ВНЕШНЯЯ ПОЛИТИКА РУССКОГО ЦАРИЗМА[11]

Написано в декабре 1889 — феврале 1890 г. (английский вариант закончен в марте 1890 г.)

Напечатано в переводе на русский язык в журнале «Социаль-демократ», книга 1 и 2, февраль и август 1890 г., в журнале «Die Neue Zeit» № 5, май 1890 г. и в переводе автора на английский язык в журнале «Time», апрель и май 1890 г.

Печатается по тексту журнала «Die Neue Zeit», сверенному с текстом английского перевода

Перевод с немецкого

Подпись: Фридрих Энгельс

Мы, западноевропейская рабочая партия [В английском тексте, опубликованном в журнале «Time», вместо слов «Мы, западноевропейская рабочая партия» напечатано: «Не только социалисты, но и каждая прогрессивная партия в любой стране Западной Европы». Ред.], вдвойне заинтересованы в победе русской революционной партии.

Во-первых, потому, что царская Российская империя является главным оплотом, резервной позицией и вместе с тем резервной армией европейской реакции; потому, что одно уже ее пассивное существование представляет для нас угрозу и опасность.

А во-вторых, потому, — и этот момент мы, со своей стороны, все еще недостаточно подчеркивали, — что своим постоянным вмешательством в дела Запада эта империя задерживает и нарушает нормальный ход нашего развития и делает это с целью завоевания для себя таких географических позиций, которые обеспечили бы ей господство над Европой и тем самым сделали бы невозможной победу европейского пролетариата [В английском тексте вместо слов «сделали бы невозможной победу европейского пролетариата» напечатано; «под железной пятой царя была бы уничтожена всякая возможность прогресса». Ред.].

Карлу Марксу принадлежит та заслуга, что он первый указал в 1848 г. и с тех пор неоднократно подчеркивал, что именно по этой причине западноевропейская рабочая партия вынуждена бороться не на жизнь, а на смерть с русским царизмом. Выступая в том же духе, я и здесь лишь продолжаю дело моего покойного друга, выполняю то, что ему не суждено было осуществить[В английской публикации вместо этого абзаца дан следующий текст: «В Англии нельзя писать о внешней политике России, не упомянув при этом имени Давида Уркарта. В течение пятидесяти лет он неутомимо работал над тем, чтобы ознакомить своих соотечественников с целями и методами русской дипломатии — предмет, который он основательно изучил; и единственной наградой за все его старания было то, что он стал посмешищем и приобрел репутацию надоедливого человека. Правда, обыкновенный филистер называет так каждого, кто настойчиво говорит о вещах неприятных, как бы важны эти вещи ни были. Тем не менее, Уркарт, ненавидевший филистеров, но не понимавший ни их природы, ни исторической неизбежности их существования в настоящее время, был обречен на провал. Сам он — будучи тори старой школы, видевший, что до сих пор в Англии одни только тори оказывали эффективное сопротивление России и что действия английских и зарубежных либералов, а также и все революционные движения на континенте обыкновенно шли лишь на пользу этой державе, — считал, что для действительного отпора вмешательствам России надо обязательно быть тори (или же турком) и что каждый либерал и революционер является, сознательно или бессознательно, орудием России. Систематические занятия русской дипломатией привели Уркарта к убеждению, что она — всемогуща, что она и в самом деле является единственным активным фактором современной истории, все же другие правительства — лишь пассивные орудия в ее руках; так что, если бы не его столь же преувеличенная оценка силы Турции, нельзя было бы понять, почему эта всемогущая русская дипломатия давно уже не захватила Константинополь. Стремясь, таким образом, свести всю современную историю, начиная с французской революции, к дипломатической шахматной игре между Россией и Турцией, в которой другие европейские государства играют роль пешек России, Уркарт должен был выдавать себя за некоего восточного пророка, возвещающего вместо простых исторических фактов тайную, мистическую доктрину на таинственном, гиперболически-дипломатическом языке, доктрину, полную намеков на не только малоизвестные, но едва ли даже достоверно установленные факты; а в качестве верного целебного средства против преобладания русской дипломатии над английской он предлагал возобновить практику привлечения министров к суду за государственную измену и заменить кабинет тайным советом. Уркарт был человеком с большими заслугами и вдобавок изысканным англичанином старого образца; но русские дипломаты вполне могли бы сказать: «Si М. Urquhart n'existait pas, il faudrait l'inventer [Если бы г-н Уркарт не существовал, его следовало бы выдумать]». Ред.].

Да и среди русских революционеров обнаруживается подчас относительно слабое знакомство с этой стороной русской истории. Это объясняется, во-первых, тем, что в самой России допускается на этот счет лишь официальная легенда, а во-вторых, многие настолько сильно презирают царское правительство, что считают его неспособным ни на какие разумные действия, неспособным отчасти в силу его ограниченности, отчасти вследствие коррупции. В области внутренней политики это, впрочем, верно; тут неспособность царизма совершенно очевидна. Однако нужно знать не только слабые, но и сильные стороны противника. А внешняя политика — это безусловно та область, в которой царизм силен, очень силен. Русская дипломатия образует своего рода современный орден иезуитов, достаточно мощный, чтобы преодолеть в случае необходимости даже царские прихоти и коррупцию в своей собственной среде, чтобы тем шире распространять ее вокруг. Вначале этот орден набирался по преимуществу из иностранцев: корсиканцев, как например Поццоди-Борго, немцев, как Нессельроде, остзейских немцев, как Ливен; иностранкой была и его основательница, Екатерина II.

Обложка журнала «Социаль-демократ», в котором опубликована первая глава статьи Ф. Энгельса «Внешняя политика русского царизма»

У старорусского высшего дворянства было еще слишком много мирских интересов, частных и семейных, оно не отличалось той безусловной надежностью, какая требовалась для службы в этом новом ордене. А так как дворянство нельзя было принудить к отказу от личной собственности и к безбрачию католических священников-иезуитов, то ограничились тем, что доверили ему сначала лишь второстепенные посты, а также посты, связанные с представительством, посольской службой и т. д., постепенно подготавливая таким образом школу отечественных дипломатов. До сих пор только один чистокровный русский, Горчаков, занимал высший пост в этом ордене, его же преемник, фон Гирс, опять-таки носит иностранную фамилию.

Именно это тайное общество, набиравшееся вначале из иностранных авантюристов, и подняло Российскую империю до ее нынешнего могущества. С железной настойчивостью, неуклонно преследуя намеченную цель, не останавливаясь ни перед каким вероломством, предательством, убийством из-за угла, пресмыкательством, не скупясь ни на какие подкупы, не опьяняясь победами, не падая духом при поражениях, шагая через миллионы солдатских трупов и по меньшей мере через один царский труп, — эта шайка, настолько же бессовестная, насколько и талантливая, содействовала больше, чем все русские армии, расширению границ России от Днепра и Двины за Вислу, до Прута, Дуная и Черного моря, от Дона и Волги за Кавказ, к истокам Оксуса и Яксарта; это она способствовала тому, чтобы сделать Россию великой, могущественной, внушающей страх и открыть ей путь к мировому господству. Но тем самым она укрепила царскую власть и внутри страны. В глазах вульгарно-патриотической публики слава побед, следующие одно за другим завоевания, могущество и внешний блеск царизма с избытком перевешивают все его грехи, весь деспотизм, все несправедливости и произвол; шовинистическое бахвальство с лихвой вознаграждает за все пинки. И это происходит в тем большей степени, чем меньше в России известны действительные причины и подробности этих успехов, чем больше заменяются они официальной легендой, как это делается и всюду (например, во Франции и Пруссии) доброжелательными правительствами ради блага своих подданных и поощрения их патриотизма. Поэтому русский, если только он шовинист, рано или поздно падет на колени перед царизмом, как мы это уже видели на примере Тихомирова.

Однако каким образом смогла подобная шайка авантюристов приобрести такое огромное влияние на ход европейской истории? Очень просто. Они не создали ничего нового, они лишь правильно использовали существующее положение вещей. Все успехи русской дипломатии имеют под собой весьма осязаемую материальную основу.

Представим себе Россию в середине прошлого столетия. Уже в то время она занимала огромную территорию с исключительно однородным в расовом отношении населением. Население было редким, но быстро растущим; следовательно, одно уж течение времени обеспечивало рост могущества страны. Это население находилось в состоянии духовного застоя, было лишено всякой инициативы, но в рамках своего традиционного образа жизни было пригодно решительно на все; выносливое, храброе, послушное, способное преодолевать любые тяготы и лишения, оно поставляло превосходный солдатский материал для войн того времени, когда сомкнутые массы решали исход боя. Сама страна обращена к Европе лишь одной своей западной границей и поэтому уязвима лишь с этой стороны; она не имеет такого центра, захват которого мог бы принудить ее к заключению мира, она почти абсолютно недоступна для завоевания вследствие бездорожья, протяженности территории и бедности ресурсов. Такая страна представляет собой неуязвимую мощную позицию для каждого, кто умеет ее использовать, позволяя себе отсюда безнаказанно проделывать в Европе такие вещи, которые вовлекли бы любое другое правительство в бесконечные войны.

Сильная, почти неприступная в обороне Россия была соответственно слаба в наступлении. Сбор, организация, вооружение и передвижение армий внутри страны наталкивались на серьезнейшие препятствия, и ко всем материальным затруднениям присоединялось еще безграничное взяточничество чиновников и офицеров. Все попытки сделать Россию способной к наступательным действиям большого масштаба до сих пор терпели неудачу; вероятно, и последняя, предпринятая ныне попытка, введение всеобщей воинской повинности[12], также потерпит полную неудачу. Можно сказать, что препятствия возрастают здесь почти пропорционально квадрату числа тех масс, которые требуется организовать, не говоря уже о том, что при такой малочисленности городского населения невозможно найти необходимое теперь огромное количество офицеров. Эта слабость никогда не была тайной для русской дипломатии; поэтому она всегда старалась по возможности избегать войн и допускала их только как самое крайнее средство, да и то лишь при исключительно благоприятных условиях. Ее могут устроить только такие войны, когда союзники России должны нести основное бремя, подвергать свою территорию, превращенную в театр военных действий, опустошениям и выставлять наибольшую массу бойцов, в то время как русские войска выполняют роль резервов, которые щадят в большинстве боев, но на долю которых во всех крупных сражениях выпадает связанная со сравнительно небольшими жертвами честь решать окончательный исход дела; так это и было в войне 1813–1815 годов[13]. Но война не всегда может происходить в таких выгодных условиях, и поэтому русская дипломатия предпочитает использовать в своих целях противоречивые интересы и алчность других держав, натравливая эти державы друг на друга и извлекая из враждебных отношений между ними выгоды для завоевательной политики России. На свой страх и риск царизм ведет войну только против таких заведомо слабых противников, как шведы, турки, персы, и в этом случае ему уж не приходится делить с кем-либо свою добычу.

Однако вернемся к России 1760 года. Соседями этой однородной, неприступной страны были главным образом страны, которые, по видимости или в действительности, пришли в упадок, приближались к распаду и представляли поэтому настоящий matiere a conquetes [объект для завоеваний. Ред.]. На севере — Швеция, могущество и престиж которой были подорваны именно вследствие того, что Карл XII сделал попытку вторгнуться в Россию; этим он погубил Швецию и воочию показал неприступность России. На юге — турки и их данники, крымские татары, представлявшие собой лишь обломки прежнего величия; наступательная сила турок была сломлена еще 100 лет тому назад, оборонительная же их сила, пока еще значительная, также уменьшилась; лучшим показателем этой возрастающей слабости являлись волнения, начавшиеся среди покоренных ими христиан: славян, румын и греков, которые составляли большинство населения Балканского полуострова. Эти христиане, почти исключительно греко-православного вероисповедания, были, таким образом, единоверцами русских, а среди них славяне — сербы и болгары — к тому же и их соплеменниками. Поэтому стоило лишь России объявить о своем призвании защищать угнетенную православную церковь и порабощенное славянство, как почва для завоеваний — под маской освобождения — была уже здесь подготовлена. Точно так же к югу от Кавказского хребта под турецким владычеством находились небольшие христианские государства и исповедующие христианство армяне, по отношению к которым царизм мог провозгласить себя «освободителем».

К тому же здесь, на юге, алчного завоевателя прельщала такая военная добыча, равной которой не было в Европе: древняя столица Восточной Римской империи, метрополия всего православного мира, город, одно уже русское название которого Константинополь-Царьград служит выражением господства над Востоком и того авторитета, которым наделен его властитель в глазах восточных христиан.

Царьград в качестве третьей российской столицы, наряду с Москвой и Петербургом, — это означало бы, однако, не только духовное господство над восточнохристианским миром, это было бы также решающим этапом к установлению господства над Европой. Это означало бы безраздельное господство над Черным морем, Малой Азией, Балканским полуостровом. Это означало бы, что Черное море по первому желанию царя может быть закрыто для всех торговых и военных, флотов, кроме русского, что это море превращается в русскую военную гавань и место маневров исключительно русского флота, который в любой момент мог бы с этой надежной резервной позиции делать вылазки через укрепленный Босфор и снова укрываться в этой гавани. Тогда России оставалось бы только установить такое же господство, прямое или косвенное, над Зундом и обоими Бельтами, — и она была бы неприступна также и с моря.

Господство над Балканским полуостровом продвинуло бы границы России до Адриатического моря. Но эта граница на юго-западе была бы непрочной без соответствующего перенесения всей западной границы России, без значительного расширения сферы ее господства. А условия здесь были, пожалуй, еще более благоприятные.

Прежде всего Польша; эта основанная на грабеже и угнетении крестьян дворянская республика находилась в состоянии полного расстройства; ее конституция делала невозможным какое-либо общенациональное действие и в силу этого обрекала страну на положение легкой добычи соседей. С начала восемнадцатого столетия Польша, по выражению самих поляков, держалась беспорядком (Polska nierzadem stoi); иностранные войска непрерывно оккупировали всю страну или проходили через нее; она служила им постоялым двором и трактиром (karczma zajezdna, как говорили поляки), при этом, однако, они, как правило, забывали об оплате. Уже Петр Великий систематически разорял Польшу, его преемникам оставалось только протянуть руку к добыче. И для этого у них был к тому же такой предлог, как «принцип национальностей»[14]. Польша не являлась однородной страной. В те времена, когда Великороссия попала под монгольское иго, Белоруссия и Малороссия нашли себе защиту от азиатского нашествия, присоединившись к так называемому Литовскому княжеству. Это княжество впоследствии добровольно объединилось с Польшей[15]. С тех пор, вследствие более высокого уровня цивилизации Польши, дворянство Белоруссии и Малороссии сильно ополячилось, а в XVI веке, когда в Польше господствовали иезуиты, православных русских подданных Польши вынуждали присоединяться к римско-католической церкви. Это давало великорусским царям желанный предлог для притязаний на территорию бывшего Литовского княжества, как на национальную русскую область, угнетенную, однако, Польшей, хотя, по крайней мере малороссы, по мнению виднейшего современного слависта Миклошича, говорят не просто на одном из русских диалектов, а на вполне самостоятельном языке; другой предлог для вмешательства состоял в том, чтобы в качестве защитников православия выступить в пользу православных униатов[16], хотя последние давно уже примирились со своим положением по отношению к римско-католической церкви.

За Польшей лежала другая страна, которая, казалось, окончательно пришла в состояние полного распада, — Германия. Со времени Тридцатилетней войны германская Римская империя являлась государством лишь номинально. Власть имперских князей все более приближалась к полному суверенитету; их право не повиноваться воле императора, заменявшее в Германии польское liberum veto, было по условиям Вестфальского мира открыто гарантировано Францией и Швецией[17]; таким образом, усиление центральной власти в Германии было поставлено в зависимость от согласия заграницы, весьма заинтересованной в том, чтобы не допустить этого усиления. К тому же, Швеция в силу своих завоеваний в Германии являлась членом Германской империи, имела место и голос в имперском сейме. В каждой войне император обнаруживал немецких имперских князей в числе союзников своих чужеземных врагов, каждая война, таким образом, являлась в то же время и междоусобной войной. Почти все более крупные и средние имперские князья были подкуплены Людовиком XIV, и экономически страна была настолько разорена, что без этого ежегодного притока французских денег, шедших на подкуп, не было бы вообще никакой возможности сохранять в стране деньги как средство обращения [См. Gulich. Geschichtliche Darstellung des Handels u. Jena 1830, 2. Band, S. 201–206[18].]. Поэтому император давно уже искал опору своей

власти не в самой империи, которая лишь вводила его в расходы и ничего не приносила, кроме забот и тревог, а в своих австрийских — немецких и ненемецких — наследственных владениях. И рядом с австрийской династией постепенно уже начинала возвышаться в качестве ее соперницы прусская династия.

Таково было положение дел в Германии ко времени Петра Великого. Этот действительно великий человек — не чета Фридриху «Великому», покорному слуге преемницы Петра Екатерины II, — первый в полной мере оценил исключительно благоприятное для России положение в Европе. Он ясно — гораздо яснее, чем это было сделано в его так называемом завещании, составленном, по-видимому, каким-то эпигоном[19], — разглядел, наметил и начал осуществлять основные принципы русской политики как по отношению к Швеции, Турции, Персии, Польше, так и по отношению к Германии. Германия занимала Петра больше, чем любая другая страна, за исключением Швеции. Швецию он должен был разбить; Польшу он мог захватить, стоило ему только протянуть руку; до Турции было еще слишком далеко; но стать твердой ногой в Германии, занять там такое положение, которое так широко использовала Франция и использовать которое у Швеции не хватало сил, — это было для него главной задачей. Он делал все, чтобы путем приобретения какой-либо немецкой территории сделаться немецким имперским князем, но тщетно; ему удалось лишь ввести систему брачных союзов с членами немецких княжеских фамилий и использования в интересах дипломатии внутренних раздоров в Германии.

