана и Буржа?

И все же народ, быть может, и голосовал бы за Ледрю-Роллена, чтобы голоса не раскололись. Но тут Ледрю-Роллен выступил 25 ноября с речью против Кавеньяка, в которой снова стал на сторону победителей и упрекал Кавеньяка, что тот недостаточно энергично действовал против революции, что у него не было наготове еще больше батальонов против рабочих.

Эта речь окончательно уничтожила всякое доверие рабочих к Ледрю-Роллену. Даже теперь, через пять месяцев после того, как он, можно сказать, испытал на собственной шкуре все последствия июньских боев, даже теперь он все еще выступает против побежденных на стороне победителей и гордится тем, что требовал больше батальонов против инсургентов, чем смог выставить Кавеньяк!

И этот человек, который сожалеет о том, что июньское восстание было недостаточно быстро подавлено, хочет быть вождем партии, которая явилась наследницей погибших июньских бойцов?

После этой речи кандидатура Ледрю-Роллена была обречена на провал среди парижских рабочих. В Париже победила кандидатура его соперника Распайля, выдвинутая еще ранее и пользовавшаяся симпатиями рабочих. Если бы голосование Парижа было решающим, Распайль был бы теперь президентом республики.

Рабочие прекрасно знают, что Ледрю-Роллен еще не сошел со сцены, что он еще может и будет приносить большую пользу радикальной партии. Но он потерял доверие рабочих. За его слабость, мелкое тщеславие, увлечение высокопарными фразами, благодаря чему даже Ламартин подчинял его себе, за все это должны были расплачиваться они, рабочие. Никакая польза, которую он может принести в будущем, не в силах изгладить этого из памяти рабочих. Рабочие всегда будут знать, что, если Ледрю-Роллен снова станет действовать энергично, его энергия будет лишь энергией вооруженных рабочих, которые, стоя позади него, будут его подталкивать.

Вотум недоверия, вынесенный рабочими Ледрю-Роллену, является одновременно вотумом недоверия всей радикальной мелкой буржуазии. Нерешительность, склонность к избитым фразам о devoument {самопожертвовании. Ред.} и т. д., забвение революционных действий ради революционных реминисценций — вот качества, характеризующие Ледрю-Роллена и тот класс, который он представляет.

Радикальные мелкие буржуа только потому настроены в социалистическом духе, что они ясно видят свою предстоящую гибель, свой переход в ряды пролетариата. Не как мелкие буржуа, владельцы небольшого капитала, а как будущие пролетарии мечтают они об организации труда и о перевороте в отношениях между капиталом и трудом. Дайте им политическую власть, и они скоро забудут об организации труда. Ведь политическая власть, по крайней мере в опьянении первых дней, дает им виды на приобретение капитала, на спасение от угрожающей гибели. Только когда вооруженные пролетарии будут стоять за ними со штыками наперевес, только тогда вспомнят они о своих вчерашних союзниках. Так поступили они в феврале и марте, и Ледрю-Роллен, их вождь, был первым, кто действовал подобным образом. Если сейчас их иллюзии рассеялись, то разве это может изменить отношение рабочих к ним? Если они возвращаются, готовые к раскаянию, то имеют ли они право требовать, чтобы рабочие сейчас, при совершенно иных условиях, опять попались в ловушку?

Что рабочие этого не сделают, что они знают, как им относиться к радикальной мелкой буржуазии, — это они дали ей понять, голосуя не за Ледрю-Роллена, а за Распайля.

Но Распайль — каковы же, собственно, его заслуги перед рабочими? Как можно противопоставлять его Ледрю-Роллену как социалиста par excellence {по преимуществу. Ред.}?

Народ прекрасно знает, что Распайль не является официальным социалистом и изобретателем систем. Народ вовсе не хочет официальных социалистов и изобретателей систем, они ему достаточно надоели. В противном случае его кандидатом был бы гражданин Пру дон, а не пылкий Распайль.

Но у народа хорошая память, и он далеко не так неблагодарен, как по скромности своей любят говорить непризнанные вожди реакционеров. Народ прекрасно помнит, что Распайль был первым, кто бросил упрек временному правительству в бездеятельности и в том, что оно занимается только болтовней о республике. Народ не забыл еще «Ami du Peuple»[390] par le citoyen Raspail {«Друга народа» гражданина Распайля. Ред.}. Распайль первый проявил мужество — а для этого действительно требовалось мужество, — выступив по-революционному против временного правительства; кроме того, Распайль вовсе не является представителем какого-либо определенного социалистического couleur {оттенка, направления. Ред.}, а борется лишь за социальную революцию. Вот почему народные массы Парижа голосуют за Распайля.

