Написано К. Марксом и Ф. Энгельсом при участии П. Лафарга в апреле—июле1873г.

Напечатано в виде брошюры в Лондоне и Гамбурге в августе 1873 г.

Печатается по тексту брошюры

Перевод с французского

Титульный лист брошюры К. Маркса и Ф. Энгельса «Альянс социалистической демократии и Международное Товарищество Рабочих»

Международное Товарищество Рабочих, поставив себе целью сплотить воедино разрозненные силы мирового пролетариата и стать, таким образом, живым выразителем общности интересов, объединяющей рабочих, неизбежно должно было открыть доступ социалистам всех оттенков. Его основатели и представители рабочих организаций Старого и Нового света, утвердившие на международных конгрессах Общий Устав Товарищества, упустили из виду, что сама широта его программы позволит деклассированным элементам проникнуть в него и создать внутри него тайные организации, усилия которых будут направляться не против буржуазии и существующих правительств, а против самого Интернационала. Так и произошло с Альянсом социалистической демократии.

На Гаагском конгрессе Генеральный Совет потребовал расследования по поводу этой тайной организации. Конгресс поручил это расследование комиссии из пяти членов (гражданам Куно, Люкену, Спленгару, Вишару и Вальтеру: последний вышел из ее состава), которая сделала доклад на заседании 7 сентября. Конгресс постановил:

1.   Исключить из Интернационала Михаила Бакунина как основателя Альянса, а также и за личный проступок;

2.   Исключить Джемса Гильома как члена Альянса;

3.   Опубликовать документы, касающиеся Альянса. Так как комиссия по расследованию деятельности Альянса была лишена возможности опубликовать документы, положенные в основу ее доклада, из-за того, что члены ее разъехались по разным странам, то гражданин Вишар, единственный из ее членов, проживающий в Лондоне, передал их протокольной комиссии[308], которая и воспроизводит их ныне под свою ответственность в нижеследующем докладе.

Дело об Альянсе было настолько объемисто, что комиссия, заседавшая во время конгресса, успела лишь ознакомиться с наиболее важными документами, необходимыми для того, чтобы сделать практический вывод; так, большая часть русских документов не могла быть ею рассмотрена; а доклад, представленный комиссией конгрессу, охватывающий только часть вопроса, в настоящее время уже не может считаться достаточным. Поэтому, для того чтобы читатель мог понять смысл и значение этих документов, мы были вынуждены изложить историю Альянса.

Публикуемые нами документы относятся к нескольким категориям. Некоторые из них уже были опубликованы самостоятельно, преимущественно на французском языке, но, чтобы правильно уловить дух Альянса, их надо сопоставить с другими, ибо при таком сопоставлении они предстают в новом свете. К числу таких документов относится программа открытого Альянса. Другие являются документами Интернационала и печатаются впервые; часть из них — документы испанской секции тайного Альянса, существование которой было публично разоблачено отдельными членами Альянса весной 1871 года. Тот, кто следил за испанским движением этого времени, найдет в них лишь более точные данные о фактах, ставших уже в большей или меньшей мере достоянием гласности. Значение этих документов заключается не в том, что они публикуются впервые, а в том, что они впервые сопоставляются друг с другом таким образом, что вскрывается общая тайная деятельность, обусловившая их появление, и особенно в том, что мы сопоставляем их с двумя нижеследующими категориями документов. Первая состоит из документов, опубликованных по-русски и разоблачающих подлинную программу и метод действий Альянса. Эти документы из-за русского языка, делавшего их недоступными, оставались до сих пор неизвестными Западу, и это обстоятельство позволило авторам дать в них полную волю своей фантазии и способу выражения. Приводимый нами точный их перевод позволит читателю оценить по достоинству умственный, моральный, политический и политико-экономический уровень главарей Альянса.

Ко второй категории относится только один документ: тайные статуты Альянса; это — единственный более или менее крупный по размерам документ, впервые публикуемый в этом докладе. Может возникнуть вопрос, допустимо ли для революционеров предавать гласности документы тайного общества, замышляемого заговора. Прежде всего отметим, что эти тайные статуты были прямо указаны в числе документов, опубликования которых потребовала на Гаагском конгрессе комиссия по делу об Альянсе, и ни один из делегатов, даже тот из членов комиссии, который представлял в ней меньшинство, не голосовал против этого. Таким образом, опубликование этих документов категорически было предписано конгрессом, указания которого мы обязаны выполнять. По существу же необходимо сказать следующее:

Перед нами общество, под маской самого крайнего анархизма направляющее свои удары не против существующих правительств, а против тех революционеров, которые не приемлют его догм и руководства. Основанное меньшинством некоего буржуазного конгресса, оно втирается в ряды международной организации рабочего класса и пытается сначала захватить руководство ею, а когда этот план не удается, стремится ее дезорганизовать. Это общество нагло подменяет своей сектантской программой и своими ограниченными идеями широкую программу и великие стремления нашего Товарищества: оно организует внутри открыто существующих секций Интернационала свои маленькие тайные секции, которые повинуются единым директивам и которым поэтому путем заранее согласованных действий нередко удается забрать секции Интернационала в свои руки; в своих газетах оно открыто обрушивается на всех, кто отказывается подчиняться его воле; и, по его собственным словам, разжигает открытую войну в наших рядах. Для достижения своих целей это общество не отступает ни перед какими средствами, ни перед каким вероломством; ложь, клевета, запугивание, нападение из-за угла — все это свойственно ему в равной мере. Наконец, в России это общество полностью подменяет собой Интернационал и, прикрываясь его именем, совершает уголовные преступления, мошенничества, убийство, ответственность за которые правительственная и буржуазная пресса возлагает на наше Товарищество. И обо всех этих фактах Интернационал должен молчать, потому что общество, виновное во всем этом, является тайным! В руках Интернационала имеются статуты этого общества, его смертельного врага; статуты, в которых оно открыто провозглашает себя современным иезуитским орденом и объявляет своим правом и обязанностью применять на практике все иезуитские методы; статуты, дающие сразу же объяснение всем тем враждебным действиям, которым подвергался Интернационал со стороны этого общества; но воспользоваться этими документами Интернационал не может: ведь это значило бы выдать тайное общество!

Против всех этих интриг есть только одно средство, обладающее, однако, сокрушительной силой, это — полнейшая гласность. Разоблачить эти интриги во всей их совокупности — значит лишить их всякой силы. Покрывать их своим молчанием было бы с нашей стороны не только наивностью, над которой вожаки Альянса первые стали бы издеваться, но и трусостью. Более того, это было бы актом предательства по отношению к тем испанским членам Интернационала, которые, будучи членами тайного Альянса, не поколебались разоблачить существование этого общества и его метод действий, как только оно заняло позицию, открыто враждебную Интернационалу. Вдобавок все, что содержится в тайных статутах, имеется уже, и притом в еще более четко выраженной форме, в документах, опубликованных на русском языке самими Бакуниным и Нечаевым. Статуты являются лишь их подтверждением.

Пусть вожаки Альянса кричат о предательстве. Мы предаем их презрению рабочих и благосклонности правительств, которым они оказали неоценимую услугу, дезорганизуя рабочее движение. Цюрихская газета «Tagwacht», отвечая Бакунину, имела полное право заявить:

«Если Вы не являетесь платным агентом, то во всяком случае ясно одно, что никакой платный агент не смог бы причинить больше вреда, чем причинили его Вы»[309].

Альянс социалистической демократии чисто буржуазного происхождения. Он возник не из Интернационала; он является отпрыском Лиги мира и свободы, мертворожденного общества буржуазных республиканцев. Интернационал уже пустил крепкие корни, когда Михаилу Бакунину взбрело в голову выступить в роли освободителя пролетариата. Интернационал предоставлял ему лишь общее для всех своих членов поле деятельности. Чтобы выдвинуться в Интернационале, ему пришлось бы сначала заслужить себе шпоры упорной и самоотверженной работой; но он решил, что на стороне буржуа из Лиги ему представится больше шансов и более легкий путь.

Итак, в сентябре 1867 г. он добился избрания в члены постоянного комитета Лиги мира и принял свою роль всерьез. Можно даже сказать, что вместе с Барни, теперешним депутатом в Версале, он был душой этого комитета. Претендуя на роль теоретика Лиги, Бакунин собирался напечатать под ее покровительством работу под названием «Федерализм, социализм и анти-теологизм» [Печатание этой библии измов прекратилось на третьем же листе из-за отсутствия дальнейшей части рукописи[310]]. Вскоре, однако, он убедился в том, что Лига остается незначительным обществом и что входящие в ее состав либералы видят в ее конгрессах лишь средство сочетать увеселительную поездку с высокопарными речами, между тем как Интернационал, наоборот, растет с каждым днем. Тогда он стал мечтать о том, чтобы привить Лигу к Интернационалу. Для осуществления этого плана Бакунин добился того, что по рекомендации Элпидина был принят в июле 1868 г. в члены женевской Центральной секции [Интернационала. Ред.]; с другой стороны, он провел в комитете Лиги решение об обращении к Брюссельскому конгрессу Интернационала с предложением заключить между обоими обществами наступательный и оборонительный союз. Для того же, чтобы конгресс Лиги санкционировал эту пылкую инициативу, Бакунин составил, а затем уговорил комитет принять и разослать тайный циркуляр «господам» из Лиги[311]. В нем он откровенно признает, что Лига, являвшаяся до сих пор жалким фарсом, сможет приобрести значение, лишь противопоставив союзу угнетателей

«союз народов, союз рабочих… мы можем стать чем-нибудь лишь в том случае, если захотим сделаться искренними и действительными представителями миллионов рабочих».

Провиденциальная миссия священной Лиги состояла в том, чтобы одарить рабочий класс самозванным буржуазным парламентом, которому он доверил бы заботу о своем политическом руководстве.

«Чтобы стать благотворной и реальной силой», — гласит в заключение циркуляр, — «наша Лига должна стать чистым политическим выражением великих экономических и социальных интересов и принципов, которые ныне столь победоносно развиваются и распространяются великим Международным Товариществом Рабочих Европы и Америки».

Брюссельский конгресс осмелился отклонить предложение Лиги. Велики были разочарование и гнев Бакунина. С одной стороны, Интернационал ускользал из-под его опеки. С другой стороны, президент Лиги профессор Густав Фогт, как следует отчитал его.

«Либо ты не был уверен», — писал он Бакунину, — «в успехе нашего приглашения, в таком случае ты скомпрометировал нашу Лигу; либо ты знал, какой сюрприз готовят нам твои друзья из Интернационала, и в таком случае ты нас обманул недостойным образом. Я спрашиваю тебя, что же мы скажем нашему конгрессу… »

Бакунин ответил ему письмом, которое давал читать всем желающим.

«Я не мог предвидеть», — писал он, — «что конгресс Интернационала ответит нам столь грубым и претенциозным оскорблением, но это было вызвано интригами некоей клики из немцев, ненавидящей русских» (устно он разъяснял своим слушателям, что речь шла о «клике» Маркса). «Ты спрашиваешь меня, что мы будем делать? Я буду добиваться чести ответить на это грубое оскорбление от имени комитета с трибуны нашего конгресса».

Вместо того чтобы выполнить обещание, Бакунин сменил свое одеяние. Он предложил Бернскому конгрессу Лиги программу фантастического социализма, в которой требовал уравнения классов и индивидуумов, желая перещеголять дам из этой Лиги, требовавших пока лишь уравнения полов. Снова потерпев поражение, он в сопровождении ничтожного меньшинства покинул конгресс и отправился в Женеву [Среди отколовшихся мы встречаем имена Альбера Ришара из Лиона, ныне агента бонапартовской полиции, Гамбуцци — неаполитанского адвоката (см. главу об Италии), Жуковского — впоследствии секретаря открытого Альянса, и некоего Бутнера, женевского жестянщика, который принадлежит в настоящее время к ультрареакционной партии.].

Союз между буржуа и рабочими, о котором мечтал Бакунин, не должен был ограничиваться открытым союзом. Тайные статуты Альянса социалистической демократии (см. «Документы», № 1 [См. настоящий том, стр. 442. Ред.]) содержат указания на то, что уже в недрах Лиги Бакунин заложил основы тайного общества, которое должно было ею руководить. Не только названия руководящих органов совпадают с названиями органов Лиги (постоянный центральный комитет, центральное бюро, национальные комитеты), но и в тайных статутах объявляется, что «большинство членов-основателей Альянса», это — «бывшие участники Бернского конгресса». Чтобы заставить признать себя вождем Интернационала, надо было предстать в качестве вождя другой армии, абсолютная преданность которой его особе должна была быть обеспечена тайной организацией. Собираясь открыто влить свое общество в Интернационал, он рассчитывал распространить разветвления этого общества во всех секциях и таким путем захватить в свои руки неограниченное руководство им. С этой целью он основал в Женеве Альянс социалистической демократии (открытый). С виду это было просто открытое общество, которое хотя и растворялось целиком в Интернационале, но вместе с тем должно было иметь особую международную организацию, центральный комитет, национальные бюро и секции, независимые от нашего Товарищества; наряду с нашим ежегодным конгрессом Альянс должен был открыто созывать свой конгресс. Но за этим открытым Альянсом скрывался другой Альянс, который в свою очередь находился под руководством еще более тайного Альянса интернациональных братьев, лейб-гвардии диктатора Бакунина.

Тайный устав «организации Альянса интернациональных братьев» указывает, что в этом Альянсе имеются «три степени: I. Интернациональные братья; II. Национальные братья; III. Полутайная, полуоткрытая организация Международного альянса социалистической демократии».

I. Интернациональные братья, число которых ограничено «сотней», образуют священную коллегию кардиналов. Они подчиняются центральному комитету и национальным комитетам, организованным в исполнительные бюро и наблюдательные комитеты. Сами эти комитеты ответственны перед «конституантой», или общим собранием, состоящим, по крайней мере, из двух третей интернациональных братьев. Эти альянсистские братья

«не имеют иного отечества, кроме всемирной революции, иной чужбины и иных врагов, кроме реакции. Они отвергают всякую политику соглашательства и уступок и считают реакционным всякое политическое движение, которое не имеет непосредственной и прямой целью торжество их принципов».

Но так как этот параграф откладывает политическое действие «сотни» до греческих календ и так как эти непримиримые не намерены отказываться от выгод, связанных с общественной службой, то параграф 8 гласит:

«Ни один брат не может занять общественного поста без согласия комитета, к которому он принадлежит».

Когда у нас пойдет речь об Испании и Италии, мы увидим, как главари Альянса поспешили применить этот параграф на практике. Интернациональные братья

«суть братья… каждый должен быть священным для всех остальных, более священным, чем брат по рождению; каждый брат должен получать помощь и защиту от всех остальных до пределов возможного».

Дело Нечаева покажет нам, что означает этот таинственный предел возможного.

«Все интернациональные братья знают друг друга. Между ними никогда не должно быть политических секретов. Ни одни из них не может участвовать в каком-либо тайном обществе без определенного согласия своего комитета, а в случае надобности, когда последний этого потребует, без согласия центрального комитета. И он сможет участвовать в таком тайном обществе лишь при условии, что он будет раскрывать перед ними все тайны, которые могут их прямо или косвенно интересовать».

Пьетри и Штиберы используют в качестве шпионов только людей низких и падших. Альянс же, посылая в тайные общества своих лжебратьев, чтобы те выдавали тайны этих обществ, навязывает роль шпионов тем самым людям, которые, по его плану, должны стать во главе «всемирной революции». — Впрочем, революционный паяц завершает подлость фарсом.

«Интернациональным братом может стать только тот, кто искренне примет всю программу, со всеми вытекающими из нее теоретическими и практическими последствиями, тот, в ком ум, энергия, честность» (!) «и сдержанность соединяются с революционной страстностью, тот, в ком сам черт сидит».

II. Национальные братья организованы в каждой стране в национальное товарищество интернациональными братьями и по тому же самому плану, но они ни в коем случае не должны даже подозревать о существовании интернациональной организации.

III. Тайный Международный альянс социалистической демократии, члены которого вербуются повсюду, располагает законодательным органом в лице постоянного центрального комитета, который, собравшись в полном составе, принимает название общего тайного собрания Альянса. Это собрание происходит раз в год во время конгресса Интернационала или в чрезвычайных случаях по созыву центрального бюро либо женевской центральной секции.

Женевская центральная секция является «постоянной делегацией постоянного центрального комитета» и «исполнительным советом Альянса»; она подразделяется на центральное бюро и наблюдательный комитет. Центральное бюро, состоящее из 3—7 членов, является действительной исполнительной властью Альянса:

«оно получает указания от женевской центральной секции и посылает свои сообщения, чтобы не сказать свои тайные приказы, всем национальным комитетам, от которых получает секретные отчеты не реже одного раза в месяц».

Это центральное бюро умудряется быть одновременно и мясом и рыбой, и тайным и открытым; ибо в качестве части

«тайной центральной секции центральное бюро является тайной организацией… в качестве исполнительной власти открытого Альянса оно является открытой организацией».

Итак, мы видим, что Бакунин заранее создал все это тайное и открытое руководство своим «дорогим Альянсом» еще до его возникновения и что члены, которые принимали затем участие в каких-либо выборах, являлись простыми марионетками в разыгрываемом им фарсе. Впрочем, как мы скоро увидим, он нисколько не стесняется заявлять об этом; женевская центральная секция, задача которой состояла в том, чтобы давать указания центральному бюро, была сама лишь бутафорской секцией, так как ее решения, даже принятые большинством, являются обязательными для бюро только в том случае, если большинство членов бюро не пожелает апеллировать против них к общему собранию, которое оно обязано созвать в трехнедельный срок.

«Созванное таким образом общее собрание правомочно только в том случае, если оно состоит из двух третей всех своих членов».

Как мы видим, центральное бюро окружило себя всеми конституционными гарантиями, чтобы обеспечить свою независимость.

Можно было бы по наивности вообразить, что это автономное центральное бюро, по крайней мере, было свободно избрано женевской центральной секцией. Ничуть не бывало: временное центральное бюро было

«представлено женевской инициативной группе как временно избранное всеми членами-основателями Альянса, большинство которых, в прошлом участники Бернского конгресса, разъехались по своим странам» (за исключением Бакунина), «передав свои полномочия гражданину Б.».

Таким образом, члены-основатели Альянса — это всего лишь несколько буржуа, отколовшихся от Лиги мира.

Итак, постоянный центральный комитет, присвоивший себе учредительную и законодательную власть над всем Альянсом, назначил себя сам. Постоянная исполнительная делегация этого постоянного центрального комитета, женевская центральная секция, получила свое назначение от самой себя, а не от этого комитета. Центральное исполнительное бюро этой женевской центральной секции вместо того, чтобы быть ею избрано, было навязано ей группой лиц, которые все «передали свои полномочия гражданину Б.».

Таким образом, «гражданин Б.» — вот основной стержень Альянса. Чтобы сохранить за ним эту главную роль, в тайном уставе Альянса сказано буквально следующее:

«Внешне его правление будет соответствовать президентству в федеративной республике», — президентству, до установления которого уже существовал президент — перманентный [В оригинале «permanent» — «перманентный», «постоянно действующий». Ред.] «гражданин Б.».

Так как Альянс является международным обществом, то в каждой стране будет существовать национальный комитет, созданный

«из всех членов постоянного центрального комитета, принадлежащих к одной нации».

Для образования национального комитета достаточно трех членов. Чтобы обеспечить точное соблюдение иерархической связи,

«национальные комитеты будут служить единственными посредниками между центральным бюро и всеми местными группами своей страны».

Национальные комитеты

«должны обеспечить организацию Альянса в своих странах таким образом, чтобы члены постоянного центрального комитета всегда господствовали в нем и представляли его на конгрессах».

Вот что на языке альянсистов называется построением организации снизу вверх. Эти местные группы не имеют иных прав, кроме права направлять в национальные комитеты свои программы и уставы для представления их

«на утверждение центрального бюро, без чего местные группы не могут принадлежать к Альянсу».

После того, как эта деспотическая и иерархическая тайная организация была бы привита к Интернационалу, оставалось только в довершение дезорганизовать его. Для этого достаточно было бы сделать его секции анархическими и автономными и превратить его центральные органы в простые почтовые ящики, в «корреспондентские и статистические бюро», как это действительно впоследствии и попытались сделать.

Список революционных заслуг перманентного «гражданина Б.» не был настолько славен, чтобы он мог рассчитывать на увековечение в тайном, а тем более в открытом Альянсе присвоенной им постоянной диктатуры. Надо было, следовательно, прикрыть ее демократическим краснобайством, Поэтому тайные статуты предписывают, чтобы временное центральное бюро (читайте: перманентный гражданин) функционировало до первого открытого общего собрания Альянса, которое и назначит членов нового постоянного центрального бюро. Но

«так как настоятельно необходимо, чтобы центральное бюро всегда состояло из членов постоянного центрального комитета, то последний должен при посредстве своих национальных комитетов обеспечить такую организацию всех местных групп и такое руководство ими, чтобы они послали делегатами на это собрание только членов постоянного центрального комитета или, за неимением таковых, людей, абсолютно преданных руководству своих национальных комитетов, дабы постоянный центральный комитет всегда держал в своих руках всю организацию Альянса».

Эти инструкции даются не бонапартовским министром или префектом накануне выборов, а воплощенным антиавторитаристом, неограниченным анархистом, апостолом организации снизу вверх, Баяром автономии секций и свободной федерации автономных групп, святым Михаилом Бакуниным, в целях сохранения своей перманентности.

Мы проанализировали тайную организацию, предназначенную увековечить диктатуру

«гражданина Б.»; перейдем теперь к его программе.

«Объединение интернациональных братьев стремится к всеобщей революции, — одновременно социальной, философской, экономической и политической, — чтобы от современного порядка вещей, Основанного на собственности, эксплуатации, принципе авторитета, — религиозного, метафизического и буржуазно-доктринерского или даже якобинско-революционного, — не осталось камня на камне, сначала во всей Европе, а затем и в остальном мире; бросая клич: мир трудящимся, свобода всем угнетенным, смерть угнетателям, эксплуататорам и всякого рода попечителям, мы стремимся разрушить все государства и все церкви, со всеми их учреждениями и законами, религиозными, политическими, юридическими, финансовыми, полицейскими, университетскими, экономическими и социальными, с тем, чтобы миллионы несчастных человеческих существ, обманутых, порабощенных, измученных, эксплуатируемых, вздохнули, наконец, вполне свободно, освободившись от всех своих официальных и официозных, коллективных и индивидуальных наставников и благодетелей».

Вот она революционная революционность! Первое условие для достижения этой ошеломляющей цели состоит в том, чтобы не бороться с существующими государствами и правительствами обычными средствами простых революционеров, а, напротив, обрушиваться с громкими и нравоучительными фразами на

«институт государства, а также на его следствие и в то же время основу — частную собственность».

Дело, следовательно, заключается в том, чтобы низвергнуть не бонапартовское, прусское или русское государство, а государство абстрактное, государство как таковое, государство, которое нигде не существует. Но если интернациональные братья в своей ожесточенной борьбе с этим витающим в облаках государством умеют избегать полицейских дубинок, тюрем и пуль, которые реальные государства применяют по отношению к простым революционерам, то, с другой стороны, мы видим, что они сохраняют за собой право, ограниченное только получением папского разрешения, пользоваться всеми преимуществами, предоставляемыми этими реальными буржуазными государствами. Примеры Фанелли — итальянского депутата, Сориано — чиновника правительства Амадея Савойского и, пожалуй, Альбера Ришара и Гаспара Блана — агентов бопапартовской полиции — показывают, до какой степени папа в этом отношении сговорчив… Вот почему полицию ничуть не тревожит «Альянс или, скажем прямо, заговор» гражданина Б. против абстрактной идеи государства.

Итак, первым актом революции должен быть декрет об отмене государства, как это и сделал Бакунин 28 сентября в Лионе, несмотря на то, что эта отмена государства неизбежно является авторитарным актом. Под государством он разумеет всякую политическую власть, революционную или реакционную,

«ибо для нас неважно, называется ли этот авторитет церковью, монархией, конституционным государством, буржуазной республикой или даже революционной диктатурой. Мы их всех в равной мере ненавидим и отвергаем как неизбежный источник эксплуатации и деспотизма».

И он заявляет, что все революционеры, которые на следующий день после революции хотят «строить революционное государство», гораздо опаснее всех существующих правительств и что

«мы, — интернациональные братья, — естественные враги этих революционеров», — ибо дезорганизация революции есть первый долг интернациональных братьев.

Ответ на эти фанфаронады о немедленной отмене государства и установлении анархии уже дан в закрытом циркуляре Генерального Совета «Мнимые расколы в Интернационале», март 1872 г., стр. 37 [См. настоящий том, стр. 45. Ред.]. «Анархия — вот боевой конь их учителя Бакунина, заимствовавшего из социалистических систем одни лишь ярлыки. Все социалисты понимают под анархией следующее: после того как цель пролетарского движения — уничтожение классов — достигнута, государственная власть, существующая для того, чтобы держать огромное большинство общества, состоящее из производителей, под гнетом незначительного эксплуататорского меньшинства, исчезает и правительственные функции превращаются в простые административные функции. Альянс ставит вопрос навыворот. Он провозглашает анархию в пролетарских рядах как наиболее верное средство сокрушить мощную концентрацию общественных и политических сил в руках эксплуататоров. Под этим предлогом он требует от Интернационала, чтобы в тот момент, когда старый мир стремится его раздавить, он заменит свою организацию анархией».

Проследим, однако, к каким же выводам приводит анархистское евангелие; предположим, что государство отменено декретом. Согласно статье 6 [См. настоящий том, стр. 447. Ред.], следствиями этого акта явятся: государственное банкротство, прекращение государственного вмешательства во взыскание частных долгов, прекращение уплаты всяких налогов и податей, роспуск армии, судебного ведомства, чиновничества, полиции и духовенства (!); отмена официальной юстиции, сопровождаемая аутодафе всех документов на право собственности и всего юридического и гражданского хлама, конфискация всех производственных капиталов и орудий труда в пользу рабочих товариществ и объединение этих товариществ, которое «образует коммуну». Эта коммуна снабдит индивидуумов, лишенных таким образом собственности, самым необходимым, предоставив им свободу зарабатывать больше собственным трудом.

Лионские события показали, что одного декрета об отмене государства далеко не достаточно для выполнения всех этих прекрасных обещаний. Но зато двух рот буржуазной национальной гвардии оказалось достаточно, чтобы разбить эту блестящую мечту и заставить Бакунина с его чудотворным декретом в кармане спешно направить свои стопы в Женеву. Конечно, он не считал своих последователей настолько глупыми, чтобы не видеть необходимости дать им какой-либо план организации, который обеспечивал бы практическое осуществление его декрета. Вот этот план:

«Для организации коммуны — федерация перманентно действующих баррикад и учреждение совета революционной коммуны путем делегирования одного или двух депутатов от каждой баррикады, одного от каждой улицы или квартала — депутатов, снабженных императивными мандатами, во всех отношениях ответственных и в любое время сменяемых» (странные же эти баррикады Альянса, на которых, вместо того чтобы драться, сочиняют мандаты). «Организованный таким путем совет коммуны сможет выбрать из своей среды исполнительные комитеты, особые для каждой отрасли революционного управления коммуны».

Восставшая столица, организованная таким образом в коммуну, объявляет тогда другим коммунам страны о том, что она отказывается от всяких притязаний на управление ими; она призывает их реорганизоваться по-революционному, а затем делегировать в условленное место встречи своих депутатов, ответственных, сменяемых и снабженных императивными мандатами, для образования федерации восставших ассоциаций, коммун и провинций и для организации революционной силы, способной одержать победу над реакцией. Эта организация не ограничится коммунами восставшей страны; к ней смогут примкнуть и другие провинции или страны, тогда как

«провинции, коммуны, ассоциации и лица, которые станут на сторону реакции, не будут в нее допускаться».

Таким образом, отмена границ идет здесь рука об руку с благодушнейшей терпимостью по отношению к реакционным провинциям, которые не замедлят возобновить гражданскую войну.

Итак, в этой анархистской организации баррикад-трибун имеется прежде всего совет коммуны, затем исполнительные комитеты, которые для того, чтобы исполнять что бы то ни было, обязательно должны быть облечены какой-то властью и опираться на силу общественного принуждения; далее имеется целый федеральный парламент, главной задачей которого должна быть организация этой силы общественного принуждения. Этот парламент, так же как и совет коммуны, должен будет передать исполнительную власть одному или нескольким комитетам, последние в силу одного этого факта приобретают авторитарный характер, который в процессе борьбы должен все более и более усиливаться. Таким образом, постепенно восстанавливаются все элементы «авторитарного государства»; и то, что мы называем эту машину «революционной коммуной, организованной снизу вверх», имеет мало значения. Название дела не меняет; организация снизу вверх существует во всякой буржуазной республике, а императивные мандаты известны были еще в средние века. Впрочем, Бакунин и сам это признает, когда (в статье 8 [См. настоящий том, стр. 448. Ред.]) дает своей организации название «нового революционного государства».

О практической же ценности этого плана революции, согласно которому, вместо того чтобы драться, дискутируют, и говорить не стоит.

А теперь раскроем секрет всех этих альянсистских ящиков с двойным и тройным дном. Для того чтобы ортодоксальная программа выполнялась, а анархия пошла по правильному пути,

«необходимо, чтобы среди народной анархии, которая составит самую жизнь и всю энергию революции, единство революционной мысли и действия нашло свое воплощение в некоем органе. Этим органом должно быть тайное и всемирное объединение интернациональных братьев.

Это объединение исходит из убеждения, что революции никогда не совершаются ни личностями, ни тайными обществами. Они совершаются как бы сами собой, вызванные силой вещей, ходом событий и фактов. Они долгое время подготовляются в глубине инстинктивного сознания народных масс, а затем разражаются… Все, что может сделать хорошо организованное тайное общество, это, прежде всего, помочь рождению революции, распространяя в массах идеи, соответствующие инстинктам масс, и организовать не армию революции — армией должен быть всегда народ» (пушечное мясо), — «но революционный главный штаб, состоящий из лиц преданных, энергичных, умных и, главное, искренних, — а не честолюбивых и тщеславных, — друзей народа, способных служить посредниками между революционной идеей» (монополизированной ими) «и народными инстинктами».

«Число этих лиц не должно, следовательно, быть чрезмерно велико. Для международной организации во всей Европе достаточно сотни серьезно и крепко сплоченных революционеров. Двух-трех сотен революционеров будет достаточно для организации самой большой страны».

И так, все меняется. Анархии, «разнуздания народной жизни», «дурных страстей» и прочего уже недостаточно. Для обеспечения успеха революции необходимо единство мысли и действия. Члены Интернационала стараются создать это единство путем пропаганды, дискуссий и открытой организации пролетариат, — Бакунину же требуется только тайная организация сотни людей, привилегированных представителей революционной идеи, находящийся в резерве генеральный штаб, сам себя назначивший и состоящий под командой перманентного «гражданина Б.». Единство мысли и действия означает не что иное, как догматизм и слепое повиновение. Perinde ac cadaver [Будь подобен трупу. (Так был сформулирован Лойолой один из принципов иезуитов, предписывавший беспрекословное повиновение младших членов ордена старшим). Ред.]. Перед нами настоящий иезуитский орден.

Сказать, что сто интернациональных братьев должны «служить посредниками между революционной идеей и народными инстинктами», значит вырыть непроходимую пропасть между альянсистской революционной идеей и пролетарскими массами, значит признать невозможным навербовать эту сотню гвардейцев иначе, как из среды привилегированных классов.

Альянс подобен Фальстафу, он «находит, что спокойствие и осторожность — наилучшее проявление храбрости» [Шекспир, «Король Генрих iv», часть 1, акт V, сцена четвертая. Ред.]. Поэтому «сидящий в них черт» нисколько не мешает интернациональным братьям смиренно преклоняться перед властью существующих государств, не переставая в то же время энергично протестовать против института абстрактного государства; однако удары их этот «черт» направляет исключительно против Интернационала. Сначала они хотели завладеть Интернационалом, а когда это им не удалось, они попытались его дезорганизовать. Покажем теперь их работу в различных странах.

Интернациональные братья были не чем; иным, как находящимся в резерве генеральным штабом; им не хватало армии. Они решили, что Интернационал как раз и создан для этой цели. Чтобы быть допущенным к командованию этой армией, нужно было протащить в Интернационал открытый Альянс. Опасаясь, что они унизят Альянс, если обратятся с просьбой о своем приеме в Генеральный Совет, полномочия которого тем самым были бы ими признаны, они с этой целью несколько раз тщетно обращались к Бельгийскому и Парижскому федеральным советам. Эти повторные отказы принудили Альянс 15 декаоря 1868 г. с просьбой о приеме обратиться к Генеральному Совету. Альянс прислал свой устав и свою программу, в которых открыто провозглашалось его намерение («Документы», № 2 [См. настоящий том, стр. 449—450. Ред.] ). Заявляя о своем «полном растворении в Интернационале», Альянс одновременно претендовал на то, чтобы составлять внутри Интернационала вторую международную организацию. Наряду с Генеральным Советом Интернационала, избираемым конгрессами, должен был существовать сам себя назначивший центральный комитет Альянса, находящийся в Женеве; наряду с местными группами Интернационала — местные группы Альянса, которые при посредстве своих национальных бюро, функционирующих помимо национальных бюро Интернационала, «будут обращаться к центральному бюро Альянса с просьбой о приеме их в Интернационал». Таким образом, центральное бюро Альянса присваивало себе право приема в Интернационал. Наряду с конгрессами Интернационала должны были происходить конгрессы Альянса, так как «делегация Альянса на ежегодных конгрессах рабочих» претендовала на проведение «своих открытых заседаний в отдельном помещении».

22 декабря Генеральный Совет (в письме, опубликованном в его циркуляре «Мнимые расколы в Интернационале», стр. 7 [См. настоящий том, стр. 9—11. Ред. ]) заявил, что эти притязания находятся в явном противоречии с Уставом Интернационала, и категорически отказал Альянсу в приеме. Несколько месяцев спустя Альянс снова обратился к Генеральному Совету, запросив его, признает ли он или нет принципы Альянса. В случае утвердительного ответа Альянс заявлял о своей готовности распустить себя, преобразовавшись в простые секции Интернационала. Генеральный Совет 9 марта 1869 г. (см. «Мнимые расколы в Интернационале», стр. 8 [См. настоящий том, стр. 11—12. Ред.]) ответил, что выносить суждение о научной ценности программы Альянса значило бы для него выходить за пределы своих функций и что если вместо «уравнения классов» будет поставлено «уничтожение классов», то не будет препятствий к превращению секций Альянса в секции Интернационала. Генеральный Совет добавлял: «Если вопрос о роспуске Альянса и о вступлении его секций в Интернационал будет окончательно решен, то согласно нашему Регламенту необходимо будет сообщить Совету о местонахождении и численности каждой новой секции».

22 июня 1869 г. женевская секция Альянса сообщила Генеральному Совету, как о совершившемся факте, о роспуске Международного альянса социалистической демократии, всем секциям которого якобы было предложено «превратиться в секции Интернационала». После такого категорического заявления Генеральный Совет, введенный в заблуждение некоторыми подписями под программой, заставлявшими предполагать, что Альянс признан Романским федеральным комитетом, принял его. Прибавим, что ни одно из поставленных условий никогда не было выполнено. Напротив, именно с этого момента тайная организация, скрывавшаяся за открытым Альянсом, заработала вовсю. За секцией Интернационала в Женеве скрывалось центральное бюро тайного Альянса; за секциями Интернационала в Неаполе, Барселоне, Лионе, Юре — тайные секции Альянса. Опираясь на эту франкмасонскую организацию, о существовании которой ни рядовые члены Интернационала, ни их руководящие центры даже не подозревали, Бакунин рассчитывал, что ему удастся на Базельском конгрессе в сентябре 1869 г. захватить в свои руки руководство Интернационалом. На этом конгрессе тайный Альянс благодаря пущенным им в ход нечестным приемам был представлен по меньшей мере десятью делегатами, среди которых находились пресловутый Альбер Ришар и сам Бакунин. Делегация привезла с собой множество незаполненных мандатов, которые она не смогла использовать за отсутствием надежных людей, хотя и предлагала их базельским членам Интернационала. Однако имевшегося количества делегатов Альянса оказалось недостаточно даже для того, чтобы заставить конгресс санкционировать отмену права наследования — старый сен-симонистский хлам, — которую Бакунин хотел сделать практическим исходным пунктом социализма[312]; еще меньше успеха имела попытка навязать конгрессу перенесение местопребывания Генерального Совета из Лондона в Женеву, о чем мечтал Бакунин.

Тем временем в Женеве шла открытая война между Романским федеральным комитетом, поддерживаемым почти всеми женевскими членами Интернационала, и Альянсом. Союзниками последнего в этой войне были локльская газета «Progres», редактируемая Джемсом Гильомом, и женевская «Egalite», являвшаяся официальным органом Романского федерального комитета, большинство редакции которого, однако, составляли альянсисты, по всякому поводу нападавшие на Романский федеральный комитет. Не упуская из виду главной цели — перенесение местопребывания Генерального Совета в Женеву, — редакция «Egalite» открыла кампанию против существующего Генерального Совета и призывала парижскую газету «Travail» поддержать ее. Генеральный Совет в своем циркуляре от 1 января 1870 г. заявил, что не считает нужным вступать в полемику с газетами[313]. Тем временем Романский федеральный комитет устранил из редакции «Egalite» людей Альянса.

Тогда эта секта не рядилась еще в антиавторитарные одежды. Полагая, что ей удастся овладеть Генеральным Советом, она первая на Базельском конгрессе потребовала принятия и предложила текст постановлений по организационным вопросам, предоставлявших Генеральному Совету «авторитарные полномочия», на которые она с такой яростью обрушилась два года спустя. Ничто не дает лучшего представления о ее тогдашних взглядах на авторитарную роль Генерального Совета, как следующая выдержка из локльской газеты «Progres» (4 декабря 1869 г.), редактировавшейся Джемсом Гильомом, по поводу конфликта между «Social-Demokrat»[314] и «Volksstaat».

«Нам кажется, что Генеральный Совет нашего Товарищества обязан был бы вмешаться и начать расследование того, что происходит в Германии, вынести решение по поводу спора между Швейцером и Либкнехтом, положив тем самым конец той неопределенности, в которой мы очутились благодаря этому странному положению».

Можно ли поверить, что это тог самый Гильом, который 12 ноября 1871 г. в сонвильерском циркуляре обвинял тот же некогда недостаточно авторитарный Генеральный Совет в «желании внести в Интернационал принцип авторитарности»?

Газеты Альянса с момента своего появления на свет не только вели пропаганду его особой программы, чего никто не мог бы поставить им в вину, но и настойчиво создавали и поддерживали умышленную путаницу между его программой и программой Интернационала. Это повторялось всюду, где Альянс располагал какой-либо газетой или сотрудничал в ней — в Испании, в Швейцарии, в Италии; но совершенства эта система достигла в русских изданиях Альянса.

Секта дала решительный бой на съезде Романской федерации в Шо-де-Фоне (4 апреля 1870 г.). Дело заключалось в том, чтобы заставить женевские секции признать женевский открытый Альянс частью федерации и перенести Федеральный комитет и его орган в какую-либо местность Юры, где тайный Альянс оказался бы хозяином положения.

При открытии съезда два делегата «секции Альянса» потребовали, чтобы их допустили на съезд. Женевские делегаты предложили отложить этот вопрос на конец съезда и немедленно приступить к более важному делу — к обсуждению программы. Они заявили, что их императивный мандат предписывает им скорее покинуть съезд, чем допустить в свою группу эту секцию «ввиду интриг и властолюбивых стремлений людей из Альянса, и что голосовать за прием Альянса значит голосовать за раскол Романской федерации».