После Петра это положение еще больше изменилось в пользу России благодаря возвышению Пруссии. В ее лице у германского императора вырос внутри самой империи почти равный ему по силе противник, который увековечивал и доводил до крайности раскол Германии. Но в то же время этот противник был еще довольно слаб, чтобы обходиться без помощи Франции или России, — особенно России, — так что чем больше он освобождался от вассальной зависимости по отношению к Германской империи, тем вернее он попадал в вассальную зависимость к России.

Таким образом, в Европе оставались лишь три державы, с которыми приходилось считаться: Австрия, Франция, Англия, а для того, чтобы поссорить эти державы между собой или подкупить их, используя в качестве приманки обещание территориальных приобретений, не требовалось большого искусства. Англия и Франция по-прежнему все еще являлись соперниками на море; Францию можно было привлечь перспективой территориальных захватов в Бельгии и Германии; Австрию можно было прельстить обещаниями всяческих выгод за счет Франции, Пруссии, а со времени Иосифа II и за счет Баварии. Таким образом, при умелом использовании сталкивающихся интересов Россия могла обеспечить поддержку любой своей дипломатической акции со стороны сильных, даже со стороны превосходящих по силе союзников. И вот, лицом к лицу с этими распадающимися соседними странами, лицом к лицу с этими тремя великими державами, раздираемыми вечными ссорами в силу своих традиций, экономических условий, политических или династических интересов или завоевательных устремлений, постоянно стремившимися друг друга перехитрить, — стояла единая, однородная, молодая, быстро возвышающаяся Россия, почти неуязвимая и совершенно недоступная для завоеваний, к тому же представлявшая собой нетронутый, крайне податливый пластический материал. Какая находка для талантливых и честолюбивых людей, для людей, стремившихся к власти, все равно, где и каким путем, лишь бы это была действительная власть, действительная арена для их таланта и честолюбия! А таких людей «просвещенный» восемнадцатый век порождал в огромном количестве; во имя служения «человечеству» эти люди разъезжали по всей Европе, посещали дворы всех просвещенных государей, — а какой государь не желал быть в то время просвещенным! — и оседали там, где находили выгодное место, образуя своего рода «не имеющий отечества» дворянско-буржуазный интернационал просвещения. Этот интернационал пал к ногам северной Семирамиды, также не имевшей отечества Софии-Августы Ангальт-Цербстской, названной в России Екатериной II, и именно из этого интернационала сама Екатерина набирала нужные ей элементы для своего иезуитского ордена русской дипломатии.

В своей работе о Томасе Море Карл Каутский[20] показал, каким образом первая форма буржуазного просвещения, «гуманизм» XV и XVI веков, в своем дальнейшем развитии превратилась в католический иезуитизм. Совершенно то же самое мы видим и здесь, когда вторая, вполне зрелая форма буржуазного просвещения в XVIII веке превращается в современный иезуитизм, в русскую дипломатию. Это превращение в свою противоположность, это достижение в конечном счете такого пункта, который полярно противоположен исходному, составляет естественно неизбежную судьбу всех исторических движений, участники которых имеют смутное представление о причинах и условиях их существования и поэтому ставят перед ними чисто иллюзорные цели. «Ирония истории» неумолимо вносит здесь свои поправки [В английском тексте данный абзац опущен. Ред.].

Посмотрим теперь, как действует этот иезуитский орден, как он использует непрерывно меняющиеся цели соперничающих друг с другом великих держав в качестве средства для достижения своей никогда не меняющейся, никогда не упускаемой из виду цели — мирового господства России.

Никогда еще международное положение не было более благоприятным для завоевательных планов царизма, чем в 1762 г., когда на престол вступила, после убийства своего мужа, великая блудница Екатерина II. Семилетняя война расколола всю Европу на два лагеря[21]. Англия сломила могущество французов на море, в Америке, в Индии, а затем бросила на произвол судьбы своего континентального союзника, прусского короля Фридриха II. Этот последний находился в 1762 г. на краю гибели, когда вступивший на российский престол Петр III прекратил войну против Пруссии; Фридриху, покинутому своей последней и единственной союзницей, Англией, надолго рассорившемуся с Австрией и Францией, истощенному семилетней борьбой за существование, не оставалось другого выбора, как броситься к ногам только что взошедшей на трон царицы. Это обеспечивало ему не только могущественное покровительство, но и давало надежду на присоединение того куска Польши, который отделял Восточную Пруссию от основной части его монархии и завоевание которого стало теперь главной целью его жизни. 31 марта (11 апреля) 1764 г. Екатерина и Фридрих заключили Петербургский договор о союзе[22], согласно секретной статье которого обе стороны взяли на себя обязательство охранять силой оружия действующую польскую конституцию, — это лучшее средство разрушения Польши, — от всяких попыток реформы. Этим был предрешен будущий раздел Польши. Кусок Польши был той костью, которую царица бросила Пруссии, чтобы заставить ее смирно сидеть целое столетие на русской цепи.

Я не буду вдаваться в детали первого раздела Польши[23]. Но характерно, что он был осуществлен — против воли старомодной Марии-Терезии — в основном тремя главными столпами европейского «просвещения»: Екатериной, Фридрихом и Иосифом. Последние два, гордясь той просвещенной государственной мудростью, с какой они попирали как предрассудок традиционные нормы международного права, были при этом достаточно глупы, чтобы не заметить, что своим участием в грабеже Польши они с головой отдавали себя во власть русского царизма.

Вряд ли кто мог оказать Екатерине большую услугу, чем эти просвещенные августейшие соседи. «Просвещение» [В английском тексте вместо слова «Просвещение» напечатано; ««Прогресс» и «просвещение»». Ред.] являлось таким же девизом царизма в Европе в восемнадцатом веке, каким «освобождение народов» в девятнадцатом. Любой захват территории, любое насилие, любое угнетение царизм осуществлял не иначе, как под предлогом просвещения, либерализма, освобождения народов. И по-детски наивные западноевропейские либералы, вплоть до Гладстона, верили этому [В английском тексте вместо слов «верили этому» напечатано; «верят этому по сей день». Ред.], подобно тому как не менее наивные консерваторы также непоколебимо верят в пустые фразы о защите легитимизма[24], о поддержании порядка, религии, европейского равновесия, о святости договоров — фразы, которые одновременно твердит официальная Россия. Русской дипломатии ловко удавалось льстить обеим большим буржуазным партиям Европы. Ей, и только ей, разрешается быть в одно и то же время легитимистской и революционной, консервативной и либеральной, ортодоксальной и просвещенной. Отсюда понятно то презрение, с каким смотрит подобного рода русский дипломат на «образованный» Запад.

За Польшей наступила очередь Германии. В 1778 г. Австрия и Пруссия затеяли между собой драку из-за баварского наследства[25], и опять-таки к выгоде одной лишь Екатерины. Россия стала уже достаточно могущественной, чтобы все еще, подобно Петру, помышлять о получении прав члена Германской империи [В английском тексте вместо слов «о получении прав члена Германской империи» напечатано; «о вхождении в состав Германской империи путем приобретения какого-нибудь небольшого немецкого княжества». Ред.]; она стремилась теперь приобрести там такое же положение, которого она уже достигла в Польше и которое в Германской империи занимала Франция, — положение гаранта беспорядка в Германии против всяких попыток реформы. И этого положения она добилась. По Тешенскому миру 1779 г. Россия вместе с Францией взяла на себя гарантию как этого мирного договора, так и всех подтвержденных им прежних мирных договоров, в частности Вестфальского 1648 года. Этим было закреплено бессилие Германии, и сама она была намечена в качестве объекта будущего раздела между Францией и Россией.

Не была забыта и Турция. Войны России против турок всегда приходятся на такие периоды, когда на западной границе России царит мир, а Европа в той или иной степени занята где-нибудь в другом месте. Екатерина вела две таких войны[26]. Первая привела к завоеваниям на Азовском море и провозглашению независимости Крыма, превращенного спустя четыре года в русскую провинцию. В результате второй граница России передвинулась с Буга вплоть до Днестра. Во время этих войн русские агенты подстрекали греков к восстанию против турок. Разумеется, повстанцы были в конце концов брошены русским правительством на произвол судьбы.

Во время американской войны за независимость Екатерина впервые сформулировала от своего имени и от имени своих союзников принцип «вооруженного нейтралитета» (1780 г.) — требование ограничения прав, на которые претендовала Англия для своих военных судов в открытом море. Это требование стало с тех пор постоянной целью русской политики и в основном было признано Европой и самой Англией по условиям Парижского мира 1856 года[27]. Только Соединенные Штаты Америки до сих пор не желают с ними считаться.

Разразилась французская революция, и это было новой удачей для Екатерины. Нисколько не опасаясь проникновения революционных идей в Россию, она увидела в этом событии лишь новый удобный повод перессорить между собой европейские государства, с целью обеспечения России свободы действий. После смерти обоих ее «просвещенных» друзей и соседей Фридрих-Вильгельм II в Пруссии, Леопольд в Австрии попытались вести независимую политику. Революция предоставила Екатерине прекрасный случай под предлогом борьбы с республиканской Францией вновь приковать их обоих к России и в то же время, пока они были заняты на французской границе, сделать новые приобретения в Польше. И Пруссия и Австрия попались на удочку. И хотя Пруссия — разыгрывавшая с 1787 по 1791 г. роль союзницы Польши против Екатерины — вовремя спохватилась и потребовала на этот раз более значительной доли в грабеже Польши, хотя Австрии также пришлось выделить кусок Польши, но все же львиная доля добычи опять-таки досталась Екатерине[28]. Почти вся Белоруссия и Малороссия были теперь воссоединены с Великороссией.

Но на этот раз медаль имела и оборотную сторону. Пока грабеж Польши отвлекал также силы коалиции 1792–1794 гг.[29], ослабляя ее наступательную мощь против Франции, последняя за это время настолько окрепла, что совершенно самостоятельно одержала победу. Польша пала, но ее сопротивление спасло французскую революцию, а вместе с французской революцией началось движение, против которого бессилен и царизм. Этой роли поляков мы на Западе никогда не забудем. Впрочем, как мы увидим, это не единственный случай, когда поляки спасали европейскую революцию.

В политике Екатерины отчетливо обозначились уже все существенные черты нынешней политики России: присоединение Польши, хотя при этом на первых порах приходилось еще часть добычи уступать соседям; превращение Германии в объект будущего раздела; Константинополь как великая, никогда не забываемая, шаг за шагом осуществляемая главная цель; завоевание Финляндии для прикрытия Петербурга и присоединение, в порядке компенсации, Норвегии к Швеции, что и было предложено Екатериной во Фридрихсгаме королю Густаву III[30]; ослабление морского превосходства Англии посредством ограничительных правил международного права; возбуждение восстаний среди христиан-райя в Турции; наконец, умелое сочетание либеральной и легитимистской фразеологии, посредством которой по мере надобности Россия дурачит падких до фраз западноевропейских «образованных» филистеров и их так называемое общественное мнение.

К моменту смерти Екатерины владения России превосходили уже все, что мог требовать даже самый необузданный национальный шовинизм. Все, что носило русское имя, — за исключением незначительного числа австрийских малороссов, — находилось под скипетром ее преемника, который мог теперь с полным правом называть себя самодержцем всероссийским. Россия не только завоевала выход к морю, но и овладела как на Балтийском, так и на Черном морях обширным побережьем и многочисленными гаванями. Под русским господством находились не только финны, татары и монголы, но также литовцы, шведы, поляки и немцы. — Чего еще желать? Для любой другой нации этого было бы достаточно. Для царской же дипломатии — нацию не спрашивали — это являлось лишь базой, откуда теперь только и можно было начинать настоящие завоевания.

Французская революция отшумела, сама породив своего усмирителя — Наполеона. Она, казалось, оправдывала высокую мудрость русской дипломатии, которая не дала себя запугать грандиозным народным восстанием. Возвышение Наполеона открывало теперь перед русской дипломатией возможность новых успехов: Германия приближалась к тому, чтобы разделить участь Польши. Но преемник Екатерины, Павел, был упрямым, своенравным человеком, на него нельзя было положиться; он ежеминутно расстраивал планы дипломатов; он стал невыносимым, его надо было устранить. Соответствующие исполнители легко нашлись среди гвардейских офицеров; наследник престола, Александр, состоял в заговоре и прикрывал его; Павел был задушен, и тотчас же началась новая кампания к вящей славе нового царя, который вследствие самого способа восшествия на престол стал пожизненным слугой иезуитской шайки дипломатов.

Эта последняя предоставила Наполеону окончательно разрушить Германскую империю и довести до крайности царивший в ней беспорядок. Однако когда дело дошло до окончательной расплаты, тут снова выступила Россия. По Люневильскому мирному договору (1801 г.)[31] Франция приобретала весь немецкий левый берег Рейна, причем было оговорено, что немецкие князья, которые в связи с этим лишались своих владений, должны получить компенсации на правом берегу Рейна за счет земель имперского духовенства: епископов, аббатов и т. п. И теперь Россия заявила, ссылаясь на полученные ею по Тешенскому договору 1779 г. права гаранта, что при распределении компенсаций решающее слово должно принадлежать ей и Франции, обоим гарантам беспорядка в Германии. А распри немецких князей, их жадность и вошедшее в привычку предательство по отношению к империи уже обеспечили то, чтобы это слово России и Франции стало действительно решающим. Дело дошло до того, что Россия и Франция составили план раздела церковных земель между лишенными владений князьями и все основные положения этого плана, составленного заграницей и в интересах заграницы, были возведены в закон Германской империи (решение имперской депутации, 1803 г.)[32].

Германская империя как союзное государство было фактически разрушено; Австрия и Пруссия стали действовать как самостоятельные европейские державы и, подобно России и Франции, рассматривали входившие в империю мелкие государства лишь как территорию для завоевания. Что же ожидало эти мелкие государства? Пруссия была еще слишком мала и слишком молода, чтобы притязать на главенство над ними, а Австрия только что утратила последние следы этого главенства. Но на наследство Германской империи претендовали также Россия и Франция. Франция разрушила старую империю силой оружия; своим соседством вдоль всего Рейна она оказывала непосредственное давление на мелкие государства; а овеянные славой победы Наполеона и французских армий довершили остальное, — мелкие немецкие князья оказались у его ног. А Россия? Теперь, когда цель ее вековых стремлений была почти достигнута, когда Германия находилась в состоянии полного распада, была смертельно истощена, бессильна и беспомощна, — могла ли Россия именно в такой момент допустить, чтобы корсиканский выскочка вырвал у нее добычу из-под носа?

Русская дипломатия немедленно начала кампанию за установление верховенства над мелкими германскими государствами. Добиться этого, само собой разумеется, было невозможно без победы над Наполеоном. Следовательно, надо было привлечь на свою сторону немецких князей и так называемое общественное мнение Германии, насколько в то время о нем вообще могла идти речь. Князей принялись обрабатывать посредством дипломатии, филистеров — посредством литературы. В то время как при дворах щедро расточались русская лесть, угрозы, ложь и деньги на подкуп, публику засыпали таинственными брошюрами, в которых Россия превозносилась как единственная держава, способная спасти Германию и взять ее под свою действенную защиту, что в силу Тешенского договора 1779 г. составляет ее право и ее долг. И когда разразилась война 1805 г., то каждому, кто способен был хоть что-нибудь видеть, должно было стать ясным, что дело шло лишь о том, образуют ли мелкие государства французский Рейнский союз или же — русский.

Судьба хранила Германию. Русские и австрийцы были разбиты при Аустерлице, и новый Рейнский союз так и не стал форпостом царизма[33]. Французское же иго было, по крайней мере, игом современным, заставившим немецких монархов покончить с наиболее вопиющими анахронизмами в существовавшем до тех пор порядке вещей.

За Аустерлицем последовали прусско-русский союз, Йена, Эйлау, Фридланд и Тильзитский мир 1807 года[34]. Здесь снова обнаружилось, какое огромное преимущество давало России ее безопасное в стратегическом отношении положение. Разбитая в двух кампаниях, она приобрела новую территорию за счет своих бывших союзников и заключила союз с Наполеоном для раздела мира: Наполеону — Запад, Александру — Восток!

Первым плодом этого союза было завоевание Финляндии. Без всякого объявления войны, но с согласия Наполеона, русские начали наступление; неспособность и продажность шведских генералов, а также разногласия между ними обеспечили русским легкую победу; смелый переход русских войск через замерзшее Балтийское море повлек за собой насильственный дворцовый переворот в Стокгольме и уступку Финляндии России[35]. Однако спустя три года, когда наметился разрыв с Наполеоном, царь Александр вызвал в Або маршала Бернадота, избранного наследником шведского престола, и обещал ему Норвегию, если тот присоединится к союзу Англии и России против Наполеона[36]. Так осуществился в 1814 г. план Екатерины: Финляндия — мне, Норвегия — тебе.

Но Финляндия была только прелюдией. Целью Александра, как всегда, оставался все тот же Царьград. В Тильзите и Эрфурте[37] Наполеон твердо обещал ему Молдавию и Валахию и подал надежду на раздел Турции, за исключением, однако, Константинополя. С 1806 г. Россия вела войну с Турцией; на этот раз восстали не только греки, но также и сербы[38]. Однако то, что в отношении Польши звучало лишь иронически, для Турции соответствовало действительности: она держалась беспорядком. Обладавший железной стойкостью рядовой солдат, сын наделенного такой же стойкостью турецкого крестьянина, именно вследствие этого беспорядка получал возможность выправлять то, что портили продажные паши. Турок можно было разбить, но не сломить, и русская армия продвигалась по направлению к Царьграду очень медленно.

Но ценой за эту «свободу рук» на Востоке было присоединение к континентальной системе Наполеона, разрыв всяких торговых отношений с Англией[39]. А это означало для тогдашней России полное расстройство торговли. Это было то время, когда Евгений Онегин (Пушкина) узнал из Адама Смита

Как государство богатеет… и почему
Не нужно золота ему,
Когда простой продукт имеет, —

меж тем как, с другой стороны,

Отец понять его не мог
И земли отдавал в залог.

