Господа!

Как вы только что слышали, — впрочем я позволю себе считать это и без того общеизвестным, — мы живём в мире свободной конкуренции. Рассмотрим же несколько подробнее эту свободную конкуренцию и созданный ею общественный порядок. В нашем современном обществе каждый работает на свой собственный страх и риск, каждый стремится к своему собственному обогащению и ему совершенно нет дела до того, чем занимаются другие. О разумной организации, о распределении работ нет и речи; наоборот, каждый старается опередить другого, старается использовать для своей частной выгоды благоприятный случай и не имеет ни времени, ни охоты подумать о том, что его собственные интересы в сущности ведь совпадают с интересами всех остальных людей. Отдельный капиталист ведёт борьбу со всеми остальными капиталистами, отдельный рабочий — со всеми остальными рабочими; все капиталисты ведут борьбу против всех рабочих, а масса рабочих опять-таки неизбежно должна бороться против массы капиталистов. В этой войне всех против всех, в этом всеобщем беспорядке и всеобщей эксплуатации и заключается сущность современного буржуазного общества. Но такое беспорядочное ведение хозяйства должно в конце концов привести общество к самым печальным результатам; неорганизованность, лежащая в основе общества, пренебрежение к подлинному всеобщему благу не могут не обнаружиться рано или поздно самым разительным образом. Разорение мелкой буржуазии, того сословия, которой составляло главную основу государств прошлого века, является первым результатом этой борьбы. — Каждый день мы наблюдаем, как сила капитала сокрушает этот класс общества, как, например, отдельные портные и столяры, у которых магазины готового платья и мебели отбивают их лучших заказчиков, превращаются из мелких капиталистов, из членов имущего класса в зависимых пролетариев, работающих на других, в членов неимущего класса. Разорение мелкой буржуазии является печальным следствием столь восхваляемой свободы промышленности; это неизбежный результат тех преимуществ, которые имеет крупный капиталист перед своим менее богатым конкурентом, это самое яркое проявление тенденции капитала концентрироваться в руках немногих. Эта тенденция капитала также уже признана многими; повсюду жалуются на то, что собственность с каждым днём всё больше и больше скопляется в руках немногих, между тем как огромное большинство нации всё больше и больше беднеет. Так возникает резкий антагонизм между кучкой богачей, с одной стороны, и многочисленными бедняками, с другой, антагонизм, который в Англии и во Франции достиг уже угрожающей остроты и у нас тоже с каждым днём принимает всё более острый характер. И пока сохраняется современный базис общества, невозможно приостановить этот процесс обогащения немногих единиц и обнищания больших масс; антагонизм будет проявляться всё более резко, пока, наконец, необходимость не принудит общество к реорганизации на более разумных началах.

Но, господа, этим далеко ещё не исчерпываются все последствия свободной конкуренции. Так как каждый производит и потребляет на свой собственный страх и риск, не особенно беспокоясь о том, что производят и потребляют другие, то очень скоро должно неизбежно наступить вопиющее несоответствие между производством и потреблением. Так как современное общество доверяет распределение произведённых товаров купцам, спекулянтам и лавочникам, из которых каждый опять-таки имеет в виду только свою собственную выгоду, то — не говоря уже о том, что неимущий лишён возможности приобрести необходимую ему долю этих товаров, — в распределении продуктов наступает такое же несоответствие. Как может фабрикант установить, какое количество его изделий требуется на том или ином рынке? И даже если бы он мог это установить, то как ему узнать, какое количество послано на каждый из этих рынков его конкурентами? Как может он, по большей части даже совершенно не знающий, куда пойдёт только что произведённый им товар, как может он ещё знать, какое количество доставят его заграничные конкуренты на каждый данный рынок? Обо всём этом он ничего не знает, он производит наугад, подобно своим конкурентам, и утешается тем, что и другие должны поступать так же. Ему нечем руководствоваться, кроме вечно колеблющегося уровня цен, которые в тот момент, когда он отправляет свой товар, уже совершенно но соответствуют на отдалённых рынках ценам, сообщённым ему раньше в письме; а к моменту прибытия туда товара, цены опять изменились в сравнении с моментом отправки. При такой беспорядочности производства вполне естественно, что в торговле на каждом шагу наступает застой, который, конечно, бывает тем значительнее, чем более развиты промышленность и торговля страны. Страна самой развитой промышленности, Англия, даёт нам поэтому здесь наиболее яркие примеры. Вследствие развития торговли, вследствие большого числа спекулянтов и комиссионеров, которые здесь вторглись между производящими фабрикантами и действительными потребителями, английскому фабриканту бывает ещё труднее, чем немецкому, хоть что-нибудь узнать о соотношении между наличными запасами и производством, с одной стороны, и потреблением, — с другой; к тому же он снабжает почти все рынки в мире, он почти никогда не знает, куда идёт его товар, и потому, при огромной производительной мощи английской промышленности, очень часто бывает, что все рынки вдруг оказываются переполненными. Торговля приостанавливается, фабрики работают половину времени или совсем не работают, начинается ряд банкротств, запасы приходится продавать по смехотворно низким ценам, и значительная часть старательно накопленного капитала снова теряется в результате такого торгового кризиса. В Англии можно было наблюдать целый ряд таких торговых кризисов с начала этого столетия, а за последние двадцать лет они повторяются через каждые пять или шесть лет. Большинство из вас, господа, вероятно, ещё хорошо помнят последние кризисы 1837 и 1842 года. Если бы наша промышленность была так же развита, наш сбыт так же широко разветвлён, как промышленность и торговля Англии, то и мы переживали бы такие же последствия; однако теперь у нас действие конкуренции в промышленности и в торговле проявляется в виде всеобщей длительной депрессии во всех отраслях промышленности, в виде злополучного среднего состояния между определённым процветанием и полным упадком, в виде состояния некоего застоя, т. е. неподвижности.

В чём же действительная причина такого тяжёлого положения? Чем вызывается разорение мелкой буржуазии, резкий контраст между богатством и бедностью, застой в торговле и проистекающее отсюда расточение капитала? Не чем иным, как разобщённостью интересов. Мы все трудимся, преследуя только свою собственную выгоду, не заботясь о благе других, а между тем это ведь очевидная, сама собой понятная истина, что интерес, благо, счастье каждого в отдельности неразрывно связаны с благом остальных людей. Мы все должны согласиться с тем, что не можем обойтись без своих собратьев, что простой интерес приковывает всех нас друг к другу, и всё же мы своими действиями попираем эту истину и строим наше общество так, как будто наши интересы не только не совпадают, но прямо противоположны друг другу. Мы видели, каковы результаты этого глубокого заблуждения; для того чтобы устранить эти печальные результаты, необходимо устранить это заблуждение, и именно эту цель ставит себе коммунизм.