Речь идет вовсе не о нескольких мелочных мероприятиях Горы, которые, как она самым торжественным образом провозгласила в манифесте, несут спасение миру. Речь идет о социальной революции, которая даст французам совершенно иные результаты, чем эти бессвязные, уже ставшие шаблонными фразы. Речь идет об энергии, необходимой для осуществления этой революции. Вопрос в том, найдется ли у мелкой буржуазии эта энергия после того, как она уже однажды проявила свое бессилие. И пролетариат Парижа, голосуя за Распайля, отвечает: нет!

Этим и объясняется недоумение «Reforme» и «Revolution» по поводу того, что с их фразами соглашаются, но все же не голосуют за Ледрю-Роллена, который провозглашает эти фразы. Эти почтенные газеты, которые считают себя газетами рабочих и все же теперь более, чем когда-либо раньше, являются газетами мелкой буржуазии, не в состоянии, разумеется, понять, что то самое требование, которое в устах рабочих является революционным, в их устах — пустая фраза. В противном случае они должны были бы отказаться от своих собственных иллюзий!

А гражданин Прудон и его «Peuple»? Об этом завтра.

Написано Ф. Энгельсом в начале декабря 1848 г.

Впервые опубликовано на языке оригинала в Marx — Engels Gesamtausgabe, Abt. I, Bd. 7, 1935

Печатается по рукописи

Перевод с немецкого

На русском языке впервые опубликовано в журнале «Пролетарская революция» № 3, 1940 г.

Примечания:

3

«Теория соглашения» («Vereinbarungstheorie»), которой прусская буржуазия в лице Кампгаузена и Ганземана оправдывала свое предательство, заключалась в том, что прусское Национальное собрание, оставаясь «на почве законности», должно было ограничиться установлением конституционного строя путем соглашения с короной.

38

«Neue Preusische Zeitung» имела в девизе крест ландвера, окруженный надписью: «Вперед с богом за короля и отечество». Далее в тексте статьи цитируется «Neue Preusische Zeitung» № 115 от 11 ноября 1848 года.

39

Иронический намек Маркса на некоторое сходство между мероприятиями, которые предлагал прусский министр финансов Ганземан (принудительный заем как средство, стимулирующее денежное обращение), и взглядами голландского биржевого дельца XVIII в. Пинто (биржевая игра как фактор, способствующий обращению). Ср. статью «Законопроект о принудительном займе и его мотивировка» (настоящее издание, т. 5, стр. 278).

384

Статьи «Рабочий класс Франции и президентские выборы» и «Прудон», предназначенные Энгельсом для «Neue Rheinische Zeitung», были написаны в начале декабря 1848 г. во время пребывания в Швейцарии; статьи сохранились в рукописи.

385

Речь идет о борьбе внутри революционной демократии Франции в связи с президентскими выборами, назначенными на 10 декабря 1848 года. О монтаньярах см. примечание 145.

386

«Le Peuple» («Народ») — французская газета, орган прудонистов, издавалась в Париже в 1848–1850 годах; вначале выходила под названием «Le Representant du Peuple» («Представитель народа»), а с сентября 1848 по 13 июня 1849 г. — под названием «Le Peuple»; редактором газеты был П. Ж. Прудон.

387

Так называемые «чистые» (или трехцветные) республиканцы — французская буржуазная партия. Органом ее была газета «Le National». Во время революции 1848 г. руководители этой партии вошли в состав временного правительства, а затем с помощью Кавеньяка организовали июньскую бойню — расправу с революционным парижским пролетариатом.

388

Имеется в виду Комиссия исполнительной власти — см. примечание 80.

389

«La vraie Republique» («Истинная республика») — ежедневная французская политическая и литературная газета, орган мелкобуржуазных республиканцев; под данным названием издавалась в Париже с 26 марта по 21 августа 1848 г., когда была запрещена; с 29 марта по 13 июня 1849 г. издавалась под названием «Journal de la vraie Republique»; в редакцию входили Барбес, Торе, Пьер Леру, Жорж Санд.

390

«LAmi du Peuple en 1848» («Друг народа в 1848 году») — французская революционно-демократическая газета, издавалась в Париже с 27 февраля по 14 мая 1848 г. под редакцией Ф. Распайля.