[154]

«Не было человека», — читаем мы в предисловии, — «который выразил бы все наши страдания, все наши томления и надежды, словом — всё, что волнует нашу эпоху в её сокровеннейшей глубине. Среди этой мучительной борьбы сомнений и чаяний он должен был выйти из своего духовного одиночества и дать нам решение загадки, которая окружает нас со всех сторон, воплотившись в столь яркие образы. — Этот человек, которого ждёт наша эпоха, появился. Это — д-р Георг Кульман из Гольштейна».

Август Беккер, автор этих строк, дал себя, таким образом, уговорить человеку весьма ограниченного ума и очень сомнительного характера, поверив ему, что ни одна загадка ещё не решена и что ни одна действенная сила не пробудилась; коммунистическое движение, охватившее уже все цивилизованные страны, — это-де только пустой орех, в котором не удаётся обнаружить ядро, мировое яйцо, снесённое великой мировой курицей без содействия петуха; настоящее же ядро ореха и настоящий петух, гордость всего курятника, это — д-р Георг Кульман из Гольштейна!..

Но этот великий мировой петух, в действительности, — обыкновеннейший каплун, который одно время кормился у немецких ремесленников в Швейцарии и который не избежит своей судьбы…

Мы отнюдь не считаем д-ра Кульмана из Гольштейна совершенно ординарным шарлатаном и ловким обманщиком, который сам нисколько не верит в целительную силу своего жизненного эликсира и всей своей макробиотикой имеет в виду только одно — как бы сохранить жизнь своей собственной персоны; нет, мы отлично знаем, что этот вдохновлённый свыше доктор — спиритуалистический шарлатан, благочестивый обманщик, мистический хитрец, который, однако, как и вся его порода, не очень разборчив в выборе средств, ибо его особа неразрывно срослась с его священной целью. Дело в том, что священные цели всегда теснейшим образом срастаются со священными особами, ибо они имеют чисто идеалистический характер и существуют только в голове. Все идеалисты, как философские, так и религиозные, как старые, так и новые, верят в наития, в откровения, в спасителей, в чудотворцев, и только от степени их образования зависит, принимает ли эта вера грубую, религиозную форму или же просвещённую, философскую, подобно тому как только от степени их энергии, характера, общественного положения и т. д. зависит, относятся ли они к вере в чудеса пассивно или активно, т. о. являются ли они пастырями-чудотворцами или их паствой, и, далее, преследуют ли они при этом теоретические или практические цели.

Кульман очень энергичный человек, но лишённый к тому же философского образования; он относится к вере в чудеса отнюдь не пассивно и при этом преследует цели весьма практического характера.

Август Беккер разделяет с Кульманом только национальный душевный недуг. Этот добрый человек «жалеет людей, не способных постигнуть, что воля и мысль эпохи могут быть выражены лишь отдельными личностями». — Для идеалиста всякое преобразующее мир движение существует только в голове некоего избранника, и судьба мира зависит от того, не получит ли эта голова, обладающая всей премудростью как своей частной собственностью, смертельного ранения от какого-либо реалистического камня, прежде чем она успеет провозгласить свои откровения. — «Разве это не так?» — вызывающе спрашивает Август Беккер. — «Соедините всех философов и теологов данной эпохи, пусть они обсуждают и голосуют, п посмотрим, что из этого получится!»

Для идеолога всё историческое развитие сводится к теоретическим абстракциям исторического развития, сложившимся в «головах» всех «философов и теологов данной эпохи», и так как невозможно «соединить» все эти «головы» для «обсуждения и голосования», то необходимо должна существовать некая священная голова, являющаяся вершиной всех этих философских и теологических голов, их остриём, и эта вершинная, острая голова есть спекулятивное единство тупых голов — есть спаситель.