В коммунистическом обществе, где интересы отдельных людей не противоположны друг другу, а объединены, конкуренция исчезает. О разорении отдельных классов, о классах вообще, подобных тем, какими в настоящее время являются богатые и бедные, разумеется, не будет и речи. При производстве и распределении необходимых жизненных благ отпадёт частное присвоение, стремление каждого отдельного лица обогатиться на собственный страх и риск, и точно так же отпадут сами собой и торговые кризисы. В коммунистическом обществе легко будет учитывать как производство, так и потребление. Так как известно, сколько необходимо в среднем каждому в отдельности, то очень просто вычислить, сколько потребуется определённому числу лиц, а так как производство уже не будет тогда находиться в руках отдельных частных предпринимателей, а будет находиться в руках общины и её управления, то нетрудно будет регулировать производство соответственно потребностям.

Итак, мы видим, что при коммунистической организации отпадают главные пороки современного социального строя. Но если мы рассмотрим вопрос несколько подробнее, то увидим, что преимущества подобной организации не ограничиваются этим: они сказываются также в устранении массы других недостатков, из которых я сегодня приведу лишь несколько примеров экономического порядка. Современное устройство общества в экономическом отношении безусловно является самым неразумным и непрактичным, какое только можно себе представить. Вследствие противоположности интересов огромное количество рабочей силы расходуется таким образом, что общество не получает от этого никакой пользы и что значительное количество капитала тратится совершенно бесполезно и не воспроизводится. Мы наблюдаем это уже при торговых кризисах: мы видим, как массы продуктов, которые все были произведены усердным трудом людей, распродаются по убыточным для продающего ценам; мы видим, как массы старательно накопленных капиталов уплывают из рук их владельцев в результате банкротств. Но рассмотрим несколько подробнее современную торговлю. Подумайте, через сколько рук должен пройти каждый продукт, прежде чем он попадёт в руки действительного потребителя, — подумайте, господа, сколько спекулирующих и излишних посредников вторгаются в настоящее время между производителем и потребителем! Возьмём для примера кипу хлопка, который производится в Северной Америке. Кипа переходит из рук плантатора в руки комиссионера на какой-нибудь пристани на Миссисипи; она направляется вниз по реке до Нового Орлеана. Здесь она продаётся, — во второй раз, так как комиссионер уже купил её у плантатора, — продаётся, допустим, спекулянту, который снова продаст её экспортёру. Затем кипа отправляется, например, в Ливерпуль, где новый спекулянт жадно тянет к ней руки и хватает её, чтобы затем снова продать её комиссионеру, который её покупает по поручению, скажем, какого-нибудь немецкого торгового дома. Таким образом кипа отправляется в Роттердам, затем вверх по Рейну, проходя ещё через руки десятка экспедиторов, причём её ещё раз десять грузят и выгружают, — и только тогда она попадает в руки, но не потребителя; а фабриканта, который сперва приводит хлопок в годное для использования состояние, затем передаёт готовую пряжу ткачу, тот передаёт ткань печатнику, и лишь затем она переходит к оптовику, от него к розничному торговцу, который, наконец, доставляет товар потребителю. И все эти миллионы посредников, спекулянтов, агентов, экспортёров, комиссионеров, экспедиторов, оптовых и розничных торговцев, которые сами не участвуют в производстве товара, все они хотят жить, все хотят при этом получать прибыль, и обычно действительно получают её, ибо иначе они не могли бы существовать. Разве нет более простого и более дешёвого пути для доставки кипы хлопка из Америки в Германию и изготовленного из неё товара в руки действительного потребителя, чем этот долгий путь десятикратной продажа, стократной погрузки, разгрузки и перевозки с одного склада на другой? Разве это не является разительным доказательством того, какое огромное расхищение рабочей силы вызывается разобщённостью интересов? — При разумной организации общества не может быть и речи о таком сложном способе доставки. С такой же лёгкостью, с какой можно узнать, сколько отдельная колония потребляет хлопка или хлопчатобумажных изделий, — чтобы продолжить этот пример, — с такой же лёгкостью центральное управление сможет узнать, сколько потребляют все местности и общины страны. Раз уж такая статистика будет организована, — что легко может быть выполнено в течение одного-двух лет, — то средняя величина ежегодного потребления будет изменяться только пропорционально росту населения; поэтому легко в надлежащее время заранее определить, какое количество каждого отдельного товара понадобится для удовлетворения народных потребностей; всё это количество оптом будет заказываться прямо на месте, и его можно будет получить прямо, без посредников, без каких-либо остановок, погрузок и разгрузок кроме тех, которые действительно диктуются природой путей сообщения, следовательно, с большим сбережением рабочей силы; не надо будет выплачивать прибыли спекулянтам, крупным и мелким торговцам. Более того; все эти посредники, таким образом, не только не будут наносить вреда обществу, но даже станут ему полезны. Если теперь они выполняют в ущерб всем остальным работу, которая в лучшем случае является излишней и всё же даёт им достаточно для существования, а во многих случаях приносит им даже большие богатства; если, следовательно, теперь они приносят прямой вред общему благу, то тогда их руки освободятся для полезной деятельности, и они смогут найти занятие, в котором проявят себя уже не как притворные, мнимые члены человеческого общества, а как действительные его члены, участники его совокупной деятельности.

Современное общество, ставящее отдельного человека во враждебные отношения ко всем остальным, приводит, таким образом, к социальной войне всех против всех, войне, которая у отдельных людей, особенно у малокультурных, неизбежно должна принять грубую, варварски-насильственную форму — форму преступления. Чтобы оградить себя от преступлений, от актов неприкрытого насилия, общество нуждается в обширном, сложном организме административных и судебных учреждений, требующем безмерной затраты человеческих сил. В коммунистическом обществе это тоже будет бесконечно упрощено, и именно потому, — как это ни кажется странным, — именно потому, что в этом обществе управлению придётся ведать не только отдельными сторонами общественной жизни, но и всей общественной жизнью во всех её отдельных проявлениях, во всех направлениях. Мы уничтожаем антагонизм между отдельным человеком и всеми остальными, мы противопоставляем социальной войне социальный мир, мы подрубаем самый корень преступления и этим делаем излишней большую, значительно большую часть теперешней деятельности административных и судебных учреждений. И сейчас уже преступления по страсти всё больше уступают место преступлениям, совершённым по расчёту, из интереса: число преступлений против личности уменьшается, а число преступлений против собственности увеличивается. Уже в современном обществе, находящемся в состоянии войны, развитие цивилизации смягчает насильственные проявления страстей; насколько же в большей мере это будет иметь место в коммунистическом, мирном обществе! Преступления против собственности сами собой отпадут там, где каждый получает всё необходимое для удовлетворения своих физических и духовных потребностей, где отпадают социальные перегородки и различия. Уголовная юстиция исчезнет сама собой, гражданская юстиция, которая разбирает почти исключительно имущественные отношения или, по крайней мере, такие отношения, предпосылкой которых является состояние социальной войны, также отпадёт; тяжбы, которые теперь являются естественным результатом всеобщей вражды, станут тогда только редким исключением и легко будут улаживаться третейскими судами. Административные органы также имеют в настоящее время источником своей деятельности постоянное состояние войны — полиция и вся администрация поглощены заботой о том, чтобы война оставалась скрытой, косвенной, чтобы она не выродилась в открытое насилие, в преступление. Но если гораздо легче сохранить мир, чем ввести войну в известные границы, то точно так же бесконечно легче управлять коммунистическим обществом, чем обществом, в котором царит конкуренция. И если даже теперь цивилизация научила людей видеть свой интерес в поддержании общественного порядка, общественной безопасности, общественного интереса и делать таким образом полицию, администрацию и юстицию по возможности излишними, то насколько больше будет это иметь место в таком обществе, в котором общность интересов возведена в основной принцип, в котором общественный интерес уже не отличается от интереса каждого отдельного лица! То, что уже теперь осуществляется вопреки общественным учреждениям, получит гораздо большее распространение, когда общественные учреждения будут уже не мешать, а, наоборот, содействовать этому! — Мы вправе, следовательно, и с этой стороны рассчитывать на значительный приток рабочих рук за счёт тех, которые вследствие нынешних социальных порядков отнимаются у общества.