[Пушкин. «Евгений Онегин», глава первая, строфа VII. (В оригинале прозаический немецкий перевод Энгельса: «wie ein Staat reich wird und wie er kein Geld braucht, wenn er nur Ueberflus an Produkten hat… sein Vater das nicht begreifen konnte und ein Landgut nach dem andern vorhypothekiren muste».) Ред.]

Россия могла получать деньги лишь посредством морской торговли и вывоза своего сырья на главный в то время рынок, в Англию; а Россия была уже слишком европейской страной, чтобы обходиться без денег. Торговая блокада становилась невыносимой. Экономика оказалась сильнее дипломатии и царя, вместе взятых; торговые отношения с Англией втихомолку были возобновлены; условия Тильзитского договора были нарушены, и разразилась война 1812 года.

Наполеон во главе соединенных армий всего Запада перешел русскую границу. Поляки, компетентные в этом деле судьи, советовали ему остановиться на Двине и Днепре, реорганизовать Польшу и ждать там наступления русских. Полководец такого масштаба, как Наполеон, не мог не признать, что это был правильный план. Но находясь уже на такой головокружительной высоте и при том непрочном фундаменте, на который он опирался, Наполеон уже не мог решиться на затяжные кампании. Ему необходимы были быстрые успехи, блистательные победы, завоеванные штурмом мирные договора; он пренебрег советом поляков, пошел на Москву и тем самым привел русских в Париж.

Уничтожение огромной наполеоновской армии при отступлении из Москвы послужило сигналом к всеобщему восстанию против французского владычества на Западе. В Пруссии поднялся весь народ, принудивший трусливого короля Фридриха-Вильгельма III к войне против Наполеона. Австрия присоединилась к России и Пруссии, как только закончила свои военные приготовления. После сражения при Лейпциге[40] от Наполеона отпал Рейнский союз, а через каких-нибудь восемнадцать месяцев после вступления Наполеона в Москву Александр вошел в Париж как властелин и повелитель Европы.

Турция, преданная Францией, заключила в 1812 г. мир в Бухаресте, уступив русским Бессарабию. Венский конгресс принес России Царство Польское[41], так что теперь к ней было присоединено почти девять десятых прежней польской территории. Однако еще более важное значение имело то положение, которое царь занимал теперь в Европе. На европейском континенте он не имел больше соперников. Австрия и Пруссия шли у него на поводу. Французские Бурбоны были обязаны ему восстановлением на престоле своей династии и поэтому также были ему послушны. Швеция получила благодаря ему Норвегию в качестве залога дружественной царю политики. Даже испанская династия обязана была своим восстановлением гораздо больше победам русских, пруссаков и австрийцев, чем победам Веллингтона, которые никогда бы не смогли сокрушить Французскую империю.

Никогда еще Россия не достигала такого могущественного положения. Но она сделала также еще один шаг за пределы своих естественных границ. Если в отношении завоеваний Екатерины у русского шовинизма были еще некоторые извиняющие — я не хочу сказать оправдывающие — предлоги, то относительно завоеваний Александра об этом не может быть и речи. Финляндия населена финнами и шведами, Бессарабия — румынами, конгрессовая Польша[42] — поляками. Здесь уж и говорить не приходится о воссоединении рассеянных родственных племен, носящих русское имя, тут мы имеем дело с неприкрытым насильственным завоеванием чужой территории, с простым грабежом.

Победа над Наполеоном была победой европейских монархий над французской революцией, последней фазой которой являлась наполеоновская империя; победа эта была отпразднована восстановлением «легитимизма». Но в то время как Талейран рассчитывал посредством этой придуманной им фразы поймать на удочку царя Александра, русской дипломатии в гораздо большей степени удалось при помощи той же фразы водить за нос всю Европу. Под предлогом защиты легитимизма она основала «Священный союз», этот расширенный русско-австро-прусский союз, доведенный до степени заговора всех европейских монархов против их народов под главенством русского царя[43]. Другие монархи верили в этот предлог; но как смотрели на это царь и его дипломатия, мы сейчас увидим.

Для русской дипломатии речь шла лишь о том, чтобы использовать достигнутую в Европе гегемонию с целью дальнейшего продвижения к Царьграду. Для достижения этой цели она могла пустить в ход три рычага: румын, сербов, греков. Наиболее подходящим элементом были греки. Это был торговый народ, а купцы больше всего страдали от притеснений турецких пашей. Христианин-земледелец под турецким владычеством находился в лучших материальных условиях, чем где бы то ни было. Он сохранил свои институты, существовавшие до турецкого завоевания, и полное самоуправление; пока он платил налоги, турок, как правило, не обращал на него внимания; лишь изредка подвергался он насилиям, подобно тем, какие в средние века приходилось сносить западноевропейскому крестьянину от дворянства. Это было унизительное и едва терпимое существование, однако в материальном отношении оно было не столь обременительным и не так уж не соответствовало тогдашнему уровню цивилизации этих народов; поэтому прошло немало времени, прежде чем славянский райя обнаружил, что подобное существование невыносимо. Напротив, греческая торговля с того времени, как турецкое господство избавило ее от разорительной конкуренции венецианцев и генуэзцев, быстро расцвела и достигла таких больших размеров, что не могла уже больше переносить и самого турецкого господства. В самом деле, турецкое, как и любое другое восточное господство несовместимо с капиталистическим обществом; нажитая прибавочная стоимость ничем не гарантирована от хищных рук сатрапов и пашей; отсутствует первое основное условие буржуазной предпринимательской деятельности [В английском тексте вместо выражения «буржуазной предпринимательской деятельности» напечатано: «прибыльной торговли». Ред.] — безопасность личности купца и его собственности. Неудивительно поэтому, что греки, которые с 1774 г. предприняли уже две попытки восстания, восстали теперь еще раз[44].

Греческое восстание создало, таким образом, благоприятные возможности, но для того чтобы царская дипломатия могла здесь развернуть энергичные действия, необходимо было предотвратить вмешательство со стороны Запада, следовательно, надо было сделать так, чтобы Запад был занят своими внутренними делами. И почва для этого была великолепно подготовлена фразой о легитимизме. Легитимные монархи повсюду вызвали против себя глубокую ненависть. Попытки восстановить дореволюционные порядки привели в возбуждение буржуазию всего Запада; во Франции и Германии началось брожение, в Испании и Италии вспыхнуло открытое восстание[45]. Ко всем этим заговорам и восстаниям царская дипломатия приложила свою руку. Не то, чтобы она их устраивала или хотя бы существенно способствовала их временным успехам. Однако через своих полуофициальных агентов она делала все возможное, чтобы сеять раздоры во владениях своих легитимных союзников [В английском тексте вместо слов «сеять раздоры во владениях своих легитимных союзников» напечатано: «возбуждать недовольство и раздоры среди подданных своих легитимных союзников». Ред.]. И уже совсем открыто покровительствовала она тем мятежным элементам Запада, которые выступали под маской сочувствия грекам; а кто же были эти филэллины, собиравшие деньги, посылавшие в Грецию добровольцев и целые вооруженные вспомогательные отряды, как не те же самые карбонарии и прочие либералы Запада?

Все это нисколько не мешало просвещенному царю Александру на конгрессах в Ахене, Троппау, Лайбахе, Вероне призывать своих легитимных коллег к самым энергичным действиям против их мятежных подданных и для подавления революции посылать австрийцев в 1821 г. в Италию, а французов в 1823 г. в Испанию[46]; это не помешало ему даже осудить для видимости восстание греков, хотя в то же самое время он разжигал это восстание и подстрекал западноевропейских филэллинов удвоить свои усилия. Снова глупая Европа была одурачена невероятным образом; монархам и реакционерам царизм проповедовал легитимизм [В английском тексте после слова «легитимизм» добавлено: «и сохранение status quo». Ред.], либеральным филистерам — освобождение народов и просвещение [В английском тексте слова «и просвещение» опущены. Ред.]; и те и другие верили ему.

В Вероне французский министр, романтик Шатобриан, был совершенно очарован царем, который подал французам надежду на приобретение левого берега Рейна, если только они будут послушно следовать за Россией. Этой надеждой, подкрепленной позднее, при Карле X, твердым обещанием, русская дипломатия водила на помочах Францию и направляла французскую восточную политику с небольшими перерывами вплоть до 1830 года.

Несмотря на все это, «человеколюбивая» политика царя, который под предлогом освобождения греческих христиан от мусульманского гнета стремился сам занять место мусульман, не достигала желаемых успехов [В английском тексте в этой фразе вместо слов ««человеколюбивая» политика царя» напечатано: «мир взирал с недоверием или в лучшем случае с равнодушием на «человеколюбивую» политику царя», а слова «не достигала желаемых успехов» опущены. Ред.]. Ибо, как писал русский посол в Лондоне, князь Ливен (депеша от 18 (30) октября 1825 г.),

«вся Европа с ужасом смотрит на этот русский колосс, гигантские силы которого ждут только сигнала, чтобы двинуться против нее. В ее интересах поэтому поддерживать турецкую державу, этого естественного врага нашей империи».[47]

Война в Греции продолжалась с переменным успехом, а между тем все попытки России добиться высокого согласия Европы на занятие Дунайских княжеств и тем самым вынудить Турцию к капитуляции терпели неудачу. Тем временем Турция получила в 1825 г. помощь из Египта; греки были повсюду разбиты, восстание почти подавлено. Русская политика стояла перед выбором: либо поражение, либо принятие смелых решений.

Канцлер Нессельроде обратился за советом к своим послам. Поццоди-Борго в Париже (депеша от 4 (16) октября 1825 г.) и Ливен в Лондоне (депеша от 18 (30) октября 1825 г.) высказались безоговорочно за решительные действия: следует немедленно занять Дунайские княжества, не обращая внимания на Европу и даже на опасность европейской войны. Таково, очевидно, было мнение всей русской дипломатии. Но Александр был слабым и непостоянным человеком, наделенным большим самомнением, и к тому же мистиком и романтиком; он напоминал «grec du Bas-Empire» [ «грека времен Восточной Римской империи», византийца. Ред.] (как называл его Наполеон) не только своей хитростью и лицемерием, но также нерешительностью и отсутствием энергии. Легитимизм он стал воспринимать всерьез, и греческие повстанцы ему уже надоели. Бездеятельный и в то время, при отсутствии железных дорог, почти неуловимый, путешествовал он по югу, около Таганрога. Внезапно пришло сообщение о его смерти. Поговаривали об отравлении. Уж не устранила ли дипломатия сына таким же образом, как некогда отца? Во всяком случае, умер он для нее как нельзя более кстати.

В лице Николая вступил на престол такой царь, лучше которого дипломатия и желать не могла: посредственный человек с кругозором взводного командира [В английском тексте вместо слов «посредственный человек с кругозором взводного командира» напечатано: «самодовольный, посредственный человек, чей кругозор никогда не превосходил кругозора офицера ротного масштаба, человек, который жестокость ошибочно принимал за проявление энергии, а прихоть и упрямство за выражение силы». Ред.]; для него внешняя сторона власти была превыше всего и ради нее он готов был пойти на все. Теперь стали действовать более решительно и довели дело до войны с Турцией, избежав вмешательства со стороны Европы. Англию — либеральными фразами, а Францию — вышеупомянутыми обещаниями склонили к тому, что и та и другая, соединив свои флоты с русским, 20 октября 1827 г., вопреки состоянию мира, напали на турецко-египетский флот при Наварине и уничтожили его[48]. Англия, правда, вскоре отошла от союза, но бурбоновская Франция осталась верна России. В то время как царь объявил войну туркам и его войска 6 мая 1828 г. перешли Прут, 15000 французских солдат готовились к отплытию в Грецию, где они и высадились в августе — сентябре того же года. Для Австрии это было достаточным предостережением, чтобы не атаковать русских во фланг во время их наступления на Константинополь: последствием таких действий была бы война с Францией, и тогда вступил бы в силу русско-французский союз, предусматривавший завоевание Константинополя для одного из союзников и левого берега Рейна — для другого.

Дибич продвинулся, таким образом, до Адрианополя, но там он попал в такое положение, что ему пришлось бы спешно отступить обратно за Балканы, если бы турки продержались еще каких-нибудь две недели. У него было только 20000 человек, четвертая часть которых болела чумой. Тогда в качестве посредника выступило прусское посольство в Константинополе и склонило турок к миру посредством ложного сообщения об угрожающем, в действительности же совершенно неосуществимом наступлении русских. Этим оно помогло русскому полководцу выйти, как говорит Мольтке,

«из такого положения, которому достаточно было продлиться еще, пожалуй, несколько дней, чтобы он оказался сброшенным с высоты победы в пучину гибели» (Мольтке. «Русско-турецкая кампания», стр. 390)[49].

Во всяком случае, мир принес Российской империи устья Дуная, часть территории в Азии и новые предлоги для постоянного вмешательства в дела Дунайских княжеств[50]. Последние с этого момента вплоть до Крымской войны служили в качестве «karczma zajezdna» [В английском тексте после слов «karczma zajezdna» Напечатано: «(трактира)». Ред.] для русских войск; лишь изредка в течение этого периода княжества были свободны от них.

Прежде чем удалось использовать эти преимущества для дальнейших целей, разразилась июльская революция[51]. Теперь русским агентам пришлось на некоторое время припрятать свои либеральные фразы; речь шла в данном случае лишь о защите «легитимизма». Был уже подготовлен поход Священного союза против Франции, как вдруг вспыхнуло польское восстание, которое в течение целого года держало Россию под угрозой; так Польша вторично ценой самопожертвования спасла европейскую революцию[52].

Я не буду останавливаться на русско-турецких отношениях в период 1830–1848 годов. Важным в этих отношениях было то, что России представилась возможность впервые выступить в качестве защитницы Турции от ее мятежного египетского вассала Мухаммеда-Али, послать к Босфору 30-тысячное войско для защиты Константинополя и посредством Ункяр-Искелесийского договора фактически установить на Целый ряд лет русское господство над Турцией[53]; далее, ей удалось затем в 1840 г. вследствие предательства Пальмерстона в одно мгновение превратить угрожающую ей европейскую коалицию в коалицию против Франции[54], и наконец, она сумела подготовить аннексию Дунайских княжеств посредством непрерывной оккупации, эксплуатации крестьян [В английском тексте вместо слов «эксплуатации крестьян» напечатано: «размещения своих солдат на постой среди крестьян». Ред.], а также переманиванием на свою сторону бояр при помощи «Reglement organique»[55] (см. Маркс, «Капитал», т. I, гл. VIII) [В английском тексте вместо слов, напечатанных в скобках, дано следующее подстрочное примечание: «Кодекс для сельского населения, отдававший в распоряжение бояр — местной земельной аристократии — большую часть рабочего времени крестьянина, да к тому же без всякого вознаграждения. Подробнее см. Карл Маркс, «Капитал», гл. X, стр. 218–222 английского издания»[56]. Ред.]. В основном же этот период был посвящен завоеванию и русификации Кавказа, что удалось, наконец, осуществить лишь в результате двадцатилетней борьбы.

Тем временем царскую дипломатию постигла тяжелая неудача: когда 29 ноября 1830 г. великий князь Константин был вынужден бежать из Варшавы от польских инсургентов, в руки последних попал весь его дипломатический архив, подлинные депеши министра иностранных дел [Нессельроде. Ред.] и официальные копии всех важных депеш послов. Весь механизм русской дипломатии 1825–1830 гг. был раскрыт [В английском тексте эта фраза дана в следующей редакции: «Весь механизм русской дипломатии и все интриги, которые она плела в 1825–1830 гг., были раскрыты». Ред.]. Польское правительство переслало эти депеши через графа Замойского в Англию и Францию, и по указанию английского короля Вильгельма IV они были в 1834 г. опубликованы Давидом Уркартом в «Portfolio»[57]. Этот «Portfolio» до сих пор остается одним из главных и во всяком случае самым достоверным источником для истории тех интриг, посредством которых царизм стремится перессорить между собой западноевропейские страны, чтобы в результате этих раздоров подчинить их всех своему господству.

Русская дипломатия не только без вреда, но и с прямой выгодой для себя выдержала уже так много западноевропейских революций, что, когда разразилась февральская революция 1848 г., она могла приветствовать это как чрезвычайно благоприятное для нее событие. Революция перекинулась в Вену, не только устранив главного противника России, Меттерниха, но и пробудив от спячки австрийских славян — этих возможных союзников царизма; она охватила Берлин и тем самым излечила снедаемого жаждой деятельности, но совершенно беспомощного Фридриха-Вильгельма IV от его страстного желания стать независимым от России. Что могло быть более благоприятным? Россия была гарантирована от всякой заразы, а в Польше были расположены столь значительные силы, что она не могла и пошевельнуться. А как только революция распространилась и на Дунайские княжества[58], русская дипломатия получила то, чего хотела, — предлог для нового вторжения в Молдавию и Валахию, чтобы восстановить там порядок и еще более укрепить там русское господство.

Но этого мало. Австрия, самая упорная, самая непреклонная противница России на границах Балканского полуострова, была приведена на край гибели восстанием в Венгрии и Вене. Победа венгров означала, однако, новый взрыв европейской революции, а наличие большого числа поляков в венгерской армии служило гарантией того, что на этот раз революция не остановилась бы на польской границе. Поэтому Николай разыграл великодушие. Он приказал своим войскам вторгнуться в Венгрию, подавил превосходящими силами венгерскую армию и закрепил тем самым поражение европейской революции. А когда Пруссия все еще пыталась воспользоваться революцией для того, чтобы разорвать Германский союз и подчинить, по крайней мере, мелкие северогерманские государства прусской гегемонии, Николай вызвал ее и Австрию к себе на суд в Варшаву и вынес решение в пользу Австрии[59]. В благодарность за свою многолетнюю покорность России Пруссия была позорно унижена, когда она на одно мгновение обнаружила слабые поползновения к сопротивлению. Шлезвиг-гольштейнский вопрос Николай также решил не в пользу Германии и назначил наследником датского престола Кристиана Глюксбургского, убедившись предварительно в его пригодности для целей царизма[60]. Не только Венгрия, вся Европа лежала у ног царя, и это было прямым следствием революции. И разве не вправе была русская дипломатия втайне восторгаться революциями на Западе?