Но Альянс не хотел упустить такого случая. Соседство его маленьких юрских секций позволило ему добиться ничтожного фиктивного большинства, так как Женева и крупные центры Интернационала были представлены крайне слабо. По настоянию Гильома и Швицгебеля секция была принята спорным большинством в один или два голоса. Женевские делегаты получили от всех секций, запрошенных немедленно по телеграфу, приказ покинуть съезд. Так как члены Интернационала в Шо-де-Фоне поддерживали женевцев, то альянсисты были вынуждены оставить помещение съезда, принадлежавшее местным секциям. Несмотря на то, что, по словам их собственного органа (см. «Solidarite» от 7 мая 1870 г.), они представляли лишь пятнадцать секций, тогда как в одной Женеве их было тридцать, они присвоили себе звание романского съезда, назначили новый федеральный комитет для Романской Швейцарии, в котором блистали Шевале и Коньон [Через два месяца орган этого же комитета («Solidarite» от 9 июля) объявил обоих этих субъектов ворами. Они действительно доказали свою анархистскую революционность, обокрав кооперативное товарищество портных в Шо-де-Фоне.], и провозгласили газету Гильома «Solidarite» органом Романской федерации. Специальная миссия этого молодого школьного учителя заключалась в том, чтобы клеветать на рабочих «фабрики»[315] в Женеве — этих ненавистных «буржуа» — вести войну с органом Романской федерации «Egalite» и проповедовать полное воздержание в области политики. Авторами наиболее значительных статей на эту тему были в Марселе — Бастелика и в Лионе — два столпа Альянса: Альбер Ришар и Гаспар Блан.

Кстати, случайное и фиктивное большинство съезда в Шо-де-Фоне допустило явное нарушение устава Романской федерации, на представительство которой оно претендовало, причем следует заметить, что главари Альянса принимали большое участие в составлении этого устава[316]. Согласно параграфам 53 и 55, всякое важное постановление съезда, чтобы получить силу закона, должно быть санкционировано двумя третями входящих в федерацию секций. Между тем женевские и шодефонские секции, высказавшиеся против Альянса, составляли одни более двух третей общего числа секций. На двух больших общих собраниях женевские члены Интернационала, несмотря на противодействие Бакунина и его друзей, почти единогласно одобрили поведение своих делегатов, которые при общих аплодисментах предложили Альянсу не соваться куда не следует и не претендовать на то, чтобы входить в Романскую федерацию; при этом условии могло бы состояться примирение. Впоследствии несколько утративших иллюзии членов Альянса предложили его распустить, но Бакунин и его приспешники всеми силами воспротивились этому. Вопреки всему, Альянс продолжал настаивать на том, что он входит в Романскую федерацию; это вынудило тогда Романскую федерацию принять решение об исключении из своих рядов Бакунина и других главных зачинщиков.

Таким образом, в Романской Швейцарии оказалось два федеральных комитета — один в Женеве, другой в Шо-де-Фоне. Огромное большинство секций осталось верным первому, тогда как за другим последовали лишь пятнадцать секций, многие из которых, как мы увидим дальше, одна за другой прекратили свое существование.

Едва успел закрыться романский съезд, как новый комитет в Шо-де-фоне потребовал вмешательства Генерального Совета, обратившись к нему с письмом, подписанным в качестве секретаря Ф. Робером, а в качестве председателя Анри Шевале (см. примечание к предыдущей странице). Рассмотрев документы, представленные обеими сторонами, Генеральный Совет 28 июня 1870 г. постановил сохранить за женевским комитетом его прежние функции и предложить новому федеральному комитету в Шо-де-фоне принять какое-нибудь местное наименование[317]. Комитет в Шо-де-Фоне, обманутый в своих надеждах этим решением, поднял крик по поводу авторитарности Генерального Совета, забывая, что он первый потребовал его вмешательства. Смута, в которую этот комитет втянул швейцарскую федерацию своим упорным стремлением узурпировать название романского федерального комитета, заставила Генеральный Совет прекратить с ним всякие официальные сношения.

4 сентября 1870 г. в Париже была провозглашена республика. Альянс решил, что пробил час «спустить с цепи революционную гидру в Швейцарии» (стиль Гильома). «Solidarite» выпустила манифест, призывавший к формированию швейцарских волонтерских отрядов против пруссаков. Этот манифест, если верить педагогу Гильому, хоть и не был «ни в коей мере анонимным», все же «не был и подписан». К сожалению, весь воинственный пыл Альянса испарился, как только газета и манифест были конфискованы. Но я, — воскликнул кипучий Гильом, сгоравший желанием «рисковать собственной шкурой», — «я остался на своем посту… в типографии газеты» («Bulletin jurassien», 15 июня 1872 года).

Вспыхнуло революционное движение в Лионе. Бакунин поспешил присоединиться к своему лейтенанту Альберу Ришару и к своим унтер-офицерам Бастелика и Гаспару Блану. 28 сентября, в день его приезда, народ завладел городской ратушей. Бакунин водворился в ней; и вот наступил критический момент, которого ждали столько лет, момент, когда Бакунин получил возможность совершить самый революционный акт, какой когда-либо видел мир, — он декретировал Отмену Государства, Но государство в образе двух рот буржуазных национальных гвардейцев вошло в дверь, перед которой забыли поставить охрану, очистило зал и заставило Бакунина поспешно ретироваться в Женеву.

В тот самый момент, когда воинственный Гильом «на своем посту» защищал сентябрьскую республику, его верный Ахат — Робен бежал от этой республики и укрылся в Лондоне. Хотя Генеральному Совету было известно, что Робен является одним из самых ярых сторонников Альянса и, к тому же, автором нападок на Генеральный Совет в газете «Egalite», он, несмотря на сообщения брестских секций о далеко не мужественном поведении Робена, включил его в свой состав ввиду отсутствия французских членов Совета. С этого момента Робен непрерывно выполнял в Совете функции официозного корреспондента комитета в Шо-де-Фоне. 14 марта 1871 г. он предложил созвать закрытую конференцию Интернационала для разрешения швейцарского конфликта. Совет, предвидя, что в Париже назревают крупные события, наотрез отказался. Робен несколько раз возвращался к этому вопросу и даже предлагал Совету принять окончательное решение по поводу конфликта. 25 июля Генеральный Совет постановил включить это дело в число вопросов, подлежащих разрешению конференции, созываемой в сентябре 1871 года.

10 августа Альянс, отнюдь не желая, чтобы его происки расследовались на конференции, объявил себя распущенным с 6-го числа того же месяца. Вскоре, однако, получив подкрепление в лице нескольких французских эмигрантов, он появился вновь, выступая под другими названиями, например: секция атеистов-социалистов и секция пропаганды и революционного социалистического действия. Основываясь на резолюции V Базельского конгресса[318], Генеральный Совет, в полном согласии с Романским федеральным комитетом, отказался признать эти секции — новые очаги интриг.

Лондонская конференция (сентябрь 1871 г.) подтвердила постановление Генерального Совета от 28 июня 1870 г. относительно юрских раскольников.

Так как «Solidarite» прекратила свое существование, то новые приверженцы Альянса основали газету «Revolution Sociale», в которой сотрудничала г-жа Андре Лео, заявившая на конгрессе Лиги мира в Лозанне, как раз в то время, когда Ферре в тюрьме ожидал своей отправки в Сатори, что «Рауль Риго и Ферре были двумя зловещими фигурами Коммуны, которые до этого» (до казни заложников) «не переставая требовали, — правда, всегда безуспешно — кровавых мер».

С первого же номера газета поспешила стать на один уровень с «Figaro», «Gaulois», «Paris-Journal» и другими грязными листками, перепечатывая их гнусные выпады против Генерального Совета. Она сочла момент подходящим для того, чтобы даже в самом Интернационале разжечь пламя национальной ненависти. По ее словам, Генеральный Совет является немецким комитетом и им руководит человек бисмарковского склада.

Тремя своими резолюциями: о швейцарском конфликте, о политическом действии рабочего класса и о публичном дезавуировании Нечаева, конференция нанесла Альянсу удар в самое сердце[319]. Первая из этих резолюций выносила прямое порицание псевдороманскому комитету в Шо-де-Фоне и одобряла действия Генерального Совета. Она рекомендовала юрским секциям присоединиться к Романской федерации, а в случае невозможности такого объединения конференция предлагала горным секциям принять наименование Юрской федерации. Она заявила, что если их комитет будет продолжать газетную войну перед лицом буржуазной публики, то эти газеты будут дезавуированы Генеральным Советом. — Вторая резолюция, о политическом действии рабочего класса, окончательно положила конец той путанице, которую Бакунин хотел создать в Интернационале, включив в свою программу доктрину об абсолютном воздержании в области политики. — Третья резолюция, относительно Нечаева, представляла непосредственную угрозу Бакунину. Мы увидим дальше, когда будем говорить о России, насколько Бакунин был лично заинтересован в том, чтобы скрыть гнусности Альянса от Западной Европы.

Альянс справедливо усмотрел в этом объявление войны и немедленно открыл военные действия. Юрские секции, поддерживавшие псевдороманский комитет, собрались 12 ноября 1871 г. на съезде в Сонвилье. Там присутствовало шестнадцать делегатов, якобы представлявших девять секций. Согласно отчету Федерального комитета, секция Куртелари, представленная двумя делегатами, «прекратила свою деятельность»; центральная секция Локля «в конце концов распалась», но затем была временно восстановлена, чтобы послать двух делегатов на съезд шестнадцати; секция граверов и узорщиков Куртелари (два делегата) «организовалась в общество сопротивления», не входящее в Интернационал; секция пропаганды в Шо-де-Фоне (один делегат) «находится в критическом состоянии; ее положение не только не улучшается, а скорее ухудшается»; центральная секция Невшателя (два делегата, в том числе Гильом) «сильно пострадала, и, если бы не самоотверженность отдельных ее членов, гибель ее была бы неминуема». Два кружка по изучению социального вопроса в Сонвилье и Сент-Имье (четыре делегата) в округе Куртелари были созданы, согласно отчету, в результате роспуска центральной секции в Куртелари; таким образом, несколько членов этого округа трижды представлены шестью делегатами! Секция в Мутье (один делегат) состоит, по-видимому, только из своего комитета. Итак, из шестнадцати делегатов четырнадцать представляли мертвые или умирающие секции. Чтобы составить себе, однако, представление о том развале, к которому привела проповедь анархии в этой федерации, следует продолжить немного чтение этого отчета. Из двадцати двух секций только девять были представлены на съезде; семь секций ни разу не ответили ни на одно из обращений комитета, а четыре были объявлены мертвыми. Вот какова федерация, считавшая себя призванной потрясти самые основы организации Интернационала!

Съезд в Сонвилье начал, однако, с того, что подчинился Лондонской конференции, предложившей созвавшим его организациям принять название Юрской федерации; но в то же время, чтобы доказать свой анархизм, он объявил вею Романскую федерацию распущенной (последняя вернула горцам их автономию, изгнав их из всех секций). Вслед за тем съезд выпустил крикливый циркуляр, основной целью которого было опротестовать законность конференции и апеллировать к общему конгрессу, немедленного созыва которого он требовал.

Циркуляр обвиняет Интернационал в том, что он изменил своему духу, который заключается именно «в грандиозном протесте против авторитета». До Брюссельского конгресса все шло как нельзя лучше в этом лучшем из обществ, но в Базеле делегаты потеряли голову и, охваченные «слепым доверием», «нарушили и дух и букву Общего Устава», в котором так ясно провозглашалась автономия каждой секции и каждой группы секций. Итак, Интернационал написал на своем знамени — авторитарность, а Юрская федерация, эта марионетка Альянса, — автономию секций. Мы уже видели, каким образом Альянс собирается осуществлять эту автономию.

Но грехи Базельского конгресса бледнеют перед грехами Лондонской конференции, резолюции которой

«стремятся превратить Интернационал из свободной федерации автономных секций в иерархическую и авторитарную организацию дисциплинированных секций, находящихся всецело в руках Генерального Совета, который может по своему усмотрению отказать им в приеме или приостановить их деятельность».

Очевидно писавшие этот циркуляр альянсисты забыли, что их тайный устав составлен исключительно с целью упрочить «иерархическую и авторитарную организацию», возглавляемую персоной перманентного «гражданина Б.», и содержит указания, как «дисциплинировать» секции и как отдать их не просто «в руки», но даже «под высокую руку» этого самого «гражданина».

Если грехи конференции уже являются смертными грехами, то грех из всех грехов — грех против святого духа был совершен Генеральным Советом. В нем имеется «несколько личностей», которые рассматривают свой

«мандат» (членов Совета) «как личное достояние, а Лондон представляется им неизменной столицей нашего Товарищества… Некоторые люди дошли до того… что захотели обеспечить господство в Интернационале их особой программы, их собственной доктрины… в качестве официальной теории, которая одна только имеет право гражданства в Товариществе… таким образом мало-помалу образовалась ортодоксия, центром которой является Лондон, а представителями — члены Генерального Совета».

Одним словом, они захотели обеспечить единство Интернационала путем «централизации и диктатуры». — В этом же самом циркуляре Альянс претендует на то, чтобы «обеспечить преобладание в Интернационале своей особой программы», — называя ее «грандиозным протестом против авторитета» и заявляя, что освобождение рабочих усилиями самих рабочих должно произойти «без какого бы то ни было авторитарного руководства, даже и такого, которое избрано и санкционировано рабочими». Мы увидим, что всюду, где Альянс пользовался влиянием, он делал именно то, в чем он ложно упрекает Генеральный Совет, — пытался навязать свое нелепое подобие теории в качестве «официальной теории, которая одна только имеет право гражданства в Товариществе»

[Так, например, Мадзини возлагал на весь Интернационал ответственность за нелепые измышления папы Бакунина. Генеральный Совет счел себя вынужденным публично заявить в итальянских газетах, что он «всегда выступал против неоднократных попыток подменить широкую, доступную для понимания, программу Интернационала (открывавшую доступ в его ряды и приверженцам Бакунина) узкой и сектантской программой Бакунина, принятие которой сразу повлекло бы за собой исключение огромного большинства членов Интернационала»[320]). Циркуляр Жюля Фавра, доклад депутата помещичьей палаты Саказа по поводу нашего Товарищества, реакционные речи во время прений по вопросу об Интернационале в испанских кортесах[321], да и все направленные против него публичные нападки, кишат цитатами из ультра-анархистских фраз, исходящих из бакунистского лагеря.]. — Все это относится лишь к публичной, открытой деятельности Альянса; что касается его тайной деятельности, то «дух и буква» тайных статутов уже показали нам, до какой степени «ортодоксия», «собственная доктрина», «централизация» и «диктатура» господствуют в этой «свободной федерации автономных групп». Нам вполне понятно, что Альянсу хотелось бы помешать рабочему классу создать себе общее руководство, поскольку бакунистское провидение уже позаботилось об этом, образовав свой Альянс в качестве генерального штаба революции.

Генеральный Совет не только не намеревался навязывать Интернационалу какую бы то ни было ортодоксию, но, напротив, предложил Лондонской конференции отменить сектантские названия некоторых секций, причем это предложение было принято единогласно [Вторая резолюция конференции, пункт 2; «Все местные отделения, секции, группы и их комитеты впредь именуются и конституируются исключительно как отделения, секции, группы и комитеты Международного Товарищества Рабочих с прибавлением названий соответствующих местностей». Пункт 3: «Ввиду этого всем отделениям, секциям и группам запрещается впредь именоваться сектантскими названиями, как, например, позитивисты, мютюэлисты, коллективисты, коммунисты и т. п., или создавать сепаратистские организации под названием «секций пропаганды» и т. п., претендующие на выполнение особых задач, отличных от общих целей Товарищества».] .

Вот что писал Генеральный Совет о сектах в своем закрытом циркуляре («Мнимые расколы», стр. 24 [См. настоящий том, стр. 30. Ред.])

«Первый этап борьбы пролетариата против буржуазии носит характер сектантского движения. Это имеет свое оправдание в период, когда пролетариат еще недостаточно развит, чтобы действовать как класс. Отдельные мыслители, подвергая критике социальные противоречия, предлагают фантастические решения этих противоречий, а массе рабочих остается только принимать, пропагандировать и осуществлять их. Секты, созданные этими зачинателями, по самой своей природе являются абстенционистскими: чуждыми всякой реальной деятельности, политике, стачкам, союзам, — одним словом, всякому коллективному движению. Пролетариат в массе своей всегда остается безразличным или даже враждебным их пропаганде. Рабочие Парижа и Лиона не хотели знать сен-симонистов, фурьеристов, икарийцев, так же как английские чартисты и тред-юнионисты не признавали оуэнистов. Секты, при своем возникновении служившие рычагами движения, превращаются в препятствие, как только это движение перерастет их; тогда они становятся реакционными. Об этом свидетельствуют секты во Франции и в Англии, а в последнее время лассальянцы в Германии, которые в течение ряда лет являлись помехой для организации пролетариата и кончили тем, что стали простым орудием в руках полиции. В общем это — детство пролетарского движения, подобно тому, как астрология и алхимия представляют собой детство науки. Прежде чем стало возможным основание Интернационала, пролетариат должен был оставить этот этап позади.

В противоположность фантазирующим и соперничающим сектантским организациям, Интернационал является подлинной и боевой организацией пролетариата всех стран, объединенного в общей борьбе против капиталистов и землевладельцев, против их классового господства, организованного в государство. Поэтому в Уставе Интернационала говорится просто о рабочих обществах, преследующих одинаковую цель и признающих одну и ту же программу, которая ограничивается тем, что намечает основные линии пролетарского движения, тогда как теоретическая разработка их осуществляется под воздействием потребностей практической борьбы и в результате обмена мнениями в секциях, в их органах и на съездах, где допускаются все без различия оттенки социалистических убеждений».

Альянс не хотел, чтобы Интернационал был боевой организацией; в циркуляре требовалось, чтобы Интернационал был верным прообразом будущего общества:

«Мы должны поэтому добиться того, чтобы по возможности больше приблизить эту организацию к нашему идеалу… Интернационал, зародыш будущего человеческого общества, должен быть уже сейчас верным отображением наших принципов свободы и федерации и должен отбросить всякое начало, ведущее к авторитарности, к диктатуре».

Если бы Юрской федерации удалось осуществить свой план и превратить Интернационал в верное отображение еще не существующего общества, лишить его всякой возможности согласованных действий с тайной целью подчинить его «власти и диктатуре» Альянса и его перманентного диктатора «гражданина Б.», то тем самым были бы полностью исполнены желания европейской полиции, которой больше ничего не надо, как только то, чтобы Интернационал сошел со сцены.

Господа из Альянса, чтобы доказать своим бывшим коллегам из Лиги мира и радикальной буржуазии, что открытая ими кампания направлена против Интернационала, а не против буржуазии, разослали свой циркуляр всем радикальным газетам. «Republique francaise» г-на Гамбетты в статье, полной поощрений по адресу юрцев и нападок на Лондонскую конференцию, поспешила признать их заслуги[322]. «Bulletin jurassien», обрадовавшись такой поддержке со стороны буржуазной прессы, воспроизвел эту статью in extenso [полностью. Ред.] в своем № 3, показав, таким образом, что самое сердечное согласие объединяет ультрареволюционных членов Альянса и версальских гамбеттистов. Для того чтобы шире распространить среди буржуазии приятную весть о нарождающемся расколе в Интернационале, сонвильерский циркуляр продавался в базарный день на улицах ряда французских городов, в частности в Монпелье. Как известно, во Франции для продажи на улице печатных произведений требуется разрешение полиции [Тулузский процесс[323]; см. «Reforme» (тулузскую) от 18 марта 1873 года.].

Этот циркуляр рассылался кипами повсюду, где Альянс рассчитывал навербовать себе друзей и недовольных Генеральным Советом. Результат оказался почти равным нулю. Испанские члены Альянса высказались против созыва конгресса, которого требовал циркуляр, и осмелились даже дать отповедь папе[324]. В Италии один только Терцаги некоторое время поддерживал созыв конгресса. В Бельгии, где не было пользующихся известностью членов Альянса, но где все движение Интернационала запуталось в буржуазных разглагольствованиях о политическом воздержании, об автономии, свободе, федерации, децентрализации и погрязло в узких местных интересах, циркуляр имел некоторый успех. Хотя Бельгийский федеральный совет воздержался от присоединения к требованию созыва чрезвычайного общего конгресса — что, впрочем, было бы абсурдом, так как Бельгия была представлена на конференции шестью делегатами, — но он выработал проект общего устава, в котором Генеральный Совет просто-напросто упразднялся. Когда это предложение обсуждалось на бельгийском съезде, делегат от Лодленсара заметил, что для рабочих наилучшим критерием служит настроение их хозяев. Уже по той радости, которую вызвала у хозяев идея упразднить Генеральный Совет, можно утверждать, что нельзя было бы «совершить более крупную ошибку, чем декретировать такое упразднение».

Поэтому предложение было отвергнуто. В Швейцарии Романская федерация выразила энергичный протест против циркуляра[325], во всех же других странах он был встречен просто презрительным молчанием.

Генеральный Совет ответил на сонвильерский циркуляр и на бесконечные происки Альянса закрытым циркуляром «Мнимые расколы в Интернационале», от 5 марта 1872 года. Краткое изложение значительной части этого циркуляра было дано выше. Гаагский конгресс должным образом расправился с этими интригами и этими интриганами.

Конечно, люди эти, шумевшие тем больше, чем мельче они были сами, имели бесспорный успех. Вся либеральная и полицейская пресса открыто встала на их сторону; их клевета на отдельных членов Генерального Совета, их беззубые нападки на Интернационал встретили поддержку со стороны мнимых реформаторов во всех странах. В Англии их поддержали буржуазные республиканцы, интриги которых были расстроены Генеральным Советом. В Италии — свободомыслящие догматики, предложившие основать под знаменем Стефанони «универсальное общество рационалистов» с обязательным местопребыванием в Риме, организацию «авторитарную» и «иерархическую», монастыри для атеистических монахов и монахинь и т. п., организацию, по уставу которой в зале заседаний устанавливается мраморный бюст каждого буржуа, пожертвовавшего десять тысяч франков. Наконец, в Германии они встретили поддержку со стороны бисмарковских социалистов, которые, не говоря уже об издаваемой ими полицейской газете «Neuer Social-Demokrat», выполняют роль белорубашечников[326] прусско-германской империи.

Так как «Revolution Sociale» прекратила свое существование, то Альянс сделал своим официальным печатным органом «Bulletin jurassien», который под предлогом защиты автономных секций от авторитарности Генерального Совета и от узурпаторских действий Лондонской конференции старался дезорганизовать Интернационал. В номере от 20 марта 1872 г. «Bulletin» открыто признал, что

«под Интернационалом он разумеет не ту или иную организацию, охватывающую в настоящее время часть пролетариата. Организации — дело второстепенное и преходящее… Интернационал, в более общем смысле, есть то чувство солидарности эксплуатируемых, которое господствует и современном мире».

Интернационал, сведенный к простому «чувству солидарности», был бы еще более платоничен, чем христианская любовь. Чтобы показать, к каким честным приемам прибегает «Bulletin», мы приведем следующую выдержку из письма Токажевича, главного редактора польской газеты «Wolnosc» в Цюрихе:

«В № 13 «Bulletin jurassien» напечатана программа польского социалистического общества в Цюрихе, которое через несколько дней начнет выпускать свою газету «Wolnosc». Мы уполномочиваем Вас заявить Генеральному Совету Интернационала через три дня после получения этого письма, что эта программа является фальшивой» [327].

Номер «Bulletin» от 15 июня содержит ответы членов Альянса (Бакунина, Малона, Клари-са, Гильома и т. д.) на закрытый циркуляр Генерального Совета. Эти ответы не отвечают ни на одно из обвинений, которые Генеральный Совет выдвинул против Альянса и его вожаков.

Папа за отсутствием доводов решил закончить спор, обозвав циркуляр «ушатом помоев».

«Впрочем», — заявил он, — «я всегда оставлял за собой право привлечь всех клеветников к суду чести, в создании которого очередной конгресс мне, без сомнения, не откажет. И коль скоро этот суд предоставит мне все гарантии беспристрастного и серьезного приговора, я смогу изложить ему со всеми необходимыми подробностями все факты как политического, так и личного характера, не страшась неприятностей и опасностей, связанных с нескромной оглаской».

И, конечно, гражданин Б., как обычно, не щадил своей жизни — он просто не явился в Гаагу.

Приближался конгресс, а Альянс знал, что до начала конгресса должен быть опубликован доклад о деле Нечаева, составление которого конференция поручила гражданину Утину. Для Альянса было чрезвычайно важно, чтобы доклад этот не был опубликован до конгресса и делегаты не могли получить полную информацию об этом деле. Гражданин Утин отправился в Цюрих для выполнения своей задачи. Лишь только он там поселился, как сделался жертвой покушения, которое мы без колебаний относим за счет Альянса. В Цюрихе у Утина не было других врагов, кроме нескольких славянских членов Альянса, находившихся «под высокой рукой» Бакунина. К тому же организация засад и убийств — одно из признанных и применяемых этим обществом средств борьбы; другие примеры этого мы увидим в Испании и в России. Восемь человек, говоривших на одном из славянских языков, подстерегли Утина в пустынном месте у канала; когда он приблизился к ним, они напали на него сзади, нанесли удары тяжелыми камнями по голове, опасно ранили в глаз и после избиения убили бы и бросили бы его в канал, если бы не подоспели четыре немецких студента. При виде их убийцы разбежались. Это покушение не помешало гражданину Утину закончить свою работу и послать ее конгрессу.

После конгресса Лиги мира, состоявшегося в сентябре 1868 г. в Берне, один из основателей Альянса и член итальянского парламента Фанелли отправился в Мадрид. Бакунин снабдил его рекомендательными письмами к депутату кортесов Гарридо, который связал его с республиканскими кругами как буржуазными, так и рабочими. Вскоре после этого, в ноябре того же года, из Женевы были присланы членские билеты Альянса для Мораго, Кордова-и-Лопеса (республиканца, мечтавшего стать депутатом, и редактора буржуазной газеты («Combate»[328] также для Рубау Донадеу (неудачливого барселонского кандидата, основателя какой-то псевдосоциалистической партии). Известие о присылке этих билетов внесло дезорганизацию в молодую мадридскую секцию Интернационала; ее председатель, Хальво, вышел из нее, не желая принадлежать к товариществу, которое терпит в своей среде тайное общество, состоящее из буржуа и подчиняющееся его руководству.

Уже на Базельском конгрессе испанские организации Интернационала были представлены двумя членами Альянса — Фарга Пелисером и Сентиньоном, — последний из них фигурирует в официальном списке делегатов в качестве «делегата Альянса». После съезда испанских организаций Интернационала в Барселоне (в июле 1870 г.) Альянс обосновался в Пальме, Валенсии, Малаге и Кадисе. В 1871 г. были основаны секции в Севилье и Кордове. В начале 1871 г. Мораго и Виньяс, делегаты Альянса от Барселоны, предложили членам Федерального совета (Франсиско Мора, Анхелю Мора, Ансельмо Лоренцо, Боррелю и др.)… основать секцию Альянса в Мадриде; но последние воспротивились этому, заявив, что Альянс опасен, если он существует как тайное общество, и бесполезен, если он существует открыто. И на этот раз одного упоминания этого названия оказалось достаточно для того, чтобы было брошено семя раздора в среду Федерального совета. Боррель даже произнес пророческие слова: «Отныне всякое доверие между нами пропало».

Но когда правительственные преследования заставили членов Федерального совета эмигрировать в Португалию, Мораго удалось убедить их в полезности этого тайного общества, и по их инициативе в Мадриде была основана секция Альянса. В Лиссабоне Мораго вовлек в Альянс несколько португальцев, членов Интернационала. Считая, однако, что эти новички не дают ему достаточных гарантий, он без их ведома основал другую альянсистскую группу из наихудших буржуазных и рабочих элементов, навербованных в рядах франкмасонов. Эта новая группа, в которую входил бывший кюре Бонанса, попыталась организовать Интернационал в виде секций, по десять человек в каждой, которые должны были под ее руководством служить планам графа де Пенише и которых этому политическому интригану удалось вовлечь в рискованное предприятие, имевшее единственной целью поставить его у власти. Ввиду интриг Альянса в Португалии и Испании, португальские члены Интернационала вышли из этого тайного общества и на Гаагском конгрессе потребовали в интересах общего дела исключения его из Интернационала.

На конференции испанских секций Интернационала в Валенсии (в сентябре 1871 г.) делегаты Альянса, бывшие как всегда и делегатами Интернационала, окончательно оформили организацию своего тайного общества на Иберийском полуострове. Большинство из них, полагая, что программа Альянса тождественна с программой Интернационала, что эта тайная организация существует повсюду, что вступление в нее является чуть ли не долгом и что Альянс добивается дальнейшего развития Интернационала, а не подчинения его себе, постановило, что все члены Федерального совета должны быть в него посвящены. Как только Мо-раго, не осмеливавшийся до тех пор вернуться в Испанию, узнал об этом факте, он поспешно приехал в Мадрид и обвинил Мора в «желании подчинить Альянс Интернационалу», что противоречило целям Альянса. Чтобы придать вес этому мнению, он дал Меса в январе следующего года прочитать письмо Бакунина, в котором тот развивал макиавеллиевский план господства над рабочим классом. План этот заключался в следующем:

«Альянс должен с виду существовать внутри Интернационала, в действительности же стоять несколько в стороне от него, чтобы лучше наблюдать за ним и руководить им. По этим соображениям члены, входящие в советы и комитеты секций Интернационала, должны в секциях Альянса быть всегда в меньшинстве» (заявление Хосе Меса от 1 сентября 1872 г., поданное на имя Гаагского конгресса)[329].

На одном собрании Альянса Мораго обвинил Меса в том, что тот предал общество Бакунина, посвятив в него всех членов Федерального совета, что давало им большинство в секции Альянса и фактически устанавливало преобладание Интернационала над Альянсом. Именно во избежание такого преобладания тайные инструкции и предписывают, чтобы в советы или комитеты Интернационала проникали только один или два члена Альянса, и чтобы руководили ими по указаниям и при поддержке секции Альянса, где заранее вырабатывались бы все решения, которые надлежало принять Интернационалу. С этого момента Мораго объявил Федеральному совету войну и, так же как и в Португалии, основал новую секцию Альянса, остававшуюся неизвестной для тех, кого он считал ненадежными. Посвященные члены Альянса в различных пунктах Испании поддержали его и начали обвинять Федеральный совет в пренебрежении своими обязанностями по отношению к Альянсу; об этом свидетельствует циркуляр секции Альянса в Валенсии (30 января 1872 г.), подписанный Дамоном — альянсистский псевдоним Монторо [330] .

Получив сонвильерский циркуляр, испанский Альянс отнюдь не стал на сторону Юры. Даже барселонская секция-родоначальница в официальном письме от 14 ноября 1871 г. весьма резко и самым еретическим образом отзывается о папе Михаиле, которого она заподозрила в личном соперничестве с Карлом Марксом .

[Копии этого письма, которое Алерини направил «от имени барселонской группы» Альянса «моему дорогому Бастелика и дорогим друзьям», были разосланы всем испанским секциям Альянса. Приводим несколько выдержек из него:

«Нынешний Генеральный Совет просуществует только до конгресса в будущем году, и его пагубная деятельность может быть только временной… Напротив, открытый разрыв нанес бы нашему делу такой удар, от которого оно с трудом оправилось бы, если бы вообще его выдержало. Поэтому мы ни в коем случае не можем одобрить ваши сепаратистские тенденции… Некоторые из нас задавали себе вопрос: нет ли во всем этом, или наряду со всем этим, помимо вопросов принципиальных, также и вопросов личных, например, соперничества между нашим другом Михаилом и Карлом Марксом, между членами старого А. и Генеральным Советом… Мы с огорчением прочли в «Revolution Sociale» нападки на Генеральный Совет и на Карла Маркса… Когда мы узнаем мнение наших друзей на полуострове, оказывающих влияние на местные советы, то это мнение может изменить нашу позицию в сторону общего решения, с которым мы будем сообразовываться во всех отношениях, и пр. и пр.».

Старый А. — это открытый Альянс, уничтоженный в зародыше Генеральным Советом. Экземпляр письма, из которого мы привели эту выдержку, написан рукой Алерини.]

Федеральный совет присоединился к этому письму, что показывает, насколько слабо было тогда влияние швейцарского центра в Испании. Но вскоре после этого можно было заметить, что благодать снизошла на строптивые сердца. На собрании Мадридской федерации Интернационала (7 января 1872 г.), на котором обсуждался сонвильерский циркуляр, новая группа, руководимая Мораго, помешала оглашению контрциркуляра Романской федерации и сорвала обсуждение. 24 февраля Рафар (альянсистский псевдоним Рафаэля Фарга) писал мадридской секции Альянса:

«Необходимо уничтожить реакционное влияние и авторитарные тенденции Генерального Совета».

Пока что только в Пальме, на Майорке, Альянс добился публичного присоединения членов Интернационала к юрскому циркуляру. Так церковная дисциплина начала ломать последние попытки сопротивления признанию непогрешимости папы.

Перед лицом этой подпольной работы Испанский федеральный совет понял, что необходимо срочно избавиться от Альянса. Правительственные преследования представили ему для этого повод. Он предложил образовать на случай роспуска Интернационала тайные группы «защитников Интернационала», в которых должны были незаметно раствориться секции Альянса. Включение большого числа членов неизбежно должно было изменить их характер, и они окончательно исчезли бы вместе с этими группами, как только прекратились бы гонения. Но Альянс, разгадав скрытую цель этого плана, провалил его, хотя отсутствие такой организации ставило под угрозу существование Интернационала в Испании, если бы правительство осуществило свои угрозы. Альянс в противовес этому предложил следующее:

«Было бы целесообразно, в том случае если нас поставят вне закона, придать Интернационалу внешне такую форму, которая могла бы быть допущена правительством; местные же советы должны были бы стать тайными центрами, которые, находясь под влиянием Альянса, придавали бы секциям вполне революционное направление» (циркуляр севильскои секции Альянса от 25 октября 1871 года[331]).

Трусливый на деле, отважный на словах — таков Альянс в Испании, как и повсюду.

Резолюция Лондонской конференции о политике рабочего класса заставила Альянс открыто выступить против Интернационала, а Федеральному совету она дала повод констатировать его полное единодушие с огромным большинством членов Интернационала. Кроме того, она подала ему мысль создать в Испании широкую рабочую партию. Для достижения этой цели необходимо было прежде всего полностью оторвать рабочий класс от всех буржуазных партий, в особенности от республиканской партии, вербовавшей среди рабочих главную массу своих избирателей и сторонников. Федеральный совет рекомендовал воздерживаться от участия во всех выборах депутатов, как монархических, так и республиканских. Чтобы рассеять иллюзии, порождаемые в народе псевдосоциалистической фразеологией республиканцев, редакторы «Emancipacion», являвшиеся в то же время членами Федерального совета, обратились к собравшимся на съезд в Мадриде представителям республиканско-федералистской партии с письмом, в котором требовали от них практических мероприятий и предлагали им высказаться по поводу программы Интернационала[332]. Это значило нанести страшный удар республиканской партии; Альянс взялся ослабить этот удар, так как он, наоборот, был связан с республиканцами[333]. В Мадриде он основал газету «Condenado»[334], выставившую в качестве программы три основных добродетели Альянса: Атеизм, Анархию, Коллективизм, но в то же время рекомендовавшую рабочим не добиваться сокращения рабочего дня. Наряду с «братом» Мораго в ней сотрудничал Эстеванес, один из трех членов руководящего комитета республиканской партии, недавний губернатор Мадрида и военный министр. В Малаге — Пино, член федеральной комиссии псевдоинтернационала, в Мадриде — Фелипе Мартин, ныне коммивояжер Альянса, служили республиканской партии в качестве агентов по избирательным кампаниям. А для того чтобы тоже иметь своего Фанелли в испанских кортесах, Альянс намеревался выставить кандидатуру Мораго.

Альянс уже не мог простить Федеральному совету две вещи: 1) что тот воздержался по юрскому вопросу; 2) что тот покушался на его неприкосновенность. После того как совет занял в отношении республиканской партии такую позицию, которая срывала все планы Альянса, последний решил расправиться с ним. Письмо к республиканскому съезду было воспринято Альянсом как объявление войны. Самый влиятельный орган партии, «Igualdad»[335], яростно напал на редакторов «Emancipacion», обвиняя их в том, что они продались Сагасте. Газета «Condenado» поддержала это гнусное обвинение своим упорным молчанием. Альянс сделал для республиканской партии и нечто большее. В связи с этим письмом он добился исключения из Мадридской федерации Интернационала, в которой Альянс пользовался преобладающим влиянием, редакторов «Emancipacion».

Несмотря на правительственные преследования, Федеральный совет за свою шестимесячную деятельность со времени конференции в Валенсии увеличил число местных федерации с 13 до 70; в 100 других местностях он подготовил создание новых федераций, организовал рабочих восьми профессий в общества сопротивления национального масштаба. Кроме того, при его поддержке образовался крупный союз каталонских фабричных рабочих. Эти заслуги создали членам совета такое моральное влияние, что Бакунин почувствовал необходимость вернуть их на путь истины, послав 5 апреля 1872 г. длинное отеческое увещевание на имя генерального секретаря совета Мора (см. «Документы», № 3 [См. настоящий том, стр. 451—452. Ред.] ). Съезд в Сарагосе (4—11 апреля 1872 г.), несмотря на все усилия Альянса, представленного на нем по меньшей мере двенадцатью делегатами, аннулировал исключение и ввел двух из исключенных в новый Федеральный совет, вопреки их повторным отказам дать согласие на выдвижение своих кандидатур.

Одновременно со съездом в Сарагосе, как и всегда, происходили тайные сборища Альянса. Члены Федерального совета внесли на них предложение распустить Альянс. Чтобы не отклонить этого предложения, его ловко обошли. Два месяца спустя, 2 июня, те же граждане в качестве руководителей Альянса в Испании и от имени его мадридской секции разослали всем другим секциям циркуляр, в котором они возобновляли свое предложение, обосновывая его следующим образом:

«Альянс уклонился с того пути, по которому, по нашему мнению, он должен был следовать в нашей стране; он исказил идею, которая вызвала его к жизни, и вместо того чтобы быть составной частью нашего великого Товарищества, активным элементом, который толкает вперед различные организации Интернационала, помогая им и способствуя их развитию, Альянс совершенно отделился от остальной части Товарищества и превратился в обособленную, как бы высшую организацию, стремящуюся все себе подчинить; тем самым он внес недоверие, раздоры и раскол в нашу среду… В Сарагосе, вместо того чтобы вносить предложения и помогать решать вопросы, Альянс, напротив, лишь чинил препятствия важной работе съезда».

Из всех секций Альянса в Испании одна только секция в Кадисе ответила на этот циркуляр, сообщив о своем роспуске. На следующий же день Альянс снова добился исключения из Мадридской федерации Интернационала лиц, подписавших циркуляр от 2 июня. В качестве предлога была использована статья в «Emancipacion» от 1 июня, которая требовала произвести расследование

«об источниках богатства министров, генералов, административных чиновников, должностных лиц, мэров и т. д… а также всех тех политических деятелей, которые, не занимая государственных постов, жили под крылышком правительств, поддерживая их в кортесах и прикрывая их беззакония маской мнимой оппозиции… Конфискация имущества этих лиц должна быть первой мерой, которая будет проведена на другой день после революции»[336].