К числу самых дорогостоящих учреждений, без которых современное общество не может обойтись, относятся постоянные армии, отнимающие у нации самую сильную, самую необходимую часть населения, которая становится таким образом непроизводительной и которую нация вынуждена кормить. Мы знаем по нашему собственному государственному бюджету, во что обходится нам постоянная армия: двадцать четыре миллиона в год и изъятие из производства двухсот тысяч пар самых крепких рабочих рук. — В коммунистическом обществе никто не станет и думать о постоянном войске. Да и зачем? Для охраны внутреннего спокойствия страны? Но мы уже видели, что никому и в голову не придёт нарушать это внутреннее спокойствие. Ведь боязнь революций является только результатом противоположности интересов; там, где интересы всех совпадают, не может быть и речи о подобных опасениях. — Для захватнической войны? Но как может коммунистическое общество дойти до того, чтобы предпринять захватническую войну, — общество, которое очень хорошо знает, что на войне оно только потеряет людей и капитал, между тем как завоюет оно самое большее несколько недовольных провинций, которые, следовательно, принесут с собой нарушение социального порядка! — Для оборонительной войны? Для этого оно не нуждается в постоянной армии, так как легко будет научить каждого годного для войны члена общества, наряду с его другими занятиями, владеть оружием настолько, насколько это необходимо для защиты страны, а не для парадов. И примите при этом во внимание, что член такого общества в случае войны, которая, конечно, может вестись только против антикоммунистических наций, должен защищать действительное отечество, действительный очаг, что он, следовательно, будет бороться с воодушевлением, со стойкостью, с храбростью, перед которыми должна разлететься, как солома, механическая выучка современной армии. Вспомните, какие чудеса совершал энтузиазм революционных армий с 1792 по 1799 г. — армий, которые боролись ведь только за иллюзию, за мнимое отечество, и вы поймёте, какова должна быть сила армии, борющейся не за иллюзию, а за нечто реальное и осязаемое. Итак, это бесчисленное множество рабочих рук, которые теперь отнимаются у цивилизованных народов для армий, были бы при коммунистической организации возвращены к труду; они не только производили бы столько, сколько потребляют, но могли бы производить ещё гораздо больше продуктов, чем необходимо для их содержания, для пополнения общественных запасов.

Ещё большее расхищение человеческих сил в существующем общество проявляется в том, как богатые используют своё социальное положение. Я вовсе не намерен здесь касаться того бесполезного и прямо-таки смешного расточительства, источником которого является только стремление обратить на себя внимание и которое отвлекает множество рабочих рук. Но загляните в дом, во внутреннее святилище богача и скажите мне, не является ли безрассудной растратой рабочей силы, когда множество людей занято прислуживанием одному человеку и слоняется без дела или, в лучшем случае, занято такими работами, необходимость которых вызывается изолированностью каждого человека в четырёх стенах. Все эти горничные, кухарки, лакеи, кучера, дворники, садовники и прочие, чем они собственно заняты? Как мало минут в течение дня заняты они тем, чтобы действительно сделать приятной жизнь своих господ, чтобы облегчить своим господам свободное развитие и использование их человеческих качеств и способностей, — и сколько часов в течение дня отдают они занятиям, которые обусловлены только плохим устройством наших общественных отношений: стоят на запятках кареты, выполняют причуды своих господ, таскают за ними комнатных собачек и несут другие нелепые обязанности. В разумно организованном обществе, где каждый получит возможность жить, не будучи рабом барских причуд и не выдумывая себе таких причуд, — в таком обществе, конечно, та рабочая сила, которая сейчас растрачивается на обслуживание живущих в роскоши, обратится на общую пользу и на пользу самих работающих.

Кроме того, расхищение рабочей силы происходит в современном обществе непосредственно под влиянием конкуренции, создающей огромное число безработных, которые хотели бы работать, но не могут получить работу. И так как общество вовсе не устроено таким образом, чтобы учитывать действительное применение рабочих сил, так как каждому предоставляется самому находить себе источник заработка, то совершенно естественно, что при распределении действительно полезных или кажущихся полезными работ значительная часть рабочих остается без дела. Это тем более имеет место, что конкурентная борьба вынуждает каждого в высшей степени напрягать свои силы, использовать все представляющиеся ему возможности, чтобы заменить дорогие рабочие руки более дешёвыми, а рост цивилизации с каждым днём создаёт всё больше и больше условий для этого; или, иными словами, каждый должен стремиться к тому, чтобы лишить других куска хлеба, чтобы так или иначе вытеснить их с работы. Таким образом, во всяком цивилизованном обществе имеется большое число безработных, которые очень хотели бы работать, но не находят работы, и число это больше, чем обычно думают. И мы видим людей, которые тем или иным образом проституируют себя: нищенствуют, подметают улицы, стоят на углах в ожидании какой-нибудь работы, различными небольшими и случайными услугами едва поддерживают своё существование, торгуют с рук всевозможными мелкими товарами или, как мы видели сегодня вечером на примере нескольких бедных девушек, ходят с гитарой с места на место, играют и поют за деньги и вынуждены выслушивать всякие дерзости и оскорбительные предложения, чтобы только заработать несколько грошей. И, наконец, сколько есть таких, которые становятся жертвами настоящей проституции! Число таких безработных, которым не остаётся ничего другого, как в той или иной форме проституировать себя, очень велико, — наши благотворительные учреждения могли бы порассказать об этом. К тому же не следует забывать, что общество так или иначе всё-таки кормит этих людей, несмотря на их бесполезность. И если уж общество должно нести расходы по их содержанию, то оно должно было бы также позаботиться и о том, чтобы эти безработные честно зарабатывали свой хлеб. Но этого не может сделать современное общество, в котором господствует конкуренция.

