25 ИЮНЯ

С каждым днем борьба становилась все более напряженной, ожесточенной и яростной. Буржуазия с тем большим озлоблением выступала против инсургентов, чем яснее становилось, что ее жестокости не приводят немедленно к цели, чем больше она сама уставала от боев, ночных караулов и бивуаков, чем ближе подходил час ее окончательной победы.

Буржуазия объявила рабочих не просто врагами, которых следует победить, а врагами общества, которых следует уничтожить. Она распространяла абсурдную клевету, будто рабочие, которых она сама же насилием спровоцировала на восстание, думают только о грабежах, поджогах и убийствах, что рабочие — это шайка разбойников, которых следует пристрелить как диких зверей. Между тем инсургенты, которые в течение 3 дней держали в своих руках значительную часть города, вели себя в высшей степени благородно. Если бы они пустили в ход такие же жестокие средства, как предводительствуемые Кавеньяком буржуа и их холопы, Париж был бы превращен в груду развалин, но восставшие одержали бы победу.

Какое варварство проявила буржуазия в этой борьбе, видно из всех подробностей восстания. О картечи, гранатах и зажигательных ракетах нечего и говорить; твердо установлено, что на большинстве захваченных баррикад побежденным не давали никакой пощады. Буржуа убивали всех без исключения, кто попадался им под руку. 24-го вечером на улице Обсерватории было без суда и следствия расстреляно свыше 50 захваченных в плен инсургентов. «Это истребительная война», — восклицает корреспондент «Independance belge», которая сама является буржуазной газетой. На всех баррикадах царила уверенность, что всех инсургентов без исключения прикончат на месте. Когда Ларошжаклен заявил в Национальном собрании, что необходимо как-то рассеять это убеждение, буржуа не дали ему даже договорить и подняли такой шум, что председатель вынужден был надеть свой головной убор и прервать заседание. Когда потом сам г-н Сенар (см. ниже сообщение о заседании Собрания) захотел сказать несколько лицемерных слов о милосердии и примирении, снова поднялся такой же шум. Буржуа и слышать не хотели о пощаде. Несмотря на опасность потерять из-за бомбардировки часть своей собственности, они твердо решили раз и навсегда покончить с врагами порядка, с грабителями, разбойниками, поджигателями и коммунистами.

При этом они отнюдь не проявили того героизма, который всячески стараются им приписать буржуазные газеты. Из сегодняшнего сообщения о заседании Национального собрания[90] явствует, что в начале восстания национальная гвардия была парализована страхом; из сообщений всех газет самых разнообразных направлений, несмотря на все напыщенные фразы, видно, что в первый день восстания национальная гвардия явилась на сбор в очень небольшом количестве, что на второй и на третий день Кавеньяк вынужден был стаскивать национальных гвардейцев с постелей и с помощью ефрейтора и четырех солдат отправлять их в бой. Несмотря на фанатическую ненависть к восставшим рабочим, буржуа не могли побороть свою природную трусость.

Рабочие, напротив, сражались с невиданной храбростью. Несмотря на то, что им все труднее становилось возмещать свои потери, что их все больше теснили превосходящие силы противника, они ни на миг не поддавались усталости. Уже утром 25-го они должны были увидеть, что шансы на победу решительно оборачивались против них. Отовсюду в большом количестве прибывали все новые войска; в Париж стягивались крупные части национальной гвардии из пригородов и из более отдаленных городов. Линейных войск, участвовавших в сражении 25-го, было на 40000 человек больше обычного состава гарнизона; мобильная гвардия выставила от 20 до 25 тысяч человек; к этому надо добавить национальную гвардию Парижа и других городов, а также еще несколько тысяч человек республиканской гвардии. Общая численность вооруженных сил, которые выступили против восставших, составляла 25-го не менее 150–200 тысяч человек. Силы рабочих едва достигали одной четверти этого количества; кроме того, у рабочих было меньше боевых припасов, не было никакого военного руководства и ни одной пригодной пушки. Но они молча, с отчаянной храбростью сражались против врага, обладавшего колоссальным перевесом сил. Все новые и новые массы солдат устремлялись в бреши, пробитые тяжелыми орудиями в баррикадах; рабочие встречали их молча; они всюду сражались до последнего человека, и тогда только баррикада переходила в руки буржуа. На Монмартре инсургенты заявили населению: либо они нас уничтожат, либо мы их уничтожим, но мы не отступим, и молите бога, чтобы мы победили, так как в противном случае мы сожжем весь Монмартр. Эта угроза, так и не приведенная в исполнение, изображается, конечно, как «гнусный план», тогда как гранаты и зажигательные ракеты Кавеньяка признаются «удачными военными мероприятиями, вызвавшими всеобщее восхищение»!