Альянс, увидевший в этой статье прямое нападение на своих друзей из республиканской партии, обвинил редакторов «Emancipacion» в измене делу пролетариата под тем предлогом, что, требуя конфискации имущества расхитителей государственного достояния, они признают тем самым частную собственность. Не может быть лучшего доказательства реакционности, которая кроется за революционным шарлатанством Альянса и которую он хотел бы привить рабочему классу. И не может быть лучшего свидетельства недобросовестности альянсистов, чем исключение как защитников частной собственности тех самых людей, которых они предавали анафеме за их коммунистические идеи.

Это новое исключение было нарушением существующего устава, предписывающего образование суда чести, в состав которого обвиняемый вводит от себя двух присяжных из семи и чье решение он может обжаловать на общем собрании секции. Вместо этого Альянс, не желая быть стесненным в своей автономии, декретировал исключение на том же собрании, на котором выдвинул обвинение. Из 130 членов, входивших в состав секции, присутствовало только 15 столковавшихся между собой лиц. Исключенные апеллировали к Федеральному совету.

Этот совет в результате махинаций Альянса был переведен в Валенсию. — Из двух членов бывшего Федерального совета, переизбранных на съезде в Сарагосе, Мора не принял избрания, а Лоренцо почти сразу подал в отставку. С этого момента Федеральный совет был и душой и телом предан Альянсу. Поэтому на апелляцию исключенных он ответил заявлением о своей некомпетентности, хотя статья 7 устава Испанской федерации вменяла ему в обязанность временно исключать всякую местную федерацию, которая нарушит устав, оставляя за ней право обжаловать это решение на очередном съезде. После этого исключенные образовали «Новую федерацию» и потребовали у совета ее признания, но совет, основываясь на автономии секций, категорически отказал им в этом. Новая мадридская федерация обратилась тогда к Генеральному Совету, который принял ее на основании раздела II, статьи 7 и раздела IV, статьи 4 Организационного регламента[337]. Общий конгресс в Гааге одобрил это решение и единогласно признал действительным мандат делегата Новой мадридской федерации [П. Лафарга. Ред.].

Альянс понял все значение этого первого движения протеста; он понял, что если не задушить его в самом зародыше, то Интернационал в Испании, до тех пор столь послушный, ускользнет из его рук; он пустил в ход все свои средства, честные и бесчестные. Он начал с клеветы. Имена исключенных (Анхель и Франсиско Мора, Хосе Меса, Виктор Пахес, Иглесиас, Саенс, Кальеха, Паули и Лафарг), снабженные эпитетом предателей, печатались в газетах и вывешивались в помещениях секций. Мора, который бросил свою работу, чтобы выполнять обязанности генерального секретаря, и в течение многих месяцев получал поддержку от брата, так как не было средств, из которых можно было бы выплачивать ему содержание, был обвинен в том, что он якобы жил за счет Интернационала. Про Меса, который, чтобы заработать на жизнь, редактирует журнал мод и только что перевел статью для одного иллюстрированного журнала, говорили, что он продался буржуазии. Лафарга обвинили как в смертном грехе в том, что он при помощи обеда, достойного Гаргантюа, подверг искушению св. Антония слабую плоть двух членов нового альянсистского Федерального совета, Мартинеса и Монторо, как будто совесть помещалась у них в чреве. Мы говорим здесь только о публичной клевете, появившейся в печати. Так как эти меры не произвели желаемого действия, то перешли к запугиванию. В Валенсии Мора завлекли в засаду, устроенную членами Федерального совета, которые поджидали его там с дубинками в руках. Его выручили члены местной федерации, которым знакомы приемы этих господ и которые утверждают, что Лоренцо подал в отставку под влиянием таких же сногсшибательных аргументов. Вскоре после этого подобное же покушение было совершено в Мадриде на Иглесиаса. Альянсистская конгрегация, включив газету «Emancipacion» в список запрещенных книг, подвергла ее осуждению всех правоверных; в Кадисе, чтобы вселить спасительный страх в души грешников, было объявлено, что каждый продающий «Emancipacion» будет изгнан из Интернационала как предатель. Альянсистская анархия находит свое осуществление в инквизиторской практике.

Альянс, по своему обыкновению, стал добиваться того, чтобы вся делегация от испанских организаций Интернационала на Гаагский конгресс состояла из членов Альянса. С этой целью Федеральный совет разослал секциям негласный циркуляр, существование которого он тщательно скрывал от Новой мадридской федерации. В этом циркуляре предлагалось послать на конгресс общую делегацию, избранную голосами всех членов Интернационала, и произвести поголовный сбор в 25 сантимов с человека для покрытия расходов. Так как местные федерации не имели времени договориться между собой относительно кандидатур, то было ясно, как это в действительности и оказалось, что избраны будут официальные кандидаты Альянса, которых пошлют на конгресс за счет Интернационала. Этот циркуляр попал все же в руки Новой мадридской федерации и был переслан Генеральному Совету, который, зная, что Федеральный совет находится в подчинении у Альянса, решил, что пришло время действовать, и обратился к Испанскому федеральному совету с письмом, в котором было сказано:

«Граждане! У нас имеются доказательства, что внутри Интернационала, и в частности в Испании, существует тайное общество, называющее себя Альянсом социалистической демократии. Это общество, центр которого находится в Швейцарии, считает своей специальной миссией направлять наше великое Товарищество в соответствии со своими особыми тенденциями и вести его к целям, совершенно неизвестным огромному большинству членов Интернационала. Более того, мы знаем из севильской «Razon», что по меньшей мере три члена вашего совета принадлежат к Альянсу…

Если организация и характер этого общества, когда оно было еще открытым, уже противоречили духу и букве нашего Устава, то его тайное существование внутри Интернационала, вопреки данному обязательству, равносильно прямой измене нашему Товариществу. Интернационал знает лишь одну категорию членов, с равными для всех правами и обязанностями; Альянс же делит их на два разряда, на посвященных и непосвященных, причем последние обречены на то, чтобы первые руководили ими с помощью организации, само существование которой им неизвестно. От своих членов Интернационал требует, чтобы они признавали основой своего поведения истину, справедливость и нравственность; Альянс обязывает своих сторонников скрывать от непосвященных членов Интернационала существование тайной организации, а также мотивы и самую цель своих слов и своих действий» [См. настоящий том, стр. 116—117. Ред.].

Генеральный Совет затребовал у них, кроме того, некоторые материалы для расследования об Альянсе, которые он собирался представить Гаагскому конгрессу, а также объяснения по поводу того, каким образом они согласуют со своими обязанностями по отношению к Интернационалу наличие в составе Федерального совета по меньшей мере трех заведомых членов Альянса.

Федеральный совет ответил уклончивым письмом, в котором, тем не менее, признал существование Альянса.

Так как махинации, о которых мы говорили, казались недостаточными для обеспечения успеха на выборах, Альянс пошел на то, чтобы в своих газетах выставить официальные кандидатуры Фарга, Алерини, Сориано, Марселау, Мендеса, Мораго. В результате голосования Марселау получил 3568 голосов, Мораго — 3442, Мендес — 2850, Сориано — 2751 голос. Из других кандидатов Лостау получил 2430 голосов в четырех каталонских городах, которые, очевидно, не были еще достаточно дисциплинированы; Фустер—1053 голоса в Сансе, в Каталонии. Ни один из остальных кандидатов не собрал более 250 голосов. Чтобы обеспечить избрание Фарга и Алерини, Федеральный совет предоставил городу Барселоне, где Альянс господствовал, привилегию непосредственно избрать своих делегатов, которыми естественно оказались Алерини и Фарга. — Тот же официальный циркуляр констатирует, что четыре каталонских города, которые выдвинули Лостау и Фустера и отвергли, таким образом, официальных кандидатов Альянса, уплатили 2654 реала (663 фр. 50 сант.) на покрытие расходов делегации, тогда как другие города Испании, где Альянс смог провести своих кандидатов из-за того, что рабочие не привыкли сами вести свои собственные дела, внесли всего лишь 2799 реалов (699 фр. 75 сант.). Новая мадридская федерация имела полное основание утверждать, что на деньги членов Интернационала в Гаагу посылались делегаты Альянса. Помимо всего этого, альянсистский федеральный совет не уплатил полностью членских взносов, которые надлежало внести Генеральному Совету.

Всего этого Альянсу было еще мало. Он хотел, чтобы его делегаты имели альянсистский императивный мандат; вот каким образом он его раздобыл. В циркуляре от 7 июля Федеральный совет потребовал и получил разрешение свести в один общий мандат все императивные мандаты, данные местными федерациями. Этот маневр, худший, чем бонапартовский плебисцит[338], позволил Альянсу составить для своей делегации мандат, который он намеревался навязать конгрессу, запретив своим делегатам участвовать в голосовании, если не будет немедленно изменен способ голосования, предписанный Интернационалу его Организационным регламентом. Это была только мистификация, доказательством чего служит тот факт, что на конгрессе в Сент-Имье испанские делегаты, вопреки своему мандату, участвовали в голосованиях, которые проводились по федерациям, способ голосования, столь восхваляемый Кастеларом и практикуемый Лигой мира .

[Сентиньон — барселонский врач, личный друг Бакунина и один из основателей Альянса в Испании, задолго до Гаагского конгресса советовал членам Интернационала не платить членских взносов Генеральному Совету потому, что тот затратит их на покупку оружия. Он пытался помешать Интернационалу в Испании выступить в защиту дела побежденной Коммуны; посаженный в тюрьму за нарушение закона о печати, он выпустил манифест, в котором храбро отрекался от преследуемого в то время Интернационала; в связи с этим все рабочие Барселоны от него отвернулись, но он тем не менее продолжал оставаться одним из тайных вождей Альянса; это видно из того, что 14 августа 1871 г., через три месяца после падения Коммуны, член Альянса Монторо в письме к одному члену Альянса ссылается на Сентиньона как на человека, который может рекомендовать его и подтвердить его принадлежность к Альянсу.

Виньяс — студент-медик, которого Сентиньон в письме от 26 января 1872 г. рекомендовал Либкнехту как «душу Интернационала в Барселоне», вышел из Интернационала в период преследований против него, чтобы не компрометировать своей семьи, хотя полиция даже не потрудилась посадить его в тюрьму.

Фарга Пелисер — также один из главарей Альянса, в том же письме Сентиньона обвиняется в том, что во время преследований он удрал, предоставив другим отвечать перед судом за его статьи. Заячья храбрость аль-янсистов всегда и повсюду отважно отстаивает свою антиавторитарную автономию. Их протест против авторитарной власти буржуазного государства выражается в том, что они обращаются в бегство.

Сориано — другой главарь, профессор… тайных наук, вышел из Интернационала в разгар преследований. На съезде в Сарагосе он имел печальное мужество воспротивиться открытому ведению заседаний, которого требовал Лафарг и другие делегаты, потому что считал неблагоразумным вызывать гнев властей. В последнее время, при Амадее, Сориано принял от правительства должность.

Мораго — лавочник и завсегдатай кабаков, сохраняет свою автономию профессионального игрока за счет труда своей жены и подмастерьев. Когда Федеральный совет эмигрировал в Лиссабон, он дезертировал с поста члена совета и предложил выбросить бумаги Интернационала в море. Когда Сагаста объявил Интернационал вне закона, Мораго снова дезертировал с поста члена Мадридского местного совета и укрылся от бури в гавани Альянса. Не имея Христа, Альянс изобилует св. Петрами.

Клементе Бове — председатель союза фабричных рабочих Каталонии (las tres clases de vapor[339]) был смещен и изгнан со своего поста за слишком автономное обращение с кассой.

Дионисио Гарсиа Фрайле, которого орган Альянса «Federacion» в номере от 28 июля 1872 г., где он опубликовал длинное письмо, полное нападок на Новую мадридскую федерацию, величает «нашим дорогим коллегой», служил в полиции в Сан-Себастьяне и обокрал кассу секции Интернационала.]

В Италии Альянс предшествовал Интернационалу. Папа Михаил жил здесь и установил многочисленные связи среди радикальной буржуазной молодежи. Первая секция Интернационала в Италии — секция в Неаполе — с самого своего основания находилась под руководством этих буржуазных и альянсистски-х элементов. Один из основателей Альянса, адвокат Гамбуцци [«Одним из самых горячих сторонников Капоруссо был адвокат Карло Гамбуцци, который считал, что нашел в его лице образцового президента секции Интернационала. Гамбуцци дал ему необходимые средства для поездки на Базельский конгресс. А когда на общем собрании секции было решено исключить Капоруссо, Гамбуцци решительно воспротивился тому, чтобы этот факт был опубликован в бюллетене, и убедил своих друзей не настаивать на опубликовании также и другого позорного факта: присвоения 300 франков» (письмо Кафьеро, 12 июля 1871 г.)[340].]  провел в президенты секции своего «образцового рабочего» Капоруссо. На Ба-зельском конгрессе Бакунин рука об руку со своим верным Капоруссо представлял неаполитанских членов Интернационала, в то время как Фанелли , этот Антонелли Альянса, делегат рабочих ассоциаций, организованных вне Интернационала, задержался в пути из-за болезни. 

[Фанелли уже давно является членом итальянского парламента. Запрошенный по этому поводу Гамбуцци заявил, что быть депутатом — превосходная вещь; это делает вас неприкосновенным для полиции и позволяет бесплатно разъезжать по всем итальянским железным дорогам. Альянс запрещает рабочим всякое политическое выступление, так как требовать от какого-нибудь государства ограничения рабочего времени женщин и детей значило бы признать государство и преклониться перед началом зла; но буржуазные руководители Альянса получают папское отпущение, позволяющее им заседать в парламенте и пользоваться привилегиями, которые предоставляют им буржуазные государства. Атеистическая и анархическая деятельность Фанелли в итальянском парламенте ограничивалась до сих пор высокопарным восхвалением авторитариста Мадзини, девиз которого «Dio e Popolo» [«Бог и народ»].]

Близость к святейшему отцу вскружила голову нашему бравому Капоруссо. Вернувшись в Неаполь, он возомнил себя выше всех остальных альянсистов; в секции он держался хозяином.

«Поездка в Базель совершенно изменила Капоруссо… Он вернулся с конгресса со странными идеями и претензиями, резко противоречащими принципам нашей ассоциации. Сперва вполголоса, а затем открыто, властным тоном он заговорил о полномочиях, которых он не имел и не мог иметь; он утверждал, что Генеральный Совет доверяет только ему одному и что в случае, если секция не будет его слушаться, он уполномочен распустить ее и основать новую» (официальный отчет неаполитанской секции Генеральному Совету в июле 1871 г., составленный и подписанный альянсистским адвокатом Кармело Палладино).

Полномочия Капоруссо исходили, очевидно, от центрального комитета Альянса, так как Интернационал таких полномочий не давал никогда. Бравый Капоруссо, который видел в Интернационале только источник личной наживы, назначил своего зятя, бывшего иезуита и бывшего священника,

«профессором Интернационала и заставил несчастных рабочих выслушивать его тирады об уважении к собственности и прочие благоглупости буржуазной политической экономии» (письмо Кафьеро) .

[Получив отпор в Неаполе, Капоруссо два года спустя имел бесстыдство навязывать этого самого субъекта Генеральному Совету, рекламируя его следующим образом: «Гражданин президент Интернационала! Великая проблема труда и капитала, обсуждавшаяся на рабочем конгрессе в Базеле и занимающая ныне умы всех классов, в настоящее время разрешена. Человек, посвятивший себя изучению сложной проблемы социального вопроса, — мой зять, муж моей дочери; изучив постановления названного конгресса и призвав на помощь науку, он нашел нить запутанного узла, что дает возможность установить полное равновесие между рабочей семьей и буржуазией в соответствии с правами каждой» и т. д. (подписано: Стефано Капоруссо)[341].]

После этого он продался капиталистам, которых беспокоили успехи Интернационала в Неаполе. По их приказанию он вовлек в совершенно безнадежную стачку неаполитанских скорняков. Посаженный в тюрьму вместе с тремя другими членами секции, он присвоил себе 300 фр., посланных секцией на содержание четырех заключенных. Эти славные подвиги привели к его исключению из секции, которая продолжала существовать, пока не была разогнана силой (20 августа 1871 года). Но Альянс, ускользнув от преследований полиции, воспользовался этим для того, чтобы занять место Интернационала. Посылая официальный-отчет, выдержки из которого приводились выше, Кармело Палладино 13 ноября 1871 г. протестовал против Лондонской конференции в тех же выражениях и приводя те же аргументы, которые мы находим в датированном днем раньше сонвильерском циркуляре. 

В ноябре 1871 г. в Милане образовалась секция, состоявшая из самых различных элементов[342]. Наряду с рабочими, главным образом, механиками, привлеченными Куно, в ней были студенты, журналисты мелких газет, мелкие служащие, находившиеся всецело под влиянием Альянса. Куно, вследствие своего германского происхождения, не был посвящен в тайны Альянса; тем не менее, он имел возможность убедиться, что после паломничества в Локарно, в этот Рим альянсистов, эта буржуазная молодежь организовалась в секцию тайного общества. Вскоре после этого (февраль 1872 г.) Куно был арестован и выслан итальянской полицией; благодаря этой помощи свыше Альянс получил свободу действий и понемногу подчинил себе миланскую секцию Интернационала.

8 октября 1871 г. в Турине образовалась Рабочая федерация [343]; она обратилась к Генеральному Совету с просьбой о приеме в Интернационал. Ее секретарь Карло Терцаги писал дословно: «Attendiamo i vostri ordini» — ждем ваших распоряжений. В подтверждение того, что Интернационал в Италии с первых же шагов должен был пройти через бюрократические инстанции Альянса, он сообщал, что

«Совет получит через Бакунина письмо от рабочего Товарищества в Равенне, которое объявляет себя секцией Интернационала».

4 декабря Карло Терцаги сообщил Генеральному Совету, что Рабочая федерация раскололась, так как большинство ее оказалось мадзинистским, и что меньшинство образовало секцию под названием Освобождение пролетария. Он пользовался случаем, чтобы попросить у Совета денег для своей газеты «Proletario». В задачи Генерального Совета не входила денежная поддержка печати; но в Лондоне существовал комитет, занимавшийся сбором средств для оказания помощи прессе Интернационала. Комитет уже собирался послать субсидию в размере 150 фр., когда «Gazzettino Rosa» сообщила, что туринская секция открыто встала на сторону юрцев и решила послать делегата на всемирный конгресс, созываемый Юрской федерацией. Спустя два месяца, Терцаги хвастался перед Реджисом, что он провел это решение после того, как лично получил в Локарно инструкции от Бакунина. Ввиду такого враждебного отношения к Интернационалу комитет денег не послал.

Хотя Терцаги и был в Турине правой рукой Альянса, но настоящим папским легатом там был некий Якоби, выдававший себя за польского врача. Чтобы объяснить ненависть, которую он питал к мнимому пангерманизму Генерального Совета, этот альянсистский доктор обвинял его

«в нерадивости и бездеятельности во время франко-прусской войны; Совет повинен в гибели Коммуны потому, что он не сумел использовать своей огромной силы для поддержки движения в Париже; а его германофильские тенденции бросаются в глаза, если вспомнить о том, что под стенами Парижа, в германской армии, находилось 40000 членов Интернационала» (!), «а Генеральный Совет не смог или не захотел использовать свое влияние для того, чтобы воспрепятствовать продолжению войны» (!! — доклад Реджиса Генеральному Совету от 1 марта 1872 года [344]).

Смешивая Генеральный Совет с комитетом помощи печати, он обвинял Совет в том, что, отказывая в 150 фр. альянсисту Терцаги, он «следует теории продажных и подкупающих правительств». В доказательство того, что эта жалоба исходит из глубины души Альянса, Гильом счел своим долгом повторить ее на Гаагском конгрессе.

В то время как в своей газете Терцаги публично бил в антиавторитарный барабан Альянса, он же тайком писал Генеральному Совету, требуя, чтобы тот авторитарно отказался принять взносы от Рабочей федерации Турина и по всем правилам исключил бы журналиста Бе-гелли, который даже не был членом Интернационала. Тот же Терцаги, «приятель (amicone) туринского префекта полиции, угощавшего его при встречах вермутом» (официальный отчет федерального совета в Турине, 5 апреля 1872 г.), выдал на открытом собрании присутствие эмигранта Реджиса, посланного в Турин Генеральным Советом. Получив такие указания, полиция немедленно бросилась по следам Реджиса, которому удалось перебраться через границу только благодаря помощи секции.

Свою альянсистскую миссию Терцаги в Турине завершил следующим образом. Когда против него были выставлены тяжкие обвинения, «он пригрозил сжечь книги секции, если его не переизберут секретарем и если секция не будет подчиняться ему и признавать его авторитет или вынесет ему порицание. Во всех этих случаях он угрожал отомстить, став агентом полиции (questurino)» (отчет федерального совета в Турине, цитированный выше). Терцаги имел все основания попытаться запугать секцию. В качестве кассира и секретаря он произвел в кассе слишком значительные альянсистские хищения. Несмотря на категорическое запрещение Совета, он установил себе жалованье в 90 франков; он внес как выплаченные в бухгалтерские книги такие суммы, которые не были уплачены, а исчезли из кассы. Составленный им самим отчетный баланс показывал кассовую наличность в 56 фр., которых на деле не обнаружили и возместить которые он отказался, равно как и оплатить полученные от Генерального Совета 200 марок для сбора членских взносов. Общее собрание единогласно изгнало (scaccio) его (цитированный выше отчет). Альянс, всегда уважающий автономию секций, утвердил это исключение, немедленно добившись избрания Терцаги почетным членом флорентийской секции, а несколько позднее делегатом этой секции на конференции в Римини.

Несколько дней спустя в письме от 10 марта Терцаги следующим образом объясняет Генеральному Совету свое исключение: он отказался от членства и от поста секретаря этой секции негодяев и шпионов (canaglia et mardocheria), потому что она «состояла из правительственных агентов и мадзинистов» и потому что ему пытались вынести порицание «знаете за что? — за то, что я проповедовал войну против капитала!» (которую он осуществлял в кассе секции). Этим письмом он хотел доказать, что Генеральный Совет был странным образом введен в заблуждение в оценке бравого Терцаги, не желающего ничего другого, как стать его покорным слугой. Разве он «не заявлял всегда, что для того, чтобы быть членом Интернационала, необходимо уплачивать членские взносы Генеральному Совету», — вопреки тайным распоряжениям Альянса.

«Если мы примкнули к юрскому съезду, то не для того, чтобы объявить вам войну, дорогие друзья, мы просто плыли по течению; мы стремились внести примирение и разрешить конфликт. Что касается централизации секций, без лишения их, однако, некоторой присущей им автономии, то я нахожу ее чрезвычайно полезной». — «Я надеюсь, что высший Совет откажет в приеме мадзинистской Рабочей федерации; будьте уверены, что никто не посмеет обвинить вас в авторитарности; я принимаю на себя всю ответственность за это… Я хотел бы получить, если возможно, точную биографию Карла Маркса; у нас в Италии нет его аутентичной биографии, и я хотел бы первый удостоиться этой чести».

Что же означает все это угодничество?

«Не ради меня, а ради дела, чтобы не уступить место моим многочисленным врагам, чтобы доказать им, что Интернационал сплочен, я настоятельно прошу вас, если еще не поздно, прислать мне субсидию и 150 фр., которую высший Совет мне назначил».

Уверенный в своей безнаказанности Терцаги новыми проделками, по-видимому, поставил себя во Флоренции в такое невозможное положение, что даже Fascio Operaio [Рабочий союз. Ред. ] был вынужден от него отречься. Будем надеяться, что Юрский комитет сумеет лучше оценить его заслуги.

Если в лице Терцаги Альянс нашел своего истинного представителя, то самую подходящую для себя почву он нашел в Романье. Альянс основал там свою группу секций, выдававших себя за секции Интернационала; их первым правилом было — не подчиняться Общему Уставу, не сообщать о своем возникновении и не платить взносов Генеральному Совету. Это были подлинно автономные секции. Они приняли название «Рабочий союз» и служили центрами объединения для различных рабочих обществ. На вопрос:

«Следует ли в общих интересах и для обеспечения полной автономии «Рабочего союза» подчинить его руководству лондонского Генерального комитета или Юрского комитета или же надо сохранить полную независимость, поддерживая сношения с обоими комитетами?» —

их первый съезд, состоявшийся в Болонье 17 марта 1872 г., ответил следующей резолюцией:

«Съезд рассматривает лондонский Генеральный Совет и Юрский комитет только лишь как простые корреспондентские и статистические бюро; он поручает своему местному представительству в Болонье связаться с ними обоими и о результатах сообщить секциям».

«Рабочий союз» совершил колоссальную оплошность, раскрыв перед непосвященными таинственное существование секретного центра Альянса. Юрский комитет оказался вынужденным публично отрицать свою тайную деятельность. — Что касается Генерального Совета, то болонское представительство ни разу не давало ему о себе знать.

Как только Альянс узнал о созыве конгресса в Гааге, он выдвинул на авансцену свой «Рабочий союз», который во имя своего автономного авторитета или авторитарной автономии присвоил себе титул итальянской федерации и созвал на 5 августа конференцию в Римини. Из 21 секции, представленных в Римини, только одна неаполитанская в свое время входила в Интернационал, тогда как ни одна из действительно активных секций Интернационала, даже миланская секция, не была там представлена. Эта конференция раскрыла намеченный Альянсом план кампании в следующей резолюции:

«Принимая во внимание, что Лондонская конференция (сентябрь 1871 г.) своей резолюцией IX пыталась навязать всему Международному Товариществу Рабочих авторитарную доктрину, являющуюся доктриной немецкой коммунистической партии;

что Генеральный Совет является вдохновителем и защитником этого;

что доктрина авторитарных коммунистов является отрицанием революционного чувства итальянского пролетариата;

что Генеральный Совет использовал самые недостойные приемы, вроде клеветы и обмана, с единственной целью навязать всему Международному Товариществу свою особую авторитарно-коммунистическую доктрину;

что Генеральный Совет дошел до пределов в своем недостойном поведении, выпустив в Лондоне закрытый циркуляр от 5 марта 1872 г., в котором, продолжая свое дело клеветы и обмана, он обнаруживает всю свою жажду власти, особенно в следующих двух примечательных местах: 

«было бы трудно выполнять решения, не имея «морального» авторитета, при отсутствии иного добровольно признаваемого авторитета» («Закрытый циркуляр», стр. 27 [См. настоящий том, стр. 34. Ред.]);

«Генеральный Совет намерен потребовать на очередном конгрессе расследования деятельности этой тайной организации и ее вдохновителей в некоторых странах, например, в Испании» (стр. 31 [См. настоящий том, стр. 39. Ред.]) ;

что реакционный дух Генерального Совета вызвал революционное возмущение бельгийцев, французов, испанцев, славян, итальянцев и части швейцарцев и вызвал предложение упразднить Совет и пересмотреть Общий Устав;

что Генеральный Совет не случайно созвал общий конгресс в Гааге, в пункте, наиболее отдаленном от этих революционных стран.

На основании всего этого

конференция торжественно заявляет перед лицом рабочих всего мира, что с этого момента итальянская федерация Международного Товарищества Рабочих порывает всякую солидарность с лондонским Генеральным Советом, одновременно подтверждая экономическую солидарность со всеми рабочими и предлагая всем секциям, не разделяющим авторитарных принципов Генерального Совета, прислать 2 сентября 1872 г. своих представителей не в Гаагу, а в Невшатель (Швейцария), чтобы открыть в тот же день общий антиавторитарный конгресс.

Римини, 6 августа 1872 года. От имени конференции; председатель — Карло Кафьеро, секретарь — Андреа Коста».

Попытка поставить «Рабочий союз» на место Генерального Совета потерпела полный крах. Даже Испанский федеральный совет, простой филиал Альянса, не посмел поставить на голосование испанских членов Интернационала принятую в Римини резолюцию. Тогда, чтобы исправить свой промах, Альянс, не отказываясь все же от созыва своего антиавторитарного конгресса в Сент-Имье, отправился и на Гаагский конгресс.

Италия стала обетованной землей Альянса лишь вследствие особой благодати. Папа Михаил раскрывает нам эту тайну в своем письме к Мора («Документы», № 3):

«В Италии есть то, чего не хватает другим странам: пылкая, энергичная молодежь, совершенно выбитая из колеи, без перспектив на карьеру, не видящая выхода, молодежь, которая, несмотря на свое буржуазное происхождение, в нравственном и умственном отношении не изношена до такой степени, как буржуазная молодежь остальных стран. Теперь она очертя голову бросается в революционный социализм, принимая всю нашу программу, программу Альянса. Мадзини, наш гениальный» (sic) «и могучий противник, умер, мадзинистская партия совершенно дезорганизована, а Гарибальди все более поддается влиянию той молодежи, которая носит его имя, но которая идет, или вернее бежит, бесконечно дальше его»

[Вот что говорит об этом сам Гарибальди: «Мой дорогой Крешио, сердечное спасибо за «Avvenire Sociale», которую Вы прислали мне и которую я с интересом прочту. Вы хотите в своей газете вести войну против лжи и рабства; это прекрасная программа. Но я полагаю, что борьба с принципом авторитета является одной из тех ошибок Интернационала, которые мешают его успехам. Парижская Коммуна пала потому, что в Париже не было никакой авторитетной власти, а лишь одна анархия. Испания и Франция страдают от того же зла. Желаю успеха «Avvenire» и остаюсь Вашим Дж. Гарибальди».]

Святой отец прав. В Италии Альянс является не «рабочим союзом», а сбродом деклассированных элементов. Всеми этими мнимыми секциями Интернационала в Италии руководят адвокаты без, клиентуры, врачи без пациентов и без знаний, студенты из биллиардных, коммивояжеры и другие торговые служащие, а главным образом журналисты мелких газет с более или менее сомнительной репутацией. Италия — единственная страна, в которой пресса Интернационала, или называющая себя так, приобрела характер, свойственный газете «Figaro». Достаточно взглянуть на почерк секретарей этих мнимых секций, чтобы убедиться, что он всегда выдает либо конторского служащего, либо профессионала пера. Завладев, таким образом, всеми официальными постами в секциях, Альянс смог принудить итальянских рабочих, всякий раз когда они желали вступить в сношения друг с другом или с другими советами Интернационала, прибегать к услугам деклассированных членов Альянса, которые нашли в Интернационале и «карьеру» и «выход».

Члены Альянса здесь были немногочисленны, но весьма усердны. В Лионе Альянсом руководили Альбер Ришар и Гаспар Блан, в Марселе — Бастелика, все трое активные сотрудники газет, редактируемых Гильомом. Именно благодаря им Альянсу удалось в сентябре 1870 г. дезорганизовать лионское движение; в их глазах это движение имело лишь то значение, что оно давало возможность Бакунину выпустить своп достопамятный декрет об отмене государства. — Деятельность Альянса после поражения лионского восстания прекрасно охарактеризована в следующей выдержке из письма Бастелика (Марсель, 13 декабря 1870 года):

«Наша действительная сила среди рабочих огромна; но наша секция со времени последних преследований еще не реорганизована. Мы не решаемся этого сделать из-за опасения, чтобы в отсутствие руководителей люди не разложились. Мы выжидаем».

Тот факт, что Бастелика был зачислен в маршевый полк и в любой момент мог быть удален из Марселя, служил для него достаточным основанием к тому, чтобы не допускать реорганизации секции Интернационала: настолько необходимым для ее автономии считал он присутствие альянсистских руководителей. — Наиболее очевидным результатом деятельности Альянса была дискредитация в глазах лионских и марсельских рабочих того Интернационала, представителем которого он как всегда и повсюду якобы являлся.

Конец Ришара и Блана известен. Осенью 1870 г. они появились в Лондоне и пытались вербовать среди французских эмигрантов пособников для бонапартистской реставрации. В январе 1872 г. они опубликовали брошюру: Альбер Ришар и Гаспар Блан. «Империя и новая Франция. Призыв народа и молодежи, к совести французов». Брюссель, 1872[345].

С присущей шарлатанам из Альянса скромностью они провозглашают:

«Мы, организовавшие великую армию французского пролетариата… мы, самые влиятельные вожди Интернационала во Франции… мы, к счастью, не расстреляны, и мы находимся здесь, чтобы перед лицом их (тщеславных парламентариев, сытых республиканцев, мнимых демократов всякого рода) водрузить знамя, под сенью которого мы сражаемся, и, невзирая на ожидающие нас клевету, угрозы и всякого рода нападки, бросить изумленной Европе клич, исходящий из глубины нашего сознания, клич, который скоро найдет отклик в сердцах всех французов: Да здравствует император!»

Мы не будем рассматривать вопроса о том, действительно ли эти два члена Альянса, ставшие сторонниками империи вследствие «естественного развития своих идей», являются просто «негодяями», как их назвал в Гааге их бывший друг Гильом, или же они получили от альянсистского папы специальное поручение вступить в ряды бонапартистских агентов. Документы русского Альянса, которые в соответствии с тайным уставом разоблачают тайну тайн этого таинственного общества и которые мы приводим ниже в отдельных выдержках, прямо говорят о том, что интернациональные братья должны проникать всюду и могут даже получить приказание поступить на службу в полицию. Впрочем, преклонение этих двух братьев перед своим крестьянским императором не превосходит преклонения Бакунина в 1862 г. перед его крестьянским царем.

В тех городах Франции, куда члены Альянса не проникли, Интернационал со времени падения Коммуны развивался быстро. На конгрессе в Гааге секретарь для Франции [О. Серрайе. Ред.] смог сообщить, что Интернационал имеет свои организации более чем в тридцати департаментах. Два главных корреспондента Альянса для Франции — Бенуа Малон и Жюль Гед (подпись последнего стоит под сонвильерским циркуляром), знавшие об этом быстром развитии нашего Товарищества, пытались дезорганизовать его в интересах Альянса. Когда их письма не оказали желаемого действия, были посланы эмиссары, в том числе какой-то русский по фамилии Мечников; но их попытки кончились ничем. Те же самые люди, которые нагло обвиняли Генеральный Совет в том, что он мешает рабочим

«организоваться в каждой стране свободно, стихийно, сообразно особенностям своего духа и местным обычаям» (письмо Геда от 22 сентября 1872 г.)[346], —

говорили рабочим, — как только те начинали организовываться свободно, стихийно и т. д., но в полном согласии с Генеральным Советом, — что сидящие в Совете немцы их угнетают и что вне их ортодоксальной антиавторитарной церкви нет спасения. Французские рабочие, которые чувствовали на себе только гнет версальцев, пересылали эти письма Генеральному Совету, спрашивая его, что все это значит.

Эта деятельность Альянса во Франции служит лучшим доказательством того, что, как только он терял надежду подчинить себе Интернационал, то начинал против него бороться. Всякая секция, не подчинившаяся его руководству, рассматривалась им как враг, даже больший враг, чем буржуазия. Кто не с нами, тот против нас, — таково правило, которое Альянс открыто провозглашает в своих русских манифестах. Успехи общего движения для него несчастье, если это движение не склоняется смиренно под его сектантским ярмом. И как раз в тот момент, когда французский рабочий класс нуждался прежде всего в организации в любой форме, Альянс пришел на помощь Тьеру и помещичьей палате, объявив войну Интернационалу.

Теперь посмотрим, кто были агенты Альянса в его кампании в пользу версальцев.

В Монпелье доверенным лицом г-на Геда был некий Поль Брусс, студент медицинского факультета, который старался вести альянсистскую пропаганду по всему департаменту Эро, где Гед прежде редактировал газету «Droits de l'Homme»[347]. Незадолго до Гаагского конгресса, когда члены Интернационала юга Франции сговорились устроить складчину для посылки общего делегата на конгресс, Брусе пытался уговорить секцию Монпелье не вносить своей доли и не высказываться до тех пор, пока конгресс не решит спорных вопросов. Комитет юга Франции — секция Монпелье, решил потребовать от конгресса исключения Брусса из Интернационала за то, что он «действовал нелояльно, вызвав раскол в секции». Его друг Гед заклеймил это авторитарное покушение на Брусса в корреспонденции, посланной в октябре из Рима в брюссельскую «Liberte»[348], и прямо назвал в ней в качестве подстрекателя Каласа из Монпелье, в то время как Брусса обозначил одними инициалами. Полиция, воспользовавшись этим доносом, установила слежку за Каласом и сейчас же после этого перехватила на почте письмо Серрайе к Каласу, в котором много говорилось о Дантреге из Тулузы. 24 декабря Дантрег был арестован.

Наиболее активными пособниками Альянса в Нарбонне были: Гондрес, разоблаченный как шпион; Бакав, который исполнял в Нарбонне и в Перпиньяне обязанности полицейского агента; де Сен-Мартен — адвокат, корреспондент Малона. Г-н де Сен-Мартен в 1866 г. хлопотал о месте в министерстве императорского двора и изящных искусств. Когда в 1869 г. он был присужден к штрафу в 800 фр. за нарушение закона о печати, республиканцы сложились, чтобы уплатить за него штраф; но Сен-Мартен вместо того, чтобы употребить эти деньги для уплаты штрафа, потратил их на небольшую экскурсию в Париж за счет рабочих, которые во избежание скандала, должны были провести вторично сбор денег. Вскоре после майских дней 1871 г. тот же Сен-Мартен добивался у версальского правительства должности супрефекта.

Вот и другой агент Альянса: в ноябре 1871 г. Калас писал Серрайе:

«Вы можете рассчитывать на совершенную преданность гражданина Абеля Буске общественному делу, он… председатель социалистического комитета в Безье».

Через два дня, 13 ноября, Серрайе получил следующее заявление:

«Убедившись… что наш общий друг, гражданин Калас, был обманут в своем доверии к г-ну Буске, председателю избирательного комитета в Безье, который совершенно недостоин этого доверия, так как является секретарем главного полицейского комиссара в Безье… в согласии с гражданином Каласом, признавшим ошибку, жертвой которой он стал, мы просим гражданина Серрайе считать недействительным последнее, недавно посланное ему письмо гражданина Каласа и, кроме того, просим его, если это возможно, добиться исключения г-на Буске из Интернационала. По поручению социалистической демократии Безье и Пезенаса» (следуют подписи).

Основываясь на этом заявлении, Серрайе разоблачил в тулузской газете «Emancipation» (19 декабря 1871 г.) этого г-на Буске как агента полиции. — В письме, помеченном: «Нарбонна, 24 июля 1872 г.», указывается, что г-н Буске

«совмещает функции старшего бригадира полиции с функциями разъездного агента женевских раскольников».

Вполне естественно поэтому, что «Bulletin jurassieu» выступил 10 ноября 1872 г. в его защиту[349].

Как известно, на последнем заседании Гаагского конгресса четырнадцать делегатов, принадлежавших к меньшинству, внесли декларацию протеста против принятых решений. Это меньшинство состояло из следующих делегатов: четырех испанцев, пяти бельгийцев, двух юрцев, двух голландцев и одного американца.

Сговорившись в Брюсселе с бельгийцами относительно основ общего выступления против нового Генерального Совета, юрцы и испанцы выехали в Сент-Имье, Швейцария, на антиавторитарный конгресс, созванный Альянсом с помощью своих приспешников из Римини.

Этому конгрессу предшествовал съезд Юрской федерации, который отверг гаагские решения и в частности резолюцию об исключении Бакунина и Гильома. Вследствие этого федерация была временно исключена Генеральным Советом.