Если вы, господа, подумаете обо всём сказанном, — а я мог бы привести ещё много других примеров того, как современное общество растрачивает свои рабочие силы, — если вы подумаете об этом, то вы найдёте, что человеческое общество располагает избытком производительных сил, которые ждут только разумной организации, упорядоченного распределения, чтобы начать действовать с величайшей пользой для всех. Исходя из всего этого, вы можете судить, насколько необоснованы опасения, будто при справедливом распределении общественной деятельности на долю каждого выпало бы такое бремя труда, при котором занятие другими делами сделалось бы для него невозможным. Наоборот, можно полагать, что при такой организации обычное теперь рабочее время каждого сократится наполовину, вследствие использования тех рабочих рук, которые теперь совсем не используются или используются нецелесообразно.

Однако те преимущества, которые даёт коммунистическое устройство в результате использования ныне расхищаемых рабочих сил, являются еще не самыми важными. Самая большая экономия рабочей силы заключается в соединении отдельных сил в коллективную силу общества и в таком устройстве, которое основано на этой концентрации до сих пор противостоявших друг другу сил. Здесь я хочу присоединиться к предложениям английского социалиста Роберта Оуэна, так как они наиболее практичны и наиболее разработаны. Оуэн предлагает вместо теперешних городов и сел с их обособленными, мешающими друг другу домами, сооружать большие дворцы, каждый на площади, имеющей приблизительно 1650 футов в длину и столько же в ширину и включающей большой сад; в таком дворце смогут с удобством разместиться от двух до трёх тысяч человек. Что подобное здание, дающее его обитателям удобства самых лучших современных жилищ, может быть построено дешевле и легче, чем то количество отдельных, по большей части не столь удобных, жилищ, которые при теперешней системе требуются для того же числа людей, — это очевидно. Большое число комнат, которые в настоящее время почти в каждом порядочном доме стоят пустыми или используются один-два раза в год, может быть упразднено без всякого неудобства; экономия места, используемого под кладовые, погреба и т. д., точно так же может быть очень велика. — Но если вникнуть в детали домоводства, то тут особенно становятся видны преимущества общественного хозяйства. Какая масса труда и материалов растрачивается при современном раздробленном хозяйстве — например, при отоплении! В каждой комнате нужна отдельная печь, в каждой печи приходится отдельно разводить и поддерживать огонь, следить за ним; топливо приходится разносить по всем комнатам, золу — убирать; насколько проще и дешевле было бы вместо этих отдельных печей установить мощное центральное отопление, например, посредством паровых труб с одной общей топкой, как это уже в настоящее время практикуется в больших общественных зданиях, фабриках, церквах и т. п. Далее, газовое освещение в настоящее время ещё обходится дорого, потому что даже самые тонкие трубы должны пролегать под землёй и вследствие больших пространств, которые приходится освещать в наших городах, трубы вообще должны тянуться на непомерные расстояния; при предлагаемом устройстве всё будет сконцентрировано на пространстве в 1650х1650 футов, число же горящих газовых рожков не уменьшится; в результате такое освещение обойдётся во всяком случае не дороже, чем в городе средней величины. Затем возьмем приготовление пищи, — сколько затрачивается зря места, продуктов и рабочей силы при современном раздробленном хозяйстве, когда каждая семья отдельно готовит нужное ей небольшое количество пищи, имеет свою отдельную посуду, нанимает отдельную кухарку, отдельно закупает продукты на рынке, в зеленной, у мясника и у булочника! Можно смело предположить, что при общественном приготовлении пищи и при общественном обслуживании легко было бы освободить две трети занятых этим делом рабочих, причём остальная треть могла бы лучше и внимательнее исполнять свою работу, чем это имеет место в настоящее время. И, наконец, работы по содержанию в порядке самого жилища! Если эти работы тоже организованы и правильно распределены, а в этих условиях это будет вполне осуществимо, разве не бесконечно легче чистить и содержать в порядке такое здание, чем те двести или триста отдельных домов, в которых при современном устройстве размещается то же число людей?

Это только некоторые примеры тех многочисленных преимуществ, которые в экономическом отношении должны вытекать из коммунистической организации человеческого общества. У пас нет возможности в такой короткий срок и в немногих словах разъяснить вам наш принцип и надлежащим образом всесторонне его обосновать. И мы вовсе не ставим себе этой задачи. Мы можем и хотим лишь разъяснить некоторые пункты и побудить тех, кто ещё не знаком с вопросом, заняться его изучением. Но мы надеемся, что, по крайней мере, разъяснили вам сегодня вечером одно, а именно, что коммунизм не только не противоречит человеческой природе, разуму и сердцу, но и не является теорией, оторванной от действительности и порождённой только фантазией.

Могут спросить, как претворить эту теорию в жизнь, какие меры можем мы предложить, чтобы подготовить её проведение? Существуют различные пути для достижения этой цели. Англичане, вероятно, начнут с основания отдельных колоний и предоставят каждому решать, вступать в них или нет; французы, наоборот, вероятно, будут подготовлять и проводить коммунизм в национальном масштабе. С чего начнут немцы, сказать трудно, так как социальное движение в Германии — явление новое. Упомяну пока только об одном из многих возможных подходов к этому делу, о котором немало говорилось в последнее время, а именно о проведении трёх мероприятий, которые неизбежно должны привести к практическому коммунизму.

Первое мероприятие — это всеобщее обучение на государственный счёт всех детей без исключения, обучение, одинаковое для всех, вплоть до того возраста, когда человек способен выступить как самостоятельный член общества. Это мероприятие было бы только актом справедливости по отношению к нашим неимущим братьям, так как каждый человек неоспоримо имеет право на полное развитие своих способностей и общество вдвойне совершает преступление против личности, когда делает невежество неизбежным следствием бедности. Что обществу больше пользы приносят образованные, чем невежественные, некультурные члены этого общества, это само собой очевидно. И если получивший образование пролетариат, как этого следует ожидать, не склонен будет оставаться в том угнетённом положении, в котором находится наш современный пролетариат, то, с другой стороны, только от образованного рабочего класса можно ожидать того спокойствия и того благоразумия, которые необходимы для мирного преобразования общества. Но и необразованный пролетариат тоже не склонен оставаться в своём теперешнем положении; доказательство мы видели даже в Германии, на примере силезских и богемских волнений, а о других странах и говорить нечего.

Второе мероприятие заключается в полной реорганизации попечительства о бедных таким образом, чтобы всех безработных граждан устраивать в колонии, где они занимались бы сельскохозяйственным и промышленным трудом и где их труд был бы организован в интересах всей колонии. До сих пор капиталы, находящиеся в распоряжении попечительства о бедных, отдавались в ссуду под проценты, что создавало для богатых новые возможности эксплуатировать неимущих. Пора, наконец, действительно обратить эти капиталы на пользу бедных, пора начать давать бедным весь доход от этих капиталов, а не только три процента с них, пора показать прекрасный пример ассоциации капитала и труда! Вся рабочая сила безработных была бы использована таким образом на благо общества, а сами они из деморализованных, угнетённых пауперов превратились бы в культурных, независимых, деятельных людей; они находились бы в таких условиях, которые очень скоро показались бы завидными необъединённым рабочим и открыли бы путь к полной реорганизации общества.