Эта система голов так же стара, как египетские пирамиды, с которыми она имеет кое-какое сходство, и так же нова, как прусская монархия, в столице которой она недавно, в подновлённом виде, воскресла. — Идеалистические далай-ламы имеют то общее с действительным далай-ламой, что они готовы уговорить себя, будто мир, из которого они добывают себе пищу, не может существовать без их священных экскрементов. — Стоит только этому идеалистическому безумию сделаться практическим, как тотчас же выявляется его зловредный характер: его поповское властолюбие, религиозный фанатизм, шарлатанство, пиетистское лицемерие, благочестивый обман. Чудо — это предназначенный для ослов мостик из царства идеи в царство практики. Господин доктор Георг Кульман из Гольшейна является таким мостиком; он вдохновлён свыше и потому его волшебное слово непременно сдвинет с места самые устойчивые горы; это — утешение для терпеливых созданий, не находящих в себе достаточно энергии, чтобы горы эти взорвать естественным порохом; это — прибежище для слепых и робких, не способных заметить материальную связь в многообразно раздробленных явлениях революционного движения.

«До сих пор», — говорит Август Беккер, — «не хватало объединяющей точки».

Святой Георг без труда преодолевает все реальные препятствия, превращая все реальные вещи в идеи и объявляя себя их спекулятивным единством, благодаря чему он оказывается в состоянии «управлять и повелевать ими»:

«Общество идей есть мир. И их единство повелевает и управляет миром» (стр. 138).

В этом «обществе идей» наш пророк распоряжается, как ему заблагорассудится.

«Будем же шествовать в нём, следуя как за путеводителем, за нашей собственной идеей и рассмотрим всё самым подробным образом, поскольку этого требует наше время» (стр. 138).

Что за спекулятивное единство бессмыслицы!

Но бумага всё терпит, а немецкая публика, которой пророк преподнёс свои изречения оракула, была так мало знакома с философским развитием своего собственного отечества, что даже не заметила, как великий пророк в своих спекулятивных вещаниях лишь повторяет самые затасканные философские фразы, приспособив их к своим практическим целям.

Подобно тому как чудотворные исцелители и чудотворные целительные средства в медицине имеют своей основой незнакомство с законами природы, точно так же знахари и панацеи в социальной области имеют своей основой незнакомство с законами социального мира, а наш знахарь из Гольштейна и является как раз социалистическим пастырем-чудотворцем из Нидерэмпта. Этот пастырь-чудотворец сообщает прежде всего своим овечкам:

«Я вижу перед собой собрание избранников, которые еще до меня стремились словом и делом содействовать благу нашего времени, а теперь явились сюда, чтобы услышать, что поведаю я о радостях и горестях человечества».

«Уже многие говорили и писали от имени человечества, но никто ещё не сказал, в чем собственно заключается недуг человечества, на что оно надеется, чего ждёт и как оно могло бы осуществить свои чаяния. Но именно это я и собираюсь поведать».

И его овечки верят ему.

Во всём творении этого «святого духа», сводящего уже устаревшие социалистические теории к самым тощим и самым общим абстракциям, нет ни одной-единственной оригинальной мысли. — Даже в форме, в стиле нет ничего оригинального. Священному стилю библии гораздо удачнее уже подражали другие. Кульман взял себе в этом отношении за образец Ламенне, но он — только карикатура на Ламенне. Мы покажем нашим читателям несколько образчиков красот его стиля:

«Скажите мне, во-первых, как Вы себя чувствуете, когда думаете о том, что станется с Вами в вечности?

«Многие смеются и говорят: «Что мне до вечности?»

«Другие протирают глаза и спрашивают: «Вечность — что это такое?»…

«Как Вы себя чувствуете, далее, когда думаете о том часе, когда Вас поглотит могила?»

«И я слышу многие голоса». — Среди них один говорит следующее:

«В новейшее время проповедуется учение, что дух вечен, что со смертью он лишь снова растворится в боге, из которого вышел. Но те, кто это проповедует, не могут мне сказать, что же от меня-то останется. О, лучше бы я вовсе не родился! А если я сам и не исчезну — о, мои родители, мои сестры, мои братья, мои дети и все, кого я люблю, увижу ли я вас когда-нибудь снова? О, лучше было бы мне вас никогда и не видеть!» и т. д.

«Как Вы себя чувствуете, далее, когда начинаете думать о бесконечности?»…

Нам делается дурно, господин Кульман, не от мысли о смерти, а от вашей фантазии на тему о смерти, от вашего стиля, от ваших жалких средств воздействия на сердца людей!

«Как Ты себя чувствуешь», дорогой читатель, когда слышишь речи попа, который перед своими овечками изображает ад очень жарким, а души их делает очень податливыми, всё красноречие которого направлено только на то, чтобы привести в действие слёзные железы своих слушателей и который спекулирует только на трусости своей общины?