На антиавторитарном конгрессе Альянс был в полном сборе. Наряду с испанцами и юр-цами там присутствовало шесть делегатов, представлявших Италию, в их числе Коста, Кафь-еро, Фанелли и сам Бакунин. Два делегата претендовали на представительство от «нескольких французских секций», а один — от двух американских секций. Всего было пятнадцать членов Альянса. Этот конгресс предоставил, наконец, Бакунину «все гарантии беспристрастного и серьезного приговора»; на нем царило, конечно, полное единодушие. Эти люди, из которых добрая половина не принадлежала к Интернационалу, присвоили себе звание верховного судилища, призванного вынести окончательный приговор над действиями общего конгресса нашего Товарищества. Они заявили, что решительно отвергают все резолюции Гаагского конгресса и ни в коей мере не признают полномочий избранного им нового Генерального Совета. Наконец, они заключили от имени своих федераций, не имея на то никаких полномочий, наступательный и оборонительный союз — «Пакт дружбы, солидарности и взаимной защиты»[350] — против Генерального Совета и всех тех, кто признает гаагские решения. Своему абстенционистскому анархизму они дали определение в следующей резолюции, представляющей прямое осуждение Парижской Коммуны:

«Конгресс заявляет, 1) что первой обязанностью пролетариата является разрушение всякой политической власти; 2) что всякая организация политической власти, якобы временной и революционной, имеющей целью осуществление этого разрушения, явилась бы лишь новым обманом и была бы так же опасна для пролетариата, как и все ныне существующие правительства».

В заключение было постановлено призвать другие автономистские федерации присоединиться к новому пакту и созвать через полгода второй антиавторитарный конгресс.

Итак, раскол в Интернационале был провозглашен. С этого момента Юрский комитет открыто взял в свои руки руководство делами раскольников. Та часть Интернационала, которая последовала за ним, представляла собой не что иное, как прежний открытый Альянс, вновь восстановленный и служивший прикрытием и орудием тайного Альянса.

По возвращении в Испанию четверо Эмоновых сыновей испанского Альянса опубликовали манифест, начиненный клеветой на Гаагский конгресс и похвалами в адрес конгресса в Сент-Имье. Федеральный совет поддержал этот пасквиль и по распоряжению швейцарского центра созвал в Кордове на 25 декабря 1872 г. испанский съезд, который должен был бы состояться лишь в апреле 1873 года. Со своей стороны, швейцарский центр поспешил продемонстрировать перед всеми подчиненное положение, занимаемое по отношению к нему этим советом: Юрский комитет через голову Испанского совета разослал всем местным федерациям в Испании резолюции, принятые в Сент-Имье.

На съезде в Кордове из 101 федерации (официальная цифра, приводимая Федеральным советом) представлено было только 36; этот съезд, следовательно, являлся самым настоящим съездом меньшинства. Недавно образованные федерации были представлены многочисленными делегатами; от Алькоя было шесть делегатов, между тем эта федерация никогда раньше не была представлена на испанском съезде; даже во время Гаагского конгресса она еще не существовала, так как не дала испанской делегации ни одного голоса и ни одного сантима. Такие крупные и активные федерации, как Грасия (500 членов), Бадалона (500 членов), Сабадель (125), Санс (1061), блистали своим отсутствием. В списке сорока восьми делегатов мы находим имена четырнадцати заведомых членов Альянса; десять из них представляли федерации, членами которых они не состояли и которым они, вероятно, не были известны. Уверенный в сфабрикованном им большинстве, Альянс дал себе там полную волю. Устав Испанской федерации, выработанный в Валенсии и санкционированный в Сарагосе, был отвергнут, Испанская федерация обезглавлена, а ее Федеральный совет заменен простой корреспондентской и статистической комиссией, за которой не оставили даже функций передачи Генеральному Совету взносов от испанских организаций; наконец, с Интернационалом порвали, отвергнув гаагские решения и присоединившись к пакту в Сент-Имье. Анархизм был доведен до того, что за ранее отвергли очередной общий конгресс и заменили его новым антиавторитарным конгрессом

«на случай, если первый не восстановит достоинства и независимости Интернационала, отказавшись от признания Гаагского конгресса».

В Гааге Альянс хотел с помощью испанского императивного мандата навязать такой способ голосования, который в тот момент был для него наиболее выгоден; а в Кордове он уже предписывает за девять месяцев вперед, какие решения должен будет принять очередной общий конгресс. Надо признать, что по части автономии секций и федераций дальше идти некуда.

Изгнав из Интернационала Альянс и его вожаков, Гаагский конгресс придал новые силы антиальянсистскому движению в Испании. Кампанию, начатую Новой мадридской федерацией, поддержали федерации Сарагосы, Витории, Алькала-де-Энарес, Грасии, Лериды, Дении, Понт-де-Вилумара, Толедо, Валенсии, новая федерация в Кадисе и т. д. Циркуляр Федерального совета о созыве съезда в Кордове требовал, чтобы съезд взял на себя роль судьи над постановлениями общего конгресса в Гааге. Это было вопиющим нарушением не только Общего Устава, но и местного испанского устава, параграф 13 которого гласит:

«Федеральный совет будет проводить и побуждать других проводить в жизнь решения национальных съездов и международных конгрессов».

Новая мадридская федерация ответила на это циркуляром, обращенным к другим местным федерациям, в котором она заявляла, что своим поступком Федеральный совет поставил себя вне Интернационала, и требовала, чтобы они заменили его новым временным советом, обязав его строго соблюдать Устав, а не пассивно повиноваться приказам Альянса. Это предложение было принято; был назначен новый Федеральный совет с местопребыванием в Валенсии. В своем первом циркуляре (2 февраля 1873 г.) он объявляет себя «верным хранителем Устава Интернационала, выработанного и утвержденного на международных конгрессах и национальных съездах», и решительно протестует против тех, кто хочет сеять «анархию в рядах Интернационала, анархию до революции, разоружение до победы! Какая радость для буржуазии!»[351].

Одновременно с испанцами созвали свой съезд бельгийцы и тоже отвергли гаагские решения. Генеральный Совет ответил им, а также и испанским раскольникам, резолюцией от 26 января 1873 г.[См. настоящий том, стр. 651—652. Ред.], в которой заявлял, что «все общества и лица, отказывающиеся признать решения конгресса или сознательно уклоняющиеся от выполнения налагаемых на них Общим Уставом и Регламентом обязанностей, ставят себя тем самым вне рядов Международного Товарищества Рабочих и не являются больше его членами». 30 мая он дополнил это заявление следующей резолюцией [См. настоящий том, стр. 653. Ред.]:

«Принимая во внимание, что съезд Бельгийской федерации, состоявшийся 25 и 26 декабря 1872 г. в Брюсселе, постановил признать недействительными решения пятого общего конгресса;

что съезд части Испанской федерации, состоявшийся в Кордове с 25 декабря 1872 г. по 2 января 1873 г., постановил не признавать решений пятого общего конгресса и присоединиться к резолюциям собрания, враждебного Интернационалу;

что собрание, состоявшееся в Лондоне 26 января 1873 г., постановило отвергнуть решения пятого общего конгресса;

Генеральный Совет Международного Товарищества Рабочих, на основании Устава и Организационного регламента, и в соответствии со своей резолюцией от 26 января 1873 г., объявляет:

Все национальные или местные федерации, секции и отдельные лица, принявшие участие в упомянутых выше съездах и собраниях в Брюсселе, Кордове и Лондоне или признавшие их решения, сами поставили себя вне рядов Международного Товарищества Рабочих и не являются больше его членами».

Вместе с тем Генеральный Совет снова заявил о том, что не существует никакой итальянской национальной федерации Интернационала, поскольку ни одна из организаций, присваивающих себе это звание, никогда не выполняла ни одного из условий приема и присоединения к Интернационалу, предписанных Уставом и Организационным регламентом; однако в различных частях Италии существуют секции, выполняющие свои обязательства в отношении Генерального Совета и поддерживающие с ним связь [См. настоящий том, стр. 651—652. Ред.].

Со своей стороны, юрцы созвали 27—28 апреля новый съезд в Невшателе. На нем присутствовало девятнадцать делегатов от десяти швейцарских секций и от одной мнимой секции в Эльзасе; две швейцарские секции и одна французская не прислали делегатов. Таким образом, Юрская федерация насчитывала в Швейцарии двенадцать секций. Но делегат от Мутье заявил, что он явился лишь для того, чтобы высказаться за примирение с Интернационалом, и что он имеет императивный мандат, предписывающий ему не принимать участия в работе съезда. Действительно, секция Мутье еще со времени конгресса в Сент-Имье отошла от Юрской федерации. Остается одиннадцать секций. Тот факт, что отчет комитета старательно избегает каких-либо данных о внутреннем положении и численности этих секций, дает нам право предположить, что они обладают не большей жизнеспособностью, чем ко времени съезда в Сонвилье. Зато отчет выстраивает в боевом порядке внешние силы юрцев — тех союзников, которых Альянс приобрел после Гаагского конгресса. Это, по словам отчета, почти все федерации Интернационала:

«Италия» — но мы видели, что никакой итальянской федерации не существует.

«Испания» — хотя большинство испанских членов Интернационала и перешло в лагерь раскольников, мы видели выше, что Испанская федерация все еще существует и поддерживает регулярную связь с Генеральным Советом.

«Франция — то, что в ней серьезно организовано», — то есть «французская секция», принесшая извинения съезду в Невшателе за то, что не прислала своего делегата. Мы отнюдь не намерены раскрыть юрцам, что еще сохранилось «серьезно организованного» во Франции вопреки последним преследованиям, которые достаточно ясно показали, на чьей стороне находится серьезная организация, и, как всегда, заботливо обошли тех немногих членов Альянса, которые имеются во Франции.

«Вся Бельгия» — одураченная Альянсом, принципов которого она далеко не разделяет.

«Голландия, за исключением одной секции», — на самом деле обе голландские секции присоединились не к пакту Сент-Имье, а к «антисепаратистской» декларации гаагского меньшинства.

«Англия, не считая нескольких раскольников!» — «Раскольники», то есть огромное большинство английских секций Интернационала, созвали 1 и 2 июня свой съезд в Манчестере, на котором присутствовало двадцать шесть делегатов, представлявших двадцать три секции[352]; тогда как «Англия» юрцев не имеет ни секций, ни федерального совета и, конечно, у нее не было и съезда.

«Америка, не считая нескольких раскольников!» — Американская федерация Интернационала существует и действует нормально в полном согласии с Генеральным Советом. Она имеет свой Федеральный совет и свои съезды. «Америка» Юрского комитета — это те самые буржуа, спекулирующие на свободной любви, на бумажных деньгах, на общественных должностях и подкупах, которых на Гаагском конгрессе г-н Уэст представлял так великолепно, что за него не посмели ни высказываться, ни голосовать даже юрские делегаты.

«Славяне», — то есть «славянская секция в Цюрихе», которая, как всегда, претендует на представительство целой нации. Члены Интернационала поляки, русские, славяне, живущие в Австрии и Венгрии, — все открытые противники раскольников, совершенно не принимаются в расчет.

Вот что представляют собой союзники Альянса. Если одиннадцать юрских секций существуют так же реально, как большинство этих союзников, то их комитет имеет полное основание умалчивать о них.

В этом боевом строю Альянса бросается в глаза отсутствие Швейцарии. На то имелись серьезные причины. Месяцем позже, 1—2 июня, в Ольтене состоялся всеобщий швейцарский рабочий съезд для организации сопротивления и стачек[353]. Пятеро юрцев проповедовали на нем евангелие абсолютной автономии секций; они отняли у съезда больше половины его времени. В конце концов пришлось все же перейти к голосованию; в результате — из 80 делегатов 75 голосовало против пяти юрцев, которым ничего другого не осталось, как покинуть зал.

Между тем сам Альянс на своих тайных сборищах, по-видимому, не разделяет тех иллюзий, которые ему хотелось бы внушить публике относительно своих реальных сил. На том же съезде в Невшателе он добился принятия следующей резолюции:

«Принимая во внимание, что, согласно предоставленному Общим Уставом праву, общий конгресс Интернационала собирается ежегодно без специального созыва со стороны Генерального Совета, Юрская федерация предлагает всем федерациям Интернационала собраться на общий конгресс в понедельник, 1 сентября, в одном из швейцарских городов».

А чтобы этот конгресс не повторил «пагубных гаагских ошибок», делегаты от Альянса и их союзники собираются 28 августа на антиавторитарный конгресс. Из прений по поводу этого предложения вытекает,

«что общим конгрессом Интернационала мы будем считать лишь тот, который будет созван непосредственно самими федерациями, а не тот, который, возможно, попытается созвать так называемый нью-йоркский Генеральный Совет».

Итак, перед нами доведенный до конца раскол со всеми вытекающими из этого последствиями. Члены Интернационала соберутся на тот конгресс, который, по поручению предыдущего конгресса, будет созван Генеральным Советом в одном из швейцарских городов по его усмотрению. Альянсисты же со своей свитой одураченных ими людей соберутся на конгресс, который в силу своей автономии они созывают сами. Скатертью дорога.

О деятельности Альянса в России мы узнали из политического процесса, известного под названием нечаевского дела, которое слушалось в июле 1871 г. в судебной палате в Петербурге. Впервые в России политический процесс слушался перед судом присяжных и при открытых дверях. За немногими исключениями все подсудимые, более восьмидесяти человек, мужчины и женщины, принадлежали к учащейся молодежи. Они просидели в казематах Петропавловской крепости с ноября 1869 по июль 1871 г. в предварительном заключении, к результате которого двое из них умерло, а несколько других сошло с ума. Они вышли из тюрьмы лишь для того, чтобы выслушать приговор, присуждавший их к работам в сибирских рудниках, к каторге и к тюремному заключению на пятнадцать, двенадцать, десять, семь лет и на два года. А те, кто был гласным судом оправдан, были затем сосланы «в административном порядке».

Преступление их заключалось в том, что они принадлежали к тайному обществу, которое узурпировало имя Международного Товарищества Рабочих и в которое они были вовлечены эмиссаром международного революционного комитета, имевшим мандаты якобы с печатью Интернационала. Этот эмиссар заставил их совершить ряд мошенничеств и принудил некоторых из них оказать ему помощь в совершении убийства; это убийство и навело полицию на след тайного общества, но, как обычно бывает, сам эмиссар уже скрылся. В своих розысках полиция обнаружила такую проницательность, что можно предположить наличие подробного доноса. Во всем этом деле роль эмиссара была весьма двусмысленной. Этим эмиссаром был Нечаев, имевший на руках удостоверение-мандат следующего содержания:

«Податель сего является одним из доверенных представителей русского отделения Всемирного революционного альянса, — № 2771».

На этом удостоверении имеются: 1) печать на французском языке: «Европейский революционный альянс, Генеральный комитет»; 2) дата 12 мая 1869 года; 3) подпись: Михаил Бакунин [«С.-Петербургские ведомости»[354] №№ 180, 181, 187 и следующие, 1871.].

В 1861 г. в ответ на фискальные меры, имевшие целью не допустить неимущую молодежь к высшему образованию, и на дисциплинарные мероприятия, стремившиеся подчинить ее произволу полиции, студенты выразили энергичный и единодушный протест, который с их собраний был вынесен на улицу и вылился во внушительные манифестации. Санкт-Петербургский университет после этого на некоторое время закрыли, а студенты были заключены в тюрьму или сосланы. Такое поведение правительства толкнуло молодежь в тайные общества, что для значительного числа их членов окончилось, разумеется, тюрьмой, изгнанием, ссылкой в Сибирь. Другие, чтобы обеспечить неимущим студентам средства для продолжения образования, основали кассы взаимопомощи. Наиболее серьезные из них решили не давать больше правительству никакого повода к закрытию этих касс, организация которых допускала для решения деловых вопросов проведение небольших собраний. Эти деловые собрания заодно давали возможность обсуждать политические и социальные вопросы. Русская учащаяся молодежь, состоящая большей частью из детей крестьян и прочего неимущего люда, до такой степени прониклась социалистическими идеями, что мечтала уже о немедленном их осуществлении. С каждым днем это движение все больше разрасталось в учебных заведениях и вливало в русское общество массу неимущей, вышедшей из простого народа, образованной и проникнутой социалистическими идеями молодежи. Идейным вдохновителем этого движения был Чернышевский, в настоящее время находящийся в Сибири [355]. Вот тогда-то Нечаев, используя престиж Интернационала и пыл этой молодежи, попытался убедить студентов в том, что не время больше заниматься такими пустяками, когда существует огромное, входящее в Интернационал тайное общество, разжигающее пламя всемирной революции и готовое к немедленным действиям в России. Ему удалось обмануть нескольких молодых людей и вовлечь их в уголовные преступления, которые дали полиции повод разгромить все это движение учащихся, столь опасное для официальной России.

В марте 1869 г. в Женеву приехал молодой русский, который пытался войти в доверие ко всем русским эмигрантам, выдавая себя за делегата петербургских студентов. Он представлялся под разными фамилиями. Некоторые эмигранты достоверно знали, что никакого делегата из Петербурга не посылали; другие после разговора с мнимым делегатом приняли его за шпиона. В конце концов он назвал свою настоящую фамилию: Нечаев. Он рассказывал, что бежал из санкт-петербургской крепости, куда был заключен как один из главных зачинщиков беспорядков, вспыхнувших в январе 1869 г. в учебных заведениях столицы. Некоторые из эмигрантов, отбывшие продолжительное заключение в этой крепости, по опыту знали, что бежать оттуда невозможно; они поэтому понимали, что в этом вопросе Нечаев врал; с другой стороны, поскольку в получаемых ими газетах и письмах, где указывались имена студентов, подвергавшихся преследованию, ни разу не упоминалось о Нечаеве, то они считали рассказы о его мнимой революционной деятельности басней. Но Бакунин с большим шумом стал на сторону Нечаева. Он повсюду заявлял, что тот является «чрезвычайным посланцем большой тайной организации, существующей и действующей в России». Тогда Бакунина стали умолять не сообщать этому человеку имена своих знакомых, которых тот мог бы скомпрометировать. Бакунин обещал; материалы процесса покажут, как он сдержал свое слово.

Во время беседы, которой Нечаев добился от одного эмигранта, он вынужден был признать, что не был делегирован никакой тайной организацией, но, заявил он, у него есть товарищи и знакомые, которых он намерен организовать; он прибавил, что необходимо прибрать к рукам старых эмигрантов, чтобы использовать их авторитет для влияния на молодежь и воспользоваться их типографией и деньгами. Через некоторое время появились «Слова» Нечаева и Бакунина, обращенные к студентам[356]. Нечаев повторяет в них басню о своем побеге и призывает молодежь отдаться революционной борьбе. Бакунин открывает в студенческих волнениях «противогосударственный всеразрушительный дух … коренящийся в самых глубинах народной жизни» [Надо заметить, что эти «Слова» были опубликованы как раз в момент преследований и приговоров, когда молодежь делала все возможное, чтобы преуменьшить размеры своего движения, которое полиции так выгодно было раздуть.]; он поздравляет «своих молодых братьев с их революционными стремлениями… Значит приходит конец этой подлой империи всея Руси!» Его анархизм служит ему предлогом для того, чтобы лягнуть поляков ослиным копытом, обвинив их в том, что они работают только

«над восстановлением своего исторического государства» (!!). — «Они, следовательно, мечтают о новом рабстве для своего народа», и если бы им это удалось, то «они сделались бы столько же нашими врагами, сколько и угнетателями своего собственного народа. Мы стали бы войной против них, во имя социальной революции и общенародной свободы».

Итак, Бакунин вполне согласен с царем, что надо во что бы то ни стало помешать полякам устраивать свои внутренние дела по своему разумению. Во время всех польских восстаний официальная русская пресса всегда обвиняла восставших поляков в том, что они являются «угнетателями своего народа». Трогательное согласие между органами третьего отделения [Третье отделение императорской канцелярии представляет собой центральное управление тайной политической полиции в России.] и локарнским архианархистом!

Положение, в котором находится сейчас русский народ, продолжает Бакунин, похоже на то, которое заставило его поднять восстание при царе Алексее, отце Петра Великого. Тогда во главе народа стал разбойничий атаман, казак Стенька Разин, и указал ему «путь» к «воле».

Чтобы подняться сейчас, народ ждет только нового Стеньку Разина; но на этот раз его

«заменит легион бессословной молодежи, живущей уже теперь народной жизнью… Стенька Разин, на этот раз не одинокий, а коллективным» (!) «и тем самым непобедимый герой у нее за плечами. Таким героем является вся эта чудесная молодежь, над которой уже витает его дух».

Чтобы успешно выполнить роль такого коллективного Стеньки Разина, молодежь должна готовить себя невежеством:

«Итак, бросайте же скорее этот мир, обреченный на гибель. Бросайте эти университеты, академии и школы… ступайте в народ», чтобы стать «повивальной бабкой самоосвобождения народного, сплотителем народных сил и усилий. Не хлопочите в настоящий момент о науке, во имя которой хотели бы вас связать и обессилить… Таково убеждение лучших людей на Западе… Рабочий мир в Европе и в Америке зовет вас на братский союз». 

В своем тайном уставе Альянс для членов третьей степени указывает, что «принципы этой организации… будут еще яснее изложены в программе русской социалистической демократии». Здесь перед нами начало выполнения этого обещания. Помимо обычных анархистских фраз и шовинистической ненависти к полякам, которую гражданин Б. никогда не умел скрывать, он впервые превозносит здесь русского разбойника как тип подлинного революционера и проповедует русской молодежи культ невежества под тем предлогом, что современная наука — это не что иное, как наука официальная (можно ли представить себе официальную математику, физику или химию?), и что таково мнение лучших людей на Западе. И в заключение своей листовки он дает понять, что Интернационал через его посредничество предлагает союз этой молодежи, которой он запрещает даже науку невежествующих братьев[357].

Это евангельское «Слово» сыграло большую роль в заговоре Нечаева. Оно таинственно прочитывалось каждому новообращенному перед его посвящением.

Одновременно с этим «Словом» (1869 г.) были выпущены русские анонимные издания: 1) «Постановка революционного вопроса»; 2) «Начала революции»; 3) «Издания общества «Народной расправы»» («Narodnaia rasprava») № 1, лето 1869 г., Москва[358]. — Все эти сочинения печатались в Женеве; это видно из того, что они напечатаны тем же типографским шрифтом, что и другие русские издания в Женеве, — впрочем, факт этот широко известен всей русской эмиграции. Однако это не помешало поставить на первой странице штамп: «Напечатано в России — Gedruckt in Russland», чтобы внушить русским студентам, что тайное общество располагает большими возможностями действовать в самой России.

«Постановка революционного вопроса» сразу же выдает своих авторов. Это — те же фразы, те же выражения, которые употребляли Бакунин и Нечаев в своих «Словах»:

«Нужно уничтожить не только государство, но и кабинетных революционеров-государственников. Мы, разумеется, стоим за народ».

Бакунин, по закону анархистской ассимиляции, ассимилирует себя с учащейся молодежью.

«Само правительство указывает нам путь, по которому мы должны идти, чтобы достигнуть своей, то есть народной цели. Оно гонит нас из университетов, из академий, из школ. Спасибо ему за то, что оно поставило нас на такую славную и крепкую почву. Теперь у нас есть почва под ногами, мы можем действовать. Что же станем мы делать? Учить народ? Это было бы глупо. Народ сам и лучше нас знает, что ему надо» (сравните тайный устав, приписывающий массам «народные инстинкты», а посвященным — «революционную идею»). «Мы должны народ не учить, а бунтовать». До сих пор «бунтовал он всегда бесплодно, потому что бунтовал врознь… Мы можем оказать ему чрезвычайно важную помощь: мы можем дать ему то, чего у него до сих пор недоставало и недостаток чего был главной причиной всех его поражений — единство повсеместного движения посредством сплочения его же собственных сил».

Как видим, доктрина Альянса, — анархия снизу, а дисциплина сверху, — предстает здесь во всей своей чистоте. Сначала путем мятежа «разнуздание того, что ныне называется дурными страстями», но «необходимо, чтобы посреди народной анархии, которая составит самую жизнь и всю энергию революции, был орган, выражающий единство революционной мысли и действия». Этим органом и будет русская секция всемирного Альянса — общество Народная расправа.

Но одной молодежи Бакунину мало. Он зовет под знамя русской секции своего Альянса всех разбойников.

«Разбой — одна из почетнейших форм русской народной жизни. Разбойник — это герой, защитник, мститель народный; непримиримый враг государства и всякого общественного и гражданского строя, установленного государством; боец на жизнь и на смерть против всей чиновно-дворянской и казенно-поповской цивилизации… Кто не понимает разбоя, тот ничего не поймет в русской народной истории. Кто не сочувствует ему, тот не может сочувствовать русской народной жизни, и нет в нем сердца для вековых неизмеримых страданий народных. Тот принадлежит к лагерю врагов — к лагерю сторонников государства… Лишь в разбое доказательство жизненности, страсти и силы народа… Разбойник и России настоящий и единственный революционер, — революционер без фраз, без книжной риторики, революционер непримиримый, неутомимый и неукротимый на деле, революционер народно-общественный, а не политический и не сословный… Разбойники в лесах, в городах, в деревнях, разбросанные по целой России, и разбойники, заключенные в бесчисленных острогах империи, составляют один, нераздельный, крепко связанный мир — мир русской революции. В нем, и в нем только одном, существует издавна настоящая революционерная конспирация. Кто хочет конспирировать не на шутку в России, кто хочет революции народной, тот должен идти в этот мир… Следуя пути, указываемому нам ныне правительством, изгоняющим нас из академий, университетов и школ, бросимся, братцы, дружно в народ, в народное движение, в бунт разбойничий и крестьянский и, храня Верную крепкую дружбу между собой, сплотим в единую массу все разрозненные мужицкие» (крестьянские) «взрывы. Превратим их в народную революцию, осмысленную, но беспощадную»

[Чтобы одурачить своих читателей, Бакунин смешивает в одну кучу вождей народных восстаний XVII и XVIII веков с современными русскими разбойниками и грабителями. Что касается последних, то чтение книги Флеровского «Положение рабочего класса в России»[359] рассеяло бы иллюзии самых романтических душ насчет этих бедняг, из которых Бакунин собирается сформировать священную фалангу русской революции. Единственная форма разбоя, если не считать, разумеется, разбоя правящих сфер, которая практикуется еще в крупном масштабе в России, это конокрадство, поставленное на коммерческую ногу капиталистами, а «революционеры без фраз» являются в их руках простыми орудиями и жертвами.].

Во второй листовке, «Начала революции», мы находим в развернутой форме отданный в тайных статутах приказ добиться того, чтобы «не осталось… камня на камне». Нужно все разрушить, чтобы достигнуть «совершенной аморфности», ибо если будет сохранена хотя бы «одна старая форма», то она станет «зародышем», из которого возродятся все остальные старые социальные формы. Листовка обвиняет политических революционеров, не берущих всерьез этой аморфности, в обмане народа. Она обвиняет их в том, что они воздвигли

«новые виселицы и эшафоты, на которых казнили уцелевших братьев революционеров… Таким образом, настоящей революции не было еще у народов… Для настоящей революции нужны не личности, стоящие во главе толпы и ею повелевающие, а скрытые незаметно в самой толпе и незаметно связывающие собой одну толпу с другой, дающие таким образом незаметно одно и то же направление, один дух и характер движению. Такой только смысл имеет введение тайной подготовительной организации и лишь настолько она необходима».

Итак, русской публике и русской полиции выдается существование интернациональных братьев, которое так тщательно скрывается на Западе. Далее листовка проповедует систематические убийства и заявляет, что для людей практического дела революции всякие рассуждения о будущем являются

«преступными, потому что они мешают чистому разрушению, задерживают ход начала революции. Мы верим только тем, кто фактами заявляет о своей преданности делу революции, не боясь ни пыток, ни заключений, потому мы отрицаем все те слова, за которыми немедленно не следует дело. Бесцельная пропаганда, не задавшаяся определенно временем и местом для осуществления целей революции, нам более не нужна. Мало того, она мешает нам, и мы будем всеми силами ей противодействовать… Всех говорунов, кто не захочет понять этого, мы заставим замолчать силой».

Эти угрозы были направлены по адресу тех русских эмигрантов, которые не склонили голову перед папским саном Бакунина и которых он обзывал доктринерами.

«Мы разрываем связь со всеми политическими эмигрантами, которые не захотят вернуться на родину, чтобы стать в наши ряды; а пока эти ряды еще не стали явными, со всеми, которые не будут содействовать их открытому выступлению на сцену русской жизни. Мы делаем исключения для тех эмигрантов, которые уже заявили о себе как о работниках европейской революции. Дальнейших повторений и воззваний от нас не будет… Имеющий очи и уши увидит и услышит людей дела и если не примкнет к ним, не наша вина в его гибели, как не наша вина, если все, что будет прятаться за кулисами, будет уничтожено хладнокровно, безжалостно имеете с кулисами, которые их скрывают».

Бакунин здесь виден насквозь. Тогда как эмигрантам он предписывает под страхом смерти вернуться в Россию в качестве агентов его тайного общества, — он следует тут примеру русских шпионов, которые предлагали им паспорта и деньги для поездки туда с заговорщическими целями, — самому себе он выдает папское разрешение оставаться преспокойно в Швейцарии в качестве «работника европейской революции» и трудиться там над сочинением манифестов, компрометирующих несчастных студентов, которых полиция держит в своих тюрьмах.

«Не признавая другой какой-либо деятельности, кроме дела истребления, мы соглашаемся, что формы, в которых должна проявляться эта деятельность, могут быть чрезвычайно разнообразны. Яд, нож, петля и т. и. Революция все равно освящает. Итак, поле открыто!.. Пусть же все здоровые, молодые головы принимаются немедленно за святое дело истребления зла, очищения и просвещения русской земли огнем и мечом, братски соединяясь с теми, которые будут делать то же в целой Европе».

Прибавим, что в этой возвышенной прокламации неизбежный разбойник фигурирует в лице мелодраматического Карла Моора (из шиллеровских «Разбойников») и что № 2 «Народной расправы»[360], цитируя отрывок из этой листовки, называет ее прямо «прокламацией Бакунина».

№ 1 «Изданий общества «Народная расправа»[Бакунин и Нечаев переводят всегда это выражение как «justice populaire» [«народное правосудие»], но русское слово «rasprava» означает не правосудие, а суд, или даже скорее: месть, расплата.]» начинается с заявления, что всенародное восстание русского люда неминуемо и близко.

«Мы, то есть та часть народной молодежи, которой удалось, так или иначе, получить развитие, должны расчистить ему дорогу, то есть устранить все мешающие его продвижению препятствия и приготовить все благоприятные условия… Ввиду этой неминуемости и близости мятежа, мы находим необходимым соединить в одно неразрывное дело все разрозненные революционные усилия в России; вследствие чего постановили издать от имени революционного центра листки, из которых каждый из наших единомышленников, разбросанных по разным углам России, всякий из работников святого дела Революции, хотя и неизвестный нам, всегда будет видеть, чего мы хотим и куда мы идем».

Далее листок заявляет:

«Для нас мысль дорога только, поскольку она может служить великому делу радикального и повсюдного всеразрушения. Кто учится революционному делу по книгам, будет всегда революционным бездельником… Мы потеряли всякую веру в слова; слово для нас имеет значение только, когда за ним непосредственно следует дело. Но далеко не все, что ныне называется делом, есть дело. Например, скромная и чересчур осторожная организация тайных обществ без всяких внешних практических проявлений в наших глазах не более как мальчишеская игра, смешная и отвратительная. Фактическими же проявлениями мы называем только ряд действий, разрушающих положительно что-нибудь: лицо, вещь, отношение, мешающие народному освобождению… Не щадя живота и не останавливаясь ни перед какими угрозами, трудностями и опасностями и т. д., мы должны рядом смелых, да, дерзких попыток ворваться в народную жизнь и, возбудив в народе веру в нас и себя, веру в его собственную мощь, расшевелить, сплотить и подвинуть его к торжественному совершению его же собственного дела».

Но внезапно революционные фразы «Расправы» превращаются в нападки на «Народное дело» — русский журнал, издававшийся в Женеве и защищавший программу и организацию Интернационала[361]. Для альянсистской пропаганды Бакунина в России, которая велась от имени Интернационала, было, как видно, в высшей степени важно заставить замолчать журнал, разоблачавший его обман.

«Если упомянутый журнал будет следовать тому же пути, мы не преминем высказать и выказать к нему свое отношение… Мы уверены, что истинные люди дела отстранят теперь в сторону всякую теорию, тем более доктринерство. Распространению же произведений, хотя и искренних, но прямо противоположных нашему знамени, мы можем помешать разными практическими способами, которые в наших руках».

После этих угроз по адресу своего опасного соперника «Народная расправа» продолжает:

«В числе листков, вышедших за последнее время за границей, рекомендуем мы почти безусловно воззвание Бакунина к учащейся бессословной молодежи… Бакунин прав, уговаривая вас бросить академии, университеты и школы и идти в народ».

Бакунин, как это видно, никогда не упускает случая воскурить фимиам самому себе.

Вторая статья озаглавлена: «Взгляд на прежнее и нынешнее понимание дела». Выше мы видели, как Бакунин и Нечаев. угрожали издающемуся за границей русскому органу Интернационала; в этой статье, как увидим, они обрушиваются на Чернышевского, человека, который больше всего сделал в России для вовлечения в социалистическое движение той учащейся молодежи, за представителей которой они себя выдают.

«Конечно, мужики никогда не занимались измышлением форм будущего общественного порядка, но тем не менее они по устранении всего мешающего им (то есть после всеразрушительной революции, первого дела, а потому для нас самого главного) сумеют устроиться гораздо осмысленней и лучше, чем то может выйти по всем теориям и проектам, писанным доктринерами-социалистами, навязывающимися народу в учителя, а главное в распорядители. Для неиспорченного очками цивилизации народного глаза слишком ясны стремления этих непрошенных учителей оставить себе и подобным теплое местечко под кровом науки, искусства и т; п. Для народа не легче, если даже эти стремления являются искренними, наивными, как неотъемлемая принадлежность человека, пропитанного современной цивилизацией. В казацком кругу, устроенном Василием Усом в Астрахани, по выходе оттуда Стеньки Разина, идеальная цель общественного равенства неизмеримо более достигалась, чем в фаланстерах Фурье, институтах Кабе, Луи Блана и прочих ученых» (!) «социалистов, более, чем в ассоциациях Чернышевского».

Далее следует целая страница ругани по адресу последнего и его товарищей.

Теплое местечко, которое готовил себе Чернышевский, было предоставлено ему русским правительством в сибирской тюрьме, тогда как Бакунин, избавленный в качестве работника европейской революции от такой опасности, ограничивался своими проявлениями из-за рубежа. И как раз в тот момент, когда правительство строго запрещало

даже упоминать имя Чернышевского в печати, гг. Бакунин и Нечаев напали на него. Наши

«аморфные» революционеры продолжают:

«Мы беремся сломать гнилое общественное здание… Мы из народа, со шкурой, прохваченной зубами современного устройства, руководимые ненавистью ко всему ненародному, не имеющие понятийно нравственных обязанностях и чести по отношению к тому миру, который ненавидим и от которого ничего не ждем кроме зла. Мы имеем только один отрицательный неизменный план — беспощадного разрушения. Мы прямо отказываемся от выработки будущих жизненных условий как несовместной с нашей деятельностью; и потому считаем бесплодной всякую исключительно теоретическую работу ума… мы берем на себя исключительно разрушение существующего общественного строя».

Эти два любителя проявлений из-за рубежа намекают, что покушение на царя в 1866 г. относилось к «ряду всеразрушительных актов» их тайного общества:

«Начинание нашего святого дела было положено 4 апреля 1866 г. Каракозовым. С этой поры начинается в молодежи сознание своих революционных сил… Пример, факт! По силе развивающегося значения с ним не может равняться никакая пропаганда».

Затем они составляют длинный список «тварей», которых комитет обрекает на немедленную смерть. У многих «будет вырван язык»… однако,

«мы не будем трогать царя… Мы оставим царя жить до наступления дней народного мужицкого суда; это право принадлежит всему народу… Пусть же живет наш палач до той поры, до той минуты, когда разразится гроза народная»…

Никто не посмеет высказать сомнение в том, что эти русские памфлеты, тайные статуты и все произведения, опубликованные Бакуниным с 1869 г. на французском языке, исходят из одного источника. Напротив, все эти три категории произведений взаимно дополняют друг друга. Они в некотором роде соответствуют трем степеням посвящения пресловутой всеразрушительной организации. Французские брошюры гражданина Б. написаны для рядовых членов Альянса, с предрассудками которых считаются. Им говорят только о чистой анархии, об антиавторитаризме, о свободной федерации автономных групп и о тому подобных безобидных вещах: все это просто галиматья. Тайные статуты предназначаются для интернациональных братьев Запада; анархия превращается здесь в «полное разнуздание народной жизни… дурных страстей», но внутри этой анархии существует тайный направляющий элемент — эти самые братья– им даются лишь кое-какие неопределенные намеки насчет альянсистской морали, заимствованной у Лойолы; о необходимости не оставить камня на камне упоминается только вскользь, ибо это западные европейцы, воспитанные в филистерских предрассудках и требующие несколько более осторожного подхода. Им говорят, что истина, слишком ослепительная для глаз, еще не привыкших к подлинному анархизму, будет раскрыта во всей полноте в программе русской секции. Только с прирожденными анархистами, с избранным народом, со своей молодежью святой Руси пророк решается говорить откровенно. Здесь анархия превращается уже во всеобщее всеразрушение; революция — в ряд убийств, сначала индивидуальных, затем массовых; единственное правило поведения — возвеличенная иезуитская мораль; образец революционера — разбойник. Здесь мысль и наука решительно запрещаются молодежи как мирские занятия, способные внушить ей сомнение во всеразрушительной ортодоксии. Тем же, кто станет упорствовать в теоретической ереси или вздумает подвергнуть вульгарной критике догматы всеобщей аморфности, грозят святой инквизицией. Перед русской молодежью папе незачем стесняться ни по существу, ни по форме. Он дает волю своему языку. Полное отсутствие идей выражается в такой напыщенной галиматье, что нет возможности передать ее по-французски, не ослабляя ее комичности. Язык его даже не русский, а татарский, как заявил один россиянин. Эти безмозглые людишки, говоря страшные фразы, пыжатся, чтобы казаться в собственных глазах революционными гигантами. Это басня о лягушке и воле.

Какие страшные революционеры! Они хотят уничтожить и сделать аморфным все, «решительно все»; они составляют проскрипционные списки, пуская в ход против своих жертв свои кинжалы, свой яд, свои петли и пули своих револьверов; некоторым они собираются даже «вырвать язык», но они преклоняются перед величием царя. И действительно, царь, чиновники, дворянство, буржуазия могут спать спокойно. Альянс ведет войну не с существующими государствами, а с революционерами, которые не хотят унизиться до роли статистов разыгрываемой им трагикомедии. Мир дворцам, война хижинам? Чернышевского оклеветали; редакторов «Народного дела» предупредили, что их заставят замолчать «разными практическими способами, которые в наших руках»; Альянс грозит смертью всем революционерам, которые не с ним. Вот единственная часть всеразрушительной программы, которую начали выполнять. Мы расскажем теперь о первом их подвиге в этом роде.

С апреля 1869 г. Бакунин и Нечаев приступили к подготовке почвы для революции в России. Они рассылали из Женевы письма, воззвания и телеграммы в С.-Петербург, Киев и другие города. Между тем, им было известно, что нельзя посылать в Россию письма, воззвания, и в особенности телеграммы, без того, чтобы «III отделение» (тайная полиция) не ознакомилось с ними. Все это могло иметь только одну цель — скомпрометировать людей. Эти подлые приемы лиц, которые ничем не рисковали в своей богоспасаемой Женеве, привели к многочисленным арестам в России. А ведь их предупреждали, какую опасность они создают. У нас есть доказательства, что Бакунину было сообщено следующее место из одного письма, присланного из России.