Для этих двух мероприятий требуются деньги. Чтобы получить их и чтобы в то же время заменить все взимавшиеся до сих пор несправедливо распределённые налоги, в выдвигаемом плане реформ предлагается всеобщий прогрессивный налог на капитал, процентная ставка которого возрастает с размерами капитала. Тогда каждый нёс бы расходы по общественному управлению в соответствии со своими возможностями и бремя этих расходов уже не ложилось бы, как это было до сих пор во всех странах, главным образом на плечи тех, кто менее всего в состоянии его нести. Ведь в сущности принцип налогового обложения является чисто коммунистическим принципом, так как право взимания налогов во всех странах выводится из так называемой национальной собственности. В самом деле, либо частная собственность священна — тогда нет национальной собственности и государство не имеет права взимать налоги; либо государство это право имеет — тогда частная собственность не священна, тогда национальная собственность стоит выше частной собственности и настоящим собственником является государство. Этот последний принцип общепризнан; так вот, господа, мы и требуем пока только того, чтобы этот принцип соблюдался, чтобы государство объявило себя всеобщим собственником и как таковое управляло бы общественной собственностью на благо всего общества, — а в качестве первого шага к этому мы требуем, чтобы государство ввело такой способ налогового обложения, который считался бы только со способностью каждого платить налоги и с действительным благом всего общества.

Итак, вы видите, господа, что речь идёт не о том, чтобы ввести общность имущества немедленно и против воли нации, а прежде всего об определении цели, а также средств и путей, какими мы можем идти по направлению к этой цели. Но что коммунистический принцип является принципом будущего, за это говорит ход развития всех цивилизованных наций, за это говорит быстро прогрессирующее разложение всех существовавших до сих пор социальных учреждений, за это говорит человеческий здравый смысл и прежде всего человеческое сердце.

Речь произнесена Ф. Энгельсом на собрании

Печатается по тексту журнала в Эльберфельде 8 февраля 1845 г.

Перевод с немецкого

Текст речи впервые опубликован в журнале «Rheinische Jahrbucher zur gesellschaftlichen Reform», Bd. I, 1845 г.

Господа!

На последнем нашем собрании мне был брошен упрёк в том, что все мои примеры и ссылки относились почти исключительно к другим странам, в особенности к Англии. Говорили, что нам дела нет до Франции и Англии, что мы живём в Германии и наша задача — доказать необходимость и преимущества коммунизма для Германии. Нас упрекали также и в том, что мы вообще не доказали в достаточной степени историческую необходимость коммунизма. Это вполне справедливо, да иначе и быть не могло. Историческую необходимость нельзя доказать так же быстро, как равенство двух треугольников; она может быть доказана только в результате изучения и посредством всестороннего обоснования. Тем не менее я приложу сегодня все старания, чтобы устранить повод к тому и другому упрёку; я постараюсь доказать, что коммунизм является для Германии если не исторической, то экономической необходимостью.

Рассмотрим сперва современное социальное положение Германии. Что у нас много нищеты, это знают все. Силезия и Богемия сами заявили о себе. О нищете в округах Мозеля и Эйфеля подробно рассказала «Rheinische Zeitung»[144]. В Рудных горах с незапамятных времён неизменно царит ужасная нищета. Не лучше обстоит дело в Зенне и в вестфальском льно-промышленном округе. Со всех концов Германии раздаются жалобы, и это вполне естественно. Наш пролетариат многочисленен и не может не быть таковым, в чём мы должны будем убедиться даже при самом поверхностном рассмотрении нашего социального положения. Что в промышленных округах должен быть многочисленный пролетариат, — это в природе вещей. Промышленность не может существовать без большого числа рабочих, которые были бы всецело к сё услугам, работали бы только для неё и отказывались бы от всякого другого промысла; пока существует конкуренция, промышленный труд делает невозможным какое-либо другое занятие. Поэтому во всех промышленных округах мы находим пролетариат, который слишком многочисленен, слишком бросается в глаза, чтобы можно было отрицать его существование. — В сельскохозяйственных округах, напротив, не должно быть пролетариата, — так утверждают многие. Но возможно ли это? В местностях, где преобладает крупное землевладение, сельскохозяйственный пролетариат необходим: крупные хозяйства нуждаются в батраках и батрачках, они не могут существовать без пролетариев. В местностях, где земля разбита на мелкие участки, тоже нельзя избежать возникновения неимущего класса: участки дробятся до известного предела, затем дальнейшее дробление прекращается, и так как тогда земля достаётся только одному из членов семьи, то остальные вынуждены превратиться в пролетариев, в неимущих рабочих. При этом дробление земли обычно продолжается до тех пор, пока участок не становится слишком маленьким для того, чтобы прокормить семью; так образуется класс людей, который, подобно мелкой буржуазии городов, составляет переходную ступень от имущего класса к неимущему; земельный участок не даёт этим людям заняться другим делом и в то же время оказывается недостаточным, чтобы обеспечить их существование. Среди этого класса также царит сильная нужда.

Что этот пролетариат должен постоянно расти численно, — об этом мы можем заключить из непрерывного обнищания мелкой буржуазии, о котором я подробно говорил на прошлой неделе, и из тенденции капитала концентрироваться в руках немногих. Мне, пожалуй, незачем сегодня возвращаться к этим пунктам; замечу лишь, что эти причины, постоянно создающие пролетариат и увеличивающие его ряды, продолжают действовать и будут вызывать те же последствия, пока существует конкуренция. Во всяком случае, пролетариат будет не только существовать, но и непрерывно расти численно и становиться всё более грозной силой в современном обществе, пока мы не перестанем производить каждый сам по себе, противопоставляя себя всем остальным. Но настанет пора, когда пролетариат достигнет такой степени силы и сознательности, что не пожелает больше нести бремя всего социального здания, которое постоянно давит на его плечи, когда он потребует более справедливого распределения социальных тягот и прав; и тогда — если человеческая природа до тех пор не изменится — социальная революция станет неизбежной.

Это вопрос, на котором наши экономисты до сих пор совсем не останавливались. Их интересует не распределение, а исключительно лишь создание национального богатства. Однако отвлечёмся на миг от только что доказанного нами положения, что социальная революция вообще неизбежно вытекает из самой конкуренции; рассмотрим пока отдельные формы, в которых проявляется конкуренция, различные экономические пути, возможные для Германии, и увидим, каковы должны быть последствия каждого из них.

Германия, или, точнее говоря, германский Таможенный союз, имеет в настоящее время таможенный тариф juste-milieu^{180}. Наши пошлины слишком низки для настоящих покровительственных пошлин и слишком высоки для свободы торговли. Имеются, следовательно, три возможности: или мы перейдём к полной свободе торговли, или защитим свою промышленность достаточно высокими пошлинами, или же останемся при теперешней системе. Рассмотрим каждый случай в отдельности.