Но февральская революция была, тем не менее, первым похоронным звоном по царизму. Мелкая душонка ограниченного Николая не могла прийти в себя от возбуждения, вызванного этой незаслуженной удачей; он слишком торопился с продвижением к Константинополю; разразилась Крымская война; Англия и Франция пришли на помощь Турции, а Австрия горела желанием d'etonner le monde par la grandeur de son ingratitude [удивить мир величием своей неблагодарности (выражение, приписываемое главе австрийского правительства Щварценбергу в связи с враждебным России поворотом в австрийской политике.). Ред.]. Ибо Австрия знала, что в благодарность за военную помощь в Венгрии и за вынесенное в Варшаве решение от нее ждут нейтралитета или даже поддержки русских завоеваний на Дунае, а это было равносильно окружению границ Австрии Россией от Кракова до Оршовы и Землина. И на этот раз Австрия, — чего с ней почти никогда не случалось, — посмела иметь собственное мнение.

Крымская война была единственной в своем роде колоссальной комедией ошибок, когда постоянно спрашиваешь себя: кто же тут обманут? Но эта комедия стоила несметных затрат и свыше миллиона человеческих жизней. Едва только первые отряды войск союзников высадились в Болгарии, как австрийцы вступили в Дунайские княжества, а русские отступили за Прут. Таким образом, Австрия вклинилась на Дунае между обеими воюющими сторонами; дальнейшее ведение войны в этом районе возможно было только с ее согласия. Но Австрия нужна была для войны на западной границе России. Австрия знала, что Россия никогда не простит ей этой ее черной неблагодарности; поэтому она готова была присоединиться к союзникам, но только для серьезной войны, ведущейся с целью восстановления Польши и значительного перенесения назад западной границы России. Такая война неизбежно вовлекла бы в союз и Пруссию [В английском тексте эта фраза дана в следующей редакции: «Весь механизм русской дипломатии и все интриги, которые она плела в 1825–1830 гг., были раскрыты». Ред.], через территорию которой Россия получала все свои ввозимые припасы; европейская коалиция блокировала бы Россию с суши и с моря и обрушилась бы на нее с такими превосходящими силами, что победа была бы несомненной.

Но это вовсе не входило в расчеты Англии и Франции. Наоборот. Обе они были довольны тем, что образ действий Австрии избавлял их от опасности серьезной войны. То, чего желала сама Россия, — чтобы союзники направились в Крым и основательно там застряли, — было предложено Пальмерстоном, и за это с радостью ухватился обеими руками Луи-Наполеон. Продвигаться из Крыма в глубь России было бы стратегическим безумием. Таким образом, война была благополучно превращена в войну показную, что удовлетворяло всех ее главных участников. Однако царь Николай не мог долго мириться с тем, что неприятельские войска прочно обосновались на окраине его империи на русской земле; для него показная война вскоре снова стала войной серьезной. Но если это место было наиболее благоприятным для показной войны, то для серьезной войны оно было наиболее опасным. То, что составляет силу России при обороне, — огромная протяженность ее редко населенной, бездорожной и бедной ресурсами территории, — обернулось против самой же России, как только Николай сосредоточил все свои военные силы в одном пункте периферии — в Севастополе. Южнорусские степи, которые должны были стать могилой вторгшегося неприятеля, стали могилой русских армий, которые Николай со свойственной ему жестокой и тупой беспощадностью гнал одну за другой в Крым вплоть до середины зимы. И когда последняя, наспех собранная, кое-как снаряженная и нищенски снабженная продовольствием армия потеряла в пути около двух третей своего состава — в метелях гибли целые батальоны, — а остатки ее оказались неспособными к сколько-нибудь серьезному наступлению на врага, тогда надменный пустоголовый Николай жалким образом пал духом и, приняв яд, бежал от последствий своего цезаристского безумия.

Условия мира, которые поспешно заключил его преемник [Александр II. Ред.], были весьма мягкими[61]. Но тем значительнее были последствия войны для внутреннего положения страны. Чтобы самодержавно господствовать внутри страны, царизм должен был быть более чем непобедимым за ее пределами; ему необходимо было непрерывно одерживать победы, он должен был уметь вознаграждать безусловную покорность своих подданных шовинистическим угаром побед, все новыми и новыми завоеваниями. А теперь царизм потерпел жалкое крушение, и притом в лице своего внешне наиболее импозантного представителя; он скомпрометировал Россию перед всем миром, а вместе с тем и самого себя — перед Россией. Наступило небывалое отрезвление. Колоссальные жертвы, понесенные в войне, слишком глубоко взволновали русский народ, царю приходилось слишком часто взывать к его преданности, чтобы можно было сразу же вернуть народ к прежней пассивности и механической покорности. Ведь постепенно и Россия развивалась как в экономическом, так и в духовном отношении; рядом с дворянством зарождался другой просвещенный класс — буржуазия. Словом, новый царь вынужден был прикидываться либералом, но на этот раз внутри страны. А тем самым было положено начало внутренней истории России, движению умов среди самой нации и отражению этого движения — общественному мнению, пусть еще очень слабому, но все больше приобретающему значение и все меньше позволяющему себя игнорировать. Таким образом, у царской дипломатии появился враг, который должен с ней покончить. Ибо подобного рода дипломатия возможна лишь до тех пор, пока народ остается совершенно пассивным, не имеет другой воли, кроме воли правительства, и призван только поставлять солдат и платить налоги для осуществления целей, преследуемых дипломатами. Но поскольку в России началось внутреннее развитие, а вместе с тем и внутренняя борьба партий, завоевание конституционной формы, при которой эта борьба партий может вестись, не вызывая насильственных потрясений, является лишь вопросом времени. Но тогда и прежняя русская завоевательная политика станет делом прошлого: в ходе борьбы партий за власть дипломатия утратит свою неизменную и постоянную цель, безоговорочное распоряжение силами нации окажется невозможным, — Россия по-прежнему останется трудно доступной и сравнительно столь же слабой в наступлении, но во всех прочих отношениях она станет такой же европейской страной, как и другие, и специфическая сила ее прежней дипломатии будет подорвана навсегда.

La Russie ne boude pas, elle se recueille [Россия не сердится, она сосредоточивается. Ред.], — сказал после войны канцлер Горчаков[62]. Он и сам не знал, как справедливы его слова. Он говорил только о дипломатической России. Но неофициальная Россия тоже сосредоточивалась. И в этом сосредоточении (recueillement) ей оказывало поддержку само правительство. Война доказала, что даже из чисто военных соображений Россия нуждается в железных дорогах и крупной промышленности. И правительство принялось выращивать класс русских капиталистов. Но такой класс не может существовать без пролетариата, а для того, чтобы создать элементы последнего, пришлось провести так называемое освобождение крестьян; личную свободу крестьянин оплатил передачей дворянству лучшей части своего земельного владения. Той земли, которая у него осталась, было слишком много, чтобы умереть, но слишком мало, чтобы существовать. Следовательно, в то время как русская крестьянская община [В оригинале русское слово, написанное готическими буквами; в английском тексте это слово написано латинскими буквами со следующим подстрочным примечанием: «Самоуправляющаяся коммуна русских крестьян». Ред.] была подорвана в корне, развитие новой крупной буржуазии всячески поощрялось посредством привилегий железнодорожным компаниям, покровительственных пошлин и других льгот; благодаря этому в городе и в деревне началась настоящая социальная революция, которая уже не давала успокаиваться пришедшим в движение умам. Появление молодой буржуазии нашло свое отражение в либерально-конституционном движении, а зарождение пролетариата — в движении, которое обычно называют нигилизмом. Таковы были действительные результаты «recueillement» России.

Между тем дипломатия, по-видимому, еще не замечала, какой противник возник у нее внутри страны. Напротив, за пределами страны, как казалось, она одерживала победу за победой. На Парижском конгрессе 1856 г. Орлов играл главную роль, которой домогались многие [В английском тексте конец этой фразы дан в следующей редакции: «Орлов был центральной фигурой и играл руководящую роль». Ред.]; вместо того чтобы приносить жертвы, он добился новых успехов; военные права на море, на которые претендовала Англия и которые со времен Екатерины оспаривались Россией, были окончательно аннулированы и был заключен русско-французский союз против Австрии[63]. Этот союз вступил в действие в 1859 г., когда Луи-Наполеон решил отомстить Австрии за Россию. Последствий русско-французской сделки, которая тогда была разоблачена Мадзини и согласно которой, в случае продолжительного сопротивления Австрии, одного из русских великих князей предполагалось выставить кандидатом на трон независимой Венгрии, — этих последствий Австрия избежала благодаря быстрому заключению мира. Но со времени 1848 г. народы постоянно расстраивали происки дипломатии. Италия стала независимой и единой вопреки воле и царя, и Луи-Наполеона[64].

Война 1859 г. встревожила также и Пруссию. Она почти удвоила численность своей армии и поставила у кормила правления человека, который мог помериться силами с русской дипломатией по крайней мере в одном отношении: в полной неразборчивости в выборе средств. Этим человеком был Бисмарк. Во время польского восстания 1863 г. он с театральным жестом принял сторону России против Австрии, Франции и Англии и сделал все, чтобы обеспечить победу России[65]. Этим он добился отказа царя от его обычной политики в шлезвиг-гольштейнском вопросе; с царского дозволения герцогства были в 1864 г. отторгнуты от Дании[66]. Затем последовала австро-прусская война 1866 года; и тут царю опять представился случай порадоваться новому наказанию Австрии, а также росту могущества Пруссии — этого единственного вассала, сохранившего еще верность даже после пинков 1849–1850 годов. Война 1866 г. повлекла за собой франко-прусскую войну 1870 г., и царь снова встал на сторону своего прусского «молодца дяди» [В оригинале русское выражение, написанное готическими буквами; в английском тексте оно написано латинскими буквами со следующим подстрочным примечанием: «Молодец дядя [Uncle's a brick] — обычное восклицание Александра II при получении им телеграмм от Вильгельма, извещавших о победах». Ред.], он держал Австрию под непосредственной угрозой и таким образом лишил Францию единственного союзника, который мог бы спасти ее от полного разгрома. Но так же, как Луи Бонапарт в 1866 г., так и Александр в 1870 г. оказался обманутым вследствие быстрых успехов немецкого оружия. Вместо затяжной войны, до предела истощающей обе воюющие стороны, последовали быстрые удары, в результате которых в течение пяти недель бонапартистская империя была ниспровергнута, а ее армии отправлены в Германию в качестве военнопленных.

В то время в Европе было только одно место, где правильно понимали создавшееся положение: это был Генеральный Совет Международного Товарищества Рабочих. 9 сентября 1870 г. он выпустил воззвание[67], в котором проводилась параллель между войной 1866 г. и войной 1870 года [В английском тексте вместо изложения содержания воззвания далее до конца абзаца приводится соответствующая выдержка из него, начиная со слов: «Точно так же, как в 1865 г. Луи Бонапарт обменялся обещаниями с Бисмарком» до слов: «к войне против объединенных славянской и романской рас» (см. настоящее издание, т. 17, стр. 278–279). Ред.].

Война 1866 г., говорилось в воззвании, велась с согласия Луи-Наполеона, но достаточно было побед Пруссии и усиления ее мощи, чтобы Франция тотчас же заняла враждебную позицию по отношению к Пруссии. Точно так же новые успехи в 1870 г. и связанное с ними новое усиление прусско-германской мощи принудят русского царя стать во враждебные отношения с Германией, хотя во время войны он и оказывал Германии дипломатическую поддержку. Необходимой предпосылкой преобладающего влияния России на Европу является ее традиционное верховенство над Германией, которое теперь было подорвано. В тот момент, когда в самой России революционное движение начинает становиться грозной силой, царь не может допустить такую потерю своего престижа вне страны. И если теперь еще Германия аннексией Эльзас-Лотарингии принудит Францию броситься в объятия России, то она должна будет либо сделаться явным орудием русских завоевательных планов, либо же после короткой передышки начать готовиться к войне одновременно и против России и против Франции, — к войне, которая легко может перерасти в расовую войну против объединенных славянской и романской рас.

Новая Германская империя оказала России услугу, отторгнув Эльзас-Лотарингию от Франции[68] и тем самым действительно толкнув Францию в объятия России. Царская дипломатия оказалась теперь в завидном положении; она сумела поставить в зависимость от России обе страны, и Францию и Германию, которые стали вследствие этого отторжения смертельными врагами. И этим благоприятным положением она снова воспользовалась для наступления на Царьград, для объявления войны Турции в 1877 году. После длительной борьбы русские войска подошли в январе 1878 г. к самым воротам турецкой столицы, как вдруг в Босфоре появились четыре английских броненосца и принудили русских, перед которыми уже виднелись купола Софийского собора, остановиться и передать выработанный ими Сан-Стефанский договор на пересмотр европейскому конгрессу[69].

Тем не менее казалось, что успех достигнут огромный. Румыния, Сербия, Черногория, расширившие свою территорию и получившие независимость благодаря России, были поэтому у нее в долгу; четырехугольник крепостей между Дунаем и Балканами, этот мощный бастион Турции[70], был на время разрушен; Балканы, последнее прикрытие Константинополя, отняты у турок и разоружены; Болгария и Восточная Румелия, формально вассалы Турции, стали в действительности вассалами России; возвращена потерянная в 1856 г. территория в Бессарабии; завоеваны новые важные позиции в Армении; Австрия, заняв Боснию, стала соучастницей в разделе Турции и неизбежной противницей всех стремлений Сербии к независимости и объединению; наконец, Турция вследствие потери территории, истощения и непосильных обязательств по возмещению военных издержек попала в полную зависимость от России, оказалась в таком положении, при котором она, по мнению русских, и совершенно правильному мнению [В английском тексте вместо слов «по мнению русских, и совершенно правильному мнению» напечатано: «и это очень хорошо знала русская дипломатия». Ред.], могла быть лишь временной хранительницей Босфора и Дарданелл для России. Таким образом, казалось, что России оставалось лишь выбрать подходящий момент, чтобы достигнуть своей великой конечной цели — овладеть Константинополем, этим «la clef de notre maison» [ «ключом от нашего дома» (слова Александра I, сказанные в беседе о французским послом Коленкуром в 1808 г.). Ред.].

В действительности, однако, дело обстояло совсем не так. Если отторжение Эльзас-Лотарингии заставило Францию броситься в объятия России, то наступление на Константинополь и Берлинский мир заставили Австрию броситься в объятия Бисмарка. А в результате этого все положение снова изменилось. Крупные военные державы континента разделились на два больших, угрожающих друг другу военных лагеря: Россия и Франция — с одной стороны, Германия и Австрия — с другой. Вокруг тех и других вынуждены группироваться более мелкие государства. Но это означает, что русский царизм не может сделать последнего решающего шага, не может действительно овладеть Константинополем без мировой войны с приблизительно равными шансами, войны, исход которой будет, вероятно, зависеть не от обеих начавших ее сторон, а от Англии. Ибо война Австрии и Германии против России и Франции лишила бы весь Запад подвоза русского хлеба по суше. Между тем все западноевропейские страны живут лишь за счет подвоза хлеба из-за границы. А это можно было бы осуществлять тогда только по морю; превосходство же Англии на море дало бы ей возможность лишить и этого пути подвоза либо Францию, либо Германию, таким образом взять измором ту или другую страну, смотря по тому, на чью сторону она бы встала [В английском тексте к этому месту дано следующее подстрочное примечание: «Отсутствие тех военных прав на море, на которые Англия так долго претендовала и от которых она в конце концов отказалась согласно Парижской декларации 1856 г., Англия могла бы не почувствовать в обыкновенной войне с одной или двумя континентальными державами. Эти последние, даже будучи блокированы с моря, всегда могли бы в наш век железных дорог ввезти любое количество нужных им товаров по суше из граничащих с ними нейтральных стран; именно в этом состояла главная услуга, оказанная Пруссией России во время Крымской войны. Но в той европейской войне, которая нам теперь угрожает, весь европейский континент раскололся бы на враждебные группировки; соблюдение нейтралитета стало бы в конце концов невозможным; международная сухопутная торговля была вы почти, если не вовсе, прекращена. При таких обстоятельствах Англия могла бы пожалеть об отказе от своих военных прав на море. Но, с другой стороны, в такой войне проявилось бы в полной мере превосходство Англии на море, а больше, собственно, ничего и не требуется». Ред.]. Но бороться за Константинополь посредством мировой войны, в которой Англия будет решать исход дела, — ведь это и есть именно то положение, избежать которого русская дипломатия стремилась в течение полутораста лет. Это уже было ее поражением [В английском тексте далее добавлен следующий абзац: «Санкт-петербургские дипломаты отдавали себе отчет, насколько важно парализовать возможное сопротивление Англии окончательному утверждению России на Босфоре. После Крымской войны, а в особенности после индийского восстания 1857 г.[71], завоевание Туркестана, начатое еще в 1840 г.[72], стало неотложной задачей. В 1865 г. русские заняли Ташкент, создав, таким образом, опорный пункт на Яксарте; в 1868 г. был присоединен Самарканд, в 1875 г. — Коканд, а Бухарское и Хивинское ханства поставлены в вассальную зависимость от России. Затем началось медленное наступление на Мерв из юго-восточного района Каспийского моря; в 1881 г. был взят Геок-Тепе, первый важный форпоста пустыне; в 1884 г. сдался Мерв, и теперь Закаспийская железная дорога восполнила разрыв в русской линии коммуникаций, соединив Михайловское на Каспийском море с Чардяем на Оксусе. Нынешняя позиция русских в Туркестане далеко еще не обеспечивает им надежной и достаточной базы для нападения на Индию. Но она во всяком случае создает очень серьезную угрозу для вторжения в будущем и вызывает постоянные волнения среди местного населения. Пока английское владычество в Индии не имело вероятных соперников, до тех пор даже восстание 1857 г. и его жестокое подавление можно было рассматривать как события, укрепляющие в конечном счете владычество англичан. Но когда в Туркестане утверждается первоклассная европейская военная держава, превращающая силой или путем уговоров в своих вассалов Персию и Афганистан и продвигающаяся медленно, но неуклонно к Гиндукушу и Солимановым горам, — тут уж дело принимает совсем другой оборот. Английское владычество перестает быть для Индии чем-то вроде неумолимого рока; перед местным населением открывается другая перспектива; то, что силой было создано, силой же может быть и разрушено; и если Англия попытается теперь преградить России путь к Черному морю, Россия постарается доставить Англии немало неприятностей в Индии. Но несмотря на все это, морское могущество Англии еще настолько велико, что в той всеобщей войне, которая, по-видимому, теперь надвигается, Англия может все еще причинить России гораздо больше вреда, чем Россия Англии». Ред.].