«Ради бога, передайте Бакунину, чтобы он, если для него есть хоть что-либо святое в революции, перестал рассылать свои сумасбродные прокламации, которые приводят к обыскам во многих городах, к арестам и которые парализуют всякую серьезную работу».

Бакунин ответил, что все это выдумка и что Нечаев уехал в Америку. Но, как мы увидим дальше, тайный свод законов Бакунина предписывает «скомпрометировать донельзя… честолюбцев и либералов с разными оттенками… так, чтобы возврат был для них невозможен, и тогда использовать их» («Революционный катехизис», § 19).

Вот одно доказательство. 7 апреля 1869 г. Нечаев пишет г-же Томиловой, жене полковника, умершего впоследствии с горя из-за ареста жены, что «в Женеве дела по горло», и торопит ее прислать туда надежного человека для переговоров с ним. «Дело, о котором придется толковать, касается не одной нашей торговли, но и общеевропейской. Здесь дело кипит. Варится такой суп, что всей Европе не расхлебать. Торопитесь же». Следует женевский адрес. Письмо это не дошло по адресу; оно было перехвачено на почте тайной полицией и повлекло за собой арест г-жи Томиловой, которая ознакомилась с ним только во время следствия (отчет о нечаевском процессе, «С.-Петербургские ведомости» № 187, 1871 ).[Все приводимые нами факты, относящиеся к заговору Нечаева, взяты из отчетов о процессе, публиковавшихся в «С.-Петербургских ведомостях». Мы будем указывать номера газет, откуда они взяты.] 

А вот еще факт, показывающий осмотрительность, проявленную Бакуниным при организации заговора. Студент Киевской академии Маврицкий получил прокламации, посланные на его имя из Женевы. Он немедленно передал их начальству, которое поспешило послать в Женеву доверенного человека, то есть шпиона. Бакунин и Нечаев сблизились с этим делегатом от юга России, снабдили его прокламациями, адресами лиц, с которыми Нечаев, по его словам, был знаком в России, и дали ему письмо, которое можно было понять только как доверительное и рекомендательное письмо («С.-Петербургские ведомости» № 187).

3 сентября (15 сентября по новому стилю) 1869 г. Нечаев явился в Москве к Успенскому, молодому человеку, с которым был знаком до своего отъезда за границу, в качестве эмиссара Всемирного революционного комитета в Женеве и предъявил ему мандат, о котором шла речь выше. Он сообщил ему, что в Москву прибудут эмиссары этого европейского комитета, снабженные подобными же мандатами, а что касается его, то ему лично поручено «организовать тайное общество среди учащейся молодежи… чтобы вызвать в России народное восстание». По рекомендации Успенского Нечаев в поисках надежного убежища направился в Сельскохозяйственную академию, расположенную довольно далеко от города, и связался там с Ивановым, одним из студентов, наиболее известных своей преданностью интересам молодежи и народа. С этого времени Сельскохозяйственная академия сделалась центром деятельности Нечаева. Сначала он представился под вымышленной фамилией и рассказал, что много путешествовал по России, что народ всюду готов восстать и давно бы уже восстал, если бы революционеры не советовали ему терпеть, пока не будет завершено создание их широкой и мощной организации, которая свяжет воедино все революционные силы России. Нечаев торопил Иванова и других студентов вступить в это тайное общество, возглавляемое всемогущим комитетом, от имени которого псе делается, но состав и местопребывание которого должны были оставаться неизвестными членам общества. Этот комитет и эта организация являлись русским отделением Всемирного союза, революционного Альянса, Международного Товарищества Рабочих!  [Надо заметить, что на русском языке слова: association, union, alliance (obchtchestvo, soiouz, to-varichtchestvo) являются в большей или меньшей степени синонимами и часто употребляются без различия. Равным образом слово «международный» в большинстве случаев переводится словом «всемирный» («vsemirnyi»), Поэтому в русской печати слова «Международное Товарищество» часто переводятся словами, которые по-французски могли бы обратно быть переведены словами «Всемирный альянс». Пользуясь этой терминологической путаницей, Бакунину и Нечаеву удалось использовать название нашего Товарищества и погубить около сотни молодых людей.]

Нечаев начал с распространения среди студентов упомянутых выше «Слов» с целью показать им, что Бакунин, знаменитый революционер 1848 года, бежавший из Сибири, играет в Европе крупную роль, что он является главным полномочным предста

вителем рабочих, что он подписывает мандаты генерального комитета Всемирного Товарищества и что этот герой советует им бросить учение и т. п. Чтобы дать им яркий пример преданности до гроба, он читал стихотворение Огарева, приятеля Бакунина и сотрудника герценовского «Колокола», озаглавленное «Студент» и посвященное «молодому другу Нечаеву»[362]. Нечаев изображен в этих стихах идеальным студентом, «неутомимым борцом с детских лет». В своих стихах Огарев воспевал муки, которые вынес Нечаев с юных лет ради живого труда науки; как росла его преданность народу; как гонимый местью царской и боязнью боярской, он обрек себя на кочевую жизнь (skitanie, скитанье); как он отправился странствовать, чтобы кликнуть клич по всем крестьянам от востока до заката; собирайтесь, поднимайтесь смело и т. д. и т. п.; как он кончил жизнь на каторге в снегах Сибири; но весь век нелицемерен, он борьбе остался верен, и как до последнего дыханья он повторял: Отстоять всему народу свою землю и свободу! — Это альянсистское стихотворение было напечатано весной 1869 г. в то время, когда Нечаев развлекался в Женеве. Оно пачками отправлялось в Россию вместе с другими воззваниями. Простая переписка этого стихотворения обладала, очевидно, свойством внушать новообращенным чувство самопожертвования, так как Нечаев по приказу комитета заставлял каждого вновь принимаемого члена общества переписывать его и распространять (показания нескольких подсудимых).

Одна только музыка была, по-видимому, призвана избежать аморфности, на которую повсеместное всеразрушение обрекало все искусства и науки. Нечаев от имени комитета предписывал поддерживать пропаганду посредством революционной музыки и всячески пытался подобрать мелодию к этому поэтическому шедевру, чтобы молодежь могла распевать его («С.-Петербургские ведомости» № 190).

Мистическая легенда о его смерти не мешала ему намекать на то, что Нечаев, возможно, еще жив, и даже рассказывать по секрету, что Нечаев находится на Урале в качестве рабочего и организовал там рабочие общества («С.-Петербургские ведомости» № 202). Эту тайну он открывал, главным образом, тем, которые «никогда не сделают ничего путного», то есть тем, кто мечтал о создании рабочих товариществ; он хотел вызвать у них восхищение этим легендарным героем. Когда же легенды о его мнимом побеге из Петропавловской крепости и о его поэтической смерти в Сибири достаточно подготовили умы и когда, по его расчетам, катехизис был вдолблен в головы посвященных вполне достаточно, он осуществил, наконец, свое евангельское воскрешение и заявил, что Нечаев это и есть «Он» собственной персоной! Однако теперь это был уже не прежний Нечаев, осмеянный и презираемый, по словам свидетелей и подсудимых, петербургскими студентами. Теперь это был полномочный представитель Всемирного революционного комитета. Чудо его преображения было совершено Бакуниным. Нечаев отвечал всем требованиям статутов той организации, которую он пропагандировал; он «отличился делами, которые были известны и оценены комитетом»; в Брюсселе он организовал крупную стачку членов Интернационала и руководил ею; бельгийский комитет направил его в качестве делегата к женевской организации Интернационала, где он встретил Бакунина, а так как, по его словам, «он не любил почивать на лаврах», то вернулся в Россию, чтобы начать «революционное действие». Он утверждал также, что вместе с ним в Россию прибыл целый штаб, состоявший из шестнадцати русских эмигрантов [Никто из русских эмигрантов не возвращался в Россию, да во всей Европе и не наберется шестнадцати русских политических эмигрантов.]

Успенский, Иванов и еще четыре или шесть юношей были, по-видимому, единственными людьми в Москве, которые дали себя одурачить всеми этими фокусами. Четверо из этих посвященных получили приказ вербовать новых сторонников и образовать кружки или небольшие секции. План организации имеется среди документов процесса; он почти целиком совпадает с планом тайного Альянса. «Общие правила организации» были оглашены на заседании суда, и ни один из главных посвященных не отрицал их подлинности; к тому же в № 2 «Народной расправы», редактируемой Бакуниным и Нечаевым, была признана подлинность следующих параграфов:

«Организация основывается на доверии к личности. — Ни один член не знает/к какой степени он принадлежит, то есть насколько он далек или близок от центра. — Беспрекословное повиновение распоряжениям комитета. — Отрешение от собственности, которая передается в ведение комитета. — Член, приобревший известное количество прозелитов дела, заявивший фактами о своих силах и способностях, знакомится с этими предписаниями, а потом более или менее и с уставом общества. Мера же сил и способностей определяется комитетом».

Чтобы обмануть московских членов, Нечаев говорил им, что в С.-Петербурге уже существует обширная организация, тогда как в действительности там не было ни одного кружка, ни одной секции. Однажды, забывшись, он воскликнул в присутствии одного из посвященных: «В Петербурге они изменяли мне, как женщины, и предали меня, как рабы». В Петербурге, наоборот, он говорил, что организация поразительно быстро растет в Москве.

Так как в этом городе высказали желание видеть кого-нибудь из членов комитета, то он пригласил одного молодого петербургского офицера, интересовавшегося студенческим движением, поехать с ним в Москву, чтобы посмотреть эти кружки. Молодой человек согласился, и по дороге Нечаев посвятил его в сан «чрезвычайного уполномоченного комитета Международного товарищества в Женеве».

«Вы не сможете», — сказал он ему, — «попасть на наши собрания, не будучи членом, но вот Вам мандат, удостоверяющий, что Вы член Международного товарищества; в качестве такового Вас пропустят».

Мандат был на французском бланке и гласил: «Предъявитель сего есть доверенное лицо Международного товарищества». По утверждению других подсудимых, Нечаев заверял их, что этот незнакомец «действительно доверенное лицо революционного комитета в Женеве» («С.-Петербургские ведомости» №№ 225 и 226).

Долгов, друг Иванова, показывает, что, «говоря о тайном обществе, преследующем ту цель, чтобы в случае, если явится протест со стороны народа, то поддержать его и направить так, чтобы оказались хорошие результаты, Нечаев упоминал о Международном товариществе и говорил, что связью с ним служит Бакунин» («№ 198). — Рипман подтверждает, что Нечаев, «чтобы отвратить его от мысли об артелях, говорил ему, что за границей существует Международное Товарищество Рабочих; чтобы достигнуть цели, которую оно преследует, достаточно вступить в это общество, отделение которого имеется в Москве» (№ 198). Из дальнейших показаний видно, что Нечаев выдавал Интернационал за тайное общество, а свое собственное общество за секцию Интернационала. Так, он заверял посвященных в том, что их московская секция подобно Интернационалу будет в широких масштабах прибегать к стачкам и созданию ассоциаций. Когда подсудимый Рипман попросил у него программу общества, Нечаев прочитал ему несколько отрывков из какого-то французского листка, где говорилось о цели общества; подсудимый понял так, что этот листок представляет собой программу Интернационала; он прибавил: «Так как об этом обществе много писалось в печати, то я ничего особенно преступного в предложении Нечаева не видел». Один из главных обвиняемых, Кузнецов, заявил, что Нечаев читал им программу Международного товарищества (№ 181); его брат показал, что «он видел, как у его брата переводили какой-то листок с французского; он принял этот листок за программу или устав какого-то общества» (№ 202). — Подсудимый Климин заявил, что ему была прочитана «программа Международного товарищества с припиской Бакунина, программа, насколько помню, составленная в очень общих выражениях, так что о средствах к достижению цели не говорилось, говорилось о всеобщем равенстве» (№ 199). Подсудимый Гавришев объяснил, что «французская прокламация заключала в себе, насколько можно было понять, изложение мнений представителей социализма, имевших конгресс в Женеве». Наконец, показания подсудимого Святского окончательно разъясняют нам, что представлял собой этот таинственный французский листок: во время обыска у него нашли написанную по-французски листовку под заглавием: «Программа Международного альянса социалистической демократии». «В газетах говорилось о Международном обществе», — заявил Святский, — «и я интересовался знать его программу, исключительно с теоретической целью» («С.-Петербургские ведомости» № 230). Эти показания доказывают, что тайная программа Альянса раздавалась в рукописи в качестве программы Интернационала. Показания главного обвиняемого Успенского доказывают, что Всемирный революционный комитет, эмиссаром которого называл себя Нечаев, и центральное бюро Альянса (гражданин Б.) — одно и то же. Успенский заявил, что он собирал все протоколы заседаний кружка, «чтобы послать отчет о них Бакунину в Женеву». Прыжов, один из главных обвиняемых, заявил, что Нечаев велел ему съездить в Женеву и свезти Бакунину отчетный доклад.

За недостатком места мы не упоминаем здесь о всех обманах, глупостях, мошенничествах и насилиях бакунинского агента, разоблаченных во время процесса. Отмечаем только наиболее характерные факты,

Все было тайной в этой организации. Долгов рассказывает, «что прежде чем поступить в общество, он желал знать устройство и средства этого общества; Нечаев сказал, что это тайна, но что впоследствии она ему откроется» («С.-Петербургские ведомости» № 198). — Когда члены общества позволяли себе задавать вопросы, Нечаев зажимал им рот, заявляя, что, согласно уставу, никто не вправе ничего знать, пока он не отличится на каком-нибудь деле (№ 199). — «Вскоре после того, как мы дали согласие вступить в члены общества», — говорит один из подсудимых, — «Нечаев начал запугивать нас властью и силой комитета, который, по его словам, существует и руководит нами; он говорил, что у комитета есть своя полиция. что если кто-нибудь изменит своему слову и будет поступать вопреки распоряжениям тех, кто стоит выше нашего кружка, то комитет будет мстить за это». Обвиняемый признался, «что, заметив плутни Нечаева, он сообщил ему о своем намерении совершенно отстраниться от этого дела и поехать на Кавказ для поправления своего здоровья. Нечаев заявил ему, что этого быть не может и что комитет может наказать его смертью, если он посмеет оставить общество; вместе с тем он приказал ему отправиться на собрание, говорить там о тайном обществе, чтобы завербовать новых приверженцев, и прочесть стихи на смерть Нечаева. Когда подсудимый отказался подчиниться, Нечаев стал угрожать ему, говоря: рассуждать не ваше дело — вы должны беспрекословно исполнять приказания комитета» (№ 198). — Если бы это был только отдельный случай, то в нем можно было бы усомниться, но ряд подсудимых, которые никак не могли сговориться между собой, показывает совершенно то же самое. — Другой обвиняемый заявил, что члены кружка, заметив, что их обманывают, хотели выйти из общества, но не решались этого сделать, опасаясь мести комитета (№ 198).

Один свидетель, говоря об одном из подсудимых, своем друге, сказал: подсудимый Фло-ринский уже не знал, как ему избавиться от Нечаева, который не давал работать; свидетель посоветовал ему покинуть Москву и уехать в Петербург, но Флоринский ответил, что Нечаев разыщет его в Петербурге так же, как разыскал в Москве; Нечаев насиловал убеждения многих молодых людей, запугивая их, и Флоринский, по-видимому, боялся доноса со стороны Нечаева. «Говорили, я это сам слышал», — показывает Лихутин, — «что Нечаев присылает из-за границы своим знакомым разные письма резкого содержания, желая тем скомпрометировать этих лиц, чтобы они были арестованы. Это составляло одну из черт его характера» (.№ 186). Енишерлов заявил даже, что он начал смотреть на Нечаева, как на правительственного агента.

На заседании небольшого кружка один из его членов, Климин, отвечая неизвестному, который присутствовал тут же в качестве эмиссара комитета и выразил недовольство действиями кружка, сказал, «что они тоже недовольны; вначале завербованным в общество говорили, что каждая секция может действовать более или менее самостоятельно, без того, чтобы от ее членов требовали пассивного подчинения; но затем стали держать себя совершенно иначе, и комитет свел их на положение рабов» (199). — Нечаев отдавал свои распоряжения на бумажках с печатью: «Русское отделение Всемирного революционного альянса. Бланка для публики», и формулировал их следующим образом: «Комитет приказывает вам сделать…», выполнить то-то, отправиться туда-то и т. д.

Разочаровавшись, один молодой офицер решил выйти из общества. Нечаев как будто соглашается на это, но требует выкупа. Необходимо раздобыть для него вексель на 6000 рублей (около 20 тысяч франков) за подписью Колачевского. Колачевский в 1866 г. после покушения Каракозова отбыл вместе с двумя своими сестрами длительное тюремное заключение. В тот момент, к которому относится наш рассказ, одна из сестер вторично сидела в тюрьме по политическому делу. Вся семья находилась под строжайшим надзором полиции, и Кола-чевский во всякую минуту мог ждать ареста. Этим-то и воспользовался Нечаев; по его приказанию вышеупомянутый молодой офицер пригласил Колачевского под вымышленным предлогом к себе, завязал с ним беседу и передал ему прокламации, которые тот взял из любопытства. Не успел Колачевский выйти на улицу, как к нему подходит какой-то офицер и приказывает следовать за ним, говоря, что он чиновник III отделения (тайная полиция) и что ему известно, что Колачевский имеет при себе крамольные прокламации. Надо заметить, что одного хранения этих прокламаций более чем достаточно для того, чтобы человек подвергся многолетнему предварительному заключению и был сослан на каторжные работы, если он уже имел несчастье быть замешанным в каком-нибудь политическом деле. Мнимый агент III отделения сажает Колачевского на извозчика и тут же предлагает ему откупиться, подписав немедленно вексель на 6000 рублей. Поставленный перед выбором принять это предложение или отправиться в Сибирь, Колачевский подписал вексель. На следующий день другой молодой человек, Негрескул, узнав об этой истории, заподозрил, что к ней причастен Нечаев, немедленно отправился к мнимому агенту III отделения и потребовал у него объяснений по поводу этого мошенничества. Последний отрицал все; вексель был спрятан и обнаружился только впоследствии во время обысков. Раскрытие заговора и бегство Нечаева помешали ему получить деньги. Негрескул давно уже знал Нечаева. В Женеве он стал жертвой одной из его мошеннических проделок; потом Бакунин пытался завербовать его. Позже у него выманили 100 рублей (№ 230). В конце концов, он все же был скомпрометирован Нечаевым, хотя терпеть его не мог и считал способным на всякую подлость. Он был арестован и умер в тюрьме.

Мы видели, что Иванов был завербован Нечаевым одним из первых. Это был один из самых любимых и самых влиятельных студентов Московской сельскохозяйственной академии. Он посвятил себя заботам об улучшении положения своих товарищей и занимался устройством касс взаимопомощи и столовых, в которых нуждающимся студентам выдавались бесплатно обеды и которые служили удобным местом для собраний, где обсуждались социальные вопросы. Весь свой досуг он посвящал обучению крестьянских детей, живших в окрестностях Академии. Его товарищи подтверждают, что он был страстно предан своему делу, отдавал свои последние гроши и часто оставался без горячей пищи.

Иванов был поражен нелепостью террористических прокламаций Нечаева и Бакунина. Он не мог понять, почему комитет приказывает ему распространять «Слова», «Песнь о смерти» Огарева, «Народную расправу» и, наконец, чисто аристократическую прокламацию Бакунина: «Воззвание к российскому дворянству»(*). Он начинал терять терпение и стал допытываться, где находится комитет, что он делает, что это за комитет, который во всем соглашается с Нечаевым и осуждает других членов. Он выразил желание повидать кого-нибудь из членов комитета; он имел на то право, так как сам Нечаев возвел его в степень, соответствующую степени члена национального комитета тайного Альянса. Тогда-то Нечаев и выпутался из затруднения, разыграв описанную выше комедию с эмиссаром Интернационала из Женевы.

(*)[Вот выдержки из печатной прокламации Бакунина «Воззвание к российскому дворянству»: «Какие привилегии мы получили за то, что в продолжение половины XIX столетия мы были опорою столько раз шатавшегося в самом основании престола; за то, что в 1848 г., во время бурных ураганов народного безумства в Европе, мы своими доблестными подвигами спасли Российское государство от наплыва социальных утопий?… Чем пожалованы мы за то, что спасли государство от раздробления и потушили в Польше пламя пожара, которое грозило охватить и всю Россию; за то, что, не щадя ваших сил, с неподражаемой неустрашимостью еще до сей поры работаем над искоренением в России революционных элементов? — Разве не из нашей среды вышел сиявший доблестями Михаил Муравьев, которого даже сам Александр II, несмотря на свое слабоумие, называл спасителем отечества? — Что же получили мы за все это? За все эти неоценимые заслуги мы лишены всего, что у нас было… Наш открытый теперешний зов есть заявление от огромного большинства настоящего российского дворянства, уже давно готового и организовавшегося… Мы чувствуем силу в нашем праве и смело бросаем нашу перчатку в лицо деспота, немецкого князька Александра II Салтыкова-Романова и вызываем его на благородный рыцарский бой, который завяжется в 1870 г. между потомками Рюрика и партией Российского независимого дворянства».

«Сиявший доблестями Муравьев» — не кто иной, как палач Польши.]

Однажды Нечаев приказал передать комитету деньги, предназначенные для студенческой кассы взаимопомощи. Иванов запротестовал, и между ними произошла ссора. Другие товарищи уговаривали Иванова подчиниться решению комитета, раз уж они признали устав, обязывавший их повиноваться. Иванов уступил их настояниям и нехотя подчинился. С этого момента Нечаев начал обдумывать план, как отделаться от этого человека, которого он, по-видимому, считал революционером-доктринером, заслуживающим смерти. Он стал вести с Успенским теоретические разговоры на тему о наказании и об истреблении неверных членов, которые своим неподчинением могут скомпрометировать и погубить всю огромную тайную организацию.

Нечаев так вел дела своего тайного общества, что естественно возникало сомнение в серьезности всей организации. Секции обязаны были регулярно собираться, чтобы рассматривать академические списки всех студентов и отмечать тех из них, которых следовало привлечь, а также для того, чтобы изыскать способы, как раздобыть денег. Одним из таких способов были подписные листы в пользу «пострадавших студентов», то есть административно высланных; собранные таким образом деньги шли прямо в карман комитета — Нечаева. От секций потребовали, чтобы они доставили различного рода одежду, которая хранилась в надежном месте и послужила для переодевания Нечаева во время его побега. Но главное занятие состояло в переписывании «Песни о смерти» и цитированных выше прокламаций. Участники заговора должны были как можно точнее записывать все, что говорилось на их собраниях, и Нечаев угрожал им комитетом, повсюду имевшим своих шпионов, чтобы они не смели что-нибудь скрыть. Каждый должен был приносить в кружок письменные отчеты обо всем, что он делал в промежутке между собраниями. Из этих отчетов должен был составляться отчетный доклад, предназначенный для посылки Бакунину.

Все эти ребяческие и инквизиторские приемы возбудили у Иванова сомнение в самом существовании комитета и в столь прославленном могуществе этой организации. Он начал догадываться, что все сводится к нелепой эксплуатации людей и является грандиозным обманом; он признавался своим близким друзьям, что если дело не сдвинется и все ограничится этими нелепостями, то он порвет с Нечаевым и сам создаст серьезную организацию.

Тогда-то Нечаев и прибегнул к решительной мере. Он велел расклеить свои прокламации в студенческих столовых. Иванов понимал, что расклеивание прокламаций приведет к закрытию столовых, к запрещению собраний и к разгону лучших студентов. Поэтому он воспротивился этому (на деле так и случилось: студенческая столовая была закрыта, а все уполномоченные, ведавшие ею, были высланы). По этому поводу завязался спор, причем Нечаев повторял свою стереотипную фразу: «таков приказ комитета!».

Иванов был в полном отчаянии. 20 ноября 1869 г. он является к одному из членов секции, Прыжову, и заявляет ему, что выходит из общества. Прыжов передает об этом Успенскому, а тот, в свою очередь, спешит сообщить об этом Нечаеву, и через несколько часов все трое собираются у Кузнецова, где жил также и Николаев. Там Нечаев заявляет, что следует наказать Иванова, восстающего против распоряжений комитета, и что нужно избавиться от него, чтобы лишить его возможности дальше вредить. Так как Кузнецов, близкий друг Иванова, по-видимому, не понял, к чему клонит Нечаев, то последний заявил, что Иванова необходимо убить. Прыжов, обращаясь к Кузнецову, воскликнул: Нечаев с ума сошел, он хочет убить Иванова, нужно помешать этому. Нечаев положил конец их колебаниям своей обычной фразой: «Вы тоже хотите восстать против приказов комитета? Если его нельзя убить иначе, то мы с Николаевым пойдем сегодня ночью к нему в комнату и там его задушим». Затем он предложил заманить Иванова ночью в грот, находящийся в парке Академии, якобы для того, чтобы отрыть давно спрятанную там типографию, и умертвить его.

Таким образом, даже в этот решительный момент Нечаев сам отдавал должное преданности Иванова. Он был уверен. что, несмотря на свой выход из общества, Иванов придет помочь вырыть типографию и что он не способен его выдать, ибо если бы он хотел это сделать, то сделал бы до выхода из общества или сразу после этого. Если Иванов хотел выдать Нечаева полиции, то ему представлялся теперь случай захватить его на месте преступления. Но как раз наоборот: Иванов был счастлив получить, наконец, положительное доказательство существования этой организации, ощутимый признак того, что она располагает какими-то реальными средствами, будь то хотя бы типографский шрифт. Позабыв обо всех угрозах Нечаева по адресу отступников, он поспешил оставить друга, с которым пил чай и к которому Николаев пришел за ним по приказу Нечаева, и отправился на его зов.

В ночной темноте Иванов, ничего не подозревая, приближается к гроту. Вдруг раздается крик; кто-то набрасывается на него сзади. Завязывается страшная борьба; слышны только рычание Нечаева и стоны его жертвы, которую он душит своими руками; затем раздается выстрел, и Иванов падает мертвым. Пуля из револьвера Нечаева пробила ему голову. «Скорей веревок, камней», — кричит Нечаев, обыскивая карманы трупа, чтобы забрать его бумаги и деньги. Затем его бросают в пруд.

Вернувшись к Кузнецову, убийцы приняли меры, чтобы скрыть следы своего преступления. Они сожгли окровавленную рубашку Нечаева. Соучастники преступления были мрачны и подавлены. Вдруг раздается второй выстрел, и пуля пролетает около самого уха Прыжова. Нечаев извинился, говоря, что «он хотел объяснить Николаеву устройство револьвера». Свидетели единогласно заявляют, что это было новое покушение. Нечаев хотел убить Прыжова за то, что тот утром посмел возражать против убийства Иванова.

Немедленно вслед за этим Нечаев спешит покинуть Москву и выезжает вместе с Кузнецовым в Петербург, предоставив Успенскому действовать в Москве. В Петербурге он делает вид, что продолжает заниматься своей организацией, но Кузнецов, к своему величайшему изумлению, замечает, что о существовании организации здесь может идти речь еще меньше, чем в Москве. Тогда он осмеливается задать Нечаеву вопрос: «Где же комитет? Ты, что ли, комитет?» — Нечаев все еще отрицает это и уверяет Кузнецова, что комитет существует. Он возвращается в Москву и признается Николаеву, что поскольку арестован Успенский, то все остальные будут также арестованы и потому он «не знает, что ему делать». Тогда Николаев, самый преданный его сторонник, решается спросить его, действительно ли существует пресловутый комитет или он состоит из одного Нечаева. — «Не отвечая утвердительно на мой вопрос, он сказал мне, что все средства позволительны для того, чтобы завлечь людей в такое дело, что правило это существует и за границей, что следует ему Бакунин, а равно и другие, и что если такие люди подчиняются этому правилу, то понятно, что и он, Нечаев, может поступать таким образом» (№ 181). Затем он приказывает Николаеву ехать с Прыжовым в Тулу, чтобы раздобыть обманным путем паспорт у одного рабочего, старого приятеля Николаева. Позже он сам отправляется в Тулу и просит там г-жу Александровскую сопровождать его в Женеву; это ему абсолютно необходимо.

Г-жа Александровская была сильно скомпрометирована во время волнений 1861—1862 годов; она даже сидела в тюрьме, где ее поведение оставляло желать многого. В припадке откровенности она написала исповедь своим судьям, и эта исповедь скомпрометировала многих людей. После всех этих дел она была водворена на жительство в один из провинциальных городов, где и жила под надзором полиции. Так как она опасалась, что ей не выдадут паспорта, то Нечаев каким-то путем раздобыл его для нее. Спрашивается, зачем Нечаеву понадобилась спутница, одного присутствия которой было достаточно, чтобы вызвать его арест на границе? Тем не менее, Нечаев в сопровождении г-жи Александровской благополучно прибыл в Женеву, и, в то время как несчастные, одураченные им люди были брошены в тюрьму, он вместе с Бакуниным принялся за изготовление № 2 «Народной расправы». Бакунин, невероятно гордившийся тем, что «Journal de Geneve» [363] пишет о нечаевском заговоре и приписывает ему руководящую роль в нем. забыл, что его «Народная расправа» печатается якобы в Москве, и вставил в нее целую страницу из статьи в «Journal de Geneve», написанную по-французски. Как только журнал был готов, г-же Александровской было поручено отвезти его вместе с другими прокламациями в Россию. На границе поджидавший г-жу Александровскую агент III отделения отобрал у нее пакет. После своего ареста она передала агенту список имен, которые могли быть известны одному Бакунину. Один из подсудимых по делу Нечаева и один из самых близких к нему людей признался на суде, что «он считал раньше Бакунина честным человеком и не понимает, как мог он вместе с остальными так подло подвергнуть эту женщину опасности ареста».

Если Бакунин и избавлял себя от обязанности ехать в Россию, чтобы лично руководить великой революцией, неминуемый взрыв которой он предсказывал, то в Европе он орудовал так, будто бы в нем «сидел черт». Локльский «Progres», швейцарский орган Альянса, помещал длинные выдержки из «Народной расправы». Гильом восхвалял в нем изумительные успехи великих русских социалистов и заявлял, что его абстенционистская программа тождественна с их программой [В 1868 г., меньше чем за два года до съезда в Шо-де-Фоне, где альянсисты добились признания их доктрины о воздержании от политики, Бакунин, оплакивая в органе Шассена «Democratie»[364] воздержание от политики французских рабочих, писал: «Воздержание от политики — это глупость, придуманная мошенниками, чтобы одурачивать идиотов».].

На съезде в Шо-де-фоне Утин пытался было разоблачить подлые проделки Нечаева, но Гильом прервал его, заявив, что говорить об этих людях — значит заниматься шпионством. Что касается Бакунина, то в «Marseillaise» он изображал дело так, будто только что вернулся «из длительной поездки в отдаленные страны, куда не доходит свободная пресса»[365]; он хотел этим создать впечатление, будто дела в России принимают такой революционный оборот, что он счел свое присутствие там необходимым.

Теперь мы подходим к развязке трагикомедии русского Альянса. В 1859 г. Герцен получил по завещанию от одного молодого русского 25000 франков на революционную пропаганду в России[366]. Герцен, постоянно отказывавшийся отдать кому бы то ни было эти деньги, однако дал себя обмануть Бакунину,

который сумел получить их от него, уверив его, что Нечаев является представителем обширной и сильной тайной организации. Нечаев поэтому счел себя вправе потребовать свою долю. И эти два интернациональных брата, которых не могло разъединить убийство Иванова, затеяли ссору из-за денег. Бакунин отказался их отдать. Нечаев покинул Женеву и весной 1870 г. выпустил в Лондоне русскую газету «Commune» («Obchtchina»)[367], в которой открыто потребовал, чтобы Бакунин отдал ему остаток капитала, полученного от покойного Герцена. Вот подтверждение того, что интернациональные братья «никогда не нападают друг на друга и не сводят своих счетов публично».

Передовая статья № 2 «Народной расправы» содержит еще одну написанную поэтической прозой похоронную песнь о вечно мертвом и вечно живом герое — Нечаеве. На сей раз герой был задушен жандармами, которые везли его в Сибирь. Переодетый рабочим, он был арестован в Тамбове, в кабаке. Этот арест вызвал необычайное волнение в правительственных сферах. Только и слышались слова: «Нечаев, переодетый… доносы… тайные общества… бакунисты… революция». По случаю смерти Нечаева пермский губернатор послал в Петербург телеграмму; эта телеграмма приводится целиком. Другая телеграмма, которая также целиком приводится, была послана в III отделение, и «Народная расправа» знает, что, «получив таковую телеграмму, шеф жандармов привскочил со стула и целый вечер как-то скверно улыбался». Так Нечаев умер вторично.

В статье признается убийство Иванова. Оно характеризуется как

«месть общества своему сочлену за какое-либо отступление от обязанностей. Суровая логика истинных работников дела не должна останавливаться ни перед каким фактом, ведущим к успеху дела, а тем более перед фактами, могущими спасти дело и устранить его гибель».

Арест восьмидесяти юношей означает для Бакунина «успех дела».

Вторая статья озаглавлена «Кто не за нас, тот против нас» и представляет собой апологию политического убийства. Всем революционерам, не примыкающим к Альянсу, сулят участь Иванова, прямо не называя его:

«Горячее время настало… два враждебных лагеря уже начали военные действия… нельзя дольше оставаться нейтральным: в золотой середине оставаться теперь невозможно; это значит: во время перестрелки стоять среди двух враждебных сил, стреляющих друг в друга; это значит: гибнуть даром, падать от картечи и тех и других, не имея возможности чем-либо противодействовать; это значит: выносить на своей шкуре и розги и пытки III отделения или пасть от пули наших револьверов».

Далее следует выражение благодарности, по-видимому, ироническое, русскому правительству за «его содействие в развитии и быстром ходе нашего дела, которое стремительно приближается к желанному концу». В тот час, когда оба героя благодарили правительство за ускорение «желанного конца», все члены этой так называемой тайной организации уже были арестованы. — Затем статья обращается с новым призывом. Они принимают в свои «отверстые объятия все честные, свежие силы», предупреждая их, что, раз попав в эти объятия, они должны подчиняться всем требованиям общества. «Всякое отречение от общества, всякое отступление, совершенное сознательно, вследствие неверия в истинность и справедливость известных начал, ведет к исключению из списка живых». А затем оба наши героя издеваются над арестованными: это, мол, только благодушные либералы, действительных членов организации охраняет тайное общество, которое не позволит их захватить.

Третья статья названа «Главные основы будущего общественного строя». Эта статья показывает, что если простых смертных карают, как за преступление, за одну мысль о будущей организации общества, так это потому, что главари все уже устроили заранее.

«Выход из существующего общественного порядка и обновление жизни новыми началами может совершиться только путем сосредоточения всех средств для существования общественного в руках нашего комитета и объявлением обязательной для всех физической работы.

Комитет тотчас по низвержении существующих основ объявляет все общественным достоянием и предлагает создавать рабочие общества» (artels) «и в то же время издает статистические сводки, составленные знающими людьми и указывающие, какие отрасли труда наиболее необходимы в данной местности и какие обстоятельства могут мешать тому или другому разряду занятий.

В течение известного числа дней, назначенных для переворота, и неизбежно последующей за ним сумятицы, каждый индивидуум должен примкнуть к той или иной рабочей артели по собственному выбору… Все оставшиеся отдельно и не примкнувшие к рабочим группам без уважительных причин не имеют права доступа ни в общественные столовые, ни в общественные спальни, ни в какие-либо другие здания, предназначенные для удовлетворения разных потребностей работников-братьев или содержащие готовую продукцию и материалы, продовольствие и орудия, предназначаемые для всех членов установившегося рабочего общества; одним словом, тот, кто не примкнул без уважительных причин к артели, остается без средств к существованию. Для него закрыты будут все дороги, все средства сообщения, останется только один выход: или к труду, или к смерти».

Каждая артель выбирает из своей среды оценщика («otzienchtchik»), который регулирует ход работы, ведет книги для записи производства и потребления, а также производительности каждого рабочего, и служит посредником с общей конторой данной местности. Контора, состоящая из избранных членов всех артелей данной местности, производит обмен между этими артелями, заведует всеми общественными учреждениями (спальнями, столовыми, школами, больницами) и руководит всеми общественными работами: «все общие работы находятся в ведении конторы, тогда как все индивидуальные, где необходимы особое искусство и навык, выполняются отдельно артелями». Дальше идет подробная регламентация воспитания, рабочего времени, кормления детей, освобождения от работы изобретателей и т. д.

«При полнейшей публичности, гласности и деятельности каждого пропадет бесследно, исчезнет всякое честолюбие, как его теперь понимают, и всякая ложь… тогда стремлением каждого будет производить для общества как можно более и потреблять как можно меньше; в этом сознании своей пользы для общества будет заключаться вся гордость, все честолюбие тогдашних деятелей».

Какой прекрасный образчик казарменного коммунизма! Все тут есть: общие столовые и общие спальни, оценщики и конторы, регламентирующие воспитание, производство, потребление, словом, всю общественную деятельность, и во главе всего, в качестве высшего руководителя, безыменный и никому неизвестный «наш комитет». Несомненно, это чистейший антиавторитаризм.

Чтобы придать этому абсурдному плану практической организации видимость теоретической основы к самому заглавию этой статьи привязано маленькое примечание:

«Подробное теоретическое развитие основных наших положений желающие найдут в опубликованном нами произведении «Манифест Коммунистической партии»».

И действительно, в каждом номере «Колокола» за 1870 г.[368] рядом с объявлением о воззвании Бакунина «К офицерам русской армии» и о двух номерах «Народной расправы» можно встретить объявление о русском переводе Манифеста (немецкого) Коммунистической партии 1847 г., ценой в 1 франк. Используя этот Манифест для того, чтобы внушить доверие к своим татарским фантазиям в России, Бакунин в то же время устами Альянса стран Запада провозгласил этот Манифест архиеретическим произведением, проповедующим пагубное учение немецкого авторитарного коммунизма (см. резолюцию конференции в Римини, речь Гильома в Гааге, «Bulletin jurassien» «№ 10—11, барселонскую «Federacion» и т. д.).

Теперь, когда черни известно, к какой роли предназначен «наш комитет», легко понять эту ненависть конкурента к государству и ко всякой централизации сил рабочих. В самом деле, до тех пор, пока рабочий класс будет иметь свои представительные органы, гг. Бакунин и Нечаев, орудующие под маской «нашего комитета», не смогут стать владельцами общественного богатства и не смогут пожинать плоды того возвышенного честолюбивого стремления, которое они так жаждут внушить другим: много работать, с тем чтобы мало потреблять!

Нечаев тщательно хранил маленькую зашифрованную книжечку под названием «Революционный катехизис»[369]; он утверждал, что обладание этой книжечкой составляет особую привилегию всякого эмиссара или агента Международного товарищества. Все показания на суде и неоспоримые доказательства, представленные адвокатами, говорят о том, что этот катехизис был написан Бакуниным, который никогда и не осмеливался отрицать свое авторство. К тому же форма и содержание этого произведения ясно показывают, что оно происходит из того же источника, что и тайные статуты, «Слова», прокламации и «Народная расправа», о которых мы уже говорили. Оно лишь является их дополнением. Эти всеразрушительные анархисты, которые хотят все привести в состояние аморфности, чтобы установить анархию в области нравственности, доводят до крайности буржуазную безнравственность. Читатели уже могли по нескольким образчикам судить об альянсистской морали, догматы которой, чисто христианского происхождения, были со всей тщательностью разработаны первоначально эскобарами XVII века[370]. Альянс только до нелепости утрирует ее характер и на место святой католической, апостольской, римской церкви иезуитов ставит свое архианархическое и всеразрушительное «святое революционное дело». Революционный катехизис является официальным кодексом этой морали, изложенной на сей раз систематически и вполне откровенно. Мы приводим его in extenso [полностью. Ред.] в том виде, как он был оглашен на заседании суда 8 июля 1871 года.