Если мы провозгласим свободу торговли и отменим наши пошлины, то вся наша промышленность, за исключением немногих отраслей, будет разорена. О бумагопрядильном производстве, о механическом ткачестве, о большинстве отраслей хлопчатобумажной и шерстяной промышленности, о важных отраслях шёлковой промышленности, почти о всей железодобывающей и железообрабатывающей промышленности тогда и речи не будет. Занятые во всех этих отраслях промышленности рабочие, оказавшись внезапно безработными, хлынут массами в сельское хозяйство и уцелевшие ещё остатки промышленности; повсюду начнётся быстрый рост пауперизма, централизация собственности в руках немногих ускорится в результате такого кризиса и, судя по событиям в Силезии, неизбежным следствием этого кризиса явится социальная революция.

Предположим теперь, что мы введём покровительственные пошлины. В последнее время эти пошлины стали излюбленным коньком большинства наших промышленников и заслуживают поэтому более внимательного рассмотрения. Г-н Лист привёл вожделения наших капиталистов в систему[145], и на этой системе, которую почти все они признали своим кредо, я и хочу остановиться. Г-н Лист предлагает ввести постепенно возрастающие охранительные пошлины, которые со временем должны стать достаточно высокими, чтобы обеспечить за фабрикантами внутренний рынок; в течение известного времени они должны оставаться на этом высоком уровне, а затем постепенно начать снова снижаться, с тем чтобы, в конце концов, после ряда лет, покровительственная система могла быть уничтожена. Допустим, что этот план будет проведён и возрастающие покровительственные пошлины будут декретированы. Промышленность будет развиваться, свободный ещё капитал будет вкладываться в промышленные предприятия, спрос на рабочих, а вместе с ним и заработная плата возрастут, приюты для бедных опустеют и, судя по внешним признакам, наступит период полного процветания. Это будет продолжаться до тех пор, пока наша промышленность не разовьётся настолько, чтобы удовлетворить внутренний рынок. Дальше она расширяться не сможет, ибо, раз она без таможенной защиты не в состоянии удержать за собой внутренний рынок, то тем более она не сможет выдержать иностранную конкуренцию на нейтральных рынках. К этому времени, полагает г-н Лист, отечественная промышленность уже настолько окрепнет, что будет меньше нуждаться в покровительстве и можно будет начать понижать пошлины. Допустим на мгновенье, что это будет так. Пошлины снижаются. Если не при первом, то при втором или третьем снижении таможенных ставок неизбежно будет достигнут такой их уровень, при котором иностранная, — скажем прямо, английская, — промышленность сможет конкурировать на немецком рынке с нашей собственной промышленностью. Именно этого желает г-н Лист. Какие же это будет иметь последствия? С этого момента немецкой промышленности придётся испытать на себе все колебания, все кризисы вместе с английской промышленностью. Как только заморские рынки окажутся переполненными английскими товарами, англичане поступят точно так же, как они поступают теперь и как это в ярких красках рисует г-н Лист: они выбросят все свои запасы на немецкий рынок, ближайший из доступных им рынков, и, таким образом, снова превратят Таможенный союз в свою «лавку для старья». Затем английская промышленность вскоре снова оправится, так как весь мир служит для неё рынком, так как весь мир не может без неё обойтись, между тем как без немецкой промышленности может обойтись даже её собственный внутренний рынок, и ей даже у себя дома приходится опасаться английской конкуренции и страдать от избытка английских товаров, доставленных её покупателям во время кризиса. При этих условиях наша промышленность должна будет вкушать до конца всю горечь тяжких периодов в английской промышленности, получая лишь скромную долю тех выгод, которые приносят периоды расцвета; одним словом, мы будем тогда точно в таком же положении, как и сейчас. И тогда, — чтобы сразу довести выводы до конца, — тогда наступит такое же подавленное состояние, как то, в котором ныне находятся наполовину защищённые отрасли промышленности; тогда будет разоряться одно предприятие за другим, а новые возникать не будут; тогда наши машины окажутся устаревшими и мы не будем в состоянии заменить их новыми, улучшенными; тогда застой превратится в регресс и, по собственному утверждению г-на Листа, одна отрасль промышленности за другой будет хиреть и в конце концов сходить на нет. Но к тому времени у нас будет созданный промышленностью многочисленный пролетариат, который окажется без средств к жизни, без работы, и тогда, господа, этот пролетариат потребует от имущих классов работы и хлеба.

Это произойдёт в том случае, если будут понижены таможенные пошлины. Теперь допустим, что их снижать не будут, что их оставят высокими в ожидании того момента, когда они — вследствие конкуренции отечественных фабрикантов между собой — утратят своё значение и их можно будет понизить. Результатом этого будет то, что немецкая промышленность, как только она окажется в состоянии полностью обеспечить внутренний рынок, остановится в своём развитии. Новые предприятия не нужны, так как уже существующих достаточно для удовлетворения рынка, а о новых рынках, как выше было сказано, нечего и думать, пока промышленность вообще нуждается в покровительстве. Но промышленность, которая не расширяется, не может также и совершенствоваться. В ней воцарится застой как внешний, так и внутренний. Усовершенствование машин для неё не существует. Нельзя же выбросить старые машины, а для новых нет новых предприятий, в которых они могли бы найти применение. Между тем другие нации уходят вперёд, и застой в нашей промышленности опять-таки превращается в регресс. Пройдёт немного времени, и англичане, в результате новых достижений, окажутся способными производить так дёшево, что смогут конкурировать с нашей отсталой промышленностью на нашем собственном рынке, несмотря на покровительственные пошлины; а так как в конкурентной борьбе, как и во всякой другой борьбе, побеждает сильнейший, то наше конечное поражение не подлежит сомнению. Тогда повторится такой же случай, как тот, о котором я говорил выше: искусственно созданный пролетариат потребует от имущих классов того, чего они не могут ему дать, пока они хотят сохранить своё исключительное положение как имущих, и тогда произойдёт социальная революция.

Возможен ещё один случай, наименее вероятный, а именно, что нам, немцам, удастся при помощи покровительственных пошлин довести нашу промышленность до такого состояния, что она сможет конкурировать с англичанами и без покровительственных пошлин. Допустим, что будет так; каков же окажется результат? Как только мы начнём конкурировать с англичанами на внешних, нейтральных рынках, разгорится борьба но на жизнь, а на смерть между нашей и английской промышленностью. Англичане напрягут все свои силы, чтобы не допустить нас к тем рынкам, которые до сих пор находились в их руках; они будут вынуждены к этому, ибо в данном случае подвергнется угрозе источник их существования, их самый уязвимый пункт. И со всеми теми средствами, которые находятся в их распоряжении, со всеми преимуществами столетней промышленности им удастся побить нас. Они заставят нашу промышленность ограничиться нашим собственным рынком и этим задержат её развитие, — и тогда создастся такое же положение, как то, о котором мы говорили выше: мы остаёмся на месте, англичане уходят вперёд, и наша промышленность, при неизбежном её упадке, не будет в состоянии прокормить искусственно созданный ею пролетариат, — произойдёт социальная революция.