На деле и союз с республиканской Францией, в которой происходит постоянная смена стоящих у власти лиц, вовсе не представляется надежным для царизма и еще меньше соответствует его заветным желаниям. Только при реставрированной французской монархии царизм мог быть достаточно уверенным в своей союзнице в той страшной войне, какая теперь только и возможна. Вот почему за последние пять лет царизм взял Орлеанов под свое совершенно особое покровительство; они должны были даже породниться с ним посредством брака с представителем датского королевского дома, этого русского форпоста на Зунде. А для того чтобы подготовить во Франции реставрацию Орлеанов, ставших теперь тоже русским форпостом, был использован генерал Буланже, приверженцы которого во Франции сами хвастаются тем, что таинственным источником так щедро раздаваемых ими денег является не кто иной, как русское правительство, предоставившее им пятнадцать миллионов франков на проведение их кампании[73]. Таким образом, Россия снова вмешивается во внутренние дела западных стран, на этот раз открыто в качестве защитницы реакции, используя нетерпеливый шовинизм французской буржуазии против революционного духа французских рабочих.

Вообще именно после 1878 г. стало обнаруживаться, как сильно ухудшилось положение русской дипломатии с тех пор, как народы все больше стали позволять себе вмешиваться в дела, и притом вмешиваться с успехом. Даже на Балканском полуострове в районе, где Россия ex professo [специально. Ред.] выступает в роли освободительницы народов, ничего не удается добиться. Румыны в благодарность за то, что именно они сделали возможной победу русских под Плевной[74], вынуждены были снова уступить принадлежавшую им часть Бессарабии и теперь они вряд ли позволят прельстить себя обещаниями относительно присоединения в будущем Семиградья и Баната. Болгары сыты по горло царским методом освобождения в результате действий царских агентов, направленных в их страну; только сербы и, пожалуй, греки пока еще не запуганы — те и другие потому, что они не находятся непосредственно на пути к Константинополю. Австрийские славяне, освободить которых от немецкого гнета царь считал себя призванным, сами с тех пор заняли господствующее положение, по крайней мере в Цислейтанской части империи[75]. Фраза об освобождении народов [В английском тексте вместо слов «об освобождении народов» напечатано: «об освобождении угнетенных христианских народов». Ред.] всемогущим царем отжила свой век, ее можно применить разве только еще в отношении Крита или Армении, но это не производит уже никакого впечатления в Европе даже на христиански благочестивых английских либералов; из-за Крита или Армении уже не рискнет европейской войной даже такой поклонник царя, как Гладстон, с тех пор как американец Кеннан разоблачил[76] перед всем миром все те гнусные методы, при помощи которых царизм в собственной империи подавляет всякую попытку к сопротивлению [В английском тексте после слов «попытку к сопротивлению» добавлено: «с тех пор как стало известно об экзекуции, которой была подвергнута г-жа Сигида, и прочих русских «зверствах»». Ред.].

И тут мы подошли к основному вопросу. Внутреннее развитие России со времени 1856 г., поддержанное политикой правительства, оказало свое действие; социальная революция сделала гигантские успехи; Россия с каждым днем становится все более и более западноевропейской страной; развитие крупной промышленности, железных дорог, превращение всех натуральных повинностей в денежные платежи и разложение вследствие этого старых устоев общества — все это происходит в России с возрастающей быстротой. Но в той же мере все больше обнаруживается и несовместимость царского абсолютизма с новым обществом, находящимся в стадии становления. Образуются оппозиционные партии, конституционные и революционные, которые правительство может подчинить себе лишь при помощи все более грубого насилия. И русская дипломатия с ужасом видит приближение того дня, когда русский народ скажет свое слово и когда необходимость урегулирования своих собственных внутренних дел не оставит ему ни времени, ни желания заниматься такими ребяческими затеями, как завоевание Константинополя, Индии и мирового господства. Революция, остановившаяся в 1848 г. на польской границе, стучится теперь в двери России, и внутри страны у нее уже достаточно союзников, которые ждут только случая, чтобы открыть ей эти двери.

Правда, когда читаешь русские газеты, можно подумать, что вся Россия увлечена царской завоевательной политикой; повсюду — сплошной шовинизм и панславизм, призывы к освобождению христиан от турецкого ига, а славян — от немецко-мадьярского. Но, во-первых, каждый знает, какие оковы наложены на русскую прессу; во-вторых, правительство годами насаждало этот шовинизм и панславизм во всех школах; и в-третьих, эта пресса, поскольку она вообще выражает какое-либо независимое мнение, является выразителем лишь настроений городского населения, то есть народившейся буржуазии, которая, конечно, заинтересована в новых завоеваниях как в средстве расширения русского рынка. Но это городское население составляет во всей стране ничтожное меньшинство. Как только национальное собрание предоставит возможность высказать свое собственное мнение подавляющему большинству русского народа, сельскому населению, — мы услышим тогда другие вещи. Опыт, который правительство проделало с земствами [В оригинале здесь и ниже русское слово, написанное готическими буквами: в английском тексте оно написано латинскими буквами с пояснением в скобках «(советы графств)». Ред.] и который вынудил его вновь свести эти земства к нулю[77], служит гарантией того, что русское национальное собрание, чтобы преодолеть хотя бы самые главные внутренние трудности, очень скоро должно будет решительно положить конец всем стремлениям к новым завоеваниям.

Современное положение Европы определяется тремя фактами: 1) аннексией Эльзас-Лотарингии Германией; 2) стремлением царской России к Константинополю; 3) все жарче разгорающейся во всех странах борьбой между пролетариатом и буржуазией, показателем которой служит наблюдающийся повсюду подъем социалистического движения.

Двумя первыми фактами обусловливается современное разделение Европы на два больших военных лагеря. Германская аннексия превратила Францию в союзницу России против Германии, царская угроза Константинополю превращает Австрию и даже Италию в союзниц Германии. Оба лагеря готовятся к решительной борьбе, к войне, какой еще не видел мир, к войне, в которой друг другу будут противостоять от десяти до пятнадцати миллионов вооруженных бойцов. Только два обстоятельства препятствовали тому, что эта страшная война до сих пор не разразилась: во-первых, неслыханно быстрое развитие военной техники, при котором каждый изобретенный образец оружия оказывается превзойденным новыми изобретениями раньше, чем его успеют ввести хотя бы только в одной армии, и, во-вторых, абсолютная невозможность рассчитать шансы, полная неизвестность, кто же в конце концов выйдет победителем из этой гигантской борьбы.

Вся эта опасность мировой войны исчезнет в тот день, когда дела в России примут такой оборот, который позволит русскому народу навсегда покончить с традиционной завоевательной политикой своих царей и вместо того, чтобы заниматься фантазиями о мировом господстве, позаботиться о своих собственных внутренних жизненных интересах, которым угрожает в высшей степени серьезная опасность.

В этот день Бисмарк [В английском тексте вместо слова «Бисмарк» напечатано: «Германская империя». Ред.] потеряет всех своих союзников против Франции, которых бросила в его объятия русская у гроза.

Ни для Австрии, ни для Италии не будет тогда ни малейшего интереса таскать для Бисмарка [В английском тексте вместо слов «для Бисмарка» напечатано: «для германского императора». Ред] каштаны из огня, участвуя в гигантской европейской борьбе. Германская империя снова окажется в том изолированном положении, при котором, по словам Мольтке, все ее боятся, но никто не любит[78], что является неизбежным результатом ее политики. И тогда взаимное сближение борющейся за свою свободу России и республиканской Франции будет настолько же естественным для положения обеих стран, насколько и безопасным для общего положения Европы. В этом случае и сам Бисмарк, или его преемник, трижды подумает, прежде чем решится развязать против Франции войну, в которой ни Россия не станет прикрывать его фланг от Австрии, ни Австрия от России, и обе будут радоваться каждому понесенному им поражению, так что весьма сомнительно, справится ли он даже с одними французами. Все симпатии были бы тогда на стороне Франции, и она даже в самом худшем случае была бы гарантирована от дальнейших территориальных потерь. Поэтому, вместо того чтобы держать курс на войну, Германская империя вскоре нашла бы, вероятно, свое изолированное положение настолько невыносимым, что стала бы искренне добиваться соглашения с Францией; тем самым грозная опасность войны была бы устранена, Европа могла бы разоружиться, и больше всех выиграла бы от этого сама Германия. [В тот же день Австрия утратит единственное историческое оправдание своего существования — служить барьером русскому наступлению на Константинополь. Как только Россия перестанет угрожать Босфору, Европа потеряет всякий интерес к существованию этого пестрого конгломерата народов. Утратит также свое значение и весь так называемый восточный вопрос, — вопрос о дальнейшей судьбе турецкого господства в областях со славянским, греческим и албанским населением, а также, спор из-за обладания входом в Черное море, которым тогда уже никто не сможет монопольно завладеть и использовать против Европы. Мадьяры, румыны, сербы, болгары, арнауты [турецкое название албанцев. Ред] греки [В английском тексте после слова «греки» добавлено: «армяне». Ред] и турки получат, наконец, возможность уладить без иностранного вмешательства взаимные споры, произвести размежевание своих национальных территорий, устроить свои внутренние дела по собственному усмотрению. Тогда сразу обнаружится, что главным препятствием к автономии и свободному объединению народов и обломков различных народностей на территории между Карпатами и Эгейским морем был все тот же царизм, который использовал мнимое освобождение этих народов для маскировки своих планов мирового господства.

Франция избавится тогда от того противоестественного, вынужденного положения, в которое поставил ее союз с царем. Если царю претит союз с республикой, то революционному французскому народу гораздо более претит союз с деспотом, палачом Польши и России. В войне на стороне царя Франция в случае поражения была бы лишена возможности прибегнуть к своему великому, единственно действенному средству спасения, к целебному средству 1793 г. — революции, мобилизации всех сил народа посредством террора и революционной пропаганде во вражеской стране. В этом случае царь немедленно объединился бы с врагами Франции, так как с 1848 г. времена сильно изменились, и царь с тех пор имел возможность в самой России познакомиться на собственном опыте, что собой представляет террор. Таким образом, союз с царем вовсе не означает усиления Франции; напротив — в момент наибольшей опасности он помешает ей обнажить свой меч. Но если в России место могущественного царя займет русское национальное собрание, тогда союз новой освобожденной России с республиканской Францией будет вполне естественным и само собой разумеющимся, тогда он будет способствовать, а не мешать революционному движению во Франции, тогда он будет выгоден и борющемуся за свое освобождение европейскому пролетариату. Таким образом, и Франция выиграет в результате крушения царского всемогущества.

Вместе с этим исчезнут и все предлоги для безумной гонки вооружений, превращающих всю Европу в военный лагерь и заставляющих смотреть на войну чуть ли не как на избавление. Тогда даже германский рейхстаг вынужден был бы очень скоро отказать в постоянно возрастающих требованиях денежных ассигнований на военные цели.

И тем самым Запад, не тревожимый и не отвлекаемый иностранным вмешательством, получил бы возможность заняться своей современной исторической задачей: разрешением конфликта между пролетариатом и буржуазией и переустройством капиталистического общества в социалистическое [В английском тексте вместо слов «переустройством капиталистического общества в социалистическое» напечатано: «и связанным с этим решением экономических проблем». Ред.].

Но крушение царского самодержавия в России оказало бы и непосредственное воздействие на ускорение этого процесса. В тот день, когда падет царская власть, этот последний оплот общеевропейской реакции, — в этот день во всей Европе подует совсем другой ветер. Ибо реакционные правительства Европы [В английском тексте вместо слов «Ибо реакционные правительства Европы» напечатано: «Ибо господа в Берлине и Вене». Ред.] прекрасно понимают, что, несмотря на все их препирательства с царем из-за Константинополя и т. д., может наступить такой момент, когда они охотно швырнут ему Константинополь, Босфор, Дарданеллы и все, что он только потребует, лишь бы он защитил их от революции. Поэтому в тот день, когда сам этот главный оплот [В английском тексте после слов «когда сам этот главный оплот» добавлено: «когда Россия». Ред.]перейдет в руки революции, реакционные правительства Европы потеряют последние остатки самоуверенности и спокойствия; им тогда придется рассчитывать лишь на свои собственные силы и они скоро почувствуют, насколько это меняет положение. Возможно, они решатся даже на то, чтобы послать свои войска для восстановления царской власти, — какая ирония всемирной истории! [В английском тексте вместо этой фразы напечатано: «Германский император, возможно, поддался бы искушению послать свои войска для восстановления царской власти, но это было бы верным шагом к уничтожению его собственной власти». Далее добавлен следующий абзац: «В самом деле, не может быть никакого сомнения в том, что Германия — совершенно независимо от тех или иных возможных действий со стороны России или Франции — быстро приближается навстречу революции. Последние всеобщие выборы показывают, что силы немецких социалистов через каждые три года увеличиваются вдвое, что в настоящий момент из всех партий империи социалисты представляют собой самую сильную партию, собравшую 1437000 голосов избирателей из общего числа в семь миллионов, и что все карательные и исключительные законы были совершенно бессильны помешать их успехам. Но немецкие социалисты, готовые принять как должное любые экономические уступки, какие молодой император пожелает сделать рабочему классу, в то же время полны решимости, — и эта решимость непоколебима как никогда после десятилетнего действия исключительного закона — добиться восстановления политической свободы, завоеванной в 1848 г. на баррикадах Берлина, но утраченной в значительной мере при Мантёйфеле и Бисмарке. Они понимают, что только эта политическая свобода даст им необходимые средства для достижения экономического освобождения рабочего класса. Вопреки некоторым признакам, как будто бы свидетельствующим об обратном, мы стоим накануне борьбы между немецкими социалистами и императором, представителем личной и патриархальной власти. В этой борьбе император в конце концов должен потерпеть поражение. Результаты выборов показывают, что социалисты делают быстрые успехи даже в сельских районах, крупные же города фактически ими уже завоеваны; а в такой стране, где каждый взрослый физически годный мужчина является солдатом, это означает постепенный переход армии на сторону социализма. Пусть только произойдет внезапная перемена политического строя в России — и воздействие этого события на Германию будет колоссальным; а это должно ускорить кризис и удвоить шансы социалистов». Ред.]

Таковы те обстоятельства, в силу которых Западная Европа вообще, и западноевропейская рабочая партия в особенности, заинтересованы, весьма глубоко заинтересованы, в победе русской революционной партии и в свержении царского абсолютизма. С возрастающей быстротой, как по наклонной плоскости, катится Европа в пропасть мировой войны невиданных масштаба и силы. Одно только может остановить ее: перемена политического строя в России. Что это должно произойти в ближайшие годы, — не подлежит никакому сомнению. Пусть же эта перемена произойдет своевременно, прежде чем свершится то, что без нее неизбежно.

Примечания:

1

Данная статья написана Энгельсом под непосредственным впечатлением от крупной победы, одержанной Социал-демократической партией Германии в первом туре всеобщих выборов в рейхстаг 20 февраля 1890 года. В результате этого тура партия собрала 1427323 голоса и получила 20 мест (по первоначальным сведениям 21 место) в рейхстаге. 1 марта состоялся также успешный для социал-демократов второй тур голосования (перебаллотировка в тех избирательных округах, где ни один из кандидатов не набрал абсолютного большинства во время первого тура), результаты которого стали известны Энгельсу уже после написания им данной статьи. Всего в итоге обоих туров социал-демократы собрали 1427298 голосов и завоевали 35 мест в рейхстаге.

Статья была опубликована в газете «Newcastle Daily Chronicle» 3 марта 1890 г. без подписи под рубрикой: «Германские социал-демократы», при этом ей было предпослано следующее редакционное вступление: «Публикуемая ниже статья поступила от одного из самых влиятельных членов германской социалистической партии. Благодаря своим длительным связям с этой партией, личной близости к Карлу Марксу и социалистическим руководителям вообще автор имеет полное право на интерпретацию их взглядов и, пожалуй, больше, нем кто-либо другой».

Вслед за публикацией в «Newcastle Daily Chronicle» статья была напечатана в газете «Berliner Volksblatt» 6 апреля 1890 г. под заглавием «Статья Фридриха Энгельса». При публикации немецкого перевода статьи редакция несколько смягчила отдельные выражения Энгельса, указав в редакционном вводном замечании, что это было вызвано условиями, созданными исключительным законом против социалистов.

«Newcastle Daily Chronicle» («Ньюкаслская ежедневная хроника») — ежедневная английская газета, выходила с 1858 (под данным названием с 1862) по 1922 год.