«Отношение революционера к самому себе

§ 1. Революционер — человек обреченный. У него нет ни своих интересов, ни дел, ни чувств, ни привязанностей, ни собственности, ни даже имени. Все в нем поглощено единым исключительным интересом, единою мыслью, единою страстью — революцией.

§ 2. Он в глубине своего существа, не на словах только, а на деле, разорвал всякую связь с гражданским порядком и со всем образованным миром, со всеми законами, приличиями, общепринятыми условиями и нравственностью этого мира. Он для него враг беспощадный, и если бы он продолжал жить в нем, то для того только, чтобы его вернее разрушить.

§ 3. Революционер презирает всякое доктринерство и отказывается от мирской науки, предоставляя ее будущим поколениям. Он знает только одну науку — науку разрушения. Для этого и только для этого он изучает механику, физику, химию, пожалуй, медицину. Для этого изучает денно и нощно живую науку — людей, характер, положения и все условия настоящего общественного строя во всех возможных слоях. Цель же одна — наискорейшее и наивернейшее разрушение этого поганого («poganyi») строя,

§ 4. Он презирает общественное мнение. Он презирает и ненавидит во всех побуждениях и проявлениях нынешнюю общественную нравственность. Нравственно для него все, что способствует торжеству революции. Безнравственно и преступно все, что помешает ему.

§ 5. Революционер — человек обреченный, беспощаден для Государства и вообще для всего сословно-образованного общества; он не должен ждать для себя никакой пощады. Между ним и обществом существует тайная или явная, но непрерывная и непримиримая война на жизнь и на смерть. Он должен приучить себя выдерживать пытки.

§ 6. Суровый для себя, он должен быть суровым и для других. Все нежные, изнеживающие чувства родства, дружбы, любви, благодарности должны быть задавлены в нем единою холодной страстью революционного дела. Для него существует только одна нега, одно утешение, вознаграждение и удовлетворение — успех революции. Денно и нощно должна быть у него одна мысль, одна цель — беспощадное разрушение. Стремясь хладнокровно и неутомимо к этой цели, он должен быть готов и сам погибнуть и погубить своими руками все, что мешает ее достижению.

§ 7. Природа настоящего революционера исключает всякий романтизм, всякую чувствительность, восторженность и увлечение; она исключает даже личную ненависть и мщение. Революционерная страсть, став и нем обыденностью, ежеминутностью, должна соединяться с холодным расчетом. Всегда и везде он должен быть не то, к чему его побуждают влечения личные, а то, что предписывает ему общий интерес революции.

Отношения революционера к товарищам по революции

§ 8. Другом и милым человеком для революционера может быть только человек, заявивший себя на деле таким же революционным делом, как и он сам. Мера дружбы, преданности и прочих обязанностей в отношения к такому товарищу определяется единственно степенью его полезности и деле всеразрушительной («vseras-rouchitelnoi») практической революции.

§ 9. О солидарности революционеров и говорить нечего: в ней вся сила революционного дела. Товарищи-революционеры, стоящие на одинаковой степени революционного понимания и страсти, должны, по возможности, обсуждать все крупные дела вместе и решать их единодушно. В исполнении, таким образом, решенного плана, каждый должен рассчитывать, по возможности, на себя. В выполнении ряда разрушительных действий каждый должен делать сам и прибегать к совету и помощи товарищей только тогда, когда это для успеха необходимо.

§ 10. У каждого товарища должно быть под рукою несколько революционеров второго и третьего разрядов, то есть не совсем посвященных. На них он должен смотреть, как на часть общего революционного капитала, отданного в его распоряжение. Он должен экономически тратить свою часть капитала, стараясь всегда извлечь из него наибольшую пользу. На себя он смотрит, как на капитал, обреченный на трату для торжества революционного дела, только как на такой капитал, которым он сам и один без согласия всего товарищества вполне посвященных распоряжаться не может.

§ 11. Когда товарищ попадает в беду, решая вопрос, спасать его или нет, революционер должен соображаться не с какими-нибудь личными чувствами, но только с пользою революционного дела. Поэтому он должен взвесить пользу, приносимую товарищем, с одной стороны, а с другой — трату революционных сил, потребных на избавление, и на которую сторону перетянет, так и должен решить.

Отношения революционера к обществу

§ 12. Принятие нового члена, заявившего себя не на словах, а на деле, в товарищество не может быть решено иначе, как единодушно.

§ 13. Революционер вступает в государственный, сословный, так называемый образованный мир и живет в нем только с верою в его полнейшее скорейшее разрушение. Он не революционер, если ему чего-нибудь жаль в этом мире. Он не должен останавливаться перед истреблением положения, отношения или какого-либо человека, принадлежащего к этому миру. Все и все должны быть ему равно ненавистны. Тем хуже для него, если у него есть в нем родственные, дружеские и любовные отношения; он не революционер, если они могут остановить его руку.

§ 14. С целью беспощадного разрушения революционер может и даже часто должен жить в обществе, притворяясь совсем не тем, что он есть. Революционер должен проникнуть всюду, во все высшие и средние классы, в купеческую лавку, в церковь, в барский дом, в мир бюрократический, военный, в литературу, в III отделение» (тайная полиция) «и даже в императорский дворец.

§ 15. Все это поганое общество должно быть раздроблено на несколько категорий: первая категория неотла-гаемо осужденных на смерть. Да будет составлен товариществом список таких осужденных, по порядку их относительной зловредности для успеха революционного дела, так чтобы предыдущие номера убрались прежде последующих.

§ 16. При составлении таких списков и для установления вышереченного порядка, должно руководствоваться отнюдь не личным злодейством человека, ни даже ненавистью, возбуждаемой им в товариществе или в народе. Это злодейство и эта ненависть могут быть даже отчасти и полезными, способствуя к возбуждению народного бунта. Должно руководствоваться мерой пользы, которая должна произойти от смерти известного человека для революционного дела. Итак, прежде всего должны быть уничтожены люди, особенно вредные для революционной организации, а также внезапная и насильственная смерть которых может навести наибольший страх на правительство и, лишив его умных и энергичных деятелей, потрясти его силу.

§ 17. Вторая категория должна состоять из таких людей, которым даруют только временно» (!) «жизнь для того, чтобы они рядом зверских поступков довели народ до неотвратимого бунта.

§ 18. К третьей категории принадлежит множество высокопоставленных скотов, или личностей, не отличающихся ни особенным умом, ни энергией, но пользующихся по положению богатством, связями, влиянием, силой. Надо их эксплуатировать возможными путями; опутать их, сбить с толку и, по возможности, овладев их грязными тайнами, сделать их своими рабами. Их власть, влияние, связи, богатства и сила сделаются, таким образом, неистощимой сокровищницей и сильной помощью для разных предприятий.

§ 19. Четвертая категория состоит из государственных честолюбцев и либералов с разными оттенками. С ними можно конспирировать по их программам, делая вид, что слепо следуешь за ними, а между тем, прибирать их в руки, овладеть их тайнами, скомпрометировать их донельзя, так чтобы возврат для них был невозможен, и их руками мутить Государство.

§ 20. Пятая категория — доктринеры, конспираторы, революционеры, все праздноглаголющие в кружках и на бумаге. Их надо беспрестанно толкать и тянуть вперед, в практичные, головоломные заявления, результатом которых будет бесследная гибель большинства и настоящая революционная выработка немногих.

§ 21. Шестая и важная категория — женщины, которых должно разделить на три главные разряда: одни— пустые, бессмысленные, бездушные, которыми можно пользоваться, как третьей и четвертой категориями мужчин; другие — горячие, преданные, способные, но не наши, потому что не доработались еще до настоящего бесфразного и фактического революционного понимания. Их должно употреблять, как мужчин пятой категории; наконец, женщины совсем наши, то есть вполне посвященные и принявшие всецело нашу программу. Мы должны смотреть на них, как на драгоценнейшее сокровище наше, без помощи которых нам обойтись невозможно.

Отношения товарищества к народу

§ 22. У товарищества нет другой цели, кроме полнейшего освобождения и счастья народа, то есть чернорабочего люда (tchernorabotchii lioud). Но убежденное в том, что это освобождение и достижение этого счастья возможны только путем всесокрушающей народной революции, товарищество всеми силами и средствами будет способствовать развитию и разобщению тех бед и тех зол, которые должны вывести, наконец, народ из терпения и побудить его к поголовному восстанию.

§ 23. Под революцией народной товарищество разумеет не регламентированное движение по западному классическому образцу — движение, которое всегда, останавливаясь перед собственностью и перед традициями общественных порядков так называемой цивилизации и нравственности, до сих пор ограничивалось везде низвержением одной политической формы для замещения ее другою и стремилось создать так называемое революционное государство. Спасительной для народа может быть только та революция, которая уничтожит в корне всякую государственность и истребит все государственные традиции порядка и классы России.

§ 24. Товарищество поэтому не намерено навязывать народу какую бы то ни было организацию сверху. Будущая организация, без сомнения, выработается из народного движения и жизни. Но это — дело будущих поколений. Наше дело — страшное, полное, повсеместное и беспощадное разрушение.

§ 25. Поэтому, сближаясь с народом, мы прежде всего должны соединиться с теми элементами народной жизни, которые со времени основания Московского государства не переставали протестовать не на словах, а на деле против всего, что прямо или косвенно связано с Государством; против дворянства, против чиновничества, против попов, против торгового [В русском тексте Бакунина: «гильдейского». Ред.] мира и против мелких торговцев, эксплуататоров народа [В русском тексте: «кулака-мироеда». Ред.] . Мы соединимся с лихим разбойничьим миром, этим истинным и единственным революционером в России.

§ 26. Сплотить этот мир в одну непобедимую, всесокрушающую силу — вот вся наша организация, конспирация, задача».

Критиковать такой шедевр значило бы затушевывать его шутовской характер. Это значило бы также принять слишком всерьез этого аморфного всеразрушителя, ухитрившегося сочетать в одном лице Родольфа, Монте-Кристо, Карла Моора и Робера Макера. Мы ограничимся тем, что с помощью нескольких сопоставлений установим тождественность самого духа и даже выражений катехизиса, если не считать тяжеловесных преувеличений, с тайными статутами и остальными русскими произведениями Альянса.

Три степени посвящения тайных статутов Альянса воспроизведены в § 10 катехизиса, где говорится о «революционерах второго и третьего разряда … не совсем посвященных». — Обязанности интернациональных братьев, которые установлены статьей 6 их устава, совпадают с обязанностями, налагаемыми §§ 1 и 13 катехизиса. — Условия, при которых братья могут занимать правительственные должности, указанные в статье 8 устава, «с еще большей полнотой изложены» в § 14 катехизиса, где им дают понять, что они могут поступать в полицию, если на то будет приказ. — Совет, даваемый братьям (устав, статья 9), чтобы они совещались между собой, повторяется в § 9 катехизиса. — В статьях 2, 3, 6 программы интернациональных братьев характер революции изображен совершенно так же, как в §§ 22 и 23 катехизиса. — Якобинцы, о которых говорится в статье 4 программы, превращаются в § 20 катехизиса в разновидность «людей пятой категории», которых оба документа обрекают на смерть. — Мысли, высказанные в статьях 5 и 8 программы о ходе истинно анархической революции, те же, что и в § 24 катехизиса.

Осуждение науки, которое содержится в § 3 катехизиса, повторяется во всех русских документах. Идеализация разбойника как образцового революционера, имеющаяся в «Словах» лишь в зародыше, открыто признается и проповедуется во всех остальных произведениях. «Пятая категория», о которой говорится в § 20 катехизиса, в «Постановке революционного вопроса» называется «кабинетными революционерами — сторонниками государства». Там, так же как и в §§ 25 и 26 катехизиса, утверждается, что первая обязанность революционера — стать разбойником. Только в «Началах революции» и в «Народной расправе» начинается проповедь всеразрушения, к которому обязывают §§ 6, 8 и 26 катехизиса, и проповедь систематических убийств, о которых говорится в §§ 13, 15, 16 и 17.

Бакунин, однако, считал нужным не оставлять никаких сомнений насчет своего соучастия в так называемом заговоре Нечаева. Он выпустил воззвание «К офицерам русской армии», помеченное «Женева, январь 1870» и подписанное «Михаил Бакунин». Об этом воззвании, «ценой в 1 франк», было объявлено как о произведении Бакунина во всех номерах «Колокола» за 1870 год. Приведем из него несколько выдержек.

Оно начинается с заявления, которое делал и Нечаев в России, что

«наступает час последней борьбы между романовско-гольштейнготорпским домом и русским народом, между татарско-немецким игом и широкой славянской волей. Весна у нас на носу, а в ранней весне бой начнется… революционная сила готова, и при существовании глубокого и повсеместного неудовольствия народа, такого, например, какое существует ныне в целой России, победа ее несомненна».

Имеется организация для руководства этой неминуемой революцией, ведь «тайная организация — это как бы штаб революционного войска, а войско — целый народ».

«В воззвании «К молодым братьям в России» я говорил о том, что Стенька Разин, который поведет народные массы в будущем, столь явно приближающемся разгроме Всероссийской империи, будет не богатырь одинокий, а Стенька Разин коллективный. Для всякого недурака должно было быть ясно, что я под этим разумел тайную, уже теперь существующую и действующую организацию, сильную своей дисциплиной, страстной преданностью и самоотвержением своих членов и безусловным подчинением каждого всем приказаниям и распоряжениям единого комитета, всезнающего и никому неизвестного.

Члены этого комитета вполне отреклись от себя; вот что дает им право требовать от всех сочленов организации самоотречения безусловного. Они до такой степени отказались для себя лично от всего, что составляет главный предмет искания всех тщеславно-самолюбивых, честолюбивых и властолюбивых людей, что, отказавшись раз навсегда от личной собственности, от официальной или публичной власти и силы и вообще от всякого значения в обществе, они обрекли себя на вечную неизвестность, предоставляя другим славу, внешний блеск и шум дел и оставляя для себя, опять-таки не лично, а коллективно, только сущность его.

Как иезуиты, только не с целью порабощения, а освобождения народного, каждый из них отказался даже от собственной воли. В комитете, равно как и во всей организации, мыслит, хочет, действует не лицо, а только коллективность. Такое отречение от собственной жизни, от собственной мысли и от собственной воли для многих покажется невозможным и даже возмутительным. Оно действительно трудно, но вместе с тем необходимо. Особенно трудно покажется оно начинающим и только что вступающим в организацию людям, еще не отвыкшим от пустословного, мишурного фанфаронства; людям, играющим в честь, в личное достоинство и право и вообще потешающим себя теми жалкими призраками вообразимой человечности, за которыми в нашем русском обществе проглядывает полнейшее покорение всех и каждого условиям самой гнусной и самой подлой действительности. Оно покажется трудным для тех, кто в деле ищет потехи для своего самолюбия, предлога для фразы, любит в нем отражение своего собственного драматически рисующегося лица, а не самое дело».

«Всякий новый член вступает в нашу организацию свободно, зная, что, вступив в нее раз, он принадлежит уж ей, не себе. Вступление в организацию свободно, но выход из нее невозможен, потому что всякий член выходящий непременно подверг бы опасности самое существование организации, которая не должна зависеть от легкомыслия, капризов или большей или меньшей степени скромности, честности и силы одного или нескольких лиц… И потому, вступая в нее, каждый должен знать, что он отдает себя ей, со всем, что у него есть сил, средств, уменья и жизни, безвозвратно… Это ясно и определенно высказано в обнародованной ею программе, обязательной столько же для членов комитета, сколько и для всех остальных членов ее, находящихся вне комитета… Если эта страсть» (революционная) «в нем действительно существует, то все, что организация от него потребует, будет для него легко. Известно, что для страсти трудности не существует, она не признает невозможного, и чем непреодолимее кажутся препятствия, тем сильнее напрягается воля, умение и сила возбужденного ею человека. В ком эта страсть существует, в том не может быть места для личных страстишек; он даже не жертвует ими, потому что они в нем более не существуют. Серьезный член общества убил в себе самом всякое любопытство и преследует его беспощадно во всех других. Хотя он и сознает себя достойным всякого доверия и именно потому, что он его достоин, то есть потому, что он серьезный человек, он не ищет и не хочет знать ничего, кроме того, что ему необходимо для лучшего исполнения возложенного на него дела. Он говорит о деле только с тем и только то, что ему приказано говорить; и вообще он сообразуется безусловно и строго со всеми приказаниями и инструкциями, полученными им свыше, не спрашивая и не стараясь даже узнать, на какой степени организации он находится сам; желая только, естественным образом, чтоб ему было поручено как можно более дела, но ожидая вместе с тем терпеливо, чтоб оно было возложено на него.

Такая железная и безусловная дисциплина может удивить и даже оскорбить новичка; но она не удивит и не оскорбит, а, напротив, порадует и вместе успокоит всякого серьезного члена, всякого действительно умного и сильного человека, лишь бы только в нем действовала та всепоглощающая страсть народного торжества, о которой я говорил выше. Серьезный член поймет, что именно такая дисциплина есть необходимый залог относительной безличности для каждого члена, условие, sine qua non [необходимое условие. Ред.] общего торжества, и что только она одна может сплотить действительную организацию и создать коллективную революционную силу, которая, опираясь на стихийную мощь народную, будет в состоянии побороть и разрушить громадную силу государственной организации.

Иные спросят: как же нам довериться диктаторскому руководству неизвестного нам комитета? Но комитет вам известен: во-первых, по своей программе, столь определенной и ясной, обнародованной им и объясняемой еще подробнее каждому вновь вступающему в организацию. Он рекомендуется вам, во-вторых, тем безусловным доверием, которое имеют к нему известные вам и уважаемые вами лица, доверие, которое заставляет вас вступить именно в эту, а не в другую организацию. Действительным же членам организации он становится скоро еще более известным своей неутомимой, решительной и всюду проникающей деятельностью, всегда сообразной с программой и с целью организации. И все покоряются его авторитету охотно, убеждаясь все более и более на самой практике, с одной стороны, в его истинно удивительной предусмотрительности, бдительности, разумной энергии и в целесообразности его распоряжений, а с другой стороны — в спасительности и необходимости такой дисциплины.

Меня могут спросить: если личный состав комитета остается для всех тайной непроницаемой, каким же образом могли вы собрать о нем все эти сведения и убедиться в его действительной состоятельности? — Отвечу на этот вопрос откровенно. Мне неизвестен ни один из членов комитета, ни число его членов, ни даже местопребывание) его. Знаю только, что он существует не за границей, а в России, как и быть должно, потому что заграничный революционный комитет для России — такая нелепость, которая может зародиться разве только в голове бестолково-честолюбивых и пустозвонных фразеров эмиграции, скрывающих свое тщеславно-суетливое и злостно интригующее безделье под громким именем «Народного дела» [Читатель припоминает, что так называлась русская газета Интернационала, издававшаяся в Женеве несколькими молодыми русскими, которые отлично знали истинную цену мнимому комитету и бакунинской организации.].

После дворянского заговора декабристов» (1825) «первая попытка серьезной организации была сделана Ишутиным и его товарищами. Настоящая организация есть первая окончательно удавшаяся организация революционных сил в целой России. Она воспользовалась всеми приготовлениями, опытами. Ее никакая реакция не заставит распустить себя, она переживет все правительства. И не перестанет она действовать до тех пор, пока вся программа ее не станет русской обыденной жизнью, не станет жизнью всесветной.

Около года тому назад комитет, найдя полезным известить меня о своем существовании, прислал мне свою программу с изложением общего плана революционного действия в России. Согласный с тем и с другим и убедившись в серьезности дела, равно как и людей, предпринявших его, я сделал то, что, по моему убеждению, должен сделать всякий честный эмигрант за границей: подчинился безусловно власти комитета, как единственного представителя и руководителя революционного дела в России. Обращаясь к вам ныне, я лишь повинуюсь требованию самого комитета. Больше вам сказать ничего не могу. Прибавлю только одно слово о том же предмете. Я достаточно ознакомлен с планом целой организации для того, чтобы быть вполне убежденным, что никакая сила не может теперь разрушить ее. Если бы даже в предстоящей борьбе народная партия потерпела новое поражение, — чего, однако, никто из нас не боится, мы все верим в близкое торжество народного дела, — но если бы даже наши надежды не сбылись, то и тогда бы, посреди самого бедственного разгрома народного восстания и посреди самой дикой реакции, организация останется цела и невредима…

Основание программы самое широкое, самое человеческое: полнейшая свобода и полнейшее равенство всех людей, основанные на общественной собственности и на общем труде, равно для всех обязательном, исключая. разумеется, тех, которые предпочтут голодную смерть, не работая.

Такова ныне программа чернорабочего люда всех стран, и эта программа вполне соответствует вековым требованиям и инстинктам нашего народа… Предлагая эту программу народным низам [В русском тексте воззвания Бакунина: «чернорабочему люду». Ред.], члены нашей организации не могут надивиться, с какой быстротой и как широко они понимают и с какой горячностью принимают ее. Значит программа готова. Она неизменна. Кто за нее, тот пойдет с нами. Кто против нас, тот друг всех супостатов народных, царский жандарм, царский палач — наш враг…

Я вам сказал, что наша организация построена так крепко, а теперь прибавлю еще, она пустила уже такие глубокие корни в самый народ, что потерпи мы даже теперь неудачу, наша реакция не будет в силах разрушить ее…

Лакейские газеты и журналы, повинуясь внушениям III отделения, стараются уверить публику, что правительству удалось захватить заговор в самом корне. Оно ничего не схватило, комитет и организация остались и останутся целы, правительство скоро в том само убедится, потому что народный взрыв близок. Он так близок, что каждый должен решить теперь, хочет ли он быть нашим другом, другом народа, или нашим и народным врагом. Для всех друзей, к какому бы они сословию и положению ни принадлежали, наши ряды открыты. Но как отыскать вас? — спросите вы. Организация, везде окружающая вас и насчитывающая уже много членов между вашими товарищами, сама отыщет того, кто будет искать ее с правдивым желанием и твердой волей служить народному делу. Кто не за нас, тот против нас. Выбирайте».

В этой брошюре, подписанной его именем, Бакунин притворяется, будто не знает местопребывания и состава комитета, от имени которого он говорит и от имени которого Нечаев действовал в России. А между тем, единственный документ, дававший Нечаеву право выступать от имени комитета, был подписан Михаилом Бакуниным, и единственным человеком, получавшим отчеты о работе секций, был опять-таки Михаил Бакунин. Следовательно, когда Михаил Бакунин клянется беспрекословно подчиниться комитету, то он клянется повиноваться самому Михаилу Бакунину.

Мы считаем излишним приводить дальнейшие доказательства полного тождества не только направления, но и выражений этого подписанного Бакуниным произведения с другими рускими документами, появившимися анонимно. Мы хотим только показать, как Бакунин применяет здесь мораль катехизиса. Он начинает с того, что проповедует эту мораль русским офицерам. Он заявляет им, что, выступив в качестве иезуитов революции, он и другие посвященные выполнили свой долг и, вместе с тем, заполнили существовавший пробел; он говорит, что в отношении комитета они отреклись от собственной воли, что у них ее не больше, чем у знаменитого «трупа» общества иезуитов. А чтобы офицеров не отпугнуло убийство Иванова, он пытается убедить их в необходимости убивать всякого, кто пожелал бы выйти из тайного общества. Затем он применяет эту же мораль в отношении своих читателей, обманывая их самым бессовестным образом. Бакунину было известно, что правительство арестовало не только всех посвященных в России, но и в десять раз большее число людей, скомпрометированных Нечаевым, ввиду их принадлежности к пресловутой «пятой категории» катехизиса, что в России уже не осталось и тени организации, что никакого комитета там нет и никогда не было, если не считать Нечаева, находившегося в тот момент вместе с ним в Женеве; кроме того он знал, что эта брошюра не завербует ни одного сторонника в России, что она может только послужить правительству предлогом для новых преследований; и все же он заявляет, что правительство вовсе никого не схватило, что комитет продолжает существовать в России и развивать там неутомимую, решительную, всюду проникающую деятельность, поистине удивительную предусмотрительность, бдительность, разумную энергию и поразительную ловкость (доказательством тому служат показания на процессе), что его тайная организация, единственная серьезная организация, существовавшая в России после 1825 г., невредима, что она пустила корни в народных низах, которые горячо принимают ее программу, что она окружает офицеров, что революция неминуема и что она вспыхнет через несколько месяцев, весной 1870 года. Только для того, чтобы доставить себе удовольствие полюбоваться в зеркале и перед своими интернациональными лжебратьями «своим собственным драматически рисующимся лицом», Михаил Бакунин, заявляющий, что он «отрекся от собственной жизни, от собственной мысли и от собственной воли», что он стоит выше «пустословного, мишурного фанфаронства людей, играющих в честь, в личное достоинство и право», обращается к русским с этими выдумками, выступает с этим фанфаронством.

Тот самый человек, который в 1870 г. проповедует русским слепое, беспрекословное повиновение приказаниям, идущим свыше от анонимного и неведомого комитета, который заявляет, что иезуитская дисциплина есть условие sine qua поп победы, что только одна она может одержать верх над чудовищной централизацией — не русского государства, а государства вообще, который провозглашает более авторитарный коммунизм, чем самый примитивный коммунизм, — этот самый человек в 1871 г. затевает внутри Интернационала раскольническое и дезорганизаторское движение под предлогом борьбы против авторитарности и централизма немецких коммунистов, под предлогом создания автономных секций и свободной федерации автономных групп и превращения Интернационала в то, чем он якобы должен быть: в прообраз будущего общества. Если бы будущее общество было создано по образцу русской секции Альянса, то оно далеко превзошло бы Парагвай преподобных отцов иезуитов [371] столь дорогих сердцу Бакунина.

Предоставляя полную свободу движению и стремлениям рабочего класса в различных странах, Интернационал, вместе с тем, сумел сплотить рабочий класс в единое целое и впервые дать почувствовать правящим классам и их правительствам международную мощь пролетариата. Правящие классы и их правительства признали этот факт, сосредоточив все свои нападки на исполнительном органе всего нашего Товарищества — на Генеральном Совете. Со времени падения Коммуны эти нападки все более и более усиливались. Именно этот момент и выбрали альянсисты для того, чтобы со своей стороны объявить Генеральному Совету открытую войну! Они утверждали, что влияние Совета, это мощное оружие в руках Интернационала, являлось не чем иным, как оружием, направленным против самого Интернационала. Это влияние, мол, было завоевано не в борьбе с врагами пролетариата, а в борьбе с самим Интернационалом. По их словам, властолюбивые стремления Генерального Совета одержали верх над автономией секций и национальных федераций. Чтобы спасти автономию, не оставалось ничего другого, как обезглавить Интернационал.

И действительно, деятели Альянса знали, что если они не используют этот решающий момент, то сотне интернациональных братьев Бакунина придется навсегда распроститься с мечтой о тайном руководстве пролетарским движением. Их грубые нападки нашли одобрительный отклик в полицейской прессе всех стран.

Громкие фразы об автономии и свободной федерации, одним словом, их призыв к войне против Генерального Совета был только маневром, маскирующим их истинную цель: дезорганизовать Интернационал и тем самым подчинить его тайному иерархическому и самодержавному правлению Альянса.

Автономия секций, свободная федерация автономных групп, антиавторитаризм, анархия — вот фразы, которые очень к лицу обществу «деклассированных», «без перспектив на карьеру, не видящих выхода», конспирирующих внутри Интернационала с целью подчинить его тайной диктатуре и навязать ему программу г-на Бакунина!

Лишенная мелодраматических лохмотьев, эта программа сводится к следующему:

1. Все мерзости, которыми неизбежно сопровождается жизнь деклассированных выходцев из верхних общественных слоев, провозглашаются ультрареволюционными добродетелями.

2. Возводится в принцип необходимость развратить незначительное, тщательно подобранное меньшинство рабочих, к которым подыгрываются, отрывая их от масс путем таинственного посвящения, заставляя их участвовать в интригах и мошеннических проделках тайного руководства и внушая им, что дать волю своим «дурным страстям» — это значит потрясти до основания старое общество.

3. Главные способы пропаганды заключаются в том, чтобы привлекать молодежь фантастическими выдумками — измышлениями о размерах и могуществе тайного общества, пророчествами о неизбежности подготовленной им революции и пр. — и компрометировать в глазах правительств наиболее передовых людей из среды обеспеченных классов, чтобы затем эксплуатировать их в денежном отношении.

4. Экономическая и политическая борьба рабочих за свое освобождение заменяется все-разрушительными актами героев уголовного мира — этого последнего воплощения революции. Одним словом, предлагают выпустить босяка, которого сами рабочие устраняли во время «революций по западному классическому образцу», и тем самым предоставить безвозмездно в распоряжение реакционеров хорошо вышколенную банду агентов-провокаторов.

Трудно сказать, что преобладает в теоретической эквилибристике и в практических затеях Альянса — шутовство или подлость. И все же Альянсу удалось вызвать внутри Интернационала глухую борьбу, которая в течение двух лет затрудняла действия нашего Товарищества и завершилась отколом некоторой части секций и федераций. Поэтому решения, принятые Гаагским конгрессом против Альянса, были лишь выполнением его долга. Конгресс не мог допустить, чтобы Интернационал, это великое творение пролетариата, попал в сети, расставленные ему отбросами эксплуататорских классов Что же касается тех, кто хочет лишить Генеральный Совет тех функций, без которых Интернационал превратился бы в бесформенную, рассеянную и, выражаясь языком Альянса, «аморфную» массу, то мы не можем смотреть на них иначе, как на предателей или глупцов.

Лондон, 21 июля 1873 г.

Комиссия: Э. Дюпон, Ф. Энгельс, Лео Франкель, А. Ле Муссю, Карл Маркс, Ог. Серрайе

В 1857 г. Бакунин был отправлен в Сибирь, но не на каторжные работы, как это можно было полагать, судя по его рассказам, а просто в ссылку. Губернатором Сибири был в то время граф Муравьев-Амурский, родственник Муравьева, палача Польши, и родственник Бакунина. Благодаря этому родству и услугам, которые он оказал правительству, Бакунин был там на особом положении и пользовался особыми милостями.

В то время в Сибири находился Петрашевский, глава и организатор заговора 1849 года[372]. Бакунин отнесся к нему явно враждебно и всячески пытался повредить ему; как родственнику генерал-губернатора ему это было нетрудно. Этим преследованием Петрашевского Бакунин приобрел новые основания для расположения начальства. Одно темное дело, наделавшее много шума в Сибири и в России, положило конец этой борьбе между двумя ссыльными. Критика поведения одного из высших чиновников, игравшего в либерализм, вызвала в окружении генерал-губернатора бурю, которая закончилась дуэлью и смертью. Все это дело было настолько связано с личными интригами и мошенническими махинациями, что взволновало все население, обвинившее высших чиновников в заведомом убийстве жертвы дуэли — молодого друга Петрашевского. Возбуждение было настолько велико, что правительство опасалось народного бунта. Бакунин решительно стал на сторону высших чиновников, в том числе и Муравьева. Он использовал свое влияние для того, чтобы добиться высылки Петрашевского в еще более отдаленные места, и выступил в защиту его преследователей в длинном письме, написанном им в качестве очевидца и посланном Герцену. Напечатав его в «Колоколе», Герцен выбросил все содержавшиеся в нем нападки на Петрашевского, но рукописная копия этого письма, сделанная при пересылке его в Санкт-Петербурге, ознакомила тамошнюю публику с первоначальным текстом.

Сибирские купцы, в общем более либеральные, чем их собратья в России, хотели основать в Сибири университет, чтобы освободиться от необходимости посылать своих сыновей в далекие учебные заведения России и создать культурный центр у себя в крае. Для этого требовалось разрешение императора. Муравьев под влиянием и по совету Бакунина высказался против этого проекта. Ненависть Бакунина к науке давнего происхождения. Факт этот широко известен в Сибири. Бакунин, которого русские много раз запрашивали по этому поводу, не мог отрицать этот факт и объяснял свое поведение тем, что, подготовляя свой побег, он стремился заслужить расположение своего родственника — губернатора.

Бакунин не только сам пользовался и злоупотреблял милостями начальства, но за небольшую мзду добивался этих милостей для капиталистов, подрядчиков и откупщиков. Захваченные у жертв Нечаева и опубликованные правительством в 1869—1870 гг. бакунинские прокламации содержали проскрипционные списки; в числе лиц, попавших в эти списки, находился и пресловутый Катков, главный редактор «Московских ведомостей»[373]. В отместку Катков опубликовал в своей газете следующее разоблачение: у него-де есть письма Бакунина, посланные им из Лондона по приезде из Сибири, в которых Бакунин просит Каткова на правах старого друга дать ему взаймы несколько тысяч рублей. Бакунин признается, что во время своего пребывания в Сибири он получал ежегодно известную сумму от одного водочного откупщика, который платил ему, чтобы обеспечить себе при его содействии благоволение губернатора. Этот нечестный заработок (который он перестал получать после побега) тяготит его совесть, и он хотел вернуть откупщику полученные от него деньги; чтобы выполнить это доброе дело, он и просил субсидии у своего друга Каткова. Катков отказал.

Когда Бакунин обратился к своему старому другу Каткову с этой просьбой, последний уже давно заслужил себе шпоры на службе III отделения, посвятив свою газету доносам на русских революционеров, в особенности на Чернышевского, а также на польскую революцию. Таким образом, в 1862 г. Бакунин просил денег у человека, которого он знал как доносчика и литературного бандита, состоящего на содержании у русского правительства. Бакунин ни разу не осмелился опровергнуть это тяжкое обвинение.

Располагая деньгами, полученными вышеуказанным способом, и пользуясь высоким покровительством губернатора, Бакунину было очень легко совершить побег. Он не только получил паспорт на свое имя, чтобы разъезжать по Сибири, но получил также и официальное поручение проинспектировать край до его восточных границ. Прибыв в порт Николаевск, он без затруднений перебрался в Японию, откуда смог спокойно сесть на судно, отправлявшееся в Америку, и прибыть в Лондон в конце 1861 года. Так свершилась чудесная хиджра этого нового Магомета.

3 марта 1861 г. Александр II при громких рукоплесканиях всей либеральной Европы провозгласил отмену крепостного права. Усилия Чернышевского и революционной партии добиться сохранения общинного владения землей хотя и привели к результату, но в такой неудовлетворительной форме, что еще до опубликования манифеста об отмене крепостного права Чернышевский с печалью признавался:

«Если бы я знал», — говорил он, —«что поднятый мной вопрос получит такое разрешение, я предпочел бы потерпеть поражение, чем одержать подобную победу. Я предпочел бы, чтобы они поступили, как намеревались, совершенно не считаясь с нашими требованиями».

И действительно, акт об отмене был не чем иным, как жульнической проделкой. Значительная часть земли была отнята у ее действительных владельцев, и была провозглашена система выкупа земли крестьянами. Этот акт царского вероломства послужил для Чернышевского и его партии новым и неопровержимым аргументом против императорских реформ. Либералы же, став под знамя Герцена, кричали во все горло: «Ты победил, галилеянин!». Слово галилеянин в их устах обозначало Александр II. — С этого момента либеральная партия, главным органом которой был «Колокол» Герцена, не переставала восхвалять царя-освободителя, и, чтобы отвлечь общественное внимание от жалоб и протестов, которые вызывал этот антинародный акт, она призывала царя продолжить свое освободительное дело и начать крестовый поход для освобождения угнетенных славянских народов, для осуществления идей панславизма.

Летом 1861 г. Чернышевский разоблачил в журнале «Современник» («Sovremennik»)[374] происки панславистов и рассказал славянским народам правду об истинном положении вещей в России и о корыстном мракобесии их лживых друзей панславистов. Вот тогда-то Бакунин, возвратившийся из Сибири, нашел, что пришло время выступить. Он написал первую часть длинного манифеста, напечатанного в виде приложения к «Колоколу» от 15 февраля 1862 г. под заглавием «Русским, польским и всем славянским друзьям». Вторая часть его так никогда и не появилась. Манифест начинается следующей декларацией:

«Я сохранил отвагу всепобеждающей мысли и сердцем, волею, страстью остался верен друзьям, великому общему делу, себе… Теперь являюсь к вам, старые испытанные друзья, и вы, друзья молодые, живущие одной мыслью, одной волей с нами, и прошу вас: примите меня снова в вашу среду, и да будет мне позволено между вами и вместе с вами положить всю остальную жизнь мою на борьбу за русскую волю, за польскую волю, за свободу и независимость всех славян».

Если Бакунин обращается с такой смиренной просьбой к своим старым и молодым друзьям, то это потому, что

«плохо быть деятелем на чужой стороне. Я это слишком хорошо испытал в революционных годах: ни во Франции, ни в Германии я не мог пустить корни. Итак, сохраняя всю горячую симпатию прежних лет к прогрессивному движению целого мира, — для того, чтобы не растратить по-пустому остаток моей жизни, я должен ограничить отныне свою прямую деятельность Россией, Польшей, славянами. Эти три отдельные мира в любви и в вере моей нераздельны».

В 1862 г., одиннадцать лет тому назад, в возрасте 51 года, великий анархист Бакунин исповедовал культ государства и панславистский патриотизм.

«Великорусский народ до сих пор жил, можно сказать, только внешней государственной жизнью. Как ни было тяжко его положение внутри, доведенный до крайнего разорения и рабства, он все-таки дорожил единством, силой, величием России и для них был готов на все жертвы. Таким способом образовался в великорусском народе государственный смысл и патриотизм без фраз, а на деле. Таким образом, он один уцелел между славянскими племенами, один удержался в Европе и дал себя почувствовать всем как сила… Не бойтесь, чтоб он потерял свое законное обаяние и ту политическую силу, которая выработалась в нем трехвековым подвигом мученического самоотречения в пользу своей государственной целости… Отошлем же татар своих в Азию, своих немцев в Германию, будем свободным, чисто русским народом…»

Чтобы придать больше веса этой панславистской пропаганде, заканчивающейся требованием крестового похода против татар и немцев, Бакунин отсылает читателя к императору Николаю:

«Говорят даже, что сам император Николай незадолго перед смертью, готовясь объявить войну Австрии, хотел позвать всех австрийских и турецких славян, мадьяр, итальянцев к общему восстанию. Он вызвал сам против себя восточную бурю и, чтобы защититься от нее, из императора-деспота хотел было превратиться в императора-революционера. Говорят, что воззвания к славянам были им уже подписаны, и между ними — воззвание к Польше. Как ни ненавидел он Польшу, он понял, что без нее славянское восстание невозможно… он победил себя до такой степени, что готов был признать независимое существование Польши, но… только по ту сторону Вислы».

Тот самый человек, который с 1868 г. разыгрывает из себя интернационалиста, в 1862 г. проповедовал расовую войну в интересах русского правительства. Панславизм является изобретением санкт-петербургского кабинета и не имеет иной цели, как расширение европейских границ России на запад и на юг. Но так как славянам, живущим в Австрии, Пруссии и Турции, не решаются прямо объявить, что им предстоит раствориться в великой Российской империи, то им изображают Россию как державу, которая освободит их от чужеземного ига и объединит их в великую свободную федерацию. Таким образом панславизм может принимать различные оттенки, от панславизма Николая до панславизма Бакунина; но все они преследуют одну и ту же цель и все по существу прекрасно согласуются между собой, как это показывает только что приведенная нами выдержка. Манифест, к которому мы сейчас перейдем, не оставит ни малейшего сомнения на этот счет.