25-го утром инсургенты занимали следующие позиции: Кло-Сен-Лазар, предместья Сент Антуан и Тампль, Маре и квартал Сент-Антуан.

Кло-Сен-Лазар (бывшее монастырское владение) представляет собой большой земельный участок, частично застроенный, частично занятый недостроенными домами, намеченными к прокладке улицами и т. д. В самой середине этого участка находится Северный вокзал. В этом квартале, где находится множество беспорядочно разбросанных зданий и имеется, кроме того, большое количество строительных материалов, инсургенты соорудили мощную крепость. Центром ее стала строящаяся больница Луи-Филиппа; они возвели огромные баррикады, которые, по словам очевидцев, являлись совершенно неприступными. За баррикадами находилась отрезанная и занятая инсургентами крепостная стена города. Отсюда их укрепления доходили до улицы Рошшуар или до района застав. Заставы Монмартра были сильно укреплены, Монмартр был целиком занят восставшими. Сорок пушек, которые в течение 2 дней обстреливали их, еще не смогли их сломить.

Снова целый день по этим укреплениям стреляли из 40 пушек; в конце концов, в 6 часов вечера две баррикады на улице Рошшуар были взяты, а вскоре после этого был захвачен и Кло-Сен-Лазар.

На бульваре Тампль мобильная гвардия в 10 часов утра захватила несколько домов, откуда инсургенты обстреливали наступавшие войска. «Защитники порядка» продвинулись примерно до бульвара Фий-дю-Кальвер. Между тем инсургентов в предместье Тампль оттесняли все дальше, канал Сен-Мартен был местами занят, и более широкие и прямые улицы были подвергнуты сильному артиллерийскому обстрелу со стороны канала и со стороны бульвара. Бой был исключительно ожесточенным. Рабочие прекрасно сознавали, что враг нападает здесь на самый центр их позиций. Они яростно защищались. Им удавалось даже снова занимать потерянные ими ранее баррикады. Но после долгой борьбы они были разбиты противником, превосходившим их численностью и вооружением. Баррикады захватывались одна за другой; с наступлением ночи было взято не только предместье Тампль; продвигаясь по бульвару и каналу, враг овладел также подступами к предместью Сент-Антуан и несколькими баррикадами в этом предместье.

У ратуши медленно, но упорно наступал генерал Дювивье. Со стороны набережных он охватил с флангов баррикады улицы Сент-Антуан и одновременно обстреливал из тяжелых орудий остров Сен-Луи и прежний остров Лувье[91]. Здесь также происходил чрезвычайно ожесточенный бой, подробности которого, однако, неизвестны; имеются лишь сведения о том, что в четыре часа были взяты мэрия девятого округа и прилегающие к ней улицы, что баррикады на улице Сент-Антуан одна за другой брались штурмом и что был взят мост Дамьет, который является подступом к острову Сен-Луи. С наступлением ночи инсургенты в этом районе были отовсюду оттеснены и все подступы к площади Бастилии очищены.