Что касается тощего содержания «возвещения», то первая часть, или введение в «Новый мир», сводится к той простой мысли, что господин Кульман из Гольштейна пришёл в мир, чтобы основать на земле «царство духа», «царство небесное»; что ни один человек до него не знал, что такое, собственно, ад, а что — небо; что ад, это — существовавшее до сих пор общество, а небо, это — будущее общество, «царство духа»; сам же он оказывается вожделенным святым «духом»…

Все эти великие мысли — отнюдь не оригинальные мысли самого святого Георга, и ему, собственно, незачем было отправляться в утомительное путешествие из Голыптейна в Швейцарию, выходить из «своего духовного одиночества» и, спустившись к ремесленникам, «открыться» им, чтобы явить «миру» это «видение».

Что же касается той мысли, что господин д-р Кульман из Гольштейна есть «вожделенный святой дух», то она является, конечно, его исключительным, личным достоянием и навсегда останется таковым.

И вот, священное писание нашего святого Георга развёртывается, согласно его собственному «откровению», по следующему плану:

«Оно раскроет», — говорит он, — «царство духа в земном образе, дабы Вы узрели его великолепие и увидели, что ничто, кроме царства духа, не может принести спасения. — С другой стороны, оно снимет покров с Вашей юдоли скорби, дабы Вы узрели своё горе и познали корень всех своих страданий. — А затем я укажу путь, ведущий из этого горестного настоящего в радостное будущее. — Чтобы достигнуть этой конечной цели, следуйте мысленно за мной на ту высоту, откуда перед нами широко откроется дальний край».

Итак, сперва пророк даёт нам узреть свой «прекрасный край», своё царство небесное. Но мы видим только жалкую инсценировку неправильно понятого сен-симонизма, карикатурно облачённого в одеяние Ламенне, окаймлённое воспоминаниями, позаимствованными у г-на Штейна.

Приведём важнейшие откровения о царстве небесном, которые дадут нам представление о пророческом методе. Так, на стр. 37 мы читаем:

«Выбор свободен и определяется склонностью каждого человека. — Склонность же человека определяется его задатками».

«Если в обществе, — вещает святой Георг, — каждый следует своей склонности, то решительно все имеющиеся в этом обществе задатки получают развитие, а если это так, то производится всегда то, в чём все нуждаются — как в царстве духа, так и в царстве материи. — Ибо задатки и силы, какими общество располагает, всегда соответствуют его потребностям»… «Тяготения пропорциональны призваниям», ср. также Прудона.

Господин Кульман отличается здесь от социалистов и коммунистов только встречающимся у него недоразумением, причину которого приходится искать в преследовании им своих практических целей, а также, без всякого сомнения, в его ограниченности. Он смешивает различие задатков и способностей с неравенством владения и неравенством удовлетворения потребностей, вызываемым этим неравенством владения, и полемизирует поэтому против коммунизма.

«Никто не вправе иметь там») (т. е. при коммунизме) «какое-либо преимущество перед другим»), — негодует наш пророк, — «никто не вправе обладать большим достоянием и жить лучше, чем другой… А если Вы сомневаетесь в этом и не желаете присоединить свой голос к общему хору, то они издеваются над Вами, проклинают Вас, преследуют и отправляют Вас на виселицу» (стр. 100).

И всё же Кульман пророчествует иногда совершенно правильно.

«Поэтому в их рядах находятся все те, кто восклицает: Долой библию! Долой прежде всего христианскую религию, ибо это — религия смирения и рабского образа мысли! Долой вообще всякую веру! Мы ровно ничего не знаем о боге и бессмертии. Это — вымыслы, используемые для их выгоды» (следовало сказать: используемые попами для своей выгоды) «и всячески поддерживаемые лгунами и обманщиками. Право, кто верит ещё в подобные вещи, тот круглый дурак!»

Кульман особенно яростно полемизирует против принципиальных противников учения о вере, о смирении и неравенстве, т. е. о «сословных различиях и различиях по рождению». На омерзительном учении о предустановленном рабстве, — учении, которое в кульмановском изложении сильно напоминает взгляды Фридриха Ромера, — на теократической иерархии и, в последнем счёте, на своей собственной священной особе — вот на чём основывает он свой социализм!