Мы видели, что в связи с отменой крепостного права разгорелась война между либеральной и революционной партиями в России. Вокруг Чернышевского, главы революционной партии, сплотилась целая фаланга публицистов, многочисленная группа из офицеров и учащейся молодежи. Либеральная партия имела своими представителями Герцена, нескольких панславистов и значительное число мирных реформаторов и почитателей Александра II. Правительство оказало поддержку либеральной партии. В марте 1861 г. русская студенческая молодежь решительно высказалась за освобождение Польши; осенью 1861 г. она пыталась оказать сопротивление «государственному перевороту», в результате которого путем дисциплинарных и фискальных мер неимущие студенты (составлявшие свыше двух третей общего числа) лишались возможности получить высшее образование. Правительство объявило их протесты бунтом; в Петербурге, Москве и Казани сотни юношей были брошены в тюрьмы, изгнаны из университетов или исключены после трехмесячного заключения. Опасаясь, как бы эта молодежь не усилила недовольство крестьян, Государственный совет особым постановлением запретил бывшим студентам занимать какие-либо общественные должности в деревне. Но преследования на этом не кончились. Высылают профессоров, как, например, Павлова; закрывают публичные курсы, организованные исключенными из университета студентами; предпринимают новые преследования под самыми пустыми предлогами; «касса взаимопомощи учащейся молодежи», только что разрешенная, внезапно закрывается; приостановлен выход газет. Все это довело до крайности негодование и возбуждение радикальной партии и заставило ее прибегнуть к подпольной печати. И тогда появился манифест этой партии, озаглавленный «Молодая Россия», с эпиграфом из Роберта Оуэна[375]. Этот манифест содержал ясное и точное описание внутреннего положения страны, состояния различных партий и условий печати и, провозглашая коммунизм, делал вывод о необходимости социальной революции. Он призывал всех серьезных людей сплотиться вокруг радикального знамени.

Едва лишь появился этот подпольно печатавшийся манифест, как по роковому совпадению (если к этому не приложила рук полиция) в Петербурге начались многочисленные пожары. Правительство и реакционная печать с радостью воспользовались этим поводом, чтобы обвинить молодежь и всю радикальную партию в поджогах. Тюрьмы снова переполнились, и на дорогах, ведущих в ссылку, снова появились толпы мучеников. Чернышевский был арестован и брошен в санкт-петербургскую крепость, откуда после двух долгих лет мучений он был отправлен в Сибирь на каторжные работы.

Еще до этой катастрофы Герцен и Громека, который впоследствии содействовал усмирению Польши в качестве губернатора одной из польских губерний, яростно нападали, один в Лондоне, а другой в России, на радикальную партию и клеветали на Чернышевского, говоря, что он, пожалуй, кончит тем, что получит орден. — Чернышевский в очень сдержанной статье призывал Герцена подумать о последствиях той новой роли, которую собирался играть «Колокол», заняв открыто враждебную позицию по отношению к русской революционной партии[376]. Герцен торжественно заявил, что он готов произнести в присутствии тех, кого он называл международной демократией, то есть Мадзини, Виктора Гюго, Ледрю-Роллена, Луи Блана и т. д., пресловутый тост за здравие великого царя-освободителя; и что бы ни говорили, прибавлял он, петербургские революционные Даниилы, я знаю, что, вопреки им и их воплям, этот тост найдет благоприятный отклик в Зимнем дворце (резиденция царя). Революционными Даниилами были Чернышевский и его друзья.

Бакунин превзошел Герцена. Именно в тот момент, когда революционная партия была полностью разгромлена, когда Чернышевский сидел в тюрьме, Бакунин, достигший тогда 51 года, выпустил свою знаменитую брошюру к крестьянскому царю: «Романов, Пугачев или Пестель. Народное дело». Сочинение Михаила Бакунина, 1862.

«Многие еще гадают о том, будет ли в России революция или не будет. Она началась последовательно, она царит везде, во всем, во всех умах. Она действует руками правительства еще успешнее даже, чем усилиями своих приверженцев. Она не успокоится, не остановится до тех пор, пока не переродит русского мира, пока не воздвигнет и не создаст нового славянского мира.

Династия явно губит себя. Она ищет спасения в прекращении, а не в поощрении проснувшейся народной жизни. Эта жизнь, если б была понята, могла бы поднять царский дом на неведомую доселе высоту могущества и славы… А жаль! Редко царскому дому выпадала на долю такая величавая, такая благодатная роль. Александр II мог бы так легко сделаться народным кумиром, первым русским крестьянским царем [Титул крестьянского царя (zemsky tzar), которым наделяется Александр II, является изобретением Бакунина и «Колокола».], могучим не страхом, но любовью, свободой, благоденствием своего народа. Опираясь на этот народ, он мог бы стать спасителем и главою всего славянского мира…

Для этого нужно было только широкое, в благодушии и в правде, крепкое русское сердце. Вся русская, да вся славянская живая деятельность просилась ему в руки, готовая служить пьедесталом для его исторического величия».

Затем Бакунин требует уничтожения государства Петра Великого, немецкого государства, и создания «новой России». Выполнение этого дела возлагается на Александра II.

«Его начало было великолепно; он объявил свободу народу, свободу и новую жизнь после тысячелетнего рабства. Казалось, он хотел создать крестьянскую Россию» («zemskoujou Rossiou»), «потому что в государство петровском свободный народ немыслим. 19 февраля 1861 г., несмотря на все промахи, уродливые противоречия указа об освобождении крестьян, Александр II был самым великим, самым любимым, самым могучим царем, который когда-либо царствовал в России». — Однако «свобода противна всем инстинктам Александра II», потому что он немец, а «немец никогда не поймет и не полюбит крестьянской России… он думал только о том, как бы укрепить здание петровского государства… задумав гибельное, невозможное, он губит себя и свой дом и готов ввергнуть Россию в кровавую революцию».

Все противоречия «указа об освобождении», все расстрелы крестьян, студенческие беспорядки, одним словом, весь террор, по мнению Бакунина,

«объясняются вполне отсутствием русского смысла и народолюбивого сердца в царе, безумным стремлением удержать во что бы то ни стало петровское государство… А он, и только он один, мог совершить в России величайшую и благодетельнейшую революцию, не пролив капли крови. Он может еще и теперь; если мы отчаиваемся в мирном исходе, так это не потому, чтоб было поздно, а потому, что мы отчаялись, наконец, в способности Александра II понять единственный путь, на котором он может спасти себя и Россию. Остановить движение народа, пробудившегося после тысячелетнего сна, невозможно. Но если б царь стал твердо и смело во главе самого движения, тогда бы его могуществу на добро и на славу России не было бы меры».

Для этого ему нужно было бы только дать землю крестьянам, свободу и self-government [самоуправление. Ред.].

«Не бойтесь также, что через областное self-government разорвется связь провинций между собою, разрушится единство русской земли; ведь автономия провинций будет только административная, внутренне-законодательная, юридическая, а не политическая. И ни в одной стране, исключая, может быть, Францию, нет в народе такого смысла единства строя, государственной целости и величия народного, как в России».

В то время в России требовали созыва национального собрания [В русском тексте Бакунин здесь и дальше употребляет термин: «всенародный земским собор». Ред.].

 Одни требовали его для разрешения финансовых затруднений, другие — чтобы покончить с монархией. Бакунин хотел его для демонстрации единства России и для упрочения власти и величия царя.

«Единство России, находившее доселе свое выражение только в лице царя, требует теперь еще другого представительства: национального собрания… Не в том вопрос, будет ли или не будет революция, а в том, будет ли исход ее мирный или кровавый? Он будет мирный и благодатный, если царь, став во главе движения народного, вместе с национальным собранием приступит широко и решительно к преобразованию России в духе свободы. Ну, а если царь задумает идти: вспять или остановится на полумерах, революция будет ужасной. Тогда революция примет характер беспощадной резни вследствие восстания всенародного… Александр II может спасти Россию от конечного разорения, от крови».

Итак, в 1862 г. революция для Бакунина означала конечное разорение России, и он умолял царя предохранить от нее страну. Для многих русских революционеров созыв национального собрания равносилен был низложению царской династии, но Бакунин кладет конец их чаяниям и объявляет им, что

«национальное собрание будет против них и за царя. Ну, а если национальное собрание будет враждебно царю? — Да возможно ли это? Ведь посылать на него своих выборных будет народ, до сих пор еще безгранично в царя верующий, всего от него ожидающий. Откуда же взяться вражде?.. Нет сомнения в том, что если бы царь созвал теперь» (в феврале 1862 г.) «национальное собрание, он впервые увидел бы себя окруженным людьми, действительно ему преданными. Продолжись анархия [у Бакунина—«безурядица». Ред.] еще несколько лет, расположение народа может перемениться. В наше время быстро живется. Но теперь народ за царя и против дворянства, и против чиновничества, и против всего, что носит немецкое» (то есть европейское) «платье. Для него все враги в этом лагере официальной России, все — кроме царя. Кто же станет говорить ему против царя? А если б кто и стал говорить, разве народ ему поверит? Не царь ли освободил крестьян против воли дворян, против совокупного желания чиновничества?»

«Русский народ через своих представителей в первый раз встретится лицом к лицу со своим царем. Минута решительная, минута в высшей степени критическая! Как понравятся они друг другу? От этой встречи будет зависеть вся будущность и царя и России. Доверию и преданности посланцев народных к царю не будет пределов. Опираясь на них, встретив их с равною верою и любовью, царь мог бы поставить свой трон так высоко и так крепко, как он еще никогда не стоял. Но что, если вместо царя-избавителя, царя народного [У Бакунина — «земского». Ред.], народные посланцы встретят в нем петербургского императора в прусском мундире, тесносердечного немца? Что, если вместо ожидаемой свободы царь не даст ему ничего или почти ничего?.. Ну, тогда не сдобровать и царизму. Наступит конец по крайней мере императорству петербургскому, немецкому, гольштейн-готорпскому.

Если бы в этот роковой момент, когда для целой России будет решаться вопрос о жизни и смерти, о мире и крови, перед национальным собранием предстал царь народный, царь добрый, царь правдивый, любящий Россию, готовый устроить народ по воле его, чего бы не мог он сделать с таким народом! Кто смел бы восстать против него? И мир, и вера восстановились бы, как чудом, и деньги нашлись бы, и все бы устроилось просто, естественно, для всех безобидно, для всех привольно. Руководимое таким царем национальное собрание создало бы новую Россию. Никакой злой умысел и никакая враждебная сила не были в состоянии бороться против соединенного могущества царя и народа… Есть ли надежда, что такой союз состоится? Мы скажем прямо, что нет».

Что бы он там ни говорил, Бакунин все-таки не теряет надежды увлечь за собой своего царя и, чтобы воздействовать на него, он пугает его революционной молодежью, которая, если царь будет медлить, сумеет выполнить свое дело и пробьет себе дорогу к народу.

«И почему молодежь не за вас, а вся молодежь против вас? Ведь это для вас большое несчастье… ей прежде всего надо воли да правды. Но почему отстала она от царя, почему объявила себя против того, кто первый объявил свободу народу?.. Не увлекалась ли она отвлеченными революционными идеалами и громким словом «республика»? Отчасти, пожалуй, и так, но это только весьма поверхностная и второстепенная причина. Большинство нашей передовой молодежи хорошо понимает, что западные абстракции, консервативные ли, либерально-буржуазные или даже демократические, к русскому движению неприменимы… Русский народ движется не по отвлеченным принципам… он чужд западным идеалам, и все попытки доктринаризма консервативного, либерального, даже революционного подчинить его своему направлению будут напрасны… у него свои собственные идеалы… он в историю внесет новые начала и создаст цивилизацию иную, и новую веру, и новое право, и новую жизнь.

Перед этим великим, серьезным и даже грозным лицом народа нельзя дурачиться. Молодежь оставит смешную и противную роль непрошенных школьных учителей… Чему мы станем учить? Ведь если оставим естественные и математические науки в стороне, последним словом всей нашей премудрости будет отрицание так называемых непреложных истин западного учения, полное отрицание Запада».

Затем Бакунин обрушивается на авторов «Молодой России», обвиняет их в доктринерстве, в желании выступить в качестве учителей народа, в компрометации дела; он называет их детьми, ничего не понимающими и почерпнувшими свои идеи из нескольких прочитанных ими западных книжек. — Правительство, которое в тот момент заточало этих юношей в тюрьмы как поджигателей, бросало им точно такие же упреки. И чтобы успокоить своего царя, Бакунин заявляет:

«Народ не стоит за эту революционную партию… огромное большинство нашей молодежи принадлежит к партии народной, к той партии, которая поставила себе единой целью торжество народного дела; эта партия не имеет предрассудков, ни за царя, ни против царя, и если бы сам царь, начавши великое дело, не изменил впоследствии народу, она бы никогда от царя не отстала; и теперь еще не поздно, та же самая молодежь радостно пошла бы за ним, лишь бы только он сам шел во главе народа. Не остановили бы ее никакие западно-революционные предрассудки. А немцам пора в Германию. Если бы царь понял, что он отныне должен быть не главою насильственной централизации, а главою свободной федерации вольных народов, то, опираясь на плотную возрожденную силу, в союзе с Польшей и Украиной, разорвав все ненавистные союзы немецкие, подняв смело всеславянское знамя, он стал бы избавителем славянского мира!

Да, в самом деле, идти войной на немцев хорошее, а главное, необходимое славянское дело, во всяком случае лучше, чем поляков душить немцам в угоду. Подняться на освобождение славян из-под ига турецкого и немецкого будет необходимостью и святою обязанностью освобожденного русского народа».

В той же брошюре он призывает революционную партию сплотиться под знаменем народного дела. Вот несколько пунктов программы этого народного дела по-царски:

«Статья 1. Мы» (Бакунин и К°) «хотим self-government народного — общинного, провинциального [У Бакунина — «волостного, уездного». Ред.], областного и, наконец, государственного, с царем или без царя, все равно и как захочет народ. — Статья 2. … Мы готовы и обязаны помогать Польше, Литве, Украине против всякого насилия и против всех внешних врагов, особливо же против немцев. — Статья 4. Вместе с Польшей, с Литвой, с Украиной мы хотим подать руку помощи нашим братьям славянам, томящимся ныне под гнетом Прусского королевства, Австрийской и Турецкой империй, обязываясь не вложить меча в ножны, пока хоть один славянин останется в немецком, в турецком или другом каком рабстве». —

Статья 6 предписывает союз с Италией, Венгрией, Румынией и Грецией; это — как раз те союзы, которых искало тогда русское правительство.

«Статья 7. Мы будем стремиться вместе со всеми племенами славянскими к осуществлению заветной славянской мечты: к созданию великой и вольной федерации всеславянской … чтобы существовала единая и нераздельная общеславянская сила.

Вот широкая программа дела славянского, вот необходимое последнее слово народно-русского дела. Этому-то делу мы посвятили всю жизнь свою.

Теперь с кем, куда и за кем мы пойдем? Куда? — Мы сказали. С кем? Мы также сказали: разумеется, ни с кем другим, как с народом. Но за кем? За Романовым, за Пугачевым или, если новый Пестель найдется, за ним? [Романов — фамилия царя; Пугачев был вождем великого казацкого восстания при Екатерине II; Пестель был главою заговора 1825 г. против Николая I, он был повешен.]

Скажем правду: мы охотнее всего пошли бы за Романовым, если бы Романов мог и хотел превратиться из петербургского императора в царя крестьянского. Мы потому охотно стали бы под его знаменем, что народ русский еще его признает и что сила его создана, готова на дело и могла бы сделаться непобедимой силой, если б он дал ей только крещение народное. Мы еще потому пошли бы за ним, что он один мог совершить и окончить великую мирную революцию, не пролив ни одной капли русской или славянской крови. Кровавые революции благодаря людской глупости становятся иногда необходимыми, но все-таки они — зло, великое зло и большое несчастье не только в отношении к жертвам своим, но и в отношении к чистоте и к полноте достижения той цели, для которой они совершаются. Мы видели это на революции французской.

Итак отношение наше к Романову ясно. Мы — не враги его, но и не друзья. Мы — друзья народно-русского, славянского, дела. Если царь во главе его, мы за ним. Но когда он пойдет против него, мы будем его врагами. Поэтому весь вопрос состоит в том: хочет ли он быть русским царем, крестьянским царем, Романовым или гольштейн-готорпским императором петербургским? Хочет ли он служить России, славянам или немцам? Вопрос этот скоро решится, и тогда мы будем знать, что нам делать».

К сожалению, царь не счел нужным созвать национальное собрание, куда Бакунин, как видно из этой брошюры, уже выставлял свою кандидатуру. Его избирательный манифест и коленопреклонение перед Романовым оказались напрасными. Его наивная доверчивость была недостойно обманута, и у него не оставалось другого выхода, как броситься очертя голову во всеразрушительную анархию.

После этих досужих вымыслов учителя, падающего ниц перед своим крестьянским царем, его ученики и друзья, Альбер Ришар и Гаспар Блан, имели полное право кричать во все горло: Да здравствует крестьянский император Наполеон III!

Экземпляр этих статутов, находящийся в нашем распоряжении, частично написан рукой Бакунина. Он раздавал копии статутов не только посвященным, но также многим лицам, которых надеялся соблазнить откровением своей блестящей программы. Авторское тщеславие одерживало верх над угрюмой скрытностью мистификатора.

I. Интернациональные братья.

II. Национальные братья.

III. Полутайная, полуоткрытая организация Международного альянса социалистической демократии.

1. Интернациональные братья не имеют иного отечества, кроме всемирной революции, иной чужбины и иных врагов, кроме реакции.

2. Они отвергают всякую политику соглашательства и уступок и считают реакционным всякое политическое движение, которое не имеет непосредственной и прямой целью торжество их принципов.

3. Они суть братья, они никогда не выступают друг против друга, не разрешают своих споров ни публично, ни перед судом. Третейский суд, избранный из числа братьев обеими сторонами, — вот их единственное правосудие.

4. Каждый должен быть священным для всех остальных, более священным, чем брат по рождению. Каждый брат должен получать помощь и защиту от всех остальных братьев до пределов возможного.

5. Интернациональным братом может стать только тот, кто искренне примет всю программу, со всеми вытекающими из нее теоретическими и практическими последствиями, тот, в ком ум, энергия, честность и сдержанность соединяются с революционной страстностью, тот, в ком сам черт сидит. Мы не навязываем ни обязанностей, ни жертв. Но тот, кто обладает этой страстностью, многое сделает, даже и не сознавая, что он приносит жертвы.

6. Для брата не должно быть более серьезных и более священных дел, интересов или обязанностей, чем служба революции и нашей тайной организации, призванной ей служить.

7. Брат всегда имеет право отказаться от выполнения поручения, возлагаемого на него центральным комитетом или его национальным комитетом, но большим числом последовательных отказов он выявит себя как человек недобросовестный или ленивый и может быть временно исключен своим национальным комитетом, а по представлению последнего временно выведен из числа членов центральным комитетом впредь до окончательного решения конституанты.

8. Ни один брат не может занять общественного поста без согласия комитета, к которому он принадлежит. — Ни один из них не может совершать публичных действий или выступлений, противоречащих или даже чуждых линии поведения, определенной его комитетом, и без консультации с этим последним. Каждый раз, когда двое или более братьев окажутся вместе, они должны консультироваться друг с другом по всем важным общественным делам.

9. Все интернациональные братья знают друг друга. Между ними никогда не должно быть политическихсекретов. Ни один из них не может участвовать в каком-либо тайном обществе без определенного согласиясвоего комитета, а, в случае надобности, когда последний этого потребует, без согласия центрального комитета. — И он сможет участвовать в таком тайном обществе лишь при условии, что он будет раскрывать перед ними все тайны, которые могут их прямо или косвенно интересовать.

10. Организация интернациональных братьев подразделяется следующим образом: А. Генеральный коми-тет или конституанта. В. Центральный комитет. С. Национальные комитеты.

A. Генеральный комитет

Это собрание всех или по крайней мере двух третей интернациональных братьев, регулярно созываемых либо в установленные сроки, либо большинством центрального комитета на чрезвычайное совещание. Он является высшей учредительной и исполнительной властью всей нашей организации и может изменять ее программу, уставы и органические статуты.

B. Центральный комитет

состоит из: а) центрального бюро и b) центрального наблюдательного комитета. Членами этого последнего являются все интернациональные братья, которые, не являясь членами бюро, окажутся на достаточно близком расстоянии, чтобы можно было созвать их в двухдневный срок, и, конечно, все братья, находящиеся в данном месте проездом. В остальном, во всех своих взаимоотношениях они руководствуются уставом Альянса социалистической демократии (см. статьи 2—4).

С. Национальные комитеты

Каждый национальный комитет составляется из всех интернациональных братьев (независимо от их национальности), которые оказываются налицо или поблизости от центра национальной организации. Каждый национальный комитет также подразделяется на: а) национальное исполнительное бюро и Ь) национальный наблюдательный комитет. Последний должен включать всех интернациональных братьев, имеющихся налицо, не входящих в состав бюро. Взаимоотношения те же, что и в Альянсе социалистической демократии.

11. Для приема нового брата требуется единогласное решение всех наличных (не менее трех) членов национального комитета и утверждение большинством в две трети центрального комитета. Центральный комитет единогласным решением всех своих членов может сам принять нового брата.

12. Каждый национальный комитет должен собираться не реже одного раза в неделю, чтобы контролировать и активизировать организационную, пропагандистскую и административную работу своего бюро. — Он является естественным судьей поведения каждого из своих членов во всем, что касается либо их революционного достоинства, либо их взаимоотношений с обществом. Его решения должны представляться на утверждение центрального комитета. Он направляет деятельность и публичные выступления всех своих членов. Либо через посредство своего бюро, либо через посредство назначенного им брата он поддерживает регулярную переписку с центральным бюро, которому он обязан писать не реже одного раза в две недели.

13. Национальный комитет организует тайное объединение национальных братьев своей страны.

14. Национальные братья должны быть организованы в каждой стране таким образом, чтобы они никогда не могли уклониться от руководства со стороны общей организации интернациональных братьев, в частности от руководства генерального комитета и центрального комитета. Их программы и уставы могут окончательно вступить в силу лишь после получения санкции центрального комитета.

15. Каждый национальный комитет имеет право, если находит это целесообразным, установить две категории национальных братьев: а) категорию национальных братьев, которые знают друг друга по всей стране, и b) категорию братьев, которые знают друг друга лишь в пределах небольших групп. — Национальные братья ни в коем случае не должны даже подозревать о существовании международной организации.

16. Провинциальные центры, состоящие либо полностью, либо частично из интернациональных братьев или из национальных братьев первой категории, будут организованы во всех важных пунктах страны, имея своей задачей возможно глубже и возможно шире развивать тайную организацию и пропаганду ее принципов, — не ограничиваясь деятельностью в городах, а стараясь также распространять их в деревнях и среди крестьян.

17. Национальные комитеты должны изыскивать, возможно быстрее, финансовые средства, необходимые не только для успешной деятельности своей собственной организации, но также и для общих нужд всей ассоциации. Они будут поэтому посылать часть — половину? — центральному бюро.

18. Национальные бюро должны действовать очень активно, памятуя, что принципы, программы и уставы только тогда чего-нибудь стоят, когда в людях, которые должны претворять их в жизнь, сам черт сидит.

1. Постоянный центральный комитет Альянса состоит из всех членов постоянных национальных комитетов и из членов центральной секции в Женеве.

Собравшись в полном составе, все эти члены образуют тайное общее собрание Альянса, являющееся учредительной и верховной властью Альянса, созываемое не реже одного раза в год на рабочий конгресс в качестве делегатов различных национальных групп Альянса; общее собрание может быть также созвано в любое время как центральным бюро, так и центральной секцией в Женеве.

2. Центральная секция в Женеве является постоянной делегацией постоянного центрального комитета. Она состоит из всех. членов центрального бюро и из всех тех членов наблюдательного комитета, которые в обязательном порядке всегда должны являться и членами постоянного центрального комитета. — Центральная секция является: верховным исполнительным советом Альянса, в рамках конституции и линии поведения, которые могут устанавливаться и изменяться лишь общим собранием. Она решает все практические вопросы (но не конституционные и общеполитические) простым большинством голосов; принятые таким образом решения обязательны для центрального бюро, если только большинство членов бюро не пожелает апеллировать к общему собранию, которое оно обязано в таком случае созвать в трехнедельный срок. — Созванное таким образом общее собрание правомочно только в том случае, если оно состоит из двух третей всех своих членов.

3. Центральное бюро — орган исполнительной власти — насчитывает от 3 до 5 или даже 7 членов, которые должны обязательно быть одновременно членами постоянного центрального комитета. В качестве одной из двух частей, составляющих тайную центральную секцию, центральное бюро является тайной организацией. В качестве таковой оно получает указания от центральной секции и посылает свои сообщения, чтобы не сказать свои тайные приказы, всем национальным комитетам, от которых получает секретные отчеты не реже одного раза в месяц. В качестве исполнительной власти открытого Альянса, оно является открытой организацией. В качестве таковой, оно будет поддерживать более или менее тайные или открытые связи, в зависимости от страны и обстоятельств, со всеми национальными бюро, от которых оно также ежемесячно будет получать отчеты. Внешне его правление будет соответствовать президентству в федеративной республике. Центральное бюро, в качестве исполнительной власти Альянса, как тайной, так и открытой, активизирует тайную и открытую пропаганду общества и содействует его развитию во всех странах всеми возможными средствами. Оно ведает той частью финансовых средств, которая, согласно статье b) открытого устава, высылается ему из всех стран на общие нужды. Оно издает газету и брошюры и направляет своих разъездных агентов для создания групп Альянса в тех странах, где их еще нет. Во всех мероприятиях, которые ему предстоит проводить в интересах Альянса, оно должно подчиняться решениям большинства тайной центральной секции, в состав которой, впрочем, входят все его члены. В качестве организации одновременно и открытой и тайной, и поскольку оно состоит исключительно из членов постоянного центрального комитета, центральное бюро всегда будет являться прямым представительством этого комитета. Временное центральное бюро теперь будет представлено женевской инициативной группе, как временно избранное всеми членами-основателями Альянса, большинство которых, в прошлом участники Бернского конгресса, разъехались по своим странам, передав свои полномочия гражданину Б. [М. Бакунину. Ред.] — Это бюро будет функционировать до первого открытого общего собрания, которое, согласно статье 7 открытого устава, должно собраться в качестве ветви Международного Товарищества Рабочих на ближайшем рабочем конгрессе. Само собой разумеется, что члены нового центрального бюро будут назначены этим собранием. Но так как настоятельно необходимо, чтобы центральное бюро всегда состояло только из членов постоянного центрального комитета, то последний должен при посредстве своих национальных комитетов обеспечить такую организацию всех местных групп и такое руководство ими, чтобы они послали делегатами на это собрание только членов постоянного центрального комитета или, за неимением таковых — людей, абсолютно преданных руководству своих национальных комитетов, дабы постоянный центральный комитет всегда держал в руках всю организацию Альянса.

4. Наблюдательный комитет осуществляет контроль над всей деятельностью центрального бюро. — Он состоит из всех членов постоянного центрального комитета, проживающих в той местности, в которой находится местопребывание центрального бюро или поблизости, а также из всех членов, находящихся там или поблизости, временно или проездом, за исключением членов, образующих бюро. По требованию двух членов наблюдательного комитета, все его члены должны собраться в трехдневный срок, вместе с членами центрального бюро, чтобы образовать собрание центральной секции верховного исполнительного совета, права которого определены статьей 2.

5. Национальные комитеты образуются из всех членов постоянного центрального комитета, принадлежащих к одной нации. При наличии трех членов постоянного центрального комитета одной национальности, бюро или, в случае необходимости, центральная секция предложат им образовать национальный комитет своей страны. Каждый национальный комитет может назначить нового члена центрального комитета своей страны, но не иначе, как по единогласному решению всех своих членов. При назначении нового члена национальный комитет должен немедленно довести об этом до сведения центрального бюро, которое зарегистрирует этого нового члена и тем самым облечет его всеми правами члена постоянного центрального комитета. — Центральная секция в Женеве также правомочна назначать новых членов по единогласному решению всех своих членов.

Каждый национальный комитет имеет специальной задачей — основать и организовать национальную группу Альянса, как открытую, так и тайную, в своей стране. Он является высшим руководством и главой этой группы через посредство своего национального бюро, которое ему надлежит создать, образовав его исключительно из членов постоянного центрального комитета. Национальные комитеты по отношению к соответственным бюро будут иметь те же отношения, права и полномочия, что и центральная секция по отношению к центральному бюро. — Национальные комитеты, образуемые соединением соответствующих бюро и наблюдательных комитетов, не признают иного руководства, кроме центрального бюро, и будут служить единственными посредниками между этим последним и всеми местными группами своей страны, как в области пропаганды и администрации, так и в области взимания и уплаты взносов. Национальные комитеты,, при посредстве соответствующих бюро, должны обеспечить организацию Альянса в своих странах таким образом, чтобы члены постоянного центрального комитета всегда господствовали в нем и представляли его на конгрессах.

По мере организации местных групп национальными бюро, последние должны представлять их устав и программу на утверждение центрального бюро, без чего местные группы не могут принадлежать к Международному альянсу социалистической демократии.

1. Международный альянс основан для того, чтобы служить организации и ускорению всемирной революции на основе принципов, провозглашенных в нашей программе.

2. В соответствии с этими принципами, целью революции может быть только: а) Разрушение всякого господства и всех властей — религиозных, монархических, аристократических и буржуазных — в Европе. Следовательно, разрушение всех существующих ныне государств со всеми их политическими, юридическими, бюрократическими и финансовыми учреждениями. b) Воссоздание нового общества на единственной основе свободно ассоциированного труда, имеющего исходным пунктом коллективную собственность, равенство и справедливость.

3. Революция, как мы ее понимаем, или, вернее, какой она неизбежно выдвигается ныне силой вещей, носит по существу международный или всеобщий характер. Перед лицом угрожающей коалиции всех привилегированных интересов и всех реакционных сил Европы, располагающих всеми ужасающими средствами, которые дает им умелая организация, перед лицом глубокого раскола, повсюду царящего теперь между буржуазией и рабочими, — никакая национальная революция не сможет добиться успеха, если она тотчас же не распространится на все другие нации; но она никогда не сможет перешагнуть границы одной страны и принять характер всеобщности, если в себе самой она не будет содержать всех элементов этой всеобщности, то есть если она не будет революцией откровенно социалистической, разрушающей государство и создающей свободу путем равенства и справедливости; ибо отныне ничто не сможет объединить, наэлектризовать, поднять великую, единственно подлинную силу века — рабочих, кроме лозунга полного освобождения труда на развалинах всех учреждений, стоящих на стороне наследственного землевладения и капитала.

4. Так как предстоящая революция может быть только всеобщей, Альянс, или — скажем прямо — заговор, который должен ее подготовить, организовать и ускорить, также должен быть таковым.

5. Альянс преследует двоякую цель: а) Он стремится распространить в народных массах всех стран правильные взгляды на политику, социальную экономию и на все философские вопросы. Он будет вести активную пропаганду с помощью газет, брошюр и книг, а также путем создания открытых обществ; b) Он постарается привлечь к себе всех людей: умных, энергичных, выдержанных, людей доброй воли, искренне преданных нашим идеям, чтобы образовать по всей Европе и, по возможности, также и в Америке, невидимую сеть преданных революционеров, ставших более сильными именно благодаря этому союзу.

1. Принципы этой организации те же, что и принципы программы Международного альянса социалистической демократии. Они будут еще яснее изложены в части, касающейся женского вопроса, семьи с точки зрения религии, права и государства, в программе русской социалистической демократии.

Центральное бюро оставляет за собой право представить в скором времени их более развернутое теоретическое и практическое изложение.

2.  Объединение интернациональных братьев стремится к всеобщей революции, — одновременно социальной, философской, экономической и политической, — чтобы от современного порядка вещей, основанного на собственности, эксплуатации, подчинении и принципе авторитета, — религиозного, метафизического и буржуазно-доктринерского или даже якобинско-революционного, — не осталось камня на камне сначала во всей Европе, а затем и в остальном мире; бросая клич: мир трудящимся, свобода всем угнетенным, смерть угнетателям, эксплуататорам и всякого рода попечителям, мы стремимся разрушить все государства и все церкви, со всеми их учреждениями и законами, религиозными, политическими. юридическими, финансовыми, полицейскими, университетскими, экономическими и социальными, с тем чтобы миллионы несчастных человеческих существ, обманутых, порабощенных, измученных, эксплуатируемых, вздохнули, наконец, вполне свободно, освободившись от всех своих официальных и официозных, коллективных и индивидуальных наставников и благодетелей.

3. Убежденные в том, что индивидуальное и социальное зло коренится не столько в отдельных личностях, сколько в организации вещей и в общественных положениях, мы будем гуманны, как из чувства справедливости, так и по расчету, и мы безжалостно разрушим эти положения и сами вещи, чтобы, без всякого ущерба для революции, пощадить людей. Мы отрицаем за обществом свободу воли и мнимое право наказывать. Сама по себе справедливость, взятая в наиболее человечном, наиболее широком смысле слова, является только идеей, так сказать, негативной и переходной; она выдвигает социальные проблемы, но не обдумывает их, указывая только единственно возможный путь освобождения человека, а именно: гуманизация общества посредством свободы и равенства; положительное решении может быть дано лишь во все более и более рациональной организация общества. Это столь желанное решение, наш общий идеал… это свобода, нравственность, разум и благосостояние каждого посредством всеобщей солидарности — человеческое братство.

Каждый человеческий индивид является невольным продуктом естественной и социальной среды, в которой он родился, развивался и влиянию которой он продолжает подвергаться. Три важные причины всей людской безнравственности заключаются в неравенстве, как политическом, так экономическом и социальном; невежестве, являющемся его естественным результатом, и их необходимом следствии — рабстве.

Так как организация общества всегда и всюду является единственной причиной преступлений, совершаемых людьми, наказывать преступников является лицемерием или явным абсурдом со стороны общества, ибо всякое наказание предполагает виновность, а преступники никогда не бывают виноваты. Теория виновности и наказания — порождение богословия, то есть сочетания абсурда и религиозного лицемерия.

Единственное право, которое можно признать за обществом в его современном переходном состоянии, это естественное право убивать создаваемых им самим преступников в интересах самозащиты, а не право судить и осуждать их. Это право даже не является правом в точном смысле этого слова; это скорее естественный факт, прискорбный, но неизбежный, признак и результат бессилия и тупости современного общества; чем меньше общество будет прибегать к нему, тем оно будет ближе к своему подлинному освобождению. Все революционеры, все угнетенные, все страждущие — жертвы современной организации общества, чьи сердца естественно преисполнены ненависти и мщения, должны помнить, что короли, угнетатели, эксплуататоры всякого рода так же виновны, как и преступники, вышедшие из народной массы. Они — злодеи, но не виновные, ибо и они, как и обычные преступники, являются невольным продуктом современной организации общества. Не будет ничего удивительного, если в первый момент восставший народ многих из них убьет; это будет несчастьем, быть может, неизбежным, но столь же незначительным, как разрушения, причиняемые бурей.

Но этот естественный факт не будет ни нравственным, ни даже полезным. В этом отношении история полна поучительных примеров: ужасная гильотина 1793 г., которую нельзя было обвинить ни в бездействии, ни в медлительности, не добилась уничтожения класса дворян во Франции. Аристократия, если и не была полностью уничтожена, во всяком случае была глубоко потрясена, не гильотиной, а конфискацией и распродажей дворянских земель. И вообще можно сказать, что политические избиения ни разу не наносили партии смертельного удара; они оказывались особенно бессильными против привилегированных классов, ибо сила коренится не столько в людях, сколько в том положении, в которое поставлены привилегированные люди порядком вещей, то есть институтом государства и его естественным следствием и в то же время основой — частной собственностью.

Чтобы совершить радикальную революцию, нужно, следовательно, обрушиться на положения и на вещи, разрушить собственность и государство; тогда не понадобится уничтожать, людей в обрекать себя на верную и неизбежную реакцию, которая всегда приводила и всегда будет приводить в каждом обществе только к истреблению людей.

Но чтобы иметь право быть гуманным к людям, без ущерба, для революции, нужно быть безжалостным с положениями и вещами; нужно разрушить все, а в особенности и прежде всего собственность и ее неизбежное следствие — государство. В этом весь секрет революции.

Не приходится удивляться тому, что якобинцы и бланкисты, которые стали социалистами скорее по необходимости, чем по убеждению, и для которых социализм является средством, а не целью Революции, ибо они хотят диктатуры, то есть централизации государства, а государство приведет их, в силу неизбежной и логической необходимости, к восстановлению собственности, — вполне естественно, говорим мы, что, не желая совершать радикальную революцию против вещей, они замышляют кровавую революцию против людей. Но эта кровавая революция, основанная на построении сильно централизованного революционного государства, неизбежно привела бы, как мы это докажем дальше более обстоятельно, к появлению военной диктатуры, к новому властителю. Следовательно, победа якобинцев или бланкистов означала бы смерть революции.

4. Мы являемся естественными врагами тех революционеров — будущих диктаторов, законодателей и опекунов революции, который даже еще до того, как современные монархические, аристократические и буржуазные государства разрушены, уже мечтают о создании новых революционных государств, столь же централизованных и еще более деспотичных, чем существующие ныне государства, которые настолько привыкли к порядку, созданному сверху каким-нибудь авторитетом, и так боятся того, что кажется им беспорядком, а на деле является лишь прямым и естественным проявлением народной жизни, что еще раньше, чем революция произведет такой славный и спасительный беспорядок, они мечтают уже о ее завершении и обуздании действиями какой-нибудь власти, у которой от революции будет только название, но которая на деле окажется лишь новой реакцией, ибо снова обречет народные массы, управляемые декретами, к повиновению, застою, смерти, то есть к рабству и эксплуатации со стороны новой псевдореволюционной аристократии.

5. Мы понимаем революцию в смысле разнуздания того, что ныне называют дурными страстями, и разрушения того, что на том же языке называется «общественным порядком».

Мы не боимся анархии, а призываем ее, убежденные в том, что из этой анархии, то есть из полного проявления освобожденной народной жизни, должны родиться свобода, равенство, справедливость, новый порядок и сама сила революции против реакции. Эта новая жизнь — народная революция — несомненно не замедлит сорганизоваться, но она создаст свою революционную организацию снизу вверх и от периферии к центру — в соответствии с принципом свободы, а не сверху вниз, не от центра к периферии, по примеру всякого авторитета, — ибо для нас неважно, называется ли этот авторитет церковью, монархией, конституционным государством, буржуазной республикой или даже революционной диктатурой. Мы их всех в равной мере ненавидим и отвергаем, как неизбежный источник эксплуатации и деспотизма.