«Berliner Volksblatt» («Берлинская народная газета») — ежедневная немецкая социал-демократическая газета, основана в 1884 году. С 1891 г. по решению партийного съезда в Галле стала центральным органом Социал-демократической партии Германии и выходила под названием «Vorwarts. Berliner Volksblatt» («Вперед. Берлинская народная газета»). Главным редактором был утвержден В. Либкнехт. Сотрудничая в газете и выправляя ошибки и колебания ее редакции, Энгельс помогал ей вести борьбу с оппортунизмом. Со второй половины 90-х годов, после смерти Энгельса, редакция «Vorwarts» оказалась в руках правого крыла партии.

2

Исключительный закон против социалистов был введен в Германии 21 октября 1878 г. и действовал до 1 октября 1890 г., когда под давлением массового рабочего движения этот закон был отменен.

3

«Der Sozialdemokrat» («Социал-демократ») — немецкая еженедельная газета, центральный орган германской социал-демократической партии, выходивший в период действия исключительного закона против социалистов, с сентября 1879 по сентябрь 1888 г. в Цюрихе и с октября 1888 по 27 сентября 1890 г. в Лондоне. В 1879–1880 гг. газета выходила под редакцией Г. Фольмара, а с 1881 по 1890 г. под редакцией Э. Бернштейна. Маркс, а также Энгельс, который сотрудничал в газете в течение всего периода ее издания, активно помогали редакции газеты проводить партийную пролетарскую линию, критиковали и выправляли отдельные ее ошибки и колебания.

4

Национал-либералы — партия немецкой, в первую очередь прусской буржуазии, образовавшаяся осенью 1866 г. в результате раскола буржуазной партии прогрессистов. Национал-либералы отказались от притязаний буржуазии на политическое господство ради удовлетворения экономических интересов этого класса и ставили своей основной целью объединение немецких государств под главенством Пруссии; их политика отражала капитуляцию немецкой либеральной буржуазии перед Бисмарком. После объединения Германии национал-либеральная партия окончательно сложилась как партия крупной буржуазии, в первую очередь промышленных магнатов. Внутренняя политика национал-либералов приобретала все более верноподданнический характер, и при этом национал-либералы фактически отказались от выдвинутых ими ранее либеральных требований.

Центр — политическая партия немецких католиков, образовавшаяся в 1870–1871 гг. в результате объединения католических фракций прусского ландтага и германского рейхстага (места депутатов этих фракций находились в центре залов заседаний). Партия центра занимала, как правило, промежуточную позицию, лавируя между партиями, поддерживающими правительство, и левыми оппозиционными фракциями рейхстага. Она объединяла под знаменем католицизма различные по социальному положению слои католического духовенства, помещиков, буржуазии, части крестьянства преимущественно мелких и средних государств Западной и Юго-Западной Германии, поддерживала их сепаратистские и антипрусские тенденции. Центр находился в оппозиции к правительству Бисмарка, в то же время голосовал за его мероприятия против рабочего и социалистического движения. Подробную характеристику центра Энгельс дал в работе «Роль насилия в истории» (см. настоящее издание, т. 21, стр. 478–479), а также в статье «Что же дальше?» (см. настоящий том, стр. 8–9).

Консерваторы — партия прусского юнкерства, военщины, верхушки бюрократии и лютеранского духовенства. Вела свое происхождение от крайней правой монархической фракции в прусском Национальном собрании 1848 года. Политика консерваторов, направленная на сохранение пережитков феодализма и реакционного политического строя в стране, была проникнута духом воинствующего шовинизма и милитаризма. После создания Северогерманского союза и в первые годы после образования Германской империи они составляли оппозицию правительству Бисмарка справа, опасаясь, что его политика приведет к «растворению» Пруссии в Германии. Однако уже с 1866 г. от этой партии отделилась так называемая партия «свободных консерваторов» (или «имперская партия»), выражавшая интересы крупных аграриев и части промышленных магнатов и ставшая на позицию безоговорочной поддержки Бисмарка.

5

Энгельс имеет в виду два указа Вильгельма II, изданные им 4 февраля 1890 г. накануне выборов в германский рейхстаг и предназначенные служить предвыборной правительственной программой.

В первом указе на имя рейхсканцлера император предписывал ему обратиться к правительствам ряда европейских стран с предложением о созыве международной конференции с целью обсуждения вопроса о создании единого рабочего законодательства. Такая конференция действительно состоялась в марте 1890 г. в Берлине. В ней, кроме Германии, приняли участие представители правительств Англии, Франции, Австро-Венгрии, Италии и других стран. Конференция приняла ряд постановлений: о запрещении труда детей моложе 12 лет, о сокращении рабочего дня для подростков и женщин и другие. Однако эти решения не имели обязательной силы для участников конференции.

Во втором указе на имя министров общественных работ и торговли и промышленности император выражал желание подвергнуть пересмотру действующее рабочее законодательство якобы с целью улучшения положения рабочих, занятых на государственных и частных предприятиях.

Опубликование этих указов свидетельствовало о крахе бисмарковских методов борьбы против рабочего движения с помощью преимущественно карательных мер и отражало попытку правящих классов Германии остановить его рост посредством усиленной социальной демагогии и более гибкого проведения традиционной политики «кнута и пряника».

6

Статья «Что же дальше?», как и статья «Выборы 1890 года в Германии», написана Энгельсом в связи с выборами в германский рейхстаг, первый тур которых состоялся 20 февраля 1890 года (см. примечание 1). Вслед за публикацией в газете «Sozialdemokrat» статья была перепечатана в «Arbeiter-Zeitung» № 11, 14 марта 1890 года. Последний абзац статьи был перепечатан в газете «Berliner Volksblatt» № 61, 13 марта 1890 г. в виде небольшой заметки под заглавием «Фридрих Энгельс о современном положении».

«Arbeiter-Zeitung» («Рабочая газета») — орган австрийской социал-демократии, выходила в Вене с 1889 по 1893 г. еженедельно, в 1894 г. — два раза в неделю, с 1 января 1895 г. — ежедневно. Редактором газеты был В. Адлер. В 90-х годах на страницах газеты опубликовал ряд своих статей Ф. Энгельс. В газете сотрудничали А. Бебель, Элеонора Маркс-Эвелинг и другие деятели рабочего движения.

7

Картель — поддерживавший правительство Бисмарка блок обеих консервативных партий («консерваторов» и «свободных консерваторов») и национал-либералов, оформившийся после роспуска Бисмарком рейхстага в январе 1887 года. Картель одержал победу на выборах в феврале 1887 г., заняв преобладающее положение в рейхстаге (220 мест). Опираясь на этот блок, Бисмарк провел ряд реакционных законов в интересах юнкеров и крупной буржуазии (введение протекционистских тарифов, увеличение ряда налогов и т. д.). Однако он не смог добиться в 1890 г. продления исключительного закона против социалистов. Обострение противоречий между входившими в картель партиями и поражение на выборах 1890 г. (получил всего 132 места) привели к распаду картеля.

11

Статья «Внешняя политика русского царизма» была написана Энгельсом в связи с обострением международной обстановки в Европе в конце 80-х — начале 90-х годов XIX в. и ростом опасности мировой войны, что было вызвано складыванием двух военно-политических блоков: Тройственного союза (Германия, Австро-Венгрия и Италия) и франко-русского союза, который в момент написания работы находился в стадии окончательного оформления. Этим в первую очередь объясняется резкая направленность статьи против русского царизма. Работа Энгельса является продолжением его выступлений в печати и письмах к социалистам различных стран с разоблачением милитаризма, гонки вооружений и захватнической политики европейских держав. Непосредственным поводом к написанию работы послужило обращение к Энгельсу В. Засулич (через С. Кравчинского (Степняка)) от имени редакции подготовляемого в то время к изданию в Лондоне русского марксистского журнала «Социаль-демократ» с просьбой о сотрудничестве в этом журнале. В ответ на эту просьбу Энгельс направил свою статью редакции для публикации ее на русском языке (в переводе с немецкого), одновременно решив напечатать ее в других социалистических органах.

Первая глава работы сначала была напечатана в журнале «Социаль-демократ», книга первая, февраль 1890 года (публиковалась под заглавием «Иностранная политика русского царства»). Окончание работы вошло во вторую книгу журнала, вышедшую только в августе 1890 года. За это время первые две главы были опубликованы на языке оригинала в апрельском номере журнала «Neue Zeit», но при этом с изменениями, внесенными без ведома Энгельса редакцией журнала. Изменения шли по линии смягчения данных Энгельсом характеристик правящих кругов России и Пруссии, представителям династии Гогенцоллернов и т. д. Об этом редакционном вмешательстве Энгельс узнал после того, как получил первую книгу журнала «Социаль-демократ» (около 1 апреля 1890 г.) и сравнил перевод стать» с немецким текстом. В письмах редактору журнала Каутскому и издателю Дицу от 1 апреля 1890 г. Энгельс заявил решительный протест против подобного обращения с его текстом и потребовал вторичной перепечатки первых глав в соответствии с оригиналом. В майском номере журнала эти главы были опубликованы без изменений вместе с третьей главой, при этом редакция журнала сопроводила публикацию следующим подстрочным примечанием: «При печатании I и II глав в апрельском номере «Neue Zeit» вкрались по недоразумению некоторые отклонения от оригинала, которые существенно повлияли на характер статьи. Наши читатели, наверное, будут нам благодарны, если мы вместо того, чтобы давать исправления отдельных мест, воспроизведем еще раз всю статью в ее первоначальном виде. В данном номере она публикуется теперь целиком». В конце публикации была поставлена дата окончания работы — «Лондон, конец февраля 1890 года».

На английском языке статья была напечатана в журнале «Time» в апрельском и майском номерах 1890 года. При работе над переводом статьи для английского журнала Энгельс внес в текст ряд изменений и дополнений. Перевод второй и третьей глав для «Time», судя по содержанию некоторых внесенных в них изменений, был сделан Энгельсом позднее февраля 1890 г., по-видимому в марте того же года.

При жизни Энгельса его работа имела довольно широкое распространение; в 1893 г. она была выпущена отдельным изданием на польском языке, опубликована в румынском журнале «Contemporanul» («Современник») № 7, 1890 г., во французском журнале «Idee nouvelle» («Новая мысль»), 1890 г. (первые две главы), а также в болгарском органе «Балканска зора» 21 февраля — 3 марта 1891 года.

Заключительная часть работы, освещающая положение в Европе, была опубликована в виде самостоятельной статьи в газетах: «Nord-Wacht» («Северная стража») № 28, 13 июля 1890 г., «Wahler» («Избиратель») № 113, 1 июля 1890 года.

«Социаль-демократ» — марксистский литературно-политический журнал, издавался группой «Освобождение труда» в 1890 г. в Лондоне и в 1892 г. в Женеве; выходил нерегулярно, всего вышло четыре номера. В редакцию входили В. И. Засулич, Г. В. Плеханов, П. Б. Аксельрод.

«Die Neue Zeit» («Новое время») — теоретический журнал германской социал-демократии, выходил в Штутгарте с 1883 до октября 1890 г. ежемесячно, затем до осени 1923 г-, еженедельно. Редактором журнала с 1883 до октября 1917 г. был К. Каутский, с октября 1917 до осени 1923 г. — Г. Кунов. В 1885–1894 гг. Ф. Энгельс опубликовал в журнале ряд своих статей и постоянно помогал своими советами редакции журнала, нередко критикуя ее за допускавшиеся в журнале отступления от марксизма. Со второй половины 90-х годов, после смерти Энгельса, в журнале стали систематически печататься статьи ревизионистов. В годы первой мировой войны журнал занимал центристскую позицию, фактически поддерживая социал-шовинистов.

«Time» («Время») — английский ежемесячный журнал социалистического направления; издавался в Лондоне в 1879–1891 годах.

12

Энгельс имеет в виду введение в России в 1874 г. всеобщей воинской повинности взамен рекрутских наборов. Согласно введенному с 1 января 1874 г. Уставу о воинской повинности все мужское население России в возрасте от 21 до 43 лет, за исключением уроженцев Средней Азии, Казахстана и ряда народностей Сибири, Поволжья и Крайнего Севера, обязано было проходить военную службу в регулярной армии, запасе или ополчении. Призыв на военную службу производился посредством жеребьевки. Эта система должна была способствовать превращению русской армии в массовую армию буржуазного типа. Однако в условиях самодержавно-дворянского строя царской России проведению в жизнь принципа всеобщей воинской повинности препятствовали сословные привилегии, многочисленные льготы, распространявшиеся лишь на имущие классы, неравные условия отбывания военной службы для различных слоев населения и т. д.

13

Имеются в виду войны шестой (1813–1814) и седьмой (1815) коалиций европейских государств против наполеоновской Франции. В войне 1813–1814 гг. русские войска составляли свыше трети армии союзников (России, Австрии, Пруссии и других государств) и сыграли крупнейшую роль в освобождении Германии от наполеоновского господства, а также в разгроме наполеоновских войск на территории Франции, повлекшем за собой крушение Первой империи.

14

Характеризуя политику царской России по отношению к Польше XVIII в., Ф. Энгельс употребляет термин, ставший выражением одного из принципов внешней политики правящих кругов бонапартистской Второй империи (1852–1870). Этот так называемый «принцип национальностей» широко использовался господствующими классами крупных государств в качестве идеологического прикрытия своих завоевательных планов и внешнеполитических авантюр. Не имея ничего общего с признанием права наций на самоопределение, «принцип национальностей» был направлен на разжигание национальной розни, на превращение национального движения, особенно движения малых народов, в орудие контрреволюционной политики соперничающих между собой крупных государств. Разоблачение «принципа национальностей» см. в памфлете К. Маркса «Господин Фогт» (настоящее издание, т. 14, стр. 502–551) и в работе Ф. Энгельса «Какое дело рабочему классу до Польши?» (настоящее издание, т. 16, стр. 156–166).

15

Речь идет о Великом княжестве Литовском — феодальном государстве, образовавшемся в начале XIII века. С середины XIII по начало XV в. под власть литовских князей подпали украинские, белорусские и западнорусские земли. Осуществляя захват этих земель, литовские феодалы использовали ослабление их, вызванное татаро-монгольским нашествием, феодальной раздробленностью и усобицами, а также стремление населения к объединению для отпора монгольским завоевателям.

Первая попытка объединения Польши и Литвы была сделана в 1385 г., когда оба государства заключили между собой так называемую Кревскую унию с целью главным образом совместной борьбы против возраставшей агрессии со стороны Тевтонского ордена. Уния предусматривала инкорпорацию Великого княжества Литовского в состав Польши и насильственное введение в Литве католичества. До середины XV в. уния несколько раз распадалась и возобновлялась. Постепенно уния превращалась из оборонительного союза в союз польских и литовских феодалов против украинского и белорусского народов. В 1569 г. была заключена Люблинская уния, согласно которой Польша и Литва образовали одно государство под названием Речь Посполитая; Литва сохраняла автономию.

16

Униатами называли христиан, которые принадлежали к так называемой униатской церкви, образовавшейся в результате унии (объединения) православной и римско-католической церкви. Уния была провозглашена по требованию польских феодалов и католического духовенства (в первую очередь иезуитов) на церковном соборе в Бресте в 1596 году. Согласно Брестской унии православное население Речи Посполитой должно было признать своим главой римского папу и принять основные догматы католицизма, хотя и сохраняло внешнюю обрядность православной церкви. Уния являлась одним из орудий укрепления власти польских магнатов и шляхты над украинским и белорусским народами. Поддержанная высшим духовенством и феодальной верхушкой Украины и Белоруссии, она была отвергнута народными массами, для которых борьба против униатства сделалась одним из лозунгов их освободительного движения.

17

Liberum veto (буквально: «свобода запрета») — действовавший в феодально-шляхетской Польше XVI–XVIII вв. принцип обязательного единогласия в сейме при решении того или иного вопроса. Согласно этому принципу любой депутат нижней палаты сейма мог воспрепятствовать принятию решения, хотя бы за него высказались все остальные депутаты. Этот принцип являлся наряду с выборностью польских королей одной из основ польской шляхетской «конституции», направленной на укрепление политических позиций польских магнатов и шляхты за счет ослабления королевской власти.

Вестфальским миром 1648 г., завершившим Тридцатилетнюю войну (1618–1648), названы два мирных договора: договор между германским императором, немецкими князьями и Швецией, заключенный в Оснабрюке, и договор между германским императором и Францией, заключенный в Мюнстере (оба эти города расположены в Вестфалии). По условиям мира, в результате сделки стран-победительниц (Швеции и Франции) с немецкими князьями, Германия лишилась значительной части своей территории. К Швеции отошла вся Западная Померания с островом Рюгеном, ряд пунктов в Восточной Померании, некоторые церковные владения и т. д. Франция получила бывшие владения Габсбургов в Эльзасе, а также подтверждение ее прав на ранее захваченные ею территории. Увеличили свои владения и некоторые немецкие княжества. Вестфальский мир закрепил политическую раздробленность Германии. Немецкие князья получили право вести самостоятельную внешнюю политику, заключать союзы между собой, а также с иностранными государствами.

18

G. Gulich. «Geschichtliche Darstellung des Handels, der Gewerbe und des Ackerbaus der bedeutendsten handeltreibenden Staaten unserer Zeit». Bd. 2, S. 201–206, Jena, 1830 (Г. Гюлих. «Историческое описание торговли, промышленности и земледелия важнейших торговых государств нашего времени». Т. 2, стр. 201–206, Йена, 1830).

19

Имеется в виду фальшивый документ, использовавшийся западноевропейскими политиками и публицистами для антирусской пропаганды. Версия о наличии «Завещания Петра Великого» была выдвинута на Западе еще в 1797 году. В 1812 г. содержание этого мнимого завещания было изложено в книге Лезюра «О росте русского государства от его возникновения до начала XIX века» (Lesur. «Des progres de la puissance russe, depuis son origine jusqu'au commencement du XIX-e siecle». Paris. 1812), а в 1836 г. этой фальшивке была придана форма документа в изданных Гайярдэ «Мемуарах кавалера д'Эона» (Gaillardet. «Memoires du chevalier d'Eon»). В XIX в. в Западной Европе было широко распространено убеждение в том, что «Завещание» является либо подлинным документом Петра I, либо составлено по поручению его преемников.