Таким образом, инсургенты были выбиты из всех районов города, за исключением Сент Антуанского предместья. Это была самая сильная их позиция. Многочисленные подступы к этому предместью — подлинному очагу всех парижских восстаний — были особенно искусно укреплены. Баррикады, построенные под углом друг к другу, так что одна прикрывала другую, поддерживаемые вдобавок перекрестным огнем из домов, представляли собой мощное препятствие для наступающих. Штурм этих баррикад должен был стоить огромного количества жертв.

Перед этими укреплениями расположились лагерем буржуа, или, вернее, их холопы. Сама национальная гвардия в этот день почти бездействовала. Действовали главным образом линейные войска и мобильная гвардия; национальная гвардия занимала спокойные и уже ранее захваченные части города.

Хуже всех вели себя республиканская и мобильная гвардия. Республиканская гвардия, реорганизованная и подвергнутая чистке, с большим ожесточением расправлялась с рабочими, в борьбе против которых она завоевывала себе славу республиканской муниципальной гвардии.

Мобильная гвардия, набранная главным образом из среды парижского люмпен-пролетариата, за короткое время своего существования, благодаря хорошей оплате, уже успела превратиться в настоящую преторианскую гвардию, выступавшую всякий раз на стороне того, в чьих руках была власть. Организованный люмпен-пролетариат выступил против неорганизованного занятого трудом пролетариата. Как и следовало ожидать, люмпен-пролетариат предоставил себя в распоряжение буржуазии, подобно тому, как лаццарони в Неаполе предоставили себя в распоряжение Фердинанда^{42}. Только те части мобильной гвардии, которые состояли из настоящих рабочих, перешли на сторону восставших.

Какое же гнусное впечатление производит все то, что происходит теперь в Париже! Недавних нищих, бродяг, жуликов, уличных мальчишек и карманных воров, ныне составляющих мобильную гвардию, — людей, которых в марте и апреле каждый буржуа считал долее нетерпимой бандой воров и разбойников, способной на любые преступления, — эту банду разбойников теперь балуют, превозносят, осыпают деньгами и наградами за то, что эти «юные герои», эти «дети Парижа», храбрость которых не поддается-де описанию, с необычайным мужеством взбирались на баррикады и т. д.; за то, что эти люди, которые не задумываясь сражались на баррикадах в феврале, теперь так же не задумываясь стреляли в пролетариев, как раньше в солдат; за то, что они были подкуплены и за тридцать су в день согласились расстреливать своих братьев! Хвала этим продажным бродягам, ибо за тридцать су в день они расстреливали лучшую, наиболее революционную часть парижских рабочих!

Храбрость, с которой сражались рабочие, поистине изумительна. От тридцати до сорока тысяч рабочих целых три дня держались против более восьмидесяти тысяч солдат и ста тысяч национальных гвардейцев, против картечи, гранат и зажигательных ракет, против «благородного» военного опыта генералов, не брезгавших применением алжирских методов! Рабочие разбиты, и значительная их часть зверски уничтожена. Их павшим борцам не будут оказаны такие почести, как жертвам июля и февраля; по история отведет им совершенно особое место, как жертвам первой решительной битвы пролетариата.

Написано Ф. Энгельсом 28 июня 1848 г.

Печатается по тексту газеты

Напечатано в «Neue Rheinische Zeitung» № 29, 29 июня 1848 г.

Перевод с немецкого

На русском ямке впервые опубликована в журнале «Большевик» № 14, 1940 г.

Примечания:

9

9 Заглавие дано Институтом марксизма-ленинизма при ЦККПСС. — 17.

90

90 Имеется в виду заседание французского Национального собрания от 25 июня 1848 г., отчет о котором был опубликован в «Neue Rheinische Zeitung» 29 июня. — 134.

91

91 Остров Лувье, отделенный от правого берега узким рукавом Сены, был в 1844 г. соединен с сушей и образовал пространство между бульваром Морлан и набережной Генриха IV. — 136.