ВОПРОСЫ ЖИЗНИ И СМЕРТИ

Кёльн, 3 июня. Времена меняются, и мы меняемся вместе с ними. По поводу этого изречения наши господа министры Кампгаузен и Ганземан тоже могут кое-что порассказать. Чего только не приходилось им терпеть от правительственных комиссаров и маршалов[25] в те времена, когда они сидели еще в качестве скромных депутатов на школьных скамьях ландтага! А его светлость классный наставник Зольмс-Лих, который держал их в ежовых рукавицах в предпоследнем классе, в рейнском провинциальном ландтаге! И даже когда их перевели в последний класс, в Соединенный ландтаг, им разрешались, правда, некоторые упражнения в красноречии, но ведь и там их школьный учитель, г-н Адольф фон Рохов, заносил над ними высочайше врученную ему палку! Как униженно должны были они выносить дерзости какого-нибудь Бодельшвинга, как благоговейно должны были внимать ломаной немецкой речи какого-нибудь Бойена, какой ограниченный разум верноподданных должны были они проявлять по отношению к грубому невежеству какого-нибудь Дуэсберга!

Теперь все переменилось. 18 марта положило конец всему этому школярству в политике, и ученики из ландтага выдали себе аттестат зрелости. Г-н Кампгаузен и г-н Ганземан сделались министрами, с упоением сознавая все свое величие в качестве «необходимых людей».

Насколько они вообразили себя «необходимыми», сколь надменными стали они после того, как вырвались из школы, — это должен был почувствовать каждый, кто с ними соприкасался.

Они сразу начали с того, что на время восстановили старую классную комнату — Соединенный ландтаг. Здесь должен был совершиться по всей предписанной форме великий акт перехода из бюрократической гимназии в конституционный университет, торжественная выдача прусскому народу аттестата зрелости.

В многочисленных наказах и петициях народ заявил, что он знать ничего не желает о Соединенном ландтаге.

Г-н Кампгаузен ответил (см., например, заседание Учредительного собрания от 30 мая^{13}), что созыв ландтага есть вопрос жизни для министерства, и этим все было исчерпано.

Собрался ландтаг — разуверившееся в мире, в боге и даже в самом себе, жалкое, повергнутое в прах собрание. Ему дали понять, что оно должно всего-навсего принять новый избирательный закон, но г-н Кампгаузен потребовал от него не только бумажного закона и косвенных выборов, но и двадцать пять миллионов звонкой монетой. Курии пришли в замешательство, начали сомневаться в своей компетенции и бормотать какие-то бессвязные возражения. Но все это не помогло: так решено в совете г-на Кампгаузена, и если деньги не будут отпущены, если откажут ему в «вотуме доверия», то г-н Кампгаузен удалится в Кёльн, предоставив прусскую монархию ее собственной участи. При мысли об этом у господ депутатов ландтага выступил на лбу холодный пот, они прекратили всякое сопротивление и с кисло-сладкой улыбкой приняли вотум доверия. По этим двадцати пяти миллионам, имеющим курс только в воздушном царстве грез, видно, где и как они были вотированы.

Объявляются косвенные выборы. Против этого поднимается буря адресов, петиций, депутаций. Господа министры отвечают: существование министерства неразрывно связано с косвенными выборами. После этого все снова стихает, и обе стороны могут спать спокойно.

Собирается согласительное собрание. Г-н Кампгаузен вознамерился заставить Собрание принять ответный адрес на свою тронную речь. Предложение должен внести депутат Дункер. Развертывается дискуссия. Высказываются довольно резкие возражения против адреса. Г-н у Ганземану надоедает вечная растерянная болтовня беспомощного Собрания, которая становится нестерпимой для его парламентского такта, и он лаконично заявляет: все это ни к чему — или пусть вырабатывают адрес, и тогда все в порядке; или пусть никакого адреса не вырабатывают, и тогда министерство подает в отставку. Однако дискуссия продолжается, и, наконец, г-н Кампгаузен сам поднимается на трибуну, чтобы подтвердить, что вопрос об адресе есть вопрос жизни для министерства. Когда и это не помогает, выступает также г-н Ауэрсвальд и торжественно заявляет — в третий раз, — что судьба министерства неразрывно связана с судьбой адреса. После этого Собрание было уже в достаточной мере убеждено и, естественно, проголосовало за адрес.

Так наши «ответственные» министры уже за два месяца приобрели тот опыт и уверенный тон в руководстве Собранием, какие г-н Дюшатель, роли которого умалять, конечно, не приходится, приобрел лишь после многих лет тесного общения с предпоследней французской палатой депутатов. Г-н Дюшатель также в последнее время обычно заявлял, когда левая надоедала ему своими длинными тирадами: палата свободна, она может голосовать за или против; но если она будет голосовать против, мы подадим в отставку. И трусливое большинство, для которого г-н Дюшатель являлся «самым необходимым» человеком на свете, сбивалось в кучу, как стадо баранов во время грозы, вокруг своего подвергающегося опасности вожака. Г-н Дюшатель был легкомысленный француз и продолжал эту игру до тех пор, пока она не надоела его согражданам. Г-н Кампгаузен — благомыслящий и уравновешенный немец и, надо думать, знает, как далеко можно идти.

Конечно, когда так уверен в своих людях, как г-н Кампгаузен в своих «соглашателях», то экономишь и время и доводы. Ставя по каждому пункту вопрос о доверии, нетрудно зажать рот оппозиции. Поэтому подобный метод как нельзя более пристал решительным государственным мужам, которые твердо знают, чего они хотят, и которым становится несносной всякая бесцельная болтовня, — словом, для мужей типа Дюшателя и Ганземана. Но для героев дискуссии, которые любят «в больших дебатах высказываться и обмениваться мнениями как о прошедшем и настоящем, так и о будущем» (Кампгаузен, заседание от 31 мая), для людей, которые стоят на почве принципов и проницательным взором философов схватывают суть текущих событий, для более высоких умов, как Гизо и Кампгаузен, это мелкое земное средство совершенно непригодно, как убедится на своем опыте наш министр-президент. Пусть он предоставит это своему Дюшателю-Ганземану, а сам остается в более высоких сферах, где мы так охотно его наблюдаем.

Написано 3 июня 1848 г.

Печатается по тексту газеты

Напечатано в «Neue Rheinische Zeitung» № 4, 4 июня 1848 г.

Перевод с немецкого

Примечания:

2

2 Письмо Маркса было опубликовано в «L'Alba» 29 июня 1848 г. со вступительным замечанием редакции: «Мы публикуем следующее письмо, полученное нами из Кёльна, чтобы показать, какие чувства питают к Италии благородные немцы, горячо желающие завязать братские связи между итальянским и немецким народами, которых натравливали друг на друга европейские деспоты». Часть ответного письма редакции «L'Alba», подписанного Л. Алинари, приводится в статье «Внешняя политика Германии» (см. настоящий том, стр. 162).

«L'Alba» («Рассвет») — итальянская демократическая газета, издававшаяся во Флоренции в 1847–1849 гг. под редакцией Лафарина.—4.

25

25 Имеется ввиду маршал ландтага — председатель провинциального ландтага в Пруссии. — 27.