«Каждой отраслью труда», — читаем мы на стр. 42, — «руководит искуснейший, который сам участвует в труде, а каждой отраслью в царстве удовлетворения потребностей руководит тот, кто, сам участвуя в потреблении, всего более доволен жизнью. — Но, подобно тому как общество, являясь нераздельным, живёт единым духом, так и всем его строем руководит и управляет только один человек. — И он — мудрейший, добродетельнейший и блаженнейший».

На стр. 34 мы узнаём:

«Если дух человека стремится к добродетели, то человек расправляет свои члены и движет ими, он развивает и образует и формирует всё в себе и вне себя согласно своему желанию. — А если его дух пребывает в хорошем состоянии, то человек должен это состояние ощущать всем своим существом. — Вот почему человек ест и пьёт и наслаждается, вот почему он поет и играет и пляшет, целует и плачет и смеётся».

Правда, мысль, что созерцание бога влияет на аппетит, а духовное блаженство — на половой инстинкт, тоже не составляет частную собственность кульманизма; но мысль эта во всяком случае разъясняет нам некоторые темные места в книге нашего пророка.

Так, например, на стр. 36:

«То и другое» (владение и потребление) «определяется его» (т. е. человека) «трудом. Труд служит масштабом его потребностей». (Так извращает Кульман положение, что коммунистическое общество в целом имеет всегда столько же задатков и сил, сколько и потребностей.) «Ибо труд есть проявление идей и инстинктов. А на них и основываются потребности. — Но так как задатки и потребности людей всегда различны и распределены так, что первые могут развиваться, а вторые удовлетворяться лишь в том случае, если каждый отдельный человек всегда производит для всех и если продукт, произведённый всеми, обменивается и распределяется по заслугам» (?), «то каждый получает за свой труд только стоимость».

Вся эта тавтологическая галиматья, как и следующие за ней положения и ряд других, которых мы, щадя читателя, не приводим, осталась бы для нас, конечно, непроницаемой тьмой, несмотря на прославленную А. Беккером «возвышенную простоту и ясность» «откровения», не будь у нас ключа к ней в практических целях, преследуемых пророком. — Всё сейчас станет совершенно ясно.

«Стоимость», — продолжает вещать господин Кульман, — «определяет самоё себя согласно потребности всех» (?). «В стоимости всегда содержится труд каждого индивида и на это» (?) «он может достать себе всё, что только его душе угодно».

«Видите ли, друзья мои», — читаем мы на стр. 39, — «общество истинных людей всегда рассматривает жизнь… как… школу самовоспитания. И при этом оно желает быть блаженным. — Но нечто подобное» (?) «необходимо должно проявиться и стать видимым» (?), «иначе оно» (?) «невозможно».

Что хотел тут сказать господин Георг Кульман из Гольштейна, утверждая, что «нечто подобное» (жизнь? или же блаженство?) должно «проявиться» и «стать видимым», ибо иначе «оно» «невозможно»; что он хотел сказать, заявляя, что «труд» содержится в «стоимости» и что на это (на что?) можно достать себе всё, что только душе угодно; что он, наконец, имел в виду, говоря о «стоимости», которая определяет самоё себя согласно «потребности», — всего этого опять-таки нельзя понять, если не помнить о главной сути всего откровения, о его практической сути.

Постараемся поэтому дать практическое объяснение.

Как мы узнаём от Августа Беккера, святому Георгу Кульману из Гольштейна сильно не везло на родине. Он поехал в Швейцарию и там увидел совершенно «новый мир» — коммунистические общества немецких ремесленников. Это пришлось ему по душе, — и вот он тотчас же стал прилаживаться к коммунизму и коммунистам. Как рассказывает нам Август Беккер, он всегда «неутомимо работал над дальнейшим усовершенствованием своего учения, чтобы поднять его на высоту великой эпохи», т. е. среди коммунистов он ad majorem Dei gloriam^{396} стал коммунистом. Вначале все шло прекрасно.