20

К. Kautsky. «Thomas More und seine Utopie. Mit einer historischen Einleitung». Stuttgart, 1888 (К. Каутский. «Томас Мор и его Утопия. С историческим введением», Штутгарт, 1888).

21

Семилетняя война (1756–1763) — война между двумя коалициями европейских государств: англо-прусской, с одной стороны, и франко-русско-австрийской, с другой. Война была вызвана столкновением интересов феодально-абсолютистских держав (Пруссии, Австрии, России, Франции) и колониальным соперничеством Франции и Англии. Военные действия между противниками, помимо морских сражений, велись в Европе, а также на территории их американских и азиатских колоний. В 1756–1757 гг. войска прусского короля Фридриха II одержали ряд побед над австрийцами и французами, однако победы русских войск в Пруссии в 1757–1760 гг. свели на нет результаты прусских побед и Пруссия была близка к поражению. Неожиданное изменение внешнеполитического курса России, вследствие смерти 5 января 1762 г. (25 декабря 1761 г.) императрицы Елизаветы и восшествия на престол Петра III, заключившего мир с Пруссией, дало последней возможность закончить войну и с Австрией. Семилетняя война завершилась заключением Парижского и Губертсбургского мирных договоров. По Парижскому договору Франция вынуждена была уступить Англии свои крупнейшие колонии (Канаду, почти все французские владения в Ост-Индии и т. д.), чем было упрочено колониальное и морское могущество Англии. Губертсбургский мир восстанавливал Пруссию и Австрию в довоенных границах.

22

Петербургский договор 31 марта (11 апреля) 1764 г. — договор об оборонительном союзе между Россией и Пруссией, заключенный на 8 лет и подписанный от имени России Н. И. Паниным и вице-канцлером А. М. Голицыным, а от имени Пруссии прусским посланником в Петербурге В. Сольмсом. Договаривающиеся стороны гарантировали друг другу неприкосновенность их территорий, военную и финансовую помощь в случае нападения на одну из сторон, а также обеспечение взаимных торговых интересов. В секретных статьях договора Россия и Пруссия брали на себя обязательство не допускать изменения польской и шведской конституций. В особой секретной статье предусматривалось обязательство Пруссии поддерживать кандидата на королевский престол в Польше, предложенного Россией. Договор отражал стремление России и Пруссии воспрепятствовать усилению влияния Австрии и Франции в Польше.

23

Первый раздел Речи Посполитой между Пруссией, Австрией и Россией был осуществлен в 1772 году. Согласно конвенциям о разделе, подписанным в Петербурге 5 августа (25 июля) 1772 г., Австрия и Пруссия захватили часть западноукраинских и коренных польских земель: Австрия — Галицию, Пруссия — Вармию и часть Поморья, Куявии и Великой Польши. К России отошли Латгалия и часть Восточной Белоруссии.

24

Так называемый «принцип легитимизма» (от латинского «legitimus» — «законный») был выдвинут на Венском конгрессе (1814–1815) французским представителем Талейраном. Согласно этому принципу предусматривалось восстановление в Европе «законных» династий, свергнутых в ходе французской буржуазной революции конца XVIII в. и наполеоновских войн.

25

Речь идет о войне за баварское наследство (1778–1779), которая была вызвана притязаниями германских государств на различные части Баварии в связи со смертью курфюрста Максимилиана-Иосифа, не оставившего прямых наследников, и борьбой между Австрией и Пруссией за главенствующую роль в Германии. Война закончилась заключением в мае 1779 г. Тешенского мирного договора между Австрией, с одной стороны, Пруссией и Саксонией — с другой. Согласно этому договору Пруссия и Австрия получили некоторые части территории Баварии, а Саксония — денежную компенсацию. Баварский престол был передан курфюрсту Пфальцскому. Тешенский мир подтверждал ряд заключенных в прошлом германскими государствами мирных договоров начиная от Вестфальского договора 1648 г., кончая Губертсбургским договором 1763 года. Выступив вначале в качестве посредника между воюющими сторонами, Россия в специальной статье договора была объявлена вместе с Францией державой-гарантом установленного договором порядка, получив фактически право вмешательства в дела германских государств.

26

Энгельс имеет в виду успешные для России войны с Турцией 1768–1774 и 1787–1792 годов.

27

В Декларации, относительно вооруженного нейтралитета, обнародованной Екатериной II 11 марта (28 февраля) 1780 г., провозглашалось право нейтральных судов в море защищать себя оружием от нападения воюющих государств, право нейтральных государств свободно торговать с воюющими державами, принцип неприкосновенности неприятельской собственности, находящейся под нейтральным флагом, признание блокады только в том случае, если вход в блокируемый порт фактически закрыт военно-морскими силами. Эта декларация, направленная против Англии в период ее войны против восставших североамериканских колоний (1775–1783), легла в основу конвенции, заключенной между Россией и рядом государств. К декларации в 1780–1783 гг. присоединились Дания, Швеция, Голландия, Пруссия, Австрия, Португалия и Королевство Обеих Сицилий.

Эти принципы вооруженного нейтралитета были впоследствии положены в основу «Декларации о принципах морского международного права», подписанной представителями Австрии, Франции, Англии, Пруссии, России, Сардинии и Турции 16 апреля 1856 года. Декларация была приложена к Парижскому мирному договору, подписанному 30 марта 1856 г. участниками Крымской войны 1853–1856 годов.

28

Имеются в виду второй и третий разделы Польши в 1793 и 1795 гг., явившиеся результатом захватнической политики Австрии, Пруссии и царской России по отношению к Речи Посполитой и средством подавления польского национального движения. По второму разделу Польши к России отошли часть Белоруссии и Правобережная Украина; Пруссия захватила Гданьск, Торунь и часть Великой Польши; Австрия во втором разделе не участвовала.

По третьему разделу Польши к России отошли Литва, Курляндия, западные районы Белоруссии и часть Волыни. Австрия захватила часть Малой Польши с Люблином и Краковом. Основная часть коренных польских земель с Варшавой была захвачена Пруссией. В результате третьего раздела Речь Посполитая прекратила свое существование как самостоятельное государство.

29

Речь идет о коалиции феодально-абсолютистских государств Европы против революционной Франции. В создании контрреволюционной коалиции активное участие принимала также буржуазно-аристократическая Англия. В феврале 1792 г. при поддержке Англии и царской России был заключен военный союз между Пруссией и Австрией, которые начали интервенцию во Францию. В 1793 г., после провозглашения 10 августа 1792 г. во Франции республики и казни в январе 1793 г. короля Людовика XVI, к антифранцузской коалиции открыто присоединились Англия, Голландия, Испания, Неаполь, Сардиния и ряд мелких германских и итальянских государств. Война Франции с участниками этой (первой) коалиции продолжалась до 1797 года.

30

Во Фридрихсгаме (Финляндия) летом 1783 г. по инициативе шведского короля Густава III состоялась его встреча с Екатериной II. Поездка во Фридрихсгам была предпринята Густавом с целью выяснения намерений Екатерины II относительно Турции и Крыма, а также ее отношения к планам захвата Швецией Норвегии. Со своей стороны Екатерина II добивалась в то время сближения со Швецией в связи с подготовкой России к войне с Турцией.

31

Люневильский мирный договор был заключен между Австрией и Францией 9 февраля 1801 г. в результате поражения второй антифранцузской коалиции европейских государств. Согласно условиям мира Австрия уступила Франции значительные территории в Германии и Италии, а также признала зависимые от Франции республики в Голландии, Швейцарии и Северной Италии.

32

Решением имперской депутации (комиссии из представителей государств Германской империи, избранной имперским сеймом в октябре 1801 г.) от 25 февраля 1803 г. было ликвидировано большое количество мелких государств Западной Германии, Территории этих государств были присоединены к более крупным германским государствам в качестве компенсации за земли на левом берегу Рейна, отошедшие по Люневильскому договору к Франции. В результате было упразднено 112 германских государств (почти все духовные владения и имперские города) с общим населением в 3 млн. человек; их владения в значительной части были переданы целиком зависевшим от наполеоновской Франции Баварии, Вюртембергу и Бадену, а также Пруссии. Решение имперской депутации было лишь официальным оформлением положений заключенной в октябре 1801 г. между Францией и Россией секретной конвенции, предусматривавшей урегулирование территориальных вопросов в прирейнской Германии в интересах наполеоновской Франции.

33

Сражение при Аустерлице (Моравия) 2 декабря (20 ноября) 1805 г. между русско-австрийскими и французскими войсками закончилось победой Наполеона I. После этого поражения Австрия вышла из третьей коалиции и заключила с Наполеоном Пресбургский мир. Россия и Англия продолжали борьбу, образовав в 1806 г. новую, четвертую, коалицию против наполеоновской Франции.

Рейнский союз — объединение государств Южной и Западной Германии, основанное под протекторатом Наполеона I в июле 1806 года. Создание такого военно-политического оплота в Германии удалось Наполеону в результате разгрома Австрии в 1805 году. После образования Рейнского союза средневековая Священная Римская империя германской нации прекратила свое существование. В состав Рейнского союза первоначально вошло 16 (Бавария, Вюртемберг, Баден и др.), а затем еще 5 государств (Саксония, Вестфалия и др.), которые стали фактически вассалами наполеоновской Франции. Войска этих государств участвовали в завоевательных походах Наполеона, в том числе в походе 1812 г. в Россию. Союз распался в 1813 г. в результате поражения наполеоновской армии.

34

Перечисляется ряд сражений 1806–1807 гг. в войне четвертой коалиции (Англии, России, Пруссии, заключившей в июле 1806 г. тайный союз с Россией о борьбе с Наполеоном, и Швеции) против наполеоновской Франции:

Сражение при Йене (Тюрингия) между прусскими и французскими войсками произошло 14 октября 1806 г. и закончилось разгромом прусской армии.

В сражении у Прёйсиш-Эйлау (Восточная Пруссия) 7–8 февраля (26–27 января) 1807 г. между французскими и русскими войсками Наполеон, несмотря на огромные потери французских войск, не смог добиться решающего успеха.

Сражение при Фридланде (Восточная Пруссия) 14 (2) июня 1807 г. между французскими и русскими войсками закончилось победой наполеоновской армии.

Тильзитский мир — мирные договоры, заключенные 7 и 9 июля 1807 г. между наполеоновской Францией и участниками четвертой антифранцузской коалиции, Россией и Пруссией, потерпевшими поражение в войне. Условия мира были крайне тяжелыми для Пруссии, которая лишилась значительной части своей территории (в том числе всех владений к западу от Эльбы). Россия не понесла никаких территориальных потерь и даже приобрела Белостокский округ, отошедший к ней от Пруссии (позднее, после победы Наполеона над Австрией в войне 1809 г., к России был присоединен Тарнопольский округ в Восточной Галиции). Однако Александр I должен был признать французские завоевания в Германии и произведенные там Наполеоном территориальные изменения, а также согласиться на образование герцогства Варшавского, явившегося французским плацдармом у границ России, и присоединиться к блокаде Англии (так называемой континентальной блокаде). Между Россией и наполеоновской Францией был заключен оборонительный и наступательный союз, направленный против Англии. За это Наполеон обещал предоставить России свободу действии в отношении Турции и Швеции.

35

Имеется в виду поход русской армии под командованием Барклая-де-Толли через Ботнический залив зимой 1809 г. во время русско-шведской войны 1808–1809 годов. Вступление русских войск на территорию Швеции ускорило осуществление заговора шведских аристократов против короля Густава IV с целью ограничения королевской власти в интересах аристократической олигархии. В марте 1809 г. Густав IV был низложен, и королем под именем Карла XIII вскоре был объявлен его дядя герцог Зюдерманландский. В сентябре того же года Швеция вынуждена была заключить с царской Россией Фридрихсгамский мир, уступив ей Финляндию.

36

В Або (Турку) в августе 1812 г. состоялась встреча Александра I и наследника шведского престола Карла-Иоанна (Бернадота). Результатом встречи явилась конвенция, подписанная Россией и Швецией 30 (18) августа 1812 г. и фактически оформившая военный союз между ними против наполеоновской Франции. Конвенция содержала также обязательство России оказать военную помощь Швеции против Дании в случае отказа последней уступить шведскому королю Норвегию. В свою очередь Швеция обязывалась поддерживать территориальные притязания царского правительства, в частности на территорию подвластного Наполеону герцогства Варшавского.

37

Имеется в виду свидание Наполеона I с Александром I, состоявшееся в Эрфурте 27 (15) сентября — 14 (2) октября 1808 года. Наполеон, обеспокоенный ростом национально-освободительного движения в покоренных им странах, в частности в Испании, и опасаясь выступления против него Австрии, рассчитывал добиться помощи со стороны Александра I на случаи войны с Австрией, пообещав в свою очередь Александру I поддержку притязаний России на Молдавию и Валахию. Хотя переговоры закончились подписанием секретной конвенции, предусматривавшей формально возобновление заключенного в 1807 г. в Тильзите франко-русского союза, тем не менее Александр отказался от активной поддержки Наполеона в его борьбе с Австрией. Во время франко-австрийской войны 1809 г. Россия ограничилась оккупацией Галиции, но никаких военных действий против Австрии не предпринимала.

38

Русско-турецкая война началась в 1806 г. и продолжалась (с перерывом в 1807–1809 гг.) до 1812 года. Она явилась результатом обострения русско-турецких отношений, которому способствовали происки наполеоновской дипломатии. В ходе войны русские войска нанесли турецкой армии ряд тяжелых поражений на европейском и кавказском театрах войны. Война завершилась Бухарестским мирным договором, подписанным 28 (16) мая 1812 года. Согласно договору Россия получила Бессарабию до реки Прут и право торгового судоходства по Дунаю, а также ряд областей Закавказья. Договор подтверждал прежние соглашения между Россией и Турцией относительно признания за Молдавией и Валахией ряда автономных прав.

Победа России в войне объективно способствовала освобождению народов Балканского полуострова от турецкого владычества. Успешные действия русских войск на Балканах оказали существенную поддержку народному восстанию в Сербии 1804–1813 годов, которое явилось важнейшей вехой в истории многовековой национально-освободительной борьбы сербского народа против владычества турецких феодалов. В ходе восстания сербы, добившись изгнания турецких завоевателей, создали в 1805–1811 гг. свое государственное управление. По Бухарестскому договору 1812 г. Турция должна была предоставить Сербии автономию в делах внутреннего управления. Однако, воспользовавшись вторжением наполеоновской армии в Россию, султан, в нарушение договора, организовал в 1813 г. карательный поход в Сербию и на время восстановил там свое господство. В результате нового победоносного восстания сербов в 1815 г., а также дипломатической помощи России турецкое иго было свергнуто, и после русско-турецкой войны 1828–1829 гг. Турция специальным фирманом султана 1830 г. вынуждена была признать автономию (фактическую независимость) Сербии.

39

Континентальная система, или континентальная блокада, объявленная Наполеоном в 1806 г., запрещала странам европейского континента вести торговлю с Англией. Присоединение России к континентальной системе было обусловлено Тильзитским договором 1807 года.

40

Сражение при Лейпциге 16–19 (4–7) октября 1813 г. — генеральное сражение между войсками участников шестой антифранцузской коалиции европейских держав (России, Австрии, Пруссии, Швеции) и наполеоновской Франции. Победа союзных войск в этом сражении, вошедшем в историю под названием «битвы народов», решила исход кампании в пользу союзников, привела к распаду Рейнского союза и освобождению Германии от наполеоновского господства.

41

Бухарестский мир 1812 г. — см. примечание 38.

Решением Венского конгресса европейских монархов и их министров, заседавшего с перерывами в 1814–1815 гг. после разгрома наполеоновской Франции, карта Европы была перекроена в целях реставрации легитимных монархий, вопреки интересам национального объединения и независимости народов. Польша была вновь поделена между Австрией, Пруссией и Россией. При этом большая часть созданного Наполеоном I в 1807 г. по Тильзитскому миру герцогства Варшавского перешла к России под названием Царства Польского.

42

Конгрессовая Польша — так называли часть Польши, которая под официальным названием Царство Польское отошла к России по решениям Венского конгресса 1814–1815 годов.

43

Священный союз — реакционное объединение европейских монархов, основанное в 1815 г. царской Россией, Австрией и Пруссией для подавления революционных движений в отдельных странах и сохранения там феодально-монархических режимов.

44

Энгельс имеет в виду греческое восстание, начавшееся весной 1821 г. и вскоре принявшее массовый характер. В январе 1822 г. Национальное собрание, созванное в Эпидавре, провозгласило независимость Греции и приняло конституцию. Турецкий султан, будучи не в состоянии справиться своими силами с восставшими греками, призвал на помощь своего вассала, правителя Египта Мухаммеда-Али, войска которого в 1825 г. вторглись в Морею (Пелопоннес), учиняя повсюду зверскую расправу над греческим населением. В начале восстания отношение к нему держав Священного союза, в частности царской России, было резко отрицательным. Однако огромное сочувствие, которое вызвала повсюду борьба греков, а главное возможность использовать эту борьбу для упрочения своего влияния на юге Балканского полуострова побудили Англию, царскую Россию и Францию признать Грецию воюющей стороной и оказать ей военную помощь. Решающее значение для завоевания Грецией независимости имела победа России в русско-турецкой войне 1828–1829 гг., в результате которой Турция вынуждена была признать Грецию самостоятельным государством. Однако по решению правящих кругов европейских держав греческому народу в 1832 г. был навязан реакционный монархический режим.

45

Речь идет о буржуазных революциях в Испании (1820–1823), в Неаполитанском королевстве (1820–1821) и в Пьемонте (1821). Революционное движение в этих странах было подавлено в результате вмешательства Священного союза, направившего французские войска в Испанию и австрийские в Италию.