Но даже если допустить, что мы смогли бы побить англичан и на нейтральных рынках, захватить один за другим их рынки сбыта, — что выиграли бы мы в таком маловероятном случае? В лучшем случае мы повторили бы тогда тот путь промышленного развития, который до нас проделала Англия, и рано или поздно мы достигли бы того положения, в котором находится сейчас Англия, а именно: мы оказались бы накануне социальной революции. Но, по всей вероятности, так долго ждать не пришлось бы. Непрерывные успехи немецкой промышленности неизбежно разорили бы английскую промышленность и только ускорили бы и без того предстоящее англичанам массовое восстание пролетариата против имущих классов. Быстро растущая безработица толкнула бы английских рабочих на революцию, и, при настоящем положении вещей, такая социальная революция оказала бы огромное влияние и на страны континента, в частности на Францию и Германию; и это влияние было бы тем сильнее, чем многочисленней был бы пролетариат, искусственно созданный в Германии форсированным развитием промышленности. Подобный переворот тотчас же стал бы общеевропейским и весьма неделикатно разрушил бы мечты наших фабрикантов о промышленной монополии Германии. Нельзя допустить мысль, что английская и немецкая промышленность могли бы мирно ужиться рядом, — это невозможно уже в силу конкуренции. Промышленность, повторяю, всегда должна развиваться, чтобы но оказаться отсталой и не погибнуть; она должна расширяться, приобретать новые рынки, беспрерывно увеличивать число новых предприятий, иначе она не может двигаться вперёд. Но так как со времени открытия китайских портов[146] исчерпаны возможности завоевания новых рынков, а можно будет лишь успешнее эксплуатировать уже существующие, и так как расширение промышленности в будущем пойдёт медленнее, чем до сих пор, то Англия теперь ещё меньше, чем раньше, может терпеть конкурентов. Для того чтобы защитить свою промышленность от гибели, она должна удерживать промышленность всех других стран на низком уровне; сохранение промышленной монополии уже не является для Англии только вопросом большей или меньшей прибыли: оно стало для неё вопросом жизни и смерти. И вообще конкурентная борьба протекает между нациями гораздо резче, острее, чем между отдельными лицами, так как это борьба концентрированная, массовая, которая может кончиться лишь решающей победой одной и решающим поражением другой стороны. И поэтому подобная борьба между нами и англичанами, каковы бы ни были её результаты, тоже не принесла бы выгоды ни нашим, ни английским промышленникам, а лишь повлекла бы за собой, как я только что доказывал, социальную революцию.

Итак, господа, мы рассмотрели, чего может ожидать Германия как от свободы торговли, так и от покровительственной системы при всех возможных случаях. Нам остается рассмотреть ещё одну экономическую возможность, а именно — сохранение ныне существующих пошлин juste-milieu. Но мы уже видели выше, каковы были бы последствия и в этом случае. Наша промышленность, отрасль за отраслью, должна была бы погибнуть; промышленные рабочие остались бы без куска хлеба, а когда безработица достигла бы известных пределов, началась бы революция, направленная против имущих классов.

Таким образом, подробное рассмотрение полностью подтверждает то, что я изложил вначале в общих чертах, исходя вообще из конкуренции, а именно: что неизбежным следствием существующих у нас социальных отношений, при всех условиях и во всех случаях, будет социальная революция. С той же уверенностью, с какой мы из известных математических аксиом можем вывести новое положение, с той же самой уверенностью можем мы из существующих экономических отношений и из принципов политической экономии сделать заключение о грядущей социальной революции. Рассмотрим, однако, этот переворот несколько ближе: в какой форме он проявится, каковы будут его результаты, чем он будет отличаться от всех бывших до сих пор насильственных переворотов? Социальная революция есть нечто совершенно иное, чем происходившие до сих пор политические революции: в отличие от них она направлена не против собственности монополии, а против монополии собственности; социальная революция — это открытая война бедных против богатых. И такая борьба, в которой явно и открыто выступают наружу все пружины и причины, действовавшие ранее во всех исторических конфликтах неясно и скрыто, такая борьба грозит, во всяком случае, быть более острой и кровавой, чем все ей предшествовавшие. Исход её может быть двояким. Либо восставшая сторона направит свой удар только против видимости, а не против сущности, только против формы, а не против самой сути вещей, либо она доберётся до самой сути вещей, до самых корней зла. В первом случае частная собственность будет сохранена и произойдёт лишь её перераспределение; тогда останутся в силе те причины, которые вызвали теперешнее положение вещей, и через более или менее короткий срок они опять вызовут такое же положение, а вместе с ним новую революцию. Но возможно ли это? Где мы видели революцию, которая действительно не добилась бы того, к чему она стремилась? Английская революция осуществила как религиозные, так и политические принципы, борьба против которых со стороны Карла I вызвала эту революцию; французская буржуазия добилась в своей борьбе против дворянства и старой монархии всего, к чему она стремилась, уничтожила все злоупотребления, побудившие её к восстанию. Неужели же восстание бедняков остановится раньше, чем будет уничтожена бедность и её причины? Это невозможно; допустить нечто подобное значило бы отрицать весь исторический опыт. Да и уровень развития рабочих, в особенности в Англии и Франции, уже даёт нам основания считать это невозможным. Остаётся, следовательно, принять второе предположение, а именно, что грядущая социальная революция не пройдёт мимо истинных причин нужды и бедности, невежества и преступления, что она, следовательно, осуществит социальное преобразование в подлинном смысле слова. А это может произойти лишь путём провозглашения коммунистического принципа. Вникните в мысли, владеющие умами рабочих в тех странах, где и рабочий мыслит; посмотрите на различные фракции рабочего движения ВО Франции, — разве все они не принадлежат к коммунистическому направлению? Поезжайте в Англию и послушайте, какие проекты предлагаются рабочим для улучшения их положения, — не покоятся ли все они на принципе общественной собственности? Изучите различные системы социальных преобразований, — много ли найдётся среди них таких, которые не являются коммунистическими? Из всех систем, ещё до сих пор сохранивших значение, единственная не коммунистическая — это система Фурье, который больше обратил своё внимание на общественную организацию человеческой деятельности, чем на распределение производимых ею продуктов. Все эти факты подтверждают тот вывод, что грядущая социальная революция окончится осуществлением коммунистического принципа, и едва ли допускают какую-либо другую возможность.