Но один из существеннейших принципов коммунизма, отличающий его от всякого рода реакционного социализма, заключается в основанном на изучении природы человека эмпирическом убеждении, что различия мозга и умственных способностей вообще не влекут за собой различий желудка и физических потребностей; отсюда следует, что неверное, основанное на наших нынешних порядках положение: «каждому по его способностям» должно — поскольку оно относится к потреблению в узком смысле слова — превратиться в положение: «каждому по его потребностям», иными словами: различие в деятельности, труде, не влечёт за собой никакого неравенства, никакой привилегии в смысле владения и потребления.

С этим наш пророк не мог примириться, ибо стремление быть привилегированным, выделенным, избранным и составляет зуд пророка. «Но нечто подобное необходимо должно проявиться и стать видимым, иначе оно невозможно». Без практических привилегий, без ощущаемого зуда пророк не был бы пророком, он был бы не практическим, а только теоретическим божьим человеком, он был бы философом. — Поэтому пророк должен втолковать коммунистам, что различие деятельности, труда, влечёт за собой различие стоимости и блаженства (или потребления, заработка, удовольствия: всё это одно и то же), а так как каждый сам определяет своё блаженство, как и свой труд, то отсюда вытекает, что он, пророк, — в этом-то и заключается практический смысл откровения — достоин лучшей жизни, чем простой ремесленник^{397}.

Теперь все тёмные места в проповеди нашего пророка становятся ясными: что «владение» и «потребление» каждого индивида соответствуют его «труду»; что «труд» человека служит мерилом его «потребностей» и что, следовательно, каждый получает «стоимость» за свой труд; что «стоимость» определяет самоё себя в соответствии с «потребностью», что труд каждого «содержится» в стоимости и что за это каждый может достать себе всё, что его «душе» угодно; наконец, что «блаженство» избранных должно «проявиться и стать видимым», ибо иначе оно «невозможно».

Теперь вся эта бессмыслица становится понятной.

Мы не знаем, как далеко на деле заходит д-р Кульман в своих практических притязаниях по отношению к ремесленникам. Но мы знаем, что его учение есть основной догмат всякого духовного и светского властолюбия, мистический покров всякой ханжески скрываемой жажды наслаждений, прикрашивание всякой низости, что оно является источником бесчисленных извращений.

Мы должны ещё показать читателю тот путь, который, по уверению господина Кульмана из Гольштейна, «ведёт из этого горестного настоящего в радостное будущее». — Путь этот — приятный и усладительный, он подобен весеннему дню в цветущем саду — или же цветущему саду в весенний день.

«Тихо и нежно приходит весна, — тёплой рукою взращивает почки, — и почки становятся цветами, — она кличет жаворонка и соловья — и пробуждает кузнечика в траве. — Пусть так же, как весна, придёт и новый мир» (стр. 114 и сл.).

Наш пророк рисует в поистине идиллических красках переход от нынешней социальной изолированности к жизни в сообществе. — Подобно тому как он превращает реальное общество в «общество идей», чтобы «шествовать в нём, следуя, как за путеводителем, за собственной идеей и рассматривая всё самым подробным образом, поскольку этого требует его время», — подобно этому действительное социальное движение, уже приобретающее во всех цивилизованных странах характер предвестника грозного общественного переворота, он превращает в идиллическое, мирное преображение, в тихую уютную жизнь, при которой все имущие и властвующие метра сего могут преспокойно спать. — Для идеалиста действительность заключается в теоретических абстракциях действительных событии, в их идеальных знаках, а действительные события, это — только «знаки того, что старый мир идёт к гибели».

«Почему Вы», — изливает пророк свой гнев на стр. 118, — «так судорожно хватаетесь за явления сегодняшнего дня, ведь они являются только признаками того, что старый мир идёт к гибели; почему тратите Вы свои силы на такие стремления, которые бессильны удовлетворить Ваши надежды и чаяния?»

«Не разрушать и уничтожать должны Вы преграды, стоящие на Вашем пути, а обойти и покинуть их. — И когда Вы их обойдёте и покинете, они исчезнут сами собой, ибо у них не будет больше пищи».

«Если Вы ищете истину и распространяете свет, ложь и мрак исчезают из Вашей среды» (стр. 116).