6. Революция, как мы ее понимаем, должна будет с первого же дня радикально и до конца разрушить государство и все государственные учреждения. Естественным и необходимым следствием этого разрушения явятся: а) государственное банкротство; b) прекращение государственного вмешательства во взыскание частных долгов, путем предоставления каждому должнику права платить свои долги, если он этого пожелает; с) прекращение уплаты всяких налогов и взимания всяких податей, как прямых, так и косвенных; d) роспуск армии,судебного ведомства, чиновничества, полиции и духовенства; е) упразднение официальной юстиции, отмена всего того, что юридически именовалось правом, и осуществления этих прав. Следовательно, отмена и аутодафе всех документов на право собственности, вводов в наследство, купчих, дарственных, всех судебных дел,одним словом, всего юридического и гражданского бумажного хлама. Всюду и во всем революционное действие вместо созданного и гарантированного государством права; f) конфискация всех производственных капиталов и орудия труда в пользу рабочих товариществ, которые коллективно должны будут пустить их в ход; g) конфискация всех церковных и государственных имуществ, а также благородных металлов, принадлежащих отдельным лицам, в пользу федеративного альянса всех рабочих товариществ — альянса, который образует коммуну. Взамен конфискованных имуществ, коммуна снабдит лиц, лишенных таким образом собственности, самым необходимым, в дальнейшем они смогут своим собственным трудом зарабатывать больше, если они пожелают и сумеют. — h) Для организации коммуны — федерация перманентно действующих баррикад и учреждение совета революционной коммуны путем делегирования одного или двух депутатов от каждой баррикады, одного от каждой улицы или квартала — депутатов, снабженных императивными мандатами, во всех отношениях ответственных и в любое время сменяемых. Организованный таким путем совет коммуны сможет выбрать из своей среды исполнительные комитеты, особые для каждой отрасли революционного управления коммуны. i) Декларация восставшей столицы, организованной в коммуну, о том, что, уничтожив авторитарное и опекунское государство, на что она имела право, так как, подобно остальным местностям, была порабощена им, она отказывается от своего права, вернее, от всяких притязаний на управление и принуждение провинций. к) Призыв ко всем провинциям, коммунам и ассоциациям, бросив все, последовать примеру столицы и сначала реорганизоваться по-революционному, а затем делегировать в условленный сборный пункт своих депутатов, также всех снабженных императивными мандатами, ответственных и сменяемых, для образования федерации ассоциаций, коммун и провинций, восставших во имя тех же принципов, и для организации революционной силы, способной восторжествовать над реакцией. Направление — не официальных революционных комиссаров с какими-то шарфами через плечо — а революционных пропагандистов во все провинции и коммуны, особенно к крестьянам, которых не смогут революционизировать ни принципы, ни декреты какой-либо диктатуры, а лишь непосредственное революционное действие, то есть те следствия, которые неизбежно вызовет во всех коммунах полное прекращение официальной юридической жизни государства. Отмена национального государства также и в том смысле, что любая чужая страна, провинция, коммуна, ассоциация, или даже отдельная личность, восставшая во имя тех же принципов, будет принята в революционную федерацию, невзирая на существующие границы государств и принадлежность к различным политическим или национальным системам; тогда как свои собственные провинции, коммуны, ассоциации и отдельные лица, которые станут на сторону реакции, не будут в нее допускаться. Следовательно, благодаря самому факту распространения и организации революции в целях взаимной защиты восставших стран, восторжествует всеобщность революции, основанная на отмене границ и на разрушении государств.

7. Отныне победоносная, политическая или национальная, революция невозможна, если только политическая революция не превращается в революцию социальную и если национальная революция, именно в силу своего радикально-социалистического характера и разрушения государства, не превратится во всеобщую революцию.

8. Поскольку революция должна повсюду совершаться народом, и высшее руководство ею должно постоянно принадлежать народу, организованному в свободную федерацию сельскохозяйственных и промышленных ассоциаций, — новое и революционное государство, организованное снизу вверх посредством революционных делегаций и охватывающее все страны, восставшие во имя одинаковых принципов, невзирая на старые границы и национальные различия, поставит себе целью управление общественными ведомствами, а не управление народами. Оно создает новое отечество — Альянс всеобщей революции против альянса всех реакционных сил.

9. Эта организация исключает всякую идею диктатуры и опекунской правящей власти. Но именно для создания этого революционного альянса и для торжества революции над реакцией необходимо, чтобы среди народной анархии, которая составит самую жизнь и всю энергию революции, единство революционной мысли и действия нашло свое воплощение в некоем органе. Этим органом должно быть тайное и всемирное объединение интернациональных братьев.

10. Это объединение исходит из убеждения, что революции никогда не совершаются ни личностями, ни тайными обществами. Они совершаются как бы сами собой, вызванные силой вещей, ходом событий и фактов. Они долгое время подготовляются в глубине инстинктивного сознания народных масс, а затем разражаются,внешне часто вызванные незначительными причинами. Все, что может сделать хорошо организованное тайное общество, это, прежде всего, помочь рождению революции, распространяя в массах идеи, соответствующие инстинктам масс, и организовать — не армию революции — армией должен быть всегда народ, — но своего рода революционный главный штаб, состоящий из лиц преданных, энергичных, умных и, главное, искренних,— а не честолюбивых и тщеславных, — друзей народа, способных служить посредниками между революционной идеей и народными инстинктами.

11. Число этих лиц не должно, следовательно, быть чрезмерно велико. Для международной организации во всей Европе достаточно сотни серьезно и крепко сплоченных революционеров. Двух-трех сотен революционеров будет достаточно для организации самой большой страны.

Социалистическое меньшинство Лиги мира и свободы, отделившись от этой Лиги в результате голосования большинства Бернского конгресса, официально высказавшегося против основного принципа всех рабочих ассоциаций, а именно экономического и социального равенства классов и индивидов, тем самым присоединилось к принципам, провозглашенным на рабочих конгрессах, состоявшихся в Женеве, Лозанне и Брюсселе. Несколько членов этого меньшинства, принадлежащие к различным национальностям, предложили нам организовать новый Международный альянс социалистической демократии, влитый в великое Международное Товарищество Рабочих, но имеющий своей особой миссией изучение политических и философских вопросов на основе великого принципа всеобщего и действительного равенства всех людей на земле.

Убежденные, со своей стороны, в полезности подобного начинания, которое даст искренним социалистическим демократам Европы и Америки средство взаимопонимания и утверждения своих идей, вне какого-либо давления со стороны фальшивого социализма, который буржуазная демократия считает ныне нужным афишировать, мы сочли своим долгом взять на себя, совместно с этими друзьями, инициативу создания этой новой организации.

Исходя из этого, мы конституировались в центральную секцию Международного альянса социалистической демократии и публикуем в настоящее время ее программу и устав.

1) Альянс объявляет себя атеистическим; он стремится к отмене культов, к замене веры наукой и божественной справедливости — справедливостью человеческой.

2) Он прежде всего добивается политического, экономического и социального уравнения классов и индивидов обоего пола, начиная с отмены права наследования, для того чтобы в будущем пользование благами соответствовало производительному труду каждого, и чтобы, в соответствии с решением, принятым последним рабочим конгрессом в Брюсселе, земля, орудия труда, как и вообще всякий капитал, становясь коллективной собственностью общества в целом, могли использоваться лишь тем, кто трудится, то есть сельскохозяйственными и промышленными ассоциациями.

3) Он добивается для всех детей обоего пола, начиная с их рождения, равных условий развития, то есть содержания, воспитания и обучений на всех ступенях науки, производства и искусств, исходя из убеждения, что это равенство, вначале только экономическое и социальное, в дальнейшем все больше будет вести к всеобщему великому естественному равенству личностей и к исчезновению всех видов искусственного неравенства — исторического продукта общественной организации, столь же фальшивой, сколь и несправедливой.

4) Враг всякого деспотизма, не признающий иных политических форм, кроме республиканских, и абсолютно отвергающий всякий союз с реакцией, он отвергает также всякое политическое действие, не имеющее прямой и непосредственной целью торжество дела рабочих против капитала.

5)  Он признает, что все существующие в настоящее время политические и авторитарные государства, все более и более сводящие свои функции к простым административным функциям общественных служб в своих странах, должны будут исчезнуть во всеобщем союзе свободных ассоциаций, как сельскохозяйственных, так и промышленных.

6)  Поскольку социальный вопрос может найти свое окончательное и действительное разрешение лишь на основе международной или всеобщей солидарности рабочих всех стран, Альянс отвергает всякую политику, основанную на мнимом патриотизме и на соперничестве наций.

7) Он добивается всеобщей ассоциации всех местных ассоциаций на основе свободы.

1) Международный альянс социалистической демократии конституируется в качестве секции Международного Товарищества Рабочих и принимает полностью его Общий Устав.

2) Члены-учредители Альянса временно организуют в Женеве центральное бюро.

3) Члены-учредители, принадлежащие к одной стране, образуют национальное бюро своей страны.

4) Национальные бюро имеют задачей учреждать во всех местностях местные группы Альянса социалистической демократии, которые через свои национальные бюро будут обращаться к центральному бюро Альянса с просьбой об их приеме в Международное Товарищество Рабочих.

5) Все местные группы образуют свои бюро, следуя практике, принятой местными секциями Международного Товарищества Рабочих.

6) Все члены Альянса обязуются уплачивать ежемесячный взнос в размере десяти сантимов, половина которого будет удерживаться национальными группами для собственных нужд, а другая половина — вноситься в кассу центрального бюро для его общих нужд.

В странах, где эта сумма будет признана слишком высокой, национальные бюро, по согласованию с центральным бюро, могут ее уменьшить.

7) Во время ежегодного конгресса рабочих делегация Альянса социалистической демократии, в качестве отделения Международного Товарищества Рабочих, будет проводить свои открытые заседания в отдельном помещении.

(написано по-французски)

5 апреля 1872 г., Локарно

Дорогой член Альянса и товарищ — наши барселонские друзья предложили мне написать вам, и я делаю это с тем большим удовольствием, что, как я узнал, я сам так же как и мои друзья, товарищи по Альянсу из Юрской федерации, стали объектом клеветы как в Испании, так и в других странах со стороны лондонского Генерального Совета. Поистине печально, что в эти времена ужасного кризиса, когда на многие десятилетия решается судьба пролетариата всей Европы и когда все друзья пролетариата, человечества и справедливости должны были бы братски объединиться в единый фронт против общего врага — мира привилегированных, организованного в государство, — очень печально, говорю я, что люди, оказавшие в прошлом большие услуги Интернационалу, а ныне движимые дурной страстью авторитарности, унижаются до лжи и сеют раскол, вместо того, чтобы повсюду создавать тот свободный союз, который один только может создать силу.

Чтобы дать вам правильное представление о наших стремлениях, мне достаточно сказать вам одно. Наша программа — это ваша программа, та самая, которую вы провозгласили на вашем прошлогоднем съезде, и если вы останетесь верны ей, значит вы с нами по той простой причине, что мы с вами. Нам ненавистен принцип диктатуры, гувернементализма и авторитарности, как ненавистен он и вам; мы убеждены, что всякая политическая власть является неизбежным источником развращенности для тех, кто управляет, и причиной порабощения для управляемых. — Государство означает господство, а человеческая натура так создана, что всякое господство выражается в эксплуатации. Будучи категорическими противниками государства всегда и везде, во всех его проявлениях, мы тем более не хотим мириться с ним внутри Интернационала. Мы рассматриваем Лондонскую конференцию и принятые ею резолюции как честолюбивую интригу и как государственный переворот и поэтому мы протестовали и будем протестовать до конца. Я не касаюсь личных вопросов, увы! они займут слишком большое место на ближайшем общем конгрессе, — если он состоится, в чем я сильно сомневаюсь, ибо, если дела дальше пойдут, как сейчас, то скоро на всем европейском континенте не останется ни одного пункта, где бы делегаты пролетариата могли собраться для свободного обсуждения. В настоящий момент все взоры обращены на Испанию, на исход вашего съезда. Что из него выйдет? Вы получите это письмо, если вы его получите, после съезда. Застанет ли оно вас в разгаре революции или в разгаре реакции? Все наши друзья в Италии, Франции и Швейцарии с большим беспокойством ждут вестей из вашей страны.

Вы, наверное, знаете, что в Италии в последнее время Интернационал и наш дорогой Альянс получили широкое распространение. Народ, как в деревнях, так и в городах, находится в совершенно революционном, то есть в экономически-отчаянном положении, и массы начинают организовываться самым серьезным образом, их интересы начинают превращаться в идеи. — До настоящего времени в Италии не хватало не инстинктов, а именно организации и идеи. То и другое формируется, так что Италия, после Испании и вместе с Испанией, быть может, является в настоящее время наиболее революционной страной, В Италии есть то, чего не хватает другим странам: пылкая, энергичная молодежь, совершенно выбитая из колеи, без перспектив на карьеру, не видящая выхода, молодежь, которая, несмотря на свое буржуазное происхождение, в нравственном и умственном отношении не изношена до такой степени, как буржуазная молодежь остальных стран. Теперь она очертя голову бросается в революционный социализм, принимая всю нашу программу, программу Альянса. Мадзини, наш гениальный и могучий противник, умер, мадзинистская партия совершенно дезорганизована, а Гарибальди все более поддается влиянию той молодежи, которая носит его имя, но которая идет, или вернее, бежит, бесконечно дальше его. Я послал барселонским друзьям один итальянский адрес, скоро пошлю им другие. Хорошо, что испанские члены Альянса устанавливают непосредственный контакт с членами в Италии, это необходимо. Получаете ли вы итальянские социалистические газеты? Я особенно рекомендую вам «Eguaglianza», Джирдженти, Сицилия; неаполитанскую «Campana»; болонскую «Fascio Operaio»; миланские «Gazzettino Rosa», и особенно «Martello». К несчастью, последняя запрещена, и все ее редакторы посажены в тюрьму.

В Швейцарии я рекомендую вам двух членов Альянса: Джемса Гильома (Швейцария, Невшатель, 5, улица Пляс д'Арм) и Адемара Швицгебеля, гравера (члена и секретаря-корреспондента комитета Юрской федерации), Швейцария, Бернская Юра, Сонвилье, г-ну Адемару Швицгебелю, граверу. (Следует адрес Бакунина.)

Альянс и братство

М. Бакунин

Передайте, пожалуйста, мой привет брату Мораго и попросите его присылать мне свою газету.

Получаете ли вы бюллетень Юрской федерации?

Сожгите, пожалуйста, это письмо, так как в нем упоминаются фамилии.

Гаагский конгресс исключил Бакунина из Интернационала не только как основателя Альянса, но и за личный проступок[377]. Подлинный документ, подтверждающий этот проступок, находится еще в наших руках, но политические соображения заставляют нас воздержаться от его опубликования.

Конец

Примечания:

3

В ответ на клевету, которую буржуазная пресса обрушила на Интернационал в связи с выходом воззвания «Гражданская война во Франции», Маркс и Энгельс от имени Генерального Совета направили в различные английские газеты: «The Times» («Времена»), «The Standard» («Знамя»), «The Daily News» («Ежедневные новости») и другие, письма, в которых защищали Парижскую Коммуну и разъясняли позицию Интернационала (см. настоящее издание, т. 17, стр. 374—383, 385),

30

Резолюцию о Федеральном комитете Романской Швейцарии, принятую Генеральным Советом по предложению Маркса, см. настоящее издание, т. 16, стр. 451.

31

Имеется в виду второе воззвание Генерального Совета Международного Товарищества Рабочих о франко-прусской войне, написанное Марксом и принятое Генеральным Советом Интернационала 9 сентября 1870 г. (см. настоящее издание, т. 17, стр. 274—282).

32

Речь идет о датированном 5 сентября 1870 г. воззвании «К секциям Интернационала», составленном бакунистами Дж. Гильомом и Г. Бланом и опубликованном в Невшателе в качестве приложения к газете «Solidarite» № 22.

33

Восстание в Лионе началось 4 сентября 1870 г. в связи с известием о поражении при Седане. Прибывший в Лион 15 сентября Бакунин пытался взять в свои руки руководство движением и осуществить свою анархистскую программу. 28 сентября анархисты сделали попытку совершить переворот. Эта попытка, при отсутствии связи Бакунина и прочих анархистов с рабочими, при отсутствии определенного плана действий кончилась провалом.

34

В письме от 10 августа 1871 г. на имя секретаря-корреспондента для Швейцарии Юнга Н. Жуковский, секретарь бакунистской секции в Женеве, носившей название «Альянс социалистической демократии. Центральная секция», прислал резолюцию о самороспуске секции, принятую 6 августа 1871 года.

35

См. «Compte rendu du IVе Congres International, tenu a Bale, en septembre 1869». Bruxelles, 1869, p. 172. Русский перевод резолюции см. Базельский конгресс Первого Интернационала, 6—11 сентября 1869. М., 1934, стр.87.

36

Бакунист Робен обратился в апреле 1870 г. к Парижскому федеральному совету с предложением признать образованный анархистами на съезде в Шо-де-Фоне федеральный комитет в качестве Романского федерального комитета и объявить в газете «La Marseillaise» («Марсельеза»), что только его сторонники являются действительными членами Интернационала. После того как Генеральный Совет разъяснил членам Парижского федерального совета смысл раскола, происшедшего в Швейцарии, Федеральный совет решил, что он не имеет права вмешиваться в это дело, которое подлежит рассмотрению в Генеральном Совете.

37

Речь идет о резолюции XVII Лондонской конференции 1871 г. «О расколе в Романской Швейцарии».

В отдельном издании резолюций конференции опубликован сокращенный текст этой резолюции, В полном виде резолюция была напечатана в «Egalite» № 20, 21 октября 1871 г. (см. настоящее издание т. 17, стр.432—435).

307

Работа «Альянс социалистической демократии и Международное Товарищество Рабочих» была написана К. Марксом и Ф. Энгельсом при участии П. Лафарга в апреле — июле 1873 года.

В «Альянсе социалистической демократии» был нанесен окончательный удар по всем притязаниям бакунистов на господство в европейском рабочем движении. На огромном фактическом материале (который не полностью смог быть рассмотрен на Гаагском конгрессе) авторы раскрыли тайные происки и различного рода мошеннические проделки, посредством которых бакунисты стремились подчинить себе весь Интернационал, использовать в своих целях его влияние и организацию. Этой работой подводился итог теоретической и организационной борьбе против бакунистов в Интернационале.

Данная работа была написана на основании большого количества документов, представленных комиссии Гаагского конгресса по расследованию деятельности тайного Альянса. В числе их находились материалы, присланные Лафаргом, Меса и другими из Испании, И. Ф. Беккером из Швейцарии, Даниельсоном и Люба-виным из России, а также написанный Утиным по поручению Лондонской конференции 1871 г. обширный доклад (см. примечание 22) , использованный Марксом и Энгельсом для главы VIII «Альянс в России». Часть документов была передана Марксу и Энгельсу уже после Гаагского конгресса; некоторые документы Альянса, характеризующие его цели и задачи, были включены Марксом и Энгельсом в главу XI.

Сохранились составленные Марксом и Энгельсом списки документов, использованных ими в ходе работы. Из этих списков видно, что в распоряжении Маркса и Энгельса находились присланные Утиным французские переводы ряда русских изданий; в связи с этим многие цитаты из документов Бакунина даны в соответствии с французским переводом.

«Альянс социалистической демократии и Международное Товарищество Рабочих» был опубликован в виде брошюры на французском языке в августе 1873 года; в 1874 г. он вышел в Брауншвейге на немецком языке под названием: «Ein Complot gegen die Internationale Arbeiter-Association» («Заговор против Международного Товарищества Рабочих»). В редактировании немецкого перевода непосредственное участие принимал Энгельс. «Альянс социалистической демократии» печатался в нью-йоркской «Arbeiter-Zeitung». На русском языке «Альянс социалистической демократии» впервые был напечатан в 1928 г. в сокращенном виде в книге В. Полонского «Материалы для биографии М. Бакунина», т. 3.

308

Имеется в виду комиссия по подготовке к печати протоколов и резолюций Гаагского конгресса, избранная на заседании конгресса 7 сентября 1872 г. в составе К. Маркса, Ф. Энгельса, Э. Дюпона, Л. Франкеля и О. Серране. Позднее в состав комиссии был введен Ле Муссю, секретарь Гаагского конгресса для французского языка. Фактически всю работу по подготовке к изданию документов Гаагского конгресса выполнили Маркс и Энгельс.

309

Цитируется анонимная статья «Еще кое-что о Бакунине», появившаяся в газете «Tagwacht» № 40, 5 октября 1872 года. Продолжение статьи печаталось в №№ 41, 42 и 43 от 12, 19 и 26 октября.

310

M. Bakounine. «Federalisme, Socialisme et Antitheologisme. Proposition motivee au Comite Central de la Ligue de la Paix et de la Liberte» (M. Бакунин. «Федерализм, социализм и антитеологизм. Мотивированное предложение центральному комитету Лиги мира и свободы»), незаконченная работа Бакунина, печаталась в виде отдельных оттисков в 1867—1868 гг. в Берне.

311

Имеется в виду конфиденциальное обращение бюро постоянного центрального комитета Лиги мира и свободы от 22 сентября 1868 г., подписанное президентом бюро Г. Фогтом. Маркс и Энгельс имели в своем распоряжении экземпляр обращения, посланный Элпидину.

312

На Базельском конгрессе по вопросу об отмене права наследования произошло первое открытое столкновение между сторонниками научного социализма Маркса и последователями бакунистского анархизма. Вопрос был включен в повестку дня конгресса по настоянию секции, основанной M. Бакуниным в Женеве в июне 1869 г. под названием «Альянс социалистической демократии. Центральная секция», фактически являвшейся руководящим органом тайного Альянса. Навязывая конгрессу Интернационала дискуссию о праве наследования, Бакунин дезорганизаторски отвлекал его от решения насущных вопросов программы и тактики, стоявших перед европейским рабочим движением. Маркс составил доклад, в котором излагались взгляды Генерального Совета на право наследования (см. настоящее издание, том 16, стр. 383—385). При обсуждении этого вопроса конгресс не принял никакого решения, так как ни одно предложение не собрало необходимого абсолютного большинства голосов. Но эта заранее подготовленная попытка Бакунина навязать Интернационалу свои идеи потерпела крах.

313

Имеется в виду написанный К. Марксом и утвержденный на заседании Генерального Совета 1 января 1870 г. циркуляр Федеральному совету Романской Швейцарии (см. настоящее издание, том 16, стр. 402— 403).

314

«Social-Democrat» («Социал-демократ») — орган лассальянского Всеобщего германского рабочего союза. Под данным названием газета издавалась в Берлине с 15 декабря 1864 по 1871 год. С 1871 по 1876 г. выходила под названием «Neuer Social-Demokrat» (см. примечание 65).

315

См. примечание 29.

316

«Statuts pour la Federation des sections romandes adoptes par le congres Romand, tenu a Geneve au Cercle international des Quatre-Saisons, les 2, 3 et 4 janvier 1869», p. 15—16 («Устав Федерации романских секций, принятый романским съездом, состоявшимся в Женеве в помещении Интернационального кружка Четырех времен года 2, 3 и 4 января 1869 года», стр. 15—16).

Проект устава был составлен при участии Бакунина.

317

Имеется в виду написанная Марксом 29 июня 1870 г. резолюция Генерального Совета о Федеральном комитете Романской Швейцарии (см. настоящее издание, т. 16, стр. 451).

318

Имеется в виду резолюция Базельского конгресса 1869 г. «О порядке приема новых секций в Международное Товарищество Рабочих»; резолюция предоставляла Генеральному Совету право принимать или отказывать в приеме новым секциям. Там, где существовали федеральные советы, вопрос о приеме или отказе в приеме должен был решаться с учетом мнения федерального совета.

319

Речь идет о резолюциях Лондонской конференции: «О расколе в Романской Швейцарии» и «О политическом действии рабочего класса», а также о написанной К. Марксом по поручению Генерального Совета резолюции по поводу злоупотребления Нечаевым именем Интернационала (см. настоящее издание, т. 17, стр. 430, 426—427, 440).

320

Цитируется написанное Энгельсом 6 декабря 1871 г. «Заявление Генерального Совета в редакцию итальянских газет по поводу статей Мадзини об Интернационале» и опубликованное в ряде газет (см. настоящее издание, т. 17, стр. 477—478).

321

Циркуляр Ж. Фавра и доклад Саказа см. примечание 57.

В октябре 1871 г. в палате депутатов испанских кортесов происходили дебаты, вызванные намерением консервативно-буржуазного правительства провести в законодательном порядке роспуск испанских организаций Интернационала. Выступавшие в ходе прений представители реакции использовали для клеветы на Интернационал документы Альянса и полицейские фальшивки. Несмотря на сопротивление левого крыла республиканцев Кастеляра, Гарридо, Сорилья и др., разоблачавших клевету на Интернационал и указывавших на противоречие предлагаемых мер конституции, правительство получило поддержку. В январе 1872 г. министр внутренних дел Сагаста опубликовал циркуляр, предписывавший роспуск Интернационала в Испании.

322

«la republique francaise» («Французская республика») — французская буржуазно-радикальная ежедневная газета, основанная Л. Гамбетта; выходила в Париже с 1871 года.

11 марта в этой газете была напечатана анонимная статья об Интернационале, которая была воспроизведена в «Bulletin do la Federation jurassienne» № 3, 15 марта 1872 года.

323

Тулузский процесс членов секций Интернационала на юге Франции происходил 10—26 марта 1873 года. Арестованные на основании закона Дюфора (см. примечание 10) были приговорены к разным срокам тюремного заключения и денежному штрафу. Об арестах, предшествовавших Тулузскому процессу, см. статью Энгельса «Интернационал и «Neuer»» (настоящий том, стр. 318—321).

324

Имеется в виду письмо члена Альянса Алерини к Бастелике от 14 ноября 1871 г., разосланное барселонской секцией для ознакомления всем секциям Интернационала в Испании. Копия письма была представлена Энгельсом Гаагскому конгрессу в числе документов по делу Альянса.

325

2 декабря 1871 г. в Женеве состоялось собрание секций Интернационала, на котором была принята резолюция против решений анархистского съезда в Сонвилье; 20 декабря 1871 г. Федеральный комитет Романской Швейцарии принял по этому поводу специальное обращение: «Ответ Романского федерального комитета на циркуляр 16 участников съезда в Сонвилье», опубликованное в «Egalite» № 24, 24 декабря 1871 года; с протестом также выступила и сама газета «Egalite».

326

См. примечания 65 и 66.

327

Цитируется письмо Токажевича Врублевскому от 2 августа 1872 г., которое Врублевский предоставил в распоряжение Энгельса. «Программа социалистическо-революционного польского общества в Цюрихе», о которой идет речь, была написана Бакуниным и опубликована 27 июля 1872 г. в приложении к № 13 «Bulletin de la Federation jurassienne». Польское социально-демократическое товарищество, возникшее под влиянием анархистов, приняв вначале эту программу Бакунина, вскоре под воздействием польского социалиста Тока-жевича, отвергло ее.

Издание газеты «Wolnosc» («Вольность») не было осуществлено.

328

«el combate» («Борьба») — испанская буржуазно-республиканская ежедневная газета, орган федералистов, издавалась в Мадриде.

329

Это заявление Меса делегатам международного конгресса в Гааге, в котором содержались факты, разоблачающие существование в Испании тайного Альянса, было послано им Энгельсу, который передал его в комиссию по расследованию деятельности Альянса.

330

Речь идет о написанном от руки конфиденциальном циркуляре валенсийской секции Интернационала к секциям Интернационала в Испании; в нем предлагалось в случае революции бороться за полную децентрализацию и образование «анархистской коммуны».

331

Циркуляр севильской секции Альянса социалистической демократии, написанный Марселау, был направлен мадридской секции Интернационала 25 октября 1871 года; в циркуляре излагались решения, принятые секцией в связи с правительственными репрессиями.

332

Имеется в виду открытое письмо редакторского совета газеты «Emancipacion» от 25 февраля 1872 г. «Представителям республиканско-федералистской партии, собравшимся в Мадриде», опубликованное в газете «Emancipacion» № 38, 3 марта 1872 года. Анархистские члены Мадридского совета Интернационала потребовали, чтобы редакция взяла это письмо обратно; однако Меса, являвшийся редактором «Emancipacion» и исполнявший в то же время обязанности секретаря Испанского федерального совета, категорически отказался выполнить это требование. 9 марта 1872 г. он, по согласованию с другими членами совета, направил аналогичное письмо, но уже от имени Федерального совета.

333

7 марта 1872 г. анархистский Мадридский совет направил собранию представителей республиканско-федералистской партии письмо, в котором, отказываясь от всякой солидарности с письмом редакции «Emancipacion» (см. предыдущее примечание), заявил, что оно «противоречит принципам Интернационала».

334

«el condenado» («Отверженный») — испанская анархистская еженедельная газета, издавалась Т. Мораго в Мадриде в 1872—1874 годах.

335

«la igualdad» («Равенство») — испанская буржуазно-демократическая ежедневная газета, выходила в Мадриде в 1868—1870 годах; одна из наиболее радикальных буржуазных газет, в которой сотрудничал ряд социалистов-утопистов и республиканцев; вокруг газеты в 1868—1869 гг. группировалась часть мадридских рабочих.

336

Маркс и Энгельс цитируют редакционную статью «Революционная информация», опубликованную в газете «Emancipacion» № 51, 1 июня 1872 года.

337

Имеются в виду статья 7 раздела II Организационного регламента, согласно которой Генеральному Совету предоставлялось право разрешать разногласия, которые могут возникнуть между обществами или секциями, входящими в одну национальную группу, или между различными национальными группами; а также статья 4 раздела IV, согласно которой каждая федерация имела право отказывать в приеме или исключать из своей среды отдельные общества или секции, но в то же время не располагала правом лишать их звания организаций Интернационала (см. настоящее издание, т. 17, стр. 450—451, 452).

338

Имеется в виду плебисцит, проведенный во Франции 8 мая 1870 года.

339

Union de las tres clases de vapor (Союз трех категорий фабричных рабочих) — один из первых профессиональных союзов в Каталонии, объединявший ткачей, прядильщиков и поденщиков текстильных фабрик. Союз являлся коллективным членом Интернационала.

340

Цитируется письмо Кафьеро, написанное им Энгельсу 12—16 июля 1871 года, в котором шла речь о положении неаполитанской секции Интернационала.

341

Цитируется письмо Капоруссо Оджеру от 21 января 1872 года.

342

Миланская секция Интернационала была образована Т. Куно под непосредственным влиянием Энгельса. В декабре 1872 г. под воздействием Куно из мадзинистского Общества моральной и взаимной помощи и просвещения рабочих вышла часть его членов, которая образовала Рабочий кружок освобождения пролетария, объявивший себя 7 января 1872 г. секцией Интернационала. Общество приняло устав, соответствующий Общему Уставу Интернационала. 30 января 1872 г. Энгельс доложил Генеральному Совету об образовании секции и заявил, что устав ее соответствует принципам Интернационала; секция была принята в Товарищество. Под руководством Энгельса Куно вел внутри секции борьбу против входивших в нее анархистов и добился того, что секция не поддержала анархистов в их борьбе против Генерального Совета.

343

См. примечание 60.

344

Отчет Реджиса о поездке по поручению Генерального Совета в Италию был написан в форме письма Энгельсу. Во второй половине февраля 1872 г. Реджис в течение десяти дней находился в Милане и Турине, где ознакомился с положением в секциях и пропагандировал решения Международного Товарищества Рабочих. Основываясь на инструкциях, полученных от Энгельса, Реджис разъяснял членам секций коренную противоположность анархистских взглядов принципам и задачам Интернационала.

345

A. richard et g. blanc. «l'empire et la France nouvelle. Appel du peuple et de la jeunesse a la conscience fran-caise». Bruxelles, 1872.

346

Цитируется письмо Ж. Геда членам секций Интернационала в Монпелье, написанное 22 сентября 1872 г. на имя одного из руководителей секции Жерони. 20 ноября 1872 г. Жерони переслал это письмо Геда Генеральному Совету.

347

«les Droits de ГНотте» («Права человека») — французская ежедневная газета, левореспубликанского направления, издававшаяся Ж. Гедом в 1870—1871 гг. в Монпелье.

348

Эта корреспонденция была опубликована в газете «Liberte» № 42 20 октября 1872 года.

349

См. примечание 209.

350

«pacte d'amitie de solidarite et de defense mutuelle» был принят на анархистском конгрессе в Сент-Имье 15 сентября 1872 года.

351

Циркуляр Испанского федерального совета от 2 февраля 1873 г. был опубликован в газете «Emancipacion» № 85, 8 февраля 1873 года.

352

1—2 июня 1873 г. в Манчестере состоялся второй съезд Британской федерации Интернационала. Съезд выслушал отчет Британского федерального совета и принял резолюции о регламенте Британской федерации, о пропаганде, о необходимости создания международного профессионального объединения, о провозглашении красного знамени знаменем Британской федерации и другие. Особое значение имела резолюция «О политическом действии», в которой съезд призывал британских членов Интернационала к созданию в Англии самостоятельной рабочей политической партии, противостоящей всем существующим партиям.

353

Съезд швейцарских рабочих, профессиональных, кооперативных и других организаций в Ольтене 1—3 июня 1873 г. был созван по инициативе секций Интернационала. На съезде был основан Швейцарский рабочий союз, просуществовавший до 1880 г. и объединивший на основе принципов Интернационала разные рабочие организации. Съезд подготовил почву для создания Социал-демократической партии Швейцарии.

354

«Санкт-Петербургские ведомости» — русская ежедневная газета, официальный правительственный орган; под данным названием выходила в 1728—1914 годах; в 1914—1917 гг. выходила под названием «Петроградские ведомости».

355

Чернышевский был арестован в июле 1862 года. До 1864 г. он находился в Петропавловской крепости, затем был приговорен к семи годам каторжных работ в Сибири и вечному поселению там.

356

Имеются в виду листовки Бакунина «Несколько слов к молодым братьям в России», Женева, май 1869 и Нечаева «Студентам Университета, Академии и Технологического института в Петербурге», Женева, 1869.

357

«Невежествующие братья» — прозвище религиозного ордена, возникшего в Реймсе в 1680 г., члены которого обязывались посвятить себя обучению детей бедняков; в школах ордена учащиеся получали главным образом религиозное воспитание, приобретая весьма скудные знания в других областях.

358

Листовки: «Постановка революционного вопроса», май 1869 г., и «Начала революции», лето 1869 г., были написаны Бакуниным.

359

Н. Флеровский. «Положение рабочего класса в России. Наблюдения и исследования». С.-Петербург, 1869.

360

«Издания общества «Народной расправы»» № 2, С.-Петербург, зима 1870, стр. 9. Издание № 2, как и № 1, было осуществлено в Женеве.

361

«Народное дело» — журнал (с апреля 1870 г. — газета), издававшийся в 1868—1870 гг. в Женеве группой русских революционеров-эмигрантов; первый номер был подготовлен Бакуниным, затем, с октября 1868 г., редакция, в которую входил Утин и др., порвала с Бакуниным и выступила против его взглядов; с апреля 1870 г. — орган Русской секции Международного Товарищества Рабочих, проводивший линию Маркса и Генерального Совета; публиковал документы Интернационала.

362

Первоначально стихотворение Н. Огарева «Студент» было посвящено другу Огарева и Герцена С. И. Астра-кову, умершему в 1866 году. Получив от Огарева рукопись стихотворения, Бакунин написал ему, что было бы «полезнее для дела», если бы стихотворение было посвящено Нечаеву, С этим посвящением стихотворение было отпечатано отдельными листками в 1869 г. в Женеве и использовалось Нечаевым, как своего рода знак полномочий от Огарева.

363

«journal de geneve national, politique et litteraire» («Женевская национальная, политическая и литературная газета») — консервативная газета, издается с 1826 года.

364

«La Democratie» («Демократия») — французская буржуазно-демократическая еженедельная газета, выходила в Париже с ноября 1868 по 1870 год.

Письмо Бакунина редактору газеты Шассену было написано в апреле 1868 г. для издававшихся им с марта 1868 г. отдельных оттисков, в которых предполагавшиеся сотрудники газеты излагали свои взгляды. Письмо Бакунина было опубликовано в конце апреля 1868 г. в 6 оттиске.

365

Цитируется статья Бакунина «Герцен», опубликованная в газете «Marseillaise» № 72, 2 марта 1870 года.

366

Имеются в виду деньги, переданные Герцену в 1858 г. русским помещиком П. А. Бахметьевым для пропаганды (так называемый бахметьевский фонд). В 1869 г., под давлением Бакунина и Огарева, Герцен согласился разделить фонд на две части, одна из которых была передана Огаревым Нечаеву. В 1870 г., после смерти Герцена, Нечаев получил от Огарева и вторую половину фонда.

367

«Община» — под этим названием в сентябре 1870 г. в Лондоне вышел первый номер газеты, редакторами которого были С. Нечаев и В. Серебренников; второй номер, вышедший в 1871 г., был уничтожен самими издателями.

368

«Колокол. Орган русского освобождения, основанный А. И. Герценом» — под таким названием Нечаев и Серебренников издали в Женеве несколько номеров газеты весной 1870 года.

369

Имеется в виду «Катехизис революционера», который был написан Бакуниным летом 1869 г., зашифрован и отпечатан в нескольких экземплярах. Во время обыска в 1869 г. у П. Г. Успенского был найден экземпляр катехизиса, текст которого был воспроизведен в отчетах о нечаевском процессе в «Правительственном вестнике» № 162 1871 года; этот текст и был использован Марксом и Энгельсом.

370

Эскобары — последователи испанского иезуита Эскобара-и-Мендоса (1589—1669), открыто проповедовавшего, что благие намерения оправдывают действия, порицаемые моралью и законами (цель оправдывает средства).

371

Имеется в виду теократическое государство иезуитов, существовавшее в начале XVI — середине XVII в., в Южной Америке, в основном на территории современного Парагвая.

372

Речь идет о кружке молодежи, сложившемся в 1845 г. вокруг М. В. Петрашевского и состоявшем из мелких дворян, а также разночинцев; члены кружка разделяли буржуазно-демократические взгляды; многие из них пропагандировали идеи утопического социализма. На собраниях кружка обсуждались социальные и политические вопросы, а также и планы создания активной революционной организации. Однако оформить эти планы и создать действительно широкую революционную организацию петрашевцы не успели; в апреле 1849 г. участники кружка были арестованы и сосланы.

373

«Московские ведомости» — старейшая русская газета, выходила с 1756 по 1917 г., с 1859 г. — ежедневно; с 50-х годов XIX в. приобрела реакционный характер.

374

«Современник» — русский литературный и общественно-политический журнал, издававшийся в Петербурге в 1836—1866 гг. (с 1843 г. — ежемесячно); основан А. С. Пушкиным, с 1847 г. его редакторами стали Некрасов и Панаев, в журнале сотрудничали Белинский, Добролюбов и Чернышевский; в 60-ые годы журнал фактически являлся органом русской революционной демократии.

375

Революционная прокламация «Молодая Россия» была написана русским революционером П. Г. Заичневским и отпечатана в середине мая 1862 года; прокламация отражала наиболее левые, революционные взгляды русских революционеров-демократов.

Эпиграф к прокламации был взят из статьи Герцена «Роберт Оуэн».

376

Речь идет о конфликте, возникшем между Герценом, с одной стороны, Чернышевским и Добролюбовым, с другой, в связи с колебаниями Герцена в сторону либерализма при оценке подготовлявшейся царским правительством отмены крепостного права. Представители революционных демократов на страницах «Современника», а также в письмах в «Колокол» выступали с резкой критикой этих колебаний Герцена. В 60-х годах Герцен, порвав с либерализмом, полностью стал на сторону революционной демократии.

377

В числе документов, переданных Марксом и Энгельсом комиссии Гаагского конгресса по расследованию деятельности тайного Альянса, было письмо, написанное Нечаевым в феврале 1870 г. по поручению Бакунина от имени несуществующей русской революционной организации Любавину, занимавшемуся подготовкой издания I тома «Капитала» в России. В этом письме Любавину угрожали расправой, если он не освободит Бакунина от взятых на себя обязательств по переводу на русский язык I тома «Капитала». Письмо было переслано Марксу Любавиным через Даниельсона в августе 1872 года.