46

Перечисленные конгрессы Священного союза происходили в Ахене в 1818 г., в Троппау (Опава) в 1820 г., в Лайбахе (Любляна) в 1821 г. и в Вероне в 1822 году. Решения всех этих конгрессов были направлены на подавление буржуазных революций и национально-освободительных движений в европейских странах.

47

По-видимому, Энгельс цитирует «Recueil des documents relatifs a la Russie pour la plupart secrets et inedits utiles a consulter dans la crise actuelle». Paris, 1854, p. 52–53 («Собрание документов о России, большей частью секретных и неопубликованных, с которыми полезно ознакомиться в связи с современным кризисом». Париж, 1854, стр. 52–53).

48

Битва при Наварине (современный Пилос — город и порт в Греции) произошла 20 октября 1827 г. между турецко-египетским флотом и соединенными английской, французской и русской эскадрами под командованием английского адмирала Э. Кодрингтона, направленными европейскими державами в греческие воды с целью вооруженного посредничества в войне между Турцией и греческими повстанцами. Сражение, начавшееся после отказа турецкого командования прекратить расправу с греческим населением, привело к полному разгрому турецко-египетского флота и ускорило начало успешной для России русско-турецкой войны 1828–1829 годов.

49

Moltke. «Der russisch-turkische Feldzug in der europaischen Turkei 1828 und 1829». Berlin, 1845, S. 390 (Мольтке. «Русско-турецкая кампания в европейской Турции в 1828 и 1829 годах». Берлин, 1845, стр. 390).

50

Имеется в виду Адрианопольский мирный договор, заключенный в сентябре 1829 г. между Турцией и Россией в результате успешной для последней войны 1828–1829 годов. По договору к России переходили устье Дуная с островами и значительная часть восточного побережья Черного моря к югу от устья Кубани. Турция должна была признать автономию Молдавии и Валахии, предоставив им право самостоятельного избрания господарей. Гарантия этой автономии возлагалась на Россию, что было равносильно установлению протектората царя над княжествами. Правительство Турции обязывалось также признать Грецию самостоятельным государством, связанный с Турцией лишь уплатой ежегодной дани султану, и соблюдать все предыдущие договоры в отношении автономии Сербии, узаконив эту автономию специальным фирманом.

51

Июльская буржуазная революция 1830 г. во Франции.

52

Речь идет о польском восстании 1830–1831 гг., которое было вызвано национальным и полицейским гнетом царизма. Начатое 29 (17) ноября 1830 г. в Варшаве как военный переворот, оно приобрело характер народного восстания и привело к изгнанию царских войск. Однако шляхетско-аристократические руководители польского правительства и армии проводили капитулянтскую политику и препятствовали вовлечению в национально-освободительное движение широких народных масс, обнаруживая в то же время захватнические притязания в отношении украинских и белорусских земель. Представителям буржуазно-демократических кругов не удалось добиться отмены крепостной зависимости, в результате чего восстание не получило должной поддержки со стороны крестьянства. Военные действия, начатые в феврале 1831 г., привели в конечном итоге к капитуляции 8 сентября (26 августа) 1831 г. польского правительства и сдаче Варшавы царской армии. Потерпев поражение, польское восстание тем не менее сыграло крупную роль в освободительной борьбе польского народа и имело важное международное значение.

53

Ункяр-Искелесийский договор между Россией и Турцией был заключен 8 июля (26 июня) 1833 года. Подписанию договора предшествовала высадка в районе Босфора, в местности Ункяр-Искелеси, русских десантных частей, которые были направлены в Турцию с целью оказания помощи султану против угрожавшей турецкой столице армии Ибрагима-паши, сына восставшего против султана правителя Египта Мухаммеда-Али. В мае 1833 г. Порта, при посредничестве Англии и Франции, заключила с Мухаммедом-Али мир, уступив ему Сирию и Палестину. Несмотря на то, что непосредственная опасность для султана миновала, царская дипломатия сумела использовать напряженность обстановки и пребывание русских войск в Турции для того, чтобы побудить Порту заключить оборонительный союз с Россией, и добилась включения в Ункяр-Искелесийский договор, оформивший этот союз, секретной статьи, по которой Турция обязывалась по требованию России не пропускать через проливы иностранные военные суда. Вторая статья подтверждала Адрианопольский договор и другие русско-турецкие соглашения. Срок действия договора устанавливался в восемь лет.

54

Имеется в виду обострение восточного вопроса в связи с новой турецко-египетской войной (1839–1841) и усилением противоречий между Англией и Францией, которая втайне поддерживала правителя Египта Мухаммеда-Али. Опасаясь одностороннего вмешательства в конфликт России на стороне султана, Англия настояла на коллективном обращении западных держав к Порте с предложением военной помощи. 15 июля 1840 г. Англия, Россия, Пруссия, Австрия и Турция без участия Франции подписали в Лондоне конвенцию об оказании помощи турецкому султану. Возникла угроза войны между Францией и коалицией европейских держав, однако Франция не решилась на такую войну и отказалась от поддержки Мухаммеда-Али. В результате военного вмешательства Англии и Австрии последний должен был отказаться от своих владений за пределами Египта и подчиниться верховной власти султана.

55

«Reglement organique» («Органический регламент») — первая конституция Дунайских княжеств (Молдавии и Валахии), введенная в 1831 г. П. Д. Киселевым, главой русской администрации в этих княжествах, которые были оккупированы русскими войсками после русско-турецкой войны 1828–1829 годов. Согласно Органическому регламенту законодательная власть в каждом княжестве предоставлялась собранию, избираемому крупными землевладельцами, а исполнительная власть — господарям, пожизненно избираемым представителями землевладельцев, духовенства и городов. Регламент закрепил господствующее положение крупного боярства и высшего духовенства, сохранив прежние феодальные порядки, в том числе и барщину. Крестьяне ответили на такую «конституцию» рядом восстаний. В то же время Органический регламент предусматривал буржуазные преобразования: упразднение внутренних таможенных барьеров, свободу торговли, отделение суда от администрации и др. (характеристику Органического регламента Марксом см. в настоящем издании, т. 23, стр. 249–250).

56

В первом английском издании первого тома «Капитала» (Лондон, 1887 г.), на которое здесь ссылается Энгельс, деление на главы не совпадает с делением на главы в немецких изданиях.

57

«Portfolio» — сокращенное название собрания дипломатических документов и материалов, издававшегося Д. Уркартом в Лондоне. Серия «The Portfolio; or a Collection of State Papers» («Портфель, или Собрание государственных документов») выходила в 1835–1837 годах; новая серия выходила в 1843–1845 гг. под названием «The Portfolio. Diplomatic Review» («Портфель. Дипломатическое обозрение»).

58

Речь идет о буржуазной революции 1848 г. в Молдавии и Валахии, в ходе которой развернулось широкое движение народных масс этих княжеств за полную ликвидацию зависимости от Турецкой империи, за уничтожение крепостного строя и других препятствий на пути развития капитализма. Революция была подавлена объединенными силами внутренней реакции и вооруженной интервенции султанской Турции и царской России.

59

Имеются в виду переговоры представителей Пруссии и Австрии, происходившие в октябре 1850 г. в Варшаве при посредничестве Николая I с целью урегулирования отношений между обеими странами, борьба которых за гегемонию в Германии обострилась после революции 1848–1849 годов. Австрия стремилась к восстановлению Германского союза — объединения германских государств, созданного Венским конгрессом и фактически распавшегося в период революции, Пруссия надеялась закрепить свое главенство путем образования союза германских государств под своей эгидой. Император Николай I, не желавший усиления Пруссии и стремившийся к сохранению феодальной раздробленности Германии, выступил в Варшаве в роли арбитра в споре между Австрией и Пруссией и дал понять, что решительно поддерживает Австрию.

60

Энгельс имеет в виду Лондонский договор о целостности Датской монархии, который был подписан 8 мая 1852 г. Россией, Австрией, Англией, Францией, Пруссией и Швецией совместно с представителями Дании. В основу этого документа был положен протокол, подписанный представителями упомянутых государств 4 июля 1850 г. в Лондоне. Этот протокол устанавливал принцип неразделенности владений датской короны, включая герцогства Шлезвиг и Гольштейн, создавая тем самым преграду стремлениям немецкого населения этих герцогств к отделению от Дании и объединению с Германией. Договор 1852 г., хотя и признавал за герцогствами право на самоуправление, сохранял, однако, над ними верховную власть датского короля. Преемником бездетного датского короля Фредерика VII был признан Кристиан Глюксбургский (впоследствии король Кристиан IX).

61

Речь идет о Парижском мирном договоре, заключенном 30 марта 1856 г. по окончании Крымской войны 1853–1856 гг. между Францией, Англией, Австрией, Сардинией, Пруссией и Турцией, с одной стороны, и Россией — с другой. Россия, потерпевшая поражение в войне, должна была уступить устье Дуная и часть южной Бессарабии, отказаться от протектората над Дунайскими княжествами и от покровительства христианским подданным Турции, согласиться на нейтрализацию Черного моря, означавшую закрытие проливов для прохода иностранных военных судов и запрещение России и Турции иметь на Черном море военно-морские арсеналы и военный флот; в обмен на Севастополь и другие города, захваченные союзниками в Крыму, Россия возвращала Турции Карс. Во время переговоров на Парижском конгрессе Англии и Австрии не удалось в полной мере осуществить свои агрессивные замыслы в отношении России. На исход переговоров повлияла героическая оборона Севастополя, поражения турецкой армии на кавказском театре войны, неудачи союзников в Балтийском море, а также умелое использование русской дипломатией англо-французских противоречий.

62

Выражение из циркулярной депеши А. М. Горчакова от 21 августа 1856 г. русским дипломатическим представителям за границей, в которой он определял направление внешней политики России в связи со своим вступлением в 1856 г. на пост министра иностранных дел.

63

Энгельс имеет в виду приложенную к Парижскому мирному договору «Декларацию о принципах морского международного права» (см. примечание 27).

Наметившееся на Парижском конгрессе сближение между бонапартистской Францией и царской Россией привело к заключению 3 марта 1859 г. по инициативе Наполеона III франко-русского секретного соглашения. Царь Александр II обязался оказывать Наполеону III дипломатическую помощь в его подготовке военного разгрома Австрии, а в случае войны придвинуть к австрийской границе русские войска, чтобы сковать часть австрийской армии на востоке. В свою очередь Наполеон, действуя в духе соглашения, продолжал поддерживать политику России на Балканском полуострове.

64

В 1859 г., заручившись поддержкой Александра II, Наполеон III развязал войну Франции и Пьемонта (Сардинского королевства) против Австрии. При этом он стремился под флагом «освобождения» Италии захватить новые территории и укрепить бонапартистский режим во Франции посредством успешной «локальной» военной кампании. Подлинные намерения Наполеона III были разоблачены в то время Дж. Мадзини в его манифесте «Война», подробно процитированном Марксом в статье «Манифест Мадзини» (см. настоящее издание, т. 13, стр. 381–386).

Итальянская крупная буржуазия и либеральное дворянство надеялись в результате войны осуществить объединение Италии под властью правившей в Пьемонте Савойской династии. После поражений австрийской армии при Мадженте и Сольферино Наполеон III, напуганный развивавшимся национально-освободительным движением в Италии и не желая содействовать ее объединению, сепаратно заключил с Австрией Виллафранкский прелиминарный мирный договор 11 июля 1859 года. В результате войны Франция получила Савойю и Ниццу, Ломбардия была присоединена к Пьемонту.

Однако вопреки династической политике правящей верхушки Пьемонта и проискам французских бонапартистов, в Италии в 1860 г. развернулась массовая национально-освободительная борьба за объединение страны. В результате героических военных действий волонтеров Гарибальди, поддержанных народными массами, в Сицилии и Неаполе была свергнута династия Бурбонов, и юг Италии был объединен с Пьемонтом в единое Итальянское королевство. Венецианская область продолжала до 1866 г. оставаться под властью австрийцев. Окончательное объединение Италии было завершено занятием Рима и Папской области итальянскими войсками в 1870 году.

65

Во время польского национально-освободительного восстания 1863–1864 гг. прусское правительство Бисмарка, стремясь воспрепятствовать распространению восстания на захваченные Пруссией польские земли, а также желая заручиться поддержкой России в деле объединения Германии под гегемонией Пруссии, предложило царскому правительству военную помощь для подавления восстания. В феврале 1863 г. по инициативе Бисмарка была заключена конвенция между Россией и Пруссией о совместных действиях против восставших.

66

В 1864 г. в результате войны Австрии и Пруссии против Дании, закончившейся поражением Дании, герцогства Шлезвиг и Гольштейн были объявлены совместным владением Австрии и Пруссии, а после австро-прусской войны 1866 г. были присоединены к Пруссии.

67

К. Маркс. «Второе воззвание Генерального Совета Международного Товарищества Рабочих о франко-прусской войне» (см. настоящее издание, т. 17, стр. 274–282).

68

Эльзас и восточная часть Лотарингии были уступлены Францией Германской империи, провозглашенной 18 января 1871 г., по прелиминарному мирному договору, заключенному 26 февраля 1871 г. в Версале в результате поражения Франции во франко-прусской войне 1870–1871 годов. Условия этого договора были окончательно подтверждены мирным договором, подписанным 10 мая 1871 г. во Франкфурте-на-Майне.

69

Сан-Стефанский прелиминарный мирный договор между Россией и Турцией был заключен 3 марта (19 февраля) 1878 г. в Сан-Стефано (близ Константинополя) в результате окончания русско-турецкой войны 1877–1878 годов. Этот договор означал усиление влияния России на Балканах и вызвал резкий протест со стороны Англии и Австро-Венгрии при негласной поддержке Германии. Под давлением дипломатических и военных угроз русское правительство было вынуждено передать договор для пересмотра международному конгрессу, который состоялся в Берлине с 13 июня по 13 июля 1878 года; на конгрессе присутствовали представители России, Германии, Австро-Венгрии, Франции, Великобритании, Италии и Турции; в результате работы конгресса был заключен Берлинский трактат, согласно которому условия Сан-Стефанского договора были резко изменены в ущерб России и славянским народам Балканского полуострова. Территория самоуправляющейся Болгарии, предусмотренная Сан-Стефанским договором, была урезана более нем вдвое; из болгарских областей к югу от Балкан была образована автономная провинция «Восточная Румелия», остававшаяся под властью султана; значительно урезана была территория Черногории. Берлинский трактат подтвердил предусмотренное Сан-Стефанским договором возвращение России части Бессарабии, отторгнутой от нее в 1856 г., и в то же время санкционировал оккупацию Австро-Венгрией Боснии и Герцеговины. Накануне конгресса Англия захватила Кипр. Решения Берлинского конгресса способствовали созданию на Балканах очага новых международных противоречий, чреватого новыми войнами.

70

Энгельс имеет в виду четырехугольник крепостей на территории Болгарии: Силистрия, Рущук, Шумла и Варна. В этом районе в начале русско-турецкой войны 1877–1878 гг. были сосредоточены главные силы турецкой армии.

71

В 1857–1859 гг. в Индии-происходило крупнейшее народное восстание против английского владычества. Восстание вспыхнуло весной 1857 г. среди так называемых синайских частей бенгальской армии, вербовавшихся из местных жителей, и охватило крупнейшие районы Северной и Центральной Индии. Его основной движущей силой было крестьянство и ремесленная беднота городов. Руководимое местными феодалами восстание потерпело поражение из-за феодальной раздробленности Индии, религиозных и кастовых различий, а также ввиду военно-технического превосходства колонизаторов.

72

В ноябре 1839 г. экспедиционным отрядом под командованием оренбургского военного губернатора генерала В. А. Перовского был предпринят поход в целях завоевания Хивинского ханства. Отряд в составе 5000 человек с несколькими орудиями и продовольственным обозом оказался не подготовленным к тяжёлым условиям зимнего перехода через пустынные степи. Потеряв половину людского состава вследствие массовых заболеваний, Перовский, не дойдя до Хивы, вынужден был в 1840 г. вернуться обратно в Оренбург.

73

Энгельс имеет в виду связанное с именем генерала Буланже шовинистическое движение во Франции в 1886–1889 годах. Буланжисты, используя недовольство народных масс политикой буржуазных республиканцев, развернули шовинистическую и реваншистскую агитацию с целью подготовки государственного переворота и восстановления монархии во Франции. Энгельс характеризовал буланжизм, как разновидность бонапартизма, указывал на его опасность и требовал от французских социалистов решительного разоблачения демагогических реваншистских лозунгов Буланже и его сторонников.

74

Плевна (современное название: Плевен — город в Северной Болгарии) была взята союзной русско-румынской армией 10 декабря (28 ноября) 1877 г. в результате упорных боев с турецкими войсками во время русско-турецкой войны 1877–1878 годов.

75

В результате преобразования в 1867 г. Австрийской империи в двуединую Австро-Венгерскую монархию река Лейта была признана границей двух частей монархии: Цислейтании (Австрия, Чехия, Моравия, Силезия, Штирия, Каринтия, Тироль и другие земли) и Транслейтании (Венгрия, Словакия, Хорватия, Трансильвания и некоторые другие земли).

76

Речь идет о серии статей американского журналиста Джорджа Кеннана «Сибирь и ссыльная система», написанных после поездки по Сибири в 1885–1886 гг. и опубликованных в издававшемся в Нью-Йорке журнале «The Century Illustrated Monthly Magazine» («Иллюстрированный ежемесячный журнал нашего века») в 1888–1890 годах.

77

Энгельс имеет в виду введение в России в 1864 г. ограниченного местного самоуправления — земств. Однако уже с 1866 г. царское правительство начало систематическое гонение земств, которое особенно усилилось в 80-х годах в период реакции и кровавых репрессий против революционного движения.

78

В речи в германском рейхстаге 16 февраля 1874 г., которая здесь имеется в виду, Мольтке должен был признать, что немцы со времени своих удачных войн «повсюду приобрели уважение, любви же не приобрели нигде».