«Но многие скажут: «Как можем мы построить новую жизнь, когда ещё существует старый порядок, мешающий нам строить? Не следует ли раньше разрушить его?»» — «Ни в коем случае», — отвечает мудрейший, добродетельнейший и блаженнейший. — «Ни в коем случае. Если Вы живёте совместно с другими людьми в доме, который обветшал и стал для Вас тесен и неудобен, а, между тем, Ваши соседи желают в нём остаться, то Вы не сломаете его и не останетесь жить под открытым небом, а сперва построите себе новое жилище, в которое и переселитесь, когда оно будет готово, предоставив старый дом его участи» (стр. 120).

Далее пророк на целых двух страницах преподносит правила того, как можно прокрасться в новый мир. Затем он становится воинственным.

«Но недостаточно Вам объединиться и отречься от старого мира. — Вам придется прибегнуть и к оружию, чтобы бороться против него и расширить и укрепить Ваше царство, ко не путём насилия, а путём свободного убеждения».

Если, однако, всё же придётся взять в руки действительный меч и подвергнуть риску свою действительную жизнь, чтобы «завоевать царство небесное силою», то в этом случае пророк обещает своему священному воинству бессмертие в русском смысле (русские верят, что они воскреснут в тех местах, где они жили, если будут убиты на войне врагом):

«А те, которые погибли в пути, воскреснут и станут ещё прекраснее, чем были раньше. Поэтому» (поэтому!) «не пекитесь о своей жизни и не бойтесь смерти» (стр. 129).

Значит, — успокаивает пророк своё священное воинство, — даже в борьбе, которая ведётся с действительным оружием в руках, вам придётся рисковать своей жизнью не на самом деле, а только по видимости.

Учение пророка действует успокоительно во всех смыслах, и после образчиков, приведённых из его священного писания, не приходится уже удивляться тому, что оно встретило одобрение со стороны некоторых благодушных ночных колпаков.

Примечания:

«Тезисы о Фейербахе» написаны К. Марксом в Брюсселе весной 1845 г. и находятся в его «Записной книжке» 1844–1847 годов. Впервые они были опубликованы Ф. Энгельсом в 1888 г. в приложении к отдельному изданию его работы «Людвиг Фейербах и конец классической немецкой философии»; там же указаны место и время написания тезисов.

Заглавие «Тезисы о Фейербахе» дано Институтом Маркса — Энгельса — Ленина — Сталина в соответствии с предисловием Энгельса к его работе «Людвиг Фейербах». В приложении к той же работе они были озаглавлены: «Маркс о Фейербахе». В «Записной книжке» Маркса имеется заголовок: «К Фейербаху».

Издавая «Тезисы» в 1888 г., Энгельс внёс в них некоторые редакционные изменения, чтобы сделать этот документ, не предназначавшийся Марксом для печати, более понятным для читателя. В настоящем издании «Тезисы» даются в том виде, как они были опубликованы Энгельсом, с добавлением, на основании рукописи Маркса, тех курсивов и кавычек, которые отсутствуют в издании 1888 года — 1.

Лига против хлебных законов была основана в 1838 г. манчестерскими фабрикантами Кобденом и Брайтом. Так называемые хлебные законы, направленные на ограничение или запрещение ввоза хлеба из-за границы, были введены в Англии в интересах крупных землевладельцев — лендлордов. Выставляя требование полной свободы торговли, Лига добивалась отмены хлебных законов с целью снижения заработной платы рабочих и ослабления экономических и политических позиций земельной аристократии. В своей борьбе против землевладельцев Лига пыталась использовать рабочие массы. Однако именно к этому времени передовые рабочие Англии встали на путь самостоятельного политически оформленного рабочего движения (чартизм).

Борьба между промышленной буржуазией и земельной аристократией из-за хлебных законов закончилась принятием в 1846 г. билля об их отмене. — 50.

154

«Die Neue Welt oder das Reich des Geistes auf Erden. Verkundigung». Genf, 1845. Книга представляет собой издание лекций Г. Кульмана, которые он читал в вейтлингианских общинах Швейцарии. Характеристику этой книги см. в статье Ф. Энгельса «К истории раннего христианства» (1894).

Рукопись следующей, пятой главы второго тома «Немецкой идеологии» («V. «Доктор Георг Кульман из Гольштейна», или Пророчество «истинного социализма»») написана рукой Вейдемейера и имеет в конце пометку «М. Гесс». Эта глава была, вероятно, составлена Гессом, переписана Вейдемейером и отредактирована Марксом и Энгельсом. — 535.

Оглавление