Если эти выводы верны, если социальная революция и осуществление коммунизма на практике являются необходимым следствием существующих у нас отношений, то нам прежде всего придётся заняться теми мероприятиями, при помощи которых можно предотвратить насилие и кровопролитно при осуществлении переворота в социальных отношениях. А для этого имеется лишь одно средство, именно — мирное осуществление или, по крайней мере, мирная подготовка коммунизма. Итак, если мы не желаем кровавого разрешения социального вопроса, если мы не хотим довести растущее с каждым днём противоречие между умственным уровнем и жизненным положением наших пролетариев до такой остроты, при которой, как подсказывает нам паше знание человеческой природы, это противоречие будет искать своё разрешение» применении грубой силы, в отчаянии и жажде мести, — тогда, господа, мы должны серьёзно и беспристрастно заняться социальным вопросом; тогда мы должны приложить все усилия к тому, чтобы поставить современных илотов в положение, достойное человека. И если кому-нибудь из вас, быть может, покажется, что возвышение прежде униженных классов не может произойти без снижения его собственного жизненного уровня, то следует помнить, что речь идёт о создании для всех людей таких условий жизни, при которых каждый получит возможность свободно развивать свою человеческую природу, жить со своими ближними в человеческих отношениях и не бояться насильственного разрушения своего благосостояния; следует помнить, что то, чем придётся пожертвовать отдельным людям, есть не истинно человеческое наслаждение жизнью, а лишь обусловленная нашим дурным устройством видимость наслаждения, нечто такое, что противно разуму и сердцу тех, кто ныне пользуется этими мнимыми преимуществами. Мы вовсе не хотим разрушать подлинно человеческую жизнь со всеми её условиями и потребностями, наоборот, мы всячески стремимся создать её. Но даже отвлекаясь от этого, если вы серьёзно призадумаетесь над тем, каковы должны быть последствия нашего современного строя, в какой лабиринт противоречий, в какой хаос он нас завлекает, — тогда, господа, вы безусловно придёте к выводу, что стоит заняться серьёзным и основательным изучением социального вопроса. И если я смог побудить вас к этому, то цель моего выступления вполне достигнута.

Речь произнесена ф. Энгельсом на собрании в Эльберфельде 15 февраля 1845 г.

Текст речи впервые опубликован в журнале «Rheinische Jahrbucher zur gesellschaftlichen Reform», Bd. I, 1845 г.

Печатается по тексту журнала

Перевод с немецкого

Примечания:

1

«Святое семейство, или Критика критической критики. Против Бруно Бауэра и компании» — первое совместное произведение К. Маркса и Ф. Энгельса. Эта работа, написанная в сентябре — ноябре 1844 г., вышла в свет в феврале 1845 г. во Франкфурте-на-Майне.

«Святое семейство» — шуточное прозвище братьев Бауэров и их последователей, группировавшихся вокруг «Allgemeine Literatur-Zeitung» («Всеобщей литературной газеты»). Выступая против Бауэров и других младогегельянцев (или левогегельянцев), Маркс и Энгельс подвергают вместе с тем критике и идеалистическую философию самого Гегеля.

Глубокие разногласия с младогегельянцами обнаружились у Маркса уже летом 1842 г., когда в Берлине образовался кружок так называемых «Свободных». Став в октябре 1842 г. редактором «Rheinische Zeitung» («Рейнской газеты»), в которой сотрудничали и некоторые берлинские младогегельянцы, Маркс воспротивился опубликованию в газете бессодержательных, претенциозных статей, исходивших от кружка «Свободных», оторванного от действительной жизни и поглощённого абстрактными философскими спорами. За два года, прошедшие после разрыва Маркса со «Свободными», теоретические и политические разногласия между Марксом и Энгельсом, с одной стороны, и младогегельянцами, с другой, приняли глубочайший, непримиримый характер. Это объяснялось не только переходом Маркса и Энгельса от идеализма к материализму и от революционного демократизма к коммунизму, но и той эволюцией, которую проделали за это время братья Бауэры и их единомышленники. На страницах «Allgemeine Literatur-Zeitung» Бауэр и его группа отреклись от «радикализма 1842 г.», и от «Rheinische Zeitung» как наиболее яркого его выражения; они скатились к самому пошлому, вульгарному субъективному идеализму — к пропаганде «теории», согласно которой лишь избранные личности, носители «духа», «чистой критики» являются творцами истории, а масса, народ, служит якобы лишь косным материалом, балластом в историческом процессе.

Разоблачению этих вредных, реакционных идей и защите своих новых, материалистических и коммунистических воззрений Маркс и Энгельс решили посвятить свой первый совместный труд.

Во время десятидневного пребывания Энгельса в Париже был разработан план книги, названной сначала «Критика критической критики. Против Бруно Бауэра и компании», были распределены её разделы и написано «Предисловие». Энгельс написал свои разделы ещё до отъезда из Парижа. Маркс, на долю которого досталась большая часть книги, продолжал работать над ней до конца ноября 1844 года; при этом он значительно увеличил намеченный объём книги, использовав для написанных им разделов часть экономическо-философских рукописей, над которыми он работал весной и летом 1844 г., а также свои исследования по истории французской буржуазной революции конца XVIII в. и ряд своих выписок и конспектов. В процессе печатания книги Маркс дополнил заголовок словами: «Святое семейство». В оглавлении книги было указано, какие разделы написаны Марксом и какие Энгельсом (см. содержание настоящего тома, стр. 646–648). То обстоятельство, что объём книги, при небольшом формате, превысил 20 печатных листов, избавило её, согласно существовавшим тогда в ряде германских государств правилам, от предварительной цензуры. — 3.

14

Речь идёт о книге: Р. J. Proudhon. «Qu'est-ce que la propriete? ou Recherches sur le principe du droit et du gouvernement» (П. Ж. Прудон. «Что такое собственность? или Исследование о принципе права и власти»); первое издание вышло в Париже в 1840 году. Маркс цитирует по парижскому изданию 1841 года.

Книга «Что такое собственность?», написанная с противоречивой мелкобуржуазной точки зрения, при своём выходе в свет произвела сильное впечатление содержавшимися в ней острыми нападками на частную собственность. Всестороннюю критическую оценку этой книги Маркс дал в своей статье «О Прудоне», опубликованной в форме письма к редактору «Social-Demokrat» Швейцеру в 1865 году.

Критикуемая Марксом в данном разделе «Святого семейства» статья Э. Бауэра «Прудон» помещена в V выпуске «Allgemeine Literatur-Zeitung» (апрель 1844 г.). — 25.

144

Имеется в виду статья К. Маркса «Оправдание мозельского корреспондента», напечатанная в «Rheinische Zeitung» в январе 1843 г. (см. настоящее издание, том 1, стр. 187–217). — 546.

145

Протекционистские взгляды немецкого экономиста Ф. Листа изложены им в книге «Das nationale System der politischen Oekonomie». Stuttgart und Thubingen, 1841 («Национальная система политической экономии». Штутгарт и Тюбинген, 1841). — 548.

146

В 1842 г., по окончании так называемой первой опиумной войны, которую английские колонизаторы вели против Китая, последнему был навязан неравноправный Нанкинский договор; одно из условий договора предусматривало открытие для английской торговли пяти китайских портов: Кантона, Шанхая, Амоя, Нинбо и Фучжоу. — 551.